Читать онлайн Забег на невидимые дистанции. Том 2

Художественное оформление А. Андреева

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация © Bodega / Shutterstock.com. Используется по лицензии от Shutterstock.com.

Коллаж на обложке Максима Костенко

В коллаже использована фотография:

© manfredxy / Shutterstock.com / FOTODOM

Используется по лицензии от Shutterstock.com / FOTODOM

© Куприянова М., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Episode 5

– ПРОШЛОЕ СУЩЕСТВУЕТ, ПОТОМУ ЧТО у людей есть память, будущее – потому что у людей есть воображение. Но это понятия для облегчения нашего субъективного восприятия, и не более того.

Я имею в виду, по факту существует только настоящий момент, в который все и происходит. Не отрезок хронологии слева направо, на котором мы где-то посередине, а точка, одна точка, замкнутая на себе и пульсирующая. И все, что происходит, происходит именно в текущий момент времени, который бесконечно ускользает из так называемого будущего в так называемое прошлое. Которых на самом деле нет. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Кажется. А как же СТО [1]?

– А что СТО? Она только подтверждает субъективность времени, течение которого зависит больше от восприятия. Время не абсолютно, это научно доказанный факт, а относительно, и относится оно к человеку, который его измеряет. Чистая физика, столетней давности причем.

Время относительно, потому что завязано на потребности перемещения, преодоления расстояний. Если бы во вселенной не осталось ни одной движущейся вещи, вплоть до вращения электрона вокруг своего спина [2], время бы просто исчезло. Тем самым очевидно, что его и так нет. Оно как побочный эффект, не знаю. Возникает путем взаимодействия сознания и пространства. Понимаешь?

Если уничтожить все в мире часы, для каждого человека время потечет по-разному. У кого-то пройдет год, а у кого-то – за тот же промежуток – полтора года. А если человек лишается памяти или заперт где-нибудь долгое время без часов и календаря, без окна, чтобы видеть небо, без звуков, чтобы по ним вести какой-нибудь отчет… он тебе в жизни не скажет, какой сейчас год, месяц и час.

Чуешь, как раз за разом все упирается в наш мозг и созданные им приборы фиксации? Все как обычно упирается в эффект наблюдателя. Что еще раз говорит о том, что время не абсолютно и не едино для всех. Ты же сам прекрасно знаешь, что в космосе, на больших скоростях, время течет не так, как на Земле. А близко к скорости света там вообще начинается [pizdets].

– Знаю. Мне это просто голову взрывает. Такое ощущение, что вся человеческая наука – просто многовековое исследование чьего-то сложнейшего программного кода, написанного для существования абсолютно всего в мире и функционирования самого мира.

– Так вот, а я тебе о чем? Вплоть до последнего кварка. И везде свои ограничения. Мельчайшая неделимая частица, мельчайшая порция энергии, скорость света… Черные дыры! И таймлайн предусмотрен. Виртуальный, естественно. И как бы банально и заезженно ни звучало, течение времени – всего лишь иллюзия. Потому что объективно его просто нет, лишь представление о нем. Понятие вместо объекта.

– Я где-то читал о племенах, у которых в языке существует только настоящее время. А язык, как правило, отражение мышления. То есть в их ментальности вчерашнего дня тупо не существует. Как и завтрашнего. Их реальность не строится на том, что было когда-то или будет когда-то. Понятие возраста им неизвестно, счет прожитых лет не ведется за ненадобностью. Они живут в тот миг, в котором находятся, в котором думают мысль и осознают себя. Накапливая опыт и знания, разумеется, как без этого. Память некуда девать, как ни парадоксально. Но у них есть только сегодняшний день и текущий миг, это и есть жизнь.

– Челы реально поняли суть даже без наших технологий. Вот, спрашивается, и на хрена нам они тогда? К разгадкам мы точно не приблизились, просто мелкие плюшки получили типа лекарств и телика.

– А как же машина времени? О ней столько фантастов писали и говорили. А ведь их предсказания часто сбываются в будущем. Даже слишком часто. Кучу вещей, придуманных Чапеком, Верном, Уэллсом, Кларком и Беллами [3], мы теперь используем ежедневно.

– Слушай. Помнишь у Хокинга про стрелу времени? Разбитые кружки никогда не прыгнут обратно на стол собранными. Разложившиеся тела не вернутся к исходному виду и не оживут. Это нарушение термодинамики, то есть частного программного кода, одного из условно существующих для регулирования законов физики. Машина времени логически невозможна вне зависимости от уровня технологий, а исходя из свойств самого времени. Нельзя повернуть его вспять, потому что нельзя управлять тем, что по большому счету выдумано для удобства.

– А если выяснится, что течение времени осуществляется благодаря элементарным частицам, о которых мы еще не знаем?

– Ага, тахионов. Как в том идиотском фильме…

– Не, я серьезно.

– Я тоже. Я серьезно склоняюсь к нелинейной концепции времени, которая, по сути, обратна эффекту бабочки. Потому что исключает путешествия туда и назад, как и какое-либо влияние от них. Существует только «сейчас», все остальное – абстракция мышления. Это «сейчас» включает в себя и то, что только что случилось, и то, что было миллион лет назад. Точнее, не включает в себя, а является им же. Пойми, нет какой-то шкалы, где эпизоды выстроены по очереди, нет ее нигде, кроме нашей головы.

Это даже нелепо, если задуматься поглубже – быть уверенным, будто Вселенная подчиняется восприятию времени организмов, которые, вдумайся, возникли спустя миллиарды лет после ее собственного зарождения, а все, что происходит в ее непостижимых величинах, аккуратненько выстраивается по секундам, минутам и часам. Как бусинки на нитке. Нет, я в это просто отказываюсь верить. Любой момент прошлого и любой момент будущего происходят единомоментно, одновременно с настоящим, они сходятся в одной точке, понимаешь? Они синхронны и не разбросаны по какой-то там хронологии в определенной последовательности.

Они ненадолго замолчали, прислушиваясь к шуму двигателя.

– А помнишь, в каком-то фильме говорилось, что свое прошлое невозможно изменить, даже если в него вернешься? Типа, как только ты туда попадаешь, оно становится твоим настоящим, а будущее, из которого ты пришел, становится прошлым.

– Так бы, наверное, и было, если бы вернуться в прошлое было возможно физически. Как, например, вернуться в город, где родился и вырос. Или в комнату, из которой только что пришел. Но люди переносят свойства пространства на свойства времени. Путают их между собой. Поэтому так и происходит. А время ведь просто… ну, не знаю, виртуальный придаток к пространству. Как если бежишь марафон, обязательно натрешь мозоль. Что-то в этом роде.

– Я сейчас задумался, откуда пошла мода на путешествия во времени. Столько фантастических фильмов, столько книг на эту тему. Может быть, тысячи. Особенно про временные петли. Почему мозг так жаждет познать об этом как можно больше? Ему все время мало. Неужели он ищет действительные пути вернуться в прошлое и заново что-то пережить, исправить? Ищет лазейки и подсказки, любую информацию об этом, испытывает эйфорию от углубления в эту тему. С чем это может быть связано, как ты считаешь? Мне кажется, это какие-то заблокированные воспоминания из детства, какие-то фантомные травмы разговаривают с нами, вызывают ностальгию и мысленное желание возвращения в прошлое. Чтобы либо заново прожить какой-то момент, либо, что вероятнее, исправить его. Или избежать…

Сет задремал еще на моменте про абстракцию, поэтому последних реплик почти не слышал. Ровный тихий голос Нины убаюкивал его, особенно вкупе с мерным гудением двигателя и покачиванием салона школьного автобуса.

В процессе совместного обучения выяснилось, что, помимо того, что смех девчонки поднимал ему настроение, ее тембр успокаивающе действовал на нервную систему. Поэтому в последнее время Сет Ридли садился прямо позади Нины, прислонял голову к оконной раме и прикрывал глаза.

Он очень смутно понимал, о чем они с Отто всякий раз препираются, но всегда прислушивался к этим спорам, как к приятному эфиру, способному вытеснить шум собственных мыслей.

Чем меньше звучало понятных слов, тем быстрее тяжелели веки. Задремывать под такую колыбельную было приятно – ехали они на уроки или с уроков, значения не имело.

Слишком бодрая для раннего утра, Нина что-то доказывала блондину, а тот слабо протестовал, с каждым новым ее выступлением вроде бы теряя уверенность в своей правоте. Девчонка явно была лучше осведомлена по теме, и это уже не казалось сколько-нибудь странным. Скорее естественным.

Далеко не в первый раз Сет становился свидетелем того, как Нина деловито раскладывала по полочкам какую-нибудь сложную тему. Она занималась этим не только на уроках у Йорскиллсона, но и в столовой, стоя в очереди и общаясь с Отто. Ридли старался становиться за ними, чтобы тоже послушать. Иногда к диалогам подключался кто-нибудь еще. Но мнение Нины всегда оставалось своего рода авторитетным, хотя вслух это никто не подтверждал.

Сейчас они, кажется, говорили насчет того, что время течет неодинаково и вообще ненадежная субстанция. Наверное, репетировали новую отмазку для учителя, когда снова опоздают на урок. Подумав об этом, Сет улыбнулся с закрытыми глазами. Даже жалко, что никто не знает, какое у него отличное чувство юмора.

Диалог затих, но в сон продолжало клонить уже по инерции. До школы оставалось минут пятнадцать со всеми остановками (водитель делал круг по рассветавшему Мидлбери), и нужно было что-нибудь предпринять, чтобы расшевелиться, стряхнуть сковавшую тело сладкую негу. Сидящие впереди тоже, кажется, задремали, по привычке прислонив друг к другу головы. В автобусе разговаривали всего несколько человек. Все были сонные из-за пасмурной погоды.

Сет поправил шапку, вытащил мобильник из нагрудного кармана куртки и разблокировал, надеясь, что в этом прямоугольном механизме что-нибудь сумеет его взбодрить.

Пальцы пробежались по клавишам, открывая социальную сеть на странице определенного человека. Минимум информации, профиль почти пуст. Даже день рождения не указан. И всего одна фотография. В хоккейной форме, на льду, с клюшкой за шеей на манер биты.

«Пользователь был в Сети три дня назад».

Этот профиль Сет посещал последнюю неделю или около того. Но никогда не делал этого в школе или школьном автобусе, опасаясь, что кто-нибудь случайно заметит и не так поймет, растрезвонит преувеличенные сплетни. Ему не хотелось, чтобы этого человека коснулась подобная грязь по его неосторожности.

Всякий раз кончалось тем, что Сет просматривал каждый пиксель ее странички, выученный наизусть, и выходил из Сети. Писать он не решался, хотя желание было. И поводы тоже. Спросить домашку. Попросить совета в чем-нибудь, пользуясь статусом новенького (хотя какой ты к черту новенький спустя почти два месяца?). На худой конец молча добавиться в друзья.

Он знал, что если сделает это, никакой катастрофы не случится. Нина не станет трепаться об этом или хвастаться обретенной привилегией. «Сам Ридли добавился ко мне в друзья». Ну, конечно. Будто ей до этого дело есть. Она онлайн-то бывает редко, даже не сразу увидит его запрос. Как и множество других запросов, скорее всего.

Судя по сложившемуся впечатлению, Дженовезе даже входящие сообщения не разгребает. Наверное, она общается там только с Отто, а остальных игнорирует, предпочитая живой диалог.

Даже иронично, что Сет сидит сейчас прямо у нее за спиной и держит в руке телефон с ее открытым профилем в соцсети, раздумывая, что бы он мог ей написать, чтобы завязать общение, но в который раз не решается этого сделать. Просто не хватает духу. Как какому-то нерешительному мальчишке. Даже смешно.

И о чем он мог бы ее спросить?

Вообще-то Сет слышал кое-что интересное. О Нине сплетничали редко, тихо и постоянно оглядываясь, из чего проистекал единственно верный вывод – ее побаивались. И причина этой боязни наверняка таилась где-нибудь в далеком прошлом, когда ученики старшей школы Мидлбери стали свидетелями некого пугающего поступка Нины, который больше никогда не обсуждали.

Непреднамеренно подслушанная информация давала Сету неплохую базу для опросника, как и почву для размышлений. Дело в том, уместно ли в его статусе задавать ей вопросы, и к чему это может привести.

Он мог бы поинтересоваться, например, за что им с Отто сделали строгий выговор на прошлой неделе, когда директор влетел в класс посреди контрольной по математике, чтобы поднять и при всех отчитать неразлучный дуэт. Да такими словами, что они зарделись, испуганно переглядываясь. Очевидно, Йорскиллсон не должен был узнать о том, о чем все-таки узнал.

В тот день в столовой Сет услышал, что им «ничего не будет», потому что «у Нины слишком властный покровитель», она, видите ли, «спуталась с легавым», и «лучше ее не трогать». Звучало интересно, хотя и показалось слабо правдоподобным.

Хотелось бы узнать, что за всесильный защитник может быть у такой, как Нина. Она не похожа на тех девушек, которые находят себе «папика». Она в принципе не похожа на девушку, у которой есть парень. А этот, судя по всему, имеет еще и какое-то отношение к полиции. Самое удивительное, что ни с кем, кроме Отто, он Нину ни разу не видел за эти два месяца.

Еще ему хотелось спросить, откуда на ее теле все эти синяки, которые она спокойно демонстрирует, и почему всем на это плевать, включая учителей. Не может же это быть связано только с хоккеем, где игрок не должен постоянно калечиться, потому что в форме есть защитные элементы. Было что-то еще.

И вообще, как она попала в хоккей? Зачем? Интересовалась ли другими командами, например, из соседних городов? Слышала что-нибудь о «Лиловых Драконах» и той трагедии? Как давно играет и почему любит этот спорт?

Как так вышло, что ее фотографии висят и на доске позора, и на доске почета? Как так вышло, что они с Отто превосходно разбираются в научных темах, почему вообще интересуются этим, и каким образом это вяжется с деятельностью, которую они ведут во внеучебное время?

Как так вышло, что директор души в них не чает, болтает с ними после уроков и всегда помогает, но как только они что-нибудь учудят, вся его мягкость мгновенно улетучивается, и он устраивает им взбучку, как родным детям, а не как чужим. Невооруженным глазом видно, что Йорскиллсон обожает их, потому и спрос с них выше, чем с остальных учеников.

И что же такого сделала Нина, что родная сестра лучшего друга ненавидит ее каждой клеточкой тела?

Все эти темы можно было использовать как завязку для диалога, если бы Сету хватило смелости его начать. Но вместо этого Ридли открыл фотографию Нины во весь экран и, следуя нелепому импульсу, выбрал опцию «скачать изображение».

К шестнадцати у Ханны Биллингсли накопился богатый опыт взаимодействия с противоположным полом. Она брала разные вершины и считала, что неплохо разбирается в парнях, может даже классифицировать их по собственным параметрам.

Пока ее чувства к Сету Ридли развивались и крепли, набирая небывалые обороты, девушка неосознанно сравнивала его с парнями, которые нравились ей раньше, и приходила к выводу, что до этого момента никто не совпадал с ее вкусом так идеально, как новенький. Даже те редкие экземпляры, что заставили ее страдать от безответного интереса.

Бывают парни, которые специально понижают голос, чтобы казаться старше и мужественнее. Сет в этом не нуждался. Его голос всегда был одинаково низким и слегка угрожающим. В любой ситуации. Судя по телосложению, поведению и многим прочим деталям, его тестостерон находился на невероятном уровне. Многих это отталкивало, ведь Ридли не привык смягчать свои острые углы ради комфорта окружающих. Меньше всего он стремился быть удобным.

Ему не требовалось напускать на себя дополнительный флер мужественности или природной опасности – это и было его естественное состояние. Всегда готов к атаке.

Но в то же время Ханна наблюдала за ним достаточно много, чтобы заметить кое-что еще. Грустно-наивный взгляд Сета, когда он задумывался о чем-то слишком глубоко и не контролировал уровень визуальной агрессии, выдавал в нем персону мечтательную и даже травмированную. А то, с какой поспешностью он возвращал себе панцирь в виде тяжелого взгляда и отталкивающей позы, лишь подчеркивало, что Сет притворяется говнюком, чтобы никто к нему не приближался и не смел заметить его слабости.

В учебе он показал себя молчаливым, рассудительным и далеко не глупым, хотя довольно ленивым. Время от времени он прогуливал занятия, но не чаще, чем все, а долги сдавал вовремя. Учителя не вступали с ним в конфликты и под молчаливое согласие окружающих делали ему поблажки. Наверное, до сих пор побаивались его.

У педколлектива к нему установилось особое отношение. Сет отплачивал тем же. С учителями он старался вести себя сдержанно и по возможности уважительно. Если не считать Уиттрока, который с ним все время пререкался, продолжая уговаривать вступить в сборную школы по хоккею (или хотя бы по регби).

Их споры длились уже так давно и так безрезультатно, что превратились в ту самую надоедливую школьную драму, которой никто не удивляется, а через месяц-другой вообще забудут, откуда ноги растут. Каждую среду происходило одно и то же. Всем приелось это слушать, и даже Сету надоело злиться, но тренер назойливо продолжал гнуть свою линию. Планировал взять измором. Ридли лениво отругивался, повторяя одни и те же отказы каждый божий раз. Он тоже стоял на своем. Максимум скалился, но из себя не выходил.

Огромное удовольствие доставляло просто наблюдать за тем, как он двигается в своей обыденной жизни. Как расставляет ноги, когда сидит, как поворачивает голову, провожая кого-нибудь взглядом, как поправляет на себе одежду или убирает волосы со лба, разминает шею или закидывает ногу на ногу; как двигаются его руки, могучие плечи и крепкая шея, когда он снимает и надевает плащ; угадывать, как переливаются мышцы под одеждой, когда он меняет позу, улавливать множество мелких, неосознанных прикосновений Сета к своему телу.

Ханна выучила, что он поглаживает выпуклую грудь кончиками пальцев, когда задумается, кладет ладонь на подпрыгивающее колено, когда чего-нибудь ждет, потирает переносицу, когда вспоминает что-то, смыкает ладони на затылке и запрокидывает голову, когда устал, скрещивает руки на груди, когда хочет сосредоточиться, и вены отчетливо проступают на них.

Ридли, конечно, не догадывался о непроизвольной сексуальности собственных движений. Однако незнание не освобождает от ответственности. Обыкновенное вздрагивание пальца на его руке, спокойно лежащей на столе, могло вызвать сладкую оторопь.

