Читать онлайн Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

© Муравская И., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Плейлист

LIRANOV – Гюрза

Mia Boyka, T-killah – Саламандра

DJ Smash, Poët – АТМЛ

ALEKS ATAMAN, FINIK – Ой, подзабыли

ALEKS ATAMAN, FINIK – Диалоги тет-а-тет

ALEKS ATAMAN, FINIK – Снежинки

ALEKS ATAMAN, FINIK – Девочка-бандитка

Глава первая

Новенький

Начало последнего учебного года. Еще даже первая неделя не закончилась, а я уже мечтаю о выпускных экзаменах. Нет, ладно. Переборщила. Экзаменов не надо, к ним я пока морально не готова, а вот чтобы поскорее начались промежуточные каникулы… Это да, это можно.

Просто сил нет каждый день лицезреть этих напыщенных павлинов, чье самомнение настолько зашкаливает, что счесывает затылком побелку с потолка.

Ненавижу это место и однокурсников, но папа верно говорит – аттестат о завершении самого элитного в городе учебного заведения откроет любые двери. Поэтому приходится терпеть.

Ну и потому, что оплата уже внесена.

Частная высшая школа в главном курортном месте России. Огромная территория с видом на Черное море. «Прогрессивная» модульная система обучения. Углубленное изучение иностранных языков и тщательно отобранный преподавательский состав. И это даже не полный список, которым так бахвалится здешнее учебное заведение.

Внешне все, разумеется, тоже на уровне. Евроремонт, два корпуса (старший и младший), два спортивных зала (открытый и крытый), бассейн, современное оборудование в лабораториях и прочие бла-бла-бла.

Разумеется, циферка за то, чтобы твое чадо сюда попало, заоблачная, но если ему повезло, за ним будут бегать на цыпочках. Иначе велик риск впасть в немилость у влиятельных родителей избалованных деток.

Золотая молодежь – вот кто здесь учится. Те, для кого не существует границ и которым плевать на правила. Им можно все. Чем они охотно пользуются, зная, что наказания все равно не последует.

Звонок прозвенел, но учительница английского запаздывает, поэтому в кабинете стоит гул. Пятнадцать человек в группе, а по децибелам складывается впечатление, что добрая сотня.

Кто-то самый догадливый врубил на портативной колонке клубную долбежку. Другие пытаются ее перекричать, рассказывая об эпично проведенных выходных. Третьи парят вонючие вейпы, залипая в своих последних айфонах.

Альбина, местная королева, фривольно сидит на Леше, если проводить ту же аналогию – местном короле, который велит всем величать его не иначе как Алекс.

Короткая женская форменная юбка в клетку задралась чуть ли не до трусов, но сильно это никого не заботит. Зато беспроблемно позволяет клешне «Алекса» лапать женские бедра, пока его язык, страстно причавкивая, блуждает у нее во рту.

Не хочу ни смотреть на этот бесплатный цирк, ни слушать его, поэтому затыкаю уши беспроводными наушниками, пряча их за распущенными волосами.

Несмотря на открытое окно, в классе душно, так что пиджак давно снят и сброшен на соседнее, временно пустующее место, а рукава белой блузки закатаны по самые локти.

Форма с нашивкой геральдики школы – у нас обязательный к ношению атрибут, который вообще-то создавался с целью всех уравнять, однако в формуле затесался небольшой просчет. Потому что каждый носит ее как захочет.

Девчонки целенаправленно укорачивают юбки, а блузки вяжут узлом на талии, выставляя на обозрение результат своих многочасовых стараний в фитнес-залах. Парни же… Да спасибо, что хотя бы просто надевают, что велят. И уже бог с ним, как именно.

– Потапова, урок начался. Слезай с Маркова. Панфилов, музыку убавь, будь любезен. – Валентина Павловна входит в класс, но всем на это до лампочки. Просьбу приходится повторить трижды, прежде чем воцаряется что-то отдаленно похожее на тишину. – Альбина, тебе особое приглашение нужно?

Увы. Эффектная брюнетка с наращенными волосами, может, и согласна слезть с благоверного, да только тот не дает. Удерживает ее на себе насильно.

– Мы вроде никому не мешаем, – с вызовом ухмыляется Леша. В жизнь не назову его Алексом. Даже мысленно. Много чести. – А мне получать знания так гораздо приятнее.

– Марков, прояви если не уважение, его от тебя не дождешься, то хотя бы подобие.

– Я пришел. Достаточно и этого.

Стандартные разборки. Обычно на этом все и заканчивается, после чего сынка крупного бизнесмена оставляют в покое, но Валентина Павловна одна из тех немногих здесь, кто дает отпор зарвавшимся ученикам, а не смиренно терпит их наглость.

За что лично я глубоко ее уважаю, другие же открыто ненавидят. Потому что ничего не могут сделать. Несмотря на многочисленные жалобы, увольнять преподавателя не спешат. Понимают, что найти такого же специалиста по профилю будет сложно.

– Вот как пришел, так и уйди. И вещи не забудь, – спокойно декларирует англичанка. Не просит, но и не требует.

– Че? – Лицо Леши хищно вытягивается.

– Что слышал. Выйди из кабинета. Для тебя на сегодня урок закончен.

Ой-ей. Сейчас начнется.

– Дамочка, вы ничего не попутали?

– Попутал ты. Школу с борделем.

– А ну-ка, кыш. – Стряхивая с себя оскорбленную куклу с закосом на Барби, Марков грузно поднимается с места. – У вас последний шанс пересмотреть свое решение, «уважаемая» Валентина Павловна. – Не на ту напал. Англичанка, скрестив руки на груди, спокойно выдерживает зрительный натиск. А вот к дальнейшему повороту оказывается не готова. – У меня идея! А давайте выйдете вы? Все равно вы нам только мешаете. – Под всеобщее довольное улюлюканье массивная по комплекции дылда бесцеремонно принимается выталкивать хрупкую женщину к выходу. Та отчаянно сопротивляется, угрожая, но против лома нет приема: неравноценные габариты.

Дурдом. И это еще цветочки, порой случаются инциденты похлеще, но в данном случае не могу оставаться в стороне. Не с этим учителем. Других, заискивающих и боящихся потерять свое место, мне не жалко, а вот Валентину Павловну я в обиду не дам!

Вскакиваю из-за парты. Единственная. Остальные лишь глумятся, ржут и снимают все на телефоны.

Сброд. Ненавижу.

– Марков, ты совсем обалдел?! Угомонись! – чуть ли не ору, пытаясь оттянуть Лешу. Куда там. Все равно что статую пытаться сдвинуть.

– Отцепись, Саламандра. Не мешай развлекаться.

– Отличное развлечение! Достойное тебя. Только ты можешь переть на тех, кто слабее, – не прекращаю попыток, за что просто-напросто получаю с разворота по лицу. Хорошо так, до искр в глазах.

Стоит заметить: не специально. Меня лишь хотели оттолкнуть, но не рассчитали сил.

– Сказал же, не лезь. Сныкайся в уголке и сиди, пока еще раз не схлопотала, – без каких-либо угрызений совести шикает, удерживая дверь, с обратной стороны которой сердито барабанят, но быстро перестают. – Ну все. Урок закончен, ребята, – самодовольно лыбится мерзкая рожа. – Чем займемся?

– Так и будете сидеть? – облизывая разбитую губу, свирепо оборачиваюсь к гогочущему курсу. – Хоть у кого-то есть яйца или здесь все кастрированные?!

Оскорбление отвешиваю больше от досады, не ожидая помощи, однако с последнего ряда неторопливо поднимается Виктор Сорокин – немногословный новенький. Темная лошадка, о которой никому ничего не известно: кто такой, откуда взялся, кто его родители.

И спрашивать бесполезно, потому что не ответит. Он с нашими вообще не общается, что странно. По типажу так-то ему можно спокойно соревноваться с местными красавчиками.

Высокий, крепкий, широкоплечий, умеренно смазливый, с непослушным темным вихром, забывшим, что такое расческа, и открыто наплевательским отношением к правилам.

Мятая рубашка на нем пренебрежительно не заправлена в брюки, галстук висит на шее дохлой удавкой, а пуговицы расстегнуты едва ли не до половины, давая заметить на шее блеск серебряной цепочки.

Будто гуляя по парку, Сорокин, засунув руки в карманы, лениво подходит к нам и молча оттаскивает Маркова от двери за шиворот. По весовой категории они вроде бы и равны, но Леша рядом с ним выглядит мелкой визгливой собачонкой, повиснувшей на поводке хозяина.

– Я не понял, пацан: тебе проблемы нужны? – вырываясь, рычит он.

На что Сорокин лишь равнодушно шмыгает носом, показывая всю степень своего испуга.

– Выбирай: в окно или в дверь?

– Чего?

– Тебя выйти попросили. Я предоставляю выбор: окно или дверь.

– Только попробуй.

– Пробую.

Не успевает. С опозданием понимаю, что Валентина Павловна не сидела смиренно в коридоре, а успела сбегать за директором, грузным дядькой с благородной сединой. Только его единственного хоть сколько-то боятся, и только благодаря ему удается предотвратить неминуемую драку.

– Марков! Ко мне в кабинет! – зычно рявкает он, быстренько наводя порядок. – Немедленно! Остальные угомонились и сели на свои места. Урок давно начался.

Вот это я понимаю – страх. Телефоны поспешно прячутся, с парт торопливо спрыгивают, а в кабинете воцаряется почти гробовое молчание. Становится слышно, как жужжит включенный ноутбук на учительском столе.

– Алиса, ты как? – приподнимая мое лицо за подбородок, грустно, но с благодарностью всматривается в разбитую губу англичанка. – Сходи в медпункт.

– Не надо. Все хорошо, – ухожу к себе за первую парту, сталкиваясь в проходе между рядами с Сорокиным. – Спасибо, – коротко киваю ему.

– За что?

– За помощь.

– А я не тебе помогал. Еще остались вопросы, касающиеся моих яиц?

– Э?..

– Нет. Ну вот и славно. Значит, наглядно показывать не придется, – легонько отталкивая меня плечом, чтоб не отсвечивала, как ни в чем не бывало уходит он обратно к последним партам, падая на благоговейно скрипнувший под ним стул.

Вот вам и новенький.

«ЭДС индукции, возникающая в замкнутом контуре, равна по модулю скорости изменения магнитного потока через поверхность, которую ограничивает этот контур…»

Боже, какая чушь.

Ei = |∆Ф/∆t |

И как я должна это выучить?

Нет. Мой мозг – чистейший гуманитарий. Хоть стреляйте, но он не способен усваивать физику, химию и высшую математику. Мне бы что попроще: литературу там, историю.

Отчаявшись что-то понять, тупо пытаюсь зазубрить, как попугайчик-говорун, определения и формулы по электродинамике, сидя в перерыве между занятиями в школьном кафетерии.

Мысленно повторяю абзацы, фиксируя основные моменты и делая несколько глотков фраппе… когда в мою спину что-то со всей дури врезается.

Со стула не улетаю, а вот рука от неожиданности дергается. Как итог – весь напиток оказывается на блузке, расплываясь мутным пятном. Прекрасно, просто прекрасно.

Раздраженно оборачиваюсь, собираясь сказать ядовитое «спасибо» неуклюжей бестолочи, но от удивления так и зависаю с открытым ртом. Даже наушник вытаскиваю, в котором все это время играла музыка, сквозь которую было не слышно, что прямо за мной развернулась драка с участием…

Ой, да ладно? Снова новенький отличился?

Двух дней не прошло, как он с Марковым после того случая довыяснял отношения за школой. Весь поток потом с воодушевлением обмусоливал подробности того, как тогда Лешу отпесочили.

А теперь вот в ход снова кулаки пошли. На этот раз не с Марковым, а с другим, вообще левым парнем. Кажется, из параллели.

Тот и в лучшее свое время не блистал харизмой Бреда Питта, а сейчас, когда его моська была не очень аппетитно украшена соусом и ошметками плавленого сыра, вовсе выглядит прискорбно.

Его что, прямо в тарелку носом приложили? Прикольно.

Суть конфликта по понятным причинам упускаю, однако стычка выходит… шумной. Стулья летят в разные стороны, народ, как и всегда, оперативно все снимает для отчетности, подзуживая примитивными кричалками, а вокруг драчунов суетливо носится тетя Нора, наша повариха, пытающаяся отодрать Сорокина от соперника, который уже даже не сопротивляется. Просто закрывает голову от прилетающих тумаков.

М-да. Кажется, кто-то страдает неконтролируемой агрессией. Экземпляр, несомненно, любопытный, но все же не настолько, чтоб уподобляться стаду баранов, жаждущих хлеба и зрелищ.

Собираю тетради с учебниками и, закинув лямку рюкзачка на плечо, пробравшись вдоль стеночки, выскальзываю из кафетерия, направляясь в уборную. Отмываться.

Бесполезно. Влажные салфетки след от фраппе не берут. Только еще сильнее размазывают пятно и мочат ткань. Ну, чудесно. А мне ведь еще физику с русским в таком виде отсиживать.

С досадой швыряю использованные салфетки в урну, когда дверь с ноги открывается и в уборную вальяжно заходит…

Сорокин???

– Подвинься, – отталкивая меня бедром от раковины, сухо бурчит он, включая кран.

Эм.

– Это женский туалет, – не могу не заметить.

– И? Я толчки и не трогаю. Мне нужна только вода.

– А мужской что, закрыт на ремонт?

– Какой ближайший был, туда и зашел.

Офигенно. Отличный подход, очень удобный. Правил нет, контроля нет, манер нет. Про опрятность вовсе молчу. Снова мятая, незаправленная рубашка, снова галстук висит не пойми как, снова вихр на голове и… кроссовки.

А вот кроссовки, кстати, занятные. Не фирменные и порядком уже заношенные, однако удивительно чистенькие. Прям заметно, что за ними ухаживают. Белая кромка подошвы, которая пачкается в первую очередь при ходьбе, чуть ли не блестит, при том что давно обтерлась от носки.

Новенькая форма, которой будто полы мыли, и древние, но вылизанные кроссы? Диссонанс.

Нет. Что-то в его образе не вяжется. И это даже не покрасневшие костяшки, которые он споласкивает от соуса.

– Нашатырем попробуй. – Мои разглядывания не остаются незамеченными, а вот я настолько отвлекаюсь на собственные размышления, что вздрагиваю от его голоса.

– Что?

– Нашатырь. И кровь, и кофе берет. – Витя коротко кивает на мою блузку.

– Знаешь не понаслышке?

– Типа того, – стряхивая капли, он тянется за бумажными полотенцами в настенном держателе, на несколько секунд оказываясь настолько рядом, что я могу разглядеть бледные шрамы у него на подбородке и виске. И чуть искривленную переносицу.

– Тебе нос ломали когда-нибудь? – зачем-то спрашиваю.

– Трижды.

– Заметно. Часто ввязываешься в драки?

– Кто-то же должен учить людей вежливости. – Ха! Кто бы его самого поучил, потому что взгляд Сорокина без малейшего стеснения гуляет там, где из-под влажной ткани проглядывает контур моего лифчика. – Надо же. У тебя там даже что-то есть.

От такой наглости едва икотой не давлюсь.

– Есть. План-капкан на миллион, – парирую, сердито скрещивая руки на груди. – Готов попасть в ловушку или струсишь?

Как мне кажется, весьма эффектный выпад остается неоцененным.

– Не, я пас. Но ты пуговичку все равно расстегни. Глядишь, желающие подтянутся. – Точным броском смятый комок отправляется в мусорное ведро. – Ладно, белобрысая. Бывай. Еще увидимся, – салютует мне небрежной отмашкой Витя и уходит.

Волшебно. Просто волшебно.

Домой возвращаюсь в не самом лучшем расположении духа. Зато привычно пешком. Весьма удобно жить на той же береговой линии, буквально в шаговой доступности от школы. Не приходится, как остальным, ожидать машину с водителем, чтоб ехать в элитный частный район.

Не спорю. Там, конечно, коттеджные поселки и зеленый оазис уединения, но здесь… Какая же красотища и оживленность здесь!

Вид на море завораживающий. Свежий воздух приятно оседает солью на губах, а по теплому песку так и хочется пройтись босиком, пританцовывая в такт аниматорской музыке, доносящейся с территорий отелей.

Беззаботность отдыхающих, томно возлегающих на шезлонге с прохладительными напитками, вызывает легкую зависть. Как и резвящиеся в лягушатнике дети. И это я молчу про передвижные ларьки со сладкой ватой, горячей кукурузой и мороженым, выскакивающие на каждом шагу и соблазняющие ароматами.

Мимо многочисленных сувенирных магазинчиков с нескончаемыми толпами внутри, что в приступе экстаза скупают магнитики с эмблемой города, прохожу со снисходительной усмешкой человека, для которого такие развлечения никогда не вызывали интереса.

Вот оно, главное отличие местного от туриста. И хоть иногда я немного жалею, что мы с родителями переехали сюда (в основном меланхолия накатывает зимой, когда курортные зоны вымирают), но все равно такая жизнь – это настоящее блаженство. Вставать утром, выходить на балкон и любоваться накатывающими на берег пенными волнами… Что может быть лучше?

Я и сейчас ими любуюсь, идя по облагороженной шумной набережной, едва успевая уворачиваться от велосипедистов, скейтеров, самокатчиков, мамочек с детьми, да и просто слишком увлекшихся прохожих.

