Читать онлайн Прикосновение к Николь

Предисловие

Сейчас вы начнете читать новый роман Максима Шарапова "Прикосновение к Николь" и прикоснетесь не только к любви, но к тайнам мироздания.

Это очень красиво сделано. Мы как бы окунаемся в курортный роман, как его раньше называли, то есть мимолетный роман на отдыхе в Хорватии. Русский философ-музейщик Михаил встречает парижанку Николь, русскую по происхождению. Всё легко, хаотично, неглубоко, эфемерно, я бы сказала. Флирт на фоне морских пейзажей.

Но нет. И чувства, и мысли героев, и их разговоры незаметно углубляются, заостряются, выводят на серьезные глобальные открытия, которые могут изменить ход событий не только вот этого конкретного романа, но ход мировой истории в целом.

И под любовными переживаниями вызревает конфликт мировоззрений, философских систем, противостояние политических лагерей. Любовный роман превращается в авантюрный, в шпионский, а верность любимому и верность родине, оказывается, рифмуются. Да-да, всё в мире взаимосвязано. Человек не может вмешаться в законы природы и Бога и не расплатиться за это. И расплата порою – сама жизнь.

Важно напомнить, что язык Максима – это язык поэта, отсюда наполненность смыслами, концентрация мысли. Проза его образна и поэтична.

Не могу не отметить, что и рассказы Максима, и его романы привлекательны именно этим: он вроде бы пишет о сугубо простых бытовых вещах, но как-то незаметно выводит размышления на уровень цивилизации, космоса, Бога, наконец. Писать занимательно о сложном – это надо уметь!

Теме предательства и верности посвящены несколько любимых моих рассказов автора: "Дипломат" и "Нюрнбергский лабиринт". Есть у автора и чисто любовный роман – "Альма-матер", который покорил меня в свое время свежестью чувств героев, красотой слога и ясностью мысли. "Прикосновение к Николь" продолжает и развивает все эти линии на новом уровне.

Юлия Комарова – поэт, писатель, литературный блогер,

лауреат премии "Гипертекст".

https://dzen.ru/bibliojulia

Посвящается моей жене Ольге.

С благодарностью дочери Анастасии

за помощь в оформлении книги.

Туристический автобус выскочил из тоннеля, и с левой стороны открылась бездна. Скалы, споткнувшись у моря, обрывались в серо-голубую воду. Экскурсовод спросила что-то у водителя и повернулась в салон:

– У меня хорошие новости! Часа через три мы доберемся до отеля. А пока давайте любоваться Адриатикой!

Люди задвигались, каждый пытался вглядеться в неведомую Адриатику, сравнить ее со своими фантазиями. Тощий юноша поднялся в проходе между кресел, сделал пару фоток и случайно уронил телефон на голову соседке. Интеллигентная женщина неожиданно раскричалась и назвала парня отморозком.

Михаил отвернулся. Завершалась суетливая неделя бюджетного автобусного тура. Путешественники уже пробежались по Варшаве и Будапешту, а теперь собирались расслабиться на Адриатическом побережье Хорватии.

Два дня Михаил наслаждался морем. Хотелось сбросить усталость и надоевшие мысли. Он с удовольствием плавал в теплой солоноватой воде и чувствовал, как мышцы наливаются приятной упругостью. Но пляжный отдых быстро надоел и, открыв в телефоне карту, Михаил нашел поблизости древний городок, основанный еще в эпоху Римской империи. Интернет обещал красивые виды, уютные рестораны и ночные развлечения. Туда ходил «пляжный поезд» – замаскированный под паровоз дизельный трактор, который тянул за собой шесть маленьких вагончиков.

Михаил купил билет, спрятал в карман еще непривычные местные деньги и стал разглядывать туристов. Стараясь определить возраст человека и его профессию, отыскать на лицах тайные пристрастия, он заметил, что многие мужчины поглядывают за его спину. Михаил оборачиваться не стал. Скорее всего, она поедет вместе с ними.

Паровозик подкатил на шуршащих резиновых шинах к остановке. Михаил обернулся, догадался, на кого все засматривались, и уверенно оттерев плечом грузную немецкую тетку, занял свободное место. Маневр удался! Он оказался через ряд от незнакомки и теперь мог спокойно за ней наблюдать. Странно, что одна и в таком скромном месте. Она может выбирать самое лучшее. Их взгляды пересеклись, но девушка сразу предложила полюбоваться своим профилем.

Вагончики петляли между отелей, полей для мини-гольфа, теннисных кортов. На остановках кто-то выходил, новые пассажиры занимали освободившиеся места. Минут через сорок «поезд» сделал небольшой полукруг и остановился. Отдыхающие стали шумно вылезать. Они собирались по несколько человек и уходили в сторону набережной, вдоль которой растянулись лавки с попкорном, сладкой воздушной ватой и сувенирами.

Девушка соскочила на крупный песок парковой дорожки, погладила по голове подвернувшегося под ноги мальчишку и подошла к стенду с подробной картой города. Каштановые волосы, яркая майка, темно-синие джинсы. Кто она? Итальянка, француженка?

Большие морские чайки ленились ловить рыбу и в ожидании подачек разминали крылья рядом с набережной. У причала, выстроившись в одну линию, покачивались яхты. Почти все белые, редко каких-то темных оттенков, они напоминали фортепьянные клавиши. Повинуясь настойчивым пальцам морских волн, кораблики все время двигались, играя мелодию, которая создавала радостное настроение во всем городе.

На некоторых палубах отдыхали целые компании. Мужчины и женщины пили вино, жарили мясо или свежую рыбу. Болтали, смеялись. Беспечная атмосфера туристического городка расслабляла, не хотелось даже выходить в море. И яхты превращались в маленькие «трактирчики для своих».

Михаил неспеша прогулялся по набережной: вдыхал запахи фастфуда, подолгу разглядывал сувениры, вертел в руках свистульки и ножики. Потом сидел на лавочке и смотрел на клоунов. Перемещаясь на ходулях, они жонглировали над головами толпы красными кольцами. Сумерки еще не наступили, но были уже где-то рядом. Изменилось освещение домов и деревьев, а ветер, весь день страдавший от температуры под сорок, стал постепенно выздоравливать. Пора найти ресторанчик и что-нибудь выпить.

За высокой башней он свернул в глубину старого города и оказался в узком проходе. Сжатое каменными постройками пространство изогнулось раз, другой и наполнилось неясными звуками. Еще несколько шагов, и Михаил очутился в людском потоке, который развернул его и понес за собой между разноцветными домами, мимо ресторанов и магазинчиков, криков уличных зазывал. Мимо столетий.

Он прошелся по шумной улице и повернул в переулок. Атмосфера праздника стала исчезать: прятался яркий свет, глохли громкие голоса. Тут почти не было прохожих, а на перетянутых между домами веревках сохло тяжелое, еще влажное белье. У черного входа какого-то ресторана курили повар и уставший от хмельных посетителей официант. Обыкновенная жизнь, как сто или двести лет назад. Только телевизионные антенны, прикрепленные кое-где на крышах, указывали время развития цивилизации.

Навстречу шла девушка. Заметив Михаила, она улыбнулась:

– Мы, кажется, вместе приехали на игрушечном поезде, – она стояла в нескольких шагах и говорила на чистом русском языке без малейшего акцента. – Здесь как будто два разных города, правда? Там современная толпа, – она кивнула в сторону торговой улицы, – а здесь мрачное Средневековье.

– Вы русская?

– Во мне много намешано. Меня зовут Николь.

– А я Михаил.

Он занервничал, испугался ее потерять. И сразу же вся легкость, часто помогавшая при знакомстве с женщинами, серой мышкой шмыгнула в подвал старого дома. Николь обычная девчонка, и говорить с ней нужно о всякой ерунде. Главное, чтобы она не заскучала!

– В этом Средневековье я ищу улицу, которую можно обнять двумя руками, – сказал Михаил.

– Как это?

– Очень просто!

Он вытянул руки в стороны. Одной коснулся стены, но вторая, не дотянувшись, повисла в воздухе.

– Не получилось!

Михаил засмеялся, и Николь засмеялась вместе с ним. Мышка вылезла из подвала и зигзагами побежала вдоль дома.

Николь тоже попыталась изобразить «живой мост» через переулок, и конечно, не смогла.

– Ваша улица точно в другом месте.

– Я ее найду! Ты со мной?

Она повернулась и, не дожидаясь ответа, направилась вглубь квартала. Михаил постоял немного и пошел за Николь.

Повар и официант, наблюдавшие за этой странной сценой, переглянулись.

– Черт их разберет! – повар потрогал усы.

И оба скрылись в подсобке ресторана, пропахшей жареной рыбой и пиццей.

Небольшой перекресток разбегался на три улочки. Николь выбрала самую узкую, прошлась по ней и раскинула руки:

– Это моя улица!

Но как она ни тянулась, как ни подпрыгивала на одной ноге, каких-то нескольких сантиметров все равно не хватало. Михаил подошел к ней почти вплотную и уперся ладонями в шершавые стены.

– Объявляю эту часть города своей!

– Так нечестно!

– И на правах победителя приглашаю тебя на ужин.

– Даже не знаю, – Николь хитро прищурилась, – стоит ли доверять такому коварному похитителю чужих улиц.

Вернувшись в туристическую часть города, они заметили небольшую толпу.

– Пойдем посмотрим? – предложила Николь.

Они подошли ближе и сразу стали частью дерзкого представления. Через открытую витрину виднелся прилавок, заполненный мороженым. Ловкие продавцы в белых фартуках и белых колпаках высоко подбрасывали цветные шарики, перекидывали их друг другу, укладывали в вафельную трубочку, конус, стаканчик и вручали покупателям. Но иногда ванильный или малиновый «снаряд» вылетал прямо в толпу.

Крупная женщина с короткой кудрявой стрижкой громче других смеялась над испачканными соседями. Но когда фисташковый десерт угодил ей в открытое декольте, она возмутилась на непонятном Михаилу языке и быстро сбежала.