И, блядь, эти волосы на груди, едва заметные из-под одежды с вырезом. А на физкультуре, когда он остается в белой майке без рукавов, видно больше, чем можно желать. Ханна жаждала момента, когда весна станет теплой, и Сету придется надолго отказаться от свитеров и водолазок.

Тело Сета сводило ее с ума. Он как будто напрашивался на домогательства, и Ханна готова была их организовать. Раньше ей не попадался кто-то, из-за кого можно потерять контроль над своими действиями, а теперь она, кажется, начинала понимать мужчин, у которых не получается держать себя в руках. Сет буквально вскружил ей голову.

Ханна стремилась провести с ним больше времени, делая это незаметно. Никаких открытых попыток сближения она больше не предпринимала, вместо этого отступила, осторожничая, чтобы наблюдать, собирать информацию и ждать. Но Сет, скорее всего, до сих пор не запомнил, как ее зовут, потому что ему все равно. А бездействие с ее стороны усугубляло его безразличие.

Но в этом затишье был и плюс – все успели забыть, что она когда-то пыталась подсесть к нему на фудкорте, и теперь никто не догадывался, что она испытывает к Сету чувства. Никто, кроме брата, которому все было ясно с первого взгляда.

Отто слишком хорошо знал свою сестру, чтобы поверить, будто ей стало плевать на парня, который недавно понравился. Причем настолько, что она сама сделала первый шаг. Но он молчал об этом, зная, что навредит сестре, если кому-то расскажет свои наблюдения. А с Ниной они не касались подобных тем.

Возможно, никто во всей школе этого не замечал, но Ханна видела, потому что следила за Сетом практически неотрывно. Видела, куда он иногда бросает беглые взгляды. Сначала она не могла понять, на кого же он смотрит, ведь по направлению его взора не было абсолютно ни одной симпатичной сучки. А потом догадалась, и ее насквозь прошил озноб.

Жизнь издевалась над нею, как в гребаном шоу «сколько говна ты выдержишь». Это было уже слишком. Во всей, блядь, школе, он выбрал смотреть именно на ту, ненавидеть которую у Ханны и так было достаточно причин. Но теперь появилась еще одна.

Отчаявшись, Ханна возобновила провокации из жгучего желания насолить, напакостить, отомстить. Но Дженовезе реагировала на удивление спокойно и на конфликт не шла, потому что уже долгое время занималась с психологом в полицейском участке. За это Ханна возненавидела ее еще сильнее.

Шизанутая психичка.

И это ею заинтересован сам Сет Ридли, на которого готова запрыгнуть любая старшеклассница, стоит ему сесть, расставив ноги, и поманить пальцем? Да вы серьезно? Нет, это не должно быть реальностью. Слишком убого, чтобы быть правдой.

Может быть, он наблюдает за нею, потому что она странная. Потому что привлекает к себе внимание, шумно себя ведет или кого-то ему напоминает. Или вообще раздражает его. Необязательно испытывать симпатию к человеку, на которого иногда смотришь. Тем более что никаких особенных эмоций в этих коротких взглядах Ханна, к своему облегчению, не замечала. Но их количество заставляло сомневаться.

К сожалению, догадки превратились в убеждение, когда однажды утром в школьном автобусе Ханна, по привычке наблюдавшая за Сетом из соседнего ряда, заметила экран его мобильника. Она всегда садилась чуть позади, чтобы не попадаться ему на глаза, но видеть его самого, а точнее – часть ног, часть рук и телефон, если он его доставал. Обычно Сет слушал музыку через старенький плеер, а телефон убирал подальше.

Сейчас пиксели отчетливо сложились в фотографию сраной Нины, которую он скачал из ее профиля в Сети, и теперь пялился на нее, держа большие пальцы над экраном, если придется быстро закрыть изображение.

Но в его случае было поздно.

Сет Ридли, ты был слишком неосторожен. В твоем положении это так непозволительно.

Только что опустившиеся уголки губ Ханны растянулись в улыбку предвкушения, а сердце, пропустившее удар от увиденного, снова заколотилось.

Она поднялась со своего места, уже ничего не опасаясь, и плюхнулась на сиденье рядом с Ридли. Тот вскинул голову и, как показалось Ханне, едва заметно вздрогнул. Тон его кожи напоминал молочный ликер, до того парень был бледен. Глаза неподвижно обратились к гостье двумя черными дырами, неведомой силой стиснутыми в точки. Мобильник Сет держал в кулаке экраном вниз, придавив к ноге выше колена.

Одну бровь он хмурил, другую приподнял вопросительно, ожидая объяснений. Но Ханна вела себя раскованно и никуда не торопилась. Она наслаждалась моментом, когда Сет Ридли собственной персоной оказывался в ее власти, еще не догадываясь об этом.

– Приветик, Сет. Как твое утро? Выспался?

– Какого хрена тебе здесь нужно, – произнес он, не утруждая себя вопросительной интонацией.

Ханна стойко держала зрительный контакт, а это сложно делать, когда у человека сжиженный космос вместо глаз, черный и непроглядный. Вблизи она еще раз поразилась тому, насколько Сет привлекателен.

– Да брось, не хочешь со мной пообщаться? – с упоением продолжала Ханна, замечая, что на них украдкой оборачиваются. Несколько месяцев Ридли сидел один – везде, включая автобус.

– Не вижу ни единой причины, по которой я должен этого хотеть, – мрачно ответил он, раздумывая, как ее отсюда выдворить.

– Надоедливая блондинка, да? – сочувственно спросила Ханна, понижая голос и не снимая с лица улыбки. Сет прищурился, начиная догадываться о каком-то козыре в рукаве. Мобильник он до сих пор не убрал, и нужно было действовать.

– Знаешь, я кое-что видела. Только что. И на этот раз у тебя нет шансов меня проигнорировать, Сет.

Выражение его лица не изменилось, сколько бы она ни всматривалась. Эмоции под полным контролем, можно смело отправляться на турнир по покеру.

– Что же ты видела?

– О, ты правда хочешь, чтобы я сказала это вслух? – делано обрадовалась она, готовая это осуществить.

Вместо ответа Ридли наклонил голову, изучая ее лицо. А потом вдруг придвинулся к ней всей массой габаритного тела и прошептал:

– Ты осознаешь, к кому села?

Ханна Биллингсли готова была кончить прямо на этом моменте, если бы ей не нужно было довести игру до конца. Почти белое лицо Сета было так близко, что ее прошиб озноб, а следом жар. Блядь, подумала она, если бы оргазм был человеком, его бы звали Сет, мать его, Ридли.

– Осознаю. Очень четко. А ты понимаешь, кто сел к тебе и что он о тебе знает?

Его глаза расширились и тут же сузились назад. Рука на сотовом шевельнулась. Кажется, он начинал нервничать.

– Достаточно. Убирайся.

– Ну уж нет. Только не теперь.

– Делай то, что я говорю, чертова стерва, – прошипел Сет сквозь зубы.

– Это ты будешь делать то, что я скажу. И сейчас ты это поймешь. Нина!

– Закрой свой рот.

– Нина? Слышишь меня? Прием.

– Заткнись, иначе…

Сидящие спереди заворочались, просыпаясь. Пока они пытались определить, что их разбудило и откуда идет звук, Сет пригвоздил Ханну к месту и грубо зажал ей рот, а сам следил, чтобы Нина не обернулась. Но, кажется, сегодня все было против него, и девчонка вертела головой, уже забираясь с ногами на свое кресло, чтобы осмотреть салон.

В самый последний момент Сету пришлось убрать руку, и напоследок он выразительно глянул Ханне в глаза. «Без глупостей», – угрожал и молил этот взгляд.

Сначала за спинку сиденья ухватились пальцы, а следом выплыло и заспанное личико Нины. Она осоловело переводила взгляд с Ханны на Сета, не понимая, кто из этих двоих мог бы позвать ее. Если честно, в оба варианта верилось с трудом.

– Вы не слышали, кажется, кто-то назвал мое имя?

– Это была я, – дружелюбно улыбнулась Ханна и накрыла своей рукой руку брюнета, под которой лежал мобильник. – Мы тут с Сетом хотели тебе одно видео показать, правда, Сет? Дай мне телефон, я ей покажу. Ну, давай же.

Брови Нины приняли положение «что ты несешь, мать твою?», а сама она, кажется, уже не верила, что проснулась.

Ридли сжимал сотовый так, будто от этого зависела его жизнь. В какой-то степени так оно и было. Но пальцы Ханны продолжали упорствовать, вгрызаясь в его кисть жадным пауком, стремясь вырвать и обнародовать улику. Нина наблюдала за этим спектаклем с гаснущей заинтересованностью.

– Я случайно закрыл ту страницу, – выдавил Сет, понимая, что попал в ловушку, и придется играть по правилам, чтобы не выглядеть глупо. – Так что в другой раз.

– Давай я найду, я помню, где оно было. Нина обязана его увидеть.

– Джен? – Сонный голос Отто вмешался, спасая его и возвращая Нину на свое место. Девчонка тут же забыла о них и плюхнулась обратно к приятелю. – Че там происходит?

– Да твоя сестра фигней страдает. Позвала меня зачем-то.

– Не обращай внимания, – посоветовал Отто, даже не вдаваясь в подробности новой провокации.

Едва Нина отвернулась, Ридли схватил Ханну за руку и сжал так больно, чтобы у нее на всю жизнь отпало желание брать чужие вещи. Она сдержалась, не пискнула, только сильно зажмурилась. Пожалев, Сет отпустил ее побелевшую кисть, похожую на мертвое членистоногое.

– Я понял твои намерения. Чего ты хочешь?

– Мне нужно обдумать условия. А пока что ты подождешь моего решения. Я тебе сообщу.

Она поднялась и вернулась на свое место, прижимая руку к груди и щурясь от боли. Пусть понервничает. Ему полезно спуститься со своего олимпа к обычному плебсу. Пусть побегает за нею, выпрашивая пакт о неразглашении. Пусть его мучает паранойя, что Ханна может передумать и сдать его. Раскрыть его маленький секрет, который он так не хочет никому рассказывать. Это его личная катастрофа. И Ханна Биллингсли отыграется на ней по полной.

Вот он, тот самый шанс, которого она ждала. Тот самый, который все изменит. И который она не упустила. Мое имя Ханна. Запомни, сукин сын. Ханна Биллингсли. И ты станешь моим рабом. Тебе не понравится. Поначалу.

Девушка не увидела, как Ридли брезгливо оттирает руку, которой зажимал ей рот. На ладони остались следы блеска для губ и тонального крема, и Сет спешил избавиться от последней микрочастицы зловредной гадины, в капкан которой он так неосторожно попал. Как бы не пришлось теперь отпиливать схваченную конечность.

Сдернув через голову насквозь мокрую футболку, Сет замер, уловив подозрительную тишину за спиной.

Влажные волосы рассыпались по лбу, завиваясь от пота. Скомкав одежду, Ридли медленно обернулся через плечо и не увидел никого из парней. Только что были тут, а теперь как ветром сдуло.

Зато на пороге, недовольно сложив руки на груди и расставив ноги по ширине плеч, стояла хмурая Дженовезе. Поза «защищайся или умри». Что ж, ожидаемо. После взгляда, которым она одарила его в зале, стоило предположить визит. Но не здесь же.

Сет повернулся к ней без футболки, и на крошечное мгновение Нина застыла с отвисшей губой, скользнув глазами ниже ключиц. Всего на долю секунды, но Сет заметил и теперь одеваться не спешил. Чего бы она ни хотела, его внешний вид сбивает ее с толку. Чем не преимущество?

Ему чертовски понравилось производить на нее впечатление, и он попытался принять самую эффектную, но при этом самую расслабленную позу, наблюдая, как девушка приближается к нему, притворив за спиной дверь.

Настолько приятно упитанное тело, как у Сета Ридли, редко увидишь в реальности, тем более у обычного школьника. Привлекательность его состояла в наличии мелких несовершенств на фоне цельного великолепия. Тот самый случай, когда от выпуклости грудных мышц маленькие соски как будто смотрят вниз. Подобное зрелище заставит осечься кого угодно.

Нина старалась сохранить лицо, потому что пришла по серьезному поводу, а не поглазеть на мужские сиськи, пусть и заслуживающие внимания. Она не планировала застать его без одежды, но вышло как вышло. Благодаря помощи Отто здесь не осталось лишних глаз, а в замкнутом пространстве и наедине кто угодно становится уязвим.

Это ей и требовалось.

– Сет Ридли, нам нужно поговорить. Ты ведь понимаешь, что не только подвел свою команду, но и опозорил меня? Выставил слабой у всех на глазах. Нуждающейся в подачках от людей значительно сильнее. Которых я не могу превзойти. Я терпеть не могу, когда меня тыкают в лимит моих возможностей. Особенно такие откровенные [verzily], как ты. Чего-то более унизительного придумать просто нельзя.

Но еще больше, чем неуважение, я ненавижу нечестную игру. На искусственно неравных условиях. Когда подыгрывают или, наоборот, жульничают. Суть любого состязания в том, чтобы соперники находились на относительно равных условиях. Насколько это возможно. Победа или проигрыш не имеют никакого значения, если кто-то играл не по правилам. Как ты сегодня.

Ты хоть представляешь, как тяжело в этом [yebanutom] мире доказать кому-то, что ты чего-то стоишь, если у тебя нет члена между ног? Да откуда тебе это знать. Десятикратные усилия девушки ничего не стоят по сравнению с мужской единицей, помноженной на себя. Снисхождение стирает их. Аннигилирует. Вызывает презрение и насмешки. Сколько ни надрывайся, к тебе не будут относиться как к полноценному человеку. Зато самый дефолтный, самый отбитый, самый недостойный мужчина – человек априори. Я постоянно с этим сталкиваюсь, и я это ненавижу.

Я ненавижу, когда мне кто-то поддается, будто я ребенок и нуждаюсь в этом, чтобы порадоваться фальшивой победе и потешить самолюбие. Будто намекают – у всех на глазах – что я не способна на большее, и все начинают автоматически в это верить. Хотя это совершенно не так.

Я никогда не буду сильна, как ты, это очевидно и не требует подтверждений с твоей стороны. Но я сильнее всех девочек и некоторых парней, потому что выкладываюсь на максимум своих возможностей. Для меня это важно, понимаешь? Мне не нужно, чтобы кто-то жалел меня, заостряя внимание на разнице наших потенциалов. Это остановит мой рост и создаст обо мне ложное впечатление. В конце концов, это просто меня оскорбит.

Меня и так всю жизнь пытаются заткнуть за пояс. Сюда не лезь, это не для тебя, мы тебя отсюда вышвырнем, даже не мечтай, ты не сможешь, это не для девочек, не берись за это, займись чем-то более подходящим… Я устала от этого [govna] и не позволю еще хоть кому-нибудь указывать, чем мне можно заниматься, а чем нельзя.

Она жестикулировала так же быстро, как говорила, местами непроизвольно переходя на иноязычные, странно звучащие слова, видимо, потому что злилась и нервничала. И на итальянский это мало смахивало.

Сет слушал ее, смотрел на нее, а думал только об одном – как возьмет ее за плечи, мягко прислонит лопатками к стене и нависнет сверху всей громадой натренированного тела, как раздавит ее психологически, пользуясь тем, что дала ему природа. Упрется руками в стену на уровне ее головы и будет молча смотреть в глаза, прямо как сейчас, только значительно ближе. Вот тогда он внимательно выслушает все ее претензии.

Грезы пробрали до позвоночника, хребет приятно защекотало.

– Ты вообще меня слушаешь? – неприязненно уточнила Нина и щелкнула пальцами прямо перед лицом, так что Сету захотелось перехватить эту наглую руку и очень сильно сжать. Возможно, даже сломать. Он удержался.

Если бы кто-то другой позволил себе так грубо с ним разговаривать, Сет не стал бы терпеть. Но Нина… Он даже не представлял, как ей ответить. Только смотрел и слушал. С упоением и восхищением, замурованными глубоко внутри. Никогда он не встречал такой смелой, азартной и вспыльчивой девчонки, еще никогда в своей жизни. Он даже не знал, что такие существуют. Дженовезе изничтожала стереотипы.

– Напомни, как тебя зовут, – небрежно обронил Сет, чем, к сожалению, не вызвал удивления. Девчонка оставалась рассерженной, но вполне допускала, что он может не помнить ее по имени, и это ее не задевало. В отличие от ситуации в спортзале.

– Нина. Дженовезе.

– Так вот, Нина. Рад, что ты высказалась. Только мне на это плевать. Я ничего не делал специально. Поэтому проваливай, пока не случилось беды.

– С кем? – уточнила она, выставляя лоб вперед. Словно молодой бычок, собравшийся пободаться.

– Что?

– Пока не случилось беды с кем – с тобой или со мной?

Они стояли рядом, угрожающе скрестив руки, от обоих разило потом и тестостероном. Сету это безумно нравилось. Обмениваться с нею агрессией оказалось… вкусно. Он ухмыльнулся и, сильно наклонившись к ней, чтобы подчеркнуть разницу в росте, с ноткой угрозы произнес:

– Мне больше нечего тебе сказать. Повторять не буду.

Нина даже не отшатнулась. Не вздрогнула, не поморщилась. Как будто самосохранение в ней выключено подчистую, все микросхемы перегорели когда-то и были удалены. Она совершенно ни хрена не боится. От этого натурально впадаешь в ступор и сам хочешь отпрянуть.

– Я тоже надеюсь, что сказанное мною дошло до тебя с первого раза. Не хотелось бы контактировать снова.

Раньше, чем он успел придумать, как на это отреагировать, девушка вышла, оставив его в ватной тишине. Было слышно, как гулко стучит сердце и, кажется, пузырится кожа.

Еще в раздевалке Нина Дженовезе почувствовала, что ее тело, находясь рядом с телом Сета Ридли и отзываясь на его движения и голос, принялось активно выделять слизь, но осознала это только на выходе из спортзала, когда в промежности стало липко до неудобства. Все это ей чертовски не понравилось, как не нравился и сам этот парень, и его поведение, и отношение к ней.

Сет, разумеется, бессовестно врал. Он поддался ей во время игры в баскетбол. Но был уверен, что провернул это слишком неочевидно, чтобы кто-нибудь заметил.