А увлечься есть чем! Атмосфера потрясающая. По одну сторону располагается переполненный шумный пляж с сотней развлечений, по другую – вереница гостиничных комплексов, самых разных мастей и стилей.

Мне прямиком в один из них.

Территория под наш отель отведена колоссальная, потому что сами здания невысокие, зато растягиваются паровозиком не на одну сотню метров вдоль берега, бликуя солнечным светом в панорамных окнах.

На ресепшене меня встречает привычно приветливая Анна. Коротко обмениваемся с ней парочкой фраз, после чего поднимаюсь прямиком на самый верхний этаж, отведенный под жилую зону для руководства: родительские апартаменты, мини-кухню и мою спальню с индивидуальной ванной.

Папа – владелец сети отелей в городе, и несмотря на то, что у него нет острой необходимости находиться в одном из своих филиалов круглосуточно, на семейном собрании несколько лет назад было единогласно решено перебраться из области сюда. На постоянку.

Поначалу, конечно, было непривычно от излишней многолюдности, однако в итоге обвыкнуться оказалось куда проще, чем я думала. Можно считать, что отпуск у меня теперь круглый год.

Захотела – пошла в бассейн. Захотела – на пляж. Салоны красоты на территории, спа-центры, ночные клубы, развлекательные вечерние программы, напитки в лобби, шведский стол – all inclusive. Как и вежливый флирт подвыпивших отдыхающих. Это тоже не редкость.

Опять же, убираться нет необходимости. Бросил впопыхах с утра постель, придешь – а уборщица уже все приберет и вычистит до блеска. Еще и свежих цветочков в вазочку поставит для уюта да шоколадками снабдит.

– Эй, ты меня сейчас с ног собьешь, – ласково взлохмачиваю кинувшуюся ко мне Чару – добродушного пса, в холке доходящего до пояса. Такая снесет и не заметит. – Привет, привет. Фу, не слюнявься. – Стандартный ритуал: уходишь на пять минут или на весь день – встречают тебя так, будто не видели целую вечность. Не то что некоторые. – Учись, Бегемот, – укоряюще взираю на вальяжно растянувшегося на кровати дымчатого окраса кота.

Не кота, котище. Котяру. Толстого, вечно недовольного и взирающего на всех как на кусок… того самого.

Обычная дворняга и уличный угрюмый кот, чье появление – отдельная эпопея. Несколько дней пришлось скакать вокруг папы зайчиком, умоляя разрешить их оставить. Животные ведь в отелях не приветствуются, не всякий посетитель оценит.

Не сразу и с боем, но родитель сдался. Правда, наказал – дальше моей комнаты те не выходят и сами по себе не слоняются по коридорам без дела.

Тю! Да ради бога!

У меня спальня размером со стандартную однокомнатную квартиру, им обоим тут раздолье. Кормят, поят, играют. И даже почти не получают за подранные тапки – рай для тех, кто до того мерз и голодал зимой на улице.

Закончив с объятиями, с облегчением снимаю с себя пиджак, который приходилось носить остаток уроков. Не сильно он помог, конечно, но хоть частично спрятал испорченную одежду. Безвозвратно или нет, не знаю. Попробую отстирать самостоятельно, а если не получится, отдам в прачечную.

Почти уже снимаю с себя блузку, когда на телефон приходит очередное уведомление о новых комментариях – реакция на недавно залитое в сеть видео с потасовкой в кафетерии.

У нас для таких сенсаций даже есть свой неофициальный школьный канал. Я туда еще не залезала, но надо, наверное, глянуть приличия ради, что все-таки творилось за моей спиной.

Заваливаюсь на кровать рядом с недовольно сощурившимся Бегемотом, включая запись. И хоть та начинается не с самого начала, суть уловить несложно.

Если вкратце: тот пацан из параллели нагрубил тете Норе. Даже не нагрубил, а брезгливо швырнул ей поднос с запеканкой, пожелав самой давиться своей дрянью. После чего и подключился Сорокин, требуя извинений.

Странно.

Помочь англичанке он сподобился лишь после того, как его эго кольнули, а тут сам подорвался. С чего такая прыть? Но не могу не отрицать: зачинщика окунули в несчастную запеканку эпично.

Ой, там даже я засветилась на заднем плане!

Ужас. Моя спина и правда такой сгорбленной смотрится со стороны?! А вот волосы ничего. Но пора уже подкрасить темные корни. Все-таки блондинка – это не цвет. Блондинка – это стиль жизни.

Плюс, объективно, мне идет. Хотя «белобрысая», как меня столь нелюбезно обласкали, все же режет слух. Джентльмен вшивый. Откуда он вообще взялся?

Попробуем проверить. Открываю приложение всем известной соцсети, вбивая его имя в поисковике и… Ничего.

«Виктор Сорокин» не ищется. Вернее, ищется, да не тот.

Ладно, а если иначе? Пробую забить только фамилию, ограничив параметры: по приблизительному возрасту и месту рождения.

Снова пустота.

Блин. Кто ж ты такой, Виктор Сорокин?

Глава вторая

Арена на Промышленном и полотенчико

Даже если клоповник залить дорогими духами, он все равно останется клоповником. Только в придачу еще и смердеть будет. А от местной богемы несет так, что натурально блевать тянет.

На прошлом месте куда приятнее было. Народ простой, без загонов. Здесь же каждому второму охота с вертухи зарядить, а каждого третьего на крючке в гардеробной подвесить. Чтоб гонора поубавили. И эта нездоровая тяга к насилию дает понять одно – мне тут не место.

Впрочем, не новость. Это я и так знаю.

Прикол больше в том, что даже те, кто здесь вроде как и на своих правах, тоже умудряются оказаться лишними. Непреложный закон бетонных джунглей: где есть слабый, всегда будет и лидер. Только вот лидеры тоже разные попадаются.

Одним не требуется ничего доказывать, они просто есть. Другие же обязаны свой статус стабильно поддерживать, чтоб его не перехватили. И лучший для этого способ – это, разумеется, самоутверждаться за счет других.

Ну а мишень найти несложно, так как слабаков видно сразу. Походка, сутулость, взгляд: все выдает в них неуверенность в себе. Один такой подобрался сегодня с утра в коридоре. Стоит, голову в плечи вжал и терпеливо сносит насмешки от столпившейся кучки деградантов.

Пытается огрызаться, да, но так жалко, что его потуги лишь сильнее раззадоривают тупое стадо. Выбиваются книжонки из рук, отвешиваются словесные оплеухи, а этот дрыщ телится и ловит саечки на испуг.

Жалкое зрелище.

Ну всеки ты им разок, дятел, не позволяй себя в стену впечатывать! Дай отпор. Да, прилетит ответка. Да, возможно, придется харкать кровью. Да, будет больно, но иначе никак.

Ссышь? Что ж, тогда сноси тумаки дальше и не жди, что кто-то тебе поможет. Не поможет, чувак. В этой жизни работает лишь один принцип: каждый сам за себя.

И я помогать не собирался. И не помогал. Чисто мимо проходил, когда один из заводил меня признал: тот самый, которого я на днях мордой в жрачку приложил. Узнал, занервничал и, отдав приказ своим шавкам, трусливо слинял. Испугался, что заступиться надумаю.

Собственно, что и следовало доказать. Один только раз стоило кого-то прижать, как авторитет сразу подскочил! Вот как надо знакомства заводить. Двойное свидание в кабинете директора и соответствующие выговоры с угрозой исключения – не самая большая плата за такой результат в рекордно кратчайшие сроки. Огонь.

Правда, где-то в космической системе все же происходит сбой. Не все еще меня боятся. Понимаю это, когда на обеденном перерыве в кафетерии ко мне подсаживается тот самый пацан из коридора. Ну которого кошмарили.

– Привет. Ты Витя же, да? Я Миша, – дружелюбно протягивает мне тощую ладонь. Такую же тощую, как он сам. Невысокий, нескладный, худой. Такого уложить можно с одного щелчка.

– Я что-то пропустил? – озадаченно смотрю на его конечность. – Мы когда корешами стали?

– Можем стать. Я тут подумал и решил, что нам выгодно сотрудничать.

– С чего вдруг?

– Потому что тебе нужен гид, а мне защитник.

– Гид?

– По здешнему контингенту. Ты ведь не из их компашки.

Это так заметно?

– Чему я, не представляешь, как рад.

– Однако ты должен быть в теме, а я могу помочь. Я здесь всех знаю: кто он, откуда и что собой представляет.

Охренеть, помощничек выискался. Кто и что собой представляет, мне и без него очевидно. Для этого даже не требуется вводный экскурс.

– Свободен, – отбриваю прилипалу.

– Ты все же подумай. Ты здесь всего ничего, а уже нажил врагов. А с такими лучше не связываться. Особенно тем, кто не имеет выгодного родства и полезных связей.

– Тебя пинком сбить, ломая кости, или отвалишь по-мирному?

Наконец-то угроза доходит.

– Ну ладно, ладно… – Тот уже собирается отчаливать, но теперь уже я хватаю его за ремень и резко тяну, заставляя плюхнуться обратно на стул.

– Стой, гид. Даю испытательный срок. Вещай. Это кто? – киваю на вошедшую в кафетерий блондинку.

– Где? – оживает Миха, ища цель. – А, Чижова Алиса. Дочурка Чижова, владельца отелей на набережной. Слыхал о таком? Алиска хорошая девчонка. Одна из немногих адекватных здесь.

Это я уже и сам заметил. Америку не открыл.

– И почему ее называют Саламандрой?

Слышал это погоняло уже не раз за последнюю неделю.

– Не знаю. Само как-то приклеилось. Все и привыкли.

Не знает? Юлит. Знает.

А девчонка так-то ничего. С характером, но без гонора. Миниатюрная, симпатичная. Не выпячивает все свое добро, как большинство, оставляя раздолье воображению, и вроде как не страдает синдромом перебора, малюясь ядренее проституток.

Короче, ничего такая, эта Саламандра. Любопытная. Крутится сейчас возле тети Норы, страдая исконно девчачьей неопределенностью: что взять к капучино? Чизкейк или медовик?

– Даже не пытайся. Без шансов, – слышу ехидное жужжание под ухом.

Втащить, что ли, ему, чтоб не бесил?

– Чего так? Парень есть?

– Вроде нет. По крайней мере, точно не из наших. Хотя многие по первой подкатывали, однако интерес быстро сошел на нет, когда поняли, что без вариантов.

– Недотрога бережет себя для единственного?

– Не знаю.

Врет. Вижу, что врет.

– А что знаешь? А еще в гиды набиваешься. Кыш давай отсюда. Испытательный срок провален, – с раздражением отмахиваюсь от него и иду к буфетной стойке, забирая из-под самого носа блондинки медовик.

– Эй, – сердито надувает губы, высовывая из уха беспроводной наушник. – Он мой!

– Теперь мой. Нечего клювом щелкать.

– Грубиян!

– Лучше спасибо скажи: избавил тебя от мук выбора. А то топчешься тут, отсвечиваешь, – насмешливо подмигиваю ей и иду обратно на уже освободившееся место. Компаньон слинял. И слава богу, толку-то от него.

Не успеваю воткнуть вилку в десерт, когда блюдце со звоном заменяется сунутым мне чизкейком.

– Вот теперь я выбрала, – вызывающе зыркает на меня кукольными глазищами и, пожелав «наиприятнейшего аппетита», уходит с медовиком.

Хе. Я уже говорил, что она забавная?

Если кто думает, что жить в южном курортном крае – сплошное очарование, советую заглянуть в спальные районы. Будьте уверены, весь городской бюджет спущен исключительно на дорогу от аэропорта до туристического побережья.

Дальше же все как везде: стандартные человейники, дыры в асфальте, заборы и серость, которую не перебивает даже цветущая зелень. Зимой же и вовсе будто все сдохло.

Спецом возвращаюсь как можно позже: в надежде, что все в отрубе. Ни хрена. Мать бухает с другом семьи на старой и медленно разваливающейся кухне.

Для наглядного понимания, насколько все паршиво: дверцы полочных шкафов давно висят перекособоченные и в толстенном слое жира, а старые обои отходят от стен пластами.

Но там они хотя бы вообще есть, в отличие от узкого коридора, где только голый бетон. Попытка сделать ремонт, не увенчавшаяся успехом. Лет пять уж как прошло, а вдохновения на повторный подвиг ни у кого до сих пор не появилось.

Игнорирую невнятный оклик пьяной матери и сразу иду к себе, где в дверь давно врезан замок. Чтоб никто не шарился в поисках заначки на опохмел, хоть гарант не ахти какой.

Пару раз петли все равно не выдерживали буйных алконавтов, оказываясь вырванными с мясом, так что все ценное я обычно ношу с собой: наличку, телефон и цепочку с крестом – подарок от тетки на шестнадцать лет.

Да и здесь не сказать чтоб живу.

Так, доживаю. И ночую. Периодически.

Квартира с дебильнейшей планировкой: для того, чтобы попасть в дальнюю комнату, нужно пройти насквозь гостиную-спальню родителей, где сейчас храпит успевший ужраться в хлам батя.

Перегарище стоит просто адовое. Еще и густая табачная вонь в спертом закрытом помещении бонусом добавляется, заставляя глаза слезиться.

Открываю окно нараспашку, чтоб хоть немного проветрить, и, вытащив тлеющий бычок из зажатых пальцев, тушу его в пепельнице.

Засыпать с зажженной сигаретой – явление у предков едва ли не ежедневное. Как мы все еще не погорели к чертовой матери, я не знаю. Тупо везет, не иначе.

Состояние задолбанное, охота вырубиться без задних ног, вот только сон, как назло, не идет. Битый час от скуки залипаю в новостную ленту, а когда наконец начинаю уходить в дрему, из приятной расслабленности меня вырывают ритмичный стук и скрип разваливающегося дивана аккурат через стену. Там, где осталась кухня.

Надрывающиеся женские стоны не заставляют себя ждать.

А-а-а! Опять! Достало!

Минута, две, три… Больше не выдерживаю. Впопыхах одеваюсь обратно и пулей вылетаю из квартиры.

Подобные звуковые представления давно стоят поперек горла. А если батя сподобится проснуться, то все закончится еще и матерным скандалом, помноженным на мордобой. Каждый раз надеюсь, что кто-нибудь кого-нибудь в итоге прирежет и эти пьянки закончатся, да все никак.

Выхожу на ночную улицу, освещенную фонарями. Первый час ночи, а оживление хоть куда. Во дворе, под самодельным навесом, местные мужики эмоционально играют в домино, а чуть дальше, на лавочке, компания помоложе сидит с бутылками, пока мелочь без присмотра носится где придется, рискуя переломать конечности. Помним такое, проходили.

Идти недалеко, буквально через пару домов, к соседней девятиэтажке. Набираю код домофона и поднимаюсь пешком на шестой. В такое время суток, конечно, не очень прилично заявляться без спроса, но в данном случае можно. Этот сценарий давно отработан.

Дверная трель с противным подхрипыванием глухо разносится в недрах. Не услышать сложно. Поворачиваются ключи в замках, и на пороге появляется Яна. Слегка сонная, со сбившимся пучком и в домашней растянутой футболке-размахайке.

Все. Штаны отсутствуют. Только трусы.

– Дома есть кто? – деловито уточняю вместо привета.

– Мама лишь утром придет.

– Отлично, – без разрешения прохожу внутрь, закрывая за нами дверь.

Вот и решилась проблема с ночлегом.

– Вить, прошу, постарайся не нарываться. Ничем хорошим это не закончится.

– И что, надо просто молчать?

– Ты их все равно не изменишь. А проблем наживешь.

– Не изменю, так заставлю фильтроваться.

– Эти дети неисправимы. Им с пеленок внушали, что они стоят во главе эволюционной цепочки, что, по сути, верно.

– Они стоят выше, потому что их родители чего-то добились. Сами же они ничего собой не представляют.

– Но считают иначе. И остальные считают так же. Сам подумай: кто большая помеха? Бизнесменский сынок или безымянный ученик, за которого никто не вступится?

Будто я сам не знаю, что Нора права. Только от этого стоять в стороне, если ее оскорбляют, не собираюсь. Не позволю ни одной гниде.

Пока ее сестра, бухая, валялась на улице, так и не дойдя до детского сада, именно она забирала меня, везла к себе, кормила, поила, одевала и занималась.

По сути – Нора меня и воспитывала. Пыталась забрать с концами, но, просыхая, предки устраивали ей скандалы с погромом, забирая меня обратно. Кто-то ведь должен был таскать им бухло из ближайшего круглосуточного, а кто это сделает лучше шестилетки, верно?

Однако родная тетка всегда оставалась на подхвате. Даже пристроила меня сюда, чтоб приличный старт обеспечить. Заверяет, что ей сделали хорошую скидку как работнику, но я знаю, что она брешет и оплатила всю сумму из своего кармана, понабрав долгов.

Так что хрена лысого. Любую мразь, что посмеет ей что-то вякнуть, размажу по стенке. И долг верну. Уже почти полностью вернул.

– Плесни мне кофе, будь добра, – протягиваю ей опустевшую чашку, давая понять, что тема закрыта и возвращаться к ней мы не будем.

Нора лишь вздыхает, уходя к кофемашине.

– Заберешь сегодня Мию после продленки? Я опять не успеваю. Надо провести инвентаризацию.

Мия – ее дочь. Та еще гиперэнергичная мелочь.

– Заберу.

Заберу. Отведу домой, покормлю, сделаю с ней уроки. Как всегда.

