Читать онлайн Легенды Эоса. Украденная душа

Глава 1

Церемония

Сегодня Тару исполнилось тринадцать. Жители деревни по такому случаю стали готовиться к церемонии Ом’шу’нагок, что на Забытом Языке означает «Обретение последней души». Тар уже получил две: первую – от матери, когда родился, а вторую – от отца, когда тот обучил сына гончарному ремеслу. Но теперь Тар должен понять, для чего он пришёл в мир. И согласно обычаю разобраться в этом он обязан сам, без помощи семьи или друзей.

Сельчане украсили улицы цветами и красными лентами, указывавшими путь в центр деревни, где возвышался большой Белый Камень. Говорят, он вырос прямо из земли в Стародавние Времена, а потом мудрые люди нашли его и сделали своим духом-хранителем. С тех самых пор вальстийцы поклоняются Белому Камню, просят у него совета и защиты от болезней и злых сил.

Утренний свет пролился в долину, отражаясь от гладкой поверхности реки Ошу, омывая деревья и крыши домов малиновой краской. Близилось летнее солнцестояние, а потому ночи были совсем короткими. Раньше Тар очень любил этот праздник и считал дни до начала Долгой Песни, но теперь все его мысли были обращены в себя, в поиски третьей души. Он почти не спал и плохо ел. Иногда Тара бил озноб: то ли от недосыпа, то ли от страха перед неизвестностью, но такое случалось с каждым юношей или девушкой накануне Ом’шу’нагок, поэтому никто не спрашивал Тара, как он себя чувствует и всё ли у него в порядке. Вот и сейчас Тар просидел на кровати до рассвета, не смыкая глаз, в попытках понять, в чём же его предназначение. Все соберутся у Белого Камня, чтобы услышать его слово. Слово не мальчика, но молодого мужчины.

– Нет, а что, если я не справлюсь? – Тар обратился к пустоте, но пустота, разумеется, не ответила. – Вдруг Камень не захочет говорить или я не смогу услышать? Да кто вообще додумался доверять судьбу этому истукану? Как будто у него есть рот или хотя бы уши…

В комнату вошла Таллила. В её карих глазах читались радость и спокойная уверенность. Тёмные волосы были аккуратно заплетены в косу.

– Уже не спишь? – улыбнувшись, спросила она и села напротив.

– Я не ложился… Мам, мне страшно остаться без души. Как вы с папой нашли её? Я ведь ни разу не слышал голос Белого Камня. Каждый год на Долгую Песню посвящал ему соллы, но ничего… Ничего не получал взамен: ни снов, о которых постоянно твердит бабушка Омма, ни удачи, в которую верит папа, ни даже сладких ягод, которые мешками приносит Олаи.

– Ну тише-тише, сынок! – Таллила погладила Тара по голове. – Ты пошёл в отца. Я-то сразу знала, что буду ткачихой, а вот Вэлло до церемонии не мог решиться: то он рыбак, то пахарь, то охотник. Но потом что-то случилось там, на зелёном холме, и без тени сомнений Вэлло заявил, что станет лучшим гончаром Валь’Стэ. Как видишь, со временем так оно и получилось.

– Мне бы так… – печально пробубнил Тар.

– А ты поверь в себя, как мы с папой в тебя верим. И Олаи тоже. Она уже неделю тайком бегает в ореховую рощицу у реки и собирает для тебя макадду, чтобы поздравить с третьей душой. А ты сам знаешь, как это сложно.

– Знаю, это же я её научил. Помню, руки сначала у обоих были в царапинах. Олаи застрянет в шипах, а мне потом доставай. Но у неё талант. Олаи теперь не только орехи собирать умеет. Мне иногда кажется, что она каждую травинку понимает и нужный корешок чувствует сквозь землю. Лучше неё в этом смыслит только бабушка Омма.

– Да, пожалуй, тут и слепому видно – настоящая травница растёт. Но разве открыла бы Олаи свой дар без помощи старшего брата? – Таллила помолчала немного, а после добавила: – Я думаю, что у Хранителя на тебя особые планы. Может, твоя душа придёт не из этой долины, а спустится к нам с неба? Или поднимется со дна Ошу?

– Ладно тебе, мам, так только в сказках бывает, – ответил Тар, заметно повеселев.

В животе у него заурчало. Таллила хитро улыбнулась.

– В сказках, значит… Я смотрю, кто-то проголодался не хуже Энрира, что поклялся однажды проглотить солнце, луну и звёзды. Надо бы нам этого волка задобрить. Приготовлю ему корруковой каши, а ты пока сходи к отцу. Он в пристройке, сказал, что хочет успеть с работой до церемонии, но будет рад, если ты к нему заглянешь.

Таллила ушла, а Тар ещё некоторое время сидел в комнате. Ему вспомнилось детство, зим шесть или семь назад.

Вся семья собралась в большой зале, у очага. Олаи, ещё крошечная и завёрнутая в пелёнки, сопела на руках у матери. Вэлло сидел рядом с Таром, большой, как медведь, бородатый. Ручищи его были перепачканы в глине. Омма, устроившись в единственном кресле, тихонько напевала Сказанья Кальварры. Поленья мерно трещали в огне, шипели и плевались искрами, а Тар смотрел в пламя и в деталях представлял всё, о чём пела бабушка. В тот вечер он впервые услышал историю про Энрира. И она так впечатлила Тара, что он ещё неделю потом бегал по деревне, воображая себя могучим зубастым волком. Выл на луну, гонялся за овцами и дразнил соседских собак. С тех пор Таллила в шутку звала сына волчонком, и прозвище это незримыми корнями проросло в его первой душе. Но теперь оно казалось ему глупым, мешалось и отвлекало, как назойливый ребёнок.

Скинув дрёму воспоминаний, Тар поднялся с кровати и направился к отцу. В мастерской, как всегда, царил хаос: на столе валялись разносортные заготовки, косы, резцы и бочкарки. На полу повсюду стояли сырые вазы, толстопузые кувшины и прочая домашняя утварь, которую ещё предстояло довести до ума. Вэлло вращал ногами маховик, а руками искусно управлялся с очередным куском глины. Гончар был так поглощён делом, что не обратил внимания на скрипнувшую дверь. Тар не стал мешать и что-либо говорить. Он молча прошёл к дальней стене и открыл оконные ставни, про которые всегда забывал Вэлло. Стало светлее. Гончар наконец поднял лохматую голову и расправил согбенные плечи.

– А, Тари! Доброе утро, сын! Подай-ка мне кувшин с водой, а то жажда глотку душит.

Тар выполнил просьбу и, пока Вэлло громкими глотками осушал кувшин, спросил, указав пальцем на круг:

– Мне это снится, или я правда вижу золотую глину из Хазибы? Откуда у нас такое сокровище?

Вэлло поставил вазу на земляной пол, вытер рукавом усы и расплылся в довольной улыбке:

– Всё Хакка! Этот старый пройдоха. Вчера прибыл в деревню. Привёз шелка, бусы и прочую ерунду. Поставил шатёр у реки. Ух и народищу столпилось! Девкам платья хазибские продавал, пять сребревиков за штуку, а они и рады. Ну я, как про Хазибу услыхал, сразу к нему. Рылся в сундуках часа два, пока не нашёл свёрток размером с бычью голову, тяжеленный такой. Хакка тут как тут. Ну, мы с ним и сторговались. Он мне брусок золотой глины, а я ему десять сребревиков и десять амфор на эллирийский манер.

– Ого, Хакка на Эллирию замахнулся! Это вон те с виноградной лозой на ручках?

– Да-да, шесть уже под столом стоят. За ночь управился, осталось всего четыре, но, Тари, поверь, оно того стоит! Когда ещё златоземное сырьё в наших краях появится? Одному Хранителю известно, а он, как правило, немногословен.

– К слову, о Хранителе, пап… – Тар вдруг побледнел и сжался. – Я раньше никогда не спрашивал…

– Что? Как я справился с Ом’шу’нагок? – Вэлло сделался серьёзным и даже перестал вращать гончарный круг. – Ты же понимаешь, сын, рассказывать нельзя. Никому нельзя. Есть испытания, которые мы проходим в одиночку. Главное – ничего не бойся. Я буду рядом. Мы будем.

Из большой залы в мастерскую проник сладкий аромат коррука. За стеной послышался мягкий голос Таллилы, приглашавшей всех на утреннюю трапезу. Тар и Вэлло оставили разговор и пошли на зов. Зевая и прихрамывая, в зале появилась бабушка Омма. Откуда-то в дом влетела Олаи, растрёпанная и чумазая, словно лесной дух. Когда каждый занял своё место у очага, Таллила наполнила миски и раздала от старшего к младшему, как того требовал обычай.

– Этой ночью мне был сон, – отставив еду, сказала Омма. – Я видела дорожку из белого щебня, ведущую высоко в небо. Той дорожкой ходили звери и тени предков. Стало быть, скоро я вас покину.

Первым не выдержал Вэлло и захохотал так, что чуть не подавился. Потом его смех подхватили Тар и Олаи. Таллила ответила, стараясь не улыбаться:

– Мама, зачем тебе в Мир Снов? Рано ещё, ра-но! Лучше поешь с нами. Тем более что ты уже который раз эту дорожку видишь, восьмой или девятый за год? Что-то не торопится Хранитель тебя забирать. Значит, не твои это сны и тревоги ни к чему.

Омма вздохнула, но всё-таки вернулась к каше.

– Ладно, не хотите верить, не надо, но я-то знаю, что видела…

Бабушка ответила без обиды, но подумала, что все они пока слишком молоды, чтобы разбираться в сновидениях. Затем она взглянула на Олаи и сразу заметила, что в волосах у девочки застряли листья и репейные колючки.

– А ты чего такая страшненькая, Оли? – спросила Омма. – Нет, ты глянь-ка: ступни чернющие, платье порвано. В деревне заметят такую, никто в жёны не возьмёт. Женихов-то небось днём с огнём не сыщешь?

– Не нужны мне никакие женихи! – возмутилась Олаи. – Меня Тари от них защищать будет. Правда, Тари?

Тар кивнул и тепло обнял сестру, догадываясь, что она перепачкана с ног до головы, потому что снова ходила в лес за макаддой[1].

Омма покачала головой, а потом прищурилась и перевела взгляд на внука, погружённого в мысли столь далёкие, что казалось, будто души его вот-вот оставят тело.

– Тари, дорогой, будь так любезен, – начала бабушка, разминая ноющие колени, – пока ты ещё не превратился в горделивого мужчину, и пока я могу тобой командовать, уважь старуху.

Юноша вздрогнул, выпрямился и заморгал, как если бы с ног до головы его окатили холодной водой. Жизнь вернулась в тело. В глазах зажёгся осмысленный огонёк готовности. Тар спросил:

– Что, ба, принести тебе чего-нибудь?

– Да тут давеча пташка одна нашептала, что Хакка в деревню явился… Не запылился! – Омма недовольно фыркнула и махнула рукой. – Так вот, этот негодяй мне задолжал. Два года жду огненный корень из Хазры, да всё ему не по пути.

Вэлло и Тар заговорщически переглянулись, сдерживая смех. Омма продолжила:

– К чему это я? Ах да… За домом растёт можжевельник. Возьми с собой Оли. Сорвите веточку и отнесите Хакке. Он всё поймёт.

Тар и Олаи согласно кивнули и снова принялись за кашу. За окном совсем рассвело, роса испарилась, и тёплый воздух хлынул в дом.

Вэлло поблагодарил жену и вернулся в мастерскую. Таллила собрала посуду и поспешила к реке, пока остатки коррука не затвердели и миски можно было отмыть без лишних усилий. Омма осталась следить за огнём.

– Интересно, и где же здесь можжевельник? – притворяясь, спросил Тар.

Это растение было ему хорошо знакомо, но Тару нравилось смотреть, как сестра с важным видом рассказывает про те или иные травы, кусты, деревья – в эту игру они стали играть с первого похода в ореховую рощицу.

Олаи поправила спутанные волосы цвета каштана, надула розовые щёки и ответила:

– Что же ты, братишка? Вот он, смотри, стелется у земли, похож на маленькую ёлочку. Бабушка говорит, что его ещё называют верес или арча.

– Точно-точно, теперь вижу! Давай-ка лучше я сорву, а то он, похоже, колючий.

Тар протянул руку и ловким движением сломал веточку, но всё равно укололся. Олаи прошептала что-то кусту, а потом вместе с братом они пошли вдоль невысокой восточной стены к северным вратам.

Солнце поднималось всё выше, тени медленно сжимались, чернели и прятались от палящих лучей. В траве стрекотали кузнечики и шелестели бурые ящерки. Олаи бегала от одного края тропинки к другому, тыкала пальцем в густую, разросшуюся зелень и радостно щебетала:

– Тари, гляди, вот это – медянкин язычок, здесь болиголов, а тут заячий мак…

Остановить её было невозможно, но Тар и не пытался, только слушал и наблюдал за тем, как светятся счастьем янтарные глаза Олаи.

Миновав врата, они повернули на восток, к берегу Ошу, где вскоре выросла разноцветная крыша, а затем и стены высокого шатра. Лошади были разгружены и привязаны к деревьям. Длинная очередь сельчан тянулась изогнутой лентой. Последним был Докка, смотритель лодок из Одинокой Хижины, которая стояла западнее, за лесом, обступающим северные границы деревни.

