Читать онлайн Смертельная прогулка

Приключения – это не увеселительная прогулка в сияющий майский день.

Дж. Р.Р. Толкин

Все события повести вымышлены, всякие совпадения случайны

1.Африканский день

      К утру кондиционер в спальне начинал дребезжать. Первый раз это случилось еще с месяц назад. Из-за этого дребезжания мы стали просыпаться раньше обычного. Точнее, просыпалась Лида, она будила меня, а я вставал, шел и выключал кондиционер. Под утро здесь немного прохладнее, чем днем, и часа два-три можно обойтись без искусственного охлаждения. Затем мы засыпали снова. Я, естественно, пытался устранить неисправность, вызвав мастера, но тот не смог найти причину такого избирательного поведения кондиционера, ведь днем тот не дребезжал.

– Это очень старый механизм, – объяснил мне такой же старый сморщенный кондиционерщик. – Он имеет свои слабости.

На мой вопрос, можно ли что-то сделать, мастер улыбнулся во весь беззубый рот и показал жестом, что можно только выкинуть. Я бы так и поступил, но кондиционер, как и квартира, нам не принадлежали.

Однако сегодня я проснулся сам. Лида, накрытая простыней до самых плеч (ей редко бывало жарко), спала на боку сном младенца, уткнувшись носом в подушку и разметав свою каштановую гриву. Но главное – кондиционер не дребезжал, просто работал с обычным шумом. На часах была половина шестого, и до звонка будильника оставался ровно час. Какое-то время я просто лежал, уставившись в потолок. Понял, что больше не усну и, старясь не шуметь, поднялся с кровати. Осторожно ступая по прохладному плиточному полу, я вышел из спальни в гостиную, а оттуда, сунув ноги в кожаные шлепанцы, через стеклянную дверь на балкон.

Жара еще не началась, хотя и особой прохлады тоже не ощущалось. Пусть солнце пока и не взошло. В здешних местах оно появлялось сразу в считанные минуты, утверждаясь в своем владычестве и накрывая город жарящими напропалую лучами. Я облокотился на перила и стал смотреть вдаль, на бетонную набережную, широкую реку какого-то серо-мутного цвета и густые ярко-зеленые джунгли на том берегу. Африка. Все как по Высоцкому в его песенке: «В желтой жаркой Африке, в Центральной ее части…». Я был во всем с ним согласен, кроме, пожалуй, цвета. В местах нашего обитания цвета больше были зеленые, но дольше на севере действительно преобладали желтые. Вот уже около полутора лет я любуюсь на здешние красоты, с тех пор как устроился на работу в Россотрудничество и поехал ведущим специалистом в эту африканскую страну, расположенную в самом сердце континента. Несмотря на витиевато звучащую должность, я был в Российском культурном центре обычным переводчиком с французского, закончив в свое время специалитет романо-германских языков.

Мой брак насчитывал столько же времени, сколько и жизнь в Африке, потому что женился я как раз накануне отъезда. Неизвестно, как долго бы еще проверяли мы с моей женой Лидой свои чувства, но будущая загранкомандировка все расставила по своим местам, и мы дружно пошли под венец. А жизнь в чужой стране вдалеке от мам и пап укрепила наш союз, на мой взгляд, как нельзя лучше. И вот теперь Лида уезжала, вернее, улетала в Россию по самой прозаической, но уважаемой причине – беременности. Она должна была рожать через два месяца, и на общем семейном консилиуме ее приговорили к возвращению домой, так как медицинское обслуживание в стране пребывания оставляло желать лучшего. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Нельзя сказать, что моя жена обрадовалась такому решению, к тому же лететь ей предстояло одной, до окончания моего контракта оставалось полгода, а свой отпуск я уже успел отгулять. Но, как говорится, назад дороги не было. Билеты выкуплены, вещи собраны и до авиарейса оставались ровно сутки.

Пытаясь рационально объяснить свое раннее вставание, я решил, что дело в скором расставании со своей половиной. Я точно знал, в России Лиде будет хорошо, ее будут лелеять и холить сразу две семьи: ее и моя. Тем более, что мы оба единственные дети, и в этом смысле я за нее не беспокоился. Другое дело – я. Я привык, что мы с Лидой все делим на двоих: и радости, и проблемы, привык советоваться с ней по самым разным вопросам и совершенно отвык быть один. Один вопрос питания был для меня почти неразрешим. Обедать ежедневно в ресторанах я позволить себе не мог, готовить самому – адские муки. Я не ленив, например, с удовольствием прибираюсь в доме, а вот готовить люблю не особо. Все же пришлось под руководством жены научиться приготовлению нескольких дежурных блюд. Короче, я должен был выкручиваться сам, такое твердое условие поставила мне жена, обозначая этим еще одну кровоточащую проблему. Мне ведь предстояло вести жизнь одинокого холостяка в окружении, по мнению жены, мира страстей и пороков. То и дело случавшиеся адюльтеры в семьях российской колонии добавляли проблеме остроты. Не то, чтобы она мне настолько не доверяла, просто хорошо знала женскую натуру. Попытки ее переубедить особого успеха не имели. Оставалось лишь одно проверенное средство – тотальный контроль за моими действиями и состоянием с помощью телефона и скайпа. Каждый вечер я должен был отчитываться о проведенном дне. Доверяй, но проверяй, внушала мне Лида. Вспомнив об этом, я улыбнулся, и тут же к моему плечу прижалась жена, подкравшаяся совсем тихо.

– О чем мечтаем, молодой человек? – спросила Лида, придав своему симпатичному личику сурово-чекистское выражение. – Или о ком? – суровость усилилась и в голосе.

Я повернулся и посмотрел на нее. Поистине мою жену ничем нельзя испортить, даже аккуратный круглый живот, обтянутый пижамой, придавал ей удивительное очарование. Ничего не ответив, я просто поцеловал ее в пухлые со сна губы.

– Доброе утро, милая!

– Не уходи от темы, – милая и не думала отставать. – Ты последнее время часто задумываешься. Плохой знак, Валентин!

Она не выдержала допросного тона и засмеялась.

– Ты чего так рано проснулась? – спросил я, усаживая ее в плетеное кресло и пристраиваясь рядом.

– А ты?

– Даже не знаю. Переживаю, наверное.

– Вот и я волнуюсь. Как долечу, как ты тут без меня. Поневоле мысли разные в голову приходят. Мы ведь еще ни разу так надолго не расставались.

– Что делать? – пожал я плечами. – Как говорится, обстоятельства непреодолимой силы. Ничего, Лида, осталось недолго. В октябре мой контракт заканчивается, и я приеду.

– Сейчас июнь, не так уж и скоро. А если ты не вернешься? Я, значит, останусь с ребенком, а ты тут женишься на местной красавице, только тебя и видели? Парень ты больно доверчивый, враз окрутят.

– Напрасно ты так считаешь. Я не поддамся, ибо предан и верен тебе до скончания дней.

– Ох, и сладкие речи вы, сударь, ведете, а за вами глаз и глаз нужен! Мне ли не знать? Я до сих пор только и делала, что отгоняла от тебя липучих поклонниц. Вот уеду, ты и пустишься во все тяжкие.

– Никогда! Слышите, никогда! – патетически воскликнул я. – Никогда не найти вам другого такого! Я – кремень, вот увидите.

Так, шутя и пикируясь, мы сидели на балконе, пока не дождались звонка будильника. Лида пошла в душ, а я, облачившись в футболку и шорты, натянул на ноги кроссовки, повесил за спину рюкзачок и спустился по наружной лестнице во двор. Он был большим, асфальтированным, с неизменными сейчас в любом присутственном месте парковочными местами, обозначенными белой краской. По периметру дома, исключая фасад, были выложены диким камнем клумбы, усаженные разноцветными цветами. В углу двора у самого забора стояло одноэтажное здание, где находились гараж, хозяйственный блок и жилая комната, в которой ночевал наш сторож Симон. За домом, или виллой, раскинулся сад, перечерченный узкими и посыпанными гравием дорожками. Рекомендовалось ходить только по ним, чтобы не столкнуться со змеями, которые могли проникнуть на территорию. Бороться с ними вменялось в обязанность Симона, заодно и садовника. Периодически он приносил и показывал нам убитых змей, получая за каждую десять долларов, но были ли они убиты именно в нашем саду, оставалось только гадать.

По успевшей сформироваться традиции я каждое утро совершал пробежку и, совмещая приятное с полезным, забегал в пекарню и покупал там свежие круассаны. Мой маршрут длиной в три километра проходил именно так, что я, делая круг по городу, на обратном пути оказывался перед пекарней.

Утром город был тих и пустынен. Редкие автомобили и такие же редкие прохожие, неизменные солдаты на перекрестке улицы, ведущей к президентскому дворцу,

торговцы овощами, раскинувшие свои прилавки прямо на обочине дороги. Я привык ко всему этому и перестал удивляться экзотичности улиц и пальм, восхищаться колониальным стилем домов и экстравагантностью жителей. И ко мне тоже привыкли, как-никак за прошедшие полтора года по пальцам можно пересчитать случаи, когда я пропускал тренировку. Учитывая жаркий климат, бегал я не торопясь и без наушников. Не то чтобы я не любил слушать музыку, просто на улицах африканского города надо быть настороже, ловить, так сказать, угрожающие звуки.

