Читать онлайн Сто причин поверить

Детективы Галины Романовой. Метод Женщины

© Романова Г.В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

После ужина, который прошел в привычном молчании, Гриша сразу пошел на балкон. Выражение лица обычное, отсутствующее. Не лицо – маска. Симпатичная, к слову, маска. Высокая линия скул, четко очерченный рот, нос правильной формы, голубые глаза, густые русые волосы, зачесанные назад.

Вот никогда она не умела описывать его внешность. Сколько раз подруги просили – ничего не выходило.

– Обычный какой-то он у тебя получается, – удивлялась Томочка Гарцева. – Таких миллионы.

– Ну да, обычный славянин, если верить твоим словам, – пожимала плечами вторая ее подруга Настя Уварова.

Ту вообще сложно было удивить. Тем более внешностью. Настя служила в полиции и всем на свете человеческим достоинствам предпочитала порядочность. И не важно было, мужчина это или женщина, блондин или брюнет, страшно красивый или жутко уродливый.

– Главное, чтобы человек был хороший, – не уставала она повторять.

Саша с ней не соглашалась, но не спорила. Это было бесполезно. Настя всегда приводила массу аргументов, доказывающих, что внешность в человеке, а тем более в мужчине, не главное.

Саша считала иначе.

«Если уж суждено терпеть рядом с собой человека, – размышляла она, – то хотя бы ради красоты. Пусть он будет надменным, молчаливым, несговорчивым, капризным, но красивым».

А вот описать достойно красоту своего Гриши у нее так и не получалось…

Она поднялась из-за стола с грязной посудой и остатками ужина, подошла к раздвижной балконной двери.

Балкон был небольшим: в длину два метра, в ширину метр. Без крыши – это же балкон. И в дождь Гриша усаживался там под зонтом. Чугунные витые перила, сквозь которые было бы видно его коленки с улицы, Саша с ранней весны завешивала кашпо с вьющимися растениями. Они буйно цвели, затягивая балконную решетку. И Грише это нравилось. Он иногда даже пытался расспрашивать ее о происхождении той или иной лианы, но интерес его угасал где-то в самом начале ее рассказа. То ли он терял нить повествования, то ли она была никудышной рассказчицей. Но вопросы о цветах у него периодически возникали.

Не помнил. Ничего не помнил из того, что она ему говорила…

Штора была отодвинута, дверь открыта, и она прекрасно видела Гришу. Он сидел в излюбленной позе в широком плетеном кресле с высокой спинкой. Под задом и спиной у Гриши располагались пухлые подушки, сшитые на заказ специально под размер кресла. Ноги он обычно вытягивал и укладывал пятками на низкую мягкую скамеечку. Он не торчал в соцсетях в такие минуты. Не читал ничего. Он держал в руках газету, которой просто обмахивался то от жары, то от мух или комаров. Глаза его всегда бывали полуприкрыты.

– Как ты можешь так что-то видеть? – как-то поинтересовалась Саша, когда он ей рассказал о каком-то забавном случае на улице.

– Наблюдать жизнь необязательно во все глаза, можно и прищурившись, – ответил он, томно улыбнувшись.

Вообще-то, Саша иногда, втайне ото всех, считала Гришу немного жеманным. Он очень много времени уделял своей внешности. Часто крутился перед зеркалом, тщательно выбирал наряды в магазине. Он проводил в примерочных куда больше времени, нежели Саша. Но она и жеманство ему с легкостью прощала, потому что Гриша был летчиком. А это так…

– Более мужественной профессии я не представляю! – выдала она подругам на последней их встрече в парке. – Я просто летать боюсь как пассажир. А тут управлять самолетом! Это какие силы надо иметь и храбрость!

– Согласна, – тут же кивнула Томочка, выгуливая свои новые туфли с таким достоинством, что старый асфальт их любимого парка наверняка мучился стыдом. – Надо иметь силу, опыт, ум. Храбрость, в конце концов.

– Летчики сейчас самолетами не управляют, – неприятным голосом вставила Настя. – Теперь это делает за них электроника. На ручное управление им просто не позволяют переходить. Только в самых экстренных случаях.

– Но он ведь может случиться – этот самый экстренный случай, – покраснев, потому что обиделась за Гришу, возразила Саша. – И что тогда?

– Что? – Настя смотрела на нее холодными синими глазами.

– Авиакатастрофа! – выдохнула Саша. И добавила: – Тьфу-тьфу-тьфу!

– Они и случаются, если летчик так себе, – подергала Настя худыми плечами. – Редко какой… А, ладно, забей. Идем лучше кофе пить.

Кофе Настя употребляла вместо чая, воды, молока, да и вместо еды, кажется, тоже. Саша кофе пила, но без такого удовольствия, как подруга. Могла спокойно прожить день-два и на чае с молоком. Тома пила кофе раз в неделю. Предпочитала зеленый чай.

Они в тот день зашли в кофейню, просидели там полтора часа. Болтали обо всем и ни о чем. Разговор к ее Грише больше не возвращался, и Саша чувствовала странную досаду. Казалось, что девочкам ее отношения совершенно не интересны. Они считают ее Гришу кем-то неавторитетным. Они либо подвергают ее восторги в его адрес сомнениям, либо пропускают их мимо ушей.

Вернувшись домой, Саша поняла, что обиделась. И, дожидаясь Гришу из очередного рейса, решила, что встречи с подругами надо дозировать. Разумно дозировать…

Сейчас, с замиранием сердца наблюдая за своим любимым, Саша поняла, что приняла тогда правильное решение. Без них она может, без него нет.

– Ты все там? – не поворачивая головы, спросил Гриша.

– Ты о чем?

Саша подошла со спины и, упираясь подбородком в высокую спинку плетеного кресла, положила ладони на плечи любимого.

– Убрала посуду, вымыла?

– Нет еще.

– Поторопись. Скоро я захочу свой чай.

Чай Гриша пил на балконе почти каждый вечер. Даже в мороз и снегопад. Правильнее: особенно в мороз и снегопад. Он находил в этом особую прелесть – мерзнуть от погоды и согреваться чаем. Так он говорил.

Саша его чудачеств не понимала. Предпочитала пить чай в теплой кухне на удобном мягком стуле, перед телевизором.

– Будет тебе твой чай, – пообещала она и ушла.

Он даже не заметил ее ладоней, которые она сначала положила на его плечи, а потом убрала. Такое бывало нередко. Он, случалось, ее не замечал. Поначалу она обижалась. Потом привыкла. У человека такой напряженный график. Он так много и опасно работает. И тут она со своими капризами. Может, ей только кажется, что он не замечает. Вполне возможно, что Гриша просто не любитель пылить эмоциями.

Главное, они вместе. Главное, она не одна.

Одиночество Саша ненавидела. И, расставшись со своим бывшим парнем, с которым прожила вместе пять лет, дала себе клятву, что одна не будет ни за что.

– То есть горький опыт тебя не учит? – удивилась тогда Настя.

– Нет. Не учит.

– И ты готова к новым отношениям прямо так вот, сломя голову?

– Да. Готова. – Саша тогда еле сдерживала слезы. И без конца задирала подбородок повыше, чтобы не завыть. – Я не стану, как ты, шарахаться от каждого мужика только потому, что он может оказаться очередным мерзавцем. И не буду, как Томочка, ждать партию повыгоднее. Я просто хочу жить. С кем-то.

– Хоть с кем-то, – поправила ее Настя, скорбно сжимая губы. – А как же «лучше быть одной, чем вместе с кем попало»?

Они поспорили, Тамара их уговаривала, разошлись сердитыми. Разговору тому было два года. И почти два года она с Гришей. И ни разу не пожалела, что не послушала Настю. Та настаивала, что нужно присмотреться, понаблюдать, познакомиться с его родителями. И прочую дребедень советовала, которая ну ни черта не страховала от ошибок. Потому что со своим бывшим Саша прожила пять лет! А до этого три года присматривалась, наблюдала, знакомилась с его родней. Спасло ее это от разочарования? Нет!..

Она быстро убрала со стола остатки ужина, вымыла посуду, заварила Гришин любимый чай. И вышла к нему на балкон с его красивой дорогой чашкой – ее подарком к какому-то из праздников.

– Спасибо, – поблагодарил он и забрал из ее рук чашку, не меняя позы. – Ты пропустила удивительный концерт.

– Опять они? – кивнула Саша в сторону дома напротив.

– Они. – Гриша сделал осторожный глоток, зажмурился от удовольствия и пробормотал: – Спасибо.

Саша засияла. Он ее не всегда благодарил. А тут за минуту дважды. Удивительные дела. Ее Гриша меняется в лучшую сторону? И перестает воспринимать ее заботу как должное? Явный прогресс. Могла бы – похвалилась бы девочкам.

Но она не могла. Настя сразу начнет изумляться, таращить на нее глаза и говорить, что она дура, раз допускает подобное. Томочка не была бы так категорична, но добавила бы что-нибудь про элементарную вежливость.

Нет, не станет она хвастаться. Она будет радоваться переменам одна.

– Так что там сегодня?

Саша встала с правой стороны от Гриши, готовая схватить его пустую чашку.

– Таня Витю матом кроет, блины с творогом жуя, – ответил Гриша.

– Почему блины? Почему обязательно с творогом?

– Потому что я видел, как она два часа назад покупала творог в нашем супермаркете. И муку для блинов, – отозвался Гриша меланхолично. – И сделал вывод, что на ужин у скандалистов непременно будут блины с творогом. К слову, я их тоже люблю.

Он повернул к ней лицо. Взгляд, хотя и полуприкрытый веками, сочился требовательностью.

– Приготовлю, раз ты любишь, – неуверенно отозвалась Саша.

Она понятия не имела, как готовить блины, да еще с творогом! И часто, когда Гриша бывал в рейсе, заказывала еду в ресторане, выдавая ее за свою стряпню. Ладно, блины так блины. Найдет приличную точку, где их отлично и недорого готовят.

– Так в чем предмет скандала Тани и Вити? – постаралась она увести его от темы блинов.

Не дай бог запросит именно сейчас. Что она станет делать? Звонить в ресторан при нем? Организовывать доставку?

– Все старо как мир, – меланхолично отозвался Гриша, запивая каждое слово чаем. – Он изменяет и врет. Она ревнует и орет.

– Ух ты! Ты это прямо понял из их скандала?

– А чего там непонятного? Таня орала, что видела его с какой-то девкой с ребенком. Он орал в ответ, что никакой девки не было, а Таня – истеричка и сумасшедшая.

– Так громко орали, что ты расслышал? – усомнилась Саша.

Балкон Тани и Вити из дома напротив хоть и располагался недалеко, но все же не до такой степени, чтобы расслышать все до слова. А шум проспекта? Как сквозь монотонное рычание автомобильных двигателей услышать то, о чем говорит Гриша?

Он сочиняет? Или привирает для красного словца? Саша почувствовала себя неуютно. Уличать любимого в чем-то было против ее правил. Это скорее в духе Насти – сомневаться, подозревать. Сашины отношения всегда строились на доверии. И в первом случае, забыть бы его поскорее. И сейчас.

И через минуту она убедилась в том, что правильно думает, правильно живет и правильно принимает решения.

– Ты сука! – донеслось до нее отчетливо из распахнутой балконной двери Тани и Вити.

Вообще-то, они с Гришей не знали, как зовут эту скандальную семейную пару. Они сами дали им эти имена, став свидетелями самого первого их скандала год назад. Тогда они еще орали потише, и разобрать слов не было никакой возможности.

