Глава 1. Нехороший подарок
– У меня для вас подарок, госпожа Хмельная.
– Георг Павелевич, я ведь вас просила называть меня по имени!
Мужчина, что опустив локти на барную стойку, пристально вгляделся в мое лицо и усмехнулся как-то недобро. Был поздний вечер, приличные люди уже разошлись по домам, мне бы закрывать зал и начинать уборку, но начальник полицейского департамента Буйска никуда не спешил. Ну конечно, ему ли бояться ночных улиц?
Я не люблю свою фамилию, звучит она слишком уж… провокационно. А что поделать, если мой покойный супруг был потомственным… нет, не ресторатором, а кабатчиком? Это уже после его смерти я превратила обычное питейное заведение в небольшой уютный ресторанчик.
– Как желаете, Ильяна Ильяновна.
Я снова вздохнула, красноречиво покосившись на дверь. Хоть бы Август, что ли, побыстрее вернулся! А то, неровен час, господин Туманов руку и сердце предлагать будет… в третий раз! А у меня такой соблазн согласиться если и не на законный брак, то на тайный грех!
– Так что за подарок-то? Не томите.
– Вот.
Таманов выложил на стойку какую-то бумагу. Я притянула ее к себе, с любопытством наклоняя голову и пытаясь разглядеть в неверном свете масляного светильника выцвевшие чернила. Ах! Сердце вдруг замерло, а потом заколотилась о ребра с такой силой, что у меня закололо в груди. Похолодевшие пальцы задрожали.
– Откуда это у вас? – выдавила я из себя, глядя на приятного с виду мужчину с ужасом.
– Вы же умная женщина, Ильяна. Догадайтесь сами.
– Дочка ювелирова отдала, – безнадежно шепнула я. – Да, я слышала, что она в Буйск вернулась. За починку дома, говорят, принялась. Август рассказывал, что девочка вся из себя деловая.
– Все так. Нашла тайник, записи принесла мне. Сказала, что справедливости желает.
– Странная это штука – справедливость, – я уронила бумагу на гладкую деревянную поверхность, а потом достала из-под стойки бутылку крепкого вина и чистый стакан. Плеснула себе. – А ведь Ковальчик ее убил тогда… А она не умерла. Вы знали, что я хотела сиротку к себе забрать, жалко ее стало?
– Знал, конечно. Вы же ко мне и приходили, просили о помощи.
– И вы мне не помогли, Георг Павелевич. Второй раз не помогли.
– Вы были вдова с младенцем на руках. Куда вам еще сирота убогая? К тому же девочку забрал другой человек, мужчина.
Я кивнула, зажмурившись и залпом опрокинув в себя вино. Теплее не стало. Меня колотило как на морозе. Эта бумага, что лежала между нами на столе, содержала мой смертный приговор. Интересно, меня повесят или еще что придумают? А ресторан? Отдадут ли его Августу или конфискуют все имущество?
К мужеубийцам в Буйске милости не было.
– И что теперь? – стыло спросила я Туманова. – Если вы мне это принесли, то все знаете? Арестуете меня сейчас или позволите попрощаться с сыном?
– Я ведь уже сказал, что это подарок, – Георг покачал головой укоризненно. – Забирайте. Копии у меня нет, я клянусь.
– А что вы хотите взамен? – только что пережившая мысленно позорную смерть, я никак не могла его понять.
– А сами как думаете?
– Меня? – скривила я губы.
Ясен пень, о браке речи уже не шла. Но я знала, что нравлюсь ему, очень нравлюсь. Георг ухаживал за мной несколько лет. Вначале предлагал стать его любовницей, а потом, видя, что я не заинтересована в тайных отношениях, звал и женою. Но теперь я была в его руках. Он мог требовать, а я подчинюсь. Я так хочу жить! Я так боюсь суда и позора…
Он молчал, глядя на меня и поглаживая острую бородку. Мне он раньше казался похожим на Атоса из старого-старого кино. Теперь же сходство исчезло. Все мужчины одинаковы! Им только дай власть в руки – и они уже не помилуют.
– Вы хотите прямо сейчас? – нервно спросила я. – Или на постоянной основе?
И поскольку он все еще сверлил меня глазами, я принялась расстегивать пуговки на блузке. Паника с головой захлестнула меня. Я должна была немедленно услышать заверения, что я в безопасности, что о бумаге никто и никогда больше не узнает. Особенно Август.
– Подойдите ко мне, Ильяна. Мне плохо видно.
Я вышла из-за стойки на неверных ногах. Встала перед ним. Мы были одного роста. Наверное, это недостаток для мужчины, особенно для главы полиции. Он не выглядел внушительным и сильным.
