Читать онлайн Ты, я и никого больше

Глава I

Я немного… стеснителен.

Поэтому мне очень не хотелось идти на субботнюю вечеринку. Ну вот очень. Я бы и не пошёл, на самом деле, если бы меня не доконал отец.

– Пойди, ты чего? Не сиди дома, я тебе говорю. Жизнь вся снаружи проходит, понимаешь, да?

– Понимаю, – смуро соглашаюсь я, отводя глаза в сторону.

– Ну вот. Ты же хочешь с людьми общаться?

– Нет.

– Хочешь. Не ври себе, сына. Я в твой годы… Да я бы то… Да я бы сё… Бла-бла-бла… Ты дерьма кусок и лузер несчастный. Будь мужчиной, твою мать! Иди и нагибай!

Он этого не говорил, разумеется, но мне иногда не мешает додумывать реплики, которые уже были произнесены раз эдак сто или больше. Впрочем, часто я додумываю за других просто так, шутки ради, привыкайте.

Наша беседа продолжается нудно и, как всегда, мучительно. Что для него, что для меня. Каждый раз одни и те же вопросы, одни и те же ответы, одни и те же обещания с моей стороны начать жизнь с чистого листа, одни и те же уничижительные и жалкие взгляды, мелькающие между нами. Как же до боли в горле надоело.

Как это прекратить?

На выбор есть два пути:

Первый – самоубийство, отцеубийство или побег из дома навсегда-навсегда. Плюсы: одна проблема точно решится. Минусы: на её месте появятся куча других.

Второй – согласится пойти на вечеринку. Плюсы: отец от меня наконец-то отстанет, да и реально идти туда совсем необязательно – просто прогуляюсь. Минусы: мне придется вступить в невольный контакт с моими одноклассниками, что породит за собой бурю неловкости, стыда и блевотного позора, с которым я буду ходить до конца своих жалких дней.

Путь – «сохранить «статус кво»» меня не устраивает. Целый год я его пытаюсь сохранить, да вот никак не получается, чтоб его черти вынесли.

Я спустя бесконечно долгие минуты бестолкового диалога посмотрел на отца. В его глазах я вижу столько противоречивых чувств и не могу уловить, что именно он сейчас испытывает. Надежду? Презрение? Умиление? Сочувствие? Одно сказать можно точно. В его глазах отражаются мои, а уже они выражают решимость. Злую решимость. Дескать: «Да и ладно, уломал, сволочь. Будь по-твоему!».

– Да, – сказал я.

– Что «да»? – ухмыльнулся батя.

– Да, пойду на эту сраную вечеринку. Познакомлюсь там с людьми и буду хорошо проводить время.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Красавчик, молодец, – поджав губы в уважительной победной улыбочке он протянул мне руку. Я её пожал и ощутил, насколько я, оказывается, маленький и слабый.

– Я могу тебе доверять? Ты правда пойдешь?

– Правда. Пойду. Ну вот зачем ты меня вынуждаешь лгать. Ну? Не пойду, не пойду. Я же сказал, что ты хотел услышать. Чё прицепился-то?

– Ладно, сына. Расскажи потом, как время провел. Селфи с кем-нибудь сделай.

– Нафига?

– Хочу посмотреть, как ты хорошо развлекаешься. Или попроси, чтобы кто-нибудь тебя сфотографировал. Знаешь, как попросить правильно?

– Нет, – изумленно ответил я, ожидая неожиданный, но поразительно полезный совет, с которым можно будет двигаться по жизни.

– «Сфотографируйте меня, пожалуйста» – подходишь и просишь. Всё просто, – усмехнулся отец, ментально хлопая меня по плечу.

Будешь ещё так шутить и реально из дома уйду.

– Ага, – цокая, я, уже наевшийся нравоучений и ужасных перспектив грядущего дня, собрался уйти с кухни.

– Ты правда пойдешь? – серьёзно удостоверился он.

– Пойду, пойду, – я хотел, чтобы это моё обещание тоже куда-нибудь «пошло».

– А в чём?

– Да какая разница. Кто, в чём хочет, придет. Мы же не в театр.

– Ну смотри, – заинтересованность во мне погасла и внимание бати сместилось на пиво и телефон с тик-токами.

Ой зря я рассказал про эту тусу. Ничего бы этого не было, если бы я не проговорился, как какая-то… Не знаю кто!

Сохранять молчание – это моё хобби, моё призвание, моё кредо и талант. Куда же это всё пропало…

Да у меня бы не получилось в тайне всё сохранить. Может, мама бы рассказала.

А, кста, вы же не знаете, да? В честь начала учебного года, успешного перехода в одиннадцатый класс мои одноклассники захотели на выходных устроить «пати воссоединения», на которое все были приглашены. Кроме родителей, естественно. Это вопиющие действо состоится завтра, в субботу, в просторной хате одного из моих «товарищей по неволе». Вот, и я случайно про это ляпнул, вызвав ошеломительный интерес моего неравнодушного отца. Он начал пристрастно спрашивать, любезно допытываться и нежно давить. Как уже ранее упоминалось, мы постоянно ведем душевные беседы насчёт моего «невклинивания» в коллектив. Прошлый год я провел «в одиночке». Не сидел в карцере, в смысле, а сидел один за партой. Иногда, правда, я отсиживался на пару с неким Ваньком, но это было редко. Такой расклад моих родителей, а особенно одного моего очень общительного и ревностного родителя «номер один», не устраивал. Целый год меня долбили упреками, вопросами и неудобными мольбами, мол: «Найди себе отдушину какую-нибудь, занятие. Чтоб людей с общими интересами найти» – я кивал и, как утка, клокотал: «Ага», – после чего мощно забивал на саморазвитие большой такой…

– Ух вот ведь незадача, – в зубы страшно ругался я, заходя в свою комнату. Конечно, я сказал совсем не это. Всю матерщину, которая постоянно будет сочиться из моих и, боюсь, не моих сладких уст, я буду таким нехитрым образом купировать, дабы не повредить ваши тонкие чувства, – Незадача!

Мне не хотелось, ни пялить в видеоигры, ни читать, ни слушать музыку. Ненависть к себе, отцу и одноклассникам кипела и заставляла весь мозг бурлить и проигрывать сценарии возможного будущего.

Ох, как же я люблю это делать – мечтать о том, что вообще никогда не произойдет. Каждый раз идя в школу, я думаю о том, как буду непринужденно болтать с пацанами, уверенно отвечать на уроках и катить шары к девчонкам. Или другое. Иду иногда по улице и думаю о том, как бы круто было бы подойти к кому-нибудь да начать душевную беседу, стать друзьями за считанные минуты. Да даже о том, как было бы обалденно иметь мощный «ПэКа» и играть в новые штуки. О том, как бы круто было бы, если бы я умел программировать и уже сейчас становился востребованным спецом. Уехал бы жить в Штаты или ещё куда. Вот было бы круто. Ни одна такая тупая и мелочная мечта не свершилась и даже близко не подошла к тому, чтобы свершиться.

Так и живу. Мечтая о том, что буду делать и творить, ничего не делая и потребляя.

– Кошмар! – бубнил про себя я, сидя за столом, – Ужас первозданный, беспредел! На что я согласился, баран, – я не знал, чем бы заняться. Волнение струилось по моим жилам, будто я сейчас выйду биться на гладиаторскую арену, а у меня в руках ни щита, ни копья. Только потные голые руки.

Руки…

Я надел беспроводные наушники. Забрался в угол комнаты, чтобы если «вдруг», то мгновенно всё закрыть и не спалиться. Несмотря на то, что я сегодня это уже делал и, казалось бы, никакого удовольствия уже не получить – повод был. Включился режим «инкогнито», открылся любимый сайт, выбрана наиболее предпочтительная категория, пролисталась парочка десятков видео с изумительно красноречивыми названиями и не менее изумительными выражениями лиц, позами, жестами и ракурсами. Попалась одна из «фавориток», как я их про себя называл. Тыкнул на неё. Она чем-то походила на мою одноклассницу Лёлю. Так её все, почему-то, дурацки называют. Тот же небольшой рост, большие глазищи, квадратненькое лицо, очки в золотистой оправе. Ох! Редкая находка. В смысле, актриса. Хотелось бы найти побольше таких, которые бы походили на моих знакомых. В этом была бы приятная неловкость. Своеобразный секретик. Почти элемент шантажа. Всё жду не дождусь, когда можно будет бесплатно и с хорошим качеством по фотографиям делать, точнее, производить, назовём его, развлекательный контент. Пикантности добавляло то, что сама Лёля вела себе самым вызывающим образом и при том не была той, кем казалась. Очевидно, отсутствие отца изуродовало её душу и теперь она сладострастно жаждет внимания и стекающих по ней слюней, когда её голые короткие ножки, пойманные в сетку, щелкают небольшими каблуками в коридоре. Однако она действительно «не такая». Никто её не верит, но я её прекрасно, по какой-то непонятной причине, понимаю. Походу, есть внутри какой-то стержень, который держит эту девицу на тонких опорах ускользающего… Благонравия? Мне так нравится иногда об этом думать, что я даже не обращаю внимания на то, что смотрю. С ума сойти, я же завтра её увижу. И увижу, скорее всего, в самом непринужденном состоянии. Как некрасиво с моей стороны. Интересно, а сколько ежедневно одни девчонки могут ловить икоту из-за того, что их так своеобразно «вспоминают»? Если бы икание реально так работало, то у одних девчонок были бы лютые проблемы с самооценкой, а у других с непрекращающейся икотой… Хотя первых было бы кратно меньше. Буквально единицы.

Я перехотел пачкать руки и одежду. Мне было достаточно того, что я увидел и мне захотелось знатно потроллить внутреннего демона. Я знаю, что я сорвусь, но уже перед сном. Что ж, пускай будет так.

Посмотрю ка я «шортсы».

На несколько часов я впал в полное забытье и развлекательный ад, где меня то и дело ошпаривали безмозглой развлекаловкой; протыкали красотой пейзажей, тел, городов, рисунков и морей; резали «псевдообразовательщиной»; оглушали ритмичным словоизрыгательным хип-хопом; давили обманчивыми мотивациями, стимулами и тупыми советами по успешному успеху. Я всё это упоительно пялил, вникал, ржал и балдел. Никакой явной тревоги, только прикольные видосики.

– Как же я несчастен, Господи, убейте меня кто-нибудь, – я этого не говорил вообще никогда. Вы же верите мне? Верите? В голове вертится постоянно. Боюсь, что скоро перестанет и начнет вертеться уже на языке, а потом на ноже. Ну и вообще перестанет.

Мне надоело, и я пошёл готовиться ко сну. В ванной я встретил маму, которая только проснулась от своей вечерней дрёмы.

– Пойдешь, завтра на это ваше мероприятие? – говорила она, намыливая голову и обращаясь скорее к ванной, чем ко мне.

– Ну типа.

– Правильно. Нечего дома сидеть.

– Ага. Вам сказать, что ли нечего больше? Сценарист в скрипты не прописал?

Диалог закончился, не успев начаться. Вообще мы с мамой в хороших, но иногда она меня бесит. И я её тоже. Полагаю, это и есть настоящая и чистая любовь между матерью и её ребёнком.

Я почистил зубы и погнал давить кемаря.

Подавить как следует не получилось. Я ворочался, много переживал, прокручивал завтрашний мой позор и унижение.

Вот мне из любопытства охота узнать. У нормальных людей такое бывает? Я же вижу, что у них в глазах и проблеска страха нет, когда они как-то социально себя проявляют, выступают, толкают спич. Они каждый раз ночью трясутся или они уже в детстве успели?

Селфи ему сделать, ага, как же.

Тьма поглотила меня. Не успел я ни искушению предаться, ни короткие видосы посмотреть. Вот так раз! И схапала. Сон – это классно, вообще. Во сне не страдаешь. По крайней мере по-настоящему. Что же мне снилось? Я не смог вспомнить утром, но позже, осуществляя себя днём, кое-что припомнилось. Когда я разогревал утром завтрак, я вспомнил, как в кошмаре меня на кухне заставили читать стихи, но я не выучил. Было стыдно и с надеждой смотрел на своего самого близкого одноклассника Ванька. Ему тоже было неловко. О нём потом. Когда я шёл рядом с пустырём по направлению к хате, где проводилась вечеринка, то мне врезалось в голову воспоминание о том, как я на гоночном болиде рассекаю поле золотистой пшеницы. Сначала я чувствовал себя уверенно и важно, но потом усомнился, может ли гоночный болид так гладко ехать по неасфальтированному участку. В эту же секунду образовалась скала, я в неё влетел и, когда моё лицо без шлема и другой защиты приземлилось на острые, как бритва, колосья, я проснулся.

Утро и начало дня ничем примечательным не запомнились. Встал, привёл себя в порядок, пожрал и пошёл читать.

Я люблю читать по пятьдесят страниц в день. Есть у меня такое нестрогое правило, которое я соблюдаю. Ни страницы больше, ни страницы меньше. Сделал я это лишь потому, что почитать на вечеринке мне не дадут, а после мне уже расхочется. Я очень горжусь своим маленьким хобби. Никто, я уверен, из сверстников моих так часто не читает. А я читаю! Бывает, даже получаю некоторого рода «респект» со стороны старшего поколения. Ещё они хвалят меня за то, что я послушный и тихий, вежливый молодой человек. Им просто непонятно, что я слишком боюсь на них ругаться и хамить. Все мои достоинства не более, чем порождение трусости. Я им это, кстати, как-то раз сказал и мне ответили, что я себе вру и это, на самом деле, благодетель, имя которой – кротость.

Я так и не запомнил, почему именно кроткие – блаженны.

Сидя в углу комнаты, где я всего лишь вчера лелеял мечты о близости, мною активно читалась Бабелевская «Конармия». Я ничего не понимал из того, что происходило на страницах книги и просто думал о том, что меня ждёт сегодня. Стоило, наверное, отложить чтиво, пойти прогуляться да посреди улицы побить себя кулаками в голую грудь, чтобы придать себе уверенности, но пятьдесят страниц – есть пятьдесят страниц…

Я закончил ежедневный читательский ритуал и сел за компьютер. Поиграл в «Радиоактивные осадки: Новый Вегас» и пошёл обедать. В этот раз меня уже позвали родители. За столом мы сидели, почему-то, молча. Было ощущение, что кто-то из нас страшно напортачил и теперь мы вынуждены выдерживать эту вот десятиминутную минуту молчания. Они что, видели, как я в игре убивал мародеров или случайно прочитали мои вчерашние мысли об однокласснице – похотливом симулякре?

Только к концу трапезы отец, кажется, вспомнил, что он, вообще-то, обеспокоен моим социальным благосостоянием.

– На вечеринку идешь сегодня? – как-то с напором спросил он.

– Иду, – спокойно ответил я.

– Иди, иди. Сэлфи не забудь только! Ну и, если что, то предохраняйся, – по кухне раскатился неприятный такой смех.

– Ага. Если кого там и будут иметь, то только меня. Да и то из жалости.