Наша вилла расположена в наиболее чистом районе, где находятся все посольства и дома самых зажиточных граждан этой страны. Здесь метут улицы и вывозят мусор гораздо чаще, чем в остальной части города. Город был построен при французах, и это наложило на него своеобразный отпечаток.

Хозяин пекарни – алжирец Юсуф, завидев меня, прервал выволочку своих работников и поспешил к прилавку, чтобы обслужить меня в знак уважения лично.

– Привет, месье Валент! Как дела, уважаемый? Как здоровье супруги?

По-французски он изъяснялся без малейшего акцента, с выговором настоящего парижанина, вызывая во мне чувство белой зависти. Ему было лет сорок, и большую часть жизни он провел во Франции, а затем по каким-то неведомым мне обстоятельствам оказался здесь, открыв хлебопекарню и торгуя выпечкой. Полный, черноусый, со смуглым улыбчивым лицом, Юсуф выделял меня среди остальных покупателей, уж не знаю почему.

Сегодня мы, как и все последнее время, подробно обсудили самочувствие Лиды, мимолетом коснулись мировых новостей и перешли к местным, поскольку Юсуф был их главным поставщиком.

– Слыхали о новой причуде властей? – спросил он, доверительно понижая голос.

– Представляете, наш президент приказал конфисковать партию игрушечных автоматов Узи под предлогом их сходства с оригиналами. Мол, бандиты смогут использовать их при ограблениях и налетах. Каково?

– Да уж, мудро, – усмехнулся я.

В чем-чем, а в оружии, причем настоящем, в стране недостатка не было.

– Подано как очередной успех в борьбе с преступностью.

– А что вы хотите? Народу нужны успехи, – улыбнулся я.

– Как? Народу нужны успехи? Браво, месье, вы стали говорить афоризмами. Обязательно при случае вас процитирую.

– Что вы, – застеснялся я. – Вы меня переоцениваете, месье Юсуф, я просто неуклюже строю фразы.

Хозяин засмеялся в голос, грозя мне пухлым пальцем. Деревянными щипцами он ловко побросал круассаны в бумажный пакет с логотипом пекарни, приняв деньги, пожелал удачи. Забрав выпечку, я сложил ее в рюкзак и потрусил домой.

Наша калитка закрывалась на электрический замок, со двора его можно было открыть, нажав на кнопку. А вот снаружи кнопка лишь оповещала о приходе. До половины восьмого звонок звенел в комнате Симона. Мне пришлось в течение десяти минут давить на безответную кнопку, ожидая, когда Симон подаст признаки жизни, и еще пять ждать, пока он появится и откроет мне калитку.

– Простите, месье Валент, – покаянно бубнил он, пока я сердито шагал по двору.

За завтраком Лида спросила:

– Ты говорил, что сегодня вечером что-то намечается?

– Точно, чуть не забыл. Сегодня вечер в Альянс Франсез (это такая культурно-просветительская общественная организация, работающая при поддержке посольства Франции) по случаю пятнадцатилетия деятельности в стране. И я приглашен с супругой, имей в виду.

– Но ведь я завтра уезжаю. Стоит ли мне отправиться с тобой? Вечер наверняка затянется, а мне еще надо выспаться. Нет, поезжай-ка ты один.

– Можем побыть лишь на официальной части и уехать. Я обещаю, что надолго мы там не задержимся, – не сдавался я.

– Но, тогда встает вопрос, в чем мне там быть? Посуди сам, ну что я надену? Я уже ни в одно нормальное платье не влезаю.

– Типичный женский каприз. Разве мадам Амалия совсем недавно не пошила тебе платье именно на такой случай? Оно свободное и широкое.

– Ага, я в нем уже была на приеме в нашем посольстве на День России, на благотворительном концерте и в ресторане, когда отмечали день рождения твоего начальника. Не слишком ли часто?

– И, возможно, ты наденешь его в последний раз. Кстати, Лида, приглашение мне передала лично мадам Жюстин Дефорж. Она очень хотела тебя увидеть перед отъездом, даже позвонила мне вчера, напомнила. Нехорошо будет, если ты не покажешься.

– А я уезжаю, так что мне все равно. Тебе надо, ты и отправляйся в свой Альянс.

Моя жена имела свой бзик. Ей просто необходимо хорошо одеваться, даже вопреки всему, всем обстоятельствам.

– Лида, у тебя же есть еще одно платье, помнишь, которое растягивается. Ты еще не надевала его никуда.

– И не буду, – упрямо заявила Лида. – Оно дурацкое, это твоя мама мне его подсудобила, а подобные платья, чтобы ты знал, носили в прошлом веке.

– Ладно, – сдался я, – как хочешь. Один я тоже не пойду. Еще нахожусь без тебя. Да и Дефорж пристанет, как банный лист. Почему без супруги? Ах, неужели ей нездоровится? Достанет. Лучше останемся дома.

Я кривил душой, пойти в Альянс мне хотелось. Там ведь будет тусовка без особого официоза, которого мне с лихвой хватало на строгих посольских приемах. Но и давить на жену я тоже не хотел, ей завтра улетать, зачем же портить настроение.

Увидев, что я пошел на попятную, Лида вдруг смягчилась.

– Хорошо, сходим. Проветрюсь перед отъездом, да и когда еще придется посетить настоящих французов.

– А платье?

– Придумаю что-нибудь. Когда все начнется?

– В семь вечера, времени у тебя целый вагон, – подытожил я и засобирался на работу.

Работал я там же, где и жил. Вот ведь свезло, так свезло. Вернее, жил на втором этаже, а контора моя находилась на первом. Когда открывали Русский центр, то вспомнили, что в свое время очередной президент страны подарил нашим военным советникам виллу. После охлаждения отношений в девяностых годах прошлого века она стояла закрытой и заброшенной, и вот снова пригодилась. На первом этаже находились административные помещения: кабинеты, небольшой кинозал и несколько учебных классов. Наверху же были устроены три квартиры. В одной жили мы, две же другие пустовали, потому что мой начальник предпочитал обитать в жилом доме на территории российского посольства. Там же проживала и наш бухгалтер Люся. Остальные сотрудники центра были росгражданками, вышедшими замуж за местных уроженцев, и в жилье не нуждались.

В свой кабинет я к тому же мог попасть по внутренней лестнице, так что много времени это не занимало. Без пяти восемь я уже сидел за столом и просматривал по интернету местную прессу, такое весьма «интересное» занятие входило в мои многочисленные обязанности. Не могу сказать, что все это время я был перегружен работой. Просто она была совершенно другой, по сравнению с гимназией, в которой я два года сразу после окончания университета трудился учителем французского языка. Там мой труд был более напряженным (ведь на уроках редко удается расслабиться) и гораздо хуже оплачиваемым, поэтому приходилось усиленно репетиторствовать. Плюс тематическое планирование, поурочные конспекты и планы воспитательной работы, отнимавшие массу времени. А еще совещания, педсоветы и родительские собрания. Один большой минус. Зато у меня было живое общение, и время проносилось незаметно. Здесь же я занимался в первую очередь отчетами, переводами и написанием справок. Еще приходилось сопровождать директора центра, товарища Отличника (да, не удивляйтесь, Сидоров и Отличник в одном месте, это нечто) на различные мероприятия, устраиваемые властями страны. Я был его бессменным переводчиком (с французским устным были у шефа проблемы). Благодаря этому обстоятельству, за полтора года я перезнакомился с довольно большим количеством людей как из посольств, так и из здешней образованной элиты.

Но бывали дни, и их набиралось большинство, когда я занимался сплошь кабинетной работой. Сидишь вот так, не разгибая спины, а время тянется, тянется, как жевательная резинка или конфета-ириска. Никакого драйва, и скучно, и грустно, господа!

2.Вечер в Альянсе

Вечером жгучее солнце покинуло небо, словно бы опрокинувшись за горизонт, и наступило время коротких экваториальных сумерек. Пусть горелку и отключили, но дневная жара еще давала о себе знать. В темно-синем выходном костюме и белой рубашке, хорошо хоть без галстука, я спустился во двор и сразу же забрался в свой автомобиль- старину Форд «Бранко», который был лишь несколькими годами моложе меня, чтобы завести двигатель и включить кондиционер. Пока салон потихоньку наполнялся прохладой, я выехал из гаража во двор и, ожидая Лиду, сосредоточенно стал крутить настройку радио в поисках более-менее приемлемой музыки. Сейчас мне попадалась сплошь этнографическая, с боем барабанов и воем труб. Только отчаявшись и крутнув шайбу настройки в последний раз, я наткнулся на французский шансон.

Да, я люблю французскую музыку, не только современную, но и прошлого века. Джо Дассен, Азнавур, Далида и, конечно же, Мари Лафоре. Именно последняя была исполнительницей песни «Манчестер-Ливерпуль», мелодия которой звучала фоном для прогноза погоды в телепрограмме «Время» и тронула тогда мое детское сердце.

А вот и появилась Лида. Я вылез из машины, обошел ее и галантно открыл перед женой дверцу. Лида была в платье, совершенно скрывавшем ее живот, с едва уловимой долей косметики на лице и намеренно небрежно заколотыми волосами.

