Читать онлайн Месть Осени

Глава 1

Рабочее место я себе организовала на подоконнике. Для ноутбука, толстой тетради в черном кожаном переплете и чашки кофе, по объему больше напоминающей кастрюльку, места хватало. Дом явно строили с размахом: в углу до сих пор стоял камин, под высоким потолком сохранились узоры из лепнины. Неудивительно, что ширины подоконника хватало для работы. При желании на нем можно было даже сидеть, всматриваясь вдаль в духе романтических фильмов.

Делала я это редко: окно выходило к оградкам кладбища, так что смотреть было особо не на что. Да и работы в последнее время было столько, что голову я поднимала лишь с наступлением темноты. Работа начинающего таргетолога оказалась отличным билетом в самостоятельную жизнь – ровно это обещал сайт недавно купленного курса. На главной странице восседала девушка с тонким ноутом на коленях, вокруг нее плыли облака, а надпись внизу гласила: «Да пребудет с вами свобода».

Моя реальность выглядела иначе: ноут пыхтел и перегревался, вокруг вместо гор и облаков были стены со старыми обоями, но в остальном авторы курса оказались правы. У меня появились деньги, чтобы съехать от мамы, купить кофемашину и почувствовать себя той, кем я была по документам: двадцатидвухлетней девушкой с работой, собственной жизнью и арендной платой, которую нужно переводить на счет первого числа каждого месяца.

Я потянулась всем телом, разминая спину. Реклама для кондитерской была почти готова, осталось проверить настройки и нажать «запуск». Часы в правом нижнем углу экрана показывали только начало четвертого, а солнце за окном уже поблекло, слизав с гранитных памятников немногочисленные краски. Небо подернулось сизым, от оконной рамы потянуло прохладой. Лексеич, местный священник и одновременно глава администрации, говорил, на кладбище начинает темнеть раньше всего. Но чтобы полчетвертого… А ведь сентябрь не перевалил даже за половину.

Я натянула рукава мужского свитера на кончики пальцев, перекинула косу за плечо и встала. Пора было собираться на вторую работу – пока солнце не село совсем, успею кое-что сделать. Надев старую куртку Лексеича из мягкой кожи, я нырнула в осенний вечер.

Издалека кладбище казалось маленьким городом. Кое-где уже зажглись фонари, и дорожки стали выглядеть опрятнее. Оградки, еще совсем недавно заброшенные и облезшие, блестели свежей голубой краской. Я хотела взять синюю, но Лексеич воспротивился. Всегда на кладбище голубые были, сказал. Вот и впредь пусть будут.

Вообще он особо не нагружал меня работой. Покраска оградок была до сих пор самым тяжелым заданием. В остальном в мои обязанности входило рвать бурьян вокруг могил, протирать надгробные плиты, счищать с них грязь, облагораживать участки цветами и вечнозелеными кустиками и иногда делать фото проделанной работы, чтобы отослать заказчикам.

На крыльце стояла корзинка с лейкой, перчатками для садовых работ, байковой тряпочкой и маленькой лопаткой. Сегодня в плане значилась могила в новом секторе. Остальные я сделала на неделе, так что даже оставалось время заглянуть на те участки, за которыми ухаживала по личной инициативе.

Я подхватила корзинку и двинулась знакомой тропой: по дорожке от дома до нового сектора, потом направо, не доходя один ряд до конца. Снова направо от Пандоры – так работники кладбища звали статую плачущей девушки на постаменте – и вглубь. Отсчитать третью могилу во втором ряду, и я на месте.

Я поставила корзинку на землю. С серого памятника на меня смотрели знакомые глаза. В жизни они были голубыми, но гравировкой это не покажешь. Поэтому глаза были просто светлые, губы – полные и улыбчивые, а лицо – совсем юное, мальчишеское. Художник не стал заморачиваться и прорисовывать распущенные пряди – спасибо, хоть колечки в правом ухе оставил. И крошечный шрам от прокола в брови.

Грачёв Артём Викторович. Артём Викторович. Тёма. Столько времени прошло, а я продолжала приходить сюда – читать его имя, высаживать цветы, протирать надгробие. Иногда даже здороваться. За два года папка, которую дал мне Смотрящий, наполнилась распечатками и вырезками о его победах в танцевальных конкурсах, краткой биографией и копией школьного аттестата с двумя тройками. Но это и все. Понять, что толкнуло его на убийства – тяжелая судьба или вселившийся в него Эдгар, – я так и не смогла.

Достав байковую тряпочку, я протерла надпись на памятнике, стараясь не перечитывать ее в сто пятидесятый раз. Грачёв… Нет. Я перевела взгляд вниз, на подножие памятника. Там темнели алые капли. Это что такое? Неужели кровь? Я наклонилась, потрогала – капли были выпуклыми и гладкими. Воск.

Кто-то жег здесь свечи.

Лексеич рассказывал про чернушников – так он называл магов и чернокнижников, которые приходили на кладбище ближе к закрытию, отыскивали заброшенные могилы и начинали творить ритуалы. На всякий случай я огляделась в поисках чего-нибудь, что обычно используют чернушники. Лексеич говорил, находки бывают самые разные: от сырого мяса до дорогих часов. Я обошла огражденный участок. Нападавшие листья, трава, засохшие ромашки, немного бурьяна. А это что?

В изножье могилы, где год назад высадили розовый куст, земля была немного разрыта. Я присела на корточки, размышляя, насколько невежливо проверять, что внутри. Потрогала землю. Свежая. Похоже, кто-то потревожил ее совсем недавно. Я потянулась за лопаткой.

– Но-но-но! – раздалось совсем рядом.

Я вскинула голову. С внешней стороны оградки стоял мужчина в черном. Черными были его плащ, туфли, кожаные перчатки и даже бородка с проседью. Глаза у него тоже были черные и колючие.

– Вы туда ничего не клали. Вот и не доставайте, – строго велел мужчина.

Это он мне?

Я поднялась, отряхивая руки от земли. Лексеич строго-настрого запретил мне решать вопросы самой. Так и сказал: «Не строй из себя самую умную, Вера».

Но Лексеича здесь не было.

– Уходите отсюда, – отчеканила я. – Немедленно.

Чернушник неприятно усмехнулся. Смерил меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, хватит ли мне сил его прогнать.

– Вам предлагаю сделать то же самое.

– Это не ваша могила, – твердо сказала я.

– Полагаю, что и не ваша.

– Я сейчас охранника позову, – добавила я, прекрасно зная, что Степаныч меня отсюда не услышит.

– Воля ваша. – Мужчина склонил голову, и я увидела, что седина тронула не только его бороду, но и длинные волосы. – Зовите. Только ничего не доставайте.

– Это вандализм! – воскликнула я, но быстро прикусила язык: слишком банально прозвучало.

Мужчина сунул руки в карманы плаща и посмотрел на меня взглядом мудрого учителя.

– Это работа, – снисходительно сообщил он. Заходящее солнце светило ему в спину, очерчивая длинный силуэт и делая похожим на гостя из Преисподней. – Ваша работа – ухаживать за могилами. Моя – людей до этих могил доводить. К тому же если вы дотронетесь до прикопанной фотографии, порча перейдет на вас. Оно вам надо?

Ах, он фотографию прикопал! Ну, с этим я разберусь.

Опустившись на колени, я погрузила руки в землю.

– Девушка! – предупреждающе прогудел чернушник.

Нащупала! И потянула за что-то скользкое. Рукава куртки измазались в земле, под ногти забилась грязь, но меня это не заботило. Я взглянула на изображение – молодой парень, светловолосый и голубоглазый. Как Тёма.

– Ну и чего вы добились? – Мужчина сложил руки на груди, являя собой образец оскорбленной невинности. – Охота ходить с покойником на хвосте?

Я неспешно поднялась с колен, выпрямилась и внимательнее взглянула на него поверх оградки. Нос у чернушника был крючковатый, подбородок – выпирающий. Чем-то он напоминал Эдгара. А Эдгар был той еще сволочью.

– Похожу с огромным удовольствием, – ответила я.

Чернушник криво усмехнулся, и стало видно, что левая половина лица у него не двигается.

– Не боитесь?

Я тихонько вздохнула. Знал бы он, что меня связывает с покойником, который тут лежит, наверняка был бы уже у ворот.

Словно услышав мои мысли, чернушник провел раскрытой ладонью по воздуху.

– Воля ваша, – задумчиво проговорил он. И, повернувшись на пятках, пошел прочь.

Я с облегчением выдохнула. Пока мы препирались, на кладбище стемнело окончательно. Заказ с могилой в пятом секторе однозначно нужно было перенести на завтра.

На следующий день я проснулась с ужасной головной болью. Ощущение было такое, словно череп мне одновременно пилят тупой пилой и сверлят бормашиной. Я еле разлепила глаза и скатилась с кровати. На часах было полдевятого.

С третьей попытки я вспомнила, какой сегодня день. Суббота. Выходной для нормальных людей и рабочий – для тех, кто живет по ненормированному графику. По субботам на кладбище проходили особенно пышные похороны, и в первой половине дня я старалась там не показываться. Даже с моими нервами сложно было выдержать близость рыдающих, разбитых, черных от горя людей.

Я выглянула из окна и увидела процессию с белыми венками. Издалека гроб показался меньше обычного. Видимо, хоронили ребенка.

Я отвернулась.

Кофе. Мне нужен кофе. И телефон. Изо всех сил стараясь игнорировать тот факт, что вместо головы на плечах у меня раскаленный чугунный шар, я почти вслепую нашарила на столе мобильник. Пять пропущенных, три аудиосообщения. Зачем их только изобрели?.. Прекрасно же обходились текстом.

Поняв, что на кофе из кофемашины меня не хватит, я достала с деревянной полки банку растворимого и нажала кнопку чайника.

Пропущенные звонки были от заказчика вчерашней рекламы. Первое аудиосообщение от него же: «Вера, не смог вам дозвониться. Срочно меняем визуал. Реклама не работает, ни одного заказа. Мы что-то сделали не так. Перезвоните».

Я сполоснула чашку и сыпанула кофе прямо из банки. Обожаю таких клиентов: заказов нет – значит, реклама не работает. Хуже только: «Заказов нет в первый час, переделывайте срочно». Я включила «запись» и поняла, что не могу выдавить из себя ни слова. Боль в голове усилилась до уровня «пристрелите меня».

«Я вам перезвоню», – напечатала я.

Следующее аудиосообщение было от Лёши: «Привет, котенок. Как дела? Чем занята вечером?»

Он не мог это словами написать?

Чайник щелкнул, и я, стараясь не пролить кипяток на себя, залила кофейную крошку, прикидывающуюся зернами. Того кофе в ней… Я включила последнее сообщение.

«Вера, мне сегодня понадобится твоя помощь. В половину десятого хоронят дочь одного… важного, в общем, человека. Едет его жена, а она вообще, говорят, невменяемая. Как бы не пришлось от гроба оттаскивать. Помилуй Господи ее душу. В общем, будь наготове, дочка».

Дочкой Лексеич называл меня, когда нервничал. М-да. Мы вообще-то не на такую работу договаривались, когда я договор подписывала. Я вздохнула. Ненавижу похоронные процессии. И вдвойне – процессии с рыдающими матерями.

Я сделала глоток темно-коричневой жижи. Гадость!

Что-то раньше у меня не было мигреней. Я сдавила виски, но получилось только хуже. Где-то был аспирин. Кажется, в аптечке. А аптечка у меня в…

Кто-то стукнул в дверь.

– Вера! – звучным голосом, каким читал проповеди, позвал Лексеич. Только ему удавалось произносить мое имя с каким-то странным акцентом, и вместо «Вера» выходило почти что «Вэра». – Ты готова?

Я была готова разве что к гильотине, но ему об этом знать необязательно.

– Через десять минут, – протянула я слабым голосом.

– Жду! Тут все уже приехали. Гроб несут.

Я бросила взгляд из окна на мерно покачивающуюся блестящую белую крышку.

Ненавижу субботы.

– Да упокоит Господь ее душу и примет в свои любящие и всепрощающие объятия, – монотонно тек над могилами звучный голос Лексеича.

– Девочка моя, за что так с тобой?! – голосила высокая брюнетка в черном брючном костюме, стоя так близко к краю вырытой ямы, что вот-вот должна была туда свалиться.

Я стояла дальше всех от могилы и почти каждую минуту смотрела на часы. Упаковка обезболивающего обещала эффект через пятнадцать минут. Прошло уже тридцать пять, а голова по-прежнему напоминала чан с раскаленной лавой. Надо было пить сразу две таблетки.

– Девочка моя! За что?!

Тонкий голос вкручивался в мозг каленой проволокой. Вот именно: за что?

Я еле сдерживалась, чтобы не облокотиться на гранитный памятник, у которого стояла. Успеть перехватить женщину, вздумай она броситься на гроб, все равно было почти нереально.

– Вот, возьмите, – донесся до меня знакомый мягкий голос.

Я привстала на цыпочки. Так и есть – мужчина в черном плаще склонился над безутешной матерью и что-то ей протягивал. Вот ведь!

Надо сказать Лексеичу. Что бы ни затеял чернушник, ничего хорошего из этого не выйдет. Я принялась осторожно пробираться сквозь толпу.

– Ей должно было исполниться десять!

– Она в лучшем мире, – утешительно возразил он.

Я тебе покажу «в лучшем мире». Наверняка пришел что-то бросить в могилу. Или в гроб. Даже я знала байку о том, что если положить в гроб вещь или фотографию живого человека, тому не поздоровится.

Я протиснулась в первый ряд и встала так, чтобы видеть чернушника. Будто почувствовав мой взгляд, он обернулся, приподнял одну бровь и едва заметно мне кивнул.

Это он так здоровается?

Я попыталась поймать взгляд Лексеича, но тот был занят молитвами. Посмотрела вокруг. Неужели никто не понимает, что здесь чужой? А Потап и Фёдор, которые ждут сигнала, чтобы начать закапывать, неужели ничего не замечают?

– В последний путь провожаем рабу Божию Мирославу, – нараспев начал Лексеич, и тут мать все же попыталась броситься на белый гроб.

Чернушник удержал ее за плечи.

– Не надо, ей там мокро от ваших слез, – пробормотал он и вынул из ослабевших пальцев женщины что-то белое. На этот раз я рассмотрела: это был носовой платок. Кто знает, чем он его пропитал. Сейчас дамочка хлопнется в обморок или еще куда, а обвинят потом администрацию кладбища.

С внутренней стороны черепа стучали крошечные молоточки. Чертовы обманщики! Ни фига их таблетки не помогают.

Я стиснула зубы и пошла к чернушнику.

– Убирайтесь отсюда, – прошипела я, встав у него за спиной и попутно обнаружив, что он чуть ли не на голову выше. – Прямо сейчас.

– Как угодно. – Он быстро сунул платок в карман плаща и повернулся, чтобы уйти, но женщина вцепилась в его рукав.

– Не уходите! – Заплаканные глаза вперились в него с безумной надеждой. – Я вас узнала, – зашептала женщина, и по ее побелевшим губам и безумному взгляду я поняла, что скорее ад замерзнет, чем она отпустит мага. Он еле слышно вздохнул. – Вы мне расскажете потом, как она там?

– Можете на меня рассчитывать, – заверил он и осторожно отцепил ее пальцы от своего рукава.

К гробу потянулись люди, и чернушник незаметно отошел в сторону.

Я оглянулась на Лексеича. Может, отпустит меня домой? В конце концов, могу я заболеть? Взять больничный. Полежать в кровати. Но Лексеич строго мотнул головой и указал на чернушника. Я послушно поплелась к нему.

– Голова болит? – участливо спросил тот.

Он еще издевается!

– Нет, – отрезала я, стараясь не кривиться.

– А станет хуже. Напишите мне, когда станет.

Сцепив руки за спиной, он наблюдал, как гроб медленно помещают в яму. Безутешная мать глянула на него, и глаза ее теперь были почти сухие.

– Я в это не верю, – тихо сказала я.

– Во что?

– Во все это. – Я хотела кивком указать на могилы рядом, но голова отозвалась взрывом боли.

Чернушник остановил на мне задумчивый взгляд темных, почти черных глаз.

– Тогда почему от вас несет силой, как на капище древних богов? – без выражения спросил он.

Мне стоило огромных усилий не попятиться.

Это неправда. Сила ушла вместе с Тёмой. А Тёма в могиле.

Мужчина напротив стоял без движения и, слегка склонив набок голову, ждал ответа.

– Не ваше дело. – Запахнув на груди куртку и молясь про себя, чтобы пальцы не начали дрожать, я направилась к Лексеичу.

Пока чернушник о чем-то переговаривался с матерью усопшей на перекрестке рядом с Пандорой, Лексеич, подрагивая седыми усами, высказывал мне все, что думает о людях вроде него:

– Ни совести, ни стыда у них нет. Творят свою бесовщину, и хоть бы что! Грех на душу берут, один за другим, никогда таких не отмолить! Небось и людей православных в могилу сводит. А чего нет! Нет у таких ни чести, ни совести. А с шоу этим и управы на них не осталось… Ходят тут. Как к себе домой, ей-богу. Змеи! – Он замахнулся на воздух кулаком. – Этого уже не первый раз вижу. Коршун! Помяни мое слово, Вера, коршун, только падаль его влечет!