Ещё не старый, но уже лысеющий, Докка мечтательно смотрел на тихие воды Ошу и на далёкий заснеженный пик горы, что величественно возвышалась над Древней Чащей. Прохладный ветерок обдувал загорелое лицо мужчины. Он не шевелился.

Олаи дёрнула Докку за штанину и крикнула, как бы призывая его из полусна:

– Дядя Докка, привет! А мы к Хакке идём за огненным корнем. Нас бабушка Омма послала, сказала, что он ей обещал.

– А?.. Ага-ага… – очнувшись, пробормотал смотритель. – Здравствуй, Олаи! О, и Тар здесь?! А ты разве не должен готовиться к церемонии?

Юноша нервно сглотнул и покрылся холодной испариной. Впервые кто-то, кроме родных, спросил у него про Ом’шу’нагок вопреки традициям.

– Должен, да, но толку мало, – честно ответил Тар. – Так что я решил немного прогуляться с сестрёнкой и заодно бабушке помочь.

– Хороший ты малец, – сказал Докка, но тут же себя одёрнул. – Вот я дурень! Что мелет мой глупый язык?! Ага-ага… Ты ведь почти уже взрослый, Тар. Вон какой вымахал! Высокий, статный, только взгляд печальный… Случилось чего, а?

Очередь двинулась. Смеясь и перешёптываясь, из шатра вышли две молодые женщины. У одной в руках был изящный гребешок, вырезанный из белоснежной кости заморского зверя, а вторая несла шкатулку, украшенную мелкими камешками яшмы.

Тар помолчал немного, собираясь с силами, поклонился смотрителю и ответил:

– Спасибо тебе, Докка, но с этим испытанием я должен справиться сам.

– Прости, что лезу с расспросами, ага-ага… Знаешь, Тар, я – простой смотритель лодок и мало понимаю в высокой мудрости Хранителя. Но река ведь тоже по-своему мудра. У неё есть начало и русло, и конец – там, где она впадает в море. Но река всегда остаётся рекой. Может, с душами дела обстоят так же, а? Может, они всегда с нами, и потому нет причин бояться, что скажешь?

Тар пожал плечами и ничего не ответил. Очередь двинулась ещё, и больше они не проронили ни слова.

Олаи нашла в зарослях куст жимолости и вот уже полчаса не отходила от него, лакомясь спелыми ягодами. Вдоволь наевшись и прихватив с собой немного, девочка вернулась к брату. Угостила его и протянула горсть Докке. Лодочник отказываться не стал. Мало-помалу люди разошлись.

Докка вынырнул из шатра довольный, прижимая к груди непонятный свёрток. Он задержался у входа, положил сухую мозолистую ладонь на плечо юноши и сказал:

– Приходи потом, после всего, в Одинокую Хижину, Тар. Покажу тебе, как обращаться с лодкой.

Тар молча поклонился, взял сестру за руку и шагнул в шатёр. Внутри было нежарко и сладко пахло пряностями. На расписном ковре сидел бородатый мужчина, обложенный подушками. На голове у него красовался пурпурный тюрбан, увенчанный павлиньим пером, а под густыми бровями сверкали внимательные, пытливые глаза. Сам он был смуглый, словно южанин, и поджарый, как паломники, что приходят в Валь’Стэ из нижних земель, а потом обычно отправляются выше по реке в священный город Эдду.

Хакка приветственным жестом подозвал гостей и предложил сесть на ковре, что лежал напротив. Олаи смотрела на торговца затаив дыхание. Ей он казался волшебником или сказочником, который знает всё на свете и, должно быть, прочёл множество свитков и книг. А вот Тару уже доводилось разговаривать с Хаккой, и потому он знал, что никакой Хакка не волшебник. Мудрец, плут и великий путешественник? Возможно. Но ждать от него чудес не стоило.

– Я Хакка, – звучным голосом произнёс мудрец и погладил курчавую бороду, – скиталец Кипящего Моря, провидец Хазгоша и знаток ильтрийских вин! Я вхож во дворы эттских царей, я друг хазибских вельмож и собиратель историй! А кто вы, мои юные гости?

На секунду повисла тишина. Олаи замерла, пребывая в полнейшем восторге от услышанного. Тар поразился тому, что Хакка не узнал его и представился точь-в-точь, как это было в их первую встречу, но быстро взял себя в руки и, чтобы проявить уважение, ответил не менее торжественно:

– Мы – дети из дома Вэлло, господин мой. Меня зовут Тар, а это моя сестра Олаи.

– Вэлло, значит… – задумчиво протянул мудрец. – Да, дивную сделку мы провернули с вашим отцом, но, кажется, было что-то ещё…

Хакка уронил взгляд на веточку можжевельника, которую Тар всё это время держал в руках. Буркнув под нос пару шипящих слов на незнакомом языке, мужчина поднялся, подошёл к груде плетёных корзин, стоявших у тяжёлого, закрытого на замок сундука, и вытащил из самой крепкой и тёмной нечто, обёрнутое в мокрую тряпку.

– Это огненный корень? – спросила Олаи.

– О, да, моя госпожа, это он, – отозвался Хакка, – редчайшее сокровище Хазры! Растение, способное излечить тысячу телесных недугов. Подагру, например, или глазную муть, но только если найти умелого знахаря, разумеется.

Мудрец развернул тряпицу и показал девочке, что внутри. Корень был ярко-красного цвета и немного напоминал человечка с изогнутыми ручками, ножками и непропорционально большой головой.

– Какой странный! – отозвалась Олаи. – Но бабушка Омма будет довольна.

– Да-да, передайте Омме мои извинения за то, что пришлось ждать так долго. На Востоке нынче неспокойно.

Лицо Хакки на мгновение помрачнело, но тут же прояснилось и даже расплылось в добродушной улыбке. Он снова завернул корень в ткань и протянул его Олаи.

Тар оставил можжевельник в шатре и повёл сестрёнку домой. Обратно они решили пойти другой дорогой, через широкое поле, засеянное золотистым корруком. Нежные шелковистые стебли его тянулись к слепящей синеве небес, желая выпить её до дна. Высоко, на восходящих потоках воздуха, парил коршун. Так тихо и спокойно было в том поле, что Тар позабыл о своих тревогах. Он наслаждался летом, простором и дышал, дышал…

Пока дети были у Хакки, Таллила напекла хлебных лепёшек и теперь вовсю колдовала над кипящим котлом. Омма сидела в кресле и наблюдала за умелыми руками дочери, а Вэлло то появлялся, то пропадал в мастерской, исходя слюной от ароматов, заполонивших дом.

Олаи вбежала в большую залу, размахивая добытым трофеем. Следом вошёл Тар. Омма подозвала внучку и спросила:

– Неужто этот негодяй всё-таки сдержал слово?

– Да, бабушка, вот, – ответила девочка и вручила ей свёрток. – А почему корешок мокрый и похож на человечка?

– Путь с Хазры в нашу деревню неблизкий, Оли. Если бы корень высох, проку с него? Уж лучше травы пожевать. А так он живой и полон целебных соков. Хакка пропитал тряпку специальным раствором. Слышишь, как пахнет?

Омма вдохнула кисловатый душок и сморщилась.

– А на человечка он похож, потому что им можно лечить и шею, и спину, и ноги. Особенно ноги. Вот сделаю мазь, вотру в колени и буду бегать, как молодушка.

Олаи засмеялась, обняла бабушку и поцеловала в щёку, усеянную тёмными пятнами и глубокими морщинами.

Тар помог матери с готовкой, и вскоре все собрались у очага, чтобы отведать горячего супа и хрустящих, натёртых чесноком лепёшек. Когда с едой было покончено, Тар ощутил дрожь, пронзившую воздух едва уловимой волной, глухой и раскатистой, как будто вдалеке шагнул великан. Удар. Ещё удар. По спине Тара пробежали мурашки. Он всё понял. Ом’шу’нагок. Церемония началась. Грохот барабанов звучал всё громче. Запели флейты и цимбалы. Послышались голоса сельчан, смех, хлопки и радостное улюлюканье.

– Ну что, Тари, пора! – Вэлло с гордостью посмотрел сыну в глаза и одобряюще кивнул.

Омма приподнялась в кресле и благословила внука словами Забытой Речи. На глазах Таллилы проступили слёзы, хотя плакать она не собиралась, чтобы не расстраивать сына. Олаи вспомнила про макадду, ушла в свою в комнату, а когда вернулась, на тоненьком пояске её, обхватившем талию, висел кожаный, плотно набитый мешочек.

Тар поклонился родным и попросил бабушку остаться дома, потому что разговор с Хранителем обещал быть долгим. Омма не стала возражать, только ближе подвинулась к огню. Дверь раскрылась настежь, и в большую залу хлынула музыка. Вошли трое мужчин в белых холщовых рубашках. Ничего не сказав, они положили на пол одежду из той же ткани. Тар переоделся, и жрецы повели его навстречу толпе и музыке.

Олаи, Вэлло и Таллила последовали за процессией. Барабаны гремели с чудовищной силой. Флейты пронзительно свистели. Собаки выли, а дети визжали. На шум стекались люди из соседних домов. И вот уже все жители Валь’Стэ, не считая Оммы, сопровождали Тара к священному камню.

Поднявшись на холм, юноша поклонился монолиту, изрезанному бесчисленными узорами, а затем обратился к толпе:

– Я Тар, сын Вэлло и Таллилы!

Голос его дрожал, а сердце бешено колотилось в груди.

Музыка стихла. Люди умолкли. Тар взял волю в кулак и подавил волнение. Он ведь готовился к этому моменту – выучил церемониальную речь наизусть. И пока всё шло неплохо.

– Сегодня мы празднуем начало Долгой Песни. Сегодня мы чествуем солнце, свет и торжество жизни. Сегодня мы славим Хранителя и воспеваем его мудрость в соллах, сложенных предками. И сегодня мне дарована честь обрести третью душу.

Тар приблизился к Белому Камню и коснулся его ладонью. Люди ждали на почтенном расстоянии.

– Но я не знаю своей души! Нигде её нет: ни дома, ни в поле, ни в реке, ни в лесу. Искал её всюду и даже во снах, но, увы, не нашёл. А потому я должен сесть и слушать. Слушать, что скажет мне Хранитель.

Так юноша и поступил. Он сел на покрытую мхом землю, закрыл глаза и прислонился спиной к холодной каменной коже.

Обычай обязывал людей ждать вместе с Таром. И они ждали. Кто-то растянулся на траве и мирно дремал, подставив лицо солнцу. Кто-то сел, повторяя за юношей, но были и те, кто предпочли дожидаться стоя.

Тар глубоко дышал и мысленно взывал к Хранителю. Поначалу ему была приятна прохлада, исходившая из Камня, но со временем что-то переменилось.

В земных недрах пробудилась тьма. И теперь она извивалась, шипела, протягивая к нему свои ледяные щупальца. Тар хотел было подняться, но тело не слушалось. Открыть глаза или закричать тоже не получалось. Он попал в ловушку, из которой не мог выбраться, и никто, совсем никто не чувствовал надвигавшейся беды. По небу всё так же плыли редкие облака, а в траве гулял ласковый ветерок. Ни единого звука не сорвалось с уст людей. День медленно катился к закату.

Глава 2

Дар Олаи

Лучи заходящего солнца протянулись сверкающими полосами с запада на восток. Зажглись первые тусклые звёзды, и смолкли птицы.

За всё время Тар ни разу не шевельнулся. Внутри него шла битва, ужасная и изнуряющая. Он сопротивлялся тьме как мог, но, лишившись последних сил, сдался. Бездна сомкнула стальные челюсти, и страх отхлынул. Бояться теперь не было смысла: Тар был повержен и поглощён незримым врагом, имени которого не знал. «Похоже, это конец», – подумал он, но вдруг ощутил тепло и увидел странное свечение там, на дне бездны, в самой её сути. Тар ответил на зов, и в тот же миг чья-то могучая воля развеяла мрак, указав путь к спасению. Он увидел дорогу, объятую туманом, Древнюю Чащу и ледяную шапку горы.

Тар тихонько запел соллу, посвящённую Тса’Тум, величайшей горе Эоса, вблизи которой его предки построили Валь’Стэ. Пел он на Забытом Языке, но понимал притом каждое слово. Голос юноши становился громче.

Солла пробудила сельчан от дрёмы ожидания. Они подошли чуть ближе и с любопытством уставились на Тара, что по-прежнему сидел с закрытыми глазами, не отрывая спины от Хранителя. Церемония всегда завершалась привычными словами, никто раньше не пел во время неё. В сердце Таллилы закралась тревога. Она прижала к себе Олаи и замерла в страшном ожидании.

Солнце уже скрылось за почерневшими холмами, но Тар всё продолжал петь:

Отозвавшись на песнь Тара, пик горы вспыхнул, словно облитый расплавленным серебром. Земля содрогнулась, и птицы взмыли в темнеющее небо. Глухо загудел Хранитель. Вдали зарделось светящееся облако. Оно стремительно приближалось и росло, росло… А потом люди смогли различить два огромных крыла, каждое локтей пять в длину, изогнутый хищный клюв и жёлтые, как две луны, глаза. Объятая свечением сова бесшумно приземлилась на вершине Белого Камня.

Юноша встал, раскинул руки и запел печально и чисто, как будто прощался или просил прощения.