– Если у тебя были другие планы, я попрошу Сережку закрыться пораньше.

Ну а Серега – ее муж, работающий в автомастерской. Хороший мужик, кстати.

– Нет планов. Сказал, заберу, значит, заберу.

– Спасибо. – Мне подносят свежесваренный американо. – Пей и беги. Занятия скоро начнутся.

– Подождут.

Там все равно каждый раз после звонка творится вакханалия. От полноценного часа на урок отводится хорошо если половина времени. Остальное же – маразм на маразме, маразмом подгоняемый.

Что я и говорил. Когда захожу в кабинет, препода еще нет, зато остальные на ушах стоят: в десны долбятся, электронными испарителями накачиваются, селфятся. Мартышки на выгуле.

Прохожу мимо Саламандры, краем глаза замечая раздраженные черкания в толстой тетради. Кто-то не сделал домашку, ай-яй-яй. Собственно, как и большинство, но она хотя бы заморочилась ею.

– Умножь числитель и знаменатель в полученной дроби на икс в квадрате, – советую.

Не слышит. Но замечает.

– Что? – вытаскивая из уха наушник, переспрашивает Алиска.

Она с затычками постоянно ходит?

– Умножь числитель и знаменатель в полученной дроби на икс в квадрате.

– Так? – неуверенно и в глубочайшей бессмысленности рисует по клеткам.

– Так. А теперь раскрой скобку в знаменателе и возведи в квадрат в числителе. – Вот это ступор. Бегущей строки на лбу не хватает: что за дичь ты мне втираешь?

Молча забираю у нее ручку, дописывая раскрытую формулу для заданной функции. На которую смотрят, как на препарированную крысу.

– Какая бредятина, – брезгливо морщатся.

– Всего лишь задачка за десятый класс.

– В алгебре я понимаю лишь таблицу умножения. Дальше лучше не соваться, чтобы не сломать мозг.

– Странно. А мне казалось, ты типа умная.

По крайней мере, насколько успел заметить: хорошистка по всем предметам и любимица всех преподов. Последнее очевидно по какой причине: потому что ведет себя адекватно.

– Я просто отлично притворяюсь.

– Что еще взять с блондинки, – с усмешкой возвращаю ей ручку и ухожу в конец ряда.

С последних парт открывается отличный наблюдательный пункт. Опять же, тыл прикрыт, обеспечивающий отсутствие шушуканий за спиной. Ну и вздремнуть можно спокойно, когда становится совсем тоскливо. Короче, сплошные плюсы.

А сегодня как раз один из тех аморфных дней. Неудивительно, что меня прям конкретно вырубает. Настолько, что финального звонка не слышу. Если бы парту случайно не толкнули, так бы и дрых. Хотя ведь под завязку залился кофеином, но тот, видимо, уже настолько всосался в кровь, что уже не воспринимается.

Зевая, плетусь в мужскую раздевалку: если и парная физра не встормошит, то уже ничего не поможет. Хотя нет, кое-что очень даже поможет…

Коротенькие спортивные шорты на Чижовой, например.

Черт, а девочка-то хоть куда: все при ней. Попец, ножки, фигурка. И даже, ха, пирсинг в пупке из-под маечки выглядывает.

Миленько. Эдакий безмолвный протест хорошей девочки, которая очень хочет стать плохой, но стесняется?

Хм. У меня вопрос: почему я не обратил на болтающуюся висюльку внимания на прошлой физкультуре?

А, точно. Потому что на предыдущем занятии она скромно сидела на лавочке. Это что же, в бассик она тоже пойдет? Не, ну ради возможности посмотреть на нее в купальнике я прям даже сам дотуда дойду.

Пробежка на свежем воздухе, разминка, волейбол – прогретые мышцы благодарны, спору нет, а вот общее состояние не очень. Охота уже поскорее закончить и завалиться куда угодно, лишь бы в горизонтальной плоскости. Что светит не скоро, так как мне еще в няньку надо поиграть.

Нет. Сон откладывается до лучших времен.

После душа обнаруживаю в оставленном в шкафчике раздевалки телефоне пропущенные от Костяна. Сразу перезваниваю, правда, приходится выйти в общий и наудачу почти пустой коридор.

– Я уже думал, отбой. Чего трубу не берешь? – сквозь механическое тарахтение раздается на том конце. Кто-то, судя по всему, в подземном переходе. Слышимость отвратная.

– Не слышал.

– Ты не слышал, а я ненагрешившая девственница у монастыря, чтоб ждать ответа. Просто скажи, ты в деле?

– Само собой, – замираю у панорамного окна, уставленного горшочными фикусами. – Когда, где и во сколько?

– Сегодня. В десять. Арена на Промышленном.

– Сколько?

– Ставка полтораха. Дальше сам знаешь: как повезет.

Знаю. Иногда так везло, особенно поначалу и неопытности, что Нора забирала меня из больнички переломанным и почти заново собранным.

– Принял. Десять. Арена на Промышленном, – закрепляю результат, отключаюсь и собираюсь уже было вернуться в раздевалку, но нос к носу сталкиваюсь с Чижовой, вынырнувшей из-за декоративной колонны. И давно она там ныкается? – Да я тебе понравился, смотрю. Аж по пятам ходишь.

– Вот уж точно. Где мне еще найти эксгибициониста, шныряющего по школе голышом, – снисходительно кивает на мой внешний вид. – Полотенчико поправь, а то свалится.

– Какое полотенчико? А, ты про это, – как бы невзначай задеваю заправленный хвостик на поясе, и тот распускается окончательно. Ловлю с ленцой, давая возможность хорошенько всего себя осмотреть. – Упс. Извиняйте.

– Извиняю.

У-у-у. Сама невозмутимость. Думал, скромная девочка смутится, а она стоит с античным спокойствием. Ни один мускул не дрогнул. Каждый день, что ли, члены разглядывает?

– Теперь твоя очередь, иначе нечестно, – запахиваюсь обратно, так и не дождавшись оваций. Что за неуважение? Я оскорблен.

– Неубедительный довод.

– Логично. Я ж не сильно-то и старался.

– Ну вот в следующий раз постарайся. Так что там у тебя намечается сегодня, в десять? Что-то интересное?

Ишь какая любопытная.

– У блондинок ушки на макушке, да?

– А это секрет?

– Не секрет. Но нежным цветочкам вроде тебя там точно не место.

– Заинтересовал.

– Не лезь куда не следует, Саламандра. Ничем хорошим это не закончится.

– И не собиралась. – Заметно поморщившись при упоминании прозвища, Алиса подходит ближе, вытягивая вперед серебряный крест, который я всегда ношу перекинутым за спину. – Наверное, – многозначительно играет тонкой бровью и, похлопав меня по еще влажной после душа груди, уплывает к лестнице.

Охренеть. Только не говорите, что ей хватит ума притащиться?

Система проведения любительских подпольных боев предельно проста: оставляешь нужному человеку заявку и ждешь вердикта. Рано или поздно позовут. Хилых – как пушечное мясо; тех, кто помощнее – для зрелищности.

Если участвуешь не первый раз и наработал некий рейтинг среди публики, так и вовсе будут приглашать сами. Ради ставок. В конце концов, именно они основной источник дохода. Спонсоров ведь в теневом спорте не существует.

Помимо тотализатора, платный и вход – чтобы попасть сюда, придется раскошелиться. В итоге из суммарной прибыли орги забирают себе небольшой процент, а остальной гонорар достается бойцам по договоренности.

Хотя и тут есть свои исключения. Добровольно сдаться, если понимаешь, что тебе кранты, можно, правда, тогда уйдешь пустым. Зато на своих двоих. Я пока ни разу не сдавался и за без малого месяц смог частично вернуть долг Норе по оплате учебного года.

Из-за незаконности организаторы работают дотошно. Часто меняют места сходок и тщательно проверяют не только каждого участника, но и зрителей. Оно им надо, чтоб среди толпы затесался мент?

Я сам попал сюда случайно, через систему шести рукопожатий: улица воспитывает, она же и дает нужные знакомства. Пришел. Зассал, увидев потенциальных соперников, но попробовал. В первом же спарринге получил по роже, сломал два ребра и отлеживался месяц. А как встал на ноги… вернулся.

Шальные деньги слишком заманчивы, чтобы упускать возможность. Настолько заманчивы, что не пугает даже перспектива оказаться в морге. Правда, на моей практике летальных исходов пока не было, но пацаны рассказывали, что случаи бывали. Однако даже это не убавляет пыла у участников. Большинству все равно нечего терять. Так же, как и мне.

Нелегальные бои без правил прелестны тем, что правил в них нет. Дерутся без защитных приспособлений, голыми по пояс. Бьешь куда хочешь и чем хочешь. Главное, без использования подручных предметов.

Допинг-контроля нет. Вес не имеет значения. Неспортивные приемы в духе оскорблений мамки приветствуются. Причем этим не чураются ни боксеры, ни самбисты, ни рукопашники. Деньги-то не пахнут. Да и в запале быстро забываешь о морали.

Негласное правило, конечно, имеется: не добивать противника, если он и так валяется в нокауте. Добьют – претензий быть не должно. «Скорую», конечно, вызовут, но в протоколе напишут, что подобрали такого на улице. Начнешь болтать – хорошим для тебя не закончится.

Это мы, шпана без рода и племени, а вот основатели таких сборищ, коренастые молодчики с восточным колоритом, дядьки солидные. С такими лучше не ссориться. В конце концов, они платят нам как раз таки за молчание. И за зрелище.

Как правило, места для таких мероприятий снимают в небольших ПТУ, школах или сданных под аренду подвальных помещениях. Обязательно подальше от центра. Вот и сегодня я еду в спортивный зал на цокольном этаже недавно закрытого фитнес-центра.

На входе стоит нанятый секьюрити, обязанный следить за тем, чтобы на горизонте не маячило подозрительных личностей и полицейских мигалок. Здороваюсь с ним, называю «позывной», который пробивается по списку, и прохожу внутрь.

К моему приезду народу уже битком, с трудом протискиваюсь к Костяну, возле которого собрались все сегодняшние бойцы для жеребьевки. Он тут кто-то вроде менеджера и букмекера.

– Дарова, – пожимаем друг другу руки, и в перевернутую бейсболку бросается еще одна маленькая бумажка с моей боевой кличкой – Сорока.

Согласен, рядом с Иглой, Пропеллером и Мясорубкой звучит достаточно уныло, но, когда надо было себя как-то обозвать, я не стал выпендриваться.

Ну назовусь Терминатором, а потом что? Меня уделает под орех Маленький Гном, и Терминатор сгорит от стыда? Нет. Лучше уж показать в деле, чего ты стоишь, чем кичиться богатым воображением. Им здесь как раз никого не удивишь.

Тянем жребий. Я в третьей паре, в соперники выпадает Хан. Колоритный персонаж с татарскими генами. На несколько лет меня старше, бывший дзюдоист. Зовут Вася, но это неточно. Паспорта здесь никто не спрашивает, поэтому можно назваться любым именем.

Пока первая группа «гладиаторов» выходит на условный ринг, из обозначений у которого лишь собранная вокруг тонких матов вереница зрителей, мы с ним обмениваемся вежливой беседой.

Кстати, нормальный в целом парень. И собеседник ничего. Вопреки расхожим мнениям лютой ненависти между участниками нет. В обычное время ничто не мешает нам чисто по-дружески сходить, скажем, в бар. Даже если накануне кто-то кому-то выломал челюсть.

Пока стою с Ханом, подходит Яна, которой я отдаю на сохранение сумку и снятую цепочку. Давно уже отработанная схема, потому что добро свое лучше без присмотра здесь не оставлять. Умыкнут. Даже в общей раздевалке.

Переодеваюсь в спортивные вещи, оставшиеся после физры, и возвращаюсь к ней, наблюдая за тем, как юркий Пропеллер под улюлюканье толпы выколачивает пыль из грузной Мясорубки.

Казалось бы, все должно быть строго наоборот, но тут не угадаешь. Порой мелкий и хилый так прытко работает конечностями, что даже у профессионального боксера не остается шансов.

В итоге Пропеллер побеждает, и, если захочет, его ждет сегодня еще один бой. С тем, кто так же пройдет в следующий этап. Возможно, даже со мной. Если повезет.

Адреналин стремительно закипает, отгоняя и усталость, и сомнения. Поэтому, когда по сигналу выходим с Ханом на ринг, от сонливости, что преследовала меня весь день, не остается и следа. Мозг лихорадочно включается в процесс, вырабатывая стратегию.

Куда бить? Где наиболее уязвимое место соперника? Что-то можно сразу предугадать, но по большей части прощупываешь нюансы именно в процессе.

Рефери отдает приказ начинать, и именно в эту секунду замечаю знакомые светлые волосы среди толпы…

Саламандра?!

Охренеть, все-таки явилась! Вот ведь отчаянная!

Настолько опешиваю, что на доли секунд забываю, где нахожусь. Хану только того и надо. Меня без жалости подлавливают ударом в голову. С такой силой, что улетаю на тонкие маты, долбанувшись затылком.

Глава третья

Ты меня не потянешь

О том, что Сорокин меня видел, я, конечно, догадывалась. Поэтому даже не сомневалась, что расспросы неминуемы. Но вот чего я не предусмотрела, так это того, насколько радикально тот подойдет к делу.

На следующий же день, за пару минут до начала урока, мой рюкзак, лежащий на соседнем стуле, с пинка улетает на пол, а сам он, с треском бросив на парту учебник, падает на освободившееся место.

– Алисе не понравилась кроличья нора, и она сбежала с чаепития? Безумный Шляпник грустит, – едко замечает.

Не сбежала, а ушла. Смысла находиться и дальше на этом сборище больных садистов все равно не было. Вполне хватило получаса.

– Вещи мои подними, будь любезен, – мирно откликаюсь, листая тетрадь с конспектами по биологии.

«Сходства и различия в строении конечностей у разных позвоночных».

А так ли это важно, если некоторым позвоночным настолько все равно на эти свои конечности, что они с охотой их ломают себе и другим? Другие же позвоночные с азартом делают ставки на результат.

Когда мне предложили участвовать в тотализаторе, я чуть в осадок не выпала. Видимо, деградация человеческого вида неизбежна.

– Сама поднимешь. Ты мне скажи: у тебя инстинкт самосохранения присутствует? Какого дьявола ты полезла туда, куда хорошим девочкам соваться не следует?

– Захотела и полезла.

– Захотела? Я думал, ты умнее.

– Зря. Я умею удивлять, – равнодушно откликаюсь, на что тетрадь раздраженно вырывают из моих рук и швыряют в магнитную доску на стене.

– У, по косой пошла, – глумливо замечают сзади и запускают следом учебник. Идиоты.

– Тебе как, в больничку провериться не надо? – сердито поворачиваюсь к Вите. – Я не медик, но сотряс ты вчера, очевидно, словил.

Потому что видок у него плачевный. Лицо разбито и местами посинело, а костяшки словно теркой с особым садизмом шлифовали. Что там под рубашкой прячется, даже представить страшно, потому что лупили соперники друг друга без жалости.

Чем там все закончилось, не знаю. До конца представление я не досмотрела. В отличие от других.

Не люди, а гиены. Пока протискивалась сквозь вонючую от пота толпу обратно к выходу, столько вслед сальных шуточек словила, что потом не меньше часа дома отмывалась с мочалкой.

– Я чувствую себя прекрасно, – саркастично салютует мне двумя пальцами Витя. – Спасибо, что беспокоишься. Могу оказать ответную услугу и дать совет: больше так не делай.

– Почему?

– А тебе нужны проблемы?

– Это угроза?

– Ты чем слушаешь, белобрысая? Сказал же, совет. – Сорокин понижает голос, чтоб нас не услышали остальные. Хотя они не больно-то и слушают. Заняты тем, что вырывают из рабочих тетрадей листы и запускают самолетики. Начальный класс, подготовительная группа. – В таких местах очень любят миленьких, хорошеньких девочек. Особенно когда они приходят одни. Тебя когда-нибудь пускали по кругу? – брезгливо морщусь. – Нет? Ну так попробуешь. И еще радоваться будешь, если только этим ограничится. Потому что, поверь, некоторым персонажам глубоко наплевать, кто там твой папочка и какие у него связи. Главное, что мордашка смазливая.

– Приму к сведению.

– И кстати, болтливых у нас тоже не любят. Это так, для справки.

– У вас? У вас – это у кого?

– Ты меня услышала?

Тонкий намек, чтоб я не распространялась о том, что видела? Да и не собиралась. Не вижу смысла. Хотят выколачивать из себя последние мозги – на здоровье. Мне-то до этого что?

Я решилась поехать в неизвестность и разведать обстановку лишь ради того, чтобы понять, что собой представляет эта Сорока. Опрометчиво, не спорю, но…

Не сказать, что на все вопросы были получены ответы, но, откуда растут ноги у его агрессии и мании распускать кулаки, вполне очевидно. И достаточно, чтобы сделать выводы: от человека с подобным хобби стоит держаться подальше.

Кто знает, как часто и как сильно его уже били по голове? Может, ему плевать, кого мутузить? А если в следующий раз не тетрадь в стену полетит, а что-нибудь поувесистее?

Но и подобным тоном с собой разговаривать я ему не позволю. Если пытается запугать, пусть идет к черту.

