Читать онлайн И время остановилось

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Римма Генкина

Редактор: Екатерина Иванкевич

Главный редактор: Яна Грецова

Руководитель проекта: Дарья Башкова

Арт-директор: Юрий Буга

Дизайн обложки: Денис Изотов

Корректоры: Татьяна Редькина, Ольга Улантикова

Верстка: Кирилл Свищёв

Разработка дизайн-системы и стандартов стиля: DesignWorkout^®

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© 2023, Éditions Charleston, 76 boulevard Pasteur, 75015 Paris – France

Published by arrangement with Lester Agency & Associates

© Фотография на обложке. Joanna Czogala / Arcangel Images

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2025

Моему отцу, сумевшему передать мне свою любовь к Берри́, нашей родной земле

Тем бесконечно мужественным героиням и героям, часто безымянным, что боролись за нашу свободу

Никогда не знаешь, что готовит тебе прошлое.

Франсуаза Саган

Жизнь можно понять, лишь оглядываясь назад; но жить надо, только устремляясь вперед[1].

Люсинда Райли. Сестра Солнца

Пролог

Долина Неккара, Германия, 1931 г.

Поежившись на заднем сиденье автомобиля, Мари плотнее запахнула полы длинного широкого пальто с меховым воротником и бросила тревожный взгляд в окно. В этот холодный октябрьский вечер температура наверняка была не выше шести градусов. Ночь окончательно завладела темным молчаливым лесом. В бледных лучах луны, наполовину скрытой пеленой облаков, кроны деревьев выглядели зловеще.

– Включить бы фонарик… – прошептала она, прикоснувшись кончиками пальцев к хромированному металлу своего «Уандера».

Сидевшая впереди на пассажирском месте Ариэль резко обернулась. В полутьме ее густые кудрявые волосы казались плотной массой, облепившей лицо.

– Ни в коем случае! – отрезала она. – Было же ясно сказано: не использовать фонари без крайней необходимости.

– Может, и так, но мне неспокойно… Мы ждем уже больше двадцати минут. А вдруг их схватили? Что мы тогда будем делать?

Она содрогнулась. Хотя все пятеро мужчин прошли хорошую подготовку, предстоящая им операция была невероятно опасной.

– Полагаю, что станем придерживаться изначального плана, – невозмутимо отозвалась Ариэль. – Инструкции вполне однозначны: если они не вернутся через сорок пять минут, мы должны уехать.

– И бросить их на произвол судьбы? А Доминик? Вдруг что-то случится…

– Твой отец весьма изобретателен, я не вижу причин для беспокойства.

У молодой женщины затряслись руки. Она пригладила свои светлые волосы, пытаясь немного прийти в себя. Послушать Ариэль, так все кажется простым и продуманным до мелочей! Однако малейшая оплошность могла их погубить. Ей не следовало соглашаться на участие отца в этом рискованном деле. Возможно, было бы разумнее просто смириться.

– Рольф способен на худшее, – в отчаянии продолжила она.

Рольф. Имя предательства и унижения. Она больше не могла произносить его, не ощутив привкуса яда во рту.

У Ариэль вырвался сухой смешок.

– А вот об этом, дорогуша, тебе следовало подумать раньше. Видишь, к чему приводит непослушание родителю.

Эти слова задели Мари, но она молча проглотила горькую пилюлю. Она совершила ужасную глупость, позволив женатому мужчине соблазнить себя, и осознание этого было мучительным. Сколько раз она ускользала от бдительного отцовского надзора, чтобы встретиться с Рольфом. Убаюканная красивыми словами и обещаниями будущего, она ничего не заметила. Как она могла заподозрить, что и он, и его жена окажутся бессовестными монстрами, заранее разработавшими свой жестокий план?

Выпрямившись, она сглотнула слюну и сдавленно пробормотала:

– А вы что, никогда не совершали ошибок, Ариэль?

Собеседница снова обернулась и некоторое время смотрела на Мари. Ее взгляд смягчился, в уголках губ мелькнула тень чуть печальной улыбки.

– Конечно, совершала… Целую кучу, если уж хочешь знать, особенно в любви.

Она замолчала, погрузившись в свои мысли. Мари невольно задумалась: что же связывало ее отца с Ариэль? По всей видимости, их отношения выходили за рамки шпионских операций по заданию французской разведки. Шпионские операции… Подумать только, еще неделю назад она и понятия не имела об этих делах! Потребовался настоящий катаклизм, чтобы она узнала: ее отец не просто знаменитый шансонье. Он была потрясена. Впрочем, это многое объясняло – например, годовое турне по Германии, в то время как парижские сцены неистовствовали, требуя возвращения Леандра Моро.

Внезапно из леса донесся протяжный вопль, заставивший обеих подскочить.

– О Господи… – простонала Мари, хватаясь за сердце.

Ариэль развернулась к ветровому стеклу и всмотрелась в темноту.

– Это всего лишь сова, – засмеялась она, глядя в небо. – Должно быть, ее потревожил какой-то шум… Не удивлюсь, если парни скоро будут здесь.

И действительно, через пару секунд они увидели, как несколько фигур появились на той же тропинке, по которой перед этим ушли. Они шагали очень быстро, почти переходя на бег. В центре, бережно прижимая к груди сверток, шел отец Мари. Она облегченно выдохнула: у них получилось!

Мари торопливо открыла дверцу, чтобы он мог сесть в машину, в то время как Ариэль скользнула за руль, готовая стартовать. Четверо остальных забрались в другой автомобиль, припаркованный рядом.

– Поехали! – бросил Леандр, усаживаясь рядом с дочерью.

Та первым делом перевела взгляд своих голубых глаз на завернутого в толстое одеяло младенца, которого ее отец держал на коленях. Ребенок был поразительно неподвижен. Она тихонько погладила пальцем его лобик.

– Доминик… – прошептала Мари.

– Ну же, ты ведь знаешь, что впредь не должна произносить это имя. Не забывай об опасности.

– Легко сказать…

Леандр вздохнул.

– Милая, мне так больно, что тебе пришлось столько перенести. Я жалею, что не оставил тебя в Париже, где ничего подобного бы не случилось… Но нужно жить дальше.

Чувствуя, как подступают слезы, молодая женщина отвернулась к окну: там царила непроглядная ночь, сквозь которую стремительно мчался их автомобиль, унося ее к началу новой жизни. Где-то во французской деревеньке ее ждет место учительницы. В конце концов это, возможно, не так уж плохо – учить детей.

– Ты в порядке, дорогуша? – спросила Ариэль, бросив на нее озабоченный взгляд в зеркало заднего вида.

Мари медленно кивнула и невольно уступила непреодолимому искушению посмотреть на младенца, матерью которого уже никогда не будет. Шипы, терзающие сердце, вонзились еще глубже, но она не могла заставить себя отвести взгляд, запечатлевая в памяти мельчайшие черты ангельского личика и представляя, как бы они могли день за днем жить вместе. Рольф не только украл у нее ребенка, он отобрал у нее всю жизнь без остатка. Она сглотнула и снова повернулась к отцу.

– Ты их… убил?

Еще один встревоженный взгляд Ариэль. Леандр покачал головой.

– Нет, это не представлялось возможным. Рольф – видный член нацистской партии, мерзавцы преследовали бы нас до упора. Но, поверь, мы отбили у этой парочки желание попробовать еще раз.

Разумеется, Рольф был жесток и расчетлив, но прежде всего он заботился о собственной военной карьере. А его жена, убежденная, что нацисты рано или поздно придут к власти в Германии, из кожи вон лезла, чтобы помочь ему продвигать свои пешки на шахматной доске власти. Чета Карлингеров не рискнет оказаться в центре скандала, который может разрушить их честолюбивые замыслы. Однако никакая предосторожность не была лишней, вот почему Леандр принял решение, имевшее столь серьезные последствия. Оно далось ему нелегко, ведь он разбивал сердце дочери, но этот вариант все же был предпочтительнее любого другого.

– Ты никому не должна ничего рассказывать, – добавил он. – Ни в коем случае.

– Я и не собиралась.

Он сочувственно сжал ее руку.

– Я знаю. Помни, что тебе всего девятнадцать, твоя жизнь еще не окончена. Дом удобный, мы с твоей сестрой будем приезжать так часто, как только сможем. Нужно найти в себе силы, но я верю в тебя, Мари.

