Читать онлайн Трагический эксперимент. Книга 3

© Канявский Яков, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

Всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются её плодами отпетые негодяи.

Томас Карлейль

Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну.

Михаил Жванецкий

Народ, забывший своё прошлое, утратил своё будущее.

Сэр Уинстон Черчилль

Глава 1. Первая мировая

Если русские вымирают, значит, это кому-то нужно.

Афоризмы генерала Леонида Шебаршина

На протяжении веков Россия занималась расширением своих владений.

В решении проблем с Польшей и Турцией императрице Екатерине II приходилось попутно иметь дело с Крымским ханством. Династия крымских Гиреев была не только сателлитами Оттоманской Порты, но время от времени она лила воду на мельницы Пруссии, Австрии, Польши, а то и Франции. Кроме того, русской дипломатии и разведке приходилось заботиться об обеспечении свободы торгового флота. Огромную роль в успешном решении поставленной задачи сыграл российский резидент в Константинополе Алексей Михайлович Обресков.

В тот момент король Фридрих II не оставлял надежды натравить турецкого султана на Россию. Канцлер Михайла Воронцов предложил Обрескову завербовать крымского хана, который не устраивал Порту и поглядывал в сторону России. Не без корысти, без смущения требуя себе вознаграждения.

Для постройки крепостей, организации морской торговли (и не в последнюю очередь резидентуры русской разведки) императрица Екатерина была заинтересована в учреждении консульства в Крыму.

Эмиссар киевского генерал-губернатора поручик Бастевик за тысячу червонных, карету с лошадьми и меха добился от крымского хана согласия на создание консульства, кроме того, завербовал личного лекаря хана и установил связь с ранее давшим согласие на сотрудничество с русской разведкой ханским переводчиком Якубом. Работавший параллельно Алексей Обресков сумел тем временем обработать Мустафу III, склонив султана дать согласие на строительство крепости святого Димитрия на Дону.

Одного этого было недостаточно. Необходимость заставляла русского дипломата завербовать осматривающего место для постройки крепости турецкого комиссара, а также подкупить за соболью шкурку визиря и за 500 червонных рейс-эфенди (министра иностранных дел). На Востоке мало дать бакшиш, нужно ещё получить результат. До самого получения разрешения на возведение крепости Обресков не спешил одаривать чиновников.

Одним из исторических героев, олицетворяющих солдатскую доблесть и полководческую славу, был Александр Суворов. Он обладал и политической прозорливостью. Он предсказал судьбу Наполеона, когда тот едва стал генералом Бонапартом. Предвидел столкновение с революционной Францией – и поражения России после «пруссаческой» военной реформы Павла. Он составил подробный план уничтожения Османской империи и освобождения христианских народов. Он отстоял права православных в Речи Посполитой, подавил Польское восстание, занял Варшаву, но был противником присоединения Польши к Российской империи, считал, что полезнее создать на западных рубежах империи дружественное славянское государство.

Не просто отчаянный рубака, но идеолог империи, её победной экспансии, Суворов навеки стал всенародным героем, хотя ни разу не участвовал в оборонительных войнах. Зато его наступательные операции обезопасили Россию от агрессивных соседей. Веками славянских рабов угоняли на крымские и ногайские рынки… Даже в середине XVIII века эта угроза оставалась трагической реальностью.

«Подобной гавани не только у здешнего полуострова, но и на всём Чёрном море другой не найдётся», – писал Суворов об Ахтиарской бухте за десять лет до основания Севастополя. Тогда по инициативе Суворова там были построены первые укрепления. В XVIII веке город назывался то Ахтиаром (Ахтияром), то Севастополем. Есть все основания считать Суворова основателем этого удивительного крымского города.

Город – «гордость русских моряков» – на заре своего существования запомнил крепкую руку Суворова. Генерал-аншеф прибудет в Севастополь 8 февраля 1793 года. В те дни инженер Франц Деволан представил Суворову план строительства береговых укреплений и смету затрат. Граф Рымникский с удовольствием утвердил этот план, превративший только что основанный Севастополь в укреплённую «цитадель Тавриды». Ведь эти бухты Суворов облюбовал ещё в начале 1780-х!

С Деволаном Суворов сперва не нашёл общего языка, они спорили. Однажды во время спора русский француз в отчаянии выпрыгнул в окно. Эта выходка понравилась Суворову, и он выпрыгнул вслед за Францем Павловичем. После этого они подружились и сообща работали над строительством укреплений. В ноябре именно Деволану Суворов продиктует свой план войны с Турцией – войны, которая должна была раз и навсегда покончить с опасным геополитическим соперником России, с Османской империей, потому Суворов и называл этот план «окончанием вечной войны с турками». Над ним Суворов работал весь 1793 год.

Планы покорения Константинополя, освобождения Греции и восстановления Восточной Римской империи во главе с Екатериной Великой были солью российского православного империализма последней четверти XVIII века. С такими планами носились многие «екатерининские орлы», но Суворову, который имел основания готовиться к скорой войне с Портой, удалось создать проект, учитывающий реальное соотношение военных сил и боевую подготовку войск.

Но проекты строительства укреплений в Севастополе и Кинбурне в последний момент не были утверждены. А ведь работы уже шли! Суворов подписал векселя, резонно рассчитывая на государственную казну, а императрица решила обождать со строительством, и правительство отнесло эти затраты на счёт Суворова. Только к июлю императрица смилостивилась и написала директору Заёмного банка П. В. Завадовскому: «Отпустите по получении сего 250 тысяч из банка графу Суворову-Рымникскому». С долгами удалось расплатиться, но бездействие в ожидании денег приводило Суворова в ярость. Это было в Севастополе через десять лет после присоединения Крыма.

В июле 1774-го, после первой екатерининской Русско-турецкой войны, был подписан Кючук-Кайнарджийский мир, по которому Турция признала независимость Крыма. По договору Россия получала возможность свободного плавания по Чёрному морю, которое снова начинало оправдывать древнее прозвание «Русское море». Россия приобретала важные приморские крепости – Азов, Керчь, Кинбурн, ставшие оплотом империи на южных рубежах. В пределы империи вошли долины Кубани и Терека, пространство между Бугом и Днестром. Султану пришлось выплатить и немалую контрибуцию.

Настало время дипломатических и военных действий в Крыму. И Суворов сыграл в этих событиях роль первостепенную. Нужно было усилить «русскую партию» на полуострове.

23 марта 1778 года генерал-поручик Суворов назначен командующим Крымским корпусом. В то время он пользовался безграничным доверием Потёмкина. Причерноморье нужно было оборонять от турок, и Потёмкину требовался деятельный командующий, который бы объединил Крым и Кубань в единый оборонительный фронт. Строились крепости, ретраншементы, фельдшанцы. Обустраивались укреплённые казаками почтовые станции. Воинские посты располагались в трёх вёрстах один от другого. Казаков в Крыму было уже немало, несколько тысяч. Полуостров постепенно обрусел. Следовало укреплять Кинбурн, защищавший Крым со стороны сильнейшей турецкой крепости – Очакова.

Началась переписка Суворова с Гаджи-Мегметом, в которой турецкий капудан-паша отстаивал право османского флота причаливать к берегам Крыма. Суворов непреклонно указывал на самостоятельность крымского ханства, которое при Шагин-Гирее фактически попало под власть Петербурга. В итоге Суворов перекрыл источник пресной воды турецкой эскадры – устье Бельбека. Вооружённый русский отряд не пускал турок к источнику… Эскадра Гаджи-Мегмета бесславно ушла к турецким берегам, в Синоп.

Шагин-Гирей, избранный на безрыбье, не внушал русским дипломатам серьёзного уважения. Было ясно, что это временный и зависимый союзник. Не раз презрительно отзывался о политических способностях хана Потёмкин. Переселение христиан из Крыма в пределы Российской империи было первым шагом России против Шагин-Гирея и на перспективу аннексии Крыма. Эту операцию безупречно провёл Суворов. Местные христиане – в основном греки и армяне – занимались в Крыму торговлей и ремёслами, принося в казну львиную долю доходов. Хан протестовал, но Суворов неумолимо выполнял волю Петербурга. Армян и греков переселяли в Приазовье. Греческое и армянское духовенство поддерживало эту операцию. Суворову помогали митрополит Игнатий и армянский архимандрит.

В знак протеста Шагин-Гирей со свитой покинул Бахчисарай. В переписке с Потёмкиным Суворов уже предлагал заменить Шагин-Гирея на Казы-Гирея – его «закубанского» брата. Высказал Суворов и мысль, которая наверняка уже родилась и в сознании Потёмкина: о целесообразности присоединения Крыма к России. «Бесчисленные полезности таковая перемена при Божием благословении принесёт».

Для такого решительного шага пришло время, когда Суворов уничтожил ногайские орды на Кубани, а Потёмкин обеспечил верность военных и духовных лидеров Крыма. Для татарской знати открылись перспективы службы в могущественной империи. И в день восшествия на престол императрицы, 28 июня 1783 года, Крым присягнул России. Потёмкин подготовил невиданное торжество: татарская знать присягала на скале Ак Кая, гремели салюты, повсюду было выставлено угощение… «Вся область Крымская с охотой прибегла под державу Вашего императорского величества», – докладывал светлейший князь Екатерине.

А Суворов, тщательно подготовив ритуал, принимал присягу ногайцев в Ейском городке. Было устроено даже «великолепное празднество по вкусу сих народов». Солдат державы приказал своему воинству обращаться с новыми подданными империи, «как с истинными собратьями».

По замыслу Суворова, после принятия присяги особо преданные России ногайские чиновники вместе с русскими офицерами должны были отправиться в аулы, приводить к высочайшей присяге народные массы ногайцев. Зачитывались слова манифеста «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей стороны Кубанской под державу Российскую», подписанного Екатериной. «Орлы империи» исполнили свой долг. Крым стал российским без единого выстрела – Потёмкину и Суворову удалось предусмотреть все политические последствия, предупредить все эксцессы. Даже Османская империя через несколько месяцев призна́ет вхождение Крыма в состав Российской империи.

Грузия стала частью Российской империи в период с 1801 по 1810 годы, к 1813 году был присоединён Азербайджан. Большая проблема была в том, что эти земли оказались отделены от России Горным Дагестаном (который подчинялся императору лишь формально, на самом же деле был непокорным и враждебным) и Чечнёй, которая вообще не входила в юрисдикцию Российской империи.

С этих территорий, населённых враждебными племенами, совершались постоянные набеги. Кроме того, добраться до недавно присоединённых к России Азербайджана и Грузии оказалось проблематично и небезопасно. Всё это привело к тому, что появился план захвата Горного Дагестана и Чечни. Однако сразу его воплотить в жизнь не удалось, так как началась война с Наполеоном, и лишь в 1816 году генерал Ермолов приступил к воплощению в жизнь задуманного.

Ермолов действовал крайне жёстко, но весьма эффективно. Он прокладывал дороги в самых труднодоступных местах, по которым войска могли быстро перемещаться, возводил всё новые и новые оборонительные укрепления, а с непокорными аулами жёстоко разбирался.

Он возвёл в 1818–1821 годах так называемую Сунженскую оборонительную линию, при попытке захвата которой горцы потерпели одно из первых страшных поражений.

Параллельно с довольно жёсткой политикой Ермолова на Кавказе сеяли смуту и недовольство среди горцев и Турция с Ираном. Они засылали своих эмиссаров и проводили многие другие враждебные операции. Однако после войны России с Ираном (1826–1828) к империи отошли земли нескольких ханств, а после войны с Турцией (1828–1829) Россия присоединила всё Черноморское побережье от самой Кубани и до Аджарии.

В конечном итоге Ермолов подчинил весь Дагестан, Чечню и Закубанье, однако вскоре был отозван с Кавказа.

Закавказье имело большую геополитическую значимость, поэтому оно и было завоёвано раньше Северного Кавказа. Княжества и царства Грузии, ханства на территории Азербайджана и Армении вошли в состав России в конце XVIII – первой четверти XIX века. Кавказская война во многом была вызвана необходимостью наладить коммуникации с уже вошедшим в состав Российской империи Закавказьем. Незадолго до её начала была проложена Военно-Грузинская дорога, связавшая Тифлис с крепостью, построенной русскими во Владикавказе.

Закавказский регион был очень важен с геополитической точки зрения, поэтому за него боролись Персия, Османская и Российская империи. В итоге Россия в этом соперничестве победила, но после присоединения Закавказья наладить коммуникации с регионом мешал незамирённый, как говорили тогда, Северный Кавказ. Поэтому пришлось завоёвывать и его.

После ухода Ермолова в Дагестане и Чечне появилось новое явление – мюридизм. Одной из его главных черт был газават (то есть джихад, священная война с неверными). Движение это стремительно набирало обороты, а вместе с этим с новой силой разгоралась Кавказская война.

Уже в позднее советское время и в 1990-е годы историк из Северной Осетии Марк Блиев пытался возродить обоснование Кавказской войны борьбой с набегами горцев и создал оригинальную теорию набеговой системы, за счёт которой, по его мнению, жило горское общество. Однако его точку зрения в науке не приняли. Не выдерживает она критики и с точки зрения источников, свидетельствующих о том, что средства к существованию горцы добывали скотоводством и земледелием. Кавказская же война для России была войной колониальной, но не совсем типичной.

Это была колониальная война со всеми сопутствующими ей жестокостями. Её можно сравнить с покорением Индии Британской империей или завоеванием Алжира Францией, что тоже затянулось на десятилетия, если не на полвека. Нетипичным было участие в войне на стороне России христианских и отчасти мусульманских элит Закавказья. Из них вышли известные российские политические деятели – например, Михаил Тариэлович Лорис-Меликов из армян Тифлиса, дослужившийся до поста начальника Терской области, позднее назначенный Харьковским генерал-губернатором и, наконец, главой МВД Российской империи.

Понятие «Кавказская война» очень условно. На самом деле она была серией военных кампаний Российской империи против горцев, между которыми были периоды перемирий, порой длительных. Термин «Кавказская война», придуманный дореволюционным военным историком Ростиславом Андреевичем Фадеевым, написавшим по заказу Кавказского наместничества в 1860 году книгу «Шестьдесят лет Кавказской войны», устоялся лишь в поздней советской литературе. До середины XX века историки писали о «кавказских войнах». Для России эта была война с общим врагом – горцами Кавказа – независимо от того, кто населял тот или иной регион. Но каждый из противостоявших России народов считал себя самостоятельным соперником империи.

Шариатское движение на Северо-Восточном Кавказе началось задолго до проникновения России в регион и было связано с исламизацией общественной жизни, быта и нрава горцев в XVII–XVIII веках. Сельские общины всё больше склонялись к замене горских обычаев (адатов) на правовые и бытовые нормы шариата. Российское проникновение на Кавказ первоначально воспринималось горцами лояльно. Только строительство Кавказской линии через весь Северный Кавказ, начавшееся с его северо-западной части в последней трети XVIII века, привело к смещению горцев с их земель, ответному сопротивлению и затяжной войне.

Довольно скоро сопротивление российскому завоеванию приняло форму джихада. Под его лозунгами в конце XVIII века произошло восстание чеченского шейха Мансура (Ушурмы), которое Российская империя с трудом подавила. Строительство Кавказской линии в Чечне и Дагестане способствовало началу нового джихада, на волне которого был создан Имамат, более четверти века сопротивлявшийся империи. Его наиболее известным лидером был имам Шамиль. Имам Шамиль, начавший свою борьбу в качестве лидера Дагестана в 1834 году, сумел заручиться поддержкой чеченцев в 1840 году. Став главой Чечни и Дагестана, он образовал классическое исламское теократическое государство – Имамат, которое просуществовало до лета 1859 года.

В апреле 1859 года, когда столица Имамата – Ведено – была штурмом взята русскими войсками, Шамиль отступил во Внутренний Дагестан, за Андийский хребет. Потеряв 1 апреля Ведено, а к концу мая и всю Чечню, имам не был намерен мириться с этим фактом.

С начала мая он активно укрепляется на новых позициях, дагестанских рубежах. Его не останавливало и то, что к 13 мая из девяти чеченских наибств Имамата – Гехинское, Шалинское, Мичиковское, Ауховское, Ичкерийское, Чеберлоевское, Шубут, Нашхоевское и Шароевское – под его властью не осталось ни одного. Он был намерен стоять на границе, не пускать русских внутрь Дагестана со стороны Чечни. Но на этот период, после Крымской войны, которая закончилась в 1856 году, некоторые воинские части империи были переброшены на Кавказ для подкрепления. План предстоящей в 1859 году летней наступательной операции в Дагестане был окончательно утверждён главным штабом армии 6 мая 1859 года. Согласно этому плану наступление на Дагестан предполагалось вести одновременно тремя отрядами: главным, Чеченским, – из Ичкерии через Андийский перевал, Дагестанским и Лезгинским.

Но имама в горах просто уже не поддерживали. Надо понимать, что Имамат начиная с 1851–1852 годов переживал внутренний кризис: кризис власти, усугублённый тяжелейшим экономическим положением. С середины 1850-х годов от имама стали отходить лица из его ближайшего окружения. В одном из донесений сообщалось: «Наибы и почётные лица представляли Шамилю трудное положение их подчинённых и указывали на постоянные потери, претерпеваемые ими в течение круглого года, то в делах против Чеченского и Дагестанского отрядов, то на Сунженской линии, не имея ни времени для обрабатывания полей, ни для призрения вообще своих семейств, и что проистекающее от того расстроенного положения их домашнего быта по необходимости лишает их возможности сражаться за веру свою с таким же самоотвержением, как бы того требовать можно». Но имам, со слов лазутчиков, об этом и слышать не хотел.

Летописец Мухаммад Тахир ал-Карахи писал, что последние два года в Имамате «из-за сильной засухи и падежа скота усилился голод», «слабость ополченцев ещё больше увеличилась» из-за трудных работ на оборонительных сооружениях, с «мучительными стараниями» возводимых в разных местах. Но главное, практически все местные авторы-современники, произведения местного фольклора были склонны усматривать за падением Имамата исключительно всеобщее предательство, измену, продажность – как наибов, так и всех горцев Имамата.

Вот о чём говорит такой документ: «Чеченцы, опасаясь потерять последние пахотные земли в Чечне и уже не надеясь на защиту Шамиля, хотят выселиться к нам или, как рассказывают другие, хотят просить через султана турецкого соизволения государя императора на свободный пропуск их в Турцию, для приобретения там оседлости».

А ведь Чечня являлась житницей не только горного Дагестана, но и всей равнинной части Северо-Восточного Кавказа. То есть это были земли, которые давали пропитание не только чеченцам, но и населению, которое было вокруг Чечни.

После того как потеряли Ведено, Чечню и имам отступил в Дагестан, многие стали, конечно, задаваться вопросом – что дальше? Укрепившись в Гумбете, на горе Килирдерил меэр у селения Килатль, имам ожидал, что к нему придёт много людей. Но ожидания имама не оправдалась. Не пришли из самых воинственных обществ Анди и Гумбет. Но это неудивительно, если помнить, что с января по апрель 1859 года, вплоть до падения Ведено, андийские и гумбетовские отряды находились на передовых позициях по пути продвижения русских войск, где несли самые большие потери. Горцы не хотели воевать. За этим надо усматривать не трусость и предательство, а логическое следствие колоссального кризиса, в котором пребывал Имамат с 1851 года. Это был кризис, который привёл к тому, что люди разуверились в имаме и в его политике.

А Александр II недавно стал императором. Для него, конечно, после Крымской войны было бы очень желательно иметь хорошую красивую победу. И на этом фоне, на фоне того, что происходило в последние месяцы существования Имамата, Александр II один за другим посылает письма, приказы Барятинскому, который был наделён неимоверными полномочиями на месте… После 1 апреля 1859 года, когда была взята столица Имамата Ведено, император пишет Барятинскому, что, может быть, попытаться закончить эту войну дипломатическим путём, вступить с Шамилем в переговоры, предложить, чтобы он сложил оружие и уехал за пределы Кавказа, обещая достойное содержание.