– А чего это ты так за меня переживаешь? – с вызовом интересуюсь. – Боишься, что и тебе заодно прилетит? За то, что слил пароли и явки? Интересно, а тебя тоже тогда по кругу пустят? Вот на это я бы глянула.

– Дура.

– Может быть. Но я когда-нибудь обязательно поумнею, а тебе с твоими развлечениями скоро предстоит лежать овощем и кушать кашку через трубочку, – демонстративно достаю из футляра наушники и втыкаю в уши.

Музыку пока не включаю, поэтому слышу, как, сопроводив все нецензурной лексикой, со стула подрывается, вылетая из кабинета.

Кажется, я его выбесила.

Вечерняя прогулка с Чарой – стандартный променад. Правда, сегодня он слегка припозднился по срокам, но так даже лучше.

К одиннадцати набережная уже практически пустует, а побережье и вовсе свободно. Зато негромко играет музыка с открытых площадок, а по всему периметру горит подсветка, окрашивая тропинку с пальмами переливающейся радужной палитрой.

Пользуясь безлюдностью, спускаю пса с поводка, и тот, окрыленный свободой, моментом уносится вперед. В дневное время так сделать не рискнешь, слишком много выслушаешь потом о себе и своем питомце.

И это при том, что Чара у меня ярая пацифистка. Укусить никогда не укусит. Максимум залижет до щекотки, но тоже выборочно. К кому попало не пойдет. Детей вот обожает, а взрослых по большей части сторонится. Если не сказать, что боится.

Думаю, это психологическая собачья травма. Когда водила ее в ветеринарку после того, как нашла, на рентгене обнаружились старые зажившие переломы. Носиться как угорелой сейчас ей это не мешает, однако я с ужасом представляю, насколько же бедняжке больно было тогда.

Минута, две, три. Чара испарилась.

На зов не реагирует, в поле зрения не промелькивает. Умчалась куда-то в ответвление, где уже не так освещено, а музыка едва слышна. Собственный голос в образовавшейся тишине звучит пугающе громко.

Улавливаю тихое гавканье и спешу туда, обнаруживая питомца возле лавочки, на которой одиноко сидит человек в черном балахоне. Разглядеть его сложно из-за натянутого капюшона, понятно только по комплекции, что не девушка. И что он кормит мою собаку чем-то прямо с рук!

– Чара, ко мне! Сколько раз говорила, не бери ничего у незнакомцев, – с досадой подхожу к любимице, пытаясь оттащить за ошейник.

Какой там. Она так-то особа крупногабаритная. А когда упрямится, и вовсе словно в землю врастает.

– Не отравлено. Это обычная ветчина, – для подтверждения машут мне надкусанным сэндвичем, какие продаются в любом продуктовом магазинчике.

– Не надо ей таких деликатесов. Потом лечиться замучаемся.

– Ты уж не утрируй, Чижова. Сколько ем, пока живой.

Чижова? Откуда он знает мою фамилию?

Хотя да, голос знакомый. Недоверчиво всматриваюсь в черты, но из-под капюшона выглядывает только подбородок. Заметив, что я его не узнаю, парень делает одолжение и выпрямляется, вскидывая на меня голову.

От удивления выпускаю ошейник.

Офигеть, Сорокин!

– Ты-то что здесь забыл?

– Ужинаю под звездами. Не видно?

Видно. Сэндвич, вскрытая жестяная банка сэвэн апа и пачка сигарет – ужин богов.

– И давно ошиваешься в этих краях? Я тебя здесь прежде не видела.

– Так и я тебя тоже. Может, мы просто друг друга не замечали? Но ты, конечно, девица отчаянная. Так и ищешь неприятностей на задницу.

– Сейчас-то что не так?

– Шляешься одна по подворотням.

Ну, этот закоулок сложно назвать подворотней, однако толика правды в его словах есть – местечко не самое удачное. В таких обычно тайком курит персонал ближайших гостиниц. Чтоб не светиться перед посетителями.

– Я не одна, – резонно замечаю.

– А, ну да. С тобой же грозный сторож, – насмешливо чешет Чару, а та только и рада. Льнет к нему, выпрашивая еще кусочек. Предательница. За ветчину продалась. – Чихуа-хуа всех разобрали? Я думал, богатые девочки предпочитают карманных собачонок.

– На рынке обманули. Обещали, что не вырастет.

Витя усмехается. Оценил шутку.

– Всегда хотел собаку, – говорит он непривычно задумчиво.

– И почему не завел?

– Предки были против. Да и не прижилась бы. Либо голодом уморили бы, либо запинали бы до смерти.

Становится как-то не по себе от таких откровений. Прикалывается? Не похоже.

– Сочувствую, – только и могу ответить. – Я ее тоже не планировала. А так у меня кого только не было. И морские свинки, и хомяки, и рыбки, и волнистый попугайчик. Последнего очень любила, вытащила из клетки и к окну открытому понесла. Показать что-то. А он улетел. Несколько дней с сачком по двору бегала, но так и не поймала.

– История тебя ничему не учит, смотрю, – иронично кивает на поводок в моей руке.

– Наверное, – пристегиваю его к шлейке. – Чара, домой. – Игнор. Положила морду на колено Сорокину и сидит. На мои танцы с бубнами не реагирует. – Чара, ау! Домой. Бегемот ждет.

Нулевая реакция. Ну это же уже конкретная подстава.

– Она у тебя вообще команды знает? – насмешливо интересуется.

– Знает. Мы занимаемся.

О том, что в большинстве случаев они игнорируются, благоразумно не распространяюсь. Тяжело дрессировать уже взрослого пса с выработанными привычками.

– Заметно.

Вот мне только насмешек не хватало выслушивать.

– Чара, ну пошли уже, – только что не скулю. – Долго я тут топтаться буду?

Витя одним размашистым глотком допивает сэвэн ап, швыряет банку в мусорку и встает с лавочки, засовывая сигареты в карман.

Чара реагирует моментально, недовольно щурясь: мол, куда собрался? Я тебя не отпускала.

– Пойдем, – кивает мне.

– Куда?

– Провожу.

– Да я и сама дорогу знаю.

– Скажи это ей, – с усмешкой кивает на крутящегося вокруг него и виляющего хвостиком песеля.

Капец просто. Это что, любовь с первого взгляда?

– А ты ей понравился, – озадаченно присвистываю. – Честно говоря, такое впервые на моей памяти. К чужим она обычно недоверчива.

– Неудивительно. Я девчонкам в принципе нравлюсь.

– Ну разумеется. Они, видимо, ведутся на твои наглость и грубость.

– Не поверишь, но так и есть. Романтичные соплежуи быстро приедаются. С ними скучно и не хватает огонька.

– А плохие мальчики всегда в тренде?

Сорокин подходит ближе, склоняясь к моему уху.

– Смотря какие, – одаривает меня слабым шлейфом табака. – Ты вот меня не потянешь. Твоя хрупкая экосистема не рассчитана на такие нагрузки, малая.

Малая? Очередное оскорбление с намеком?

Нормального я роста, среднестатистического. А то, что я ему макушкой достаю только до плеча, – это исключительно его, а не моя проблема. Нечего было столько «Растишки» трескать.

Приманиваю его пальцем, вынуждая снова склониться. Думает, я тоже страстно нашептывать буду? Обойдется. Вместо этого отвешиваю ему несильный щелбан. Отчего тот в изумлении моргает.

Не ожидал? То-то же.

– Моя экосистема в норме. Просто ты не в моем вкусе, – парирую, с горем пополам уводя за собой Чару. Ура, сподобилась. – Нам с вами предстоит очень серьезный разговор, барышня…

Что я тут делаю? А вот не знаю. Вообще понятия не имею. Пришла, чтоб не сидеть дома в субботу вечером. Хотя в итоге все равно сижу, только не в уютной кроватке, а на заднем дворе на уличном столе. В окружении смятых банок из-под пива и обгрызенных кусков пиццы.

Сижу и залипаю в телефон, переписываясь с Кариной. Подруга требует фотоотчет, но я решаю вопрос глобальнее: закидываю ей видео с балагана, который принято называть вечеринкой.

Вечеринка, ха. Самая заурядная попойка у кого-то дома. В данном случае – в родительском коттедже Потаповой. В их отсутствие, само собой.

«Не тухни, детка. Скоро буду, и наведем в гнезде шороха ❤», – приходит мне ответ на замечание о том, что здесь абсолютно нечего делать. Трезвым и адекватным так точно.

Фиг знает: то ли я просто не умею развлекаться в одиночку, то ли у меня понятие «веселиться» какое-то устаревшее. Просто я не бухаю до рвоты, по углам ни с кем не зажимаюсь, голой посреди газона не танцую, как некоторые, и чего тогда остается?

Вот была бы Каринка здесь, мы бы хоть вдвоем поугорали над этим дурдомом. В одиночку же желание нулевое.

Скорее бы она приехала из своей Швеции, куда на все лето укатила с матерью-художницей. Еще и задержалась почти на месяц. Что-то там с выставкой, которая так хорошо зашла публике, что затянулась на неопределенный срок.

Нам же только и остается теперь, что переписываться, а я соскучилась. Очень. Без нее в школе совсем уж невыносимо.

Настолько глубоко ухожу в переписку, что с опозданием понимаю, что мне почему-то темно. В смысле на улице горят гирлянды, развешенные по открытой террасе, плюс наземные споты отлично освещают территорию, но в какой-то момент будто все тухнет.

Растерянно поднимаю голову и вижу… его.

– М-м-м? – озадаченно вытаскиваю наушник из уха, потому что Сорокин явно что-то спрашивает. И не первый раз.

– Ты всегда в затычках?

– Почти. А что?

– И на фига тогда сюда приперлась?

Хороший вопрос. А главное, своевременный. Сама им задаюсь.

– Понаблюдать за поведением приматов в брачный период, – киваю на девчонку в одном белье, танцующую с каким-то пацаном возле бассейна племенные ритуальные танцы. Обоих в первый раз вижу. Как и большинство гостей.

Витя тоже заценивает «в мире животных».

– Как она старается.

– Странно, что с такой силой трения они еще не вырабатывают статическое электричество.

Сорокин смотрит на меня. На танцующих. Снова на меня. На деревянный стол для барбекю, на котором я сижу. На меня. Прям жду уже какого-нибудь пошлого предложения в духе: «Не хочешь так же?» – но нет.

Вместо этого получаю весьма вежливое:

– Присоединиться можно?

Ого.

– Да падай на здоровье.

Падает. Только не он, а все, что кучкой свалено по соседству со мной. Банки и пицца безжалостно летят на газон, а сам он с ногами забирается рядом. Так и сидим на жердочке: Сорокин и Чижова.

Сорока и Чиж. Ха, иронично. Прям название для басни.

Хочу вставить наушник обратно, вот только его без спроса забирают и втыкивают себе. И почти сразу морщатся.

– Что это?

– Саунды из мюзикла.

– Из чего?

– Мюзикла. В данном случае соло Феба из «Нотр-Дама».

Чего он так смотрит?

– Ты странная, тебе говорили?

– Нет.

– Ну вот говорю: ты странная. Что ты забыла в этом притоне? Тебе не тут торчать надо, а в театре оперетты сидеть с биноклем.

– Спасибо, конечно, за комплимент, но оперу я как раз и не люблю.

– Что так?

– Слишком связки надрывают.

– Будто тут не надрывают, – саркастично усмехаясь, возвращает наушник.

– Со мной-то понятно, а сам чего притащился? Это ж явно не твоя песочница.

– От скуки. Другие планы накрылись, а дома торчать неохота.

Боюсь предположить, что там у него за другие планы. После прошлых-то моська еще не зажила.

Молча кладу раскрытую пачку чипсов между нами, как бы приглашая присоединиться к трапезе, и возвращаюсь к переписке с Кариной.

Казалось бы, чудная и невероятно познавательная беседа завершена, однако не тут-то было.

– У тебя кетчуп есть? – хрустя, спрашивает через пару минут.

Э-э-э…

– Ща в носках поищу, обычно там валяется.

– Поищи. Хотя он тебя и без соуса сожрет.

– Кто?

– Пацан в зеленом. Слева. Еще левее, – упорно не вижу, на что меня за подбородок направляет куда следует. – Спорим, мысленно он тебя уже раздел и поимел трижды.

– Судишь по собственному опыту?

– Вроде того.

Очаровательно. Не знаю про «раздел и поимел», но таращится тот парень и в самом деле внаглую. А поймав мой взгляд, еще и улыбаться хищно начинает во всю свою зубную картотеку.

Мм, нет. Спасибо. Не интересует. Быстро теряю к нему интерес и переключаюсь с недоухажера на других. Там намного любопытнее.

– О, – замечаю хозяйку «поместья». – Интересно: скандал будет или пронесет?

– По поводу?

– Да Марков минут десять назад ушел с какой-то девчонкой в дом и до сих пор не вернулся.

Тот еще недалекий имбецил, думающий единственно работающим у него местом. Кто ж клеит левых девиц мало того, что в непосредственной близости своей девушки, так еще и в ее доме?

– А она об этом знает? – Сорокин кивает на Альбину, задумчиво оглядывающуюся по сторонам. Словно ищущую кого-то.

И мы прекрасно догадываемся кого.

– Полагаю, пока нет.

– Как там фамилия у этой куклы?

– Потапова.

– Эй, Потапова, – зычно зовет он Альбину, вопросительно обернувшуюся к нам. – Загляни в одну из спален. Сто пудов будешь приятно удивлена. Не благодари.

М-да. Радикально.

– Ну и зачем? – невесело спрашиваю, когда та, стуча каблучками, умчалась внутрь.

– Безвозмездная помощь. Не видишь: страдает человечек, скучает. А так на тройничок еще успеет.

– Сделал гадость – сердцу радость, да?

– Какая гадость? Говорю ж, из лучших побуждений.

– Ну-ну. Да ты просто мать Тереза.

– Ты куда? – озадачивается Витя, когда я спрыгиваю со стола. – Подслушивать?

– В туалет и домой. Этот вечер точно не станет интереснее, так что лучше почитаю что-нибудь. Пользы будет куда больше, чем торчать здесь.

– Не могу не согласиться. Тут ловить и правда нечего.

Надо же, наши мнения в первый раз сошлись? Думаю, на том и стоит закончить. А то еще подружимся ненароком.

Оставляю Сорокина доедать мои чипсы, которые на самом деле не совсем мои, а нагло утащенные у кого-то, и, лавируя мимо уже изрядно подвыпившим народом, ныряю через распахнутые двери в нутро коттеджа.

Искать уборную приходится, полагаясь исключительно на интуицию, потому что планировки я не знаю, а прежде тут не бывала. И если бы не дошедшая до мочевого пузыря содовая, не пришлось бы.

Основное скопление хоть и осталось на заднем дворе, но тут тоже хватает развлекающихся. Не протолкнешься.

– Сорян. Присоединишься? – салютует мне кто-то, когда мячик от пинг-понга пролетает мимо одноразового стакана с пивом, ударяясь о поверхность и отскакивая в меня.

В чем смысл игры? Кто промазал – пьет? Судя по тому, как вся компашка пошатывается, они там поголовно косоглазые.

– Не, спасибо, – возвращаю мячик и иду к лестнице.

На первом этаже туалет обнаруживается, но такой загаженный, что моя брезгливость не позволит переступить его порог. Сочувствую домработнице, которой придется утром все это вымывать.

На втором этаже менее людно, однако не менее шумно. Потому что скандал в самом разгаре. Альбина орет на Лешу, пока другая девчонка поспешно натягивает на себя легинсы.

Ссора ради ссоры, которая все равно ничего не изменит. Будто это первая измена Маркова.

Проскакиваю мимо открытой спальни, в которой кипят страсти, и дохожу до конца коридора.

Ура! Вторая уборная, к счастью, в более пристойном состоянии.

Делаю свои дела и возвращаюсь тем же путем, но на лестнице мне преграждает дорогу тот самый парень в зеленом. И по сути, это единственная его запоминающаяся черта.

Парень как парень. Еще и под градусом. Как все.

– Привет.

– Взаимно. И всего хорошего, – хочу его обойти, вот только тот специально наперерез встревает, преграждая путь. – Тебе что-то нужно или тоже просто скучно?

– Познакомиться хочу. Сразу присмотрел тебя.

– Что ж так долго мялся? Я уже ухожу.

А даже если бы не уходила, шансов у него все равно было бы немного.

– Храбрости набирался.

– Затянул. Как-нибудь в следующий раз, окей? – предпринимаю еще одну попытку проскочить мимо, однако меня удерживают за локоть.

– Да погоди. Тебя как зовут, красавица? Меня Паша.

– Очень приятно, Паша, но мне, правда, пора.

– Оставь хоть номерок, пересечемся на буднях.

– М-м-м. Нет, это вряд ли.

– Почему?

– Мои будни весьма плотно расписаны.

– Ты из тех, кто любит поломаться, да?

Так, ну все. Он начинает меня раздражать.

– Ну сказала же уже: нет, – вырываю локоть. – Отвали.

– Нет – это как «да»?

Громкий хлопок заставляет обоих вздрогнуть. Пустой пакет чипсов, надутый и громко лопнувший над ухом Паши, осыпает нас остатками крошек.

– Нет – это как «нет». – Откуда Сорокин-то взялся? Вырастает рядом, вручая ему скомканную упаковку. – Занято, чел. Ищи другую блондинку. Советую попробовать вон ту у окна. Судя по ее охотничьей стойке, она как раз в поиске. Так что, если поторопишься, без секса не останешься. Только предохраняйся, такие не должны размножаться.

