Читать онлайн Любовь, комсомол и зима

Париж, Франция. 1974

«Бонжур! Амур! Тужур!».

Воздух Парижа пропитан запахами свежеиспечённого багета, горячего шоколада, цветущей глицинии, выхлопных газов и… ароматом любви. Любовь кружит по Парижу, проникает во все его кварталы, вокзалы, метро, рестораны, кинотеатры, парки, в телефонную будку, под фонарь у подъезда…

Средь бела дня, на виду у всех, на скамейках парка Жардан Монсо целуются влюблённые парочки. А я с учебником на коленях сижу на зелёном газоне среди студентов, зубрю мудрёные формулы фотохимических цепных реакций.

Любовь витает и на этом зелёном газоне, а у меня – начало конца моих первых романтичных, платонических чувств. Ничто не предвещало такого финала. Ничто! Ещё вчера ОН держал мою руку в своей, смотрел в глаза, так близко-близко, что я ощущала не только стук его сердца, но и трепет ресниц.

Мы стояли на набережной Сены у моста Александра III, со стороны парохода-ресторана, смотрели на воду, и он сказал, что ничего лучшего в его жизни не было с тех пор, как мы познакомились.

А на следующее утро я получила красочный конверт с открыткой-приглашением на церемонию бракосочетания в мэрии пригорода Парижа.

Ха! Одним из «брачующихся» обозначен мой любимый – ОН.

Нет-нет, никакой истерики и слёз! Единственное, что я почувствовала, – это пульсация в висках и застрявший в горле выдох: «Почему?».

Романовск Приволжский. Осень 1975

Через год я оказалась в провинциальном российском городке Романовск Приволжский, на родине матери, где всё ещё проживали две её сестры. В городке возводилась вторая очередь текстильного комбината. К тому времени строительство основной части комплекса завершили, и в полную мощь работали льнопрядильный, ткацкий и красильный цеха. Возведение комбината имело статус Всесоюзной ударной комсомольской стройки, и мне не стоило усилий получить комсомольскую путёвку с гарантией трудоустройства и обеспечения жилья.

Конечно, родители пребывали в шоке, всячески отговаривали от столь опрометчивого решения: покинуть их самих и, главное, такую распрекрасную Францию.

Да, мы жили в Париже. Родители занимали скромные должности служащих в Посольстве СССР во Франции.

– Ты вообще в своём уме? Тебе одной на миллион желающих выпал шанс отучиться в Париже, иметь стопроцентную гарантию на легальную работу и натурализацию. И всё это коту под хвост?! И чего ради?! Ладно бы ещё – в матушку-Москву, так нет, собралась в богом забытый Зажопинск, – негодовала мать. – Поймать Жар-птицу и променять её на серого воробья?!

Зажопинском мать называла свою родину, милый провинциальный городок, из которого она сбежала в Москву в том возрасте, в котором я сбежала из Парижа. Колесо семейной истории повернулось вспять! Мать негодовала. Отец вздыхал. Но родители знали мой упрямый характер, и им ничего не оставалось, как смириться и вызвать на телефонные переговоры старшую сестру матери.

И я не свалилась на родственников с бухты-барахты, не стала обузой: администрация комбината предоставила комнату в общежитии в пятиэтажном доме со всеми удобствами. Из трёх таких высотных домов выросла новая часть провинциального городка. Улицу с этими «высотками», дворцом культуры, детским садиком, парикмахерской, продовольственным и промтоварным магазинами, кафе назвали Молодёжная. Комбинат стал градообразующим предприятием Романовска Приволжского.

Часть городка, расположенная на правом берегу Волги, в народе – Правобережье, произвела на меня впечатление неоднозначное: разбитые, ухабистые дороги, неказистые деревянные домишки, мокрые и серые от дождя, скудный ассортимент на прилавках продовольственных магазинов. Нецензурная брань лилась рекой в разговорах разновозрастных мужчин, независимо от темы беседы. Никогда я такого не видела и не слышала. Никогда!

Но нашла я и плюсы, и они перечеркнули все минусы. Романовск Приволжский расположился на крутых берегах «глубокой и полноводной матушки Волги», на семи холмах. И на каждом холме возвышались величественные собор, храм или церковь, возведённые в разные эпохи Руси и России. Формально городок основан в конце XIII века – богатейшая история!

И я ощутила немой восторг от благолепия домов Божьих: завораживали стиль и узоры церковного зодчества, перезвон колоколов, Воскресное богослужение, на которое спешили чистенько одетые тётушки и бабушки…

А для местного населения всё это – обыденность, как школа для детворы, или закопчённый от топки углём банно-прачечный комбинат, расположенный по соседству с главным собором, или через дорогу от него – продовольственный магазин с устаревшим названием «лабаз». Роскошь и убогость в одном флаконе. Кажется, люди не замечали ни величия, ни красоты.

Моста через Волгу не было. Люди и автомобили с одного берега на другой переправлялись теплоходом и грузовым паромом. Вид на оба берега с палубы теплохода вырисовывался потрясающим: взору открывались живописные холмы со старинными крутыми деревянными ступеньками, ведущими от обеих пристаней вверх к набережным. Старикам подняться по таким ступенькам нелегко, но в овраге между холмами расположилась дорога с пологим подъёмом для автомобилей, и вдоль неё проложена пешеходная тропа.

Ступеньки, ведущие ввысь, станут трамплином для прыжка из моей прошлой истории в будущую…

Моё имя Ангелина. В быту – просто Лина. На день приезда в Романовск Приволжский мне двадцать один год. По тем временам, особенно для провинции, ох, и засиделась я в девках. К шестнадцати годам я окончила школу в Москве, перепрыгнув с первого класса в третий. Родителей в год моего шестнадцатилетия направили работать во Францию. Высшее образование по специальности химика-технолога получила заочно в МХТИ имени Менделеева. Но параллельно училась и в Парижской школе изящных искусств Beaux-Arts de Paris, поступила в неё на основе творческого отбора: с детства увлекалась рисованием, лепкой, рукоделием. В этой школе специализировалась на декоративно-прикладном искусстве и занималась бальными танцами…

А теперь о внешней оболочке: рост 160 см. вес – 45 кг; длинные светлые волосы, зелёные глаза, пухлые губы, прямой нос, широкие скулы. Я не сказала бы, что внешность типично русская или славянская: в Париже из-за акцента меня часто принимали за шведку или немку. И представьте себе на улочках районного городка такую пигалицу в короткой твидовой юбке, в белом свитере крупной вязки, в итальянских чёрных лаковых сапогах-чулках до колен, а на лице – яркий макияж: густые «махровые» ресницы, благодаря французской туши, творящей чудеса, светло-зелёные тени на веках, красная помада на губах. Броско даже для Москвы с Парижем. Но «девушки из высшего общества» нашей Парижской школы искусств предпочитали такой образ. Я же надела эту «вторую кожу» лишь за год до приезда в провинцию.

Новый образ стал моей защитной реакцией и протестом: я уже не милая, трепетная, наивная девочка с широко распахнутыми глазами, а яркая, дерзкая, самоуверенная, гордая и… неотразимая. Я придумала эту роль и решила, что если не суждено стать актрисой на сцене или в кино, то справлюсь с ролью в реалиях жизни. Да, придуманный образ был скорее вызовом, но, удивительно, постепенно я приняла этот облик, и он стал моим естеством.

Вот такая девушка приехала в маленький провинциальный городок России начать здесь новую взрослую жизнь.

Тётушки Капиталина и Василиса, дядюшка Аркадий встретили меня на железнодорожном вокзале областного центра. Они радостно махали руками, заметив родную кровиночку в окне тормозящей электрички. Пока тётушки по очереди обнимали и целовали «пельмяшку» (выражение дяди Аркадия) троекратно в щёки, дядюшка подхватил чемоданы. Эта тёплая, задушевная встреча растрогала меня. За всю жизнь я не могла вспомнить ни одного поцелуя от мамы, чувствовала её безразличие, хотя всячески старалась заслужить доброе слово.

Простые, открытые, душевные, русские люди!

Старшая тётушка Василиса (Васеня), хрупкая маленькая простоволосая женщина, замужем за дядюшкой Аркадием. У них двое детей: сын Владимир и дочь-подросток Оля. Живут в частном доме в посёлке Заречный, в пятнадцати километрах от Романовска Приволжского.

Владимир старше меня на четыре года. Как специалист- механизатор, он получил от посёлка двухкомнатную квартиру в новостройке. Женат на белокурой красавице Любаше. Воспитывают двух сыновей-погодков: Мишу и Васю.

Оленька – пятнадцатилетняя дочь, поздний ребёнок, кровинушка любимая, розовощёкая девочка-хохотушка, физически развитая не по юным годам, дружит с пареньком Андреем семнадцати лет, целыми днями пропадавшим у них в доме, но «зато на глазах у родителей», как сказала тётушка, «от греха подальше».

Милое семейство! Такое впечатление, что тётя, как курица-наседка, готова растопырить свои крылья и всех цыплят собрать поближе к себе, всех обласкать, согреть и защитить. Я снова невольно сравнила её с мамой… Неужели они родные сёстры? Такая разница, однако…

Вторая тётушка Капиталина (Капа) жила в Романовске Приволжском, недалеко от главного собора, в двухэтажном старинном мещанском доме из восьми коммунальных квартир. Незамужняя. Для всех она просто Капа, без «тёть».

Любимый ею парень погиб в годы Великой Отечественной войны, и Капа осталась до конца жизни верна своей первой и единственной любви. Удивительная женщина! И такая красавица! Статная фигура, серые глаза нараспашку, густые волосы.

Капа воспитывала племянницу Надю – дочку младшего брата. Сто лет назад он бросил жену и дочь-малышку и неизвестно где скитался по стране. Мать девочки впоследствии встретила другого мужчину, а Надю оставила Капе, хотя изредка и навещала их.

Первые дни я провела в квартире Капы. Надя в это время представляла комсомольскую организацию комбината на слёте рабочей молодёжи в Москве. Перед её возвращением я перезнакомилась со всей роднёй и поняла, какие люди живут в городке. Пришлось сменить короткую твидовую юбку на брюки-клёш от бедра. Но вопрос, что всё-таки шокировало местных больше – юбка или брюки-паруса, остался открытым: ни на ком таких брюк я не видела. Но Капа обронила, что лучше подметать пыльные улицы этими «моряцкими» штанами, чем доводить голыми коленками бабушек и дедушек до инфаркта, особенно в районе собора, где старички сидят на скамейках и дружненько обсуждают всё, что движется.

