Читать онлайн Против идеологии. Почему утопии рушатся

Платон и его Politeia

Широкое и размашистое описание теорий коммунистического толка принято начинать с греческого философа Платона (428/427—348/347 до н. э.), с которым связывают первую крупную концепцию общественного переустройства. Его принято считать величайшим философом в мировой истории; один мыслитель как-то сказал: «Вся европейская философия на самом деле – это комментарий к Платону». Несмотря на статус величайшего, практически все написанное им можно подвергнуть серьезной критике. Платон отметился во многих областях – у него своя онтология (теория бытия), эпистемология (теория познания), этика (теория нравственности), эстетика (концепция художественного творчества) и еще много чего другого. И в то же самое время он считается основателем западной политической философии. Труд Politeia (латинизированный вариант греческого названия Πολιτεία), который у нас известен как «Государство» – это одна из главнейших его работ. Она написана в форме сократического диалога, в котором учитель Платона Сократ вместе с другими персонажами пытается докопаться до истины. Платон – первый из видных мыслителей, задумавшихся об устройстве идеального полиса (греческого города-государства). В основе этого полиса, по мысли великого философа, должны лежать высшие ценности Истины и Блага.

Платон рассуждает так. Человеческое общество возникает из-за того, что люди вынуждены объединяться друг с другом ради собственного выживания, и каждый из них имеет три потребности. Первая – в еде, одежде и жилье (материальные потребности). Вторая – в защите и безопасности. Третья – в грамотном управлении. Поэтому идеальное государство, по Платону, должно состоять из трех этажей иерархии. На нижнем – продуктивные работники (крестьяне, ремесленники, торговцы, моряки и прочие), обеспечивающие материальные нужды. Это самая широкая категория населения. На среднем уровне находятся воины (называемые «стражами» или «исполнителями»), охраняющие и защищающие полис. А на вершину этой иерархии он невозбранно поставил самого себя – во главе города должны находиться мудрецы-философы, уникальная способность которых – осознавать и понимать высшую идею Блага. Иерархия является жесткой, и перехода между стратами быть не может. Для того чтобы люди приняли статичность этой структуры и неизбежность собственной судьбы, Платон предлагает внушить им миф о сотворении душ из металлов. Души правителей якобы сделаны из золота, души воинов – серебра, а души крестьян – бронзовые (в некоторых переводах – из железа и латуни). Редкость и ценность душ соответствуют распространенности этих благородных металлов.

Эта иерархия имеет три этажа, равно как и душа в концепции Платона имеет три составляющие – разум, волю и базовые (низшие) потребности. Скажу сразу, что осуществлять подобные отождествления или сопоставления – это некорректный с точки зрения логики шаг, проводить который философы очень любят. Мало того, что эти концепции являются чисто умозрительными, так между ними еще и устанавливается жесткое однозначное соответствие, которое логически никак не обосновано. В философии Платона вообще много таких аналогий. Мне это сопоставление напомнило его вклад в теорию четырех стихий и математику. Примерно в те же времена пифагорейцами были описаны пять правильных многогранников (тетраэдр, куб, октаэдр, додекаэдр, икосаэдр), и, что самое важное, было доказано, что их существует ровно пять. Платон узрел в этом великую гармонию и связал это открытие с учением о четырех элементах-стихиях – воде, огне, земле и воздухе, из которых состоит все; правда, здесь пришлось сделать один нескромный шаг и добавить пятый элемент – эфир, представленный додекаэдром. Позднее Аристотель, великий ученик Платона, скажет, что из него сделаны тела надлунного мира – планеты и звезды. Здесь мы видим не просто необоснованные с точки зрения логики рассуждения, но и попытки осуществлять предсказания на тему мироустройства на их основе. Сегодня все эти рассуждения имеют чисто историческое значение, и приведены здесь они были для того, чтобы продемонстрировать типичные логические «прыжки веры», которыми наполнена философия.

В одном из диалогов, в котором описывается уже реальная государственная система (так называемое «второе государство»), Платон признает, что настоящее государство несет внутри себя тенденции к коррупции и деградации. Он описал ступени такого деградационного перехода: аристократия (власть лучших), являющаяся высшей формой правления, в конце концов мутирует в тиранию (власть одного злобного несправедливого тирана), проходя через несколько промежуточных стадий, включающих, между тем, демократию (власть народа), к которой у Платона было отрицательное отношение. Он считал, что очень мало кто понимает идею Блага, и в силу этого лишь немногие пригодны к правлению. Поэтому сама концепция участия масс в выборах является неприемлемой, поскольку массы некомпетентны, неумны и подвержены воздействию демагогов. При деградации общества власть переходит к все менее и менее благородным и подходящим людям. Так, в тимократии (власть собственников) власть переходит к людям с серебряной душой, а в демократии и тирании – с бронзовой, и в этом случае вся власть направляется не на Благо, а на удовлетворение низменных импульсов и потребностей, что ведет ко всеобщему хаосу.

Нам крайне интересен ключевой для Платона разговор о том, как следует понимать справедливость. Рассуждениям на эту тему он уделил немало места на страницах «Государства». Так вот, согласно нему справедливость – это вовсе не равное распределение ресурсов между людьми, не уменьшение коэффициента Джини, обозначающего степень экономического неравенства между богатыми и бедными, и уж тем более не равная репрезентация женщин и мужчин в органах власти. Справедливость – это гармоничное распределение людей по описанной иерархии. Построение идеального государства связано с полным познанием сути человека и его места в этом мире, и в результате этого должна быть достигнута социальная гармония. Система воспитания, обучения и испытания людей должна быть такова, чтобы каждый в итоге оказывался на своем месте. Это происходит далеко не всегда из-за несовершенства людей и их просчетов, и в результате общество разлагается по схеме, описанной в предыдущем абзаце. Взгляды Платона на справедливость – пожалуй, самые зрелые и здравые из всех представленных в этой книге. Спустя века и тысячелетия мы докатимся до совершенно детсадовских мировоззрений.

И казалось бы, что здесь такого коммунитарного? Однако известный философ Карл Поппер (1902—1994) в своей книге «Открытое общество и его враги» (1945) причисляет Платона к главным противникам этого самого открытого (либерального) общества наряду с Лениным и Сталиным, потому что в «Политее» описано, по сути, тоталитарное общество, в котором все регламентируется сверху мудрыми вождями-философами. Например, для контроля над «массовым сознанием» ими придуман «миф о металлах». Ключевой у Платона является пресловутая общественная собственность, которая равномерно распределена по среднему классу стражей. Государство даже контролирует репродуктивные функции граждан и осуществляет евгеническую политику – дети, согласно великому философу, должны разводиться так же, как разводятся породы домашних животных (слабые телом и/или духом отбраковываются), и воспитываться отдельно от родителей с самого рождения.

Все воины-члены среднего класса живут в одинаковых домах и не имеют золота. Воспитание идет строго в коммунистическом духе: ни о чем нельзя говорить как о «своем», все следует считать общим; богатых и бедных быть не должно. Цель Платона, как и любого коммуниста – преодоление эгоистического начала в человеке. В идеальном полисе каждый должен относиться к каждому как к члену своей семьи. Говорил Платон и о пересмотре прошлой культуры (это тема, модная и ныне) – например, его не устраивали поэмы Гомера, персонажи которых не соответствовали авторитарно-чинно-благостно-строгому духу его государства, как будто транслировали дурные и безнравственные модели поведения и поэтому совращали молодые души. В силу этого легкая и развлекательная культура должна быть запрещена. Интересных подробностей устройства идеального полиса у Платона можно найти много, но перечислять их я не буду ради экономии времени и сил читателя.

И тут возникает вопрос – насколько описанная Платоном картина соответствует действительности? Насколько адекватен его проект лучшего общества? На самом деле, Платон – величайший ум, а «Государство» – гениальное произведение, намного более глубокое, чем может показаться из этого короткого описания. Даже сегодня его внимательно исследуют философы и социологи, пытающиеся проанализировать этот труд в современном контексте и найти его приложения к нынешней реальности. Но я заклинаю вас от самой возможности утверждать, что цель создания «истинной» модели общества была достигнута здесь. Если написанное Платоном и можно называть верным, то только в некоем метафорическом, небуквальном плане. Чего тут говорить – в реально действующей современной военной иерархии существует около двух десятков ступеней, и поэтому ни о каком статусном или имущественном равенстве между генералами и рядовыми не может быть и речи.

Однажды Платон переехал в Сиракузы, город на Сицилии, где пытался пристроиться ко двору местного тирана, увидев в этом возможность для реализации собственных идей. Long story short2: из этого не вышло ничего. Например, уже после окончательного отъезда Платона из города им тиранически правил его ученик, который был очень быстро смещен, а после мятежа при попытке возврата власти убит. Подобная судьба ждет многие утопические проекты будущего…

Остров справедливости, или то, чего не может быть

Следующим большим проектантом стал великий англичанин-гуманист Томас Мор (1478—1535). Мор был не просто писателем и философом, но и лордом-канцлером Англии, высшим чиновником в стране. Он был очень ригористичным человеком (то есть имел строгие моральные убеждения), и поэтому был казнен за то, что обличал короля Генриха VIII за схизму (раскол) с католической церковью. Еще Мор критиковал негуманную политику огораживания, лишившую многих крестьян средств к существованию («овцы съели людей» – вот его знаменитая фраза). «Государство» – главнейший источник вдохновения для Мора. А придуманное им слово «утопия» стало нарицательным обозначением любого проекта идеального общества, имеющего сомнительные перспективы осуществления в действительности.

Его книга с весьма длинным названием, которую для краткости так и называют – «Утопия» (греч. «место, которого нет») – состоит из двух частей. В первой критикуются нравы, существовавшие в Англии тех лет, обличаются коррупция, человеческая ложь, подлость и лицемерие. И с этой частью можно согласиться. А вот вторая часть, в которой описывается жизнь на идеальном острове-государстве, выглядит в лучшем случае любопытно, но по правде говоря, описанные там идеи сегодня недостойны критики в силу своей умозрительности. Согласно самому Мору, «Утопия» не представляет собой детального плана, она – своего рода маяк, к которому надо двигаться, опираясь на ее базовые принципы. Но и принципы эти за столетия с момента первого издания книги были явным образом дезавуированы.

Стоит отметить, что между главным коммунистом всех времен Карлом Марксом и его предшественником Томасом Мором есть много общего. И тот, и другой считали частную собственность корнем всех зол и призывали к ее ликвидации – на Утопии вся собственность общественная. Частная собственность по мысли этих авторов – это причина раскола на бедных и богатых, причина человеческой зависти, озлобленности и жестокосердия. И тот, и другой говорили об упразднении денег; социальное и имущественное расслоение у обоих отсутствуют. Вот как Мор обличал богатых:

И эти очень плохие люди со своей ненасытной жадностью поделили между собой все, чего хватило бы на всех!.. Совсем уничтожив само употребление денег, утопийцы избавились от алчности. Какое множество бед отсекли они, какую жатву преступлений вырвали они с корнем! Ибо кому не известно, что с уничтожением денег отомрут обманы, кражи, грабежи, раздоры, возмущения, тяжбы, распри, убийства, предательства, отравления, каждодневно наказывая, люди скорее мстят за них, чем их обуздывают; к тому же одновременно с деньгами погибнут страх, тревога, заботы, тяготы и бессонные ночи. Даже сама бедность, которой одной только, казалось, и нужны деньги, после полного уничтожения денег тут же сама исчезнет.

Наивен был старина Томас донельзя: деньги – это корень всех зол, и надо этот корень вырезать, и тогда запляшут лес и горы! Это очевидное «решение» приходило в головы многим, но реальность такова, что сколь-нибудь развитое и продвинутое общество совершенно не удалось построить без присутствия этого «великого уравнителя». Деньги не смогли отменить даже советские большевики (хотя, поверьте, пытались), а мечтать об их отмене сегодня – это верх безумия и оторванности от понимания принципов функционирования экономики.