Михаил незаметно всматривался в Николь, которая, отпустив на свободу свою мимику, радовалась редкому зрелищу.

– Николь, ты можешь стать следующей жертвой.

– Почему?

– Они выбирают тех, кто громче всех смеется!

– Ничего! Я увернусь!

Но уже через несколько минут ей надоело, и они стали выбираться из толпы.

– Твое приглашение еще в силе? – Николь взглянула на Михаила.

– Конечно.

– Тогда выбираем ресторан! Но учти, в дешевые забегаловки я не хожу!

– Не разорит меня один ужин.

– Только один?

– А ты уже хочешь продолжения?

– Какая прикольная! – Николь остановилась у витрины, где блестели недорогие кулоны, серьги и бусы.

Михаил ждал, когда Николь насмотрится на безделушки, которые никогда не наденет.

– Ладно, – она бросила разглядывать бижутерию. – Идем искать еду.

Они выбрали ресторанчик на краю небольшой площади. Официант принес два салата, еще теплый белый хлеб, вино и морское ассорти. На Николь посматривали из-за соседних столиков.

Уплетая рыбу, Николь рассказывала о себе. Она действительно оказалась из России. Ее отец – профессор московского университета, знаток французской литературы, случайно разбогатевший во времена очередной беспредельной смуты, увез всю семью во Францию. Прежде чем окончательно решиться на отъезд, родители долго совещались между собой и ругались с Ники, которой в то время было уже четырнадцать. Она не хотела терять друзей, менять школу, где становилась лидером и начинала пользоваться популярностью у мальчиков. Но тут отца сократили в универе, а к прибыльному дельцу стали всерьез приглядываться бандиты. Выбора не осталось: отец, мать и Николь переехали.

Николь пригодились ее странное для России имя, свободное владение чужим языком, прабабушка – гувернантка-француженка, которая еще в девятнадцатом веке воспитывала дворянских детей в русских семьях. Теперь у нее много друзей, и она совершенно не жалеет, что пришлось уехать. После учебы в Сорбонне она работает в департаменте маркетинга крупного французского автоконцерна. Мама три года назад умерла, а папа с тех пор очень грустит.

Михаил любовался Николь. Почему она согласилась на ужин? – Поссорилась со своим мужчиной и решила провести вечер с другим? Женская вредность часто провоцирует непредвиденные события.

Они много говорили. Михаил вспоминал свое студенчество, путешествия по России, которую Николь почти не знала. Рассказывал про долгие северные зимы, зарождающие нестерпимое ожидание весны – ощущение, неизвестное в южных странах. Смешил ее разными историями. С каждым словом этот свободный разговор настраивал их на общую волну, качаясь на которой, они тоньше чувствовали друг друга.

После очередной шутки Николь подавилась от смеха, и вылетевший изо рта хлебный мякиш угодил Михаилу в подбородок. Увидев это, она схватила салфетку и прикрыла хохочущее лицо:

– Прости! Но ты сам виноват!

Он смахнул хлебную крошку:

– Еще вина возьмем?

– Нет, хватит. А то я напьюсь и разоткровенничаюсь. Наговорю тебе всяких глупостей!

– Я и так много про тебя знаю.

– Да, что ты знаешь?! Может, я все придумала.

– Оставаясь дома одна, ты любишь ходить в майке. Просто в майке. А потом в ней же и спишь.

Михаил спокойно, без усмешки смотрел на Николь, когда девушка быстро подняла глаза. Ошибись он, и эта фраза отравила бы настроение глуповатой пошлостью. Но Михаил попал! Попал в самый центр ее черных зрачков, которые невольно расширились. Их взгляды встретились и на мгновение построили виртуальный мостик. Его разрушил официант, убравший со стола пустую тарелку и смятые салфетки.

Ее четырехзвездочный отель был по соседству с его недорогой гостиницей, и обратно они возвращались пешком вдоль моря. Михаил давно не испытывал такой ошеломляющей влюбленности. Огромный разнообразный мир, который он всю жизнь пытался жадно разгадывать, неожиданно сошелся в одной женщине. Он не исчез, а спрятался в ее глазах, улыбке, жестах и теперь подмигивал, готовясь повернуться к Михаилу неизвестными гранями, если Николь удастся удержать и раскрыть.

– Спокойной ночи, Николь, – они стояли рядом с ее отелем.

– Пока, Миша, – она поцеловала его в щеку и стала подниматься по лестнице.

Крутящиеся стеклянные двери вобрали в себя стройный силуэт и размешали на светящиеся блики в гостиничном холле.

Скинув сандалии и швырнув сумочку на аккуратно заправленную кровать, Николь вышла на балкон своего просторного номера. Она долго вглядывалась в подсвеченную фонарями темноту и слушала шум моря, прорывавшийся сквозь звуки ночной жизни. Ей нравилось играть с пространством и представлять, какие изменения могут происходить внутри невидимого мира.

Николь посмотрела вниз и разглядела на аккуратном газоне «мишень» канализационного люка. Прицелилась и, стараясь попасть точно в цель, выплюнула изо рта жвачку.

– Черт!

Белая резинка упала в траву.

Она вернулась в комнату, намазала лицо ночным кремом. Потом уселась в кресло и положила ноги на журнальный столик. В ресторане Миша упомянул о своем философском образовании. Она улыбнулась. Этот парень совсем не похож на философа. Короткая стрижка, дерзкий мужской взгляд. Никаких заумных разговоров, никаких нравоучительных цитат. И с ним совсем не скучно. Странный какой-то философ.

Все утро Михаил вспоминал Николь. Она поселилась в его сознании и никак не хотела съезжать. Вчера он не стал просить у нее номер телефона, уточнять, под каким ником она сидит в соцсетях. Николь нужно было удивить. Если вчерашний вечер ее зацепил, они еще встретятся.

Михаил умылся, натянул джинсы и майку, сунул в карман деньги. У лифтов скопилась очередь, но Михаил не стал ждать металлический шкаф на тросах и сбежал в столовую по лестнице.

Он уже доедал омлет и маленькие розовые сосиски, когда у его стола остановились соседки по туристическому автобусу.

– Миш, привет! На экскурсию едешь?

– Привет! Что за экскурсия?

– На водопад и горное озеро, – сообщила подвижная толстушка, продолжая уплетать пирожное.

– Обещают ужин с домашним вином и танцы в этнической деревне, – добавила брюнетка в красной бейсболке.

– Водопад, домашнее вино! Соблазняете, девчонки?

– Да кому ты нужен! – высокая девушка лет за тридцать презрительно дернула тонкими губами.

– А места еще остались? – Михаил поднялся из-за стола.

– Пойдем спросим, – брюнетка быстрым движением развернула кепочку козырьком назад, – мне кажется, оставались.

«Как же ее зовут? – Михаил шел вместе с девушками к выходу из столовой. – Катя? Нет, не Катя. Даша? Юля?»

Брюнетка оказалась все-таки Катей, и в автобусе они сели рядом. Всю дорогу Миша шутил, развлекал Катю и ее подружек – толстушку Валю и вечно недовольную чем-то Нину. На первой же остановке он купил две бутылки вина, пластиковые стаканчики и шоколадки. Совсем скоро весь автобусный бельэтаж был в прекрасном настроении.

– Мы подъезжаем к первому пункту нашего маршрута – живописному водопаду. Не забудьте взять теплые вещи, у воды будет прохладно. И не теряйтесь, – экскурсовод строго посмотрела на Михаила. – Ровно через час собираемся у автобуса. Опоздавших ждать не будем!

Николь лежала на широкой постели в одной майке и постепенно просыпалась. К ней возвращались ощущения: шум прибоя, противная муха, бьющаяся о стекло, вчерашний вечер. Он даже не спросил телефон. Ничего, найдет! А если не захочет? Куда он денется!

Николь потянулась. Торопиться некуда, и ничейное время создавало приятную иллюзию собственной свободы. Открыв дверцу шкафа, она набрала код на встроенном сейфе. Достала папку в коричневом переплете и вернулась в кровать. Эти документы Николь должна была уничтожить еще в Париже, но женский дух противоречия пересилил. Очень захотелось сравнить начерченный специалистами психологический портрет с собственными впечатлениями. Перелистнула несколько страниц. Улыбнулась, посмотрела в окно.

Мужчины интересовали ее с ранней юности. В них ощущалась какая-то другая заманчивая сила, которой не существовало в женщине. Раннее желание Николь воспринимало мальчишек исключительно через телесную оболочку. Ее привлекали правильные черты лица, широкие плечи. Плоский образ сказочного принца кружил юную головку Николь в восхитительном чувственном вальсе.

Многомерный объем мужской личности проступил не сразу, вызревал в повзрослевшей Николь постепенно. В девятнадцать она уже влюблялась не только в картинку, но и в поступки. Ее интуитивно влекло к мужчинам, способным отстоять свое мнение, добиться успеха, легко расстаться с деньгами. Глупые неудачники думают, что женщину притягивают исключительно деньги и роскошь, и не понимают, что она просто стремится найти защитника для себя и своего потомства. В этом честном желании нет никакой пошлости и продажности, если оно не принимает извращенные формы проституции, когда несчастная женщина довольствуется только кэшем, оставаясь совершенно беззащитной.

Крупная морская чайка приземлилась на балконный парапет. Прошлась по нему перепончатыми лапами. Дождалась ухажера, сделала вид, что его не замечает, и, расправив крылья, шагнула с пятого этажа. Самец издал громкий гортанный крик и полетел вслед за своей подругой. Какое наслаждение управлять чужой силой за счет собственных слабостей!

Николь родилась очень чувственной и часто влюблялась. Ее внутренняя женская энергия выплескивалась наружу кокетством, откровенными танцами в полутемных клубах, страстными поцелуями, безбашенным сексом.

Но насытившись своей властью над чужим желанием, Николь ощутила, что для полноценного наслаждения ей чего-то не хватает. Она продолжала искать в мужчинах какую-то новую, еще не подчинившуюся ей энергию, и не сразу поняла – она кроется в интеллекте. Магия формы и поступков никуда не исчезла, но потенциальные партнеры, не обладавшие оригинальным умом, кругозором, тонким юмором, перестали интересовать. Они как будто пропали с ее женского радара. Николь увлекали интересные разговоры, неожиданные мысли. Победа в интеллектуальном споре стала важнее успеха на ринге. Своих потенциальных мужчин она теперь пропускала через фильтр умных книг, которые сама читала запоем.