– Ты глянь-то, Фискина дочь пошла! Ну, вылитая-то Анфиска! Така же худа да горделива, – как-то услышала я, проходя по соседней улице. Тётка в кургузой серой куртёнке, с белым платочком на голове, по-старушечьи завязанном на подбородке, даже и не пыталась понизить голос, вспоминала мою мать, а заодно и меня тихим «добрым» словом.

Рассказать о людях Романовска Приволжского без акцента на местечковый особый диалект с певучим протяжным «о» – значит ничего не рассказать. С первых слов понимаешь перед тобой местный или приезжий. Так говорили и все родственники. Я ожидала подобный слог и от Нади.

Она вернулась поздно вечером, уставшая, промокшая под дождём, с двумя тяжёлыми сумками, доверху набитыми колбасой, мясными наборами для супа, сыром, банками кофе и парой бутылок красного грузинского вина. В те времена в отдалённых от Москвы и Ленинграда местах такие продукты на полках магазинов отсутствовали. Я поражалась этому. Соседи по очереди ездили на закупки в Москву, за триста километров от городка. Продукты делились поквартирно. Слава богу, жители этого дома знали друг друга с рождения, и никаких недоразумений между ними не возникало, могли выручить и «пятёрочкой» до получки или пенсии. Такой своеобразный кооператив. Неудивительно, что соседи знали друг о друге всю подноготную. Ничего не утаишь!

Капа встретила Надю у порога, подхватила обе сумки, затем отстранилась, чтобы представить меня. Я смущённо улыбнулась, когда взгляды пересеклись.

– Ну, привет, француженка! Так вот ты какой, цветочек аленький! – Она взяла меня за руки. – Будем знакомы, сестричка! Спать нам придётся вместе в одной кровати, слава Богу, она широкая! Так что давай знакомиться потеснее, прежде чем разделить ложе.

Говор Нади не был окающим волжским или характерным акающим московским – такой речью вещают дикторы радио и телевидения.

Мы пожелали Капе спокойной ночи и прошли в комнату Нади. Она вынула из буфета хрустальные бокалы (хрусталь в те времена являлся обязательным атрибутом и показателем достатка) и открыла бутылку вина. Я не пила спиртное, если не считать слабоалкогольного горячего глинтвейна, традиционного для рождественских ярмарок. Но в такой обстановке решила не упрямиться, а хотя бы символически поддержать компанию и пригубила терпкий напиток.

– Завтра на комбинат вместе идём. Тебе предстоит со многими встретиться, походить по цехам и отделам. Не спеши с выбором. Вакантные места есть. А ты у нас девушка образованная, из МАсквы, да из ПарЫжу, да ещё и с челобитной до царя-батюшки нашего Царькова Сергея Петровича, аж за тридевять земель поклон ему шлют.

Честно, я не понимала, она шутит так или это сарказм. Ох, не проста сестрица-то наша!

Наде двадцать три года. Не замужем. Ждёт парня со службы на морском флоте. Окончила технический вуз в Ленинграде. Так вот откуда её чистая фонетика! После завершения учёбы распределилась в родные края на комбинат, в отдел главного технолога.

Она чуть выше и чуть потяжелее меня, рыжеволосая, сероглазая, носит очки. Чертами лица мы схожи. В дальнейшем нас постоянно сравнивали как сестриц.

Надя ухмыльнулась, высоко подняла бокал, посмотрела на блики хрусталя через свет люстры и сощурилась.

– Завтра наденешь мою чёрную юбку, в талии резинку утянем. А после встречи с начальством смотаешься на теплоходе за Волгу. Там хорошее ателье. Мать подруги работает закройщицей. Закажи пару юбок, хотя бы до колена. А в промтоварах купи резиновые сапоги: через две недели грязь будет непролазная, все дороги в кашу превратятся – утонешь в своих модных «лодочках-чулочках».

Да уж, старшая сестричка включила нотки командира октябрятской звёздочки!

– А откуда тебе известно содержимое моего гардероба? – притворилась я наивной. – Мы вот только встретились.

– Папаша твой заботливый вызывал на переговоры и попросил проследить за «дресс-кодом», как он выразился. Мол, беда с этим кодом, надо выручать, чтобы не было мучительно больно за такую непутёвую дочь. Лично я за свободу в любом виде: носи что хочешь, самовыражайся как хочешь… Но для знакомства с начальством всё же надень мою юбку, а дальше жизнь покажет, бить или не бить, – она засмеялась, ополовинила бокал. – Не обижайся! Я обещала ответственно подойти к твоему «рандеву» – папашино выражение. А там дальше делай как знаешь.

Я ещё раз пригубила вино. Оно нагрелось в бокале и приобрело вкус поприятнее. Надя приободрила меня взглядом, жестом показала «пей, пей!». Я почувствовала, как тепло растеклось по телу. Ах, вот оно, это состояние, ради которого пьют вино! Тепло, легко! Запросто лягу в кровать с кузиной, хотя днём эта мысль напрягала, но я успокаивала себя тем, что это временно и ненадолго.

Утром зазвенел будильник. Капа побежала на кухню ставить чайник и готовить бутерброды. Надя накручивала волосы на бигуди. Я умылась (душ в доме отсутствовал) и присела перед зеркалом натянуть на лицо вторую защитную кожу: макияж. Удивительно, но Надю мой боевой раскрас не шокировал. Добил кузину флакон духов Opium, каплю которых я растёрла на запястье. Она потеряла дар речи, переключив все пять чувств на одно – обоняние. Я открыла чемодан и достала коробочку духов CHANEL.

– Это тебе! Надо было подарить вчера, но всё не по плану пошло. Да сегодня и повод получше. Кстати пришлись! Держи! Знаю, что все девушки и женщины СССР мечтают о «Шанель». Думаю, и тебе аромат понравится.

Надя смотрела на коробочку как заворожённая. Командир октябрятской звёздочки испарился из неё бесследно.

Сорок минут пешочком до комбината пролетели незаметно. Мы шли по узкоколейке и рассказывали друг дружке, как нам жилось в детстве, как училось. И про первые неудачные любови мы тоже говорили и успокоили себя тем, что любовь и называется первой, потому что за ней наступит хотя бы ещё одна. Ведь не зря же Надя ждала возвращения с флота парня, а он в заморских краях уже и парчу белую прикупил ей на свадебное платье.

Первый день на комбинате стал днём знакомства с руководством. Встретили меня с нескрываемым пристальным любопытством: разглядывали от обуви до пробора волос на голове. Но мне не пришлось рассказывать, кто я, откуда и почему появилась здесь. Все были в курсе, скорее всего, благодаря предприимчивости моих родителей и местному глухому телефону.

Важной персоной в цепочке начальства являлся главный технолог Пузиков Андрей Петрович, лет тридцати пяти—тридцати восьми. Фамилия Пузиков оправдывала ожидания. Именно ему предстояло провести экскурсию по производственным цехам. Он уделил мне полтора часа, а затем попросил Надю показать красильный цех, поскольку сам из-за аллергии на химические препараты старался там не задерживаться.

Директор Царьков Сергей Петрович, представительный мужчина лет пятидесяти, тоже пребывал в гармонии с фамилией. Он медлительно изучал мои дипломы и сертификаты. Мне показалось, что по-актёрски выдерживал паузу, затем спросил:

– А сами-то вы, Ангелина Витальевна, какое направление считаете предпочтительным для себя? – говор у директора московский. – Химик-технолог и художник-декоратор – разнополюсные направления.

– Почему разнополюсные? Разве отбеливание и крашение тканей, а также изготовление синтетических волокон не являются химическими процессами? Я понимаю, вы, как директор, отвечаете за весь механизм работы комбината, от строительства зданий до выгрузки готового товара и не обязаны знать каждый маленький винтик-шпунтик производства. Но без химических технологий невозможны никакие ткани. А я училась в школе изящных искусств на художника-декоратора, в том числе и по дизайну ткани. Так что моя вторая специализация – дизайн. Полная взаимосвязь!

У меня невольно дёрнулось веко правого глаза (стало случаться в последний год) от бравады и напористости, а директор, видимо, принял за подмигивание и по-доброму рассмеялся. Он поднял руки вверх:

– Всё! Сдаюсь! 1:0 в вашу пользу! Идите в отдел кадров за направлением в общежитие. Приятно было познакомиться с представителем передовой советской молодёжи, «с комсомолкой, спортсменкой, да ещё и красавицей», – перешёл он на шутливый тон.

Директор явно пребывал в хорошем настроении, хотя, возможно, такая манера общения обычна для него. Поживём – поймём.

Кадровичка Анна Кузьминична, тоже лет пятидесяти, с гладко зачёсанными седыми волосами, встретила меня, можно сказать, по-матерински, предложила чай со словами:

– И не вздумайте отказываться-то. Я знаю, вы три часа без передыха по комбинату бегаете-то. Вон, бледненькая-то какая, нанюхалась кислот и щелочей в красилке-то, – ворковала она местным говором и вставляла «то» почти после каждого слова.

Я и не отказалась от такого соблазна: душистый чай на травках, да ещё и с пряниками, а я их сто лет не ела. Анна Кузьминична объяснила, что сначала я должна пойти в общежитие с направлением от отдела кадров, выбрать комнату, далее со справкой от коменданта в паспортный отдел РОВД на прописку, затем пройти медицинский осмотр в районной поликлинике, потом предстоял переезд в общежитие, и только после всего этого надо появиться на комбинате для подбора подходящего вакантного места.

– В общем-то, дочка, погуляй по городу-то дня три-четыре, осмотрись, а то начнёшь работать-то и некогда гулять-то будет, – вполне так естественно Анна Кузьминична перешла на ты.

Вместе с Надей скромно пообедали в столовой комбината, и я ушла в город решать дела с общежитием и пропиской. А в 16:00 на теплоходе «Обь» перебралась на Левобережье заказать пару-тройку вещей «а-ля дресс-код» в пошивочном ателье «Тюльпан».