Стиснув зубы, молодая женщина коротко кивнула. Ей понадобится время, но она сумеет преодолеть страх, горе и несправедливость. Она научится жить с этой скорбью, которую ей запрещено называть по имени. И молиться – да, молиться, чтобы Рольфа испепелили все молнии ада.

И твердым голосом она пообещала:

– Да, я буду сильной.

1

Лиза, 2018 г.

– Ну что? Это серьезно?

Я сглотнула, услышав, как сдавленно прозвучал мой голос. Доктор Белланже, наш семейный врач, снял тонометр с руки моего дедушки Лулу и поднял голову, глядя на меня поверх очков. Непроницаемое выражение его лица отнюдь не умерило моей тревоги. Я прекрасно понимала, что Лулу уже не молод.

– Просто вазовагальный обморок, связанный со стрессом и переутомлением, – заверил врач со спокойной улыбкой. – Немного отдыха, и все придет в норму.

У меня вырвался глубокий вздох облегчения.

– Уф! Признаюсь, я здорово перепугалась.

Дедушка, явно забавляясь тем, что неожиданно оказался в центре внимания, попытался пошутить:

– Я же говорил, что сегодня на тот свет не собираюсь! Спасибо за сахар с мятной настойкой, – добавил он, глянув на Аннетт, которая была рядом, когда он упал в обморок.

Пожилая дама отпустила край стола, в который вцепилась, и принялась отчитывать Лулу:

– Ах ты паршивец, надо же было нагнать на нас такого страху! Если б твое сердце остановилось, моя мятная настойка уж точно не запустила бы его заново.

Врач с теплотой посмотрел на нее.

– Не стоит так переживать, мадам Лекомт, наш Луи – тот еще крепкий орешек. И его сердце прекрасно себя чувствует.

Несмотря на эти успокаивающие слова, дедушка все еще казался мне слишком бледным.

– Может, пойдешь наверх и приляжешь? – предложила я, положив руку ему на плечо.

– Вот еще! – возразил он. – Чашечка хорошего кофе, и полный порядок, верно, док?

Врач хмыкнул.

– Во всяком случае, вреда не будет, давление у вас немного пониженное. Поберегите себя, сейчас неподходящий момент бегать стометровку.

– Посмотрел бы я на того, кто попробует меня обогнать! – парировал дед.

Осмотр был окончен, и я проводила доктора Белланже в прихожую.

– Спасибо, что заглянули. Рада, что с ним все в порядке.

На пороге врач остановился и повернулся ко мне.

– Кстати, Лиза, я хотел сказать тебе пару слов.

У меня екнуло сердце. Похоже, сердечный приступ грозит уже мне.

– Да?..

Должно быть, я побелела как полотно, потому что он поспешил меня успокоить:

– Не беспокойся, сам по себе такой обморок не опасен. Но он мог неудачно упасть. Хорошо, что Аннетт оказалась рядом.

– Понятно. Вы думаете, подобное может повториться?

– Видишь ли, я боюсь, что он немного перегружен из-за ремонтных работ в доме.

– И что сделать, чтобы ему помочь?

– Может, пригласишь его к себе на время ремонта?

Я чуть не задохнулась.

– Ко мне?! Вы ведь его знаете, он в жизни не согласится оставить свой дом, он же до смерти боится стать обузой!

– Я знаю, Лиза. Но не думаю, что ему больше понравится пребывание в больнице, где он окажется, если упадет и получит травму. Скажи себе, что нет худа без добра.

Я поморщилась.

– Ладно, предложить-то я предложу, но результата не обещаю… Дед становится настоящим львом, когда сердится.

Доктор Белланже снова издал короткий смешок.

– Тогда держись! И не стесняйся звонить мне, если этому льву понадобится хорошая взбучка.

С мрачным видом я вернулась на кухню, где суетилась Аннетт, готовившая кофе. Вот что поможет дедушке лучше воспринять новость. Я достала с верхней полки чашки и расставила их на скатерти с узором из лимонов. Лулу, восседавший во главе стола, сверлил меня взглядом из-под кустистых бровей, напоминающих двух толстых гусениц. Его массивное лицо немного порозовело, и, если бы не единственная непослушная прядь, выбившаяся из зачесанных назад седых волос, которая упала ему на лоб, подрагивая в такт дыханию, никто и не подумал бы, что у него только что случился обморок.

– Что-то ты притихла, – заметил он.

– Я все думаю о ремонте. Наверное, он займет некоторое время.

– Ну да, большую часть лета, – посетовал он. – Мой дом стареет быстрее, чем я.

На это я могла только кивнуть. Даже если не ходить дальше кухни, можно было заметить, что краска облупилась, потолок весь испещрен мелкими трещинами, а водопроводные трубы протекали самым чудовищным образом и в самый неподходящий момент. В этом не было ничего удивительного, поскольку дом построили не вчера: еще в конце девятнадцатого века его велел возвести у речного брода один богатый промышленник, пожелавший обзавестись загородной резиденцией. Согласно семейной легенде, дед Лулу, сын простого крестьянина, в детстве часто проходил мимо и был совершенно очарован этим изящным буржуазным особняком. В своих фантазиях он представлял, как однажды будет там жить. Ценой упорного тяжелого труда он смог осуществить свою детскую мечту, выкупив дом после смерти первого владельца накануне Первой мировой войны. Увы, в нашей семье дом останется ненадолго – дед решил продать его на условиях пожизненной ренты. Он хотел завещать его мне, но я отказалась, не чувствуя в себе достаточно сил, чтобы поддерживать в нормальном состоянии такое большое и старое здание. Конечно, это решение далось мне нелегко – я питала истинную привязанность к этому особнячку, где проводила в детстве каждое лето, но у меня уже был собственный дом. К тому же, хоть я и обеспечивала себе вполне комфортную жизнь благодаря переводам художественной литературы, я не могла позволить себе подобной роскоши.

В то же время нельзя было допустить, чтобы дедушка угробил здесь здоровье. Собрав все мужество, я воспользовалась моментом, когда Аннетт разливала кофе по чашкам, чтобы затронуть эту деликатную тему.

– Нам нужно поговорить, Лулу. Это может тебе не понравиться, но вопрос серьезный.

Рука Аннетт замерла.

– Наверное, мне лучше уйти, – предложила она, явно почувствовав себя не в своей тарелке.

– О нет, останься. Мне наверняка понадобится союзница.

В этом деле мне была нужна именно такая помощница, как Ненетт – так мой дед называл свою подругу детства. Эта пухленькая женщина ростом чуть выше полутора метров выглядела как классическая бабуля с лучистыми морщинками в уголках глаз, появившимися с годами от частых улыбок, но она была отнюдь не из тех, кто позволил бы собой помыкать, скорее уж наоборот. Она никогда не была замужем, сама в одиночку возилась со своим стареньким «Пежо-104», упрямо отказываясь сменить его на какую-нибудь более современную модель, питала многолетнюю слабость к Яннику Ноа[2], дымила как паровоз, несмотря на свой почтенный возраст, и, по последним сведениям, даже хлопнула дверью клуба для старшего поколения (серьезного заведения!), потому что директриса посмела закрыть творческую мастерскую по четвергам, отдав предпочтение скрэблу. Она не боялась ничего и никого.

– Ну, как скажешь, – заинтригованно согласилась она.

Лулу опустил кусочек сахара в кофе, бросив на меня подозрительный взгляд. Я еще и слова не сказала, а он уже ощетинился, как еж. Пожалуй, лучше выложить все сразу.

– Доктор Белланже считает, что тебе стоит уехать из дома на время ремонта.

Дед тут же прекратил помешивать кофе.

– С какой стати? – мгновенно взвился он. – Потолок мне вроде на голову пока не падает.

– Не в том дело…

– А в чем тогда? – не сдавался он, решительно скрестив руки на груди.

Пытаясь выгадать несколько секунд, чтобы придумать аргументы поубедительней, я сделала глоток и чуть не выплюнула его обратно; кофе у Аннетт был на редкость мерзким и настолько крепким, что и мертвого бы поднял.

– Хм-м… Ты же знаешь, ремонт – дело до крайности шумное, а это может быстро довести до стресса. Не говоря уж о постоянно снующих туда-сюда рабочих; вроде как уже не чувствуешь себя дома, верно?