Поговорили. Я покушал, не помыл посуду, надел джинсы с джемпером, мило попрощался:

– Пока.

– Пока – ответили два голоса сразу, – Удачи, – как-то по-доброму добавила мать.

В убитых кроссовках я поплелся в назначенное место. Я воткнул в уши свои дешевенькие беспроводнухи и включил случайное проигрывание любимых треков. Заиграла бешеная песня «Гражданки» и я под слова о том, что главный герой не оставляет следы на свежем снегу понял, что я забыл дома предаться моей каждодневной постыдной страсти. Я часто так делаю, чтобы в общественных местах не смущаться от неожиданных… Восстаний. Впрочем, ни разу такого не было и я, в принципе, даже и не знаю, чего боюсь, но вдруг! Будь я крутым чуваком, то в такой неловкой ситуации я бы выпалил что-нибудь, типа: «Да, деточка, меня так и распирает, как видишь. Хочешь скинуть со мной это неприятное бремя? Уверен, что тебе оно доставит…» – фу, твою мать, о чём я думаю вообще.

А могу ли я ещё о чём-нибудь думать?

И кто меня за это осудит? Мыслепреступления не наказуемы.

По крайней мере сейчас.

Песня кончилась, и я неожиданно понял, что попал в интересное место. Сначала я прошел вдоль двора и детского сада, но сейчас я нахожусь между пустырём с заброшенными недостроенными зданиями и жилым кварталом. Крайне любопытное сочетание. Жизнь и нежизнь такая, получается. В ушах заиграла какая-то попса для педиков, но переключать я не стал. Всё-таки надо настроиться на то, что на вписке будет играть как раз такая музыка. Даже хуже.

Я горжусь своим музыкальным вкусом, но делиться своими соображениями об это сейчас не буду. Вы, наверное, и так устали от того, что я всё о себе да о себе говорю, ага? Конечно, устали, бедненькие. Идите, отдохните. Откройте окошко и впустите воздуха в душную из-за меня комнату. А если вы на улице, то наоборот – зайдите куда-нибудь. Слишком много свежего воздуха для организма вредно.

А на улице-то и правда хорошо. Только сейчас заметил. Зря, наверное, я напялил кофту. Жарковато, но, надеюсь, что у одноклассника беспрерывно работает кондиционер. Лето ведь ещё не успело кончиться. Так интересно. В голове, по какой-то причине, есть строгое разграничение на четыре времени года, которые сменяются, как биомы в «Шахтёрном ремесле». То есть, моментально и сразу. Но это же не так. Весной не сразу тепло, да и осенью холодно. Как я дожил с такими представлениями об окружающем мире до семнадцати лет…

И вообще жизнь хороша сама по себе! Это я думаю потому, что минут через десять зайду в гадкий вертеп. Мне там самое место, по идее, скажете вы, но мне похеру, что вы там скажете. Как минимум потому, что я слишком инфантилен, чтобы соглашаться с чем-то неприятным. Как максимум потому, что люди вокруг меня не стесняются показывать, насколько они лживы, развратны и вообще, великолепны. С ними мне немножко неловко. Я такой же, как они, но одновременно и нет… Короче, действительность вне моих бетонных стен и мерцающих экранов бьет ключом. Дети играют на площадках, парочки ходят за ручки, богатые дядьки катаются на машинах, спортсмены гоняют на великах и бегают, мамаши катают детей в колясках, в небе летают голуби и самолеты распыляют хвостами свою химию. Запомните это.

Нужный подъезд нашелся, ноги начали дрожать, руки потеть, а глаза тревожнее, чем обычно, бегать. Я в нерешительности встал перед домофоном, открыл телефон и посмотрел написанные в беседе номер квартиры, набрал нужные цифры. Простоял я так минуты две. Отчаянно нажимая кнопки и не получая никакой обратной связи. Только в мою голову пришла успокаивающая мысль о том, что в назначенной квартире все поумирали и никто не сможет мне открыть, как я увидел инструкцию на которой русским по серебристому написано, что надо после набора прожать кнопочку «В», дабы вызов, непосредственно, пошёл.

А мне ещё говорят, что я умный и внимательный. Да чтоб я сдох.

Я с тоской на душе прожал «В» и стал ждать, мучительно думая, что сказать.

«Я»? Это как-то тупо. Кто «Я»-то? Анатомично обматерят в рифму и отправят домой. «Откройте пожалуйста»? Подумают, что бездомный какой-то просится. Я пока таковым не стал. Представиться? Как же, наверное, удивится этот таинственный «открывала». Поржет, скорее всего, переспросит, и повесит трубку. Так и сказать, что: «На вечеринку пришёл»? А что, звучит достойно. Уверенно так, по-мужски. Хорошо, это и скажем.

Мелодия ожидания закончилась и мне передали микрофон. Настал мой час, моя минута славы, мой Тулон.

– Я на вечре… Тьфу. На ве…

Мне открыли, даже не спрашивая.

Дверь разрешающе запиликала, и я зашёл внутрь, от стыда матерясь:

– Гулящая женщина! Нонсенс! Чтоб меня орально поимело, – очень отчетливо приговаривал я, открывая дверь и погружаясь во мрак подъезда-подземелья.

Из него выходила милая бабушка, которая с интеллигентной укоризной на меня посмотрела. Я с ней, с какой-то стати, поздоровался, усилив и без того умопомрачительный накал стыда.

– Ну вот, уже бабку успел обматерить. Что за жизнь-то. Дальше, как быть? Очевидно, чтобы отмыть кровью свою честь, я должен сделать сэппуку. Впрочем, в ближайший час я столько херни наделаю, что бабка будет наименьшим из моих преступлений.

Я ждал лифт. Было бы, конечно, замечательно в нём застрять часов на десять. На тусу идти не надо будет, посплю, помедитирую. Всем, конечно, люто смешно будет, но не слишком. Всё-таки обстоятельства непреодолимой силы, судьба. Как тут ржать-то. Блин, а может реально в нём попрыгать, когда он будет наверх ехать? А если он падать начнет? Я ведь умру. Как много вариантов развития событий и как много в них страдания, ужас.

Я без единого выстрела занял лифт и поехал на нужный мне восьмой этаж.

В голове снова вертелись интересные мысли лошка, который ни разу не бывал на по-настоящему культурных и интересных мероприятиях, имя которым – вписка. Дебильное слово, я считаю. Типа, так бы сказал чурбан, пристающий к девушке, и желающий заявить, где бы он хотел оказаться. Фу, как вульгарно, да?

Мне представляется, что одной из многочисленных причин моих неудачных попыток влиться в мужской коллектив является моё напускное… Я забыл слово. Пастафарианство? Пастеризация? Путанство? Пуританство! Точно, именно оно. Не совсем понимаю, что оно значит, но, полагаю, это про меня. Пошутит кто-нибудь про женские груди или тестикулы, так я и виду не подам, что мне хоть как-нибудь это показалось смешным. Это покажется низкопробным и ничтожным, хотя сам-то я…

Что мне делать-то сейчас? Надо поздороваться, но с кем? Я обычно сам руку не протягиваю, но если мне тянут, то я не побрезгую ответить. Кто мне тянет? Человека три-четыре. У меня с ними нейтральные, но, полагаю, это лучше, чем ничего. Только с ними поздороваться? А вдруг остальные обидятся? Считают ли они меня за человека вообще? Знают ли они, сука, что я существую? Самое время, чтобы спрашивать себя такие вещи. Повеяло таким вайбом Паланика и Финчера. На самом деле я один хожу в заброшенную школу и испытываю тяжесть одиночества из-за людей, которых и вовсе нет на этой планете. Было бы всё так просто.

Как же долго едет лифт. Может, он всё-таки застрял? Может, он не едет никуда?

Я глянул на цифровую панель и убедился, что циферки на ней увеличиваются на единичку. Слава Богу. Было бы очень на меня похоже, если бы я просто стоял в лифте и думал, что он меня куда-то везёт.

Просто сказать: «Всем привет!», – нет, это слишком по-гейски. Так никто не говорит. Я как-то раз сообщил это своему отцу и тот сильно удивился. Спросил, а как же мы тогда друг с другом здороваемся. Я говорю: «За руки друг друга щупаем», – вроде отстал потом. Наверняка всем будет абсолютно насрать, если я так поздороваюсь. Такое же безразличие они будут испытывать, когда я оставлю их без своего зычного приветствия. Короче, если какая-то падла протянет руку, то я протяну в ответ. Нет? Нет. Тема закрыта.

Лифт приехал, и я вышел в подъезд. Мои лёгкие породили тяжелый вздох, и я в исступлении встал, не зная, зачем я.

Восьмой этаж… Это же, как перевёрнутая бесконечность, да? Может я останусь здесь и буду вечно жить. Тут прохладно…

А ну его к чертовой матери? Что я там буду делать. Я даже не придумал, что я там буду делать и с кем разговаривать. Сидеть в телефоне? Хорош, чувак. Может они будут играть в настольные игры и догадаются меня позвать? Может я буду просто сидеть среди какой-нибудь компании, и они иногда будут хотеть вовлечь меня в разговор? Слишком много я ставлю на то, что со мной захотят пообщаться, а не на то, что я сам изъявлю желание… Вдуматься только, да? Дерьмо. Я бы даже сказал. ИНФЕРНАЛЬНЫЙ ЗВИЗДЕЦ. Я сейчас развернусь и жестко пойду домой. Скажу отцу, что, мол, меня выгнали и сказали, чтобы я, чмошник, дома сидел и не высовывался. И вообще, от меня рыбой воняет, иди с моста прыгни да в речке сполоснись, будет полезно.

Вспомнил, как однажды я в первом классе на урок опоздал. Мне было так страшно заходить в кабинет. Представьте только. Ты всегда приходишь в шумное и полное детишек место, никакого волнения и тревоги, никакой спешки и тоски. А тут всё резко меняется. Коридоры пустые, стоит гробовая тишина и воздух буквально пропитан какой-то тягучей мглой. Кажется, что ты вообще зря пришёл. К тому же на плечах у тебя висит здоровенное такое чувство вины. Совершено страшное преступление – я опоздал на урок. Да как я посмел нарушить школьный распорядок и не явиться вовремя. Сейчас я открою дверь и на меня вылупятся пятьдесят с гаком глаз и в каждом из них можно будет прочитать: «Бесстыдник, поспать любишь, да? Мы тут гранит науки молочными зубами грызть пытаемся, а тут ты ещё прерываешь нас своим вторжением. Вышел и зашёл на перемене, мать твою перемать. Лучше бы тебя об штору вытерли», – и так только дети подумают, а что в голове у учителя ни в одной поэме не описать, Агильери с Гёте такого страха не проходили. И вот я минут пять в коридоре рыдал, решался, приговаривал про себя, что мне не хватит мужества зайти в этот чертов кабинет и со спокойным лицом снести позор опоздания, но по итогу, уже порядком устав вытирать красные от тяжкого горя глаза, я, как на казнь, зашёл в кабинет. Дети на секунду глянули на меня, да и уставились обратно в тетради. Учительница обрадовалась, что я пришёл и, зачем-то, сказала, что меня потеряли и вообще урок не смогли начать. Я от такой доброжелательности обалдел, но больше не опаздывал.

Блин, а одноклассники тогда заметили мои красные глаза? Или они увидели их и поняли, что со мной произошло и сочувственно не стали над этим издеваться? Удивительно.

Уже не знаю, сколько я стою и предаюсь очень теплым (скорее, мокрым) воспоминаниям. Нерешительность не дает ни зайти, не выйти.

Впрочем, выбор был сделан. Не без помощи посторонних лиц, разумеется. Я услышал, как за спиной начала гудеть то ли поднимающаяся, то ли спускающаяся кабина лифта и я понял, что если сейчас оттуда выйдет какой-нибудь одноклассник, то мне не избежать неприятного разговора, начинающегося со слов: «А чё ты тут делаешь?».

Лучшая защита – это бегство. А поэтому я решил, что лучше уж убежать на вписку. Пускай будет так. Хватит с меня этого нервоза. Всё. Сделаю сэлфи с кем-нибудь и уйду отсюда с чистой совестью.

Я вышел в коридор и сразу нашёл нужную дверь. Во мне зажегся какой-то огонёк, и я почувствовал себя киногероем боевика. Полный крутости и опасности я постучал. Первый стук был слишком громкий и я, постеснявшись, одернулся. Постучал помельче и потише.

Открыл временный хозяин хаты – Темыч. Именно так, без буквы «ё». Больше погоняло, чем имя. Он у нас авантюрист, плут и мастерский переговорщик. Он как-то продавал мамины пирожки (?), а на выручку начал толкать уже жвачку и кириешки. Получив по башке за неуплату налогов и работу без сертификата, он принялся делать всем домашку. Естественно ту, которую с ГДЗ не спишешь и самому очень не охота кропить. Делал не сам, а с помощью задротов с параллели – отдавал на «аутсорс», так сказать. Они ему бесплатно и за милую душу, а он продавал уже нашим за двести-триста деревянных. Оценки себе тоже нереально выменивал. То в кабинете уборку сделает, то тетради поможет донести, то поможет в смартфоне разобраться. Настоящий темщик. Я его боялся.

Я всех боялся.

– О здорово, чё пришёл? – блестя деснами спросил похожий на Бивиса пацан.

– На тусу. Чё, не пустишь? – нахально ни с того, ни с сего ответил я.

– Да пущу конечно, – чутка смутился Темыч, но потом снова оскалился, – Пароль?

– Пароль?

– Без пароля не пропускаем, только свои. Тебе не рады, пшёл вон.

– Да? – я немного расстроился и потерялся, – Пароль – «Фиделио». Здоровья твоей маменьке, впускай или сам тебя опущу.

– Кто пришёл? – откуда-то издали раздался милый девичий голосок.

– Да этот… – привратник пытался вспомнить, как меня зовут, – Молчун наш.

– Правда?

– А то, он разговаривает, ты прикинь! Иди, покажу, – моё присутствие вызвало волнение у здешней публики. Это было немного неприятно, но в то же время как-то льстило. За Темычем материализовалась староста – лучик света и чистоты в нашей социальной клоаке. Наши звали её Марьей. Иногда ещё добавляли ненастоящее отчество для важности.

– Пожалуйста, Марья… Хомяковна! Вот такие гости, – меня представляли и всё не могли насмотреться на мой несчастный вид. Легко и богато одетому однокласснику очень приятно было лицезреть мои некогда белоснежные говнодавы, изящно сочетающиеся с пятнами пота на кофте.

– Приветик! – искренне обрадовалась староста, но обниматься не полезла, – Круто, что ты пришёл! Не бойся, проходи! Мы сейчас все над тобой тут будем издеваться, а то не над кем больше. Напоим, налысо побреем и на камеру будем снимать, как тебе плохо. Хи-хи-хи.

– Мне пароля не сказали, – поджимал губки я, рассматривая плитку под ногами. Я услышал, как осуждающе староста посмотрела на шутника, а тот развел руками и выпучил глазки, мол: «Приколоться нельзя что ли?».