– Так и знал, что мне вновь придется укладывать в штабеля сраженных твоей красотой мужчин.

– Неисправимый льстец! Хотя бы сменил пластинку, я слышу эту фразу с первых дней нашего знакомства.

– Потому что это правда. Она была, есть и будет.

Я плавно тронул машину и сразу проехал в ворота, предусмотрительно открытые Симоном, демонстрирующего с самого утра необычайное рвение. Оно имело свои причины, обычно раз в день я скармливал ему бумажку-другую местных франков, но не сегодня, сегодня он обойдется, будет меньше спать. Какой я все же мстительный субъект.

Проехав по плохо освещенной улице (фонари горели через один), мы выбрались на проспект Свободы, отличающийся от других улиц своей необычайной шириной. Существует легенда, что, когда здесь образовалось независимое государство, первый президент, он же – диктатор, принял судьбоносное решение о создании самого широкого в Африке проспекта. И ему пришлось снести дома бедняков с обеих сторон, оставив без крова сотню семей. Но чего не сделаешь ради торжества справедливости. Проспект Свободы в нашем городе вечером, да и ночью тоже, был особенно привлекателен для населения, как свет фонаря для бабочек. Сюда стекались проститутки для своего промысла, солдаты в поисках дешевой любви, всякая криминальная шушера, торгующая любым товаром от светящихся презервативов до наркотиков.

На проспекте действует ограничение скорости – до тридцати километров в час. И это правильно: люди здесь гуляют не только по тротуарам, но и по проезжей части. Вот прямо перед капотом форда пробежали два парня в форме иностранного легиона. А темнокожие девушки разных возрастов, вплоть до самого нежного, призывно махали мне с обочины, не стесняясь присутствия Лиды, смотревшей вперед с индифферентным выражением на лице. Мы свернули с проспекта на авеню Франс, и по ней добрались до Альянса.

– Ого, смотри какая иллюминация! Все в огнях! – воскликнула Лида.

– Что ты хочешь, раз в год они могут себе такое позволить.

– А вы не можете, – упрекнула меня жена. – Вечно вам средств не хватает.

– Мы, Лида, организация государственная, а Альянс – общественная. Две большие разницы.

Лида хмыкнула, а моим вниманием завладел юный парковщик в желтом жилете, экспансивно жестикулируя обеими руками, он увлек нашего Бронко за собой к месту его временного пристанища.

У парадного входа нас встретила улыбающаяся мадам Дефорж, стильная и утонченная дама с хорошо замаскированным возрастом.

– Наряд у нее от Кардена, эксклюзив, – с легкой завистью шепнула мне жена.

– Откуда ты знаешь, может подделка, – успокаивающее ответил я и получил ощутимый толчок в бок.

Мадам Жюстин Дефорж заведовала учебной частью альянса, далеко не самая высокая должность в организации, где одних сотрудников больше полусотни. Однако, как мне казалось, она руководила всем. Ее знали все министры, все важные чиновники, не говоря уж о дипломатическом корпусе. Всякие каверзные вопросы и проблемы она решала на раз. Как-то помогла и мне в получении одного разрешения, которое мы тщились заполучить долгие месяцы. Я очень ценил ее внимание, потому и хотел, чтобы Лида меня сопровождала. Моей жене Жюстин не очень нравилась, она говорила, что та в моем присутствии кокетничает. Странно, но я этого не замечал, мне казалось, она относится ко мне по-дружески, даже где-то по-матерински.

– О, месье Валентин, мадам Лидия! Очень рада вас видеть! – защебетала Дефорж. – Как чувствуете себя, Лидия? Все хорошо? Я узнала о вашем скором отъезде, очень жаль, очень. Вас нам будет не хватать. Правда, правда!

Затем она взяла руку Лиды в свои, оттеснила чуть в сторону и перешла на английский. Моя жена знала его прилично, за полтора года она немного продвинулась и во французском, могла торговаться на рынке и самостоятельно заказать еду в ресторане, но уловить быструю речь истинного француза ей пока было не по плечу.

Все пять минут их беседы я торчал на входе, широко улыбаясь и излучая доброжелательность. В общении с европейцами это необходимый минимум.

– Что она от тебя хотела? – спросил я Лиду, когда, запечатлев на ее щеке поцелуй, мадам Дефорж выпустила мою жену из плена, и мы двинулись внутрь здания, где уже вовсю тусовались любители французского языка (шучу).

– Предлагает рожать в парижской клинике, – сказала Лида.

– И что ты ей ответила?

– Что я подумаю.

– Надо же, какая забота с ее стороны. А на какие шиши рожать – она не сообщила?

– Она говорила совершенно серьезно. И, обрати внимание, сказала буквально следующее: если нас с тобой волнует вопрос денег, она обещает договориться о большой скидке. Дала мне свой личный номер мобильного.

– Как мило! И за что нам такой бонус?

– Мы ей очень импонируем, такая молодая русская семья. Институт брака сейчас в упадке, ей нравится, что мы с тобой приверженцы традиционных семейных ценностей и хотим детей. Уяснил?

– Теперь да.

Мне было интересно, где и как французы разместят гостей, я часто бывал в Альянсе и знал, что больших помещений у них нет, только конференц-зал очень скромных размеров. И они меня удивили. Демонтировали стеклянную стену между холлом и конференц-залом, превратив их в один огромный зал. Никаких стульев, пустое пространство перед сценой с установленными микрофонами, где и вращались гости. Все столы, пока еще пустые, расставили ближе к стенам, а переносную барную стойку поставили прямо перед входом. Вышло оригинально и комфортно. Гости в основном были африканцами, и это объяснимо: Альянс делал ставку на выращивание агентов влияния. Но были и европейцы, обыкновенно – дипломаты.

Я разглядел в толпе наших посольских. Самые первые лица среди них отсутствовали и остальные оживленно беседовали в углу зала. Нам приветственно помахали. Мы, взяв у подоспевшего официанта по бокалу шампанского, подошли к ним, поздоровались. И Лида получила свою долю комплиментов, а я, соответственно, тоже раздал комплименты женам дипломатов, затем мы отошли к задней стене зала. Там стояли мягкие кушетки, на них мы и уселись.

– Кстати, мадам Жюстин назвала тебя коллегой, – заметила Лида, возвращаясь к интересующей ее теме.

– Подчеркнула сходство наших организаций. И они, и мы популяризируем свой язык, распространяем культуру.

– Ну да, ну да. Коллега она. А сама смотрит на тебя, как кошка на горячую кашу.

– Не смотрит, а ходит вокруг каши. И не кошка, а кот.

– Тогда она смотрит на тебя, как кот на сало. Так подойдет, господин лингвист?

– Вечно ты все выдумываешь. И ревнуешь зря. Она не в моем вкусе.

– Скажи лучше, что она не в твоем возрасте. Ей лет пятьдесят пять, не меньше.

– А мне говорили, что мадам всего сорок четыре, – подначил я Лиду.

– А выглядит на пятьдесят!

– Не буду спорить, тебе видней. Только напрасно ты меня к ней ревнуешь. Я думаю, что тут дело в другом.

– В чем же, интересно?

Я попытался принять заговорщицкое выражение и сказал:

– Мадам хочет завербовать меня, сделать шпионом, чтобы я сообщал ей о наших ноу-хау в области продвижения русской культуры.

– Нет уж, дудки! Ничего у нее не выйдет, – двусмысленно произнесла жена. – Лучше я буду рожать в нашем городе.

– Ты настоящая патриотка! – похвалил я Лиду, мы стукнулись бокалами и отпили по глотку. Одновременно глазами я пробегал по гостям, выискивая своего начальника. Людей было не столь много, чтобы мой крупногабаритный шеф смог раствориться в толпе без следа. Значит, он не пришел, что меня немного удивило, потому что мне он ничего не сказал. А посетить Альянс ему сам Бог велел. Только я так подумал, как увидел Отличника, целеустремленно направляющегося к барной стойке. Вот теперь все в порядке. Дементий Григорьевич, по случаю торжества, одетый в модный серый костюм и голубую рубашку с небрежно повязанным кумачово-красным галстуком, выглядел очень импозантно. Проигнорировав официанта, он взял у бармена стакан с щедро налитым содержимым, по цвету сильно смахивающим на виски, осмотрелся вокруг и безошибочно определил, где мы находимся. Он отсалютовал нам стаканом, но тут его кто-то отвлек, и к нам шеф больше не подошел.