На Северо-Восточном Кавказе, где долго находился центр сопротивления России (горные Чечня и Дагестан), война закончилась благодаря успешной политике наместника Кавказского князя Александра Ивановича Барятинского, блокировавшего и пленившего в 1859 году Шамиля в дагестанском ауле Гуниб.

Имам соглашался пойти на перемирие с русскими, если они отпустят его в Мекку, буквально – «освободят дорогу» в Мекку, вместе с семьёй и некоторыми мюридами. В противном случае между ними ничего нет, «кроме войны». Таким образом, на переговорах о мире, точнее, «сложении оружия», как того требовал главнокомандующий, имам не говорил о заключении мира – речь шла только о «перемирии», то есть временном прекращении военных действий по соглашению сторон.

Барятинский, выслушав 19 августа условия, выдвинутые имамом, на следующий день отправил в Гуниб письмо, в котором изложил все требования имама Шамиля как удовлетворительные взамен на «сложение оружия». За это главнокомандующий «именем государя» предлагал: 1) «имаму и всем находившимся на Гунибе полное прощение»; 2) «дозволение самому Шамилю с семейством ехать в Мекку»; 3) полное обеспечение «путевых издержек и доставление его на место»; 4) обещание «определить размер денежного содержания ему с семейством». Имам с сыновьями должен был явиться в ставку главнокомандующего и скрепить это соглашение подписями.

Имам отказался ехать в ставку главнокомандующего. Ответ под диктовку имама гласил: «Если вы отпустите меня с семьёй, детьми и с некоторыми из моих асхабов в хадж, то между нами – мир и согласие, в противном случае – меч обнажён и рука тверда».

Дмитрий Милютин, начальник штаба, подтверждал, что сверх всякого ожидания был получен чрезвычайно дерзкий ответ: «Мы не просим у вас мира и никогда с вами не помиримся; мы просили только свободного пропуска на заявленных нами условиях».

Перемирие, на которое имам рассчитывал, – то есть прекращение огня и свободный выход с осаждённой горы – не состоялось. А мира с русскими имам не искал.

После переговоров почётную сдачу принял князь Барятинский. Князя наградили чином генерал-фельдмаршала, орденами Андрея Первозванного и св. Георгия II степени. В истории он остался как «Победитель Шамиля». Став пленником, Шамиль не сомневался, что его рано или поздно убьют. Но его не только не убили, но и предоставили дом в Калуге, где он мог проживать со всем семейством, во дворе дома построили мечеть и выделили 15 тысяч годового содержания. Младшего сына отправили учиться в пажеский корпус. Такое великодушие ему было непонятно, и вскоре чувство ненависти сменилось беспредельной благодарностью. Через несколько лет он писал царю: «Ты, Великий Государь, подарил мне жизнь… покорил моё сердце».

Через несколько лет Шамиль вновь обращается к царю с просьбой принести присягу на верноподданство, и он готов принести её всенародно. Торжественную присягу он вместе со своими сыновьями принял 26 августа 1866 года в парадном зале Калужского губернского дворянского собрания. Через три года он был возведён в дворянское сословие. В 1869 году он отправился с семьёй в хадж – в Мекку и Медину. В Медине он и оставался до 1871 года, где заболел и умер.

После Шамиля Имамат Дагестана и Чечни перестал существовать. Но горцы Северо-Западного Кавказа (Закубанской Черкесии) Шамилю практически не подчинялись и продолжали вести партизанскую борьбу против Кавказской армии до 1864 года. Они жили в труднодоступных горных ущельях недалеко от побережья Чёрного моря, через которое получали помощь от Османской империи и западных держав.

Переселение адыгов (или черкесов) с российского Кавказа на территорию Османской империи было добровольным. Недаром они уподобляли себя первым мусульманам, которые в 622 году добровольно ушли вместе с пророком Мухаммедом из языческой Мекки в Ясриб, где построили первое мусульманское государство. И те и другие называли себя мухаджирами, совершившими переселение (хиджру).

Внутрь России черкесов никто не депортировал, хотя за уголовные преступления и неповиновение властям туда ссылали целые семьи. Но при этом само мухаджирство было насильственным изгнанием с родины, поскольку его главной причиной был сгон с гор на равнину в конце Кавказской войны и после неё. Военные власти северо-западной части Кавказской линии видели в черкесах вредные для российской власти элементы и подталкивали их к эмиграции.

Во время российского завоевания, продолжавшегося с конца XVIII века до середины 1860-х годов, место жительства черкесов и других коренных жителей Северо-Западного и Центрального Кавказа не раз менялось. Военные действия заставляли их искать убежища в горах, откуда их в свою очередь выселяли российские власти, образуя из черкесов большие поселения на равнине и в предгорьях в пределах Кавказской линии.

Первые массовые переселения происходили во время Кавказской войны, но они ограничивались Северным Кавказом и Предкавказьем. Российские военные власти целыми деревнями переселяли замирённых горцев в пределы Кавказской линии. Похожую политику вели имамы Дагестана и Чечни, создавая в горах посёлки своих сторонников с равнины и переселяя непокорные селения. Исход горцев за пределы Кавказа, в Османскую империю, начался в конце войны и шёл до падения царского режима, в основном во второй трети XIX века. Особенно сильно он затронул Северо-Западный Кавказ, подавляющее большинство коренного населения которого выехало в Турцию. Толчком к мухаджирству стали насильственные переселения с гор на равнину, в окружение казачьих станиц.

Среди мухаджиров были также чеченцы и дагестанцы. Об этом есть много документов. Но подавляющая масса эмигрантов была из Черкесии. Это связано с разногласиями в военной администрации региона. Сторонники выселения горцев на равнину и далее, в Османскую империю, преобладали в Кубанской области, созданной в 1861 году на территории нынешнего Краснодарского края. Начальство Дагестанской области выступало против переселения горцев в Турцию. У начальников подразделений Кавказской линии, преобразованных после войны в области, были широкие полномочия. Сторонники выселения черкесов смогли убедить в своей правоте Кавказского наместника в Тифлисе.

В конце XIX века к власти здесь пришли противники мухаджирства, считавшие его нецелесообразным. Но к этому времени большинство горцев Северо-Западного Кавказа уже уехали в Османскую империю, а их земли заняли казаки и колонисты из России. Похожие перемены в политике колонизации можно найти и у других европейских держав, в частности, Франции в Алжире.

Сколько черкесов погибло при переселении в Турцию, точно никто не считал. Историки из черкесской диаспоры говорят об истреблении целых народов. Такая точка зрения появилась ещё у современников мухаджирства. Крылатым стало выражение дореволюционного кавказоведа Адольфа Берже о том, что «черкесы… уложены на кладбище народов». Но не все с этим согласны, и размеры эмиграции оценивают по-разному. Известный турецкий исследователь Кемаль Карпат насчитывает до двух миллионов мухаджиров, а российские историки говорят о нескольких сотнях тысяч эмигрантов.

Такая разница в цифрах существует потому, что на Северном Кавказе до его российского завоевания не велось статистики. Османская сторона фиксировала только легальных переселенцев, но было ещё множество «нелегалов». Тех, кто погиб в пути от горных аулов до побережья или на кораблях, никто толком не считал. А ещё мухаджиры умирали в портах Османской империи во время карантина.

К тому же Россия и Османская империя не сразу смогли договориться о совместных действиях по организации переселения. Когда же мухаджирство отошло в историю, изучение его в СССР до позднего советского времени находилось под негласным запретом. В годы холодной войны сотрудничество турецких и советских историков в этой области было практически невозможным. Серьёзное изучение мухаджирства на Северном Кавказе началось только в конце XX века.

22 октября 1784 года экспедиция под началом иркутского купца Григория Шелихова основала первое постоянное поселение на острове Кадьяк у берегов Аляски. Тогда и возникла Русская Америка. Корабли «Три святителя», «Св. Симеон» и «Св. Михаил» достигли Аляски 14 августа. Примерно два месяца ушли на выбор подходящего места и подготовительные работы. Через четыре года посёлок пострадал от цунами и был перенесён на другую оконечность острова, получив название Павловской гавани.

В 1793 году на Кадьяк прибыли пять монахов из Валаамского монастыря во главе с вновь назначенным епископом Кадьякским Иоасафом, которые принялись обращать алеутов в православие и возвели их силами храм.

В 1795 году началась колонизация континентальной Аляски, спустя ещё четыре года была заложена будущая столица Русской Америки – Ситка, где вскоре жили двести русских и тысяча алеутов.

Главным видом экономической деятельности на протяжении всей истории Русской Аляски являлась добыча соболей, лисиц, бобров и каланов. Меха пользовались огромным спросом не только в России, но и в Европе, где климат был намного суровее теперешнего.

Параллельно с Шелиховым территорию пытались осваивать люди купца Лебедева-Ласточкина, но в 1798 году он разорился. Шелихов же умер в 1795 году сказочно богатым человеком. Лишь за первые три года работы он сумел приумножить первоначально вложенный капитал в двадцать раз.

В 1799 году его зять, граф и камергер Николай Резанов, основал Российско-Американскую компанию, в состав акционеров которой вошли члены императорской фамилии. Российско-Американская компания создавалась по образу и подобию британской Ост-Индской компании. Указом Павла I частному предприятию были даны полномочия управлять Аляской, присвоен флаг, разрешено иметь вооружённые формирования и корабли.

Фактическим правителем края на 20 лет стал сподвижник Шелихова Александр Баранов, такой же талантливый предприниматель и эффективный менеджер, как его предшественник. В 1808 году он основал новую столицу – Ново-Архангельск. В 1824 году Россия и Британия заключили соглашение, установившее границу между Русской Америкой и Канадой.

Индейцы рассказывали русским, что в стародавние времена на Аляске жили рослые, светлокожие и бородатые люди, поклонявшиеся иконам. Некоторые историки полагают, что это могли быть новгородские ушкуйники, бежавшие от террора Ивана Грозного, но доказательств нет.

Открыл Аляску в 1648 году казак Семён Дежнев. Выйдя на семи кочах из устья Колымы, он прошёл «из Студёного моря в Тёплое» и завершил путь в Анадыре. Имя Дежнева носит мыс на Чукотке – это крайняя северо-восточная оконечность Евразии.

Пётр I не вполне доверял информации Дежнева и организовал экспедицию Витуса Беринга и Алексея Чирикова, чтобы окончательно удостовериться, соединена Азия с Америкой или нет.

Корабли Беринга и Чирикова отправились в плавание уже после смерти царя-реформатора, 8 июня 1728 года, и прошли с юга на север проливом, названным в честь Беринга, но американского берега не увидели из-за тумана.

В 1732 году моряки бота «Св. Гавриил» под началом Михаила Гвоздева впервые высадились на Аляске. В 1741 году вторая экспедиция Беринга и Чирикова подробно обследовала и нанесла на карту побережье Аляски и Алеутские острова.

Из западных европейцев первым побывал на Аляске Джеймс Кук в 1778 году. Спустя несколько месяцев испанская экспедиция Гонсало де Аро посетила Кадьяк, где была гостеприимно встречена русскими.

По мнению исследователей, колонизация Сибири оказалась одним из самых удачных проектов в истории России, потому что при поддержке и поощрении со стороны государства опиралась, прежде всего, на частную инициативу.

На Аляске поселенцы жили в соответствии со словами Николая Некрасова – «землю да волю им дали». Шелихов прославился фразой: «Купецкое происхождение не есть подлое».

Один из колонистов на вопрос Баранова, собирается ли он когда-нибудь вернуться в центральную Россию, ответил отрицательно, пояснив: «В Америке бар нету!»

Участь коренного населения была не столь радужной. Аборигенов заставляли платить дань мехами, непокорных забивали в колодки и секли розгами. По-разному сложились отношения между русскими и двумя основными группами местных обитателей.

Воинственные колоши (тлинкиты), быстро научившиеся обращаться с огнестрельным оружием, отчаянно сопротивлялись колонизации. Миролюбивые алеуты, издавна страдавшие от притеснений со стороны колошей, охотно нанимались на работу к новым хозяевам. Алеуты стали жить в деревянных избах и одеваться в русскую одежду. Очень скоро возникли смешанные браки. Практически все они крестились, а священник Иоанн Венеаминов, прозванный «апостолом Аляски», изучил алеутский язык и перевёл на него Библию. Часть алеутов исповедует православие и сегодня. При этом из-за алкоголизма и европейских болезней численность алеутов сократилась с примерно 20 тысяч до 2247 человек в 1834 году.

Одним из главных препятствий на пути активной колонизации Аляски стал кровавый и ожесточённый конфликт русских поселенцев с воинственным индейским племенем тлинкитов в начале XIX века. Это противостояние в дальнейшем имело серьёзные последствия: из-за него на долгие годы остановилось проникновение русских вглубь американского материка. К тому же после этого Россия была вынуждена отказаться от амбициозных планов овладеть ещё и тихоокеанским побережьем к юго-востоку от Аляски вплоть до острова Ванкувер (в настоящее время – территория канадской провинции Британская Колумбия).

Стычки русских с тлинкитами (наши колонисты их называли колошами или колюжами) регулярно происходили ещё в конце XVIII века, но полномасштабная война вспыхнула в 1802 году с внезапного нападения индейцев на крепость Михаила Архангела на острове Ситка (сейчас – остров Баранова). Современные исследователи называют несколько её причин. Во-первых, в составе промысловых партий русские привели на землю тлинкитов их давних злейших врагов – эскимосов-чугачей. Во-вторых, отношение пришельцев к аборигенам не всегда было, мягко говоря, почтительным. По свидетельству лейтенанта русского флота Гавриила Давыдова, «обхождение русских в Ситке не могло подать колюжам доброго о них мнения, ибо промышленные стали отнимать у них девок и делать им другие оскорбления». Тлинкиты были недовольны ещё и тем, что русские во время промысла в проливах архипелага Александра нередко присваивали индейские кормовые припасы.

Но главная причина неприязни тлинкитов к русским промышленникам была в другом. Изначально наши «конкистадоры» пришли на побережье Аляски ради добычи каланов (морских бобров) и продажи их меха в Китай. Как пишет современный российский историк Александр Зорин, «хищнический промысел морского зверя, который развернула Российско-Американская компания, подрывал основу экономического благосостояния тлинкитов, лишая их главного товара в выгодной торговле с англо-американскими морскими торговцами, чьи подстрекательские действия послужили своеобразным катализатором, ускорившим развязывание назревавшего военного конфликта. Необдуманные и грубые поступки русских послужили толчком к объединению тлинкитов в борьбе за изгнание РАК со своих территорий. Борьба эта вылилась в открытую войну против русских поселений и промысловых партий, которую тлинкиты вели как в составе обширных союзов, так и силами отдельных кланов».

И действительно, в развернувшейся жестокой конкуренции за морской промысел у северо-западного побережья Северной Америки местные индейцы видели своими главными врагами именно русских, которые пришли сюда всерьёз и надолго. Англичане и американцы лишь изредка наведывались сюда на кораблях, поэтому представляли для аборигенов гораздо меньшую угрозу. К тому же они взаимовыгодно выменивали у индейцев ценный мех на европейские товары, в том числе огнестрельное оружие. А русские на Аляске сами добывали мех и мало чего могли предложить тлинкитам взамен. К тому же сами они отчаянно нуждались в европейских товарах.

Историки до сих пор спорят о роли американцев (в России их тогда называли бостонцами) в провоцировании индейского восстания против России в 1802 году. Академик Николай Болховитинов не отрицает роль этого фактора, но считает, что «происки бостонцев» были намеренно преувеличены руководством Российско-Американской компании, а на самом деле «большинство английских и американских капитанов занимали нейтральную позицию либо благожелательно относились к русским». Тем не менее одним из непосредственных поводов к выступлению тлинкитов стали действия капитана американского судна «Глоуб» Уильяма Каннингема. Он пригрозил индейцам полным прекращением с ними всяческой торговли, если они не избавятся от русского присутствия на их земле.

В результате в июне 1802 года тлинкиты в количестве полутора тысяч неожиданно атаковали и сожгли крепость Михаила Архангела на острове Ситка, уничтожив её немногочисленный гарнизон. Любопытно, что и в обороне русского поселения, и в нападении на него участвовало несколько американских матросов, причём некоторые из них дезертировали с американского судна «Дженни», которым командовал капитан Джон Крокер. На следующий день, также воспользовавшись фактором внезапности, индейцы перебили возвращавшуюся в крепость промысловую партию, а взятых в плен полукровок-креолов Василия Кочесова и Алексея Евглевского до смерти замучили пытками. Через несколько дней тлинкиты уничтожили 168 человек из Ситхинской партии Ивана Урбанова. Уцелевших русских, кадьякцев и алеутов, в том числе вызволенных из плена женщин и детей, взяли на борт оказавшиеся поблизости британский бриг «Юникорн» и два американских судна – «Алерт» и небезызвестный «Глоуб». Как горько замечает Болховитинов, его капитан Уильям Каннингем захотел «по-видимому, полюбоваться результатами своей антирусской агитации».

Потеря Ситки стала тяжёлым ударом для главного правителя русских колоний в Северной Америке Александра Баранова. Он с трудом удержался от немедленной мести и решил накопить силы для ответного удара по тлинкитам. Собрав внушительную флотилию из трёх кораблей и 400 туземных байдарок, в апреле 1804 года Баранов отправился в карательную экспедицию против тлинкитов. Он намеренно выстроил свой маршрут не по кратчайшему пути, а по огромной дуге, чтобы наглядно убедить местных индейцев в русском могуществе и неизбежности наказания за разорение Ситки. Это ему удалось – при приближении русской эскадры тлинкиты в панике покидали свои селения и прятались в лесах. Вскоре к Баранову присоединился военный шлюп «Нева», совершавший под командованием знаменитого капитана Юрия Лисянского кругосветное путешествие. Итог сражения был предопределён – тлинкиты были разгромлены, а вместо уничтоженной ими крепости Михаила Архангела Баранов основал поселение Ново-Архангельск, ставшее столицей Русской Америки (теперь это город Ситка).

Однако на этом противостояние Российско-Американской компании с индейцами не закончилось – в августе 1805 года тлинкиты уничтожили русскую крепость Якутат, вырезав там всех русских и алеутов, невзирая на возраст и пол. Известие об этом вызвало брожение среди коренных обитателей Аляски. Так тяжело восстановленный среди них авторитет России снова оказался под угрозой. По мнению Болховитинова, за время войны 1802–1805 годов погибло около полусотни русских «и с ними ещё много островитян», то есть союзных им аборигенов. Сколько людей потеряли тлинкиты, естественно, никто не считал.

В одном из музеев Аляски хранятся захваченные ими трофеи: медная пушка и шпага коменданта Якутата Ларионова. Сын Ларионова провёл в плену у тлинкитов пятнадцать лет. Когда русские осадили Ситку, колоши ночью ускользнули из неё, предварительно умертвив своих детей и стариков, а также собак, чтобы не выдали их лаем.

Завоеватели тоже расправлялись с противниками, но детей всё-таки не трогали. Колоши понимали это по-своему. Один из пленников заявил Баранову: «Я тебя не боюсь, это вы боитесь даже младенцев!» Одного православного миссионера колоши съели, заявив, что в духе христианского учения причастились плотью и кровью.