Они оказались в разных командах, смешанных из мальчиков и девочек. Скорость реакции, с которой Нина атаковала противников и принимала мяч, была поразительной для ее роста и комплекции, но этого оказалось недостаточно. Видя, как она выбивается из сил, но раз за разом оттесняется на периферию громилами из параллели, Сет задумал совершить мелкую ошибку и тем самым дать девчонке шанс проявить себя, пока она совсем не впала в отчаяние.

Он даже не успел задуматься, стоит ли ему так рисковать – тело все сделало за него, как только мысль оформилась. План сработал. Нина посмотрела на него, как на гнилую еду в раковине, а парни из его команды расстроились настолько, что рискнули задеть Сета толчками в плечо.

Кто-то посоветовал ему быть внимательнее, потому что в соседней команде не на кого засматриваться. Не успев дослушать едкий комментарий, парни заржали, тут же забыв о том, что их расстроило несколько секунд назад. В качестве компенсации они использовали завуалированное оскорбление девушек из команды соперника, отчего Сету стало противно.

Кто же мог подумать, что джентльменский жест, замаскированный под оплошность, обидит Нину настолько, что она явится к нему разбираться? Внезапная мягкость его характера еще ни на кого не действовала так… непредсказуемо.

Нина заметила. Нина все поняла. И ей не понравилось, что кто-то взял на себя ответственность за ее слабость. Ей это было отвратительно. И она не собиралась молчать. Возможно, потому что его поступок сегодня стал последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Сет не мог в полной мере понять ее возмущение, хотя и старался. Просто потому что никогда не находился на месте девочки, которая, исходя из собственных вкусов, стремится к мужским занятиям, а ее оттуда выталкивают, выпихивают и вышвыривают. Снова и снова, пока не отступит. Неверно трактуя ее мотивы, они полагают, будто она делает это, чтобы привлечь к себе внимание, а не по той же причине, что они сами, – для удовольствия.

Поэтому ей приходится стараться на пределе своих возможностей, чтобы оказаться на равных с теми, кто не воспринимает ее всерьез. Прилагать так много усилий, сколько не прилагают парни, чтобы обрести статус, по праву пола принадлежащий им.

Прежде чем занять желанное место, она обязана доказывать, что заслуживает оказаться на этом месте, по чьей-то прихоти недосягаемом для нее. А ведь она просто хочет наслаждаться игрой, как все, и не платить за это непомерно высокую, несправедливую цену.

Мужчины, отчаявшиеся задвинуть ее на место, с тяжелым скрипом наделяют ее неким подобием признания, но в глубине души всегда остаются уверены, что они лучше в любом человеческом занятии, что они – немного иной вид, и это так очевидно, что не нуждается в озвучивании.

Уходит много времени и сил, чтобы добиться толики уважения в свой адрес. Возможно, это несчастные пять процентов от цели, но и они даются с титаническим трудом. А потом появляется какой-нибудь добряк с мыслью «сделаю так, чтобы мяч оказался у нее, пусть порадуется, все равно она не сможет его отнять своими силами, так хоть я ей подыграю».

И все, чего она добилась, разрушено. Из самых лучших побуждений. Возможно, месяцы ушли на созидание того, что рассыпалось быстрее, чем она успела моргнуть. И вернулось в исходное состояние из-за чьей-то мимолетной жалости.

Сет Ридли вздохнул. Наверное, он действительно перегнул палку. Что сделано, то сделано.

С другой стороны, поступил бы он иначе, зная наперед, что это заставит Нину прийти к нему в раздевалку? Сложный вопрос. С простым ответом. Ее визит – огромный плюс во всей этой неприятной истории.

Во-первых, она увидела его без футболки, увидела довольно близко и равнодушной точно не осталась, тут можно быть уверенным. Во-вторых, они снова поговорили, и это был их самый длинный диалог за все время. Плевать, что поцапались. Это не имеет значения. В-третьих, он дал Нине понять, что даже не помнит ее имени, а это обязано задеть за живое.

Наглый лжец. Сет ухмыльнулся, как будто у него был какой-то план.

Пока он ходил в школьный душ и переодевался, из головы не шла мысль, что во время ее экспрессивного монолога он мог бы поднять Нину одной рукой. Вот это она удивилась бы. Перед глазами как наяву стояло рассерженное выражение ее лица.

Из-за необычной линии роста волос, от которых шел слабый аромат жасмина, веснушчатое личико Нины принимало форму сердца с заостренным кончиком подбородка и клинышком наверху, по бокам которого крепились маленькие уши, круглые и аккуратные, как печенье в розовой глазури.

Несмотря на асимметрию, это было по-настоящему гармоничное лицо, живое, наделенное чистой энергией, располагающее к себе с первых секунд. Такое, после которого не хочется смотреть больше ни на чьи лица. Включая первых красавиц школы, безусловно, привлекательных и многими желанных.

Сексапильная брюнетка по имени Меган Торн, она же капитан команды чирлидинга баскетбольной сборной, судя по распространившемуся ролику, обладала не только шикарным телом, но и будоражащими навыками в сексе. Не признать ее визуальное превосходство перед прочими ученицами старшей школы Мидлбери означало быть слепым идиотом. Наверное, все местные парни успели множество раз приложить руки, пересматривая по вечерам то самое видео, которое Сет посмотрел единожды.

На Меган можно было ежедневно мастурбировать, но влюбиться в нее было невозможно. Это даже звучало как неправдоподобный бред. Только удовлетворяться. Потому что в иной функции она и ее красота никому не нужны и даже в теории не рассматриваются. Должно быть, это проклятие всех слишком красивых женщин. Восприниматься как кусок мяса для вожделеющих насытиться, не более того. По крайней мере, пока внешняя привлекательность не увянет.

Однако при всей генетической одаренности (и умении ею пользоваться) у местного секс-символа не было и толики того, чем обладала Дженовезе. Сет не смотрел в сторону Меган, пока другие выворачивали шею, чтобы она дольше находилась в поле зрения.

Услышать, как Нина головой разбила стекло в школьном окне, увидеть, как ее за новую провинность отчитывает Йорскиллсон, или подслушать странный слух о ней было для Сета интереснее, чем смотреть слитые видео и фотографии Меган Торн.

Нине не нужно было делать ровным счетом ничего особенного, чтобы кровь отливала от верхней части туловища к нижней. И видит бог: если бы она не вышла из раздевалки так же скоропостижно, как появилась на пороге, если бы продолжила стоять вызывающе близко к нему, агрессивно размахивая руками перед его лицом и выплескивая на него свое раздражение, если бы посмела ткнуть его пальцем в грудь, толкнуть или залепить пощечину, Сету Ридли пришлось бы применить силу и грубо выставить ее наружу, чтобы скрыть подступающее возбуждение.

Не было в Нине чего-то классически привлекательного, как это бывает в других девушках. Сет видел, что никто во всей школе не считал ее внешность сколько-нибудь выдающейся. Он и сам, впервые увидев ее на фото, сначала подумал, что перед ним парень. В крайнем случае – не очень ухоженная девушка.

Но чем дольше он за нею наблюдал, тем сильнее менялось его мнение.

Она брала другим. Убийственной дозой естественности в поведении, которым управляли непредвзятые химические реакции. Непредсказуемой искренностью и прямотой. Силой и выносливостью, отсутствием страха перед болью. Заразительным смехом и вспыльчивостью. Феромоновой харизмой, безжалостно бьющей в голову.

Нина так широко и часто улыбалась без особой на то причины, а просто от внутренней добродушной хитрости, что всякий мог выучить ее плотно стоящие зубы, в особенности клыки, один из которых был острым, другой тупым. Сет выучил, пока бросал на нее незаметные взгляды в столовой.

Дженовезе оказалась самым натуральным, самым нефальшивым существом из всех, что Сету довелось встретить. Насквозь физиологичная, нестерпимо иррациональная, вся сшитая из телесного электричества, свободы и первичных рефлексов, Нина была творением природы, решившей продемонстрировать высшие умения. Эволюционным шедевром.

Ее хотелось оберегать и защищать от всего мира. Чтобы не испортили, не сломали, не обидели такое неординарное создание. Но сколько бы раз он ни замечал на ней следы побоев, сколько бы раз ни стискивал челюсть, размышляя, кто мог оставить их, он понимал, что Нина не придает им значения, а значит, никто не обижает ее и не бьет намеренно.

Девчонка меньше всего нуждалась в его защите. Если простая попытка поддаться вывела ее из себя, что говорить о том, как она отреагирует, если кто-то примется ее опекать. Будто она сама за себя постоять не может.

Что-то она сказала сегодня о неравенстве, которое стремится преодолеть, о том, как противно быть слабой девчонкой, которую никто не принимает всерьез. Очевидно, родиться и жить в мужском теле ей было бы гораздо удобнее. Не желая, чтобы ей указывали, как себя вести и чем ей заниматься, будучи девушкой, Нина стремилась казаться чем-то бесполым, вне гендерных стереотипов, и потому многим напоминала парня.

Но только не Сету Ридли.

Присматриваясь к ней поначалу против своей воли, а как будто на магните, Сет вскоре осознал, что девушка может быть женственной, абсолютно этого не добиваясь. При всей схожести с юношей по многим аспектам феромоны безошибочно сигнализировали о том, что перед тобою девушка, и любой мужчина был в состоянии их считать.

Оказывается, женщина остается женщиной при любом раскладе, внешнем виде и темпераменте, и эта простая мысль поразила Сета в самый позвоночник. А после состоявшегося диалога она еще больше раскрылась, получив благодатную почву в виде подробного рассказа Нины о том, в какое положение он ее поставил.

Девушка может делать сколько угодно «неженских» вещей, одеваться в то, во что ей комфортно одеваться, стремиться к тому, чего хочется именно ей, а не к тому, что ей положено желать, выглядеть так, как ей нравится выглядеть, и отклонение от социальной роли никогда не сделает ее кем-то еще.

Решающее слово остается за гормонами и детородными органами. И пока перед тобой носитель XX-хромосом, с яичниками, маткой, преобладанием эстрогена и прогестерона, будь уверен, что это самка, и ничто в мире не отнимет женственности, которой она обладает от рождения.

Вот так просто.

Никакая одежда, голос, поведение, вкусы и поступки, и особенно навязанные социумом роли не являются чем-то предопределяющим.

Необязательно даже подчеркивать свою принадлежность к женскому полу, чтобы считаться женщиной. Можно ведь просто жить. И делать то, что нравится. Твоей природы это не меняет.

Женского у женщины ничто не отнимет, даже если оно находится в подавленном состоянии, мужчина всегда будет искать и желать того, чего нет в нем самом. Женщина – не придаток общественных представлений о женственности. Она ее создатель. И все, абсолютно все, что в ней есть и что она делает, – женственно.

Это ведь такая простая в постижении истина, что неясно, почему весь мир ее не усваивает, и почему он сам раньше не задумывался об этом.

Сейчас Сет Ридли впервые осознавал превосходство женского тела в любом обличье и состоянии. Его анатомия, химия и биология как будто созданы властвовать умами и фантазиями мужчин, вызывая наплывы щенячьего преклонения, от которого плоть расходилась по швам, расплывалась в бессилии, рассудок отключался за ненадобностью, желая быть подчиненным той самой, на которую смотрел, и совершать ради нее любые безумства.

Сет шел домой пешком, с курткой нараспашку, и глубоко дышал холодным свежим воздухом, приятно отрезвляющим голову.

После случившегося между ними мысль написать Нине в Сети выглядела еще большим бредом, чем раньше. Не говоря уже о том, чтобы заговорить вживую. Вряд ли теперь она будет с ним здороваться и вообще смотреть в его сторону. Как там сказала эта наглая мордашка? Не хотелось бы снова контактировать? Прекрасно. А придется.

Вопреки мыслям и ощущениям Сет Ридли упрямо отрицал заинтересованность в этой девушке. Он игнорировал какое-то чувство (или зародыш чувства), опасаясь дать ему название, а значит, и свободу. Никогда это не кончалось добром.

Он убеждал себя, что Нина не нравится ему по-настоящему, как женщина может нравиться мужчине. Что это просто какой-то бзик. Игра.

И в то же время…

Ему нравился запах ее пота. Ему нравилось, как еда выпадала у нее изо рта в столовой, когда она смеялась или торопилась. Ему нравился цвет синяков на ее теле, хотя эти медленно зеленеющие пятна его беспокоили. И ее смех, который можно было услышать и сразу же узнать с другого этажа. Многое, что она делала, раздражало остальных, но только не его.

Нина никогда не притворялась кем-то еще. Ей бы такое и в голову не пришло. Незачем. Она оставалась собой при любых обстоятельствах и в любых компаниях, точно так же камень всегда остается камнем, и ты знаешь это наперед. Постоянство темперамента и непредсказуемость поведения – в этом крылось ее парадоксальное очарование.

Сет знал, что ее приятель, этот бомжеватый блондин вечно в синей панаме, думает о ней то же самое. Видел это по его наивным щенячьим глазам.

Подумав об Отто, Сет вспомнил и о недавно заключенной сделке с Ханной, согласно которой обязан сидеть с ней вместе в столовой, на уроках и в автобусе, а также два раза в неделю провожать домой.

Теперь жестокие условия юной шантажистки виделись ему совсем в ином свете. В них таился потенциал, который можно использовать в своих целях. Если по-хорошему с Ниной не выходит, может быть, получится привлечь ее внимание, заставив ревновать? Пусть Сет ей безразличен, но проигнорировать фиктивные отношения заклятого врага в лице Ханны она вряд ли сможет.

По крайней мере, он на это надеялся.

Episode 6

ИГРА В ОТНОШЕНИЯ с Ханной решительно не дала результатов. Нина не обратила внимания на эту рискованную авантюру, в отличие от всей остальной школы. Ее не беспокоили такие мелочи, как интрижки одноклассников, пусть и самые невероятные. И это говорило о многом.

Как минимум о том, что она полноценна сама по себе, без участия посторонних. К тому же ее окружали такие индивидуумы как Отто и Йорскиллсон, а помимо них оставалась физика, целая вселенная нерешенных вопросов и тем для обсуждения, а также какие-то свои неведомые темные делишки, о которых осторожно шепталась школа.

Обыденные вещи не приковывали ее внимания. Она витала в собственных грандиозных планах и высоких материях, недоступных стандартному уму, и сколько бы Сет ни старался разобрать ее диалоги с Отто, уже по привычке подслушиваемые им всюду, он понимал только то, что эти двое находятся на принципиально ином уровне знаний и постижения действительности, нежели он сам.

Чем дальше, тем больше между ним и Ниной образовывалась пропасть, пугающая своей глубиной. Ридли понятия не имел, как ее преодолеть. Но знал, что обязан это сделать, иначе потеряет что-то очень важное.

Он корил себя за глупое ожидание вызвать у этой девушки ревность настолько ограниченным способом. Обучаясь в одном с ней классе, он даже не существовал для нее, как для него самого не существовали кварки [4], о которых он понятия не имел. О какой ревности может идти речь?

В частности, поэтому Сет и не мог допустить, чтобы кто-нибудь узнал то, что знала Ханна. Если до Нины дойдет хотя бы слушок, будто ее фотографию видели в телефоне Сета Ридли, придется снова переезжать. И лучше сразу в другой штат.

Ханна это понимала. Ханна этим пользовалась.

Умненькая Ханна. А вот он идиот. Зачем он вообще скачал эту фотку? Из-за нее все и началось. Не мог потерпеть и сделать это дома? В более безопасном месте, где не мониторят каждое движение твоего пальца.

Теперь Сет исполнял требования Ханны Биллингсли, опасаясь быть раскрытым и прилюдно опозоренным. Это бы уничтожило его авторитет до конца обучения.

Он подчинялся, но не позволял Ханне ничего сверх меры, осаживая ее, если та перегибала палку. Условия сделки должны соблюдаться обоюдно. Но девушка то и дело норовила сблизиться с ним – как ментально, так и физически.

Если не получалось разговорить его или выпросить один наушник, чтобы послушать музыку вместе, она льнула к нему, обнимала бицепс, клала голову на плечо, аргументируя телесный контакт тем, что для всех они встречаются, а парам свойственно касаться друг друга, иначе в их чувства никто не поверит, заподозрят в обмане.

Угроза сохранению конкретно этой тайны отнюдь не тревожила Сета. Наоборот, уж лучше бы все раскрылось поскорее, и он освободился от нее. Никакими угрозами Ханна не смогла уговорить его трогать ее в ответ, изображая любящего парня. Достаточно того, что он терпит ее присутствие рядом в течение учебного дня и еще немного сверх.

Несмотря на неприязнь к стервозной и подлой Ханне, Сет ловил себя на мягкостях, которые позволял в ее отношении вследствие того, что вынужден был смириться с ее присутствием, чтобы каждый день не злиться заново.

В автобусе он поднимал подлокотник и пропускал ее на место у окна, в столовой переставлял ее тарелки на свой поднос, если ему казалось, что она его не донесет, в классе выдвигал ее стул вместе со своим, брал ее куртку вместе со своей в гардеробе. Это было что-то необдуманное, машинальное, как привычка помогать кому-то, кем бы он ни был, просто потому, что он рядом слишком долго. Когда Сет вспоминал, что Ханна ему никто, хоть и находится в его компании постоянно, было уже поздно.

Поначалу девушка удивлялась мелким жестам внимания (для нее весьма значительным) и благодарила Сета, потом ей надоело, что он никогда не отвечает на ее благодарность, и она редуцировала ее до самодовольной улыбки знающей себе цену стервы.

Ханна упивалась тем, как все смотрят на них в такие моменты. Кажется, все складывалось, как надо, и школа верила, что теперь они вместе, включая ее драгоценных подруг. Мечта становилась явью, подчиняясь ее воле благодаря вовремя совершенным действиям. Шанс был предоставлен провидением, и Ханна воспользовалась.

Крошечные проявления заботы со стороны фиктивного бойфренда были столь же неожиданны, сколь и приятны. Она ожидала от Ридли сплошной агрессии, учитывая ее обещания слить компромат, но парень оказался гораздо спокойнее, если проводить с ним больше времени и не наглеть. Человек устает все время злиться. Даже на того, кто шантажирует его и заставляет делать неприятные вещи.

В глубине души Ханна Биллингсли надеялась, что у Сета зародится что-нибудь вроде стокгольмского синдрома. Пусть он хотя бы просто привыкнет к ней для начала. Увидит, что не такая уж она зловредная, какой кажется, а образ суки у нее скорее вынужденный, приобретенный, а не врожденный.