Стоило Лексеичу произнести мое имя, как чернушник вскинул голову, хотя расстояние было такое, что услышать нас он не мог.

– А ты чего такая бледная? – Лексеич заглянул мне в лицо. – Заболела?

Я поправила на шее мягкий шарф.

– Угу. Можно я пойду?

– Иди, дочка, отдыхай. – Лексеич положил свою стариковскую руку мне на плечо. – Если что понадобится, зови.

– Спасибо.

Не оглядываясь, я пошла по дорожке вдоль могил.

К вечеру стало хуже. К головной боли добавились температура и озноб. Меня тошнило даже от воды. Всю работу я перенесла на завтра, Лёше сказала, что заболела, а сама всерьез подумывала вызвать «Скорую». Хотя вряд ли «Скорая» поедет на кладбище.

А ведь этот мистер Черный плащ предупредил, что будет хуже. Либо он врач, либо…

Я уткнулась лбом во влажное полотенце, которое от жара превратилось в горячую тряпку. Почему вообще-то не может быть всяких ведьм и чернокнижников, если существуют Великие Девы, древняя и страшная Хельга, Лестер, оживляющий фантазии и целые города? Лестер, не меньше сотни раз повторивший, что умрет без волшебства.

Сердце глухо стукнуло о грудную клетку, и я прижала полотенце ко рту. Там, где, по ощущениям, ютилась моя цельная, но по-прежнему страдающая душа, закололо. Воздух вышибло из легких. Мне стало так тошно, что на мгновение захотелось…

«Дыши, Вера. Дыши», – прозвучал в голове голос Антона.

Я всхлипнула – так тихо, что сама себя не услышала. Нет. Не для того я карабкалась последние два года, чтобы все просто оборвалось. Да еще из-за какого-то чернушника.

Я с трудом доползла до письменного стола и включила компьютер. Лексеич упомянул шоу. Мозг пылал, перед глазами все расплывалось, но я дрожащими пальцами вбила «экстрасенсы шоу тв» и принялась читать. Через полчаса я уже знала, что шоу «Черная белая магия» выдержало десять сезонов, а мой знакомец – чернушник и змей в одном лице – победил в третьем.

Звали его Аскольд Мирин, и на всех фото выглядел он примерно одинаково: копна длинных волос, куцая бородка с проседью, крючковатый нос и проницательные темные глаза под густыми бровями. Одет всегда официально: в черный костюм и расстегнутую на пару верхних пуговиц черную рубашку. Руки ухоженные, кожа бледная. Вылитый вампир.

В одной статье автор негодовал, что Мирин выиграл нечестно, попросту наведя порчу на своих соперников. Симптомы у них были те же, что у меня: головная боль, тошнота и температура.

Я со стоном сползла по спинке кресла. Как же больно!

Минут пять я лежала не двигаясь. Где-то трезвонил телефон. Чтоб тебя, Аскольд Мирин! Чтоб тебе…

Я открыла «ВКонтакте» и вбила имя в поисковик. Мирин нашелся сразу: фото повторяло то, что в интернете, рядом с именем стояла галочка – страница была официальной. Я не стала читать информацию о нем и сразу кликнула на сообщения.

«Добрый вечер».

Я понятия не имела, кто прочтет мое сообщение – он или какая-нибудь секретарша. Но мне было так плохо, что я готова была пообщаться с самим дьяволом, если это поможет.

Напротив имени зажегся зеленый огонек и появилась надпись: Аскольд в сети.

«И вам добрый вечер», – всплыло на экране.

Если это и правда он, он меня узнает. На аватарке у меня стояло фото примерно шестимесячной давности – Лёша поймал момент, когда я ждала заказ в кафе, оглядываясь в сторону официанта. Лицо было видно, а безнадежный взгляд – нет.

Стараясь дышать через нос, я напечатала:

«Мы виделись сегодня на кладбище».

«Я узнал вас».

Я откинулась на спинку кресла. Что мне ему написать? «Спасите-помогите»?

Аскольд печатает…

«Кровь уже идет?»

Он меня еще пугать будет?

«Просто скажите, что мне сделать, чтобы это закончилось».

«Ничего».

Голова как будто треснула и разломилась на две равные части. Я вытаращилась на экран: то есть он мне предлагает – что, ждать конца? Или это все-таки не он отвечает?

Точно надо вызывать «Скорую»…

«Закройте глаза и расслабьтесь. Я попробую облегчить».

Я почувствовала, что еще немного, и расплачусь. Он же… Это невозможно! Но я все равно сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

В глубине комнаты тикали старинные часы. От ветра поскрипывали наличники на окнах. Где-то мяукала приблудная кошка. На мгновение мне показалось, что за спиной кто-то есть – оттуда потянуло теплом. Но ощущение тут же исчезло, а голова стала на пару граммов легче.

Я открыла глаза.

«Лучше?» – высветилось на экране.

«Немного».

Напротив имени Аскольда появилась надпись: «Был пять минут назад».

Нет-нет-нет, не уходи, чудовищный человек!

«Вы можете убрать это? – набрала я. – Совсем?»

Кружочек рядом с его именем снова зажегся зеленым.

«Могу».

«Когда?»

«Когда расскажете, что у вас за сила».

По спине прокатился жар, потом сразу холод. Я поборола желание написать, что никакой силы у меня нет, что он чувствует остатки той, прошлой… Но это было слишком длинно. Плохо понимая, что делаю, я напечатала:

«Хорошо».

Самое бестолковое, что можно делать на кладбище холодной осенней ночью, – в полной темноте пытаться отыскать могилу с определенным именем.

Я никак не могла унять дрожь в теле. Зубы стучали, на застегнутую до самого подбородка куртку то и дело капало из носа. Как Аскольд и предсказывал, час назад у меня пошла кровь и заляпала всю одежду. Во рту было сухо как в пустыне. Я на автомате шагала вдоль могил, слепо шаря фонариком по надгробиям и твердо зная – стоит мне остановиться, и я уже не пошевелюсь. Не умру от обезвоживания, так замерзну у какого-нибудь заброшенного постамента.

– А отчество обязательно должно совпадать? – спросила я и сама удивилась, как слабо прозвучал голос.

Сзади послышался стук трости о плитку и шаги.

– Весьма желательно, – ответил Аскольд.

«Весьма желательно». Кто вообще так выражается?

– А если на всем кладбище нет ни одной Веры Александровны? И мы ищем вслепую?

– Это вы ищете вслепую, – спокойно ответил он. – А я ее чувствую.

Я резко остановилась и, развернувшись, направила фонарик ему в лицо.

– Так идите вперед, – вытерев рукавом нос, зло предложила я. – Раз чувствуете.

Он молча протянул руку в перчатке. Я отдала ему фонарик и ощутила себя беспомощной – если вообще можно быть еще более беспомощной в этой ситуации.

Аскольд протиснулся мимо по узкой дорожке, и меня обдало запахом ладана. Этот запах я хорошо знала по первому месяцу работы у Лексеича, когда помогала в храме. Неужто таких, как он, пускают в церковь?

– Вперед, – велел Аскольд, и мы гуськом двинулись в темноту.

Он шел медленно, чуть припадая на правую ногу. Вот будет весело, если Степаныч нас засечет. Лексеич наверняка меня сразу уволит. С другой стороны, если этот чудо-волшебник не снимет свое проклятие, то и увольнять будет некого.

– Не отставайте, – строго сказал Аскольд.

Я громко вздохнула. Посмотрела бы я на него…

– Стоп!

Я чуть не налетела на узкую спину. Аскольд посветил на надгробие. Оно было таким старым, что имя усопшего почти скрылось за зарослями бурьяна. Я разглядела только год смерти – 1929. Ничего себе.

Вокруг разливалась сплошная темень, и понять, в какой части кладбища мы находимся, было почти невозможно. Я заметила только, что последние минут десять мы шли уже не по дорожкам, а прямо по захоронениям.

Прекрасно. Давайте напоследок потопчем могилы.

– Откуда вы знаете, что там Вера? – спросила я.

– Очень просто. – Он опустил на землю саквояж и смело пошел к надгробию, расчищая себе путь носком ботинка. – Как все нормальные люди, она отзывается на свое имя.

Он примял бурьян, и в неверном свете фонарика я различила надпись «ГРИЗМАН Вера Александровна». Судя по высеченным на камне годам, умерла эта женщина в преклонном возрасте и очень давно.

Новый приступ тошноты согнул меня пополам. Те три глотка воды, что я попыталась впихнуть в себя перед выходом, излились под ноги горячей желчью.

– Рано вам помирать, Вера Александровна. – Аскольд наклонился ко мне и вложил в руку фонарик. – Сосредоточьтесь. Вам нужно светить и делать то, что скажу. Понятно?

На землю шлепнулась очередная алая капля. Никогда больше не буду общаться с колдунами. Ни за какие коврижки.

– Вера Александровна?

К горлу подкатил ком.

– Еще раз так меня назовешь, – прохрипела я, изо всех сил пытаясь звучать угрожающе, – я тебе этот фонарик… – Но, поймав пристальный взгляд темных глаз, глубоко вдохнула носом и поправилась: – Все ясно.

– Вот и славно. – Опершись на трость, Аскольд поднялся. – А я буду работать.

Первые полчаса маг сидел у могилы, зажигая в определенном порядке церковные свечи и бормоча над каждой что-то отдаленно похожее на молитву. Прислушавшись, я разобрала «не во имя отца и не во имя сына», потом заметила, что свечи он ставит основанием кверху. Движения его были отрывистыми и уверенными, как у опытного хирурга во время операции. Операция была явно сложная и ответственная – луч фонарика то и дело выхватывал сосредоточенную складку на его переносице, – но в целом Аскольд, судя по всему, знал, что делает.

Я дышала короткими вдохами, стараясь не наклонять голову и вообще лишний раз не двигаться. После того как Аскольд погрузил руки в крапиву в изножье могилы, закрыв глаза и даже не поморщившись, мозг отказался анализировать увиденное. От меня как будто осталась одна оболочка, а сама я парила в высоте ночного неба, освободившись от боли, тошноты и страха. Холодно не было – по крайней мере, я больше не дрожала. Мне нравилось это новое ощущение невесомости. Оно скрадывало не только боль, но и все, что меня мучило последние месяцы: постоянный стресс от работы, страх, что не смогу заплатить за комнату, что однажды снова увижу Ледяное Озеро с жертвами Зимней Девы, что кто-то заметит меня возле могилы Тёмы…

– Не спать, не спать! – Аскольд с зажженной свечой присел передо мной на корточки и всмотрелся в лицо. Глаза у него были глубокие, как сама бездна. – Вам кажется, что вы парите где-то высоко и все проблемы отошли на второй план, верно?

Я не решилась кивнуть, чтобы не накликать новый приступ тошноты, поэтому просто моргнула.

– Это парит она, – он ткнул пальцем в землю, – а не вы. Вам нужно вернуться. Подумайте о чем-то, что держит вас здесь.

Наверняка где-то там, в невесомости, меня ждет Лестер. Он идиот, если думает, что я не скучаю. Знал бы он, сколько раз за эти два года я вспоминала его язвительный голос и манеру держаться, словно весь мир крутится вокруг него…

А еще там точно ждет Тёма. Интересно, что он скажет, когда мы встретимся? Наверняка обвинит во всех смертных грехах. Говорят, жертвы и после смерти не прощают своих убийц.

А сколько людей замерзли по моей вине насмерть? Последние две зимы выдались зверски холодными. Словно по чьей-то команде ровно первого декабря температура снижалась сразу с нуля до минус двадцати – да так и держалась всю зиму. Новостные каналы трубили об аномалиях, рассказывали о лопнувших трубах в квартирах, о домах, оставшихся без света, о детях, которым отменили школу. На Севере из-за обледенения дважды падали пассажирские самолеты, на улицах пачками замерзали бездомные…

– Вера, – донесся до меня далекий голос, – подумайте о том, кого любите. О своем детстве. О том, как вы здесь оказались.

Детство? Я чуть не рассмеялась, но уже не чувствовала лица. Он бы еще предложил вспомнить о маме. Или о папе – у него, кажется, второй ребенок уже родился.

Ребенок.

В голове возникла фотка, которую Ваня прислал год назад: высокий широкоплечий мужчина в кожаной куртке во дворе многоэтажки сидит на качелях и с величайшей осторожностью держит на руках румяную девочку в белом вязаном чепчике. То, с какой нежностью Антон смотрел на дочь, завораживало. Независимо от того, что случилось после этого снимка… Наверное, я хотела бы увидеть этот взгляд еще раз.

– Держите свечу. – Аскольд сунул мне в ослабевшие пальцы черную свечу и заставил их сомкнуть. – Сейчас вам может показаться, что часть вас отделилась и ушла. Постарайтесь отпустить с ней только плохое. Ничего из того, что вам дорого. Ясно?

Мне ничего не было ясно, но я снова моргнула.

– Закройте глаза.

Я закрыла. Он что-то зашептал и, поднявшись, обошел меня со спины. Возникло знакомое ощущение упругого тепла. Я рискнула глубоко вдохнуть. И еще раз. Что-то оторвалось от меня, растворяясь в морозном воздухе. В какой-то момент я подумала, что это и есть моя душа и она улетит, как воздушный шарик, и будет парить среди пушистых белых облаков…

– Не то, – пробормотал Аскольд. – Вы не слушаете.

Да что б он понимал.

Свободной рукой я наугад сгребла холодную земляную стружку под пальцами. Скоро начнутся заморозки – зима, может, теперь и похожа на мертвое изваяние, но осень живее всех живых, и Дарина как пить дать устроит заморозки еще до начала ноября. Нужно скорее высаживать тысячелистники.

– О чем вы думаете?

– О тысячелистниках, – буркнула я.

– Не то. Подумайте о своей силе.

– Нет у меня никакой силы.

– Об этом мы еще потолкуем.

– Я сказала, нет у меня никакой силы! – Я с силой впечатала кулак в крапиву. Жалящая боль отрезвила. Я распахнула глаза: свечи догорали по краям могилы, из-за туч показался огрызок луны и осветил одинокий город с домиками-надгробиями. Аскольд, заметно прихрамывая без трости, обошел меня и посветил фонариком туда, куда приземлился мой кулак. Несколько остроконечных листьев крапивы покрывала корка льда.

Нет, нет, нет! Я быстро накрыла крапиву ладонью, чувствуя под кожей холодную гладкость, но было поздно. Он уже это видел. Мы оба видели.

Какое-то время Аскольд молчал, задумчиво потирая свою наполовину седую бородку.

– Голова не болит? – наконец спросил он.

Прислушавшись к себе, я осторожно покачала головой.

Он забрал у меня огарок и затушил его указательным пальцем.

– Вот и замечательно. Описание силы пришлете мне до полуночи завтрашнего дня.

Снега не было всю зиму. Как и ветра, и дождя, и инея на остатках почерневших листьев. Только нечеловеческий холод, продержавшийся ровно три месяца.

Первое марта я ждала с надеждой и страхом. С надеждой – потому что все так устали от холода, что радовало любое движение к весне, даже календарное. Со страхом – потому что со дня на день Фрося должна была родить.

Я стояла в комнате Вани – сам Ваня, укрытый шерстяным покрывалом, лежал на раскладушке – и смотрела на застывшую за окном картинку. Неужели так теперь будет всегда? Разъяренная осень, невыносимо однообразная зима, весна, как глоток воздуха, и снова – мертвое лето?

– Ну что, проверила? – За спиной послышались мягкие перекатывающиеся шаги. – Ничего с ним, как видишь, не случилось.

Я неопределенно повела плечом. Возможно, Антон не заметил, но Ваня изменился. Дыхание его стало глубже и чаще, на щеках забрезжил румянец. В прошлый свой визит в начале зимы я заметила, как во сне у него пару раз дрогнул мизинец. Ваня постепенно оживал.

Антон встал рядом и тоже глянул в окно.

– Так будет всегда? – Я кивнула на неподвижные ветви за стеклом.

– Что ты имеешь в виду?

– Зима теперь всегда будет такой… странной?

– Без понятия.

– Но ты же столько лет был с Хельгой!

– Хельга не пыталась запихнуть свою силу в живого человека, а потом его прикончить, – отрезал Антон.

Я развернулась к нему. На губах застыла фраза о том, кто нанес Тёме тот последний удар. Но Антон продолжал смотреть на застывшую картинку за окном и сам казался чем-то вроде изваяния – холодный, чужой и бесстрастный.

– Я не знала, что это так закончится, – тихо сказала я.

Он хмыкнул:

– Спросить же не у кого было.

– Разве Смотрящие не для того существуют, чтобы не допустить подобного? Скоро ведь все поймут, что с зимой и летом что-то не так!

– Не лезь к ним лишний раз.