Он недоверчиво фыркнул.

– Странно, мне док почему-то ничего такого не говорил.

– Потому что за те тридцать лет, что он следит за твоим здоровьем, док прекрасно понял, какой ты старый упрямец! – воскликнула Аннетт, закуривая «Мальборо». – А я считаю, что он прав, никому неохота каждое утро натыкаться на тебя, валяющегося всеми четырьмя копытами кверху.

– Это была просто минутная дурнота, не стоит делать из мухи слона.

Его беспечный вид заставил меня закатить глаза.

– Если бы Ненетт не оказалась рядом, все могло бы кончиться куда печальней – надеюсь, ты и сам это понимаешь. Кстати, а что именно произошло?

Когда Аннетт около десяти утра позвонила мне, сообщив, что дед только что потерял сознание, я так переполошилась, что бросила трубку и помчалась сюда, не задав ни одного вопроса.

– Сам не знаю, – пробормотал он, уставившись в чашку. – Мне стало жарко, голова закружилась, ну и вот…

– Он был в зимнем саду, перекладывал коробки перед началом ремонта, – вмешалась Аннетт. – Я принесла варенье из красной смородины и нашла его там. Едва успела поздороваться, как он отключился. Словно его удар хватил.

Дед бросил на нее косой взгляд, но возражать не стал. Я воспользовалась этим, чтобы поднажать:

– Вот видишь, доктор не ошибся. Слишком много возни на тебя свалилось, стоит сбавить обороты.

– Да что ж такое, не успеешь постареть, как тебя уже хоронят! – заворчал он. – Ты же не запихнешь меня в одну из этих богаделен, где только смерти ждать, а? Я свою халупу люблю. Может, она и ветхая, зато у нее есть свой характер, как и у меня.

Я положила ладонь ему на запястье.

– Это же только на время, Лулу. И потом, мне не кажется, что мой дом похож на богадельню, «где только смерти ждать».

Тихий ангел пролетел. Морщины на лбу дедушки немного разгладились, когда до него дошел смысл моих слов.

– Погоди, ты хочешь, чтобы я переехал к тебе?

– Я подумала, что это хороший компромисс. Мой дом всего в десяти минутах отсюда, так что сможешь приглядывать за ремонтом, если у тебя возникнет такое желание. Что скажешь?

Не до конца убежденный, он попробовал возразить:

– Хм… Но ты вовсе не обязана это делать. На кой черт тебе вешать себе на шею престарелого деда?

– Или так, или я силой отволоку тебя к себе, – отрубила Аннетт. – Хотя с малышом Тимом тебе было бы куда веселее.

Стоило упомянуть моего сына, которому скоро исполнится десять лет, как лицо Лулу преобразилось. Его голубые глаза заблестели. Эти двое прекрасно ладили, разделяя страсть к бутербродам с паштетом на полдник и к прогулкам по берегу реки.

– Не уверен, что ему так уж понравится, если я буду постоянно торчать у него перед глазами, – все-таки заметил он.

Пришлось выложить последний козырь, который, как я надеялась, ему было нечем крыть:

– Ты уже столько времени обещаешь поучить его садоводству… Мои грядки в плачевном состоянии, сам знаешь. Без тебя мне их никак не довести до ума.

И это было истинной правдой. Я ни на гран не унаследовала «зеленую руку»[3] дедушки, к великому разочарованию Тима, мечтавшего выращивать собственные фрукты и овощи. Каждый раз мои попытки оказывались тщетными.

– А как же Полин? – спросил Лулу. – Разве она не может тебе помочь?

Упоминание подруги, жившей по соседству, вызвало у меня улыбку. Полин часто подшучивала надо мной из-за неудач с огородом, утверждая, что я способна угробить даже искусственное растение, если им обзаведусь.

– У Полин минуты свободной нет, Лулу. Она и так любезно делится со мной овощами, не могу же я просить ее еще и возиться с моими грядками.

– Ладно, – наконец капитулировал он, – похоже, у меня просто нет выбора. Если я и правда смогу заняться садом и огородом, то от меня по крайней мере хоть какой-то толк будет.

Успокоенная Аннетт обняла нас и отправилась к себе. Я предложила дедушке не тянуть и прямо сейчас собрать чемодан.

– Работы начинаются только в четверг, некуда спешить, – для проформы забрюзжал он.

– Ты в любой момент можешь передумать, я же тебя знаю. Лучше представь, как обрадуется Тим, когда тебя увидит!

– А ты умеешь настоять на своем, – засмеялся он.

Я улыбаюсь в ответ.

– Интересно, в кого это я пошла… Хочешь, поднимусь вместе с тобой и помогу собраться?

– Вот еще! – притворно оскорбился он. – Я еще не совсем лежачая развалина!

Уверенной рукой он ухватился за кованые перила лестницы и стал подниматься по ступеням. Я провожала его взглядом и, когда он скрылся из виду, не смогла сдержать тяжелого вздоха, думая о том, что его хорошее настроение может быстро улетучиться, как только он обнаружит, что его ждет.

Надо было ему сказать…

Нет, сейчас неподходящий момент, чтобы подливать масло в огонь, пусть сначала дедушка полностью придет в себя. Еще раз вздохнув, я прошла через гостиную и оказалась в зимнем саду со старомодной верандой и витражными окнами, сквозь которые утреннее солнце отбрасывало на пол яркие цветные пятна. В детстве я обожала забиться в одно из стоящих здесь старинных плетеных кресел с книжкой Энид Блайтон из серии «Великолепная пятерка». После смерти бабушки, сгоревшей от лейкемии в год, когда мне исполнилось четырнадцать, Лулу использовал помещение в основном для хранения своих бумаг. Сейчас у книжного шкафа выстроились в ряд коробки, которых я не видела, когда была здесь в последний раз. Я сразу узнала почерк дедушки в небрежных надписях, нанесенных красным маркером на каждую коробку: «Одежда Николь» (моей бабушки), «Книги», «Вещи Сесиль» (моей мамы). Зачем ему понадобилось складывать все это именно тут, ведь это помещение – одно из главных достоинств дома? Деталь, про которую не стоит забывать, начиная искать потенциальных покупателей. Впрочем, до этого момента еще далеко. Работы непочатый край: обои с розочками в английском стиле целыми полотнищами отклеивались от стен, оконные рамы прогнили. Мой взгляд упал на газету La Nouvelle République, небрежно брошенную на одну из коробок. Наклонившись, я заметила, что номер сегодняшний. Странно. Лулу, конечно, не фанат порядка, но и не из тех, кто разбрасывает вещи где попало. Я уже собралась отнести газету на кухню, когда мое внимание привлек один из заголовков: «Шатийон: На строительной площадке обнаружены человеческие останки».

Название нашего городка, насчитывающего всего две с половиной тысячи жителей, нечасто попадало на первые полосы, так что я поспешила прочесть статью. В ней говорилось, что скелет был найден на выезде из города, в поле, где собирались строить социальное жилье. По словам журналиста, экскаватор извлек на свет Божий «лоскуты грязно-серой одежды» и военный жетон, «совершенно проржавевший и наполовину сломанный, дающий основания полагать, что эти останки принадлежат немецкому солдату времен Второй мировой войны».

– Чем ты тут занимаешься?

Поглощенная чтением, я вздрогнула и резко обернулась.

– Лулу! Ты уже спустился?

– Я тебя звал два раза, но ты не отвечала. Уж решил, что ты ушла.

– Прости, не слышала. Все хорошо?

– Да, просто чемодан никак не закрывался. Но все уже в порядке, я справился.

– Ясно. Слушай, а что здесь делают эти коробки? Я думала, все это хранится на чердаке.

Дедушка почесал макушку.

– Да нет, все лежало по комнатам. Отдам-ка я это в благотворительный фонд, а то только место занимает, – добавил он, отводя взгляд. – Ну что, идем?

Я понимала, как ему, должно быть, тяжело избавляться от этих частичек прошлого. Каждый предмет одежды, каждая пластинка, каждая вещь, которую он решил отдать, будили в нем воспоминания о счастливых днях, когда жена была жива, а дочь еще разговаривала с ним. Его обморок, похоже, был неслучаен.

Я свернула газету, которую все еще держала в руках, и протянула ему.

– Вот, держи, я нашла ее на коробках.