– Ладно, проходи, – побежденно согласился Темыч и освободил путь. На секунду у меня перед глазами появилась характерная надпись с мини-достижениями:

Миссия пройдена – Бронза.

Прохождение – 25%:

«Отправил тебе пароль за щеку, проверяй» – 0%;

«Завтракать мы будем в аду» – 0%;

«Краткость без таланта – 25%.

Без шуток, я почувствовал, что победил видеоигрового босса. Хоть это несколько радует, я-то знаю, что за одним сложным боссом идёт сраный пантеон ублюдков ещё круче…

Избавившись от мерзкой обуви и пристроив свои кроссы рядом с десятком выстроенных в ряд сандалий, я наконец-то полноценно попал в новую локацию. Если уж продолжать эксплуатировать тему видеоигр, то я услышал таинственный звон, с которым на экране появилось название местности: «Яма гедонизма», или «Дом терпения», или «Оскверненные залы».

Здешняя музыка и освещение поглотили моё внимание. Впереди была просторная гостевая, в которой, не побоюсь этого подходящего русского слова, херачила светомузыка. Я видел длинный диван, за которым полулежали маленькие тела, перед которыми уже стоя неловко дрыгались ещё несколько маленьких тел. Музло играло, что надо. Ещё хуже, чем я ожидал. Типичный такой кальянный рэп и танцевальные хиты с, зачем-то, добавленным эффектом «спид ап».

Староста недалеко отошла и, очевидно, тихонько наблюдала за мной.

– Вот смотри, справа и слева ванная и туалет. Дальше зала кухня. Там пицца, шашлык, пиво, если хочешь, – она засмеялась, – Не настаиваю.

– Хорошо спасибо, а, э-э-э, будет какая-нибудь программа культурная или я уже поздно для этого пришёл?

– Ты про что?

– Ну там, настолки, караоке, я не знаю. Мафия, всё такое.

– А, не, не будет. Общайся, расслабляйся. Кушать хочешь?

– Да, – стыдливо сознался я, – Ты мне, чё, мама что ли? Отстань, иди веселись. Мне плохо.

– Ну иди на кухню тогда. Все поели уже, место свободное есть. Накладывай, что хочешь, не стесняйся, – Марья Батьковна, подмигнув, гарцующей походкой отправилась куда-то вглубь квартиры. Она была одета в джинсовые шортики с белой майкой и выглядела просто бомбически, как всегда. Помимо того, что она была наиболее ответственной из всех нас, самой инициативной и дружелюбной, она обладала невероятными внешними качествами, которые заставляли пацанов, с разинутыми от её прелестности ртами, беспрекословно подчиняться. Все её уважали и любили. Наверное, половина из наших за минувший учебный год попыталась так или иначе вдуть ей, но никто взаимного согласия не получил.

–  Я бы лучше тебя скушал, лапочка, – громко подумал я про себя, проходя мимо танцующих девчонок и отдыхающих на диване пацанов. Девчонок было четыре: Кира, Марго и две Оли. Решительно ничего хорошего о них сказать не могу. Вместо учёбы у них в голове какие-то непонятные мне женские штуки, типа: свидания, сплетни, одежда и будущее с их уже имеющимися парнями, которые катают их на машинах, в которых бог знает, что потом с ними делают. Это отнюдь не домыслы и не брюзжащие предположения. Своими глазами видел, как они в компании четырёх быдловатых автолюбителей заходили вместе в какой-то фудкорт. Меня такой расклад поразил. Я за ручку ещё подержаться не успел, а мои сверстницы задарма жрут и развлекаются, что бы последний пункт в себя не включал. Очень понимаю, конечно, этих их ухажёров. Сам был бы не прочь, да даже заговорить-то с ними боюсь. Чувствую, что они увереннее меня держатся по жизни и уже повидали… Не только повидали, но и попробовали на вкус! Всякое.

Полагаю, что жизнь должна восполнить эту несправедливость и уже через каких-то лет пять или восемь я тоже буду растлить в салоне моего «Марка 2» невинных десятиклассниц, но проживу ли я так много?

Я знаю, кто точно проживет. Четверо братков на диване: Боря, Коля, Санёк и Витёк. Черепашки-ниндзя курильщика. Четыре всадника апокалипсиса. Или три мушкетера, но их четыре. Не читал, кстати. Упущение с моей стороны. Хорошего про этих могу сказать ещё меньше. Искренне не понимаю, что таких козлов держит в школе. Идите вы в колледж да получайте рабочие специальности! Оставьте среднее общее образование нормальным пацанам и пацанессам. Если девки, о которых я только что рассказал, хотя бы создают иллюзию того, что учатся, то эти обормоты ходят только, чтобы ходить, как на каторгу. Мне мало о них известно потому, что они, походу, всё время под кайфом или просто несут какую-то ересь. Их никто не понимает и разбираться не хочет. Слышал, что в позапрошлом году, в девятом классе, когда школа должна выпустить всех – над ними прыгали и скакали. Всячески помогали им списать экзамен и надеялись, уже было, избавиться, но не а, не получилось.

Я прошел мимо этих маргиналов, не удосужившись ни взглянуть, ни поприветствовать, ни протянуть руку.

Если вы успели подумать: «Чувак, ты вообще, где учишься, в коррекционной школе?», – поспешу вас разочаровать – нет. Просто так повезло, что в одной комнате оказались самые отбитые из всех. Уверен, что в остальных частях квартиры ютятся уже самые достойные представители нашего класса.

Ах да, я прав. На кухне между собой разговаривала тройка самых чётких парней с соответствующими библейскими именами: Андрюха, Яков и Пашка. Они стояли вдоль столешницы и о чём-то энергично переговаривались. Обсуждали они, наверное, мемы, видеоигры или сериальчики – типичные мальчишеские штуки для наших дней. Я бы тоже, в принципе, мог поддерживать с ними диалог, но боюсь, что буду четвертым лишним. Они общаются ещё с момента зачисления в школу. То есть, с первого класса. Пробиться в их узкий круг уже, кажется, нереально. Впрочем, иногда они мне жмут руки.

– О, здорово, ничё ты. Пришёл, – без злого умысла удивился Яков, протягивая руку. Я даже не захотел додумывать за него гадости.

– Ага, выдавливаю по капле… Социофоба из себя, – долго проговаривал я, щупая всем руки.

– Даже так, ну удачи! – очень низким голосом сказал одноклассник. Он улыбнулся и вернулся в витающий в воздухе прерванный разговор про, очевидно, недавно пройденную «трипл эй» игру – «Атомное сердце». Я её пройти не успел, и мне нечего было сказать, а потому я уселся за стол, довольствуясь невольным подслушиванием.

Я чувствовал себя оленем, чью жену кто-то любит у него на глазах. У вас не бывает такого чувства в компании людей, когда ты очень-очень хочешь что-то сказать, но болтающие люди всё не хотят закрыть свой поганый рот и дать, тем самым, высказаться? У меня такое чувство постоянно. Даже если на секунду возникает тишина, то я сразу тревожно начинаю следить, чтобы кто-нибудь начал делать вдох или шевелить губами, чтобы мне не заговорить одновременно с кем-нибудь. Самое смешное, что если мне что-то и удается сказать, то сразу становится тихо, люди перестают улыбаться и, по-моему, хотят куда-то… Съежиться.

Оказывается, напротив меня, по диагонали сидела ещё одна моя одноклассница – Ева. Самый забитый интроверт после меня. Она держит гордое второе место с большим отрывом. Ну и неудивительно, собственно. Красотой её природа не наделила. Какой-то харизмой, видимо, тоже. Представьте масштаб её невзрачности. Даже я. Я! Я не захотел бы… Ну вы понимаете, да?

На столе стояли две коробки с пиццей, пара бокалов с непонятным содержимым и пластиковые коробочки с мясом. Делая вид, как будто всё здесь по праву моё и только моё, я взял одну «пепперони». Очень неловко жрать, когда напротив тебя люди стоят, но мне очень хотелось. Я искренне боялся, что пацаны сейчас будут оценивать, как я ем и отпускать злые комментарии.

– Тебя чё, дома не кормят?

– Ты ел ваще когда-нибудь такое?

– Ну ты чухан, конечно, не ожидал. Грязными руками ешь? Может ты ещё в раковину ссышь?

– Сука, – негромко сказал я, прожевывая, – Руки. Забыл помыть руки. Чё я сразу в ванную-то не пошёл.

Я старался ни на кого не смотреть, чтобы лишний раз не словить кринж. Пацаны-то вряд ли услышали, а Ева могла запросто. Хоть я её ни за кого там не считаю, но неловко всё равно. Мое боковое зрение внушало мне, что она пялится только на меня.

Положив кусок на прежнее место, я шустро метнул глаза на неё и убедился, что ей безразлично, что я там себе под нос говорю. Я неспешно метнулся в ванную. Я прошел мимо уже знакомых вам одноклассников и в коридоре краем глаза увидел новеньких.

В спальне моего одноклассника сидел Ванёк. Мой единственный кент, если его так можно назвать. Я у него всегда домашку спрашиваю, ещё какие-то мелочи. Мы с ним один раз как-то вместе посидели за одной партой вынужденно и теперь мы с ним не разлей вода, типа. Наладить с ним контакт полноценно у меня не получилось по одной простой причине. У него уже была, простите за вульгарность, баба – наша одноклассница Лена, как в песне. Он с ней всегда сидел, чирикал и всюду сопровождал. Остальной мир для него просто не существовал. С ней же он и мурлыкал, когда я проходил мимо комнаты. Может, там был кто-то ещё. Туда я точно зайду и с ним поздороваюсь.

Не закрыв дверь на замок, я в роскошной ванной мыл руки и разглядывал себя в зеркало. Ничего завораживающего и по-настоящему привлекательного там не было, но со стыдом я на себя не смотрел. В детстве мне казалось, что я симпатичный и, наверное, я действительно ловил восхищенные девчачьи взгляды, но заводить знакомство с ними я откровенно боялся. Да я и щас боюсь. Хотя, казалось бы, не урод в целом, мог бы и общаться. Голубые глаза смотрят ровно, зубы все на месте, перхоти на коротких русых волосах не очень много, красненькие прыщи на белой коже смотрятся достаточно приемлемо, лишней растительности никакой, черты лица не все правильные, но их, по крайней мере, старались сделать, хоть и вслепую. Сомневаюсь, что я в чём-то качественно уступаю сверстникам. Может только на половинку или один скромный балл из десятибалльной шкалы привлекательности.

Знаю кучу примеров, когда парни с куда более вопиющими внешними характеристиками бессовестно могли лапать и лелеять настоящих принцесс. Типа, как Шрэк Фиону. Я бы тоже мог быть, как этот герой мульта, но, к сожалению, я не обладаю брутальным голосом, боевым нравом, богатырской силой, добрым сердцем и… Многослойностью?

– Ну ты и урод, мда, – сказал я себе, стряхивая мокрые культи. Окинув взглядом блестящее золотистое убранство, у меня возникло непреодолимое желание справить здесь нужду. Нет, на стены, а куда полагается. Я встал в стойку, прицелился и уже готов был сделать залп, как услышал характерный звук открывающейся двери сзади меня.

– Глядь! – услышал я перед тем, как дверью смачно хлопнули. Я повторил ругательство, но гораздо тише и без злобного задора.

Вот и настал тот момент, когда, в принципе, можно уйти отсюда, а потом покончить с собой, прыгнув под колесики проезжающего «Камаза».

Жизнь кончилась, не успев начаться.

Об этом случае будут рассказывать всем моим знакомым и их детям в назидание.

«А вы помните этого? Ну, который сутулился постоянно. Так вот он однажды в туалет захотел на вечеринке и забыл закрыть за собой. Вы только вдумайтесь, да? Какая мразь! Какая поразительная подлость и безнравственность!»

Что меня ждёт дальше? Я сейчас выйду и в коридоре будут все в ожидании меня стоять, скрестив руки. Музыка затихнет, и тишина заставит меня сходить по нужде во второй раз.

– МЫ ИЗГОНЯЕМ ТЕБЯ! ЗАСРАНЦАМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО! – крикнут все разом и накинутся, чтобы искалечить до полусмерти.

А чей это был голос? Я, почему-то, не понял. Может, мне померещилось…

С невыносимой тяжестью я закончил начатое преступное дело и во второй раз помыл руки. Теперь я смотрел на себя с ощущением жгучего стыда. Надо же так опозориться!

В ожидании худшего я вышел из ванной.

Музыка прекратилась.

Но началась спустя секунду вновь. Кто-то просто подгадал со сменой треков. Из колонок стал доноситься ядерный трэп.

Всем было пофигу, почему-то. Как бы это странно ни звучало, но никто меня не встретил и не предал страшному суду.

Я зашёл в комнату, где видел Ванька, но его там не оказалось. Всё в голове перепуталось и смешалось. Там была его девушка – Леночка. Она разговаривала со старостой. На кровати сидели два одноклассника – Лёня и Стас. Все на меня глянули с видимым удивлением. Меня не ждали, и я не знал, что сказать.

Со здешними пацанами я был в нейтральных. Они оба были музыкантами. Реальными. Они играли в рок группе и не раз выступали в школе. Оба круто умели чесать и достаточно приемлемо преподносить себя на сцене. Не рок-звезды, но какие-то несколько лет усердных занятий и их будет не узнать. Они вызывали у меня жгучую зависть. Я тоже когда-то учился играть на гитаре, но не мог одновременно играть и петь. Плюс у меня постоянно болели пальцы и мне игра не приносила никакого удовольствия. Проигрывал постоянно, можно сказать, ха-ха. Потому бросил. Гитара у меня до сих пор стоит в углу, но она уже покрыта годовым слоем пыли. Даже трогать её боюсь.

Секунду я просто стоял, вспоминая родной язык.

– А Ваня где? – выблевал я из себя, обращаясь ни к кому и чувствуя, как нелепо у меня торчат руки по сторонам. Я засунул их в карманы.

– В туалет пошёл, – снисходительно ответила Леночка, поскорее отворачивая от меня взгляд, – К нему хочешь? А он мой уже! Ни-ни.

– А, – понимающе ответил я и быстро ушёл из этого недружелюбного места на кухню.

Там ничего не изменилось и я возобновил поедание пищи. Пицца уже успела стать холодной и мне немножко захотелось её разогреть. Я бы без проблем это сделал, если бы три апостола не закрыли микроволновку своими мощными телами. Просить их отойти мне хотелось меньше, чем есть разогретое, а потому я ничего не сделал.

Минут десять я просто сидел, кушал и пил сок из грязного стаканчика. Чистой посуды найти не смог, а попросить было стремно. Хорошо, что я не брезгливый. Пацаны также весело общались. Что-то шутили, громко подкалывали друг друга. Всё трепетал от мысли, что они начнут шутить про меня. Я чувствовал себя в этот момент самым несчастным из всех. Мои эмоции могла, наверное, разделить только сидевшая рядом со мной Ева. Впрочем, такой одинокой она не была. Иногда она сидела за партой с Лёлей, но только, когда у той не пришла её подруга. Очевидно, предмет моих сладких мечтаний сейчас где-то мило общается, заставляя поверить собеседника, что он ей нравится не как друг.