Между тем на сцене появилось высокое начальство, и торжество началось. Первым выступила Жюстин Дефорж. Она поблагодарила собравшихся за то, что они откликнулись и пришли на празднование годовщины и предоставила слово послу Франции. Мне первый раз довелось лицезреть столь важную особу в непосредственной близи. И, должен заметить, что выглядел он прозаически: без мундира и регалий, в обычном костюме, чем-то похожий на профессора. Он кратко (и на том спасибо) охарактеризовал, во-первых, значение своей страны в деле совершенствования мирового порядка и, во-вторых, вклад в мировую культуру, если и преувеличив, то совсем чуть-чуть. В-третьих, посол коснулся той важной роли, которую играет в вышеозначенных процессах Альянс Франсез. Завершив десятиминутную речь, встреченную сдержанными овациями присутствующих, посол передал трибуну директору Альянса господину Рено, однофамильцу известного актера. Тот уже более многословно осветил пятнадцатилетний тернистый путь организации в деле просвещения народов Африки, подробно остановившись на наиболее позитивных достижениях. Чтобы не дремать, я в присущей мне ироничной манере пересказывал Лиде основные моменты этой эпохальной речи. Следующим выступал министр культуры (!). Это был моложавый, крепкий, свирепого вида африканец, не слишком уютно чувствующий себя в гражданской одежде. И немудрено! Пришедший к власти несколько лет назад президент, бывший генерал, сформировал правительство из преданных ему старших офицеров. Вот и министр культуры до выборов командовал танковым полком. По окончании его по-солдатски короткого выступления, гости, предчувствуя конец официоза, разразились необычайно бурными аплодисментами, принятыми им на свой счет. И министр радостно разразился малопонятным лозунгом на су-су (язык межэтнического общения народов Западной и Центральной Африки). Вышло грозно и для большинства непонятно. Жюстин тут же выправила ситуацию, поблагодарив всех присутствующих за внимание, и предложила подойти к столам, дабы насладиться фуршетом.

– Видишь, – сказал я Лиде. – Не прошло и тридцати минут, как все закончилось. Вот это скорость! У нас бы часа два токовали. Ты как? Готова к фуршету или отправимся восвояси?

– Давай побудем еще немного. Чувствую я себя хорошо, усталости нет. Почему бы нам не насладиться изысками французской кухни в сочетании со столь же изысканным общением?

– О, как ты язвительна на голодный желудок, жена моя!

Я подал руку супруге, и мы чинно проследовали туда, где более быстрые уже дефилировали вокруг столов, уставленных всяческими закусками. Впрочем, места хватало всем, толкаться не пришлось. Мы, не спеша, пробовали деликатесы, которые оказались очень неплохи. А я еще побаловал себя красным вином отменного вкуса, когда кто-то взял меня сзади за локоть. Так бесцеремонно мог вести себя только Колюня Бекешев, наш вице-консул – обладатель баскетбольного роста и густой каштановой шевелюры. Он происходил, как утверждала молва, из семьи потомственных дипломатов, и потому считался у нас мажором, которому многое позволено. Уж не знаю, мы с Колюней были одногодками, и мне он казался вполне вменяемым. Конечно, был не дурак выпить и поволочиться за противоположным полом, так это в дипломатической среде чем-то исключительным не является. Колюней, а не Николаем Ивановичем он был уже во второй командировке. Мне рассказывали, хотя это и звучит как анекдот, что, представляясь послу по первому месту службы, он так и сказал:

– Николай Иванович Бекешев, но можно просто Колюня.

Сейчас Колюня, судя по покрасневшему лицу, уже был под градусом, хотя времени с начала фуршета прошло всего ничего. Скорее всего, вмазал еще до начала. По-моему, он вообще не просыхал с того времени, как получил ранг третьего секретаря, а случилось это знаменательное событие еще месяц назад. Когда мы подходили к нашим дипломатам, Бекишева там еще не было.

– Привет россотрудникам! – поприветствовал меня Колюня.

– Привет надежде российской дипломатии! Что тебе надо?

– Слушай, Сидоров, в консульском для тебя лежит пакет из Москвы, с последней диппочтой пришел.

– Лично для меня? – уточнил я.

– Для твоего агентства. Какая разница-то?

– А такая, что мой шеф живет на территории посольства, ему будет легче заскочить к вам в консульский. Уяснил? Обратись к нему.

– И то правда! – Колюня отсалютовал мне стаканом с виски, судя по цвету, едва приправленным колой. – Хотя… постой-ка, брат мусью! (Из всех русских и иностранных поэтов он уважал одного Лермонтова и постоянно его цитировал). Я звонил ему и получил разъяснение отдать тебе. Что? Трудно заехать? Да?

– Я завтра с утра везу жену в аэропорт, только после. Лады?

– Лады. Так ты, Лида, уезжаешь? – тут вице-консул повернулся к жене. Та изобразила радость, но неубедительно.

– Счастливой тебе дороги! И можешь не волноваться, твой муж будет под моим личным присмотром.

– Не буду, теперь не буду, – кротко отвечала пай-девочка Лида. Она не слишком жаловала Колюню, хотя первое время после нашего приезда он рассыпался перед ней мелким бесом, а когда понял, что все зря, отвалил. С тех пор между ними были ровные недружественные отношения, все же позволявшие нам приятельствовать. Раскланявшись, Бекешев удалился с нашего горизонта, но его громкий голос еще долго доносился с другого конца стола.

– А не пора ли нам со двора? – спросила Лида. – Я наелась и напилась.

– Тогда в путь! – резюмировал я. И, поддерживая жену под локоток, повел ее к выходу. Я подумал, что мы сможем скрыться незаметно. Шеф, спиной к нам, что-то втолковывал на английском японскому дипломату, наверное, отчитывал его за Курилы. На сцене появились музыканты, зазвучали первые аккорды, и народ дружно повернулся в их сторону. Мы было прошмыгнули, но не тут-то было, навстречу нам торопилась вездесущая мадам Дефорж. Ее сопровождала высокая красивая африканка с аккуратно уложенными, выпрямленными с помощью химии волосами, с короткой стрижкой каре. Даже на расстоянии она источала какой-то странный, но, несомненно, приятный аромат.

– Уже уходите, молодые люди? – по голосу казалось, что Жюстин искренне расстроена этим прискорбным обстоятельством.

– Да, мы очень сожалеем, однако нам пора домой, – сказал я. – Позвольте сказать огромное спасибо за вечер. Он – великолепен.

– Было просто замечательно, – поддакнула Лида.

– О, никаких проблем! Я рада, что вам понравилось. До свидания, Валентин! Доброй дороги, Лидия! И помните, деточка, если будет нужда, звоните мне, звоните без сомнения. До свидания!

– Манифик, манифик, – передразнила меня Лида. – Какой ты приторно сладкий с ней. А от ее спутницы пахло жутко дорогими духами.

– Серьезно?

– А то ты не унюхал. Тысячу евро стоят не меньше. Выпендрежница.

– Да, – согласился я. – Зажиточно стали жить африканцы в лице своих отдельных представителей.

3.Мой шеф

– Как же уезжать не хочется! – воскликнула Лида, выходя из автомобиля на стоянке аэропорта. – И заметь, Валь, вот сейчас и погода нормальная, и воздух свежий. Нет, ты как хочешь, а я буду вспоминать Африку с ностальгией.

И верно, ночью прошел ливень, с утра кучевые облака затянули небо, температура упала градусов на пять от обычной, благодать, да и только.

– Такой мне Африка тоже нравится, – с кряхтением произнес я, выгружая из багажника чемоданы.

– И от этой благодати ты отправляешь меня домой, – укорила Лида.

– Ты так говоришь, словно это моя личная прихоть! Так сложились обстоятельства.

– Обстоятельства, – передразнила Лида. – Ты-то к этим обстоятельствам имеешь непосредственное отношение, так что лучше не оправдывайся.

Удар, как говорится, ниже пояса. Я в общем-то и не собирался оправдываться. Все сто раз уже было обговорено. Нет, положительно, от беременности у моей жены стал портиться характер. Все не так. А уезжала бы в жару, ныла бы, какое здесь пекло, а я опять же был бы виноват.

Вместо оправданий я стал вяло торговаться с носильщиком, подбежавшим с тележкой. Чуть поодаль маячили и другие, просто этот оказался быстрее. В здешнем аэропорту бесхозных тележек нет в принципе. К каждой прилагается носильщик, это его заработок. Торговля здесь тоже имеет свои особенности. Нужно знать, каков нижний предел цены, и не предлагать меньшую сумму, и тем более на ней настаивать. Потому что в таком случае носильщик якобы согласится, попросит вас подождать, уйдет и больше не вернется. Подойдет другой, и все начнется по новой, но за меньшую цену никто вас не повезет, лишь потеряете время. Если пассажиров много, тогда цена вырастет, но ниже установленного носильщиками предела никогда не опустится. Зная все это, я особо не торговался. Носильщик запросил семь долларов, в итоге согласился на пять, погрузил чемоданы на тележку и бодро побежал в здание аэропорта, а мы уже следом. Лида сдала багаж, и так как до посадки оставалось немного времени, мы решили выпить кофе в баре. Все серьезные и несерьезные разговоры были переговорены, шутки отшучены, а слезы выплаканы. Я держал Лиду за руку, смотрел в ее грустные зеленые глаза и думал про то, как мы меняемся с возрастом. Я не про внешние изменения, а про внутреннее состояние. Лет пять назад я бы кинул коту под хвост все резоны и уехал бы вместе с Лидой. Теперь нет, меня останавливает долг перед женой и будущим ребенком. Надо обеспечить им пусть даже просто нормальное существование, а без денег этого не получится. И уезжать, прервав контракт, мне никак нельзя. Да и что дома? Снова в школу? Там на себя одного с трудом заработаешь, а на семью – вряд ли. Я видел, моя женушка крепится, чтобы не пустить слезу, хотя она у меня далеко не плакса. И переживали мы события пострашней, чем отъезд. Намного. Познакомились мы в детском оздоровительном лагере, где работали воспитателями. Там я ввязался в совсем не детскую историю, грозившую возможной потерей жизни, и с трудом выпутался из нее благополучно.