– Она заберёт его, – безвучно прошептала Таллила и бросилась к Тару, но сова взмахнула крыльями, отчего поднялся чудовищный ветер, сбивший женщину с ног.

От страха люди прижались к земле. Вэлло не раздумывая заслонил жену собой, словно щитом.

Сражаясь с ветром, Олаи выпрямилась во весь рост, отвязала от пояса мешочек и подняла вверх. Он засиял зелёным и золотым.

– Не забирай братика! – закричала девочка. – Возьми макадду!

Олаи держалась, чтобы не упасть и не уронить самое большое сокровище, которое она берегла для Тара. В этом мешочке хранились не только орехи, но и добрая наивная сила, не знавшая зла или обмана. Вся любовь, забота и всё мастерство маленькой травницы были собраны в нём. Олаи сама не поняла, что предложила могучему духу горы.

Сова яростно ухнула, взлетела повыше, а потом кинулась к девочке, выставив вперёд когтистые лапы. Вспышка ослепительного света озарила Валь’Стэ. И всё стихло. Разом. Словно наваждение.

Повисла звенящая тишина. Тар лежал без сознания. Когда Олаи снова смогла видеть, она побежала к брату. Мешочек пропал, а вместе с ним что-то важное, но Олаи пока не знала что. Тар очнулся, попытался встать, но не вышло. Тогда он притянул к себе сестру, обнял и горько заплакал, не в силах сказать хоть что-нибудь.

Вэлло помог сыну подняться и повёл его в дом. Таллила взяла Олаи на руки и поспешила за ними следом.

Жрецы успокоили сельчан, развели праздничные костры и начали Долгую Песнь. Многие боялись гнева Великого Духа, но всё же решили остаться и петь хвалебные соллы, чтобы за ночью снова пришёл рассвет, а волк Энрир, терзаемый вечным голодом, не вырвался из Подгорного Царства и не пожрал небесные огни.

Тара уложили в кровать, и он провалился в тяжёлый сон больного человека. Юношу лихорадило. Омма напоила его целебным отваром из огненного корня и, держа за руку, прочитала тот единственный заговор, которому давным-давно выучилась у матери.

Через пару часов жар отступил. Тар больше не дрожал и не бредил. Он проспал сутки и ещё день. Очнулся, когда за окном сгущались сумерки.

Ноги тряслись от слабости, но всё-таки слушались. Тар оделся и медленно пошёл в большую залу, опираясь руками о стены. У очага сидела Омма. Старушка тихонько покачивалась в кресле и подбрасывала в огонь веточки можжевельника. Лицо её казалось очень уставшим. Волосы, и без того пепельные, побелели, как снег, а в тёмных глазах почти не отражалось пламя.

– Ба, я долго спал? – прохрипел Тар.

Рот его высох, а губы потрескались.

– Долго, дорогой, – отозвалась Омма.

– А где все? Где Олаи? Как она?

Тару стало зябко, и он подсел к очагу, чтобы согреться. Старушка вздрогнула и закрыла лицо руками.

– Она спит, все спят, – всхлипнула Омма. – Хорошо, что ты живой, Тари. Я уж думала…

– Что… Что случилось? – с трудом выговорил юноша.

– А что ты помнишь?

Старушка вытерла слёзы и успокоилась. Тар вышел из дома, напился воды из бочки, вернулся и рассказал ей о своём видении, о светящейся сове и о том, как его спасла Олаи. Тар пояснил, что глаза его были закрыты, но он всё видел как бы со стороны или даже с высоты птичьего полёта.

Омма внимательно выслушала внука, помолчала, а потом ответила:

– Мне кажется… Нет, я почти уверена, что Великий Дух украл у нашей девочки душу. – Старушка бросила в огонь ещё одну веточку. – Пока ты спал, она плохо ела, была бледная, как тень, и сидела в своей комнате. Сегодня я предложила ей пройтись вместе к речке или, может, повидаться с Хаккой, но Оли только головой покачала. А когда я попросила её нарвать для меня немного мелиссы, она сказала, что не помнит такой травы. Представляешь?! Чтобы Олаи и мелиссу не вспомнила? Это же всё равно что рыбе забыть про плавники и жабры.

Тар помрачнел и сжал кулаки. На осунувшемся лице мелькнула странная улыбка.

– Я должен уйти, Омма, – сказал Тар, – но я не уйду без твоего благословения.

– Что ты… Куда уйти? Зачем?

– За душой Олаи. Родители не отпустят, но ты… Ты же понимаешь, что Хранитель показал мне дорогу. Сова прилетела со стороны Тса’Тум. Это не может быть совпадением.

– Дорогу…

Старушка вспомнила свои сны, и взгляд её стал туманным, как зимнее утро в долине. Видения про тропы предков оказались правдивыми. Они предупреждали, но Омма истолковала их неверно. Духи говорили с ней о Таре. Это к нему они взывали. Ему предрекали нелёгкий путь.

– Да. Только я смогу это сделать. Так мне подсказывает сердце.

– Ох, не знаю, Тари, не знаю…

Омму терзали сомнения, но, взглянув на внука, она вдруг заметила, как сильно он возмужал: пред нею предстал молодой мужчина, преисполненный решимостью и гневом.

– Ладно, дорогой мой, если ты уверен в своём решении, я не стану спорить. – Старушка медленно поднялась с кресла и спросила: – Неужели сейчас уходишь?

Он кивнул.

– Что же… Тогда я помогу собраться.

Пока Тар искал в полутьме свой нож и ботинки, Омма бережно завернула и положила в его заплечный мешок две чесночные лепёшки, немного сухарей и изюма. Она даже нашла где-то старый запылившийся бурдюк, отмыла его и наполнила свежей водой.

У порога они обнялись. Тар поцеловал заботливые руки Оммы, ещё раз посмотрел в её тёмные глаза, а затем открыл дверь и шагнул в залитую звёздным сиянием ночь.

Спокойные воды Ошу напевали колыбельные деревьям, мирно дремавшим вдоль берегов. Сонливо шелестел камыш, и бледно светился тонкий серп луны. В окне Одинокой Хижины мерцал огонёк масляной лампы.

«Хорошо, что Докка не спит», – подумал Тар и ускорил шаг. Передвигал он ногами пока с трудом и постоянно спотыкался. Камни предательски грохотали в ночной тиши.

Смотритель насторожился и решил дать отпор незваному гостю. Когда юноша приблизился к хижине, Докка резко раскрыл дверь, занёс над головой гарпун и воинственно крикнул чёрной фигуре:

– А ну стой, коли жизнь дорога!

– Докка, это же я, Тар! Мы говорили у шатра Хакки, помнишь?

Смотритель схватил лампу и протянул руку вперёд. Из тьмы тут же вынырнуло лицо, молодое, красивое, но измученное.

– О, Тари, – воскликнул мужчина и опустил гарпун, – ну и напугал же ты меня, ага-ага! Заходи скорее. Не стоит говорить в темноте.

Внутри было душновато и пахло рыбой. Рядом с худой деревянной кроватью стояла пустая бочка, на которую Докка небрежно закинул порванную сеть. На стене висел багор и всякого рода рыбачьи снасти. Смотритель достал кресало, кремень и высек искру. В очаге разгорелось пламя, и Докка подвесил над ним небольшой котелок.

– Сейчас ухи поедим. Ты как, голодный?

– Очень, – признался Тар и сглотнул слюну.

Докка не торопился, предчувствуя, что разговор будет непростым. Он постелил на полу две козьи шкуры, поставил меж них деревянную дощечку, натёр ложки и стал ждать. Тар молча смотрел в огонь, собираясь с силами.

– Я сбежал из дома, – вдруг выпалил он, стиснув кулаки.

– Да уж я вижу, ага-ага… – буркнул в ответ Докка и помешал уху. – Тебе лодка нужна?

– Нужна, – согласился Тар.

– Значит, отправишься южнее по течению, в Сат’Ош? Там вроде как большие дома с башнями и настоящий морской порт.

– Нет, я пойду на север. Переправишь меня на тот берег?

– Неужто в Эльтрис собрался? – Докка недоверчиво покосился на гостя. – Гиблое место, дружок, колдовское… Туда даже эддские паломники не заходят. Зачем оно тебе?

Тар метнул на Докку яростный острый взгляд, но тут же отвёл его в сторону, сел на шкуру и обхватил колени руками.

– Ты же был на церемонии и сам всё видел. Олаи спасла меня. Теперь она медленно угасает, превращается в тень. Хозяйка облаков забрала её третью душу, а может, и вторую, и первую. А я целый и живой. Я вот… могу говорить и помню имена вещей. И всё это моя вина, Докка, понимаешь? Моя.

– Может, оно и так… – туманно ответил смотритель и поставил котёл на дощечку. – Мне, помнится, отец всё повторял, что лодочнику сначала ложка, а уж потом весло. Пожалуй, он был прав. Пора нам подкрепиться.

Тарелок у Докки не водилось, но это никого не смущало. Каждый думал о своём и по очереди зачерпывал горячую, наваристую уху прямо из чугунка.

Наевшись, Тар ощутил, как по телу разливается приятное живительное тепло. Ему стало легче и даже захотелось спать. Докка светился от счастья. Еда всегда приносила ему удовольствие и наделяла исключительным жизнелюбием. Но Докке, в общем-то, не многое требовалось, чтобы чувствовать себя счастливым: кров, еда и любимое дело. Вот и всё.

– Что же… Хороший получился ужин, полуночный, ага-ага! – Смотритель радостно хмыкнул и потянулся.

– Я благодарен тебе и клянусь однажды отплатить добром, если, конечно, смогу. Если мгла не поглотит меня.

Докка вдруг сделался серьёзным, и свет, озарявший его лицо, исчез, затаился где-то до поры до времени.

– Твоё обещание я принимаю, Тари, но думаю, что ты зря ушёл из дома.

– Нет, – отрезал юноша, – ты не понимаешь. Никто не понимает, потому что я молчал… Никогда виду не подавал и не рассказывал. Даже себе самому не признавался. Но это из-за меня. Потому что я завидовал ей…

– Кому завидовал?

– Олаи.

– Отчего же?

– Да оттого, что я не знал и до сих пор не знаю свою третью душу, а вот Олаи с семи лет уже слышала… – Тар запнулся. – Слышит голос Хранителя и живёт согласно предназначению. Это хорошо и правильно, но я завидовал и боялся, что никогда не смогу стать таким же.

– Но ты другой, Тари. – Смотритель печально улыбнулся.

– Да, другой… совсем… И никогда себе этого не прощу, если только не спасу её. Поэтому мне нужно в Эльтрис! – Последнее слово он произнёс надрывно и с болью, будто коснулся раскалённого железа.

– Хорошо, я отвезу тебя, – Докка наконец уступил, – но с одним условием.

– Проси, что хочешь, но у меня нет ничего ценного.

– А мне ничего и не нужно. Просто останься здесь, отдохни и выспись. Ночью такие дела не делаются, ага-ага. А утром, чуть только заря тронет воду, сядем в лодку. Что скажешь, а?

– Ладно. – Тар нехотя согласился, однако понимал, что Докка прав.

– Вот и славно, – устало протянул смотритель и широко зевнул. – Ты ложись на кровать, а я тут, на шкурах, у очага. Добрая нынче ночь, но рассвет всё же добрее будет.

Тар сделал, как было велено, и почти сразу скользнул в сон, лишённый видений.

Слово своё Докка сдержал и поутру переправил юношу на противоположный берег Ошу. На востоке ещё не показалось солнце. Дыханье реки призвало серо-голубой туман, который медленно таял, отрываясь от воды и взбираясь по камням и дюнам всё выше и выше, где призрачные границы его зажигались розовым светом.

Докка первым спрыгнул с лодки, протащил её немного по мокрому песку и привязал к дереву, что когда-то рухнуло с кручи, засохло и превратилось в безжизненную корягу. В лесу негромко защебетали птицы. Из воды выпрыгнула серебристая рыбка и тут же плюхнулась обратно.

Тар не успел до конца проснуться, поэтому перешагнул через борт довольно неуклюже. Но в целом чувствовал он себя прекрасно. Сон в Одинокой Хижине пошёл ему на пользу: силы вернулись, и даже настроение улучшилось.

– Вот мы и на месте, ага-ага, – глухо произнёс смотритель.

– На месте… – так же глухо повторил за ним Тар.

– Говорил же тебе, парень, рассвет добрее ночи. – Докка тоскливо улыбнулся и помолчал. – Ты, конечно, не мой сын, да и детей у меня никогда не было, но вот тебе мудрость человека, дожившего до лысеющей головы. Что бы тебя ни ждало впереди, как бы тяжко ни приходилось, не держи в сердце тьму. А если бороться с ней не хватает сил, так и не борись, а просто ложись спать. Утром всё немножко иначе, ага-ага… Главное – дотянуть до утра.

Тар кивнул и зябко поёжился.

– Так, ты же у нас на север собрался?..

Смотритель почесал впалую, щетинистую щёку и направился к лодке. Он склонился над ней, копошась обеими руками в здоровенном мешке, радостно хмыкнул и вернулся к юноше с тем же свёртком, что три дня назад купил у Хакки.