– А, да, спасибо. Видимо, я забыл ее здесь со всем этим утренним переполохом.

Чувствовал он себя явно не в своей тарелке.

– Ничего страшного, не переживай. Видел статью про найденный скелет? Подумать только!

– Да, пробежал глазами.

– Интересно, удастся ли опознать этого солдата. Больше семидесяти лет прошло, обалдеть!

– Да они и морочиться не будут с поисками. Личный номер не разобрать, судя по статье.

– Жаль, у этого человека наверняка была семья… Его потомки вправе знать, что с ним случилось, разве нет?

Дедушка пренебрежительно пожал плечами.

– Это всего лишь бош[4], – пробормотал он. – Таких, как он, было пруд пруди.

Его голос звучал сухо, и я почувствовала, что дед раздражен. Мне следовало помнить, что Лулу не желает иметь ничего общего с тем, что связано с его детством. Запретная тема, которой он никогда не касался. В тех редких случаях, когда она всплывала в разговоре, в его взгляде мелькала тень, и я понимала, что лучше обсудить что-то другое. Бабушка как-то обмолвилась, что он потерял близких во время войны и его это до сих пор мучает. И все. Никто так и не удосужился посвятить меня в детали, а спрашивать я не решалась. Может, это и пробудило во мне интерес к прошлому. Желание собрать воедино фрагменты собственной истории, пролить свет на ее тайны. Романы, которые я перевожу, в основном исторические, и их действие часто происходит в первой половине двадцатого века. Это не совпадение.

– Ну что, поехали? – поторопил меня он. – Мне бы хотелось немного отдохнуть.

– Конечно, идем. – Я взяла его чемодан и отнесла в машину, пока он запирал дверь.

Прежде чем сесть в мой «Фольксваген-жук» цвета синий металлик, Лулу взял меня за руку.

– Знаешь, я ворчу, но на самом деле мне в радость перебраться к тебе.

– Разумеется, я знаю, – улыбнулась я.

– У тебя золотое сердце, Лиза. Это семейное.

Моя улыбка дрогнула.

– Мы тебя будем всячески ублажать, вот увидишь.

– Даже не сомневаюсь.

Я уселась за руль, чувствуя себя отвратительной лгуньей, недостойной того слепого доверия, которое он мне оказывает. Ну почему я ему все не рассказала, ведь хватило бы трех-четырех правильно подобранных слов? Я оказалась не в силах произнести их. Я боялась, что он расстроится или рассердится, узнав, что моя мать – его дочь, с которой он уже много лет в ссоре, – наконец возвращается в лоно семьи и тоже собирается побыть у меня.

Оставалось меньше сорока восьми часов, чтобы набраться духу ему это сказать.

2

– Притормози, ты нас угробишь! – воскликнул Лулу, вцепившись в ручку над стеклом, когда я свернула на узкую извилистую дорогу, ведущую к моему дому. Рытвины и ухабы заставляли нас трястись, как на заправском ралли, зато вдоль обочины по обеим сторонам выстроились величественные ясени, сплетавшиеся летом в изумительный зеленый свод.

Глянув на спидометр, я не удержалась, чтобы его не подколоть:

– Расслабься, я и до семидесяти километров в час не дотянула! Кстати, напомни, не тебя ли когда-то остановили за серьезное превышение скорости на этой самой дороге?

– Так ведь ты уже рожала! Вот и пришлось давить на газ, чтобы доставить тебя в роддом. И все закончилось совсем неплохо. Мне даже штраф простили…

– Ага, в обмен на хорошую бутылочку! Ладно, можешь выдохнуть, приехали, – сказала я, увидев, как впереди показались очертания домика с зелеными ставнями.

На самом деле это старая ферма, к которой примыкают две другие жилые постройки. Одну из них занимает моя подруга Полин со своим парнем Мехди. Третью купила супружеская пара пенсионеров из Парижа, которых мы видим только летом, когда они приезжают насладиться тишиной и покоем нашей глубинки. Чтобы добраться до этого уголка Берри, все еще хранящего свой нетронутый вид, следовало, свернув с автострады, проехать через живописные деревушки с названиями вроде Гупийер, Гишонри, Ренери или же – любимое название моего сына – Петоньер. Наша называется Оазис – из-за ручья, петляющего через лес, который начинается на краю нашего участка и простирается дальше за луга. По легенде, раньше там в полнолуние собирались ведьмы под охраной волков, чтобы творить свои заклятия, укрывшись в густом кустарнике и зарослях папоротника. Некоторые старики до сих пор верят в них и побаиваются этих мест. Лично я никогда не встречалась ни с волками, ни с ведьмами и ни на что не променяю этот тихий уголок, пусть мне хоть луну с неба посулят.

Впрочем, я не всегда жила здесь. Проведя детство в Туре, я уехала учиться в Анже на факультете иностранных языков. Через несколько месяцев на какой-то вечеринке встретила Бастьена, студента мединститута. Он сразу привлек меня своими темными кудрями, придававшими ему бунтарский вид, и возвышенными гуманистическими идеалами. После трех лет спокойных отношений Бастьену захотелось перейти на следующий уровень. Он решил, что нам следует вместе снимать квартиру и пожениться, как только мы закончим учебу. Я постоянно уклонялась от разговора на эту тему. Мне казалось, что спешить некуда. Зачем торопить события, когда нам и так хорошо? Я была молода. В те редкие моменты, когда я задумывалась о будущем, я мечтала о литературных кругах Парижа, представляла себя свободной продвинутой девушкой, покоряющей столицу. Тогда я еще не знала, что ужасная катастрофа вот-вот отнимет у меня красавца брюнета. Однажды январским вечером, когда Бастьен возвращался из забегаловки, где подрабатывал на полставки, его сбила машина – ее водитель выпил столько, что забыл притормозить на красный свет. Этот тип мчался с такой скоростью, что у моего любимого не было ни единого шанса. Он погиб на месте. Только когда мое сердце разорвалось, я поняла, как сильно его любила. Мне было двадцать четыре года, и я больше не хотела жить. Ведь у Бастьена уже не будет возможности стареть, переделывать с друзьями мир, наслаждаться любимыми блюдами, дышать… так чего ради? Все стало слишком в тягость, я не выносила ни малейшего всплеска жизни, не говоря уже о показной заботливости людей, шептавшихся у меня за спиной. Мне хотелось лишь одного: замкнуться в своем горе. Мне было плохо, очень плохо. А потом, однажды утром, после трех недель болезненного оцепенения, я проснулась от сильнейшего рвотного позыва. И инстинктивно поняла, что эта тошнота была вызвана не шоком от утраты, а, скорее всего, тем, что я забывала принимать таблетки. Прежде чем уйти, Бастьен оставил мне последний подарок, растущий в моем животе. Когда гинеколог подтвердила мои подозрения, я разрыдалась, но эта беременность подействовала на меня как удар током. Я решила принять ребенка как нежданную возможность исправить то, что мне не удалось построить в отношениях с Бастьеном. Его родители обвинили меня в безответственности, и больше я о них не слышала. Моя мать тогда только что подала на развод, а отец, преподаватель истории аудиовизуальных искусств, пытался заглушить работой осознание того, что их брак рушится, поэтому я естественным образом нашла приют у дедушки. Он не судил меня, а просто дал то утешение, в котором я нуждалась, позволив отгоревать в собственном ритме. Он уважал и мое молчание, и приступы плача, которые иногда накатывали на меня среди ночи. Не говоря ни слова, он заходил в детскую комнату моей мамы, где я обосновалась, и нежно гладил меня по спине, пока рыдания не стихали. А в тот день, когда он почувствовал, что я вновь готова смотреть в будущее, он посадил меня в свою машину и повез куда-то по деревенским дорогам. Был погожий мартовский день, солнце вновь вступало в свои права, по авторадио Шарль Азнавур пел «Désormais»[5], и я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, – с такой силой его слова отзывались в моем сердце.