Левобережье отличается от старой части Правобережья статусом старинных построек: в основном это большие добротные купеческие дома, во всяком случае, на центральных улицах. Здесь сохранилось несколько старинных, исторически ценных строений, таких как Банк России, дом бывшего нотариуса, «Ресторанъ Волна», коммерческая артель, пожарная каланча, старые каменные торговые ряды. Атмосфера XIX и начала XX веков.

Ателье расположилось рядом с парком, в двухэтажном деревянном здании. В приёмном вестибюле на стенах висели вертикальные зеркала и образцы тканей. Поразительно, но в городе, большая часть населения которого работает на комбинате по выпуску ткани, столь скуден выбор её! Я разглядывала и щупала образцы в ожидании, пока кто-нибудь выйдет на мой звонок в дверь. Со второго этажа спустилась женщина-закройщица – мама Надиной подруги.

– Ну что, выбрали ткань, Ангелина?

– Это весь ассортимент? – с усмешкой спросила я.

– Да, выбор небольшой. Но заказчицы обычно приходят со своими отрезами.

– А где они их приобретают?

– Да кто где! В областном центре или в Москве.

– А в славном городе Романовск Приволжский с масштабным комбинатом приобрести свою же продукцию, значит, нельзя? – продолжала я подтрунивать.

– Ну, – засмущалась женщина, – в местном-то магазине точно нет.

– Придётся съездить в центр. За два дня сошьёте юбку, если я сама её раскрою?

– Сами раскроите? А зачем тогда я нужна? – обиделась женщина.

– Хороший вопрос! Дело в том, что я и сшила бы, будь у меня швейная машинка. Но её нет и неизвестно, когда появится, а юбка сейчас нужна. Я заплачу за срочность.

Закройщица оценила моё предложение и взбодрилась:

– Ну а что не смочь-то? Могу и за день… Да и дочка-то за вас словечко молвила.

– Благодарю! Если не удастся купить машинку, я ещё не раз к вам загляну.

Я вышла из ателье, глубоко вдохнула свежий, с лёгким дуновением тёплого ветерка воздух, пошуршала носком сапожка опавшие с деревьев жёлтые листья и направилась в сторону парка, на выходе из которого наискосок в угловом здании разместился магазин «Промтовары». Вход в него, как корма корабля, рассекал угол здания.

Взору предстал скудный выбор одежды и обуви. Просто не за что глазу зацепиться! Неужели кто-то покупал эти вещи? Для молодёжи в ассортименте ни-че-го! Резиновые сапоги простаивали на полке, но такие страшнючие, с широченным голенищем, куда я могла бы впихнуть обе ноги вместе с брючинами… Эх, пока не вышла на работу, точно надо съездить в областной центр и за тканью, и за обувью.

Я опять брела через парк в сторону пристани, ни одной живой души не встретила. Издали увидела библиотеку: двухэтажный деревянный старинный дом казался лёгким и воздушным – стены украшены резьбой и обжигом. Подошла поближе рассмотреть узоры в деталях. Удивительно, какая сложная работа: и сквозная, и глухая (рельефная), и скульптурная. А какие уникальные элементы! Не дом, а образец прикладного искусства. Если в Левобережье есть ещё такие дома, то я буду сюда наведываться, хотя бы ради любования ими.

Вошла внутрь. Меня встретила молодая статная женщина. Внимательные карие глаза. Тёмные, густые, распущенные по плечам волосы. Она улыбнулась, и от этой улыбки озарилось всё её милое лицо, словно из-за тучи выглянуло солнышко. Какая красавица!

Мы поздоровались. Говор без протяжного окания, но характерное для местных жителей «то» всё равно изредка проскакивало в её речи.

– Добро пожаловать! Хотите записаться в библиотеку? У нас широкий выбор книг, журналов и газет.

– Да, хочу. Но мой паспорт сдан на прописку. Справка из отдела кадров вас устроит?

– Да, разумеется. На комбинат приехали? Вы первая из приезжих заглянули к нам. На правом-то берегу в ДК есть своя библиотека. Вас интересует что-то конкретное? Какая литература?

– Для начала я бы посмотрела зарубежную. Можно?

– Разумеется! Проходите в зал-то, направо.

Глаз упал на роман Джорджа Элиота «Мидлмарч». На самом деле автор – женщина, Мэри Энн Эванс, но она взяла мужской псевдоним, поскольку женщине на писательском поприще сложнее пробиться. Об этом произведении в парижской группе протекал жаркий спор, но я не удосужилась прочесть: в тот момент готовилась к сессии московского института. Удивило, что роман переведён на русский язык, и за пару минут я обнаружила книгу на полке библиотеки маленького провинциального городка. Что ж, значит судьба взять именно эту книгу.

Библиотекарь оформила карточку. После этого мы познакомились. Она представилась Натальей Леонидовной, но добавила, что просто «Наталья» ей привычнее. Я назвалась Линой. Наталья пригласила меня выпить чай из самовара. Я не отказалась, но мелькнула мысль: «Они всех приглашают?».

Наталья налила чай традиционно по-русски в чашечки на блюдечке да с

сушками-баранками в плетёной корзинке. И я решила, в следующий раз приду в библиотеку со своими угощениями.

На Правобережье вернулась к вечеру. Так пролетел мой первый будний, хотя и нерабочий день. Я устала от беготни туда-сюда и от общения с незнакомыми людьми.

После ужина, приготовленного Капой, мы обсудили все мои события и встречи.

Утром я проснулась на час раньше Нади. Поликлиника начинала работать с восьми, и мне хотелось побыстрее завершить медицинский осмотр, чтобы успеть до обеда побывать в областном центре. Вся процедура осмотра оказалась формальностью, заняла не более получаса.

Минут за десять я дошла до автостанции. Романовск Приволжский удобненько расположился по центру маршрута между двумя крупными городами, и поэтому жители не были отрезаны от «большой Земли»: налево пойдёшь – культуру найдёшь, направо пойдёшь – престижные технические вузы найдёшь.

Заморосил дождик. А я без зонта, в толстом белом свитере, от дождя он, конечно же, не спасал.

Села на скамью под козырёк остановки, посмотрела на часы: по расписанию автобус ожидается минут через пятнадцать.

На мокром асфальте завизжали шины. Резко затормозила «Волга» (ГАЗ-21). Дверца открылась, и из автомобиля вышел директор комбината Сергей Петрович в кожаной чёрной куртке.

– Утро доброе, Ангелина! В центр? Садитесь в машину, я еду туда же, в областной исполком.

Я засмущалась. Удобно ли?

– Садитесь, садитесь! Похоже, дождь усиливается. Асфальт мокрый, и автобус может задержаться. – Он открыл переднюю дверцу и пригласил меня жестом, а сам сел на заднее сидение. – Мой водитель – Николай Николаевич Николаев. У нас здесь масло всегда масляное: у него Николаи в семье даже не в трёх, а в четырёх поколениях.

«Какой балагур!» – подумала я.

Николай с любопытством взглянул на меня:

– Бонжур! Шерше ля фам! Это все мои познания во французском языке, так что пардоньте…

– Пардоньте уж его, силь ву пле («пожалуйста»), – засмеялся директор. – Парень хотел произвести впечатление.

Я улыбнулась. Оказывается, даже водитель директора в курсе моей биографии.

В областном центре они высадили меня возле универмага.

– Ангелина, если дел на пару часов, то мы сможем подобрать тебя здесь же, – Сергей Петрович неожиданно перешёл на ты.

Я поблагодарила и ответила, что хочу погулять по городу и вернусь автобусом. Дождём, слава Всевышнему, и не пахло: всплакнул чуток и успокоился.

Не буду описывать все похождения по магазинам. Резиновые сапоги – модель чешской фабрики «Бати» с невысоким трапециевидным каблучком и даже с молнией на голенище после увиденного ранее «унисекса» произвели на меня приятное впечатление. В магазине «Ткани» приобрела шерсть и плотное хлопково-льняное полотно а-ля джинса на две юбки, шёлк и хлопок на две блузки. И, о счастье! нашла шикарнейший драп густого вишнёвого цвета на зимнее пальто, пошив которого мне предстояло заказать: тёплой верхней одежды в моём гардеробе не было, кроме коротенькой курточки из искусственного меха и демисезонного джинсового пальто.

В отделе «Бижутерия» взгляд упал на деревянные крупные пуговицы с ручным обжигом оригинальных узоров. Я представила, как покрою их вишнёвой краской и затонирую обжиг: какие чудеснейшие пуговицы для зимнего пальто!

Вернувшись в Романовск Приволжский, я успела попасть в ателье за полчаса до закрытия. Закройщица тётя Зоя встретила меня широкой улыбкой.

– Никаких раскроенных деталей я не принесла, не буду отбирать у вас хлеб! Но эскизы моделей сейчас набросаю, если дадите мне свой рабочий блокнот и карандаш.

Я ловко, одним размахом карандаша, нарисовала эскиз юбки: от талии до середины бедра заложены и отстрочены складки, а ниже они «стекают» в свободном падении; на широком поясе под накладным швом прячется втачная молния.

Тётя Зоя изумлённо смотрела на эскиз:

– Да я таких рисунков-то и в журналах не видела! А длину юбки какую пустим?

– На два пальца ниже колена. Это первая юбка, она приоритетная. Со второй можно не спешить.

Словом «приоритетная» я привела тётю Зою в замешательство…

Я нарисовала эскиз юбки-шестиклинки: все клинья скроены по косой с расширением книзу. Готовую юбку скручу в жгут, выбелю, выкрашу и вскипячу в специальных растворах для придания эффекта «варёнки».

Выражение «слушать разинув рот» живописно демонстрировала тётя Зоя.

– Ох, дочка, тебе легче-то машинку швейную купить, чем носить-то нам такие заказы. Пока я шью твою шестиклинку, можно три других заказа выполнить, – тётя Зоя перешла на ты.

– Понимаю, у вас спущенные сверху расценки, но я же предлагала взять работу на дом. Оплачу, сколько вы посчитаете необходимым.

– Лады, дочка! Шестиклинку я оформлю в ателье, а юбку в складку возьму домой, коли она притири…, – тётя Зоя так и не смогла произнести новое словечко. – Спешная, значит.

– Отлично! Если дела пойдут, то ждите меня с заказом блузок и пальто.

– Ну и ладненько, дочка. Давай замерю тебя, – тётя Зоя ловко снимала мерки и охала. – Что же ты, дочка, худюща така? Кожа да кости. Рожать-то, как будешь с таким весом?