– Это дорожный плащ. Он из особой ильварской ткани. Хорошо держит тепло и отталкивает влагу. Думал себе оставить, примкнуть осенью к паломникам и уйти в Эдду, сделаться послушником и пожить там до весны. Может, и уйду, ага-ага… Но тебе плащ нужнее. Бери, дружок, дарю.

Лицо Тара осветила улыбка. Он был благодарен этому стареющему, одинокому лодочнику и до сего момента не понимал, откуда в нём столько тепла и доброты. Теперь же Тару казалось, что в Докке жила нерастраченная отеческая любовь, которой он щедро делился не только с ним, с Таром, но и со всем миром.

– Спасибо тебе, смотритель! – Юноша развернул подарок, снял сумку и примерил плащ.

Мягкая на ощупь ткань цвета морской волны приятно легла на плечи и упала чуть ниже колен. Тар застегнул у шеи медную бляшку в форме резного полукруга и накинул капюшон. Стало очень тепло, даже жарко. «В нём будет хорошо спать под открытым небом», – подумал юноша, скрутил плащ и убрал его в сумку.

– В лесу запросто можно потеряться, ага-ага, – предостерёг его смотритель. – Сам-то я точную дорогу подсказать тоже не смогу, но если спустишься на три версты по течению Ошу, увидишь место, где в неё впадает другая речка, не такая глубокая, но шустрая и холодная, а значит, она спускается к нам с севера. Может, с ледников Тса’Тум. Почему бы и нет? Бурдюк у тебя небольшой, так что лучше в Чаще не шастать. Кажется, паломники говорили, что та речка зовётся Элэ и несёт свои шумные воды сквозь сердце Эльтриса, ага-ага. Думаю, она станет тебе хорошим другом.

– Для начала этого вполне хватит, – коротко ответил Тар и забросил вещевой мешок за плечо.

– Удачи, парень, и лёгкой дороги! Каждый день на рассвете я буду приплывать сюда и ждать до полуденного солнца. Или на закате… – Докка потёр блестевшую в утренних лучах залысину. – Пока не решил, но решу обязательно. Ты это… возвращайся поскорее.

– Надеюсь, получится.

Тар сжал правую руку в кулак, а потом раскрыл ладонь так, словно выпустил на волю невидимую птичку. Докка повторил жест. Это означало, что они всё друг другу сказали и души их теперь свободны. Старинное прощание, которому Тара научила Омма много зим тому назад.

Смотритель отвязал лодку, но не торопился возвращаться. Он запрыгнул в неё, сел и стал молча слушал, как мир наполняется звуками. Туман наконец растаял, и долина как бы взглянула на Докку спокойными прояснившимися глазами.

Тар побрёл вдоль берега, как советовал смотритель. Он тоже молчал и не оборачивался. В лицо ему дул ласковый летний ветер, а под ногами скрипел песок. Тар двигался уверенно. Он оставил позади всё, что имел, но взамен обрёл цель. Душа Олаи ждала где-то там, у истоков Элэ, и знание это вселяло в него надежду.

Глава 3

Магия Оа

До устья Элэ Тар добрался быстро и задержался там лишь ненадолго, чтобы полюбоваться открывшимися видами. На правом берегу Ошу всюду были разбросаны крупные камни, валуны и мелкая галька. Деревья казались низкими, слабыми, избалованными простором, и не шли ни в какое сравнение с теми гигантами, что возвышались над песками левого берега, где сейчас находился и сам Тар.

Бирюзово-молочный поток Элэ шумно и резво вливался в тёмные неспешные воды Ошу и умолкал навсегда, питая собой течение главной реки. Густая, тяжёлая тень старинных исполинов душила всякую жизнь у корней: нигде не было ни травинки, ни жалкого кустика или хотя бы колючки. Только над Элэ массивные кроны расступались, словно разверстая чёрная пасть, впуская в Чащу золотистые струи света.

«Вот оно – Подгорное Царство Тса’Тум, вот – моя судьба и, возможно, погибель, – подумал Тар. – Ну и пусть». Повернув на север, он ощутил кожей знакомый холодок, как во время церемонии. Сражаясь с дурным предчувствием, Тар осторожно продолжал шагать по песчаному берегу Элэ. Вскоре песок закончился и началась глина, а потом и вовсе землю устлали то ли хвоинки, то ли сухие рыжие ветки. В воздухе разлился душистый аромат смолы, такой приторный, что закружилась голова. Всё было странным в этом лесу: жизнь будто бы замерла в нём, а звуки увязли в вечных сумерках.

Правда, когда Тар заметил пенистые пороги Элэ и почувствовал, что земля под ногами постепенно вздымается, беспросветные кроны вдруг проредились. Слепящие лучи нещадно прорвали мрачную завесу и принесли с собой ветер, движение и скрежет ветвей. Теперь тут и там, сквозь медно-красный настил игольника, прорастали молодые деревца, а в прохладных ложбинках, между узловатыми корнями, сверкали белые звёздочки безымянных цветов.

Страх наконец-то исчез. Тар облегчённо выдохнул и решил устроиться на привал. Оглядевшись, он нашёл себе уютное местечко у одинокой скалы, облепленной мхами, уселся под ней и достал из мешка лепёшку. Во рту у Тара с утра не было ни крошки, поэтому он даже не заметил, как сжевал половину. Хотелось ещё, но юноша понимал, что запасы его весьма скудны, а путь предстоял неблизкий. Ягод или чего-нибудь более сытного он пока не наблюдал. «Как было бы славно поймать подустку или пеструшку, посолить, зажарить, и с этой бы лепёшкой, эх!» – подумал Тар, расплываясь в блаженной улыбке, но тут же схватился за голову, издав протяжное мычание. Только сейчас он осознал, что с собой у него нет ни снастей, ни огнива.

– И как ты будешь рыбу ловить, дурак?! – гневно проворчал юноша. – А огонь где возьмёшь?

От душевных терзаний его отвлёк таинственный свет, блеснувший за рекой. Тар пристально вгляделся в сизый сумрак необъятной Чащи. Огонёк зажёгся чуть дальше, потух и больше не появлялся. Тар перекинул сумку через плечо, напился из бурдюка и набрал в него свежей воды.

– Лишь бы не факел… Не горю желанием встретить того, кто смог выжить в столь недобром месте, – почти неслышно произнёс юноша и скользнул в тень, посчитав глупостью слишком часто показываться на свет, когда вокруг за тобой неустанно следят глаза тьмы.

Тар не останавливался до позднего вечера, чтобы как можно дальше уйти от подозрительных лесных огней. К ночи небо затянули свинцовые облака. Сладко запахло дождём. Юноша взобрался на корень одного из деревьев, погладил его по шершавой коре и доел лепёшку. Тар мысленно похвалил себя за то, что отыскал отличное место для ночлега: под такой кроной даже ливень не страшен. А если бы, скажем, разлилась Элэ, Тару всё равно бы удалось остаться сухим, потому что корень, на котором он сейчас сидел, был неописуемо высок и могуч.

Когда над рекой зашумел дождь, в Чаще воцарился непроглядный мрак. Тар закутался в плащ, как в одеяло, и уснул, уставший и полуголодный, но зато сухой и согретый чудным подарком Докки.

Ему снилась деревня и дом. Образы плавно сменяли друг друга, объятые туманной дымкой, то угасая, то появляясь вновь. Тар хотел зайти в свою комнату, но дверь не подалась. Очаг большой залы задохнулся от пепла. Кресло Оммы покрылось пылью, а у прялки Таллилы покосилось и треснуло колесо. В мастерской Вэлло пол устлали острые, словно тысяча клинков, черепки разбитых ваз и кувшинов. Дом казался заброшенным и чужим. Грудь Тара сдавила щемящая боль. У комнаты Олаи он замер, страшась, что сестра тоже ушла.

Юноша поднял руку, чтобы коснуться двери, но та отворилась сама. У порога в изодранном платье стояла Олаи. Мертвенно-бледную кожу её грызли черви, а из пустых глазниц на Тара смотрела сама Тьма.

– Твоя вина, – жутко прохрипела она.

– Прости меня! Умоляю, прости! – закричал Тар и бросился обнимать сестру, но руки его налились мучительной тяжестью.

– Твоя вина, – так же надсадно и зловеще повторила Олаи.

Тар проснулся, задыхаясь от ужаса, но не смог открыть глаз или хотя бы пошевелить мизинцем. В ногах что-то яростно зашипело, обвило их кольцом, сдавило до костного хруста и поползло выше. Тар плохо соображал. В голове отчаянно билось единственное слово, забытое слово Древнего Языка.

– Спаси… – прошептал он. – Уттэ…

Сквозь сомкнутые веки Тара пролилось красное свечение. Подул ветер, и где-то совсем рядом рассыпался тонкий перезвон колокольчиков. Змея ослабила хватку, но сдаваться не собиралась. Тогда свет сделался ярче, и она, извиваясь от боли, свалилась под корень, а затем исчезла, словно видение или ночной кошмар.

Оцепенение тут же спало. Тар подскочил, обливаясь холодным потом. На расстоянии вытянутой руки пред ним повис в воздухе огонёк, объятый белёсым пламенем. «Прямо как тот, за рекой», – подумал Тар и попятился, пока не упёрся спиной в ствол. Огонёк качнулся и выпустил сноп голубых искр. Снова повсюду разлетелись невидимые колокольчики.

– Это ты спас меня? – отдышавшись, спросил Тар.

Огонёк тихонько замерцал, но ничего не ответил. На берегу по-прежнему шумел дождь.

– Спасибо, приятель! Я Тар, сын Вэлло. Пришёл из Валь…

– Ты чего?.. Ты зачем имя назвал?! – Голос вдруг зазвенел в голове юноши. – Мы ж теперь навеки связаны, башка дубовая!

Распрыскивая фонтаны искр, огонёк помчался к реке, но, едва достигнув берега, потух и вспыхнул рядом с Таром. Выругавшись, он попытался ещё раз, но всё же не смог преодолеть незримой черты.

Юноша опасливо посмотрел вниз и вытащил из ножен небольшой кинжал.

– Да нет там Ассепа! – раздражённо сказал огонёк. – Убрался восвояси.

– А кто он такой? – Тар снова прижался спиной к стволу.

– Обычный Демон Корней. Житель Подгорного Царства.

– И всё-таки я в стране теней… – обречённо вздохнул юноша и вложил клинок в ножны.

– Вздор! Вот ещё… Мы в Лесу, а Подгорное Царство в земле: глубже и дальше, чем ты можешь себе представить. И не стоило гневить Ассепа. Он защищал корни, как и положено порядочным демонам.

– Да не хотел я никого злить. Просто лёг спать.

– Так и спал бы у реки!

– А ты мне не указывай, – отрезал Тар и оскалился, словно дикий зверь. – И вообще, ты сам кто? И что это за колдовство такое?

– Я Зазур, светляк, – так же резко отозвался тот и загорелся синим. – А ты, смертный, пришёл невесть откуда и связал нас заклятьем имён. Так что хочу и указываю!

Огонёк как-то странно задребезжал, а потом из него тоненькой змейкой вырвалась молния. Сверкнув у Тара перед носом, она взвилась вверх, а потом стрелой влетела в светляка и затихла. Пламя Зазура снова стало белым и ровным.

– Красиво, – только и вымолвил Тар, разинув от удивления рот.

«Как полоумный, честное слово», – подумал светляк и продолжил:

– Колдовство, как ты выразился, в Эльтрисе повсюду. Неужели вас там, в человеческих гнёздах, не учат магии?

– Гнёздах?! – повторил Тар и громко рассмеялся. – Нет, чудеса мы творить не умеем, и я ничем тебя не связывал.

Юноша жестом показал, что светляк свободен и может лететь, куда пожелает, но Зазур, разумеется, не понимал человеческих жестов. Тар сел, скрестив ноги, и развязал вещевой мешок. Он сделал пару глотков из бурдюка, достал горсть сухарей и немного изюма.

Светляк опустился чуть ниже и прервал воцарившееся молчание:

– Видишь ли, Древний Язык уже сам по себе волшебный. «Уттэ» по-нашему значит «спаси». Если кто-то зовёт на помощь, светляк обязан явиться на зов. Таковы наши законы – законы Леса. И всё шло хорошо: я прогнал Ассепа, ты остался жив и невредим, но… – Зазур замолк на время. – Но потом ты назвал мне своё имя, и тогда-то в силу вступили чары, над которыми я не властен. А уж ты и подавно, Тар. Во всяком случае, пока…

Юноша дожевал последний сухарь и прислушался к реке. Дождь перестал, а вот Элэ, как и прежде, лепетала о чём-то, безмятежно перешёптываясь с камнями.

– То есть мы взаправду связаны неким волшебством? – спросил Тар.

– Пока один из нас не умрёт… – подтвердил светляк.

– Прости меня, Зазур. – В глазах юноши читалось отчаянье, граничившее с яростью. – Я постараюсь это исправить.

– Без магии не получится, а в тебе её мало: жалкая искорка, от которой пламени не разжечь.

– Я смогу. – Тар заскрипел зубами и сжал кулаки. – Научи меня, и я найду способ, как тебя освободить. Клянусь. Вот тебе моё слово.

– Много ли стоит слово человека?.. – фыркнул светляк.

– Это всё, что у меня есть! – отозвался юноша.

– Ладно… – невесело протянул Зазур. – Но если обманешь, считай, обрёк себя на вечные муки.

– Согласен.