– Что вы от меня хотите? – прошипела я истерично. Хотелось орать, но я пока сдерживалась. Ненадолго меня хватит, конечно. – У вас настолько плохо с личной жизнью, что вы готовы шантажировать немолодую вдову? А может…
Он положил палец на мои губы, заставляя замолчать.
– Успокойтесь, Иль. Мне ничего от вас не нужно. Я же сказал, это подарок. Не все мужчины – подлецы и сволочи.
– Но вы же…
– Я надеялся на поцелуй. Или хотя бы на благодарный взгляд. О большем даже помыслить не мог. Чего вы так испугались?
– Но я…
– Иль, у меня хорошая память. Я все помню. Я прекрасно знаю, почему вы это сделали. И вы верно сказали – я виноват в том… инциденте… не меньше вас. Вы просили о помощи, а я отказал. Не плачьте, не нужно, я ненавижу женские слезы.
– Я убийца, – вырвалось у меня со всхлипом.
– Я тоже, разве вы этого не знаете? На моих руках крови столько, что не отмоешь. Я убивал лично, я убивал по закону. Не мне вас судить.
Он криво улыбнулся и подхватил шляпу.
– Лучше сожгите расписку.
– Непременно.
– Прощайте, Иль. Берегите себя.
Я молча смотрела, как он уходит, и не могла сдвинуться с места. шепнула только:
– А поцелуй?
– Отдадите, когда сами пожелаете. Если пожелаете, конечно.
Вернувшийся Август застал меня отчаянно рыдавшую в кресле в обнимку с бутылкой.
– Мам, ты чего? Что-то случилось?
– Все хорошо, малыш.
Вопреки обыкновению, он не обиделся на “малыша”, не стал возмущаться и пыхтеть. Присел рядом, забирая у меня стакан.
– Тебя кто-то обидел? Это Туманов, да? Он тебя оскорбил? Я его убью, ты слышишь? Прямо сейчас догоню и убью.
– Нет, Густ, не нужно никого убивать, – я утерла слезы и попыталась встать. Ноги не держали. – Я просто очень устала, да, устала. Я старая, Густ. Я больше не вывожу.
– Да что ты такое говоришь, матушка! Ты же у нас ведьма, а ведьмы не стареют и не устают.
– Не смешно.
– Очень смешно. Ты ведьма, а я осел. Сама же говорила столько раз. Ты вон, крокодилуча своими руками когда-то забила. Хрупкая нежная барышня – зубастую кровожидную тварь.
– Прости. Я купила чучело у торговца диковинками.
– Так, я помогу тебе лечь в постель.
– Полы не мыты, стулья не расставлены. На завтра нужно поставить в печь мясо.
– Мать, ну зачем? Забей. Завтра свадьба в доме Ковальчиков. Весь город там будет. Закроем ресторан, все равно никто не придет.
– Свадьба? У ювелировой дочки?
– Две свадьбы, если быть точным. У Миланы и ее сестры Аглаи.
– И кто женихи? Неужто нашелся кто-то, кто сиротку призрел? Не дурной ли человек? Не нравится мне это, Густ.
– Да уж нашлись, – хмыкнул сын. – Поверь, еще какие женихи. Княжьи сыновья оба. Синегорский и Озеров.
Другие бы за девочек обрадовались, но я остро помнила свою короткую, но весьма насыщенную семейную жизнь. Не дело это, когда сироту в жены богатый мужчина берет. Как бы не было беды.
– Мы на свадьбу приглашены?
– Я – да, – Август поглядел на меня с хитринкой.
– А еще кто?
– Туманов приглашен. И половина города.
– О! – я смутилась. Черт, я ведь ему сейчас наговорила всякого. Что он обо мне думает теперь?
– Знаешь, Миланка кофе очень любит, – подмигнул сын. – А ты лучше всех в Буйске его варишь. Возьмем жаровню, кофе и джезвы и заявимся. Будь уверена, не прогонят.
– Да. Так и сделаем.
Глава 2. Прошлое
Много лет я хранила тайну, уверенная, что вся моя нынешняя жизнь – наказание. Ад. Ну, может, чистилище. Нет, я славно устроилась. У меня были сын, свобода, деньги. Но я невольно вспоминала известную цитату классика “Они не заслужили света, они заслужили покоя”. О, как отчаянно я хотела этого самого покоя! Как хотела все забыть! Но прошлое меня не отпускало, я помнила все.
Я была не самым лучшим человеком. Я лгала, клеветала, изменяла, унижала людей. Я шла по головам, я никого не любила, я всегда считала себя лучше других.