Но игра зашла слишком далеко. За полторы недели Ридли преодолел допустимые пределы терпения. Бесцеремонность Ханны, напротив, росла в обратной пропорциональности. Она была прирожденной манипуляторшей.

Множество раз, стоило ему распсиховаться или послать ее, девушка с ледяным спокойствием разглядывая маникюр, перечисляла последствия, которые не заставят себя ждать, если она обнародует информацию, с удовольствием приукрасив ее новыми подробностями.

Да, доказательств у нее нет, но кому какое дело? В школе это не имеет значения. Здесь не судебный процесс, и достаточно мелкого слуха. Причем чем более безумен он будет, тем проще в него поверит публика. Ее слово против его слова. И кого послушают? Учитывая, что Ханна обещала пойти сразу к школьному информатору, разбираться в правдивости никто не станет.

Алан Кейн являл собой центральную магистраль, через которую проходили все школьные новости и сплетни. Он знал все и обо всех, охотно поддерживая этот статус, и, к сожалению, сидел с Ниной за одним столом на фудкорте. Так что сразу после Кейна информация о загрузочных файлах на мобильнике Сета Ридли достигнет ушей Дженовезе. Она-то болтать никому не станет, а вот Алан… если верить Ханне, сначала выторгует сенсацию подороже, потом сам везде о ней раструбит, если не поместит в стенгазету.

Заголовок: «Новенький оказался сталкером». Полный пиздец.

Сет пытался вообразить реакцию Нины. Не получалось. Любая девушка, узнав, что кто-то скачал себе ее фото, скорее всего, смутится и начнет строить наивные теории, льстящие ее самооценке. Но что сделает Нина? Засмеется? Разозлится? Пропустит мимо ушей как нечто совершенно для нее незначительное? Невозможно дать четкого ответа. Зато отношение всех остальных учеников спрогнозировать несложно.

В глубине души Ридли все еще надеялся, что заставит Нину обратить на себя внимание, вызвать намек на чувство собственности, но все было тщетно. Тщетно в превосходной степени. Поэтому так важно предотвратить, чтобы кто-то узнал о фотографии. Которую он, конечно, давно удалил. Но идти на поводке у Ханны он больше не мог.

Сета посещала безумная мысль использовать невыгодное положение как повод заговорить с Ниной. Написать ей в Сети, рассказать обо всей ситуации в надежде, что она отдаст ему должное за честность. И как-нибудь во всем разобраться. Вместе. Это могло разоружить Ханну и помочь ему выйти сухим из воды. Но Ридли так и не решился. Не сумел подобрать слов.

После конфликта в раздевалке Дженовезе ожидаемо не контактировала с ним. Возможно, он задел ее сильнее, чем следовало. Но почему-то в злопамятность Нины верилось слабо. Она не таила обиды. Дело было в другом.

Изображая, будто встречается с Ханной, Ридли по-прежнему старался выведать о Нине что-нибудь еще. Смешно, что при этом появлялось ощущение, словно он изменяет, интересуясь другой, хотя со стороны, пожалуй, примерно так и выглядело.

Никто не мог рассказать ему сверх того, что проистекало из личных наблюдений или уже изведанных слухов. Никто не знал Нину так хорошо, как Отто. И наверное, еще Йорскиллсон. Но общаться с ними, тем более о девчонке, не входило в его планы и в целом казалось сюрреалистичной веткой развития событий.

Информация, которой Сет располагал на данный момент, с одной стороны, вызывала тихое, будоражащее восхищение, с другой – вынуждала засунуть свои эмоции, какими бы они ни были, поглубже.

Стоило поберечь девчонку от своего влияния. Сет слишком хорошо себя знал. Она заслуживает лучшего.

И в то же время…

Он не сразу себе признался, но, кажется, в нем наклевывалось желание начать следить за Ниной вне школы. Пугающая мысль, даже для него дикая. Наверняка во внеучебное время она еще более раскованная и интересная. К тому же, любопытно разведать об их с Отто деятельности, которая не составляет секрета для всей старшей школы, но говорят об этом неохотно, особенно с новичками.

Завидуют, – понял Сет. Он и сам немного завидовал тем, кто умел найти развлечения в таком скучном городе, как Мидлбери.

Перед сном он думал, как можно привлечь внимание девушки, которая в упор тебя не видит. И всегда натыкался на что-то такое, что с Ниной бы точно не сработало.

Например, тайно дарить цветы. Допустим, раз в неделю заказывать анонимную доставку на ее имя. Домой, а можно и в школу. Чтобы лично видеть ее лицо при вручении. Но этот вариант был полной хренью по многим причинам.

Во-первых, Сет бы сам разрушил интригу, не сумев совладать с эмоциями. Во-вторых, от подобных жестов несло каким-то мафиозно-джентльменским вайбом, абсолютно ему не свойственным. В-третьих, он даже не знал ее любимые цветы. А если честно, то не был уверен, что Нина вообще их любит. Вполне возможно, с бо́льшим успехом ее обрадуют мотки медной проволоки, хот-доги или книги по физике.

Представить Нину с букетом в руках было так же до нелепого уморительно, как и примерять на нее классический образ жертвы, подвергшейся нападению в темной подворотне и нуждающейся в защитнике. Максимально не ее жанр, ведь эта девчонка – антоним любого клише.

Обычно, чтобы обратить на себя внимание девушки, нужно принять участие в парочке потасовок и по возможности победить. Демонстрация силы действует безотказно. Но образ плохого парня больше вдохновлял таких, как Ханна, плюс ко всему Сету нельзя было лезть на рожон.

Что еще?

Раз Нина играет в хоккей, можно присоединиться к сборной школы. Но Сет уже столько раз отказывал Уиттроку, что согласиться означало признать себя не только идиотом, но и проигравшим в этой маленькой войне на силу воли. К тому же он больше не мог играть в хоккей. Даже ради Нины.

А еще можно последовать самому банальному методу и просто подойти к ней и заговорить, как делают все уверенные в себе парни, не боящиеся отказа. Однако множество вещей останавливало Сета от этого шага. В первую очередь – уверенность в том, что Нина в нем не заинтересована, которую он чуял всем своим мужским естеством. Пока он не мог представить развитие такого сценария, не следовало совершать резких движений.

Его не покидала детская мечта купить мотоцикл. Если бы он приехал на нем в школу, Нине пришлось бы посмотреть в его сторону. И только ее взгляда он бы искал среди толпы. Сет представлял, как предлагает прокатить ее после школы, и она соглашается, потому что любит острые ощущения. А может, он стал бы подвозить ее на занятия и домой, если она, конечно, согласится променять мусоровоз на мотоцикл и его компанию. Словами не описать, как это было бы славно.

Однако грезы оставались грезами. Финансовая подушка разлетелась на пух и перья при переезде. Неплохие накопления, отложенные в период активной работы на организацию, Сет потратил на то, чтобы от нее откупиться. И уехать сюда. А теперь они с мамой жили не слишком хорошо. И Ридли потихоньку подумывал вернуться в этот бизнес, хотя однажды клялся и себе, и тренеру, что больше никогда и ни за что не сунется в гнездо шершней.

Но ведь необязательно лезть туда голой рукой. Можно палкой, аккуратно, с безопасного расстояния. Не пахать прямо на босса, калеча людей за долги девяносто процентов времени, а снова стать самым обычным рядовым курьером, как было в самом начале.

Может быть, даже анонимным перекупщиком у местных. Никто ведь не узнает. На Восточном побережье сотни таких ребят – в школах, в колледжах, всюду. И что, каждого из них босс проверяет лично? Да у него жизни на это не хватит. Он слишком занят для этого.

Будет работа – будут деньги. Будут закрытые счета. Будет улыбка мамы. Будет мотоцикл. И возможность привлечь внимание Нины. А еще – самый лучший корм и ветеринар для Бродяги.

Медленно, но неотвратимо Сет Ридли вел себя к идее снова начать толкать дурь, игнорируя более сложные и долгие пути заработка. Он мог попытаться стать лучше, чтобы быть достойным человеком, а не тем, кто суется в дерьмо второй раз, потому что уже подзабыл, чем закончился для него первый, и уверен, что сейчас его пронесет.

Но точно так же, как он был готов попробовать себя в обычной работе, он знал, что как только что-то пойдет не так, он все бросит и вернется к легчайшему пути. И опаснейшему тоже. Один раз живем, один умираем.

Очень хотелось произвести на Нину правильное впечатление, а не то, какое он обычно производит от полного неумения общаться с людьми. Нина ведь совсем его не знает и, что самое хреновое, не хочет знать, какой он на самом деле. Наверное, если взглянуть на мир ее глазами, сам он покажется себе скучным темным пятном, блуждающим где-то на периферии.

Высокий плотный брюнет выбросил окурок в клумбу и потоптался на месте, поправляя на себе одежду и раздумывая, закурить ли еще одну, или она уже скоро выйдет. Взглянув на время на экране, он провел рукой по волосам, убирая их со лба, и выдохнул облачко слабого апрельского пара.

Погода стояла свежая, теплеть как будто и не собиралось. Небо затягивали низкие, похожие на сплошной туман облака. Воздух полупрозрачным налетом окрашивал здания, дороги и тротуары в мрачные оттенки молочного свинца, подчеркивая отсутствие свежей растительности и какой-либо новой жизни в этих местах. Безрадостная картина, в которой можно отыскать свою эстетику. В этом весь Мидлбери.

По субботам Нина посещала дополнительные у Йорскиллсона вместе с Отто. Видар, кажется, готовил их к какой-то серьезной олимпиаде. Что-то, как обычно, связанное с научными вопросами, о которых они все время болтали. Сет слышал краем уха, но не вдавался в детали.

Важно было другое. Он стоял здесь в неучебный день и курил, прячась за входной лестницей, не просто так. По субботам школьный автобус не выходил на рейс в связи с малым количеством нуждающихся в нем учеников. Поэтому Ридли караулил Нину, чтобы пройтись за ней на приличном расстоянии до самого ее дома. Снова. Желание проводить Нину – хотя бы издали, скрытно – оказалось сильнее рассудка, который кричал, что преследовать людей плохо. И не просто плохо, а как-то по-больному плохо.

Оставалось надеяться, что он один такой.

Сет ничего не мог с собой поделать. Девчонка, сама будучи шизиком, как метко выразилась Ханна, с его психикой тоже что-то сотворила. Причем в пугающе короткие сроки.

Нина всегда выбегала из школы первой. Сет знал это прежде, чем мог ее увидеть. Узнавал по голосу, по шагам. По звуку, с которым распахивалась дверь. Следом обычно появлялся Отто с разницей секунд в пять.

Но сегодня приятеля Нины не виделось на горизонте. Заболел? Или Видар задержал. Возможно, Нина отправится домой одна. У Сета от этой мысли сердце застучало быстрее. А потом он увидел то, от чего его скрутил спазм. Пальцы сами собою сжались в бледные кувалды, ногти отрезвляюще впились в кожу, каждая мышца в теле напряглась и заболела.

По обыкновению, Нина Дженовезе антилопой сбежала со ступенек, презрев законы гравитации, подпрыгивая на ходу и размахивая рюкзаком как пропеллером. Она как будто стремилась к тому, чтобы каждая часть ее тела двигалась. На ней была морковно-красная толстовка с очень длинными шнурками чуть не до колен и такими же рукавами, с надписью на груди «WHOLE UNIVERSE» и на плече «show me the galaxy», клешенные синие джинсы, совершенно дурацкие и вышедшие из моды, и мягкие белые кроссовки на липучках.

Вот только двигалась Нина не в привычном направлении, а в сторону проезжей части, как будто кто-то должен был забрать ее на машине.

Сет сделал шаг вперед, внимательно наблюдая. Сейчас. Именно сейчас он не должен упустить ни одно ее чертово движение.

Накатило нехорошее предчувствие. Как будто некто на небе задвинул занавески, и все вокруг стало на тон мрачнее. Кажется, дыхание прервалось, и сама кровь в венах потекла медленней, отказываясь подчиняться привычному ходу времени. Словно что-то искажало его, пытаясь предотвратить нечто очень плохое.

Вот Нина подбежала к припаркованному через дорогу полицейскому седану, которого точно не было здесь еще две минуты назад, и неясно, как он подкрался столь беззвучно и не привлек внимания. У Сета Ридли имелась понятная аллергия на копов и их автомобили. Обычно он чуял их за сто ярдов, а тут вдруг почему-то не заметил эту нервирующую черно-белую расцветку, узнаваемые хрустально-оранжевые фары, серебристые, словно из жидкого алюминия диски, сине-красный маячок на крыше, черные ручки на белых дверях с гербами и пафосными надписями, демонстрирующими власть.

Нина распахнула дверцу переднего пассажирского, швырнула внутрь свой рюкзак и плюхнулась следом. Как к себе домой. Ридли сделал два шага вперед, чтобы рассмотреть водителя, но тут же отступил назад, чтобы не раскрыть своего присутствия.

Впрочем, они бы вряд ли его заметили.

Сет наблюдал, как Нина кошкой потянулась к молодому мужчине за рулем, как будто хотела обнять или, не дай бог, поцеловать, и у него появилось желание протереть глаза, дабы убедиться, что он не спит.

Совершено отвратительно заныли зубы.

Водитель в офицерской форме с несколько обескураженным видом подался ей навстречу, видимо, ожидая того же, о чем думал Сет. Но плутовка всего лишь сорвала с него блестящую фуражку, из-под которой по погонам рассыпались белые волосы, тут же отстранилась с ехидной улыбочкой и надела ее на себя, вызывающе закинув ноги на бардачок. Как будто дразнила его.

В отместку офицер, придав себе язвительность, быстро протянул красивую молочную кисть и щелкнул Нину по кончику носа, прямо по треугольному хрящичку, и без того вздернутому. Девушка отпрянула и беззлобно сморщилась, протестующе замахала руками. Затем, сказав ей что-то, что вызвало у обоих ухмылку, коп заставил ее пристегнуться и плавно выжал газ.

Эта сцена могла бы стать личным кошмаром Сета Ридли. Кто-то с такой простотой может коснуться ее лица, рассмешить и куда-то увезти. А она и не против. В это просто не верилось.

Да кто он, вашу мать, такой? Что у них за отношения?

Пока блики на стекле удаляющегося «форда» позволяли увидеть, Сет заметил, что рядом с копом Нина говорила без умолку. Почти как с Отто.

Оставалось безумными глазами проводить заключенную в кольцо надпись «Департамент полиции Нью-Хейвена», не зная, что думать. До этого момента никто не забирал Нину на машине. Тем более на полицейской патрульной машине! Какого черта, Дженовезе? Сколько еще у тебя козырей в рукаве? И почему, играя вслепую, ты всегда выигрываешь?

За шестнадцать лет жизни Сет Ридли привык к тому, что ему никто никогда не был нужен. А теперь его чудовищно злит, что одноклассница, с которой он даже не общается, уезжает с каким-то Кеном. До зубного скрипа.

У Нины, очевидно, какая-то слабость на блондинов. Блядь, может, тоже стать одним из них, чтобы увеличить свои шансы? Никто не удивится покрашенным волосам, когда у тебя татуировки и пирсинг. Если это действительно привлечет ее внимание… нет, это уже какой-то бред. Бегаю за ней, как собачонка, и пускаю слюну. Сам себе противен.

Белобрысый коп, в отличие от Отто (насколько Сет успел разглядеть), оказался нереалистично красив. Как живая кукла. Его можно было даже принять за девушку, но то, как он наклонился к Нине в замкнутом пространстве салона, полностью исключало такую возможность (и говорило о его наклонностях). Мужчина узнает мужчину с одного взгляда. Этому не помешает макияж, парик или платье. Они различают друг друга на ином, не визуальном уровне. Чуют.

И тут его будто в затылок ударили – да ведь это полицейский! Настоящий, мать вашу, коп забрал Дженовезе после уроков! И, судя по тому, что Сет увидел, она из него веревки вьет. Любопытные у Нины приятели.

Куда он ее повез?

Что они будут делать?

Что этот хренов блондин в погонах собирается с ней делать?

– Ждешь кого-то?

Знакомый, слегка гундосящий голос раздался откуда-то сверху. Сет вскинул голову, вздрогнув, как будто уличенный в преступлении, и увидел Отто, перегнувшегося через перила прямо над ним. И как давно он там?..

– Просто курю.

Сет уже понял, что попал.

– Да брось, здесь, в субботу? – парниша засмеялся. – Вот наконец-то я и взял тебя с поличным, Ридли.

От этих слов Сету стало не по себе. Отто легко сбежал по ступенькам и встал напротив него. Он дружелюбно улыбался, держа руки в карманах жилетки и игриво раскачиваясь с носка на пятку.

– Не переживай, она не в курсе.

Судя по ощущениям, лицо сменило минимум пять оттенков. Чего он сегодня точно не планировал, так это откровений с Биллингсли. Как-то все наперекосяк пошло с самого начала.

– Так и будешь молчать? Или, может, уже обсудим вопрос?

– У меня нет никаких вопросов, – набычился Ридли и сделал движение, чтобы уйти, но парниша преградил ему путь. Несмотря на очевидную разницу телосложений, он, как и Нина, тоже его не боялся, будто знал о нем нечто… обезоруживающее.

– Хоть раз в жизни не будь упрямым ослом и воспользуйся возможностью, которая тебе открылась. Ты же знаешь, что нам есть что обсудить, и наверняка сам этого хотел. Так в чем проблема?

Сет Ридли несколько секунд раздумывал, глядя в насмешливые ясно-голубые глаза, точно такие же, как у Ханны, но более эмпатичные.

– Не здесь, – ответил он наконец.

– Ну, разумеется, не здесь. Пошли, пройдемся.

И они пошли, неосознанно двигаясь в противоположную сторону от той, куда уехала Нина, стараясь минимизировать возможность встретить ее.

Некоторое время оба молчали. Сет не знал, как ему теперь подступиться, а Отто ждал, когда тот сам созреет. Слышался только шелест шагов и звуки проезжающих машин. Стоял холодный субботний полдень, напитанный пылью, сыростью и выхлопными газами. Прохожие попадались редко, и среди них, по счастью, не было никого знакомого.

Наконец, Ридли закурил, глубоко затянулся, длинно выдохнул струю дыма в сторону дороги, почесал кончик носа и спросил:

– Как ты догадался?

За эти несколько минут тишины между ними установилось странно доверительное отношение, берущее корни из мужской солидарности, и теперь нечего было скрывать.