Антон отошел к раскладушке. Поправил одеяло на груди у Вани, пригладил его черные локоны с проблесками седины. Одет он был по-домашнему, в шаровары и футболку. Я вдруг поняла, что ни разу не спросила, чем он теперь занимается. Не похоже было, чтобы ходил на работу.

Бросив последний взгляд на Ваню, я вышла в коридор. Под ноги тут же скользнула черная кошка с белым пятнышком на грудке. Мася. Я наклонилась, протянула к ней руку, но погладить не решилась. После того, что я сделала со Сметаной, она меня не слишком жаловала.

Точно. Сметана.

– А где Сметана?

– Что? – Антон тоже вышел в коридор и прикрыл дверь. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.

– Ты же говорил, что вода Дарины ее оживила.

– Я знаю, что я говорил.

Антон уперся кулаком в проем двери, другой рукой взъерошил ежик едва отросших волос. Желудок скрутило дурным предчувствием.

– Так где она?

Он задрал голову. В тусклом свете единственной лампы матово блеснули белые шрамы на горле и ключицах. Я видела, что он злится. Он теперь почти всегда злился, когда мы встречались.

– Иди домой, Вера, – наконец устало сказал Антон.

– Что ты с ней сделал?

– Я – ничего.

– Я же извинилась! Раз двести, – добавила я себе под нос и вдруг, поймав его взгляд через коридор, отчетливо поняла: он тоже перестал спать.

Не знаю, кто первый шагнул навстречу: я или он. Антон внезапно оказался так близко, что в нос мне ударил запах коньяка. Крепко схватив за запястье, он потащил меня к себе в комнату. Это было так неожиданно, что я даже не вырывалась. Опомнилась только напротив по-армейски застеленной серым покрывалом кровати. Но Антон уже и сам меня отпустил.

– Что я с ней сделал? – глухо повторил он. – Смотри.

Поверх шерстяного покрывала лежало что-то, издалека напоминающее шаль, – черное, скомканное и взъерошенное. Оно подняло маленькую ушастую голову и обратило на меня неподвижные зрачки.

Антон помахал перед кошкой растопыренными пальцами. Та не шелохнулась, лишь хищно втянула воздух почерневшим носом. Потом неуклюже поднялась – стали видны белые «носочки» на лапках – и издала звук, похожий на скрип несмазанной двери. Антон ловко подхватил Сметану под живот и спустил на пол. Та, неуверенно передвигая абсолютно прямые ноги и покачиваясь, пошлепала к шкафу. И тут же в него врезалась.

– Иди домой, Вера, – со вздохом повторил Антон. – Ничего хорошего ты тут не увидишь. Я напишу, когда Ванька очнется.

Он снова поднял кошку и понес на кухню.

Глава 2

На следующее утро я проснулась так поздно, что солнце уже вовсю проглядывало из-за ситцевых занавесок. С кровати было хорошо видно, как оранжевый луч раскрашивает рабочее место на подоконнике, ныряет в складки одежды, наспех брошенной на спинку стула, играет на круглом боку эмалированной кофеварки у мойки. Одно за другим на меня свалились воспоминания предыдущего дня. Кладбище. Могила некой Веры Гринзбург – или Гинсбург? Мужчина, со странным выражением заглядывающий мне в глаза, и листик крапивы, покрывшийся инеем от одного моего прикосновения.

Я села в кровати и потерла щеки, пытаясь проснуться. Быть такого не может. Два года ничего не было, две зимы прошли мимо. Тёма лежит в могиле. Я не могу быть Зимней Девой. Наверняка мне просто привиделось из-за лихорадки. Я же там чуть в обморок не упала!

Я мысленно проверила себя. Голова тяжелая со сна, но вроде не болит. Тошноты тоже нет. Я покосилась на подушку – на наволочке, кроме выцветших узоров, никаких красных пятен. Значит, во сне кровь не шла. Получается, я здорова. А ночью… Понятия не имею, что это было. Может, сам Мирин все и подстроил. Если он такой крутой маг, что чуть не угробил меня своей порчей, чего ему стоило устроить представление со льдом?

Часы над окном показывали начало одиннадцатого. Какое-то время я смотрела на них, соображая, какой сегодня день и что я должна сделать. Что-то важное маячило на самом краешке сознания. Позвонить кому-то? Прибраться на могиле? Нет… По воскресеньям Лексеич велел не работать.

Работа.

Я вывалилась из-под одеяла и приземлилась перед айфоном, который заряжался на полу. Экран приветственно мигнул картинкой пальмы и моря и выкатил целый список неотвеченных. Все были от клиента, который вчера хотел… Что он хотел?

Я села прямо на деревянный пол, подтянув под себя длинную футболку с Rammstein, и открыла чат.

17:00 «Выключите рекламу».

17:42 «Вы тратите мои деньги впустую!»

18:30 «Вы совсем не читаете сообщения?»

Дальше шли три пропущенных подряд, и уже ближе к ночи, как раз когда я собиралась к задней калитке кладбища, чтобы впустить Аскольда, пришло последнее:

«Таргетолог всегда должен быть на связи! Выключайте рекламу!!!»

Я отсоединила зарядку. Со стойким чувством, что меня уволили, поднялась и прошлепала к компьютеру. Деревянные половицы холодили ступни. Отчаянно не хватало кофе. Я постукивала ногтями по мышке, ожидая, пока старенький ноутбук выдаст приветственное «Хотите перезагрузить систему?». В телефоне пиликнуло сообщение. Голосовое от Лёши.

«Привет… – Голос у него был сонный и тягучий, как молоко с капелькой меда. – Как здоровье? Я только проснулся… Еще в кровати…»

Компьютер наконец загрузился, и я зашла в рекламный кабинет. Показатели в норме. Денег мы потратили всего ничего. Кликов на сайт было семнадцать, и это лучше, чем все предыдущие результаты, вместе взятые. Я набрала клиента.

– А! Соизволили наконец! – выдал он через три гудка.

– Здравствуйте. Прошу прощения, что не ответила, форс-мажорная ситуация, не было доступа к компьютеру…

– Конечно, вы же не свои деньги тратите!

Я прикрыла глаза. Кофе. Сначала стоило выпить кофе.

– У нас семнадцать кликов.

– И ноль продаж!

– Я не отвечаю за продажи. Это конверсия сайта.

– Вы потратили две с половиной тысячи, и ничего!

– Так бывает. Вчера была суббота – не самое активное время. – Я поймала себя на лжи. Суббота и воскресенье как раз то время, когда люди чаще обычного листают соцсети и натыкаются на рекламу. Значит, проблема в его сайте. – Давайте переделаем визуал. Я сейчас остановлю эту кампанию…

– Вчера надо было останавливать! – возмутился он. – Я уже нашел нового таргетолога. Он напишет вам в течение часа. Чао!

Послышались короткие гудки.

Я откинулась на спинку стула – как раз туда, где лежали вывернутые наизнанку окровавленные вещи, – и провела рукой по растрепанным волосам. Почему на курсе рекламы нас учили настраивать алгоритмы, но никто не рассказал о трудностях общения с клиентами? Стрелка на часах тихонько стукнула, натолкнувшись на препятствие, – часы над входной дверью показывали ровно десять десять. Пора было приводить себя в порядок. И видимо, искать новые заказы.

Что угодно, лишь бы не думать о том, что произошло ночью.

Я сидела на крыльце, кутаясь в колючий плед, доставшийся мне вместе с комнатой в пристройке, и загружала свое резюме на сайты, где люди искали таргетологов. Резюме вышло коротким и не особо убедительным, но другого у меня не было.

Чашка со свежесваренным кофе остывала рядом. Нос щекотал горький аромат, но я не морщилась. Этим утром мне нужен был именно такой кофе – черный, без молока, с двумя ложками сахара.

Кладбище потихоньку заполнялось людьми. Большинство брело по дорожкам, не поднимая головы и прижимая к себе букеты, как больных детей. Судя по поникшим бутонам, цветы были из киоска Ильиничны: она всегда первая вставала на входе, выпихивая вазоны чуть ли не под ноги посетителям.

К двенадцати должен был подъехать Ваня. По воскресеньям он пригонял к выходу фургон с кофе и сэндвичами и зычным голосом зазывал посетителей насладиться домашней едой.

Загрузив резюме на последний сайт, я сделала глоток. Странно, что именно Антон возник у меня в голове в ответ на «Что вас держит?» – или как там спросил этот чернокнижник. Антон давно не имел отношения к моему миру. Насколько мне было известно, он работал в тире и все выходные проводил с дочкой. Я настраивала рекламу и ухаживала за могилами. Каждый жил своей жизнью. И в эту жизнь никак не вписывалось то, что случилось ночью. А самое плохое – даже если мне привиделся тот иней на крапиве, написать Аскольду о силе я уже пообещала. Надо с кем-нибудь посоветоваться… С кем-нибудь, кто давно в теме.

Я нашарила позади себя мобильник и нажала «Создать аудиосообщение».

«Привет, Лёша. Я в порядке. Вчера приболела, сегодня оклемалась. Соскучилась. Приедешь вечером?»

Сунув телефон в задний карман джинсов и спрятав ноутбук в шкафчик за дверью, я побрела к воротам.

За последние два года Ваня вымахал так, что догнал Антона, и ощутимо раздался в плечах. Если не заглядывать в курносое лицо, можно было подумать, что за прилавком стоит взрослый мужчина. На Ване была потертая кожанка с плеча старшего брата и белый фартук. Увидев меня, он радостно помахал рукой.

– Салют, Вера! Завтракала?

Я с вымученной улыбкой покачала головой.

– Хочешь сэндвич?

– Давай.

Ваня щедро шлепнул кетчуп на бекон между ломтиками поджаренного хлеба и, перегнувшись через прилавок, протянул мне вместе с салфеткой. В черных кудрях мелькнула пара седых прядей.

– Спасибо. Как дела?

Заприметив кого-то вдалеке, Ваня зычно крикнул:

– Горячие сэндвичи, домашние сэндвичи, подходите! – Затем широко мне улыбнулся: – Да по-старому вроде. Я хожу на свои курсы, Тоха – на свои.

Я чуть не поперхнулась.

– Антон ходит на курсы?

– Ну да. Он тебе не говорил?

С нами поравнялся мужчина в надвинутой на глаза клетчатой кепке и костюме и достал бумажник.

– Один, будьте добры, – бесцветно сказал он голосом человека, который рыдал последние два часа.

– Триста, пожалуйста, – с той же широкой улыбкой ответил Ваня и движением профессионального фокусника достал из-под прилавка исходящий паром хлеб. – Короче, он же ушел из тира своего. Типа это все сплошное насилие, стрелять, да еще из боевого оружия. – Я невольно вздрогнула, но Ваня, кажется, не заметил. – В тире он типа только множит насилие, когда учит других… Короче. Никакого больше тира. Он пошел на курсы поваров.

Кусок встал поперек горла, и я закашлялась. Мужчина с удивлением покосился на меня. Пришлось отойти от лавки, зажав рот рукой, чтобы никто не видел моего перекошенного лица. Антон – повар? В смысле, он всегда любил готовить, но повар? Он же… Блин. Сколько я его знаю, он никогда не расставался с оружием.

– Вера? – Ваня по пояс высунулся из-за прилавка. – С тобой все нормально? Хочешь водички?

Я закивала. Водичка – самое то. Желательно холодная.

Отложив почти готовый сэндвич в сторону, Ваня налил мне в бумажный стакан воды из бутылки.

– Держи.

Повар. Нет, это даже не самое дикое. «Множить насилие». Ваня явно повторил за братом, сам он так не выражается. Я сделала глоток. А почему, собственно, нет? Люди меняются. У Антона дочь. Неудивительно, что он решил все перевернуть с ног на голову. Говорят, ради детей и не на такое идут.

– Пожалуйста, ваш заказ. – Ваня протянул мужчине в кепке сэндвич. – Приятного аппетита.

Дождавшись, когда тот отойдет, Ваня повернулся ко мне:

– Вы до сих пор не разговариваете, да?

Я неуверенно кивнула, надеясь, что лицо уже не красное.

– Не хочешь открыть вторую точку у другого кладбища? – Я готова была спросить что угодно, лишь бы перевести тему. – У Введенского, говорят, по воскресеньям целая ярмарка…

Ваня загадочно ухмыльнулся.

– Ты уже?

– Ага. Поеду после вас. Если хорошо пойдет, помощника найму. А что? Еще рекламу у тебя буду заказывать! Сделаешь мне скидку, как человеку, который из-за тебя чуть не помер? – нарочито серьезно поинтересовался Ваня.

Я мрачно глянула на него поверх стаканчика. Версия, которую ему выложил Антон, была проста, как дырка от бублика: упал, ударился головой – кома на девять месяцев. Но оказалось, Ваня запомнил, что я была рядом в тот момент, и начал задавать вопросы. А Антон не придумал ничего лучше, чем сказать, что я якобы толкнула Ваню. Случайно.

Я скомкала салфетку.

– Тебе сделаю бесплатно. Слоган «Вкусно до смерти» подойдет?

Ваня хитро усмехнулся. Завидев вдалеке очередного расстроенного посетителя, замахал руками.

– Горячие сэндвичи, домашняя еда! Горячая еда! Извини, Вера. Передать от тебя привет Тохе?

– Не надо.

– А Милане?

– Эм…

– Она сопливая, – вдруг пожаловался Ваня, но видно было, что на самом деле он в восторге от племянницы. – Только и делает, что пузыри выдувает из носа.

– Дети, – коротко произнесла я, вложив в это слово все, что думала о существах размером с коробку для обуви. – Пока.

– Триста, пожалуйста. – Ваня ласково улыбнулся подошедшему старичку и незаметно махнул мне на прощание.

Чтобы не встречать Лёшу на пороге, я оставила дверь чуть приоткрытой. Не люблю эту неловкость, когда кто-то переступает порог, а ты не знаешь, обнять его или просто сказать «привет». Особенно если это кто-то, с кем ты спишь.

Я без особой надежды пролистывала список тех, кто в последние несколько дней искал таргетолога. Кафе, еще одно кафе, детский сад, онлайн-школа… Платили копейки, а работы, судя по описаниям, хватило бы на сутки. Я выбрала школу. Надо же с чего-то начинать.

– Ты, по ходу, вообще ничего не боишься, женщина, – раздался низковатый голос у двери. – А если бы это был не я, а кто-то другой?

– Живые здесь не ходят, – мрачно отозвалась я.

С тихим смешком Лёша освободился от ботинок и подошел. Его ореховые волосы отросли настолько, что при желании можно было собрать их в крошечный хвостик. Но мягкости его облику это не добавило. Лёша был долговязым и худым, с длинными руками и ногами. С трудом верилось, что он обучал танцам вместе с Юлей.

Привычным движением подтянув рукава толстовки к локтям, Лёша склонился к моей шее, легонько пощекотал дыханием. От него пахло железной дорогой и дезодорантом.

Бросив взгляд на экран, он укоризненно поцокал языком.

– Я же давал тебе адрес нормальной базы, где заказы не за три копейки.

– Он не сохранился, – соврала я. От специалистов на том портале требовали портфолио и отзывы, которых у меня не было. И судя по всему, в ближайшее время не будет.

– Давай заново найду. – Лёша потянулся к клавиатуре, но я захлопнула ноут, чуть не прищемив ему пальцы.

– Хочешь чаю? – Я развернулась к нему всем корпусом, и Лёша остановил на мне удивленный взгляд.

– Чаю… – задумчиво повторил он. – Хочу.

– Черный подойдет?

– Ага… – Лёша не двинулся с места.

Опять он за свое.

– Вообще-то я хотела тебя кое о чем спросить, – начала я, изо всех сил делая вид, что ничего не заметила.

– А я думал, ты хотела сделать чай. – Бликов настольной лампы хватило, чтобы увидеть, как потемнели его глаза. Он был совсем близко, и обе его руки лежали на подлокотниках моего кресла. Он меня заблокировал.

– Мне надо встать, – ровным голосом сказала я.

– Надо. – Лёша коснулся моих ключиц костяшками.

– Ну так отойди.

Он не шелохнулся.

– А что мне за это будет? – В карих глазах зажегся знакомый огонек.

– Чай? – без особой надежды предложила я. – С медом? С медом и лимоном?..

Лёша загадочно улыбался.

– Я не шучу, – угрюмо пробормотала я.

– Я тоже. – Он склонился еще ниже, и наши лица оказались на одном уровне.

Ладно. Если иначе не выйдет…

– Отойди на три шага, – строго велела я.

Последний раз, когда мы пытались так поиграть, я рассмеялась в самый ответственный момент.

– Это все? – с замиранием шепнул Лёша, и дрожь его голоса мурашками прошлась по моей коже.

Не смеяться. Не смеяться.

– Опусти голову. Убери руки за спину.

Он все еще не шевелился.

– Выполняй! – рявкнула я, до отвращения напомнив себе Юлю.

Лёша покорно отступил. В накрывшей комнату тишине я пошла наполнять чайник, размышляя, смогу ли когда-нибудь рассказать об этом хоть одной живой душе. В такие моменты я почти ненавидела себя за то, что соглашаюсь играть по правилам, которые задала Юля. Я украдкой глянула на Лёшу: он стоял, все так же опустив голову и сцепив руки за спиной. В лице его отражалось спокойствие, граничащее с блаженством.