Тут следует ответить на закономерный вопрос – почему владения огромной и могущественной Российской империи оказались так уязвимы перед нападениями сравнительно небольшого племени диких индейцев? Тому было две причины, тесно связанные между собой. Во-первых, собственно русское население Аляски тогда составляло несколько сотен человек. Ни правительство, ни Российско-Американская компания не озаботились заселением и хозяйственным освоением этой огромной территории. Для сравнения: за четверть века до этого только в Канаду с юга переселилось свыше 50 тысяч лоялистов – британских колонистов, сохранивших верность английскому королю и не признавших независимость США. Во-вторых, у русских поселенцев катастрофически не хватало снаряжения и современного вооружения, в то время как противостоящих им тлинкитов англичане и американцы регулярно снабжали ружьями и даже пушками. Посетивший с инспекционной поездкой Аляску в 1805 году русский дипломат Николай Резанов отмечал, что у индейцев «ружья английские, а у нас охотские, которые никогда никуда за негодностию их не употребляются».

Находясь на Аляске, Резанов в сентябре 1805 года купил у зашедшего в Ново-Архангельск американского капитана Джона Д’Вулфа трёхмачтовую бригантину «Юнона», а весной следующего года со стапелей местной верфи торжественно спустили на воду восьмипушечный тендер «Авось». На этих кораблях в 1806 году Резанов отправился из Ново-Архангельска в испанский форт Сан-Франциско. Он рассчитывал договориться с испанцами, владевшими тогда Калифорнией, о торговых поставках продовольствия для Русской Америки. Нам вся эта история известна по популярной рок-опере «Юнона и Авось», романтический сюжет которой основан на реальных событиях.

Заключённое в 1805 году перемирие между Барановым и верховным вождём тлинкитского клана киксади Катлианом зафиксировало хрупкий статус-кво в регионе. Индейцам не удалось изгнать русских со своей территории, но они сумели отстоять свободу. В свою очередь Российско-Американская компания хоть и вынуждена была считаться с тлинкитами, но смогла сохранить свой морской промысел на их землях. Вооружённые стычки между индейцами и русскими промышленниками неоднократно случались на протяжении всей последующей истории Русской Америки, но всякий раз администрации РАК удавалось их локализовать, не доводя ситуацию до крупномасштабной войны, как в 1802–1805 годах.

18 марта 1867 года русские владения в Америке общей площадью 580107 квадратных километров были проданы США за 7,2 млн долларов – вопреки распространённому в России мифу, именно проданы, а не переданы в аренду на 99 лет.

Договор подписали в Вашингтоне госсекретарь Уильям Сьюард и российский посланник барон Эдуард Стекль. 23 марта о случившемся сообщили петербургские газеты. Последние русские (309 человек) покинули Ново-Архангельск 30 ноября 1868 года. Объяснить свои действия обществу царское правительство не потрудилось. Многие восприняли продажу Аляски с возмущением. «Санкт-Петербургские ведомости» описывали, как в день официальной передачи территории российский флаг «не хотел спускаться», так что пришлось послать матроса влезть на флагшток и отвязать его.

Дополнительную политическую остроту вопросу придало то, что инициатива продажи Аляски всецело приписывалась брату императора великому князю Константину Николаевичу, главному придворному либералу. За продажу Аляски выступал не только Константин Николаевич, но и такие несомненные патриоты, как канцлер Горчаков и генерал-губернатор Восточной Сибири граф Муравьёв-Амурский. И резоны у них были.

250 лет Россия неизменно стремилась быть ключевым геополитическим игроком, что с неизбежностью вело к вражде с державой, больше других претендующей на то же самое. В XIX веке таковой являлась Британия. В ходе Крымской войны возникли опасения, что Аляску могут захватить британцы, а противопоставить этому будет нечего, так лучше уж передать её дружественному государству.

Судя по официальному отчёту Министерства финансов, «за уступленные Североамериканским Штатам российские владения в Северной Америке поступило от означенных Штатов» почти 11 363 млн рублей, из которых 10 973 млн рублей были израсходованы за границей на покупку принадлежностей для трёх железных дорог: Московско-Рязанской, Рязанско-Козловской и Курско-Киевской, а остальные 390 тысяч рублей поступили наличными деньгами. Однако, как установил современный историк И. Б. Миронов, автор специального исследования «Роковая сделка: как продавали Аляску» (2007), американцы надули русское правительство, поскольку просрочили платёж на целых три месяца, и с учётом утерянных банковских процентов недостача составила 341 838 рублей (213 648 долларов), а означенные деньги поступили не на счёт Государственного казначейства, а на личный счёт главного лоббиста этой сделки барона Э. А. Стекля. Вместе с тем историк установил крайне любопытный факт: главными акционерами тех самых железных дорог являлись сам великий князь Константин Николаевич, его старый «подельник» министр финансов Михаил Христофорович Рейтерн и князь Михаил Михайлович Долгоруков, приходившийся родным братом небезызвестной княгине Екатерине Михайловне Долгоруковой (светлейшей княгине Юрьевской), которая была тайной супругой государя-императора Александра II.

В США сделку тоже встретили без энтузиазма. Пресса бичевала «глупость Сьюарда», который «купил у русских сундук со льдом». А в конце XIX века на Аляске открыли золото. Геолог Владимир Обручев утверждал, что только в период до русской революции американцы добыли там драгоценного металла на 200 миллионов долларов.

Переход Аляски под юрисдикцию Соединённых Штатов тлинкиты встретили с возмущением. Они считали, что русские не имели права продавать их земли. Когда потом в конфликты с индейцами вступали американцы, они всегда действовали в свойственной им манере: на любые попытки сопротивления немедленно отвечали карательными рейдами. Тлинкиты очень обрадовались, когда в 1877 году США временно вывели свой воинский контингент с Аляски для борьбы с индейцами племени не-персе в Айдахо. Они простодушно решили, что американцы покинули их земли навсегда. Оставшись без вооружённой защиты, американская администрация Ситки (так теперь назывался Ново-Архангельск) спешно собрала ополчение из местных жителей, главным образом русского происхождения. Только благодаря этому удалось избежать повторения резни 75-летней давности.

Любопытно, что история русско-тлинкитского противостояния не закончилась с продажей Аляски американцам. Формальное перемирие 1805 года между Барановым и Катлианом аборигены не признавали, поскольку оно было заключено без соблюдения соответствующих индейских обрядов. И лишь в октябре 2004 года по инициативе старейшин клана киксади и американских властей на священной поляне тлинкитов состоялась символическая церемония примирения России с индейцами. Россию в ней представляла Ирина Афросина – прапраправнучка первого главного правителя русских колоний в Северной Америке Александра Баранова.

24 апреля 1877 года началась очередная русско-турецкая война. Россия объявила войну Турции. Петербург надеялся на быструю войну, чтобы избежать вмешательства великих европейских держав, опасавшихся усиления России на Балканском полуострове, на Кавказе и захвата русскими проливов Босфор и Дарданеллы, Константинополя-Стамбула. Однако из-за стратегических ошибок русского верховного командования война приняла затяжной характер, и Россия не смогла решить основные стратегические задачи на Балканах и в зоне проливов.

Война была вызвана двумя основными предпосылками. Во-первых, это историческое противостояние России и Турции в трёх регионах – на Кавказе, в Причерноморье (включая зону проливов) и на Балканском полуострове. При этом русская цивилизация решала стратегические задачи по созданию устойчивых естественных границ на Кавказе и Дунае, обеспечению безопасности на южном направлении. А для этого необходимо было занять проливы Босфор и Дарданеллы, чтобы закрыть Чёрное (Русское) море для враждебных держав. У России уже был печальный опыт Восточной войны 1853–1856 гг., когда флоты Англии и Франции блокировали более слабый русский флот и высадили экспедиционную армию в Крыму. Деградация вооружённых сил, экономики, внутренняя нестабильность Османской империи облегчали эту задачу.

С другой стороны, Турция надеялась при поддержке западных держав взять реванш за прежние поражения, удержать за собой владения на Балканах. Османскую империю поддерживали Англия, Австрии и Франция, которые боялись экспансии России на Балканах и на Кавказе, выхода русских к южным морям. Поэтому британцы и французы пытались стравить Россию и Турцию.

Во-вторых, в середине XIX в. Османская империя находилась в состоянии затяжного социально-экономического, национального и политического кризиса. Прежние реформы и попытка модернизировать страну по западному пути не смогли остановить разложение основ турецкого феодального государства и его распад. Некогда могущественная военная держава представляла собой экономически отсталую аграрную страну, экономика и финансы которой были подчинены западным государствам.

Сельское хозяйство в Анатолии стояло на той же ступени, что и 500 и даже 1000 лет назад. Крупные помещики владели большей и лучшей частью земли, сдавая её в аренду крестьянам. Помещики беззастенчиво грабили полностью зависимых от них арендаторов. В отдельных районах империи сохранялись оброк и барщина. Всё это самым отрицательным образом сказывалось на сельском хозяйстве страны и было тяжёлым бременем для крестьянства. Налоговая система разоряла страну. Основным сельскохозяйственным налогом был ашар (натуральный налог), который, как правило, отдавался властями на откуп. Откупщики собирали десятину, четверть или даже треть урожая, разоряя крестьян. Другие налоги также были разорительны для населения. Налоговый гнёт усиливался процветающим в стране ростовщичеством. В стране была крайняя неразвитость транспортной сети. Длина всех железных дорог империи составляла в 1870-х годах только 1600 км, в Анатолии было всего две небольшие железнодорожные линии. Шоссейных дорог почти не было, грунтовые находились в очень плохом состоянии.

Промышленность была в бедственном состоянии. Её уровень был таким низким, что Османская империя покупала в Европе почти все потребительские товары, кроме продукции сельского хозяйства. Страна не имела предприятий сталелитейной промышленности и машиностроения. В жалком состоянии были немногочисленные предприятия добывающей промышленности. В полном упадке была даже ранее процветающая текстильная отрасль. Резко упало производство изделий из шёлка и шерсти в таких древних традиционных центрах, как Дамаск, Халеб и Бейрут.

Незаконные поборы и взяточничество, которые в XIX столетии поразили буквально все сферы жизни Турции, самым пагубным образом сказывались на экономике страны. Дело дошло до того, что управу на местных чиновников можно было найти только с помощью ещё большей взятки вышестоящему должностному лицу в соответствующем ведомстве. Продавалось и покупалось буквально всё – от важнейших постов в центральном и провинциальном аппарате до рядовых, но доходных должностей в судебном ведомстве и полиции и т. д.

Кроме того, развитию экономики мешали внешние факторы. Западный капитал превращал Турцию в рынок сбыта европейских промышленных товаров и источник дешёвого сельскохозяйственного сырья. На основе режима капитуляций, который западные страны навязали Стамбулу, иностранные товары облагались крайне низкими ввозимыми пошлинами. В таких условиях местное промышленное производство, находившееся в зачаточном состоянии, не могло конкурировать с развитыми западными производствами. Турция постепенно становилась полуколонией Запада. С середины столетия Порта постоянно погашала дефицит государственного бюджета с помощью внешних займов. К 1876 году Турция получила 14 займов, её внешний долг составлял 277 млн лир (более 6 млрд франков). Выплата долга обеспечивалась обычно передачей иностранным банкам ряда статей государственного дохода. В результате османское правительство постепенно утрачивало контроль над финансами страны. В 1870-х годах около половины бюджетных расходов империи шло на погашение долга и выплату процентов. И ситуация постоянно ухудшалась.

К подчинению страны иностранному капиталу вело и безоглядное предоставление концессий западным предпринимателям и банкирам. Так, иностранный капитал получил несколько концессий на строительство железных дорог, на разработку природных ископаемых, учреждение банков. В 1856 году англо-французским капиталом был учреждён Оттоманский банк. Он получил статус государственного банка империи. При этом условия концессионных соглашений были крайне невыгодны для Османской империи. Они разоряли страну, усиливали её зависимость от Запада и обогащали западных промышленников и банкиров. Внешняя торговля страны также попала в зависимость от западного капитала. Значительный дефицит внешнеторгового баланса был постоянным. Турция стала рынком сбыта и источником сырья для иностранного капитала.

Несмотря на столь плачевное состояние экономики, султан и его окружение расточительно распоряжались доходами страны. Огромные суммы тратились на содержание султанского двора, строительство дворцов, покупку за границей современного оружия. Только в годы правления султана Абдул Азиза (1861–1876) на сооружение дворцов было истрачено более 7 млн лир (161 млн франков). Огромные средства уходили на пополнение флота, корабли заказывали за границей. Расточительство султана и Порты дополнялись казнокрадством в военном ведомстве, махинациями поставщиков снаряжения и продовольствия для армии и флота.

Внешнеполитическое положение империи было также весьма неблагоприятным. После Крымской войны Турция не добилась значительных территориальных уступок и контрибуции от России. При этом Стамбул всё больше терял самостоятельность во внешней политике. Европейские державы постоянно и по любому поводу вмешивались даже во внутренние дела некогда могущественной османской державы. Турция не стала полной колонией и не была разделена между колониальными империями Запада только потому, что соперничество держав мешало прямому захвату ими территорий Османской империи. Стамбул стал ареной постоянной дипломатической борьбы и интриг западных держав за преобладающее экономическое и политическое влияние. Под предлогом помощи в проведении реформ или под видом защиты той или иной группы немусульманского населения Турции ведущие европейские державы через своих послов в Стамбуле вмешивались в дела страны, стремясь закрепить и усилить свои позиции в экономике, финансах, обеспечить доминирование в сфере политики. При этом дело доходило до военно-политического давления на Стамбул. Так, 1860 году в Ливане друзы (арабская этноконфессиональная группа) при попустительстве османских властей вырезали тысячи христиан (преимущественно католиков-маронитов, но также греческих католиков и православных). Угроза французской военной интервенции заставила Порту восстановить порядок. Под давлением европейских держав Порта пошла на назначение в Ливане христианского губернатора, кандидатура которого выдвигалась османским султаном после согласования с европейскими державами.

Внутриполитическое положение страны в 1860–1870-е годы было весьма напряжённым. Уровень жизни различных слоёв населения падал. Усиление налогового гнёта всё более ухудшало положение крестьянства. Недовольство властями проявлялось как в городе, так и деревне. Против роста налогов и дороговизны бунтовали даже солдаты. Таким образом, Турция была «больным человеком» Европы, и дело шло к её разделу между великими державами.

Одновременно продолжало набирать силу национально-освободительное движение нетурецких народов Османской империи, которое и стало главным поводом для войны. В XIV–XVI вв. Османская империя захватила Балканский полуостров. Южные славяне находились в самом тяжёлом положении среди населения империи, они дополнительно испытывали национальный и религиозный гнёт. Султанское правительство и феодалы стремились любой ценой не допустить отделения от империи какой-либо из захваченных ранее территорий, сохранить власть османов над покорёнными народами. Поэтому отвечали на национальные восстания масштабными репрессиями, террором и локальными бойнями.

Однако по мере ослабления Османской империи сопротивление христианских и славянских народов усиливалось. Особенно широкого размаха национально-освободительное движение на Балканах достигло в 1860–1870-е годы. К этому времени только Греция добилась независимости. Черногория, в упорной борьбе де-факто получившая независимость, не имела юридического статуса суверенного государства. Сербия и Румыния считались вассальными государствами и платили Турции дань. Бесправными провинциями Османской империи оставались Болгария, Босния, Герцеговина и другие области полуострова, где турецкие чиновники и феодалы имели неограниченную власть. «Мы – рабы… Мы не можем даже сказать, что голова, которая у нас на плечах, принадлежит нам», – писал болгарский поэт и революционер Христо Ботев.

В 1868–1869 гг. тяжёлую и кровопролитную борьбу против османов вело население Крита, стремившееся присоединить свой остров к Греции. Порта жестоким образом расправилась с критскими повстанцами. Однако из-за внимания европейской общественности, Турция пошла на уступки, введя на острове самоуправление, укрепившее права христиан.

Наиболее сильным и организованным национально-освободительное движение было в Болгарии, которое значительно усилилось в 60–70-е годы. В 1860-е годы революционер и писатель Георгий Раковский отмечал, что путь к освобождению лежит не через месть отдельным турецким насильникам, а через общенародное вооружённое восстание, которое может возглавить отряд болгарских патриотов, организованный на территории соседнего государства. Летом 1868 года в Болгарию отправился отряд, возглавляемый Стефаном Караджой и Хаджи Димитром, чтобы поднять всенародное восстание. Турки подавили очаг восстания, его лидеры погибли.

Во главе национально-освободительного движения встали Васил Левский и Любен Каравелов. Они пришли к мысли, что восстание надо готовить в самой Болгарии. Был создан Болгарский центральный революционный комитет (БРЦК). В Болгарии создают сеть подпольных революционных комитетов, которые занимались обучением его членов военному делу и снабжением оружием. В 1873 году Васил Левский и его товарищи были казнены в Софии. Массовые аресты и казни дезорганизовали революционную организацию. БРЦК раскололся на фракцию Стефана Стамболова и Панайота Хитова, требовавшую немедленного восстания, и фракцию Любена Каравелова, главы БРЦК, склонявшуюся к необходимости дополнительной работы по подготовке. Сторонники восстания получили преобладающую роль в движении. Революционную организацию возглавил Христо Ботев.

В 1875 году восстала Герцеговина, а затем и Босния. Это привело к активизации болгарских патриотов. В следующем году началось Апрельское восстание, которые было жестоко подавлено турецкими войсками. Турецкие войска совершили массовые убийства мирного населения, в особенности свирепствовали нерегулярные части – башибузуки. Ботев вместе с выпускником Николаевской военной академии лейтенантом русской армии Николой Войновским командовал отрядом из 276 человек, который высадился с прибывшего из Румынии по Дунаю парохода «Радецкий» близ Козлодуя, на северо-западе страны. Однако надежда на всеобщее восстание в данном регионе не оправдалась. К моменту высадки отряда Ботева восстание уже фактически было подавлено по всей стране. По официальной версии, 20 мая (1 июня) Ботев был ранен в грудь и практически сразу же скончался.

Несмотря на поражение, Апрельское восстание поколебало турецкое феодальное господство в Болгарии, а османский террор привлёк внимание мировой общественности великих держав (в первую очередь Англии и Российской империи) к событиям на Балканах. Восстание стало предметом рассмотрения на Константинопольской конференции и одной из причин русско-турецкой войны.

В России с осени 1875 года развернулось массовое движение поддержки славянской борьбы, охватившее все общественные слои. С русским народом славяне Балкан связывали надежду на освобождение от османского ига. Ещё в XVI среди болгарского народа родилась легенда о могучем «дядо Иване» – русском народе, который непременно придёт и избавит от рабства. Эта вера подкреплялась регулярными войнами России с Турцией в XVIII–XIX вв. Выдающиеся победы русского оружия постепенно ослабляли военную мощь Османской империи, подрывали её господство на Балканах и Кавказе, облегчали различным народам борьбу за независимость.

Большую помощь балканским повстанцам оказывали славянские комитеты – единственные легальные организации, собиравшие пожертвования и пересылавшие их к месту назначения. Деньги поступали со всех концов страны. Суммы, собранные по различным каналам и отправленные в помощь повстанцам Боснии и Герцеговины, были весьма значительными. Только Московский славянский комитет к концу 1875 года собрал более 100 тыс. рублей. По мере усиления борьбы на Балканах усиливались и действия в поддержку национально-освободительного движения. Новая волна общественного негодования поднялась в России в связи с террором в Болгарии. В защиту болгарского народа выступили лучшие русские люди – Д. И. Менделеев, Н. И. Пирогов, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев, И. Е. Репин и т. д.

В июне 1876 года против Турции выступила Сербия и Черногория. Это вызвало новый подъём движения в пользу южных славян в России. Продолжался сбор денег. Всего в помощь братским народам было собрано около 4 млн рублей. Началось добровольческое движение. Передовые русские офицеры требовали, чтобы им предоставили право уйти в отставку и вступить в ряды повстанцев. Под давлением общественного мнения царь Александр II разрешил офицерам выходить во временную отставку и в качестве волонтёров вступать в сербскую армию. Сотни русских офицеров взяли отпуск и уехали на Балканы. Вскоре добровольческое движение охватило всю Россию.