«Отныне нас больше не увидят вместе,

Отныне мое сердце будет жить под обломками…»

Дедушка остановился перед маленьким домом, таким же потрепанным жизнью, как и я. Он был выставлен на продажу. Две спальни, крошечный кабинет, кухня, примыкающая к гостиной, и запущенный сад. Если дом мне понравится, дед был готов мне его подарить. В нашей глубинке, где ритм жизни задавали гул комбайнов и звон церковного колокола, цена квадратного метра снизилась настолько, что все можно было купить за гроши. Растроганная, я поняла, что этот домик – именно то, что мне нужно. Остаток беременности я провела, приводя его в порядок, чтобы создать уютное гнездышко для нас с малышом. Лулу отыскал лучших местных мастеров, которые заменили трубы и электропроводку, помог мне перекрасить ставни в фисташковый цвет, поклеить обои в спальнях. Его великодушие буквально наполнило светом мои сумрачные дни, мы стали еще ближе друг другу. Не знаю, что бы мы с Тимом делали без него.

Внезапно дедушкин голос вернул меня в сегодняшний день:

– А что, парижане еще не приехали?

Он окинул неодобрительным взглядом опущенные жалюзи на окнах четы пенсионеров, пока я парковала свой «Жук» у деревянной ограды.

– Нет, они собирались в путешествие по Шотландии. Приедут только в августе, но, по последним слухам, они собираются выставить дом на продажу.

Мы вышли из машины как раз в тот момент, когда Полин открыла свою дверь. Колокольчик, который она смастерила из собранных на пляже ракушек, весело затренькал на ветру, и моя подруга появилась на пороге в красной бандане, перехватывающей ее черные волосы.

– Привет, Лиза! Добрый день, Луи! – бросила она с заразительным энтузиазмом.

Лулу послал ей широкую улыбку.

– А вот и наша садовница, – заметил он ее испачканные в земле руки.

– Да уж! – согласилась она, вытирая ладони о джинсовые шорты. – У меня сегодня выходной, так что я решила собрать чеснок, пока листья совсем не высохли. Начальница опять будет возмущаться состоянием моих ногтей, ну и пусть.

Полин – помощница фармацевта в аптеке, что требует более-менее ухоженного вида.

– Решили заглянуть к нам, Луи? – продолжила она. – Редкий гость в наших краях.

И верно, в последнее время дедушка нечасто нас навещал. У нас с Тимом вошло в привычку ездить к нему самим с тех пор, как Лулу перестал водить машину, утверждая, что «за рулем дед – жди всяких бед». Иногда он устраивал нам сюрприз, заезжая во время велосипедной прогулки, но такое случается все реже и реже.

– Ремонт выгнал меня из дома. Так что я в вынужденном отпуске.

– Серьезно? – удивилась она. – Вы собираетесь погостить тут какое-то время?

Вообще-то можно было обойтись и без выпученных глаз.

– Похоже на то, – подтвердил Лулу.

– Ого. Так это ж отлично. Как здорово, что вы побудете с нами, хоть это и… ну… неожиданно.

Она сбилась, запуталась, и я решила вмешаться, пока она не проболталась о приезде моей матери. Полин – самое чудесное и веселое существо, какое я только знаю, но при этом она бывает удивительно бестактной. Она говорит без умолку, и частенько слова слетают с ее губ быстрее, чем мозг успевает их обработать.

– Прости нас, Полин, но Лулу устал. У него было… довольно насыщенное утро. Увидимся попозже?

Я послала ей выразительный взгляд, и она снова вытаращила глаза, сообразив, что я не затрагивала этой щекотливой темы в разговоре с дедом. Но, слава Богу, она меня не выдала.

– Эм… Ну да, конечно, до встречи. Отдыхайте хорошенько, Луи, я собираюсь угостить вас лучшим песто в вашей жизни!

Полин удалилась в облаке прекрасного настроения, а я поставила чемодан Лулу на землю, чтобы достать ключи.

За дверью показался любопытный нос Пьеретты – белой кошки, которую я подобрала три года назад, найдя ее полумертвой от голода (своим именем она обязана Тиму, которому я тогда читала басню Лафонтена про молочницу и горшок с молоком). Для нее это был почти подвиг: она до сих пор оставалась немного диковатой и сразу улизнула, едва дедушка наклонился ее погладить.

– По крайней мере, она не запрыгнет на меня среди ночи! Кстати, а где я буду спать?

– Займешь мою комнату, я вполне могу лечь на диване.

Правда, потом, когда приедет мама, мне придется что-нибудь придумать. Я бросила на деда нервный взгляд. Проще всего было бы поставить его перед свершившимся фактом… Нет, я не могу так с ним поступить.

– Помощь нужна? – спросил он, следуя за мной на кухню.

Да, прикупи мне немного смелости.

– Да нет, устраивайся, а я пока займусь обедом. Курица и рататуй уже в духовке, минут через двадцать все будет готово.

– Хорошо, договорились.

Лулу направился было в мою комнату, но спохватился и достал из сумки две большие кружки из толстого белого фаянса с розовой каемкой.

– Это для завтрака. Если не трудно, поставь куда-нибудь…

– Не стоило с этим заморачиваться, у меня есть все, что нужно, – кивнула я на полку, заставленную чашками.

– Мой кофе с молоком гораздо вкуснее в настоящей кружке! Ты не заставишь меня пить его из своих грошовых посудин!

– Ну, как хочешь, – уступила я, закусив губу, чтобы не расхохотаться при виде его оскорбленной физиономии.

Зачем ему перечить? У дедушки есть множество маленьких причуд, как и у большинства пожилых людей. Его шкафчики забиты пакетиками с солью и сахаром, собранными бог весть где. На завтрак он неизменно съедает два тоста с соленым маслом и джемом из красной смородины, слушает все утро Radio Nostalgie, потому что оно напоминает ему о субботних танцевальных вечерах, на которых он пел до начала восьмидесятых годов. Еще он каждый день смотрит на втором канале караоке-шоу, в котором тайно мечтает поучаствовать, и злится, когда кто-то из конкурсантов путается в словах, которые кажутся ему очевидными. Ну а по четвергам он встречается с приятелями в бистро, чтобы сыграть партию в белот. Это святое, традиция, которую он ни за что на свете не нарушит. Хотелось бы верить, что он приспособится к жизни у меня, – боюсь, в ближайшие дни его привычкам предстоит серьезное испытание.

Когда он вышел в коридор, собираясь разложить свои вещи, я украдкой глянула на сообщение с расписанием поездов, которое мне только что прислала мама. Надо будет улучить момент, чтобы предупредить и ее тоже. Я понятия не имела, как она сейчас настроена по отношению к дедушке. Единственное, в чем я была уверена, – ни один из них не ожидает воссоединения семьи. Оставалось надеяться, что они не развяжут холодную войну под моей крышей. Я предложила им приют от всего сердца, но совершенно не хотела, чтобы их старые обиды стали сказываться на мне и моем сыне.

Лулу вернулся, и мы сели за стол. Разговор сам собой зашел о ремонте. Первая бригада рабочих, которая должна заняться крышей, приступит к работе через три дня.

– Начать придется с этого, чтобы устранить протечки, – уточнил дедушка, с аппетитом уплетая овощи.

– То есть плесень возникла из-за протечек?

Два месяца назад, осматривая дом, чтобы оценить объем предстоящих работ, дедушка обнаружил зеленоватые пятна на стенах гостевой комнаты, которой не пользовались уже целую вечность.

– Да, – кивнул он, – все дело в крыше. Мне еще повезло, что это не распространилось дальше.

Посчитав момент подходящим, я рискнула прощупать почву:

– А мамина комната? Если я правильно помню, она была в довольно приличном состоянии.

Дед мгновенно насупился.

– Ее тоже придется подновить, особенно если у покупателей будут дети, – нехотя ответил он.

Дети… Я с трудом представляла себе, на что станет похож дом, когда в нем поселятся незнакомые люди. Эта перспектива меня огорчала, но Лулу прав, другого выхода нет. Он вкладывает в этот ремонт существенную часть своих сбережений, поскольку его пенсия почтальона слишком мала, чтобы все оплатить. Я понимала его желание компенсировать траты за счет пожизненной ренты.