В голову пришла нетривиальная мысль заговорить с Евой. Она щас в телефоне. Наушники не надела. Услышит меня.

Но мне мешали рядом стоящие пацаны! Как я при них такое делать буду. Что они подумают…

Как поступить в сложившийся ситуации?

На выбор есть два пути:

Первый – ничего не делать и ждать. Просто чего-нибудь ждать. Чтобы Ева сама проявила инициативу. Чтобы сюда упал метеорит. Чтобы Вселенная остановилась, и я мог делать, что захочу, не боясь наказания. Плюсы: обстоятельства сами вынудят меня что-то делать и мне не придется брать на себя какую-либо ответственность. Минусы: ждать можно долго.

Второй – взять, нахрен, и заговорить! Она всё равно страшная. Её отказ меня только насмешит. Плюсы: я смогу найти занятие, по крайней мере на пару минут. Если буду достаточно наглым, то смогу как-то в одного поддерживать диалог. Точнее, монолог. Мне уже станет настолько неловко это делать, что мой стыд перенесется на неё. К тому же, если я буду достаточно очаровательным, то смогу влюбить её в себя и делать с ней всякие страшные вещи потом.

Последний вариант однозначно привлекательнее. Да будет так.

Сказать легко, а вот реально сделать сложно. О чём её спросить? С чего начать диалог? Что говорить потом? Откуда мне, страшному затворнику, знать на это всё ответы?

Неожиданно нашлось подходящее решение. Я захотел испытать могучее действие самой сплочающей, разрушительной и неповторимой вещи.

Алкоголя.

Я никогда в жизни своей не пил. Когда батя или родня предлагала, то я, морщась, отказывался. Дескать, да здравствует трезвость. Пьянство только для быдла. Головой я понимал, что это далеко не так. Демон бутылки и вправду сближает, делает храбрее и вообще счастливее. Полагаю, мне больше по кайфу всегда находится поодаль от всех, ссаться от страха и страдать из-за всякой ерунды.

– Пацаны, я ни разу не пил, с чего стоит начать? – хотел было я сказать, но не осмелился. Я быстро оценил обстановку и захотел попробовать самому решить, что можно выпить. Помимо пива, как заявила Марья Безалкоголевна, тут было что-то ещё. Какие-то зеленые бутылки, прозрачные. Маленькие и побольше. Даже жестяные банки. Нет, я не разберусь.

– Пацаны, я ни разу не пил, с чего стоит начать? – скороговоркой проговорил я. Они даже не поняли, что я к ним обращаюсь, но я повторил и мне откликнулись.

– Ну, наверное, с пива лучше. Оно не так рубит, – предложил Яков и достал откуда-то сзади себя баночку, – Можешь моё взять, я не буду. На вкус, как моча, но тебе, по ходу, будет без разницы. Лицемерный трезвенник.

Я принял грааль с напитком и понюхал его. Гадость несусветная. И эту херню отец пьет каждый день и через день? Вкусы других людей иногда поражают своей… Безвкусностью? А мой бедный лексикон своей бедностью.

С другой стороны. Чем я хуже других?

Глоток был сделан. И…

Я ничего не почувствовал. Обидно. Я думал, что мир сразу станет красивым и смешным.

Было сделано ещё несколько вливаний и мне показалось, что я ощутил какие-то изменения. Скорее, сработал эффект «плацебо». Я захотел показаться пьяным и это придало мне немного уверенности. Типа, то, что будет дальше, делал не я, а моё неразумное Альтер-эго. Зачем этого стыдится.

– Почему не танцуешь с ними? – спросил у Евы я первое, что пришло в голову. Она не услышала и у меня появился повод назвать её по имени.

– ЕВА! – она испуганно отреагировала, – Почему не танцуешь?

– Не знаю, – услышал я её тихий и неуверенный голосок, – Не хочется.

– А, понимаю, – филигранно завершил диалог я. Где-то полминуты мы молчали. Я нервно пялился на неё, а она почти также нервно в телефон.

– А Лёля где? – снова решился я на вопрос. Переспрашивать не пришлось.

– В спальне вместе с Ликой и Тимуром. Я вместе с ними была, но ушла потом.

–А чё так?

– Ну, – она совсем потерялась, – Им там и без меня весело.

– Очень тебя понимаю. Очень, – я буквально ощутил, как нить беседы обрывается и надо было что-то срочно придумать, – Будешь? – я протянул почти пустую банку пива без намерения и вправду её отдать.

– Нет, спасибо, – получил я грустный ответ.

– Вообще не пьешь или не хочется?

– Только по праздникам бокальчик вина, если мама разрешает, – слегка повеселела.

– Во как… Ну ты уже опытная относительно меня. Я вообще первый раз вот это пробую.

– М-м, ясно, – загасилась собеседница. Меня, почему-то, совсем расперло, и я потерял страх. Поменяв место и сев напротив неё, я спросил:

– Не против, если я здесь посижу? – ответа я не услышал. Дура. Даже не знает, что к ней подкатывают.

– Как тебе здесь? Нравится?

– Ну-у-у, нет, вообще. Я нечасто так время провожу.

Мне захотелось задать вопрос, а на кой ляд ты вообще сюда пришла, но потом я вспомнил, что сам не знаю.

– Нечасто? Всё-таки ходишь на эти, – я очень артистично помахал руками, – Мероприятия?

– Нет, нет, не так выразилась. Я вообще не хожу. Только в гостях у родственников что-то похоже, может, и было. Но так – нет.

– Другой разговор, сестра, а то я было подумал, что ты уже опытная тусовщица. Нет, такая же, как и я, лохушка. Понимаю. Уже во второй раз. А то я подумал…

– Нет, нет, нет, – мне удалось довести её до улыбки, – Не надо, прошу.

– Ну смотри, – ветка диалога кончилась и надо было быстро сочинить какую-нибудь реплику.

– Как тебе музыка? – из колонок лупил скоростной «фонк».

– Я такое редко слушаю. Ну… нормально. Пойдет.

– А я вообще не слушаю! – возникло преступное желание начать обсирать музыкальные вкусы других, но я сдержался, – Рок в основном, там. Панк.

– Тоже здорово.

Беседа безвозвратно завершилась. Все идеи для разговора, которые успели меня родиться, очень быстро себя исчерпали. За эти три минуты восхитительного кринжа у меня накопились некоторые наблюдения.

Первое: я неинтересен другим людям совершенно. Судя по тому, что она ничегошеньки у меня спросила, обо мне ей узнать не хочется вообще.

Второе: если предыдущий тезис ошибочен, и я ей кажусь хоть сколько-нибудь интересной личностью, то напрашивается вывод о том, что люди вокруг меня не умеют нормально разговаривать. Это же так просто! Отвечать и спрашивать что-нибудь в ответ. Видимо, только для меня. Я никогда первый не лезу, но сам обязательно что-нибудь в ответ спрошу.

Третье: если быть достаточно наглым, то можно добиться всего, чего хочешь. Я к ней подсел? Подсел. Поговорил? Поговорил. Удивительно, что она не стала кричать, убегать или просто игнорировать. Вежливая всё-таки. Наверное, с ней можно будет замутить селфи, про которое я уже совсем успел забыть, чтоб меня, твою-то мать.

– Меня тут кое о чём попросили, понимаешь. Папа сказал: «Пойдешь на тусу, сделаешь селфи с кем-нибудь, чтоб я видел, как ты там развлекаешься», – ну или что-то примерно такое он сказал, короче. Ева… Можно сфотаемся вместе, пожалуйста. Я никуда выкладывать не буду, честное слово, – я сказал это настолько быстро и неуверенно, что потерял всякую надежду на согласие.

– Что? – неловко спросила Ева, наконец-то, подняв на меня глаза, я охренел.

– Сделать фото с тобой можно? Меня попросили, – во взгляде девчонки я видел, как строчки кода появляются и исчезают у неё на сетчатке.

– Ну-у-у, можно, в принципе. А зачем?

– Да я ж говорю, – встал я со стула и пересел на место рядом с одноклассницей, – Папа попросил. Хочет удостовериться, что я тут хорошо провожу время.

– М-м-м, ясно. Крутой у тебя папа, – непонятно промямлила она.

– А то, – я завёл телефон наверх фронтальной камерой на себя. Взглянув на экран, можно было понять, что нормальной фотографии не получится. Слишком темно, а телефон слишком дешёвый для таких фото. Помимо технической проблемы была ещё и, скажем, психологическая. Для красивого кадра нужно было бы обнять «сокамерницу» (типа, камера нас обоих снимает, ну вы поняли, поняли, да?). Но я на такое готов не был и по итогу между нами было метра два-три расстояния, примерно. Может, чуть ближе. Я не знал, какое скорчить лицо и смотрел с каким-то максимально уродским покер-фейсом. Ева выглядело смущенной, но милой, типа. Фото было сделано. Я посмотрел. Неприятно удивился своим операторским навыкам и отсутствию у меня фотогеничности, но переделывать или удалять не стал.

И чё, мол, валить можно?

Было бы круто. Меня постигло редкое чувство достижения цели, после которой уже и не знаешь, что делать дальше. Ведь весь смысл жизни только что был потерян.

– Покажешь? – неожиданно заговорила Ева со мной.

– А? – настал мой черед переспрашивать. Я слышал, но захотел, чтоб она повторилась.

– Как я получилась?

– Да нормально, лучше, чем я, – я отдал телефон в её мелкие руки.

– Не скажи.

– Скажу. Смотри, какая милаха.

– Ой, спасибо, – замурчала Ева, тыкая указательными пальцами друг о дружку. Это такой жест умиления. Мне снесло башню. Это я что, комплимент сделал? Может, мне тоже как-нибудь начнут делать…

– Да ладно, не за что, – я нереально осмелел, – Может выпьешь всё-таки? – я показал на рядом стоящую бутылку. Вся девичья милота сникла, как и не было. Она отрицательно покачала головой, и снова уткнулась в телефон. Я из чистого любопытства глянул, что она там делает и очень удивился, когда увидел на экране сплошной текст. По крайней мере, он там был, когда я заглянул.

– Ого, что читаешь? – я почувствовал себя своим отцом, который тоже меня такие вещи спрашивал, когда я в телефон посреди ужина втыкался. И вообще он у меня всё, что можно было спрашивать, спрашивал. Я же сейчас точно так же поступаю. Господи, я превратился в своего родителя.

– Да-а-а, фанфик один, – смущенно дала обратную связь Ева.

– Ну ни хрена себе, балбесина. Фанфики – это же… Это же не литература! Я был о тебе более высокого мнения, Ева. Ладно, «Фонк» слушаешь, но это… Ага, по какому фандому? – без тени гадкого презрения задал вопрос я. Она, конечно же, назвала ту китайскую игру, в которую все играют и от упоминания которой у меня волосы на всех местах дыбом встают.

– Понятно, не играл, – я обиделся. Уже не было причин оставаться здесь. Как я могу находиться в одном помещении с дамочкой, с которой у нас общий неудачный жизненный опыт во взаимодействиях с другими людьми, но такие разные интересы? Фу. Надо найти ту, с которой можно будет всё-всё обсудить и вместе провести досуг. А я ведь почти проникся к Еве симпатией…

– Чего сидите такие тихие? – резко вломился в наши жизни Темыч и уселся напротив.

– Да мы разговариваем, – уверил я.

– Уже пил? – меня проигнорировали.

– Только пиво.

– А ты? – голова собеседника метнулась к Еве. Та отрицательно кивнула.

– Ну вы чё? Весь кайф обламываете. Давайте. За воссоединение, – тонкие мошеннические руки аккуратно разлили какую-то желтого вида гадость по бокалам.

– Что это?

– Егер.

– А, – я специально согласился, чтобы совсем дураком не выглядеть. Егер, так егер. Не яд, небось.

– Ну давайте, – нам подали бокалы.

– Не, спасибо.

– Ну ты чё, дружище? Все свои, расслабься. Или зассал, щенок?

Я посмотрел на предложенный напиток и на Темыча.

– А сам не будешь?

– А мне уже хватит. Может, попозже, – плут убедил, – Я хочу, чтобы ты попробовал. Интересно твое мнение.

– Вот как, – такая тупая лесть очень взбудоражила меня, – Ну раз тебе моё мнение важно.

– Ева, давай присоединяйся, – бокал к ней пододвинули на пару сантиметров, как бы, искушая. Я посмотрел на неё и увидел какую-то еле заметную тень улыбки и молчаливое согласие в глазах. Крохотные пальчики без маникюра взялись за ножку сосуда.

– Ах, курва. Если бы не ты, то плеснул бы эту херню в лицо сраному алкособлазнителю. Выбора мне не оставляешь, да?

Я поспешил схватится за бокал и опрокинуть в себя содержимое. Быстро сделав глоток, я ощутил, как горькое пойло потекло в пищевод, который явно был не готов к такому экстриму. Я закашлялся. Сквозь мои захлебывания мне удалось уловить, как Ева, морщась прокомментировала: «Ой».

– Полностью тебя понимаю и уже в третий раз.

В глазах перестало быть темно и восприятие вернулось.

– Ну как тебе?

– Ядрёно, – прижимая кулак к губам, отозвался я, – Весьма недурно.

– Рад, что тебе понравилось, развлекайтесь, алкаши, ха-ха-ха!

И он ушёл.

– Тебе как, Ев? – зачем-то сказал я, зная, что мне ответят.

– Горько, – выбор этого слова показался мне особенно в этот момент подходящим. Захотелось целовать всех в губы и распускать руки.

– Ага.

Мы молча сидели и даже не хотели достать телефоны из карманов. Все плыло перед глазами, голову клонило на стол.

– Может ещё? – спросил я, наливая по обоим бокалам.

– Не, не надо, – прикрыв лицо руками, – отказывала Ева.

Я уже не помню, как, но мне удалось уговорить Еву, и мы сделали ещё глоток. Мне захотелось пройтись осмотреться, и я понял, что не могу встать. Моё тело начало повторять собой Пизанскую башню и его аккуратно подхватили рядом стоящие пацаны. Всё это время они не уходили и без конца обсуждали какую-то ерунду. Я даже не хотел вслушиваться. Они же, наверное, подхватили и Еву. Туман становился гуще и гуще. Воспоминания не хотели сохраняться. Очевидно, нам было плохо, но не настолько, чтобы вызывать скорую. Нас куда-то положили на кровать и дали проспаться.

Охеренно потусил.

Самое классное началось, когда меня начал одолевать сон.