Правительственные учреждения и славянские комитеты получали тысячи заявлений от людей различного социального происхождения с просьбой отправить их добровольцами на Балканский фронт. Астраханский губернатор в августе 1876 года сообщал в Петербург: «В последнее время ко мне каждый день являются в значительном числе различного сословия лица с просьбой дать им материальные средства идти в Сербию на войну за единоверных славян, а 16 и 17 августа канцелярия моя была буквально с подобными требованиями осаждаема людьми разных сословий… В толпе находились и женщины, желающие также отправиться в Сербию в качестве сестёр милосердия».

Славянские комитеты, которые имели крупные денежные средства от добровольных пожертвований, взяли на себя организацию отправки добровольцев на Балканы. Были созданы специальные «вербовочные присутствия». Крупными центрами вербовки стали Москва, Петербург, Одесса, Нижний Новгород, Орёл, Екатеринодар, Новочеркасск, Владикавказ и т. д. Славянские комитеты старались в первую очередь послать офицеров, как специально вышедших в отставку, так и отставных. Им выдавали подъёмные и оплачивали железную дорогу до границы. В Белграде они получили оружие и обмундирование. Таким образом, в Сербию было отправлено 700–800 русских офицеров, в основном людей храбрых и опытных. Турецкий офицер, вернувшийся в Константинополь с фронта, писал: «Таких воинов я не видывал, они всегда впереди своих солдат с обнажённой шашкой, нередко с непокрытой головой, бросаются в свалку, нанося жестокие удары направо и налево. Один восторженный вид их должен воодушевлять солдат. О, если бы у нас были такие офицеры!»

Важное значение имела организация медицинской помощи. В декабре 1875 года в Черногорию выехал один из первых санитарных отрядов Российского общества Красного Креста. Русские медики организовали госпиталь в Цетинье и лазарет в Грахове. Группа врачей находила в Дубровнике, принимая беженцев. В 1876 году в Черногории открыли новые пункты медицинской помощи. Руководил ими профессор Медико-хирургической академии Н. В. Склифосовский. В Сербии сначала работал санитарный отряд, который возглавлял известный врач С. П. Боткин. Затем туда стали прибывать новые санотряды из различных городов России. В госпиталях Белграда помогали людям врачи Киевского и Московского санитарных отрядов, в Делиграде – медики из Новгорода, в Крагуеваце – из Рязани, в Ягодине – из Харькова. Большую помощь оказал санитарный отряд Дерптского университета. Российское общество Красного Креста направило в Сербию 115 врачей, 4 провизора, 118 сестёр милосердия, 41 студента и 78 фельдшеров. Общество Красного Креста затратило на помощь раненым и больным Сербии и Черногории около 700 тыс. рублей.

В России прогрессивные круги обосновывали освободительные цели войны, консерваторы говорили о захвате Константинополя, проливов и создание славянской федерации во главе с монархической Россией (идеи мессианства и панславизма). На этот спор наложился традиционный русский спор между славянофилами и западниками. Славянофилы, в лице писателя Ф. М. Достоевского, видели в войне выполнение особой исторической миссии русского народа, заключавшейся в сплочении вокруг России славянских народов на основе православия. Достоевский в своём дневнике в 1876 году писал: «Да, Золотой Рог и Константинополь – всё это будет наше… это случится само собою, именно потому, что время пришло, а если не пришло ещё и теперь, то действительно время уже близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрело ещё время».

В 1877 году великий русский писатель подтвердил своё мнение: «Константинополь должен быть наш, рано ли, поздно ли… Не один только великолепный порт, не одна только дорога в моря и океаны связывают Россию столь тесно с решением судеб рокового вопроса, и даже не объединение и возрождение славян… Задача наша глубже, безмерно глубже. Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его… Одним словом, этот страшный Восточный вопрос – это чуть не вся судьба наша в будущем. В нём заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории. В нём и окончательное столкновение наше с Европой, и окончательное единение с нею, но уже на новых, могучих, плодотворных началах. О, где понять теперь Европе всю ту роковую жизненную важность для нас самих в решении этого вопроса! Одним словом, чем бы ни кончились теперешние, столь необходимые, может быть, дипломатические соглашения и переговоры в Европе, но рано ли, поздно ли, а Константинополь должен быть наш, и хотя бы лишь в будущем только столетии! Это нам, русским, надо всегда иметь в виду, всем неуклонно».

Западники, в лице И. С. Тургенева, отрицали значение мессианского, религиозного аспекта и считали, что целью войны является не защита православия, а освобождение болгар. Тургенев писал: «Болгарские безобразия оскорбили во мне гуманные чувства: они только и живут во мне – и коли этому нельзя помочь иначе как войною, – ну, так война!» Таким образом, в целом общественное мнение России выступало за освободительную войну против Турции.

Русско-турецкая война 1877–1878 гг. стала одним из важнейших событий второй половины XIX столетия. Она оказала большое влияние на исторические судьбы многих народов, на внешнюю политику великих держав, на будущее Турции, балканских стран, Австро-Венгрии и России. Во многом эта война стала прологом будущей мировой войны. Незавершённость войны превратила Балканы в «пороховой погреб» Европы. Россия не смогла решить исторические задачи по получению проливов и Царьграда-Константинополя, что показало слабость политики России Романовых. С другой стороны, в результате победы русского оружия освободилась от многовекового османского ига Болгария, получили полную национальную независимость Румыния, Сербия и Черногория. Россия вернула южную часть Бессарабии, потерянную после Крымской войны, присоединила Карсскую область, населённую армянами и грузинами, и заняла стратегически важную Батумскую область.

27 июня 1865 года (по новому стилю) – войска генерала Черняева начали решающий штурм Ташкента. Спустя два дня город был окончательно взят, что во многом определило дальнейшую судьбу всего региона и ускорило завоевание Средней Азии.

Примечательно, что на тот момент руководство Российской империи вовсе не ставило перед собой задачу дальнейшей экспансии на юг, а в общем-то, даже наоборот. Буквально только что – в феврале 1865 года – путём соединения Сырдарьинской и Новококандской оборонительных линий в составе Оренбургского генерал-губернаторства была образована Туркестанская область. Её первым военным губернатором стал генерал-майор Михаил Черняев.

Главной задачей было укрепление новой внешней границы. Министерство иностранных дел считало, что по возможности следует избегать конфронтации с Кокандским ханством (а Ташкент тогда входил в его состав): «вооружённое вмешательство может быть допущено только с целью предупредить нарушение наших границ и торговых интересов, но и тогда мы не должны делать новых поземельных приобретений». Наиболее предпочтительным вариантом считалось объявление Ташкентом независимости от ханства, и в то же время нельзя было допустить его захват Бухарским эмиратом, пишет в «Истории завоевания Средней Азии» генерал-лейтенант Михаил Терентьев, один из участников тех военных походов.

В то же время Оренбургский генерал-губернатор Николай Крыжановский дал Черняеву немного другие инструкции: дескать, укреплять границу надо, однако не стоит забывать, что «прочная оборона нередко достигается смелым наступлением». Впрочем, что касается Ташкента, то Крыжановский просил ничего не предпринимать до осени, пока он сам не прибудет в недавно образованную область.

Весной межу Бухарой и Кокандским ханством возобновились столкновения, и Черняев решил воспользоваться этим предлогом, чтобы ускорить события. Делиться славой с Крыжановским он, видимо, не хотел, и в конце апреля отряд под его командованием двинулся в направлении Ташкента «для наблюдения за действиями бухарского эмира».

Первым делом была взята крепость Ниязбек, где располагались гидравлические сооружения ташкентского водопровода. В начале мая отряд Черняева встал лагерем в восьми верстах от Ташкента.

Спустя несколько дней произошло крупное сражение с главными силами Кокандского ханства во главе с муллой Алимкулом. Несмотря на численный перевес противника, русское войско уверенно обратило его в бегство, сам Алимкул был смертельно ранен, а среди защитников Ташкента начались брожения. В итоге верх взяли сторонники союза с Бухарским эмиратом (в основном – духовенство и военные), к эмиру отправили гонца с предложением верноподданства. Узнав об этом, Черняев решил усилить блокаду города, перекрыв основные подходы к нему.

Однако вскоре стало известно, что эмир двинул войско к Ташкенту, и русский отряд мог быть зажат меж двух огней. Чтобы избежать этого, Черняев решился на штурм города. При этом в его распоряжении было чуть менее двух тысяч солдат и 12 орудий, а в городе, по оценкам Терентьева, было до 80 тысяч вооружённых жителей и 63 орудия, которых защищала крепостная стена длиною 24 версты. В то же время протяжённость укреплений была и минусом для защитников, ведь гарнизон был рассредоточен. В итоге решено было ударить с юго-запада – по Камеланским воротам. К слову, именно в этой части города жили в основном сторонники союза с Бухарой, поэтому овладение ею могло быстро склонить остальное население, среди которого была сильна и русская партия, к сдаче Ташкента.

Расчёт в целом оказался верным. Камеланские ворота благодаря фактору внезапности были быстро взяты под покровом ночи, после чего русские войска двинулись вдоль крепостной стены, опрокидывая неприятеля. Завязались упорные городские бои, только что вроде бы очищенные улицы немедленно вновь занимались защитниками города, как только русские солдаты уходили дальше.

Ближе к утру Черняев принял решение оградить свой отряд у Камеланских ворот от остальной части города сплошной стеной огня. Нужна была передышка и хотя бы краткий сон – взять весь Ташкент одним приступом было невозможно из-за малочисленности отряда. Этот приём также сработал – контрнаступление противника было сорвано, пытавшийся прорваться сквозь огонь неприятель был хорошо виден в ночи, из-за чего попадал под прицельный огонь.

Наутро бои развернулись с новой силой, но вместе с тем к Черняеву стали являться делегации аксакалов и торговцев, заявлявшие о лояльности российскому императору и просившие прекратить огонь. Окончательно всё успокоилось на вторые сутки боёв – город сдался на милость победителя.

Совсем иначе сложилась судьба российской армии на Дальнем Востоке. Мукденское сражение Русско-японской войны 1904–1905 годов часто сравнивают с битвой при Седане (1 сентября 1870 г.). В ходе Франко-прусской войны под небольшим городком Седан германская армия фельдмаршала фон Мольтке-старшего одержала грандиозную победу над французским войсками.

Мукден действительно стал для Российской империи дальневосточным Седаном: русская армия понесла огромные потери и фактически утратила контроль над Маньчжурией, в прошлом осталось политическое доминирование России на Дальнем Востоке, а титул императора Востока, на который ещё в 1904 году претендовал царь Николай II, стал для него навечно недосягаемым.

Бездарное руководство войсками под Ляояном, стоившее русским фактически уже предрешённой победы, вызвало совершенно разную реакцию в русской Маньчжурской армии и в Петербурге.

Большинство офицеров, сколько-нибудь детально ознакомленных с ходом Ляоянской битвы, искренне негодовало на штаб армии и главнокомандующего Алексея Куропаткина. Сам генерал Куропаткин, впрочем, пытался доказать всем, что общий итог сражения под Ляояном положителен для русских, что японцы не разгромили его армию, а только лишь «потеснили».

В армейской среде эта точка зрения с презрением отвергалась. Генерал Линевич, один из старейших офицеров Маньчжурской армии, писал в эти дни о Ляояне так: «Моё сердце трепещет, оно болит, глядя на это сражение. При Ляояне Скобелев выиграл бы битву, либо потерял армию, ему неведомы были паллиативы. Я соболезную Куропаткину, но во всех сражениях с японцами наше командование не проявило необходимой твёрдости, подчас мы отступали, даже не попытавшись оценить реальную силу противника».

Совершенно иначе Ляоянская трагедия была оценена в Петербурге. Проправительственные газеты принялись приукрашивать неудобные факты. Своего рода апофеозом пропагандистской лжи стала статья в «Русском инвалиде», где бодро сообщалось, что на самом деле под Ляояном поражение стратегического характера потерпел не генерал Куропаткин, а японский главнокомандующий маршал Ояма.

Отличавшийся деликатностью и одновременно редкой стратегической близорукостью царь Николай II не только не снял по итогам Ляояна генерала Куропаткина с должности главковерха, но фактически поощрил его своей телеграммой. «Отход целой армии в таких сложных обстоятельствах и по таким ужасным дорогам, – писал русский самодержец, – является превосходно осуществлённой операцией, проведённой несмотря на невероятные сложности. Благодарю Вас и ваши превосходные войска за их героические труды и постоянную самоотверженность».

Прямая поддержка царя, оказанная одному из самых бездарных военачальников за всю русскую военную историю, отнюдь не способствовала ни подъёму боевого духа Маньчжурской армии, ни началу столь необходимой русскому воинству «работы над ошибками».

По итогам Ляоянской битвы никаких действительно важных структурных изменений в Маньчжурской армии не произвели. Кадровый состав высшего офицерства практически не изменился. Работа разведки и военных картографов осталась на прежнем, более чем низком уровне. Казацкие конные части, которые при грамотном использовании могли парализовать тылы японской армии, по-прежнему вводились в бой шаблонно, в соответствии с русской армейской традицией – как кавалерийские придатки к пехотным корпусам. Казаки ощущали себя чуждыми в среде русских пехотинцев – вчерашних крестьян, всегда враждебно относящихся к «нагаечникам». Ограниченные в проявлении воинской инициативы решениями штабов, казаки не могли, да и не хотели проявлять на полях Маньчжурии свой национальный воинский пыл.

Из корпусов и полков в штаб Куропаткина приходили тревожные сигналы: резко увеличилось число самострелов, моральный дух ещё вчера вполне надёжных частей падал. Уровень пьянства и распространения венерических болезней взлетел на небывалую высоту (по последнему поводу Куропаткин вынужден был издать специальный приказ, требовавший воздержания).

Организация медицинского обслуживания в армии нисколько не улучшилась. В госпиталях врачи и медсёстры вынуждены были ночевать в палатах, среди тяжелораненых. За целый год войны русская армия не получила ни одной специализированной повозки для эвакуации раненых с поля боя. Продолжали пользоваться маленькими китайскими повозками, на которых чудовищно трясло. Представитель армии США при штабе Куропаткина полковник Харвард впоследствии вспоминал: «Эти повозки были настоящим инструментом медленной казни для раненых солдат – часто по прибытии обнаруживалось, что раненые уже мертвы».

Покажется удивительным, но бездарный проигрыш у Ляояна не уменьшил, а, пожалуй, даже усилил личные амбиции главковерха Куропаткина, прежде всего финансовые. Военное министерство выплачивало генералу Куропаткину как главнокомандующему Маньчжурской армией 50 тысяч рублей в месяц. Неожиданно генерал вспомнил, что в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 годов командующий великий князь Николай Николаевич получал 100 тысяч рублей в месяц (плюс содержание тридцати лошадей), и потребовал столько же.

Резко взыгравшие аппетиты Куропаткина хотел умерить министр финансов Коковцев. «Я пытался сказать, что главнокомандующий должен подать пример, принимая умеренную зарплату, – вспоминал министр, – поскольку его ставка служит отправной точкой для установления выплат другим офицерам. Я особенно просил его не настаивать на таком большом количестве лошадей для личных нужд, потому что столько лошадей никому не нужно. А деньги на «лошадиный прокорм» на несуществующих лошадей не будут смотреться достойно и будут только совращать подчинённых. Мои аргументы, увы, не возымели на генерала ни малейшего действия».

Стратегическую обстановку на Дальнем Востоке осенью 1904 года с русской стороны фронта можно охарактеризовать предельно кратко: Транссиб, несмотря на всю неразвитость инфраструктуры, работал великолепно, Порт-Артур медленно угасал, Куропаткин бездействовал.

Из состояния стратегической нирваны русского главковерха вывел император Николай II, весьма определённо потребовавший наконец оказать помощь гибнущему Порт-Артуру. Царский наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев в свою очередь настаивал на активизации военных действий – чтобы не допустить прорыва японцев к Мукдену.

Куропаткину в конечном итоге пришлось уступить этим требованиям, и он вознамерился перейти в наступление. Мыслил Куропаткин сугубо географически, поэтому задачей Маньчжурской армии в предстоящем наступлении провозглашалось не уничтожение (или хотя бы поражение) армий маршала Оямы, а овладение только что оставленным правым берегом реки Тайцзихэ.

Куропаткин обладал значительным превосходством над японцами в живой силе: русские могли выставить 261 батальон против 170 батальонов Оямы.

«Большие батальоны всегда правы», – сообщил когда-то миру Наполеон Бонапарт. Куропаткин сумел доказать у Шахэ, что русские и в части «больших батальонов» идут своим особым путём, а, следовательно, на их «большие батальоны» замечательная максима Наполеона не распространяется.

Сражение на реке Шахэ началось днём 22 сентября (5 октября) 1904 года почти торжественно – русские войска выступили на фронте примерно в 45 километров с развевающимися знамёнами и под игру военных оркестров.

Генерал Куропаткин и на этот раз остался верен себе. Перед началом наступления начальник атакующего Восточного отряда русских генерал Штакельберг получил приказ, в котором его предупреждали, что надо действовать осторожно во избежание неудачи, что следует вводить в бой силы, значительно превосходящие противника, в противном случае – не вводить. В конце приказа Куропаткин выражал анекдотичную (или издевательскую?) уверенность, что Штакельберг сможет потеснить японцев и вовсе без боя.

Как происходило русское наступление «a-la Kuropatkin», подробно описал английский военный представитель в штабе японской армии полковник Иен Гамильтон. «В пяти милях к северу наступает противник. Так далеко, насколько я могу увидеть, земля полнится русскими. <…> Эти тёмные массы начали медленное и торжественное развёртывание, которое заставило моё сердце ёкнуть от общего ощущения неумолимой силы, от чувства неминуемости удара. Однако неожиданно эта длинная колонна остановилась. Странная нерешительность! Они оставались стоящими без движения десять минут, двадцать минут, и тут я понял, что русские готовятся окопаться вне пределов огня японцев. И в этот момент все опасения покинули меня. Меня охватило полное спокойствие и ясная убеждённость в том, что русские своими неловкими действиями навсегда расстались с тем моральным подъёмом, который является величайшим достоянием атакующей стороны».

Русское наступление было безобразно подготовлено и с оперативно-тактической, и со стратегической точки зрения.

Начальник Восточного отряда генерал Штакельберг, корпус которого по оперативному плану наносил главный удар, не смог выполнить свою задачу по причине непрофессиональной прокладки маршрута наступления. «Карты в моих руках не показывают ничего, кроме белых пустот и двух дорог, идущих с востока на запад, – раздражённо докладывал Штакельберг в штаб Куропаткина. – На карте земля плоская, как блин, но в реальности это весьма высокие холмы, которые с величайшим трудом преодолеваются полковой артиллерией. Если в штабе есть более совершенные карты, пришлите их мне».

Русские владели местностью между Мукденом и Ляояном многие месяцы, даже годы, отчего же военная картографическая оценка этих территорий не была сделана заранее?

Очевидный непрофессионализм штаба Маньчжурской армии привёл к тому, что даже к седьмому дню наступательной операции русские войска не имели осязаемого успеха ни на одном участке 45-километрового фронта.

Между тем японская военная машина быстро завершала подготовку к контрнаступлению. Уже вечером 12 октября 1904 года силы главной русской атакующей колонны Штакельберга были окончательно остановлены. А через день японцы нанесли мощный контрудар в центре и на западе русского расположения войск. Здесь против русского 17-го корпуса (25 тысяч штыков) маршал Ояма сумел сконцентрировать три дивизии общей численностью 32 тысячи человек.