– Были бы кости, а мясо нарастёт к тому времени, – отмахнулась я.

– Ну, дай Бог, дай Бог! Не кормила тебя матушка в ПарЫжах. Вон наши-то девки кровь с молоком!

– Да-да, – поддакнула я, – на ваших вечных макаронах и супчике на рыбных тефтелях из баночки жестяной не только кровь будет с молоком, но и молоко с кровью от недостатка витаминов и протеина у ваших кормящих мамочек. Продуктов у вас – шаром покати. Хоть здесь, хоть в области. Из Москвы тяжеленные сумки везёте, надрываетесь.

Не знаю, почему меня так прорвало. Неужели задела фраза про «кости и кожу»? Ну нет, своим весом я удовлетворена: сколько газель ни корми, коровой она не станет.

Возвращаясь из ателье, я опять приостановилась у здания библиотеки, кинула взгляд на широкий карниз над окном. Эх, в следующий раз надо прийти с альбомом и карандашами и зарисовать эти узоры.

Эти узоры явились ко мне в сновидении… В сновидении узоры?! Ну, конечно! А о чём ещё грезить целомудренной девушке в её 21 год?!

С бумажной волокитой я справилась за два дня. Оставалось заселиться в общежитие. Но Капа и Надя настаивали повременить и переехать в субботу, обещали помочь с чемоданами, сумками и обустройством на новом месте.

В среду в девять утра я вошла в кабинет начальника отдела кадров.

– Утречко доброе, Ангелина Витальевна! Сергей Петрович просил подождать. Будет минут через десять.

Дверь открылась, и директор влетел в кабинет.

– Приветствую всех! Итак, Анна Кузьминична, что там у нас с вакансиями? – с ходу начал он.

Анна Кузьминична подготовилась и бодро зачитала информацию:

– Инженер-технолог и химик-технолог – в отдел Пузикова. Заведующий химической лабораторией. Мастер ткацкого производства. Начальник узла связи. Секретарь комсомольской организации. Это всё по ИТРам.

Директор забарабанил пальцами по столу:

– Так-так… Негусто! Ангелина Витальевна, что скажете?

– Мастер ткацкого производства – это интересно. Можно поподробнее об обязанностях и заработной плате?

– Видите ли, Ангелина Витальевна, мастер – это квалифицированный рабочий, должность не для человека с высшим профильным образованием. Химик-технолог – вам бы подошло. А года через полтора поговорим о карьерном росте до начальника цеха. Так что в отдел главного технолога – лучший вариант, кроме одного пунктика, если не боитесь трудностей… Кстати, а в горкоме комсомола вы ещё не были?

– А разве я должна была там быть? – округлились мои глазки. – Насколько я понимаю, на комсомольский учёт надо вставать по месту работы, а не прыгать через голову.

– Вот в этом вы вся, Ангелина Витальевна. 2:0 в вашу пользу! Но дело в том, что комсорга комбината переводят на повышение в обком, и мы ищем ему достойную замену, – он выжидающе смотрел на меня.

– А разве секретаря комсомольской организации назначают, а не выбирают? Разве комсорг не выборная должность по принципу демократического централизма снизу доверху? Я, конечно, не сильна в этой иерархии власти, но в школьные годы была комсоргом и устав отлично знала.

– Должность секретаря комитета комсомола на комбинате освобождённая, а не общественная нагрузка. Значит, комсорг получает зарплату. Поэтому руководству небезразлично, кто займёт это место. Да, должность выборная, но кандидата выдвигает не общее комсомольское собрание, а заседание комитета или бюро – максимум семь человек. Ваша кандидатура уже обсуждалась в кулуарах. Мы получили вашу характеристику и соответствующее рекомендательное письмо: политически грамотная, образованная, с широким кругозором, имеете опыт комсомольской работы, умеете отстаивать своё мнение. Другой подобной кандидатуры у нас нет.

– Позвольте не согласиться, – я смело посмотрела ему в лицо, но моё правое веко претендовало на собственную жизнь: не сдержалось и опять дёрнулось. – Есть у вас на комбинате подходящая кандидатура: и политически грамотная, и образованная, и с широким кругозором, и с опытом комсомольской работы побольше, чем у меня, – Трепова Надежда Борисовна, инженер-технолог из отдела Пузикова Андрея Петровича.

– Ангелина Витальевна, что вы со мной делаете? Пожалейте мои седины! 3:0 в вашу пользу! Именно её мы и готовили к этой должности. По этой причине и на слёт в Москву была отправлена именно она. Да, Трепова рассматривалась как лучшая кандидатура, пока в моём кабинете не появились вы, Ангелина Витальевна. Внутренний стержень у вас крепче, культура шире. Вы разносторонняя, умеете отстоять своё мнение. Вам по силам всколыхнуть тихое болото, повести молодёжь за собой. Соглашайтесь! Ну, не ляжет к душе – подадите на самоотвод. Насильно мил не будешь.

– Ох, сколько дифирамбов, Сергей Петрович! Держу пари, что половина из них написана в том рекомендательном письме. Видимо, отец мой очень постарался. Не знаю, смогу ли. Это совершенно другая сфера, к которой я не готовилась.

– «Нам бы только ночь простоять, да день продержаться», помните у Гайдара? Так что утро вечера мудренее, – он встал и подал мне руку. – Пойдёмте к комсоргу, познакомлю, он в курсе всего и подробнее расскажет обо всех тонкостях. Кстати, наши кабинеты через дверь, так что есть перспектива стать соседями по палате номер шесть, – опять балагурил директор.

Мы поднялись на второй этаж. Сергей Петрович открыл дверь и пропустил меня вперёд:

– Ну что, Георгий Сергеевич, пришли ставить на комсомольский учёт нового члена нашей молодёжной организации – Обручева Ангелина Витальевна.

– Очень рад! Входите! – комсомольский вожак спортивного телосложения заинтересованно разглядывал меня.

Директор оставил нас вдвоём.

Я сняла летнее длинное джинсовое пальто, повесила на стояк. Комсорг прошил и пальто любопытным взглядом. Да, это не кургузое короткое пальтишко местных девушек, под которым подол длинной юбки бесформенно сбивался при каждом шаге. Мужчина и тот увидел разницу: диковинка, однако! Почему швейное производство в такой полудрёме? Чего не хватает?

– Ангелина, я людей насквозь вижу. Нам вас сам Бог послал, – комсорг придвинул мне стул.

– Бог в комсомол?! Вот уж поистине неисповедимы пути Господни! – включила я иронию. – А чем не устроила Надежда Трепова? Она была бы на своём месте. А так получается, что я чужое занять собираюсь.

– Ангелина, а вы зубастенькая! – Георгий Сергеевич не скрывал изумления. – Надежда – наш казначей, прекрасный, безотказный исполнитель, способна организовать мероприятие типа субботника. Но она не лидер и не инициатор идей и перемен.

– Да уж, насели вы на меня с двух сторон. Неожиданный поворот. Не знаю, оправдаю ли доверие и вообще моё ли это.

– Завтра вместе пойдём в горком. После горкома возьму с собой в областной центр, там проводится семинар для только что избранных комсоргов. Послушаете лекции, поизучаете устав – теоретически подкуётесь. Ну не боги же горшки обжигают! А с вашими способностями и кругозором вообще сомневаться не стоит.

– Хорошо, посмотрим, как пройдёт встреча в горкоме. Решать буду после неё, – я оценивающе оглядывала кабинет.

– Вот видите, Ангелина, в карман за словом вы не полезете и свою позицию отстоять можете. И это важно! Зубастенькая однозначно! – засмеялся комсорг. – А пока я вынужден оставить вас одну. Вот папка со всеми материалами и отчётами по собраниям, заседаниям комитета и бюро, в общем, обо всей деятельности в текущем году. Вон там, на полке, альбомы с фотографиями всех проведённых мероприятий и приёмов новых членов в наши ряды. Располагайтесь, изучайте. Я вернусь из области часа через три-четыре и познакомлю вас с активом, пройдёмся по отделам и цехам к комсоргам первичных ячеек.

Вечером, как обычно, мы с Надей и Капой обсуждали события дня. Я переживала, как Надя отнесётся к неожиданному предложению директора и комсорга. Но она или умела скрывать эмоции и не проявила признаков расстройства, хотя, наверное, предполагала, что займёт место комсорга, не зря же именно её посылали на конференцию в Москву, или в самом деле была рада за меня. Я ещё не раскусила двоюродную сестру: она явно не девушка с душой нараспашку, не «легко читаемая книга», а скорее «запутанный детектив», ведущий по ложному следу.

– Вот это да! – воскликнула Надя. – Лучшего даже представить было невозможно. Хороший старт, сестричка!

Она развернула фантик и бросила леденец в чай.

– А ты? – напрямик спросила я. Мне показалось, что Надя всё-таки занервничала. – Разве ты не рассчитывала на эту должность?

– Я?! Да никогда! Меня устраивает моё место, да и звёзд с неба я не хватаю. На ближайшее время в моих планах создание семьи: вот-вот Толик вернётся с флота, и мы поженимся. Мне деток пора уже иметь. То есть не успеешь оглянуться – и в декрет. И какая активность с детками? Нет-нет, не моё это! А у тебя получится. А на мою помощь всегда можешь рассчитывать.

– Ну хорошо, если обиды не держишь. Завтра после горкома мы с Георгием едем на семинар в областной центр, всю неделю придётся туда-сюда мотаться.

– Это же классно! Большой город посмотришь, если время будет. Может, вечером в театр сходишь. Он у нас не хуже московского. В Романовске-то гулять особо негде и смотреть нечего: ску-ко-та! У молодёжи только танцплощадки как развлечение: потопчутся под музыку, да разборки и драки устроят после танцев. Без алкоголя ни одно подобное мероприятие не обходится. Ну а центр есть центр! Хорошо, что не в тридевятом царстве, а рядом.

В ту ночь мне приснился театр в пёстренькой музыкальной шкатулке. И я рукотворила спектакль поворотом ключа… И всё вокруг вертелось. Вертелась и я. Вертелась в самом центре шкатулки и спектакля.