– Ты ненормальная ревнивая сука! – продолжил орать Витя в открытую балконную дверь. – У меня никого нет! И не было!

Саша это так отчетливо слышала, что снова устыдилась, что заподозрила Гришу в сочинительстве.

– Я видела тебя с ней, сволочь! Видела! У вас общий ребенок! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

После каждого «ненавижу» слышался звон разбитой посуды. Скандал набирал обороты.

Постояв справа от Гриши еще минут пять и послушав чужой скандальный ор, Саша повернулась, чтобы уйти.

– Да-а, такими темпами они поубивают друг друга, – произнес Гриша все тем же ровным, ничего не выражающим голосом. – Может, заявить на них?

– На каком основании? – удивленно моргнула Саша. – У них есть соседи, родственники. Пусть они беспокоятся. Мы с тобой сторонние наблюдатели. Любопытные!

Впервые за вечер Гриша широко распахнул глаза, уставившись на нее. Молчал минуты две, рассматривая ее, как будто видел впервые. Потом согласно кивнул и произнес:

– Да. Видимо, ты права. Мы просто за ними подсматриваем. И это неприлично.

Саша могла бы возразить и сказать, что ей лично наблюдать за Таней и Витей было некогда. Она то со стола убирает, то посуду моет, то чай готовит. Случайно несколько раз становилась очевидцем, и только. Она точно не подсматривала!

Но вслух она сказала совсем не это.

– Да, ты прав, – было ее ответом.

– Знаешь, Саша… – в который раз за вечер удивил ее Гриша, снова ее остановив. – Я очень счастлив, что ты у меня такая.

– Какая?

Ей стало интересно. За два года, что они были вместе, он ни разу не оценил ее.

– Молчаливая. Серьезная. Неистеричная, – перечислил он совсем не то, что она ждала. – Забери чашку, дорогая.

Глава 2

Будильник должен был прозвонить десять минут назад, но почему-то промолчал. Хорошо она вовремя глаза открыла и на время посмотрела.

– Твою мать! – выругалась негромко, скидывая с себя потную простыню. – Какого черта, Долдон?

Долдоном она называла будильник – старый, механический, с двумя блестящими крышками сверху, которые при сигнале дребезжали так, что мозги закипали.

Вообще-то, Долдоном изначально был ее дед – хозяин этого будильника. Беспутный, одинокий, периодически проваливающийся в запой. Настино сиротство свалилось на него неподъемной ношей, и, едва забрав ее к себе из детского дома, где она прожила почти полгода, он так сильно запил, что девочка, проголодав неделю, готова была вернуться в детский дом. Вовремя одумалась. И повзрослела, сумев с семи с половиной лет начать готовить себе еду из продуктов, которыми дед перед запоями забивал холодильник.

Все-таки он вырастил ее. И даже как-то контролировал, чтобы она с пути не сбилась и не связалась с дурной компанией. А Настя могла. Грязь к ней липла постоянно. Но Долдон лет за пять до окончания ею школы неожиданно заделался трезвенником и вывел ее в совершеннолетие с вполне себе приличной бритой мордой.

Настя поступила в школу полиции с первой попытки, хотя абитуриенты и шептали зловеще, что это «бесполезняк», если у нее нет поддержки. Поступила, отучилась, как положено. Получила назначение в хороший город. Долдон за нее порадовался, но решил, что это невозможно от него далеко. Снова запил и помер во сне.

Из всех вещей Настя забрала из квартиры только этот вот старый будильник. Все остальное она свезла на свалку. Квартиру продала. Деньги положила на депозит, с намерением подкопить как-то с чего-то и купить себе какое-то жилье в Москве.

Пока никак не выходило, и Настя жила в съемной двушке. Квартира была невозможно ушатана прежними жильцами, и хозяйка смущенно улыбалась, навязывая Насте ремонт в счет арендной платы.

– Нет, – отрезала Настя категорически. – Никаких ремонтов. Только скидка. И меня все устроит.

Та вздохнула с облегчением и сделала ей шикарную скидку. Решив за счет подобной экономии начать копить деньги, Настя перешагнула порог неухоженной квартиры, да так и осталась тут. И уже восемь лет собирается съехать, а все никак…

Украденные Долдоном десять минут – это время на зарядку, которой Настя не пренебрегала никогда. Решив, что лучше не позавтракает, она вышла на огромную лоджию – единственное достоинство этой квартиры – и начала тренировку. Потом в душ, потом натянуть черные джинсы и рубашку серого цвета, кроссовки, с собой поясную сумку, и на выход.

Любимая машина, которую она купила в кредит три года назад и любила и стерегла пуще глаза, встретила ее пыльным капотом и стеклами. Ночью было ветрено, потом еще и дождичком побрызгало. Вот вам и результат.

– Привет, малышка, – привычно поздоровалась она с машиной, усаживаясь за руль. – В обед на мойку сгоняем. Не печалься. Сейчас ну никак. В отдел надо.

В отделении полиции было малолюдно, это удивляло и радовало. Настя не терпела, когда на ходу надо было каждому второму козырять и вежливо улыбаться. Опять же, когда мало народу, очереди к кофейному аппарату нет. Она взяла себе сразу два стаканчика, помня, что в столе припрятана упаковка печенья. Хватит для первого завтрака.

В кабинете никого не было. А должен был быть ее начальник, майор Смотров Арсений Сергеевич – сорокалетний, удрученный семейными буднями многодетный отец. И Валера Грибов, попросту Гриб, тридцатидвухлетний старший лейтенант из ближнего Подмосковья. Он, к слову, давно и безуспешно оказывал Насте всяческие знаки внимания. Намекал на отношения. Даже пару раз приглашал в лес за грибами. Хвастался, что регулярно таскает из леса корзинки белых.

Настя категорически говорила ему «нет», хотя не была уверена, что прогулка по лесу ей не понравится.

Когда она жила у деда – подпольная кличка Долдон, – то часто сбегала с пацанами в лес, расположенный по соседству с маленьким городком. И их даже однажды искали спасатели, вот как. Искали два дня. Нашли голодными. Искусанными комарами. Кто-то даже хныкал. Только у Насти глаза горели.

– Сумасшедшая! – ахнул Долдон, крепко держа ее за руку, когда отводил домой. – Ты сумасшедшая, азартная дура, Настюха! Глаз за тобой да глаз.

Кажется, после того случая дед и перестал пить…

– Явилась?

Майор Смотров вошел в кабинет с кофе и заложенной за ухо сигаретой. Сейчас полезет в окно, выходящее на широкий козырек над входом, обрамленный, как по заказу, густо посаженными у входа в здание соснами. Ветки тесно сплелись, образовав для их отдела прекрасное тайное место. Там Смотров будет курить и ронять на свою серую футболку пепел. А потом станет отряхивать ее и ворчать тихо-тихо.

– Ну что за жизнь такая, а! – как-то расслышала Настя его нытье. – Вот почему обязательно так?..

– И вам доброе утро, товарищ майор. – Настя протянула начальнику пару печений. – Угощайтесь.

Смотров покосился на упаковку, вздохнул и печенье принял.

– Ты давай тут побыстрее с трапезой, – проговорил он прежде, чем выйти в окно на козырек – покурить. – У нас выезд.

– Что за тело?

Настя подхватила второй стаканчик с кофе – первый был уже пуст – и полезла за ним.

– Да бытовуха вроде. – Майор закурил, привычно провокационно глянув на нее. – Подымишь?

– Нет, – привычно отреагировала Настя.

Она работала в этом отделе уже восемь лет. И все восемь лет ее пытались склонить к порокам. Правда, безуспешно, но пытались. Кто напоить, кто соблазнить, кто сигареткой угостить. А был случай, когда и на взятке ее пытались поймать. Правда, тоже безуспешно.

– Проверка на вшивость, Настюха. Не обижайся, – извинялся потом один из сотрудников. – Такое не тебе одной устраивали.

Сейчас тот чел уже не работал. Видимо, сам не прошел какую-нибудь проверку на ту вшивость.

– Гриб где? – Настя мелкими глотками пила горячий, крепкий кофе. – Хлопочет?

– Так точно, капитан. Сейчас покурю, и поедем.

– Так кто преставился?

– Девица какая-то с балкона шагнула. На глазах у соседей. Никакого подвоха. Никто не толкал. Не выбрасывал. Дома вроде была одна. Соседка по телефону успела сообщить, что в последний год супруги часто ссорились.

– Замужем, значит.

– Вроде да.

– Мужу сообщили?

– Участковый хлопочет.

Это слово было любимым у Смотрова. Он хлопотал на месте происшествия, хлопотал дома, хлопотал на совещаниях.

– А мы тогда зачем, если она сама?

– Положено, капитан. Чего ты начинаешь? – с явной тоской глянул на нее Смотров.

Ясно, утро дома не задалось. Либо собаку ему самому пришлось выгуливать. Либо у кого-то из детей обувь порвалась, либо жена приболела. Иногда Настя майору сочувствовала. Иногда он ее бесил. И все его проблемы она считала надуманными.

Знал бы Смотров, как они порой с Долдоном выживали на ее и его крохотные пенсии! Как дед изворачивался, ухитряясь ее достойно кормить и как-то одевать, Настя не представляла до сих пор. У нее сейчас и зарплата была приличной. И хата съемная почти задаром, а копить не выходило. И машину пришлось брать в кредит. К слову, погасила она его месяц назад. И считала себя абсолютно счастливым человеком.

– Поехали на адрес. – Смотров затушил окурок в банке с водой, ту поставил под оцинкованным подоконником. – Может, там и правда ничего такого. Отпишемся, и все. Пусть потом думают, возбуждаться им или нет. Хорошо еще, что рядом. Десять минут пути.

– А где это? – спохватилась она, хватая кобуру с пистолетом из сейфа.

Смотров назвал адрес уже на выходе из кабинета. Настя даже приотстала, сообразив, что это та самая улица, на которой живет ее подруга Саша Воронова. И даже номер дома рядом. Только у Саши четная сторона, а место происшествия на нечетной.

Может, Сашка дома? Навестить бы ее под видом поквартирного обхода. В последний раз они как-то не очень хорошо расстались. Саша все своего Гришу расхваливала. А Настя отпускала всякие замечания. Ненужные! Только потом сообразила, что надо было вовремя прикусить язык. Третья их подруга – Томочка Гарцева – помалкивала, время от времени округляя глаза или подергивая плечами. Что тоже, по сути, было выражением эмоций. Но бессловесным и не замеченным Сашей.

А Насте все время больше всех надо.

Валера Грибов уже сидел в дежурной машине, придерживая для Насти место рядом с собой.

– Как дела? – сразу пристал он после того, как поздоровался.

Очень хотелось сказать ему «Отвали!» Потому что потом последуют другие дежурные вопросы. Но Настя вежливо отозвалась:

– Норм.

– Чем занималась?

– Когда? – решила она тянуть привычную лямку без грубости.

– Вчера вечером?

Гриб ласкал ее взглядом, особое внимание уделяя пуговице на рубашке, которая все время натягивалась в петельке на ее груди. А все почему? Все потому, что рубашки она покупала мужские. И ее грудь достойных размеров никак не уживалась с той самой пуговицей. Норовила вырвать ее с корнем.

– Спала.

Настя резко села так, чтобы Гриб не видел пуговицу.

– Понятно, – разочарованно выдохнул старший лейтенант Грибов. – А мы с пацанами…

И пошли рассказы, как они засиделись допоздна в беседке его матери. Как уже ближе к полуночи им шарахнуло в голову пожарить мяса. Кто-то притащил домашнего вина. И разошлись уже под утро.