Николь вспомнила картины «Лондонской серии» Клода Моне. Переданная полотнам интеллектуальная энергия гения не только меняла восприятие мира зрителем, но имела и обратный эффект. Художник, создавший эти шедевры, притягивал к себе чужую любовь через уникальный энергетический отпечаток своей души, запечатленный на холстах.

Николь интуитивно искала человека, в котором разные векторы мужской силы перемешались в единую харизму, способную свести с ума, снести все условные приличия, заставить страдать и блаженствовать. Попадая в турбулентность такой мощной мужской энергетики, женские инстинкты самосохранения разрушаются. Уже несколько раз Николь казалось, что она проваливается в бездну влюбленности, на время отрешается от собственной личности. Но подлинное значение любых отношений, как хорошее вино, часто раскрывается только послевкусием, когда глоток уже сделан, и вернуть ничего нельзя. Прилив чувственности отступал, и очень быстро становилось понятно: она пила ординарное столовое вино. Очередная влюбленность опять не вызрела в любовь.

В дверь постучали.

– Кто там? – спросила Николь.

– Уборка номера.

Николь спрятала папку под диванную подушку. Подошла к двери, щелкнула замком:

– Сегодня поменяйте только полотенца. Остальное можно убрать завтра.

– Хорошо, – кивнула девушка с лицом, рожденным в Океании.

Пока она меняла полотенца, Николь ждала в коридоре. Её голова запутывалась в собственных мыслях. Каждая по отдельности казалась безупречно правильной, но сплетаясь в единый клубок размышлений, они начинали входить в диссонанс, горчить обманом, противоречить сами себе. Внутренний монолог выдыхался. Еще чуть-чуть, и она заблудится в бесконечном лабиринте своих ощущений, так и не обнаружив идеального алгоритма. Николь тряхнула головой:

– У вас есть спички?

– Вот, – девушка достала из кармана форменного фартука и протянула Николь дешевую зажигалку. – Можете оставить себе.

– Спасибо, – Николь сунула горничной купюру.

Девушка поблагодарила и закрыла дверь номера.

Николь вернулась к дивану, достала папку. Вытащила из нее прямоугольные листки и зашла в ванную комнату. Включила вентиляцию. Выдавила огонек из зажигалки и запалила бумагу.

Она знала – у каждого явления свой запас энергии, и когда он заканчивается, возобновить его невозможно. И не важно, зажигалка это, человек или звезда. Она с тоской вспомнила стареющего отца. За последний год он неожиданно, почти моментально, превратился вдруг из пожилого крепкого мужчины в дряхлого старика с влажными собачьими глазами. Ей было до смерти его жалко, но она ничего не могла с этим поделать.

Николь бросила догоравшее досье в раковину и включила воду. Превратившиеся в пепел буквы исчезли в канализационной трубе.

Часов в одиннадцать Николь выпила кофе на набережной и пошла на пляж. Искупалась, позагорала. Отбила несколько вежливых попыток познакомиться. Потом утомительно долго прогуливалась по местному променаду, заходила в разные магазинчики, небрежно разглядывала дешевые купальники, надувные матрасы и заводилась с каждой минутой: «Я же видела, как он на меня смотрел! Почему не захотел продолжения?!»

Михаил медленно выбирался из мутных, незапоминающихся снов: «Я на море. В своем номере». Он глубоко вздохнул. Что было вчера? Пили в автобусе. Смотрели на водопад. Потом какой-то ресторан на озере. Ряженые местные жители. Он танцевал с ними до боли в мышцах, приседая, раскидывая в стороны руки и ноги. Потом пили домашнее вино прямо из глиняных кувшинов и клялись в вечной дружбе. На обратном пути пьяными фальшивыми голосами душевно пели русские песни, чем сводили с ума степенную часть возрастных туристов. Пили с Катей на брудершафт и, никого не стесняясь, откровенно целовались.

Михаил повернул тяжелую голову: из-под одеяла торчала маленькая пятка с желтоватой мозолью. Постепенно возвращались воспоминания о прошедшей ночи. Он дотянулся до пятки и пощекотал.

– Ну что ты меня будишь, – зашевелилась Катя.

– Как не стыдно! Валяешься тут с чужим дядькой!

Показалась заспанная физиономия. Заулыбалась. Одеяло слетело на пол:

– Уже не чужой, – обнаженное женское тело потянулось.

Завтракать не пошли и только после двух часов дня выбрались из отеля.

– Я хочу пива, – сказал Михаил.

– Не рановато?

– В отпуске можно.

– А я мечтаю позагорать! Девчонки с утра уже греются и забросали меня сообщениями.

Николь сидела за столиком летнего кафе и наблюдала за пляжем, где загорали туристы из Мишиного отеля. Они проходили здесь вчера вечером. Люди отдыхали прямо на травянистых лужайках, под кронами больших сосен. Вдоль бухты петляла прогулочная дорожка, за которой начинался узкий каменистый берег. С бетонных плит в море спускались металлические лестницы.

Официант забрал чашку из-под чая и блюдце, на котором остались крошки пирожного:

– Что-нибудь еще?

– Принесите мороженое.

Она вспомнила дерзких мороженщиков, которые запускали в толпу разноцветные сладкие шарики, и ей захотелось метнуть холодный десерт в Михаила. Куда он мог пропасть?!

К барной стойке подошли трое загорелых парней и хорошо сложенная девушка в ярком зеленом купальнике. Один из мужчин прислонил к стене водные лыжи. Они взяли соки, сандвичи и расположились за соседним столиком. Различив французскую речь, Николь прислушалась. Компания вспоминала вчерашнее катание на водных лыжах и восторгалась Этьеном, который сделал всех итальянцев и немцев. Этьен часто посматривал на Николь, а потом подошел и предложил покататься вместе с ними:

– Если вы не умеете, я стану вашим тренером!

Николь надоело торчать одной, и она поддержала случайный разговор. Этьен рассказывал про местные развлечения, хвалил хорватскую кухню. Николь улыбалась, отшучивалась и вдруг заметила Михаила. Он покупал пиво. Рядом стояла стройная черноволосая девушка.

– Может быть, сок? – Этьен отвлек Николь.

– Сок? Да, грейпфрутовый.

Михаил сделал пару глотков:

– Кать, давай я пивка попью, а ты пока позагораешь.

– А потом придешь?

– Приду.

– Запиши телефон, чтобы не потерялись.

Михаил вбил в электронную память продиктованный номер.

– И мне набери, – Катя достала мобильник, сбросила звонок, сохранила цифры и стала спускаться к морю.

Михаил пил пиво и смотрел на спортивного парня, который покупал грейпфрутовый сок. Он расплатился карточкой и отнес фреш своей девушке.

– А вечером можем выпить хорошего вина, – Этьен подсел к Николь. – Я знаю тут одно интересное место.

Михаил поставил недопитую кружку на барную стойку и решил уйти. Но Николь его тоже заметила и помахала рукой. Неосознанное внутреннее движение подтолкнуло Михаила к столику.

– Привет!

– Здравствуй, Миша!

Михаил кивнул Этьену:

– Это твои друзья, Николь?

– Мы познакомились десять минут назад, – Николь переполняло кокетливое настроение. – Предлагают покататься на водных лыжах. Пойдешь с нами?

– Я не умею.

– Ну и что? Научишься.

Этьен что-то эмоционально говорил, жестикулировал руками.

– Я с удовольствием, – ответила Николь по-французски, – но Михаил не хочет, а мне неудобно бросать соотечественника. Уговорите его, и будем кататься все вместе.

Этьен расплылся в дружелюбной улыбке:

– Водные лыжи – непередаваемое ощущение! Скорость, ветер, брызги! – он постоянно улыбался. – Каждый должен попробовать!

– Что он говорит? – спросил Михаил.

– Ему кажется, ты трусишь.

– Так и сказал?

– Это мой вольный перевод, но что-то близкое. А ты правда боишься?

– Нет. А ему переведи, хамить не стоит.

– Он согласен, – перевела Николь.

Этьен засмеялся, и французы начали подниматься из-за столиков.

– Они рады, что ты согласился, – пояснила Николь.

– Да я…

Но Этьен уже демонстрировал Михаилу свои лыжи.

Спрятанный за мысом небольшой залив полностью принадлежал воднолыжным забавам. Электрический мотор равномерно тянул по кругу металлический трос, который поддерживали стоявшие по колено в воде высокие опоры. Любители экстрима стартовали с причала в южной стороне бухты. Они хватались руками за пристегнутые к тросу веревки и уносились, подпрыгивая на волнах. В северной части акватории покачивался понтон, куда вылезали неудачники. За ними потом приплывала лодка.

Рядом с билетной кассой стояли водные лыжи и доски для виндсерфинга, висели спасательные жилеты. Несколько десятков зрителей со смехом наблюдали за комичными позами новичков, которые отчаянно пытались удержаться на лыжах, и все равно падали в море. Михаил уже сто раз пожалел, что сразу не отказался от дурацкой авантюры. Теперь на фоне Этьена и его друзей он будет выглядеть посмешищем.

– Николь, вы развлекайтесь, а я пока посмотрю.

– Ты же не боишься?!

– Я не боюсь! Просто сегодня нет настроения.

Николь спорить не стала, молча купила два билета и протянула один из них Михаилу:

– Три круга для первого раза хватит. На старте приседай, так легче выходить из воды. А перед поворотами откидывайся на спину и старайся как можно сильнее натягивать веревку. Главное – поймать равновесие, все остальное ерунда.

К ним подошел Этьен, протянул Николь оранжевый жилет и помог надеть. Его приятель, невысокий крепыш на коротких накачанных ногах, радостно похлопал Михаила по плечу и начал что-то объяснять по-французски. Приседал, вытягивал вперед руки, раскачивался. «Что ж ты пристал! – Михаил кисло улыбался. – Я все равно ничего не понимаю!»