– О, сорян, друг, – миролюбиво вскидывает ладони тот. – Я думал, она свободна.

– Ты еще здесь? – Всего один мрачный взгляд исподлобья, и зеленого парня ветром сдувает.

Тю. И это все? Вот такие нынче рыцари? Картинкой дракона пригрозили и в кусты? Но да ладно. С этим фруктом все понятно.

А вот к другому имеются вопросы.

– Не. Ну, спасибо, конечно… Но… Какого черта, а? – вопросительно развожу руками, всем видом давая понять, что прикола не поняла.

– А че? – кривится Сорокин. – Не надо было? Или это ты типа с ним заигрывала так? Ну могу вернуть. Эй, Паштет…

Поспешно затыкаю ему рот ладонью, пресекая свист.

– Не надо.

– Во девки. Вас не поймешь, – изворачивается, смахивая с себя меня. – Ладно. Ты там сделала все, что хотела? Потопали.

– Куда?

– Провожу.

– Зачем?

– Ты ж сама сказала: здесь бесперспективняк. А мне скучно. Вот и совместим приятное с полезным.

– Тебе скучно, и?.. Я что, должна тебя развлекать?

– Ай, белобрысая, только не засоряй уши. Я ж не трахаться предлагаю. Мне тупо надо убить время до утра.

Офигеть.

Знаете, что меня напрягает в Вите? Я его не понимаю. И как с ним стоит общаться, тоже не понимаю.

В начале недели он мне чуть ли не угрожает, в тот же день мы вроде как вполне мирно беседуем, потом друг друга максимально игнорируем, а теперь меня опять проводить вызывается? И как на это реагировать? Подвох где?

Собираюсь просто-напросто послать его куда подальше, но меня перебивает топот ног. Это взбешенный Марков спускается.

– Брысь, чего встали! – злобно распихивая нас, пролетает он мимо.

– Еще раз толкнешь, пересчитаешь зубами каждую ступеньку, – холодно бросает ему вслед Сорокин.

Леша, он же «Алекс», от удивления тормозит. Оборачивается… И по ходу, впервые замечает его. Меня. В принципе кого-либо.

– Чего сказал? Ты здесь что забыл? Проваливай, пока я не закончил начатое.

– Так ты вроде в прошлый раз уже закончил. Пока харкал кровью, целуя асфальт.

Ой-ей-ей. Опять дракой запахло. И сейчас, в отличие от прошлого раза, не прибежит директор, чтобы разнять боевых петухов, уже распушивших хвосты и угрожающе сближающихся.

– Не надо, – вклиниваюсь между ними, переключая внимание Вити на себя. – Ты хотел меня проводить? Так пошли.

– Да вы поглядите, – глумливо ржет Марков. – У Саламандры парень наконец появился. Лучше никого не могла найти? Или на нищих потянуло?

Нищих?

– Ща. – Недобро щурясь, Сорокин мягко отодвигает меня. Чтоб не мешалась. – Челюсть поправлю модельному фейсу, и пойдем.

Я, видимо, совсем ку-ку, но снова влезаю между ними.

– Я ухожу, – упираясь ладонями в твердую как камень грудь, выразительно округляю глаза. – Повторного предложения не будет. Выбирай, – бросаю ему так, словно он до фига чего потеряет, если откажется. И реально ухожу.

А пока иду к воротам, размышляю над тем, что я, кажется, и правда в каждой бочке затычка, как любит шутить Карина. И она отчасти права.

Вот зачем, зачем я сейчас вмешиваюсь не в свое дело, кто скажет? Мне лично какая разница, что они будут делать? Да пусть хоть попереубивают друг дружку: ни одного, ни другого не жалко.

Но нет, сунуться под горячую руку непременно надо. Хорошо, не огребла. Зато от мутного компаньона отвязалась, так что вроде как Маркова еще и благодарить надо…

Нет. Не отвязалась. Уже за территорией меня нагоняют тяжелые шаги Сорокина.

Блин. Реально идет провожать.

Глава четвертая

«Любовь – это… следы от ее губной помады»

– Так ты пацифистка? Тараканов тоже жалеешь?

Неторопливо идем вдоль береговой линии, прикупив в уличном ларьке хот-доги.

– Не всегда все решается кулаками.

– А как еще?

– Диалогом не пробовал?

– Ты такая интересная. А если нормальных слов не понимают? Что прикажешь делать? Лучше уж втащить разок. Как показывает практика, так материал усваивается гораздо быстрее.

– Ты для того в том подвале и выколачивал душу из этого Хана. Материал закреплял?

Так. Не туда сворачиваем. И я не о дороге.

– Мне казалось, мы определились: ты там не была и ничего не видела.

– Но я была и видела.

Не, Саламандрик. Это залет. Оно тебе надо?

– Я полагал, ты куда понятливее. Но, видимо, тебе все-таки очень хочется проблем.

– Что, тоже меня побьешь?

Замираю с поднесенной ко рту сосиской, слишком сильно сжимая булку.

– Не понял, – облизывая пальцы, вымазанные соусом, хмуро впериваюсь в нее взглядом. – По-твоему, я девчонок бью?

– Откуда мне знать. Ты так старательно угрожаешь, что выводы напрашиваются сами собой.

– Дура. Я не угрожаю, а предупреждаю. Угрожать тебе будут другие. – В один присест доедаю хот-дог, комкая салфетку. – И будет тебе известно, я в жизни руку на девку не поднимал. Хотя порой очень хотелось. Даже не представляешь, насколько хотелось.

Мать по синьке частенько так и нарывается, однако внутренние стопы еще работают. Обычно считаю до десяти и ухожу, чтоб не сорваться. Пусть ее батя лупит за пьяный дебош и раздвинутые перед другими ноги.

– Что ж… – разглядывая свою толком так и не тронутую «горячую собаку», задумчиво пожимает плечами Чижова. – Новость радует. Значит ли это, что рядом с тобой я могу не опасаться за свою безопасность?

– А что, страшно? Боишься меня?

– Нет. Не боюсь. Я же вроде не даю повода провоцировать тебя на агрессию.

– Тут ты права. Больше скажу, ты меня даже почти не бесишь. В отличие от других.

Выходим с цветущей аллеи на центральную набережную, огороженную бетонным, но косящим под мрамор заборчиком.

Вокруг ни души: так, пройдет только мимо редкий прохожий. Общее скопление ночных компаний расположено дальше. Там, где начинается зона кафешек и баров.

– Не пробовал быть проще? Смотреть на мир под другим углом?

– Это как? Раком встав? Не, не приходилось. Я как-то больше других обычно нагибаю. Ни одна, кстати, еще не жаловалась.

Скабрезная шутейка остается неоцененной.

– Я не об этом. Что ты видишь?

– Где?

– Вокруг.

– Человеческое свинство, – для наглядности пинаю обертку от мороженого, валяющуюся на земле. Чтоб тоже заценила.

– А еще?

Вот прикопалась.

– Окурки, плевки, выщербленную плитку.

– И все?

– Это допрос?

– Нет. Это диалог. А хочешь знать, что вижу я?

– Ну.

– Пальмы. Пляж. Загорающиеся звезды. Убывающую луну, отражающуюся в море. Накатывающие волны. Пирс.

Хрена завернула. Поэтесса.

– Ты под ноги посмотри. Бычков-то, бычков неужто не видишь?

– А я туда не смотрю. Зачем, когда можно любоваться чем-то более приятным?

– Удивительно трогательная философия. Пробрало до глубины души, честно-честно. А мораль-то какая?

Чижова сердито надувает щеки. Смешная. Пожамкать за них, что ли?

– Хочешь быть циником, твое право. Я лишь пытаюсь сказать, что мы можем выбирать: что нам видеть. Но ты сам предпочитаешь смотреть именно на окурки.

– Куда уж мне до твоей романтичной натуры-то. Я тебя удивлю, но есть люди и более приземленные. Если видим вонючие контейнеры, в которых копается бомж, не ищем рядом ромашек.

– А ты попробуй.

– А давай ты? Хочешь, устрою экскурсию? Вдоль одного зассанного забора до другого. Заплеванного и десять раз перекрашенного, потому что юные дарования считают своим святым долгом поматериться на нем.

– Видишь, вот и всплывают детали.

– Ага. Одна другой краше.

Тема с бомжами сама собой исчерпывается. Правда, открывается новая.

– Мой папа из кожи вон лез ради мечты. Понабрал кредитов, когда отель приносил убыток, а квартиру, в которой я родилась и выросла, было решено продать, вложив все деньги в бизнес. Рисковый шаг, который себя, к счастью, оправдал.

Надо же. Сколько подробностей.

– И к чему мне твоя биография?

– Просто рассказываю. Чтобы ты не был предвзятым.

– В смысле?

– Ты же не очень жалуешь… таких, как я.

– Чрезмерно любопытных?

– Финансово обеспеченных.

Во завернула.

– Кто тебе сказал такую чушь? У меня есть знакомые при бабле, и я их, не поверишь, глубоко уважаю. Потому что они, прикинь, адекватные. В отличие от болвана Маркова.

– Ясно, – коротко откликается, кивком давая понять, что аргумент принят.

– Ты тоже, кстати, вроде ничего, нормальная.

Комплимент принимает со скептицизмом и усмешкой.

– Спасибо.

– Да пожалуйста, – сокращаю дистанцию, заставляя Алису напрячься. – Как смотришь на то, чтобы немного развлечься?

– В каком плане?

Забавная она. И боевая. В обиду себя не даст, уже, вон, готова защищаться. Расслабься, девочка. Никто тебя не трогает. А вот ее недоеденный хот-дог забираю, целиком запихивая его в рот и без предупреждения перепрыгивая через ограждение на зашуршавшую гальку.

– В прямом, – жестом подзываю ее к себе, сдавая задним ходом к берегу.

На меня смотрят как на идиота. Демонстративно проходят еще метров пять вперед и преспокойненько спускаются по лестнице. Ну да, согласен – это для меня высота незначительна, а для нее идеальная возможность свернуть себе шею.

Впрочем, неважно, окольными путями или напрямик – важно, что она идет следом. Да, с подозрением, даже, наверное, с опаской, но идет. Потому что ей любопытно. Однако в какой-то момент все же озадаченно замирает.

Когда я начинаю раздеваться.

– И что ты делаешь? – подозрительно интересуется, когда моя толстовка улетает на гальку.

– А на что похоже? Собираюсь освежиться. Какой смысл любоваться морем, если не можешь в нем поплавать, верно? – насмешливо откликаюсь, скидывая следом кроссовки и стягивая носки. – Ты со мной?

– Здесь вроде купаться нельзя.

– Правда? Не вижу запрещающих знаков. А ты? – Небрежно скомканные джинсы бросаются сверху на остальные шмотки. Остаюсь в одних боксерах, вопросительно разводя руками. – Ну так что, малая? Присоединишься? Или леди слишком скромна для таких авантюр?

– Пытаешься взять меня на слабо, серьезно? Нам что, по пять лет?

– Пытаюсь тебя раззадорить, – захожу по щиколотку в накатившую волну, лизнувшую пятки. У-у, бодрит. – Прохладная, но терпимо. – Играем в кто кого переглядит, но это не варик. Чижова тоже знает правила. – Что же получается: меня не боишься, а воды боишься? Или плавать не умеешь? Я подстрахую.

Потому что, как обнаружилось, в школьный бассейн она не ходит.

– Нет нужды. Я прекрасно плаваю.

– Так давай это проверим. – Ей хочется. Вижу, что хочется, вот только исконно женская вредность зудит у уха, не желая поддаваться на провокацию. – Могу отвернуться, пока раздеваешься. Если тебя это смущает.

Не смущает. Или же старательно пытается это скрыть, потому что, продолжая смотреть мне в глаза, Алиса опускает рюкзачок на землю и неторопливо стягивает с себя легкую ветровку. А следом и короткую маечку, оголяясь до лифчика.

Ого. Вот это, признаться, уже заводит. Я-то был уверен, что она очканет и до стриптиза не дойдет, но так даже лучше. Недавняя мотивационная агитация «любоваться на то, что хочется» только что заиграла новыми красками. Тут ведь в самом деле есть на что посмотреть.

Кеды и черные брюки падают рядом с моими вещами, и, осторожно ступая, раздетая до белья Алиса заходит следом за мной в море. Да, фигурка у нее что надо. А натуральная двоечка в кружевах и вовсе выше всяких похвал.

Медленно отходим от берега, погружаясь по пояс в воду. Я пячусь, прощупывая неровное дно первым, Чижова доверительно следует за мной.

Не скажу, что люблю моржевать, однако особого холода пока не чувствую. Адреналин, закипающий в крови, греет лучше кипятильника. Такая прогулка под луной однозначно мне нравится. Нисколько не жалею, что ради нее удержался от соблазна начистить рыльник Маркову.

Проблема лишь в том, что теперь меня накрывает совсем другой соблазн. Конкретно так накрывает…

Стоим, тупим. Покачиваемся на волнах. Ниже пояса ласкает водичка, выше пояса – ночной и уже не летний, но еще не осенний ветер.

Р-романтика.

Хотелось бы сказать, что это такая прелюдия, да куда там. Так что я, пользуясь ночным полумраком, всего лишь безнаказанно палю ее сиськи, пока Алиса отгоняет от себя водоросли.

– И что дальше? – интересуется у меня так буднично, что даже обидно. А где стеснение, неловкость? – Устроим соревнование? Кто первый доплывет до того отростка?

Отросток – это в смысле искусственная песочная насыпь метрах в двухстах от нас.

– Да не. Зачем? Вроде ж неплохо тусим, зачем портить момент?

– Какой момент? Таращиться на мою грудь?

Это так заметно? Упс.

– Не таращусь, а оцениваю, – поправляю, невольно задумываясь над тем, что мы бы сработались.

Интересно, она еще девственница? Не, это непринципиально, просто любопытно. Девчонка-то не из робких, а такие обычно обет целомудрия не дают и вполне готовы на эксперименты.

– И каков вердикт?

– Без лифчика было бы еще лучше. Вопрос с подвохом можно? У тебя когда-нибудь был секс в море?

– А тебя когда-нибудь топили в море? – строго щурится.

– Нет. Не доводилось.

– Ну, значит, попробуешь новые впечатления, – без предупреждения окатывают меня брызгами. В долгу не остаюсь, отчего завязывается игривая водная потасовка.

С последующим громким плюхом и парным нырянием. Чижова в азарте теряет равновесие, и, пока ловлю ее, поскальзываюсь на иле сам.

Итог – вода во всех дырках. Зато согреваемся на раз-два. Правда, едва оказываемся на воздухе, мокрую спину и башку обдает отрезвляющим покалыванием.

Урегулировали, блин, температуру. Теперь на суше холоднее, чем в воде. Хоть вовсе не вылазь.

– Ау. – Стирая с лица капли, Алиска хватается за веко.

– Соль попала?

– Линзу сбила.

Она ходит в линзах?

– Стой, – перехватываю ее запястья. – Не три. Хуже будет.

– Чешется же. В угол куда-то влезла.

– Попробуй проморгаться, – запрокидываю ей голову, всматриваясь в нереально синие глаза. Эффект линз? – Не, не получается? Давай языком попробую поправить.

– Ты придурок?

– Нет. Но язык распустить не прочь. В любое место на твой выбор. Он прокачанный, тебе понравится.

– Слишком самоуверенное заявление.

– Подкрепленное статистикой опрошенной фокус-группы.

– Ты хоть рот чистишь в промежутке? Чтоб инфекцию не подхватить.

– Не, ну ты не гони. Не настолько эта сеть обширна. И вообще, ты не за мой рот беспокойся, а за глаз свой. Повязка тебе не пойдет.

– Сможешь вытащить?

Ох уж эти пошлые мысли. Им даже перепады температуры не мешают.

– Уточни на всякий случай. А то могу подумать не о том.

– Линзу. Вытащи, пожалуйста.

Блин. Всего-то.

– Не вертись, – придвигаюсь вплотную, пытаясь хоть что-то разглядеть. – Фонарика с собой, случайно, нет? – Мои сардельки тоже, конечно, в соли, но кое-как подцепляю кончиками пальцев прозрачную пленку. – Какая гадость, – скатывая упругий шарик, усмехаюсь самодовольно. – Вторую снимаем?

– Чтобы я в мышь слепую превратилась?

– Настолько все хреново?

– Нет, но, если отойдешь шагов на пять, станешь смазанным, – подтирая скупую слезу, недовольно ерзает на месте. Из-за моего близкого присутствия, да? – Так ты отойдешь?

– Зачем?

– Потому что в меня твой пойманный в трусы карась утыкается.

Ахах. Аж на ржач выносит.

– Карась. Однако. Так мой член еще не называли.

– Мне глубоко безразлично, как его называют. Просто держи его при себе.

– Каким образом? Ты вроде большая девочка, должна знать, что это не контролируется. Лучше гордись собой.

– С чего вдруг?

– Эрекция в подобных условиях – задачка для самых упертых. – Убираю мокрые волосы, налипшие на ее покрытое мурашками плечо. Опять же: реакция на ветер или на меня? – Замерзла?

– Замерзла.

Брешет. Просто хочет дистанцию обратно выставить, а то нервничать уже начинает.

– Тогда пошли на берег.

Идет. Летит, я бы сказал. Немного неуклюже выползает на колючую гальку и торопливо нацепляет одежду прямо поверх белья. Отчего, разумеется, маечка моментально становится мокрой.