Полк генерала Юхнова (219-й) в полной мере испытал на себе всю мощь концентрированного японского удара. По нему согласованно били 66 орудий и несколько тысяч винтовок. Позиции полка при таком соотношении сил оказались, разумеется, прорванными. На поле битвы осталось лежать 832 русских солдата и 22 офицера. Потеряв в последующие три дня в бессмысленных контратаках ещё около двух тысяч человек, 219-й Юхновский полк фактически перестал существовать.

Итог наступательной операции на реке Шахэ оказался очень неприятен для русских. Начав операцию с тремя полными корпусами в резерве, командующий Куропаткин завершил её, не имея резервов вовсе. Абсолютно безрезультатное наступление стоило русским очень больших потерь: армия потеряла 41 351 солдата, из них – 10 959 убитыми.

Потери японцев были существенно меньше: 3951 убитый и 16 394 раненых. Маршал Ояма и его генералы ни на один день не утратили инициативы на поле боя, а войска не потеряли ни одного действительно важного оперативного рубежа. Японские солдаты ещё более укрепились в мысли о бесспорном превосходстве своего оружия и командиров над русскими.

Успехами в Русско-японской войне военная машина Японии в огромной мере обязана хорошо усвоенным урокам, которые генералы микадо получили в германской военной школе. Русский военный теоретик генерал Александр Свечин в одном из своих трудов саркастически заметил, что «русская армия очень хорошо “переваривала” немецких офицеров, но очень плохо делала это в отношении немецких военных идей».

Японцы в конце XIX века, во время реформ эпохи Мэйдзи, сделали прямо противоположное: они не стали, подобно Петру I, приглашать в свою армию сонмы немецких по происхождению офицеров, но методично обучали свой генералитет в военных учебных заведениях Германии и последовательно реформировали свою армию на основе передовых достижений германской военной мысли. Впрочем, когда это было действительно необходимо, генералы микадо охотно приглашали крупных немецких военных специалистов для работы в Японии.

В 1885 году в Токио в качестве преподавателя военной академии и советника при генеральном штабе Императорской армии Японии прибыл профессор Берлинской военной академии Якоб Меккель (имеющий в то время звание майора). С его прибытием в Страну восходящего солнца немецкая военная система стала основной структурной матрицей, по которой японцы стали модернизировать свою армию. Именно генерал-майору Меккелю принадлежит план глобальной реорганизации полуфеодальной японской армии в современную военную систему, ориентированную на победу не силой «больших батальонов», а высочайшей организацией работы разведки и армейской связи, маневренностью войск, наступательной нешаблонной стратегией.

Генерал-майор Меккель составил для японской армии все основные уставы и инструкции. В столице Японии он основал военную академию для подготовки офицеров Генштаба Японии. Видимо, не случайно этому выдающемуся немецкому стратегу благодарные японцы воздвигли в Токио памятник.

Итогом хорошего усвоения японскими офицерами передовых достижений немецкой военной мысли стали их неизменно победоносные сражения с русскими войсками в Маньчжурии. Здесь японцы побеждали с удивительным постоянством и при любом соотношении противостоящих сил и средств: они били «куропаткинских орлов» и при своём численном превосходстве, и при равных силах, и даже при явном меньшинстве.

Влиятельная лондонская «Таймс» неоднократно в течение войны отмечала превосходную организацию тыла и фронта японской армии. «Одним из наиболее примечательных явлений на полях сражений в Маньчжурии, – отмечается в одной из передовиц “Таймс”, – стало превосходное умение японцев послать в наступление, направлять и поддерживать 400 000 солдат. По-умному оставаясь глубоко в тылу армии, но будучи связанным с каждой колонной посредством телеграфа и телефона, Ояма, Кодама и их штаб находились вне сиюминутных эмоций поля сражений и были способны определять курс всей битвы с холодной точностью и столь желательным спокойствием».

Генерал Куропаткин, к сожалению, исповедовал совершенно иной стиль управления войсками. Он неделями не слезал с коня, инспектируя передовые порядки войск, при этом управление огромной армией осуществлялось большей частью с помощью посыльных. О качестве стратегической мысли главковерха и даже об оперативно-тактической эффективности принимаемых им решений при таком стиле командования нет смысла даже рассуждать.

К началу сражения при Мукдене русские располагали в Маньчжурии огромной армией. С прибытием из России в феврале 1905 года 16-го армейского корпуса общая численность 1-й, 2-й и 3-й русских Маньчжурских армий составила более 300 тысяч человек, в том числе 276 600 штыков, 15 700 сабель и 7700 солдат инженерных войск.

Значительно усилилась артиллерия. Двадцать пять русских дивизий располагали 22 артиллерийскими бригадами, в которых имелось 1386 орудий (из них 1070 полевых, 132 осадных и 76 горных пушек). Кроме того, имелось 48 конных пушек, 60 полевых мортир и 56 пулемётов. Был создан значительный артиллерийский запас, в среднем на одно орудие имелось более 700 снарядов.

Противостоящие японские вооружённые силы комплектовались из 10 армейских дивизий (по германскому образцу штатная численность японской дивизии превосходила почти в два раза численность русской) и двух отдельных кавалерийских бригад. Общая численность японских войск составляла около 270 тысяч человек, которые имели 1062 орудия и 200 пулемётов.

К началу Мукденской операции русские войска имели хорошо подготовленную в инженерном отношении линию обороны, состоявшую из Шахэйской, Мукденской и Телинской позиций. Русские войска занимали только первую из них – Шахэйскую, состоявшую из передовой и главной полосы обороны. Это были развитые укрепления из полевых редутов, люнетов и фортов, соединённых между собой траншеями, защищённых с фронта проволочными заграждениями, засеками, волчьими ямами и тщательно замаскированными фугасами.

Главной особенностью порочной оборонительной тактики генерала Куропаткина было стремление быть сильным одновременно везде. Под Мукденом это выразилось в стремлении к реализации заведомо неосуществимой идеи: созданию сплошной укреплённой линии, которая бы перекрывала все возможные направления натиска противника. Куропаткин сумел равномерно вытянуть все три Маньчжурские армии в одну сплошную линию обороны протяжённостью свыше 100 километров. При этом глубина оперативного построения составляла всего 15 километров, а русские силы оказывались недостаточными и для действительно устойчивой обороны, и для эффективного наступления. В отличие от Оямы и Куроки, Куропаткин не учился по конспектам генерала Меккеля и поэтому, видимо, с трудом мог представить, что же скрывается под понятием «оперативный манёвр».

Главковерх русских Маньчжурских армий генерал Алексей Николаевич Куропаткин 24 февраля 1905 года отдал приказ о наступлении. Его стратегический план не отличался особыми изысками: предполагалось выполнить то же самое, чего не удалось достичь в ходе Шахэйского сражения. То, что осмысливалось Куропаткиным как второстепенная операция, на деле стало крупнейшим сражением Русско-японской войны и даже более – крупнейшим в мировой истории сражением (до периода Первой мировой войны). Русский план предполагал, по сути, только фронтальное оттеснение японцев от Шахэйской линии обороны.

Японский план наступления резко отличался от русского глубиной стратегического замысла. Маршал Ояма и главный стратег японского Генштаба генерал Кодама думали не об оттеснении русских к очередному географическому рубежу, а об окружении и уничтожении всей группировки Куропаткина.

Схему японской операции интересно рассматривать на карте: две гигантские синие стрелы, словно клешни краба, охватывают ощетинившийся укреплениями Мукден слева (запад) и справа (восток). Внутри этого охвата – в огромном огненном котле – должны были без остатка сгореть все основные силы русских армий. «Я решил атаковать русских, очевидным образом обходя их в восточном направлении, – писал в пояснении к плану операции генерал Кодама, – чтобы именно сюда они послали свою основную людскую массу, в то время как наши главные силы нанесут массированный удар в секторе Шахэ – Мукден – Тиелен, охватывая русских с запада и замыкая окружение».

Стратегический замысел Кодамы был воспроизведён с пунктуальной точностью в приказе маршала Оямы: «Целью этой битвы является решение судьбы войны. Таким образом, речь идёт не о том, чтобы в качестве цели поставить овладение тем или иным пунктом или некой территорией. Важно нанести противнику непереносимый удар. В данном случае противника следует атаковать и преследовать так быстро, насколько это только возможно».

Японцы реализовали свой наступательный план с завидной последовательностью.

Первой перешла в наступление 5-я армия генерала Кавамуры и после напряжённых боёв оттеснила русские части к Далинскому перешейку. Русские упорно обороняли здесь позицию на Берсеневской сопке: в снежную вьюгу две японские дивизии атаковали семь русских батальонов, имевших 16 полевых орудий и четыре пулемёта. После почти двухдневной героической обороны Берсеневская сопка, имевшая ключевое значение для наступления на Мукден, была захвачена японскими войсками.

Затем в наступление на восточном японском фланге перешла 1-я армия генерала Куроки, которая не смогла сразу прорвать оборонительную позицию 1-й русской армии генерала Линевича. Впрочем, это было не столь существенно, ибо русский медведь всё-таки сунул лапу в подготовленный для него капкан. Главковерх Куропаткин, считая по накалу боёв, что именно войска Куроки наносят главный удар, крайне неосмотрительно направил в поддержку 1-й армии почти все свои резервы.

Японский капкан стал неумолимо сжиматься уже в ночь с 26 на 27 февраля, когда на краю западного фланга японских сил начала наступление 3-я армия генерала Ноги. Стремительным броском армия Ноги форсировала реку Хун и устремилась на север параллельно реке Ляо, угрожая Мукдену окружением. А в это время почти все русские резервы разворачивались в противоположной части фронта – на востоке. Стремительно перебросить их на запад не было уже ни малейшей возможности, да и умения к этому у русских генералов тоже не было.

В штабе Куропаткина мгновенно наступил ступор. В конвульсивных метаниях был созван военный совет – мероприятие для полководцев масштаба Суворова, Скобелева или фон Гинденбурга, попросту немыслимое в разгар сражения. Что же делать? Решили послать на запад два кавалерийских полка, а также усилить патрулирование в районе Хсинминтуна – в 70 километрах на северо-запад от Мукдена. Казацкие патрули должны были установить силу и направление японского удара.

Это было смешно: выставить два кавалерийских полка против выходящей на оперативный простор 3-й армии генерала Ноги. Смехотворность этого решения стала понятна даже Куропаткину буквально на следующий день, поэтому для прикрытия Мукдена с запада стал наспех формироваться Сводный корпус генерала Дмитрия Топорнина.

Пытаясь как-то парализовать охват японцев, русский главковерх приказывает 2-й Маньчжурской армии нанести фланговый контрудар по наступающим дивизиям Ноги. Решение правильное, но, увы, уже опоздавшее: 2-я Маньчжурская армия сама получает мощный удар 2-й японской армии генерала Оку и едва способна удержать собственную оборону.

Победоносные колонны 3-й японской армии 1 марта 1905 года повернули на Мукден. Уже через четыре дня севернее Мукдена передовые батальоны Ноги перерезали «линию жизни» русских войск – железнодорожную магистраль Транссиба. Генерал Ноги получил в этот день лаконичное указание маршала Оямы: «Длинный змей не должен выскользнуть». А русский стратег Куропаткин в этот же день послал паническую телеграмму в Петербург: «Я окружён, резервов нет».

Русскую армию спасла не мудрость и стойкость её главнокомандующего, а беззаветный героизм простых солдат и офицеров Сводного корпуса генерала Топорнина, в особенности 1-й пехотной бригады. Бригада полегла почти в полном составе, но сумела остановить и даже оттеснить от железнодорожного полотна пехотинцев Ноги.

6 марта 1905 года генерал Куропаткин принял решение о стратегическом отступлении. Битва превратилась в бегство с преследованием. Теперь судьба русской армии зависела только от одного – сумеют ли японцы, перерезав реку Хун и захватив железнодорожный мост через неё, полностью захлопнуть котёл окружения.

Сразу же после выхода приказа об отступлении в Мукдене началась паника. Находившиеся в городе легкораненые солдаты разбивали винные магазины. Один за другим на север отходили военные эшелоны. Неожиданно подул страшный завывающий ветер, поднявший в воздух клубы белесоватой пыли: очевидцы сообщают, что видимость в городе уменьшилась до нескольких метров. Общим было ощущение измождения и полной безысходности.

Уже к обеду 8 марта в Мукдене стал отчётливо слышен гром выстрелов японских гаубиц. Корреспондент одной из лондонских газет написал в этот день: «Мы слышали погребальную музыку. “Колокола” гаубиц возвещали потерю Мукдена и утрату Россией своего владычества в Маньчжурии. Возможно, они возвещали о смерти самой русской армии».

Викентий Вересаев, врач и известный писатель, уходивший вместе с армией из Мукдена, оставил красноречивое описание этого русского отступления: «Поток повозок, залепленных пылью, медленно двигался вперёд, останавливался, пережидал паузу и снова трогался в путь. Десять рядов повозок не могли идти одновременно – все старались вытеснить соседа, вступали в спор и преграждали друг другу путь. Красные, дикие лица блестели сквозь пыль; свист кнутов и хриплые проклятья неслись отовсюду. Давка была страшной. А позади гремели орудия и слышались звуки пулемётной стрельбы».

Очевидцы описывают, что в месте смыкания японского окружения происходили страшные вещи. Некоторые отчаявшиеся русские солдаты яростно бросались на японские пулемёты и гибли. Офицеры, израсходовав наличный боезапас, поднимались на железнодорожную насыпь и вставали во весь рост – чтобы их силуэты могли лучше различить японские снайперы.

Мукденское сражение отчётливо показало России и миру, что так вести войну с Японией, как вели её царь Николай II и генерал Куропаткин, бессмысленно и преступно.

Потери русских были чудовищны: более 20 000 погибших и 87 446 раненых. Армия лишилась более 25 тысяч обозных повозок и больше половины конского состава – погибли или стали трофеями японцев около 15 тысяч лошадей. В Мукдене были взорваны или перешли во владение японцев материальные ценности и снаряжение, на совокупную стоимость которых можно было полностью снарядить и вооружить ещё одну Маньчжурскую армию.

Японцы под Мукденом потеряли 15 892 убитыми и 59 612 ранеными, что составило более четверти наличного состава армии. Это, конечно, очень большая цена. Но это была цена за победу в войне и за бесспорное обретение статуса великой державы. Дата окончания Мукденской операции была объявлена в Японии Днём армии.

Лондонская «Таймс» бесстрастно указала на главную причину японской победы: «Венчающая войну битва при Мукдене была выиграна потому, что Япония была единой в стремлении достичь национальных целей и была готова на любые жертвы ради достижения этих целей, а также потому, что каждый японский солдат и матрос знал и понимал свою роль в происходящем и исполнял её со всем тщанием ради своей страны – безотносительно к своей малозначащей судьбе».

28 июля 1914 года Австро-Венгрия напала на Сербию. 1 августа Германия объявила войну России, 3 августа – Франции и Бельгии. Угроза захвата немцами Бельгии прервала колебания англичан, и 4 августа они объявили войну Германии. Началась Первая мировая война.

Разбираясь в причинах катастрофы, патриарх американской дипломатии Генри Киссинджер пришёл к выводу, что «не существовало ни единой конкретной претензии со стороны России к Германии, а также со стороны Германии к России, которая была бы достойна войны местного значения, не говоря уже о войне всеобщей».

Россия претензий Берлину не выдвигала и лишь противилась растерзанию Сербии империей Габсбургов. Зато между Берлином и Лондоном было много разногласий в разных частях Земли, а Париж жаждал отвоевать у Германии Эльзас-Лотарингию.

«Всемирную бойню» готовили не Николай II и «русские варвары», а «кузен Вилли» и другие представители «цивилизованной Европы». В этом направлении работали первые лица Германии, Австро-Венгрии и Великобритании, западные финансисты, промышленные магнаты, политики, военные и дипломаты. Каждый из них рассчитывал на то, что война принесёт его стране и ему лично материальные или политические бонусы. О них грезили даже элиты колоний.

Между тем нашлись гораздо более трезвые и глубокие аналитики, чьи прогнозы интересно читать и сегодня.

В далёком 1886-м непопулярный ныне Фридрих Энгельс обратил внимание на то, что противоречия между ведущими государствами мира делают невозможными локализацию военных конфликтов. В 1895 году перед смертью он же утверждал, что теперь возможна лишь мировая война. В отличие от военных штабов великих держав, руководители которых вплоть до начала «всемирной бойни» пребывали в уверенности, что война продлится не более года, Энгельс предсказывал то, что она затянется на 3–4 года и закончится поражением Германии.

В феврале 1914 года лидер правых в Государственном совете Российской империи Пётр Дурново подал Записку на имя императора Николая II. В ней он предрекал, что войну будут вести коалиции во главе с Великобританией и Германией, а в Антанте главная тяжесть «несомненно, выпадет на нашу долю».

Дурново не скрывал скепсиса по поводу сближения Санкт-Петербурга и Лондона, считая, что никаких выгод России её союз с Туманным Альбионом не принесёт. Разбирая возможные геополитические выгоды или потери, он заметил, что «единственным призом в этой войне может быть только Галиция», добавив: «Только безумец может хотеть присоединить Галицию. Кто присоединит Галицию, потеряет империю…»

В случае же неудач в войне, предсказывал бывший министр внутренних дел, «социальная революция, в самых крайних её проявлениях, у нас неизбежна».

Пророческие предостережения немецкого социалиста и русского монархиста политические элиты великих держав оставили без внимания, легкомысленно начав массовое кровопускание.

Это покажется странным, но войну приветствовали и широкие слои готовившихся воевать народов. «Это была необычайная смесь нереализованного патриотизма, романтической радости по поводу возможности участия в великом приключении, наивного ожидания того, что тем или иным способом этот конфликт разрешит все прежние проблемы. Большинство немцев верило так же ревностно, как и большинство англичан и французов, что их страна стала жертвой брутального нападения», – констатировал английский историк Гордон Крейг.

Русские на сей счёт не заблуждались. Назвать же Россию виновной в развязывании Первой мировой войны пока не решаются даже отпетые русофобы и фальсификаторы истории.

Первая мировая война застала Россию в период незавершённой модернизации и перехода от аграрного общества к индустриальному. Темпы экономического развития и перевооружения армии были высокими, но недостаточными для того, чтобы вступать в затяжную войну. Премьер-министр Пётр Столыпин говорил: «Нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии. Напротив того, каждый год мира укрепляет Россию не только с военной и морской точки зрения, но и с финансовой и экономической».

Действительно, все понимали, что России не нужна война, но остаться в стороне она просто не могла, считает член Российской ассоциации историков Первой мировой войны Константин Пахалюк:

«В той ситуации, которая сложилась, успешное развитие России зависело, прежде всего, от её статуса великой державы. Она не могла не вступать в ту войну, которая была ей навязана. Россия делала всё возможное, чтобы эту войну предотвратить: это и письма Николая Второго Вильгельму Второму, и попытки локализовать Балканский кризис и вынести его на международное обсуждение».

Однако остановить трагические события оказалось уже невозможно: Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В итоге Россия оказалась перед непростым выбором: отказаться от защиты интересов на Балканах или защищаться.

Опасений в связи с возможным трагическим исходом было немало, однако идти на уступки было нельзя, считает доктор исторических наук, профессор кафедры истории Российского института гуманитарных наук и искусств Уральского федерального университета Ольга Поршнёва:

«Россия не была заинтересована в войне, как другие участники. Но она отстаивала принцип верности союзническим отношениям с Францией, а также поддержки Сербии. К тому же бытовало мнение, что, если Россия не вмешается в конфликт, она потеряет статус великой державы и станет вассалом Германии».