Мне нечего сказать в свое оправдание: я просто жила. Как все, наверное. Но это не снимает с меня вины. Поэтому я даже не слишком удивилась, когда оказалась в самой глубокой заднице, которую только могла себе представить.
Тот день, когда я попала в этот мир, я помнила в мельчайших подробностях.
***
Проклятье, как же не вовремя сломалась моя ласточка! Пришлось сдать ее в сервис и ехать к родителям на общественном транспорте. Зачем? Кому это нужно? Лучше б я просто перевела им денег. Все равно ничего не изменится. Они мне не рады, давно пора это признать.
Я проснулась от громкого детского плача. Ну слава небесам, а то такое снилось! Давненько я не видела настолько реалистичных кошмаров! Впрочем, неудивительно: обед был отвратительный, в старом автобусе пахло бензином, а окна открывать зимой никто не собирался. Водитель еще явно не так давно пересел за руль автобуса или с гоночного болида, или с машины с дровами, мы с остальными пассажирами так и не решили.
– Ты чего разлеглась, корова, – раздался над ухом грозный рык. – Там твой сын плачет, иди успокаивай!
Мой кто?
А потом меня с такой силой толкнули в бок, что я улетела с сидения автобуса прямо в проход – даже глаза не успела открыть. Стоп. Не с сиденья, а с постели. И не в проход, а на пол.
Было больно и обидно, а еще ничего не понятно. Что происходит? Я брежу?
– Я непонятно объяснил?
Пришлось открывать глаза, чего делать страшно не хотелось.
Пол. Доски. Гвозди. Вытертая краска. Чужие руки с тонкими, покрасневшими от холода пальцами и обстриженными под самое мясо ногтями. Белый саван ночной сорочки.
Пошатывась, я поднялась и огляделась, напрочь игнорируя сопение на кровати и пронзительный вой младенца. Это ни разу не автобус. Более того, это вообще место, которое я никогда не видела. Похоже на какую-то очень старинную гостиницу: деревянные панели, над ними – пыльно-зеленые обои с претензией на элегантность. Беленый потолок, ситцевые занавески на окне, добротная деревянная мебель, такая массивная, что с места ее не сдвинешь. Шкаф, комод, кресло… Кровать, огромная, широкая, с белоснежным постельным бельем. А на ней толстый старый противный мужик в белом балахоне и ночном колпаке. Чисто клоун, но клоун явно недобрый.
– Илька, ты давно не получала, что ли?
Я ощутила некий дискомфорт в груди, опустила голову и судорожно вздохнула. На целомудренной белой сорочке расплывались мокрые пятна. Молоко прибыло.
Но фишка в том, что я никогда не была матерью и уж точно никого не кормила грудью. Могла бы, но не была.
Я поднялась и словно сомнамбула отправилась на звук плача. В соседней комнате в колыбельке обнаружился довольно симпатичный младенец с рыжим пушком на голове и светлыми глазками. Судя по цвету локонов, рассыпанных у меня по плечам (они доставали до середины бедер, не меньше), это все же был мой младенец. Я неловко подхватила его на руки, ощутив тяжесть мокрых пеленок. Твою мать, что мне с ним делать-то? Где взять памперс?
Огляделась потеряно, обнаружила симпатичный комод из светлого дерева, а на нем стопку пеленок. Ну ладно, это ведь просто? Я в кино видела. Распеленать, помыть, запеленать заново. Что ж, приступим.
При детальном осмотре малыша выяснилось, что он, действительно, мужского пола. А еще младенческий филей весь красный. В пеленках тоже оказался зловонный сюрприз. Мать-мать-мать, за что это мне? Я сбросила мокрые вонючие пеленки на пол, обнаружила на столике у окна кувшин и таз с водой. Ну потерпи, засранец, сейчас. И да, мыть я тебя буду в холодной воде.
Как ни странно, ребенок затих. Мне он уже нравится, сообразительный! Кое-как (видимо, включилась генетическая память, или инстинкты там, не уверена) я его протерла и даже перепеленала, а потом села в кресло-качалку у окна и решительно обнажила тяжелую ноющую грудь. Для этого в сорочке были специальные разрезы. Грудь была совершенно чужая, явно не мой пятый размер. Впрочем, и весила я теперь килограммов на сорок меньше.
– Ну давай, пацан, дальше как-нибудь сам, – сказала я младенцу.
И он не подвел! В грудном вскармливании он явно разбирался лучше меня. Отлично, одной проблемой меньше.
Теперь у меня есть время немного подумать.
Стало быть, это был не сон: и ночная поездка по скользким дорогам, и внезапный снегопад, и водитель, который решил поиграть в пятнашки с впереди идущей машиной. И тот страшный грохот, когда на арену вышел новый игрок – большая фура, сверкающая огнями, словно новогодняя елка. Остальное моя память милосердно утаила, но догадаться было несложно: удар, наверное, переворот. Может быть, огонь, боль, агония.