Николь застегивала крепления доски на щиколотках. Белый купальник эффектно оттенял ее загорелую кожу. «Сейчас посмеется надо мной и уйдет с Этьеном, – Михаил взял лыжи и сел на скамейку. – Прекрасно развлечемся!»

Первой из их компании стартовала девушка в зеленом купальнике. Потом Николь легко соскочила в воду и уверенно понеслась по морю. Самым виртуозным, как и предполагалось, оказался Этьен. Он делал крутые виражи, отпускал одну руку и даже скользил спиной вперед.

Михаил застегнул лыжи, как неуклюжий пингвин проковылял на старт и взял в руки веревку. Загорелый юноша лет двадцати надавил на плечи. До рывка оставались секунды, Михаил уже сидел на корточках, а настырный юнец все прижимал его к доскам причала.

– Куда ты все давишь-то, мать твою! – крикнул Михаил, и его дернуло в воду с такой силой, что он чуть не выпустил веревку из рук.

– Ах, ё…

Вода хлестнула в лицо, зрение размыло, и Михаил понесся куда-то, почти ничего не соображая. Метров через тридцать, потеряв равновесие, он плюхнулся набок и погрузился в море. Веревка, оставшись без седока, резво ускакала по волнам за металлическим тросом. Лыжи отстегнулись и всплыли. За ними на поверхности показалась голова Михаила.

Сделав несколько глубоких вдохов, Михаил огляделся и поймал свои лыжи. Доплыл до причала, вылез на строганное дерево и заметил Катю, которая вместе со своими подружками сидела за столиком в кафе. Они давились от смеха, обсуждая его кульбиты.

– Миша, ты просто создан для этого спорта! – съехидничала Нина.

– Девчонки, присоединяйтесь!

– Нам и зрелища хватит! – сказала Катя.

Михаил промолчал. Пока он ждал своей очереди, Николь уже замкнула третий круг: отпустила веревку у противоположного берега и плавно погрузилась на мелководье.

Вторая попытка оказалась чуть удачнее. Михаил дотянул до первого поворота, но предательски провисшая веревка вдруг резко натянулась, и он жестко приложился животом об воду. Выбрался на дальний понтон. Минут через десять, когда вокруг собрались еще несколько таких же лузеров, за ними приплыла лодка.

Не обращая внимания на шутки Кати и ее подруг (Николь с французами еще возвращалась с другого берега), Михаил пошел на третий заход. На этот раз, еле удержавшись на непослушных ногах, он все-таки проскочил поворот, но уже на втором опять упал. Ожидая на понтоне лодку, он анализировал каждое свое движение. В теории все было понятно. Теперь надо расслабиться, отдохнуть и попробовать еще. Пройти хотя бы один круг!

Когда Михаил шагнул на доски причала, Николь стояла рядом с Этьеном.

– Поздравляю! – она смотрела очень по-дружески. – Один поворот уже прошел. Недельку потренируешься и будешь круги нарезать.

Михаил прислонил свои лыжи к поручню, достал деньги из кармана брошенных на стуле бермудов и подошел к кассе:

– На три круга, – показал жестом кассиру.

Вернувшись с билетом, он отдал его нагловатому юнцу и стал опять надевать лыжи.

– Слушай, может, хватит на сегодня? – Николь казалась расстроенной. – С первого раза редко у кого получается.

– Брось, Николь, – он застегнул лыжи и поднялся, – мне просто понравилось.

Устояв при старте, Михаил стал набирать скорость. Сейчас он мог уже спокойно оценивать свои действия. Перед поворотом нужно взять как можно правее и натянуть веревку. Его сильно дернуло, он почти потерял равновесие, но справился. Прошел и второй поворот. Между вторым и третьим было метров двести по прямой. Теперь немного отдохнуть и расслабить мышцы.

Самым коварным оказался четвертый поворот, прямо напротив старта. Здесь лыжник набирал максимальную скорость и, казалось, летел прямо на пристань. Но тело инстинктивно выбрало нужную позу и удержалось. Опять пошел прямой участок, а за ним повторялись уже знакомые виражи. Первый круг был пройден.

Бросив веревку после третьего круга, Михаил по инерции проехал еще метров десять и стал погружаться в море. Коснулся лыжами дна и уселся на песок по пояс в воде. Все мышцы дрожали от напряжения, но сознание переполняла гордость. Все-таки смог! И она это видела!

Он посидел еще, потом отстегнул лыжи, выбрался на берег и пошел к пристани.

Катя, вскочив с тонконогого пластмассового кресла, пошла навстречу.

– Ну, ты мужчина! – обняла за шею, поцеловала. – Я в тебя верила!

Михаил чуть отстранился.

– Браво, браво! – Нина театрально похлопала в ладоши.

Николь молча улыбалась.

Михаил вернул лыжи и спасательный жилет. Вытер голову Катиным полотенцем.

– А теперь, может, перекусим вместе? – Николь объединила всех взглядом и перевела предложение на французский.

Этьен радостно поддержал, а крепыш взглянул на Валентину и вкусно причмокнул губами, что было воспринято девушкой как изысканный комплимент.

– Мы не против! – быстро согласилась толстушка.

Общение перешло на английский язык, которым прилично владела вся компания.

– У нас на вечер другие планы, – Михаил протянул брюнетке мокрое полотенце. – Подержи, пожалуйста.

Катя приняла полотенце как символ победы и насмешливо посмотрела на Николь.

– Ладно, – Николь сделал вид, что ничего не заметила, – пойдем на набережную, а там решим.

Она повернулась и пошла по пирсу, остальные потянулись за ней.

– Кать, – Михаил посмотрел на девушку, – ты иди пока с ними. Я сейчас оденусь и вас догоню.

– А какие у нас планы на вечер?

– Мы найдем какой-нибудь ресторанчик и поужинаем.

– Я хочу креветок с белым вином!

– Хорошо, будут тебе креветки.

Михаилу не хотелось наблюдать, как Николь постепенно сдается Этьену. Пусть это происходит без него. Он подождет, пока они дойдут до набережной, смешаются с толпой и навсегда исчезнут из его жизни. У него останется Катя, милая и простая, с которой он проведет остаток отпуска на Адриатическом побережье.

Михаил натянул бермуды, майку и не спеша пошел к берегу. Вдалеке виднелись фигурки знакомых людей, но теперь их размер перестал уменьшаться, как будто они передумали исчезать. Он заметил, что Николь несколько раз оглянулась и стала отставать.

– Слушай, – Николь дождалась, когда Михаил ее догонит, – а ты был в хорватской столице?

– В Загребе? Нет.

– Говорят, красивый город. Давай завтра съездим? Вдвоем, – она не просила и не уговаривала, просто предлагала. – Или теперь будешь на меня дуться?

– Никто не дуется. Давай поедем.

– Тогда завтра в девять у моего отеля. Помнишь там лавочки?

– Найду.

Через десять минут они расстались. Николь, французы и Валя с Ниной решили поесть в ресторанчике, который хвалил Этьен, а Михаил с Катей отправились ужинать креветками.

Но по дороге в ресторан у Николь вдруг разболелась голова и, отказавшись от провожаний Этьена, она ушла к себе в номер.

Утомив Катю и поспав всего четыре часа, Михаил тихо вышел из номера. На улице было еще не жарко, но любители пляжного отдыха уже потянулись к морю. Они несли с собой надувные круги, ласты и желание подкоптить светлую кожу.

Повод уехать он придумал еще накануне вечером. Пока Катя увлеченно разламывала панцири креветок, достал мобильник, вышел из-за стола и несколько минут изображал важный телефонный разговор. «Звонил» деловой партнер, который завтра будет проездом в Загребе. Им нужно обязательно встретиться и переговорить. А что делать? Бизнес! Но он будет очень скучать! Нелепая фраза про несуществующий бизнес проскочила сама собой, в тот момент ничего лучшего в голове не сверкнуло.

Михаил подошел к отелю Николь без двух минут девять. Но ее, конечно, не было. «Не выйдет, пока я не проторчу здесь минут двадцать», – он вглядывался в сонные окна гостиницы.

Николь аккуратно прикрыла штору: «Ничего, пусть еще погуляет», – и появилась через пятнадцать минут. Она была в шортах и майке с каким-то абстрактным рисунком. Маленькие сережки с голубым камнем сочетались с цветом кроссовок.

До автостанции они дошли минут за десять и купили билеты до Загреба. Большой междугородний автобус уже впускал в себя пассажиров. Николь уселась у окна, Михаил бросил на соседнее кресло солнечные очки:

– Схожу за водой.

Николь взяла очки Михаила, повертела в руке и положила на место. Вчера она почувствовала, что Миша, несмотря на свое влечение к ней, не останется рядом в тени Этьена. Воспользовавшись этим случайно подвернувшимся французом, Николь хотела немного подразнить Михаила, заставить поревновать, настойчивее поухаживать, но эффект получался обратный. Интересно, с Катей он уже переспал? И тогда Николь придумала это маленькое путешествие. Ей понравилось, что он не стал ломаться, изображать обиду. Просто согласился. Теперь он, конечно, поиграет в прохладное безразличие к ней, но посмотрим, на сколько его хватит.

Михаил вернулся с двумя бутылками минералки. Через несколько минут автобус тронулся и, маневрируя по улицам, стал выбираться на трассу. Оба молчали и смотрели в окно на пришедшие в движение городские кварталы, пригороды, аккуратные деревеньки, вцепившиеся в пологие склоны фундаментами домов, костелов и хозяйственных построек.

Михаил решил, что сегодня будет меньше болтать, перестанет шутить, и вообще, немного подсушит общение с Николь, чтобы она не зазнавалась. Николь очень хотелось щелкнуть Мишу по носу, сбить с него это напускное равнодушие, но вместо этого она «случайно» коснулась коленкой его ноги и спросила:

– Не жалеешь, что поступил на философский?

– Почему я должен жалеть?

– Ты совсем не похож на философа.