Так и остались они на том корне до утра. Тар рассказывал Зазуру свою историю, а светляк больше слушал и загадочно шелестел огнём. Каждый понемногу привыкал к тому, что теперь не один. А когда совсем рассвело, они пошли вдоль реки, на север. Для Зазура, облетавшего любые препятствия вия по воздуху, путь был приятным и лёгким, а вот Тару иногда приходилось тяжко. Сейчас он отчёливо

понимал, что поднимается в гору: пороги Элэ становились всё круче и скалистее, а чудовищные деревья сменялись обычными елями, соснами и лиственницами, и всюду теперь был свет. Временами юноше приходилось пробираться через валежник и лезть по камням, цепляясь руками за траву или кусты, но ему это даже нравилось. Он чувствовал себя первопроходцем, героем легенд и покорителем вершин.

Однако в полдень Тар изрядно устал и проголодался. Солнце палило нещадно, чему заметно радовался Зазур, кружась и ликуя в обжигающих потоках. Но вот спутник его изнемогал от жары и бесконечной жажды. Отыскав более-менее спокойную заводь, Тар спустился к берегу, умылся бодряще ледяной водой и как-то испытующе посмотрел на светляка:

– Зазур, скажи, а ты женщина или мужчина?

Светляк явно оторопел, застыв в воздухе и вспыхнув невиданным ранее фиолетовым огнём.

– Ни то, ни другое… – осторожно ответил Зазур. – А зачем тебе такое знать?

– Я бы хотел помыться и постирать вещи, – краснея, ответил Тар.

– И-и-и?..

– И у вальстийцев не принято… – Юноша запнулся. – Не принято, чтобы мужчины и женщины видели друг друга голыми.

Светляк прыснул искрами и зазвенел так, будто задыхался от смеха. Успокоившись, он трижды облетел юношу и сказал:

– Главная задача светляков заключается в том, чтобы созерцать жизнь и поддерживать её в равновесии. Вот уже три сотни лет я наблюдаю за зверями и птицами, за мельчайшими букашками, что неустанно копошатся в траве. Поверь, люди отличаются от животных лишь тем, что умеют говорить и ходить на двух лапах. Мне всё равно: голый ты или обёрнутый в тряпки.

Тар согласно кивнул, скинул липкую от пота одежду и ловко нырнул в бирюзовый омут, точно ондатра или какая-нибудь выдра. Вода зашипела и пошла кругами. Юноша немного поплавал, а потом вылез на берег совершенно нагой и совершенно счастливый. Тар вырыл у заводи небольшую яму в глинистой почве, залил её водой, скинул туда рубашку, штаны и стал по ним топтаться. Зазуру это быстро наскучило, поэтому он отлетел в сторону, чтобы полюбоваться сиреневым цветком, что одиноко рос в тени невысокой рябины. Тем временем Тар прополоскал одежду в реке, хорошенько отжал и разложил сушиться на камнях. Усевшись рядом, он ждал и смотрел на Элэ, заворожённый её бурлящим потоком.

Когда юноша оделся и готов уже был двинуться дальше, Зазур подлетел вплотную к его лицу, как бы заглядывая прямо в глаза, и спросил:

– Готов к первому уроку?

– Да, – напряжённо ответил Тар.

– Тогда следуй за мной.

Огонёк привёл юношу к молодому деревцу с тонкими серо-коричневыми ветками и ярко-зелёной листвой, в которой дремал затаившийся свет.

– Красивая рябина, – подметил Тар, – осенью будут ягоды.

– Верно, – согласился Зазур, – но что с ней не так?

Юноша указал пальцем на сломанную ветвь.

– Хорошо, очень хорошо… А теперь вылечи её!

– Но как? Я же никогда не пользовался магией нарочно.

– В первый раз я помогу, – Зазур фыркнул и заискрился, – а ты действуй, как подскажет нутро.

– Ладно, попробую.

Светляк коснулся груди Тара, отчего у того по телу разлилась пьянящая лёгкость. Ему виделось, будто весь он, от макушки до пят, охвачен жидким разноцветным огнём. Тар посмотрел на руки, и они загорелись особенно ярко.

– Что это? Что происходит? – спросил юноша, не узнавая собственный голос.

– Я дал тебе Оа, – ответил Зазур. – По твоим венам сейчас течёт чистейшая магия. Направь её – используй, чтобы исцелить дерево.

«Исцелить, то есть сделать целым…» – подумал Тар, и тут ему вспомнилось, как прошлой осенью в кладке очага появились трещины. Омма и Таллила, разумеется, перепугались, но Вэлло сказал: «Не страшно – замажем глиной». Так они и поступили, а потом разожгли огонь, и всё стало как раньше.

Тар аккуратно выправил ветку, представил, что в руках у него та самая глина, и тщательно обмазал ею надломленное место. Раздался хруст. Пламя исчезло. Сильно закружилась голова, и Тар ощутил неестественную усталость.

– А ты молодец! – торжествующе прозвенел Зазур. – Грубо, неумело, но действенно.

Ветвь была цела, а вот Тар – опустошён, но рад, что всё-таки получилось. Светляк снова коснулся груди, и слабость прошла: голова больше не кружилась.

– Впредь столь щедрого подарка не жди, – деловито заявил светляк. – Оа нужно заслужить.

Тар шепнул рябине те же слова, что обычно шептала растениям Олаи, и поклонился Зазуру.

– Нам пора двигаться дальше, – сказал юноша и побрёл на север, – но пока мы идём, нам ведь никто не запрещает говорить. Расскажи мне об Оа. – Тар открыл бурдюк и сделал два коротких глотка. – Я видел жидкое пламя… Это его я должен заслужить?

– И да, и нет… – уклончиво ответил светляк и некоторое время летел в тишине, размышляя, видимо, над чем-то важным. – Оа пронизывает весь Эос. Она в небесах и в земле, в горах и лесах, в морях, ручьях и озёрах. Ты вдыхаешь Оа и выдыхаешь Оа. Она связывает души живых существ, объединяет их в Великом Потоке. Она – начало всему и конец, рожденье и смерть.

Тар замедлил шаг, обдумывая ответ Зазура, а потом и вовсе остановился.

– Но если Оа везде, почему я о ней прежде не слышал и не видел её огня?

– Это не каждому дано, – отозвался светляк. – Оа редко наделяет искрой животных, ещё реже – людей. Ты можешь быть частью Великого Потока, но если не обладаешь искрой, то и духовной связью с Оа не обладаешь тоже.

Тар почесал загорелый нос, хмыкнул, удивившись собственным мыслям, и спросил:

– А при чём здесь тогда Забытое Наречие? Я ведь только что колдовал и его не использовал.

– Для одних чар нужны слова, для других нет. – Зазур зажёгся синим. – В эти дебри пока не лезь! Как по мне, лучше спросил бы, почему магия отнимает силы. Ты ведь ощутил её иссушающее прикосновение, правда?

Тар невольно поморщился. Светляк продолжил:

– Оа щедрая и воистину всемогущая, но мы с тобой – лишь крохотные её частички. Поэтому черпать из Оа магию – всё равно что пытаться выпить реку залпом. Того и гляди брюхо порвётся. – Зазур зашелестел искрами. – Но если, скажем, пить по чуть-чуть из бурдюка, вреда не будет. А теперь представь, что каждый раз, когда ты собираешься зачерпнуть жидкого пламени, тебе приходится мастерить себе новый бурдюк. Долго, мерзко и без живодёрства не обходится, верно?

– Верно, – подтвердил юноша.

– Во-о-от, – ехидно протянул светляк. – Но откуда в таком случае несчастному смертному взять силу для бурдюка?

– Не знаю. – Тар пожал плечами и неуклюже отшутился: – Может, съесть волшебных грибов или ведьминского зелья хлебнуть?

Услышав это, Зазур свирепо заискрился, но затем вспомнил что-то и загорелся привычным белым огнём, обозначавшим спокойствие или безразличие.

– Хм… Не уверен насчёт зелий, – проворчал он. – Однако в пещерах, к западу отсюда, растут желторотые грибы, что могут накапливать Оа. Но запомни-ка вот что: ни один гриб так просто силу не отдаст. С ними надо уметь договариваться.

Тар не совсем понял наставника, но всё же кивнул.

– Ладно, башка дубовая. – Зазур описал в воздухе огненную дугу. – Второй урок: людям для чар нужны их собственные жизненные соки. И чем могущественнее заклятья, тем больше их требуется.

Юноша покачал головой и развязал заплечный мешок.

– Похоже, мои чары были несказанно могущественными, – заявил Тар. – Что-то я из-за них проголодался. Пора бы нам подкрепиться. – Он достал лепёшку и последнюю горстку изюма. – Сейчас пообедаем и будем дальше колдовать. Ты-то чем питаешься?

– Солнечным светом, – прозвенел Зазур.

– Хорошо тебе, – почти с завистью произнёс Тар и разломил засохшую лепёшку пополам.

– Так уж мы устроены: берём не больше, чем требуется. А ты вот, очевидно, позаимствовал страсть к обжорству у полевых мышей. – Светляк залился серебристым смехом. – Ну правда же: постоянно что-нибудь грызёшь. Стоит мне отвлечься – у тебя уже полные щёки. Так и растолстеть можно!

Тар смиренно угукнул, но жевать не перестал.

– Пофлуфай, Зазул, – Тар говорил с набитым ртом, – а туда ди мы идём?

– О, Великий Поток, даруй мне терпения! Сначала прожуй, потом говори!

– Холофо, – согласился юноша и запил лепёшку.

– В верховье Элэ есть озеро. Оно-то и рождает реку. Так что нам достаточно просто держаться её, как раньше. Ты с самого начала выбрал верный путь.

Тар обернулся, окинул взглядом бескрайнее море тёмно-изумрудных крон и подумал: «Как же высоко мы забрались!» На лице промелькнула улыбка.

– Нет-нет, друг мой, это не я, а Докка! Чутьё бывалого лодочника не подвело. Он слушает воду, говорит с ней по-своему. Как знать, может, и в нём есть искра?..

Зазур молчал. Его впервые назвали другом. Однако своего удивления светляк не выдал: ни единой искорки не пустил, ни малейшего всполоха.

– Ну да ладно, хватит нам бездельничать. – Тар привычным движением закинул мешок за плечо и взобрался на очередную скалу.

За день они прошли вёрст пятнадцать, не меньше. Зазур свободно плыл по воздуху. Но вот Тар был вынужден долго карабкаться по грядам, потом долго по ним же спускаться, шагать сквозь заросли шипастых кустов и переходить вброд ручьи. На закате он выбрался из леса и остановился у неглубокой заводи.

– М-да, в такую не нырнёшь, – буркнул юноша и сел неподалёку.

В пути Зазур научил Тара некоторым заклятьям, чьё могущество заключено в словах Забытого Наречия, и показал, какие ягоды съедобны, а какие нет. Своих запасов Тар не трогал, потому что их почти не осталось: пол-лепёшки да горсть сухарей. А дальше – вода и подножный корм.

Юноша сидел неподвижно, опершись руками о землю, и устало глядел на снежную вершину Тса’Тум. Остроконечный пик её полыхал в багрово-оранжевом зареве и казался обманчиво близким.

– Эй, Зазур, – позвал светляка Тар. – Как думаешь, Демон Корней не заметит, если я засну под каким-нибудь деревом, а?

– Заметит, – отрезал Зазур. – И я не уверен, что, если Ассеп объявится, смогу так же легко от него отделаться. Чем ближе к горе, тем страшней его власть.

– Так и быть, ночуем прямо здесь, – согласился юноша, – но костерок какой-никакой я бы развёл. Становится прохладно.

Зазур одобрительно звякнул. Тар поднялся и, пошатываясь, побрёл в лес, нашёл там сухостой, наломал крупных веток и нарвал пожухшей травы. Принёс всё это на берег, умылся в заводи и выложил из камней кострище.

– Вперёд, действуй чародей. – В голосе светляка звучал вызов. – Слова ты знаешь, призови пламя!

Тар сложил ветки, как в детстве его учил отец, и неуверенно прошептал:

– Фра… Нир…

Тишина. Чары не сработали.

– Ой, чего ты там мямлишь?! – гневно прозвенел Зазур. – Громче давай!

– Фра нир, – чуть более внятно повторил юноша.

– Ещё громче! – Светляк заискрился, как шаровая молния.

– Фра нир! – вскрикнул Тар, и кострище вспыхнуло жарким живым огнём.

Зазур довольно фыркнул, но ученика не похвалил. Чтобы тот, видимо, не зазнался и не натворил бед, призвав опасное колдовство.

– Фух, в этот раз было куда проще, – признался юноша. – Виски сдавило немного, а в остальном всё отлично. – Тар раскинул руки в стороны, словно крылья. – Зазур, а научи меня превращаться в птицу. Мы ведь с тобой в два счёта до озера долетим!

– А ну пш, башка дубовая! – Светляк опять посинел и грозно задребезжал. – Превращения требуют мастерства, силы и глубоких познаний собственной души. А у тебя их три, и одну едва не утащила огромная сова. Ты же не хочешь до конца жизни быть заключённым в обличье королька или оляпки какой-нибудь?

Юноша пожал плечами и смолк. В тёмных глазах его заблестело таинственное пламя. Тар подбросил в костёр ветку потолще, надел плащ и просидел так до ярких звёзд, наслаждаясь теплом и тишиной. Зазур тоже не говорил, раздумывая о чём-то светлячьем, а может, терзался тем, что опять вспылил и мог обидеть ученика.