Похоже, иначе мне ответы сегодня не получить.

Чайник засвистел. Я разлила кипяток по чашкам и открыла в телефоне сайт единственной пиццерии, которая доставляла еду на кладбище. «Маргарита», «Салями», «Гавайи»… Спросить, что он хочет? Но Лёша так и стоял с опущенной головой.

Я со вздохом дважды щелкнула по «Маргарите».

– А теперь, – не оборачиваясь, скомандовала я, – раздевайся.

В темноте, разбавленной молочными отсветами луны, было видно, как в глазах Лёши отражается знакомое выражение – смесь восхищения и невыносимости.

Сначала я водила пальцами по его груди. Потом наклонилась к лицу и оттянула зубами нижнюю губу. Лёша тихонько застонал:

– Пожалуйста… – Я продолжала его дразнить. – Вера!..

Чувствуя, как бешено колотится его сердце, я накрыла ладонью сеть белеющих в темноте шрамов и легонько вдавила ногти в эластичную кожу. Ногти у меня были короткие, но Лёша, застонав громче, сгреб кулаками простынь. Я успела подумать: «Опять он выдерет ее из-под матраса».

И тут что-то произошло. Сквозь меня точно прокатилась ледяная волна, выплеснулась наружу и застыла на коже ледяными осколками. Сердце с усилием стукнуло в мою ладонь и затихло. Меня бросило в жар, потом сразу в холод. Волоски на руках встали дыбом.

Нет, нет, нет!

Но в следующую секунду сердце забилось снова. Лёша лежал подо мной, часто и тяжело дыша, и улыбался.

Господи боже.

– Ты в порядке? – растерянно выдохнула я.

– М?

Я сжала и разжала руки, заставляя лед осы2паться с ладоней. К Лёше прикасаться боялась.

– Ты ничего не почувствовал?

– А что? – хрипло спросил он.

Я соскользнула на кровать рядом с ним и засунула руки под мышки.

– Тебе не было холодно?

– Холодно? – Лёша крякнул. – Не тогда, когда ты сверху!

– Я серьезно.

– Я тоже серьезно! У тебя тут так натоплено – голым можно ходить.

Я закуталась в одеяло. В комнате и правда было тепло, но меня била дрожь.

– Да что такое-то? – с досадой спросил он.

Я покачала головой. Казалось, если я произнесу вслух, произошедшее обретет вес и последствия. Хотя чему удивляться? Я ведь вчера заморозила землю. Или это была крапива?..

Лёша придвинулся вплотную.

– Ты про свои ладошки? – спросил он. – Не переживай, это совсем не больно.

Я развернулась, чуть не заехав ему в челюсть.

– Так это не в первый раз?!

Лёша молчал, видимо пытаясь по моему лицу определить, какой ответ будет правильным.

– И когда ты собирался сказать, что я замораживаю твое сердце?

Он рассмеялся, но смех был нервный.

– Ничего ты не замораживаешь. Я вообще почти ничего не почувствовал.

Я спустила на пол босые ноги. Все это время Лёша знал, что ко мне возвращается сила. Знал и молчал.

– Да что ты переживаешь? – попробовал он снова. – Ничего же не случилось.

На секунду вернулось ощущение пустоты под ладонями. Я ведь почти поверила, что он… что я его…

Со второй попытки попав ногами в махровые тапочки, я натянула первое, что попалось под руку, – длинный бордовый свитер – и встала. Тело требовало движения. В кровь мне, кажется, выплеснулось столько адреналина, что я готова была намотать несколько кругов вокруг кладбища.

Я принялась мерить шагами комнату. Это продолжается уже какое-то время. Сила определенно крепнет, раз вчера я заставила листик крапивы покрыться коркой льда. А необузданная сила всегда привлекает к себе внимание. Я остановилась. Антон много раз говорил: Дарина не знает, что именно произошло тогда в студии. Не знает, кто виноват в смерти ее сына. Но если вдруг узнает, найти меня для нее – раз плюнуть.

В этот момент на улице так громыхнуло, что в оконной раме дрогнули стекла. Черноту неба разрезали две косые линии, по крыше яростно забарабанил дождь. Я натянула рукава свитера на кончики пальцев.

– К Юле тоже вернулась сила? – спросила я.

– Что? – Лёша приподнялся на локте. – Я вообще не в курсе. Мы не общаемся, забыла? Ну иди сюда. – Он похлопал рукой по подушке. – Ничего же не случилось.

– Ничего не случилось?! – почти выкрикнула я. Два года назад эта сила чуть не угробила Ваню. Чудо, что он ходит и разговаривает, а не лежит почти мертвый в Зимнем сне. – Ничего не случилось? – Я снова заходила по комнате. – Откуда она вообще взялась?

Я же сама видела, как Тёма втянул ее в себя. Как такое вообще может быть? «Ничего не случилось». Ха! Это пока. А если я опять кого-нибудь случайно заморожу?

Я вернулась к кровати и яростно откинула одеяло, будто оно в чем-то виновато.

– Как ты можешь спокойно спать рядом со мной? А если завтра мы проснемся в сугробах? Или твое сердце превратится в ледышку? Ты что, не в курсе, как это работает?

Лёша отобрал у меня одеяло и сел по-турецки.

– Ты преувеличиваешь, зайка.

– А ты преуменьшаешь!

Я плюхнулась на кровать. Мир, который я с таким трудом выстраивала последние годы, угрожающе зашатался. Я снова превращалась в испуганную беспомощную девочку, которую когда-то нашла Хельга. А я не хочу быть испуганной и беспомощной – я ради этого пожертвовала жизнью человека.

Подтянув к себе колени, я уткнулась в них лбом. Неужели теперь все начнется сначала? Ледяное Озеро и стужа. Чужая боль, пульсирующая на кончиках пальцев. Чужая жизнь, которую я могу впитать одним прикосновением. Только на этот раз нет никакого Тёмы, чтобы тот втянул в себя силу. И Антона, который бы подсказал мне, что делать. И Лестера.

На плечи мне легли теплые ладони – знакомые, ласковые. И все равно чужие. Спустя почти полгода того, что мы оба называли друзьями с привилегиями, я все еще ловила себя на ощущении страшной неестественности рядом с ним.

– Ну, позвони завтра Тохе, если хочешь, – примирительно предложил Лёша. – Он долго был с Хельгой, может, что-то знает.

Осторожные пальцы начали разминать мне спину.

– Мы не общаемся.

Пальцы на секунду замерли. Лёша издал невеселый смешок.

– Вот и мы с Юлей не общаемся.

Мгновение мы сидели в абсолютной тишине и не двигались. Потом он обхватил меня со спины руками, вжался губами в макушку. Ему было больно – я знала это так же точно, как и то, что ни за что не обращусь к Антону. Даже если проснусь завтра во дворце Снежной королевы. Может, Юля что-то подскажет?..

– Но ты же можешь ей… – начала я.

Не отрывая губ от моих волос, Лёша покачал головой.

– Давай спать, зайка. Хорошо? – Он мягко потянул меня на подушку, лег рядом и укрыл своим одеялом.

– Хорошо. Нет. Подожди!

– Что?

– У меня вопрос.

– Надеюсь, о том, когда мы закончим это? – Его рука обхватила меня вокруг талии, но настойчивости в жесте не было. Кажется, Лёша и правда устал.

Я подняла голову с подушки.

– Есть какое-то правило, которое запрещает рассказывать про силу Дев? Верховный Совет? Общий начальник?

– Начальник? Бог, что ли? – насмешливо уточнил он.

– Значит, можно о них рассказывать?

Наверняка полночь уже миновала. Интересно, чернокнижник сильно расстроится, если получит отчет завтра? Или не глядя превратит меня в лягушку?

– А кому ты хочешь рассказать? – спросил Лёша. Голос его не изменился, но рука едва ощутимо напряглась.

– Никому. Просто думаю, не написать ли об этом рассказ. Вечерами иногда заняться нечем.

Ловкие пальцы все-таки нырнули под свитер.

– Ты почаще меня зови, я тебе помогу найти занятие.

– Лёша!

Он вздохнул:

– Я не особо вникал, если честно. Когда познакомился с Юлей, не до того было.

– Почему?

– Ну… Влюбился. Офигел. Как оно обычно бывает? Так, стоп. Я читал эту вашу книгу для девочек.

– Какую?

– В которой написано: «Не рассказывай нынешней девушке о предыдущей».

Нынешней девушке? Сон как рукой сняло. Я широко распахнула глаза и уставилась в залитый лунным светом потолок с лепниной.

– Короче, не наблюдаю проблемы, – подытожил Лёша. – Кстати, ты уже видела обновления в рабочем кабинете? – Он удобнее устроился на подушке за моей спиной. – Его опять переделали, я час вчера тыкал, пока разобрался…

Скоро он засопел. А я лежала, пытаясь осмыслить то, что случилось, – и заодно сочинить сносное письмо чернокнижнику.

«Я была Зимней Девой. Это такая тетка, которая может угробить любое живое существо, заморозив его сердце».

Что Лёша имел в виду под «нынешней девушкой»? Мы же не встречаемся. Он сам объяснил мне значение слов friends with benefits [1].

«Однажды меня нашла старуха в окровавленном рубище и поцеловала. Потом меня нашел ее слуга и начал учить. А потом мы на пару убили человека».

Ну да. И вместо работы я завтра отправлюсь прямиком в отделение полиции.

Мысли носились, как вспугнутые канарейки. Сон не шел. Поворочавшись с полчаса, я тихонько выскользнула из-под одеяла.

Ночь разливалась по комнате. По крыше барабанил дождь, но сквозь наушники я его почти не слышала. Устроившись в кресле с потрепанными подлокотниками и завернувшись в одеяло, я смотрела в экран ноутбука. В одном окошке был открыт чат с Аскольдом, в другом – ютуб-канал пользователя с ником Arthas_Menethil_13. Я нашла его примерно год назад, когда одну за другой просматривала записи танцевальных конкурсов последних лет в надежде на какой-нибудь обнаружить Тёму.

Видео на канале было всего пять. Несколько лет Тёма, судя по всему, использовал его как хранилище личных записей, потом перестал. Я щелкнула по первому ролику. На нем совсем юный Тёма в свободной футболке, постоянно съезжающей на одно плечо, мягко кружил такую же юную девушку в танце, напоминающем бачату. Надпись под видео гласила, что это zouk [2], а восторженные комментарии – что Тёма самый нежный партнер, которого можно себе представить. Все время танца он не сводил глаз с нимфы в белом платье, то привлекая ее к себе, то отдаляя, и все это не размыкая рук. Он словно обнимал партнершу, угадывая ее следующие движения, и был так обходителен, что я почти разделяла мнение комментаторов.

Тягучая монотонная музыка гладила меня через наушники, проливалась сквозь пальцы, оседала пыльцой непроизнесенных мыслей. За что погиб этот светловолосый мальчик, если сила Зимней Девы все равно вернулась? Какой он был на самом деле? Совершил бы он хоть половину тех злодеяний, не будь внутри него Эдгара? Моего страшного, измученного, вымышленного Эдгара, который раздробил мне душу и уничтожил то хорошее, что было в Тёме. Может, был другой способ, а я в спешке не увидела его?

Танец закончился, музыка стихла. Осталось только тихое похрапывание Лёши да монотонный шум дождя. Я вернулась к чату. Рядом с именем Аскольда горел зеленый кружочек. Часы в нижнем правом углу экрана показывали половину третьего. С обещанием уложиться в сутки я уже опоздала, но могу хотя бы попытаться.

«Здравствуйте», – написала я и тут же стерла. «Доброй ночи». Вот так лучше.

Он ответил тут же:

«Приветствую».

«Извините, что поздно. – Пальцы замерли над клавиатурой. – Я была Зимней Девой. Потом перестала. И теперь, кажется, снова становлюсь ею».

Вот так в самый раз. Коротко и ничего не понятно. Разве что он сам откуда-то знает, кто такие Великие Девы.

Задержав дыхание, я нажала «Отправить». Ничего не произошло.

Аскольд печатает…

Я обновила страницу.

Аскольд печатает…

Обновила снова.

«Ошибка 404».

Я потянулась за айфоном, попробовала зайти с него. Ничего. Думай, Вера. Номер он не оставил. Электронной почты нет. Сообщение отправить я не успела. Значит, не за что меня превращать в лягушку. Верно?

Вытащив наушники и выключив компьютер, я вернулась в кровать. И, уже засыпая, внезапно поняла, что сделаю завтра.

Я не приму эту силу.

Переезжала я с боем – мама была против до последнего.

– Это неправильно. – Стоя в дверях, она наблюдала сквозь толстые стекла очков, как я пакую вещи. – Тебе не нужно уезжать из собственного дома. Ты же там никого не знаешь!

– Вот и познакомлюсь.

Я с трудом впихнула в рюкзак ноутбук, и стало понятно, что он не застегнется.

– Как ты будешь себя содержать? У тебя же нет постоянной работы!

– Найду.

– А если заболеешь? – напирала мама, скрестив руки поверх домашнего халата. – Даже лекарства принести некому, если вдруг что. Кто о тебе позаботится?

Я снова попробовала застегнуть молнию. На первое время взяла самое необходимое: несколько безразмерных свитеров, джинсы и белье. Конечно, сборник упражнений ЕГЭ за прошлый год. И снотворное.

– Справлюсь. – Не поднимая глаз, я потащила свой нехитрый скарб в коридор.

Мама не сдавалась:

– Тебе даже вещи никто не поможет довезти!

Я выпрямилась, оглядывая два других рюкзака. С одним я ходила еще в первый класс.

– Такси вызову.

– А там как?

Я не стала говорить, что «там» – это на кладбище, где недавно освободилась комнатка бывшего сторожа.

– Вера, – настойчиво повторила мама, но голос ее звучал жалобно, – я одна тут останусь. Вот соседка наша с третьего этажа, тетя Инна, – у нее муж два года назад умер. Собачка еще светленькая, мопсик. Она одна живет. Недавно поскользнулась, руку сломала – перелом со смещением. Так она таксисту деньги платила, чтобы он ей продукты из магазина возил, больше некому было. И вот она мне звонит и говорит недавно…

Хотелось напомнить, что мама прекрасно прожила без меня три года, но я не стала. Под монотонный рассказ о том, как нелегко живется тете Инне, навесила на себя два рюкзака и двинулась к двери. В кармане джинсов пиликнул телефон. Я неуклюже вынула его. Сообщение было от Лёши.

«Что делаешь?»

«Переезжаю», – набрала я одним пальцем и уже хотела засунуть телефон обратно, но Лёша оказался быстрее.

«Помощь нужна?»

Я собралась настрочить «Нет, спасибо», но встретилась взглядом с мамой.

Ладно… Допустим.

«А ты не занят?»

Местный священник по прозвищу Лексеич вручил мне ключ заранее, так что дверь я открыла сама. Внутри пахло сыростью, от голых стен тянуло холодом, но мне комнатка показалась приветливой и уютной. Сняв с плеча самый легкий рюкзак – остальные тащил Лёша, – я огляделась. В углу стояла массивная кровать, по виду такая старая, словно на ней почивал кто-то из последних русских аристократов. Необыкновенно широкий подоконник укрывала холщовая скатерть, а само окно выходило в ночь, к могильным оградкам. Ну, к оградкам так к оградкам.

Я поискала глазами выключатель. В дверь ввалился нагруженный рюкзаками Лёша, впуская февральскую стужу.

– Вот это холодрыга! – выдал он, скидывая вещи на пол. – Как тебя вообще на кладбище занесло?

Я наконец нащупала выключатель между кроватью и дубовой тумбочкой и зажгла свет.

– Случайно.

Что-то мелькнуло в лице Лёши, но так быстро, что я не успела понять.

– Ты дикая просто. Одной жить на кладбище…

– Тут священник рядом. За стенкой.

– Ну, раз священник… – Он по-хозяйски огляделся. – Давай обмоем, что ли. Есть чайник? Чашки?

Я хотела возразить, что обмывать нечего, но Лёша решительно направился к буфету. Чашки нашлись быстро. Там же стоял алюминиевый чайник, которому по виду лет было больше, чем мне. У единственной газовой конфорки лежал коробок спичек.

– Стола, значит, нет. – Лёша снова критически оглядел полупустое помещение.

Ага, и люстры. И занавесочек на окнах.

– Как видишь.

Я забрала у него чайник, налила воду и поставила на плиту. С газом я дел еще не имела. Сначала зажигаем, потом включаем… Или сначала включаем, потом зажигаем? Я принялась неумело чиркать спичкой. С третьей попытки огонь занялся, но прогорел так быстро, что я не успела донести его до конфорки.

– Дай я. – Лёша деловито забрал у меня спички. – Нужно одновременно поджигать и включать. У нас на даче была похожая…

«Когда это мы успели так подружиться, что он рассказывает мне про дачу?» – подумала я. А вслух спросила:

– Зачем ты это делаешь?

Лёша обернулся:

– В смысле?

– Помогаешь мне.