– Даже не знаю. Наверное, чутье. А может, ты слишком много на нее пялился. Стоило один раз заметить твой взгляд, и потом я уже постоянно обращал на него внимание.

Сет молча курил, обдумывая, как бы ему выбраться сухим из воды.

– Если ты ей расскажешь…

– Если бы я хотел ей рассказать, она бы уже знала, а ты бы мне ничего не сделал. Потому что я ее лучший друг. Не в обиду. Тебе повезло, что я понимаю твое положение и сочувствую тебе, а потому изначально планировал молчать.

– Спасибо.

– Не за что. Но сначала я хочу обсудить с тобой другой вопрос. Ты типа встречаешься с моей сестрой, чел.

– Типа.

– И что вас связывает? Вы действительно вместе?

– Ни хрена подобного.

Сет рассказал ему все как было, ничего не тая.

– Как я и думал, – кивнул Отто. – Ханна в своем репертуаре.

– Без обид, но сестра у тебя та еще сука.

– Знаю, знаю. Не ты первый, не ты последний попадаешь в капкан. Уверен, она до усрачки в тебя влюбилась. Я еще не видел ее такой, какой она стала с твоим переводом. Но, к сожалению, она умеет говорить с людьми только на языке подчинения и манипуляций. Даже с теми, которых любит.

– С тобой тоже?

– В первую очередь. Думаешь, почему у меня с ней такие отношения? Последствия многолетнего терпения, которое однажды лопнуло.

– Из-за того что Ханна плохо относится к Нине?

– Ханна делает это всю сознательную жизнь, – хмыкнул Отто. – Я потерял счет ее провокациям, обидам и оскорблениям. Иногда кажется, что вся ее личность держится на желании морально уничтожить Нину.

– Ревнует.

– А как же. Ханна собственница. Она «жадничает» людьми, как вещами, которые ей не принадлежат.

– Заметил.

– Но она не самый плохой человек на свете. И она все еще моя сестра. Я чувствую, что ты ей небезразличен.

Сет пожал плечами и неопределенно мотнул головой. Он тоже это знал.

– Что с того…

– А то, что ваше представление не может длиться вечно. Тебе нравится другая девушка, а Ханна привыкает к иллюзии, что ты всегда будешь рядом, как сейчас, только начнешь менять к ней отношение и наконец влюбишься. Я могу себе представить ее планы относительно тебя. Это нужно прекратить.

– Я не хочу делать ей больно, – неожиданно для себя произнес Сет. Услышав свой голос, он даже приостановился. Отто внимательно изучал его лицо.

– Ты вроде неплохой парень. Вы мучаете друг друга, это ни к чему не приведет. А бесконечно длиться не может.

– Знаю. Но как остановить – не знаю. Я не хочу, чтобы до Нины дошли слухи…

– Лучше молись, чтобы слухи не дошли до Алана Кейна. Это гораздо страшнее, чем если узнает просто Нина. Да уж. Ну и вляпался ты, чел.

Сет снова пожал плечами, выбрасывая окурок на дорогу. Что тут можно сказать? Так вышло.

– Я с ней поговорю. Ханна любит меня и в конечном итоге послушается. Она может закатить сколько угодно истерик, но я уверен, ей все еще важно, что я о ней думаю. Попытаюсь ее образумить.

Сет остановился и посмотрел в глаза Отто. Там появилась печаль, которую очень хотелось развеять. Любым доступным способом.

– Мне жаль, что так получается. Я ничего не делал, чтобы вызвать в ней чувства, – признался он.

– А тебе и не надо было, – Отто легко отмахнулся и пошел дальше как ни в чем не бывало. – Хватило твоего появления. Разве тебе самому это не знакомо?

Вопрос был явно с подвохом, и Ридли выбрал на него не отвечать. Несмотря на установившийся уровень честности, ему было по-прежнему трудно открыто признать свои чувства к Нине, особенно кому-то в лицо.

– Мне кажется, Ханна захочет отомстить за то, что я выбрал не ее. Она не из тех, кто смиряется с поражением. Мужской отказ побуждает в таких, как она, много негативной энергии. Если ты прекратишь все так, чтобы она никому не рассказала о том, что видела, я твой должник до конца жизни.

– Ну тогда можешь начинать думать, чем оплачивать долг, потому что я не стану откладывать в долгий ящик. А теперь, когда все опасения позади, и ты больше не сомневаешься в моих добрых намерениях, можешь задавать вопросы. Не стесняйся. Начинай с самого главного, который давно вертится в голове.

– У Нины кто-то есть?

– Никого, кроме меня, насколько я знаю, – самодовольно ответил Отто.

– Так вы с Ниной?.. – вопрос был задан интонацией, заканчивать его не пришлось. Отто сразу же скривился и замахал руками, изображая сильную тошноту.

– Чел, нет, ты что, фу. Мне мерзко даже подумать об этом. Я видел Нину в таких состояниях, что у меня к ней никогда не появится влечения, и это абсолютно взаимно. Мы знакомы с пяти лет и вместе пережили много весьма дерьмовых ситуаций, так что мысль об отношениях с нею, даже просто о намеке на отношения с нею, отвратительна, как инцест. Считай, что она моя сестра. Только не по крови, а гораздо ближе.

– Я понял. То есть она ни с кем не встречается?

– Нина-то? – Отто криво ухмыльнулся, и это был полноценный ответ.

– Но почему нет? Не вижу препятствий.

– Потому что ты смотришь своими глазами. Никаких препятствий и нет. Она просто не нуждается в этом. Есть, конечно, парни, которые флиртуют с ней иногда, но она отшивает их, или они сами отваливаются, узнав ее получше. Третьего не дано. А она и рада. Когда живешь в маленьком городе, хватает несколько раз дать отпор, и на тебя перестают обращать внимание, потому что здесь все друг друга знают. А Нина терпеть не может, когда ее воспринимают как сексуальный объект. Даже в самой незначительной степени. Это подавляет ее, заставляет чувствовать себя неполноценной. Мне кажется, она не осознает себя девушкой. Или, лучше сказать, не признает. Она с этим не согласна, потому что не сама выбирала. Ей легче так, как сейчас. Быть чем-то…

– Посередине, – догадался Сет.

– Именно. Быть чем-то посередине.

– Хочешь сказать, у нее не было парня? Вообще?

– Ты знаешь, я с нею всю жизнь. Думаю, я бы знал. Если только кто-нибудь по переписке. Но и это я бы знал. Нина в принципе не проводит в интернете кучу времени. Она предпочитает живое общение.

– И тебя не пугает ее… ну, нейтральность?

– Чел, да я молюсь, чтобы эта фигня у нее не закончилась. Вместе с нею, наверное, закончится и наша дружба. По крайней мере, в той форме, в какой она есть сейчас. А это меня не устраивает. Как только она начнет творить всякие женские штуки, типа знаешь, делать маникюр, заботиться о состоянии прически и носить чулки, тут наши дорожки и разойдутся. Близко общаться с кем-то типа… ну… обычной девчонки… я просто не смогу. Я таким не доверяю, я таких не понимаю. А с Ниной у нас полный коннект. Надеюсь, она навсегда останется собой. Нейтроном с нулевым зарядом. Даже если ей придется измениться со временем, пусть это не коснется ее сути.

– Может быть, она просто, ну?.. – осторожно предположил Сет, боясь услышать ответ.

– Я ждал этого вопроса. Могу тебе точно сказать, что это не так. Но не могу вдаваться в подробности. Нина определенно гетеро. Без отклонений. Я же замечаю ее взгляды, реакции. Ее симпатию к некоторым спортсменам. Иногда мы можем обсудить чью-то внешность в этом ключе. Просто все это для нее отнюдь не первостепенно.

– А этот коп?

– Я был уверен, что первым делом ты о нем и спросишь. Даже не знаю, с чего начать.

– Между ними что-то есть?

– Понимаешь, тут все сложно. Клиффорд – он как бы… ее участковый надзиратель.

– Нина состоит на учете? – удивился Сет.

Он не предполагал, что все настолько серьезно.

– Не совсем. Это что-то вроде упрощенного аналога. Тестовая программа социального надзора для трудных подростков. Воспитание, наблюдение, исправление.

– Как она в это ввязалась?

– Риторический вопрос. Видишь ли, мы с Ниной частенько… нарушаем закон. Проникаем на свалки, брошенные заводы, закрытые охраняемые территории. В поисках приключений и чего-нибудь поживиться. Мы выбрали такие развлечения – вместо того, чтобы каждый вечер собираться у старого кинотеатра и курить траву, сидя в открытых багажниках и слушая какое-нибудь дерьмо погромче. Нам это не близко.

– Получается, вы с ней часто попадались? Но почему тогда под действием программы только она?

– А вот это уже другой вопрос. Потому я и сказал, что здесь все сложно. В пятнадцать лет Нина впервые попала в полицию за разбойное нападение.

– Я догадывался, что у нее проблемы с самоконтролем.

– Ты, конечно, прав, но не спеши с выводами. Ее сбила машина, а она поднялась и отделала тачку того чувака хоккейной клюшкой. Как раз возвращалась с тренировки. Думаю, именно в тот день он ее и заприметил у себя в участке.

– Этот говнюк-альбинос?

– Да, – Отто засмеялся, – я к нему тоже не питаю положительных чувств, несмотря на то, что теперь он, можно сказать, нас покрывает.

– Так вот что они имели в виду.

– Кто?

– Те, кто шепчется, будто Нина спуталась с легавым.

– А, это, – Отто легко махнул рукой. – Это старая песня. Странно, что она им еще не надоела. Но да, трудно скрывать от всех, что у тебя есть надежная защита в лице офицера полиции. Банальная зависть.

– Так куда он ее увез?

– Все туда же, в участок. На плановую беседу с психологом, проверку состояния, отметку в журнале.

– Раньше я не замечал, чтобы он забирал ее.

– Я тоже. Раньше она добиралась в участок своим ходом, иногда я ее провожал. Но в последнее время Клиффорд наглеет и навязывает ей услуги шофера. Тоже непростой фрукт.

– Когда она села к нему в машину, мне показалось…

– Что между ними что-то есть? Может быть, ты и прав. Иногда мне тоже так кажется, хотя Нина отрицает. Но если там что-то и есть, оно исходит полностью от лица Клиффорда, а Нина иногда подыгрывает. Только пообещай, что не пойдешь ему рожу бить. Не стоит обманываться его безобидно слащавой мордашкой. На самом деле это тиран и манипулятор похуже моей сестры. Нина рассказывала, что у него невыносимый характер.

– И все же она с ним, кажется, близка.

– Нина с кем угодно найдет общий язык. Несмотря на конфликты первое время, давнее знакомство привело их на стадию довольно фамильярного общения. Нина многое себе с ним позволяет. К тому же они оба очень азартные и порой играют вместе.

– Играют? Во что? – Сет не верил своим ушам, хотелось переспрашивать каждое слово в надежде, что неправильно понял услышанное.

– В разное. Карты, шашки, нарды. Боулинг. Во все, что найдут. Они обожают соревноваться, даже пари какое-то заключили. Почти всегда он проигрывает. Ей весело за ним наблюдать, это ее с ним удерживает. Отчасти.

– Это самая безумная хрень, которую я слышал за последнее время.

– Ты познал верхушку айсберга, чел. Я почти уверен, что Лоуренс давно на Нину облизывается. Вижу, как он на нее смотрит. Она для него запретный лакомый кусочек, который всегда рядом, но съесть его нельзя.

Сет ощутил сильное раздражение от этого сравнения.

– Ты не ревнуешь ее к нему?

– А разве можно ее не ревновать? Это ведь Нина… человек, в обществе которого тебе хочется быть постоянно, даже когда спишь. С этим нужно смириться, и как можно скорее. Мне повезло – я ее знаю с детства. Клиффорду повезло, что однажды она попала к нему в участок. А тебе повезло, что ты перевелся в школу, где она учится.

Сет понял, что Отто прав. Он должен быть счастлив и той малостью, что ему доступна, – знать Нину и видеть ее каждый день, иметь возможность подружиться, сблизиться.

– Так почему этот коп ничего не предпринимает? – спросил Сет, моля бога, чтобы это действительно было так, чтобы Отто сейчас не опроверг его теорию.

– Шутишь, чел?! Да ведь он гребаный офицер полиции! Уволить могут и звания лишить.

Ослепленный неуместным чувством собственничества, Сет упустил важнейшую деталь: Клиффорд – полицейский, а Нина учится в школе и находится под его надзором как несовершеннолетнее лицо, за которое он несет ответственность. Но он решил удостовериться, ведь от Нины, как, впрочем, и от многих жителей этого города, можно ожидать чего угодно.

– Значит, ты считаешь, между ними…

– Нет ничего, кроме дружеской привязанности и соперничества, ну помимо программы, – заключил Отто таким уверенным тоном, будто Нина выкладывает ему все детали личной жизни без цензуры. А может, так оно и есть?..

Отто предложил взять по баночке «Bud» для продолжения беседы. Сету идея понравилась, и он настоял, что покупку берет на себя, ведь ему продают алкоголь без паспорта. Блондин посмеялся, отметив, что Сет действительно выглядит довольно взросло для своих лет, к тому же слишком угрожающе, чтобы кто-то рискнул заставить его предъявлять документы.

Они закупились в ближайшем мини-маркете на заправке, сразу открыли по одной и двинули, разговаривая, куда глаза глядят, пока не набрели на пустующую из-за неприветливой погоды детскую площадку. Усаживаясь рядом на качели, уже открывали по второй, и Сет похвалил себя за то, что решил взять больше, чем планировалось. Все равно разговор намечался длинный.

Когда градус беседы повысился до градуса распиваемого напитка, а в ногах и руках растянулась приятная легкость, они смогли говорить более открыто, уже ничего не стесняясь. Раскачиваясь на качелях вперед-назад, оба несколько раз признались, что вообще-то считают друг друга неплохими парнями, пожали друг другу руки и один раз чуть не обнялись.

Отто рассказывал о Нине много и подробно, с неподдельной любовью в голосе, многократно усиленной опьянением. На этом фоне особенно ярко проступало контрастное отношение к родной сестре, в чей адрес звучали неприятные эпитеты, с которыми он никогда не спорил.

Безотчетная привязанность Отто к девушке, дружба с которой тянулась из самого детства, когда он не помнил самого себя, зато уже помнил ее, не оставляла сомнений. Сет удивлялся, как многого, оказывается, он о ней не знал и никогда бы не узнал, если бы не решился сегодня раскрыть карты перед Биллингсли. Рискованный, но такой результативный шаг.

Все, что Ридли узнавал о Нине в тот вечер, создавало впечатление, будто глубже и глубже проваливаешься под лед и уже никогда не выплывешь. Но этому не хотелось сопротивляться. Точка невозврата давно пройдена.

Ощущение, будто все небесные тела и целые галактики вращаются ради того, чтобы в центре вселенной могла появиться и существовать Дженовезе, усиливалось с каждым глотком. О ней просто невозможно было молчать. Биллингсли тоже это понимал.

Он говорил о подруге так, как пересказывают сюжет самого любимого фильма или книги, если попросят описать, за что ты его любишь. Улавливая эти вибрации, Сет завидовал, умилялся, удивлялся и ревновал, молясь, чтобы гремучий коктейль эмоций не отразился на лице, а в особо опасных моментах сбрасывал избыток раздражения через сплющивание жестяных банок пальцами одной руки.

Сет и прежде завидовал Отто, но теперь это чувство переродилось во что-то более могущественное, с примесью новых впечатлений и знаний. Ведь парниша всегда рядом с девчонкой, он знает ее лучше, чем себя, он знает, откуда все ее шрамы и синяки, что она любит есть и во сколько ложится спать, понимает ее юмор, намеки и тот язык, на который она временами перескакивает, постоянно слышит ее смех, напоминающий вагоны бьющегося стекла.

Самый приятный звук в мире.

Хотя это неудивительно, когда дружишь с кем-то так долго. Наверняка связь между ними многократно сильнее, чем можно вообразить со стороны. Сет узнал, что в молодости их родители тесно общались и ходили друг к другу в гости, поэтому Нина и Отто познакомились так рано. С тех пор они лучшие друзья и все свободное время проводят вместе.

Для них находиться рядом, просто быть друг у друга – не привычка даже, а образ жизни и сама жизнь, ведь по-другому никогда не было. Должно быть, за эти годы они настолько срослись душами, что воспринимают свой тандем как одного человека с двумя личностями. Потому что со стороны они выглядят именно так.

– Каждый раз, как тебе кажется, будто ты хорошо ее знаешь, она обязательно что-нибудь выкинет и оставит тебя стоять, нахмурив брови, и думать о том, что ты – не более чем гипербола, которая бесконечно приближается к оси координат, но никогда ее не коснется, – повествовал Отто, переходя на мало понятные, но эффектные метафоры.

Раскрылась наконец-то тайна ее фамилии. Оказалось, у Нины итало-русские корни. Многое встало на места, как будто склеили картинку воедино.

Это должно было быть очевидным, ведь она такая же эмоциональная, жизнелюбивая и энергичная, как все итальянцы, и такая же рисковая, безумная и азартная, как все русские, которых Сету доводилось знать и которых обязательно показывают в стереотипных боевиках конца девяностых. Те самые безбашенные бандиты, о которых думаешь: «больной на всю голову», а глаз отвести не можешь – харизма.

Сет Ридли с облегчением узнал, что жизни и здоровью Нины ничего не угрожает, несмотря на постоянные следы физических повреждений. Просто она ходит на хоккей и уроки самообороны, а также постоянно пропадает вместе с Отто в таких местечках, где пораниться проще, чем вернуться целым и невредимым.

– Если нужно будет с кем-то разобраться, сразу говори мне, – захмелев, серьезно вещал Сет. – Ей ничего не говори, а то, сам знаешь, ей не понравится, что за нее кто-то заступается.

– А я смотрю, ты ее уже неплохо выучил, – похвалил Отто и с уважением хлопнул Сета по плечу.

Ридли оценил жест выпяченной нижней губой и сделал еще глоток.

– Если ее кто-то обидит…

– Да кто ее тронет? С психами связываться себе дороже.

– На всякого психа всегда найдется псих покрупнее.

Положение Дженовезе в старшей школе оказалось примерно таким, как Сет и сам догадывался, исходя из личных наблюдений. Она не из тех, кого считают популярной или, наоборот, конченым лузером. Затерянная где-то между, Нина в четкую иерархию не укладывалась, как кубик в проем для шарика. И все, кто пытался ее причислить к одной из сторон, разделяя мир на черное и белое, натыкались на препятствия, которые невозможно разрешить.