Ноябрь-декабрь 1975

Пролетел месяц. Я втянулась в работу секретаря комсомольской организации комбината. По моей инициативе сколотили команду КВН, провели концерт ко дню Великой Октябрьской революции и уже обдумывали программу для новогоднего вечера с музыкой, песнями, танцами, ведь костяк работников комбината – молодёжь.

Я пообвыкла в общежитии, обустроила быт. Из окна моей комнаты (я одна занимала спальню) открывался вид на овраг с речкой, а за речкой простиралась берёзовая роща. В зале проживали три девушки: веселушка-хохотушка Ирина из отдалённой деревни нашего района и тихие скромницы Таня и Люда, приехавшие из сибирского городка Канск.

На первом этаже одну квартиру преобразовали под комнату отдыха: мини-библиотека, шкаф с настольными играми, телевизор, радиола, столы со стульями, диван и два кресла.

В другой однокомнатной квартире первого этажа находился штаб ДНД ( добровольная народная дружина). Штаб создан не без моего участия – назрела необходимость. Дело в том, что в город на возведение второй очереди комбината, кроме ребят-строителей с комсомольскими путёвками, были направлены и судимые мужчины, заканчивающие «отсидку» на поселении, и часть из них разместили в нашем общежитии. Конечно, их контролировала милиция: три-четыре раза в месяц они ходили отмечаться в городской участок. Но за закрытыми дверями «своих» квартир они всё-таки умудрялись распивать спиртные напитки, курить и шуметь в позднее время. Коменданту общежития поступали жалобы. Тогда я и высказала идею открыть штаб ДНД и дать дружинникам право проверять квартиры при необходимости. Идею поддержал участковый милиционер, затем РОВД и горком комсомола. В доме стало спокойно.

В выходные дни я рвалась не в Москву или в областной центр, а на Левобережье городка. Разглядывала старинные здания, церкви и храмы. На этой стороне Волги, вдоль её холмистых берегов расположились пять домов божьих, и я с упоением зарисовывала их силуэты. Православные церкви отличаются от католических вертикалью, что придаёт им воздушность и лёгкость по сравнению с массивностью каменных католических церковных сооружений.

Мне нравилось засматриваться с набережного бульвара на Волгу и проплывающие по ней большие корабли и скоростные пассажирские речные теплоходы на подводных крыльях – «Ракета» и «Метеор», любоваться великолепным собором и даже деревянными серенькими покосившимися домиками, над которыми нависал этот величественный собор. Издали эти домики выглядели миленькими и игрушечными, картинными, как на полотнах художника Кустодиева.

Вскоре я поняла, что население этой части города жило более обособленно: здесь не было приезжих, поскольку отсутствовали предприятия с рабочими местами, не сносились старые постройки и не возводились многоэтажки. Левобережные обитатели являлись подлинными коренными романовчанами: на этой земле веками жили их предки, в том числе и в купеческих особняках, и прекрасные дома передавались по наследству, пока не свершилась революция. И даже после неё бо́льшая часть купечества и мещан осталась в этих краях. Но большие дома уплотнили на несколько семей, привлекая в город ремесленников и крестьянство из близлежащих деревень.

На Левобережье все знали друг друга не только в лицо, но и всю биографию любого семейства.

Зачастую ловила любопытные взгляды на себе. Неудивительно, ведь я чужак для них. Я и выглядела не так, одевалась не так, не так говорила. Даже улыбалась не так. Люди не приветствовали встречного незнакомца: даже если повстречаешься на узкой тропинке нос к носу, просто пройдут как мимо стены, будто тебя вообще нет. А я приехала из Франции, а там, особенно в небольших городках и посёлках, принято приветствовать каждого если не словом, то хотя бы улыбкой. Поэтому я и здесь улыбалась, наивная, всем подряд и, наверное, выглядела для них дурочкой с переулочка или блаженной в лучшем случае. Улыбаться налево и направо со временем я перестала.

Днём любила посидеть не только на набережной, но и в парке за чтением журнала «Юность» или «Литературной газеты», взятых из читального зала библиотеки. Я подружилась с заведующей. Наталья всегда была рада видеть меня. Беседовали о книгах и новых фильмах. Иногда я приходила с конфетами, пряниками и пластинками западных групп. Мы негромко включали музыку, пили чай.

Несколько раз в поле зрения попадал высокий парень лет двадцати трёх – двадцати пяти, приятной внешности, с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. Он садился на скамейку с противоположной стороны дорожки, метров за десять от меня, курил и наблюдал исподтишка. Я просто отмечала факт его очередного присутствия, не более того, но удивлялась, почему мы появляемся в парке каждый раз в одно и то же время. Я привыкла на комбинате к пересудам, взглядам, когда тебя буквально пожирают с макушки до пяток: во что одета, какой макияж, чем пахну… и уже не обращала на всё это никакого внимания, как бы пропускала через свой внутренний фильтр. Ну, наблюдает парень со скамейки и пусть наблюдает! С меня же не убудет от этого.

Но однажды, после очередной подобной встречи, парень набрался наглости влезть в мой сон: комсомольский вожак пятернёй причёсывала взлохмаченную шевелюру парня…

Ну и сны, однако, у девушки!

Мои общения на комбинате не ограничивались только Надей, комсомольским активом и директором. Я часто пересекалась с секретаршей, а с физруком делила кабинет. Физрук Владимир, лет двадцати пяти, среднего роста, накаченный блондин с серыми глазами и бесцветными ресницами, отвечал за производственную физкультуру и все спортивные мероприятия комбината: зимой – лыжные соревнования, а летом – футбол, лёгкая атлетика, плавание, а также был играющим тренером футбольной команды комбината.

Спортивная жизнь комбината бурлила активностью. Когда она на какое-то время угасала, физрук неформально попадал в моё распоряжение. Вместе выпускали еженедельную стенгазету, подбирали и сочиняли материал в духе актуальных событий. Конечно же, тесное общение сблизило нас. Обедать в столовую ходили вдвоём, и там к нам присоединялась Надя. После работы втроём шагали по домам: я в общежитие, Надя к Капе, Владимир, как коренной житель, тоже в старую часть Правобережья. Автобусы развозили рабочих в близлежащие сёла, но город они не пересекали, поэтому мы месили грязь или снег пешочком.

Приближался декабрь. Комсомольский актив отвечал за проведение мероприятий по встрече Нового года. В актовом зале намечалась торжественная часть с речами директора, парторга, комсорга и председателя профкома. Затем состоится награждение денежными премиями победителей соцсоревнований и авторов лучших рацпредложений. Далее предстоял праздничный концерт, на нём блеснут наши доморощенные певцы, танцоры, чтецы и юмористы из только что созданной команды КВН. Да, конечно, всё это под разухабистую гармонь.

А после концерта я задумала танцы, «проба пера», таких вечеринок комбинат ещё не проводил. А молодёжи нужны танцульки, им необходим выброс энергии. И лучше, чтобы этот выброс был под контролем, то есть на комбинате. Хотя бы раз в месяц.

После долгих дебатов директор в конце концов сдался – танцам быть! Не имея своей музыкальной группы, мы думали пригласить один из двух коллективов: или из дворца культуры правого берега, или из клуба левого. Владимир пояснил, что левобережные играют каждые субботу и воскресенье на танцах, а коллектив Правобережья занимается концертной деятельностью с репертуаром советских композиторов.

Я решила, необходимо самой посмотреть на левобережную группу в действии.

В субботний вечер по льду Волги мы с Надей пришли в клуб. Он располагался на центральной улице Левобережья, в длинном старинном здании, на первом этаже.

Владимир категорически отказался нас сопровождать, сказал, что между парнями двух берегов издавна идёт негласная война и лучше вечером на чужой территории не показываться.

Да уж! А Надя советовала мне присмотреться к парню. Нет-нет, такие храбрые герои мне не нужны!

В клубе работала гардеробная. Снять пальто, переобуться, купить билет за двадцать копеек – всё на входе, под недремлющим оком пожилой женщины – гардеробщицы, кассира и контролёра в одном лице.

Несколько парней, чуть отвернувшись от гардеробщицы, по очереди отпивали из бутылки немного вина (для храбрости?).

Я вспомнила мой первый вечер с Надей и порцию грузинского вина, от которого почувствовала лёгкость и тепло после немного выпитого. И всё же пить из горла общей бутылки – это не комильфо, согласитесь… Надо поговорить с директором, чтобы на молодёжной вечеринке работал буфет с пирожными, соками, минеральной водой и лёгкими алкогольными напитками: шампанским, пивом, вином, но в строго ограниченных количествах. Если уж и выпивать немного, то пусть это будет культурно! Всё равно же пить будут! Так хоть не из горла!

Мы вошли в зал. По периметру стояли длинные секции со стульями. Сцена возвышалась как корма корабля. На ней суетились длинноволосые музыканты от восемнадцати до двадцати пяти лет, одетые кого как угораздило, и пухленькая солистка в серой юбке до колен и в невзрачной вязаной кофточке. Ребята настраивали инструменты и микрофоны.

Танцевальный вечер открыт с 19 до 22 часов. Зал постепенно наполнялся: девушки в большинстве, но и парней немало. Наконец-то заиграла музыка. Может быть, ребята ещё только разогревались, но исполнение звучало посредственно. Мне показалось, музыканты слушали пластинку и подыгрывали мелодию на слух, кто на что способен: кто в лес, кто по дрова. А вот солистка Анна пела неплохо. Я оценила обволакивающий и ласкающий тембр её голоса. Но само́й девушке не хватало раскованности, внутренней энергетики.

Мы не собирались ни танцевать, ни привлекать к себе внимание и присели с левой стороны от сцены, в самом углу зала. Через мельтешащие силуэты танцующих взгляд упал в правый угол, напротив нас. Парень баскетбольного роста в стильном твидовом сером пиджаке и в джинсах (мало кто их имел в этом городке), громко смеялся в окружении нескольких девушек. Девушки закинули головы вверх, чтобы видеть его лицо. Рядом с «баскетболистом» стояли два молодых человека, одним из них оказался тот нечаянный «воздыхатель» из парка – парень с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. На фоне «баскетболиста» он уже не смотрелся таким высоким, каким казался раньше.

«Баскетболист» не только громко смеялся, но и громко разговаривал. Не парень, а громкоговоритель, извергающий гремящие звуки в окружающее пространство. А я не любила этого в мужчинах: «шумный – неумный» – такой вывод сделала ещё в старших классах школы. И какой же он гигант! Не дай бог стоять рядом, сразу разовьётся комплекс неполноценной карлицы.