И Маркс, и Мор говорили об облегчении условий труда – на Утопии работают всего по 6 часов в день, причем труд не является изнуряющим, но при этом обязателен для всех и каждого. В СССР простые люди часто задавались вопросом – кто при коммунизме будет чистить сортиры? На острове для этого есть рабы, являющиеся бывшими преступниками – это они заняты на грязных и «черных» работах. Но даже их условия жизни по замыслу Мора должны быть терпимыми. Свободное время утопийцы посвящают развлечениям, досугу и прочим делам.

Во главе государства стоит монарх, но все остальные должности являются выборными, причем женщины имеют полный доступ к электоральной системе – они имеют право голосовать и избираться. Продукты в Утопии распределяются по потребностям, то есть почти как в известном коммунистическом лозунге. В общем, у Мора все было как у людей.

Книга Мора оказалась исключительно влиятельной, по-настоящему зажигающей сердца, и после него в таком же духе размышляло множество других мечтателей, утопистов и социалистов. Они во многом повторяли либо не слишком существенно дополняли и видоизменяли моровские и платоновские умопостроения. К видным деятелям здесь можно отнести итальянца Т. Кампанеллу (1568—1639), англичанина Дж. Уинстенли (1609—1676), французов Ж. Мелье (1664—1729), Г. Бабефа (1760—1797), К. А. Сен-Симона (1760—1825), Ш. Фурье (1772—1837). Но вместо погружения в излишние тонкости воззрений разных домарксистских социалистов и коммунистов давайте обратимся к одной из попыток воплотить утопические идеи в реальности.

Гармоничное сообщество Роберта Оуэна

Роберт Оуэн (1771—1858), валлиец по происхождению и владелец шотландских мануфактур, был успешным промышленником и при этом человеком мягкого и доброго нрава. Он работал в бурно развивавшейся текстильной индустрии и серьезно пытался улучшить жизнь рабочих. А еще он был одним из первых агитаторов за 8-часовой рабочий день; его лозунгом были такие слова: «восемь часов на труд, восемь на досуг, восемь на сон».

Оуэн стал сторонником социализма в 1817 году; основную проблему он видел в развитии машинного труда и отходе на второй план труда человеческого. У большинства людей в такой ситуации, как можно предположить, исчезают жизненные перспективы. Решение этой проблемы он видел в создании самодостаточных коммун, опирающихся на собственные силы. Трудно радикально изменить страну, в которой живут миллионы людей; так может быть, существует возможность построить локальный коммунистический рай в небольшом специально обустроенном месте? Оуэн активно пропагандировал свои идеи в прессе и ради их воплощения переехал в Соединенные Штаты. Он выступал в Палате представителей Конгресса перед действующим президентом страны и несколькими бывшими главами государства, рассказывая о своем «мире новой морали» («New Moral World»), мире счастья, просвещения, благоденствия, достигаемых посредством образования, науки, технологий и совместного общежития.

По плану Оуэна коммуна, состоящая из 1200 человек, должна была располагаться на территории примерно в 500 гектаров. Люди в ней живут в одном немаленьком по размеру здании, в котором есть одна большая кухня и несколько общественных столовых. Коммунары помещены в одинаковые условия и имеют равную долю в наличествуемой собственности, земельной и производительной. Дети после достижения трехлетнего возраста отделяются от родителей и воспитываются коммуной, хотя родители могут встречаться с ними во время обеда и некоторых других случаев.

В январе 1825 года на большую часть состояния Оуэн купил 180 построек и прилегающие к ним земли в поселении под названием Хармони (Harmony, «Гармония») в Индиане. Он дал ему новое название – Новая гармония. Позже здесь будет предпринята попытка постройки единого здания по задуманному проекту, но строительство по большому счету даже не начнется – не найдется сил, ресурсов и мотивации. В поселение по зову Оуэна приходили благородные и добропорядочные люди, однако помимо них «Новая Гармония» привлекала халявщиков, искателей приключений и психически ненормальных. Было много и просто неотесанных, грубых, слишком простых людей, от которых более рафинированные личности старались держаться подальше. Все это ставило успех проекта под немалый знак вопроса. Сын Оуэна Уильям писал: «Сомневаюсь, что те, кому комфортно жилось в прежней жизни, найдут свое существование здесь более удобным и радостным. Я не в состоянии определить, сколько времени займет приспособление к новому режиму существования».

Роберт Оуэн подолгу отсутствовал в коммуне, рекрутируя новых поселенцев, нанимая ученых, мыслителей, учителей и воспитателей. Также он упрашивал знакомых предпринимателей вкладываться в это сомнительное предприятие, и те, кого Маркс, по сути, считал воплощением зла, иногда даже поддавались его уговорам. Когда же Оуэн вернулся в коммуну в апреле 1825-го, он увидел разброд и шатание. В результате была принята «Конституция предварительного общества» (Constitution of the Preliminary Society). Согласно ей, члены коммуны должны были предоставлять собственные товары и инвестировать капитал под процент в предприятие, которое бы обеспечивало общую независимость и равенство. Также коммунарам следовало предоставлять свои услуги в обмен на кредиты в местном магазине. Помимо этого, Конституция устанавливала систему местного управления и организации. За немногие годы существования коммуны эта система меняла свои принципы устройства не один раз – анархист-индивидуалист Джозайя Уоррен, один из изначальных участников «Новой гармонии», говорил, что «были опробованы все возможные формы социальной организации». Но результат, как говорится, был немножко предсказуем.

Причин для распада коммуны было множество. Так, продуктивных работников – даже тех, у кого было очень доброе сердце – ожесточало наличие непродуктивных личностей, так или иначе пользовавших частью общих благ. Оуэн говорил о том, что даже к ленивым нужно относится с пониманием и терпением, но все равно добросовестные и трудолюбивые специалисты быстро покидали коммуну. В то же время многих озлобляло неравенство в количестве кредитов у работающих и неработающих. При этом количество производимого товара в целом было небольшим, и до планируемой самодостаточности коммуны было очень далеко. К тому же, коммуна вскоре оказалась перенаселенной, а управление и надзор за ней были весьма некомпетентными. К добровольному труду большинство относилось с презрением и работало спустя рукава. Оуэн писал, что «Новая гармония» была «неоднородным собранием радикалов, принципиальных энтузиастов, честных латитудинариев [англикан-сторонников религиозной терпимости] и ленивых теоретиков, приправленных крупицей беспринципных мошенников». Несмотря на это, он с оптимизмом смотрел в будущее кооперативного труда.

Но к марту 1827-го проект потерпел крах. «Новая гармония» рассыпалась на мелкие сообщества, конфликтовавшие между собой. А в 1829 году вся ранее общинная земля и имеющаяся на ней собственность окончательно перешли в частное пользование. Оуэн отдал собственность сыновьям и отплыл в Англию. В этом гиблом прожекте он потерял 80% состояния. А Джозайя Уоррен размышлял так: «Казалось, что разница во мнениях, вкусах и целеполагании увеличивалась пропорционально требованиям конформности [принципам общежития в коммуне] … По-видимому, сам естественный закон природного разнообразия [diversity] победил нас… Наши „общие интересы“ напрямую воевали с индивидуальностями людей, их жизненными обстоятельствами и инстинктом самосохранения… чем больше было столкновений и конфликтов между людьми, тем на большие компромиссы приходилось идти».

Распад «Новой гармонии» был новостью в мировой прессе и произвел немалое демотивирующее воздействие на всех сторонников коммунизма. Всего сообществ конкретно оуэнистского толка было создано около полутора десятков, а в целом коммун такого рода существовало намного больше. Почти все они профункционировали очень недолго. Однако некоторые из них существуют до сих пор, хотя с уверенностью можно утверждать, что в совсем другом режиме по сравнению с тем, что планировался изначально, вернувшись к старому-доброму консервативному принципу «кто не работает, тот не ест».

Идея локальных общин и самодостаточных коммун оказалась провальной. Но многое изменится в результате деятельности одного уроженца прусского города Трир, появившегося на свет в 1818 году.

Величайший революционер в истории человечества

Карл Маркс (1818—1883) родился в семье юриста Генриха (Гершеля) Маркса и его жены Генриетты Прессбург. Оба родителя имеют еврейское происхождение, а отец Генриха и дед Генриетты даже были раввинами. То есть по происхождению Маркс был типичным немецким евреем. У меня нет предубеждений против евреев – пишу я об этом главным образом в связи с тем, чтобы указать, что опыт антисемитизма и отчужденности от своего большого народа мог оказать на Маркса определенное влияние3. При этом Генрих, его отец, был нерелигиозен; он даже разорвал связь с еврейской общиной для того, чтобы продолжить юридическую практику – тогда началось очередное наступление на права прусских евреев в области занятия важных должностей. Необходимо отметить, что Генрих был очень успешным юристом, а Исаак Прессбург, отец Генриетты, являлся богатым торговцем текстилем. Выражаясь языком современной гендерной теории, Маркс имел очень привилегированное происхождение, что особенно важно в связи с тем, что жизненные условия простых людей в те времена были совершенно катастрофическими по сравнению с нынешними.

Однако Маркс с молодости ощущал себя лишним человеком и был гложим неким неприятным чувством. Он будто ожидал приближение социальных бурь, гроз и катастроф, а также развитие своей нелегкой судьбы. Он писал пафосные романтические стихотворения, в которых видел себя преобразователем мира и человеческой истории, имел апокалиптические видения и выносил последний приговор всему человечеству. Он хотел поступить на факультет философии и литературы, но прагматичный отец заставил его последовать по собственным стопам и выбрать юриспруденцию. В студенческие годы в письмах к нему Маркс писал, насколько тошными и отвратительными для него являются занятия этой унылой дисциплиной. Его душа требовала большего. С молодости он действительно был лишним человеком, и это определило характер его творчества в целом.

Он учился на юридическом факультете Боннского, а затем Берлинского университета. Для него храм науки был главным образом местом для тусовок, и обучение его проходило в основном в формате вялого самообучения. В финале своей университетской стадии он перешел в менее престижный Йенский университет – место, где можно было легче состряпать и защитить диссертацию, на этот раз специализируясь в любимой философии. Будучи студентом, он вступил в кружок младогегельянцев – философия Г. В. Ф. Гегеля (1770—1831) и его диалектический метод окажут на него большое влияние. Этот кружок собирался вокруг Людвига Фейербаха (1804—1872), известного философа-материалиста. Так сформировался бэкграунд Маркса как материалиста и диалектика.

Если Оуэн был человеком очень порядочным и добросердечным, то о Марксе такого говорить не приходится – характер его был крайне скверным. «Одержимый десятью тысячами бесов», – так однажды охарактеризовал его Энгельс. Маркс был очень высокомерен и любил горячо спорить, догматично веря в свои убеждения и считая окружающих гораздо глупее и ниже себя. В молодости проводил много времени в пьянках и вечеринках, то есть был не очень трудолюбив и добросовестен. Его публицистика отличалась хамско-погромным стилем и высокой степенью неприязни к оппонентам, многие из которых при этом были близки к нему по убеждениям. Кстати, этот погромный стиль в полной мере унаследуют от него Фридрих Энгельс и Владимир Ильич Ленин («дураки», «подлецы», «хамы», «г**но» – вот типичный лексикон дорогого Ильича).

Жил Маркс в основном на подачки друзей и родственников, отличался попрошайничеством, любовью к растратам и крайней неумелостью в распоряжении деньгами. Именно в силу последнего, а также стремления жить на широкую ногу и склонности к сутяжничеству он часто оказывался в бедственном положении, буквально без гроша в кармане; однажды у него не нашлось средств даже на оплату похорон своего рано ушедшего ребенка. Маркс часто влезал в долги, которые обычно не выплачивал. Женился на дочери барона фон Вестфалена, представителя немецкой аристократии. В 1864 году Маркс получил по наследству несколько крупных сумм, примерно раз в десять больше того, что обычно получал за год. Но и эти деньги были растрачены с немалой скоростью, и всего лишь через несколько лет его в очередной раз пришлось спасать Энгельсу (к великому неудовольствию последнего).