Из-за парочки случаев, когда с нею случались вспышки неконтролируемой агрессии, и кто-нибудь попадал под руку, Нину старались не трогать. Никто не знал, чего от нее ожидать в следующий момент, поэтому на всякий случай сохраняли подобие нейтралитета, замешанного на имитации игнорирования, опасениях за собственное здоровье и убеждении в том, что с девчонкой что-то не так и наверняка у нее есть соответствующая справочка.

– Сначала ломит под переносицей, взгляд затуманивается, а потом она ни черта не помнит. Ну то есть вообще не помнит. Как отключается. Я видел ее в такие моменты. Она будто становится… марионеткой гнева, у которой нет ограничений по силе. Это страшно, хочу тебе сказать. Но приступ никогда не случается на ровном месте. Его можно предсказать по обстановке. Предсказать, но не предотвратить, к сожалению. Зато ее можно увести подальше от людей и чужого имущества.

– А тебе самому никогда не прилетало?

– Прилетало, конечно.

Они с удовольствием посмеялись.

– Я как никто опробовал на себе ее бессознательные физические показатели. Нина потом долго извинялась. Она же посещает участкового психолога с начала программы, так что с этим стало полегче. Иначе бы Ханна давно была размазана по стенке, как джем по тосту. А! Чуть не забыл, тебе понравится. Долгое время на тренировках Нину задирали два чудика постарше. Мол, тебе тут не место, и все в этом духе. И как-то раз, к своему несчастью, перегнули палку. Знатно же она их отделала под шумок развернувшейся массовой потасовки, я тебе скажу…

Нину долго отказывались брать в сборную школы, так как в ней играли только парни – выносливые шкафы, которым она очевидно не ровня. Физрук ни за что не соглашался допустить, чтобы Нина попала в команду, но в итоге это случилось – в качестве второго исключения.

И однажды, спустя семь минут игры с «Гризли‑22» из Вудбери, когда Нину ради эксперимента выпустили на лед, ее просто раздавили, и она отправилась в госпиталь на две недели. С тех пор и тренер сменился, но она все еще сидит в запасных, на поле ей ни за что не выйти, кроме тренировок и, может быть, любительских смешанных игр. Но Нина так хотела бы этого, что готова сменить пол.

– Она что, продолжила играть в сборной после того, что с ней сделали? Даже зная, что так будет, скорее всего, каждый раз?

– Она очень любит хоккей. Ты себе и не представляешь насколько. Для нее это как пинбол, только на льду и гораздо опаснее.

Ридли тяжело вздохнул. Он представлял. Все слишком сильно переплеталось между его прошлым и нынешними вкусами Нины. Сейчас, под действием алкоголя и откровенной беседы, ему виделись в этом какие-то знаки. Возможно, она слышала о команде, в которой он играл, пока та не распалась. Но сейчас не хотелось ворошить эту тему.

– Иногда мне кажется, Нина просто угробится в один день, а я не успею ничего сделать, – неожиданно признался Отто, и голос его изменился. – Подобное уже было, но я тогда предотвратил самый плохой исход. Понимаешь, она собрала в себе качества, которые не сопутствуют выживанию. Я имею в виду эволюционному выживанию особи. Когда ты подросток, это забавно. Но если взглянуть трезвым умом, это страшно. И очень меня пугает. Я никогда не говорил этого вслух, как сейчас. Ее темперамент, атрофированный страх боли и повышенное чувство справедливости, талант вмешиваться во всякие неприятности, притупленный инстинкт…

– Самосохранения, – кивнул Ридли понимающе.

– Именно. Нужно быть с нею рядом и незаметно сдерживать. Она бывает безрассудна, как ребенок. Но при этом понимает такие вещи об устройстве вселенной, что даже у Видара отвисает челюсть. Незамутненный разум. Острый, как алмазное лезвие.

– Сейчас я даже рад, что за ней приглядывает офицер полиции, пусть и такой выблядок.

– Согласен. При всей моей неприязни к нему я уверен: Клиффорд ее в обиду не даст и сам не обидит. Жаль, программа действует только до конца школы. Ей бы на всю жизнь надзирателя какого-нибудь. Ну, только невидимого. Чтобы просто приглядывал, как ангел-хранитель. Как это ни грустно, но я не смогу всегда быть поблизости. Взрослая жизнь – отстой.

Они выпили за Клиффорда, потом почему-то за Йорскиллсона.

Сет испытывал неизъяснимую гордость, слыша что-нибудь об интеллекте Нины. Один раз у него чуть не вырвалось «вот это моя девочка!», но он вовремя себя одернул. Неожиданно пришло осознание факта, который долгое время оставался для него скрыт: знания Нины привлекают его не меньше, чем все остальное, и так же ненормально, как все остальное.

В автобусе, когда он слушал ее голос, его клонило в сон не только потому, что объемы сложной информации усыпляли, а потому еще, что убаюкивала теплая эйфория от понимания, насколько Нина умнее него. И это ничуть не смущало. Наоборот, восхищало.

Сет очень хотел, но не осмеливался спросить, есть ли у него шанс понравиться Нине. К счастью, все вопросы и без того читались у него на лице, и чуткий Биллингсли не стал его мучить.

– Пойми, ты не «не нравишься» ей, просто ты не в ее световом конусе [5].

– Что такое световой конус?

– Чел, это очень интересно! Сейчас объясню. По уравнению Максвелла световой импульс, выпущенный из какой-нибудь точки, с течением времени будет распространяться во все стороны, превращаясь в сферу. И радиус этой сферы будет увеличиваться вдвое каждую миллионную долю секунды. Представь волны на поверхности воды от брошенного камня. Они расходятся кругами, которые расширяются со временем, верно? Если вообразить трехмерную модель этого явления на оси времени, то расходящийся по воде круг будет как бы отпечатком, нет, проекцией конуса, а вершина конуса – это та точка, где камень коснулся воды.

Вот и со светом то же самое, только в четырехмерной модели. Свет исходит из какого-нибудь события в пространстве-времени и, распространяясь, образует трехмерный конус. Который и называется световым конусом будущего для этого события. А событие – это то, что происходит в определенной точке пространства и в определенный момент времени. То есть для его измерения нам нужно три координаты из пространства (так как оно у нас трехмерное), а четвертой будет время. Возможно, это безумие, но фишка в том, что теория относительности уничтожает ощутимую разницу между пространственными и временными координатами.

Так вот. Абсолютное будущее события – это область, заключенная внутри светового конуса этого события. Другими словами, сумма всех событий, на которые в принципе может повлиять то, что происходит в точке испускания света (или касания камнем воды, если тебе так проще). События, лежащие вне светового конуса, недостижимы для сигналов, идущих из точки импульса, потому что ничто не может превысить скорость света. Получается, что события, принадлежащие этой внешней области, не могут ни сами влиять на то, что внутри конуса, ни оказаться под его влиянием.

Простейший пример: если Солнце прямо сейчас потухнет, на нас это никак не отразится в тот же момент. Мы узнаем об этом только через восемь минут, когда происходящие на Земле события попадут в световой конус будущего той точки, в которой Солнце потухло. Понимаешь?

– Нет, – обреченно признался Сет, ожидая, что расстроит Отто, но тот не потерял блеска в глазах, услышав честный ответ. – Все это действительно интересно, и я хотел бы в этом хоть сколько-то разбираться, но я так и не понял, при чем тут Нина.

– А ты представь, что Нина смотрит вперед, и у ее зрения есть, как бы это сказать, определенная перспектива. Тоннель. Как свет фонаря, который расходится и ширится от источника, – Отто выразительно жестикулировал, уже поставив банку на землю. – Это световой конус ее будущего. А ты находишься в слепой зоне. Вот здесь. Даже если она повернет голову, ты, а также многие другие люди и вещи останутся для Нины в слепой зоне. Понимаешь? Ты и все прочее – это события, которое с нею не происходят. Ты все же почитай «Краткую историю времени», внимательно и на трезвую голову, потому что я не знаю, как еще объяснить.

Но Сет, кажется, уловил суть. Он спросил, кто или что находится в световом конусе Нины. Отто перечислил себя, Видара, Клиффорда, хоккей, азартные игры, теоретическую физику и поиск самых рисковых приключений, которые можно найти в Мидлбери.

– Что нужно сделать, чтобы очутиться в поле ее зрения?

– Удача, чел. Очень большая удача. Ты собираешься нарушить фундаментальные законы физики. Никакие стратегии и манипуляции здесь не помогут. Они предполагают развитие событий по плану и предсказуемость реакций, а с Ниной такое не катит. Ее действия сложно прогнозировать, как сложно сказать, в какую сторону двинется свободный электрон в закрытой коробке. Она сама как ходячий квантовый парадокс, а мы все – приборы, которые фиксируют ее действия. Мы просто разной степени наблюдатели. Вот что, я дам тебе несколько советов. Во-первых, не будь таким угрюмым говнюком, если на самом деле отличный парень. Стань чуть более открытым.

– А это обязательно?

– Ты хочешь сдвинуть себя в световой конус Нины? Тогда слушай меня. Придется постараться. Никто не говорил, что будет легко. Во-вторых, стань умнее в тех областях, которыми она интересуется, покажи это на уроках у Видара. Это сработает. Список книг я тебе могу составить, если хочешь.

– Хочу.

– В-третьих, это самый проверенный способ: обыграй ее во что-нибудь в честной борьбе. Помнишь, как она подошла к тебе пожать руку после того, как ты метнул копье дальше всех? То-то же. Знаешь, о чем я сейчас вспомнил? В центре есть игровой клуб, мы иногда ходим туда, если нет более серьезных планов. Рекорд на одном из автоматов принадлежит Нине, его не могут побить уже несколько лет.

– Что за игра?

– Пинбол. Как у тебя с реакцией?

Сет неопределенно пожал плечами, отказываясь хвастаться тем, что с реакцией у него замечательно.

– Попробуй превзойти ее результат, и тогда она сама подойдет к тебе в школе, я в этом уверен. Возможно, психанет, что кто-то приезжий посягнул на ее достижения, уж очень она щепетильно к этому относится. Представь себе тщеславие человека, которому всегда намекали, будто он ничего не добьется, а он добился. Но бояться этого не стоит, главное, что ты обратишь ее внимание и эмоции на себя.

После этих слов Сету ужасно захотелось побить ее рекорд. Он не из тех, кто боится девчонок из захолустья. Пусть разозлится, пусть проучит его. Все равно он полностью в ее власти, хоть она этого не знает. И, хочется верить, узнает еще нескоро. Главное, чтобы Ханна из вредности не растрепала. Ведь теперь у нее есть еще одна причина для ненависти.

Что же такого в Нине? – в который раз спрашивал он себя, покачиваясь рядом с Отто на качелях в уже изрядной степени опьянения. Сет и не думал, что ему нравятся именно такие девчонки.

Честно говоря, до переезда в Мидлбери, с которым началась новая жизнь, ему вообще не приходилось думать о таких обыденных вещах, как симпатии и свидания. О спокойных вещах, формирующих жизнь базового подростка, который скорее создает себе проблемы, чем действительно имеет их.

Наверное, поэтому сейчас он не узнавал самого себя. Как будто наступил наконец на камень преткновения, хотя раньше левитировал над землей и спокойно этого избегал.

«Никто до сих пор не знает, как работает квантовая физика, – увлеченно рассказывал Отто, – все только и делают, что пересказывают уже имеющиеся данные. Они понятия не имеют, как их толковать, и даже лучшие умы открыто в этом признаются. Точно так же никто не понимает поведения и устройства Нины Дженовезе, но мы имеем возможность наблюдать и фиксировать, а в ее случае этого достаточно».

Стандартные ингредиенты, из которых замешана личность Нины, по отдельности представляют мало приятного. Но в ней они сочетаются в идеальных пропорциях, магическим способом образуя деликатес с весьма своеобразным вкусом.

Веселая, шумная, рисковая, эмоциональная, смелая и умная. Смешать, но не взбалтывать. Чтобы осталось слоями, чередовалось. Сверху присыпать ярко выраженной адреналиноманией и проблемами с управлением гневом. Дать настояться в течение шестнадцати лет. Кушать подано.

Сет облизнул нижнюю губу, ощупав языком поперечную складку посередине. Время шло к вечеру, поднимался ветер, из-за которого блондин вынужден был удерживать знаменитую синюю панаму на голове, чтобы не улетела; температура падала, небо становилось пыльно-фиолетовым. Пиво закончилось, собеседники начинали зябнуть и хотеть в туалет. Ридли проверил время и с удивлением поднял брови – они проговорили два с половиной часа.

– По домам? – предложил он.

Отто не успел ответить, потому что внезапно повернул голову направо, словно почуял что-то, заметил приближающуюся к ним знакомую фигуру и встал с качелей, не зная, что предпринять. Сет вскочил, тоже ее узнав. Его мгновенно накрыло горячей волной от ушей до кончиков пальцев. Он даже пошатнулся.

Вот и все. Сейчас все раскроется. Бежать уже не имеет смысла, поэтому просто жди. Кажется, придется во всем признаться раньше срока. Нутро окаменело от страха, как сложенный из булыжников колодец.

Девушка шла, сложив руки в карман худи, и смотрела только на Отто. Лицо у нее было расслаблено, но приходилось щуриться от вездесущей пыли в воздухе.

– Джен? – Отто весь подался вперед, как будто в его спине проворачивался заводной ключ, подталкивающий сделать шаг, затем еще один.

– А че ты трубку не берешь? – полюбопытствовала Нина, остановившись напротив друга и по-прежнему в упор не замечая стоящего рядом Сета, который боялся пошевелиться и привлечь к себе внимание.

– Да у меня на беззвучном был после уроков, – обыденным тоном ответил Биллингсли, косясь на Ридли и недоумевая, почему она его так невежливо игнорирует.

«Световой конус, – подумал Сет, – тоннельное зрение, и я за пределами тоннеля. Все ровно так, как он и говорил».

– Ну, хорошо, что у нас включена взаимная геолокация, а то бы хрен я тебя нашла. Я уже и домой к тебе сходила.

– Я думал, ты сегодня с Клиффом.

– Его срочно вызвали по работе. Что-то неотложное. Вот я и пошла тебя искать по всему городу. Даже с сестрой твоей успела пообщаться.

– Прости, если бы я знал, то включил бы звук.

– Ладно, пойдем, мне нужно тебе кое-что рассказать, – Нина протянула ему руку, за которую блондин сразу же схватился, и повела за собой, – нам с тобой надо попасть в то депо на юго-западе, Клиффорд проболтался, что там…

Ее тон и внешний вид демонстрировали заинтересованность исключительно в общих планах с Отто, а Сет как будто и не находился в паре шагов левее блондина. Ни слова, ни взгляда. Невидимка.

Девушка быстро уводила Биллингсли, непрерывно что-то рассказывая, и тот успел лишь виновато оглянуться и едва заметно кивнуть на прощание. Он не сопротивлялся, и это можно было понять. Хотелось бы Сету оказаться на его месте.

Ридли стоял и смотрел им вслед. Он не мог выбрать, как ему относиться к произошедшему. С одной стороны, ощутить себя пустым местом для человека, к которому питаешь симпатию, – худшее чувство из всех, что можно испытать. С другой – его тайна осталась в целости и сохранности, не пришлось придумывать оправданий, лгать о том, чем они с Отто вместе занимались. Да и парнишка тоже не расскажет правды, если Нина спросит. А она вряд ли спросит.

Опасность быть раскрытым миновала, и в то же время было чертовски обидно. Нина либо действительно не заметила его, сосредоточившись на чем-то важном, что спешила сообщить другу, либо намеренно бойкотировала. И непонятно, что хуже.

Поведение Нины, которая появилась слишком внезапно и сочла его недостойным хотя бы приветствия, раздосадовало Сета и задело самолюбие. Все-таки он считал себя достаточно привлекательным и знал, что девушки им интересуются. Но, конечно же, не Нина… Она не из тех, кто ведет себя столь нормально.

Ладно. Зато теперь у него есть союзник. Причем такой, о котором Сет и не мечтал. Товарищ по ту сторону баррикад в этой непростой, невидимой битве. Знающий Нину, может быть, даже лучше, чем она сама.

И блондинка наконец-то от него отвалится. Не все так плохо.

Некоторое время Ридли стоял на месте, пока не почувствовал, что замерз. Собрав пивные банки и окурки, он выбросил их в урну подальше от детской площадки и отправился в сторону дома. По пути нужно было заглянуть в магазин за кошачьим кормом для Бродяги и шоколадным пудингом для мамы.

Сет не сразу это заметил, но в момент появления Нины он полностью протрезвел.

Episode 7

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ ОН ПРЕДУПРЕДИЛ остальных на смене, что заказ на конкретный адрес доставит лично, пусть даже не пытаются перехватить.

Курьеры удивились, но спорить не стали. Они получали фиксированную плату за день, не зависящую от расстояния до адреса, количества доставок и потраченного на это времени, так что угрожающий тон новенького показался более чем странным. Впрочем, он весь был каким-то странным. Дерганым и нелюдимым. Вкупе с его комплекцией это слегка пугало.

Может, еще не разобрался, как тут все устроено? Хотя вряд ли найдется желающий ему объяснить. Как и поинтересоваться, откуда ему известно, что сегодня поступит заказ именно с этого адреса.

Оттуда действительно позвонили около четырех, а спустя двадцать минут Сет Ридли уже забирал две коробки пиццы, бечевкой стянутые между собой. На курьерских велосипедах предусматривалась довольно широкая сетчатая корзина, приваренная к рулю. Сет изолировал ее толстым слоем фольги, включая крышку, чтобы еда медленнее остывала по пути – он ездил довольно быстро, и встречные потоки воздуха делали свое дело. Уж на этом уровне он физику понимал.

Еще ни разу за две недели в службе доставки он не спешил так, как сейчас.

В последнее время Сет поднабрал, ведь никаким спортом, кроме прогулок, практически не занимался, а есть стал больше обычного, наблюдая за Ниной в столовой [6]. Хотя ему самому ни перед зеркалом, ни по ощущениям не казалось, будто тело кардинально изменилось. Он был большим, а стал еще немного больше, и вряд ли вооруженным глазом можно определить, поправился он или набрал массу в тренажерном зале. Не факт, что кто-то кроме мамы обратил на это внимание. Но когда каждый день крутишь педали, разгоняется не только велосипед, но и метаболизм.