Музыканты заиграли вальс. Ребята не спешили приглашать девчат. И девчата разбились на пары друг с дружкой. Второй парень из свиты баскетболиста, невысокий, светловолосый, в вязаном жилете поверх рубашки, направился в нашу сторону, подошёл ко мне и пригласил на танец.

О боже! Всё-таки танцевать придётся.

– Иди! – подтолкнула меня Надя. – Хороший парень!

Он легко подхватил меня и закружил по залу. Приятно удивил уверенным лидерством. Не ожидала!

– Откуда такая Снежная Королева? Холодная, как льдинка. Расслабься! Я не кусаюсь.

Под напором нашей поступательной круговерти вальса, танцующие расступились, и мы порхали по центру.

– Я Анатолий, – продолжал он, не дождавшись ответа. – Студент авиационно-технологического института. Приехал домой на выходные. Ты правобережная? Но я и там таких не припомню. Ты явно из другой оперы.

– С Правобережья, но приезжая. Работаю на комбинате.

– Да ну?! Такая королева и вдруг ткачиха!

– На комбинате не только ткачихи, – усмехнулась я.

– Бухгалтер? – он смотрел прямо в глаза, росточком-то мы почти вровень.

– Ну, можно сказать и так. Что-то вроде этого.

Вальс закончился.

– Спасибо! Танцуешь, как дышишь! – сказал Анатолий и отвёл меня к скучающей Наде.

Она отрешённо восседала на стуле и углом рубашки протирала очки. Анатолий горделиво расправил плечи и ушёл к вожаку. Вожак на миг отвлёкся от своей стаи и вдруг заинтересованно уставился на Надю.

Ну вот! Сейчас этот великан пригласит её на танец, и мне, хочешь или не хочешь, придётся стоять с ним рядом, как Тарапунька и Штепсель.

– Надюшка, солнце моё! – ещё издали воскликнул «баскетболист».

Он подошёл, приподнял Надю и закружил. И очки слетели с её носа ещё раз.

– А-лёш-ка! – взвизгнула она. – Сколько лет, сколько зим?! Где пропадал?

– Так служил же, отдавал на флоте долг Родине. А где твой Толик? Почему без него?

Они живо разговаривали и никого не замечали вокруг. Казалось, весь зал их слушал.

– Так он тоже на флоте. Жду демобилизации. Вот-вот вернётся.

– Здорово! Обязательно надо собраться всем вместе, как в добрые молодые годы.

– Как в добрые годы уже не получится. Иришка твоя вернулась из Минска не одна, а с женихом. Через неделю у них свадьба. А Люда уже ребёночка нянчит, не дождалась Ефима. Так что из нашего тройственного союза только я и Толик уцелели. Тьфу-тьфу-тьфу!

– По-нят-но, – протянул баскетболист и перевёл взгляд на меня.

И только в этот момент я открыто взглянула ему в лицо и… покраснела. Боже, как же он красив! Ален Делон в лучшие годы! Темноволосый, голубоглазый, с прямым классическим носом, чувственными розовыми губами, очерченным подбородком, придающим лицу мужественность. Голливуд отдыхает с растиражированными Джеймс Бондами! Эх, какая гармония в лице: ни одного лишнего штриха! Поверьте, я знаю толк в красоте, как-никак художник!

Похоже, «баскетболист» ещё тот ловелас! Он вдруг воскликнул:

– А-а-а, какая колибри! твоя подружка. Порхающая заморская птичка! Откуда к нам в провинцию залетела такая экзотика?

«Как банально!» – подумала я и почувствовала, как внезапно дёрнулось веко на правом глазу.

– Знакомься, это Лина. Моя двоюродная сестра, – Надя обняла меня за плечи и засмеялась, – да, она у нас и правда залётная: заморский цветочек аленький.

– Рад знакомству. Я Алексей, друг юности твоей кузины. В одной компании три года гуляли, за ручку держались и целовались. Девчата – к нам на левый берег, а вечером мы их провожали домой на правый. Слава богу, все три подружки проживали в одном доме, да ещё и на набережной: так что ноги от правобережной шпаны мы уносили быстро, целёхонькими, – он засмеялся и не отводил от меня глаз.

Говорил он чисто, без местного диалекта и слов-паразитов, складно да образно, но громко и быстро. Я слушала вполуха и не проявляла заинтересованности к продолжению беседы.

Наблюдала за музыкантами. Они в это время играли ритмичную музыку. Играли лучше, чем предыдущий вальс. Барабанщик был в ударе – отличное чувство ритма у парня! И танцующие выписывали простенькие «па», переминались с ноги на ногу, как заводные роботы, с одинаковыми, годами натренированными движениями. Наверное, здесь так танцевали и десять лет назад.

Заиграли медленную музыку для парного танца. Ну, думаю, слава богу, сейчас этот великан уйдёт с Надей подальше от меня. Но Алексей склонился ко мне:

– Разреши, колибри?

Я, правда, пришла в замешательство: в танце до его плеч, может быть, я и дотянусь руками, но как же это нелепо и смешно будет выглядеть со стороны.

Танцевал он сносно. Нет, на ноги мне не наступал, не сбивался с ритма, но управлять такой малышкой, как я, ему было нелегко. В лицо ему я не смотрела, не сводила глаз с музыкантов, надеясь, что они вот-вот закончат игру.

Мы молчали. Куда и на кого смотрел он, не знаю. Да меня это и не интересовало. Надя танцевала со студентом Анатолием.

Мой нечаянный поклонник из парка сидел на стуле, в этот раз под сценой, по её центру, и поэтому пару раз наши взгляды пересеклись, и в эти моменты парень смущался. Если бы танцевать пригласил он, а не верзила, может быть, я даже и получила бы удовольствие – всё-таки танцы были моей страстью.

После танца мы вернулись в левый угол.

– Вы часто здесь? – великан Алексей сверлил меня взглядом.

– Лично я в первый раз, – оценивала я происходящее на сцене, не глядя на великана, – а может быть, и в последний.

– Почему? Не понравилось? По-моему, атмосфера вполне приятная. Или контингент не тот? – он пытался поймать мой ускользающий взгляд.

– Да не солидно как-то в моём возрасте толкаться среди малолетних девочек и мальчиков.

– Малолетних? – удивился Алексей. – Скажи проще: уровень не тот. И я соглашусь. Музыкальной культуры не хватает. Скорее всего, это клуб для общения в выходные вечера. Вот у вас на Правобережье, во дворце культуры, наверное, контингент другой: много приезжих, а значит, много новых лиц, каждый везёт из своего региона частичку своей культуры. Поэтому я удивлён, что ты здесь, а не там. Там у вас и пару легче себе найти. А здесь, колибри, ловить некого, ну разве что меня.

Алексей усмехнулся на своих последних словах.

– А можно называть меня человеческим именем, просто Линой?

Меня раздражала его манера и навязчивость. Он словно прилип ко мне и не закрывал рта. Пустомеля!

– Я не ищу пару. И во дворце ни разу не была, но, скорее всего, побываю. Дело не в поиске сердечного друга, я присматриваюсь к музыкантам: на комбинат нужен коллектив для танцевального вечера. Поэтому я здесь.

– Понятно… Музработник! – он засмеялся. – Вот ведь везёт мне на музыкантш! Иришка тоже в музыкальном училась.

– Ну, со мной облом! – съязвила я, мол, понимай как хочешь: облом с профессией или облом с тем, что тебе повезёт со мной. Ха! вернее, и с тем, и с другим!

– Я тоже первый раз в клубе после дембеля. Наверное, судьба подтолкнула появиться здесь сегодня. Звёзды так сошлись, и мы пересеклись. Кстати, видел тебя и раньше. В последний день работы переправы, перед закрытием на зимний сезон. Я стоял на набережной, ждал парома: матушка должна была вернуться из областного центра, вечно гружённая тяжёлыми сумками. Хотел встретить. Спускался по тропинке и увидел тебя в красных брюках и синей меховой курточке: как яркая райская птичка, явно заморская, выскочила с парома и так быстро взлетела по крутой лестнице наверх. Я глазом не успел моргнуть – взмахнула крылом и испарилась из виду… Встретил мать. Поднялись на набережную, а я всё ещё искал глазами, куда же ты исчезла… ни в парке, ни на центральной улице тебя не было. Так что извини за «колибри»! Но это ассоциация, первое впечатление. Именно такой увидел тебя: яркой птичкой-невеличкой, парящей над Волгой. Первые впечатления самые верные, между прочим. Вот так и запала в душу!

Ого, какую речь толкнул баскетболист! Фантазия работает, дай бог каждому! А слова-то как вплетает в речь! Сказочник, однако!

Музыканты объявили заключительный танец. Белое танго. Слава богу, больше никаких пар! Белые танцы я игнорировала. К Алексею подбежала бойкая, полненькая, большеглазая девушка с длинными тёмными распущенными волосами и увела Громкоговорителя за руку в центр зала.

А к нам наконец-то решился подойти мой воздыхатель из парка:

– Девчонки, я Валерий. Разрешите проводить вас домой через Волгу?

– Видится мне, что провожать будем гурьбой, как три мушкетёра, – громыхнул вернувшийся Алексей. – Ну что, выдвигаемся?

– Подождите, я хочу поговорить с музыкантами, – запротестовала я, – это же цель моего сегодняшнего вечера.

Музыканты спустились в зал. Студент Анатолий подозвал руководителя Николая. Мы поговорили с ним, отойдя в сторону. Николай задумался и затем выразил сомнение, хорош ли их репертуар для такого ответственного мероприятия. Пытаясь заинтересовать его, я сказала, что имею фонотеку грампластинок зарубежных групп и лидирующих ВИА советской эстрады и могла бы отдать ему свои сокровища – возможно, ребята расширят репертуар, благодаря этим записям. Он явно заинтересовался. В то время достать грампластинку с популярной музыкой было крайне сложно. Про зарубежную вообще лучше умолчать: даже в Москве днём с огнём не сыщешь, если только у фарцовщиков за большие деньги. А здесь тебе вдруг предлагают ценный винил, да ещё и бесплатно.

– Лады! Когда? – говор у Николая местный.