Я очнулся в большой и очень знакомой мне комнате. Здесь я провел какие-то счастливые минуты детства, но где именно мне осознать не удалось. Я вышел из неё и увидел какую-то адскую хтоническую срань. В нескольких метрах от меня стоял человек (?). У него была голова, ноги и руки, но они выглядели ужасно старыми, дряблыми и болезненно бледными. Шея была не на правильном месте, а торчала из грудной клетки. Как будто бы у этого существа было какое-то подобие горба. Одето оно тоже было крайне… Противно. Тело покрывала какая-то грязная ткань. Наверное, когда-то это была ночнушка или просто продырявленная простыня. Сейчас на ней было много заплаток и дыр, из которых можно было увидеть старческую, покрытую какими-то волдырями и наростами кожу. Самое прелестное – взгляд. На меня очень пристально смотрело вполне себе человеческое лицо. Почти изучало. Нельзя было понять, принадлежит ли оно мужчине или женщине. Под глазами были черные круги, кожа вытянутая, а изо рта стекала слюна, похожая консистенцией и цветом на нефть. Глазищи этой сволочи не моргали и становились шире. Капилляры росли и глазные яблоки становились красными. Я заметил, как тяжело дышит представшая предо мной тварь. Ещё чуть-чуть и она ляжет на пол, судорожно трогая сердце, надеясь, что оно ещё немного побьется. До меня резко дошёл тошнотворный запах, который явно исходил от этого чудовища. Этот взгляд… Так смотрят бездомные, клянчащие денег. Есть в них что-то одинаково убогое и пугающее. Да, я видел это лицо. Сумев оторвать внимание от блестящих при ярком солнце зенок, я увидел торчащий в руках у этого горбатого топор. На лезвие была спекшаяся кровь. Топорище держали морщинистые и костлявые культи, которые едва бы могли разжаться. Этот урод не моргал. И смотрел. Смотрел. Смотрел в меня. Очень тупо, удивленно и как-то назидательно. Он хотел найти во мне что-то, за что я провинился. Он хотел казнить меня. Но не мог. Я ведь невиновен.

Не дыша, я спиной уходил в сторону, боковым зрением пытаясь найти выход. Горбатый понял мое намерение и, хромая, начал меня преследовать, не отрывая бдительных глаз. Я понял, что притворяться бесполезно и просто рванул как бешеный, куда глаза глядят. Оказавшись на улице, я начал бежать по какой-то грунтовой дороге вдоль заборов, за которым торчали крыши небольших частных домов. Я не переставал оглядываться, хотя уже давным-давно потерял из виду мерзкую гниду. На сердце отлегло. Я знал, что нахожусь в безопасности. Перейдя на шаг, я начал идти по каким-то садам и паркам. Было хорошо.

Свинцовое облако ютилось в голове и постепенно вытекало куда-то наружу. Паршивая действительность возвращалась в мои глаза и отпечатывалась на органах осязания. Я чувствовал, что лежу на боку и мне в рожу светит сентябрьское солнце, проникающее через незакрытые жёлтые шторы. Развернувшись на другую сторону, я удивился, увидев перед собой чьи-то золотистые волосы. Я долго пытался понять, чьи они.

Евы?

Я быстро начал трезветь от осознания того, что пролежал всю ночь с настоящей девчонкой. Было очень смешно и неуместно, но забавляться у меня как-то не получалось. Я продолжил спать. Торопиться всё равно некуда. Внутренний демон, однако, решил дать о себе знать и пробудился.

– Обними её.

– Дурак, а если она не спит?

– Скажи, что не хотел. И вообще у тебя девушка есть, и ты привык так просыпаться.

– Не поверит.

– Это ей потом не поверят, что у тебя яиц хватило к ней приставать. Да возьми её там за что-нибудь.

Обстановка и правда напоминала чем-то один из многочисленных фильмов, которые так я любил смотреть. Знаете, когда по сюжету недобросовестный пасынок или сводный брат заходит к спящей мачехе или сестре после чего решает воспользоваться максимальной беспомощностью оных. А они, как правило, и не против.

Интересно, бывает ли так в жизни?

Если такого рода кинематограф можно назвать искусством, то тут, скорее, жизнь изображает искусство, а не наоборот. У меня некоторое время в голове была цитата какого-то писателя про это самое подражание или вдохновение. Кто и как это именно сказал?

В душе возникло необъяснимое желание добиться истины и прояснить вопрос об авторстве. Не оборачиваясь на другой бок, я ловко достал телефон и уже запустил было свою цепкую лапу в мировую сеть, но меня обломали. Сеть кто-то скоммуниздил. Ни «3G», ни «Н», ни «Е» – ничего не было. Я расстроился, но несильно. Попрошу потом, чтобы закинули мне денег на телефон.

Всё не мог оторваться от прелестной картины. У меня перед носом макушка милой девчонки с пышными копнами волос, а где-то внизу видна её крохотная фигурка, закутанные в серые джинсы аккуратные ножки, обрамленные носками с «хелоу кити». Реально, бери, пока дают.

Я отогнал страшные мысли прочь и аккуратно встал, пытаясь бесшумно выйти из комнаты. Меня несколько радовала мысль о том, что я проснулся самым первым. Сейчас я буду ходить и оценивать чудовищные масштабы прошедшей тусовки, тихо хихикая и фиксируя на телефон.

Почувствовав себя героем видеоигры про наемных убийц, я, крадучись, зашелестел по коридору. Выйдя в прихожую, я увидел два ряда кроссовок и сандалий, которыми ещё вчера успел тихо удивиться.

– Значит, никто не ушёл, – наступил долгожданный момент уединения, и я смог поговорить с умным человеком. С самим собой. Удивительно, насколько разным я себя проявляю, когда я один и когда нет. Прошу, удивляйтесь.

Заглянув на кухню и соединенный с ней зал, я никого там не увидел. Поджав губы, я пошёл смотреть в остальные комнаты. Там тоже никого не было. Странность происходящего заставляла мои брови хмуриться всё сильнее и сильнее. Я, уже топая, как медведь, снова зашёл в гардероб и внимательно посмотрел на ряды обуви. Даже нашёл там свои горе-кроссы.

– Ну они же не ушли босиком. Дебилы в основном, но не настолько же, да?

Посоображав минуты две, я забил на отсутствие одноклассников. Ушли и ушли. Значит были на то свои причины. Можно пользоваться пустой квартирой, как своей.

Меня начало беспокоить урчание в животе. Обычно мама готовит завтраки. Даже если она встает на три часа позже меня, я всё равно дожидаюсь и ем, что она приготовит. Она, типо, ругала меня, взывала к самостоятельности, но я не слушал. Я же знал, что мне по итогу всегда приготовят.

Сейчас мамы не было и пришлось, как в первобытные времена, заниматься добычей пищи самостоятельно. Выйти на охоту. Вернувшись на кухню, я обнаружил там нетронутую еду. В коробках лежала пицца. В контейнерах – шашлык. Очень некрасиво с их стороны было это не доедать и не положить в холодильник, ну да ладно.

Мне было дико неловко и очень боялся трогать то, что мне не принадлежит, но потом я вспомнил чуткие слова старосты, мол: «Кушай, лялечка» – я взял один кусочек «четырёх сыров», отыскал чистую тарелку, положил блюдо в микроволновку и с предвкушением взвел таймер.

Ничего не произошло.

Я что-то потыкал, открыл и снова закрыл. Ничего не изменилось. Заметив отсутствие цифр на соответствующей панели, я бросил затею с микроволновкой.

– Вроде богатые люди, да? А техника бытовая не в строю. Беднее, чем я, живут, получается. Ха-ха-ха.

Захомячив холодную пиццу и запив её соком, я по привычке достал телефон, чтобы позалипать в соцсети, но, недовольно крякнув, положил его обратно. Куда все делись-то?

Завершив трапезу, я подошёл к окошку. Оно как раз выходило на двор, с которого я вчера зашёл внутрь. Там никого не было. Это показалось мне немного странным, но потом я попытался вспомнить, как часто я вообще смотрю в окно. Я ведь никогда этого не делал в сознательном возрасте. Я попытался вспомнить, какой сегодня день недели.

– Воскресенье… Люди выходят утром на улицу в воскресенье? Я – нет. Я – человек вообще?… А сколько времени?

Телефон показывал красивые «11:11». Был бы я какой-нибудь «эзотерик бимбо», то я бы загадал желание. Вместо этого я просто обматерил суеверных и продолжил смотреть на улицу. Не добившись никакого результата, я подключил к процессу свои нечищеные от серы уши. У меня в квартире обычно слышно, как гудят проезжающие рядом тачки. Так понятно, что всё в порядке. Жизнь в городе идет полным ходом. А ещё иногда я слышу, как под моим окном громко по телефону не на русском языке разговаривают всякие утырки – гордые представители стран ближнего Востока. Если бы там были англичане, французы, даже, прости Господи, американцы, то я бы думать плохо про них не посмел, но эти…

Ничего слышно не было. С одной стороны, а может и не должно? Больших дорог нет рядом. С другой, беспокойство усиливалось сильнее и заставляло голову роиться разными вопросами о происходящем.

– Лебедь! – тревожность била в колокола и заставляла произносить нехорошие словечки. На столе также стоял «Егер». В нём было столько же жидкости, сколько оставил вчера Темыч, – Набухался, ёлки-сосалки. Попал в алкогольную кому. Или сразу в «лимбо». Чё происходит?

Я, зачем-то, подошёл к выключателю и подергал его туда-сюда. Дорогущая хрустальная люстра в золоте, под которой недавно дрыгались малолетние шлюхандзе, отказывалась включаться, заставляя чувствовать меня придурком, который хочет добыть свет крайне варварским способом.

– Электричества нет… Еда-а-ать.

Апокалиптичная картинка, как пазл, начала постепенно вырисовываться в единое полотно. Мне тут же захотелось удостовериться, на месте ли Ева. Вдруг там лежал её труп или искусно сделанное чучело. Я ведь даже на лицо её не посмотрел, когда уходил. Я пошуршал до спальни и успокоился. На той же кровати, в тоже беспечной и прелестной позе лежала моя спящая некрасавица. Я прошёл мимо неё и уставился в здешнее окно. За ним было так же безлюдно и у меня возникла конченая хотелка – открыть окно и заорать, чтобы кто-нибудь отреагировал и приказал мне успокоиться. Был бы я один, то сделал бы так, конечно, но позади меня безмятежным сном спала не заслуживающая такого пробуждения милая девчушка.

Как ей сказать-то? «Ева, просыпайся. Все куда-то уехали», – кто эти «все»? Куда уехали? Да знал бы сам. Хотя так получилось бы весьма лаконично и правдиво, полагаю. Был бы я по-настоящему конченым, то для драматического эффекта начал бы трясти её за плечи, истерично вопя: «НАС БРОСИЛИ ОДНИХ, ЕВА. МЫ ВСЕ УМРЁМ! А Я ТАК ХОТЕЛ ПОЖИТЬ ПОДОЛЬШЕ».

Или просто дождаться, чтобы она проснулась, а там уже видно будет?

Я сел на край кровати и начал любоваться спящей. В светлой дымке она смотрелась и правда, как какая-то принцесса. Обычно люди перед пробуждением так красиво не выглядят, насколько мне известно. Кто-то специально ей волосы уложил, грязь из-под глаз убрал и ротик закрыл, чтоб оттуда ничего не убежало. Этот кто-то хорошо постарался.

– Офелия прям, – вспомнил я песню и какую-то картину, на которой была изображена прелестная блонди, укутанная в саваны из травинок и плывущая по реке, – А ты живая вообще?

Я напряг свои подслеповатые глаза и увидел, как медленно и почти незаметно поднимается грудная клетка, спрятанная за полосатой кофтой. Если бы я наклонился к её лицу, то наверняка услышал бы её тихое и ровное дыхание.

– А вправду, ложись к ней. Поцелуй в носик, не дрейфь. Ей будет очень приятно.

– Да ты надоел уже, – последнее я проговорил вслух, чем, кажется, начал пробуждение Евы, – Ай, ладно.

Подсев ещё чуть ближе к её личику, я аккуратно взял девчонку за её маленькое плечо. Казалось, оно все умещается у меня в ладони. Я шёпотом начал:

– Ева… Ева…

Только я начал говорить, как вспомнил, что у меня зубы не чищены и первым, что она ощутит, будет моё приправленное сыром амбре. Если я сейчас уйду и начну промывать рот, то поступлю крайне таинственно и сюрреалистично. Весьма притягательная перспектива, но лучше уже закончить, что начал и не дышать в её сторону.

– Ев… А, Ев… Просыпайся, пожалуйста, – она не очень хотела, но ей пришлось повиноваться моей унизительной просьбе. Глазки открылись, я убрал руку с плеча и принялся ждать, когда у Евы все файлы прогрузятся и она сможет начать воспринимать информацию.

– Привет, – услышал я очень сонный девичий голос, – Что такое?

– Да тут фигня какая-то, – без должного спокойствия, пафоса и краткости я вывалил всё, что можно, – Просыпаюсь, а никого нет вокруг. Думаю: «Ладно», – в прихожей смотрю. Обувь их стоит. То есть они не уходили в ней. В квартире никто не остался. Электричества и связи нет. А, ещё на улице тоже никого.

Я ощутил возникшее непонимание и немой вопрос: «А я-то тут причём? Это не я их спрятала от тебя. Что ты хочешь?».

– Что?

– Ну… короче. Все куда-то ушли, и мы вдвоем только остались. Вообще.

Во мне жила очень дурацкая надежда, что мне ответят: «Ты дурачок?» или «Я знаю, куда все ушли, всё нормально. Это мы тебя так троллим. Здорово получилось, обделался?», – не ответили. Мы в действительности остались на этой чертовой планете совершенно одни.

Глава II

Я немного… пустословный.

Мне тяжело разговаривать с людьми потому, что я не могу объяснить очевидные мне вещи и выразить чувства, который считаю постыдными. Впрочем…

– Я не понимаю, – Ева с каждым словом становилась чуть бодрее, но она всё ещё не проснулась.

– Ну-у-у, короче. Давай вставай. Сама увидишь, – я поднялся из-за кровати и пошёл в ванную. Всё-таки не смог отделаться от желания прополоскать себе рот. Как никак, теперь придется некоторое время провести с другим человеком. Надо уважать его личное пространство. Типа.

– Ушли погулять, наверное, нас будить не стали, – услышал я неуверенное эхо из коридора.

– Без обуви? – радостно спросил я, заходя внутрь уборной. Свет не включился и, недовольно урча, я развернулся. Запью чем-нибудь на кухне.

– Ну… Да, странно, – еле различил я голосок из прихожки.

– А я говорю. Твоя обувь на месте, кстати? Не взяли с собой?

– Тут.

– На улице тоже никого, понимаешь? – спрашивал я в полумраке у напуганной девчонки. Она не отвечала.

Как поступить дальше?

На выбор есть два пути:

Первый – подождать. Мы просто слишком рано проснулись и вскоре все вернутся после полуденной прогулки. Нас не позвали потому, что мы гуляли по Луне. А обувь не надели потому, что наши захотели потрогать траву. Плюсы: ничего делать не надо. Всё само разрешится и мы со спокойной душой, но с чувством умственной неполноценности пойдём домой. Минусы: эта версия произошедшего ни хрена не правдоподобна и не объясняет того, куда делись вообще все.