Лицо его утопало в рытвинах от подростковых прыщей, тело было слишком худым. Лёша стоял в черной толстовке с наспех задранными рукавами, а я не могла избавиться от другой картинки: окровавленная мятая рубашка, его измученное лицо с рассеченной бровью и потрескавшиеся губы. Моя ладонь вжимается в судорожно вздымающуюся грудь…

– Вера? Все хорошо?

– Я же тебя пытала, – еле слышно прошептала я.

Зрачки его на мгновение расширились, но Лёша быстро взял себя в руки.

– Перестань, – отмахнулся он, – это была не ты.

– А кто?

– Зимняя Дева.

Ну да. А пальцы ему, видимо, ломал не Антон, а вселившийся в него злой дух.

– Это была я.

– И что ты мне предлагаешь? – Лёша сунул руки в бездонные карманы толстовки и выпрямился. – Отомстить тебе? Ударить? Кипятком облить?

Я невольно отступила. Вдруг отчетливо поняла, что мы одни на окраине кладбища, а долговязый Лёша при любом раскладе сильнее, чем я. И когда-то он не задумываясь метнул в меня пылающий горячий шар.

– Я тебе не предлагаю меня бить. Просто не понимаю.

– А что тут понимать, – раздраженно бросил он. – Что у вас за манера такая – допрашивать людей по любому поводу…

– У кого?

Он дернул плечом и, не ответив, достал телефон.

– Ты пиццу будешь? Суши? Тут сигнал вообще ловит?

Подняв телефон к потолку, Лёша отправился искать сеть. Сделав два круга по комнате, вернулся – как раз когда вода в чайнике, судя по звукам, начала закипать.

– А Юля тебя допрашивала? – осторожно спросила я.

– Юля меня выгнала. Вбила себе в голову, что это я виноват в… во всем, короче.

Что-то в его лице натолкнуло меня на мысль, способную прийти в голову только тому, кто хорошо знает Летнюю Деву.

– Она же тебя не… ничего тебе не сделала?

Кривая усмешка исказила тонкие губы, и столько в ней было горечи, что у меня похолодело внутри.

– Покажи, – попросила я.

– Зачем?

– Просто.

Тень недоверия пробежала по его лицу. Лёша не шелохнулся.

– Я просто хочу убедиться, что кто-то… – «Такое же чудовище». Я сглотнула. – Что не я одна тебя мучила.

Он молчал.

– Пожалуйста, – прошептала я так тихо, что сама едва себя услышала.

Медленно, не отрывая от меня немигающего взгляда, Лёша задрал край толстовки. Обнажил сначала чистую кожу живота с дорожкой волос, потом такую же чистую кожу на ребрах. Но когда он, подняв руки, полностью освободился от толстовки, я не сразу поняла, что именно вижу. На груди не было живого места – все расчертили взбухшие бело-розовые линии, словно кто-то, вооружившись лезвием, в ярости исполосовал его. Под линиями угадывались очертания ладоней – старые ожоги от Юлиной руки, когда она еще была Летней Девой.

Чайник за спиной неожиданно засвистел. Я не вздрогнула. И Лёша не вздрогнул – он молча смотрел мне в глаза. Повинуясь внезапному желанию, я поднесла руку к израненной груди и накрыла ладонью то место, где билось его сердце. Оно стукнуло мне в руку, и я вдруг вспомнила, каково это – прикасаться к чужой жизненной энергии.

– Юля не общается со мной, – заговорил Лёша чужим голосом. Взгляд его блуждал по оградкам за окном. – Я много раз просил ее вернуться. Умолял. Ты единственная, кто знает правду. Я подумал, иногда мы могли бы… обсуждать это.

Вода с шипением выплеснулась из-под алюминиевой крышки.

– Конечно. – Я отняла руку от искалеченной груди. – Так что там с сетью? Пицца будет?

Лёша ухмыльнулся:

– А то!

Глава 3

Утром я проснулась от запаха кофе. Лёша стоял у окна полностью одетый и пролистывал что-то в мобильнике.

– Идиоты, – бормотал он под нос, но так тихо, что я скорее угадывала слова по его губам. Уперевшись бедром в столешницу, он неодобрительно качал головой. – А трафик небось льется…

«Не починили они сайт», – подумала я и снова провалилась в сон. А когда открыла глаза, подоконник уже заливал дневной свет. В комнате никого не было. Я потянулась в кровати, вдыхая знакомый запах – подушка пахла Лёшей. В голову хлынули мысли о том, что случилось ночью, но я приглушила их другой, уверенной и жесткой: «Спокойно. У меня есть план».

Я прошлепала босиком к кофемашине и взвесила в руке эмалированный кофейник. Будь здесь Лестер, сказал бы что-то в духе: «В последний раз, когда у тебя был план, моя радость, погибли два человека».

В кофейнике плескалась жидкость. Святой человек!

«Знаешь что, Лестер, – воинственно ответила я, – я уже не та испуганная девочка, что два года назад. Живу одна и сама себя обеспечиваю. И знаю, что делаю. А ты вообще голос моего подсознания!»

Заполнив чашку до краев, я включила ноутбук. Дождалась, пока подгрузится браузер, набрала в поисковике: «Летняя Дева танцевальная студия». Сайт был на месте, адрес остался прежним. Что ж, по крайней мере, она до сих пор существует. В центре экрана мгновенно выскочило окошко «Запишитесь на пробный урок».

Я прикрыла глаза, прогоняя непрошеные воспоминания. Когда-то мы с Антоном тоже пришли на такой пробный урок. Давно это было. Давно и неправда.

Под плашкой «Расписание» расположилась «Коман-да». Фото Юли занимало полстраницы. То ли с годами она похорошела, то ли фото обработали в фотошопе, но синие глаза с тенью длинных ресниц и завитые локоны делали ее похожей на Марлен Дитрих. Я пробежала глазами сопроводительный текст: мастер спорта, идейный вдохновитель, ставит незабываемые свадебные танцы…

Я залпом допила кофе и со стуком поставила чашку на стол. Пора было собираться.

Как подготовиться к встрече с женщиной, у которой ты случайно увела парня?

Я стояла перед овальным зеркалом в той части комнаты, что служила прихожей, и разглядывала свое отражение. Внешность у меня осталась непримечательной: волосы тусклые, глаза не то голубые, не то серые, взгляд мрачный. До сих пор помню, как Лёша в одну из встреч обронил, что я смотрю на людей так, будто раздумываю, как лучше их прикончить.

Может, накраситься? Я порылась в косметичке. Карандаш-подводка, тушь, бесцветный блеск… В последнее время я часто подводила глаза, нарочно делая их еще заметнее на бледном лице. Пару раз даже посетителей кладбища напугала – те, видимо, приняли меня за привидение.

Я вдела в уши крупные серьги-кольца, плотнее запахнула темно-синее шерстяное пальто и туго затянула пояс. Будем считать, к встрече с женщиной, некогда олицетворявшей страсть и вожделение, готова. Отпроситься у Лексеича оказалось несложно – оценивающе оглядев меня, он зачем-то пожелал удачи. Я поправила на плече ремешок сумки и молча кивнула.

Пока такси ехало к студии, я обдумывала свой, как мне казалось, безупречный план. Если сила вернулась ко мне, значит, и к Юле тоже. Нам всего-то нужно взяться за руки и направить волшебство друг в друга. Тогда зима уничтожит лето, лето – зиму, и с силой Дев будет покончено. Просто как день.

– Приехали, – раздался впереди голос таксиста.

Я выглянула в окно. Вывеска, хоть и выцветшая, на месте. Железная дверь по виду такая же неподъемная. Посмотрим, справлюсь ли я с ней без Антона.

Я протянула таксисту сложенную купюру и вышла в холодную морось. Кольцо облаков сжалось над парковкой, с минуты на минуту должен был начаться настоящий дождь. Я взбежала по ступеням и толкнула дверь. Внутри мало что изменилось: стойка ресепшена выглядела как фигурка из вишневых кубиков, электрический свет бил в глаза, дипломы на стенах сияли фальшивым блеском.

– Добрый день, – раздался вкрадчивый голос. Парень за стойкой буквально излучал доброжелательность. Идеально белая футболка скрывала его худосочное тело, дреды из светлых волос почти доставали до пояса. – Меня зовут Артём. – Он улыбнулся, и в нижней губе сверкнуло серебряное колечко. – Вы интересуетесь танцами?

Я молчала.

– Девушка?

Он вышел из-за стойки, и оказалось, что на нем не джинсы, а восточного кроя шаровары. Но это я отметила на автомате. В голосе нового рецепциониста звучали те же бархатные нотки, что я помнила у Тёмы. И роста он был примерно того же.

– Извините, пожалуйста. Я что-то не так сказал? У вас все хорошо? – Парень протянул мне руку, и я поняла, что все это время пятилась к зеркальной стене.

Я заставила себя остановиться.

– Юля на месте?

– Она в офисе наверху. У вас что-то срочное?

Я глубоко вдохнула. Это не Тёма. Он просто похож. У Тёмы глаза отливали тиной, а у этого серые, как волчий мех. Но сходство все равно поражало.

В глубине студии послышалась музыка и низкий мужской голос, перекрывающий аккорды:

– Три, два, раз, три, два, раз… Мягче держи! Локти! Локти круглые!

– У вас назначена встреча? – снова спросил парень.

– Нет. Точнее… – Я постаралась воспроизвести интонацию Лёши, когда тот договаривался о бюджете на рекламу. – Юля – моя подруга. Я проезжала мимо, – я шагнула к нему, опустив руки, чтобы не теребить ремешок сумки, – и решила заглянуть. Сделать сюрприз. Вы же не против?

– Нет, – завороженно ответил парень. – Проводить вас?

– Не надо. Я знаю, где ее кабинет.

Я двинулась в единственном направлении, где могла быть лестница, и уперлась в дверь женского туалета.

– Точно знаете?

Я неспешно повернулась. Одну за другой расстегнула пуговицы пальто и сунула одну руку в карман джинсов.

– На втором этаже, – спокойно ответила я.

– Может быть, я все-таки?..

Я улыбнулась уголками губ. Так искренне, как только могла.

– Просто покажите, где лестница, – отозвалась я. И, чувствуя, как сердце рвется на кусочки, негромко добавила: – Артём.

Второй этаж весь состоял из одинаковых белых дверей. За которой из них искать Юлю, оставалось загадкой. Я тихо двинулась по коридору, прислушиваясь к какофонии офисных звуков. Где-то работал вентилятор, где-то закипал чайник, слышались приглушенные голоса. Навстречу мне вышел мужчина в черном костюме. Я ожидала вопросов, но он молча скользнул мимо.

На последней в ряду двери красовалась табличка «Летняя Дева» – самая обыкновенная, печатными буквами на сером фоне. Я хотела постучать, но услышала знакомый голос:

– …это правда! Я сам почувствовал! Она приложила руку вот сюда и…

Это был Лёша. За дверью раздался резкий звук, похожий на звон треснувшего стекла.

– Я просила тебя следить за ней, а не спать! – Юлин голос был такой же звучный и глубокий, каким я его помнила.

– Я и следил! Писал ей! Но она ничего не рассказывала!

Я отступила. Затылок онемел, дыхание вышибло из легких.

– Значит, плохо спрашивал!

По паркету застучали каблуки. Мне почудился звук, который бывает от прикосновения губ к коже.

– Сердце мое, ты же знаешь, я все для тебя сделаю. Я твой душой и телом, весь, всегда! Прости меня.

На мгновение все стихло. И снова мне показалось, что я слышу поцелуй. Я почти видела, как Лёша, стоя на коленях, припал к миниатюрной Юлиной ручке.

– Ну хочешь, накажи меня. Любое твое прикосновение…

Еще одна пощечина.

– Я. Не. Разрешала. Тебе. Спать. С. Ней! – Судя по звукам, Юля била его после каждого слова.

– Ну прости, прости меня! Я бы иначе не узнал, что сила к ней вернулась. Я соблазнил ее для тебя!

Онемение перебралось с затылка на лицо, оттуда перекинулось на шею и поползло к груди. Надо было уходить, но меня пригвоздило к месту. Перед глазами медленно расцветала картинка: тело Лёши на полу, карие глаза устремлены в потолок, зрачки неподвижны, в уголке губ застыла заледеневшая ниточка слюны…

– Может, теперь и к тебе вернется сила? – с надеждой спросил он.

– Не знаю, – сухо отозвалась Юля.

– У Веры она всегда проявлялась, когда мы…

– Замолчи! – Грянула очередная пощечина.

Наконец справившись с собой, я поспешила прочь из коридора.

– Девушка! – позвал рецепционист на первом этаже.

Я не откликнулась. Выскочила на улицу, жадно глотая свежий воздух. Первые дождевые капли упали на веки. Я знала прямо там, в эту секунду, что могу вернуться и убить Лёшу. Проснувшаяся сила жаждала добавить новую жертву на дно Ледяного Озера. Из ладоней рвалось хищное дыхание Зимы.

Я сбежала по ступеням и припала на колено у ближайшей клумбы, вдавив ладонь в землю – та мгновенно покрылась инеем.

Я соблазнил ее для тебя.

Вот откуда внезапный интерес к моей жизни. Эти его вечные «Как дела?» и «Что делаешь?».

Нынешняя девушка.

Какая же ты дура, Вера. И план твой дурацкий.

В ушах шумело, я почти ничего не слышала. Улица тонула в завываниях проезжающих машин и поднявшегося ветра. Надо было убираться отсюда, пока не появился Лёша.

Дождь лил уже вовсю, стекал за шиворот и в неплотно запахнутое пальто. Я поднялась, мысленно ругая себя за оставленный дома зонтик. Тут за спиной пронзительно засигналил автомобиль.

У студии стоял черный «Майбах». И сидел в нем не кто иной, как его чернейшество Аскольд Мирин. Он-то что здесь забыл?

Я решительно зашагала к машине.

– Что вы здесь делаете? – бросила я как обвинение, едва стекло опустилось.

– Вы не отправили мне текст, – тщательно проговаривая каждое слово, ответил Аскольд. Черные глаза жгли насквозь.

Я провела рукой по лицу, стирая влагу. Какая отвратительная погода.

И какой отвратительный тип.

– Как вы меня вообще нашли?

– Для меня не проблема найти любого человека в этом городе, – самодовольно отозвался он.

– С чем вас и поздравляю.

Я хотела уйти, но вдруг увидела Лёшу. Он стоял на крыльце студии, уткнувшись в телефон, и сосредоточенно набирал текст. Даже издалека были видны следы пощечин на гладко выбритых щеках и белый воротничок рубашки под синей курткой. Ладони у меня тут же отозвались ноющей болью.

Хрен с тобой.

Я обогнула круглый зад «Майбаха» и с размаху приземлилась на сиденье, забрызгав коврик под ногами. Темно-бурые кляксы укоризненно смотрели на меня с нежно-кремовой кожи. Никогда не видела, чтобы коврик в машине был того же цвета, что и обивка.

Выудив из рюкзака зонтик, Лёша поспешил в противоположную от студии сторону. Пока его силуэт медленно расплывался в тумане, из моих рук уходил холод, оставляя ощущение пустоты. Я хотела было обрадоваться, но пальцы дернуло. Потом еще раз. И еще. Проклятье! Я зажала кисти между коленями. Больше года такого не было.

Аскольд прищурился, всматриваясь в удаляющуюся Лёшину спину, и вдруг удивленно выгнул бровь. Я сглотнула, молясь про себя, чтобы он не увидел в своем внутреннем телевизоре, что нас связывало. Вроде обошлось: мельком глянув на мои руки, Аскольд включил отопление, но ничего не сказал.

– Мне не холодно, – отстраненно сказала я.

Он так же молча вернул колесико к отметке «ноль».

Я пыталась составить хоть сколько-нибудь приемлемый план, но голова была пустой. К вискам начали подбираться крошечные молоточки, постукивающие изнутри.

– Я весь внимание, – сообщил Аскольд, расправляя рукава пиджака.

Даже Лестер не говорил «Я весь внимание».

Чтобы унять дрожь в пальцах, я попыталась сосредоточиться на чем-то другом и принялась разглядывать его одежду. Под черным пиджаком скрывалась такая же черная рубашка, расстегнутая на пару верхних пуговиц. Даже пряжка ремня у него была черной.

Я стянула резинку с волос, надеясь, что это ослабит давление.

– Вы за мной следили?

– Я за вами следил? – переспросил Аскольд. В голосе его прорезалось раздражение.

– Вы знаете, где я живу.

– По-вашему, я провел весь день, наблюдая за вашими окнами? – Черные глаза разглядывали меня в упор, и никакого дружелюбия в них не было. На подлокотнике завибрировал тонкий мобильник. Аскольд выключил его. – Я же сказал: мне не нужен навигатор, ваш адрес, ваши данные, ваша кровь, чтобы всегда, в любой момент дня и ночи, узнать, где вы находитесь.

Какой же он нудный.

Я сильнее сжала коленями дрожащие руки и откинула голову на прохладную кожу сиденья. От нее исходил едва уловимый запах ладана.