– А ты считаешь, что философ рождается с бородой и везде ходит с книгами под мышкой?

– Необязательно, – она засмеялась, – и все-таки я по-другому представляла себе людей с философским образованием. У меня есть несколько таких знакомых.

– Ну извини, если я не соответствую твоим стандартам.

– А еще это образование не дает никакой конкретной профессии, – Николь раскручивала разговор. – Кем после него работать? Мыслителем?

– Замечательная работа, – ответил Михаил, – сидишь, размышляешь. Еще бы деньги за это платили!

– Чего захотел! Тогда каждый сморщит лоб, поднатужится, – она сдвинула брови и выпятила нижнюю губу, – и будет представляться философом. Платите мне денежки за то, что я наговорю вам глубокомысленных глупостей!

Михаил посмотрел на Николь и, не удержавшись, рассмеялся. Нарочно подсушенное настроение затапливали эмоции.

– Что ты смеешься?! – она легонько пнула его своей коленкой. – Я же права! Вот ты чем на жизнь зарабатываешь?

Михаил взглянул на Николь и опять засмеялся:

– Ну что ты наделала?! Теперь я буду представлять себе Гегеля и Канта исключительно с твоими сдвинутыми бровями и оттопыренной губой!

– А мне кажется, это не самый плохой вариант! Симпатичный такой уродец, – она снова состроила уморительную гримасу, и они оба засмеялись. – И где же у нас работают философы?

– В самых разных местах. Философия – это же познание мира, а он очень разнообразный. У моих однокурсников широкая профессиональная реализация – от дворника до монаха и владельца крупного бизнеса. Тебе что интереснее?

– Не увиливай! Расскажи про себя. Как философ Михаил применил свои познания на практике?

– Философ Михаил тоже многое попробовал. Но сейчас я работаю в музее.

– Да ладно! – удивилась Николь. – Философ-музейщик?! И какие же сокровища ты хранишь?

– Литературные. Я работаю в музее Булгакова. Слышала про такого?

– Представь себе, слышала, – Николь насмешливо взглянула на Михаила, – и читала. Если хочешь, можем даже подискутировать о развитии творческого мировоззрения Михаила Афанасьевича. Но какая связь с твоим образованием?

– Большой писатель всегда мыслитель, а его книги – линзы, через которые сознание пытается рассмотреть что-то, еще никому не известное.

– Но почему ты выбрал именно философию, а не физику или медицину? Разве ученые не пытаются увидеть что-то новое?

– Философия – основа любых наук, без нее глобального развития не будет. Сначала в головах происходит некое абстрактное осознание новых непонятных процессов, и только потом, иногда через поколения, эти знания превращаются в самостоятельные науки, в полезные для человека вещи. Физика, биология, психология когда-то были частью философии. Она как элементарная частица, из которой состоит все остальное. Проникновение в эту бездну – большая дерзость для человеческого ума, и удается это только самым сильным, способным жертвовать своим собственным Я.

Часа через три автобус распахнул свои двери на автовокзале Загреба. Вдалеке виднелись рукотворные иглы костелов, которые никак не могли сшить редкие облака в большую тучу. Сильный верховой ветер легко разрывал белую пушистую влагу, намекая, что церковь – это еще не Бог.

– Давай обойдемся без путеводителей, – они уже шли в сторону исторического центра, и сумочка Николь покачивалась в такт ее шагам. – Все равно эта лишняя информация потом выветрится. Погуляем наугад?

– Погуляем.

Они бродили по извилистым улочкам, выясняли в интернете, чьи личности отлиты в бронзе, заглядывали в подворотни, чтобы подсмотреть, как живет город, которого не знают туристы. Пили кофе в маленькой кондитерской.

Михаил находился в том редком состоянии свободы, когда чувства к бывшей жене уже отболели, в отношениях с друзьями случилась пауза, работа перестала приносить удовольствие, но кое-какие деньги еще шуршали в карманах и светились цифрами на экране банкомата. Эта свобода, не успевшая переродиться в гнетущую, разрушительную пустоту, доставляла особенное удовольствие. А теперь она неожиданно наполнялась новыми радостями и главной из них была женщина, которая шагала рядом с ним.

На одном из перекрестков послышался цокот подков. Через несколько секунд из-за угла показалась коляска с открытым верхом, запряженная парой коричневых лошадей. На козлах правил кучер в фетровом котелке, а в коляске шесть миниатюрных японских туристов, прижавшись друг к другу, разглядывали старую Европу одинаковыми удивленными глазами.

– Вот о чем я мечтал! – Михаил стряхнул остатки философского настроения. – Скакать на карете!

– Прямо скакать?

– Да! Пойдем скорей! Найдем, где они пасутся! – он впервые взял ее за руку и увлек за собой.

– Ну, скакать, так скакать, – согласилась Николь.

– Какая ты послушная! Даже подозрительно.

– Это я прикидываюсь, – ее пальцы грелись в его ладони.

– Я даже не сомневаюсь.

Они свернули в ту сторону, откуда приехала коляска, и скоро вышли на шумную площадь. Старинные башенные часы должны были вот-вот отмерить очередной час, и перед ними собирались разноликие туристы, которые ждали, когда время заиграет мелодиями.

На краю площади перебирал копытами и шевелил хвостами гужевой транспорт. Была там и настоящая карета с каким-то вычурным вензелем на боку, но ее отвергли. В теплый солнечный день хотелось прокатиться без крыши.

Пока Михаил договаривался о цене, Николь потрогала фыркающую морду и отскочила, когда лошадь резко мотнула головой. Михаил открыл дверцу коляски и жестом пригласил Николь:

– Мадам!

Николь склонила голову, сделала три пружинистых шага на цыпочках, приняла предложенную руку и поставила ногу на ступеньку. Коляска качнулась, и свободной рукой Михаил легонько поддержал девушку за шорты: двумя пальцами взялся сзади за центральную штрипку и тихонько потянул вверх.

Николь почувствовала это необычное прикосновение, но не успела придумать, как на него среагировать. А Михаил уже сидел напротив нее и показывал на духовой оркестр, который выстраивался на площади, поблескивая на солнце своими закрученными в кренделя инструментами.

Кучер дернул повод, лошади шевельнулись, и коляска, плавно покачиваясь, покатила по старинным улочкам. Неспешная поступь лошадей так точно соответствовала неторопливому ритму старого города, его звукам и запахам, что, казалось, сейчас за поворотом исчезнут фотоаппараты, телефоны, полиэтиленовые пакеты и потянет дымком костра, на котором сжигают очередную бесноватую ведьму.

Они проехали совсем близко от величественной темно-серой громады собора, со стен которого на прохожих смотрели злобные каменные горгульи.

– А почему на храмах такие ужасные дьявольские рожи? – Николь всматривалась в оскаленную пасть, украшавшую один из водостоков.

– Считается, что они отпугивают всякую нечисть от божьего дома, – вспомнил Михаил.

– Тебе не кажется странным, – спросила Николь, – что от церкви, то есть от Бога, бесов отгоняют сами же бесы? Он пользуется их услугами?

– Отношения Бога и Дьявола вообще не так просты, как может показаться на первый взгляд.

Коляска свернула направо и раздвинула идущую навстречу компанию молодых скандинавов. Заметив Николь, один из парней послал ей воздушный поцелуй, а когда девушка улыбнулась, на ходу вскочил на ступеньку коляски, нарушая все возможные равновесия. Как будто не замечая Михаила, он облокотился о борт и на английском стал приглашать Николь на ужин. Она спокойно улыбалась. Несколько секунд Михаил молча наблюдал за этой сценой, а потом быстро пересел на противоположный диван, оказавшись между Николь и наглым ухажером:

– Меня пригласи! – прошипел он по-английски, глядя в глаза скандинаву.

Парень ухмыльнулся, соскочил на мостовую и пошел догонять своих друзей, издалека наблюдавших, чем закончится выходка их приятеля.

– Какой оригинальный дом, – Михаил остался сидеть рядом с Николь и теперь смотрел на самое обыкновенное здание, выделявшееся среди остальных разве что большим кованым сапогом над вывеской обувного магазина.

– Неужели? – Николь радовалась удачной мести за шутку со своими шортами. – А мне кажется, соседний интереснее.

Они сидели совсем близко, касаясь друг друга бедрами.

– И вообще, мне тесно, могла бы подвинуться, – Михаил не смотрел на Николь.

– А кто сюда втиснулся? Тебе нужно, ты и двигайся!

Фыркая зашоренными мордами, лошади прошагали еще несколько кварталов и встали. Кучер приподнялся на козлах, пытаясь понять, что случилось.

– И здесь пробки? – Михаил выглянул из коляски. – Пойду посмотрю.

– Не боишься меня одну оставлять? – Николь чуть щурилась на солнце.

Он вышел из коляски и обернулся:

– Вот и проверим.

– Проверим что?

Но Михаил уже отошел.

Неожиданный затор вызвало редкое транспортное происшествие. У одной из колясок, в которой ехала молодая пара с двумя детьми, прямо на ходу отвалилось колесо. Скорость была ничтожной, никто не пострадал, но мальчик лет трех сильно испугался и теперь громко плакал, уткнувшись в плечо утешавшей его матери. Старшая сестренка, наоборот, очень гордилась участием в необычном приключении и гладила маленькой ладошкой валявшееся на дороге колесо. Вокруг собирались люди. И пока извозчики решали, что делать с охромевшим экипажем, туристы наслаждались ситуацией, которая лишний раз подчеркивала прелесть старого города.

Когда Михаил вернулся назад, Николь в коляске не было. Он оглянулся по сторонам: кругом только чужие, ненужные люди. Эмоции взяли в заложники мышцы лица и теперь безраздельно правили мимикой.

Николь стояла в глубине арки одного из домов и наблюдала за Мишей. Она не думала, что ее дурашливая выходка произведет такое сильное впечатление.

Михаил молча сидел на ступеньке коляски. Николь подошла к нему и положила руки на плечи.

– Не хочу возвращаться обратно – короткая маечка обнажила узкую полоску живота. – Я нашла интересное место.