После обеда Лулу прилег отдохнуть, а я отправилась за покупками. Пробежавшись по супермаркету, я поехала в центр. Здесь, на нескольких мощеных улочках, была сосредоточена жизнь нашего городка: кафе «Чик-Чирик», названное в честь семейства Луазо[6], несколько поколений которого владели им на протяжении десятилетий, парикмахерская, бакалея, булочная, книжный магазин и табачная лавка. Здесь же находились мэрия и памятник павшим воинам. Возможно, кто-то считает Шатийон-сюр-Эндр на границе Берри и Турени лишь унылой деревней, но я вхожу в число его горячих поклонников. Наш небольшой городок, пусть и немного сонный, все же стоит того, чтобы приехать сюда полюбоваться средневековыми улочками и круглым донжоном старинного замка, возвышающимся над городом с двенадцатого века. Я припарковалась недалеко от кафе, на холме со стороны церкви, и прошла на рыночную площадь, затененную липами, – одно из моих самых любимых мест. Отсюда открывались чудесные умиротворяющие виды: с одной стороны на окрестности, а с другой – на донжон. У его основания, в бывших вспомогательных строениях замка, от которого остались лишь остатки крепостных стен, располагались туристическое агентство и библиотека. В этот час в городке было тихо. Старики отдыхали, дети были в школе, а остальные – на работе. Прислонившись к невысокой стене, я достала из кармана телефон и позвонила маме.

– Здравствуй, дорогая, – сказала она, сняв трубку.

Господи, никогда я не привыкну к ее голосу, ставшему таким… боязливым. Это единственное определение, которое приходило мне в голову.

– Привет, мама, – отозвалась я, стараясь казаться веселой. – Я получила твое сообщение, но решила, что лучше позвонить.

– Что случилось? – встревоженно спросила она.

– Ничего, не волнуйся. Я заберу тебя на вокзале в среду, как мы и договаривались. Но случилось нечто непредвиденное. Ты будешь не единственной моей гостьей.

– Твой отец решил заехать? Это не страшно, мы же мирно разошлись.

Я напряглась, покачала головой, хотя она не могла меня видеть.

– Честно говоря, речь не о моем отце… а о твоем. Лулу сегодня утром почувствовал себя плохо.

– Как? Что случилось?

– Ничего серьезного, не переживай, просто он затеял большой ремонт в доме. В результате он не знает, за что хвататься.

– Ну надо же! – выдохнула она. – Поверить не могу, что он наконец-то решился заняться домом. Там же лет шестьдесят ничего не обновлялось, кроме телефонных линий.

– Вот поэтому работы и стали необходимостью. Короче, все это рискует затянуться и его утомить, поэтому доктор Белланже посоветовал мне пригласить его в гости.

После этих слов повисла пауза.

– То есть, если я правильно поняла, – медленно проговорила она спустя несколько секунд, – Лулу сейчас у тебя.

– Да. Как думаешь, вы сможете ужиться вместе? Я пойму, если нет, вот только не вижу другого выхода.

– Не знаю, все зависит от него… Он сам что говорит?

Ничего, потому что я трусиха.

– Он еще не в курсе. Я решила сначала обсудить это с тобой.

– Я не хочу создавать тебе проблемы, солнышко. Наверное, мне лучше подыскать номер в гостинице у вокзала.

– И речи быть не может! Я собираюсь поговорить с ним завтра и уверена, что он сумеет отнестись к ситуации здраво.

Я ни в коем случае не хочу выгонять дедушку, но, если обстановка накалится, он всегда может перебраться к Аннетт. А вот маме действительно нужно место, где она могла бы отдохнуть и прийти в себя, и какой-то задрипанный отель для этого совершенно не подходит.

– Спасибо, Лиза, – пробормотала она.

С неспокойным сердцем я повесила трубку. Совершенно очевидно, что Лулу не сможет вернуться домой в обозримом будущем; что же касается мамы, ей предстоит все хорошенько обдумать и, возможно, подыскать работу. Как знать, сколько времени на это потребуется, учитывая, что ей пришлось пережить. Смогут ли они жить под одной крышей? Погрузившись в эти мысли, я вдруг осознала, что ноги принесли меня к аптеке. А поскольку Лулу просил купить ему лекарство, я зашла внутрь.

– Добрый день, Лиза, – приветствовала меня начальница Полин. – Чем могу помочь?

– Здравствуйте, Фабьена, мне нужно…

Название лекарства совершенно вылетело у меня из головы. Надо было записать его. А так мне не оставалось ничего другого, кроме как попытаться объяснить, что именно мне нужно.

– Дайте мне, пожалуйста, что-нибудь от запора.

Аптекарша ответила выразительной полуулыбкой. Ой! Оглянувшись, я заметила другого клиента – высокого, довольно симпатичного парня с карими глазами и темно-русыми, слегка взлохмаченными волосами.

Уязвленная веселым взглядом, который он бросил мне в ответ, я пролепетала:

– Это не для меня, а для моего дедушки.

Немедленно заткнись!

Передо мной высилась стойка с губной помадой, и в висящем над ней зеркале я увидела свое не самое лестное отражение: наспех забранные в небрежный пучок каштановые волосы, пылающие щеки, в глазах – того же незабудкового цвета, как у матери и деда, – полная паника. И нелепая натянутая улыбка в стиле Чеширского Кота… Спасите! К счастью, хозяйка аптеки нашла в своих записях название злополучного лекарства Лулу. Собрав остатки чувства собственного достоинства, я сбежала, не дожидаясь продолжения беседы.

3

– Нет, ты только посмотри на этого кретина! Как можно быть таким остолопом!

Сидя перед телевизором, где шла его любимая передача, Лулу изливал свое возмущение на конкурсанта, посмевшего перепутать слова какой-то песни. Тим, расхохотавшись, подпрыгнул на диване. Он пребывал в большом возбуждении с самого возвращения из школы. Перекусив и сделав уроки, он отправился с Лулу в сад, где они воткнули в землю горлышки обрезанных пластиковых бутылок, чтобы полить помидоры и салат, которые еще можно было спасти. Затем они поспешили обратно в дом, опасаясь пропустить передачу. Приглядывая одним глазом за кастрюлей, где закипала вода для макарон, я с умилением наблюдала за этой парочкой. Их радость оттого, что они вместе, была заразительной.

– Настоящий остолоп! – повторил Лулу.

– А кто такой остолоп? – спросил его Тим.

– Тот, кто голову включить не способен. Чмо тупое.

Я бросила на него укоризненный взгляд.

– Лулу!

– А что? В этой песне нет ничего сложного. Думаешь, я поверю, что он не знает «Индокитая»[7]?

Недолго думая, он во весь голос затянул «Авантюриста». Мы с Тимом покатились со смеху: ну какой еще восьмидесятилетний старик способен на такое?

– Тебя надо снять на видео, деда! – хохотал мой сын.

В разгар веселья в заднюю дверь постучалась Полин. Я поспешила открыть.

– Вот песто, – объявила она траурным голосом.

– Заходи! Тим и Лулу решили заняться вокалом. Налить тебе вина?

– Не откажусь, – угрюмо кивнула она, взбираясь на высокий табурет.

Я забросила макароны в кипящую воду и поставила бокалы на барную стойку.

– У тебя такой вид, будто жизнь кончилась. Поссорилась с Мехди?

– Я сказала ему, что собираюсь перестать принимать таблетки.

– Ого. И он плохо отреагировал?

– Если бы… Он вообще не отреагировал!

– То есть? Он же должен был что-то сказать в ответ?

– Ну да… «Давай не сейчас, ты же знаешь, что у меня тренировка по боксу, я и так опаздываю», – процитировала она, обозначая кавычки пальцами. – А в прошлый раз он сослался на очередной аперитив с приятелями.

Я пригубила вино, чувствуя себя неловко. Разумеется, я была на стороне Полин, однако не могла полностью осуждать Мехди. Эта манера увиливать выглядела отвратительно, но она напомнила мне мое собственное поведение по отношению к Бастьену, когда он решил, что нам пора съехаться. Конечно, я была намного моложе Мехди, которому вот-вот стукнет сорок. Но, как всем известно, мужчины взрослеют позже.

– Нехорошо, конечно, с его стороны, – осторожно заметила я, – но это еще не означает, что он тебя разлюбил. Возможно, он просто еще не готов и боится тебе в этом признаться.

– Если он не готов после семи совместно прожитых лет, то никогда и не будет, – горько подытожила она. – И, между нами говоря, три аперитива с приятелями за десять дней наводят на определенные соображения.

– Но ты же не думаешь…

– Что он изменяет мне с девицей, у которой не тикают часики? Признаюсь, мелькала у меня такая мысль.

Я, как могла, постаралась ее успокоить:

– Полин, я уверена, что у Мехди никого нет. Очевидно, он сейчас переживает период сомнений, ведь решение завести ребенка – непростой шаг.