– Да хоть завтра. Времени на подготовку немного осталось.

– Я поговорю с ребятами, – с его диалектом это звучало «с робятами». – Придёте заранее, до открытия?

– Да, подойдём к полшестому вечера. Можем пластинки вместе послушать.

– Договорились!

В гардеробе женщина подала моё длинное драповое вишнёвое пальто с большим песцовым воротником почти до талии. Пальто сшил местный мастер верхней одежды Собачкин Егор Фёдорович. Ох, и измучила я его сложностью кроя! «Пальто боярыни», – сказал мастер, когда увидел мой эскиз. Ну а нарядные деревянные крупные пуговицы были вишенками на торте.

Алексей взял пальто из рук гардеробщицы и помог мне его надеть. «Джентльмен, однако!» – мысленно усмехнулась я.

– Царица! Нет, ну правда, какими судьбами в этой глуши этакий бриллиант чистой воды? День явно удался! – громогласно извергал он набор слов, и местные девчонки косились на меня, наверное, в недоумении чего такого особенного он во мне нашёл.

Мне, правда, было неловко от всей этой его словесной шелухи. Язык как помело́ у парня!

– Алексей, вы уж определитесь, райская птица я или колибри, царица или же бриллиант. Перебор, Алексей! Переигрываете!

– Ничуть! Всё от души. Да вы посмотрите на моих друзей, они вообще дар речи потеряли. Просто я из нас троих более эмоционален и красноречив.

– Ну, если мужчины могут из-за яркой тряпки, как быки на красное, возбудиться и потерять дар речи, то я не понимаю таких мужчин.

Ребята в самом деле втроём пошли провожать нас по льду Волги. Алексей грохотал без умолку, шутил, рассказывал байки… Надо признать, идти было весело, и путь показался втрое короче. Но излишняя говорливость Алексея испортила первое секундное впечатление о нём как об изысканном Алене Делоне, да и брутального Джеймса Бонда я тоже в нём уже не видела.

Мы остановились у дома Капы, на выходные я всегда приходила сюда.

– Ох, сколько лет я обтирал эти пороги с Иришкой! И надо же было такому случиться, что судьба опять привела к этой двери, – засмеялся Алексей.

– Спасибо, что проводили, – поблагодарила парней Надя, – лёгкого вам пути обратно!

– Встретимся завтра в клубе? – спросил её говорун и повернулся ко мне. – Сладких снов, моя царица! Пусть лето красное приснится, и роем бабочки в цветах, и поцелуи на устах.

Он низко склонился к моему лицу и, возможно, хотел поцеловать. Да не возможно, а абсолютно точно! Раскатал губу! Я резко отвернулась и помахала на прощание парням:

– До завтра! Спасибо за вечер!

Втихаря на цыпочках, чтобы не разбудить Капу, мы прошмыгнули в спальню.

– Ну и как тебе Алёшка? Похоже, он запал на тебя.

– Ну как, как? Шумный! От скромности не умрёт точно.

– Да, сегодня он что-то сам на себя не похож. Я его таким и не знала. Скорее всего, выпил с ребятами лишнего, – Надя разбирала постель.

– Ну, не знаю. Друзья его вели себя адекватно, на выпивох не похожи. А что за история с Иришкой? Мне показалось, он расстроился, когда ты про её предстоящую свадьбу рассказала. Может, отсюда и эта бравада в виде его словесного поноса?

– Ну нет, – Надя замотала головой, – с Ирой у него всё закончилось за несколько месяцев до его призыва. Ох, и красивая пара была! Иришка высокая, ему под стать, стройная, белолицая, волосы светлые, вьющиеся, длиной почти до попы. Оба берега на них любовались. Мы со школьных лет парами гуляли. Правда, у меня позже случился перерыв: влюбилась в однокурсника. Ну, ты же уже знаешь эту историю… Но когда приехала домой на каникулы, то всё опять завертелось с Толей… А что за чёрная кошка между Алёшкой и Иришкой пробежала, одному Богу известно. Ирка замкнулась, из дому ни ногой, отстранилась от нас, побледнела и похудела, глаза аж ввалились. Лёшка загулял с девчонками, менял их как перчатки. В общем, ни мы, девчонки, ни наши парни ничего понять не могли. А после окончания музыкального училища мать отправила Иру к тётке в Белоруссию, пусть, мол, дальше учится в Минске, делать ей нечего в нашем захолустье… И вот она вернулась, да не одна, а с женихом. Кстати, Капа и я приглашены на свадьбу. Гостей минимум: соседи, наша общая подружка Люда. Все из нашего дома. Свадьба чисто символическая. Они уже живут вместе около года. И регистрация скорее формальная, чтобы родителей успокоить.

– Понятно. C’est la vie! Вспомнилось вдруг: «мы любим одних, а замуж выходим за других». Ни про них ли народное изречение?

Я зевнула: было за полночь и хотелось спать. Но Надю разбил приступ говорливости и красноречия, и она трещала без передышки.

– Мне кажется, там родители с обеих сторон вмешались в их отношения. У Иры – строгие, у Алёшки – надменные. Говорят, мать всю семью строит. Алёшка, хоть и родился на Левобережье, но родители его не из местных. По государственной программе «поддержка провинции» приехали несколько семей. Им новый двухэтажный дом построили, элитный по тем временам: в общем, все удобства в каждой квартире. Отец у него – стоматолог-протезист, мать – педиатр. Папаша зарабатывает хорошо, частной практикой не гнушается. Местные довольно быстро приняли их за своих – нужными людьми оказались. Короче, Алёшка родился с серебряной ложечкой во рту: долгожданный, всеми любимый и обласканный, красоты неземной. Носились с ним как с писаной торбой, а сестра его старшая вообще в тени осталась. Я с ней не знакома: может быть, и пересекались где-то, но в лицо не знаю, а если и знаю в лицо, то родством с Лёшкой не связываю. Скромница, значит, по сравнению с братом. В доме у Алёшки никто из нашей компании ни разу не был, не приглашал никогда. Хотя парень он компанейский и мог бы догадаться позвать телик посмотреть или магнитофон послушать. Хвастался, что родители подарили на шестнадцатилетие не то «Весну», не то «Десну»…

– Ладно, Надя, давай-ка спать. Много чести будет вспоминать его за полночь, – я почти уже засыпа́ла под её длинный монолог.

…И вот зачем надо было вести эти разговоры на ночь? Приснился мне этот Алексей в образе Гулливера: переплываю я Волгу и вдруг начинаю тонуть, не хватает сил ни руками, ни ногами пошевелить, но словно с небес надо мной склоняется Алексей-Гулливер и подхватывает меня за длинные волосы, вьющиеся аж до самой попы, и вытаскивает наверх… Я проснулась в ознобе и долго не могла заснуть.

В воскресенье за Волгу мы взяли с собой Надину подружку Люсю, бывшую одноклассницу Нади. Люся жила в сереньком одноэтажном домике недалеко от собора. Миниатюрная хрупкая девушка с курносеньким носиком на кругленьком личике, вся такая из себя фарфоровая куколка. Застенчивая наша Люся с парнями вообще не встречалась, несмотря на то, что была старше меня. По предложению Нади мы решили вывести её «в свет», как Наташу Ростову на её первый бал.

В 17:30 Николай открыл нам массивные двери клуба. Здесь уже был весь состав группы. Видимо, ребята с нетерпением ждали обещанные мной стереофонические диски (в народе – «пласт» или «винил»). Часть я привезла из Парижа – альбомы популярных западных групп, а несколько пластинок подкупила в Москве, чтобы пропитаться «русским духом».

Пока коллектив и Надя с Люсей пританцовывали на сцене под ритмичные мелодии с дисков, мы с Николаем обсуждали репертуар.

– У нас нет времени, Николай, внести в репертуар много новинок. Да и комсомол, и партия не поддерживают влияние западной музыки на умы советской молодёжи, считают, что «нам негоже брать пример с дикого Запада». Поэтому для вечера на комбинате я предлагаю пару музыкальных номеров, которые уже пробились и приняты в СССР. Ну, например, Venus (Венера) группы Shocking Blue, в народе – «Шизгара». Песня ритмичная, мелодия легко запоминается, текст несложный. Я принесла транскрипцию текста русскими буквами с ударением в словах. Порепетируйте, время ещё есть. Ну и из репертуара советских ВИА, по-моему, для медленного танца подходящими будут «Звёздочка моя ясная» группы «Цветы» и «Алёшкина Любовь» «Поющих гитар». И на ваше усмотрение выберите ещё по одной западной и советской ритмичной. Честно, я сомневаюсь, что на репетицию более трёх-четырёх композиций у вас хватит времени, если вы только на слух играете. Но у вас есть и свой, уже отработанный материал – вместе получится интересно.

Николай не перебивал. Мне казалось, что он сомневался.

– Николай, давайте поэкспериментируем! Проведём сегодняшний вечер так: вы исполняете два номера из вашего репертуара, затем просто ставите винил, и зал танцует под него, а мы смотрим на реакцию публики. И опять две ваши отработанные мелодии и ещё раз винил. На каждом музыкальном вечере можно ставить ту композицию, которую вы сами пока сыграть не можете. Пока звучит пластинка, есть шанс самим потанцевать. Вы же кумиры для молодёжи: идите в зал, приглашайте девчонок, осчастливьте их, – с улыбкой закончила я.

– Попробуем. Спасибо. Так нежданно всё это свалилось на нас, – Николай взбодрился.

– Всё когда-то случается в первый раз. Главное, не упустить шанс и воспользоваться моментом. Комбинат заплатит вам за участие в вечере. Возможно, получится купить какую-то аппаратуру для коллектива, особенно если группа не состоит на балансе города или клуба.

В 18:30 клуб открыл двери. В воскресенье публика более многочисленная и разнообразная. Я обратила внимание на стайку девчонок, скорее всего, школьницы-старшеклассницы. Стайка робко сбилась в углу от входной двери. Вчера их не было. Присутствовали и возрастные пары, возможно, даже семейные.

Музыканты начали с приветствия. Николай объявил, что вечер будет отличаться от предыдущих новшествами, и пожелал всем получить удовольствие. Ребята начали «разогрев» с композиции, которую я мысленно окрестила «два притопа, три прихлопа» – под неё молодёжь танцевала весьма шаблонно и уныло.