Николь, как маленький ребенок, взяла Мишу за указательный палец левой руки:

– Вставай!

Они вернулись назад и остановились перед трехэтажным зданием из светлого камня, сдвинувшим на лоб край крыши. На фасаде висела табличка «Частный художественный музей». Сбоку к стене примыкал чей-то маленький сад, в котором инжир, апельсины и сливы, шелестя на ветру, дружелюбно гладили своей листвой стены соседних построек. На грядках между деревьями зрели помидоры, перцы и баклажаны, а в глубине сада виднелся дом.

– Любишь искусство? – Михаил взглянул на Николь.

– Мне нравится заходить в случайные музеи. Иногда там происходят неожиданные открытия.

Михаил потянул тяжелую деревянную дверь и впустил Николь в прохладный вестибюль. Широкая мраморная лестница с мощными перилами заканчивалась на втором этаже прямо у окошка кассы. Интеллигентного вида бабушка протянула морщинистую руку в металлический тоннель под толстым стеклом, взяла деньги и вернула два билета.

Висевший рядом с кассой информационный постер обещал почти всю историю мировой живописи – от коллекции схематичных рисунков на керамической посуде до современного искусства.

Они зашли в первый зал, быстро проскочили первобытную экспозицию и задержались в следующем у потемневших от времени портретов герцогинь и богатых негоциантов. В этот жаркий пляжный день посетителей в музее почти не было.

– Хорошо, что здесь мало людей, – шепнула Николь.

– Хорошо, – кивнул Михаил, – как в пустом храме. Когда людей в церкви много, мне кажется, что они разбавляют собой Бога.

– Ты ходишь в церковь?

– Иногда. Пойдем гулять в пейзажах Моне, – Михаил уже заглядывал в следующий зал, где висела живопись импрессионистов.

– Там есть Моне?! – удивилась Николь.

– И не один! Ты тоже его любишь?

– Это ты – «тоже»!

Они прожили в полотнах импрессионистов минут двадцать: слушали плеск воды, чувствовали запах гари из паровозной топки, ощущали трепетание знамен на ветру. Посетителей действительно было мало, но один из них, мужчина лет шестидесяти в темном пиджаке и яркой фиолетовой рубашке, почти всегда оказывался рядом с ними.

– Он за нами следит, – негромко сказала Николь.

Когда они переместились в последний зал, Николь опять встретилась взглядом с незнакомцем, но глаза на этот раз не отвела и пристально уставилась ему в лицо. Тот доброжелательно улыбнулся и спросил:

– Извините, вы говорите по-английски?

– Да, говорим, – Николь смотрела на него с вызовом.

– Мне показалось, вы заметили мое пристальное внимание. Не хочу, чтобы мой интерес был понят превратно.

– А интерес действительно существует? – уточнил Михаил.

– Да, но он не должен вас беспокоить. Я директор этого музея, и пользуясь своим преимуществом, – он почти оправдывался, – иногда выхожу в залы и наблюдаю за посетителями. Мне интересно видеть, как люди реагируют на разные картины. А коллекция у нас, может быть, и не самая выдающаяся, но вполне приличная. Откуда вы, если не секрет?

– Мы из России, – ответил Михаил.

– Точнее, мы оба русские, – улыбнулась Николь.

– Понятно. Русские тоже у нас бывают.

– И что же вы можете сказать о нашем восприятии? – спросила Николь.

– Вы очень интересная пара, – он задумался. – Вас связывает что-то большее, чем поверхностное знакомство или даже романтическое увлечение. Но, возможно, вы и сами этого еще не понимаете.

– Да? – Николь с любопытством посмотрела на музейщика и взяла Михаила под руку.

– А еще я думаю, – продолжил директор, – что вы тонко чувствуете искусство. Вы можете проникнуть глубже красок, композиции, внешнего смысла, если сама картина это позволяет. Таких людей не так уж много.

Директор выдохнул паузу и опять заговорил.

– Я давно пишу книгу об искусстве, о том, что оно для человечества, – он сделал шаг назад. – Представьте себе первого человека! Был такой, наверное, правда? Вот он открыл глаза и увидел себя на поляне. На ней какая-то трава, цветы. Все разные! В них копошатся муравьи, жуки, гусеницы. Порхают бабочки. А дальше большие деревья, лес. Горы на горизонте! Поцарапал палец и впервые почувствовал боль. Увидел свою кровь. Он пока и названий никаких не придумал, просто впитывает в себя открывшийся мир, в котором ему предстоит жить.

Сначала он все узнавал с помощью собственных органов чувств, – продолжал директор, – видел, слышал, трогал пальцами шершавую кору дерева и пушистый мех животного, вдыхал запахи меда и разлагающихся трупов. Потом мозг начал сопоставлять, анализировать, и оказалось, что все гораздо сложнее первых впечатлений. Он уже не всегда верил своему зрению и обонянию. Тогда человеческое сознание вытащило инструменты, с помощью которых удалось еще детальнее «пощупать» поляну вокруг. И выяснилось, что газ без цвета и запаха способен убить, плоская земля на самом деле круглая планета, а привычная лошадь, на которой пахали землю, состоит из клеток и атомов. Вы, наверное, спросите: а причем здесь искусство? – он потрогал ворот рубашки. – Искусство – такой же инструмент познания мира, как религия и наука. И если приглядеться, никаких противоречий между ними нет! Это только не очень умные люди пытаются противопоставить религию науке, науку искусству, искусство религии. Все это просто человеческий инструментарий, который позволяет увидеть новые грани мира.

Николь взглянула на Михаила, который внимательно слушал случайного собеседника. Мужчина говорил все эмоциональнее, но перебивать его не хотелось.

– И чем дальше человек продвигается от первого взгляда на мир, тем сложнее становятся его инструменты! Как увеличительное стекло через столетия превратилось в электронный микроскоп, так и первобытные рисунки достигли уровня импрессионистов – сложного, тончайшего инструмента, которым не все могут пользоваться, – директор вдруг спохватился. – Я, наверное, совсем заговорил вас? А мы ведь даже не познакомились! Простите меня, я, когда увлекаюсь, забываю обо всем! Меня зовут Дарио Броссар, – он достал из кармана и протянул им две прямоугольные картонки.

– А мы на отдыхе и визиток у нас нет, – улыбнулся Миша. – Николь, – он показал на свою спутницу, – и Михаил.

– Очень приятно, – кивнула Николь, – но вы, кажется, не договорили.

– Да! – директор обрадовался, что его опять готовы слушать. – В искусстве долгое время самым важным считалось разглядывать и запоминать. Похожесть на оригинал была целью и высшим критерием мастерства! Мастером был тот, кто кусочком угля повторил естественную позу животного, красками добился прозрачности морской волны, оживил на холсте цветы и облака.

– А в литературе точнее описал интерьер и одежду, – добавил Михаил.

– И сыграл на свирели мелодию, похожую на трель птицы, – улыбнулась Николь.

– Вот-вот! – подхватил Броссар. – Такие примеры есть в любом искусстве, просто живопись мне ближе. Но постепенно простого копирования визуального сходства стало не хватать, человеческое сознание догадалось, что все вокруг сложнее, чем внешняя оболочка. И тогда искусство стало меняться! Теперь оно, как скальпель хирурга или нейтринный телескоп, проникает в глубину, за поверхностный слой первых впечатлений. И открывает новую реальность, которая раньше казалась волшебством или пустыми фантазиями. Работы импрессионистов тоже инструмент, они, как магнитно-резонансный томограф, позволили сканировать и предъявить людям удивительную игру света.

– Такую «игру» часто называют «чистым искусством», то есть не имеющим никакого практического значения. А значит, бессмысленным, – по выражению лица Николь было заметно, что она провоцирует Дарио. – Многие умные люди искренне полагают, что искусство всегда должно преследовать какую-то конкретную цель, например, воспитывать патриотизм или звать на баррикады. Они уверены, если в картине, песне или романе нет призыва или назидания, то это всего лишь пустая игрушка.

Дарио грустно улыбнулся:

– Это глубочайшее заблуждение. Великие произведения меняют сознание людей. А что может быть важнее? Человек не всегда осознает, что искусство запускает в голове цепную реакцию всевозможных ассоциаций и противоречий, которые приводят к нестандартному мышлению. Но именно этот разрыв привычных шаблонов перемешивает уже известные ингредиенты и приводит к важнейшим открытиям в совершенно разных сферах, с живописью, музыкой или литературой на первый взгляд никак не связанных.

Без искусства мы не узнали бы, что такое электричество и магнитные поля, гравитация и гамма-излучение. Познание мира в принципе невозможно только в каком-то одном направлении – живописи, биологии или химии. Оно может происходить только в гармонии. Если бы Леонардо не создал Джоконду, не появился бы и мобильный телефон. Леонардо, кстати, это прекрасно понимал. Он был разносторонним открывателем, что и не каждому гению дано.

– Открывателем? – переспросила Николь.

– Конечно! – ответил Броссар. – Мы открываем только то, что уже создано до нас, и пытаемся приспособить эти знания для своей пользы. В этом смысле гениальный писатель или физик ничем не отличаются от смелого мореплавателя, который первым добрался до неизвестного архипелага. Комплимент это человеку или насмешка над ним – не знаю, – он пожал плечами. – Человечество вообще не способно создать ничего принципиально нового в окружающем нас мире, во Вселенной. И в этом наше главное отличие от Бога. От другого разума, который у нас часто называют Богом.

Сейчас мы стоим на пороге того, чтобы выращивать из стволовых клеток новые человеческие органы, например, сердце. Грандиозное событие – живое сердце вырастить из ничего! А разве из ничего? Мы просто открыли новые свойства клеток, из которых сами состоим, и теперь пытаемся повторить то, что давно бьется под нашими ребрами. Человек – не создатель. Именно поэтому человечество никогда не сможет избавиться от ощущения присутствия Бога в своей жизни, даже если не будет ходить в храмы.

Броссар замолчал и будто выдохся. Он провел рукой по лицу и сделал несколько шагов к окну. Оперся ладонями о прохладный мраморный подоконник и секунд десять смотрел во внутренний дворик.