На «настоящую» работу он пытался устроиться всего один раз. Основным его занятием была публицистика, а также написание собственных философских и околонаучных – я бы сказал, псевдонаучных – работ. При этом публицистика Маркса была подрывной по отношению к существующему строю, а за неприглядное описание русской монархии по жалобе императора Николая I он был лишен прусского гражданства и был вынужден эмигрировать из страны. После этого большую часть жизни прожил в Англии, где ему немало финансово помогал его друг Фридрих Энгельс (1820—1895), промышленник, отец которого владел текстильными фабриками в Солфорде, что находится на территории нынешнего Большого Манчестера, и в управлении которыми Фридрих принимал участие. Говоря кратко, Маркса кормил тот самый капитализм, который он ненавидел всей душой. Важно учесть тот факт, что условия труда на солфордских фабриках около Манчестера, на которых работали ирландские иммигранты, были совершенно чудовищными (Энгельс даже написал на эту тему работу «Положение рабочего класса в Англии», а описания бедственного положения рабочих занимают немалую часть того самого «Капитала»). Выглядит это знакомо – современные леваки тоже любят обличать капитализм, уткнувшись в свои айфоны и пользуясь всеми благами общества потребления при первой возможности.

У Маркса были периоды пристойного существования, но значительную часть взрослой жизни он прожил в бедности, а иногда и в крайней нищете, опустившись в лондонские трущобы. По этой причине трое его детей ушли очень рано: Гвидо, Франциска и еще один ребенок, умерший, не получив имени. Ответственность за их смерть Маркс брать отказывался, перекладывая ее на «буржуазные невзгоды» – видимо, сие надо понимать как невзгоды, навлеченные на него злокозненной капиталистической системой.

При всем при этом нельзя не признать, что он был очень умен, а также обладал ярким талантом публициста. Его совместный с Энгельсом «Манифест Коммунистической партии» написан весьма неплохо, а в «Капитале», пусть и в целом очень неинтересном и скучном произведении, встречаются художественные обороты типа «бестелесные призраки», «вервольфы и вампиры капитала, обреченные пить живую кровь рабочего труда», «мертвые, вцепившиеся в живых», «фурии частного интереса». Впрочем, его публицистический талант и немалый ум вовсе не означают, что написанное им было верным. Как раз наоборот – оно было верным в лучшем случае отчасти, а в целом носило глубоко идеологический, тенденциозный и ошибочный характер.

Кому-то может показаться, что я сгустил краски и выставил Маркса не в самом хорошем свете. На это я отвечу так: я не марксист, и мне нет нужды осуществлять positive coverage (позитивное освещение) его личности. Я всего лишь старался быть объективным. В этой книге биографии не будут представлены в великом числе, но эту я привел во многом потому, что персоналия Маркса является очень характерной. С этим сложно не согласиться, не правда ли?

Трудов после себя Маркс оставил множество, и настоящую жизнь они обрели главным образом после победы социалистической революции в Советской России. Например, одна из ключевых работ для современной неомарксистской философии – «Экономическо-философские рукописи 1844 года», в которых говорится о так называемом «отчуждении» (нем. Entfremdung), – была открыта и впервые опубликована в СССР в 1932 году. Не говоря уже о том, что основную рекламу и главный промоушн его «Капитал» получил благодаря советским системам образования и книгоиздания. Будем честны: писанина вроде «Рукописей» или «Немецкой идеологии» была доселе никому не нужна, но в результате большевистской революции ей был навязан чисто искусственный статус творений, обладающих непреходящей ценностью и поэтому подлежащих широкому распространению.

Здесь нам и следует перейти к описанию марксистской теории.

Marxism 101

В России марксизм находится на особом положении – в советские времена его настолько мощно и тотально форсили-продвигали, что теперь от него, метафорически выражаясь, веет стойким запахом затхлой совковой ветоши, если у идей вообще может быть запах. Тем не менее, говорить о нем придется. Стоит сказать, что марксизм – это не шибко оригинальное учение, специфических идей в нем не так уж много. По сути, он представляет собой солянку из довольно разных концепций и философий, соединенных воедино одним ловким экспроприатором чужих идей.

Центральное положение марксизма – это утверждение о том, что сущностью исторического процесса является классовая борьба, то есть борьба между богатыми и бедными, эксплуататорами и эксплуатируемыми, угнетателями и угнетаемыми, а на текущем историческом этапе – между буржуазией и пролетариатом. Буржуазия владеет частной собственностью на средства производства (то есть фабриками и заводами), а у рабочих ее нет. У буржуазии есть капитал и богатство, у рабочих – нет. У буржуазии есть власть, у рабочих – нет, и во всем этом состоит главный конфликт, величайшая проблема социального бытия. На самом деле, здесь Маркс совсем не был новатором – классовую теорию он позаимствовал у французского историка Огюстена Тьерри (1795—1856). Именно Тьерри ввел само понятие классовой (сословной) борьбы и описал ее на примере противостояния между третьим сословием (состоящим из буржуазии, пролетариата и крестьянства) и аристократами и духовенством во Франции, а также на других исторических примерах.

Между тем, критикуя марксизм, я вовсе не хочу сказать, что деление на классы бессмысленно или не играет никакой роли, и что глубоких экзистенциальных противоречий между бедными и богатыми не существует. Проблема здесь не в этом, а в том, что Маркс, констатируя существование такой проблемы, предлагает решение, которое хуже любого яда. Но об этом позже.

Другой важнейший марксистский концепт – так называемое «материалистическое понимание истории» – основывается на гегелевской диалектике. Диалектика – это такая якобы «наука о всеобщих законах природы, бытия и мышления», которая рассказывает нам о том, что вода в чайнике кипит в силу «работы» принципа перехода количественных изменений в качественные. Если бы не советская система образования, о ее трех законах все давно забыли, и их место осталось только на страницах учебников истории философии. К реальной науке они, конечно, никакого отношения не имеют.

Марксизм описывает ход истории как смену общественно-экономических формаций, связанных с определенным способом производства. По Марксу, существуют три формации, последовательно сменяющие друг друга в соответствии с законами диалектики (законом отрицания отрицания и другими): докапиталистическая, капиталистическая и коммунистическая. Диалектическая логика Гегеля, примененная к историческому процессу, должна была придавать наукообразность марксистскому обоснованию неизбежности прихода коммунизма на смену капитализму. Но в силу несостоятельности диалектики4 обоснование это не стоит выеденного яйца. Я, будучи специалистом по физике и математике, читал «Диалектику природы» Энгельса, и приведенные там диалектические описания естественнонаучных концепций у меня ничего, кроме смеха, не вызывают. Тот факт, что диалектика – это не наука, даже не нуждается в доказательствах, потому что в реальных научных институтах она никак не представлена. Диалектика всегда была и остается инструментом для витания в чисто философских эмпиреях. Считается она научной разве что в Фонде рабочей академии, где советский динозавр Михаил Васильевич Попов будет косноязычно рассказывать вам заумные бредни о «движении исчезновения бытия в ничто, а ничто – в бытие»5.

Наконец, «вклад» Маркса в экономику базируется на работах Адама Смита (1723—1790) и Давида Рикардо (1772—1823), английских экономистов и классиков экономической науки. Центральным элементом здесь является трудовая теория стоимости – представление о том, что стоимость товара определяется количеством вложенного в него труда, а не, к примеру, балансом спроса и предложения, редкостью товара или субъективно воспринимаемой полезностью. И хотя сам Рикардо понимал, что трудовая теория не является стопроцентно верной (у него, в частности, была «93%-ая» ТТС), Маркс воспринял ее с максимальной серьезностью. По Марксу, вся стоимость товара создается исключительно трудом пролетариев-рабочих, в то время как при капитализме она разделена на себестоимость и добавленную стоимость (которую Маркс называет «прибавочной»). Если Рикардо выделял малую часть стоимости на прибыль капиталисту, то Маркс не оставляет ему и этого. Он считает, что капиталист или предприниматель-организатор производства не делает никакого реального вклада (!) в создание товара, а только забирает – можно сказать, ворует – эту самую прибавочную стоимость себе в карман. В этом, согласно марксистам, и состоит самый страшный секрет капитализма, марксистское разоблачение которого его – капитализм – и похоронит. Ведь капиталист не работает, а только смотрит на работу настоящих рабочих со стороны. Свои деньги он незаслуженно получает благодаря несправедливому владению частной собственностью.

Для примера рассмотрим производство гвоздей с марксистской точки зрения. Допустим, капиталист платит рабочему 30 копеек за создание одного гвоздя, а продает его за рубль. 70 копеек – это та самая «прибавочная стоимость», которую получает капиталист. Это нечестно, потому что он мог бы и с рабочим поделиться! Маркс полагает, что 1 рубль – это и есть стоимость товара, которая целиком определяется трудом рабочего. Все это выглядит абсурдно, но такова марксистская теория. В ней фактически утверждается, что profit is theft («прибыль – это кража»), хоть и Маркс не говорил так напрямую и даже как будто спорил с этим утверждением в переписке с анархистом П.—Ж. Прудоном.

В рассмотренном примере рабочий при 10-часовом рабочем дне якобы лишь 3 часа работает на себя, а остальные 7 часов тратит на капиталиста. Именно в этом, кстати, по Марксу и состоит так называемая эксплуатация – в том, что капиталист оплачивает только часть времени рабочего, а остальную часть незаслуженно как бы «забирает» себе (когда вы используете это слово, позаимствованное у марксистов, вы наверняка используете его в каком-то другом смысле). Это чисто идеологический взгляд на вещи, имеющий слабое отношение к действительности. Его цель – вызвать в рабочей массе негодование и спровоцировать ее на выступления против системы. Марксизм и его взгляд на проблему стоимости – это нечестная попытка интеллектуальной легитимации классовой вражды и ненависти. По сути, она представляет собой интеллектуальное мошенничество, или в лучшем случае выдачу желаемого за действительное, потому что многим явно хочется верить в то, что капиталисты на самом деле грабят честной народ, поскольку это оправдало бы их неприязненное отношение к bourgeoisie.

В современной экономике на природу прибыли («прибавочной» или добавленной стоимости) принято смотреть примерно вот как. Капиталист – это в первую очередь тот, кто откладывает собственное вознаграждение за труд, причем откладывает иногда на многие годы вперед. Ведь для того, чтобы организовать предприятие, нужно, говоря в общих чертах, арендовать помещение, провести в нем ремонт и реновацию, обставить его, закупить оборудование, которое может стоить очень немалых денег, нанять квалифицированный персонал и так далее. Организация дела стоит немалых усилий и финансовых вливаний. Кроме того, его экономическая успешность всегда находится под вопросом. Приведенный пример с гвоздями имел бы смысл, если бы капиталист мгновенно отнимал у рабочего произведенный товар и продавал по своей цене. Но так не бывает никогда – помимо затрат на производство и его организацию, есть еще и маркетинг, логистика, дизайн упаковки и прочее. Реальное производство слишком сложно устроено, и измерить вклад отдельного рабочего в создание продукта просто невозможно. Как, примеру, можно сравнивать труд графического дизайнера и рабочего на конвейере? В действительности мерой труда рабочего любого типа является только его заработная плата. Никакой «прибавочной стоимости» из нее не воруется и вороваться не может. Поэтому марксистской «прибавочной стоимости» в реальности просто не существует. И если вам кто-то всерьез про нее рассказывает, то вы видите пред собой замшелого марксистского шарлатана.