А Лида была всему свидетелем, ее те события затронули по касательной.

– Ну, что? – сказала Лида, когда объявили посадку. – Держись и не скучай! Звони почаще. Договорились?

– Безоговорочно! Ты же меня знаешь, я не пропаду и не потеряюсь. Лучше не обо мне беспокойся, а о собственном здоровье, за ним следи. Питание, отдых, фильмы смотри, книги читай!

– Список напиши и перешли, – засмеялась Лида. У стойки мы обнялись, целомудренно поцеловались, и жена пошла на посадку. У дверей она обернулась и помахала мне рукой. Когда самолет Эйр Франс оторвался от взлетной полосы и стал быстро уменьшаться в размерах, я допил третью чашку кофе и покинул аэропорт.

На душе у меня было немного тоскливо и одиноко, как-никак, после ее отлета, Лида, естественно, занимала все мои мысли, пока я ехал из аэропорта в город. Жена в свое время окончила институт культуры, театральный факультет. Преподавала в школе искусств актерское мастерство. В общем, натура творческая и привыкшая к обожанию, но с характером цельным и твердым. Я влюбился в нее сразу и всерьез, о чем до сих пор ни разу не пожалел.

По пути из аэропорта я заглянул в посольство и захватил пакет, о котором толковал вчера Колюня. Сам он выглядел, как можно было догадаться, помятым, с нездоровым цветом лица. Алкогольный же аромат нельзя было отбить даже большим количеством жевательных резинок, запихнутых им в рот. Он вышел меня проводить, и мы покурили в сторонке возле посольского гаража.

– Доктор зовет завтра на вечеруху, – сказал Колюня. – Ты теперь у нас холостой. Придешь?

– Меня никто не приглашал.

– Да ладно, я тебя приглашаю. Сергей Сергеевич так и сказал: «Увидишь Сидорова, зови». Так, что?

– Хорошо, если ничего не случится.

– Да, что у нас тут может случиться? Здесь, кроме переворотов, вообще ничего не случается.

– Типун тебе на язык.

К нашему центру я подъехал к одиннадцати часам. Днем ворота у нас открыты, и я сразу проехал во двор, поставил форд в гараж и направился к центральному входу. Обычным днем у нас не то, чтобы многолюдно, но люди всегда есть. Я прошел в холл мимо отсалютовавшего мне охранника, кивнул секретарю Элле и, чтобы не надоедать шефу, передал ей пакет для вручения в его собственные руки. А сам уединился в своем кабинете, сел за стол и включил ноутбук, чтобы заняться наконец делом. Но долго поработать мне не пришлось, минут через двадцать зазвонил внутренний телефон. Я снял трубку.

– Валентин, зайди ко мне, – сказала мне трубка голосом начальника.

      Дементий Григорьевич Отличник, руководитель нашего центра, был представительным, даже я бы сказал, вальяжным мужчиной немного за пятьдесят. Не говоря уже о редкой и запоминающейся фамилии, мой шеф был интересен и другими своими качествами. Его отличал всегда тщательно выбритый подбородок и постоянный легкий спиртовой аромат. Помните? «Офицер должен быть чисто выбрит и слегка пьян». Это точно про него. Всем другим видам одежды он предпочитал рубашки поло навыпуск и льняные брюки свободного покроя, которых он имел четыре штуки, причем разных цветов, и носил по неделе каждые. Поэтому среди сотрудников вошло в моду называть недели по цвету его брюк: белая, серая, зеленая и оранжевая. Замечу, что порядок ношения он на моей памяти никогда не менял.       Эта неделя была зеленой.

Прошлое господина Отличника представлялось мне несколько туманным. По его собственным словам, начинал шеф с военного института министерства обороны СССР и далее служил там, куда посылала Родина. Чаще всего она посылала его в страны Юго-Восточной Азии, если судить по тому, как хорошо Отличник знал тамошнюю национальную кухню и тамошние языки. Выправка у Дементия Григорьевича была отменная, манеры весьма обходительные, английский он знал превосходно, а вот французский значительно хуже, но я об этом уже говорил. Зато он мог изъясняться еще минимум на пяти восточных языках.

В Россотрудничество Отличник пришел на этапе его создания и какое-то время трудился в головном управлении, а потом отправился открывать здесь представительство. В стране он жил уже три года и имел ранг первого секретаря первого класса. Чин для его возраста не слишком высокий, из чего можно сделать вывод, что мой шеф действительно какое-то время носил военный мундир. Слухов о нем ходило много, одни считали его бывшим военным разведчиком, другие – сотрудником Комитета Глубокого Бурения, ушедшего оттуда после распада Союза.

Постучав для блезира, я открыл дверь начальственного кабинета и вошел.

– Проходи и садись! – сказал мне шеф, и продолжил что-то писать. По какому-то заведенному среди наших чиновников общему правилу, Дементий Григорьевич в момент моего прихода всегда оказывался занят, хотя и вызывал меня сам. Так вот, оторваться от своих дел сразу – граничило для него с тяжелым государственным преступлением. Поэтому я еще минут пять созерцал интерьер кабинета, прежде чем Отличник поднял на меня свой величественный взор.

В центре, ближе к задней стене, стоял массивный стол красного дерева, за которым прямо под портретом президента Медведева восседал сам Отличник. Другой стол, тоже красного дерева, но более узкий и длинный, стоял перпендикулярно первому. Вот за него я и присел, повинуясь начальственному слову. Справа от меня вся стена была из стекла, и темно-коричневые деревянные жалюзи прикрывали кабинет от солнечных лучей. Слева стоял диван, дитя нетрезвой мысли местных мебельщиков. Резные, всячески изукрашенные деревянные части соседствовали с выделанными кожей изображениями представителей местной фауны, но понять, какому именно виду принадлежала кожа дивана, не представлялось возможным. Диван же был интересен своим новаторским подходом к главной своей функции: взрослому человеку сидеть на нем было просто невозможно, на узком сидении мог с комфортом расположиться лишь некрупный шестилетний ребенок. Тем не менее, как утверждала молва, на этом диванчике умудрялись не только сидеть. До того, как Отличник обратил на меня внимание, я успел в мельчайших подробностях представить себе картины различного использования дивана, помимо его прямого назначения.

– Проводил Лиду? – между тем спросил тот участливо.

– Да, все хорошо, улетела, – ответил я и поблагодарил за заботу.

– Ну, и слава Богу! Вы правильно все решили. Лиде, безусловно, лучше будет дома. А то, не дай бог, какое осложнение, а медицина тут… – произнес он очередную банальность и, не договорив, замолчал. Я закивал, соглашаясь. Помолчали с минуту. Шеф уставился мне в грудь, я же смотрел на его стол.

– Я, Валентин Александрович, работку тебе нашел не пыльную, – всколыхнулся Отличник, решив, что пора переходить к атаке, и гипнотизируя меня взглядом. Мне лишь оставалось выразить умеренную радость по этому поводу.

– Надеюсь, интересную?

– Ты знаешь, что на юго-западе страны собираются открыть наш филиал? – осведомился он.

Я, естественно, не знал и скрывать это не счел нужным.

– Филиал? В Силхве? – недоверчиво переспросил я.

Силхва – небольшой городок у самой границы. Там находились рудники по добыче золота и алмазов. В местных криминальных новостях редко обходилось без его упоминания.

– Ну, не совсем филиал, – слегка отыграл назад шеф. – Скажем так: откроется небольшой центр русско-африканской дружбы. Там тоже есть наши соотечественники, они и будут в нем работать.

– Чем же там будут заниматься? – поинтересовался я. – Тоже алмазы тырить?

– Как чем? – игнорируя мою иронию, переспросил Отличник. – Тем же, чем занимаемся мы с тобой. Будут распространять русскую культуру, учить язык. И там тоже есть молодые африканцы, которые хотели бы поехать в нашу страну учиться. Оказывать помощь нашим соотечественникам, наконец.

– А их там много? – задал я вопрос из простой вежливости. Честно говоря, мне до лампочки было и количество тамошних соотечественников, и их проблемы на юго-западе. – Я считал, что россияне и совграждане живут исключительно в столице.

– Ошибаешься, наши люди есть везде. И их, поверь, достаточно, – веско произнес Отличник.

– А откуда финансирование? – не сдавался я.

– Полная инициатива местных, расходы они берут на себя, финансироваться будут через спонсорство, добровольные пожертвования. Ну, ты понимаешь. Но вот, документы, присланные из Москвы, им нужно будет привезти, слетать туда по-быстрому. Одна нога, как говорится…

– Как это? – перебил я шефа. – Расстояние до Силхвы, насколько я помню, почти четыреста километров, и к тому же, там есть места вообще без дорог. Тут и двумя ногами не обойдешься!

– На самолете, дорогой Валентин, на самолете.

– Разве там есть авиасообщение? – усомнился я.

– Небольшие самолеты летают, нерегулярно правда, но для тебя есть хорошая новость. Если самолет летит в Силхву, то обратно он отправляется на следующий день. Тебе это дает возможность не задерживаться. Ты отдашь документы, проведешь одну ночь в гостинице и назад. Фактически я предлагаю тебе легкую прогулку. Еще благодарить меня будешь за нее. Новые впечатления, новые люди. Сидишь здесь один, как сыч. А так развеешься хоть немного. Я сейчас тебя проинструктирую, что и как, адреса дам. Тут он поглядел на меня как-то оценивающе, затем бросил взгляд на часы. И уже другим, более теплым голосом скомандовал: «Запри-ка дверь!» А сам полез рукой в ящик стола.