Они молча ждали, когда директор придет в себя. Михаил рассматривал уродливые изображения, висевшие в последнем зале музея: кривые бессмысленные линии, похожие на кляксы цветовые пятна, человеческие фигуры в неестественных позах.

Директор обернулся, его лицо снова стало живым. Он проследил за взглядом Михаила:

– Вы удивляетесь, что делают эти работы в нашем музее? – спросил он.

– Вы угадали, – кивнул Михаил, – сложно поверить, что вокруг нас находится тончайший инструмент познания мира.

– А в это и не стоит верить.

– Тогда зачем?

Броссар присел на подоконник, качнул повисшей в пустоте правой ногой.

– Это предостережение для тех, кто понимает. Человечество способно не только приобретать, но и терять. Накопилось немало фактов об утраченных знаниях и технологиях, до которых современная цивилизация не может дотянуться. И я уверен, что каждому периоду общечеловеческого склероза предшествует деградация искусства.

Дверь с табличкой «Выход» внезапно распахнулась и на пороге показалась взволнованная женщина.

– Господин Броссар! – почти крикнула она. – Ее привезли!

– Уже?! – Броссар соскочил с подоконника.

– Да! Она ждет в вашем кабинете!

Директор неожиданно обнял женщину и сделал шаг к выходу. Потом остановился и обернулся:

– Простите меня! Чуть вас не бросил! – честно признался он. – У нас прекрасная новость! Привезли пейзаж Сислея, который оказался подлинным! Власта, – директор обратился к женщине, – передайте, я сейчас приду.

Женщина молча кивнула и вышла из зала, а Броссар вернулся к своим посетителям:

– Запутал вас, понимаю. Сейчас все расскажу! Три месяца назад один состоятельный человек, голландец, решил передать в дар музею пейзаж Альфреда Сислея. Человек этот никогда не был в нашем городе, но его девушка, его любовь, была родом отсюда. Полгода назад она погибла, и тогда он впервые приехал сюда, захотел увидеть, где она жила в детстве, где училась, по каким улицам ходила. И решил подарить нам ее любимую картину. Он сказал, что эта работа должна жить здесь. Мы согласились, конечно.

Но картина эта досталась ему как-то по случаю, и он откровенно предупредил, что не уверен в ее подлинности. Ему даже намекали на возможность подделки, но для него было важнее, что картина нравится его женщине, и чтобы ее не разочаровать, никаких экспертиз не проводилось. Но обманывать нас он не желал. Тогда мы сами, на его же деньги, заказали экспертизу у серьезных специалистов во Франции. И вот картина вернулась к нам. Она подлинная! Конечно, нам уже звонили и обрадовали, но саму работу привезли именно сейчас. Я очень счастлив! И не только потому, что это кисть Сислея. Я радуюсь за эту погибшую девушку, – Броссар помолчал. – А хотите взглянуть на картину?

Михаил и Николь переглянулись:

– А с удовольствием! – ответила Николь.

– Тогда пойдемте.

Они вышли из зала, спустились по лестнице, пересекли двор и оказались в служебной части музея. Интерьеры здесь были попроще, помещения поменьше. Директор толкнул дверь своего кабинета. Навстречу ему поднялся большой, заплывший жирком человек в очках.

– Как я рад, Кристоф! – сказал Дарио.

Толстяк заулыбался, потряс протянутую ему руку. Поздоровался с Михаилом и Николь, которых директор представил как своих русских гостей.

– Возвращаю ваше сокровище! – Кристоф показал на картину без рамы, которая стояла на мольберте в углу кабинета.

Николь показалось, что из старого дома сейчас кто-то выйдет, Михаил услышал шорох падающих осенних листьев.

– Потрясающе, – негромко произнес Броссар, – кажется, так просто все. А в кабинете запахло рекой. Сумасшедшая энергетика!

Некоторое время они молча всматривались в картину. Потом директор повернулся к своей сотруднице.

– Принимайте на хранение, Власта. Оформим все документы и разместим в экспозиции.

– Хорошо, – сказала Власта, аккуратно взяла картину руками в белых перчатках и вышла из кабинета.

– Спасибо, Кристоф. Вы устроили нам настоящий праздник!

– Всегда приятно, когда находишь подлинник, – Кристоф поправил очки. – Сразу чувствуешь и себя сопричастным великому.

– А знаете что, – директор посмотрел на часы, – мы должны отметить это событие! Я живу в соседнем доме и приглашаю вас на обед. У меня припрятана пара бутылок отличного вина, а моя дочь изумительно готовит!

– Это в вашем саду наливаются помидоры и баклажаны? – спросил Михаил.

– В моем, – кивнул директор. – И я обещаю сорвать для вас самый спелый томат!

– В такую жару лучше прохладного белого вина, – Кристоф достал платок и вытирал им вспотевшее лицо.

– Вино обещаю на выбор: белое, красное. Какое захотите! Ну, не отказывайте старику, – Дарио разглядел сомнение на лице Михаила.

– Не откажем? – Николь улыбнулась и посмотрела на Мишу.

– Я даже не знаю…

– Бросьте, – Дарио дружелюбно коснулся его локтя. – Это приглашение абсолютно искреннее.

Директор провел их через служебные помещения и, открыв неприметную дверь, вывел прямо в сад. Это был маленький микромир среди каменных городских построек. Мощеная плиткой дорожка вела к дому, петляя мимо деревьев и кустов.

– Как здорово! – не удержался Михаил. – Многие бы вам позавидовали!

– Почему? – удивился Дарио.

– От работы вас отделяет только собственный сад. В мегаполисе считается роскошью добираться до офиса не больше часа.

– Час?! Я бы бросил такую работу! – рассмеялся Броссар и распахнул дверь в дом. – Прошу! Нет, стойте! – Дарио хлопнул себя по ноге. – Я же обещал вам помидор!

Он вернулся, выбрал крупный темно-красный овощ и вручил его Михаилу:

– Он ваш! А теперь пойдемте наверх, – и Броссар первым стал подниматься по лестнице.

Почти половину верхнего этажа занимала открытая терраса, которую прикрывал от солнца и дождя раздвижной тканевый тент. Здесь стоял большой прямоугольный стол, несколько плетеных кресел, два шезлонга, буфет с посудой и велосипедный тренажер. Замечтавшись, на нем можно было бесконечно гнать куда-то по крышам старого города, вид на которые открывался из этого домашнего кафе. Расставленные повсюду большие растения в простых глиняных горшках как будто продлевали сад. Другая часть этажа совмещала кухню и зимнюю столовую, где семья собиралась в самые холодные дни.

Ухоженная женщина лет сорока расставляла на столе тарелки. Услышав шум, она обернулась.

– Это моя Драгана, – Броссар с нежностью посмотрел на дочь. – На ней держится все наше хозяйство.

Они познакомились.

– Драгана, доставай еще тарелки, – сказал Дарио, – будем отмечать пополнение нашей коллекции. Кристоф привез Сислея!

– Правда?! – Драгана, видимо, была в курсе всех музейных событий.

– Да, но мы оставили картину в музее. Завтра полюбуешься!

– Извините, что мы явились так неожиданно и с пустыми руками, – произнес Михаил.

– Если Николь поможет накрыть на стол, – заулыбалась Драгана, – ваша совесть будет чиста.

– Я с радостью! – согласилась Николь. – Нужно только руки помыть.

– Пойдем, я все покажу, – хозяйка увлекла Николь вглубь кухни.

– Мне кажется, наши женщины уже нашли общий язык, – Дарио потер руки, – а мы вполне можем позволить себе немного вина. Что скажете?

– И с удовольствием позволим! – оживился Кристоф.

– Располагайтесь, – Броссар показал на кресла, – я сейчас все устрою.

Михаил придвинул к столу плетеное кресло, в соседнее втиснул свое тело Кристоф.

– Дарио сказал, что вы русские, – он поправил рубашку на внушительном животе, –это правда?

– Правда, – кивнул Михаил, – я из Москвы.

– А ваша девушка?

– Она тоже родилась в Москве, – Михаил не стал уточнять статус Николь, – но потом вместе с родителями переехала во Францию.

– Как интересно! А где она живет?

– В Париже.

– Мы с ней ходим по одним улицам! И, наверное, могли даже встречаться! – обрадовался Кристоф. – Последние десятилетия люди так активно перемещаются. Меняют города и страны. Когда в середине прошлого века отец Дарио влюбился в балканскую девушку и переехал сюда жить, это было странно. Сейчас обычное дело! Но такое большое движение может подтолкнуть непредсказуемые перемены, – он вздохнул. – А кем вы работаете?

– Сейчас я работаю в музее.

– В музее?! – удивился Кристоф.

Броссар принес бутылку белого вина и три бокала.

– Дарио! – воскликнул Кристоф. – Твой русский гость, оказывается, тоже работает в музее!

– Так мы с вами коллеги? – Броссар посмотрел на Михаила.

– Я не профессиональный музейщик. Эта работа, скорее, случайность в моей жизни.

– Неожиданные события часто складываются в закономерности, – Дарио ввинчивал штопор в винную пробку. – А что за музей?

– Литературный. Музей-квартира одного русского писателя.

– Достоевского? – спросил Кристоф.

– Нет, Булгакова. Он прославился своим мистическим романом.

Дарио вытянул пробку и разливал вино:

– И все-таки не могли вы устроиться на работу в музей совершенно случайно. Какое у вас образование?

– Я окончил философский факультет.

– Дарио! – Кристоф заскрипел плетеным креслом. – В наших спорах неожиданно появился арбитр!

– Не думаю, что я могу судить чьи-то мысли.

– Не скромничайте, – Кристоф перебил Михаила. – Мы с Дарио любим поспорить, скрестить языки! И для баланса мнений третий собеседник нам часто просто необходим.

Дарио поднял бокал:

– Давайте выпьем за Сислея! За его гений.

Михаил попробовал вино: оно было превосходным. Кристоф поставил на стол пустой бокал:

– А кого считать гением? Вот Ротшильд, он гений? Как вы думаете? – Кристоф повернулся к Михаилу.