Политолог Павел Святенков обратил внимание на то, что из себя представляло Российское государство перед Первой мировой войной:

«Россия развивалась очень быстрыми темпами. И было ясно, что если не начать войну в 1914-м, а, к примеру, в 1924 году, то всё это будет бесполезно. Россия настолько уйдёт в отрыв, что победить её будет невозможно. Именно поэтому кайзер Вильгельм II эту войну и начал».

Германское правительство было бесспорным лидером в гонке вооружений и приложило все усилия к тому, чтобы война началась в тот момент, когда Германия казалась подготовленной к ней наилучшим образом. Уверенность в себе и в успехе начавшейся военной кампании кайзера выразилась в его знаменитой фразе: «Обед у нас будет в Париже, а ужинать будем в Петербурге». Руководителям немецкого народа казалось, что в «плане Шлиффена» всё продумано и предусмотрено. Оставалось осуществить новый блицкриг, пополнить список, где уже были победы над Данией (1864), Австрией (1866) и Францией (1871).

Непосредственным поводом к войне послужило Сараевское убийство 28 июня 1914 года австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда сербским студентом Гаврилой Принципом, членом тайной организации «Млада Босна», боровшейся за объединение всех южнославянских народов в одно государство. Этот факт сам по себе не был угрожающим миру. Мировая пресса оценила его сначала сравнительно спокойно, народ отнёсся к нему с безразличием. Реакция в дипломатических кругах была сдержанной. Однако австрийские и германские правящие круги решили использовать сараевское убийство как предлог для войны.

И вот 23 июля Австро-Венгрия, заявив, что Сербия стояла за убийством Франца Фердинанда, объявляет ей ультиматум, в котором требует от Сербии выполнить заведомо невыполнимые условия. Среди них – чистка госаппарата и армии от офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде; арест подозреваемых в содействии терроризму; разрешение полиции Австро-Венгрии проводить на сербской территории следствие и наказание виновных в антиавстрийских действиях. На ответ было дано всего 48 часов. В тот же день Сербия начинает мобилизацию, однако соглашается на все требования Австро-Венгрии, кроме допуска на свою территорию австрийской полиции.

Германия настойчиво подталкивает Австро-Венгрию к объявлению войны Сербии. 25 июля Германия начинает скрытую мобилизацию. 26 июля Австро-Венгрия объявляет всеобщую мобилизацию и начинает сосредоточивать войска на границе с Сербией и Россией.

28 июля 1914 года Австро-Венгрия, заявив, что требования ультиматума не выполнены, объявляет Сербии войну. Россия заявляет, что не допустит оккупации Сербии. 30 июля мобилизация начинается во Франции.

31 июля в России объявлена всеобщая мобилизация.

В тот же день Германия предъявляет России ультиматум: прекратить призыв в армию, или Германия объявит войну России. Также Германия стягивает войска к бельгийской и французской границам…

В результате вспыхнул один из самых широкомасштабных вооружённых конфликтов в истории человечества, в ходе которого прекратили своё существование четыре империи: Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская.

После убийства в Сараево министр иностранных дел России Сазонов охарактеризовал сложившееся положение словами «ЭТО ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА».

Против начала войны из-за защиты Сербии «Старшим Славянским Братом Россией» Николай Второй категорически возражал. Но, вопреки его воле, Сазонов и назначенный главнокомандующим армией 20 июля 1914 великий князь Николай Николаевич повели дело к войне. И в самом деле, через несколько дней в России была объявлена всеобщая мобилизация волей Николая Николаевича.

В полночь 31 июля 1914 Германия прислала России ультиматум: всеобщую мобилизацию прекратить в течение 12 часов. Сазонов ответил жёстким отказом. А Николая Второго даже не разбудили! Царь заснул в мире, а проснулся в войне, быстро переросшей в Мировую. Франция объявила войну Германии и Австрии на следующий день после России.

Но почему Франция? А потому что во Франции журналист и премьер-министр Жорж Клемансо и президент Франции Раймон Пуанкаре ратовали за реванш после поражения от Пруссии 43 годами ранее и возвращения «исконно французских» Эльзаса и Лотарингии. Узнав об убийстве в Сараево, президент Франции на корабле направился в Петербург с визитом, о котором во Франции и в России предпочитают не говорить. Цель – убедить Николая начать войну против Германии и её союзника Австрии в ответ на убийство в Сараево, поскольку без России Франция одолеть Германию не могла даже во сне мечтать.

Императора Николая убедить начать войну в Европе (после 43 лет мира!) не удалось, он так же, как его отец Александр Третий, был миротворцем – не на Дальнем Востоке, но в европейских делах. Зато два других деятеля – громогласный великий князь Николай Николаевич и министр иностранных дел Сазонов – вопреки воли царя, без решения Государственной думы повели дело к общеевропейской войне и её развязали!

7 июля 1914 состоялась пышная встреча приплывшего на корабле в Петербург президента Франции Раймона Пуанкаре с Николаем, а также с министром иностранных дел Сазоновым и двухметровым, смотревшим на царя сверху вниз, великим князем Николаем Николаевичем, женатым на черногорской принцессе Анастасии, имевшей на мужа влияние прегромадное – добавим важное недоговорённое. На Малом Кронштадтском рейде паровой катер президента Франции причаливает к борту императорской яхты «Александрия». На борту яхты «Александрия» император Николай II беседовал с президентом французской республики. Затем последовал пышный приём. Но согласия на начало войны с Германией царь не дал. Зато Пуанкаре нашёл единомышленников в лице Сазонова и Николая Николаевича.

Так, вопреки воле российского императора, Россия начала войну, на которую её подбила Франция. Вопреки воле Николая II, милого и безвольного Ники (как его в семье от жены Александры до кузена германского императора Вильгельма называли любовно).

Вот так несколько человек (среди которых главными были двое в России и двое во Франции) развязали мировую войну, от которой человечество не может оправиться даже спустя вот уже более века. Если б не самоуправство Сазонова и великого князя Николая Николаевича, Первой мировой войны просто не могло бы произойти, потому что она не могла бы начаться. Франция в одиночку и даже с поддержкой Англией начать войну против Германии с Австро-Венгрией никогда не рискнула б, будучи обречённой на поражение. А значит, дальнейшая история России могла быть совсем другой.

Страны Антанты рассчитывали удушить германскую экономику с помощью морской блокады и добить её ударами с двух сторон – из Франции и России. Германский генеральный штаб, учитывая эту опасность, надеялся на быстрый разгром Франции до окончания мобилизации в огромной России. Россия к началу войны имела численность армии и мобилизационных резервов 5971 тыс. человек при 7088 орудиях (для сравнения Германия – 4500 тыс. при 6528 орудиях).

В сентябре германская армия перешла реку Марна и стремилась с ходу взять Париж. Французы с трудом сдерживали врага. Чтобы помочь союзнику, Россия начала наступление, не дожидаясь окончания своей мобилизации.

Для руководства военными действиями была создана Ставка Верховного главнокомандующего, которым был назначен великий князь Николай Николаевич. Командование Северо-Западного фронта генерала Я. Жилинского двинуло в Восточную Пруссию две армии – под командованием П. Ренненкампфа и А. Самсонова. 7 (20) августа 1914 года армия Ренненкампфа одержала победу под Гумбинненом и продвинулась к Кёнигсбергу. Германский генеральный штаб был вынужден перебросить на Восточный фронт с Западного 2 корпуса и кавалерийскую дивизию. Наступление на Париж было остановлено. Но германские войска под командованием П. фон Гинденбурга ударили по 2-й армии Самсонова и разгромили её при Танненберге 13–17 (26–30) августа 1914 года. В конце августа 1914 немцы вторглись в пределы Российской империи.

Зато против Австро-Венгрии российский Юго-Западный фронт под командованием Н. Иванова провёл успешное наступление в Галиции 1914–1915 годов. Здесь в сражениях августа – сентября 1914 года участвовало около 2 миллионов человек – больше, чем в битве на Марне. Русские взяли Львов, оттянув силы Австро-Венгрии от Сербии. Потери Австро-Венгрии достигли 1 млн человек. Немцам пришлось спасать союзника, перебрасывая и сюда свои части. Таким образом, план Шлиффена провалился – Германии не удалось избежать войны на два фронта.

В ходе Варшавско-Ивангородской операции 28 сентября – 8 ноября 1914 года и Лодзинской операции 11 ноября – 19 декабря 1914 года российская амия отбила наступление австро-германских войск в Польше. В дальнейшем до весны 1915 года война шла с переменным успехом (см. Августовская операция, Карпатская операция, Праснышская операция).

Балтийский флот под командованием адмирала Н. фон Эссена вёл минно-заградительные операции.

30 октября 1914 года в войну вступила Османская империя. Впрочем, турки тут же стали терпеть поражения от России на Кавказе (Сарыкамышская операция 1914–1915 годов). Русские войска поддерживали добровольческие отряды армян, подвергшихся в Османской империи национально-религиозному гнёту. В апреле 1915 году турки произвели массовую депортацию и геноцид армянского населения по всей территории империи. Только новое наступление российских войск позволило спасти часть армянских беженцев. В 1916 году российские войска при поддержке Черноморского флота дошли до Трапезунда. В 1915 году в секретных соглашениях Великобритания и Франция подтвердили право России на получение проливов Босфор и Дарданеллы после победы над Османской империей.

Весной-летом 1915 года Германия и Австро-Венгрия попытались прекратить гибельную для себя войну на два фронта, выведя из войны Россию. Пользуясь затишьем на Западном фронте, войска Германии и Австро-Венгрии 2 (15) мая 1915 года прорвали фронт в районе Горлице. Экономика России была не готова к длительной войне. Из-за «снарядного голода» российские войска отступали. В ходе отступления российской армии 1915 года были потеряны Польша, Галиция и Литва. Погибло 850 тысяч человек.

Но полностью сокрушить российскую армию и вывести Россию из войны не удалось. 5 (18) августа 1915 года Северо-Западный фронт был разделён на Северный и Западный.

Когда весной-летом 1915 года армия терпела поражения, начались «поиски виноватых». 13 июня 1915 года военный министр В. Сухомлинов был отстранён от должности и позднее обвинён в измене. За шпионаж был казнён его сотрудник полковник С. Мясоедов (позднее выяснилось, что обвинения не были доказаны). Главнокомандующий Николай Николаевич был понижен до командующего Кавказским фронтом, а место главнокомандующего 23 августа 1915 года занял сам Николай II. Отныне он лично отвечал за ход войны.

Императрица в своём кругу объясняла, почему с ним расстались: «Дальше терпеть было невозможно. Ники (т. е. Николай II) ничего не знал, что делается на войне. Великий князь ему ничего не писал, не говорил. Со всех сторон рвали у Ники власть».

Император принял на себя обязанности главнокомандующего, хотя многие министры считали это опасным шагом. Николай II переехал в Могилёв, где с начала августа 1915 года расположилась ставка. И словно отсоединился не только от интриг и сплетен двора, но и от реальных проблем государства.

Когда Николай принял на себя обязанности главнокомандующего, член государственного совета и министр земледелия Александр Кривошеин скептически заметил: «Народ ещё со времён Ходынки и японской кампании считает его царём несчастливым и незадачливым».

На самом деле, полагают историки, причина недовольства была иной. Политический истеблишмент боялся укрепления власти императора.

У. Черчилль писал после Первой мировой: «Царский строй принято считать прогнившим, ни на что не годной тиранией. Но анализ войны с Германией и Австрией опровергает эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по тем ударам, под которыми она устояла, по бедствиям, которые она вынесла, по неисчерпаемой мощи, которую она развила, и по способности восстанавливать силы, которые она проявила. Бремя решений лежало на Николае II. Брусиловские победы, вступление России в кампанию 1917 года непобедимой и более сильной, чем когда-либо. Разве во всём этом не было его заслуги? Несмотря на ошибки, большие и страшные, он решил войну в пользу России».

Николай II придерживался твёрдых консервативных убеждений, но был готов идти на тактические уступки умеренным либералам. Либералы и консерваторы в окружении императора дискредитировали друг друга, что вело к череде отставок, известных как «министерская чехарда».

Общественное мнение связывало некоторые назначения с влиянием Г. Распутина, которое дискредитировало монархию. Но оказалось, что его влияние было преувеличено, и неустойчивость самодержавного режима сохранилась и после смерти Распутина.

Российским войскам вести войну приходилось в очень тяжёлых условиях. Большой проблемой был «снарядный голод» – его апогей пришёлся как раз на 1915 год. Боеприпасы, заготовленные на год войны, были израсходованы русской армией в течение четырёх месяцев. Ставкой было издано предписание, установившее расход не более одного снаряда в день на орудие. В итоге на пять германских снарядов русские могли ответить только одним – притом что на одно русское тяжёлое орудие приходилось десять германских. Терзал войска и «патронный голод».

Невозможность сражаться с противником на равных, отсутствие артиллерийской поддержки приводили к психологическому надрыву. Война воспринималась солдатами как бессмысленная бойня, тем более что большинство частей (особенно пехотных) на фронте практически не сменялось. Отпуска для пехоты ввели только осенью 1915 года. Один из офицеров свидетельствовал: «Люди в окопах так устают физически и нравственно, так их заедает вошь, что нет ничего удивительного, что они, доведённые до отчаяния, сдаются в плен целым батальоном». Даже кадровые офицеры, морально и психологически подготовленные, не выдерживали напряжения и пытались уклониться от боя «законными средствами»: получали отпуск, переходили в тыловые части или штаб.

В отличие от пехоты, кавалерийские и гвардейские части имели возможность отойти на пополнение, а потому были морально устойчивее. Практически не сдавались в плен казаки, зная о том, что враг не даст им пощады.

Наконец, на «узком» Западном фронте, где на один километр приходилось 2500 человек, солдаты Антанты находились в окопах в среднем 10 дней в месяц и постоянно выводились на отдых. В русской армии при 600 штыках на один километр выводились в резерв только совсем обескровленные части.

Один из офицеров писал: «Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъёмом в сторону немецких окопов, земля была мёрзлая, и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно расстреливались. Немцы даже делали ещё лучше. Когда атакующие подходили к совершенно целому проволочному заграждению, приказывали бросить винтовки, что волей-неволей приходилось выполнять, и тогда их по одному пропускали в окопы».

Бывали случаи, когда инициатива добровольной сдачи принадлежала не солдатам, а офицерам и даже генералам. Наиболее одиозный пример – осада крепости Новогеоргиевск в 1915 году. Тогда генерал Бобырь отдал приказ о капитуляции «во избежание кровопролития», уже перебежав к немцам, – в плен попало 83 000 человек, из них 23 генерала.

Справедливости ради нельзя не сказать, что бежавших из плена солдат и офицеров не преследовали, а награждали и повышали в звании. Наиболее яркий пример – генерал Л. Г. Корнилов. Был повышен в чине и сбежавший из плена с пятой попытки будущий «красный маршал» М. Н. Тухачевский.

Всего за годы Первой мировой из неприятельского плена бежало свыше 270 000 человек, из них успешно – около 60 000 русских солдат и офицеров. Пик побегов пришёлся на 1916–1917 гг., что было вызвано победами на фронте (Брусиловский прорыв), Февральской революцией и ухудшением продовольственного снабжения в Германии и Австро-Венгрии.

Как правило, части всё же не сдавались до тех пор, пока не были выбиты офицеры, унтер-офицеры или кадровые солдаты. Один из немецких командиров писал о коварных русских, которые сначала стихийно поднимали руки, а потом, когда к ним подходили немцы, неожиданно и неорганизованно начинали снова стрелять. Действительно, далеко не все солдаты поддавались массовому психозу сдачи в плен и продолжали отчаянно сопротивляться.

Свою роль тут играла и социальная психология солдат. Будучи крестьянской страной, Российская империя обладала «крестьянской» армией – с присущей хлебопашцам психологией.

В известной книге «На Западном фронте без перемен» Ремарк с симпатией описывал русских военнопленных: «Странно видеть так близко перед собой этих наших врагов… У них добрые крестьянские лица, большие лбы, большие носы, большие губы, большие руки, мягкие волосы. Их следовало бы использовать в деревне – на пахоте, на косьбе, во время сбора яблок. Вид у них ещё более добродушный, чем у наших фрисландских крестьян».

Война большинством солдат воспринималась как работа, пусть и непривычная, гибельная. Именно потому сдачи в плен начинались только тогда, когда эта «работа» превосходила возможности «работников». Устав на такой «работе», крестьянин задумывался об отдыхе – и плен представлялся лазейкой в «правилах войны» для такого «заслуженного отдыха», возможностью получить передышку, чтобы выжить.

Война тем больше казалась бессмысленной в глазах крестьян, что воевали они на чужой, польской территории и за чужие интересы. Более образованные, более подверженные официальной пропаганде немцы, англичане, французы хорошо представляли себе и причины войны, и её цели.

Прославленный генерал А. А. Брусилов так отзывался о резервах, брошенных в бой в 1915 году: «Прибывавшие на пополнение рядовые в большинстве случаев умели только маршировать, да и то неважно; большинство их и рассыпного строя не знали, и зачастую случалось, что даже не умели заряжать винтовки, а об умении стрелять и говорить было нечего. Приходилось обучать в тылу каждого полка своё пополнение и тогда только ставить в строй. Но часто во время горячих боёв… обстановка вынуждала столь необученные пополнения прямо ставить в строй. Понятно, что такие люди солдатами зваться не могли, упорство в бою не всегда оказывали и были не в достаточной мере дисциплинированны. Чем дальше, тем эти пополнения приходили в войска всё хуже и хуже подготовленными».

Нельзя не отметить и то, что большинство добровольно сдававшихся были люди старших возрастов, привязанных к семьям. Не зря командиры стремились ставить в первую линию молодёжь, оставляя «стариков» в тыловых службах.

Моральный фактор – победы и поражения – играл крайне важную роль, особенно в маневренные периоды войны. Известно, что наибольшие потери пленными в случае успешного наступления несёт отступающая, а не атакующая сторона. Войска защищающейся стороны становятся лёгкой добычей: в ходе вражеской артподготовки и наступления они теряют офицеров, связь со штабами, направление отхода и, в конечном счёте, боеспособность.

Поэтому лето 1915 года, разгар «великого отступления» из Польши, стало самым страшным для русской армии периодом с точки зрения потерь пленными – около 976 000 человек.

Моральное разложение армии было усугублено эксцессами шпиономании. Шпиономания первоначально явилась попыткой Ставки Верховного главнокомандования снять с себя ответственность за поражения 1914–1915 гг. В результате этой кампании солдаты по собственному почину начали искать предателей повсюду, даже среди своих командиров. Примеры были более чем впечатляющими: за «измену в пользу Германии» был отстранён от должности даже военный министр В. А. Сухомлинов. В итоге подозревали в измене даже августейшую фамилию. В такой ситуации сдача в плен зачастую стала представляться не как измена Родине, а как «измена изменникам».

Важно, наверное, понять, что многие пленные, даже не контуженные и не раненые, попадали в плен не потому, что добровольно переходили к врагу, а потому что были измотаны боями или лишены возможности сопротивляться. Пленные вынуждены были претерпеть «ужасающую беспросветность жизни и безжалостную жестокость людей», – писал Ремарк.

Конечно, это не оправдывает солдат, сдавшихся в плен до «исчерпания возможностей к сопротивлению», но, по крайней мере, обеляет память тех, кто умер в плену, так и не вернувшись на Родину…

С началом Первой мировой войны командир 3-го эскадрона лейб-гвардии Конного полка ротмистр барон Врангель стал известен всей России. 6 августа 1914 года он взял атакой в конном строю неприятельскую батарею у деревни Каушен в Восточной Пруссии и стал первым офицером в ходе начавшейся войны, награждённым орденом Святого Георгия 4-й степени. О подвиге Врангеля писали газеты, в том числе в союзных России странах. Правда, потери в эскадроне были большие: погибли все офицеры и более двадцати солдат из более чем ста, участвовавших в атаке. Под Врангелем была убита лошадь, а сам он получил лёгкую контузию, но из боя не вышел и даже участвовал в рукопашной схватке на батарее.