– Частный дом – это тема, Настя. Поверь мне. Ни с одной квартирой не сравнится.

– Предлагаешь мне переехать в частный дом?

– А чего нет? У нас в поселке есть дома, которые сдают.

– У-у! Я-то думала, ты меня к себе зовешь, – начала она свои обычные провокации. – А ты на съем меня пихаешь.

– Я готов! – зашептал он горячо, приблизив свой рот почти к самому ее уху. – Ты же знаешь, что готов!

– С мамой твоей предлагаешь жить? – фыркнула она лениво.

И отодвинулась. В машине и без того было жарко. А тут еще горячий Грибов наседает.

– Почему с мамой? У нее квартира есть. Она почти все время там.

– Почти, но не всегда.

Гриб задумался, покусывая губы. Смотров, слышавший их привычный треп от слова до слова, смотрел на них со смесью тоски и зависти. Он точно не мог себе позволить так вот беззаботно болтать. И безбашенно мечтать. У него обязательства!

– Ну, бывает, она там живет, когда грядки в огороде и все такое, – выпалил после паузы Грибов. – Но мы могли бы…

– Не могли бы, Гриб, – отодвинулась от него еще дальше на сиденье Настя. – Ты же знаешь, какая я.

– Какая? – вытаращился он. – Ты хорошая, Настя.

– И очень неуживчивая. Стану обижать твою мать. А ты будешь страдать. И мучиться. Правильно я говорю, товарищ майор? – обратила она свой взор на Смотрова.

– Да идите вы… – отмахнулся он от них беззлобно. – Подъезжаем. Сосредоточьтесь.

Тело шагнувшей с балкона Инги Мишиной выпало осматривать Насте.

В результате падения Мишина получила несовместимые с жизнью травмы – так констатировал эксперт. И еще добавил, что, на первый взгляд, никаких дополнительных повреждений не обнаружил. Тех самых, которые намекали бы на насильственный характер смерти.

– Никто ей руки не выкручивал. Не душил. В спину не бил. Сама прыгнула, господа полицейские. Засим откланиваюсь. Все остальное позже. – Эксперт подхватил свой чемодан, шагнул к машине. – Это я на предмет препаратов, которые могут обнаружиться в ее крови. На перилах балкона тоже никаких посторонних следов. Квартира была заперта изнутри. Слесарь дверь вскрывал. Так что, думаю, вам повезло. Рутины не будет…

Рутиной их эксперт Синяков Олег Иванович называл все на свете рабочие будни. Все, что не связано было с муками творчества, называлось им рутиной. Шептались, что, напившись, Синяков пытался петь партии Шаляпина. Соседи возмущенно стучали в стены и его дверь, ко-гда на Олега Ивановича накатывало вдохновение. На что он, конечно же, не реагировал, лишь принимался петь громче.

– Спасибо, Олег, – тепло поблагодарила его Настя.

Она, к слову, считала его совершенно безобидным и глубоко одиноким человеком. И очень ему сочувствовала.

– Пожалуйста, Настя, – улыбнулся он ей в ответ. – Жалко…

– Что именно?

– Девушку жалко. Красавицей какой была при жизни. Зачем было с ней расставаться?

– С мозгами, видимо, не дружила, – нахмурилась Настя.

Она не понимала и не принимала никаких мотивов для ухода из жизни. Уж как они с Долдоном корячились по выпавшей им на двоих судьбе, как им иногда было тяжело и безнадежно, но ни разу не мелькнула такая грешная мысль.

– Чего, Настюха, приуныла? – любил говаривать дед. – Мука закончилась, а и хрен с ней. Батон купим. И без блинов выживем. Яиц все равно нет. Какие блины без яиц? А в батоне все имеется. Он уже готовый.

Его бесхитростная теория выживания очень выручала Настю и впоследствии. Нет сейчас чего-то, значит, оно ей и не надобно. Переживет и без этого. А потом может оказаться, что оно ей и не нужно было.

– Может, с мозгами не дружила, может, с мужиком своим. Пока я квартиру осматривал, соседка на все лады вещала мне о ежедневных скандалах. Громких, грубых, как по расписанию. Вот скажи мне, Настя, зачем? Зачем, если двоим тесно друг с другом, продолжать мучиться? Ушла бы от него или выгнала и жила бы…

Синяков уехал, Настя вошла в подъезд. Долго опрашивала консьержку, которая в точности подтвердила, что скандалы были ежедневными, громкими и почти публичными.

– Это как?

– Выходили на балкон и орали друг на друга.

– Соседи не пытались их урезонить?

– Как это?

– Полицию вызвать, к примеру. Может быть, Инга тогда осталась бы жива и не поспешила свести счеты с жизнью. И ее муж не довел бы ее до этого, – плавно подводила Настя к уголовной статье.

– Она сама кого хочешь довела бы, – зло фыркнула консьержка. – Очень злая была и грубая. А вот муж ее Игорь, напротив, всегда вежливый, приветливый. Если честно, мы все ему сочувствовали. И между собой считали ее немного того…

– Душевнобольной? – подсказала Настя.

– Ну да. Сумасшедшей она нам всем казалась.

Глава 3

Муж погибшей, Игорь Мишин, встретил ее на пороге квартиры в совершенно подавленном состоянии. Лицо его было красным, глаза заплаканными. Волосы встрепанны. Рубашка выпущена из брюк и расстегнута почти до пупка. И он был в одной тапке. Но даже при всем этом выглядел настоящим красавчиком.

– Не была она сумасшедшей, если вы это имеете в виду. – Он сморщился и снова заплакал. – Просто любила меня и очень ревновала.

– Вы давали повод?

– Нет конечно! Я любил ее. Но моя работа… Она не позволяла мне все время быть с ней рядом. У меня случались частые командировки. И…

– А кто вы по профессии? – перебила его Настя.

– Я артист.

– Ах, артист!

Это ей вдруг совсем не понравилось. И его душевные муки, и зареванное лицо показались фальшивыми.

– Где трудитесь артистом?

Она, хоть убей, не помнила его симпатичной морды ни на одной афише. Ни в одном сериале.

– Ну, пока не могу сказать, что это удачное место, чтобы считать себя знаменитым. Но мне неплохо платят, и я…

– Где? – снова перебила его Настя.

– Дом культуры при заводе…

Название завода и Дома культуры при нем ничего ей не сказало.

– И что же, у вас прям случаются гастроли? – с сомнением глянула она на новоиспеченного вдовца.

– Конечно! У нас приличная труппа! И нас часто приглашают. Мы ездим на гастроли.

Минут пять она вполуха слушала о его выдающихся заслугах. Потом спросила:

– Почему она прыгнула?

– Я не знаю!

– Это мог быть несчастный случай? Собралась, к примеру, перила балконные помыть?

– Нет… Не знаю… Инга не была аккуратисткой до той степени фанатизма, когда лезут перила балконные мыть. Нет. Вряд ли. Она это сделала умышленно.

Игорь Мишин обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону, тихонько подвывая.

Настя поморщилась. Вот не знала бы, что он артист, может, и прониклась бы. Теперь наблюдала с недоверием.

– Почему она не оставила записки? Обычно, собравшись совершить что-то такое, люди оставляют записки. Послания.

Она медленно обходила гостиную, в которой они разговаривали. Супруг погибшей не соврал: Инга не была аккуратисткой. На мебели толстый слой пыли. На ковре мусор. Посуда в большом стеклянном шкафу давно не протиралась. Поэтому версию с ее попыткой навести порядок на балконе следовало отмести сразу же.

– Где ее телефон? – спросила она напоследок. – При обыске не был обнаружен ее телефон. Где он?

Он растерялся. Минуту смотрел по сторонам. Потом пошел искать по комнатам. Вернулся с пустыми руками, разведенными в разные стороны.

– Не знаю.

– Вы звонили ей?

– Когда?

– С утра, как ушли на работу. Вы ведь уходили отсюда?

– Да. Утром. В восемь утра выхожу всегда.

– Завтракали? – зачем-то спросила она.

– Да. Конечно. Каша, яйца – омлет, кофе с тостами.

– Сами готовили?

– Нет конечно. Инга всегда вставала и готовила мне завтраки.

– Сегодняшнее утро не стало исключением, – подвела она черту, рассматривая вдовца с нарастающим подозрением. – Инга приготовила вам завтрак, проводила на работу, а через полчаса встала на балконные перила и сиганула вниз. При этом не оставила предсмертной запис-ки и куда-то подевала свой телефон. Вы звонили ей в этот промежуток времени?

– В какой? – Он судорожно сглотнул, глядя на нее обезумевшими глазами.

– С того момента, как вышли из квартиры, и до того момента, как она шагнула с балкона? Это полчаса. Плюс-минус минут пять. Звонили?

Он полез в свой телефон, порылся в нем и кивнул.

– Она звонила мне. Не успел я отъехать от дома, как она мне позвонила.

– И? Что сказала?

– Так, ничего особенного, – соврал он ей в первый раз.

Настя всегда остро чувствовала вранье. Это у них с Долдоном было семейной особенностью – способность определять врунов с ходу.

– Просила купить продуктов к ужину.

– Как замечательно! – вырвалось у нее. – Ваша жена планирует ужин, а через несколько минут после завтрака кончает жизнь самоубийством? Не вяжется, Игорь! Что на самом деле она вам сказала? К ней кто-то пришел? Ей кто-то позвонил? Продиктуйте мне ваши номера телефонов. Ваш и вашей погибшей жены.

Очень слабым голосом он продиктовал ей номера. Настя записала. Тут же набрала номер погибшей Инги. Абонент вне зоны.

– Сообщений от нее не было или от вас ей? – спросила она, убирая свой телефон в карман черных джинсов. – Только не врите. Мы же установим истину.

– Не было сообщений, – твердо выдержал он ее подозрительный взгляд. – Только звонок, и все.

– В этом звонке она просила вас купить продуктов к ужину?

– Да.

– Что именно она просила вас купить?

– Господи! Ну какое это сейчас имеет значение?! Инги больше нет!

«Хорошо сыграл, – подумала Настя, не спуская с него глаз. – Возмущается. Потому что не успел придумать».

– Хлеба просила купить. Молока. Мяса какого-нибудь нежирного. Я стоял в пробке на светофоре, почти ее не слушал. Какое это имеет значение?..

Настя тоже уже почти его не слушала. Она рассматривала высокого мужчину на Сашкином балконе.

Балкон прекрасно просматривался из окна гостиной Мишиных. Перила увиты цветущим плющом, который почти по пояс скрывал высокого парня. Тот стоял с чашкой в правой руке и внимательно рассматривал то, что творилось на улице внизу. Там как раз отъезжала скорая, увозившая тело Инги. Полицейская машина все еще была там.

На парне, пьющем что-то из Сашкиной чашки, не имелось одежды. Нет, может, ниже пояса она и была. Просто торс оставался голым. А может, парень и вовсе торчал на балконе голышом. Плющ все скроет. Вот он повернулся, чтобы уйти. Толкнул балконную дверь, шагнул вперед. Настя с облегчением рассмотрела на нем какие-то штаны.

Ну слава богу!

– А может, она того, с телефоном прыгнула? – подал голос за ее спиной вдовец. – И, пока летела, телефон выпал из рук и упал где-то во дворе. Вы бы поискали.

– Поищем, – пообещала Настя.

И подумала, что мысль вполне себе рациональная, требующая проверки.