– Вы хотели знать, что у меня за сила, – тихо заговорила я. – Женщину, которая мне ее отдала, называли Зимней Девой. Или Ледяной Смертью. С помощью этой силы я когда-то погрузила человека в кому. Я могу сделать так, что ваше сердце остановится. Навсегда.

Самым эффектным завершением этого монолога было бы выйти из машины, но снаружи по-прежнему барабанил дождь.

– Это угроза? – холодно поинтересовался Аскольд.

– Это то, что вы хотели узнать. А сайт вчера просто упал. – Я сжимала и разжимала дрожащие пальцы, чтобы вернуть себе хотя бы видимость контроля. – Иначе я бы…

– Сегодня.

– Что?

– Сайт перестал работать сегодня в два часа сорок минут.

Я прикрыла глаза. А чего ты хотела? Чтобы тот, кто жжет перевернутые свечи на могилах, оказался нормальным?

В кармане завибрировал телефон. Звонил Лексеич. Говорить с ним в компании чернокнижника было не лучшей идеей, но на улице разворачивался уже настоящий Армагеддон, а зонтика у меня по-прежнему не было.

– Вера, дочка, ты где? Тут в бюро черт-те что, мы сейчас утонем… – без приветствия заговорил Лексеич. – Опять клиентка развела тут, помилуй Господь ее грешную душу.

– Скоро буду. Через… – Я поискала глазами часы на приборной панели. Есть на этом космическом корабле хоть что-то, что показывает время? – Через час, – наугад закончила я. И снова прикрыла глаза. Ощущение было такое, будто в них светят зажженной лампой.

– Ты там как? – с беспокойством спросил Лексеич. – Я тебя ни от чего не отрываю?

Разве что от наблюдения за тем, как рушится моя жизнь.

– Нет. Я скоро приеду, – тихо ответила я. – Пока.

Отключившись, я открыла приложение.

– Поедете на такси?

Мне даже не нужно было смотреть в его сторону, чтобы угадать, что бровь на подвижной стороне лица дернулась. Молоточки стукнули одновременно в виски и в затылок, и фраза о том, что его это не касается, замерла на языке.

– Я не езжу на метро.

– Почему?

Потому что каждый раз, когда мимо проносится поезд, мне кажется, что потолок вот-вот обвалится и погребет меня под обломками.

– Не могу.

Я по новой вбила в приложение адрес кладбища. Поиск упорно выдавал «Все водители сейчас заняты, попробуйте позже».

– И почем нынче такси до кладбища? – насмешливо спросил Аскольд.

Я оторвалась от экрана.

– Просто скажите, что еще вас интересует.

Тело накрыла усталость. Захотелось забиться под одеяло, а голову спрятать под подушку. Я обновила поиск машин. От кровати меня отделяло добрых тридцать километров. И бог знает сколько времени езды по такой погоде.

– Давайте я вас отвезу, – вдруг предложил Аскольд.

– А я вам что? Свою бессмертную душу? – кисло пошутила я.

Вдалеке сверкнула молния, осветив неподвижное восковое лицо.

– А вы подробнее расскажете мне про других Дев.

Ехать в «Майбахе» было все равно что путешествовать внутри гигантской рыбы. Машина словно плыла, бесшумно притормаживая на светофорах и трогаясь с места без малейшей отдачи.

Дождь закончился. Мы ехали почти в полной тишине. Я изложила Аскольду сокращенную историю про Великих Дев и мой отказ от силы, умолчав о смерти Тёмы.

– Как ее звали, еще раз? – уточнил Аскольд, плавно сворачивая к выезду из города.

– Хельга.

– Не Хель? – Он вписался в поворот так ловко, словно мы вкатились в масло.

– Я не то чтобы хорошо ее знала, – буркнула я. Ноющая боль в затылке здорово действовала на нервы. – Она поцеловала меня и умерла.

Аскольд молчал, что-то обдумывая. Снова завибрировал телефон. На этот раз он ответил. Точнее, нажал «Ответить» и включил громкую связь, установив телефон в специальную подставку.

– Слушаю вас, Татьяна, – сказал он хорошо поставленным голосом профессионального менеджера.

– Аскольд, он уходит! – взвизгнула трубка. – Прямо сейчас собирает вещи и уходит к этой шлюхе! – Последнее слово прозвучало на такой высокой ноте, что у меня заложило уши.

– Аргументы?

– Какие аргументы?! Вы что, не поняли?! Он уходит! Вы же обещали, что он не сможет дышать без меня! – истерила трубка.

– Так он, может, и не сможет, – тихо возразил Аскольд.

– Сделайте так, чтобы он не ушел!

– Аргументы, – прогудел Аскольд. – Что он говорит?

– Он сейчас уйдет!

– Что он говорит? – повторил Аскольд ледяным тоном, и я заметила, что он начал искать, куда съехать.

Мы как раз проезжали короткий участок пути между городом и кладбищем, где не было вообще ничего – только пустырь с выжженной травой и редким подлеском.

– Что его к ней тянет! Сделайте что-нибудь!

Аскольд еле заметно вздохнул. На лице его появилась сосредоточенность, с какой Антон когда-то смотрел сквозь прицел пистолета. Когда еще не решил, что насилие – это порок.

– Сделаю, – пообещал Аскольд. – Отключаюсь.

Съехав на обочину, он нажал на «Отбой».

– Вы торопитесь? – обратился он ко мне. И, не дождавшись ответа, добавил: – Мне нужно десять минут. Можете остаться тут.

Я не успела открыть рот, а он уже вышел из машины, достал с заднего сиденья черный саквояж и направился туда, где на фоне графитово-серого неба темнел подлесок.

С минуту я сидела не двигаясь. Руки наконец перестали дрожать, нагретая кожа сиденья будто гладила меня сквозь одежду. Выбираться из этого микрорая в последождевое марево с туманом и кусачим ветром совсем не хотелось. Да и от движения мигрень наверняка усилится. Надо уже начать носить с собой обезболивающее…

Я сложила руки на коленях. Посидела, прислушиваясь к дыханию. Картинки с Лёшей на полу постепенно возвращались. Сколько времени понадобилось бы, чтобы остановить его сердце? Минута? Пара секунд? Интересно, что Хельга говорила жертвам перед тем, как их убить?.. Я встряхнула головой, и серьги подпрыгнули следом. Еще чуть-чуть, и, клянусь, я закончу этот день в психушке. А мне туда нельзя. Ни к кому из врачей нельзя, потому что свой рассказ мне придется начать словами «Я помогла убить человека».

С третьей попытки справившись с защелкой ремня безопасности, я выбралась из машины. Ветер рванул под пальто, но я упрямо шагала к подлеску, где уже расположился Аскольд, стоявший коленями на мокрой траве. Полы его пиджака разметались, как крылья гигантской птицы. Склонив голову к расстеленной на земле тряпице, чернокнижник смотрел на рассыпанные по ней белые камешки. Из выреза его рубашки свесился крестик. Я подошла ближе. На каждом камешке виднелось по вырезанному черному знаку, похожему на букву. Руны и крест? А волшебная палочка у него из кармана не торчит?

Аскольд приложил палец к губам.

– Воздействие, – пробормотал он и надолго замолчал, прижав сложенные ладони ко лбу.

Ужасно хотелось передразнить его, но я сдержалась. Кроме подлеска и полей с сухой травой, вокруг ничего не было. Только дорога с изредка проезжающими машинами и маг, который, судя по виду, собирался призвать самого дьявола.

Я запахнула пальто. Может, хоть дьявол избавит меня от силы Зимней Девы?

Через минуту Аскольд очнулся.

– Это можно перебить, – заключил он. Поднял на меня глаза и мотнул головой. – Вам тут делать нечего.

Ну уж нет. Одна я в машине точно свихнусь. Я опустилась на корточки рядом с ним.

– Я не помешаю.

– Я вас откачивать потом не буду!

– И не надо.

Он явно хотел сказать еще что-то, но время поджимало. Аскольд повел плечами, собрал руны в бархатный мешочек, вытащил из саквояжа заляпанное воском зеркало, свечу и спички, добавил зачехленный нож и пачку влажных салфеток и снова недовольно глянул на меня.

– Могу отвернуться, – предложила я, изо всех сил стараясь скрыть сарказм в голосе.

Он издал какой-то звук, больше всего напоминающий хмыканье.

– Не надо. Но в зеркало не смотреть.

Я кивнула. Перестав меня замечать, чернокнижник забормотал то, что больше всего напоминало молитву. Только начиналась она словами «Не во имя отца и не во имя сына», а кончалась призывом перекрыть кислород и волю рабу Анатолию и тому, кто поставил свою волю поперек его.

– Да будет так, – закончил Аскольд, достал из пухлой пачки салфетки, из чехла – нож и, быстро протерев лезвие, аккуратно взрезал себе левое запястье вдоль ремешка часов.

В ноздри ударил металлический запах, но Аскольд даже не вздрогнул. Кровь закапала на зеркало, пока огонек свечи бесновался на ветру. Тяжелые облака над нами закрыли небо.

– Возьми плату, плоть и кровь мою, принимай дар да работай. Да будет так, – проговорил он совсем тихо и прижал рану к зеркалу.

Долгое мгновение ничего не происходило.

– Салфетку, будьте добры.

Я не сразу поняла, что обращаются ко мне. Взгляд скользнул с бархатного мешочка на заляпанное зеркало и окровавленный нож. Я аккуратно вытащила из пачки салфетку и протянула ему. Зажав рану, Аскольд неожиданно усмехнулся:

– Уложился?

Я не могла оторвать глаз от марли, которая стремительно пропитывалась кровью. Боль от висков перетекла ко лбу и теперь выстукивала стаккато, а старый шрам на боку дергало ей в такт. Ту рану два года назад мне тоже нанесли ножом. И заживала она месяц.

– Вон у вас часы перед глазами, – буркнула я. – Можете проверить.

Задорный огонь в темных глазах потух. Рвано кивнув, чернокнижник опустил голову и начал собирать вещи.

К машине мы вернулись в молчании. Аскольд аккуратно погрузил саквояж на заднее сиденье и сел за руль. Но вместо того чтобы наконец поехать, нажал на своем навороченном телефоне «Вызов».

– Каково положение вещей? – спросил он, когда в трубке послышались приветственные всхлипы.

– Он упал! – взвыла трубка.

– Куда? – почти одновременно спросили мы.

Я прижала ладонь к губам, но, кажется, трубка ничего не заметила.

– Переступил порог, споткнулся! И… – Женщина жалобно всхлипнула. – Аскольд…

– Он дышит? – быстро спросил Аскольд, и ничего, кроме холодного профессионализма, в его голосе не было.

– Я не знаю!

– Так проверьте.

Трубка зашуршала.

– Господь всемогущий…

У меня похолодели ладони. Что он натворил?

– Толечка! – выдохнула трубка. – Что вы с ним сделали?

Аскольд замер, устремив взгляд в одну точку, уперся в руль вытянутыми руками. Салфетка, прижатая рукавом к внутренней стороне запястья, практически полностью пропиталась кровью.

– Ваш заказ исполнен, – наконец негромко произнес он. И отключился.

Бок у меня дергало уже так сильно, как в первую неделю после ранения. Из салона будто выкачали весь воздух – стало душно, как в застрявшем лифте. Я наугад нажимала на кнопки с внутренней стороны дверцы, но ничего не происходило. Даже ручка не работала.

– Выпустите меня!

– Что? – Аскольд обернулся, словно только что меня заметил.

– Вы заперли дверь, – прошипела я.

Он щелкнул кнопкой на подлокотнике, и дверца наконец поддалась. Я кое-как выбралась из машины. Свежий воздух влажно лизнул щеки, наполнил легкие, но легче мне от этого не стало.

Только что на моих глазах этот недомаг убил человека, потому что тот собрался к кому-то уйти, а его тупая женушка решила, что он ей изменяет. Потому что для таких, как Аскольд, человеческая жизнь ничего не стоит.

Мимо с грохотом промчался грузовик, груженный досками. Он ехал в сторону кладбища – наверняка в соседнюю с нами мастерскую, где делали гробы. Я проводила взглядом подпрыгивающие связки досок и рванула на себя блестящую дверцу «Майбаха».

– Вы должны это исправить. – Колени уперлись в черную штанину, когда я приземлилась рядом с ним. – Нельзя прикончить человека за то, что он вас не послушался!

Аскольд невесело усмехнулся, не поднимая глаз.

– Можете считать это издержками профессии.

Перед глазами вспыхнула картинка лежащего на полу Тёмы с медленно стекленеющим взглядом.

Я глубоко вздохнула.

– Слушайте. Ничто в мире, никакая работа и заказ не стоят человеческой жизни. Вы проводите на кладбище немногим меньше моего, наверняка тоже все это… – я осеклась, – все видите. Если человека можно спасти, нужно это сделать.

Аскольд молчал. Волосы закрыли его лицо, только сжатые на руле руки выдавали напряжение.

– Вы не понимаете, о чем просите.

Мне захотелось его стукнуть. Но что толку? Нужно менять тактику, пока неизвестный Толик не отдал Богу душу.

– Зато я прекрасно понимаю, что вы натворили, – язвительно заметила я. – А если эта женщина напишет отзыв? У вас там наверняка есть сайт «черная магия точка ру» или что-то в таком духе. Отзыв будет называться «Слон в посудной лавке». Точно вам говорю!

Повернув ко мне голову, чернокнижник изучающе ощупывал взглядом мое лицо. Глаза его были усталые и равнодушные, но губы вдруг изогнулись в тусклой усмешке.

– Что-то не очень вы похожи на Ледяную Смерть.

– Могу заморозить ваше сердце, когда все закончится, – прохладно отозвалась я. – Или любую часть тела на выбор.

– Достаточно будет показать, на что вы способны.

– По рукам.

– Из себя черпать я уже не могу. – Деловой тон совсем не вязался с его мрачным взглядом. – Придется взять энергию у вас. И то не факт, что из этого…

– Давайте, – перебила я. – Время идет.

Над иконой полыхало пламя единственной свечи. Раздробленное зеркало отражало кусочки сизо-серого неба, воздух ложился на плечи тяжелым маревом. На этот раз Аскольд не пошел к подлеску и не стал расстилать покрывало. Он достал из своего саквояжа зеркало, зажег свечу, установив ее в небольшой ямке, опустился на колени и принялся работать.

Уже несколько минут он шептал повторяющиеся фразы, знакомым жестом прижав ладони ко лбу. Из ритмичного бормотания я разобрала только «возвращай». Лицо чернокнижника было отрешенным. На секунду мне почудилось, что передо мной обтянутый кожей череп.

– Руку, – скомандовал Аскольд и открыл глаза.

Я не видела, чтобы он доставал нож, но была почти уверена, что сейчас он полоснет меня по запястью. Ощущение входящего в тело лезвия так ярко вспыхнуло в памяти, что я на секунду замешкалась.

– Руку, – нетерпеливо повторил Аскольд и сам протянул мне исчерченную многочисленными шрамами ладонь. – Не бойтесь, резать не буду.

Я вложила кисть в его раскрытые пальцы. Аскольд крепче перехватил мою руку, чтобы ладонь касалась ладони, и сжал.

– Не закрывайтесь. Будьте готовы отдавать.

Последнее слово прозвучало так многозначительно, что я невольно подумала: лучше бы ножом.

В следующее мгновение в меня толкнулась ищущая, властная и теплая энергия, похожая на ту, что я чувствовала, когда он на расстоянии снимал головную боль. Что-то прикоснулось ко мне в районе грудной клетки, сначала словно бы погладив изнутри, а потом резко рвануло. В воображении я четко видела, как белая рука с длинными пальцами сжимает трепыхающийся огонек с черными всполохами – мою истерзанную, расколотую однажды и собранную воедино душу.

– Отдавай… – донесся до меня хриплый шепот. Голос звучал тихо, почти вкрадчиво, но от этого становилось еще страшнее. – Отдавай мне.

В нос ударил запах железа. Кровь текла из-под его самодельной повязки, но Аскольд не обращал на это внимания. Он прикасался ко мне не только кожей – всем своим существом, и на секунду я увидела и его душу тоже: выжженную и сухую, как наждачка.

– Сейчас, – шепнул Аскольд, и кусочек моей энергии покорно скользнул к нему. Это было не больно, но достаточно неприятно, чтобы у меня вырвался тихий вздох.

Аскольд выпустил мою руку и прижал ладони к зеркалу.

– Принимай, – выдохнул он.

Скрученная свеча погасла, хотя ветра не было. Аскольд утомленно провел по лицу тыльной стороной ладони. Сел, вытянув перед собой ноги. Усталость оставила под его глазами темные круги, волосы у висков взмокли. Он убрал с раны окровавленную салфетку и безучастно посмотрел на запястье.

– Получилось? – спросила я. Собственный голос слышался словно бы издалека.

Аскольд молчал.

– Не знаю, – наконец признался он, наблюдая, как порез в очередной раз наполняется кровью. – Но больше я сделать все равно не в силах.