В разъездах по городу появлялось много времени подумать. И Сет Ридли мысленно прослеживал градацию своего отношения к Нине, улавливая в нем пугающую тенденцию.

Сначала ему неосознанно нравилось смотреть на нее, точнее, он себя убеждал, что смотрит, конечно, не на нее, а просто в ее сторону, где зачастую происходило что-нибудь шумное. Затем ему стало приятно слышать ее голос, слушать, о чем Нина общается с другими людьми. Прошло еще немного времени, и чувства подсказали, что ощущать ее присутствие ему требуется чаще, чем позволяют обстоятельства.

Вот тогда он и начал следить за нею. Просто не сумел отказать себе в этой безобидной идее, совершенно никому не вредящей. Сначала это происходило только по субботам, а потом перекинулось и на остальные дни.

Впервые он так сильно кем-то увлекся, что мысли об этом человеке глушили музыку в наушниках. Только благодаря маленькому дисплею Ридли знал, что сейчас играет в его старом плеере. Он прислушался, стараясь отвлечься и успокоиться, потому что его тело до отказа наполнилось вибрирующей энергией, от которой могло взорваться, и с каждым ярдом это чувство усиливалось.

Солист «Clawfinger» пел о том, что на любой предмет спора бывают не два, а три противоположных мнения, тем самым уничтожая привычную двойственность всего на свете, столь характерную мышлению человека. Сету и раньше нравилась эта песня [7], несмотря на нестандартно спокойный мотив для этой группы, но сейчас в ней почему-то раскрывалась новая глубина смыслов. Хороший текст всегда вызывает аналогии с жизнью, хочешь ты этого или нет.

Три куплета, три вопроса, три решения. И последнее всегда разрушает первые два, заставляя задуматься и удивиться собственным выводам. Нине, наверное, понравилось бы то, о чем здесь поется. Она бы точно нашла параллели с темами, которыми увлекается. Интересно, какую музыку она слушает? Сет пытался проверить это, изучая ее профиль в Сети, но так и не нашел зацепок. Надоедать Отто не хотелось.

На самом деле, в последнее время вместо музыки в наушниках Сет слушал аудиокниги, но только не во время велозабегов. На работе слишком много отвлекающих факторов. Типа людей, которым постоянно от него что-то нужно.

Биллингсли составил ему простенький список из десяти пунктов – для разгона. Процентов на семьдесят он состоял из Хокинга. Сету тяжело давалось понимание на слух столь специфических тем, но если бы он читал бумажную книгу, то просто уснул бы через десять минут. Не от скуки. От перегруза.

Каждый раз это был мозговой штурм и принуждение к концентрации внимания, которое спешило рассеяться. Было сложно. Сложнее, чем казалось, когда он только решился на это. Что еще раз подчеркивало уникальность Нины и Отто на фоне других учеников. Их положение на счету у директора больше не вызывало вопросов. По крайней мере, у Сета. Остальные, видимо, просто смирились, так и не узрев, в чем корень особого отношения к двум странным ученикам.

За шестнадцать с половиной лет жизни Сет Ридли привык, что его окружают только два типа людей: первые его боятся или недолюбливают (потому что в глубине души все-таки боятся), вторые свыкаются с его темпераментом ради того, чтобы общаться с ним и дружить. Или от неизбежности, как мама.

Но стоило встретить Нину и понаблюдать за нею, кое-что в привычном порядке изменилось. Обрушилось, как гнилая крыша старого дома.

Дженовезе не боялась ни его, ни кого бы то ни было, и вместе с тем была не из тех, кто станет идти на уступки и компромиссы, терпеть дискомфорт ради общения с людьми, которые не сумели ее заинтересовать. Он, Сет Ридли, не нужен этой девчонке, не вызывает в ней никаких эмоций, он, Сет Ридли, как и сказал недавно Отто, не в ее световом конусе. Пожалуй, это самое точное определение, которое можно подобрать.

В тот день, когда они с Отто поговорили, Сет долго не мог уснуть, на бесконечной пленке прокручивая то, что услышал от блондина. В полной мере осознав свое положение, Сет впервые в жизни прилагал усилия, чтобы привлечь к себе чье-то внимание искусственным путем. Он запомнил каждую мелочь и собирался использовать в своих целях.

Прежний Сет воспринимал такое поведение как слабость и унижение. Нынешний усматривал в этом вызов своим способностям, необходимую борьбу на пути к желаемому. Стратегию. Он мог продолжать оставаться в стороне. А мог показать, чего стоит, попытаться произвести впечатление. Сдвинуть себя в область чьих-то интересов.

И выбрал второе.

Уже несколько раз он посетил игровые автоматы, первый вместе с Отто, остальные – сам. Пинбольный рекорд Нины вызывал отвисание челюсти. Прежде чем Сет приблизился к половине набранных ею очков, у него онемели руки и зарябило в глазах. От мелькания и вспышек сотни деталей фиолетового пинбольного поля мог случиться эпилептический припадок.

Отто хохотал. По-доброму. Но Ридли сдаваться не собирался. Все дело в тренировках. Ничего не достается с первого раза. Уж ему ли не знать?

Часами зависая в пыльном полупустом игроклубе, он постепенно поднимался в топ‑10, а в последний раз остановился на седьмом месте. Ему казалось, что пальцы больше не будут шевелиться. Просто откажутся это делать, прикидываясь ампутированными. Вот до чего доводит упрямство.

Пинбол требовал не только развитой мелкой моторики, но и отменной скорости реакции, внимательности, умения продумывать несколько ходов вперед. Игра выжимала из него все соки, но вместо них вкачивала жидкий азарт с привкусом кисло-сладкой конкуренции, еще более приятной тем, что Нина пока о ней не знала.

Берегись, Дженовезе. Появился соперник, которого у тебя никогда не было. Враг, готовый пойти на все, чтобы превзойти тебя. Вот бы увидеть ее лицо, когда однажды она обнаружит себя на втором месте в топе. За это можно отдать полжизни.

Наверное, первой реакцией будет потрясение. Все равно как увидеть нечто невозможное, нарушающее структуру бытия. Потом, конечно, злость. Заломит в висках? Вероятно. И лишь затем ее охватит безумный интерес узнать, кем является человек под ником PurpleDrag56, подвинувший ее с пьедестала.

Искать долго не придется. Ей, вероятно, подскажут.

Помимо невидимого соперничества в игровых автоматах, Сет исподволь соревновался с нею в школе, в чем позволяли обстоятельства. Среда и пятница стали его любимыми учебными днями благодаря урокам физкультуры. При совместных играх, беге, прыжках и прочих дисциплинах он больше не поддавался ей, чтобы не навлечь на себя гнев, и другим тоже не позволял.

Со стороны выглядело, будто он стремится поставить ее на место, продемонстрировать силу и превосходство, без жалости задавить, невзирая на физическое неравенство. Как тот, кто не считается с чужими слабостями и словно бы обесценивает старания, Сет скоро заслужил статус настоящего мудака. Черствого, бесчувственного и самоутверждающегося за чужой счет. Что ж, зато всем стало ясно, почему у него нет друзей, и место перестало быть вакантным в их глазах.

Ридли задавал Нине планку, в которой она нуждалась и к которой могла приблизиться. Он злил и раздражал ее, чтобы сделать сильнее. Порой его усердие обойти чужие результаты или обыграть всех на площадке выглядело довольно дико.

Но Дженовезе не удивлялась и не боялась. Она принимала это массивное препятствие как данность и штурмовала без промедлений. Немая конфронтация, которую никто не будет обсуждать, потому что ее как будто и нет, но условия которой оба приняли по умолчанию.

Должно быть, Нина осталась довольна, что ей не пришлось повторять дважды.

Когда Отто предложил заказать пиццу, Нина сразу почувствовала, что голодна.

Еще минуту назад она ни о чем таком не думала, а теперь по желудку распространялось пламя. Чтобы утихомирить его, пришлось выглушить пару стаканов воды. Но требовательный жар под солнечным сплетением все равно продолжал тлеть, норовя разгореться с новой силой. Отвлекал от работы и не давал ни на чем сосредоточиться.

Нина прикинула, когда они с Отто ели в последний раз. Кажется, это было около пяти часов назад в школьной столовой. Сэндвичи с апельсиновым соком. Довольно давно, и это все объясняло.

Сразу после уроков они направились к ней домой, где их ожидало незавершенное дело. До возвращения мамы с работы нужно было успеть перебрать кое-какой хлам, спрятанный в отцовском гараже. Чем друзья до сих пор и занимались, отвлекаясь разве что на разговоры.

Маме Нины, как и родителям Отто, не нравилось, что дети тащат домой разные вещи, которые находят непонятно где, а может, и вовсе берут без разрешения. И только отец девочки относился с пониманием и прикрывал юных искателей сокровищ. Естественно, взяв с них клятву, что ничего украденного в списках не значится.

Со временем Нина и Отто стали гораздо осторожнее в своем ремесле: предусмотрительно составляли план действий и отказывались от неоправданного риска. В какой-то момент стало очевидно, что без этого не обойтись. Если они не станут относиться к делу серьезнее, им придется его оставить. Оба этого не хотели.

Последние рейды пришлись на ночное время, и, несмотря на все предосторожности, два из них чуть не закончились погоней. Разглядывать, что они успели заграбастать, было некогда, поэтому мешки сбрасывались в кучу в дальнем углу гаража – на потом.

Наконец «потом» наступило. Нина и Отто выволокли мешки на солнечный свет и опорожнили их, со звоном вывалив содержимое на асфальтированную площадку у открытой створки гаража.

– [Lyubo-dorogo] смотреть, – заметил паренек, от восхищения неосознанно переходя на русский.

Нина кивнула, сложив руки на груди.

У их ног, словно самый желанный клад, раскинулось то, что другие посчитают бесполезным хламом. В награбленном концентрировалась эссенция их жизни. Смотреть на него было все равно что перебирать в памяти немыслимые достижения, славу былых лет. И теперь они сидели вокруг него на маленьких табуретках и сортировали, просматривая и обсуждая ценность и полезность той или иной вещицы.

Что-то отправлялось на металлолом, что-то можно было приспособить для изобретений, а что-то оставить в личное пользование. То, что оставалось достаточно целым, можно было разобрать и собрать заново – иногда они от скуки занимались подобным, вручную изучая устройство некоторых приборов.

Они как раз планировали собрать что-нибудь свое – впечатлить Видара, а заодно и весь класс – для проекта по практической механике. Но никак не могли решить, что именно. Конструировать с нуля, не изобретая колесо, казалось нереальным, но какое устройство выбрать для апгрейда?

Рацию с высоким радиусом сигнала, портативный мини-генератор в виде ручной мельницы, печатная машинка с голосовым вводом? Все не то. Недостаточно круто, не их уровень. Но правильно Отто говорит: робота или реактор из найденного на свалках им все равно не собрать. Они ведь не Тони Старк [8], чтобы собирать такие штуки из металлолома.

В попытках нащупать что-нибудь оригинальное они ломали себе голову, лениво перебирая трофеи нескольких опасных вылазок. Пока не захотели есть.

Голод мешал Нине концентрироваться. Растущий организм требовал калорий каждые два-три часа и жестоко наказывал, если не получал. По этой причине она никогда не шла на рейд голодной – голова переставала соображать, что создавало опасные ситуации. Даже с учетом того, что у них появился властный покровитель, который приедет за Ниной хоть на край света, если она позвонит среди ночи, рисковать они не имели права.

Помощь офицера оставалась как запасной план. Туз в рукаве на самый черный, самый безвыходный случай.

Вспомнив о Клиффорде, а конкретно о том инциденте, когда запертые в изоляторе проститутки кричали ему нечто похабное, пока он вел Нину в свой кабинет на прошлой неделе, девушка вспомнила и о собственной теории, давно созревающей в голове. Похоже, сейчас пришло самое время поделиться. Создать пищу для ума, компенсируя отсутствие пищи для тела.

Но только она открыла рот, чтобы начать, напротив дома притормозил, взвизгнув шинами, велосипед с массивной серебристой корзиной. Водитель слез и поставил его на подножку, достал из хромированного куба две плоские коробки и направился к ним. Нина щурилась, пытаясь понять, откуда знает этого человека, пока он не подошел ближе.

– Это вы заказывали пиццу?

– А ты что тут делаешь? – натурально удивился Отто, принимая коробки.

– Курьером подрабатываю.

– Ничего себе. Вот, держи, тут под расчет.

– Окей. Ну, я поехал.

Отто покосился на Нину, чтобы прочесть ее настроение (та все еще хмурилась), и решил рискнуть.

– Погоди. Ты сильно спешишь?

– Вообще-то да, – угрюмо отозвался Ридли. За эти слова Отто захотелось ему врезать. Из образа не выходит – ладно. Но соображать-то нужно.

– Может, посидишь с нами хоть пять минут? Не часто мы видимся вне школы.

Нина удивленно подняла брови и повернула голову к Отто, но промолчала. У Сета сложилось впечатление, что она все еще пытается его узнать и не понимает внезапного дружелюбия к постороннему.

– Джен, что скажешь? Поделимся парой кусочков с Сетом?

– Я не голодный, – поспешил заявить курьер. Это была откровенная ложь, потому что вся школа знала: Сет Ридли постоянно что-то ест, и в больших количествах.

– Каждый думает, что не голоден, пока у него на глазах не начинают есть пиццу, – заметила Нина.

– Если останешься, мы тебе кое-что интересное покажем. Нина, держи. Я сейчас еще один стул притащу.

Отто скрылся в доме, оставив их наедине, и за это Сету хотелось его прикончить. Он ненавидел ситуации, к которым совершенно не был готов. Нина стояла перед ним, обхватив коробки на уровне груди, и смотрела прямо в глаза. Будто раздумывала, какую эмоцию выразить. Секунды тянулись бесконечно.

– Какую пиццу ты любишь? – вдруг спросила она, наклонив голову.

– Четыре сыра, – не задумываясь, ответил Сет. – Давай подержу.

Он забрал у нее коробки, проклиная Отто, который будто не собирался возвращаться.

– Передавая их друг другу, мы только ускоряем процесс остывания, – заметила Нина. – Вот они снова у тебя, круг замкнулся. Может, сейчас ты сядешь на велосипед и уедешь с ними задом-наперед? Как будто время пошло вспять.

– Не могу, вы за них уже заплатили.

Нина ухмыльнулась, оценив иронию. Похоже, приняла правила игры, в которой участвовала впервые. Можно было понять ее напряжение: они контактировали и соперничали только внутри школы, а теперь впервые встретились вне ее, да еще и дома у Нины, куда обычно не ступает вражеская нога.

– Ладно. Идем.

Сет пошел за ней и вскоре оказался над грудой того, что на первый взгляд показалось сплошным мусором. Слава богу, из дома вышел Отто. Он улыбался и тащил за собой стул, будто сломанную ногу подволакивал.

– Если бы мы знали, что заказ доставишь ты, взяли бы три коробки, – сожалеюще вздохнул он, приближаясь.

Нина метнула в него молнию изумленного взгляда, что не осталось незамеченным.

– Я правда не голодный, – повторил Сет, делая отрицательный жест рукой, и, как назло, в желудке заскрежетало. Рядом с Ниной его голод всегда просыпался, как дикий зверь после спячки.

Девушка колебалась, не зная, как себя вести. Хорошее отношение Отто к новенькому стало для нее сюрпризом, и не сказать что приятным. Любая вещь, к которой морально не готов, сама по себе поначалу неприятна, хорошая она или плохая. Но Нина полностью доверяла другу, поэтому отталкивалась от его поведения.

Но все же – подружиться с Сетом Ридли? Серьезно? Какого хрена именно с ним? И почему она не в курсе? И ладно подружиться, но пригласить его поесть с ними пиццы? Показать святую святых? Ты мне все объяснишь, Биллингсли.

Блондин пытался сгладить неловкость, стараясь действовать естественно. Нина очень прозорлива, а взгляд Сета уже сейчас обещал мучительную смерть.

Они расселись кружком под козырьком гаража, Нина посередине, парни по бокам. Отто стал тараторить что-то о хламе на земле, над которым они сидели, будто на морском берегу, но Сет почти не слышал – кровь слишком громко стучала в ушах.

Девушка держалась приветливо, но делала это как будто не по собственной воле, а ради Отто. Сету было некомфортно от ее натянутой вежливости (вежливая Нина равно ненастоящая Нина), но отступать было поздно. Он успел сто тысяч раз пожалеть, что вообще согласился на этот непродуманный план, как вдруг Дженовезе посмотрела на него и заявила:

– Давай с нами, Сет. Я не смогу спокойно есть, слыша твой желудок. Это антигуманно.

– Хорошо, – он кивнул. – Мне нужно вымыть руки.

– Зайдешь и сразу налево, будет кухня, – подсказал Отто.

Ридли поднялся и скрылся в дверном проеме тяжелой мрачной тенью.

На нем были свободные серые трико и тонкая кофта с коротким горлом. Ее черный цвет выгодно подчеркивал могучую архитектуру тела: каркас спины и мясистые руки, широкую раму плеч, крепкую дебелую шею.

Типаж – Кларк Кент, отошедший от дел. Белозубый идеал любого американского подростка. Золотая мечта, воплощение мужества. Та же развитая мускулатура, но без фанатизма, а скорее от природной крупногабаритности; те же густые, жгуче черные, словно бы мокрые, чуть вьющиеся волосы, тот же квадратный подбородок и аккуратный небольшой рот.

Вот только Кент умел обворожительно улыбаться и в целом не был таким мрачным. Зато в Сете, напротив, не было ни унции героического пафоса или лицемерной доброжелательности к людям. Сплошная ходячая угроза.

Но если Ридли все-таки Супермен, пусть и «dark version», кто же его Лоис Лэйн? Этот вопрос Нина задала себе неосознанно, не заметив даже, что впервые спрашивает себя о чем-то, что связано с этим парнем. Впервые по-настоящему интересуется его персоной.

– И когда ты успел с ним скентоваться?

– Он с моей сестрой встречался, – Отто без труда извлек готовое алиби.

– С Ханной? Серьезно? – расширенным глазам Нины невозможно было не поверить. Она действительно удивилась тому, что знала вся школа. Без притворства.

– А ты не заметила?

– С чего бы мне такое замечать? Мы же не замечаем поток нейтрино, который пронизывает нас прямо в этот момент.