Мы опять заняли левый от сцены угол. Вчерашних «трёх мушкетёров» в их правом углу не было.

Зазвучала медленная композиция. К нам подошёл парень моего роста в чёрном костюме и галстуке и пригласил Люсю на танец. Она замешкалась и покраснела. Я её слегка подтолкнула. Мы с Надей переглянулись с довольными за Люсю улыбками. Пары медленно двигались. Реально танцы-обжиманцы: некоторые просто стояли на месте, обнявшись, чуть-чуть переступали с ноги на ногу.

Люсин напарник вернул нам нашу зардевшуюся фарфоровую куколку и представился:

– Виктор. Рад со всеми познакомиться.

К микрофону подошёл Николай.

– Друзья, а сейчас прозвучит композиция легендарной западной группы «Шокинг Блу» – «Венера». Спасибо нашей гостье Лине за такую возможность, – Николай показал рукой в мою сторону.

Ребята не спустились по ступенькам, а артистично спрыгнули со сцены. Солистку Анну оставили за «пультом управления» проигрывателя.

Предполагая, что сегодня будет звучать композиция с пластинки, я хотела ненавязчиво показать местной публике несколько популярных у европейской молодёжи движений в стиле «диско». Моих подружек пришлось подучить заранее в доме у Люси. После часа репетиций началось более-менее получаться.

Музыка заиграла. Николай картинно выдернул меня со стула, и другие музыканты поступили так же с Надей и Люсей.

«Эх, прокачусь!» – подумала я и начала ритмично танцевать. Элементы линди-хоп, свинга, шейка, степ-тача и твиста причудливо переплелись и подружились. Надя и Люся, поглядывая на меня, копировали мои па, но девчонкам ещё пока не хватало раскованности и свободы, особенно зажаты бёдра и плечи. А парни молодцы, не зря у них музыкальный слух, они довольно быстро подстроились к моему ритму. Мы оказались в самом центре внимания. Кто-то поддерживал нас хлопками, кто-то тоже подтанцовывал. А некоторые любопытно глазели: подобного вживую они не видели.

Я почувствовала, как Анна переставила иглу звукоснимателя на начало дорожки.

Музыка – это же энергетика! Она зажигает изнутри. Я практически растворялась в музыке, интерпретируя каждую её нотку движением тела… Композиция закончилась. Зал захлопал, заулюлюкал и засвистел. Музыканты поднялись на сцену. Мы ушли в свой левый угол.

Я была одета в короткую твидовую юбку и яркую рубашку «а-ля джинса», по моему заказу сшитую в ателье «Тюльпан», выбеленную и вываренную мной в красителях под «варёнку». На ногах – «сапоги-чулки» до колена, под сапогами – итальянские тонкие эластичные колготки телесного цвета. Не знаю, что больше привлекало все эти любопытные взгляды: я сама, мои танцы или моя одежда… Я разгорячилась от танца, сняла рубашку и осталась в коротеньком джинсовом топе, заправленным под ремень юбки.

Ребята заиграли вчерашний вальс. Виктор подошёл к Люсе. Я окинула взглядом весь зал и увидела Валерия, опять сидевшего под сценой в самом центре, оттуда он видел всех танцующих. С правой стороны у входной двери стояли Алексей и Анатолий, разговаривали с возрастной парой. Вальсирующих было мало, ну разве что несколько пар девчонок, да ещё Люся и Виктор. Виктор танцевал неловко, но старался.

Не буду описывать всю программу вечера, остановлюсь только на композициях с принесённых мной грампластинок. Ребята всё-таки поставили «Звёздочку мою ясную». И Николай опять спрыгнул со сцены и пригласил меня на медляк. Танцевать с ним было как-то неуклюже, в парном танце он тяжеловат. Нет, для меня не проблема перехватить инициативу, но неловкость и напряжение чувствовались. Я поймала взгляд Валерия. Он приветливо кивнул мне и улыбнулся, потом покачал головой типа «ну нет! не твоё!».

«Звёздочку» публика приняла хорошо. Такой тягучий медляк, мед-ляк, м-е-д-л-я-к… что и вправду можно пообниматься, застыв на одном месте. Тем более что в зале ни встать ни сесть.

Алексея не видно и не слышно: громкоговоритель выдохся – сгорела батарейка. Возможно, восседал где-то на стуле в отдалённой от нас компании. Но не танцевал точно, иначе над танцующими возвышалась бы его голова.

Третьей композицией с пласта Николай выбрал трек (дорожку) Papa was a rolling stone группы Temptation. К нам всё-таки подошли вчерашние наши спутники Анатолий и Валерий. Музыканты спустились со сцены минутой позже, на этот раз вместе с солисткой Анной, а Николай остался «на кнопке пульта». Мы все пристроились поближе к сцене, в центр было не пробиться. Музыка ритмичная, но не резкая, не «битовая». Я неоднократно видела этот танцевальный номер в телевизионных шоу, например, в американском Soul Train: высокие чёрные девушки танцевали хоть и ритмично, но несуетливо; движения плавные, растекающиеся, как у ленивых пантер. Да, основные акценты, прежде всего на бёдра, подвижные, но без вульгарности; затем на движения плеча и всей руки (здесь же, у местных, они просто висят плетьми). И характе́рные шаги в стиле восьмибитного линди-хоп в сочетании со стилем свинг. Непростой танец! Но для танцевальной площадки достаточно освоить несколько движений. Я начала, мои девчонки подхватили. Анатолий быстро уловил суть. Валерий танцевал, скорее, рок-н-ролл, но хотя бы двигался он в ритме музыки. Виктор смешно суетился вокруг Люси. Девушки старались скопировать хоть малую толику того, что я выдавала на публику. Сидящие на стульях парни просто откровенно пялились, открыв рты: эх, такой короткой юбки в этом городе никто не носил, и она приковывала их взгляды.

Когда в очередной перерыв музыканты поставили пластинку с песней «Алёшкина любовь», ко мне подошёл Алексей.

– Здравствуй, Лина! Смотрю, ты сегодня королева танцпола. Не откажешь?

Мы медленно танцевали и слушали песню. Алексей поднял пальцами мой подбородок, и наши глаза встретились. Он склонился ниже к моему лицу.

– Слушай, я вчера лишнего наговорил. На днюхе у сестры был, ну и выпил коньяка чуть больше необходимого… И вот чего-то попёрся в этот клуб. Я же вообще сюда ни ногой. Не моё это. И вдруг сначала Надя, как радостное событие, а потом ты, как вознаграждение. Ну, как будто ноги заранее знали, куда вести мою дурную голову. Ну, прости за болтливость. Перевозбудился. И от алкоголя, и от тебя.

– Да всё нормально. Ну, выпил и выпил. Имеешь право! Тем более на днюхе у сестры. Ничего плохого ты мне не сделал. Прощать не за что.

– То есть тебе ни жарко и ни холодно?

Я подняла голову, он перехватил мой взгляд и буквально впился своими голубющими глазюками. Вот ведь пиявка!

– Алексей, ну право дело, а с чего бы мне вдруг было жарко? Ну, проводил до дома. Спасибо! Премного преблагодарна! – подколола его я и перевела взгляд на Валерия.

Валерий сидел на своём «боевом» посту, наблюдал за нами, прищурив карие глаза.

«Один молчун. Второй болтун. На какой шиш вы мне вообще сдались вероломно являться во снах?!» – усмехнулась я.

Музыка закончилась. Алексей отвёл меня в левый угол, приобнял Надю и удалился в сторону двери к возрастной паре. Я видела, как на белый танец его опять пригласила всё та же бойкая девушка. Вечер закончился.

После танцев, пока стояла очередь в гардеробе, я поднялась к музыкантам на сцену. Мы обсудили сегодняшнюю программу. Ребята решили, что будут репетировать «Шизгара» и «Алёшкину любовь». А затем, если останется время, выберут ещё две композиции.

– Придёшь через неделю? – Николай проводил нас до гардеробной.

– Ну куда деваться с подводной лодки? Раз впряглась – приду.

На выходе из клуба нас ждали Виктор, Анатолий и Валерий.

– Девчонки, мы вас проводим, – предложил Валерий.

На этот раз проводы не фонтанировали шутками-прибаутками и громким смехом… Валерий отмалчивался, как и в прошлый раз. Анатолий и Виктор рассказывали о себе: один – об учёбе в вузе, второй – о работе инженером на молокозаводе Левобережья.

Виктор обнимал Люсю за плечи, Анатолий придерживал меня под локоть, чтобы не поскользнулась. Надя вторила Валерию – задумчиво молчала. У порога дома мы попрощались.

Анатолий на минутку отвёл меня в сторону:

– Лёха тебе не пара. Даже и не думай!

– Недостойна я его высокого такого величества? – усмехнулась я.

– Нет, как раз наоборот. Он простой рабочий парень без царя в башке. Бесшабашный и довольно поверхностный. Не того поля ягода. Не пара тебе.

– Спасибо за предупреждение. Но я слышала обратное, что он из интеллигентной семьи. Тем не менее никаких планов в его адрес я и не строю. С чего ты взял?

– Ты, возможно, и не строишь, а он не отступится, пока измором не возьмёт. Ну, в этом он весь, если глаз положил. А он положил!

– Ну вот, сегодня же отступился. В провожатые не набивался.

– Лина, тактика у него такая: выжидает. Но своего никогда не упустит. Поматросит и бросит. Я б не говорил, если бы не знал. А я много чего знаю. Девчонки волосы друг дружке рвали… и тебе порвут! Это не шуточки: голодные суки злее голодных кобелей. Без провожатых одни не ходите до Волги.

– О-ля-ля, какие страсти! Ладно, учту. Спасибо, что проводили.

В ту ночь мне приснился снегопад. Снег завалил пешеходную тропу через Волгу. Я шла одна и по колено вязла в снегу. Уже не было никаких сил вытаскивать ноги и передвигать их. Я упала. А снег падал, падал, падал и укрывал меня белым одеялом… И звёзды замельтешили и вдруг погасли, и я провалилась в чернь, глубоко-глубоко под лёд в холодную воду… Но сверху раздался глухой голос студента Анатолия: «А я тебя предупреждал не ходить до Волги одной». Затем голос вдруг поменял тембр на Алексеев: «И тебе всё ещё ни жарко и ни холодно, колибри?».