Риски и убытки – это такая же часть экономики, что и прибыль. Доморощенные критики капитализма об этом всегда забывают. Помимо этого, прибыль – это необходимое условие экономического роста, полноценного расширения дела и его развития. Без нее не было бы вообще ничего из того, что мы видим вокруг себя. Поэтому ее существование полностью морально оправданно, если, конечно, отбросить случаи различных махинаций и откровенного мошенничества. Прибыль – это своего рода обязательный приз за правильно организованное и общественно-полезное дело. В обсуждение этой темы можно легко добавить мелкую буржуазию, различных самозанятых (с точки зрения марксизма, эксплуатирующих самих себя), рантье, пролетариев-акционеров, получающих дивиденды, и марксистская схема бытия с ее бинарной дихотомией «буржуазия – пролетариат» потеряет всякий смысл.

С точки зрения современной левой мысли, существует еще одна важнейшая марксистская концепция – так называемое «отчуждение». Оно состоит в том, что рабочий на капиталистическом производстве выполняет некоторую малую функцию, которая делает его вклад в создание продукта очень незначительным и слабовоспринимаемым. Например, на фабрике, на которой шьют джинсы, рабочий не создает джинсы как таковые, он лишь, к примеру, забивает несколько заклепок, расположенных у карманов в каждой паре. При капитализме человек отчуждается от своей истинной природы – быть свободной творческой личностью; человек отчуждается от самого себя, от своих чувств и собственного предназначения. Рабочий – это угнетенный, бездушный и бесправный винтик капиталистической системы. Он как бы «отчуждается» от результатов своего труда; плоды его работы ему не принадлежат, и это, по Марксу, очень плохо. А отчуждение человека от результатов его труда в конечном счете приводит к отчуждению человека от человека, и это еще более страшно. Логичная концепция, не правда ли?

Отчуждение – концепция мутная, невнятная и в целом болтологическая. Ее легко довести до абсурда – к примеру, получается, что труд рабочего, закручивающего гайки на капиталистическом предприятии, является отчужденным, а точно такой же труд рабочего, закручивающего гайки на предприятии в соцстране, таковым не является, хотя, казалось бы, в чем здесь разница? Марксист может сказать, что при социализме-коммунизме отсутствует принуждение, но мы-то понимаем, что оно отсутствует только в чудесных, легких и радостных утопических мечтаниях коммунистов.

Мысленного эксперимента ради представим завод, на котором производятся стулья. Давайте положим, что десять рабочих производят тысячу стульев в неделю. Согласно марксизму, они должны принадлежать рабочим, так? Получается, у каждого рабочего будет скапливаться по сто стульев за каждую неделю. Что он будет с ними делать? Сидеть на каждом по минуте в день? Где хранить эти стулья, как сбывать? Логический прием reductio ad absurdum (доведение до абсурда) легко уничтожает концепцию отчуждения. Тут-то мы и понимаем, что в реальном мире без глубокого разделения труда, без маркетинга, логистики и ритейла, без всей цепочки капиталистического производства обойтись совершенно невозможно. Если «отчуждение» и существует, оно является неизбежным свойством нашего бытия.

Маркс критиковал Оуэна и оуэнистов – он считал, что их коммуны провалились не в силу особенностей человеческой природы и того, что люди друг другу в принципе не равны. Некий «мировой капитал» – это выражение так и хочется произнести голосом дорогого В. И. Ленина – по его мнению, всегда будет вставлять палки в колеса таким проектам и никогда не предоставит им возможности полноценно развиваться. Самая главная идея Маркса, оказавшая роковое влияние на человеческую историю – это идея изменения мира через всемирную пролетарскую революцию. Капитализм несправедлив, он лишает людей свободы и принуждает к тупому бессмысленному труду, уничтожающему человеческую душу. С течением времени богатые будут богатеть, а бедные – беднеть, и однажды рабочим станет нечего терять, кроме собственных оков. Капитализм будет неизбежно заменен на коммунизм, в котором не будет частной собственности и товарно-денежных отношений, а будет свободный творческий труд, который приведет к невероятной продуктивности, всеобщему изобилию и благоденствию (реальный опыт всех соцстран показал, что этого совсем не случится). Капиталисты будут уничтожены как класс, рабочие захватят средства производства, и власть капитала будет заменена на демократическую власть пролетариев (утопически бессмысленная и бредовая идея диктатуры пролетариата), которые будут справедливо, глубоко порядочно и честно самоуправляться и властвовать. По мне так все это очень негладко смотрится даже на бумаге. А о том, что из этого вышло в реальности, можно было бы вообще не говорить. Но говорить придется.

Социализм-лайт: рождение социал-демократии

Марксистская программа была слишком радикальной – она предлагала разрушить существующий порядок вещей до основания, а затем заменить его на бог знает что. Известно, что Маркс с Энгельсом не оставили детального описания коммунизма, и определяется он главным образом негативно – не через то, что в нем есть, а через то, чего нет (частной собственности, денег, «угнетения» и так далее). В силу своей радикальности марксизм привлекал внимание одних лишь радикалов, которые в любом обществе пребывают в относительном меньшинстве и в ситуации политической стабильности никак не могут захватить воображение широких масс.

При этом оснований для пролетарской революции со временем становилось не больше (как жестко предсказывал Маркс), а только меньше. В конце XIX—начале XX вв. в Европе и Северной Америке бешеными темпами развивался технический прогресс, который делал общество материально и культурно богаче и давал людям надежду. Создавалось более справедливое налогообложение – регрессивная система, при которой богатые дают в государственную казну относительно меньшую долю личного дохода, заменялась на систему с подоходным налогом, а в некоторых странах позднее будет введено прогрессивное налогообложение. Расширялось избирательное право – доступ к голосованию на выборах получали все больше людей; расширялось представительство мужчин, а вскоре к ним были добавлены и все взрослые женщины. Появилось всеобщее образование. Расходы на социальные нужды росли колоссально – к примеру, в Великобритании с 1842 по 1913 гг. госрасходы на образование, науку и культуру поднялись с практического нуля до 10% бюджета6.

В Европе хардкорный марксизм как авангардная левая сила фактически быстро самоуничтожился – его заменила социал-демократия, главным идеологом которой был немец Эдуард Бернштейн (1850—1932). Его называют ревизионистом марксизма, и ортодоксальные идеологи вроде В. И. Ленина относились к нему крайне плохо. Бернштейн отказался от самого главного – от идеи пролетарской революции, и вместо нее предлагал эволюционное движение к коммунизму путем реформ в рамках капиталистической системы. Защита прав трудящихся, социальная поддержка, развитие профсоюзного движения, улучшение условий труда – вот повестка социал-демократов. И надо сказать, что Марксу такого рода «реформистские» идеи сильно не нравились. Он, к примеру, считал, что развивать профсоюзы и бороться за повышение заработной платы рабочих не стоит, так как это только пролонгирует существование несправедливой системы. Чем хуже, тем лучше – нужно делать так, чтобы свирепый оскал капитализма проявлялся в полной мере, и тогда рабочая революция наступит быстрее. А профсоюзная борьба – это с его точки зрения очень плохая и «реакционная» идея.

В послевоенном хаосе и упадке 1918—1919 гг. в некоторых европейских странах (в особенности проигравших войну вроде Германии и Венгрии) вспыхивали малые коммунистические революции, но они очень быстро затухали и широкой поддержки местного населения не получали. Революции в передовых западных странах, о которой говорили Маркс и Энгельс, не произошло. Зато она случилась в другой стране, и вы прекрасно знаете, какой.

Гибель утопии: советский опыт и его последствия

К советской истории в России особое отношение. В отношении этом причудливо соединилось абсолютно несочетаемое – левый и правый взгляд на вещи. С одной стороны, идеологией Советского Союза, идеологией, без которой его невозможно представить, которую он яростно насаждал внутри и пытался пропагандировать вне себя, была леворадикальная марксистско-ленинская теория. С другой стороны, люди, которые сейчас особенно пламенно топят за Союз, которые являются поклонниками Сталина и его «достижений» – это по психологии чистые правые консерваторы. Любить СССР, согласно им, мы должны потому, что не любить Родину, маму, папу и бабушку – это грех. К Союзу у многих отношение абсолютно необъективное, потому что в нем жили и работали наши предки. Выразителями этой тенденции являются, к примеру, «вышедший из гущи ментовской» пролетарский писатель Захар Прилепин, одиозный интернет-деятель Дмитрий Пучков («Гоблин»), а также многие из выступающих на патриотических ток-шоу в посткрымскую эпоху. Решается этот принципиальный парадокс вот как – нынешние идеологи, по большому счету, выводят реальную советскую идеологию на второй или даже третий план (марксизм – это, как ни крути, штука подрывная) и вместо обращения своего внимания на нее призывают просто испытывать гордость за страну и радоваться за ее историю, которую они считают великой. И все же дальше я постараюсь привести филигранную критику нашего прошлого, в которой Советский Союз будет полностью переигран и уничтожен.

Но начнем мы с предыстории его появления. Почему в 1917 году в России случилось две революции? Российская империя в начале XX века была, с одной стороны, бурно развивавшимся государством (рост национального продукта до 7% в год – сегодня о таком трудно даже мечтать), а с другой раздиралась многочисленными противоречиями. Во-первых, это были противоречия между богатыми и бедными, аристократией и крестьянами, имущими и неимущими. Приведу пример – почти половина депутатов 1-й Государственной думы (апрель-июль 1906) были представителями крестьянства, и вот что по этому поводу писал Сергей Ефимович Крыжановский, видный законодатель, товарищ (т. е. заместитель) министра внутренних дел в 1906—1911 гг.:

Достаточно было пообглядеться среди пестрой толпы «депутатов» – а мне приходилось проводить среди них в коридорах и в саду Таврического дворца целые дни, – чтобы проникнуться ужасом при виде того, что представляло собою первое Русское представительное собрание. Это было собрание дикарей. Казалось, что Русская Земля послала в Петербург все, что было в ней дикого, полного зависти и злобы. Если исходить из мысли, что эти люди действительно представляли собою народ и его «сокровенные чаяния», то надо было признать, что Россия, еще по крайней мере сто лет, могла держаться только силою внешнего принуждения, а не внутреннего сцепления, и единственный спасительный для нее режим был бы просвещенный абсолютизм. Попытка опереть государственный порядок на «воле народа» была явно обречена на провал, ибо сознание государственности, а тем более единой государственности, совершенно стушевывалось в этой массе под социальной враждой и классовыми вожделениями, а вернее и совершенно отсутствовало.

Говоря кратко, классовый антагонизм был в царской России не марксистской выдумкой, а суровой действительностью. Люди из низших слоев были готовы вцепиться в горло богатым и привилегированным при первой возможности, отомстить за века невыдуманного угнетения.

Во-вторых, образованная, прогрессивная, либеральная часть общества (интеллигенция) требовала движения в сторону конституционализма, прав и свобод личности. Манифест 17 октября 1905 года, принятый в ходе Всероссийской октябрьской политической стачки, впервые в русской истории отменил цензуру, даровал свободу совести и вероисповедания, свободу союзов и собраний. В результате был учрежден первый российский парламент – Государственная дума. Император, однако, имел право отменять принятые ей законы и распускать ее, что превращало Думу в довольно фиктивный орган. Интеллигенция же считала, что царь должен царствовать, но не править (так, как дела обстояли в Великобритании). К тому же, свобода слова и критика самодержавия, появившаяся в свободной прессе, явным образом размывали основы власти, воплощаемой царем-помазанником Божьим.

В-третьих, Российская империя была многонациональным государством, в котором основной, ядерный этнос – великороссы – составлял всего 45% населения. В империи жили мятежные поляки и финны, уже оформлялась украинская идентичность, было Закавказье, была Прибалтика, была Средняя Азия. В исторической перспективе сохранить это государство в территориальной целостности возможным не представлялось – теперь, когда известно об опыте XX столетия, прошедшего под знаком распада империй, это понимается особенно четко.