– Вы, Игорь, пока побудьте в городе. Вдруг придется задать вам еще несколько вопросов.

– Я и не собирался никуда. Похороны и все такое… – Он снова заплакал. – Куда я могу отправиться?

– На гастроли, – буркнула Настя и вышла из квартиры.

На улице она попросила Грибова пошарить в кустах и клумбах.

– Может, телефон погибшей отыщется. Дома его точно нет. И он выключен, – пояснила она свою странную просьбу.

– А он тебе нужен? Зачем? – вытаращился Гриб. – Смотров уже уехал. Сказал не задерживаться. Поквартирный обход не требуется. А ты…

– Поищи телефон, Гриб! – повысила голос Настя. – А я тут зайду в одну квартиру. Там чел один все время на балконе торчит. Я заметила, когда у Мишиных была. Может, он что-то видел? Момент ее прыжка, к примеру. Тогда уж наверняка будем знать, что никто несчастную под локоток не подвел.

– Делать тебе нечего! – фыркнул ей в спину Валера Грибов. – Вечно ты ищешь каплю дегтя в бочке меда.

– Никакого дегтя, Гриб. Просто сомнения, – проворчала она негромко и пошла к Сашкиному дому.

Ей пришлось подождать, пока кто-то выйдет из подъезда. Не хотела звонить в домофон, чтобы не напугать летчика Гришу. Сашки-то точно нет дома. Она на работе. Работа у нее ответственная: она доктор в косметологическом центре. Очень крутом центре. Сашка никогда не хвасталась, но Настя точно знала, что среди ее пациентов бывали знаменитости. И зарплата у подруги соответствующая – очень достойная.

Не потому ли пригрелся возле нее этот летчик? И почему он не в рейсе, а демонстрирует свой голый торс всей улице?

Примерно такие мысли вили гнездо в ее голове, пока Настя поднималась в лифте на Сашкин этаж. Она позвонила в дверь и принялась считать. Насчитала двадцать пять, когда летчик Гриша припал оком к дверному глазку. А потом громко спросил:

– Кто?

– Полиция, откройте, пожалуйста. – Настя показала дверному глазку свое удостоверение.

Замки защелкали, и Гриша открыл дверь.

Твою мать, а! Сашка и правда неправильно как-то его описывала. Он у нее выходил обычным, рядовым гражданином. А сейчас перед Настей стоял настоящий принц из сказки. Из ее любимой сказки, между прочим. Они ее с Долдоном частенько пересматривали. И дед всегда повторял на финальных титрах:

– Не верь красавцам, Настюха. Все они – мудак на мудаке…

Назвать летчика Гришу таким скверным словом у нее не повернулся бы язык. Он в самом деле был очень хорош собой. И смотрел приятно. Честно, открыто. Подвоха она не почувствовала и вкратце рассказала о причине визита.

– Я заметила вас из квартиры погибшей и подумала…

– Что я мог что-то видеть? – перебил он мягким, красивым голосом, все еще не приглашая ее в квартиру.

– У меня возникло такое предположение, – кивнула она.

– Оно верное, товарищ капитан.

Тень улыбки, тронувшей его губы, в самом деле не поддалась бы описанию. Она была бесподобной. Зря она на Сашку наезжала и просила быть осмотрительнее и осторожнее. Мужик ей достался зачетный! К слову, он успел натянуть на голый торс тесную футболку небесного цвета, удивительно подходящую его голубым глазам.

– Я могу войти? – спросила Настя.

И тут же про себя подумала, что он распоряжаться квартирой ее подруги не может. Он тут не хозяин. А просто сожительствует с Сашей. Зловредная мысль, конечно. Но надо было как-то разбавлять сиюминутное восхищение его внешностью.

Он попросил ее не разуваться, хотя Саша этого терпеть не могла. И держала для подруг тапочки. Повел на кухню – просторную, модную, чистую. После своей съемной квартиры Насте всегда здесь бывало неуютно. Она все время боялась что-то уронить, разбить, запачкать.

– Чай, кофе? – предложил гостеприимный «хозяин».

Она отказалась от всего. Отодвинула стул от стола. Уселась поудобнее.

– Хотелось бы поговорить, – глянула она на летчика Гришу вежливо, но требовательно. – Вы что-то видели?

– Я наблюдал эту пару почти год. Точнее, их скандалы. – Он взял со стола чашку. Поднес ко рту. – Они орали, не стесняясь.

– Кто кому предъявлял?

Настя сделала вид, что пишет что-то в своем телефоне. На самом деле она подло и преступно фотографировала летчика.

– Женщина ревновала мужа. Уверяла, что у него есть любовница и ребенок на стороне.

– Он как реагировал?

– Отрицал. – Гриша поставил чашку обратно на стол. Сел напротив Насти. – Но он врал.

– В смысле?

– Я видел его не раз с какой-то посторонней женщиной и ребенком. Знаете, когда обращаешь внимание, то можно многое заметить.

– А вы обращали внимание?

– Да. Пара заявила о себе громкими скандалами, повторюсь, почти год назад. С тех пор все шло по нарастающей. А в последние несколько дней они начали бить посуду. Звон стоял на весь микрорайон, наверное.

– Но без рукоприкладства?

– Не видел. Не заметил. И синяков на них тоже. Мы все тут в один магазин ходим. И с девушкой этой часто сталкивались. Синяков на ней не было.

Настя уже записывала.

– А описать женщину с ребенком можете?

– Молодая. Высокая, черноволосая. В сарафане обычно. Один фасон, но цвет то желтый, то серый. Сегодня была в сером.

– Сегодня? Где была? – насторожилась Настя.

– У погибшей в гостях. Я так понял, она пришла к ней, чтобы поведать ей правду, раз их общий мужчина не решается. – Он опустил взгляд, тяжело вздохнул. – Она пришла примерно в четверть девятого. Мы вместе с ней шли по двору. Я как раз вернулся с рейса.

– С рейса? – удивленно будто бы моргнула она. – Вы?..

– Я летчик.

– О, понятно. – Настя покивала. – Итак, она вошла в их подъезд и…

– Я поднялся к себе. Открыл балкон. Я все-гда так делаю. И тут ор. Скандалили две женщины. Громко кричали. Разобрать слов не было возможности. Я и не вслушивался. Потом я пошел в душ, когда вышел, сделал себе чай и вышел на балкон. И эта женщина как раз перелезала через перила. А потом сразу прыгнула. Все произошло так стремительно, что я даже не успел ей крикнуть, чтобы остановить. Ужас! – закончил он и замолчал.

Она все записала в разделе заметок и попросила у него документы. Он принес паспорт без заминки. И действительно оказался Григорием Артюховым, ее ровесником. Тридцать пять ему стукнуло в январе. Придраться было не к чему, но она все же попыталась.

– Вы тут один живете? Вы прописаны, я заметила, не в Москве.

– Нет, я тут живу не один, а со своей девушкой. И это ее квартира. Но прошу вас ее не беспокоить. Она не имеет к происшедшему никакого отношения. Саша – замечательный человек. Много работает. И поэтому…

– Я поняла, – подавила довольную улыбку Настя. – Если понадобится, повторите все то, что вы мне рассказали?

– Несомненно, товарищ капитан.

Глава 4

Смотров наблюдал за ее перемещениями по кабинету, как кот за синицей. Он давно уже собирался выйти за окно покурить и даже сигарету заложил за ухо, но все медлил. Смотрел, как она достает новую папку, пробивает дыроколом протоколы допросов и бумаги по осмотру места происшествия. Как подшивает все это в новую папку.

– Вот скажи мне, Уварова, чем ты сейчас занимаешься, а? – не выдержал он, уже занося ногу над подоконником.

Подоконники, к слову, в их кабинете были очень низкими – полметра всего от пола. Словно строители заранее знали, что найдутся желающие выбраться на бетонный козырек.

– Я подшиваю бумаги, товарищ майор, – спокойно ответила Настя.

– А до этого что ты делала?

– До этого? – Она нахмурилась, делая вид, что размышляет. – Ехала по пробкам на работу. Восемь баллов пробки, товарищ майор.

– А до этого, Уварова, ты была в кабинете дознавателя и уговаривала ее повременить с отказом в возбуждении уголовного дела. Это я тебе напоминаю, – пояснил Смотров, вытащив сигарету из-за уха и разминая ее пальцами. – И у меня вопрос, Уварова… Ты что, дура?

– Никак нет, товарищ майор. Я не дура. Я просто попросила ее повременить. Поскольку считаю, что Ингу Мишину довели до самоубийства. И свидетель тому имеется.

– Твой свидетель видел только, как к ней кто-то пришел и что они скандалили. Это не свидетельствует…

– Эта баба, что явилась к Инге после отъезда ее мужа на работу, была ее соперницей. У нее имелся мотив.

– Какой, Уварова? – Майор тяжело вздохнул и глянул сквозь оконный проем в тусклое небо, обещавшее дождь с минуты на минуту.

– У нее был мотив желать Инге смерти.

– Она ее не убивала, – возразил он вяло.

– Но она могла подтолкнуть ее своими словами. А если окажется, что у Инги была расшатанная нервная система, то…

– То ты повесишь «висяк» на отдел, капитан, – осадил ее Смотров жестко. – Потому что доказать тебе ничего не удастся. Ничего! У нас полмира скандалят, и ненавидят, и ревнуют, и даже желают зла. За это в суд не потащишь. И дело о доведении до самоубийства – наиболее труднодоказуемое. Безнадежное!

«Безнадежна жизнь твоя! – хотелось крикнуть ей в спину Смотрову, уже вышагивающему по бетонному козырьку с сигаретой в зубах. – Не видишь и не слышишь ничего вокруг себя! Бедную Ингу довели до отчаяния! Либо любовница ее мужа, либо они оба, вступив в преступный сговор».

– Два дня, товарищ майор, – высунулась из окна к Смотрову Настя. – Если не найду ничего, то дам отмашку дознавателю. Идет?

– А что ты хочешь найти? – рассеянно отозвался он, стряхивая пепел в банку с водой. – Там все чисто.

– Я хочу найти эту женщину – любовницу мужа погибшей. И поговорить с ней.

– О чем?! О ее моральном облике? О том, как она дошла до жизни такой?

Настя промолчала. Она пока не придумала, как станет взывать к совести любовницы Игоря Мишина.

– Она тебя пошлет – и правильно, между прочим, сделает. Да! – Тут Смотров вытаращился на нее. – А как ты станешь ее искать? Мишин ее точно не сдаст.

– Я просмотрю записи с камер видеонаблюдения возле супермаркета, расположенного по соседству. Со слов моего свидетеля, он часто видел на стоянке перед магазином Мишина с этой женщиной и каким-то ребенком. Возможно, она садилась или выходила из своей машины, и по номерам…

Она запнулась и замолчала. Ну что в самом деле за детский сад! Что, Смотров не знает схемы розыскных мероприятий?

– У тебя один день. И если все глухо, возбуждаться никто не станет. Поняла, Уварова?

– Так точно…

Она помолчала, наблюдая за тем, как ее начальник сыплет пеплом себе на чистую рубашку, вздохнула и прежде, чем уйти от оконного проема, спросила:

– Так я поехала?

– Поезжай, – отмахнулся он от нее.

– А Грибова можно возьму? Срочных дел пока никаких.

Смотров ядовито ухмыльнулся. Наверняка подумал, что ее просьба связана с какими-то шашнями во время работы. Но промолчал, кивая в знак согласия.

– Гриб, поедешь? – спросила у него Настя.