Черт, да она издевается!

Не, оденусь-ка и я от греха подальше. А то мало ли.

– Опа. – Из вытряхнутой толстовки выпадает что-то мелкое. На поверку оказывающееся жвачкой Love is. Нежданчик. – Будешь? – протягиваю находку Чижовой.

– Какая милота. И часто у тебя такое в закромах откапывается?

– Да не. Это, наверное, подкинула сегодня одна малявка.

Мия постоянно что-то подбрасывает. То чупа-чупсы, то заколки с бантиками, то конфеты шоколадные. Иногда без обертки. Сунешься в карман, а потом вся рука как в говне.

Но это мило. Она же из лучших побуждений угощает. А теперь и я угощаю. Только жвачку не принимает.

Да и пожалуйста, сам съем.

– «Любовь – это… следы от ее губной помады». Иронично, не находишь? – хмыкаю, протягивая Алиске вкладыш. – Как думаешь, это работает по принципу печенек с предсказаниями?

– Я откуда знаю? Спроси у той, что тебя снабжает этими предсказаниями.

Фу. Что за скабрезные намеки? Мие восемь, и она моя типа сестра. Двоюродная…

Стоп. Чижова-то об этом не знает. Видимо, решила, что презентик от девочек постарше.

Заканчиваем одеваться и выходим обратно на тропинку. На этот раз босиком. В таком виде и доходим до одной из многочисленных помпезных гостиниц, у декоративных ворот которых, завешанных цветущим вьюном, Алиса в какой-то момент тормозит.

Озадаченно озираюсь. Жилым районом что-то не пахнет. Херится, чтоб точного адреса не узнал?

Хотя…

Миха же говорил, что ее батя – владелец сети отелей. И сама Чижова совсем недавно упомянула, что они продали квартиру, вложив бабки в бизнес. А раз хаты нет, а бизнес есть…

– Ты прям тут живешь? – киваю в сторону комплекса, на что получаю кивок. Хрена себе. – Круто. Дай угадаю, на чай не позовешь?

– Увы. У меня по планам прокапывание опухшего глаза и поиск запасных линз, которых, скорее всего, нет. Так что извини, не до чаепития.

Жаль. А то домой тащиться неохота. Но окуляры ее действительно покраснели. Будто ревела.

Прикол. Девица уходит от меня зареванная – это что-то новое.

– Тогда передавай привет собакену.

– Обязательно.

– Целоваться на прощание будем? – У-у, вот это взгляд, словно сверлами хотят выковырять душу. Ладно, я его и ждал. Специально на него провоцировал. – Ну тогда покеда. – Разворачиваюсь и отчаливаю, запоздало понимая, что карман ничего не оттопыривает.

Блин, телефон, кажись, на берегу оставил. А там в чехле и карточки, и наличка. Надеюсь, никто еще не свистнул. Много ли таких же долбоящеров еще отыщется, решивших перед сном жопу себе поморозить?

Телефон находится, как и место для ночлежки. На диване у старого товарища. Тупая кочующая жизнь бездомного.

Пора, наверное, уже на съем перебираться или хотя бы комнатушку в общаге заиметь, но каждый раз оттягиваю с этим делом. Чтобы оплачивать жилье, нужны бабки, вот только прибыль с боев нестабильна: то густо, то пусто. Про подработку вовсе молчу, она копеечная.

Опять же, занятия отнимают полдня, потом еще несколько часов с Мией сижу – кто и куда возьмет меня на такой ненормированный график? Вот когда аттестат получу, тогда можно и на полный день к тому же Нориному мужу в автомастерскую устроиться, а не как сейчас. На пару-тройку часов раз в несколько дней побыть посыльным.

Так что кантуюсь пока где придется. В основном у Янки, но на эти выхи она свалила куда-то в деревню к бабке, обломав меня по всем фронтам. А теперь еще и характерная блондиночка завела, а после слилась.

И что прикажете? В гордом одиночестве передергивать? Мне ж ее мокрая маечка теперь снится. В смысле натурально. Приснилась на кой-то хрен.

Бр-р…

Все воскресенье зависаю у Никитоса, лишь к вечеру объявляясь дома. Дебильная форма и сумка с учебниками там, а так бы не пошел.

У предков запои затяжные, с редкими просветами. К тому же они дома безвылазно сидят. Живут на батину пенсию по инвалидности. На нее же и бухают, игнорируя счета за коммуналку.

К нам тут недавно судебные приставы наведывались, такую циферку с задолженностью показали, что челюсть отвисла. Чую, скоро все дружно останемся без крыши над головой. Тогда точно в будку к гастерам пойду проситься.

Понедельник – день тяжелый и всякое такое, но уж лучше тащиться в элитный гадюшник, чем торчать в провонявшей спиртом и блевотиной халупе. И пользы больше. Наверное.

Да, здешняя образовательная система типа нацелена на перспективу, однако все больше для тех, у кого есть финансовая подушка. Мне же максимум светит бюджетка в местном ПТУ.

Или армейка, если вдруг провалюсь на вступлении. Что в целом тоже неплохо. Там и койку предоставят, и трехразовое питание. Отличный вариант, я считаю.

Главный коридор. До начала занятий еще минут пятнадцать. Не успеваю прийти, а уже попадаю в гущу событий. Недалеко от гардеробной назревает очередная стычка, грушей для битья которой становится, вот же неожиданность, знакомый местный тюфячок.

Эх, Миша, Миша, Мишутка. Когда ж ты подтвердишь свою половую принадлежность, прописанную в паспорте?

Скотиной буду, но не жалко его. И не надо заливать про неравные силы, комплекцию и слабую физподготовку. Подготовку можно подкачать, тогда и комплекция станет не обузой, а дополнительным преимуществом.

А вот если ты качаешь исключительно пальцы и исключительно на компьютерной клаве, не желая что-либо менять, стой и терпи, че могу еще сказать.

Короче, снова собираюсь пройти мимо, забив болт на чужие проблемы, вот только невольно торможу, краем уха улавливая знакомый звонкий голосок.

Сдаю назад, выныривая из-за угла, и замечаю знакомые светлые волосы, убранные в высокий хвост.

– Да что за детский сад? Самойлов, тебе самоутверждаться больше негде? Запишись в спортивную секцию и выплескивай там свою дурь. Вас это всех касается. Только и можете бесцельно расходовать кислород, доставая других.

Во дает! Одна девчонка, а сразу на пятерых наступает нахохлившимся воробушком. Пихает их в грудь, отталкивая от стоящего столбом Михи.

Мужик, ничего не скажешь!

– Отвали. Ты чего влезла? Тоже хочешь отхватить?

Так, угрозы в ход пошли. И как теперь мимо пройти?

– Просто орем или крайнего ищем? – лениво подгребаю к ним, потирая чешущийся нос. Как я и думал, знакомые все лица. – Я тоже хочу отхватить, можно? Или у вас только на девчонок бычить смелости хватает?

Моментом гасятся. Не линяют, потому что свидетелей хватает и потом не оберешься насмешек, но прыти убавляют.

– Ну а чего она лезет?

– И то верно. А ну брысь, мамзель. Не отсвечивай, – оттягиваю Алису за блузку, убирая за спину. – Теперь лезу я. Как поступим? – Как, как. За штанишки держаться будем, чтоб в них не наложить ненароком. – Никак? Я так и думал.

– Тебя вообще никто не трогал, чего вмешиваешься? – огрызается, как там его? Самойлов. Значит, будем знать – в столовке я тогда приложил Самойлова. Приятно познакомиться.

– Да скучно просто. Охота кому-нибудь черепушку проломить, а желающих не находится. Может, вы согласитесь? Первому добровольцу скидка: пощажу зубы. Стоматология нынче дорогое удовольствие.

– Больной. Иди лечись.

– Зачем? Если я вас со справкой отмудохаю, думаете, будет менее болезненно?

– Да пошел ты! – шикают, крутя пальцем у виска, и с гордо вскинутой головой тактично отступают. Такой вот синоним к «позорному бегству».

Ну-ну.

– Ну че, сыкунишка? Очко жим-жим? – удрученно оборачиваюсь к своему несостоявшемуся гиду, саркастично кивая на Чижову. – Не стыдно прятаться за женской юбкой?

– Ой, ну ты только не начинай, – отпихивает та меня с раздражением, поднимая с пола тетрадь, на которую я случайно наступил.

– Так я и не начинаю. Я заканчиваю. Причем не первый раз, если помнишь.

– Закончил? – Вручает тетрадь Михе и поправляет сползшую с себя лямку рюкзака. – Молодец. Иди куда шел.

– Это такое спасибо? – Сдувая со лба выпавшие из высокого хвоста пряди, в меня вперивается долгим, испытывающим взглядом… хех, из-под стеклышков очков. Прямоугольных, в черной оправе. Обновочка. – Запасных линз не нашлось, судя по всему?

– Не нашлось. Жду, когда приедут.

– Подожди подольше, тебе идет. Ты похожа на секси-училку. А я как раз домашку не сделал, накажешь меня?

Я не знаю почему, но меня дико забавляет, когда она сердится и надувает губы. Не удерживаюсь и со звуком сдувающегося шарика «пф-ф» тыкаю пальцем в одну из щек.

– Ты нормальный, нет? – Скептически вздергивает бровь и, закатив глазки, уходит.

– Да вот уже подозреваю, что не особо, – усмехаюсь, оборачиваясь к Михе, чтобы тот тоже посмеялся, но быстро редактирую фейс. Забылся, с кем нахожусь. – Слушай, дружище. Мне вот интересно: тебя башкой в унитаз макали когда-нибудь?

– Нет, – оскорбленно бурчит тот.

– Очень странно. У тебя пропорции прям идеальные для толчка. Войдет как по маслу. Если и дальше будешь тряпкой.

– Мое оружие – мозги, а не кулаки. Ничего. Мы еще посмотрим, кто чего добьется в жизни и где будут… эти.

– Боюсь, эти будут жить припеваючи. А вот тебя, если жопу свою не стиснешь покрепче, так и продолжат иметь все, кому не лень. По инерции. – Сочувствующе похлопываю его по плечу, задумчиво смотря туда, где уже и след простыл темпераментной Саламандры.

Саламандра.

Почему Саламандра? Кто такой догадливый? Я так и не удосужился спросить об этом у Алисы. Надо исправить. Прямо сейчас.

Собственно, иду. Правда, по пути заскакиваю в кафетерий. Еще официально не открытого, а потому пустого.

– Доброе утро, – клюю в висок ковыряющуюся возле холодильника Нору, взглядом рыская по полкам под стойкой. Где они были? А, вот. – Я возьму? – не дождавшись согласия, умыкаю с паллета два «Киндера».

Обычные детские «Киндеры». Тетка их каждый день таскает на халяву дочери. Да и другие вкусняшки, где внешний брак обнаружился: упаковка нарушена или помято. Один фиг, пойдут на списание, потому что контингент тут зажравшийся. Носом крутит по малейшей хрени.

– Вить, ты кушать хочешь? Давай блинчиков положу?

– Некогда, – бросаю ей напоследок и ухожу к кабинету английского.

Чижова уже на месте. И рюкзачок на соседнем стуле тоже. Скидываю его на пол, падая на освободившееся место, и молча кладу перед ней сладости.

Девчонки же вроде любят шоколад, да?

– Что это?

А может, и нет.

– Не видно?

– Видно.

– И?

– Что – и? Сорокин, как это понимать?

А хрен его знает. Импровизирую.

– По-моему, очевидно: яйца подкатываю. Шоколадные. Хотя тебе и своих хватает.

– Зачем?

Зачем что? Зачем подкатываю?

– Сама догадаешься? – Какая непонятливая. Еще и вскипать начинает. Вот-вот из носика пар пойдет. – Короче: на свидание, говорю, пойдешь со мной?

Глава пятая

«Соленая лакрица» по имени Карина

Это стеб, да? Или он решил, что раз мы искупались разок в неглиже, то теперь будет несложно раздеть меня окончательно? Я, конечно, согласна, что ситуация вышла достаточно двусмысленной, но не до такой же степени!

Открываю рот, чтобы решительно отказаться, но… Язык не поворачивается сказать нет. Более того, так и подмывает согласиться. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

– Что ж, удивил, – подковыриваю ногтем упаковку одного из «Киндеров». Додумался же. – Это тоже тебе твои девочки подбросили? Чередуют со жвачками?

– Не-а. Это стопроцентное спешл фо ю.

Оборачиваюсь к Сорокину, поправляя сползшие на переносице очки. Не люблю в них ходить, но пока так. Глаз только-только перестал воспаляться. Вчера уже думала, что реально повязку придется ляпать.

– И чего ждешь от меня? Восторгов?

– Брови у тебя, конечно, презанятные, – вообще мимо кассы отвечает мне. – Ты знала, что они живут отдельной жизнью?

Ну приехали. С бровями-то моими что не так?!

– Ахереть, видели этих голубков? – от проходящего мимо Леши, только что зашедшего в кабинет, тоже не укрывается «нестандартный» подкат. – Игрушечками балуетесь?

– Отвянь, Марков, – отмахиваюсь, но знаю, что это бесполезно. Если прицепится, уже потом не отдерешь этот репейник.

– Чего отвянь? Саламандра, не знал, что ты настолько дешево продаешься. Впрочем, что взять с нищего? Ты, наверное, и на эти шоколадки неделю собирал, – ехидно косится он на напрягшегося Витю.

Вцепляюсь ему в одеревеневшую руку.

– Не надо. Только не заводись, – прошу негромко. – Он того не стоит.

– Послушай подружку, она плохого не посоветует, – продолжает глумиться Леша, не чувствуя безнаказанности. – Но подход одобряю, не пропадешь. Богатые неразборчивые невесты на дороге не валяются. Охомутаешь такую и из пешки сразу в короли прыгнешь.

– Ты заткнешься или нет?! – самой уже охота влепить оплеуху по мерзкой физиономии, однако приходится удерживать Сорокина, уже буквально повиснув у него на локте. – Витя, пожалуйста. На ограниченных не злятся. Их и так природа обидела.

– Слушайся хозяйку, верный песик. Гав-гав. – «Да когда ж ты язык-то откусишь, кусок дебила!» – Саламандрик, слушай, а ты ему татушку свою уже показывала, а? Или вы пока так далеко не заходили? И то верно, пускай помоется сначала. Ты знаешь, кто его родаки? Советую без справки из наркологички его к себе не подпускать…

Все. Перебор.

Витя без особого труда отрывает меня от себя и медленно поднимается с места. Спокойно так, без резких движений.

Сколько за ним наблюдаю, замечаю, что он по натуре несуетливый. Все делает неторопливо, взвешенно и молча. Без дешевых выкриков с галерки. Даже в мимике не меняется, обходясь без театральных гримас.

– Марков, ты идиот, – вздыхаю обреченно, уже догадываясь, что будет дальше.

Ну вот и зачем? Зачем целенаправленно доводить? Зачем подзуживать? Неужели это такое удовольствие по роже получать? Мало было одного раза, не терпится добавки выпросить? Или задетое самомнение покоя не дает?

Разок унизили его физически, причем за дело, так он теперь решил морально отыграться. Слово-то ранит не меньше физического удара.

– Ну давай. – Леша с издевкой смотрит на замершего напротив соперника. И хоть внешне Марков привычно расхлябан, вот только я прекрасно вижу его стиснутые кулаки, готовые в любой момент пойти в ход. – Только тронь. Свидетелей навалом, так что быстро поедешь в места не столь отдаленные. Хотя тебе там наверняка понравится. Будет как дом родной.

Свидетелей и правда навалом. И большая часть уже старательно снимает все на видео. Долбаные папарацци. Хоть бы кто вступился. Даже Потапова не чешется, сидит и меланхолично ноготки пилит.

– Не надо, – последний раз без особой надежды прошу я. – Будь умнее.

– Да не сцы, Саламандра. Он же не настолько туп… – Марков не договаривает, влетая лицом в парту. Как из рогатки стрельнули.

Упускаю момент, когда Витя хватает его за шею и хорошенько прикладывает. Но этот хруст носа, наверное, никогда не забуду. И сухарики есть больше не смогу, слишком уж звук схожий.

Брезгливо отодвигаюсь от крови, брызнувшей на стол. Несколько капель даже на учебник попали. Фу, гадость.

– Да ты покойник! – хватаясь за переносицу, истошно орет Леша, насилуя барабанные перепонки. Сквозь пальцы текут алые дорожки, сам краснее рака – противное зрелище.

Сорокин равнодушно оборачивается ко мне.

– Салфетки есть? – трясущимися руками лезу в рюкзак, доставая пачку. Тот спокойно вытаскивает парочку бумажных платочков и протягивает изрыгающему проклятия покалеченному. – Заткни шнобель, а то загадишь все, – криво усмехается он и переводит взгляд на замершую в дверном проеме Валентину Павловну. Осоловевшую и пытающуюся понять, что произошло. – Да знаю, знаю. К директору, – не тратя времени, отмахивается Витя и, минуя ее, выходит без разрешения.

Немая сцена.

Все в шоке. Англичанка в шоке. Я в шоке.

Один Марков клокочет от ярости и охает, задрав голову. Только он и вырывает нас из оцепенения.

– Алексей, ну и чего ты тут прыгаешь? – безучастно интересуется Валентина Павловна, проходя мимо со стопкой рабочих тетрадей. – Чеши в медпункт. Алиса, а ты куда? – тормозят меня озадаченным окриком.