И тут грянула Первая мировая война, обнажившая многие проблемы русского общества. Самодержавие не выдержало, рухнув в феврале 1917-го, а ведь до окончания войны было еще целых два года. Великая православная империя, провозглашенная Петром в 1721 году, не дожила до своего двухсотлетия несколько лет. Возникшим политическим вакуумом и хаосом воспользовались большевики, бывшие до этого совершенно маргинальной политической силой. Так, в Государственной думе IV созыва (1912—17) они имели всего 6 депутатов из 442. Даже после Октябрьской революции (или силового переворота, называйте, как хотите) они не стали самыми популярными в народе – на выборах в Учредительное собрание, которое должно было разобраться с послереволюционным устройством России, они получили 23% голосов, в то время как социалисты-революционеры, имевшие привлекательную для крестьян земельную программу, получили 38%.

Но матросы Красной гвардии разогнали Учредительное собрание силовым способом. 6 января 1918 года «Правда» писала:

Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков,… холопы Американского доллара, убийцы из-за угла правые эсеры требуют в учр. собрании всей власти себе и своим хозяевам – врагам народа.

На словах будто бы присоединяясь к народным требованиям: земли, мира и контроля, на деле пытаются захлестнуть петлю на шее социалистической власти и революции.

Но рабочие, крестьяне и солдаты не попадутся на приманку лживых слов злейших врагов социализма, во имя социалистической революции и социалистической советской республики они сметут всех ее явных и скрытых убийц.

Большевики объявили себя единственными защитниками интересов рабочих и крестьян. За счет умелой демагогии (которой простому человеку было нечего противопоставить), сладких обещаний («земля крестьянам, фабрики рабочим»), грамотного наращивания военной и карательной (ВЧК) силы, а также великой энергии Ленину и его соратникам удалось победить в Гражданской войне и удержаться у власти. Его главные противники, представители Белого движения, проиграли по разным причинам, но одна из основных состояла в том, что их главным лозунгом были слова «За Великую, Единую и Неделимую Россию». По сути, белые продолжали предлагать идею Великой России нерусским народам империи, а она была им совершенно неинтересна и чужда, поскольку у них уже оформлялись собственные национальные идеи. Ленин же был горячим ненавистником империи, и от его известной статьи «О национальной гордости великороссов» любого русского патриота бросает в оторопь.

Российская империя развалилась, но, как это ни парадоксально, Ленину, ее ярому противнику, чудесным образом удалось пересобрать ее практически в полном объеме. По выражению одного немного скандального политолога, «вышедшая из Гражданской войны, голодная, обутая в лапти Красная армия восстановила Российскую империю с невероятной легкостью всего за несколько месяцев». Это произошло потому, что Россия сохраняла культурное влияние в имперских регионах, и большевикам удалось предложить народам бывшей державы новую очень соблазнительную идею – идею построения государства справедливости и счастья, царства свободы и равенства, в котором не будет угнетения человека человеком. Начался величайший социальный эксперимент, доселе в истории невиданный. И для этой книги он имеет ключевое значение. Было ли в нем что-то полезное? Может быть, там имеется некий непреходящей важности опыт, на который нам бы следовало опереться? Я могу сразу дать обескураживающий ответ: Советский Союз – это исключительно отрицательный пример, выдающийся образец того, как «не надо». Но обо всем по порядку.

Большевики в самом начале своего пути ликвидировали свободу печати и запретили оппозиционные партии. Свободу слова они считали буржуазным предрассудком и не видели смысла в существовании печатных средств, якобы «отстаивающих интересы капитала» в социалистическом государстве. К тому же, они были вооружены единственно верным учением – марксистской теорией, и поэтому в других точках зрения совсем не нуждались. Большевики перешли к открытой диктатуре и получили карт-бланш на проведение собственной политики. Теперь им не противостояло ничего, кроме самой реальности человеческой природы и людской социальности. И если с учетом тотальности власти результат их правления получился таким, каким получился, то это должно говорить о многом.

По убеждениям Ленин и Сталин были настоящими правоверными идеологическими фанатиками-марксистами, но вскоре после прихода к власти им пришлось идти на серьезные компромиссы. Ликвидация частной торговли, политика военного коммунизма и продразверстки, при которой красные комиссары по произволу забирали у крестьян зерно на военные и прочие нужды, довела деревню до разорения и страшного голода. От безумной экономической политики, имеющей обоснование только в радикальной теории, пришлось отказаться. Большевики вернулись к капиталистическим отношениям в деревне, разрешили мелкое предпринимательство и торговлю в городах. Ленин, сильно скрепя сердце, провозгласил «архипохабный» (по его словам) НЭП (1921—1929), спасший страну от голода.

Но подобные компромиссные решения были свернуты максимально быстро. НЭП имел ограниченную эффективность главным образом потому, что и крестьяне, и предприниматели-нэпманы понимали, что вскорости новый уклад прикажет долго жить, и в силу этого особенно не расширялись и не вкладывались ни в какие долговременные проекты. Одним из наиболее популярных видов «бизнеса» в городе были кабаки, в которых люди быстро и весело проедали и пропивали заработанное будто there’s no tomorrow (завтра не наступит никогда). Грубо противоречивший марксизму НЭП Сталин упразднил в 1929 году. В голове у него стояли образы крупных сельхозпредприятий, успешно функционировавших в США. Он (да и не только он, о необходимости коллективизации говорили многие большевики) планировал ликвидировать крестьянство как класс, враждебный социализму, потому что этот класс, как оказалось, обладает мелкобуржуазным накопительским сознанием. Всю деревенскую собственность надо было обобществить, а людей загнать в колхозы – государственные объединения сельских работников. Всем известно, к чему это привело.

Отечественные патриоты-сталинисты любят потешаться над А. И. Солженицыным, заявившем о 60 миллионах жертв большевистского режима. Стоит понимать, что творил он в те времена, когда не то, что проводить исследования, но и просто говорить на эту тему было невозможно (по крайней мере, без явной указки и жесткого контроля сверху). Александру Исаевичу можно простить некоторые неточности и преувеличения. А я приведу следующую оценку числа жертв сталинизма и советской власти в целом.

1) Жертвы голода 1932—33 гг., являвшегося следствием коллективизации и раскулачивания: 3—8 миллионов человек. По ленинским декретам о земле крестьяне разделили землю «по справедливости», но после всего лишь нескольких лет работы на ней началось заметное имущественное расслоение. Оно произошло в силу того, что люди не равны друг другу по характеру и способностям, и поэтому они серьезно отличаются в плане трудолюбия и продуктивности. Образовался класс относительно зажиточных крестьян-«кулаков», представлявших серьезную проблему для советских эгалитаристов. Коллективизация была осуществлена так – из города в деревню приехали пламенные активисты и разожгли классовую войну. Успешных крестьян заклеймили как «паразитов», «эксплуататоров», «классовых врагов». С ними происходили самые худшие вещи. Кулаков убивали или насильственно выселяли в «спецпоселения» на Севере, в Сибири и Средней Азии. Все это привело к резкому падению сельскохозяйственного производства. Вдобавок к этому, произведенное зерно избыточно изымалось для оплаты проводимой индустриализации, закупок иностранного оборудования и целых заводов (легендарная сталинская индустрия, если кто не знает, была привезена в готовом виде из США, Германии и других стран, а вовсе не была продуктом жизнедеятельности местных Левшей и Кулибиных).

Начался чудовищный голод, от которого особенно пострадали Украина, Казахстан и Поволжье.

2) Жертвы депортаций и переселений: примерно 1 миллион человек. Всего в 1930—1950-е гг. было депортировано около 6 миллионов (раскулачивание, депортации по национальному признаку); во время транспортировки и в период нахождения в ужасных условиях ссылки умерло не менее 1,2 млн человек, то есть примерно каждый пятый7.

3) Жертвы «Большого террора» 1937—38 гг. и перманентных политических репрессий: около 800 тысяч человек. В сталинские времена шла постоянная борьба с диссидентством, инакомыслием и «политически неблагонадежными элементами». Каждой год по этой причине ликвидировалось несколько сотен, а то и тысяч человек. Но своего пика репрессии достигли в 1937—38 гг., когда было казнено около 700 тысяч человек. «Большой террор» начался с прямого сталинского указа о проведении «массовых операций»8. По областям, краям и республикам страны были разосланы разнарядки, в которых указывалось количество людей, которых было необходимо выявить и осудить. Преследованиям подлежали представители «контрреволюционных национальностей» (поляки, немцы и другие), бывшие дворяне, представители оппозиционных партий, духовенство, простые инакомыслящие и подвернувшиеся под руку.

Зачем это понадобилось Сталину? На этот счет можно только строить догадки, поскольку никаких документов, дословно передающих его ход мыслей и внутренний монолог, не сохранилось. Историк Олег Хлевнюк, известный биограф Сталина, говорит о том, что таким образом Сталин, вероятно, готовился к предстоящей войне. В те годы осложнялась международная обстановка, началась Гражданская война в Испании, в которой столкнулись интересы Германии и СССР, был подписан Антикоминтерновский пакт между Берлином и Токио. С помощью скачка репрессий Сталин рассчитывал разобраться с «нежелательными», «враждебными элементами», присутствовавшими в советском обществе, которые могли оказывать подрывное влияние во время войны. Только вот оценить эффективность такой политики мы не можем – нельзя проверить, что было бы, если нарком Ежов по указаниям вождя не проводил «Большой террор». Вполне возможно, что с помощью него Сталин только ухудшил отношение к себе и советской власти в широких массах населения, совершенно не добившись поставленной цели.

В итоге получаем оценку в 4,8—9,8 миллионов прямых жертв. Сюда вполне можно добавить жертвы Гражданской войны, голода и эпидемий во время нее, и цифры станут еще внушительнее (14,8—26,8 миллионов). За что погибло и пострадало столько людей? Все это результат попыток переломить человеческую природу, подогнать общество по идеал, состряпанный по лекалам сомнительной идеологии. После старта противоестественного социального эксперимента многие люди неизбежно начинали демонстрировать свою «мелкобуржуазную» «контрреволюционную» сущность, после чего подлежали ликвидации либо «перевоспитанию» в местах не столь отдаленных, где условия жизни зачастую были менее чем пристойные. Отмечу, что представленные цифры – это лишь вершина айсберга насилия, производившегося советским государством. Под гнетом сталинского террора в действительности находился абсолютно каждый человек, живший в стране.

Наполненные энтузиазмом с одной стороны, страхом и ужасом с другой, сталинские годы сменились «травоядными» временами Хрущева и Брежнева. Советская система устаканилась и смягчилась, и необходимость в постоянных жертвоприношениях на алтарь идеологии отпала. Но после того как завершился первоначальный период бури и натиска Советский Союз фактически отжил свое и начал угасать. К концу его существования в правительстве уже не было настоящих идейных коммунистов. Советская интеллигенция давно превратилась в нечто глубоко антисоветское. Советская экономика становилась все более сложной и потому неуправляемой. В советской системе хозяйства не было рыночного ценообразования, и в связи с этим неизбывно присутствовали тотальный беспорядок и дефицит, поскольку у производства не было связи с потребительской реальностью. СССР морально разложился задолго до своего непосредственного развала. «Так жить нельзя» – таково было всеобщее умонастроение к концу 80-х.

Бывший глава КГБ Юрий Андропов, правивший 15 месяцев в 1982—84 гг., пытался укрепить дисциплину на производстве – в рабочее время милиция проводила рейды по кинотеатрам и универмагам, пытаясь отыскать прогульщиков, отлынивающих от рабочей деятельности. Началась кампания по борьбе с коррупцией. За 1983 год осужденных было на 150 тысяч больше, чем за 1982-й. Эффект от этих мер если и был, то микроскопический.