Второй – искать. Выйдем на улицу да кого-нибудь увидим. Мне просто повезло, что я никого не застал, пока пялился в окна. Вероятность такого крайне мала, но нулю не равна, верно? Даже если на улице нам никто не попадется, то мы дойдем до дома. А там родители встретят. Спросят, как мы провели время и всё будет нормально. Плюсы: всё разъяснится быстрее. Минусы: страшно, твою мать. А вдруг вообще настал зомби-апокалипсис и первое, что мы увидим снаружи – подгнивающие орды голодных мразей, которые вскроют нам черепные коробки и достанут оттуда наши сладкие маленькие мозги?

– Надо выйти, наверное. Может по пути и одноклассников встретим, – решимость, почему-то переполняла меня. Хотелось вести и грудью прошибать бетонные стены, чтобы Ева мной восхищалась.

– Наверное, давай, – моя подруга по несчастью скрипуче согласилась. По ходу ей, как и мне, пришла идея о том, что снаружи нас ждёт что-то воистину адское.

– Хорошо, щас, я только… – я начал носиться по комнатам в поисках какого-нибудь продолговатого предмета, которым, если что, можно воинственно отмахиваться, отгоняя недоброжелателей.

В одной из спален я наткнулся на крайне красивую и подходящую для моих целей вещь – электрогитару в белом цвете. Не знаю, чья она была. Может Лёни или Стаса, а может ещё кого. Она по форме напоминала секиру и выглядела очень угрожающе. На ней, к моей радости, был ремень, и я повесил её себе за спину.

Вместе с новоприобретением я пошёл искать что-нибудь помельче. Я знал, что отвертки не считаются холодным оружием по закону. По факту же ими очень эффективно можно было пробить шею или голое пузо. На практике мне, к счастью, это проверить не довелось, но мне это посчастливилось в свое время вычитать в какой-то книге.

Книги же не врут?

Конечно, не врут. Для того, чтобы написать книгу, надо подумать. Чтобы подумать, надо мозги.

Так, по крайней мере, мне поясняли в детствах, когда прививали любовь к чтению. Говорили, будешь умным, как те, кто эти самые книги написал. Что ж, пришло время, когда мой ум будет то и дело испытываться на прочность. Я бы хотел сказать, что вы будете приятно удивлены, но… Вы не будете удивлены. Приятно.

У этих богачей, оказывается, была кладовка. Я ничего без света в ней найти не мог, а потому пришлось вытащить один из ящиков с инструментами, чтобы уже в освещенном коридоре в нём порыскать. На мою удачу мне попались крестовая и плоская отвертки. Взял обе и положил в задние карманы джинс.

– Левый коронный, правый похоронный.

Признаюсь, от своего внутреннего диалога мне бывает очень стыдно.

– Ну всё, пошли! – приказал я уже обутой Еве, которая всё это время ждала в коридоре. В руках у неё был телефон, – О, связь поймала?

– Нет… А это твоя? – я сначала не понял вопроса, но потом догнал.

– Э-э-э, ну да. Поигрываю иногда, – пришлось лгать, чтобы не выглядеть странным.

– Круто. Я так хочу, чтобы ты мне что-нибудь эдакое сыграл, красавчик. Мне так нравятся парни с гитарами. М-м-м.

Надеюсь, мне эта штука не пригодится. Не по прямому назначению, не по мною придуманному. Обуваться, кстати, было не очень удобно. Моё странное оружие очень много весило, и я постоянно боялся, что я во что-нибудь врежусь.

Уже потянувши свою лапу до ручки двери, я заметил справа от неё держатель для ключей. Деревянный такой, типа, сувенир. На нём было написано: «Всегда рады гостям», – на крючке висел один комплект. Если родители Темыча взяли ключи, а тот свои оставил здесь, то ушёл он отсюда без них. Свои наблюдения я сообщать не стал и просто вышел в подъезд.

Я ожидал застать непроглядную тьму и мрак, но был приятно поражен.

На стенах коридора висели красные такие таблетки и они давали слабый свет, чтобы, очевидно, можно было худо-бедно эвакуироваться в случае деэлектрофикации. Не думал даже, что такое предусмотрено, хитро!

Только я ступил ногой на плитку, как аварийное освещение погасло.

Я замер, ожидая, что сейчас пригодятся мои навыки играть в шутеры, но ничего не происходило. Спиной чувствовал, как Ева что-то от меня ждёт и мне стало стыдно от того, что я так глупенько перед ней очкую.

Дрожащей рукой я достал телефон и, сглотнув, включил фонарик.

Коридор был пустой, как и моя голова. Нечего, собственно, было боятся. Я, почувствовав себя, как Гэндальф в Мории со светящимся посохом, шагнул во мрак.

– Стой! – услышал я нервную девчачью мольбу. За мою свободную вспотевшую руку кто-то взялся.

– Надо же. Я теперь лидер стаи. Как приятно.

Выйдя в крыло, где располагался лифт, я рассчитывал найти там лестницу. Её не было. Только дверь. Я подумал, что она ведет в такой же коридор с квартирами.

– А где? – спросил я в никуда.

– Что? – переспросила Ева.

– Ну… лестница? Она же должна быть.

– Да, она там, – от её неуверенности мне не хотелось ей верить, но я, тем не менее, зашёл внутрь и, действительно. Там был лестничный пролёт. С окнами. Рука снова освободилась. Я за одну минуту пережил животный страх, героическую смелость и опустошающую неловкость.

– А, ну у меня дома не так просто, – я захотел объясниться, – а по гостям я часто не хожу, знаешь.

– Ну, ничего страшного. Мы же всё нашли, – Ева меня успокаивала и заверяла, что всё хорошо. Я-то знал, что в голове у неё вертелись мысли по типу, – Ты, мало того, что трус. Так ещё и кретин. Лестница он не знает, где находится. Идиот! Головой надо думать. Той, что сверху, а не той, которой ты всегда думаешь.

Я принял эти невысказанные оскорбления и быстро, как горный козёл, начал «альтернативное восхождение». Ножки семенили по ступеням, будто пальцы джазового пианиста по клавишам. Гитара длинной этой частью очень страшно ударилась об пол и мне пришлось её придерживать.

– Стой! – ещё раз я услышал девчачью мольбу, но уже с добавлением к ней прерывистого дыхания. Ева тоже быстро спускалась, но за мной не поспевала. Я решил не пугать девчонку и перешёл на шаг.

В самом конце нас встретила очередная дверь, но уже с магнитным замком. Я, по привычке, ткнул на кнопочку, но тут же осознал свою глупость и просто толкнул.

Настало самое настоящее озарение. Не прошли мы в полумраке и пяти минут, как слепящее солнце заставило глаза непривычно щуриться. В одном известном фильме был момент, когда главные герои, всё время проводившие во тьме или при искусственном свете, вдруг взобрались высоко-высоко над грозовыми облаками и увидели, насколько хорошо, оказывается, видеть настоящее солнце. Не помню, что ещё хорошего в этом кинчике было.

Выбрались мы, кстати, не из главного двора, так скажем, а с другой стороны. Меня пробрало ощущение непереносимой пустоты и бессмысленности. Какие-то сутки назад здесь всё вертелось и бурлило в своем отвратительном великолепии, а сейчас только лишь пугало своей безжизненностью. Да. Так я иногда буду называть это дискомфортное и сложное переживание – безжизненностью. Кажется, всё время я испытывал это чувство, но по отношению к себе, а не к окружающему меня миру.

– Никого, Господи. Как же жутко, скука, вашу матерь… Так… Мы по домам идём, да? – я впервые посмотрел на свою спутницу.

– Получается, – скромно ответила она, отводя от меня глаза вниз. Мне было как-то стрёмно. Зачем разделяться?

– Давай потом в школе встретимся, да? У главного входа. Независимо от того, найдем ли мы своих дома или нет.

– Ну… давай. Пока.

– Ну пока.

Грустно попрощавшись и оставив Еву позади, я молча пошёл в сторону дома. Вскоре я понял, что она меня преследует. Сначала я было подумал, что она дура и идёт за мной, как прирученный питомец, но потом до меня доперло, что наши дома на одной и той же стороне расположены, а потому разделится бы и не получилось.

– Так ты живешь там? – спросил я, указывая куда-то на запад. Или на восток. Путаю постоянно. Короче, налево, если бы я был точкой на карте.

– Да.

– Ну тогда давай вместе пойдем, чё. Ты на какой улице? – я услышал ответ и понял, что не знаю даже, по какому адресу наша школа находится. Вроде бы Ева жила дальше меня, – Сначала тогда ко мне, наверное, лучше. Нам по пути.

– Хорошо, – если бы я сказал, что нужно спуститься в Аид, то она бы дала положительный ответ с точно такой же интонацией. Меня немножко бесило её безучастное согласие со мной по всем возникающим вопросам. Хоть бы что-нибудь своё предложила. Внесла бы, так сказать свою лепту.

А что такое лепта, кстати?

Был бы Интернет, то сразу бы выяснил. А так придется искать в словаре. Как же тяжело было людям каких-то тридцать лет назад…

И кто автор той долбаной цитаты про искусство?

Мимо нас медленно проходили знакомые со вчера пейзажи. Милые многоэтажки и пустырь с заброшенными недостройками. Никого не было. И последствий отсутствия людей тоже не было. Забавно. Что будет происходить, если все достаточно долго будут ничего не делать? Ну то есть. Если вдруг никто не будет убирать выпавшие листья; стричь траву; ещё как-то ликвидировать непредсказуемость погоды и климата?

Надеюсь, что мне этого выяснять не придется!

Ева всё время шла сзади. Когда я немного сбавлял темп, чтобы идти с ней вровень, то она тоже его, почему-то, сбавляла. Развернуться и сказать ей, что мне бы хотелось с ней там поговорить о чём-нибудь, смелости не хватало.

– Ей просто нравится твой тощий зад, лапочка.

Хотя, как бы, почему бы и не поговорить. Заняться-то всё равно не чем. Такая тишина стоит, что уши гложет. Ни птиц, ни орущих детей, ни гудящих автомобилей. НИ-ЧЕ-ГО. Просто. НИ-ЧЕ-ГО. Только наш неуверенный топот и шорканье, да легкий шелест листьев нечастых тополей создавали хоть какой-то аудиальный фон.

Я вспомнил, что как-то читал про целое ответвление в живописи, которое стремится показать максимальное одиночество, неловкость и ущербность минималистичных пейзажей. Вот сейчас был прямо этот вот вайб. Вайб безжизненности.

Погрузившись в поверхностные рассуждения и мысленные описания природы, я и не заметил, как подходил к дому. Даже не оборачиваясь к своей новоиспеченной подружке, я сообщил, что: «Нам в вон тот кирпичный домик. Ладно?».

Ответа не было.

– Ну и молчи, балда такая.

В моем подъезде, как уже ранее было упомянуто, лестница была напротив лифта и никаких проблем с темными коридорами и чем-то ещё не было. Я, конечно же, по привычке ткнул магнитным ключом по панели, но понял, что осекся. И я, разумеется, опять ударил длинную часть гитары. Только уже не о ступень, но о дверной косяк.

Вроде, эта штука называется «гриф»?

Вот, уже сказывается время, проведенное вне тик-тока и соцсетей. Память возвращается. Скоро у меня с кожи пропадут прыщи, автоматически выпрямится спина и вообще я стану чистокровным арийцем, обладающим стойким нордическим характером.

– Если не умрешь раньше времени от какой-нибудь простуды или поноса. Какие таблетки пить, ты не знаешь, а Ева тебя лечить не будет. Наоборот. Отравит тебя и сделает из твоих внутренних органов и кожи чучело, чтобы поклоняться ему и преумножать свою женственность, колдовать себе вечную молодость, да?

Как только я чувствую уже почти родной запах подъезда, то меня так и тянет на подобные мистерии. У меня же не одного так? В какой-то степени подъезд – это утроба матери, в которой проявляются самые наши детские…

Ладно, нужно признаться. Я просто пытаюсь отогнать себя от одной страшной мысли.

– Что, если этих самых любимых мною родителей нет дома?

Я буду плакать.

Нет, не так.

Я буду плакать?

Не совсем уверен, что вообще отреагирую. За маму будет обидно, а за папу даже не знаю. Короче, ссыкливой плаксой перед Евой представать нельзя и точка. Как она меня будет уважать после того, как увидит, что я реву из-за того, что меня бросила мама? Меня – взрослого семнадцатилетнего лба. Сверстники в этом возрасте детей рожают, открывают бизнесы и пишут книги. Чего добился я? Я на неделе научился пользоваться компрессором, тля! Заехали с батей на СТО и там мне дали потыкать эту штуковину. Не по моему желанию, разумеется, а потому, что мне такие вещи знать уже надо знать, тыры-пыры…

Надежды на то, что я их найду внутри – нет. Мы никого не встретили по дороге. Мы никого не встретим и сейчас. Я уже мирюсь с мыслью о том, что нас бросили, как нежеланных детей.

– А ты желанный?

Ключ двери поворачивается, и я не могу открыть дверь. Я понял, что только что закрыл её. Повторив в обратном порядке осуществленные операции, я зашёл в мою обитель перманентной тревоги, одиночества и едкого самокопания.

Ева тоже зашла, но она даже не предполагает, что это за место на самом деле. Если бы она могла посудить о благополучии живущих здесь людей, то хорошего бы сказать много не получилось. Дурного тоже. Обычная такая уютная, чисто бумерская хата с зелёными тошнотными обоями, небольшими пространствами и дешёвым ламинатом. Спальная у родители была какая-то вычурно рококошная – в центре стояла кровать, на которой постеснялись бы спать императоры. У меня в комнате всё попроще было. Дешевый рабочий стол, дешёвая кроватка, ковёр с кончеными узорами и два шкафа. Один с тряпками, другой с книгами.

– Пап, мам? – я так отвык к ним именно так обращаться. Если мне чё-то от них надо, то я предпочитаю подойти и тихонько сказать, испепеляя взглядом.

– А ещё ты никогда не говоришь им, что любишь их, да?

– Пап, ты где? – В голосе моем звучала какая-то требовательность и твердая уверенность, что он сейчас где-то здесь магическим образом появится. Батёк очень удивится, что я притащил домой девчонку.

Ответа не было. Безжизненность обволокла.

Ни в спальне, ни на кухне, ни у меня, разумеется, не было ни души.

– И ни одного тела.

Вот как, значит, да. Бросили. Убежали. Испарились. Почему? Куда? Я пошёл в свою комнату, снял бесполезную гитару со спины и сел на кровать в позу скорбящего. Было очень обидно, и я захотел выдавить из себя что-нибудь на подобие эмоций.