Я умерла.
А сейчас, судя по младенцу у меня на руках, я в аду. Там мне самое место.
Много лет назад я со скандалом разводилась с мужем. Тогда я ждала ребенка, я его не хотела, не принимала, он был мне не нужен. И я его потеряла, чему вначале очень радовалась. А потом я ненавидела себя за эту радость. Я знала, что рано или поздно придет расплата.
И вот она меня настигла.
Я больше не я, а какая-то рыжеволосая Илька. У меня теперь сын и муж, потому что тот боров в постели никем иным быть не может. Я не удивлюсь, если окажется, что я в каком-то другом мире, где женщина не имеет никаких прав. И разводов тут не предусмотрено.
“Ладно, Ирка, и не из такого выпутывались, – сказала я себе. – Я жива, это главное. Надо бы провести рекогносцировку”.
Красивое звучное слово я смогла произнести только у себя в голове. Вслух не получалось. Кажется, в этом мире его просто не существовало. В смысле, язык был другой. Язык – моя встроенная функция, но словарный запас у меня теперь другой. Ничего, разберемся.
Глава 3. Рекогносцировка
Младенец сыто вздохнул и уснул у меня на руках. Какой славный парень! Надо бы как-то узнать его имя и не прослыть при этом сумасшедшей. А еще хотелось бы взглянуть на себя в зеркало. Пока я могла только очень осторожно положить ребенка в колыбельку, поправить свое странное одеяние (кстати, белья под ним не было, что меня весьма тревожило) и на цыпочках выползти из детской. Главное, чтобы тот, страшный, меня не заметил.
Как ни странно, я уже приняла, что все вокруг – реальность. И стены, и пол холодный, и руки озябшие. Это я, уж какая есть. И знаете, что? Черта-с-два! Я на такое не подписывалась! Сколько себя помню – я ангелом не была. Наоборот, неудобная, колючая, горделивая, да еще и хамка. Вот спасибо, мироздание, нашло, куда меня засунуть.
А может, это не ад, а чистилище? Ну, типа, вот тебе клетка, выбирайся как хочешь? Или наоборот, смысл в том, что нужно терпеть и прощать?
Господа, где моя инструкция?
Дом был довольно приличный, видала я и похуже. Было чисто, тараканов и плесени не наблюдалось. На стенах обои, потолки беленые, доски на полу новенькие, ровные, без особых щелей. Все не так плохо, как показалось мне с первого взгляда. Очевидно, самая большая проблема в спальне на кровати.
Нашлась и уборная с узнаваемым унитазом, раковиной и большой медной ванной. А над раковиной было зеркало, которому я обрадовалась, как манне небесной.
Итак, я молода. Слишком даже молода, если учесть младенца в детской. Интересно, этой напуганной девочке в отражении есть хотя бы восемнадцать? И откуда на теперь уже моем лице заживающая ранка на губе и желтый синяк под глазом? Я задрала сорочку и убедилась: на ребрах и тощих ногах тоже ссадины и следы постоянных побоев. Что-то мне это совершенно не нравится.
А еще меня смущали волосы. Они были очень красивыми: длинные, густые, медно-рыжие. Ухоженные. Сколько сил и времени нужно, чтобы их поддерживать в таком состоянии? И что же, этот боров никогда за них не таскает?
Я заплела волосы в тугую косу. Умылась – только для того, чтобы почувствовать себя хоть немного живой. Выглянула в окно: дома, чахлый сад, тусклый свет фонаря. Ранняя зима или поздняя осень, даже и не знаю. Серо, хмуро, местами снег, но какой-то ненадежный. Растает скоро. А потом снова выпадет.
– Ильянка!
Твою мать, ну чего ты опять орешь? Ребенка разбудишь!
– Ильянка!
Пришлось выходить.
Смотреть на мужика было страшно. Красотой он не блистал и в прежние времена, а сейчас ему на вид было к пятидесяти.
– Что нужно?
Бам-м-м! Голова взорвалась болью. Я не упала только потому, что схватилась за косяк двери.
– Как с благодетелем и хозяином своим разговариваешь? Совсем разум потеряла? Думаешь, если сына родила, то хозяйкой тут стала? Ты никто тут, нищета подзаборная, собачья дочь! Я тебя из милости приютил, без меня ты б с голода подохла или на панель бы пошла, забыла?
Очень хотелось сказать, что лучше на панель, чем к этому в постель, но промолчала. Училась я всегда быстро, а через побои любая грамота усваивается с первого раза.