Все ясно, для усиления моего внимания к инструктажу прилагалась бутылка. Чего? А, французский коньяк – XO. Неплохо. Закуска же была стандартная, от Отличника: коробка печенья, пробудившая во мне давние не самые приятные воспоминания.

Когда я только приехал, то был преисполнен некой восторженности, связанной с новой работой и чужой страной. Отличник же на первых порах был нам и за начальника, и за друга, и за гида. Возил, показывал, помогал, устраивал. Короче, отец родной. Вот тут-то и аукнулась мне его слабость. К концу рабочего дня он стал зазывать меня в кабинет, доставал бутылку виски или водки и вот – это вот нескончаемое печенье. И затем мы долго пили под разговор. Я не большой выпивоха, по окончании посиделок шеф, загруженный не меньше меня, но при этом находящийся в полном здравии, садился за руль и ехал в посольство, а я едва мог подняться по лестнице, находясь в сумрачном состоянии и духа, и разума. Так продолжалось несколько раз за три первых месяца, пока Лида не выставила нам обоим ультиматум, и тем спасла своего безотказного мужа от будущего цирроза печени. Отличник обладал такой способностью спаивания, которую я не встречал ранее ни у кого. У него невозможно было отказаться, так он забивал мозг своими сентенциями и рассказами. Как оказалось, я был далеко не первым невольным собутыльником шефа, он наваливался на новенького с пылом изголодавшегося по общению Робинзона Крузо. К настоящему времени я уже научился отказываться и потому посмотрел на шефа очень сурово.

– По пять капель, – обнадежил он меня, плеснув коньяку в маленькие пузатые стаканчики. – Поверь, у меня еще дел невпроворот. Чисто символически. Обещаю!

Повинуясь шефу, я отпил немного и был приятно удивлен букетом: такой коньяк грех закусывать, надо будет взять на заметку.

– Ну, слушай! – начал Дементий Григорьевич свой инструктаж звучным баритоном, образующимся у него после принятия горячительной жидкости.

По словам шефа, время от времени прикладывающегося к бутылке, все действительно выходило просто. Прилетел, передал, переночевал, улетел.

И потом, хоть развеюсь немного, подумалось мне, вспомнившему кстати, что квартира моя пуста.

– Когда мне лететь, Дементий Григорьевич?

– В понедельник. Сегодня у нас пятница. Проведешь дома уик-энд и – вперед. Билеты тебе уже заказали, командировочные получишь сегодня. А сами документы здесь, – шеф подал мне пластиковую папку. – Придешь к себе – ознакомься с материалами, чтобы быть в курсе дел.

Отличник вышел из-за стола и чуть меня приобнял, дыхнув коньячным амбре.

– И есть у меня к тебе личная маленькая просьба. Там один дружок мой тебе посылочку передаст, довези, пожалуйста, хорошо?

– Доставлю, не беспокойтесь.

– И будем на связи.

– Само собой.

Он пожал мне руку, и я почти трезвый покинул его гостеприимный кабинет.

Пообщавшись с шефом, я решил ковать железо, пока горячо. И на обратном пути зашел к бухгалтеру Люсе. Полное имя Люсьена, возраст бальзаковский, не замужем. Должности у нас были равнозначные, и командовать мной у Люсьены Дмитриевны не получалось, а хотелось очень. Вот и стала она захаживать в кабинет одинокого шефа по семь раз на день, а сама под видом охмурения Отличника, пыталась взять бразды правления центром в свои цепкие ручки. В ее планах было много чего завлекательного. В частности, перенаправление скудных финансовых потоков в нужное ей русло. А ваш покорный слуга, как золотая рыбка, должен был быть у нее на побегушках. Согласно предлагаемой ею реорганизации центра, местных сотрудниц следовало частично сократить и частично перевести на полную самоокупаемость. На наше общее счастье, товарищ Отличник, имевший где-то в дебрях блочных Мытищ жену и двоих детей старшего школьного возраста, быть охмуренным, естественно, не отказался, но дальше дивана в своем кабинете Люсю не пустил. За что ему была от всех сотрудников большая благодарность. Предпринятая Люсей попытка, выдать желаемое за действительное и немного покомандовать, повлекла за собой немедленную жесткую выволочку при всех. Тогда обиженная бухгалтер решила отыграть назад и лишить нашего шефа скромного холостяцкого удовольствия. Отличник тотчас же произвел демарш, посадив на должность секретаря и девушки за всё тридцатилетнюю мулатку Эллу, наполовину русскую, наполовину красавицу. Русского письменного языка Элла не знала и писала с грубейшими ошибками, часами болтала по телефону, иной раз могла потерять нужную бумагу. Однако наблюдать за тем, как она поливает цветы в свисающих с потолка кашпо, было все равно, что приобщиться на мгновение к прекрасному. Все мужчины, случайно присутствующие при этом событии, благоговейно замирали с написанным на лице блаженством, не исключая и меня.

Люсьена проиграла по всем пунктам. Поделом. Теперь она вела себя тише, зато заделалась ужасной бюрократкой. Но к бюрократизму нам было не привыкать.

Люсьена Дмитриевна Гобнина всем улыбалась одинаково приветственно. Как по мне, так одинаково фальшиво. Она, наверное, полагала свои руки красивыми и носила платья и блузы без рукавов. И сегодня на ней была кофточка, оставлявшая руки голыми. Среди строгой офисной мебели ее наряды смотрелись очень контрастно. По-видимому, Люся не оставляла надежды вернуть себе место на диване.

Конечно, она была в курсе выдачи мне командировочных, но все же при мне позвонила Отличнику, дабы еще раз убедиться в правильности своих действий. Благосклонный рык начальства был воспринят ею с явной радостью и, находясь в эйфории, Люся выдала мне деньги без излишних проволочек.

4. Я лечу в Силхву

Самолет назывался Бомбардье Дэш 8 – 100, на жаргоне русских пилотов «Дашка», и был такого же преклонного возраста, как и мой форд. Будучи благородного канадского происхождения, он принадлежал нигерийской авиакомпании и обслуживал местные нужды соседних стран, летая во всех направлениях туда, где есть аэропорты, пусть даже и с грунтовым покрытием. Рейсы в Силхву проходили раз в неделю по понедельникам. Как поведал мне мой шеф, позволить себе летать самолетами могли в этой стране лишь иностранные туристы, чиновники и бизнесмены, связанные с добычей полезных ископаемых. Авиабилеты были недешевые, и если желающих посетить Силхву набиралось слишком мало, то рейс отменялся.

Явившись в аэропорт и поставив машину на платную стоянку (иначе я рисковал вернуться к одному кузову без мотора, дверей и колес, не говоря о мелких деталях), я был готов к тому, что могу не полететь и длительное время маялся в неведении относительно дальнейшей судьбы, пока с опозданием на сорок минут не объявили посадку. На этот раз пассажиров оказалось девятнадцать человек, включая меня. Как раз половина салона и достаточное количество для полета. Когда нас запустили в самолет, шоколадная стюардесса с широчайшей улыбкой во все лицо и более темный, но такой же улыбчивый стюард, оба в белых рубашках и черных брюках, стали рассаживать людей по местам, учитывая не только номер в билете, но и их пожелания, и таким образом, чтобы они разместились по всему пассажирскому салону. Кстати, пассажиры были самые разные и по расовым признакам, и по одежде: от солидных мужчин и женщин в цветных национальных одеяниях, до темнокожей молодежи и белых безвозрастных туристов, щеголяющих в современных интернациональных шмотках.

Мое место было во втором левом ряду. Положив рюкзак на низкую багажную полку, я сел в потертое скрипучее кресло у иллюминатора. Затем, внимая настойчивой просьбе стюардессы, послушно выключил телефон и пристегнул ремни. Из открытой кабины пилотов были слышны переговоры с диспетчерской службой, в какой-то момент заработали двигатели, и самолет охватила предполетная дрожь. Он, как мне показалось, нехотя вырулил на взлетную полосу и сначала медленно, а затем все быстрее покатил по бетонному настилу, наращивая гул турбин. Мне не так уж часто приходилось летать на подобных летательных аппаратах, и я с трудом перевел дыхание, когда «Дашка», кряхтя и трясясь, наконец оторвалась от земли и устремилась в небесные просторы, натужно набирая высоту. Никакой плавности хода, присущей большим авиалайнерам здесь не наблюдалось. Наоборот, самолет то и дело проваливался в воздушные ямы, и пассажирам задних рядов, я думаю, приходилось несладко. Прослушав доклад командира о полете и инструктаж стюардессы о том, как следует вести себя в экстремальной ситуации, а также приноровившись к выкрутасам «Дашки», я устроился поудобнее в кресле и закрыл глаза, лениво перебирая в мыслях происшедшие за последнее время события.