– Какой из них?

– Неважно. Пусть самый богатый.

– Для тех, кто считает богатство и влияние гениальностью, наверное, да.

– Каждый из нас в душе стремится к влиянию и богатству! И если Ротшильд или кто-то другой в этом преуспел, разве он не гений?

– По-вашему, гений тот, кто достигает наибольшего успеха? – уточнил Дарио.

– А есть другие критерии?

– У гения как минимум должен быть творческий любознательный ум.

– Ну знаете! – усмехнулся Кристоф. – Человек, не обладающий фантазией, миллиардов не заработает! Я же не говорю о лавочнике, который торгует сельдереем.

Возле стола появились Драгана и Николь. Одна держала в руках блюдо с сырами, а другая – большую тарелку, на которой лежали разрезанные тела апельсинов, яблок и персиков.

– Мы тоже хотим вина, – сказала Драгана, ставя на стол сырное ассорти.

– Конечно, – Дарио встал. – А Горан придет?

– Обещал минут через двадцать, – ответила Драгана, – мы как раз успеем завершить наш аперитив.

Николь села рядом с Михаилом и стащила с тарелки дольку апельсина. Дарио принес два бокала и вторую бутылку:

– Я чувствую, что одной нам не хватит. А Горан – это мой внук.

– И мой сын, – улыбнулась Драгана.

– Да, и ее сын. Не без этого, – подтвердил Дарио. – Молодой бездельник.

– Папа, ну зачем ты? – нахмурилась Драгана. – Расскажите лучше, что вы тут обсуждали.

– Мы говорили о гениях, – сказал Кристоф. – Дарио считает, что богатый человек гением быть не может.

– Не передергивайте, коллега, – возразил Броссар, – я сказал только, что большие деньги не являются критерием гениальности. А это не одно и то же!

– Ладно, оставим деньги, – Кристоф шумно выдохнул. – А полководец, по-вашему, может быть, гениальным? Наполеон, например. Он не художник, не поэт, и не ученый, но даже многие враги считали Бонапарта гением.

– Победы в больших сражениях, – ответил Дарио, – это, прежде всего, психология. А высшая психология, как и высшая математика, тоже инструмент познания мира. Поэтому полководец, конечно, может быть гениальным.

– Дарио, – Николь только пригубила вино, – а вы не слишком строги?

– Я просто не терплю, когда гениальность приписывают обыкновенным бытовым событиям. Нельзя испечь гениальный торт, сшить гениальный костюм, забить в ворота гениальный мяч. Гений только тот, кто открывает законы, управляющие Вселенной. А значит, и нами. Люди, сконструировавшие электрический чайник, фен или стиральную машину, обычные ремесленники, исполнители чужой гениальности. Они только нанизали бусы своих изделий на гениальное открытие электричества. Я иногда думаю, что гении – это одно из доказательств существования Бога, потому что они открывают людям его тайны.

– Но при жизни они часто никому не нужны, – негромко произнес Михаил.

– Конечно, – подхватил Дарио, – как же принять то, что еще никому непонятно! Но зато потом, когда новая реальность доходит и до остальных, миллионы людей начинают зарабатывать славу и деньги на чужих мыслях. Музыканты исполняют Моцарта, им рукоплещут мировые столицы! Они богаты и знамениты! И общество считает их гениями. А Моцарт давно умер в нищете, и даже могила его затерялась.

– Гениальность замешана на печали, – сказал Михаил. – Великие люди, которые видят дальше нас, хорошо понимают, что любое их открытие, в сущности, только божественная улыбка. Даже если оно перевернет человеческую цивилизацию, то все равно не сможет изменить мироздание. Поэтому и подлинные произведения искусства всегда с привкусом грусти.

– Господи, как у вас все трагично! – воскликнул Кристоф. – Бедные гении! И все-таки главное открытие в жизни мужчины – это женщины! Давайте за них выпьем!

За столом засмеялись. Драгана назвала Кристофа изысканным ловеласом, и тот покраснел от удовольствия. Дарио подлил всем вина.

– А мне обидно за исполнителей, – Николь поставила свой бокал на стол. – Они первыми прикасаются к замыслу гениев, хранят и развивают их наследие. Музыку Моцарта быстро забудут, если не будет музыкантов. Я бы назвала этих людей хранителями.

Николь поджала нижнюю губу и замолчала.

– Справедливо! – поддержал Кристоф. – На одних гениях далеко не уедешь! Они то впадают в депрессию, то спиваются, то помирают! А жизнь должна продолжаться!

– Я не думал никого обижать, – Дарио посмотрел на Николь, – я только хотел подчеркнуть разницу.

– Привет! – на террасе появился молодой темноволосый парень лет двадцати. В руках он держал яркий мотоциклетный шлем.

– А вот и наш Горан! – Драгана поднялась навстречу сыну.

– Здравствуй, мам, – Горан подставил под поцелуй матери свою загорелую щеку, которая была частью красивого, сильного лица с подвижными карими глазами. Они быстро скользнули по незнакомым гостям и задержались на Николь.

Горан кинул шлем в шезлонг, подошел к столу. Поздоровался, подтащил еще одно кресло и сел напротив Николь.

– Вина выпьешь? – спросил его Дарио.

– Нет, мне еще по городу колесить, – ответил Горан, – я бы поел чего-нибудь.

– Мы сейчас накроем, – Драгана посмотрела на Николь.

– Я помогу, – Николь поднялась, и Горан проводил ее на кухню бесцеремонным взглядом.

Михаил взял с тарелки кусочек сыра и вдруг почувствовал, что с приходом этого парня сложившаяся атмосфера стала менять свою внутреннюю структуру.

– Ваша теория про гениев любопытна, – Кристоф продолжил прерванный разговор. – Но не думаю, что она станет очень популярна.

– Да и пусть, – ответил Дарио, – я же не эстрадный исполнитель. Популярным может быть только то, что понятно большинству. А значит, весьма, примитивно.

Броссар взял бутылку и взглядом поинтересовался у Кристофа, налить ли ему еще вина. Тот одобрительно кивнул.

– Дед современное искусство не воспринимает, – сказал Горан, – он живет только прошлым…

– Не говори ерунду! – Броссар оборвал своего внука. – Искусство вообще не может быть современным или несовременным. Оно или искусство, или нет! Я никогда не считал, что все написанное для скрипки гениально, а для электрогитары, выражаясь твоим сленгом, отстой. И рояль когда-то был новаторским инструментом, не в этом дело. Я просто не хочу, чтобы пустые бездари считались гениями!

– А давайте уже обедать! – Драгана вернулась с блюдом жареного мяса.

Николь принесла два салата.

– Давно пора, – буркнул Горан и отвернулся в сторону сада.

– Папа, тебе что положить? – было заметно, что Драгана хочет побыстрее сменить тему.

Теперь она раскладывала на тарелки куски горячего мяса, предлагала салаты, рассказывала, какие приправы добавляет к овощам, чтобы придать им необычный пикантный вкус. Ее вмешательство предотвратило конфликт и одновременно раскрошило разговор на мелкие простые темы. Кристоф и Николь обсуждали любимые места в Париже, Михаил делился впечатлениями от Хорватии, где отдыхал впервые. Дед и внук в беседе почти не участвовали.

После чая с домашним вишневым пирогом Кристоф и Горан отошли покурить на край террасы. Драгана, убедившись, что отец и сын оказались в разных углах интеллектуального ринга, захватила пустые тарелки и ушла на кухню.

Михаил наклонился к Николь и шепнул:

– Кажется, нам пора.

– Пора, – согласилась Николь. – Сейчас помогу убрать со стола и пойдем.

Дарио и Михаил остались вдвоем. Броссар о чем-то задумался и, казалось, не замечал, что происходит вокруг. Он вертел в руке штопор, иногда трогая пальцем его острое жало. Михаил прислушался к разговору курильщиков.

– Дед ищет божественность в любой ерунде, – говорил Горан. – Он еще в детстве заставлял меня играть в угадайку: а на что похоже колесо, а кого напоминает вертолет? Как будто сам по себе человек совершенно ничего не значит!

– Да, – соглашался Кристоф, – твой дедушка слишком категоричен.

Горан обернулся и заметил, что дед вертит штопор.

– Для него и обыкновенный штопор, наверное, тоже подсказан человечеству свыше, – парень презрительно усмехнулся, – а я привык сам решать проблемы и добиваться результатов.

Михаил заметил, как Дарио потянулся к фикусу, который рос в горшке рядом со столом, сорвал с него молодой побег вьюнка и, грустно улыбнувшись, положил его рядом со штопором.

Они стояли на смотровой площадке и наблюдали, как сумерки заполняют старый город. Темнота медленно выползала из переулков и подворотен, поднималась вверх, прятала первые этажи домов. Кое-где уже зажигались фонари, которые только подчеркивали могущество приближающейся ночи.

После обеда у Броссара Михаил и Николь пару часов гуляли по городу, а теперь поднялись сюда и пытались угадывать уже знакомые кварталы.

– Вон там мы сели в коляску! – Николь показывала на крохотный пятачок, свободный от построек. – А правее, за храмом, музей Дарио.

– Нет, – Михаил качал головой, – музей не там!

– Я помню, рядом был костел!

– Был, но другой! Видишь, чуть дальше, с черепичной крышей?

– Почему с черепичной-то?! – спорила Николь.

– Не знаю, такой построили!

– Ты издеваешься?!

Ему ужасно хотелось притянуть Николь к себе, почувствовать ее тело, дыхание, запахи. Она была совсем рядом, азартная и обворожительная.

– Мой собор к музею ближе! – не сдавалась Николь. – Можем вернуться, и я тебе докажу!

– А в это время уйдет последний автобус.

– Ну и пусть!

Проверять они не пошли, но на последний рейс все равно опоздали. И даже с пересадкой на побережье было уже не добраться. Михаил отошел от кассы:

– Ближайший автобус только утром.

– И что мы теперь будем делать? – ей было любопытно, как Михаил будет выкручиваться.