Тар пожелал Зазуру доброй ночи и мирно уснул, подвинувшись ближе к огню. Светляк задремал прямо в костре – зарылся в угли и засопел.

Звёзды лениво ползли с востока на запад, а в траве тихонько шелестели жуки. Тару снилось, что он бежит куда-то во тьме. Но не в такой непроглядной, как в прошлых видениях. Сейчас это были, скорее, серые сумерки, подсвеченные сияньем луны. Он слышал своё дыхание, громкое и ритмичное. В груди горячо билось сердце. Под ногами… Нет… Под лапами Тар чувствовал мягкую лесную почву. О, как же быстро он бежал по звериным тропам! Как же сладок был воздух, обтекавший его густую шерсть! Упругие, выносливые лапы несли Тара вперёд. Да… Вперёд. Другого направления не существовало. Он – ветер, поток и погоня. Он…

Глава 4

Волшебные узы

Проснувшись рано утром, Тар долго ещё не мог понять, человек он или нечто другое. Зазур, дымясь и посвистывая, выбрался из золы и взлетел повыше, чтобы напитаться рассветными лучами. За ночь земля остыла, а река как будто набрала силу: монотонный шум её превратился в настоящий рёв. «Хотя с утра всегда все звуки громче», – подумал юноша, поднялся, на всякий случай залил кострище и помахал светляку, призывая того спуститься.

В полдень лес поредел, а потом они вышли к скалам, где совсем не росли деревья – только трава и приземистые кусты, усеянные шипами. Тар доел остатки припасов, собранных Оммой, с грустью посмотрел на опустевший мешок и сказал:

– Странное дело, Зазур… Вроде бы далеко мы забрались, и леса тут нет, а чувство такое, словно под ногами что-то ворочается и гудит. Словно там, внизу, недра кишмя кишат змеями.

– Ничего странного, – мрачно отозвался светляк. – Роща далеко, да, но у гор свои корни и свои стражи… Впереди Долгое Ущелье, а за ним озеро. Скоро будем на месте.

Тар кивнул и уверенно зашагал вперёд.

– Прости, если я тебя вчера обидел, – неожиданно прозвенел Зазур. – Ты многое схватываешь на лету. Может, и станешь ещё чародеем.

– О, нет-нет, я сам виноват, – запротестовал юноша. – Меньше надо языком молоть. Магическое ремесло опасно, а ты единственный, кто может меня научить и спасти от собственной глупости. – Тар перелез через мшистый валун. – Но в тот миг, когда мне удалось высечь волшебное пламя, кажется, я, наконец, услышал её!

– Кого? – удивлённо спросил Зазур.

– Душу, мою третью душу! – Тар снова показал руками непонятный жест. – Я больше не боюсь. Такое чувство, будто внутри что-то зажило. – Юноша снял капюшон и подставил лицо солнцу. – Не знаю, как мне одолеть Великого Духа, но без души Олаи в деревню я не вернусь.

– Судя по тому, что ты рассказал о вашей первой встрече, – Зазур зажёгся фиолетовым, – драться с ней бессмысленно. Разве способен волчонок победить медведя? Разве может человек сдвинуть гору?

– Не может, – Тар покачал головой, – но у него нет другого выхода.

К вечеру они достигли ущелья – этой чёрной безжизненной расщелины меж отвесных неприступных склонов. Элэ здесь заметно обмельчала, и голос её стал спокойным, почти бесцветным. Берег реки был усыпан острыми камнями, а в скалах завывал колючий пронизывающий ветер.

Тар прижимался к левому склону и что-то бубнил себе под нос: то ли молитвы, то ли проклятья. Идти было сложно. Камни шатались и норовили скатиться в реку, но он всё шёл и шёл, пока не стемнело.

– Эх, жаль, что не успели засветло, – сказал Тар и сел под скалой, спасаясь от ледяного ветра. – Свернуть шею тут проще простого. Ничего же не видно. Придётся ночевать в ущелье.

Зазур согласился и пообещал, что будет на страже, пока юноша спит. Тар не возражал: было в этом месте что-то зловещее. Некоторое время он размышлял над тем, что, даже зная нужное заклятье, оказался абсолютно беспомощным перед стихией: нет хвороста – нет и костра. Как знать, может, и величайший чародей на его месте точно так же прятался бы в скалах и кутался глубже в плащ?.. Отчего-то мысли эти внушали ему покой. Тар понемногу отогрелся и скользнул в сон.

Проснулся он от острого приступа удушья, сдавившего глотку. Воцарилось полное безветрие. Всё вокруг заволокло густым туманом, чернее, чем сама ночь.

Зазур метался над рекой, сверкая и швыряясь молниями в невидимого врага. Он сражался, но явно проигрывал, потому что свет его стремительно угасал.

Юноша вскочил, отдышался и только тогда смог разглядеть Ассепа, зубастая морда которого то выныривала, то исчезала в кошмарных кольцах тумана. Зазур был пойман в магические силки и не мог вырваться.

Тар выхватил нож и метнул его прямо в демона. Ассеп увернулся, и клинок поглотила вода. От безысходности светляк бросился вверх, но тут же за ним последовал враг. Медлить было нельзя. Тар вспомнил самый первый урок Зазура и пусть с трудом, но всё-таки призвал Оа. Её сила завладела юношей, пронзила тело и потянулась наружу цветистым потоком магии. Тар выпрямился в полный рост, вскинул руки и прокричал:

– Фра нир Тар хад Ассеп!

С пальцев его сорвались искры. Коснувшись тумана, они породили неистовое пламя. На миг стало светло и жарко. Огонь прокатился волной по ущелью и перекинулся на демона, отчего тот истошно зашипел и рухнул в реку.

Тар упал на колени, едва не лишившись чувств. В глазах у него потемнело, а виски пронзила нестерпимая боль. В ущелье хлынули потоки морозного воздуха. Запахло снегом, защипало нос и щёки. Во рту пересохло и запершило. Зазур подлетел к спасителю и неслышно прошептал что-то на Забытом Наречии. Боль отступила, и разум юноши прояснился.

– Ты как, в порядке, друг? – прохрипел Тар.

– В полном, – мягко, почти ласково ответил светляк. – Ты пропустил через себя слишком много Оа. Такое не проходит бесследно. У тебя вон волосы побелели, голова как будто в золе.

– Ну и пусть, – тяжело дыша, отозвался юноша. – Зато мы одолели Ассепа!

– Не мы – это ты его! – Зазур выпустил сноп золотистых искр. – Прямо как дракон, поджёг гадючий хвост. И поделом ему! Однако не стоило так рисковать из-за меня.

– Я даже подумать не успел, – засмеялся Тар. – Оно само как-то: раз, и всё. И потом… Друзья ведь на то и друзья, чтобы прикрывать друг другу спины.

– Друзья… – задумчиво повторил светляк и засиял чуть ярче.

– Пойдём отсюда, Зазур, – сказал Тар и, собравшись с силами, поднялся с колен. – Уже светает. Хватит с меня этого ущелья.

Давно миновав зенит, солнце уже клонилось к западу, когда они очутились у берегов заветного озера. В чистой зеркальной глади его отражалось ясное небо и пик Тса’Тум, что теперь грозной громадой возвышался над путниками. Тут и там, меж пятнами снега, проглядывала низкорослая трава. Было холодно, как будто резко наступила зима. Вдалеке Тар разглядел одиноко стоявшее дерево, почти столь же могучее, что и гиганты в Древней Роще.

– Наверное, Великий Дух там, – дрожащими губами произнёс юноша.

– Это Арбор, – прозвенел Зазур, – старейшее древо Эоса.

– Значит, нам туда.

Тар уверенно зашагал по снегу, не сводя глаз с древа. Ему казалось, что если он отвлечётся или утратит решимость, Арбор исчезнет, а вместе с ним и Великий Дух, и душа Олаи.

Постепенно снег под ногами растаял, а трава стала выше и зеленее. Лицо Тара обдал тёплый ветер, и тогда юноша заметил, что древо светится. Чем ближе он подходил к Арбору, тем горячее становился воздух. На широком коряжистом стволе держались массивные ветви, отливавшие медью. На одних ветвях росли диковинные узорчатые листья, а на других – длинные выгнутые иглы наподобие кедровых. У корней, намертво вцепившихся в землю, серебрились цветы, совсем как в роще: такие же тонкие и безымянные.

– О, старейший Арбор! – торжественно воскликнул юноша и поклонился. – Моё имя Тар, я сын Вэлло и Таллилы. Великий Дух украл душу моей сестры, и я намерен её вернуть! Не мог бы ты рассказать, где он сейчас?

Ответа не последовало. Древо дышало жаром и жизнью, но хранило безмолвие. Сова не появлялась.

– Я видел путь! – не отчаивался юноша. – Мне указал дорогу Хранитель деревни…

Арбор молчал, безучастно шелестя листвой, впрочем, как и любое другое дерево. Ему было всё равно: король пред ним или нищий, маг или знахарь, пчела или мошка. Он жадно пил солнечные лучи и слушал землю, только её одну.

Догадавшись, что Арбор ничего не скажет, Тар посмеялся над собственной глупостью, посчитав, что только безумец мог потревожить тысячелетнего правителя Подгорной Страны.

– У него, должно быть, дел невпроворот, – размышлял юноша, – а я тут к нему с расспросами…

Зазур подозрительно затих, но разгорелся до прежних размеров и, в общем-то, выглядел весьма здоровым и полным огня светляком.

Тар подошёл к озеру, тяжко вздохнул и осмотрелся вокруг, стараясь найти хоть какую-нибудь подсказку. Целительное тепло, исходившее от Арбора, приятно согревало спину. Юноша поднял с земли шершавый камень и бросил его в воду. Озёрная гладь дрогнула. От места, где упал камень, во все стороны побежали круги. Взглянув на них, Тар подумал, что всё в жизни связано удивительным образом и что всему есть своя цена. А дальше ему представилось, что над ним снова разверзлась бездна, чьи чёрные щупальца уже схватили его и теперь с силой тянули во мрак. Тогда Тар повернулся к вершине горы и тихо запел соллу, что однажды вернула его к свету:

Арбор загудел, а цветы под его корнями зажглись, точно свечи. Отрываясь от земли, светляки кружились и плыли к исполинскому древу.

Голоса их рассыпались перезвоном невидимых колокольчиков. Зазур заискрился, словно откликаясь на зов, и влетел в сверкающий вихрь. В тот же миг Тара ослепила вспышка волшебного света.

Когда рябь в глазах прошла, юноша заметил, что на ветви Арбора сидит Великий Дух. Сова пристально следила за Таром. В когтистой лапе её лежал маленький кожаный мешочек и по-прежнему сиял зелёным и золотым.

– Что ты сделала с Зазуром?! – сердито спросил Тар и сам не понял, почему это вдруг Великий Дух – она, а не он.

– Ничего, – ответила сова и по очереди моргнула жёлтыми глазами. – Я и есть Зазур, сотни и тысячи лесных огоньков подобных ему.

Внутри Тара поднималась буря. Он чувствовал себя обманутым и преданным тем, кого считал другом.

– Так, значит, ты всё это время дурачила меня? – В голосе юноши прозвенел металл.

– И да, и нет, – ухнула сова. – Не злись, человече, я ведь научила тебя магии и не раз спасла от Тьмы. Видишь ли, нечто злое грядёт с востока на запад и с юга на север. Лес боится, земля боится, потому и напал на тебя Ассеп. Людей тоже скоро коснётся это. Тут и там пробуждается древний ужас. Да-да, я чувствую это. Над всеми нами сгущаются тучи. Рок уже близко… – Она встрепенулась, сбросив видение, и продолжила как ни в чём не бывало: – А Зазур… Он лишь исполнял мою волю и никого не предавал.

В ответ Тар поклонился и, почувствовав, что слова Великого Духа правдивы, усмирил гнев.

– Прозорливость твоя воистину поражает, – сказал он, – но я пришёл сюда ради сестры. Отдай мне душу Олаи! Я готов заплатить любую цену.

– Подумай хорошенько, смертный. – Сова предупреждающе взмахнула крыльями. – Обмен был совершён, и я им довольна! Новый обмен – новые правила. Что, если я захочу твою силу, отдашь ли её?

– Отдам, – твёрдо ответил юноша.

– А души свои?

– Да. – Тар прижал кулак к груди.

– А станешь ли ты служить мне до скончания веков? – проскрипела она. – Станешь ли моим слугой и рабом?

– Стану.

– Да будет так!

Хищно зашипев, сова сорвалась с ветки и полетела прямо на Тара. Вновь ударила вспышка. Приятная тяжесть легла в ладонь юноши. Великий Дух исчез, рассыпался на бессчётные искры. Светляки стайками поплыли по воздуху, возвращаясь к корням Арбора. Один из них отбился от общего потока и осторожно, как бы виновато, приблизился к Тару.

– Смотри, Зазур, – улыбаясь, сказал юноша, – душа сестрёнки у меня! Теперь я должен её вернуть.

– Ты не успеешь, – печально прозвенел светляк. – На закате следующего дня Великий Дух призовёт тебя в Подгорное Царство.

– Но ты же и есть Великий Дух! Прошу, позволь мне уйти в Валь’Стэ и передать Олаи этот мешочек!