Последний генсек М. С. Горбачев говорил, по сути, о том же самом – об интенсификации и «ускорении» экономики. Началась «перестройка» советской системы, находившейся в застое уже не первое десятилетие. Была провозглашена «гласность» – появилась возможность открыто критиковать систему, и это производило на нее подрывное воздействие. Стало возможным говорить об отделении от Союза – рост идейного либерализма способствовал появлению и развитию «народных фронтов» в национальных республиках, которые сыграют роковую роль в судьбе страны. Начались конфликты внутри СССР – война между Азербайджаном и Арменией в Нагорном Карабахе (с 1988 г.), выступления против союзного центра в Прибалтике и Грузии (1990). В 1989 году полностью развалился соцлагерь – была разрушена Берлинская стена, и во всех странах восточного блока произошли «бархатные» антикоммунистические революции.

В то же время перестройка советской экономики натолкнулась на серьезные проблемы и противоречия. С конца 70-х в соседнем Китае шли экономические реформы, связанные с переходом к рынку, и тамошний коммунизм фактически самоликвидировался. Но для советских лидеров такое решение было слишком крутым и неортодоксальным, частная собственность – это было понятие ругательное до самого конца империи. Горбачев продолжал говорить о «социализме с человеческим лицом», появился миф о «ленинской модели социализма» с кооперативной собственностью в основе. Между тем, появление кооперативщиков серьезно разбалансировало и без того проблемное советское хозяйство – многие из них были очень успешны и забирали все деньги себе, еще больше обессмысливая существование госпредприятий. Большой удар по казне нанесло падение мировых цен на нефть – Советский Союз был одним из крупнейших поставщиков, и доходы от продажи нефти составляли большую долю внешнего торгового баланса. К 1991-му году у государства просто не осталось средств на поддержание Союза.

Диссидент Андрей Амальрик в своем знаменитом эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» (1969) писал:

Как принятие христианства отсрочило гибель Римской империи, но не спасло ее от неизбежного конца, так и марксистская доктрина задержала распад Российской империи – третьего Рима, – но не в силах отвратить его.

Гениальность этого сочинения в том, что Амальрик предсказал распад СССР в те времена, когда он стоял непоколебимо и казался вечным и нерушимым. Теперь, с ретроспективной точки зрения, этот распад видится неизбежным. Величайшая утопия рухнула, просуществовав 70 лет. Исходя из написанного в самом начале книги, урок, который из этого надо извлечь, должен быть очевиден. Чем же, все-таки, был так плох СССР (ну, помимо того, что это была жестокая тоталитарная диктатура с отсутствием всяких прав и свобод)? В основе его хозяйства лежали два совершенно безумных принципа: тотальное огосударствление всего и вся, а также ликвидация рыночного ценообразования. Причем основаниями для принятия такого хозяйственного курса были не здравый смысл или практическая целесообразность, а всего лишь приверженность определенной идеологии, которая требовала уничтожения всех примет капитализма. Все бы ничего, но эта пресловутая «командно-административная система» в сочетании с плановой экономикой показала себя крайне непродуктивной и слабой. Любой товар, представлявший минимальную ценность, нельзя было достать без проблем. Чего там говорить – в СССР были проблемы с производством буквально всего на свете, в том числе хлеба. И терпеть это безумие и делать вид, что все идет по плану, страна была вынуждена более 70 лет. Вне всякого сомнения, все это изрядно перекорежило, деформировало и травмировало целые поколения людей, живших в советском государстве. Более того, после Второй мировой войны это умопомрачение было силой навязано странам Восточной Европы, и в этом состоит еще одно неискупимое преступление советской власти.

В хаосе, упадке и разгуле бандитизма в 90-е любят обвинять Ельцина и Горбачева, но это, на мой взгляд, совсем несправедливо. В том, что советская индустрия оказалась неэффективной в условиях рынка и массово полегла после перехода к нему, виноваты не они. В конце концов, не они были ее зачинателями. Если кого и надо винить, то советскую власть, на 70 лет затормозившую нормальное экономическое развитие страны.

Кто-то возразит – но ведь у Советского Союза были и достижения! На ум здесь обычно приходит гигантский ВПК, а в особенности его побочный продукт в виде полетов в космос. Да, СССР первым запулил на первой космической скорости металлический шар весом в 84 кг, а через несколько лет – аппарат «Восток-1» с человеком на борту. Но надо сказать, что эти достижения были вскоре повторены конкурентами-американцами (через 4 и 10 месяцев соответственно), а со стократно более нетривиальной задачей полета человека на Луну Советский Союз не справился. Например, все четыре тестовых запуска советской сверхтяжелой ракеты Н-1, которая должна была нести лунный корабль, оказались неудачными. Один из них завершился самым мощным неядерным взрывом в истории. СССР проиграл космическую гонку уже в 60-е. В то же время советский ВПК пожирал до трети бюджета, а сама страна фактически была гигантским военным лагерем. Развитие военной индустрии шло в ущерб всем остальным сферам деятельности, поскольку материальные и человеческие ресурсы страны всегда ограничены. Да, в СССР были созданы горы оружия. Но моей точки зрения это слабоватый повод для гордости.

Другие достижения Советского Союза, о которых любят вспоминать ностальгирующие по «великому прошлому» – это бесплатные медицина, образование и жилье. Здесь следует вспомнить слова дорогого Леонида Ильича Брежнева, произнесенные им на вручении Ордена Дружбы народов Украинской ССР в 1973 году: «Мы привыкли к тому, что у нас в СССР многое бесплатно: квартиры, образование, лечение. Но, товарищи! На самом деле это не бесплатно. Все это оплачено трудом советских людей».

В самом деле, врачи, строители, учителя, преподаватели, инженеры, обслуживавшие инфраструктуру, не питались Святым духом и не работали в школах, вузах, поликлиниках бесплатно. И о чем мы говорим, когда заявляем, к примеру, о существовании бесплатной медицины? О том, что весь спектр медицинских услуг был доступен самым широким слоям населения, причем доступен бесплатно? Этого не было и в помине – к примеру, операции высокого уровня сложности выполнялись в считанном количестве лучших больниц и были доступны только элите. «Бесплатная» советская медицина в целом отличалась низким качеством услуг, отсутствием мотивации для тщательного и компетентного исполнения работы в силу низкой оплачиваемости труда врачей, а также коррумпированностью по той же самой причине. И по продолжительности жизни – важному показателю ее качества – СССР в 1980 году отставал от США на целых 8,5 года у мужчин и 4,3 года у женщин.

В зрелом СССР, как и везде в мире, «бесплатное» высшее образование было привилегией умных и способных выходцев из хороших благополучных семей. Между тем, оплату «бесплатных» услуг из «общественных фондов потребления» можно смоделировать, например, через плоский налог гигантского размера, которым обложено все работающее население страны. Грубо говоря, в этой ситуации государство недодает каждому работнику большую часть зарплаты и распределяет ее по своему усмотрению. Тогда получится, что уборщица, обладающая средним умом, низким доходом и сыном-двоечником без особых жизненных перспектив оплачивает образование высших 20% населения (в СССР высшее образование получал примерно каждый пятый). Оказывается, что такая система распределения является максимально несправедливой и невыгодной как раз для самых непривилегированных групп людей. Звучит парадоксально, но это факт, который, я уверен, «взорвет мозг» многим сторонникам «справедливой» советской системы.

Насколько хороша была советская система образования – это большой вопрос. С одной стороны, ее выпускниками были многие талантливые люди. С другой она, как и все советское хозяйство, производила не то, что нужно, а то, что умеет, особенно в позднем СССР. Тысячи и тысячи выпускников-специалистов заполняли бессмысленные должности в бесчисленных НИИ, где не занимались делом, а гоняли чаи и играли в шахматы будни напролет. Одаренным людям далеко не всегда находилось должное применение: фактически все людские таланты могли быть направлены только либо на совсем аполитичные сферы вроде исследования квантовых полей, либо на поддержание государства и его сомнительной идеологии, все остальное гнобилось и подавлялось. По количеству загубленных творческих людей советское государство не знает себе равных.

Примерно то же самое можно сказать про легендарное бесплатное советское жилье. Оно отличалось низким качеством, и приоритетный доступ к нему имели либо рабочие востребованных специальностей, либо люди из высших слоев советского общества. Люди же низкостатусные или нестяжательные получали его либо очень поздно, лет через 15—20 после постановки на очередь, либо не получали вовсе. С ним было много проблем – в частности, квартиры гражданам не принадлежали, и, если человек показывал свою неблагонадежность по отношению к власти, его могли принудительно переселить в гораздо менее престижный регион страны. Одна семья не могла иметь больше одной квартиры. И вообще, «бесплатное» жилье было настолько доступным, что многие покупали его или брали в кредит в жилищно-строительном кооперативе. А некоторые строили самостоятельно, своими собственными руками (так называемые «народные стройки»). Зачем же этим надо было заниматься, если жилье можно получить на халяву?

Наш народ любит с теплом вспоминать великую советскую культуру, в частности, советский кинематограф. Теперь так не снимают! Но стоит заметить, что в тех фильмах, которые народ действительно помнит и любит, коммунистическо-идеологическая составляющая либо является микроскопической, либо отсутствует вовсе. Все обстоит совсем наоборот – типажи и модели поведения, которые вроде как должны поддерживаться советской властью, в них критикуются и высмеиваются. Вспомним новеллу «Напарник» из «Операции Ы», в которой пролетарий представлен в виде несносного жлоба, а его воспитанием занят молодой студент-интеллигент. Персонаж Нонны Мордюковой по имени Варвара Сергеевна Плющ из «Бриллиантовой руки» («А у нас управдом – друг человека!») – это персонаж комическо-негативный; насмешки вызывают и управдом Иван Васильевич Бунша и его активистская жена Ульяна Андреевна из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Таких примеров можно привести множество. А более глубокое, настоящее советское искусство всегда занималось разоблачением и деконструкцией советской действительности. Среди широко известных примеров здесь можно привести фильмы Эльдара Рязанова. Если вспомнить о литературе, то общепризнанно главный роман ХХ века «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, любимый в том числе и самыми простыми людьми – это произведение глубоко несоветское и антисоветское. Кстати говоря, мощная художественная культура существовала и в Российской империи, и на ее фоне советское искусство не выглядит однозначно более выдающимся и прорывным.

Но в глазах многих современников весь негатив прошлого сходит на фоне того, что «у нас была великая эпоха». Историческая память, которой обладают только свидетели, стерлась, стерлись и воспоминания о жертвах (я говорю в первую очередь о сталинских временах). Остались только воспоминания о победе в войне, полете Гагарина, дымящихся заводах и электростанциях, великом балете и БАМе. Они подкрепляются пропагандой, но ее семена падают на благодатную почву. Людям необходимо во что-то верить, и они верят в то, что раньше было лучше. Люди хотят причислять себя к максимально большой и успешной коллективной идентичности, и они негодуют оттого, что теперь эта идентичность не столь успешна и победоносна. Людям надо чем-то гордиться. Но гордость – это чувство не столь благородное. В Средние века ее относили к одному из семи смертных грехов. В христианской мифологии гордость – это грех Люцифера, первого ангела божьего, испытавшего великое падение из-за этого греха. Возгордившийся застывает в своем развитии и в конечном счете оказывается лишен своего прошлого высокого статуса. Поэтому слово «грех» я использую не в религиозном, а скорее в эволюционном смысле – как некоторый поведенческий паттерн, в итоге дающий негативный, вредный эффект. Так вот, гордость – это действительно страшный грех. Но на то он и грех, что ему подвержены все.