Хоть ветра по-прежнему не было, мне вдруг стало холодно. Я поднялась, запоздало заметив, что колени мокрые от травы. Тело ломило, как после долгого пути. В груди разливалась тоска.

– Я думала, вы всегда знаете, жив человек или мертв.

Аскольд отвернул голову, глядя куда-то в свинцовые тучи.

– Только если я сам его убил, – сухо ответил он. – Намеренно.

Глава 4

Оставшиеся до кладбища километры мы ехали в полном молчании. Аскольд вел осторожно, держа руль левой рукой, а правой прижимая сложенную вчетверо салфетку к порезу. Я гадала, что он попросит в обмен на спасение неизвестного мне Анатолия и можно ли хлопнуться в обморок от потери крови.

– По-моему, это ненормально, – нарушила я молчание, когда позади остались серые многоэтажки и пара куцых парковых зон.

– Уточните.

– Судя по тому, что я знаю о порезах, ваш не должен кровоточить так долго.

– Обычный не должен. В качестве подношения бесу – вполне, – равнодушно отозвался Аскольд.

– То есть вы истечете кровью?

Аромат ладана в салоне мешался с отчетливым запахом железа. Перспектива оказаться наедине с вырубившимся водителем становилась все реальнее.

– Ну нет, этого там не допустят.

Аскольд плавно свернул на однополосную дорогу, которая через пару минут должна была вывести к кладбищу. Мне казалось, мы ехали медленнее, чем до этого, хотя дорога по-прежнему была пуста. То ли он действительно боялся отключиться, то ли просто тянул время.

– Глупо умирать, потому что кто-то решил скормить себя демону, – пробормотала я.

– Вы только что сделали то же самое.

– Чтобы спасти человека.

– А это уже не важно.

За поворотом показался въезд на кладбище. Ну слава богу.

– Зачем вам это? – вдруг спросила я. – Это все. Я видела вашу душу. Она как…

– Вы видели то, что собирались увидеть, – спокойно возразил Аскольд. Он припарковался недалеко от входа и заглушил мотор. – Прибыли.

За верхушками надгробий догорало блеклое солнце. Ильинична убирала на ночь наполовину увядшие цветы, Степаныч ненавязчиво подталкивал последних посетителей к выходу, а Лексеич наверняка меня уже обыскался…

– Что я должна вам показать? – спросила я чуть резче, чем собиралась. – Создавать снежинки из воздуха не умею, предупреждаю сразу.

Аскольд тихо хмыкнул:

– Полагаю, вы должны уметь что-то вроде заморозки.

Он щелкнул ремнем безопасности и развернулся. Я посмотрела на тяжелую от крови повязку. Ну конечно. Если кровь не останавливается, к ране прикладывают холод.

– Это плохая идея.

– Ну почему же. Землю вы заморозили прекрасно.

– У вас рука отвалится, – мстительно пообещала я. – Окоченеет и отвалится. Я серьезно.

– На мне защита.

– Вы не знаете, что такое сила Зимней… – Я осеклась. В подставке завибрировал телефон, на экране высветилось «Татьяна. Заказ 1129».

По рукам поползли мурашки, добрались до шеи и замерли. Я хотела сказать, чтобы Аскольд поскорее взял трубку, но голос отказал.

Он нажал «Ответить».

– Приветствую.

Трубка молчала.

– Вы меня слышите, Татьяна?

– Да, – ответил женский голос. И по этому «да» я все поняла до того, как прозвучали следующие слова: – Толечку увезли.

На несколько бесконечных мгновений в машине воцарилась тягучая тишина.

– Я сожалею, – наконец сказал Аскольд. Хоть в его голосе звучало участие, лицо осталось пустым. Черные глаза продолжали зорко следить за теми, кто выходил с кладбища. – Он хотел уйти от вас к другой женщине.

– Да, – покорно согласилась Татьяна.

– Мы ему помешали.

– Да.

– Это было правильно.

– Я знаю.

– Всего доброго, Татьяна. Берегите себя.

Он отключился. Молчание стало таким густым, что можно было потрогать его пальцем. Наконец, чувствуя в груди тяжесть размером с айсберг, я произнесла:

– Давайте сюда свой порез, господин маг. Я покажу вам, что такое сила Зимней Девы.

Я шагала вдоль могил, стараясь ставить ноги туда, где посуше. Толку от этого было немного: Архиповское залило, и без того вечно сырая земля превратилась в кашу. Дорогу я разбирала с трудом, кутаясь в пальто и по привычке натягивая рукава на кончики пальцев. Холодно мне не было.

Мне было страшно.

Впервые с того дня, как погиб Тёма, я осознанно призвала силу Зимней Девы. И она пришла, одарив меня давно забытым чувством защищенности. Защищенности и власти. В какой-то момент я прямо хотела этого. Проучить его. Сделать с Аскольдом то, что однажды сделала с Антоном, когда тот напился и наехал на меня из-за Вани.

Сила встрепенулась в ответ на кровожадное желание, обрадовалась мне, как старой подруге, влажно лизнула изнутри. Взяв чернокнижника ледяными пальцами за кровоточащее запястье, я собиралась сделать так, чтобы он прочувствовал всю беспощадность стужи. В этот раз холод не причинил мне боли. Он был моим продолжением. Моей волей.

Поравнявшись с Пандорой, я на автомате ей кивнула. Касаться не стала – мне казалось, я заморожу первый же предмет, к которому прикоснусь. А Пандора нам еще пригодится.

– Вот ты где! – раздался позади кряхтящий голос, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.

Если бы не золоченый крест на груди, вряд ли кто признал бы в Лексеиче священника: кепка сдвинута набок, глаза по-лисьи щурятся из-под седой челки, синий костюм с надписью «Адидас» обтягивает круглый живот.

– Как оно? – спросил Лексеич, прищелкнув языком под белыми усами.

Парень, с которым я спала, оказался сволочью. Я стала свидетелем черного обряда и чуть не покалечила человека. Ко мне вернулась сила страшнее ядерного оружия.

– Все отлично, – надеясь, что голос не звучит фальшиво, бодро ответила я. – Иду к тебе помогать с клиенткой. Где она, кстати?

Лексеич с досадой отмахнулся.

– Ай! Ушла. Другое кладбище ей подавай, поопрятнее. А где у нас неопрятно? Ты вон как стараешься! Все могилки прибраны! У меня тут, кстати, еще списочек… – Он занырнул ладонью в карман.

Я достала блокнот:

– Пишу.

– Ага… Оплатили седьмую в третьем секторе. Агафья Петровна, царствие ей небесное. Померла десять лет назад, а тут – нате, внук объявился. В пятом секторе Михаил Сергеич, друг мой давний, надо его прибрать к зиме. И в новом секторе еще оплатили могилку. Как же ее… Настасья, новопреставленная раба Божия. – Он перекрестился. – Пусть земля ей будет пухом.

– Записала.

– И распоряжение свыше. Дождались, слава тебе господи! Всех чернушников гнать в шею! Чтобы не было больше никакого… никаких гадостей. Сколько можно Бога гневить, в самом деле! Этого вот, с бородкой, особенно. – Лексеич скривился. – Чтобы духу его здесь не было!

– Гнать в шею, – повторила я. – Так и запишем.

Лексеич прищурился:

– У тебя все нормально, дочка? Ты какая-то бледная.

Ага. Как смерть.

– Все хорошо, – ответила я, перевешивая сумку повыше на плечо.

– Ты смотри. Говори мне, если что. Если кто обидит.

– Да кто меня обидит… – Встретившись с его вопросительным взглядом, я поправилась: – Спасибо.

Попрощавшись, я пошлепала через кладбище к домику, пытаясь не думать о том, что произошло в машине. Глупо вышло. Кто меня просил выделываться? Аскольд еще, чего доброго, охоту начнет за силой. Девы же не просто так молчат…

Минуточку. Это что там такое? Издалека мне показалось, что у крыльца кто-то стоит. Кто-то высокий, во всем черном, кого здесь не должно быть.

Да он бессмертный, что ли?

Я решительно зашагала к крыльцу.

– Опять вы?

Прислонившись к старинной колонне и сунув руки в карманы плаща, Аскольд наблюдал за мной.

– Вы не закончили. – Он не пошевелился, когда я протиснулась мимо него к двери.

– В смысле не лишила вас руки? – Порывшись в сумке, я достала ключ. Сила внутри встрепенулась, снова почуяв чернокнижника. Холод канатом протянулся от меня к нему. – Ничего, мы как-нибудь к этому вернемся.

Ключ никак не попадал в замочную скважину. Может, не тот выбрала? Вечно путаю запасной от офиса Лексеича и домашний.

– Я же сказал, ничего не случится, – надменно припечатал Аскольд.

Надо было довести дело до конца – может, он хотя бы начнет слушать, что ему говорят. А так еще счет пришлет. За кожу салона, которую я испортила, в последний момент передвинув ладонь с его пореза на подлокотник.

Я снова вставила ключ, внутренне смирившись, что придется идти за помощью к Степанычу. Но после пятой попытки механизм поддался.

– Даже если вы постоянно убеждаетесь в обратном… – пробормотала я. Ключ со скрипом провернулся в гнезде. – Не все в мире подчиняется вашим желаниям.

Я толкнула дверь, мысленно злорадствуя: наконец-то будет возможность хлопнуть ею перед носом этого самодовольного типа. Из комнаты уютно пахну2ло кофе и корицей. Я шагнула внутрь и вдруг обо что-то споткнулась.

Под ногами лежал не то веник, не то букет. Я разглядела головки засушенных цветов с почерневшими лепестками. Инстинкт самосохранения заорал: «Беги!», но я застыла. Медленно, точно что-то притянуло меня вниз, наклонилась. К бутону чахлой розы было приколото мохнатое тельце. Торчащая острием наружу игла сверкала в остатках дневного света.

Уши залила вязкая тишина. Я отступила, тут же натолкнувшись на что-то твердое.

– Осторожно, – проговорил тихий голос над ухом.

Молоточки в голове громко стукнули, словно намеревались пробить череп. Страшная догадка прожгла сознание.

– Это вы! – выдохнула я, обернувшись.

Но Аскольд заглядывал мне за спину с явным любопытством.

– Что там такое? – Он бесцеремонно отодвинул меня в сторону и шагнул к раскрытой двери. Присел на корточки и принюхался. – Подклад, – со знанием дела изрек он. – У кого-то есть ключ от вашего дома?

Я молча смотрела на букет.

Она знает. Сухой букет, мертвый мотылек. Не хватало только таблички на двери: «Я найду тебя».

Или «Я тебя убью».

– У кого-то есть ключ? – с нажимом повторил Аскольд.

Почему мотылек? Мы же сделали это вдвоем. Тогда уж два мотылька. Разве что…

Я рывком вытащила телефон. Набрала Ваню. Давай! Не так часто я тебе звоню.

«Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

Может, позвонить Антону? Я так и не удалила его номер…

Аскольд встал передо мной, заставляя поднять на него глаза, и требовательно спросил:

– Замок взломали?

Нет, Антону я звонить не буду. Мне просто нужно узнать от Вани, что он жив. И все. Ну давай же, отвечай…

«Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

– Кто-то охотится за вами.

Аскольд стоял так близко, что я почувствовала новую нотку в ставшем уже привычным запахе крови и ладана. Парфюм. Пряный, с примесью смолы и дерева.

– Отойдите! – прошипела я, оглядываясь на кладбище.

Верхушки надгробий темнели в стремительно сгущающихся сумерках. Последние посетители шли к выходу. Вряд ли Дарина сама принесла букет и взломала замок. Но кто бы это ни был, он наверняка успел скрыться.

Ваня не отвечал. С каждым протяжным гудком страх все сильнее стягивал грудную клетку. Сжав в кулаке телефон, я подняла на чернокнижника глаза, надеясь, что в них отражаются души всех жертв Ледяного Озера.

– Слушайте сюда, господин черный маг, – онемевшими губами заговорила я. – Клянусь, если продолжите за мной таскаться, я закончу то, что начала, и ваша рука не удержит даже стаканчик с кофе. Понятно? А со своими проблемами я разберусь сама.

Я вошла во флигель, стараясь случайно не наступить на букет.

И да. Наконец-то захлопнула дверь.

В комнате было светло как днем: горели лампочки в круглой люстре под потолком, горел ночник и светильник в углу. Я грела ладони чашкой зеленого чая и гипнотизировала телефон. Ваня перезвонил пять минут назад и сказал, что был на свидании, а Антон сидит с дочкой.

– У них опять какая-то внеплановая пересменка, – объяснил он. – Фрося ушла то ли к подруге, то ли в парикмахерскую, я так и не понял. Короче, Тоха сидит с Миланой. Он всегда выключает звук, чтобы случайно ее не разбудить. А что случилось?

Я молчала так долго, что Ване пришлось переспросить:

– Вера? Ты там?

– Ничего. Можешь написать, когда он освободится?

– Сказать, чтобы перезвонил тебе?

– Нет. Не говори, что я звонила. Просто сообщи, что он в порядке.

– Да ты скажи толком, что…

Но я уже положила трубку.

Букет лежал там же, где я его нашла. С каждой минутой в голове множились вопросы, а под ними, приправленный дурным предчувствием, расцветал страх – такой огромный, что я была почти уверена: если до ночи ничего не произойдет, он сам же меня и раздавит. Дарине даже выдумывать ничего не придется.

Я посидела еще какое-то время, прислушиваясь к глухому стуку собственного сердца и гипнотизируя молчащий мобильник. Потом встала, сгребла телефон и лежащую на столе разметку кладбища, накинула старую куртку на плечи и вышла на крыльцо.

Ночь после дождя была свежая и влажная, в воздухе витал запах хвои. Видно, ветер принес его с того участка, где еще хоронили: могилы там всегда сперва укрывали еловыми ветками. В черном небе висел тощий огрызок луны, но его хватило, чтобы осветить серо-сизые надгробия, понатыканные, как маленькие домики. Вдалеке темнели деревья с наполовину облетевшей листвой. Интересно, среди них найдется хоть одна березка?

Может, вызвать избушку, признаться Дарине, и будь что будет? Все лучше, чем ждать расплаты. Если бы это был только мой секрет…

Сунув разметку под мышку, я обошла вокруг дома и поднялась на крыльцо, точно повторяющее мое. Постучала, стараясь не оглядываться по сторонам.

– Кто таков? – раздался из-за двери скрипучий голос Лексеича.

– Это я, Игорь Алексеевич. Вопрос по работе. Можно?

За дверью что-то задвигалось, зашуршало. В щель просунулась лохматая седая голова.

– Вера? Тебе не поздно про работу-то спрашивать?

– Извините. Да, наверное… – Я отступила в темноту.

Лексеич смерил меня внимательным взглядом и шевельнул пышными усами.

– А ну заходь.

Он распахнул дверь пошире, и я вошла. В отличие от моего, флигель Лексеича был совсем как квартира: прихожая и спальня отделены стеной, вход на кухню закрывала красивая дверь с резьбой. Верхний свет не горел. Я разулась в полумраке и прошла в комнату, прижимая к груди телефон и разметку.

Что я делаю? Может, мне надо брать билет в Турцию – или где сейчас безвизовый режим – и сматываться, пока не поздно? Или все-таки попробовать связаться с Антоном? Но Ваня же сказал – он выключает телефон, пока с дочкой…

– Что там у тебя?

Косолапо переваливаясь, Лексеич прошел за мной в комнату и зажег торшер. Он был в своем обычном спортивном костюме с расстегнутой молнией. Массивный золотой крест висел на гвозде в красном углу рядом с иконами. Там же на любовно разложенной вязаной салфеточке горела лампадка.

Я огляделась. На стенах кроме распятия висели вырезки из газет, вырванные тетрадные листки, заполненные рваным почерком. В центре возвышался накрытый льняной скатертью стол.

– Можно? – нерешительно спросила я.

Лексеич согласно тряхнул седыми космами. Я положила разметку на скатерть, рядом – телефон экраном вверх.

– Я придумала систему, как следить за всеми могилами, не выделяя какие-то отдельно… – начала я.

На самом деле систему я придумала недели три назад, но все не было повода рассказать. Лексеич посмотрел на разметку, на меня, шмыгнул своим выдающимся орлиным носом и сказал:

– Толковая ты девочка. Умная, красивая. Сколько смотрю на тебя, не могу взять в толк: что ты в нашей Богом забытой дыре забыла?

Я с трудом оторвала взгляд от экрана, пытаясь придумать правдивый ответ.

– ЕГЭ не сдала.

– И все?

Я сглотнула. Надо было все-таки гуглить билет в Турцию.

– Сдашь еще, куда он, этот твой ЕГЭ, денется… – утешительно протянул Лексеич и вдруг закашлялся так сильно, как умеют только заядлые курильщики. Странно, он же вроде не курит. – Я чаю заварил с брусникой. Будешь?

Я кивнула.

Стулья у Лексеича оказались на удивление удобными, будто были сделаны специально под меня. Пока он расставлял чашки, телефон ожил. На экране высветилось сообщение от Вани: «Он в порядке». Я почувствовала, как расслабляются плечи, живот, который я, оказывается, все это время напрягала. Откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула.