– Не могу… Я – лишь малая часть, жалкий слуга, каким скоро станешь и ты. Прости меня, друг.

Тар ответил не сразу. Он долго и напряжённо обдумывал услышанное, хмуря поседевшие брови и бормоча что-то под нос.

– Понял, – решительно произнёс Тар. – Я знаю, что делать. В Роще ты сказал, что мы связаны заклятьем имён. Так неужели слабее оно колдовства, лишившего тебя свободы? Не мог же ты утратить свободу дважды?

– Нет, не слабее. Конечно, не мог. «На веки вечные… Пока один из нас не умрёт…» – две клятвы сплелись в одну. Я чувствую, что заклятья связаны. Разрушишь одно, и другое утратит силу.

– Так давай же разрубим путы?!

– Невозможно…

– Ещё как возможно! Но ты должен будешь дать мне столько магии, чтобы я совершил превращение и продержался в нужном обличье до завтра.

Уныние Зазура как ветром сдуло. Рассвирепев, он вспыхнул синим пламенем и взорвался фонтаном трескучих искр.

– Ты что, башка дубовая?! Ты же…

– Да, – перебил его юноша, – но Великому Духу нужен я сам, а не моё тело. Уж мы-то знаем, как всё устроено, а, Зазур?

– Но превращение требует особого познания… – запротестовал светляк.

– Да-да, – невесело рассмеялся Тар. – Меня в детстве звали волчонком, и прозвище это из первой души растёт. Но я всё пытался от него избавиться, забыть, выкинуть – стать взрослым. Никто ведь не объяснил мне тогда, что все взрослые – немного дети, а все дети – немного взрослые. Я умел превращаться, когда ещё за овцами гонялся, воображая себя Энриром. Мне даже магия была не нужна, но теперь-то без неё никак, Зазур!

Светляк не отвечал. Солнце зашло за каменные края озёрной чаши, и воды её смешались с молочным золотом вечернего неба. Арбор монотонно скрежетал ветвями.

– Почему ты молчишь? – спросил юноша. – Разве не заслужил я Оа?

– Заслужил, – отозвался Зазур, – но…

– Вот и хорошо, – вновь оборвал его Тар. – Просто скажи, что делать?

– Ладно, – сдавшись, фыркнул светляк. – Обойди вокруг Арбора, чётко представляя зверя, которым ты хочешь стать. Об остальном я позабочусь. У тебя будет столько Оа, сколько сможет выдержать тело.

– Спасибо, Зазур. Надеюсь, ты будешь свободен и счастлив!

Тар скрылся за деревом со стороны скал, а к озеру уже вышел молодой поджарый волк, пепельно-серый, с медовыми глазами. В зубах он держал мешочек макадды и принюхивался к ветру, настороженно шевеля ушами.

– Прощай, Тар, – тоскливо прозвенел Зазур, и волк со всех лап побежал в ущелье.

Он мчался быстрее мысли, скользил меж камней и деревьев, точно проворная тень, и не было силы, способной его догнать. Сердце Тара горячо колотилось в груди – он возвращался домой. Волк не думал ни о сне, ни об отдыхе. Ни разу не остановился он у ручья. Не пил из реки, но бежал всю ночь, пугая дыханьем своим дремавших зверей и птиц.

На рассвете Тар добрался до устья Элэ и снова стал человеком. Оа по-прежнему питала его: Тар чувствовал себя единым с Чащей и с водами Ошу. На мгновенье ему захотелось слиться с миром: стать листочком или травинкой, а может, даже навсегда обратиться волком. Тар встряхнул головой, и наваждение пропало.

Отправившись к месту, где он попрощался с Доккой, юноша вдруг заметил, что песок под ногами не скрипит. Тар посмотрел вниз и ужаснулся: пальцы и ступни его истончились и стали прозрачными, словно туман. Он таял, поглощаемый собственным колдовством. «Слишком рано», – подумал Тар и поспешил к лодочнику, но у коряги никого не было. Свет в Хижине не горел.

Тар протянул руку, и одна из лодок смотрителя послушно заскользила по воде. Ему даже не пришлось произносить заклятье. Когда юноша запрыгнул в старое судёнышко, оно так же легко и быстро понесло его обратно. Было видно, что Докка часто чинил лодку, но вот она снова дала течь. Тар вспомнил, как исцелил ветвь рябины и как пообещал помочь смотрителю. Он наклонился, приложил руку к пробоине, и та затянулась – заросла, точно рана.

Сойдя на берег, Тар снял плащ, аккуратно сложил и оставил его на валуне рядом с лодкой. Юноша посмотрел на хижину и произнёс печально и радостно:

– Стало быть, на закате…

Он поднялся на холм по знакомой дорожке и вошёл в деревню через северные врата. Волшебный туман уже почти поглотил Тара, когда тот неслышно проник в дом. Он осторожно миновал большую залу и поднялся по крутой деревянной лестнице, невидимый и невесомый, словно дух.

Затаив дыхание Тар открыл дверь: Олаи спала, свернувшись калачиком, на краю кровати. Рядом, обнимая девочку, спала Таллила. Обе казались бледными и уставшими. Тар вложил мешочек в руки Олаи. Печально взглянул на мать. Прошептал последнее заклятье и…

Растаял в воздухе.

Девочке снилось, что брат принёс домой волчонка, хорошего такого, с большими ушами и лапами. Она прижимала его к себе и гладила, а тот лизал ей щёку.

– Он будет тебя защищать, сестрёнка, – протягивая ей макадду, сказал Тар. – Он будет с тобой всегда.

Тар выполнил обещание. Украденная душа вернулась ко мне, а вместе с нею и жизнь. Обнаружив мешочек с макаддой, я решила, что сова и тьма, явившаяся за ней, были просто дурным сном. Но, увы, пробуждение открыло горькую правду: брат ушёл в Эльтрис, и больше его никто не видел.

Родители сказали, что не знают, откуда взялась макадда, и что, должно быть, это проделки Великого Духа. Если бы мешочек принёс Тар, разве не услышали бы они его шагов? Разве смог бы он оставить меня, папу, маму и бабушку, не попрощавшись?

Отец не раз собирал людей на поиски в Древнюю Чащу. Я бегала к Хакке и встречала караваны паломников, когда те проходили рядом с деревней. Расспрашивала их о Таре, надеясь разузнать хоть что-нибудь. Цеплялась за любые слухи. Но всё было тщетно.

Вопреки неудачам внутренний голос подсказывал мне, что брат где-то там, за рекой. Что однажды мы снова встретимся и всё будет как раньше.

Глава 1

Тропы Света

В долине Ошу наступила осень. Всё чаще над рекой поднимался туман, и всё реже вдоль её берегов ходили торговые караваны из южного порта Сат’Ош. Свет Алой Богини мерк, побуждая паломников из разных уголков Эоса покидать дома и устремляться в Эдду – святейший город Палланты. Шепча соллы и молитвы, стягивались они в главный храм, точно мотыльки на огонь. Столь сильна была их вера, что не боялись они ни штормов Кипящего Моря, ни голода, ни холода, ни прочих лишений. Но этой осенью люди спешили попасть в храм не из одной лишь любви к Богине. Ходили слухи, что в летнюю ночь Долгой Песни в Эдду пришла прекрасная жрица. Явилась она с востока, назвалась Астарой и стала лечить людей. И не нашлось болезни, с которой бы жрица не справилась. Одни паломники считали, что та женщина и не человек вовсе, а сама Палланта, сошедшая с небес. Другие отнеслись к слухам об Астаре с явным недоверием, но тем не менее отправились в священный город, чтобы увидеть её своими глазами.

Вверх по течению Ошу, по левому берегу, неторопливо брели две фигуры, закутанные в плащи. Одна чуть выше и стройнее, другая ниже, плотнее и немного хромая.

– Ну что, дядюшка, запомнил? – спросила девушка, заботливо коснувшись плеча своего спутника. – Моё имя теперь Исма, а твоё как?

– Ага-ага, чего тут не запомнить-то, – ответил смуглый старик без возраста и волос на голове. – Исма… А я вот выбрал себе такое. Как оно… Ах да, Зеф!

– Почему Зеф? – удивилась девушка, и в шафрановых глазах её блеснул смешливый огонёк.

– Ну как же? Мы ведь в Эдду идём, – хрипло отозвался старик, – а там, говорят, зефиры дуют.

– И правда… Ну хорошо, Зеф! Как думаешь, далеко ещё до стоянки паломников?

– Вёрст пять, не меньше. Один бы не решился пойти, но с тобой, дорогая, мне ничего не страшно. Кажется, я даже помолодел лет на десять! Не хромать бы ещё, а то больно уж медленный стал. И не скучно тебе со мною тащиться?

– Что ты, дядюшка, более верного и мудрого попутчика я бы не нашла! И потом… Спешить нам некуда. А если слухи правдивы и та женщина действительно исцеляет людей, может, она и твои ноги вылечит.

– Было бы хорошо, – согласился старик и улыбнулся, оголив редкие, но белые, словно жемчуг, зубы.

Некоторое время путники шли в тишине, наслаждаясь сухим и тёплым днём. По правую сторону над ними возвышались могучие и неизменно зелёные деревья Эльтриса, а слева шумели пожухшие заросли камыша. Первой заговорила Исма:

– Жаль, что бабушка не с нами, Зеф… Знаешь, она ведь стала очень набожной, после того как брат исчез. Молилась Палланте и почти разуверилась в Хранителе.

– Её можно понять, доченька, – ответил старик и воздел руки к небу. – Камень-то он и есть камень… Стоит себе, молчит и ничегошеньки с ним не случается: хоть дождь, хоть снег – всё в одной поре. А вот розоперстая Палланта каждое утро садится в солнечную ладью и плывёт по звёздной дуге, освещая наш мир и прогоняя Вечный Мрак. – Зеф поперхнулся и громко откашлялся в кулак. – Ага-ага, тот самый мрак, что царил в Эосе до Неё и будет царить после, когда лиходействами своими люди наконец сами себя и погубят.

– Может, бабушка сейчас там, с Богиней? – Исма сняла капюшон и глубоко втянула осенний воздух. – Глядит сверху на нас и радуется, что хоть кто-то из Валь’Стэ чтит Палланту и ходит Тропами Света.

– Однажды узнаем наверняка, а пока надобно жить.

Старик внимательно посмотрел на Исму. Она молчала, поглаживая пальцами правой руки шерстяную верёвочку, что обвивала шею тонкой зелёной змейкой. К верёвочке был привязан льняной мешочек, в котором лежало нечто крохотное и почти невесомое.

– Что это у тебя за украшенье такое, а? – спросил старик. – Поди, жених подарил? Видел-видел я, как деревенские за тобой ухлёстывают! То один приударит, то второй, ага-ага…

– Да уж дождёшься от них. – Исма нахмурилась и покраснела. – Нет, дядюшка, это воспоминание о брате – орешек макаддовый. Я ведь ему много таких на Ом’шу’нагок собрала, но затем была эта странная вспышка и… – Взгляд Исмы вдруг сделался туманным. – Я уснула тяжёлым, беспробудным сном, словно души все разом покинули тело и не желали возвращаться. Продолжалось это мучительно долго, но когда я всё-таки очнулась, в руке моей лежали те самые орешки.

Зеф понимающе кивнул.

– Но как это могло быть? – спросила Исма, сражаясь с нахлынувшими чувствами. – Ведь Дух Совы забрал их, а Тари так и не вернулся!

– Не знаю, доченька, не знаю… – Старик потёр лысую голову. – Давно это было. Уж восемь зим прошло. Вон ты теперь какая: красавица, расцвела, словно дикая яблонька по весне, ага-ага! – Ковыляя, Зеф обогнул выросший на пути валун. – У меня Тар появился на третью ночь, после Долгой Песни. Помог я парнишке, переправил его через реку и пообещал, что буду каждый день ждать, коли захочет вернуться. Больше я его не видел, да только…

– Что, дядюшка?

– Недели не прошло, собрался я лодку чинить, взял инструменты, подхожу, а старушка-то моя как новенькая: ни трещинки, ни дырочки и смолой пахнет. Сначала подумал, что померещилось, ага-ага, а потом гляжу – рядом плащик лежит. Тот самый, который я Тару в дорогу дал, – прохрипел Зеф, вытирая намокшие глаза. – Звал его, звал, искал всюду, в деревне спрашивал. И ничего. Не надо было пускать его в Чащу. Какой же я дурак! Правильно, что за всю жизнь ни семьи, ни детей! Одно сердце ко мне тянулось, и то загубил.

Старик безмолвно зарыдал, закрывая лицо руками. Исма тоже не смогла сдержать слёз. Они обнялись и долго ещё стояли, изливая друг другу общее горе.

Исма поцеловала Зефа в мокрую щёку, взяла под руку и тихонько повела дальше по непрогретому солнцем песку.

– У меня есть чувство… – сказала она. – Не могу объяснить, но просто знаю, что Тар жив. Я обязательно его отыщу. То, что ты рассказал, лишь подтверждает мои догадки.

– Как же ты будешь его искать? – спросил Зеф.

– Сначала я много молилась Палланте, – словно бы не заметив вопроса, сказала Исма, – как бабушка Омма, но Алая Богиня нас не слышала, а все кругом шептались, что Тар был проклят и потому ушёл из Валь’Стэ. Некоторые и на меня косо поглядывали да распускали сплетни, что, мол, на дочери Вэлло тоже часть того проклятья висит; что колдовством тут пахнет, не иначе.