Мы живем не в 1945-м и не в 1961-м году, и сегодня можем говорить с уверенностью, что советский эксперимент завершился гигантским, колоссальным, катастрофическим, совершенным провалом. От некоторых философов, вроде бы умных людей, мне приходилось слышать буквально вот такую мысль: надо исследовать советский опыт и вычерпнуть из него то, что в нем было хорошего, отбросить все лишнее и двинуться к светлому будущему. При этом никакой конкретики после этой сентенции не идет. На это предложение у меня радикальный ответ: нам абсолютно нечего позаимствовать из специфически советского опыта. Если бы было возможным взять его отдельный позитивный элемент и инкорпорировать в структуру современного общества, это было бы сделано уже очень давно. Повторюсь, что опыт советизма – это исключительно отрицательный опыт, опыт того, как «не надо». Напомню, что коммунизм провалился не только в СССР, но и вообще во всех коммунистических странах. Только очень неумные люди могут думать, что «патриотическое воспитание» – это чисто советская черта, а не основание любого общества. А «бесплатные» образование и здравоохранение – это на сегодняшний день всего лишь пункты в расходной части бюджета современного социального государства. Так что в советском опыте не осталось ничего актуального или полезного. И даже если в Союзе действительно были какие-то крупные достижения, то в целом советский путь все равно оказался абсолютно тупиковым и бесперспективным.

Между тем, на Западе в ХХ веке довольно широкую популярность среди левых имел троцкизм. Он мало чем отличается от стандартного марксизма-ленинизма, но его важным элементом была критика СССР за то, что в нем вместо государства власти рабочих было создано бюрократическое государство, за то, что вместо диктатуры пролетариата в нем была диктатура партийной верхушки. В Советском Союзе был неправильный социализм – вот популярный тезис некоторых леваков. Будем честны, концепции власти рабочих, рабочего государства, диктатуры пролетариата – это бред сивой кобылы, и бредни эти даже не стоит разоблачать. Власть – это всегда удел узкой элитной прослойки. И нет, в Советском Союзе был самый настоящий практический социализм/коммунизм. Где же он был еще более настоящим? В Китае, Камбодже, Северной Корее, Албании, ГДР? Современный троцкизм проистекает из нечестного желания переложить ответственность за промахи социализма на локальные особенности и неудачно сложившиеся обстоятельства.

Предвижу еще один популярный «аргумент», который имеет смысл разрушить. Адепты социализма/коммунизма очень любят переводить разговор о жертвах коммунизма в разговор о «жертвах капитализма». Они вспоминают колониальные войны, опиумные войны, трансатлантическую работорговлю и другие неприятные исторические ивенты и явления. На мой взгляд, ставить на одну доску столь разнородные явления, как войны, межэтнические, расовые конфликты и идеологический террор государства по отношению к собственным гражданам – это абсолютно нечестная и бессовестная аргументация. Я бы задал фанатам социализма такой вопрос: где и когда в западных странах был столь же массовый террор по отношению к собственным подданным или гражданам? Где были свои «сталинские репрессии»? Скорее всего, мы опустимся в стародавние времена Реформации и религиозных войн, ссылаться на которые в качестве контрпримера к событиям ХХ века просто нелепо.

«Капитализм» – это вообще не нечто существующее объективно. Это просто словечко, обозначающее наличествующую социоэкономическую реальность в марксистском дискурсе. Если вы не являетесь марксистом, вы совершенно не обязаны его использовать. В результате и сам разговор о «жертвах капитализма» потеряет всякий смысл. Сделаю небольшое пояснение. Если в первобытно-общинные времена племя Тумба-юмба нападало на племя Мумба-юмба и забирало его территорию и женщин, был ли в этом виноват «капитализм»? Если человек стареет и уже не может эффективно исполнять свои рабочие функции, несет ли «капитализм» ответственность за это? Если его навыки больше не нужны в связи с отмиранием старой индустрии, в которой он занят, и его увольняют? Может, такова естественная ситуация в связи с развитием технологического прогресса? Может, человек должен сам нести ответственность за свои провалы и недостатки? Левые, конечно, с этим согласиться не могут.

Советская утопия обрушилась, и по всей планете падение ее на многие годы отбило желание экспериментировать в левом направлении. Стало казаться, что альтернативы либеральной демократии, повсюду осуществлявшей победное шествие, не существует. Но все изменится через пару десятилетий, когда вылезет новый идеологический монстр, слабоуязвимый, лицемерный и очень опасный.

Новая волна: Франкфуртская школа, неомарксизм и постмодернизм

Как известно, Маркс говорил о неизбывно присущей капитализму классовой борьбе и полагал, что уже при его жизни происходит абсолютное и относительное обнищание (пауперизация) рабочего класса, усугубляются кризисы, которые в скором времени приведут к смене капитализма на коммунизм, причем пролетарские революции совершатся в самых развитых странах. Однако ни одно из этих ключевых предсказаний не сбылось. Почему? Левым теоретикам, жившим после Маркса и Энгельса, было жизненно важно дать объяснение такому ходу исторического процесса.

Одно из возможных объяснений принадлежит Антонио Грамши (1891—1937). Грамши – итальянский философ, который известен тем, что, будучи осужденным фашистами, 1928—1937 гг. провел в тюрьме. Роста Грамши был малого – менее 150 сантиметров, и в этом наверняка коренилась большая часть его ненависти к «системе». В той тюрьме он написал свои основные работы (т. н. «Тюремные тетради»). В них, в частности, был затронут вопрос о том, как осуществляется то, что он назвал гегемонией, т. е. господство высшего класса над низшим. По Марксу с развитием производительных сил и производственных отношений, то есть с развитием экономики естественным образом должен был произойти переход к коммунизму. Но он, удивительное дело, не произошел. С точки зрения Грамши проблема в том, что правящий класс господствует не только на уровне экономики, но и на уровне культуры. В марксизме принято считать культуру и общественные институты производными от экономической базы, а Грамши в какой-то степени отделил идеологическую власть от экономической.

Вот что, к примеру, писал последователь Грамши, французский левый философ Луи Альтюссер (1918—1990):

…воспроизводство рабочей силы требует не только воспроизводства рабочей квалификации, но и воспроизводства ее подчинения правилам установленного порядка. То есть воспроизводства подчинения господствующей идеологии у рабочих и воспроизводства способности правильно манипулировать господствующей идеологией у эксплуататоров, чтобы они и «на словах» тоже обеспечивали доминирование господствующего класса.

Говоря кратко, правящий класс манипулирует общественным сознанием – идеология, поддерживающая существующий порядок вещей (статус-кво), «идеология буржуазии» насаждается с помощью общественных институтов вроде образования, СМИ и церкви. Структуры власти все время ссылаются на так называемой «здравый смысл», который есть не что иное, как навязанная сверху идеологическая конструкция для удержания власти в руках нынешних господ. Традиционная интеллигенция – это инструмент господствующего класса, который объясняет народным массам, что имеющийся статус-кво естественен, безальтернативен и необходим. Но, по мысли Грамши, снизу должна возникнуть «органическая» интеллигенция, занятая защитой интересов людей труда – новые умные интеллигентные люди, вооружившись правильными «научными» (революционными) идеями, должны собраться и донести до широких масс правильную идеологию, и тогда победит добро и угнетение исчезнет. Рабочий класс не может пробудиться сам по себе. Новая интеллигенция должна создать новую «рабочую культуру», которая должна поднять классовое сознание пролетариев на следующий уровень и привести к революции.

Новую волну западной левой мысли связывают с так называемой «Франкфуртской школой», которая стартовала в 1930-е годы с работ немецких философов Макса Хоркхаймера (1895—1973) и Теодора Адорно (1903—1969). Хоркхаймер был директором того самого Института социальных исследований9 во Франкфурте. Он говорил примерно о том же, что и Грамши, «Тетради» которого были опубликованы лишь после Второй мировой, а на английский переведены в 70-е. Хоркхаймер также рассуждал на тему того, почему на Западе не случилось революции, и точно так же пришел к выводу, что она не произошла в силу культурных причин. Он сформулировал базовые положения того, что называется «критической теорией» (англ. Critical Theory), важнейшего направления современной левой мысли. Он пытался понять, почему общество не понимает и не принимает коммунистическую идею и вместо нее ударяется в фашизм или советский тоталитаризм. Он говорил о том, что господствующий класс манипулирует обществом на психологическом уровне так, что оно не осознает, что им манипулируют. Проводниками этой манипуляции служит буквально все: общественные институты, базовые представления о личности, культура, человеческая мысль. Поэтому интеллектуал должен иметь радикально критическое отношение к существующей действительности.

По Хоркхаймеру, для трансформации общества должна быть «проанализирована вся материальная и духовная культура человечества». Критические теоретики критиковали современную либеральную демократию и в противовес говорили об «идеальной демократии», что, по сути, является новым вариантом эгалитаристской утопии, пусть и не расписанной в деталях. Движение к ней застопорено, потому что люди, говоря современным языком, интериоризировали собственное угнетение: они поддерживают существующий строй, потому что правящий класс, грубо говоря, промыл им мозги, в результате чего у них развилось так называемое «ложное сознание» (понятие, введенное еще Энгельсом), то есть отрицающее собственные интересы, ошибочное восприятие того, что существующий порядок вещей является неизбежным, естественным и справедливым. А истинные интересы людей лежат в отрицании всего капиталистического и движении к неокоммунизму. «Ложное сознание» должно быть снято и заменено на сознание критическое.

Считается, что критическая теория должна анализировать существующую систему, понимать этот мир и находить в нем источники несправедливости, которые не позволяют всем людям полноценно развиваться и реализовывать себя, и посредством социального активизма исправлять их (звучит знакомо, не правда ли?). Так будет осуществляться движение к лучшему будущему. Активисты – это те, кто воспринимают «коммунистическое» видение мира и затем доносят до общества, каким именно образом оно «угнетено» и почему освобождение от этого угнетения необходимо всем. Активисты двигают общество к «рациональным институтам», которые обеспечат «правдивую, свободную и справедливую жизнь». Хоркхаймер говорил о социуме, в котором «удовлетворяются общественные потребности».

Подход критической теории может показаться здравым, но в реальности он, как и положено всем умозрительным построения, оборачивается пшиком. Различным проявлениям «системного угнетения», которое теоретики будут находить в чем угодно, придается однобокое манихейское толкование. В результате при попытке ликвидации «угнетения» будут ликвидированы и его позитивные стороны, составляющие основы социального уклада, и итог подобного реформирования окажется отрицательным. Мы получим очередной пример того, что по-английски называется perverse incentive, то есть благородной позитивной мотивации, приводящей к порочным негативным последствиям. За примерами далеко ходить не нужно – все левые считают частную собственность главным злом; в Советской России ее почти сразу же уничтожили как причину всех бед, и после ее ликвидации коммунистам виделись картины лесов и гор, пустившихся в пляс. Но в итоге мы получили отстающее и не имеющее стимулов к развитию хозяйство, которое и похоронило страну.

Можно сказать, что настоящую плоть и кровь критическая теория обрела позднее. Современные интерсекциональные гендерные исследования понимаются как ее часть. Там говориться о «системном угнетении», т. е. источниках несправедливости, более предметно. Раскрываются его якобы главные ипостаси – сексизм, расизм, гомофобия, трансфобия и т. д. Особую роль сегодня играет «критическая расовая теория», о которой будет рассказано в специальном разделе.

Адорно, друг Хоркхаймера, отметился как важнейший исследователь авторитаризма, пропаганды и массовой культуры, которая расцвела в середине ХХ века. Также он является основателем социологии музыки. Насчет него существует забавный конспирологический миф – будто бы он является истинным автором песен группы «Битлз». Об этом, в частности, написано в конспирологическом хите Дж. Колемана «Комитет 300» (1992). Конспирологи не понимают, что для того, чтобы писать песенки как у «Битлз», совсем необязательно быть Теодором Адорно, достаточно быть простым ливерпульским парнем Джоном Ленноном или Полом Маккартни…

Так вот, Адорно сформировал отношение к популярной культуре, в целом характерное для левой мысли ХХ века. Массовая культура – это современный «опиум народа», низкопробный специально создаваемый продукт, служащий для убаюкивания и притупления критического сознания масс. Если говорить совсем грубо, поп-культура – культурное пойло для плебса, после приема которого он находится в спокойствии, довольстве и не стремится ни к какому бунту. Так ли это? Может быть, капитализм просто предлагает людям то, что они хотят культурно потреблять, то, что пользуется спросом? Любой «злой капиталист» скажет вам, что создать товар, который будет реально востребован массами, ох как не просто, в том числе и товар духовный. Многим мысли Адорно могут показаться здравыми и даже очевидными, но их опровергает нынешняя реальность: современные woke-капиталистические корпорации занимаются навязыванием обществу идей «расовой» и «социальной» справедливости, совсем нехарактерных для «капитализма», крайне сомнительных с точки зрения коммерческой целесообразности и чуждых широким народным массам. Они не успокаивают, а скорее раздражают простого человека, но об этом позднее (см. Главу 410).