Передавали свидетельство великого князя Михаила Александровича о том, что, утверждая приказ о награждении Врангеля орденом Святого Георгия, император Николай II сказал: «Никогда я не подписывал приказа с такой неохотой. Не погорячись Врангель, те же результаты могли быть достигнуты стоящей за ним артиллерией Крузенштерна, которая уже начала действовать. И люди были бы целы!» Как знать, не дошли ли слухи о нелестном царском отзыве и до самого Врангеля? И, быть может, именно они послужили причиной тому, что в первоначальном варианте своих воспоминаний Пётр Николаевич весьма негативно отозвался о Николае II. Но перед публикацией он этот отзыв снял.

Пётр Николаевич Врангель в 1901 году окончил Горный институт в Санкт-Петербурге, получив диплом горного инженера. Но потом всё же поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии Конный полк. В 1902 году Врангеля произвели в корнеты, после чего он уволился в запас и уехал в Иркутск чиновником особых поручений при генерал-губернаторе. Но прослужил в этом качестве недолго, отправившись добровольцем на Русско-японскую войну. Врангель воевал во 2-м Верхнеудинском полку Забайкальского казачьего войска, получил чин подъесаула и ордена Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Затем служил в 55-м драгунском Финляндском полку, откуда в 1907 году перевёлся в лейб-гвардии Конный полк в чине поручика. В 1910 году Врангель окончил Николаевскую военную академию и был причислен к Генеральному штабу, а годом позже окончил дополнительный курс в Офицерской кавалерийской школе.

В ходе Первой мировой войны Врангель ещё не раз отличился и сделал замечательную карьеру. В январе 1917 года он был уже генерал-майором и начальником Уссурийской конной дивизии, а в июле был назначен командиром Сводного конного корпуса и удостоился солдатского Георгиевского креста 4-й степени за то, что успешно прикрывал отступление пехоты после неудачного русского наступления. После большевистской революции Врангель оказался в Ставке, где разрабатывал план создания армии из добровольцев для продолжения войны с немцами, и покинул Могилёв, когда стало ясно, что главком Николай Духонин не собирается оказывать сопротивление большевикам.

Обстановка на Кавказе с началом Первой мировой войны также обостряется. Конфликт с Турцией очень осложнял позиции России, воюющей против Германии и Австро-Венгрии. Но турки решили воспользоваться ситуацией и осуществить свои давно вынашиваемые планы по отторжению от России Кавказа, Крыма и территорий в долинах Волги и Камы, на которых проживало татарское население.

Турция присоединилась к коалиции Центрального блока, заключив соглашение с Германией на второй день после объявления войны. Копия документа была направлена Юденичу в начале августа. В конце сентября 1914 года Турция закрыла проливы Босфор и Дарданеллы для торговых судов стран Антанты. В следующем месяце турецкий флот обстреливал Одессу и другие порты России.

В ноябре 1914 года страны Антанты официально объявляют Турции войну: 2 ноября – Россия, 5 ноября – Англия и на следующий день – Франция.

В ноябре 1914 года на базе Кавказского военного округа была сформирована и развёрнута Кавказская армия, во главе которой встал генерал-адъютант И. И. Воронцов-Дашков. Начальником штаба армии был назначен генерал-лейтенант Н. Н. Юденич. Русская армия развернулась на территории протяжённостью 720 километров. Основные силы русской армии – 120 батальонов, 127 сотен при 304 орудиях – были развёрнуты на линии от Батуми до Сарыкамыша. Им противостояла 3-я турецкая армия под командованием Гасана-Изет-паши, состоящая из 130 батальонов, почти 160 эскадронов при 270–300 орудиях и сосредоточенная в районе Эрзурума. Штаб турок возглавлял немецкий генерал фон Шеллендорф. Силы с обеих сторон были примерно равными.

15 ноября разведывательные отряды 1-го Кавказского корпуса, с ходу заняв приграничные горные рубежи, начали выдвигаться на Эрзурум. На следующий день границу перешли главные силы корпуса, но через два дня они были атакованы частями 9-го и 11-го турецких корпусов, и, опасаясь обхода своего правого фланга, отошли к границе. С приходом в конце ноября суровой зимы боевые действия практически прекратились.

9 декабря 3-я турецкая армия под командованием военного министра Энвер-паши начала наступление. Уже в начале турецкие войска были лишены эффекта внезапности, на который рассчитывали, благодаря хорошо поставленной разведке в русских войсках. Турки безуспешно пытались атаковать и окружить Ольтынский отряд.

В это время всё оперативное руководство войсками сосредоточилось в руках помощника Главнокомандующего генерала А. З. Мышлаевского. Когда зимой 1914 года из-за панического настроения Мышлаевского на Кавказском театре возник серьёзный кризис, генерал Воронцов-Дашков командировал Юденича для исправления дел. Прибыв 11 декабря в действующую армию, командование которой принял Мышлаевский, генерал настоял на отмене его распоряжений, в соответствии с которыми армия должна была отступить с целью избегнуть обнаружившегося глубокого обхода со стороны турецких войск под личным командованием Энвер-паши.

17-я и 29-я турецкие пехотные дивизии, подошедшие вечером 11 декабря к селу Бардус, без остановки двинулись на Сарыкамыш. Энвер-паша, не зная, что 10-й корпус вместо предусмотренного планом поворота от Ольты на восток увлёкся преследованием Ольтынского отряда, направил 32-ю дивизию также на Сарыкамыш. Однако из-за морозов и снежных заносов она не смогла туда дойти и остановилась в Бардусе. Здесь вместе с 28-й пехотной дивизией 9-го корпуса ей пришлось прикрывать пути сообщения, которым угрожал наступавший от села Еникей 18-й Туркестанский стрелковый полк.

Тем не менее обходящие фланг русских 9-й и 10-й корпуса вышли на рубеж селений Арсенян и Косор. Одновременно отряд, прорвавшийся из селения Хопа, с ходу занял город Ардаган. 11-й корпус вёл бой на линии Маслагат – Арди.

Разгадав план противника, он решил отстоять базу Сарыкамыш и направил туда 20 батальонов, 6 сотен и 36 орудий. Наиболее подвижные подразделения должны были подойти к месту назначения 13 декабря. Организация обороны возлагалась на находившегося проездом из Тифлиса полковника Генерального штаба И. С. Букретова. В его распоряжении оказались две дружины ополчения, два эксплуатационных железнодорожных батальона, запасные войска, две роты стрелков 2-го Туркестанского корпуса, два трёхдюймовых орудия и 16 станковых пулемётов.

Турки, обессиленные маршем в пургу по заваленным снегом дорогам, продвигались медленно. Охранение, высланное по приказу генерала Юденича на санях, на исходе 12 декабря задержало их в 8 км западнее Сарыкамыша. На рассвете следующего дня 17-я и 29-я дивизии противника повели наступление непосредственно на Сарыкамыш. Русские довольно умело оборонялись, используя главным образом пулемётный огонь. Вскоре к ним подошло подкрепление – Сарыкамышский отряд, и селение удалось отстоять. Но противник не оставил надежды овладеть Сарыкамышем, несмотря на большие потери – только 29-я турецкая дивизия в ходе наступления потеряла до 50 процентов своего состава. Однако к полудню 15 декабря весь 10-й турецкий корпус сосредоточился у Сарыкамыша. Кольцо окружения, не без помощи местных курдов, почти сомкнулось. Задуманный турецким главнокомандующим план операции, казалось, осуществился. Между тем благодаря принятым штабом Кавказской армии мерам силы русских у Сарыкамыша всё прибывали. Они имели здесь уже более 22 батальонов, 8 сотен, более 30 орудий, почти 80 пулемётов против 45 турецких батальонов. И в этот день все турецкие атаки были отражены.

К вечеру 16 декабря в лесу было замечено скопление больших сил турок, а также удалось захватить турка, который вёз приказ, адресованный командиру 10-го корпуса. Из приказа русское командование узнало о готовящейся турецким командованием ночной атаке на селение. Она началась около 11 часов вечера. Турки стали теснить русские войска, занимавшие высоту Орлиное гнездо, вокзал и мост на шоссе, так как за ним располагались склады продовольствия и боеприпасов. В начале им сопутствовал успех, и центральная часть селения была захвачена.

Но утром следующего дня серией контратак, проведённых по приказу генерала Юденича, прибывшего на командный пункт, удалось сдержать продвижение турок. В тот же день Николай Николаевич Юденич вступил в командование всей русской армией.

Посол Франции в России М. Палеолог писал в то время: «Кавказская армия русских совершает там каждый день изумительные подвиги».

Оценив обстановку, Юденич принял решение о нанесении одновременного удара главными силами с фронта на Сарыкамыш, Ардаган и Ольты и обходящими отрядами в тыл противника. Успеха предполагалось достичь за счёт скрытной перегруппировки частей 39-й пехотной дивизии, 1-й и 2-й Кубанских пластунских бригад, а также двух артиллерийских дивизионов, подходивших из Карса. Он понимал, что требовалось тщательное планирование предстоящего наступления, особенно с точки зрения согласования усилий привлекаемых сил и средств, осуществления маскировки на маршрутах выдвижения. Эти вопросы и решались в оставшееся время офицерами штаба и начальниками родов войск и служб.

22 декабря русские внезапно для противника атаковали его. Во время наступления был окружён 9-й турецкий корпус, действовавший у Сарыкамыша, 154-й пехотный полк глубоко вклинился в оборону турок и захватил командира корпуса и всех трёх командиров дивизий со штабами. Были взяты в плен остатки разгромленных частей и захвачена их материальная часть. 30-я и 31-я турецкие пехотные дивизии 10-го корпуса, понёсшие большие потери, начали поспешно отступать на Бардус. Сибирская казачья бригада, усиленная Ардаганским отрядом, действуя вместе с Ольтынским отрядом, нанесла поражение турецким войскам, занимавшим город Ардаган, захватив до тысячи пленных и много трофеев.

Турецкие части предприняли контрудар из района Бардуса во фланг и тыл Сарыкамышского отряда, но он был успешно отражён, и в ночном бою русскими войсками были взяты в плен две тысячи турецких солдат – остатки 32-й дивизии. По приказу Юденича главные силы Сарыкамышского отряда перешли в наступление. Несмотря на ожесточённое сопротивление турецких войск – дело даже доходило до штыковых атак – войска шли вперёд, продвигаясь в глубоком снегу.

Русское командование решило обойти левое крыло турецкой армии, закрепившееся на горной позиции к западу от селения Кетек. Приказ на этот нелёгкий манёвр получил 18-й Туркестанский стрелковый полк с четырьмя горными орудиями. Ему предстояло преодолеть 15 км горной местности. С трудом прокладывая дорогу, нередко перенося на руках тяжёлые орудия по частям и боеприпасы, продвигался этот полк. Когда он появился в тылу 11-го турецкого корпуса, противник в панике отступил.

В ночь на 29 декабря турки начали отход на Ольты. Русские стали преследовать противника, но, пройдя 8 км, были остановлены сильным артиллерийским огнём. Тем не менее 2-я Оренбургская казачья батарея смело развернулась на открытой местности и открыла ответный огонь. Стрелки рассредоточились правее и левее шоссе. Турки, упреждая обход своих флангов, отступили на 3–4 км. Наступившая ночь прекратила сражение.

Утром атаки возобновились, и вскоре упорство турок было сломлено окончательно. Они бежали через Ольты на Нориман и Ит, по Сивричайской долине, а многие – просто в горы. Были захвачены пленные и орудия.

К 5 января 1915 года русские войска, перейдя государственную границу, вышли на рубеж селений Ит – Арди – Даяр. Сарыкамышская операция, в ходе которой противник потерял более 90 тысяч человек, завершилась победой русских войск.

Генерал от инфантерии Юденич был назначен командующим Кавказской армией (при главнокомандующем Воронцове-Дашкове).

Кавказская армия перенесла военные действия на территорию Турции. Основные усилия, по замыслу генерала Юденича, сосредоточивались в полосе действия 4-го Кавказского корпуса – 30 пехотных батальонов и 70 эскадронов конницы. Этих сил было недостаточно для широкомасштабных действий, поэтому для продвижения вперёд была выработана тактика внезапных налётов небольшими отрядами. И она себя оправдала. Уже к середине июня корпус вышел к Арнису и создал сплошную позицию, примыкавшую к озеру Ван. Центр и правый фланг армии занимали основные перевалы, надёжно прикрывали Сарыкамышское, Ольтынское и Батумское направления.

Стремясь перехватить инициативу, турецкое командование начало подтягивать к этому району резервы, и вскоре начальник штаба армии немецкий майор Г. Гузе выехал с группой офицеров на рекогносцировку, чтобы на месте уточнить исходное положение для предстоящего наступления. Об этом немедленно было доложено Юденичу разведчиками.

9 июля турецкая группировка, насчитывавшая более 80 батальонов пехоты и конницы, нанесла удар на Мелязгертском направлении, стремясь прорвать оборону фланговых частей 4-го Кавказского корпуса и перерезать его коммуникации. Русские войска были вынуждены отойти на рубеж севернее Алашкертской долины. К тому же в их тылу действовали диверсионные отряды турок.

Генерал Юденич распорядился срочно сформировать сводный отряд, командование которого было поручено генералу Баратову. Отряд включал 24 батальона пехоты, 36 сотен конницы и около 40 орудий. На него возлагалась задача по нанесению удара на левом фланге в тыл туркам. Затем вместе с 4-м Кавказским корпусом отряд должен был окружить противника в районе Каракилис-Алашкерт. Манёвр не совсем удался, так как, потеряв пленными до 3 тысяч человек, турки успели уйти из села Каракилис. К 15 сентября 4-й Кавказский корпус занял оборону от перевала Мергемир до Бурнубулах, выставив к югу от Арджиша боевое охранение. В тоже время части 2-го Туркестанского и 1-го Кавказского корпусов перешли в наступление. Но из-за недостатка боеприпасов оно не получило широкого развития, но всё-таки сковало значительные силы турок. На Ван-Азербайджанском направлении действовал ударный отряд генерала Чернозубова, который сумел продвинуться на 30–35 км и занял оборону от Арджиша до южного берега озера Урмия.

Начиная с осени 1915 года войска на Кавказе перешли в активной обороне 1500-километрового рубежа. На наступательные операции ни людей, ни техники, ни боеприпасов не хватало. К тому же изменилась и международная обстановка – в войну на стороне Германии и Турции вступила Болгария.

Было открыто прямое сообщение между Германией и Турцией, и турецкая армия стала получать большое количество артиллерии. В свою очередь у турецкого командования появилась возможность выбить англо-французские войска с Галлиполийского полуострова. Большие потери заставили английское и французское командование оставить плацдарм.

Освободившиеся войска турецкое командование хотело передать 3-й армии, ведущей борьбу с Кавказской армией Юденича. Узнав об этом, Николай Николаевич предложил на военном совете перейти в общее наступление ещё до подхода вражеских подкреплений. Пока к этому времени, согласно данным разведки, русская армия имела примерное равенство с турецкой армией в пехоте, но превосходила противника в три раза по артиллерии и в пять раз по регулярной коннице.

Силы обеих сторон были развёрнуты в полосе более 400 км от Чёрного моря до озера Ван. Турецкие соединения были в основном сосредоточены на Ольтынском и Сарыкамышском направлениях и прикрывали кратчайшие пути к крепости Эрзурум – важнейшей базе снабжения войск, узлу транспортных коммуникаций северных областей Турции. Сама крепость была хорошо защищена горной местностью, что затрудняло проведение там широкомасштабных операций, особенно в зимних условиях.

Тем не менее командующий Кавказской армией и его штаб всё более склонялись к переходу войск в наступление не позже второй половины января 1916 года. План Эрзурумской операции был разработан – упор делался на внезапность и тщательность подготовки войск.

Наступление начала армейская группа прорыва. Эта группа, как и предусматривалось замыслом генерала Юденича, вступила в бой на рассвете 30 декабря. Её 12 батальонов при 18 орудиях и сотней под командованием генерала Волошина-Петриченко получили задачу овладеть горой Кузу-чан, а затем наступать на селение Шербаган и захватить его. За первые пять дней января 1916 года русские войска захватили гору Кузу-чан, перевал Карачлы, крепость Календер и ряд других пунктов. Бои носили ожесточённый характер. Русские несли значительные потери, истощались резервы. Не в лучшем положении пребывали и турки. Уже к вечеру 1 января русская разведка установила, что почти все части из резерва 3-й турецкой армии были введены в сражение для поддержки первых эшелонов.

5 января Сибирская казачья бригада и 3-й Черноморский казачий полк подошли к Хасан-кала. На следующий день они атаковали турецкий арьергард на ближних подступах к фортам Эрзурумских укреплений.

Основу Эрзурумского укреплённого района составлял естественный рубеж высотой 2200–2400 м над уровнем моря, отделявший Пассинскую долину от Эрзурумской. На горном хребте располагалось 11 хорошо подготовленных фортов, которые размещались в две линии. Другие подступы к крепости также прикрывались отдельными укреплениями. Протяжённость горной оборонительной линии составляла 40 км.

Овладеть Эрзурумом с ходу было невозможно – для штурма требовалось большое количество боеприпасов. Особенно остро ощущался недостаток в ружейных патронах. В целом Эрзурумская крепость представляла собой довольно обширную укреплённую позицию, развёрнутую фронтом на восток с прикрытыми флангами. Её уязвимым местом были тыловые обводы. Через них город мог блокировать любой противник, проникший на Эрзурумскую равнину.

Штаб Кавказской армии, да и сам командующий лично, приступили к детальной проработке плана штурма. Были приняты меры по инженерному оборудованию рубежей, и в конце января проведена рекогносцировка на местности. Всё это время отдельные разведывательные отряды осуществляли рейды в расположение неприятеля. Они захватывали отдельные высоты и прочно закреплялись на них. Таким образом, уже к 25 января русским частям удалось продвинуться вперёд на 25–30 км.

29 января соединения и части Кавказской армии заняли исходное положение, и в 2 часа дня начался артиллерийский обстрел крепости. Турки сопротивлялись отчаянно и не один раз отвоёвывали занятые русскими частями позиции. День 1 февраля стал переломным в штурме турецких укреплений. Русские овладели последним фортом, и колонна генерала Воробьёва начала первой спускаться в Эрзурумскую долину.

А 3 февраля крепость Эрзурум пала. В плен попали 13 тысяч солдат и 137 офицеров турецкой армии, а также были взяты 300 орудий и большие запасы продовольствия. В тот же день во всех частях и подразделениях Кавказской армии был оглашён приказ, в котором выражалась благодарность её командующего всему личному составу за мужественное выполнение своего воинского долга, а затем Юденич лично вручал Георгиевские награды отличившимся при штурме воинам. За успешное проведение Эрзурумской операции сам Юденич был удостоен ордена Св. Георгия 2-й степени.

При дальнейшем преследовании противника в ночь на 17 февраля был захвачен и город Битлис. Затем были разгромлены и части турецкой дивизии, спешившие на помощь к Битлису. Таким образом, ударный 4-й Кавказский корпус продвинулся более чем на 160 км, прочно прикрыв фланг и тыл Кавказской армии.

В период штурма Эрзурума Приморский отряд по приказу генерала Юденича сковал турок на своём направлении. С 5 по 19 февраля отряд овладел оборонительными рубежами по рекам Архаве и Вицесу, чем создал угрозу важному опорному пункту противника – Трапезунду. Успех сопутствовал отряду, и вскоре Трапезунд был взят. Теперь у русского командования появилась возможность заложить в портовом Трапезунде морскую базу снабжения правого крыла Кавказской армии.