Тот слушал их разговор, не вникая.

– Два глаза хорошо, а четыре все же лучше, – пояснила Настя. – И консьержку еще раз опросим. Чего это она не рассказала о той бабе в сером сарафане, а? Едешь?

Конечно, Гриб поехал. Радовался, как ребенок, возможности побыть с ней вдвоем подальше от начальственного ока. Не уловил подвоха, дурачок. Она ведь его одного оставила перед монитором в супермаркете. То есть не совсем одного, а с охранником. А сама отправилась на встречу с консьержкой, которую предупредила о своем визите.

– Почему вы мне не рассказали, что незадолго до гибели Инги Мишиной у нее в гостях побывала некая дама? – забыв поприветствовать женщину с планшетом в руках, обрушила на нее вопрос Настя. – Вы знаете, чем грозит сокрытие фактов от следствия?

– Полегче, девушка, – не растерялась консьержка, отложила планшет на стол, со вздохом подперла щеку кулаком. – Меня никто не спросил об этом – раз. Инга прыгнула сама – два. И когда вы меня опрашивали здесь в прошлый раз, вы даже намеком мне не дали понять, что будет какое-то ваше расследование, – три.

– А есть еще и четыре? – съязвила Настя.

– Есть, – спокойно отреагировала женщи-на. – Инга была истеричной особой. Избалованной, я бы сказала. Привыкла, что все по ее. Тут кто-то из жильцов обмолвился как-то, что она была дочкой какого-то то ли генерала, то ли министра. В жизни не работала. То внешностью занималась, то здоровьем, то правильным питанием. Сейчас это модно. Сидела на каких-то таблетках. Ее муж все сокрушался по этому поводу.

– Муж Инги рассказывал вам о таблетках, которыми лечилась его жена? С какой стати?

Экспертизы еще не было. Синяков помалкивал, отправив биоматериал Инги в лабораторию.

– Секрет какой? Она и невропатолога на дом вызывала. И не раз. Я сама его впускала через эту вот дверь. – Ее подбородок двинулся в сторону подъездной двери.

– Контакты этого врача у вас есть?

– А как же! Я записала его намеренно, хотя не часто это делаю. А тут взяла и записала. Мало ли, может понадобиться. Только вряд ли он мне будет по карману. Очень блатной доктор. Дорого берет.

– А гостью Инги не записали? Ту, которая была у нее незадолго до гибели?

– А чего ее записывать? Это Светка Лопачева – коллега Игоря Мишина. Они в одном театре лицедействуют. Он мне контрамарки на свои спектакли давал не раз. Я там всю их труппу поименно знаю. Неплохо, кстати, играют. Их часто в другие города приглашают. Недорого и талантливо. Почему нет?

– У Лопачевой ребенок от Игоря? – поинтересовалась Настя.

– Вот чего не знаю, того не знаю. Есть ли у нее дети от Игоря, нет ли, не в курсе. Знаю в лицо и по имени с фамилией. Все на этом. А еще знаю, что актриса она превосходная.

– Хорошо… – Настя отписалась Грибову, что все выяснила сама и он может ехать в отдел. – Расскажите о ее последнем визите в квартиру Мишиных.

Рассказ не занял много времени.

Светлана Лопачева зашла в подъезд минут через десять после того, как уехал Мишин. Может, за углом стояла и ждала, когда он отчалит, чтобы начать его жене мозг выносить.

– Хотя мозга того мало было, – ядовито улыбнулась консьержка. – Светка пробыла у Мишиных недолго. Спустилась в лифте – разгоряченная, высокомерная, гарцует. Я так поняла, что добилась, чего хотела. И только она со двора-то ушла, как Инга сиганула. Ужас!

От Грибова пришло возмущенное сообщение. Он не собирался без нее уезжать в отдел. Хотел по дороге перекусить где-нибудь. Обещал угостить. К тому же он был без машины, добил он ее последним аргументом.

«Заберу тебя», – отправила ему ответ Настя.

– А вы чего так всколготились из-за самоубийства, товарищ капитан? – Женщина снова взяла в руки планшет. – Вроде нет состава преступления?

– О как! Да вы, я смотрю, в теме?

– Детективы люблю, – улыбнулась та, показывая ей экран планшета с открытой книгой.

– Понятно. – Настя кивком простилась и пошла к выходу.

– И не тратьте силы понапрасну, – добавила консьержка ей уже в спину. – Мало их, дур безмозглых, сводящих счеты с жизнью?..

Грибов слонялся без дела по автостоянке, дожидаясь ее возвращения.

– Нашел, кого искал? Или забросил поиски после моего СМС? – уточнила Настя, когда Гриб уже уселся рядом.

– Не забросил. Отсмотрел весь материал. Он у них каждые две недели обновляется.

– Видел Мишина с красавицей?

– Видел. И с красавицей-женой, и с красавицей-любовницей. И затруднюсь сказать, кто краше. Обе как из журнала.

Она покосилась, и он тут же спохватился.

– Нет, ну краше тебя, Настюха, никого нет. Это стопудово.

– Да иди ты, – отмахнулась она от него со смешком. – При каких обстоятельствах ты их видел?

– При обычных. Бытовых. Он приезжал в супермаркет иногда один. Иногда с женой. С любовницей встречался на стоянке. Она подъезжала, пересаживалась к нему. Они общались. Она выходила и уезжала.

– Какая у нее машина?

Простой вопрос неожиданно вогнал Грибова в ступор.

– Так, это… Нет у нее, я понял, машины. Она приезжала на такси, я так понял.

– Ясно.

Она замолчала, погрузившись в размышления. И когда Грибов велел ей остановиться возле хорошо знакомого ему кафе, тут же полезла в карман за телефоном.

– Что будешь есть? – спросил Грибов, развернув на столе толстое меню.

– Выбери сам что-нибудь, – отмахнулась она. – Гарнира не надо. Мясо, овощи какие-нибудь и кофе. Много кофе!

Пока ее коллега делал за нее заказ, Настя внимательно читала информацию об отце Инги Мишиной. В самом деле, человек был при жизни авторитетным и обеспеченным. Год назад погиб при невыясненных обстоятельствах. После его смерти осталась всего одна дочь, которая унаследовала большой участок в ближнем Подмосковье, огромный дом, целый автопарк раритетных автомобилей и, конечно же, счета в банке, о размерах которых корреспонденты гадали на все лады.

– Год назад… – проговорила Настя вполголоса. – Как раз тогда, когда у Мишиных начались скандалы.

– Что? – поднял голову от тарелки с ухой Грибов. – Не понял.

– Инга Мишина год назад осталась богатой наследницей после гибели своего отца. Который, к слову, погиб при странных обстоятельствах.

– И? Куда ты клонишь, не пойму? – Валера зачерпнул еще пару ложек ухи, проглотил их и закончил: – Что Мишин сначала убил тестя, а спустя год избавился от жены ради наследства?

– Ты гений, Гриб. Туда и клоню!

– Ладно тебе сочинять, Настюха. – Он аккуратно вычерпал тарелку. Отодвинул ее по столу. – Смотров даже слушать ничего не захочет.

– Может, так, а может, и не так. Дождемся результатов экспертизы, ага?

– Да не верю я в эту историю, Настюха. Банально все как-то.

– Ага… Только банальность эту ни за что не докажешь. Смотри, как все удачно складывается… – Она подтащила к себе по льняной скатерти тарелку с мясным рагу, только что принесенную официантом. – Богатый папа. Обеспеченная дочка. Чем не партия для артиста из труппы районного Дома культуры? Налицо расчет?

– Ну… Возможно. Но Инга же красавицей была. Может, у них была любовь?

– Может, была, а может, и нет? Богатый папка погибает, дочка год истерит и выходит с балкона. Как все удачно складывается, Гриб.

Настя вцепилась в кусок мяса вилкой и ножом, кромсая его на мизерные части.

– Удачно для Мишина, но не для нас с тобой. Смотров дал тебе день. Ты им воспользовалась. Установила личность любовницы Мишина. Сейчас поедим, опросим ее и… Все. Я, честно тебе признаюсь, таскаюсь за тобой только из глубокой к тебе симпатии. Если бы не мои к тебе чувства, я бы и пальцем не пошевелил. Самоубийцы – это особенная каста. Они вне нашей компетенции. И вне нашего понимания.

Глава 5

Она сидела перед зеркалом и не видела его из-за слез, заливающих ей лицо. Оно было прекрасным даже в слезах, даже с растекшимся гримом. Но она его не видела.

Ее сняли с роли! Сволочи! Суки проклятые! За что?!

Причин не было никаких. Она ни разу не пропустила репетиции. Она вполне себе сносно играла. Она красавица, в конце концов. И фигура у нее зачетная – все на месте, без излишеств и недостатков. И да, она даже готова была переспать с главным режиссером их театра – отвратительным, маленьким, жирным тараканом. У него и фамилия была Тараканов, так что не приходилось ничего выдумывать – какими словами его проклинать.

Она, как всегда, пришла на работу вовремя. Она никогда не опаздывала. Переоделась. Нанесла грим. Вышла на сцену, где уже собрались все артисты. Не заметила странной напряженности, царившей на сцене. Даже настороженные взгляды в свою сторону приняла на счет того, что выглядела сегодня особенно красиво.

– Начинаем? – спросила она, потому что все молчали и тянули время.

Тут со своего места в пятом ряду поднялся Тараканов. На худых кривых ножках подошел к сцене и самым противным сиплым голосом объявил:

– У нас произошла замена состава.

Все замерли на тех местах, на которых стояли. Игорь Мишин – ее партнер по спектаклю, исполнитель главной мужской роли – сделался бледным до прозрачности. Даже толстый слой грима не смог этого скрыть.

– Замена состава касается главной женской роли, – просипел главреж.

Мишин так оглушительно облегченно выдохнул, что ей сделалось противно. Мерзкий слизняк!

– Вместо Лопачевой на главную роль назначается Аверкина.

Аверкина?! Серьезно?! Ее с первого ряда не слышно, так она отвратительно декламирует. Ей на шею микрофон надо вешать! Да и внешность у нее посредственная. И груди нет вовсе. Да, она выше Светланы, но и выше Мишина! А он главный герой. И по сценарию состоит в романтических отношениях с главной героиней. Что же это за отношения, когда любовник дышит тебе в ключицу, потому что только до нее и достает своим ртом?!

– На каком основании?! – тонко взвизгнула Света, когда первый шок от неожиданной новости прошел. – Я репетирую с первого дня! Через неделю премьера!

Она почувствовала, что из глаз ее вот-вот брызнут слезы. Не театральные. Не положенные по роли, а самые настоящие – злые, отчаянные.

– Вы… Вы не имеете права!

Света подошла к самому краю сцены. Ее короткая сценическая юбка открывала взору Тараканова не только ее ноги, но и нижнее белье. И если прежний главреж не отвел бы от ее кружевных трусиков глаз, этот поспешил отвернуться.

Таракан чертов! Не зря о нем ходят нехорошие слухи, будто он не способен уже ни на какие плотские утехи. Что-то серьезное со здоровьем.

– Я имею право снять тебя с роли, Лопачева, – вернулся Тараканов на свое место в пятом ряду. – И я тебя снимаю. Аверкина сегодня репетирует. Лопачева, покинь сцену.

Она ушла, громко топая высокими каблуками. Заперлась в своей гримерке, которую теперь тоже придется уступить Аверкиной, и разрыдалась. Слезы лились ручьем, смешивая ее искусный грим и превращая его в грязь.