Получилось не очень и я, зачем-то, начал вспоминать всё хорошее, что у меня было с родителями. Там много чего было, наверное, но в голову приходила только какая-то мелодраматичная сопливость. Вспомнил, вдруг, как папка учил меня кататься на велике, как мы вместе смотрели трилогию про терминатора, как он не с очень искренним интересом спрашивал, как у меня дела в школе, когда забирал с неё. Вспомнил, как он учил забивать гвозди, готовить яичницу, драться, крутить руль автомобиля и что-то там переключать, нажимать ножками на педали, мне всё это нравилось, хотя не получалось толком ничего. Вспомнил, как мы, смеясь, вместе зимой на снегокате скатывались с горок, как на природе летом играли в футбол…

С мамой я часто хорошо время проводил, но как-то тускло. Типа, она мне принесет фрукты, хотя я не заслужил; мы посмотрели прикольный фильм; я ей рассказал про своего любимого супергероя, и она с любопытством вникала; или она немного смотрела, как я играю в компьютер. Это всё из сознательного возраста. Полагаю, в раннем детстве было гораздо больше, но я тупо не помню. Блин, а не так уж и много воспоминаний, на самом деле. Мы никуда вместе не путешествовали, редко прогуливались по городу, она меня не утешала и не поддерживала. Не потому, что она плохая, а потому, что я ничего не делал, нигде не ошибался и меня не на что было вдохновлять.

Странно да, вроде как, с одним родителем отношения лучше, но жалко одинаково обоих.

– Черт с тобой. А они говорили, что любят тебя?

– Только на днях рождения.

– Часто, однако. Значит, любили.

– Значит, они не уходили по своей воле… Сволочи.

Я всё сидел на кровати и пытался выдавить из себя слезу потому, что мне казалось, что так надо. Я же не мразь бесчувственная. Надо хотя бы для приличия всплакнуть.

Не получалось.

Ну и ладно, Господи. Не осознал масштаб произошедшего кошмара. Ещё допрёт. Я пошёл к Еве. Она ждала меня в прихожей, удивленно осматриваясь и разглядывая фотографии на стене.

– Ну, их нет, – сказал я про потерянных родителей так, как будто не нашёл в магазине любимую пачку макарон, – Пошли к тебе. Может, твои остались.

– А ты один? В семье, в смысле, – я был поражён участием Евы. Она впервые что-то у меня спросила.

– Ну да. Единственный ребёнок в семье.

– А у меня сестра есть.

– Здорово. Похеру абсолютно. Никакого настроения с тобой болтать нет. Паршиво, чтоб я сдох.

Поговорили.

Не вытаскивая отвертки из задних карманов, я закрыл входную дверь, и мы вновь отправились на поиски. Путь лежал в сторону школы, поодаль от которой располагался ТРЦ. Я так понял, что где-то между этими двумя точками интереса живёт моя молчаливая подруга.

Мы вышли на некогда оживленный перекресток, и я по своему обыкновению начал ждать, когда загорится зелёный. Хотел пошутить, мол, какой я дурачок, но передумал. Ева всё также шла сзади. Наверное, она не не хочет разговаривать, а просто слишком сильно переживает, что никого нет.

Мимо нас медленно протекала наша школа. Обычно в выходные кто-то тусил на её территории. Мальчики играли в футбол на стадионе, мамочки выгуливали спиногрызов в детских колясках. Сейчас там никого не было. Безжизненность просто била ключом и уже становилась привычнее и привычнее. Особенно великолепно это ощущение скрещивалось с восхитительным воскресным солнышком. На небе не было облаков, и температура был идеальна для того, чтобы прогуливаться и изучать окрестности.

– Я-то не знаю, куда идти. Давай ты впереди, – предложил я Еве.

– Ладно, – смущенно дала добро она и прошла за меня. То был идеальный момент, чтобы как-то завязать беседу, но я не мог придумать, что можно в такой ситуации обсуждать.

– Страшные сны. Расскажи ей, как тебя сегодня ночью преследовала бабка с топором, а ты с мокрыми штанами от неё убегал. Или как неделю назад ты до кровавой рвоты избивал отца, хотя не хотел этого делать. Может, ты поделишься о том, как злостно «сделал галстук» той девчонке, пока играл с ней в заложников?

От таких мыслях в груди зародилась тревожность и я, зачем-то, начал проигрывать в голове, как буду отбиваться от всяких уродов отвертками.

Мы пришли. Домик у Евы был побогаче моего. Повыше и поновее. Мы, опять-таки, без проблем забрались к ней в квартиру на третий этаж и теперь ждать пришлось мне. Ева быстро скинула обувь и пошла вглубь квартиры. Не зная, сколько я буду столбом стоять у гардероба, я бесцеремонно разулся и нашёл гостевую комнату. Там был маленький изодранный диван, на который я присел, думая, что буду спокойно сидеть и ждать, когда моя несчастная спутница выплачет все слёзы где-то у себя и мы пойдем куда-нибудь дальше.

Кстати, плана дальнейших действий не было и я, как какой-то суперзлодей в своём логове, уселся, закинув ноги и начал, прикидывать, как быть дальше. Каким бы хладнокровным мне не хотелось казаться, мне начала «мешать» Ева.

Я слышал, как она неловко и неуверенно зовёт родителей, где-то ходит, ещё раз их зовёт, но уже с нотами отчаяния в голосе, она зашла в другую комнату, нервно пройдя мимо меня. У неё была покрасневшая кожа вокруг глаз. Она прекратила ходить и начала тихо всхлипывать где-то у себя.

И чё делать? Остаться здесь и ждать, когда она закончит или пойти утешить её? Как её утешить? Я-то думал, что она, как и я, смирилась с этой херней и перенесет утрату достойно. Видать, она с родителями в очень хороших. Меня не надо было утешать, а её надо.

Уже минуты две она у себя в спальне хныкает и не может перестать. Мне дико стыдно. Стыдно, что я пережил такой же опыт не так; стыдно, что хочется ей вытереть слёзы или просто заткнуть словами «Ну нету их, чё рыдать?». К тому же становится немного страшно. Вдруг Ева сейчас возьмет и сделает что-то с собой. Мне одному будет отстойно.

– Да ладно, ща поплачет и успокоится.

Внутренний бесёнок ошибался. Прекращать Ева не хотела. Она по-прежнему сидела в комнате напротив и хлипала. Удивительно, что я из зала это слышал. Она, как будто, специально громко это делала.

– Проверяет тебя. Знаешь же, как бабы любят проверят мужчин на стойкость? Ты проверку проваливаешь. Нет у тебя чувства эмпатии, если не идешь к ней.

Иногда эта гнида говорит дельные вещи.

Но что же сделать? На выбор есть два пути:

Первый – бездействие. Однажды у неё кончатся слёзы и ей нечем будет плакать. Горе отступит, и мы сможем вместе придумать, что будем делать. Плюсы: не надо будет утешать, говорить по душам и заниматься этими гейскими вещами. Минусы: слышать, как эта девчонка рыдает, ужасно больно.

Второй – утешение. Стань для кого-нибудь лучиком надежды и протянутой рукой к спасению – это ведь так приятно, хоть и необъяснимо сложно. Плюсы: пытка чужим страданием закончится. Минусы: есть риск, что Ева ненормально воспримет мою попытку её успокоить и она выгонит меня с криками: «Уйди, тварь. Всё из-за тебя!»

– А из-за кого ещё?

Изначально я склонялся к первому варианту, но каждый страдальческий «хнык», что я слышал, падающей каплей склонял чашу весов к противоположному. Не совсем понимая, что я сейчас буду говорить я пошёл в комнату Евы. Я специально не крался, как крыса, а явно давал знать о своем присутствии, громко вышагивая.

Ева сидела на первом «этаже» двухъярусной кровати и, скорбя, прижимала ладони к лицу, стараясь скрыть от себя одинокий и несправедливый мир, в котором ей не посчастливилось сегодня проснуться. Я присел рядом.

Никакой реакции не было, но я её и не ожидал. Думал, что просто вместе посидеть будет уже достаточно для того, чтобы «начать утешение».

Спустя какое-то время я, морщась и очень не хотя, но в то же время с каким-то горьким сочувствием процедил:

– Мне тоже страшно, Ева.

– Нихера себе. Это искренне?

Ответа не было. Бесконечная утрата и бездонность одиночества поглотили меня. Где-то вдали я слышал хор рыдающих женщин.

Милые нереальные образы тут же покинули меня, и я сказал, зачем-то ещё:

– Мы их найдем.

– Ну ты хороош, парень. Где?

Ответа не было.

Я вспомнил, как однажды холодной весной потерял ключи, пока шёл до дома. Я три раза прошелся до школы и обратно, так и не увидев их. Судорожно вспоминая, где я мог достать что-то из карманов, чтобы эти ублюдские железные ключи могли бесшумно вывалиться, я довел себя до тщедушной истерики. Дома никого не было и родителей ждать пришлось бы долго. Звонить им и сообщать такую неприятную новость мне не хотелось. Истово верив, что меня лишат всех радостей жизни, я решил хранить молчание до последнего. Только сидя у закрытой двери квартиры (в подъезд меня пустил какой-то пацан много старше меня, больше помощи от него не было) я догадался порыскать в рюкзаке и отыскал эти злосчастные потеряшки. Видите ли я забыл, что впервые в жизни, почему-то, решил их туда сложить, чтобы специально не просрать где-нибудь, вот так. Паника совсем выбивает меня из колеи, знаете, да. Я не знаю, почему мне эта ерунда пришла сейчас в голову. Эта бессовестная плакальщица всё не хотела останавливаться и вгоняла меня в такую тоску, что хотелось ей врезать.

– Всё будет нормально, – я решил воспользоваться клишированной фразой, которую, как правило, используют, когда ни черта нормально не будет.

– Ну ты, парень, не в кино же. Хотя давай тогда уж. Иди до конца.

И я пошёл, прикиньте. Взял такой и приобнял своей… Своей рукой! Приобнял мою напуганную подругу за её крохотное плечо. Оно снова уютно уместилось в моей ладони. Я немножко придвинулся к ней и слегка прижался своим телом к ней. Я физически прочувствовал, как две планеты, закончив свой вселенский танец, неизбежно столкнулись друг с другом и взаимно прекратили существование. Кажется.

Ответа не было. Я осторожно гладил Еву и всё ждал, когда она что-нибудь мне скажет. Я этого не дождался, но вместо этого получил, так скажем, другую реакцию. Всхлипы стали тише и реже. Вскоре она убрала ладони с лица и дала посмотреть на её покрасневшее и пугающе личико. Мне было очень стыдно, что я на него пялился, пытаясь найти хоть какую-то искорку успокоения.

Через какой-то бесконечный промежуток времени Ева молча встала и ушла. Я не успел ничего предпринять и тупо ждал, что произойдет дальше.

– Вены резать пошла. Иди лови её трупак.

– Да иди ты сам.

Я услышал, как побежала вода в ванной и сильно удивился. Водоснабжение, оказывается, не отказало, и Ева решила смыть с себя постыдные следы плача.

– Или наполнить ванную, чтобы кровь от порезов не свертывалась. Иди… вылавливай.

Подумав, что лучше не мешать Еве приводить себя в порядок я остался в её комнате. В ней было очень мило. На полках шкафа стояли какие-то грамоты, книжки, фотографии; на полу валялись игрушки; рабочий стол был утыкан всякими заметками, бумажками, картинками, рисунками. Я бы описал, что конкретно там было изображено, но я не шарил. Всякое аниме, абстракции, красивые персонажи непонятного пола в причудливых костюмах, мультяшные животные. Я немного увлекся разглядываем этой вот непринужденной подростковой обстановки. Здесь было самое настоящее убежище для эскапизма, уголок комфорта. Меня даже колола зависть.

– Вот так интересные люди себе обстановку создают. Сразу понятно, что человек творческий и разносторонний. Не то, что ты.

А у меня действительно всё было не так – чересчур аскетично. Из интересного можно было выделить только небольшой беспорядок, который можно устранить минут за пять. Даже обои телефона и рабочий стол ноута у меня ничем любопытным не выделялись. Там были какие-то беспонтовые пейзажи.

Вода прекратила бежать и я вышел на кухню попить водички. Туда же пришла Ева. На ней всё ещё было заметно видно, что она провела последние минут двадцать, нечеловечески страдая. Я совсем чуть-чуть ожидал услышать какие-нибудь скромные слова благодарности, но меня обломили. Очевидно, благодарить было не за что. Взял и застал человека врасплох. Но зато она меня и не наругала. Все делали вид, будто ничегошеньки не произошло.

– Ну… – начал я, сидя за столом со стаканом в руке, – Полагаю, что искать нам смысла нет?

Ева стояла сбоку от меня вдоль столешницы. Совсем недавно также стояли одноклассники на тусовке. Такое аккуратное избегание меня тревожило.

Ответа не было.

– Типа… Связи нет. Записок нам не оставили. Никого больше мы не встретили. Электричества тоже нет, кстати. Хотя вода есть. Они просто пропали… Ты чё думаешь?

Ответа не было. Мне начало казаться, что я словами начинаю злить безучастную собеседницу. Знаете, бывает, когда тебе настолько не нравится с кем-то общаться, а тот, скотина, всё лезет и лезет.

– Падла, чё молчишь-то? Язык проглотила от печали? Вклинивайся в мозговой штурм, твою налево. Что-то случилось?

Ответа не было. Ева просто зависла. Я успел было подумать, что время остановилось и можно творить страшные вещи, но увидел, как красные глазки плаксы моргнули.

– ЕВА?

– А? – по кухне раздалось искреннее удивление.

– Сядь, пожалуйста, разговор есть, – я охренел от собственной деловитости. Меня послушали.

– Как ты думаешь, чё нам надо делать? – из моих уст слетел самый инфантильный вопрос из всех, которые можно было задать.

– Ты настоящая «пусси». Спрашивать у девки совета. Я не знаю, – конечно же, услышал я. В голове начали летать и взрываться всякие мысли, мозг закипал. Самостоятельная жизнь вдруг так резко ударила в лоб.

– Ну, наверное, надо запастись едой, – я вспоминал те немногие «выживалки», которые пытался проходить, – Водой. Так как готовить на плите не получится, надо придумать что-то другое. Попробовать найти других. Как-то дать о себе знать, что ли.

Я ужасался тому объему работ, которые предстояли для поддержания своего существования. Самый максимум, который я способен был обеспечить – приготовить яичницу, а тут надо было ещё и воду чистую достать.

– И прежде всего надо определиться, где мы с тобой будем жить!

Ева равнодушно хлопнула веками.

– Давай у меня. У бати, вроде, газовая плита была. Можно будет разогреть, вскипятить что-нибудь, – мне не пришло в голову, что газовая плита может быть и здесь, – Оки? Собери вещи. И… Ко мне пойдём, а потом в магазин за едой.

– Ладно, – одноклассница выразила полное согласие с моим небольшим планом.

Ева куда-то ушла, что-то упаковывала, собирала, а я вообще не чувствовал никакой охоты что-либо делать. Хотелось смотреть взрослые фильмы и спать.

Как же мне теперь, кстати, доставать «развлекательный контент»? Может, в киосках продается что-нибудь такое или придется включать фантазию?