– Ой, народу только дай повод, – проворчал старик. – Они и не такое придумают. Сто лет о волшебниках ни слуху ни духу. Перевелись, поди? Но мне-то, лодочнику, почём знать.

– В Валь’Стэ их точно нет. Но как-то я спросила у Хакки, встречал ли он настоящих колдунов, а тот, представляешь, поправил тюрбан, перо пригладил и говорит: «Разумеется, госпожа моя! На Ильваре и на Ильсате, а от хазгошского чародея так и вовсе еле ноги унёс».

– Этот Хакка – человек, конечно, хороший, но сказочник редкостный. Ты всему-то не верь, что он сочиняет, ага-ага! Ему ведь для дела не грех и наврать с три короба.

– Понимаю, – согласилась Исма, – но что, если Хакка не лгал? Вдруг остались те, кто колдовать умеют? Я бы к одному из них в ученицы напросилась, а потом, возможно, с помощью чар брата нашла и домой вернула.

– Но волшебники-то – племя тёмное, злое! – Зеф схватился за голову и от страха прикусил губу. – Помнишь поговорку: «С колдуном поведёшься – горя напьёшься»?

– Ну, полно тебе. – Исма даже отмахнулась от слов старика, как бы отводя беду. – По-моему, бессилие страшней любых чар будет… Страшно смотреть в глаза безутешной матери. Страшно смотреть на отца, что поддался отчаянию и заливает скорбь вином. Вот что мне страшно, а волшебников я не боюсь.

Зеф тяжело вздохнул и ничего не ответил.

Ближе к закату они достигли устья реки Эдд, одного из крупнейших притоков Ошу, и пошли вдоль её берега, на север. Древняя Чаща осталась позади. Путники брели по заросшим травой тропинкам. Вместо зелёных деревьев всюду сверкали золотом ветвистые дубы, каштаны и ольховины. Здешний лес казался им удивительно светлым и чистым, сотканным из огненных паутинок и солнечных зайчиков. Дышать было легко, и старик радовался, что ноги его больше не тонули в песках, а шагали по твёрдой земле.

Исма любовалась Эдд, её тёмными водами, что стремительно уносили к югу рыжие искорки опавших листьев. Зачарованная рекой, она представляла себе величие священного города: его храмы, арки и широкие улицы, закованные в объятия высоких каменных домов. Но вскоре занятие это показалось ей глупым. «Когда дойдём, увидим. Нечего в облаках витать!» – подумала Исма и крепче прижалась к Зефу.

Тропа обогнула холмы, овраги и нырнула в глубь леса. Исма часто оглядывалась, опасаясь пропустить нужный поворот или указательный камень, но старик напористо шёл вперёд так, словно тысячу раз бывал в этих местах и не сомневался насчёт дальнейшего пути. Небо стемнело, подул колючий ветер, и деревья недовольно заскрипели ветвями. Исма помолилась про себя Богине и уже собралась искать удобный лужок для ночлега, когда впереди показались Врата Света.

Статуи Палланты высотой в три человеческих роста стояли по обе стороны лесной дороги. У первой на лице застыла улыбка, глаза были открыты и, казалось, источали невидимый свет; в волосах у неё распустились каменные розы. В одной руке она держала солнечный диск, а другую тянула к соседнему изваянию. У второй же глаза были сомкнуты, линия рта оставалась покойной и ровной, а в водопаде волос виднелись остроконечные звёзды; в ладони её, словно в колыбели, дремал рогатый месяц.

У Врат послышался чей-то голос, и путники разглядели два силуэта, что плыли к ним сквозь сумерки, бледно сияя белыми одеждами. Речь была незнакомой, но дружелюбной. Двигались они легко, пружиня ногами и опираясь на длинные копья, как на посохи. Когда стражники подошли ближе, Зеф низко поклонился то ли мужчинам, то ли статуям, а потом сказал:

– Да озарит вас Палланта! Мы паломники из Валь’Стэ, поселения, что к югу от устья Эдд, ага-ага. Позволит ли светлейшая Богиня пройти нам через Врата?

Мужчины оказались молоды и плечисты. Тот, чья кожа была темной, как уголь, ударил тупым краем копья по земле. Что-то быстро сказал товарищу, а потом с улыбкой посмотрел на спутницу старика. Исме не понравилось, что они не ответили Зефу на поклон, поэтому кланяться она тоже не стала.

– Так можно ли нам пройти? – растерянно повторил Зеф.

– Можно, – ответил смуглый. – Вам очень повезло! Его зовут Гебб, а моё имя Аристей. Я хорошо знаю языки Континента. Сегодня третья ночь. На рассвете мы снимаем лагерь и отправляемся к следующей стоянке. Явись вы позже, пришлось бы спать под открытым небом.

– Слава Палланте, успели! – восторженно отозвался старик. – Меня зовут Зеф, а это моя дочка Исма.

Лодочник выпрямился, заметно прибавив в росте, и старался не хромать. Он делал вид, что не устал, и держался со стражниками так, словно тоже был воином. Исма радовалась, что дядюшке не придётся морозить кости. Она с удивлением смотрела на Зефа и следовала за мужчинами, храня молчание. Гебб тоже ничего не говорил, а вот Аристей охотно отвечал на вопросы старика и выказывал почтение его возрасту, нарочно замедляя шаг.

Когда над лесом взошла луна, все четверо наконец добрались до лагеря. На ровной, просторной поляне стояли два больших шатра; рядом с каждым был разведён костёр. Люди не спали. Из лагеря доносились гудящие голоса мужчин, детский плач, смех и протяжное пение женщин. Ночь выдалась по-осеннему холодной, но живой огонь и обещание божественного благословения внушали Исме покой и веру в лучшее. Её согревали мысли о том, что все эти люди пришли сюда ради света Палланты. Исма не возражала, когда Аристей повёл Зефа в мужской шатёр, а Гебб указал копьём в другую сторону, где женщины возились с малышнёй и готовили что-то в огромном котле. Исма всё поняла и, прошептав молитву, направилась к духовным сёстрам, таким же дочерям Богини, как и она сама.

У костра её встретили две светловолосые и короткостриженые девушки. Они выглядели немногим старше Исмы, которой летом исполнилось пятнадцать, и потому она чувствовала себя взрослой, познавшей некоторую мудрость женщиной. На миг возникло неловкое молчание. Девушки поклонились и представились: та, что назвалась Айолой, была ниже, но миловиднее, и смотрела на Исму ясными тёмно-голубыми глазами; Беррэ казалась строгой, и даже черты лица её были грубыми, словно вытесанными из камня. Обе они были рады приветствовать новую паломницу, годившуюся им в ровесницы. Первым делом Айола и Беррэ объяснили Исме, как всё устроено в лагере, и показали место в шатре, где та могла лечь спать.

Айола усадила Исму на большом, очищенном от сучков бревне, поближе к огню. Рядом расположились чумазые ребятишки в одежде, насквозь пропахшей дымом. Громко обсуждая что-то на вымышленной тарабарщине, они опускали тонкие веточки в костёр, ждали, пока те загорятся, а потом радостно размахивали ими во все стороны, рисуя в воздухе огненные узоры. Беррэ принесла миску, зачерпнула из бурлящего котла ароматной похлёбки и вручила её новенькой. Исма сняла капюшон и с благодарностью приняла угощение.

– Это коррук и бульон на заячьих косточках, – пояснила Айола. – Главная трапеза в обед. Мужчины охотятся, а мы готовим. Но коррук закупили в Сат’Оше. Вечером еда скромная, уж прости, а ещё молимся. Ну, как тебе, вкусно?

Новенькая осторожно отхлебнула, чтобы не обжечься, и, улыбнувшись блаженной улыбкой Зефа, ответила:

– Очень вкусно! С детства люблю коррук. Спасибо, Беррэ. И тебе спасибо, Айола.

Беррэ довольно кивнула. В глазах её отражалось оранжевое пламя.

– Ты откуда, Исма? Тоненькая такая, белокожая, не то что мы – две обугленные ящерки. – Айола посмеялась над собственной шуткой и выставила вперёд чёрные шелушащиеся руки. – Пресной воды на корабле, что привёз нас с Ильсата, постоянно не хватало. А в море-то соль одна да горечь, так что река Богини, которую Арис называет Эдд, – настоящее чудо! Но теперь мы уходим от неё, и мне страшно, что снова захочется пить, как на корабле.

– Я из деревни Белого Камня, – отозвалась Исма. – И никогда не видела кораблей – только дядюшкины лодки, но у них ведь и парусов нет. – Она отпила ещё немного. – Да и море представить мне трудно, но не переживай, тут родники повсюду. Мне Док… э-э-эм… то есть Зеф рассказывал.

– Лысый мужчина, с которым ты пришла?

– Да-да, он-то и есть мой дядюшка. Ну, то есть я его так зову, сколько себя помню, а он зовёт меня дочкой, хоть наши семьи и разных кровей. А кто такой Арис?

– Аристей, – Айола озорно хихикнула и бросила на Исму лукавый взгляд, – страж и охотник. Тот красавец, что увёл твоего Зефа на мужскую сторону. Он помог мне с языками. Я, конечно, и раньше знала неплохо ваши наречия, потому что моя мать с Континента, но Арис научил благородному языку, так что будет не стыдно, когда предстану перед Астарой.

Айола оказалась настоящей болтушкой: говорила много, обо всём подряд и почти без акцента, как настоящая уроженка Большой Земли. А вот Беррэ оставалась молчаливой и слегка отстранённой, но смотрела на мир добрыми, даже наивными, глазами. Впрочем, наивность эта время от времени терялась в суровых, воинственных чертах лица. Обе они очень понравились Исме, и та решила, что будет держаться «ильсатских ящерок» до самой Эдды.

– Зеф однажды ходил Тропой Света, – сказала новенькая, – а я вот многого не знаю. Когда мне позволят повидаться с дядюшкой?

– В любое время, – ответила Айола. – Правда, вот нам в мужской шатёр нельзя входить, как, собственно, и мужчинам в женский, а общаться лучше всего при свете дня. Иначе разгневаешь жрицу. – Паломница вдруг охнула и прикрыла рот ладонью. – Мы же забыли тебя показать Эссе! Ну-ка, бросай миску и пойдём скорее в шатёр. Она небось уже вернулась с ночного молеб…

– Разумеется, вернулась! – Жрица возникла из ниоткуда. – И не могла не заметить столь очаровательного пополнения в наших рядах. Видно, у Богини тоже бывают любимицы. Айо, Бер, прошу, оставьте нас.

Голос её прозвучал мягко, но властно, и девушки поспешили исчезнуть, почтенно склоняя головы. Ребятишки побросали палки в костёр и убежали к матерям. Жрица оказалась такой же смуглой, что и добрая часть паломниц, а ещё невысокой и коренастой. Поверх утеплённой туники с рукавами на ней был коричневый пеплум, ниспадавший до земли, и шерстяной плащ. На руке сверкал золотой браслет, а на лбу виднелся аккуратный красный шрам в форме остроконечной звезды – такой есть у всех посвящённых и посвятивших жизнь Палланте.

– Итак, дитя, – обратилась женщина к Исме, загадочно прищурившись, – я Эсса, а как твоё имя? Божье, разумеется. То, что мать дала, оставь в миру – на пути в Эдду оно ничего не значит.

– Исма… Меня зовут Исма, госпожа. – Она смущённо опустила глаза.

– А-а-а, – протянула жрица, – «Исмем» значит «знание»… Хорошее имя. Ну и чего желает твоё сердце? За каким таким знанием ты отправилась в белостенную Эдду? Говори без утайки, девочка, – вижу тебя насквозь.

– Я ищу чуда, как, наверное, и многие из паломников. – Исма ответила честно, но и всей правды не сказала.

Властность жрицы отталкивала и пугала. К тому же Исма устала после долгого пути и не хотела, чтобы её кто-то допрашивал, пусть даже посвящённая.

– Ха, чудеса! А кто же их не ищет?.. Но что они по природе своей? Для одних богатый урожай и крепкое здоровье – уже само по себе величайшее благо и чудо. Других не впечатлят ни огненные дожди, ни реки, обращённые вспять.

– Думаю, каждому своё волшебство, – коротко подытожила Исма, не заметив, что оговорилась.

– Верно… – Эсса пристально посмотрела на девушку, а после повелительным жестом разрешила той встать. – Ступай, дитя, на сегодня хватит. Айо и Бер, должно быть, подготовили для тебя спальное место. Советую хорошенько выспаться, Исмем. Завтра мы двинемся к Перевалу Сумеречных Зорь. Уж поверь, силы тебе понадобятся… Всем нам.

Исма кивнула и послушно отправилась в шатёр. Внутри, на толстых плетёнках и одеялах, укрывшись плащами и прижимаясь друг к другу, лежали старухи, женщины, девочки и мальчишки, не достигшие возраста Отлучения. В церковных общинах принято отдавать мальчиков на воспитание мужской стороне, когда им исполняется восемь лет, а до той поры они предоставлены матерям, старшим сёстрам и бесчисленным нянькам. Чужих детей в женском шатре не было: обо всех заботились одинаково, насколько это вообще возможно.