Просидела, рыдая, в гримерке почти до самого окончания репетиции. Еле нашла в себе силы переодеться в платье. Зачесала длинные волосы наверх, собрала их заколкой. Пошла в туалет, чтобы умыться. Ледяная вода почти вернула ее лицу нормальный вид. Немного прошла отечность. Заперлась в кабинке. И тут дверь в туалет хлопнула. Кто-то вошел. И достал телефон, набирая номер. Слышно было отлично.

– Котик, приветик, – прошептал знакомый бестелесный голос Аверкиной. – Ты не представляешь, что произошло!

Видимо, котик спросил ее: «Что произошло?», потому что Аверкина тут же начала лопотать, проглатывая окончания:

– Эту суку сняли с роли! Поставили меня! Все в шоке. Я тоже! Мне? Еще бы! Это шанс, котик! Эта сука еще не знает, какого шанса лишилась! Тараканов сказал мне после репетиции, что на премьере будет кто-то из прославленных режиссеров. Знаменитый театр! Центр Москвы! Ты представляешь, какой это шанс, котик?

Последовала короткая пауза – видимо, котик тоже захлебывался от восторга, – после чего Аверкина снова продолжила:

– Он присматривает себе актрису второго плана. У них там случился какой-то кадровый голод. У нашего ДК прекрасный рейтинг. Кто-то из хороших знакомых порекомендовал этой самой знаменитости посетить нашу премьеру. И тут такие перестановки! Я… Я просто не знаю, что сказать!

Зато Светлане было что сказать. Ударив по двери кулаком, она выскочила из туалетной кабинки и…

Что она наговорила Аверкиной, она плохо помнила. Но оскорбление «тварь» было самым безобидным.

– Ты просто сорвалась с катушек, Света! – удрученно качал головой Игорек Мишин.

Он якобы случайно проходил мимо женского туалета и услышал дикий крик. Не выдержал и заглянул. А там…

– Аверкина вжалась в стену, буквально сползла по ней, а ты над ее головой машешь кулаками и материшься! – рассказывал он ей, выведя ее на улицу и усадив в свою машину. – Так грязно ругаешься, как не каждый грузчик в порту сможет. Вот не ожидал от тебя такого!

Свету трясло. Она без конца сжимала и разжимала кулаки, всхлипывала и все время восклицала:

– Ты не знал? Не знал, что на премьеру приглашен знаменитый режиссер одного из московских театров?

– Нет, – нахмурился Игорь. – Кто?

– Имени не знаю. Но эта каланча, – она имела в виду Аверкину, – рассказывала своему мужику, что этот прославленный режиссер ищет себе актрису второго плана. Кто-то из его друзей порекомендовал ему наш ДК. Он придет на премьеру, Игорь! А вместо меня будет играть Аверкина! Сука! Каланча! Убью заразу!

– Но, но, но! – прикрикнул на нее Игорь и даже пальцем погрозил. – Хватит уже истерить. Лучше подумай, как вывести из строя ее голос, к примеру. Она и без того тихая. А если у нее случится, скажем, ангина?

– Ну да! Или пневмония! – воскликнула Света с горечью. – Мне к ней не подобраться. Особенно после всего, что я только что устроила. Кстати… За что Таракан так со мной, не знаешь?

– Нет. – Игорь смотрел на нее честно. – Об этом тебе лучше спросить у него. Он после репетиции у себя, как обычно. Как всегда, один. Ты же помнишь, что он не терпит ничьего присутствия после репетиции.

– Помню.

Подергав ручку пассажирской двери, Света с третьей попытки выбралась на улицу и пошла к черному входу в ДК. Игорь тут же уехал.

Света вошла в широкий коридор служебного входа, прошла метров пять, свернула к кабинету главрежа. Дверь его была прикрыта неплотно. Не став стучать, Света рванула за ручку, вошла.

– Прошу прощения? – Тараканов сидел за своим рабочим столом и смотрел на нее поверх очков, низко сидевших у него на переносице.

– Надо поговорить, – проговорила она с нажимом. И уселась на стул рядом с его столом.

– Я уже все сказал вам, Светлана. Поверьте, никакие ваши слова не способны переломить ситуацию.

Тараканов снял очки, потер переносицу, устало прикрывая глаза. Она в этом усмотрела театральный жест, не более. Ему не с чего было уставать. Сидеть в пятом ряду и таращиться на сцену – что в этом утомительного?

– Почему? – глядя на него со злостью, спросила она.

Руку положила на край его стола и нервно барабанила пальцами. Тараканов несколько раз неодобрительно посмотрел на ее пальцы, но ничего не сказал.

– Вы желаете знать, почему я снял вас с роли? И вместо вас поставил менее одаренную актрису?

Он сделал ей комплимент? Да! Он это сделал! Это может быть шансом.

Света прерывисто вздохнула.

– Да, я хочу знать.

– Хорошо, Светлана. Я объяснюсь…

Тараканов встал с места и заходил сначала по свою сторону стола. Потом вышел и заходил у нее за спиной. Вдруг остановился. И его горячий рот прильнул к ее голой шее.

– Вы прекрасны, Света! – прошептал он, слюнявя ее кожу, покрывшуюся мурашками. – Я бы никогда не поменял вас, если бы не скандал! Ужасный скандал, в эпицентре которого вы находитесь!

– Какой скандал?! – Она отпрянула, повернулась, глянула на него широко раскрывшимися глазами. – Я не понимаю!

– Самоубийство жены Мишина… – ответил Тараканов, возвращаясь на место и снова цепляя себе на нос очки.

– И что? Жена Мишина шагнула с балкона. Я при чем?

– По версии следствия, вы состоите с Мишиным в интимных отношениях.

Он не позволил ей возразить, выставив обе ладони щитом.

– Я знаю, что это не так, – произнес он после паузы. – Вы не в его вкусе. В моем – да. Но не в его. И у вас нет никаких шашней. Я бы не потерпел никаких адюльтеров в труппе. Себе не позволяю вольностей. И никому не позволю. Вы не спите с Игорем, мне об этом известно. Но… Но следствие считает иначе.

– С какой стати? – Она растерянно моргала.

– Более того… – Тараканов сдвинул в сторону бумаги на столе, дотянулся до ее руки, погладил запястье. – По сведениям, просочившимся из отдела полиции, они хотят возбудить уголовное дело в отношении вас, Светлана.

– В смы-ысле! – протянула она на выдохе. – С какой стати? По какой статье?

– По статье «Доведение до самоубийства».

– Но это неправда. Зачем мне… – Она запнулась под его острым, как игла, взглядом.

– Им стало известно, что вы побывали в квартире Мишиных за несколько минут до того, как его жена выбросилась с балкона.

– Я… Я этого и не скрывала, – с запинкой ответила Света. – Но я не толкала ее. И успела уйти прежде, чем…

– Да, да, мне это известно, – замахал на нее Тараканов руками. – И они тоже знают. Но они хотят задать вам вопрос, который не дает покоя и мне… Зачем вы туда пошли, Светлана?

Глава 6

– Привет, подруга. Как дела? Чем занимаешься?

Настя позвонила Саше Вороновой просто так. Чтобы услышать ее голос. Узнать, что у нее все хорошо. Отношения с Гришей Яковлевым, летчиком гражданской авиации, складываются отлично. И вообще, жизнь ее все такая же яркая, светлая, обеспеченная.

Звонок, правда, был сделан в неурочное время. В рабочее, точнее. И Саша сразу насторожилась.

– Что случилось, Настя? Почему ты мне звонишь в это время? – не приняла ее беззаботной интонации Саша.

– Просто. Просто так.

– Настя, коротко, в двух словах: почему? У меня через пятнадцать минут операция. Мне не очень удобно. И я хотела бы знать.

Если честно, то Настя испытывала некоторую неловкость оттого, что побывала у подруги дома в ее отсутствие. И даже разговаривала, буквально допрашивала ее парня. И тайно восхищалась им.

– Я была у тебя дома, – выпалила она безо всяких плавных переходов.

– Да? Когда? – изумилась Саша. – Зачем? Нас же не было дома.

– Дома бы твой Григорий. Я говорила с ним.

– По поводу?

– По поводу самоубийства той самой женщины, за скандалами которой вы наблюдали почти год. Она из дома напротив.

– Мы не наблюдали! – резко отреагировала Саша. – Мы сидели на своем балконе, а они орали. Почти каждый вечер. Нам надо было за-ткнуть уши и залепить глаза?

– Вас никто ни в чем не обвиняет, – проговорила Настя, почувствовав раздражение от того, что приходится оправдываться.

– Тогда зачем ты пришла в мой дом с допросом?

– Потому что в момент, когда увозили тело несчастной, твой мужчина стоял на балконе с чашкой чая. И в ходе следственных мероприятий я сочла важным и нужным поговорить с ним.

– Но он же ничего не видел? – чуть сбавила обороты Саша.

– Видел.

– Тот самый момент?! – Голос Саши сел.

– Да, – не стала Настя врать. – Твой Григорий видел момент самоубийства этой женщины. И является для нас важным свидетелем. А тот факт, что я побывала у тебя дома в твое отсутствие и допрашивала его…

– Не давал тебе покоя, – перебила ее догадливая Саша.

– Так точно, подруга.

– Но ты же допрашивала его, Настя. Не спала с ним. – И Саша отключилась.

Положив свой телефон, Настя какое-то время смотрела на него. Что сейчас было? Последняя фраза Саши – что это было?

– Черт, как неловко, – проворчала она едва слышно.

Но Гриб услышал и прицепился. Пришлось рассказать в двух словах.

– Ух ты! – покрутил он головой. – Правда, не комильфо. А ты изначально знала, что мужик, который все время маячил с чашкой на балконе, парень твоей подруги?

– Ты его тоже заметил? – вопросом на вопрос ответила Настя.

– Сложно не заметить, – подергал он плечами. – Там балконы очень открытые. Малый высокий.

– Значит, предвзятости в моем к нему визите нет никакой? Как считаешь, Гриб?

– Так точно, товарищ капитан. Все было в нормах правового поля.

И этот гад ей подмигнул. И попробуй угадай, считал он ее правой или нет.

Она уткнулась в монитор компьютера. Все пыталась найти подробности гибели отца Инги, Яковлева Сергея Игнатьевича. Но ничего не нашла. То ли информация не представляла никакой значимости и о ней и в свое время – год назад – мало писали. То ли она была строго засекречена, оттого и поиск не давал результатов.

– Ты поедешь сегодня к сопернице нашей самоубийцы? – подал голос Валера.

Вчера они сначала позвонили в Дом культуры и побеседовали с главным режиссером. Было это с утра. Тараканов, так он представился, говорил с ними испуганно и не очень внятно. И с чего-то обещал принять меры. После обеда Настя с Грибовым поехали. А Светланы Лопачевой и след простыл.

– Ее сняли с роли, – пояснила высокая молодая женщина тихим голосом. – За несколько дней до премьеры. Вот она и не выдержала. Не осталась. Хотя рабочий день в самом разгаре.

– Вас назначили на главную роль вместо нее? – сразу догадалась Настя по торжествующему блеску в светлых глазах высокой актрисы.

– Да. – Та опустила голову, чтобы скрыть откровенную радость.

– А где она живет, не знаете?

– Нет, конечно. В гостях не была.