Турки не смирились с потерей Эрзурума, но все их попытки отбить крепость потерпели неудачу.

Результаты последних наступательных операций Россия, Англия и Франция закрепили секретным соглашением в апреле 1916 года. В нём, в частности, отмечалось, что «Россия аннексирует области Эрзурума, Трапезунда, Вана и Битлиса до подлежащего определению пункта на побережье Чёрного моря к западу от Трапезунда. Область Курдистана, расположенная к югу от Вана и Битлиса, между Мушем, Сортом, течением Тигра, Джезире-Ибн-Омаром, линией горных вершин, господствующих над Амадией и областью Мергевера, будет уступлена России».

При разработке плана войсковых операций в предстоящей кампании 1917 года русское командование учитывало ряд важных обстоятельств – обособленность театра военных действий, тяжёлое положение в войсках, своеобразие климатических условий. Армия действовала в условиях бездорожья в голодном краю. Только за 1916 год из-за тифа и цинги армия потеряла около 30 тысяч человек. Кроме того, следовало учитывать и политическую обстановку в стране. Заметно стали проявляться процессы разложения армии. Юденич предложил в Ставке отвести Кавказскую армию к основным источникам питания, расположив её от Эрзурума (центр) до границы (правый фланг), но его предложение не было поддержано.

Тогда генерал Юденич счёл возможным подготовить к весне 1917 года только две частные наступательные операции. Первую – на Мосульском направлении (7-й Кавказский корпус и сводный корпус генерала Баратова), и вторую – соединениями левого фланга армии. На остальных направлениях предлагалось вести активную оборону.

В конце января 1917 года по просьбе союзников войска генерала Юденича активизировали свои действия в тылу 6-й турецкой армии. Уже в феврале они перешли в наступление на Багдадском и Пенджвинском направлениях. Благодаря их успешным действиям англичане смогли в конце февраля занять Багдад.

Антон Иванович Деникин в начале Первой мировой войны оказался на Юго-Западном фронте, был назначен на должность генерал-квартирмейстера 8-й армии генерала Алексея Брусилова. Деникин родился 16 декабря (4 декабря по старому стилю) 1872 года в деревне Шпеталь-Дольный в пригороде Влоцлавска Варшавской губернии (ныне территория Польши). Его отец был отставным майором пограничной службы, происходившим из крепостных крестьян, мать – обедневшей польской дворянкой. С 13 лет, после смерти отца, чтобы прокормить себя и мать, Деникин был вынужден заниматься репетиторством.

В 1890 году после окончания Ловичского реального училища поступил в Киевское пехотное юнкерское училище, которое в 1892 году окончил в числе лучших учеников.

В 1892–1895 годах служил в чине подпоручика во 2-й полевой артиллерийской бригаде в городе Бела Седлецкой губернии.

Осенью 1895 года Деникин поступил в Академию Генерального штаба, но на выпускных экзаменах за первый курс не набрал необходимого количества баллов для перевода на второй курс и вернулся в бригаду. В 1896 году поступил в академию вторично.

В это время Деникин увлёкся литературным творчеством. В 1898 году в военном журнале «Разведчик» был напечатан его первый рассказ. Много работал в военной журналистике – регулярно печатал рассказы и очерки о быте, нравах и боевых эпизодах русской армии под псевдонимом И. Ночин.

Весной 1899 года Деникин окончил Академию по первому разряду и был произведён в чин капитана, но из-за изменённого порядка определения итогового балла не был причислен к Генеральному штабу.

В 1900–1901 годах проходил службу во 2-й полевой артиллерийской бригаде.

В 1901 году был причислен к Генеральному штабу.

В июле 1902 года Деникин был назначен старшим адъютантом штаба 2-й пехотной дивизии, стоявшей в Брест-Литовске. С октября 1902 года по октябрь 1903 года он отбывал цензовое командование ротой 183-го пехотного Пултуского полка, стоявшего в Варшаве. С октября 1903 года служил старшим адъютантом штаба 2-го кавалерийского корпуса.

Во время Русско-японской войны добился назначения на передовую, за боевые заслуги досрочно получил звание полковника, был награждён орденами Святого Станислава и Святой Анны 2-й и 3-й степеней.

В январе 1906 года Деникин был назначен штаб-офицером для особых поручений в штаб 2-го кавалерийского корпуса (Варшава), в мае – сентябре 1906 года командовал батальоном 228-го пехотного резервного Хвалынского полка, в декабре 1906 года переведён на должность начальника штаба 57-й пехотной резервной бригады (Саратов), в июне 1910 года назначен командиром 17-го пехотного Архангелогородского полка, расквартированного в городе Житомире. В 1910–1914 годах командовал 17-м пехотным Архангелогородским полком на австрийской границе.

В начале 1914 года стал исполняющим должность генерала для поручений при штабе Киевского военного округа, в июне получил чин генерал-майора. Не желая быть на должности генерал-квартирмейстера, по собственному желанию ушёл со штабной работы и был назначен командиром 4-й стрелковой («Железной») бригады, переформированной в 1915 году в дивизию. «Железная» дивизия генерала Деникина прославилась во время Галицийской битвы и на Карпатах, во время отступления в сентябре 1915 года контратакой взяла Луцк, за что Деникин в 1916 году был произведён в генерал-лейтенанты. Дивизия участвовала в Брусиловском наступлении в июне 1916 года, действуя на Луцком направлении. За эти операции Деникин был награждён высшими воинскими наградами – орденами Святого Георгия 3-й и 4-й степени, а также дважды Георгиевским оружием.

В сентябре 1916 года стал командиром 8-го армейского корпуса, который в составе 9-й армии в декабре был переброшен на Румынский фронт. Во время боёв у населённых пунктов Бузео, Рымник и Фокшаны в течение нескольких месяцев командовал также двумя румынскими корпусами.

В феврале 1917 года стал помощником начальника Генерального штаба. Весной занимал должность начальника Генерального штаба, затем был назначен главнокомандующим Западным фронтом, потом – главнокомандующим Юго-Западным фронтом.

Во время Первой мировой войны Лавр Георгиевич Корнилов был командиром 1-й бригады 49-й пехотной дивизии (11 сентября – 30 декабря 1914 г.). Родился он в г. Усть-Каменогорске в многодетной семье небогатого чиновника, в прошлом – хорунжего, служившего переводчиком при 7-м Сибирском казачьем полку. «Калмыцкая внешность» Лавра, согласно сохранившимся воспоминаниям его родной сестры Анны Георгиевны Корниловой, объясняется предками по матери, Марии Ивановны, – алтайскими калмыками. Прадед Лавра Корнилова, казак Бийской линии, был женат на калмычке.

Учился в Сибирском Императора Александра I кадетском корпусе (1889). В аттестате указано: «Тих, скромен, добр, трудолюбив, послушен, исполнителен, приветлив, но вследствие недостаточной воспитанности кажется грубоватым… Будучи очень самолюбивым, любознательным, серьёзно относится к наукам и военному делу, он обещает быть хорошим офицером».

Военное образование получил в Михайловском артиллерийском училище. В 1892 году выпущен подпоручиком в Туркестанскую стрелковую бригаду. Через три года получил звание поручика. Окончил Академию Генерального штаба (1898 г., награждён малой серебряной медалью с занесением фамилии на мраморную доску). Штабс-капитан (1897). Капитан (1898).

С 1898 по 1904 г. служил в Туркестане помощником старшего адъютанта штаба округа, а затем – штаб-офицером для поручений при штабе. С риском для жизни, переодевшись туркменом, он провёл рекогносцировку британской крепости Дейдади в Афганистане, а также совершил ряд длительных исследовательских и разведывательных экспедиций в Восточном Туркестане (Кашгарии), Афганистане и Персии. Издал книгу «Кашгария, или Восточный Туркестан». Подполковником находился в Индии с целью «изучения языков и нравов народов Белуджистана». В 1905 году его «Отчёт о поездке в Индию» был опубликован Генеральным штабом.

В Русско-японской войне получил назначение в штаб 1-й стрелковой бригады, участвовал в боях под Сандепу и Мукденом. В Мукденском сражении он сумел вывести из-под удара японцев три стрелковых полка, которым грозило окружение. Полковник (1905).

После заключения Портсмутского мира около года служил в управлении Генштаба, а затем четыре года провёл в должности военного агента (атташе) в Китае, продолжая работу в интересах русской военной разведки.

Командир 8-го пехотного Эстляндского полка, начальник 2-го Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи. Генерал-майор (1911). По личному ходатайству переведён в июле 1913 года на должность командира 1-й бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии.

После 1-й бригады 49-й пехотной дивизии командовал 48-й пехотной дивизией. Участвовал в Гродекском сражении и Карпатской операции. В ночном бою при Такошанах группа добровольцев под командованием генерала прорвала позиции неприятеля и, несмотря на свою малочисленность, захватила 1 200 пленных. Дивизия разбила неприятеля в боях под Гоголевым и Варжише и дошла до Карпат, овладев Крепной. В январе 1915 года 48-я дивизия заняла главный карпатский гребень на линии Альзопагон-Фельзадор.

Брусилов, не любивший Корнилова, позднее всё же отдаст ему должное в своих воспоминаниях: «Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчёта в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость…    Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел: во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и себя не жалел, лично был храбр и лез вперёд очертя голову».

Генерал-лейтенант с февраля 1915 года за отличия в делах с утверждением в должности. После прорыва войсками генерала Макензена позиций 3-й армии Юго-Западного фронта на участке Горлице – Тарнов дивизия была окружена войсками противника в районе Дуклы. Отказавшись сдаться, со штабом ушёл в горы. После четырёхдневного скитания вместе со штабом сдался одной из австро-венгерских частей. Отчислен от должности за нахождением в плену.

Находясь в плену, дважды неудачно пытался бежать. Летом 1916 г. был переведён в лагерь-госпиталь в город Кесег. Помочь Корнилову бежать вызвался помощник аптекаря Франтишек Мрняк за 20 000 крон. По поддельным документам они сумели добраться до румынской границы. Мрняк был пойман, Лавру Георгиевичу удалось скрыться. В течение нескольких недель он плутал по лесу, пока не пересёк границу Румынии, где 22 августа 1916 года предстал перед российским военным агентом.

Командир 25-го армейского корпуса с 13 сентября 1916 года.

Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1901); Св. Анны 3-й ст. (1903); Св. Станислава 2-й ст. (1904); Св. Георгия 4-й ст. (1905); мечи к ордену Св. Станислава 2-й ст. (1906); Золотое оружие (1907); Св. Анны 2-й ст. (1909); Св. Владимира 3-й ст. с мечами (1915); Св. Станислава 1-й ст. с мечами (1915); Св. Анны 1-й ст. с мечами (1915); Св. Георгия 3-й ст. (1915).

Кайзеровское командование готовилось к блицкригу Санкт-Петербурга. Генрих Прусский, командующий немецким флотом, рассчитывал уже в первые дни войны пройти по Финскому заливу к столице и подвергнуть её ураганному огню мощных орудий.

Разрушив важные объекты, он предполагал высадить десант, захватить Петербург и покончить с военными притязаниями России. Осуществлению наполеоновских прожектов помешал стратегический опыт и блестящие действия русских морских офицеров.

Учитывая значительный перевес численности кораблей Германии, начальной стратегией борьбы с неприятелем была признана тактика минной войны. Колчаковский дивизион уже в течение первых военных дней поставил 6 тысяч мин в акватории Финского залива. Искусно расставленные мины стали надёжным щитом для обороны столицы и сорвали планы германского флота захватить столицу России.

Александр Колчак появился на свет 16 ноября 1874 года в селе Александровское в пригороде Петербурга, в семье потомственных дворян. Род Колчаков стяжал славу на военном поприще, служа Российской империи на протяжении многих столетий. Его отец был героем обороны Севастополя в ходе Крымской кампании.

До 11 лет получал домашнее образование. В 1885–1888 гг. Александр обучался в 6-й гимназии Петербурга, в которой окончил три класса. Затем поступил в Морской кадетский корпус, где показал отличные успехи по всем предметам. Как лучший ученик по научным знаниям и поведению был зачислен в класс гардемаринов и назначен фельдфебелем. Окончил Кадетский корпус в 1894 году в звании мичмана.

С 1895 по 1899 годы Колчак служил в военном Балтийском и Тихоокеанском флотах, трижды совершил кругосветное путешествие. Занимался самостоятельным исследованием Тихого океана, более всего интересуясь его северными территориями. В 1900 году способный юный лейтенант переведён в Академию наук. В это время начинают появляться первые научные труды, в частности, выходит статья о его наблюдениях за морскими течениями. Но целью молодого офицера становятся не только теоретические, но и практические изыскания – он мечтает отправиться в одну из полярных экспедиций.

Заинтересовавшись его публикациями, известный исследователь Арктики барон Э. В. Толль предлагает Колчаку принять участие в поисках легендарной Земли Санникова. Отправившись на поиски пропавшего Толля, он на вельботе со шхуны «Заря», а затем на собачьих упряжках совершает рискованный переход и находит остатки погибшей экспедиции. Во время этого опасного похода Колчак сильно простудился и чудом выжил после тяжёлого воспаления лёгких.

В марте 1904 года, сразу после начала войны, не оправившись окончательно от болезни, Колчак добился направления в осаждённый Порт-Артур. Миноносец «Сердитый» под его командованием принимал участие в установке заградительных мин в опасной близости от японского рейда. Благодаря этим боевым действиям были подорваны несколько вражеских кораблей.

В последние месяцы осады он командовал береговой артиллерией, которая нанесла ощутимый урон противнику. В ходе боёв был ранен, после взятия крепости попал в плен. В знак признания его боевого духа командование японской армии оставило Колчаку оружие и освободило из плена. За проявленный героизм он награждён Георгиевским оружием, орденами Св. Анны и Св. Станислава.

После лечения в госпитале Колчак получает шестимесячный отпуск. Искренне переживая фактически полную потерю родного флота в войне с Японией, он активно включается в работу по его возрождению.

В июне 1906 года Колчак возглавил комиссию при морском генштабе по выяснению причин, приведших к поражению под Цусимой. В качестве военного эксперта часто выступал на слушаниях Государственной думы с обоснованием выделить необходимое финансирование. Его проект, посвящённый реалиям русского флота, стал теоретической базой всего русского военного судостроения в предвоенный период. В рамках его осуществления Колчак в 1906–1908 гг. лично руководит строительством четырёх броненосцев и двух ледоколов.

За неоценимый вклад в исследование русского Севера лейтенант Колчак был избран членом Русского географического общества. За ним закрепилось прозвище «Колчак-полярный».

Одновременно Колчак продолжает деятельность по систематизации материалов прошлых экспедиций. Изданная им в 1909 году работа о ледяном покрове Карского и Сибирского морей признана новой ступенью в становлении полярной океанографии по изучению ледяного покрова.

В дальнейшем Колчак настойчиво отстаивал планы по переходу к более агрессивным действиям. Уже в конце 1914 года была предпринята отважная операция по минированию Данцигской бухты непосредственно у берегов неприятеля. Вследствие этой операции были подорваны 35 военных кораблей противника. Успешные действия флотоводца обусловили его последующее продвижение по службе.

В сентябре 1915 года он назначен командующим Минной дивизией. В начале октября им был предпринят смелый манёвр по высадке десанта на берег Рижского залива для помощи армиям Северного фронта. Операция проведена настолько успешно, что неприятель даже не догадался о присутствии русских.

В июне 1916 года А. В. Колчак произведён Государем в чин главнокомандующего Черноморским флотом.

Таковы были боевые генералы России, сражавшиеся за неё с неприятелем. И как трагично сложилась в дальнейшем их судьба…

Война шла не только на полях сражений, но и в информационном пространстве.

14 августа 1914 года 24-летний приказный (ефрейтор) 3-го Донского казачьего полка имени атамана Ермака Тимофеева Козьма Крючков был награждён Георгиевским крестом № 5501 и стал первым георгиевским кавалером Первой мировой войны.

В разведке у городка Кальвария (в нынешней Польше) Крючков с тремя товарищами (Щегольковым, Астаховым и Иванковым) нарвался на примерно тридцать пруссаков-кавалеристов. В результате встречи русские уцелели, а двадцать четыре немца остались лежать на земле. Крючков отличился особо – пикой и шашкой уничтожил одиннадцать солдат противника.

О его подвиге знала вся страна. И вскоре началось… Фотографии, рисунки, лубки, календари, плакаты, конфеты «Козьма Крючков», папиросы «Козьма Крючков»… Везде казак-удалец скакал на лихом коне, нанизав на пику, как мясо на шампур, десяток маленьких гаденьких германцев. Глянешь – и ясно: русские непобедимы, а враги – ничтожества.

А тем временем на немецких плакатах бравый германский солдат гонял штыком трусоватых бородатых русских. У австрийцев железный кулак бил по голове мартышкоподобных бандитов-сербов. Тогда не было интернета, телевидения, и карикатуры стали одним из главных видов оружия в информационной войне.

Где-то в 1915 году начальник германской разведки полковник Вальтер Николаи находился на оккупированной немцами части Франции. Вспоминал: лесистая безлюдная местность, долгая дорога. У показавшегося наконец дома шофёр попросил остановиться – надо воды для радиатора набрать. Пока то да сё, полковник зашёл к хозяевам. Оказалось, здесь живут старуха, у которой не было сил бежать от кайзеровского наступления, и внучка, не бросившая бабушку. Слово за слово – девушка в глаза Николаи заявила: немцы – звери! Ведут себя хуже, чем во Франко-прусскую войну, – а бабушка её помнит! «Я пытался убедить молодую француженку, что более жестокими стали не немцы, а сама война». И вообще – как вы можете судить, сидя здесь, в глуши? Но девушка стояла на своём, сыпала примерами, которые, считает Николаи, узнала из листовок – тех, что разбрасывали над оккупированными территориями французские лётчики.

«На французское и бельгийское население сбрасываемые “летучки” действовали сильно… Листки припрятывались со страстной жадностью и хранились как сокровище». «Воздушная пропаганда создавала в населении достойную восхищения уверенность в победе, оказывавшую подавляющее впечатление на часть германских военнослужащих».

Что ж, в листовках действительно рассказывались страшные вещи – их тогда обсуждал весь мир. Немцев, например, обвиняли в геноциде католиков: детям, которые отказались присягнуть, рубят руку, насилуют монашек, монахов вешают на колоколах (папа римский пригрозил протестом, немцы спешно выпустили в опровержение целую книгу).

Настоящий шок вызвало сообщение (со ссылкой на некую бельгийскую газету), что германцы распяли пленного канадского офицера (в Канаде один из памятников героям Первой мировой так и сделан – в виде распятого воина). И вообще – что говорить, если в Германии есть завод по переработке трупов на мыло!

Когда после окончания Первой мировой эти рассказы начали проверять – ничего не подтвердилось. Насчёт слуха про завод английская разведка сама признала: наша идея (ох, накликали последующие гитлеровские ужасы!). Война, знаете ли, шла. Всё, что вредит врагу, – во благо.

Германцы отнюдь тоже не были белыми и пушистыми. Действительных преступлений хватало и так: расстрелы заложников, артиллерийский огонь по Реймскому собору, потопление гражданских и санитарных судов, доведение оккупированного населения до голода, применение запрещённых пуль дум-дум, издевательства над пленными, нарушение всех конвенций о правилах ведения войны (в России соответствующие факты по германской, австро-венгерской, турецкой и болгарской армиям фиксировала созданная в 1915 году «Чрезвычайная следственная комиссия» во главе со знаменитым адвокатом Н. Карабчевским)… Но стараниями пропаганды перечень грехов оказался ещё и сильно «иллюстрированным и дополненным».