Другим важным неомарксистским философом является Герберт Маркузe (1898—1979). Когда-то он был действительно актуален и знаменит – так, одним из лозунгов студентов во время парижских протестов 1968-го был «Маркс-Мао-Маркузе». Одна из основных его работ – это «Одномерный человек» (1965). Она посвящена критике общества потребления. Как известно, Маркс говорил о том, что пропасть между богатыми и бедными будет только расти, и когда-нибудь пролетарий, лишенный всего, издаст последний вопль отчаяния, вырвется из оков и разрушит капитализм. На деле же в западном обществе произошло обратное – пролетариат разбогател и обуржуазился. В ХХ веке прогресс и развитие технологий привели к невиданному ранее экономическому изобилию и росту потребления товаров всех возможных видов самыми широкими массами населения. Как считают неомарксисты, в результате рабочий класс развратился и предал собственные интересы. Ему были навязаны «ложные потребности» с помощь масс-медиа и рекламы. В будние дни он терпеливо работает на капиталистов, в выходные садится в неплохой автомобиль, в котором едет в торговый центр, а затем ходит по магазинам и покупает ненужные предметы, которые на короткое время создают у него чувство радости и удовлетворения. Этот цикл повторяется до бесконечности. Так функционирует общество нового образца.

Бороться с этим Маркузе предлагал с помощью отказа от излишнего потребления. Фактически это модное ныне осознанное потребление, когда вы покупаете только то, что вам действительно необходимо. У вас должна быть всего одна-две пары обуви на каждый сезон, функциональный недорогой смартфон, одна пара штанов. А если у вас имеется излишек всего этого, и вы гоняетесь за модой, то вы – идеальный потребитель, раб капиталистической системы.

Давайте немного отвлечемся и займемся критикой критики общества потребления. Сегодня любой мэйнстримный экономист скажет, что потребление – это не только плохо, но и очень даже хорошо. Это основа экономического роста, товарного изобилия, разнообразия и даже культурной власти. Известный британский историк Нил Фергюсон посвятил потреблению целый раздел в своей книге «Цивилизация». Потребление он считает одним из столпов современного мира. Стандарты потребления были одним из факторов победы Запада в холодной войне. Хотелось бы вам жить в обществе, в котором выбор товаров скуден и уныл? И если бы люди резко сократили потребление, чем в таком обществе занимались бы другие люди, работой которых сегодня является обеспечение функционирования инфраструктуры потребления? Надежды на то, что для них бы нашлось лучшее применение – это обычная утопическая обманка, равно как и предоставление о том, что за пределами общества потребления и массовой культуры находятся сияющие высоты коммунистической утопии.

Неомарксисты были ярыми критиками капитализма, но стоит отметить то, что их работы были строго-настрого запрещены в СССР и дошли до нас совсем недавно. Так случилось потому, что они в то же самое время были критиками советского авторитаризма. Но это лишь с одной стороны. А с другой – можете ли вы представить выход книги, критикующей тупой материализм общества потребления, в Советском Союзе? Стране, пропаганда которой пыталась доказывать своим подданным, что американские рабочие живут в нищете и чуть не умирают с голоду? То-то и оно.

Также Маркузе поднимает актуальный вопрос о том, кто в теперешнюю эпоху является революционным классом. Революционный потенциал морально разложенного пролетариата он, конечно, отрицает. В качестве альтернативы он предлагает альянс радикальной интеллигенции со всяческими меньшинствами и другими маргинальными группами, не вписавшимися в нынешний капиталистический порядок. Именно они должны составлять оппозицию к режиму и продвигать радикальную левую мысль. Сейчас таким тараном служат работники «либеральных» (на самом деле, псевдолиберальных) СМИ в сочетании с феминистками, транс-активистами и people of color. Цель неомарксистской революции – семантически невнятное «освобождение» всех и вся от гнета корпоративного капитализма11.

Студент Руди Дучке, марксистский активист из Германии, вдохновленный идеями франкфуртцев, придумал актуальную для нынешних левых идею «долгого марша через институты». Согласно ей активисты должны медленно и постепенно оккупировать все общественные институты: СМИ, университеты, школы, госучреждения и т. д. В какой-то момент в них накопится критическая масса активистов, способная осуществить социальный и культурный переворот.

Послевоенная эпоха – это время технологических революций, деколонизации, рождения рок-музыки, подъема массовой культуры, сексуальной революции, ослабления или даже крушения старых культурных норм и смыслов. Реальность стала максимально противоречивой, некогерентной, фрагментированной и нереальной. Поэтому родилось другое важное направление левой философии – постмодернизм (1960—80-е гг.). Постмодернизм – течение многогранное, и совершенно невозможно представить его полный обзор, оставаясь в рамках лишь одной подглавы. Важно то, что современные левые явным образом позаимствовали из него критику просвещенческой рациональности. Ключевой для этого движения мыслитель Жак Деррида (1930—2004) прямо говорил об этой философии как некоторой философии «в духе марксизма»; в целом ее классифицируют как постмарксизм.

Мы будем говорить о постмодернизме как о направлении мысли, пересматривающем эпоху модерна. Философия модерна – это философия Просвещения, которая, с точки зрения постмодернистов, пришла к своему логическому финалу в ХХ веке. Просвещение опирается на науку, рационализм, индивидуализм, либерализм, посредством которых осуществляется движение к прогрессу – долгой счастливой здоровой жизни людей. В основе философии модерна – отход от религиозного восприятия мира в премодерновом (традиционном) обществе и переход к восприятию посредством разума. Человек модерна, опираясь на него, должен рационально жить и действовать в этом мире. У него есть вера в то, что с помощью разума может быть решена любая социальная проблема.

Постмодернисты критикуют основу Просвещения – разум, источник получения знаний. Мишель Фуко (1926—1984), другой важнейший постмодернист, говорил так: «Бессмысленно говорить во имя – или против – Разума, Истины или Знания». Не существует «истины» или «фактов», а объективная реальность если и существует, то говорить о ней бессмысленно. Ранние постмодернисты выражают максимальный скептицизм по отношению к человеческой способности что-либо объективно знать и понимать.

От поиска истины и классического вопроса о возможности ее существования они переходят к вопросу о власти и социальных преобразованиях. Они считают, что по-настоящему важна не истинность тех или иных суждений, а то, как эти суждения влияют на отношения власти, существующие в обществе. Власть (power) – это вообще любимое слово современных леваков, которое они произносят по поводу и без. «Power… I need more power!» – вскричал левачок, словно Верджил из Devil May Cry… «В предельном анализе все является политикой (everything is political)», – так писал Фредрик Джеймисон (р. 1934), соавтор Жана-Франсуа Лиотара (1924—1998), придумавшего само определение постмодернистского культурного состояния («недоверие к большому нарративу», то есть к единой, универсальной, всеобщей объяснительной рамке; в постмодернистскую эпоху все «большие нарративы» считаются мертвыми). Нет «правильной» или «истинной» точки зрения, есть только нарративы и идейные фреймы (рамки), используемые для продвижения субъективных ценностей отдельных групп. Классическая наука – это всего лишь один из фреймов, который ничуть не лучше, а скорее даже хуже остальных (сегодня ее принято рассматривать как бело-супрематистскую, колониальную и патриархальную).

Фуко говорит о том, что власть – это совсем не только политическая власть. Системы власти пронизывают все общественные отношения; политическая власть является производной от других видов власти. Если вы хотите изменить политический уклад, то вам следует изменить самые различные отношения власти, которые действуют в обществе. Например, динамику власти в семье или в отношениях между мужчиной и женщиной в более широком смысле. Согласно Фуко, власть осуществляется с помощью дискурса – базовых понятий и специально сконструированных языковых структур (к примеру, представлений о том, что такое женщина). Господствующие представления об «истине» выдвигают на вершину социальной иерархии одни группы и маргинализуют другие. Например, система высшего образования служит вовсе не для поиска истины, а для закрепления представителей высшего среднего класса на вершине общества и маргинализации низших слоев. Для изменения политической системы следует изменить дискурс, язык, на котором говорят люди. Вот почему современные левые так любят выдумывать новые понятия и категории, нормализующие всякие пограничные группы людей (например, цисгендерность как всего лишь один из вариантов «гендерной идентификации», нормализующий трансгендерность).

В своих работах Фуко говорит примерно вот о чем. В «Истории безумия в классическую эпоху» (1961) он рассуждает о том, что представления о психической норме – это социальный конструкт, созданный для отчуждения и маргинализации т. н. «сумасшедших». В прошлом те, кого сегодня считают «ненормальными», играли другую роль и даже считались уважаемыми людьми (например, такими были юродивые). В «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы» (1975) он утверждает, что общество – это паноптикон, т. е. всепроникающая система тотального дисциплинарного контроля и наказания. Его базовые институты – это школы, больницы, психиатрические клиники, военные части и в особенности тюрьмы. Все они представляют собой, по сути, одно и то же. А в «Истории сексуальности» (1976) Фуко заявляет, что сами понятия о сексуальности и сексуальной ориентации – это тоже социальный конструкт, что еще в совсем недавнем прошлом их не существовало, и люди якобы были гораздо свободнее в сексуальном плане даже в викторианскую эпоху. Все эти интеллектуальные упражнения Мишеля являются очень спорными и настоящими специалистами по истории воспринимаются с большим скепсисом, но философы-леваки их горячо любят. Фуко – это настоящий кумир.

Какая мотивация стоит за всей этой философией? Фуко, как известно, был видным гомосексуалом и испытывал трудности из-за того, что его наклонности не признаются обществом в полной мере. В 1977 году во Франции было опубликовано известное публичное письмо в пользу снижения возраста согласия, подписанное многими интеллектуалами, такими как Ж. Деррида, Ж.-П. Сартр, С. де Бовуар; само собой, был среди них и Фуко. Более того, он открыто выступил за легитимацию педофилии и заявил, что в «добровольном» сексуальном контакте между взрослым и ребенком заключается «акт освобождения» для обоих. О темной стороне его личности было известно давно, но в 2021 году от его знакомого по имени Ги Сорман поступила прямая информация о том, что Фуко во время своего пребывания в Тунисе в 1966—68 гг. подкупал местных детей 8-10-летнего возраста и занимался с ними сексом на кладбище12. Поэтому выводы о его идейной мотивации можете сделать самостоятельно, тем более что эти люди сами заявляют о том, что любая мысль существует для продвижения чьих-то интересов.

Да, быть может, что общество несправедливо дискриминирует некоторые группы людей, но в борьбе с такого рода дискриминацией несложно зайти слишком далеко. Честно говоря, тот факт, что Фуко педофил, полностью дезавуирует, разоблачает большую часть его творчества, хотя леваки этого категорически не признают, поскольку им от его философии очень трудно отказаться. Сам Мишель был разнуздан в своей половой жизни, и даже новость о распространении нового очень опасного вируса, особенно «популярного» среди гомосексуалов, не остановила его. Он умер от СПИДа в Париже в возрасте 57 лет и стал первой французской публичной фигурой, скончавшейся от этой болезни.