Молодая женщина, новоиспеченная дива, ушла. Походка, хотя она и старалась, была так себе. Если она играет так же, как ходит, то главный режиссер явно погорячился с заменой. Вздохнув ей вслед, Настя пошла в кабинет руководителя труппы. Но он, к сожалению, тоже не знал адреса Светланы. И никто, оказывается, не знал. Телефон Мишина Игоря – единственного друга Светланы в труппе и предположительно ее любовника – был выключен. Светлана трубку не брала.

Вернулись Настя с Грибовым в отдел ни с чем. Сразу попали под раздачу майора Смотрова, который напомнил им об одном-единственном дне, отпущенном на ее, Настину, самодеятельность.

– Хватит ерундой заниматься, – строго смотрел он на них и сводил брови перед тем, как полезть с сигаретой на козырек. – Отчеты чтобы прошерстили. И старые «безнадежки» просмотрите. Про какую-то проверку руководство намекает. Чтобы комар носа и все такое…

Но вместо старых незаверенных дел Настя искала сейчас информацию о погибшем год назад Яковлеве Сергее Игнатьевиче, отце Инги Мишиной. А ее не было.

– А где наш Смотров? – оторвалась она на минуту от монитора и глянула на Грибова.

– Понятия не имею. Но он был с утра, точно. Где-то здесь он. Сейчас явится и будет нудеть.

Смотров вошел в кабинет необычно притихшим, странно посмотрел на Настю. Погрозил ей пальцем. Пробормотал:

– Ну, ты… Накаркала…

И полез с сигаретой за окно на бетонный козырек. Настя рванула было за ним следом, но Смотров взглядом велел ей убраться. И тут же полез в карман за мобильником. И долго с кем-то говорил. И все время хмурился.

– Это точно? – подслушала Настя.

Смотрову что-то ответили. Он не поверил и еще раз уточнил:

– Сто процентов? Ты уверен?

И снова тишина.

– Что там? – прошептал Грибов, когда Настя отскочила от окна, заметив, что Смотров тушит окурок в банке с водой.

– Понятия не имею, – так же шепотом ответила она.

Левая нога Смотрова свесилась через низкий подоконник. Встала стоптанным каблуком летней туфли. Тут же рядом устроилась и правая нога с точно таким же стоптанным каблуком. Арсений Сергеевич одернул форменную рубашку, махнул рукой по брюкам. Так, на всякий случай, вдруг пепел попал. И, поочередно оглядев подчиненных, прошипел:

– Накаркали, понимаешь!

– Что случилось, товарищ майор? – насторожилась Настя.

Смотров хоть и был удрученным бытовыми буднями женатиком, но никогда не поднимал кипиш просто так – на ровном месте. Что-то же случилось?

– Готова экспертиза по самоубийце этой. Как там ее? – Он пощелкал пальцами правой руки.

– Мишина. Мишина Инга Сергеевна, – подсказала Настя. – Что с экспертизой? Что-то не так? Ведь что-то же не так, товарищ майор?

– А ты прям и рада! – скривился Смотров в ее сторону. – Все там не так, капитан! Ты была права.

– Ух ты!

Внутри у нее заныло и запекло. Ингу убили? Подтолкнули? Довели до страшного поступка – свести счеты с жизнью? И сделал это тот, кто побывал у нее за несколько минут до ее гибели.

– Светлана Лопачева! – вырвалось у нее помимо воли. – Она что-то сделала?

– Не знаю, она это или нет. Вам теперь предстоит работать засучив рукава, – сморщил майор лицо, как будто зубы заболели. – В общем, Синяков уверен, что Инга Мишина подверглась воздействию психотропного вещества незадолго до гибели.

– Ого! – Настя заерзала в рабочем кресле. – Интересно, каким образом? С Лопачевой они чаи не распивали. Они грубо и громко скандалили. Выходит, муж ей что-то подсыпал за завтраком?

– Да погоди ты, Уварова! – повысил голос майор, усаживаясь за свой стол. – Синяков уверен, что Мишина подверглась действию этого вещества аэрозольно. С его слов, его могли распылить возле ее лица. И дать команду, что сделать.

– Прыгнуть с балкона? – с сомнением качнул головой Грибов.

– С балкона, с крыши. Все равно что. Это вещество обладает сильным свойством подавления воли, раньше использовалось… – Смотров внезапно умолк, подумал и закончил расплывчато: – Не нашим ведомством, короче. Разработки секретные. Синякову пришлось постараться, чтобы получить информацию по данному веществу. Помогло то, что сейчас оно давно снято с производства и использования не нашим ведомством.

Последние слова Смотров произнес с благоговением, подняв глаза к потолку.

Настя перевела взгляд с майора на монитор, в данный момент глазеющий на нее черным квадратом, но до этого не выдавший ей никакой информации об отце Инги Мишиной. О причине его гибели.

Может, в этом проблема такой секретности? В том, что его гибель тоже как-то связана с этой аэрозольной смесью?

– У Синякова связи, – продолжал между тем Смотров. – Даже доступ имеется к какому-то уровню секретности. Вот он и получил результаты экспертизы.

– Но это точно аэрозоль? Не таблетка и не инъекция? – все еще сомневался Грибов.

– Да. Аэрозоль. Характерные отеки носовых пазух погибшей свидетельствуют об этом. И детальный анализ биоматериала подтвердил. Инге Мишиной распылили перед лицом эту дрянь и дали команду. Ее психика оказалась восприимчивой, и она шагнула с балкона. Вот так-то, капитан. Ты оказалась права. Мишину не просто довели до самоубийства, ее буквально столкнули с балкона, – с явным неодобрением подвел черту Смотров. – Не наше, а сами знаете какое ведомство не захотело забирать дело себе, сочтя это рядовой бытовухой на почве ревности. Обещали помочь при возникающих у нас вопросах.

– Например, каких? – почти в один голос выпалили Настя с Валерой.

– Например, откуда могла взяться эта аэрозольная дрянь у гражданского лица, совершившего преднамеренное, как получается, убийство. Но для этого мы должны этого убийцу найти. А там уж и они подключатся. – Смотров помолчал и добавил с зубовным скрежетом: – Благодетели!

Еще десять минут он раздавал им указания, составив план розыскных мероприятий. Насте выпало разжиться сведениями обо всех фигурантах дела. Грибову досталась миссия доставить всех этих фигурантов в отдел для допроса.

– Мужа погибшей, его предполагаемую любовницу. Установите их родственников, знакомых. Ищите, копайте, но к вечеру у меня должна быть информация для доклада руководству. И главное… – Смотров полез в ящик стола, достал сигарету из пачки, сунул ее за ухо. – Кто из всей этой компании мог иметь доступ к секретной аэрозольной взвеси? Сват, брат, сосед, кум соседа. Не важно! Все, работаем! Ищем! Что так недовольно смотришь, Настя?

Она не недовольно смотрела, а изумленно, между прочим. То, что наговорил, чем озадачил майор, было на недели работы. Хорошей группе! А не ей одной.

– Сомневалась в самоубийстве? Получите, распишитесь. Все, работаем. Чтобы я вас в отделе не видел, пока результатов не будет.

– Товарищ майор, а если мы объединим усилия и вместе с капитаном… – начал Грибов.

– Объединяйте что хотите, главное, чтобы результат был, – не стал возражать Смотров.

И, дождавшись, когда за его подчиненными закроется дверь, полез в окно на бетонный козырек.

Глава 7

– Кажется, мы опоздали! – выдохнула Настя, въезжая с Грибовым на стоянку районного Дома культуры.

У черного входа стояла машина скорой, толпились люди. В группе примерно из двадцати человек Настя заметила главного режиссера Тараканова. На тонких кривых ногах его крупное тело, казалось, еле держалось. Он покачивался из стороны в сторону. Руки его были прижаты к груди. Очки на переносице сидели криво. Если это была не игра, то Тараканов испытывал глубокое душевное потрясение.

Скорая отъехала как раз в тот момент, когда Настя с Грибовым выбрались из машины. Пришлось ей бросаться наперерез и, размахивая удостоверением, требовать остановиться.

– В чем дело? – хмуро глянул на нее водитель. – Я вроде ничего не нарушал.

– Кто главный? – спросила она, рассматривая пожилого пассажира в форме врача.

Тот погрузился в изучение каких-то бумаг, не обращая на Настю никакого внимания. Она прочла на бейдже, что зовут его Николай Петрович, а фамилия его Ломов.

– Николай Петрович, что здесь произошло? – Широко распахнув пассажирскую дверь, Настя строго глянула на меланхоличного доктора скорой.

– Несчастный случай, – отозвался он скупо и глянул на часы.

– Подробнее, если можно. – Она крепко держалась за ручку его двери, намереваясь стоять насмерть. – Кто-то пострадал? Кто там у вас, на носилках?

– На носилках у нас труп, товарищ капитан. Женщина во время репетиции оступилась, упала в оркестровую яму и сломала себе шею. Вот как раз пишу заключение, – нервно тряхнул он папкой с бумагами. – Это несчастный случай. Поверьте, я в этом разбираюсь лучше вас.

– Кто погиб в результате несчастного случая?

– Господи, да что же за день-то сегодня такой! – проворчал он, листая бумаги. – Пострадавшая в результате несчастного случая, то есть погибшая в результате несчастного случая, – Аверкина Нина Семеновна.

– Твою же мать! – вырвалось у Насти.

Доктор неодобрительно засопел. Она извинилась. И полезла в машину, где располагались носилки. Поняв, что она так просто не отстанет, доктор полез за ней следом. Снял темную простыню с тела.

– Вот, полюбуйтесь. – предложил он. – Никаких повреждений на теле или синяков. Сломана шея. Она, со слов очевидцев, словно нырнула со сцены. Шла, шла медленным шагом, проговаривая свою роль. И, не останавливаясь, нырнула вниз. Вот такое неудачное падение.

– Взгляните на ее ноздри, доктор, – предложила Настя, внимательно уже их осмотрев. – Там отек. Или я ошибаюсь?

Доктор наклонился, посмотрел, кивнул.

– Похоже на отек. Но это, вполне возможно, последствия травмы.

– Возможно, – не стала она спорить. – С вами поедет наш сотрудник. Ему необходимо переговорить с вашим патологоанатомом.

– Поучить его работать хотите? – Полные губы доктора противно съежились.

– Грибов, поезжай с ними. И… – Она отвела Валеру подальше от машины скорой. – Пусть возьмут на анализ биоматериал. Созвонись с Синяковым. А еще лучше дай им переговорить. Синяков расскажет, что надо искать. Они в одной лодке, сразу поймут друг друга. А я пойду говорить с коллективом…

Коллектив не думал расходиться. Все стояли на первом этаже неподалеку от двери кабинета главного режиссера. И оживленно о чем-то разговаривали. Среди особенно сильно жестикулирующих Настя разглядела Мишина.

– День добрый, господа артисты! – громко поприветствовала она всех. – Никто не расходится. У меня есть к вам вопросы. Где ваш руководитель?

Все головы одновременно повернулись в сторону приоткрытой двери кабинета главного режиссера.

Настя обошла стороной присутствующих, дернула дверь за ручку.

Тараканов сидел за своим столом, крепко обхватив голову руками. Очки лежали на столе дужками вверх. По лицу Тараканова текли слезы.

– Простите. – Настя демонстративно постучала в открытую дверь. – Николай Филиппович, мы можем поговорить?

Тот кивнул, не поднимая на нее глаз. Потом вялой рукой указал ей на стул. Полез в стол, достал пачку бумажных носовых платков. Громко высморкался в один, вторым вытер лицо.

– Ниночка погибла, – слабым шелестом прозвучал его голос, когда Тараканов сгреб в мусорную корзину комочки носовых платков. – Так нелепо! Так страшно!