Я уже знал, что Лида благополучно прилетела в Москву, где ожидал ее отец. Вечером пятницы они сели на поезд и утром следующего дня были в нашем городе. На вокзале их встречал уже мой родитель. Я ясно представлял, какой радостью для наших семей явился приезд Лиды – любимой дочери и столь же любимой невестки. Как бы им не поссориться, стараясь обеспечить Лиде полноценный уход и уют. Мы долго разговаривали с ней в субботу по скайпу, все было в порядке, и за жену я мог не беспокоиться. Лиде, правда, не понравилась моя командировка, но она смирилась из-за ее кратковременности. Мои собственные дела тоже были в норме.

Утром по субботам я ходил заниматься в клуб Дидье. Так его называют по имени владельца, француза. Здесь и открытый бассейн, и два спортивных зала, теннисный корт и даже бар. В отличном настроении после разговора с Лидой я направился в клуб, заставил себя как следует попотеть в тренажерном зале, затем с удовольствием поплавал в бассейне. После выполнения обязательной программы я был предоставлен сам себе. И так как спешить домой мне было абсолютно незачем, то остался поиграть в волейбол в компании завсегдатаев клуба, с которыми был шапочно знаком. А вечером меня ждала вечеринка у доктора.

Сергей Сергеевич Полубоярцев был личностью широко известной в местной столице и даже за ее пределами. Он уже лет двенадцать работал по контракту в клинике имени Пастера и считался старожилом среди русских колонистов. Доктор Серж, так его звали местные пациенты, или Айболит, как именовали русскоязычные, был ранее военврачом. Выйдя в отставку в девяностые, он, отдав после развода свою квартиру в Смоленске жене и сыну, оказался без крыши над головой в самом буквальном смысле этого слова. Тогда-то доктор, по рекомендации приятеля, и отправился на работу в Африку. Поменяв пару мест, обосновался здесь и настолько прижился, что уезжать, кажется, совсем не собирался. Именно доктор Серж наблюдал Лиду с начала беременности и посоветовал последние месяцы до родов переждать дома и там же рожать. Раз в месяц субботними вечерами Сергей Сергеевич, живший на маленькой вилле рядом с набережной, устраивал вечеринки. Кроме устоявшегося круга друзей, он приглашал и знакомых, то одних, то других. Я тоже пару раз побывал на «докторских субботах», как он сам их называл. Обычно там присутствовали пять-семь мужчин, женщины на вечеринки не приглашались. Чисто мужская компания выпивала под шашлыки, играла в домино или карты и вела беседы. Ничего особенного, но ради последнего занятия и стоило приходить. Сергей Сергеевич был просто бесценным кладезем информации о всех внутриполитических делах. И даже ходила байка, что военный атташе слал доклады в Москву, в большей степени основанные на разговорах с доктором, чем на реальных донесениях агентов. И был, между прочим, на хорошем счету у своего руководства.

На этот раз шашлыки не жарили, а из ресторана по соседству под названием «У лестницы» принесли бадью с жареными лягушками, большое блюдо речных моллюсков, приготовленных со специями по местному рецепту, и деревяный бочонок французского пива очень солидного формата. В качестве особого деликатеса доктор предлагал сушеную рыбку, выловленную им собственноручно. Понятно, что вечеринка сразу покатила как по маслу. Когда утихли первые восторги и был утолен начальный голод, а Сергей Сергеевич как раз взял паузу перед очередным монологом, сидящий рядом Колюня Бекешев позвал меня покурить на открытую веранду. Мне показалось, что его внимание ко мне не случайно. Он ведь нагловатый малый, мажористый. Если ему что понадобится, вырвет с корнем.

– Ну, давай, колись, – сказал я, когда мы закурили по сигарете и выдохнули первый дым. – Что тебе от меня надо? Ты же неспроста подсел, верно?

Колюня тотчас выкатил глаза в фальшивом недоумении.

– Ты, что, Валек? Мне от тебя ничего не надо. Просто подумал, что парень без жены, один, тоскует, наверное, дай, думаю, займу разговором.

– Ага, вот я сразу взял и поверил. Ты, Колюня, у нас отзывчивый, как мороженая репа. А тут такая невероятная эмпатия.

– Ну, спасибо!

– Не ворчи, это из О’Генри. Американский юморист начала прошлого века. Читал? Или ты только по «Бородино» специалист?

– Так. Слышал что-то такое.

– Понятно. Но сие несущественно. Я жду ответа на вопрос: в чем твой интерес к моей особе? Ориентацию не поменял?

Колюня сначала захотел обидеться и сказать что-то грубое, но передумал и просто покрутил пальцем у виска.

– Я-таки жду, но сигарета кончается, феминолюб. Или феминофил?

– Обещай молчать, лады?

– Чтоб я сдох!

– Короче, ты, как я знаю, летишь в Силхву.

– Скоро все в столице будут об этом знать. Тебе привезти бананов или прикупить по случаю золотишка?

– Передай одну вещь моей знакомой.

– И что мне за это будет?

– С меня любая услуга. Так передашь или нет?

– Смотря что. Наркотики или тяжесть какую – не повезу.

Бекешев полез в карман шорт и достал скрученные в трубочку и перетянутые резинкой доллары. Между прочим, казначейства США.

– Номер ее мобильного я тебе на телефон сейчас скину. Просто передай – и все. Она в курсе, позвонишь – подъедет, куда скажешь.

– И сколько здесь?

– Тысяча.

– Как зовут?

– Ребекка.

– Хорошо. А тогда почему не хочешь отправить через Вестерн Юнион?

– Я и посылал, но там большой процент, а тут оказия. Вот я и хочу воспользоваться.

– Откупаешься? Или подарок?

– Так и знал, что начнешь подкалывать. Считай, что подарок.

– Да мне все равно, не переживай, Колюня, все сделаю.

Доллары поменяли владельца, и я подкинул их на ладони.

– Баксы не фальшивые? И пересчитать бы надо, а то, не ровен час, подведешь меня под монастырь. Расписку написать?

Не отвечая на мои подколы, Бекешев бросил окурок в урну и вернулся в гостиную. А я, обогатившись, хоть и временно, на целую тысячу, подумал: хорошо, что Бекешев такой молчун, а то ко мне с просьбами целая очередь выстроилась бы.

Воспоминания прервал неожиданно вторгшийся в мою персональную зону знакомый аромат. Я открыл глаза и повернул голову. Очень неожиданно. На противоположной стороне моего ряда сидела африканка из Альянса. И запах ее духов был тем же самым, запоминающимся. И я понял, почему раньше ее не узнал. На торжестве она была в макияже и затянута в стильный европейский костюм, потому казалась старше и эффектнее. А сейчас я видел девушку лет двадцати трех-двадцати пяти в красной футболке, бежевых слаксах и белых кроссовках. А в аэропорту на голове была еще и бейсболка с длинным козырьком. Вот она лежит на пустом соседнем сиденье. Интересно, зачем моя ароматная попутчица летит в Силхву? По делам или в гости? Нет, скорее, по делам. В ушах у нее миниатюрные наушники от плейера, висящего на шее, на коленях дорогая кожаная папка с бумагами, а в руке карандаш. Бизнесвумен. Смотрит строго, даже хмурится и прикусывает зубами нижнюю немного выпяченную губу. Кожа у нее совсем темная, как у стюарда, без примесей иных кровей. Про волосы я уже упоминал, прямые пряди без малейшей курчавости, а вот лоб высокий и в меру покатый, нос широковат, ничего не поделаешь, черты расы. Фигуру я отметил еще в Альянсе. Хотя, если сравнить ее и мою жену до беременности, можно и поспорить, чья лучше. И вообще, чего это я на нее уставился? Кот из дома, мыши в пляс? Я ведь только вчера говорил с Лидой, и она погрозила мне пальчиком. Не шали! Нет! Я с ней, с этой «выпендрежницей», не знаком и не собираюсь делать это в дальнейшем. И с другой стороны, чем мне еще тут заниматься? Конечно, можно почитать книгу, но рассматривать соседку гораздо интереснее. Книгу я и потом почитать могу, а прилетим, и девушка исчезнет, растворится в чужом городе, останутся лишь приятные впечатления. Пока я, то косился налево, проводя беспристрастный анализ неординарного экземпляра хомо сапиенса, то отворачивался к иллюминатору, коря себя за чрезмерное любопытство к противоположному полу, соседка, словно почувствовав мою заинтересованность, сложила бумаги в папку, сунула ее в сумку и отвернулась к окну, оставив для обозрения лишь гибкую спину и часть вызывающе обтянутого брюками бедра. Пришлось переключиться на книгу.

Наш полет продолжался два часа, а на подлете к аэродрому нас еще несколько раз немилосердно тряхнуло. Затем самолет заложил широкий вираж, припадая на правое крыло. И мне открылся вид на реку, петляющую между джунглями, кажущимися с высоты такими низкими и совсем безобидными. Дальше показался город, ожидаемо маленький, перечерченный белыми и красными прутиками улиц и дорог. Бетонные коробки зданий и разноцветно-лоскутные крыши хижин проносились под брюхом самолета, увеличиваясь в масштабах. «Дашка», проскочив город и сделав большой круг над аэродромом, стала заходить на посадку. Ощутимо упав колесами на грунтовое покрытие полосы, что вызвало благодарные аплодисменты пассажиров, самолет стал постепенно тормозить. Нам милостиво разрешили расстегнуть ремни и ожидать полной остановки. И вот самолет приблизился к аэропорту, остановился, и пилоты выключили двигатели. К борту подтянули трап, стюард открыл дверь. Сначала мимо нас проследовали к выходу оба нигерийских пилота, затем настал и наш черед.