– Дочка, ты чего? – Лексеич заглянул мне в лицо своими внимательными, все подмечающими глазами.

Я покачала головой.

Затрезвонил телефон. Антон. Мышцы живота тут же собрались обратно в тугую пружину. Все-таки Ваня проболтался.

– Он тебя обидел, что ли? – Лексеич склонил голову в сторону мобильника.

Я перевернула телефон экраном вниз. Глотнула ароматный чай.

– Это я его обидела. А он не может меня простить.

– «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим», – задумчиво процитировал Лексеич. – Раскаяться нужно, искренне, от сердца. Тогда и прощение придет. Ничего. Помиритесь, дело молодое…

– Угу, – сообщила я чашке. – В общем, по поводу разметки…

Я вышла от Лексеича через добрых двадцать минут. От Антона было три пропущенных и ни одного сообщения. Пробираясь домой через тускло освещенный двор, я чувствовала себя последней дурой. Сначала подняла на уши, теперь не беру трубку. А что я ему скажу? «Ко мне вернулась сила Зимней Девы»? «Мне подкинули букет из сухих цветов, и к одному пришпилен мертвый мотылек»?

«Я боюсь, что Дарина начнет с тебя».

Я закрыла дверь, пытаясь унять редкие подергивания пальцев и с ходу нашаривая выключатель. Под потолком вспыхнул тусклый свет. Букет немой угрозой лежал на пороге. Если не знаешь – обязательно наступишь. Кто-то хотел, чтобы я об него споткнулась. Хотел, чтобы испугалась – и, как сейчас, замерла, пытаясь решить, что делать дальше.

Взгляд упал на разобранную кровать. Может быть, Лёша что-то знает о Дарине? Нет, ему я точно не буду звонить. Я вытащила телефон из кармана. «Дело молодое». Как же.

– Антон?

– Что случилось, Вера? – Судя по шуму машин на заднем фоне, он шел по улице. – Ты зачем ко мне Ваньку отправила?

Липкая прохлада, как шарик мороженого, провалилась в желудок.

«Мне подкинули сухой букет».

Ну да. И поэтому я так психую.

– Я нашла у себя на пороге сухой букет, – все-таки сказала я. – Подумала, что это от Дарины. Что она… – «Охотится на нас». – …узнала правду.

На том конце повисло молчание. Я слышала размеренное дыхание, уверенные шаги по асфальту и почти видела, как Антон трет переносицу указательным пальцем.

– Почему ты так думаешь? – наконец спросил он.

Действительно. Мало ли людей собирает сухие букеты с вкраплением осенних листьев и пришпиливает к ним дохлых мотыльков?

– Какие-нибудь твои поклонники не могли залезть в дом?

– Мои кто?..

– Не знаю. Ты же на кладбище живешь. Мало ли… Кто-то пошутил. Записка есть?

Ага. Очень выразительная.

– Мотылек, пришпиленный к розе, – нехотя отозвалась я. – Иглой.

– Иглу не трогай, – велел Антон. Шаги в трубке замерли, шум дороги стих. – Все записи Юля при мне уничтожила. Она единственная, кто, кроме нас, знает, что произошло. Зачем ей рассказывать сейчас?

Затем, что я спала с Лёшей, например.

– Верно, – быстро согласилась я. – Ладно. Извини, что побеспокоила. Пойду работать.

– Ага, – отозвался Антон. Голос его показался мне уставшим. – Слушай…

– Мне пора. Пока. – Я нажала на сброс раньше, чем он успел попрощаться, и вгляделась в черноту за окном.

Луна спряталась за облаками, и на меня смотрела замученная девушка с глазами-блюдцами. Неудивительно, что Лексеич все время предлагает мне помощь. Я похожа на привидение.

Я дотопала до комода и выдвинула нижний ящик. Нужно поменять белье – не спать же на том, что еще хранит Лёшин запах. Нужно разобраться с вернувшейся силой. Принять ее? Как будто я это уже не сделала, пригрозив Аскольду ампутацией…

А еще нужно разобраться с букетом, найти новые заказы, заплатить за комнату через две недели, поменять замок. Хотя какой смысл? Можно подумать, тот, кто его взломал, не справится с новым.

Вместе со стопкой светло-бирюзового комплекта белья я достала закупоренную бутылку вина. В углу ящика лежало сложенное вчетверо письмо с потрепанными краями. Секунду подумав, я захватила и его тоже. За эти два года я выучила его уже наизусть – и все равно иногда перечитывала.

Ну что, Лестер, гулять так гулять? Ночь будет длинная…

Утром я проснулся рано. Ванька еще спал. Даже кошки, похоже, дрыхли. Я поднялся и, размяв шею, тихо прошел на кухню. Солнце уже светило вовсю, хотя на часах не было и семи. Я достал из верхнего шкафчика банку с гречкой, из стопки под телевизором – лист бумаги. Прислушался: вроде все спят.

Пару дней назад я все-таки доехал до Петровича. Он, может, и не лучший кандидат лечить нервяк и бессонницу, но только ему я решился рассказать всю правду. Врач все-таки. Хоть и травматолог.

Выслушав меня, Петрович поскреб щетину и сказал две вещи.

«Во-первых, Антоша, – начал он, – с таким настроем люди часто… как бы сказать? Быстро с собой кончают. Но если решишь, мой тебе совет: не кидайся с крыши – собирать потом морока. Вены тоже не режь. Муторно. Либо сонную артерию резани, либо пулю в рот. У тебя же есть из чего? Ну вот».

Видно, лицо у меня было то еще, потому что Петрович вдруг рассмеялся:

«Все с тобой ясно, боец. Значит, смотри – старый дедовский способ. Когда совсем невмоготу, возьми гречку, высыпь, сколько есть, на стол и начинай перебирать. Считай зернышки. До ста ни на что не отвлекайся. Отвлекся – начинай заново. И так, пока не отпустит. Понял?»

Еще он дал мне снотворное. Или это было успокоительное? Я так и не понял. Помогало средне – спать я спал, но от снов сразу просыпался. А они яркие, звучные, со вкусом и запахом. Как галлюцинации.

Я высыпал гречку на бумагу. Принялся по одному перекладывать зернышки из горстки. Одно. Второе. Третье. Маленькое совсем, с кукольный ноготок.

У Миланы кукол – вся детская, хотя она сама еще такая крошечная, что вряд ли скоро сможет поиграть. Ручками-ножками дрыгает да агукает в люльке… Пятое. Шестое. Седьмое. Если бы Фрося хоть иногда с ней играла. Тоже мне мамаша. Привыкла, что родила и подкинула ребенка соцслужбам.

«Ты хочешь, чтобы я ее оставила? Вырастила? Зачем?»

«Это же твоя дочь!»

«Тебе напомнить, как она появилась?!»

Восьмое, девятое. Я тоже хорош. Даже не думал, что она выживет. Не готовился. Жизнь за жизнь, так ведь? Раз Ванька проснулся, младенец должен был умереть. Десятое. Одиннадцатое. Я умолял Фросю не отдавать ее, чего только не сулил… А помогли в итоге деньги. Двенадцатое. Тринадцатое. Страшно держать ее на руках. Такая маленькая. Хрупкая. Губки бантиком, глаза ярко-голубые – видно, в мать пойдет. Оно и лучше. Куда девочке мою физиономию?..

Четырнадцатое. Пятнадцатое. Вот уж не думал, что мне все-таки выпадет стать отцом. Особенно после того, как узнал, что Катя была беременна… Шестнадцатое. Катя кружится на лугу в ситцевом белом платье с красными цветами. Хохочет. Колян хлопает меня по спине со словами: «Не боись, Тоха. Завтра дембель. Эта вылазка последняя». А через час разлетается на куски, подорвавшись на мине. Семнадцатое. Восемнадцатое. Давай дальше. Не зависай. Восемнадцатое.

«Ты передай, если что, Тоха… У меня мамка под Сестрорецком. Хозяйство свое, куры. Передай ей…» Девятнадцатое. Двадцатое. Двадцать первое.

Ванька проснулся в тот же день, как родилась Милана. Просто открыл глаза, и все. Я хоть и знал, что так будет, но все равно сначала не поверил. Взял его за плечи, заглянул в глаза – а ну как типа Сметаны получится? Но нет. Весна – это тебе не дряхлая Осень. Она действительно дает жизнь…

Двадцать второе. Двадцать третье. Двадцать четвертое. Вроде все налаживается. Чего тебе еще? Брат жив, дочка родилась. Двадцать пятое. Если бы Вера еще перестала сниться. Двадцать шестое. Двадцать седьмое. Сегодня опять видел ее в той усадьбе. Опять она падала мне в руки, я прижимал ее к себе, вдыхая запах волос. Двадцать восьмое. Двадцать девятое. Одна моя ладонь держала ее под спиной, вторая собирала вместе тонкие, податливые запястья. Тридцатое. Тридцать первое. Во сне я видел, как расширились ее зрачки. Слышал тихое «отпусти» – и не отпускал.

Тридцать второе. Тридцать третье. Тридцать… «Мне больно». Тридцать третье. Мне тоже из-за тебя теперь постоянно больно, Вера. Но я как-то живу.

Тридцать четвертое. Тридцать пятое.

Баста.

Глава 5

Впервые за два года мне снилось Ледяное Озеро.

Насколько хватало глаз вокруг разливалась бело-голубая зеркальная гладь. Невозможно было отличить, где кончается она и начинается кромка ясного неба. Вокруг Озера высились исполинские деревья с припорошенными снегом кронами. Я стояла у кромки льда и, потирая руки, оглядывала свои владения. Именно это слово крутилось в голове: владения. Воздух был морозный и чистый. Алое платье с меховой оторочкой закрывало ноги, тяжелый шлейф замедлял шаги. Под толщей льда со страшными гримасами на лицах навсегда застыли жертвы Зимней Девы.

Вдруг в тишине раздался звук, отдаленно напоминающий поскуливание. Он был так чужд ледяному безмолвию, что казался отголоском из другого мира. Подхватив шлейф, я устремилась туда, откуда он доносился.

В центре Озера зияла дыра, а в ней, протягивая руки к небу, плескался ребенок. Точнее, я думала, что это ребенок: в короткие мгновения, что он выныривал, над водой появлялись посиневшие губы, маленький острый нос и скрюченные пальцы. Откуда он здесь? Может, каким-то чудом выжил?..

Лед под моими ногами истончился. Я осторожно опустилась на колени и поползла, поминутно проверяя его ладонями на прочность. У края проруби протянула мальчику руку. Давай, малыш! Карабкайся!

Вынырнувшие костлявые пальцы обхватили меня за запястье и с неожиданной силой дернули вниз. Черт, об этом я не подумала.

– Стой, стой! – взмолилась я, но было поздно – вторая рука показалась из воды и крепко схватила меня за предплечье. – Я вытащу тебя, только не тяни!

Над поверхностью воды возник жадно хватающий воздух рот, и в этот раз я увидела, что вместо губ у мальчика – заиндевевшая сине-серая плоть, а сквозь обрывки кожи на щеках проглядывают зубы. В пустых глазницах горела чернота. Кем бы он ни был, ясно одно: он давно покинул мир живых.

– Нет! Спи, тебе нужно спать! – Я попыталась отползти, но без толку: руки уже по локоть погрузились в ледяную воду, и в кожу будто одновременно впились тысячи игл.

Я украдкой глянула на блеклое небо без солнца и облаков. Даже такое, мертвое, оно показалось мне лучшим подарком Вселенной. Воздух обжег легкие, и я вдруг поняла, что2 сделаю. Что нужно сделать.

Я заставила себя глубоко вдохнуть. Он меня не слышит. Это просто кусок замерзшей плоти, который вот-вот утянет меня на дно. Я позволила цепким пальцам погрузить себя под воду до самых плеч и расслабилась.

Прости, малыш.

Сосредоточившись на своем распластанном теле, я представила, как оно сливается со льдом, становится с ним единым целым, и мысленно шепнула: «Продолжись».

Туда, где подо мной секунду назад крошилась скользкая поверхность, вернулась твердость. Сантиметр за сантиметром лед восстанавливался и, дойдя до моих опущенных рук, обогнул их. Я видела, как уходит под воду перекошенное лицо с мелкими чертами, как скрываются за прозрачно-голубоватым слоем хватающие воздух губы – точнее, то, что от них осталось.

«Отпусти», – приказала я. Ничего не произошло.

«Отпусти же!»

Я по-прежнему чувствовала сомкнутые на предплечьях пальцы. Что ж такое!

Я дернула руки, но пальцы мальчика не разжались. У меня начали неметь ладони. Сердце заколотилось под самыми ключицами. Как глупо будет застрять тут, замуровав себя в лед… Надо проснуться. Все это ненастоящее. Я проснусь в своей кровати. Я обычная девушка-таргетолог.

Что-то коснулось кончиков пальцев под водой, что-то мягкое и скользкое. Или мне показалось? Я посмотрела вниз. Черные провалы на белом лице пялились на меня сквозь лед.

Как ты мне надоел. Я сказала, спи!

Я схватила то, чего касались мои пальцы, и устремила в них свою волю. Это я – морозный воздух, чистая ледяная вода, снег на верхушках деревьев. Я – белое небо без солнца и облаков, мерзлая земля и само это Озеро. Ты тоже мой. И ты разожмешь свои чертовы разлагающиеся пальцы.

«Спи!»

Лед расступился, выпуская меня из смертельных объятий. Одну за другой я вытащила из воды руки и кое-как села. Вокруг сияла зеркальная гладь, под ней по-прежнему плавали люди. Рты их были раскрыты в предсмертном крике, глаза в ужасе распахнуты. Я тяжело поднялась на ноги. Мокрые рукава льнули к плечам, сердце так и норовило выпрыгнуть из груди. Я медленно пошла к берегу, и стук каблуков об лед гулко отдавался в ушах.

«Вы все – мои дети, – плыло в голове. – И вы будете спать».

Видимо, я произнесла это вслух, потому что проснулась. Но быстро снова нырнула в сон – на этот раз без сновидений.

Где-то трезвонил телефон. Мелодия-птичка, которая стояла у меня на незнакомые номера, грозила пробурить дыру в черепе. Я перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Дурацкая птичка пробивалась и туда. К подушке добавилось одеяло. Голые ноги тут же замерзли, и я съежилась, прижав к животу колени.

Птичка не умолкала.

Во рту расползался кислый привкус, давление в висках грозило превратиться в настоящую боль. Ужасно хотелось пить. И чтобы эта птичка наконец заткнулась.

Когда же я научусь выключать звук мобильника на ночь…

Звонок прервался, и на секунду воцарилась благословенная тишина. Ну, слава бо…

Чирик-чирик.

Похоже, чтобы не думать, как жить дальше с силой Зимней Девы, ночью я оставила свой номер всем, кто когда-либо в своей жизни искал таргетолога.

Я вынырнула из-под самодельной крепости из одеяла и подушек. Комнату заливал мягкий дневной свет. На полу валялись джинсы и черная водолазка, в которой я ездила к Юле. В центре молчаливым напоминанием о прошедшей ночи лежала пустая бутылка из-под вина. Телефон, судя по звуку, надрывался где-то совсем рядом. Я свесила руку и, растопырив пальцы, со второй попытки нащупала его.

– Алло? – Язык еле ворочался.

– Здравствуйте! – выдала трубка так жизнерадостно, точно звонили прямо с пляжа на Мальдивах. – Царёва Вера Александровна, правильно?

– М-м-м…

Вроде к таргетологам не обращаются по имени-отчеству.

– Меня зовут Маргарита, я менеджер Аскольда Мирина. Вы оставили заявку на расклад «Кельтский крест: что было, что будет, что можно было изменить».

Чего-о-о?!

Я села.

– Я не оставляла никакой заявки.

– Одну минуточку, Вера Александровна, я проверю, – нежно проворковала трубка, и мне захотелось собственноручно придушить эту Маргариту, или как ее там.

Заметив на плите пустой стакан, я прошлепала к нему и набрала воды прямо из-под крана. Лексеич говорил, на кладбище строго-настрого запрещено пить проточную воду… Хуже мне уже не будет.

– Спасибо за ожидание, Вера Александровна, – снова проворковала трубка. – Я все проверила. Сегодня в четыре часа сорок две минуты вы оставили заявку и оплатили расклад «Кельтский крест: что было, что будет, что можно было изменить».

Я чуть не поперхнулась ледяной водой.

– Оплатила?

– Одну минуточку, я уточню, Вера Александровна.

Нет, придушить – слишком просто. Надо выбрать для нее более медленный способ умерщвле…

– Спасибо за ожидание, Вера Александровна. Ваш заказ на расклад «Кельтский крест: что было, что будет, что можно было изменить» полностью оплачен.

Я еле сдержала стон. События прошедшей ночи в моей памяти оборвались тогда же, когда закончилось вино на донышке бутылки.

– Вера Александровна, вам удобно будет подъехать сегодня в шестнадцать часов тридцать минут?

Вода, не успев добраться до желудка, запросилась назад. Я сглотнула.

– Куда?

– В офис Аскольда Мирина. Продиктовать вам адрес?