– Хм… Ты думаешь?

– Уверена.

Она громко шмыгнула носом и продолжила шепотом:

– Ну ладно, а ты? Уже поговорила с дедушкой?

– Пока нет.

– Нет? – ошарашенно переспросила она. – А чего ты, собственно, ждешь?

Понизив голос, я рассказала ей, что случилось с Лулу сегодня утром.

– Мне кажется, он лучше воспримет эту новость, хорошенько выспавшись.

– Да, это серьезный аргумент, – согласилась она. – С другой стороны, может, и хорошо, что они тут пересекутся на какое-то время. Это даст им возможность начать все с чистого листа. А Тим не проболтается? Он так ждет встречи с бабушкой.

– Никакого риска: я пригрозила, что не отпущу его в путешествие с моим отцом в августе, если он меня подведет. Я ужасная мать, да?

Полин подавила смешок.

– Это как посмотреть… А ты готова привести эту угрозу в исполнение?

– Ты же меня знаешь! – хихикнула я.

Никогда я не лишу сына общества его дедушки. После краткого периода опустошенности, последовавшего за разводом, мой отец быстро взял себя в руки и сделал все, чтобы участвовать в жизни Тима с самого его рождения. Вместе со своей второй женой Северин, которая тоже преподавала в лицее, они каждый год забирали Тима на две недели в августе и колесили с ним по дорогам Франции в автофургоне с прицепом. В этом году они собирались в Пиренеи. Тим ждал поездки с радостным нетерпением.

– Быстро мы все выпили, – констатировала Полин. – Прямо как заправские пьянчуги.

– Ничего, макароны уже готовы, можно садиться за стол. Останешься на ужин?

– Что за вопрос! Ты же не думала, что я позволю вам слопать весь песто без меня?

После ужина Тим поцеловал нас на ночь и отправился к себе в комнату вместе с Лулу, который пообещал ему интересную историю. Пока Тим натягивал пижаму, Лулу рассказывал ему о книге про Буффало Билла:

– Это была моя любимая книжка, когда я был в твоем возрасте. Надо как-нибудь ее тебе отдать. Если, конечно, мыши ее не сгрызли.

– Эта парочка просто неотразима, – заметила Полин, помогая мне убрать со стола.

– Лулу так редко вспоминает о своем детстве, – прошептала я, соглашаясь.

– Моя бабушка была такая же, тоже росла во время войны… Единственное, что она нам говорила: не стоит ностальгировать по тем временам.

– Наверное, они были очень травмированы – и лишениями, и ужасами, которые творили нацисты.

Полин кивнула.

– Кстати, я утром о тебе вспоминала; ты читала, что нашли останки какого-то немца?

– Да, видела в сегодняшней газете. Интересно, как он там оказался… Может, погиб в боях с маки́[8]?

В августе 1944 года макиза́ры из окружавших Шатийон лесов действительно вели сражения с немецкими оккупантами, которые двигались в сторону Нормандии. Наш городок тогда потерял человек тридцать убитыми, и с тех пор им каждый год воздавались почести на месте сражений.

– Так и знала, что тебя это заинтересует, ты же любишь подобные истории, – улыбнулась Полин. – Это могло бы стать началом книги, правда? Идиллия, окончившаяся трагедией: солдат, мобилизованный против воли, влюбляется в красивую местную девушку…

– Да ну, перестань! – остановила я ее. – Этот сюжет уже описан в тысяче романов.

– Но ведь такое действительно случалось, этого нельзя отрицать. Во время войны рождались прекрасные истории любви. И, разумеется, дети, – закончила она с душераздирающим вздохом.

Нас прервал желчный голос деда:

– В войне не было ничего романтичного, девочки, можете мне поверить. Тим заснул, и я тоже собираюсь ложиться.

Его хорошее настроение словно испарилось. Почему он так замыкается, стоит заговорить о том времени?

– Мне тоже пора, – заключила Полин. – Мехди, наверное, уже скоро вернется.

Подруга ушла, Лулу отправился в постель, а я решила немного поработать у себя в кабинете. Во всем доме эта комната лучше всего отражала мою личность: красивые темно-синие обои на стенах, паркет, оставленный в своем естественном цвете, плетеный стол, найденный на какой-то барахолке, и два книжных шкафа, забитых книгами и фотографиями. Как же мне повезло, что не нужно каждое утро отправляться в холодный безликий офис! Я включила компьютер, тут же заполнивший комнату мягким гудением. До отпуска я должна была сдать еще один перевод, и мне хотелось доделать его поскорее, тем более что сюжет был очень увлекательный. Автору, молодому англичанину двадцати пяти лет, удалось идеально вжиться в образ своей героини Кэтрин – лондонской суфражистки, оказавшейся в 1910 году в тюрьме, где условия были просто ужасающими. Однако этим вечером сосредоточиться никак не получалось. Полин прислала мне СМС, сообщая, что ее парень вернулся, но тут же улизнул спать, в моей голове крутилось множество мыслей, связанных с приездом матери. Одна из них особенно меня мучила: как сообщить эту новость Лулу? Конечно, у него доброе сердце, но характер при этом не сахар. Два часа спустя, тоже отправляясь спать, я все еще не имела ни малейшего представления, как поступить. Если бы я только могла сбежать и оставить их разбираться в том бардаке, который сама же и устроила!

4

На следующий день сын не находил себе места. Он вертелся как угорь, понимая, что до приезда моей матери остается меньше суток.

– Я нарисовал картинку для бабули, – сообщил он мне по дороге в школу. – Мы там все вчетвером на берегу реки. Как думаешь, ей понравится?

Я улыбнулась, глядя на его серьезную мордашку. Прогулка у реки для него святое, примерно как партия в белот для Лулу. Каждый год он с нетерпением ждет наступления теплых дней, чтобы вместе с прадедом отправиться к Эндру на велосипедах, навьюченных, как два ишака. Устроившись на берегу, они предавались своему любимому занятию – рыбалке. Сын, будучи натурой чувствительной, всегда норовил выпустить пойманных карпов обратно в воду, но иногда дед все же оставлял одну рыбину, чтобы позже запечь ее с помидорами и луком. И, разумеется, Тим уплетал этот ужин за обе щеки.

– Бабуля будет в восторге. Ей сейчас нелегко, так что любой знак внимания поможет ее поддержать.

Он вскинул на меня большие голубые глаза, обрамленные густыми ресницами.

– Ты это из-за дедушки говоришь? Может, он как раз обрадуется, когда ее увидит. Ведь она все-таки его дочь.

– Да, ты прав. Просто их отношения немного разладились. Восемь лет не разговаривать – это долго.

И тут прозвучал вопрос, которого я так боялась:

– А почему они поссорились?

– Это взрослые дела, дорогой. Главное, что они снова встретятся.

Я ушла от ответа, не желая его шокировать. Тим еще слишком мал, чтобы знать правду. Не стоит пока грузить его ни тем, что его бабушка едва вырвалась из ада семейного насилия, ни тем, что их ссора с Лулу связана с ее разводом. Грустная, хотя и банальная история. После двадцати четырех лет брака у мамы внезапно возникло желание попутешествовать и сменить обстановку, вырваться из уютной и надежной повседневной рутины. Папа же, будучи приверженцем привычного уклада жизни, не испытывал особого желания что-либо менять. Из-за постоянных ссор они в конце концов расстались. Лулу был очень расстроен, что мама подала на развод, даже не попытавшись спасти брак. Она вышла замуж в двадцать и в какой-то момент вдруг почувствовала, что молодость уходит, хотя и не жалела, что так рано родила меня. Поскольку отец хотел сохранить дом, он выкупил у матери ее долю, что и позволило ей осуществить свою мечту о путешествиях по миру. А после возвращения она подпала под чары Флориана, с которым познакомилась в интернете. Ее новый знакомый жил в Мюлузе и, по его словам, возглавлял некий стартап по разработке приложений для смартфонов. Лулу сразу почуял, что с ним что-то нечисто. Когда мама сказала, что переезжает к своему избраннику в Эльзас, дедушка попытался предостеречь ее, но она восприняла это в штыки, в довольно резкой форме упрекнув его в том, что он не хочет видеть ее счастливой. И без того раздраженный дед пришел в ярость: «И тебе не стыдно так вести себя на глазах у дочери и внука? Ты ломаешь себе жизнь, Сесиль!» Она ушла, хлопнув дверью, и с того дня они больше не разговаривали. На протяжении восьми лет мама безвылазно жила в Мюлузе. В тех очень редких случаях, когда я ездила с ней повидаться (она всегда находила предлог не появляться в Берри, что я относила на счет ссоры с Лулу), Флориан неизменно присутствовал при наших встречах, иногда меряя меня таким взглядом, будто я представляла для него некую угрозу. Он меня не любил, и это было взаимно, но я заставляла себя терпеть его, чтобы сохранить связь с матерью. Она радовалась встречам со мной и Тимом, но я при этом все же ощущала некоторую натянутость в ее улыбке, а сама она казалась потухшей и вовсе не такой счастливой, какой старалась выглядеть. Я решила, что их любовь остыла и ей, наверное, просто нужно время, чтобы это признать. Иногда я пыталась заговорить с ней об этом по телефону, но она уверяла, что все в порядке. Так продолжалось ровно до того момента, когда она оказалась в больнице с переломом запястья и разбитым лицом – очередная ссора переполнила чашу ее терпения, и она наконец пригрозила, что уйдет от Флориана. Врачи убедили ее обратиться в полицию, тем более что подобное случалось и раньше, о чем она, разумеется, никогда мне не говорила. Я была потрясена; конечно, я чувствовала, что у них что-то не так, но и представить не могла насколько!