Здание аэропорта было небольшим и одноэтажным. В стороне от него белела диспетчерская башня. Спустившись по трапу, мы зашагали по красной земле к гостеприимно открытым дверям. Аэропортом назвать то, что я лицезрел внутри, было сложно. Все помещение делилось на две части, перегороженные решеткой. В ограде имелись два прохода. Один для улетающих, другой для прилетевших. Зоны отлета и прилета были отделены белой линией на кафельном полу. У каждого прохода роилось пять, а то и побольше представителей службы аэропорта. И за неимением спецсредств, они производили досмотр лично, заставляя открывать чемоданы и сумки, чтобы самим покопаться в вещах. Меня от такой процедуры избавил дипломатический иммунитет. А моя соседка явно обладала определенным влиянием, ее чиновники как бы не заметили.

Покончив с формальностями, я через так называемый зал прилета вышел наружу, чтобы поскорее взять такси. Мой шеф, инструктируя меня, строго-настрого наказал не выпячиваться и не показывать деньги. «Торгуйся обязательно, и вставляй при этом русские слова. Во времена СССР здесь было очень много наших специалистов. И с той давней поры местные жители употребляют некоторые русские идиомы. Главное, чтобы тебя не приняли за богатого европейца или американца, и у них не появилась мысль обчистить твои карманы». Все так, я не собирался изображать богача, но если я думал, что таксистов здесь хоть пруд пруди, то здорово ошибался.

Возле меня стояли автобусы, какие-то частные автомобили, а вот такси среди них не было. Вот к автобусу бодро пробежали интуристы, пока я вертел головой по сторонам, еще трое бывших пассажиров заскочили в сразу осевшую до земли «ланчию». Я уже собирался вернуться в зал, чтобы спросить там, как в третий раз я ощутил знакомый аромат. Мимо меня шла соседка с сумкой через плечо и чемоданом на колесиках. Несколько секунд я таращился на нее в нерешительности и затем, переборов робость, пошел на открытый контакт:

– Ради Бога, простите, мадам, – воскликнул я на французском ей вслед.

– Да? – она остановилась и поглядела на меня несколько растерянно.

– Не подскажете ли мне, где я могу взять такси?

– О, месье, для этого необходимо пройти вперед еще метров двести. Такси стоят на площади, к самому аэропорту их не пускают.

У нее был приятный голос и беглая французская речь, только без прононса.

– В эту сторону? – уточнил я.

– Да, пойдемте вместе, если хотите, я тоже направляюсь туда.

– Тогда позвольте ваш чемодан.

– С удовольствием.

Мы не спеша зашагали к площади. Девушка тогда, в Альянсе, показалась мне высокой, сейчас, без каблуков, она была примерно на пять-шесть сантиметров ниже моих ста восьмидесяти.

– Вы здесь в первый раз? – прервала она молчание.

– Да, я приехал сюда впервые. А вы?

– Я приезжаю в Силхву довольно часто.

– Тогда, может быть, вы знаете, где находится отель «Буржуа»?

– Конечно, я тоже там всегда останавливаюсь, это лучшая гостиница в городе.

– На мой взгляд, – тут же поправилась она. – Не «Хилтон», но в номерах чисто, и есть свой ресторан, что очень удобно.

– Если вы не против, мы могли бы взять одно такси, – предложил я.

– Нет, я не буду против, сама хотела вас просить об этом, – улыбнулась девушка.

– Отлично, вот и договорились. И давайте познакомимся. Меня зовут Валентин.

– Я – Алис.

– Очень приятно.

Тут мы вышли на маленькую площадь округлой формы, от которой, словно солнечные лучи, в разных направлениях расходились дороги. Здесь действительно было много желтых машин. И я, честно говоря, оказался в полной растерянности, так как все свободные водители кинулись к нам безо всякой очередности. Но Алис что-то сказала им на су-су, и они слегка отступили. Она сама выбрала автомобиль, сама договорилась об оплате. Мы сели на задние сидения, таксист уложил в багажник наши вещи, завел двигатель и, немилосердно сигналя, повез нас в отель.

– Извините меня, Валентин, – обратилась ко мне Алис. – Вы ведь не француз, так?

Догадливая какая.

– Верно, французский не мой родной язык. Это заметно?

– Нет, совсем немного, чуть-чуть. У вас есть небольшой акцент. Я приняла бы вас за швейцарца или немца. Ваши согласные звуки слишком твердо звучат.

Мне было лестно, что Алис принимает меня за европейца, но интриговать ее не хотелось, тем более обманывать.

– Я – русский.

– О! Я не могла и подумать.

И все, она замолчала. Я, если честно, ожидал более четко выраженной позитивной реакции на мою национальность. Русские-то чем ей не угодили? Небось, колонизаторством здешних мест не занимались и в советские времена все что-то строили, созидали, не говоря о пресловутой материальной помощи. Вон до сих пор наши жигули по дорогам ездят. Я даже чуть обиделся и тоже решил молчать. Впрочем, наше обоюдное молчание длилось недолго. Таксист, проявляя чудеса вождения, лавируя и сигналя, буквально в считанные минуты привез нас к гостинице.

Мы вышли из такси, и водитель выгрузил вещи. Пока девушка лазила в сумку, чтобы достать кошелек, я опередил ее. И, примерно представляя курс национальной валюты к доллару, протянул такситу деньги. Но, видимо, переборщил. Уж с очень большой радостью тот выхватил купюру и тут же умчался прочь.

– Подождите, я должна внести свою долю, – твердым тоном произнесла Алис, открывая свой кошелек.

– Нет, прошу вас, – остановил я ее, вежливо придержав ее за локоть.

– Для меня честь заплатить за вас. И денег с вас я не возьму, уж извините.

Она в первый раз за все время нашего недолгого знакомства посмотрела прямо мне в глаза и закрыла кошелек.

– Молодые люди сейчас так не поступают. Даже, когда приглашают в ресторан, каждый сам платит за себя, – сказала Алис, когда мы вошли в отель и направились к стойке портье.

– Я старомоден, увы. Так что давайте не будем возвращаться к этому дорожному инциденту. То была простая дружеская услуга. Хорошо?

Я мило улыбнулся женщине портье и достал паспорт. Последующие слова Алис меня несказанно удивили:

– Согласна. Но пообещайте мне, что сегодня мы сможем вместе поужинать.

5.Ужин вдвоем

Я даже предположить не мог, что так измотаюсь за вторую половину дня. Приняв душ в маленьком и уютном номере на третьем этаже, я пообедал в ресторане, избавившись еще от одной десятидолларовой купюры, и, взбодрившись, направился решать свои вопросы. Портье подробно рассказала мне, где находится дом Жана Декаду, владельца автомастерской. Именно ему я должен был передать документы, вернее, его жене, нашей бывшей соотечественнице. Портье же посоветовала мне иди пешком: «Если вы возьмете такси, вас примутся возить по городу, чтобы взять с вас побольше. А так вы даже небыстрым шагом дойдете за семь минут». Я поблагодарил эту добрую женщину и отправился в город.

Сам Силхву мне не приглянулся. Большинство улиц было без асфальта, а о тротуарах здесь и слыхом не слыхивали. После очередного дождя всюду были лужи, а по обочине между дорогой и домами текли грязные и вонючие потоки, через которые приходилось перепрыгивать. Надежда оставалась лишь на солнце. Стоит ему выйти из-за туч, как сразу все просохнет. Дома тоже не радовали глаз. В основном это были настоящие развалюхи, собранные из подсобного материала и покрытые гофрированным железом. Другие – сложены из кирпичей домашнего обжига, которые осыпаются и крошатся. Третьи, их здесь меньше всего, либо строятся из бетона, либо из более качественных кирпичей, и имеют до пяти этажей. Небоскребов же не наблюдалось. Особенно меня раздражало, что все эти дома стояли вперемешку. Например, красивый и богатый дом из стекла и бетона помещался между двумя развалюхами. И так повсеместно. К тому же жители все свои дела делали на улице: мыли детей, готовили, стирали, да и отдыхали тоже. Наверное, внутрь дома они приходили лишь спать. А это неистребимое ничем желание детей всех возрастов бегать вокруг белого, клянчить деньги и тайком обязательно потрогать за одежду!.. Добрая женщина не соврала насчет дальности пути, но ни словом не обмолвилась, что это за улицы и что на них за грязь. В не лучшем настроении я все же добрался до нужного мне дома, узнав его издалека. Большое бетонное сооружение, первый этаж которого отдан мастерской, о чем и гласила надпись над входом и рекламный щит. Второй этаж был жилым, и вход в него находился в тыловой стороне здания со двора. Перед домом стояло несколько автомобилей, какие-то были на ходу, какие-то успели проржаветь, ожидая ремонта. Надпись гласила: «Жан Декаду. Все для автомобилей. Ремонт. Мойка. Диагностика. Запчасти». Из этого джентльменского набора я смог ознакомиться только с мойкой: пацан в мокрой майке с Че Геварой поливал серый Фольксваген-пассат из садового шланга.