– Простите, срочно надо, – хватая рюкзак, надутый от закинутых туда как попало вещей, и попутно подцепив оставленную сумку Вити, вылетаю из кабинета, нагоняя его лишь на лестнице.

Вот шустрый.

– А тебе чего? – удивленно оборачивается на стук каблуков.

– Ты куда?

– Сказал же вроде: к директору. Один фиг, явиться заставят, чтоб нотации читать, – безразлично замечает тот, забирая свое. – Так лучше сразу. Быстрее отделаюсь.

– Нотациями? Думаешь, только ими обойдется? За неполный месяц обучения это у тебя уже какая драка? Третья?

– А есть разница?

– Есть. За такое, вообще-то, исключают.

– Да похрен.

– А на что тебе, позвольте спросить, не похрен? – без предупреждения получаю по губам. Несильно, но обидно. – Ай! За что?

– Леди не сквернословят.

– Да я же тебя цитирую!

– Нашла кого цитировать.

Сворачиваем за угол, минуя учебку, где на кожаных диванчиках обычно заливаются корвалолом уставшие от нас преподы, и входим в двойные стеклянные двери. Они всегда открыты, как бы давая понять, что руководство готово выслушать и принять учеников в любое время, однако на деле гостеприимством здесь не пахнет. Все знают: сюда ходят не хвалебные оды школе петь, а выяснять отношения. Ученики, их родители, униженные учителя, спонсоры, налоговая.

Как результат – за длинным столом, почему-то всегда сильно заваленным, сидит замученная секретарша Катерина: тощая селедка с выпирающими ключицами, которая никогда никому не рада. И себе, наверное, тоже не рада.

– Что хотели, ребята? – ковыряясь в раздражающе пиликающем принтере, спрашивает она с нескрываемой досадой.

– Богданович на месте? – Сорокин кивает на табличку, висящую на второй, дальней двери, уже более приватной и закрытой. За которой притаился личный кабинет директора.

– Он занят. И я тоже.

– Дайте сюда. – Отодвинув Катерину, Витя что-то нажимает на сенсорном экране, где-то дергает и до хлопка закрывает крышку, заставляя принтер сначала замолчать, а после удовлетворенно загудеть, включаясь в работу.

– Как ты это сделал?! – облегченно выдыхает секретарша.

– Перезагрузил.

– Да я раз десять его перезагружала! Стой, ты куда? Нельзя! – Облегчение сменяется возмущением, когда, стащив еще не успевший затянуться валиком чистый лист, Сорокин бесцеремонно врывается к директору. Без стука, зато с чистосердечным:

– Я с повинной. Дайте угадаю, снова объяснительную писать?

Что остается делать? Прошмыгиваю следом со смущенным:

– А я свидетель, – виновато кивая Катерине.

Опуская недовольное ворчание о нашей невежливости и мои извинения сразу за двоих, директор благосклонно прерывает телефонный разговор, соглашаясь нас выслушать.

На самом деле по большей части меня. Витя ограничивается сухим: «Я втащил Маркову. Опять. Скоро придет к вам с распухшим хрюнделем жаловаться. Опять».

И все. Ни малейшей попытки себя оправдать.

Поэтому я и беру слово, разъясняя ситуацию. Мол, так и так, Алексей целенаправленно выводил его из себя, отпуская оскорбления в его и мой адрес. Не забываю добавить, что самолично прибила бы того, будь у меня поставлен удар.

Сорокин на это никак не реагирует. Молча строчит от руки объяснительную, но по поджатым губам заметно, что он не очень доволен тем, что я встреваю.

Да и пожалуйста. Зато мои аргументы звучат куда убедительнее, чем его «да потому что достал». И давайте не будем забывать: по статусу я имею некие привилегии, от которых нельзя так просто отмахнуться. Тем более что пользуюсь ими достаточно редко.

А в данном случае моему папе вряд ли понравится, если он узнает, что его любимую дочурку прилюдно травят в стенах заведения, которое за немаленькие деньги обязано учить и обучать, а не гнобить ребенка. О чем, как бы между прочим, тактично и напоминаю.

Культурно и вежливо, без повышенных тонов.

Наверное, поэтому, а может, потому, что прежде за мной почти не водилось грешков, директор идет нам навстречу. Выслушивает, забирает объяснительную, грозит Вите очередным последним-препоследним предупреждением и попросту отпускает, обещая поговорить с Марковым.

Как и о чем – это уже другой вопрос.

Но на повышенных тонах точно, потому что, когда мы выходим из кабинета, туда, игнорируя уставшую чувствовать себя невидимкой Катерину, как раз влетает Леша: умытый, но с посиневшей переносицей.

Злобно смотрит на меня, с еще большей ненавистью на Витю, однако ничего не говорит. Зато хлопает дверью кабинета так, что в ужасе дрожит матовое стекло в раме.

Ор и угрозы расправы слышны даже из общего коридора. Подслушиваем вынужденно, замирая в нерешительности, потому что… А куда идти-то? На английский вроде как уже бессмысленно.

Не придумав ничего лучше, тупо стоим возле подножия лестницы, размышляя. То ли наверх подняться, то ли в кафетерий сходить кофе попить.

Но это я.

У Сорокина в другом направлении мысль скользит.

– Могу я тебя попросить? – первым нарушает он молчание.

– О чем?

– Никогда больше не вмешивайся в то, что тебя не касается.

– В смысле не касается? Меня как раз таки это и касается.

– НИКОГДА больше не вмешивайся. Не надо меня ни выгораживать, ни защищать.

– Не ори.

– Ты пока еще не слышала, как я ору. И лучше тебе не слышать.

Резкий и холодный тон режет по ушам, заставляя вжимать голову в плечи. Не очень приятно, хоть и понимаю, чем это обосновано: гордость-то мужская задета.

Он же сам буквально недавно отчитывал Мишу, «прячущегося за женской юбкой», а тут получается, что невольно прикрылся моей.

– Я просто хотела помочь.

– А тебя просили о помощи? Что за маниакальная одержимость во все вмешиваться? Самоутверждаешься за счет ущемленных?

Не, ну это уже перебор!

– Да пошел ты, – вспылив, огрызаюсь. – В следующий раз слова не скажу, и пускай тебя отчисляют. Может, хоть тогда научишься себя контролировать. Псих! – перепрыгивая через ступеньки, уношусь вперед, пока на втором пролете меня нагоняет его окрик:

– Малая! По поводу свидания.

Блин. Нашел время!

– И что с ним? – перегибаюсь через перила, всем видом давая понять, что теперь ему точно ничего не светит. Пусть сначала помощь принимать научится.

– Ничего. Я передумал. Никакого свидания. Ни тебе, ни мне это не нужно, – бросает сухо, разворачивается и идет в противоположную от меня сторону – к выходу.

А я, обалдевшая, так и застываю в нелепой позе, рискуя свалиться.

Э-э-э…

Лайфхак для парней: как стать незабываемым? Просто бортани девушку со свиданием и наслаждайся результатом. Весь спектр негодования к своей персоне тебе обеспечен.

Потому что я негодую!

Не нужно ему. Не хочет он свидания. Передумал.

ПЕРЕДУМАЛ!!!

Не, ну нормально? Передумал, потому что ему не понравилось мое самоуправство! Да и пошел тогда он лесом, ишь какой горделивый баран выискался.

Мысленно ругаю Сорокина, применяя самые незавидные эпитеты, а вот на деле… Не обидно, нет. Скорее тоскливо. И почему мне вечно какие-то придурки попадаются? Это что, проклятье какое-то? Порча?

Сижу в лобби отеля на открытой веранде, вертя между пальцами маленькие фигурки фламинго и жирафа, попавшиеся в «Киндере».

Шоколадные половинки давно съедены, а вот фигурки остались. Сперва хотела выкинуть сгоряча, но передумала и полезла обратно в мусорку: они-то в чем виноваты?

А вообще, это было мило. Если опустить то, что случилось дальше. По крайней мере, так ко мне еще никто не подкатывал. Только вот подкат ли это был? Что двигало Витей?

Ногти царапают пластик, когда кто-то сзади накрывает ладонями мои глаза.

– Кошелек или жизнь, Чижик, – мелодично поет возле уха, и я на радостях вскакиваю с места, повиснув на шее подруги.

Обе прыгаем, скачем и визжим, как чокнутые, ставя на уши всех остальных. А таких здесь в любое время немало.

Лобби отеля – одно из самых популярных мест. Даже популярнее шезлонгов возле бассейна. Там в большинстве лишь полотенца валяются, пока народ накачивается разведенным алкоголем здесь.

– Почему не предупредила?! – надорвав голосовые связки и лишь тогда слегка угомонившись, отклеиваемся друг от дружки, усаживаясь обратно за плетеный столик. – Давно приехала?

– Да часа полтора назад. Вещи домой забросила и сразу к тебе.

– Сказала бы. Я бы тебя в аэропорту встретила.

– А как же сюрприз? Я тебе, кстати, подарочек привезла. – Карина протягивает бумажный фирменный пакет с наклеенным бантиком, внутри оказывающийся забитым всевозможными сладостями. Всех цветов, вкусов и форм. – В Швеции безумно популярна соленая лакрица. Хотя она, конечно, на любителя. Но я тебе разные виды взяла.

Вкусняшки – это, конечно, замечательно, но то, что подруга наконец вернулась, лучше в сто крат! Я прям чувствую, как в лопатках зудит – это крылышки рвутся наружу.

Я люблю быть одной, мне нравится уединение, и я спокойно могу сутками напролет валяться в кровати с книгой, однако общения, нормального живого общения мне безумно не хватало эти месяцы.

Как-то так сложилось, что Карина – единственная близкая мне подруга. С которой можно и подурачиться, и побеситься, и посплетничать, и поплакаться. Но главное, быть уверенной, что все секреты останутся между нами, а не станут всеобщим достоянием. А то и такое бывало. Особенно когда дела папы пошли в гору.

Я тогда еще училась в обычной школе, но мы уже переехали сюда и могли позволить себе чуть больше, чем другие. Одежду покупать получше, гаджеты круче, карманных, опять же, выделялось на порядок солиднее.

Однако пиком стало мое пятнадцатилетие, когда торжество устроили прямо здесь, на территории. Можно сказать, с размахом. Тогда и начало меняться отношение ко мне.

Мальчики стали обращать на меня больше внимания, заваливая ухаживаниями, а девочки всячески набивались в подружки, подлизываясь и заискивая.

По первости такая внезапная популярность была, конечно, приятна, вот только слишком быстро вскрылось, что, кроме меркантильности, ничего настоящего за этим не стоит. Пришлось пресечь нахлебничество, что повлекло за собой самый настоящий буллинг.

В мою сторону отпускали насмешки, тыкали пальцем в спину, нелицеприятно обзывали, шушукались по углам и, цедя ядом, открыто подставляли.

Отвратительное чувство – быть изгоем, скажу вам.

Долго я так не продержалась. Пришлось менять школу, однако получилось, что из одного лицемерного коллектива меня занесло в другой – причем неясно, какой из них оказался хуже в итоге. Тот-то был просто завистливый, этот же вдобавок еще и ограниченный, жестокий и расчетливый.

Думала, уже все, контакта ни с кем не наладить, но именно тогда и познакомилась с Кариной: слегка блаженной недомажоркой с разноцветными волосами, броским макияжем, многочисленным пирсингом и способностью уходить в астрал, плавая на своей собственной волне.

Эта девчонка буквально чуть-чуть не от мира сего, кладущая с прибором на условности. Ей ничего не стоило потеряться в днях недели или заявиться на вечеринку в обляпанной краской майке и с воткнутой в пучок кисточкой – талант матери к рисованию передался и ей.

Как и равнодушное отношение к брендовым шмоткам, украшениям и дешевым понтам. Вы когда-нибудь видели разукрашенные акрилом лабутены? Я видела. Да мы их вместе красили от нечего делать.

В общем, «нетипичные» для здешнего окружения души нашли друг друга. Чижова и Скворцова. С этого тоже посмеялись в свое время. А теперь вот к нам в скворечник еще и Сорока подселилась.

Прям птичник настоящий.

– В зоопарк играешь? – хихикает Карина, замечая фигурки из «Киндера». – Ты, конечно, говорила, что тебе скучно, но я не думала, что на-а-астолько.

– А? Да это так… На подумать.

– О чем?

– О ком.

– О-о-о… Многовато я пропустила.

– Не особо. Я тебе про него говорила. Новенький с неуравновешенной психикой.

– С которым ты банные процедуры принимала под луной? – коварно уточняет. Язва. Теперь постоянно подкалывает по этому поводу. – И что он?

– Да если б я знала. Ничего.

– А что ты?

– А что я? И я ничего.

Третий день пошел, как мое существование попросту игнорируется. Мы даже не здороваемся. Витя тупо проходит мимо, я в ответ делаю вид, что мне все равно. На том и закончили то, что и начаться толком не успело.

Наверное, оно и к лучшему. Я уже говорила и повторюсь: от таких людей стоит держаться подальше.

Подруга, перегнувшись через столешницу, склоняется ближе, щуря ярко выделенные синими тенями глаза. Под цвет помады и… волос.

Зеленые были, красные были. Теперь вот синие.

– Детка, а ты, часом, не того, не?

– Не того – это чего?

– Ну того самого, – выразительно играет она бровями.

И это у меня еще они живут отдельной жизнью? А ее тогда что? Автономно на солнечных батарейках работают?

– Девушка, вы на что намекаете?

– Да кто ж намекает?! Да я ж прямым текстом отмигиваю. Азбукой Морзе отстукиваю: точка – точка – тире – запятая. Непонятно?

Да понятно все. Только я решительно не согласна с тем, что так незатейливо пытаются мне втолковать.

– Я на него не запала!

– Конечно нет. Ты ж с каждым вторым до трусов раздеваешься. Стандартная процедура, – на нас с интересом оборачивается несколько человек. Один особенно рьяно подключается, изворачиваясь так, что коленками задевает стол, заставляя зазвенеть стоящие на нем стаканы. – Вам ничего не светит, мужчина, – невозмутимо отмахивается от него Скворцова. – Хлебайте свою пинаколаду дальше. Закусывать не забывайте только.

– Точно? – не столько разочарованно, сколько чисто ради развлечения уточняет он.

– Верняк.

– А с тобой?

– Дядя, я, конечно, привезла с собой стокгольмский синдром как сувенир и мечтаю сдаться в плен, но не тем, кто мне в отцы годится. Вы свободны. Не вынуждайте звать охрану и жаловаться на домогательства, – осаждает его предельно равнодушно, переключаясь обратно на меня. – Ну так что, бабочки в животе, все дела?

– Нет никаких бабочек!

– Значит, куколки еще в коконе томятся. Подождем, пока вылупятся.

– Слушай, завязывай, – начинаю злиться. – Он мне даже не нравится. Грубый, резкий, вспыльчивый, нестабильный, вечно себе на уме – ты бы с таким связалась?

– Еще как. Вот ты сейчас говоришь, и прям слюнки текут. А фотка есть? Я тебя сколько просила, ты так и не скинула.

– И где бы я ее взяла? Попросила бы попозировать? «Улыбнись-ка разок без оскала, мне тебя подружке показать надо», да? Завтра сама увидишь. Познакомишься.

– О, непременно! Познакомимся, еще как!

Сколько азарта, сколько азарта-то у человека. Ее бы энергию, да в полезное русло.

– Увидела.

– Чего? – озадаченно моргает Сорокин, когда Скворцова перекрывает ему проход в кабинет, разглядывая, как диковинного зверька.

– Увидела, говорю.

– Поздравляю. Брысь с дороги.

– А познакомиться? – протягивает ему руку, брякающую от многочисленных браслетов. – Карина.

– Веришь – нет, вообще насрать. Брысь, говорю, – раздраженно отпихивает тот ее, проносясь мимо меня и, как уже стало обычным, не соизволяя даже мельком взглянуть.

– Фу, таким невежливым быть. – Оскорбленно потирая плечо, подруга плюхается рядышком.

Для нее место и бронировалось, собственно, все это время. Не нужно мне левых соседей.

– Ну что, познакомилась? – усмехаюсь. – Слюнки все еще текут?

– Не. Слюнки засосались обратно, а вот мозжечок активизировался. Слушай, не знаю почему, но мне его лицо кажется ужасно знакомым.

– В ментовке бывала когда-нибудь? Не удивлюсь, если его анфас давно красуется на доске «Их разыскивают».

– Нет. Но все равно что-то в его чертах смутно напоминает. Витя, Витя, Витя… Виктор… – Стуча ногтями по зубам, Скворцова уходит в анабиоз, пытаясь подмести в голове и нащупать ниточку. – Вспомнила! – подпрыгиваю от неожиданности. – Это ж друган моего бывшего!!! Ну помнишь того, что тачку свою больше девушек любит?

Честно? Я в ее мимолетных романах давно запуталась. Причем там редко когда доходило до чего-то серьезного. Обычно одной-двумя встречами дело и ограничивалось, так что запоминать не имело смысла.

Но про машину я что-то такое смутно припоминаю…

– Это который на «Волге» доисторической катался?

Стоит отдать должное, раритет советского автопрома у него был как с иголочки. Наворочен, оттюнингован и только что не слепил от блеска.