Настя принялась задавать ему вопросы по обычной схеме: при каких обстоятельствах случилось падение, сколько времени прошло с начала репетиции, как вела себя погибшая с самого утра и в момент репетиции.

– Она играла сегодня как никогда. Обычно мне приходилось ее подстегивать, а сегодня… Как будто чувствовала, что умрет! – Тараканов суеверно перекрестился и поплевал через левое плечо.

– Кто и где в этот момент находился?

– Все на своих местах.

Николай Филиппович начал с себя, указав, что, как обычно, сидел в пятом ряду, наблюдая за артистами. Артисты на сцене, их было пятеро, каждый на своей позиции.

– Кто находился с ней рядом?

– Никого.

– А кто ближе всех?

– Никого, – последовал тот же ответ. – В этой сцене она была одна на переднем плане. Все остальные… Господи, что теперь будет с премьерой?!

– А Света Лопачева? Она где находилась?

– Я не знаю, – отозвался Тараканов равнодушно. – Вот про кого ничего не знаю, так это про нее. Она вчера ушла из театра в середине рабочего дня. И больше не объявлялась. Еще пару дней прогулов, и я ее уволю.

– Кому была выгодна смерть Нины Аверкиной?

– Светке, – не раздумывая, выпалил главреж. – Она вчера закатила мне тут настоящий скандал, требуя вернуть ее на роль. А я ответил ей, что мне не нужно никаких скандалов. На премьере собирался присутствовать один из очень знаменитых… Господи! Что же теперь будет?!

– Вам надо позвонить родственникам Аверкиной и сообщить о ее гибели, – требовательно произнесла Настя.

Она-то уж точно не станет этого делать.

– Да, да, позвоню немедленно. У меня есть контакты ее мужа.

Из его глаз снова полились слезы. Настя вышла из кабинета. Народ в коридоре терпеливо ее дожидался.

– Где мы с вами можем поговорить? – поинтересовалась она у самого пожилого актера. – Со всеми по очереди. Ваш главреж немного разнервничался, попросить его уступить кабинет не могу. Ведите…

Пожилой актер не растерялся и привел всю толпу в свою гримерку. Их, к слову, было предостаточно в этом Доме культуры. Настя насчитала пять. У гримерки Нины Аверкиной она тут же выставила охрану в лице уборщицы.

– Я потом там все осмотрю, – пообещала она и, глянув на артистов, спросила: – Кто первый?

Шли по очереди, отвечали охотно. Ответы почти не разнились. И не потому, что народ успел договориться. А потому, что ситуация была почти рядовой. Репетиция и репетиция, что необычного?

– Ежедневно так все проходило, – повторял почти каждый.

На ее вопрос, чем сегодняшнее поведение Нины отличалось от предыдущих дней, никто ничего толком не ответил.

– Все было как всегда, – говорили одни.

– Может, чуть громче говорила, – отмечали вторые. – Но это после замечания главрежа.

– Ничего такого я не заметил, – отвечал удрученный происходящим Мишин. – Нина была обычной. Меня сторонилась.

– Почему?

– Наверное, считала, что я в обиде за смену партнерши.

– А вы в обиде?

– Нет. Честно, мне не до этого. У меня жена погибла несколько дней назад. Мне ее тело еще не отдали для погребения.

Жену не похоронил, а на репетиции бегает. И особенно убитым горем не выглядит. И даже не в трауре по погибшей. Яркая цветная рубашка, белые джинсы.

– Если вы думаете, что мне все равно, то ошибаетесь, – безошибочно угадал он ход ее мыслей, отследив Настин взгляд. – Меня Тараканов чуть не на коленях просил продолжить репетиции. Скоро премьера. А лучше актера ему за такой короткий срок не найти. И это не завышенная самооценка. Я хороший актер.

– А кто для вас был предпочтительнее в роли главной героини: Светлана или Нина?

– Светка, конечно. Она актриса отличная. Я сегодня утром ей так и сказал: лучше тебя никто не сыграет.

– Утром? Вы виделись сегодня утром?

– Да.

– Где, при каких обстоятельствах?

– Так она в театре была. Забегала зачем-то к Тараканову.

– Он ее не видел.

– Ну не знаю. Со мной столкнулась в фойе у главного входа. Привет, привет. Как дела… Обычное приветствие. Потом у гримерки ее бывшей пересеклись. Поболтали.

– И как у нее были дела?

– Судя по опухшим глазам, не очень. Ревела, я так понял. Но со мной даже посмеялась. Хотя и далось ей это трудно.

– Чего же так убиваться-то, Игорь? Ну сняли с этой роли, дали бы другую.

– Все не так просто… – Мишин покусал идеальные губы. – Понимаете, в чем дело…

И он поведал Насте историю про планируемый визит на их премьеру какой-то знаменитости, которая ищет себе актрису второго плана. Ищет и не может найти, поскольку нужно что-то особенное. Не просто яркое и ладное, но еще и талантливое. И скандально талантливое.

– Светка подходила как никто. И тут такой облом. Ее меняют на Нину из-за какого-то звонка полиции. Из-за самоубийства моей жены! А Тараканов очень не любит такой некрасивой огласки.

– И Нина вдруг погибает, – хмыкнула Настя, не сводя взгляда с Мишина. – Как могло такое случиться?

– Сам в шоке! – Он округлил глаза и посмотрел со странной смесью печали и страха. – Просто одно мгновение! Никто даже не успел ничего сделать! Никто не предполагал, что она туда нырнет. Шла, шла, говорила, говорила – и бац… К слову, играла она сегодня вполне сносно. Довольно громко.

Последние слова он произнес с сарказмом, тут же понял, что не к месту, и извинился.

– Как мне разыскать Светлану Лопачеву? – спросила напоследок Настя.

– Я не знаю. Телефон отключила зачем-то. Утром спросил: чего ты вне зоны? Она принялась врать, что телефон потеряла. Но вижу: лукавит.

– Где она живет?

– Не знаю! – глянул он честно. – Она часто переезжала с квартиры на квартиру. То с хозяйкой не ужилась. То тараканы полезли. То далеко до работы. Одну из ее съемных квартир я посещал как-то, надо было передать распечатку роли от Тараканова. Но это было года полтора назад. С тех пор она пару раз точно переезжала.

– У Светланы есть дети?

– Нет, насколько мне известно.

– Ее видели с ребенком.

– Может, племянник или племянница. Может, соседский. Но у нее точно не было детей. Для нее ее служба в театре была и остается всем.

После Мишина побеседовать с Настей заходила еще пара человек, но ничего полезного сообщить не могли. И никто, ни один из опрошенных не знал, где искать Светлану Лопачеву. Местом регистрации в паспорте был далекий город в Краснодарском крае.

– Оказывается, при всей ее коммуникабельности, Светлана оставалась очень скрытным человеком! – воскликнул напоследок тот самый пожилой актер, который предоставил свою гримерку для разговоров с коллективом.

Настя отпустила уборщицу, все еще охраняющую дверь гримерки Нины Аверкиной. Зашла в нее, заперев дверь изнутри. Внимательно все осмотрела.

Нет, не так.

Она буквально исползала все углы, исследовала все щели в стенах и шкафу. Ощупала складки ее повседневной одежды, проверила все карманы и кармашки в сумочке. Посмотрела на телефон. Там не было пропущенных вызовов. Муж не беспокоил ее во время репетиции. Войти в сообщения или телефонную книгу не было возможности. Телефон оказался запаролен.

– Что у тебя? – позвонила она Грибову сразу, как села в свою машину.

– Ничего.

– И у меня ничего. И адрес Светланы Лопачевой не могу найти. Мишин видел ее сегодня утром в театре. Но больше никто не видел. Зачем приходила, он не знает. Перекинулись парой слов на ходу, и все. Вроде шла к Тараканову. Но тот ее не видел.

– Получается, не дошла. Значит, свернула. Но куда? – задался вопросом Грибов, тяжело вздохнув.

– Не к гримерке Нины, случайно?

– Вряд ли. Там ей было делать нечего.

– Почему так решил?

Он не решил, поняла она сразу, Грибов уже что-то знал. Какое-то предварительное заключение.

– Говори! – потребовала Настя.

– Короче, никто не применял к Аверкиной никаких аэрозольных психотропных веществ. Синяков лично приезжал и осматривал тело. Не нашел никакой идентичности.

– А если он ошибся? – взвилась Настя.

– Не психуй, они взяли биоматериал на экспертизу, – попытался ее успокоить Грибов. – Но Синяков уверяет, что отек носовых пазух не тот же, что у Инги Мишиной. Походу, капитан, сама она шарахнулась в оркестровую яму.

– Блин… – Настя выехала с парковки, влилась в плотный поток машин на проезжей части. – Не верю я в такие совпадения!

– Я тоже, – смиренно отозвался Валера.

– Все вокруг этой Светланы Лопачевой вертится. Сначала она пшикает какой-то дрянью в лицо Инги Мишиной…

– Гипотетически, – перебил ее осторожно Грибов.

– Допустим. Но никого больше в доме не было. Только Светлана и Инга.

– Мы не знаем, как быстро действует это средство. Его мог распылить ей в лицо и ее муженек.

Настя помолчала и согласилась.

– Мог. Но вряд ли он это делал.

– У него был мотив. У Светланы его не имелось.

– Они сто процентов любовники, Гриб! – снова на повышенных тонах опротестовала Настя. – Светлана устала ждать, когда Инга отпустит Мишина. И…

– Хорошо. Тут версия еще более-менее складывается. Но Аверкина в эту схему не укладывается никак.

– Еще как укладывается, Гриб! Еще как укладывается! Если в первом случае ревность к мужчине, то во втором – ревность и жгучая обида из-за утраченной роли.

– Подумаешь, роль. Другая будет. Это всего лишь районный театр.

– На премьере должен был присутствовать некто знаменитый.

Настя быстро пересказала то, что узнала от Мишина.

– Это для тебя мотив?

– Мотив. Но… – снова засомневался Грибов. – Но как-то мне сомнительно, что Светлана Лопачева – вполне себе нормальный человек – в одно мгновение превращается в убийцу таких масштабов. Недели не прошло, а у нас два трупа.

– И везде она рядом. – Настя уже готова была орать. – И кто тебе сказал, что она нормальная?! Мы ее с тобой даже ни разу не видели!

Глава 8

– Хотела увидеть – любуйся!

Грибов обхватил рот ладонью и выскочил из ванной комнаты. Настя осталась, хотя ее тоже мутило от вони, от вида сильно раздувшегося тела Светланы Лопачевой, с трудом помещавшегося в ванне.

Синяков в марлевой повязке, пропитанной специальным составом, уже суетился вокруг тела.

– Выйди вон, капитан, – попросил он нервно. – Меня мутит не от трупа, а от твоего позеленевшего лица. Не делай над собой столько усилий, Настюша. Поди вон, поди вон…

Вызов в дежурную часть от хозяйки квартиры, которую у нее снимала Светлана Лопачева, поступил полчаса назад. Выезжая на вызов, Настя с Грибовым ни сном ни духом не предполагали, что жертвой самоубийства окажется человек, на поиски которого они потратили четыре последних дня.

Хозяйка встретила их у двери квартиры, обессиленно привалившись спиной к стене лестничной клетки. Лицо ее было перекошено страхом и брезгливостью.

– Как, скажите, я теперь сдам эту квартиру?! – задала она первый вопрос, когда Настя с Грибовым представились. – Кто ее захочет снять?