Слава Богу, после выписки из больницы мама сразу попала в женский кризисный центр для жертв насилия. С тех пор этому подонку, против которого к тому же было возбуждено уже второе дело по обвинению в финансовых махинациях, было запрещено к ней приближаться решением суда. Однако мама еще целый месяц собиралась с духом, чтобы сообщить мне об этом. Ей было слишком стыдно – то самое пресловутое чувство вины жертвы. И только благодаря своему психотерапевту она три недели назад решилась наконец позвонить мне и рассказать обо всем, через что ей пришлось пройти. Потрясенная, я тут же предложила ей приехать ко мне, сюда, где она сможет, никуда не торопясь, залечить свои раны и оставить пережитое позади.

Когда я припарковалась у школы, Тим снова повернулся ко мне и проговорил с полной уверенностью:

– Они обязательно помирятся. Отношения – это как игрушки, их всегда можно починить, если они сломались.

Я ласково потрепала его по черным кудрям, так похожим на отцовские. От них доносился легкий яблочный аромат.

– Хорошо бы в мире было побольше таких чудесных созданий, как ты, мой дорогой.

Но он меня уже не слушал: в школу только что вошла девочка, в которую он был влюблен в тот момент.

– Я пошел, мам, а то опоздаю.

– Еще чего не хватало! Давай беги. И учись хорошенько.

Вернувшись домой, я застала дедушку сидящим за своей кружкой кофе с молоком. Жизнерадостно напевая песенку Брассенса, он пытался задобрить кошку кусочком масла. Выглядел он куда лучше, чем накануне, и я почувствовала себя еще более виноватой при мысли о том, что должна ему сообщить.

– Доброе утро, Лулу! Как спалось?

– Дрых как сурок.

– Я заметила! Тим поднял такой шум в ванной, а тебе хоть бы хны.

Он с наслаждением гурмана откусил кусочек тоста со смородиновым вареньем и принялся задумчиво меня разглядывать. Опасаясь худшего, я нахмурилась. Может, мама пыталась связаться со мной по домашнему телефону? Вряд ли, она обычно звонит на мобильник.

«Вряд ли» не значит «невозможно».

Занервничав, я решила налить и себе чашку кофе. Лулу по-прежнему не отводил от меня глаз; у меня возникло неприятное ощущение, что меня просвечивают рентгеном. Наконец у меня сдали нервы, и я уселась напротив него.

– Ладно, что не так?

Он выпрямился и посмотрел мне в глаза.

– Это скорее тебя надо спросить, Лиза. Со вчерашнего дня ты прямо сама не своя. Я думал, это из-за моего недомогания, но этим утром ты ведешь себя еще более странно.

– Правда?

– Да. Тебя что-то гложет, я же вижу.

Я чуть не уронила свою чашку. Ну почему дед так хорошо меня знает? Лови момент, подруга… Сделав глубокий вдох, я решилась:

– Лулу, я…

Он перебил меня, взмахнув рукой.

– Послушай, я тут хорошенько все обдумал. Доктор явно перегнул палку, попросив тебя взять меня к себе. Я слышал, как ты работала ночью, и я не хочу, чтобы ты выматывалась из-за моего пребывания здесь.

Я смотрела на него, раскрыв рот. Черт, он же совсем не о том. Не хватало еще, чтобы он вбил себе такое в голову…

– Мама некоторое время погостит у нас.

Все, бомба сброшена. Ответом мне был потрясенный вздох. И гробовая тишина. Три секунды, может, четыре. Короче, долго. Затем, не сводя с меня глаз, Лулу вытер усы салфеткой и аккуратно сложил ее. Его губы вытянулись в ниточку, лицо сделалось непроницаемым.

– И тот проходимец с ней?

– Нет. По правде говоря, они больше не вместе.

– Тем лучше, – сухо одобрил он. – Я этого типа всегда не выносил.

– И ты не ошибся. Он…

Я отвела глаза, чтобы дедушка не увидел, как они наполняются слезами.

– Мама рассказала, что он плохо с ней обращался. Бил ее.

Дед резко побледнел.

– Срань господня, вот ублюдок!

– Мне очень жаль, что я выложила тебе это вот так, но ты должен знать. Завтра утром я еду за ней в Тур.

Он медленно кивнул, видимо пытаясь переварить мой рассказ.

– Она хоть знает, что я здесь?

– Да, она в курсе. Я больше боялась твоей реакции, учитывая, как вы тогда сцепились.

Лулу вздрогнул, словно я его оскорбила.

– Лиза, это же было восемь лет назад! Сколько воды утекло.

– Но ты с тех пор с ней не общался, я думала, ты все еще сердишься.

– Я ждал, пока она сделает первый шаг, – признался он. – Может, это и не слишком умно с моей стороны, не буду спорить, но после того, что она мне тогда наговорила…

Он оторопело покачал головой.

– Мне и в голову не приходило, что все так серьезно, иначе я бы сам отправился за ней в Эльзас, можешь мне поверить.

– Знаю. Но, как я уже сказала, нет нужды ехать туда. Кризисный центр, который предоставил ей убежище, оплатил билеты на поезд, когда им стало известно, что она едет домой.

– Кризисный центр… убежище, – машинально повторил он, все еще в полном потрясении. – Расскажи мне, что произошло.

С трудом сдерживая ком в горле, я выполнила его просьбу. Описывать ему тот ад, в котором жила мама последние годы, было тяжело. Первая затрещина, букет цветов с извинениями, одиннадцать месяцев спустя – второй случай рукоприкладства. А потом это стало повторяться снова и снова, все по той же неизменной схеме. По ходу моего рассказа лицо дедушки становилось все мрачнее. Когда я закончила, мой кофе был холодным, но теперь Лулу знал все. У него в голове не укладывалось, что его дочь могла так легко оказаться во власти жестокого негодяя – к тому же, судя по всему, мошенника.

– Уверовала в него, как в Священное Писание, – ошеломленно пробормотал он.

– Полагаю, такое часто бывает, когда ты влюблен.

– О да! – с тяжелым вздохом подтвердил он. – Любовь порой толкает на ужасные глупости…

Я ждала продолжения, но подробностей не последовало. Взгляд Лулу рассеянно блуждал где-то далеко. Затем дед взял себя в руки:

– По крайней мере, она выпуталась из этой ситуации, а это главное.

– Да, но ты должен пообещать мне, Лулу, что не будешь на нее давить. Этот грязный козел подорвал ее веру в себя, путь к восстановлению может оказаться долгим. Нужно будет проявить тактичность.

С тактичностью у него всегда было не очень. При всей своей добродушной внешности дедушка порой бывал излишне прямолинеен. Сложив под подбородком свои покрытые старческими пятнами руки, он молча кивнул. Потом неожиданно наклонился ко мне.

– Скажи, ты сможешь отвезти меня сегодня в книжный? Мне нужно купить кое-что.