– Он самый! Помню я твоего Витька на одной из ночных движух на пустыре. Он еще тогда с какой-то девчонкой приходил. Так. – Карина торопливо лезет в телефон, листая ленту сообщений в ВК. – Где-то у меня оставался контакт Никитоса в переписке…

– Что ты делаешь?

– В смысле что? На свидание хочу его позвать.

– Ты ж сама его бросила.

– Не бросила, а слилась по веской причине: потому что улетала. А сейчас вернулась, соскучилась и безумно хочу встретиться.

– Зачем?

– Как зачем? Не тупи, детка. Справки наведем про твоего хмуреныша.

О… Ну все. Шерлок Холмс вышел на охоту.

Теперь у Сорокина нет шансов, потому что подруга о стену расшибется, подняв на уши весь город, но выяснит все до мельчайших деталей: вплоть до того, как зовут его двоюродную бабушку четвероюродного дяди по линии матери. Если такие имеются.

– Может, не стоит? – осторожно замечаю, вот только этот танк уже не остановить. – Личное должно оставаться личным.

– Хочешь сказать, тебе нисколечко не интересно?

Интересно… Но нужно ли мне знать то, что рассказывать не хотят? А если правда не понравится? Или, что хуже, если Витя об этом узнает?

Ух, тогда точно ора не оберешься.

Глава шестая

Закон всемирного тяготения

– Я заберу тебя в четыре.

– Хорошо. – Детские объятия, кстати, клевая тема. Они такие крепкие и такие искренние, что умилится даже самый черствый сухарь.

– Давай, чеши. Точно все взяла?

– Точно.

– Домашку переписала на чистовик?

– Переписала, переписала! Не будь таким же дотошным, как мама, – хулиганисто высовывает мне розовый от конфеты язык и, придерживая лямки капец какого тяжелого для восьмилетки ранца, вприпрыжку бежит к главному входу, куда ленивой вереницей стекается мелкотня.

Дожидаюсь, пока две белокурые трубочки Мийкиных хвостиков скроются в стенах младшего корпуса, и иду до собственного каземата. На первый урок уже точно опоздаю, но у Норы сегодня с утра запись к врачу, а Серега уехал в мастерскую, когда еще и шести не было – пришлось заехать за малявкой, чтобы сопроводить до цитадели знаний и социального адаптирования.

Торопиться уже некуда, так что по пути заскакиваю позавтракать в фастфудовскую забегаловку. И кофейку заодно купить. Взбодриться, а то ночка снова выдалась бессонной. Но приятной. Спасибо Янычу за старания.

К тому моменту, когда подгребаю к вензельным узорам на главных воротах элитной шарашкиной конторки, можно сразу заворачивать в сторону раздевалок. И обратно чесать на улицу, на спортивную площадку.

Физкульт-привет.

Там и сижу на трибунах, наблюдая за заканчивающими заниматься классами помладше. Правда, почти сразу стадион пустеет. Закуриваю в ожидании народа, неторопливо подтягивающегося лишь четверть часа спустя.

Издалека примечаю Чижову с новенькой. Или старенькой. Не совсем понял, но деваха сверхэнергичная. И громкая, ее прям слишком много.

Болтает, хохочет, как ненормальная, мельтешит везде до ряби в глазах. Зачем синие волосы? К чему они? А малюется зачем так ядрено? Комплексы прикрывает за вызывающей внешностью?

Странная девица. Однако Алиса рядом с ней совсем другая становится. Будто из панциря вылезает. Ожила. Улыбаться стала больше. Смеяться. Затычки из ушей вынула.

Они и сейчас идут да трещат о чем-то активно. На меня если и обращается внимание, то вскользь, без особого интереса. Несильно, смотрю, ее парит мое динамо. Ну и славно. Так даже лучше.

Докуриваю, бросая третий по счету бычок в траву и задавливая подошвой. Поднимаю голову и натыкаюсь на Потапову. Как ее там зовут? Алина? Алевтина? У меня хронический склероз на имена, которые мне до лампочки.

– Привет, – обворожительно улыбается.

М-м-м? Это меня что, завести должно?

– Чего надо?

– Тебя.

Ммальца охреневаю, когда ее локоть собственнически закидывается на мое плечо.

– Родная, ты вешалку, случаем, не перепутала? Твоя левее, с баскетбольным мячом развлекается.

– Да ну его, – отмахивается пренебрежительно. – Мы расстались.

– Что так?

– Надоел.

– Ты ему? Или он тебе?

– Это так важно?

– Честно? По барабану. Но зря разбежались. Отличная пара была. Конченый и пустоголовая.

– Так и быть, сделаю вид, что не слышала оскорбления. – Острые коготки такой длины, что могут запросто работать ковшом экскаватора, тянутся к моим волосам.

Предупредительно отдергиваюсь, остужая ее пыл. И локоток попутно стряхиваю.

– Костыль подбери и вали куда шла.

– Так я к тебе и шла. Спросить хотела: какие планы на эти выходные? Может, сходим куда-нибудь?

Ого, это что-то новое! Она что, со мной заигрывает? Судя по вываливающимся из спортивного топа сиськам и активному накручиванию кудряшки на палец – да.

– Ты ничего не попутала, дорогуша?

– Не думаю. А в чем проблема? Ты симпатичный. Крепкий. И не нытик, как некоторые.

А, ну тогда понятно, чего разбежались. Женская психика не выдержала мужских нюней.

– Свободна.

– Это да или…

– Я что, похож на того, кого подбирают с помоек? Поюзанный товар не интересует.

Намалеванные блеском губы оскорбленно вздуваются. Ща как лопнут от перенапряга. Стопудово подкачанные.

– Поюзанный товар, говоришь, не интересует? Тогда что ты забыл рядом с нашей Саламандрой, а? Хотя нет. Вроде ж больше не забыл? Неужели уже получил что хотел? Надо же. Я полагала, залезть к ней в трусы будет теперь чуть тяжелее, памятуя-то прошлый опыт. Рассказать кое-какие подробности? Ты удивишься.

– Уже удивляюсь.

– То-то же.

– Тебе.

– Что?

– Ты кто, сплетничающая бабка на базаре? Лучше бы за своими трусами следила. Там такое проветривание, что только брезгливый не пристроится. – Вот это куклу накрыло. Зенки вылупила и рот раскрыла. Правда, так и не нашла, что возразить. – Ты еще здесь?

Уходит. Не забывая напоследок обиженно меня толкнуть. Да и пусть валит. Ненавижу трепачей, самый подлый вид. Раз с радостью ябедничает на других, значит, и на тебя охотно доложит в любой момент. Только повод дай.

Если что и цепляет в замечании этой курицы, так это завуалированные намеки. Что ж получается, местный сброд благополучно решил, что я уже трахнул Чижову и эпично слился? А я ведь так в тему всю неделю за километр ее обхожу. Идеальнее повода изрыгаться желчью и не придумаешь.

М-да. Здесь тупанул, каюсь, но уже поздняк метаться. Раньше надо было думать. До того, как в открытую клеиться. Мне-то на чужое мнение похрен, а вот Алиска и без моего вмешательства на ножах со всеми.

И как теперь лучше? Оставить как есть или…

Размышляю об этом, а сам следующие полчаса, подключаясь к командному любительскому матчу на другом углу поля, исподтишка наблюдаю за ней.

Вид – отвал башки. Шикарная задница, обтянутая шортиками, то и дело задирающаяся маечка и вишенка на торте – заманчиво поблескивающая сережка на плоском животе.

Не могу отделаться от мысли, что не прочь посмотреть на безделушку поближе. При условии, что, кроме пирсинга, на малой больше ничего не будет надето…

Откатившийся к моим ногам баскетбольный мяч, отскочивший от бортика при ее неудачном броске, заставляет отвлечься от пошлых мыслей. А заодно и словно дарит повод.

Ловлю его мыском кроссовки и несколько секунд тупо сверлю взглядом, пропуская собственный пас.

– Эй, ты куда пошел? А играть кто будет?!

Подхватив мяч и игнорируя недовольный окрик физрука, направляюсь к Чижовой. Последние минут пять та безуспешно пытается попасть в подвешенное на столбе кольцо, однако с ее ростом это та еще задачка.

Синеволосая подружка прыгает рядом, угорая над ней, вот только и сама не сильно отличается прицельностью. Такая же мазила.

О, Алиса меня наконец замечает. Вынужденно, но пусть так.

– Согни ноги в коленях посильнее, – даю ей пас. – И локоть опусти. Держи его под мячом, а не уводи в сторону.

– О, да мы снова разговариваем?

– Мы и не прекращали.

– Заметно.

Гордячка. Отворачивается, игнорируя советы. И, разумеется, мажет. А я снова перехватываю врезавшийся в щиток мяч, подходя к ней вплотную.

– Развернись, – прижимаюсь грудью к ее спине, направляя расположение рук, вцепившихся мертвой хваткой в шершавую поверхность. – Расслабь кисти.

Там не только кисти. Она вся как пружина сжалась. Да и меня ее запах тоже дезориентирует. Естественный, чуть сладковатый. Приятный.

Крышу сносит окончательно.

– Не дыши мне в затылок, – ворчит тихо.

– Неприятно?

– Горячо.

– Сорри. Я бы дышал в шею, будь ты повыше.

– Не надо грязи. Я нормального среднего роста.

– А кто упрекает-то? Маленькая, да удаленькая.

– Да иди ты, – раздраженно дергает плечиком.

Ля, обижается еще. Я, что ли, виноват, что она гномик? Но это не упрек. Наоборот, отличный козырь. Подобных малышек любят холить, лелеять и сдувать с них пылинки.

– Не ерзай. Одну ногу чуть вперед. Колени согни. Еще. Локоть. Помни о локте. – Ладонью касаюсь теплой кожи, стараясь не думать о том, что вся эта тактильность невольно влияет на внеплановую эрекцию. Что Алиса отлично чувствует… Так, ладно. Сосредоточились. Прицел, бросок, и мяч летит четко в корзину. – Несложно, верно?

– Конечно, несложно. Когда руки как у обезьяны, – бурчит, вырываясь.

– Хочешь, попробуешь еще раз. Сама. Ну или могу помочь.

– Не утруждайся. Сама как-нибудь справлюсь.

Не сомневаюсь.

– Куплю билет и назло кондуктору пойду пешком.

– Это сейчас к чему?

– Да так, это я о себе.

– Сочувствую. С биполярочкой непросто.

Ох и языкастая она.

– Мы можем поговорить? Наедине? – киваю на подруженцию, следящую за каждым моим движением, как натасканный цербер. Интересно, в ляжку вцепится, если в башку дурь стукнет?

– Не можем, – холодно отзывается Чижова.

– Почему?

– Не хочу. Ни тебе, ни мне это не нужно, – бросает мне едко и демонстративно уходит к другому кольцу.

Шах и мат, Сорокин. Шах и мат. Стой и обтекай.

Мне не нравится ее подруженция. Беспардонная, бесцеремонная и назойливая. Вечно мельтешит поблизости, и что бесит особенно – от Алисы ни на шаг не отходит. Будто приклеилась.

Пытаешься попробовать подловить ту где-то одну, так хрена лысого. В кафетерии, в коридоре на заднем дворике. Даже в туалет эти кумушки ходят вместе.

Понятно, что ее телохранительница не настолько «сила и мощь», что прям вообще не подберешься ближе, но бляха муха. Верните те славные времена, когда блондинка была одна-одинешенька.

Не придумав ничего лучше, в пятницу перед обедом ловлю проходящую мимо кабинета физики Чижову и затаскиваю внутрь, бросив Скворечнику, офигевшей и уже готовой начать возмущаться:

– Не ори. Нам надо поговорить.

Реально ведь надо.

Именно для этого, а вовсе не для того, чтобы поиметь малую на столе в окружении пробирок, отрезаю нас сейчас от всех посторонних захлопнувшейся дверью. Мог бы, на ключ запер, но ключа, увы, нет.

– Нельзя как-то поаккуратнее? Вежливо там попросить, – заправляя вылезший из юбки край рубашки, недовольно замечает Алиса.

Даже не орет. Какая умная девочка.

– А ты бы пошла, вежливо-то?

– Как знать. Уже не проверим. Чего надо?

– Не злись.

– Не злюсь. Так чего надо?

– Сказал же: надо, чтоб ты не злилась.

На меня скептически вскидывают пронзительные в своей синеве кукольные глазенки. Она, кстати, снова в линзах. Жаль.

– Это шутка?

– Я похож на шутника?

– Не очень.

– Ну вот. Значит, не шучу.

– Эм… Ну окей. Не злюсь. Я свободна?

Подпираю дверь ногой, не давая ей выйти. А то уже за ручку взялась.

– Не совсем.

– Что еще?

– Ты как?

– Лучше всех. Не видно?

Видно. Даже очень. Она по определению тут лучше всех. И симпатичнее всех, но суть не в том.

– Ты это… – Черт, почему мне с таким трудом даются объяснения? – Короче, если кто что вякать будет, мне скажи. Разберемся.

Женский скептицизм плавно перетекает в недоумение.

– И кто же, что и о чем должен вякать?

– Кто знает. Тут у каждого второго вместо мозгов сено. За ними станется.

Слабая улыбка понимания наконец мелькает на миниатюрном личике.

– Какое очаровательное зрелище: Виктор Сорокин смущен. Можно сфоткать на память?

– Да никто не смущается, – растерянно чешу репу. – Просто я ж наверняка не знаю. При мне не базарят, очкуют.

– По поводу чего? А. Ты, наверное, про свой стремительно остудившийся пыл и недельный игнор?

– То есть сплетни все-таки ходят?

– Сплетни ходят всегда. Они были до тебя и будут после. Это единственное развлечение здесь. Ты еще этого не понял?

– Понял. Потому и кулаки постоянно чешутся.

– У меня не чешутся. Знаешь, почему? Потому что я не страдаю манией вбивать в других свою правоту. Достаточно того, что я ее знаю.

– Так тебе и не надо ничего делать. Я сделаю все сам. Ты только пальцем ткни.

– Ты что, в защитники ко мне набиваешься? А куда делось «ни тебе, ни мне это не нужно»?

– Это другое. Речь ведь не о свидании больше.

Неправильная формулировка. Ой, неправильная. Вижу по стершейся улыбке. Словно тряпкой мокрой прошлись.

– Верно. Больше не о свидании. Мы закончили?

– Да погоди, – ловлю ее за запястье. – Ты на это тоже не злись. Я действую в твоих же интересах.

– Отличный довод. Очень внушительный. Все?

Твою ж мать! Как сложно разговаривать с девушками!

Оттягиваю ее от двери, закрывая собой единственный путь отступления. Теперь только через мой труп. Или окно, но не думаю, что она решится сигать со второго этажа. Хотя кто знает эту птичку?

– Сильно обиделась, да?

Вопрос не вопрос. То ли утверждение, то ли закрепление понимания.

– Конечно нет, – ехидно кривится. – Меня ж каждый день опрокидывают. Привычное дело.

Понятно. Сильно. А со стороны и не скажешь.

– Сорри. Я не хотел. На эмоциях был.

Марков тогда конкретно вывел из себя. А что самое мерзкое: несмотря на ублюдскую подачу, он был отчасти прав. Не хрен нам с ней даже пытаться что-то мутить. Ни ей, ни мне пользы это не принесет. Слишком разные социальные статусы. И ее заклюют, и я ничего дать ей все равно не смогу.

– Бывает, – понимающе кивает. – Значит, предлагаю и дальше делать вид, что мы не знакомы. У тебя это отлично получается.

Не соглашусь. Паршиво у меня это получается. Неправдоподобно.

– Может, мне тебя связать? – в очередной раз ловлю ее при попытке бегства. Теперь уже за плечи. – Ты способна хоть минуту спокойно постоять? – С тяжелым вздохом Алиса скрещивает руки на груди и переключается на разглядывание потолка. Задрала нос, пожевывает губу и тихонько отстукивает туфлей по паркету в такт тикающей секундной стрелке настенных часов. – Что ты делаешь?

– Ты же велел стоять. Вот и стою. Скажешь, когда закончим.

У меня, кажется, глаз начинает дергаться.

Понятия не имею, почему все еще нахожусь здесь, вместо того чтобы, в сердцах послав ее, свалить первым. Может, потому, что она именно этого и добивается, желая поскорее отделаться от меня. А может, потому, что я… сам этого не хочу.

А чего тогда хочу?

Да понятия не имею.

Поэтому, пока она старательно избегает зрительного контакта, я, наоборот, пристально всматриваюсь в нее, очерчивая невидимый контур частично отвернувшегося от меня лица.

Начиная от упрямого лба с собравшимися на нем складками и заканчивая горделиво вздернутым подбородком. На порозовевших влажных губах, которые Алиса не перестает покусывать, и вовсе задерживаюсь особенно долго.

Садистка, терзает их нещадно. Нервничает?

Нервничает. Пульсирующая венка на виске и рвано вздымающаяся грудная клетка выдают это. Однако держится стойко, я бы даже сказал – с вызовом.

По инерции, мало отдавая себе отчет, смахиваю с ее лба вылезшую из прически прядь, за что получаю вопросительно округленные глаза, всем видом спрашивающие: и что ты делаешь?

А что я делаю?

Ответ тот же: не знаю.

Действую по наитию, видимо. И на инстинктах. Именно они заставляют меня, подчиняясь порыву, склониться и… поцеловать ее.

Отвечаю, это самый невиннейший поцелуй из всех невиннейших поцелуев, которые у меня были. Включая самый первый.