– Стерлядь! Вот она, проблема зависимых людей. Надо же ещё это как-то скрытно делать, чтобы совсем не пасть в Евиных глазах… А может, она сама этим грешит? Подумать только, да? Два совсем одиноких человека остались наедине и должны будут скрывать друг от друга свои низменные плотские потребности. Наверняка можно будет как-то поговорить с ней на эту тему. Стрелядь…

– Пойдем, я всё, – тихо пригласила меня Ева. Она успела переодеться у себя в спальне и теперь была в джинсовых шортиках и белой футболке с принтом котика. Надо было, скорее всего, сделать какой-нибудь комплимент или типа того, но я не сообразил или зассал.

Очень по-джентельменски взяв её рюкзак, мы пошли до моего дома. Ничего и никого интересного нам не встретилось.

Безжизненность.

Дойдя до квартиры, я люто очканул, когда не смог открыть дверь. Я подумал, что кто-то изнутри её запер, но сразу вспомнил, что сам же её и закрыл. Больше не буду так делать. Воров нет, да и ломящихся зомби тоже. Бояться нечего.

Тоже переодевшись в летнее, мы с Евой пошли в магазин. Нам буквально нужно было лишь перейти через тот самый оживленный переход и сделать пару шагов в сторону.

Магаз был круглосуточный, а потому я не боялся, что двери будут закрыты. Мне всё кажется, что если мы захотим (а мы захотим) куда-нибудь в другое место пойти, то преградой нам станут железные ставни или просто пуленепробиваемые двери.

Внутри было непривычно безлюдно, тепло и немного мрачно. Кондиционер и освещение не работали, а потому местами приходилось немного помогать себе фонариком с телефона, чтобы отыскать нужное. Я взял корзинку и с ней набирал ништяки.

– Вот ведь срань Господня. Уже через считанные дни всё, что лежало в моризильных камерах начнёт неистово вонять. За ними пойдут всякие молочные продукты, а затем и овощи. Надо будет вытащить все долгопортящиеся до того, как магазины начнут превращаться в закупоренные компостные ямы. Хотя… Дожить бы до этого.

В одиночку я натырил быстрозавариваемую лапшу, тушенку, огурчики, воду в бутылках, шоколад и энергетики. Никогда их не пил, на самом-то деле. Просто захотелось попробовать, что это такое. Всё равно никто не пожурит. Ева ходила за мной следом, молчала, что-то вместе со мной брала. Меня не покидало ощущение, что эта дура на что-то обиделась и теперь я наказан.

Мы, наконец-то, закончили этот акт невинного мародерства и прошли мимо кассы на выход. Появилась идея потом отыскать где-нибудь в квартире деньги и оставить пару-тройку тыщ здесь, как бы, в компенсацию. Нельзя же брать что-то и не возвращать? Впрочем, дальше этой мысли ничего и не было. Всегда у меня так. Главное – подумать, что нужно поступить правильно. Поступать вовсе необязательно. Главное, что ты успел подумать об этом. Да простят меня боги магазинов и розничной торговли.

Вернувшись домой уже в третий раз, я, переведя дыхания после безлифтового затаскивания тяжеленной корзинки, отправился на поиски газовой плиты. Я предполагал, что это таинственное металлическое и совсем не порожденное адом котлище лежит на балконе. И я был, как почти всегда, чертовски прав. Надо было только отодвинуть в сторону какие-то доски, мешки и стройматериалы, чтобы найти заваленный пылью искомый артефакт. Кто же знал, что он тяжелый, как чугунная свинья. Только я думал, что вышел, как меня затащили обратно. Страшно изогнувшись, я попытался поднять плиту. Я даже надеялся, что она не шелохнется и мне не придется заниматься её перетаскиванием, но меня обломили. Впрочем, не такая уж она тяжелая.

Дотащив её до кухни, со смаком грохнув её на обеденный стол и, кажется, что-то сломав, я, для чего-то окликнул Еву. Не знаю, то ли захотел похвастаться своей богатырской силой, то ли намекнуть, что надо бы плиту протереть, а это дело не мужское.

Тихо-тихо шлепая голыми ступнями из моей комнаты, Ева пришла, увидела, протерла плиту недалеко найденной тряпочкой.

– Надо теперь её включить, – завороженно смотрел я на черную и блестящую сталь и вслух размышлял.

– Давай, – вновь я услышал полное согласие с моим замыслом. Я покрутил что-то, потыкал и ничего не произошло.

– Если хочешь решить проблему, то нужно просто добавить немного газа, – голос в голове с очень «антифашистским» подтекстом подсказал, что нужно сделать. Я театрально хлопнул себя по лбу и вернулся на балкон. Рядом с чистым от пыли квадратом, который некогда занимала плита, лежали жестяные баночки. Они мне показались очень знакомыми. Я видел их, когда мы с этой плитой редко выезжали на природу. Из них никто не пил, но они были там. Значит, для чего-то использовались. Я с азартом испытателя потряс одну и почувствовал, как в ней бурным океаном что-то плещется. Я не знал, должно ли так быть, но меня это не остановило. Если сейчас мне будет суждено умереть от взрыва, то пускай так и будет. Вспомнился анекдот про вспышку от противопехотной мины… Не повторяйте.

Я весьма непринужденно шёл на свою гибель. Если для того, чтобы поесть заваренного доширака, мне придется поставить свою и не только жизнь, то меня устраивают такие шансы. Вставив в отсек открытую баночку, я начал снова крутить рычажок. Делал я всё быстро и как-то без сомнений. Сбоку от меня стояла Ева и, наверное, про себя молилась, чтобы не херануло.

Не херануло.

Перекрещенный дырчатый кружок плиты воспламенился синенькими красивыми огоньками. Они источали приятный жар. С голливудской усмешкой я глянул на свою «подругу» и захотел что-нибудь выпалить, типа: «Гефест бы гордился мной» или «Началась эпоха огня» – вместо этого у меня заплелся язык, и я просто сказал: «Нормально».

Ответа не было. Я заслужил лишь кивок и микроскопическое поджатие нижней губки.

Я, нисколько не обиженный таким равнодушием, наполнил кастрюльку, поставил её греться и начал ждать. Самое тупое, что можно делать во время готовки – ждать. От этого очень сильно хочется есть и все процессы происходят нарочито медленно. Впрочем, от ожидания я пришёл к сожалению. Мы забыли взять в магазине побольше неиспорченных овощей. Можно было бы сделать салат. Мама всегда делала салат, когда готовила на выходных.

Я даже уже успел забыть про неё, как странно.

Зато я вспомнил про наш холодильник. Он всегда полон каким-то люто несъедобным, как мне кажется, хрючевом, от которого теперь строго необходимо избавиться. Внутри лежала свиная нога, холодец под пластиковым куполом для торта, помидорки, айран, всякие соусы и, вишенка на торте, батин суп. Вы же знаете эту историю про батин суп, от которого обои отклеиваются… Я взял помидорки и торжественно поклялся, глядя на китайские магнитики, что уберу этот кошмар сегодня же.

Мне пришлось впервые в жизни что-то порезать ножом, кажется. Мне он показался тупым, но другой брать было откровенно лень. Когда я закончил, вода на плите вскипела, я отключил огонь и нежно полил уже приготовленные и удобренные куски «дошика». Впервые за много месяцев по кухне раздался этот отвратительно-пленительный запах специй и пластика. Нутро так и просило жрать. Той же кипяченной водой я наполнил кружки, рассчитывая потом устроить небольшое чаепитие.

– Ева, иди кушать! – сегодня происходит настоящий день открытий. Я впервые кого-то позвал есть собственно приготовленное… Не знаю, как это назвать. Из моей комнаты начал слышаться прелестный топоток. Так странно, что мы даже не поговорили о том, что будем готовить в пищу и будем ли вообще есть. Это потому, что я не спросил или потому, что Ева слишком постеснялась противиться моей воле?

Спишу это равнодушие на горечь утраты, печать которой всё ещё не спадала с мордочки этой тихой девчонки.

– Бич пакет ей точно поднимет настроение, красавчик. Гляди, щас до потолка прыгать будет.

Мы в гробовой тишине хлюпали лапшой. Иногда хрустели огурцами или чавкали помидорами. Ну, я точно. Ева как-то аккуратнее меня ела. Знаете, особенно непривычно было принимать пищу без какого-то постороннего шума. В детстве я кушал под вопли телевизора. А уже в сознательном возрасте (сейчас (?)) начал принимать пищу только после того, как найду интересный видос. Надеюсь, что привыкнуть к тишине будет несложно.

– Чай будешь?

Ответа не было. Я увидел лишь едва заметный кивок и поставил на то, что это «да». Закончив гнусную трапезу, я начал топить в кружках пакетики с чаем «Аллах». Вроде, он так назывался. Убрав две одноразовые посудины со стола, я положил кружки и начал копаться в рядом стоящей конфетнице. Там лежали сухари, халва и дешевые леденцы. В основном, это употреблял батька, но леденцы были моими. Я их достал и принялся, аппетитно шурша, распаковывать. Еве конфетница не была интересна. По идее уже в который раз наступил момент, когда, в принципе, можно было бы начать увлекательный диалог, но идей, чё б такого сказать не было. Спустя пять глотков меня надоумило:

– Дальше как будем?

Ответа не было.

– Мне настолько нравится этот чай, mon cher. Не хотела бы отрываться от него. Дай насладится безмолвием, – собственно, мне самому пришлось ответить. Почувствовал себя нашим учителем обществознания, который у всего класса спрашивает и всегда сам отвечает, проглатывая обвинения в тупости.

– Надо в какое-то людное место сходить. Там по любому кого-нибудь встретим. Или по пути. Если не получится, то… В центр съездим. Или пешком пойдем.

– Съездим? – меня, оказывается, слушали, хотя по пустому взгляду Евы так сказать было нельзя.

– На папиной машине. Он меня немного учил. Хотя, наверное, не выйдет ни фига. Не факт, что ключи от этой штуки не пропали вместе с батей. И машины я, кстати, тоже не видел. Может, он на ней уехал.

Ответа не было.

– Прогуляемся до ТЦ?

– Зачем?

– Да просто. Возьмем там свечки, фонарик, газовые баллончики, ещё что-нибудь, – я очень сильно хотел скрыть свои корыстные интересы, но врать не умел. На самом деле мне хотелось что-нибудь стыбзить. Ну или просто подержать в руках и попользоваться. Новый телефон, джойстик, набор «Лего»… Эх!

– Ладно, – уже в третий раз за пару часов я услышал это прекрасное лаконичное словцо и неистово захотел вбить его в зубы этой неразговорчивой мадам.

– Ева, всё нормально? – мне хотелось спросить, но я знал, что мне ответят или «Да», или «Нормально», если ответят вообще. Да и смысл такой херней интересоваться, если всё ненормально. Родителей нет, кормят дошираком, в школу не надо, интернета нет. Депрессия. Я неожиданно решил козырнуть:

– Может вечером поделаем что-нибудь?

– Что?

– Ну, я «хэзэ», – я и правда был «хэзэ». Я обычно читал или смотрел тиктоки. Короче, занимался какими-то вещами, не требующими взаимодействия с другими людьми. Надо было придумать что-то не подразумевающее использование электричества, а это оказалось невозможным, – В настолки поиграем или… Э-э-э.

– Ну давай, хорошо… А у тебя есть?

– Н-нет, а у тебя? Можем в ТЦ взять, – на меня очень осуждающе посмотрели.

– У меня есть. На обратном пути зайдем.

– Но… – теперь уже соглашаться пришлось мне.

Мы в тишине допили чай, я (не в первый раз в жизни) убрал со стола и мы, не промолвив и слова, пошли до ТЦ. Безжизненность не покидала нас.

Почти за домом Евы располагался здоровенный такой футуристичный белый кубик с окнами на некоторых этажах. Перед ним стоял легион автомобилей обращенных в разные стороны света. Я тут же вспомнил, что забыл глянуть отцовскую колымагу у нашего дома. Вместе с неприятным воспоминанием зародилась сладостная фантазия – угнать тачку. Я столько раз делал это в видеоиграх и так много видел, как это делают герои кино, что, кажется, будто в этом ничего сложного и нет. Головой я понимал, что моё заведомое превосходство ничего не стоит и я даже не уверен, что смогу завести двигатель, но пускай это прелестное чувство останется со мной ещё немного.

Вообще, «заведомое превосходство» – губитель всяких начинаний. У меня-то уж точно. Столько всего я бросил просто потому, что со стороны казалось, типа, ничё сложного, а на деле… Наверное, это как-то по-другому называется, но я пока не отыскал это понятие в школьной литературе. Видишь, как люди в интернете подходят и уверенно говорят с так называемыми женщинами и думаешь, что это ничего не стоит – повторить. Но как только ты видишь полные безразличия и какой-то изящной ненависти женские глазёнки, то всякое стремление казаться альфой куда-то драпает. Или, например, смотришь, как человек полсотню раз отжимается. Ещё с такой непринужденностью. Думаешь, а я чем хуже? В итоге не можешь и пятнадцати сделать. Руки начинают, как стиральная машинка, трястись. Сейчас такая же ситуация. В кино все герои налаживают контакт уже через пять минут после знакомства. Иногда они даже хотят… Воспроизводится. И делают это! За пять минут… С этой моей невольницей не получается нормально поговорить уже два часа.

– Я настолько противен?

– Ты даже не представляешь.

Я не понял, сказал ли я это вслух, но потом забил. Меня всё равно не слушают.

Хотелось увидеть что-то необычное, выбивающее из колеи. Типа, брошеные на полпути автомобили, следы уличных беспорядков или толпы мародеров. Сразу бы стало яснее, что именно произошло и остались ли мы вообще одни. Ничего не было. Просто кто-то к этой весьма замечательной картине мироздания забыл добавить людей.

И ещё эта молчит.

Без каких-либо трудностей мы попали внутрь центра. Меня сразу поразило отсутствие музыки, полумрак и убийственная безлюдность.

– Давай сразу в супермаркет за нужными вещами, – обернувшись к сзади идущей, я очень уверенно предложил. Услышав одобрительное «ага», я мысленно выругался и начал идти во тьму неосвещенного магазина. Он, как бы, стоял немного отдельно от центра и представлял собой здоровенный такой склад без окон. Я включил фонарик на телефоне и мысленно попросил кого-то, чтобы зарядка не кончилась. Меня захлестнул вайб древнегреческого мифа про минотавра, который в лабиринте наводил страх на беспомощное людское мясо. Если чё, то оставлю здешнему чудовищу Еву. Я у мамы один всё-таки. Тем более кровь невинной девы должна быть ценнее той же крови, но принадлежащей юноше…

Я минут пять ходил не в тех отделах и страшно матерился, не понимая, по какой логике размещены товары. Мои ноги начали сами меня судорожно нести вперед, и я услышал уже знакомое:

– Стой! – Ева за мной не поспевала и, очевидно, подумала, что я хочу сбросить хвост. То бишь, её. Она взяла меня за руку, заставив моё сердечко сделать сальто, и мы вместе начали искать фонарик. Признаться, я больше не очень хотел его найти. Появилась сентиментальная хотелка – дальше держаться друг за друга и непринужденно прогуливаться. Это так непривычно и мило. Даже и подумать не мог, что мне понравится.