Отто хмыкнул, поразившись точностью аналогии. Невидимые элементарные частицы на фундаментальном уровне материи – вот кем были для Нины окружающие.

Предложить Сету перекусить вместе с ними было рискованным шагом, но сегодня у Отто было авантюрное настроение. Подруга не любила есть вместе с посторонними. Совместный прием пищи был для нее чем-то особенным, сближающим. Актом доверия. Чтобы сесть за стол с новым человеком, ей требовалось время, и она не всегда решалась на такой шаг. Не каждого могла подпустить к себе настолько близко.

Поэтому сейчас требовалось сгладить углы.

– Пусть посидит с нами. Он неплохой, поверь мне. Ему нужны друзья.

Нина пожала плечами, прижимаясь щекой к теплым коробкам у себя на коленях, втягивая носом пленительный аромат. Сейчас она не могла думать о чем-то другом, кроме момента, когда пища попадет ей в рот. Зато сразу после этого ее настроение значительно улучшится, Отто знал это слишком хорошо. Чтобы вызвать благосклонность, ее просто нужно накормить.

Подставив руки под теплую струю воды, Сет заметил, что пальцы мелко подрагивают, и успел обдумать десяток вариантов, как ему смыться отсюда без угрозы репутации. Однако, когда спустя минуту он вернулся к ребятам, скованность и неловкость между ними куда-то исчезли. Как будто убежали в сточную канаву вместе с водой. Атмосфера ощутимо изменилась, в силу чего побег пришлось отложить.

Под пристальным взглядом Отто он уселся на стул сбоку от Нины. Девушка раскрыла коробку и приглашающе протянула ему, доброжелательно глядя в глаза. Они его ждали. Они не стали начинать без него.

Сет взял кусочек, кивком поблагодарил и сдержанно улыбнулся. Это была четыре сыра.

– Я ее тоже больше всех люблю, – подмигнула Нина.

– Надо же. Все еще горячая, – заметил Биллингсли, чтобы заполнить тишину.

Сету с той же целью пришлось рассказать о своей системе сохранения тепла из фольги.

– Умно, – резюмировала Нина, складывая три куска пиццы в один (четыре сыра, Нью-Хейвен [9], снова четыре сыра), – всем курьерам стоило бы обзавестись такими корзинами, а не только тебе. Не хочешь предложить реновацию в своей конторе? Может, даже выдадут тебе мопед вместо велосипеда в качестве благодарности.

– Все итальянцы так делают? – не удержался Ридли, взглядом указывая на трехэтажный «пиццеброд». Его распирало от удачной ответной колкости. Один – один, Дженовезе. Не расслабляйся, когда я рядом.

Нина замерла с едой у рта, с прищуром просканировала Сета и вдруг, не удержав на лице строгости, хохотнула, быстро превращая смех в смачный укус, отнюдь не мешающий ей ответить:

– Настоящие итальянцы меня бы за такое казнили. А ведь я просто экономлю время, чтобы потратить его на что-нибудь полезное. К тому же сейчас я слишком голодна для традиций. Я ускоряю трапезу в три раза и значительно приближаю момент насыщения. Есть я люблю, но не люблю тратить на это много времени. Имеются дела поважнее.

Отто ухмылялся, довольный тем, что разговор наконец-то завязывается. Может быть, Сет останется здесь больше, чем на пять минут? У него же все на лице написано, только Нина в упор не видит. Подумать только, этот верзила в четыре раза больше нее – и стесняется. Видимо, Отто недооценил глубину его привязанности.

Сету с самого начала нравился ее аппетит, но заявлять об этом он, конечно же, не стал. Вместо этого наслаждался уникальным моментом, когда ему дозволено без препятствий и подозрений наблюдать за Ниной с расстояния вытянутой руки.

Вблизи все в ней делалось другим. Понятным. Прозрачным. Единственно верным и логичным. Даже голос звучал иначе: обычно довольно низкий для женского, сейчас он казался естественным. И очень ей подходил. Невозможно было представить Нину с другим тембром.

На ней были испачканные трико с белыми лампасами и растянутая футболка цвета «выстиранный индиго» – зернистая от старости текстура, словно поры, выделяла запах мятного кондиционера. Из огромной горловины все время выскакивало то одно плечо, то другое, а под тканью отчетливо читалось отсутствие лифчика. Заметив это, Сет немного смутился, но через пару минут это прошло, потому что в основном он смотрел на личико в форме валентинки, и медленно жевал, ни слова не говоря. Слушал.

Нина и Отто принялись описывать ему, где они откопали все, что лежало у них под ногами, с какими приключениями доставили сюда и зачем, и что теперь планировали с этим делать. Девчонка не выдержала и похвасталась биноклем, который вырыла из-под завалов на кладбище техники и решила оставить себе. Сет покрутил его в руках, зубами удерживая второй кусочек пиццы. Оптическое устройство фирмы «Olympus» оказалось в удивительно сносном состоянии для места, в котором его откопали, и Сет высказал это наблюдение.

– Вот и я говорю: как можно выбросить рабочий бинокль? Он же почти в порядке. Покажу папе, вместе разберемся, что тут подкрутить. Пока не знаю, зачем, но он мне нужен. Я это чувствую.

Волосы Нина собрала в высокую гульку на затылке, чтобы не мешались, но невесомые завитушки упрямо выбиваясь из общей копны из-за своей короткости, колыхались медными спиральками надо лбом и висками. Сет поймал себя на том, что не может отвести от них взгляд. Наверняка на ощупь они такие же мягкие, как пух, а может, и мягче. Чтобы избавиться от навязчивого желания протянуть руку и потрогать их, Ридли привычным жестом пощипал себя за переносицу, сильно поморгав. Он всегда делал это, чтобы вернуть утерянную концентрацию.

– Тоже не высыпаешься? – понимающе спросила Нина, и Сету пришлось кивнуть.

Он стал разглядывать ее лицо в поисках ответа, почему она сказала «тоже», и сразу же его нашел. Под изумрудно-синими глазами Нины залегли мрачные кружева – отпечатки усталости и недосыпа, несмотря на которые девушка выглядела достаточно бодро, улыбалась, щурилась и ухмылялась. Полностью в своем репертуаре.

От природы голубоватые лепестки век наводили на мысль о тонкой коже. Присмотревшись, можно было увидеть, что вены и сосуды просвечивают и на висках, шее и запястьях, и в сочленениях, где руки крепятся к торсу.

Неожиданно Сет пришел к выводу: на самом деле девушка перед ним не производит впечатление физически сильной ни одним сантиметром своего тела. Напротив, она кажется такой хрупкой. Ее хочется с ног до головы обмотать в пупырчатую пленку для бьющихся посылок. И носить на руках, чтобы она нигде себя не повредила. А на его фоне Дженовезе вообще кажется тринадцатилеткой. Теперь понятно, для чего ей все эти балахонистые худи и штаны: чтобы казаться больше, скрыть реальные размеры, из-за которых к ней относятся несерьезно.

Наверняка под одеждой ребра можно пересчитать как заборные дощечки, а позвоночник прощупывается как у Бродяги, когда он только ее нашел. Откуда же в ней столько силищи, столько строптивой выносливости?

В животном мире есть крошечные насекомые, энергия которых превосходит все ожидания, как и способность тягать вес во много раз больше своего. Муравьи.

Наверное, все идет из головы, предположил Сет. Желая выглядеть сильной в глазах других, она сумела убедить окружающих. Вот только это не иллюзия. Нина на самом деле сильнее других девчонок, более крупных, а также некоторых парней, как она сама заявила в том диалоге в раздевалке.

Сет видел, как она бросает копье, как от ее удара взрывается волейбольный мяч, как она поднимает на руки Отто и даже подбрасывает в воздух, с какой скоростью бегает спринт, как взбирается по канату, гнет вилки и ложки в столовой от скуки, и многое другое. Жаль, до сих пор не довелось увидеть ее на льду.

Сет слушал, как они с Отто болтают, словно бы его нет рядом, но лишним себя не чувствовал. Интуитивно он понимал, что сейчас они разговаривают для него. И радовался, что Нина пришла в приподнятое расположение духа, несмотря на присутствие постороннего. Похоже, ее настроение напрямую зависит от количества пищи в желудке. Это стоит зафиксировать в памяти.

Дополнительным признаком насыщения была еще одна крошечная деталь, которую Сет давно заприметил еще на фудкорте, – контур ее губ темнел, словно обведенный карандашом, всякий раз, как Нина поест, и возвращался в норму в течение следующего урока. Сету нравилось смотреть, как кровь приливает к внешнему краю губ, вынуждая ее облизываться, словно кошка.

Уходить не хотелось, и он молился, чтобы о нем забыли, не стали напоминать, что пять минут давно истекли. Но Нина и Отто не думали его выпроваживать. Наоборот, войдя во вкус, они повели его за собой – показывать гараж. Даже не столько гараж, сколько хранящиеся в нем ранее найденные детали, странные полусобранные механизмы и неисправные устройства.

Это была настоящая экскурсия. Гиды все время шутили о чем-то локальном, непонятном Сету, и временами переходили на русский. Складывалось ощущение, что оба распускают хвосты, чтобы впечатлить посетителя. Ридли польстила эта догадка. Он скромно следовал за ними, пригибая голову, чтобы не стукнуться о потолок. Отто едва сдерживался, чтобы ему не подмигнуть.

– Что такое [mudozvon]?

Нина и Отто остановились, переглянулись и загоготали. Как будто отражения друг друга, они все делали синхронно.

– Не что, а кто, – поправил Отто. – Охранник свалки, который чуть не подстрелил нас солью однажды.

– А что смешного? – нахмурился Сет.

– То, как ты это произнес, – объяснила Нина. – [Mudozvon] означает мудак.

– Ну, не совсем, – уклончиво заметил Отто, и они снова заржали, держась друг за друга, чтобы не упасть.

– Я бы выразился точнее – плохой человек со звенящими яйцами. Только не спрашивай, что в этом обидного, мы сами не в курсе.

– Это русский? – Сет сделал вид, что не знает, но при этом очень догадлив.

– Он самый, – Нина все еще боролась со смешками.

Берет самое лучшее от всех намешанных в ней кровей, мимолетно заметил Сет. Как ни странно, никто не пытался его спровадить. Как будто ему можно остаться с ними до вечера. Чего, конечно же, он не мог себе позволить ни в одном сценарии. Интересно, сколько времени прошло с момента, как он подъехал сюда?

– Там пицца осталась? Давайте доедим. Сет, ты еще не уезжаешь? Тогда послушайте, что я вам сейчас расскажу.

Они снова уселись и взяли по последнему кусочку. Сет напомнил себе, что не платил за эту еду, и должен будет либо угостить в ответ (заманчивая перспектива), либо вернуть Отто часть денег и закрыть оплату своими.

Рассказывая что-нибудь, Нина увлекалась своей речью и неизбежно начинала жестикулировать, выдавая в себе итальянскую кровь, пылкую, громкую, склонную к экспрессии. Даже если обе руки были заняты, это не мешало ей выражать эмоции, размахивая вещами. Она вряд ли замечала, как движения тела сами собой аккомпанируют рассказу. Будто определенные слова физически невозможно произнести, не шевельнув кистью.

Вот и сейчас, чтобы изложить свои наблюдения, Нина встала перед ними, как будто читала доклад на симпозиуме, с биноклем в одной руке и пустой коробкой из-под пиццы в другой. Сет обратил внимание на под корень обрезанные ногти и оранжево-розовые подушечки пальцев.

В зависимости от того, что и с какой интонацией она говорила, Нина либо смотрела в окуляры на одного из слушателей, либо размахивала коробкой, либо совершала с предметами другие странные взаимодействия, иллюстрируя речь только ей понятным образом.

В очередной раз Ридли поразился тому, какое действие производит на него это слегка асимметричное лицо. Вздернутый носик, верхняя губа больше нижней, родинка над бровью… Все, что на первый взгляд показалось обычным, еще тогда, на фото на первом этаже, сейчас завораживало. Как морозные узоры на стекле, как бензиновые разводы, как всполохи северного сияния.

От девчонки исходили именно те феромоны, которые привлекают подобных Сету парней. Химия не оставляла ему шансов, а он уже и не боролся. Как будто Нину окружает невидимое горячее облако, сладкое и дрожащее, свежее, как мятные леденцы, расщепленные на триллионы молекул, превращенные в газовую плазму, наэлектризованные, галлюциногенные. Нина подпитывает облако всем, что делает: интонациями, которых у нее так много, движениями, зачастую непроизвольными, мимикой, спектр которой невозможно описать.

Находясь рядом, не можешь сопротивляться магнетизму, а находясь вдали, мучительно хочешь вновь оказаться в его поле.

Сет понимал, что не единственный улавливает эти флюиды. Такого просто не могло быть. Очевидно, под их воздействием находится и Отто, и тот ублюдский легавый (перед глазами снова встала картинка, как беловолосый тянется к ней в салоне, и какое у него при этом лицо, будто загипнотизированное), и другие люди, в том числе учителя. Это вызывало понятную ревность, особенно к надзирателю, и Ридли изводил себя.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он включился обратно в реальность и прислушался к монологу, большую часть которого упустил, пока рассматривал ее лицо и не мог связно мыслить.

Глядя на нее снизу вверх, Сет снова наполнялся той странной уверенностью, будто давно знает Нину. Но откуда бы?..

– Вы вот знаете, что красивейшие черные детеныши ящериц продаются по две тысячи евро за особь, хотя они ничем не отличаются от собратьев иной расцветки, чей ценник ниже? Самое отвратительное в красоте то, что она продается за деньги. И всегда найдется кто-то, жаждущий выкупить ее за какую угодно сумму. Там, где есть красота, никто не действует бескорыстно.

Рассмотрим несколько примеров. Привлекательной женщине в ресторане оплачивают счет посторонние люди. Просто за то, что она родилась красивой. Привлекательным парням вешаются на шею, даже если они конченые моральные уроды, прощают обиды, измены, предательство. Работы фотографов с симпатичными людьми набирают ощутимо больше внимания и поддержки. Это касается и рекламных баннеров. Красивых быстрее признают талантливыми. Красота продает. И продается.

Модели «Victoria’s Secret» изнуряют себя диетами до реанимации. Чтобы пройти по подиуму в крошечной блестящей тряпке и укрепить в умах миллионов нереалистичные стандарты тела. Девочки потом себя доводят до анорексии и булимии, стремясь соответствовать ожиданиям общества. Эти ожидания формируют, чтобы продавать средства для их якобы достижения. То же самое касается бодибилдеров. И всех, кто делает пластические операции, вторгаясь в свой натуральный внешний вид, преображая его до нереалистичных границ.

Блогеры с приятной внешностью быстрее набирают аудиторию и становятся популярны, вне зависимости от того, о чем их блог, несет ли вообще какую-то ценность. Смысловую там, познавательную. Они могут просто есть на камеру или записывать реакции, паразитируя на чужом контенте, который кто-то делает с трудом и старанием, но набирает значительно меньше просмотров.

Благодаря смазливой мордахе или хорошему телосложению им не нужно даже беспокоиться об оригинальности и смысле собственной деятельности, достаточно просто показаться перед камерой и делать, что угодно. Подписчикам все равно понравится. Красивые люди всем интересны. Они вызывают трепет, ажиотаж, вдохновение. Интересные люди интересны далеко не всем. Разве это справедливо? Разве так и должно быть? Где же тут баланс? Хотя бы намек на равновесие сил.

Люди поклоняются красоте. Подчиняются ей беспрекословно. Красота – это власть. Она позволяет чувствовать себя особенными. Избранными. То, чего касается красота, благословенно. Как и тот, кто касается красоты. Говорят, будто человек – раб денег. Ничего подобного. Он раб красоты как высшего удовольствия. И деньги ему нужны только для того, чтобы ее купить. В том или ином виде.

Так мерзко, что люди готовы платить за красивое. Любые деньги за то, чему, по идее, не должно быть ценника. Они наслаждаются – сильнее, чем едой, выпивкой, наркотой и сексом. Красивое нужно всем, все в нем нуждаются, хоть и не понимают зачем. С ним ничего нельзя сделать. Только смотреть. И что-то из-за этого испытывать.

Люди падки на красоту, но это еще полбеды. Они хотят обладать ею. А это уже отвратительно. Концепт красоты сам по себе отвратителен. Предпочитать одних людей другим по внешним признакам, которые совершенно никак не определяют человека, хотя именно внутренние качества понадобятся при взаимодействии с ним. Тупее этого я ничего не встречала. Серьезно.

Я бы ни за что в жизни не хотела, чтобы меня ставили выше других только потому, что я красивее. Это же так унизительно, – скривилась Нина. – А если смотреть с точки зрения естественных наук, становится еще более тупо. Внешность – всего лишь способ организации живой материи с целью репродукции самой себя. Это, блядь, просто клетки, молекулы, атомы, элементарные частицы и силовые поля. Такие же, как везде. Понимаешь? А ты понимаешь?

Боготворить одних людей, давать им привилегии, а других – травить и игнорировать из-за меняющихся каждую декаду субъективных стандартов привлекательности, учитывая то, что люди не выбирают гены, с которыми рождаются, не управляют законами эволюции, не подчиняют себе материю… да какой вообще в этом смысл? Почему общество устроено настолько убого? Нерационально. Баг на баге. Разработчикам – пиццу «четыре говна».

И знаете, в чем главная проблема тех, кто пытается искусственно изменить принятые стандарты красоты, помещая на обложки модных журналов и выпуская на подиум людей, которые в эти стандарты не укладываются, – полных, с растяжками и проблемной кожей, инвалидов? Ошибка в том, что они пытаются всех уравнять под одну гребенку. Подгоняют разных людей под единственное требование этого конченого мира – быть красивым.

Нас зачем-то убеждают, будто красивы все, просто красота бывает разная, а для некрасивых придумывают утешение «другая красота». В корне неправильная политика. Нужно убеждать мир не в том, что каждый красив по-своему, а в том, что красота – не единственное, чем измеряется людская ценность, не главная цель в жизни и людям необязательно к ней стремиться. Они же пытаются доказать, будто существует единая норма и все под нее подходят, все разнообразие людей на свете. А надо доказывать, что быть некрасивым – так же естественно, как быть красивым. Даже животные это понимают, а люди нет.

«Красота» относительна. Ну да, ну да. Ненавижу, когда люди используют этот термин в бытовом смысле. Они же понятия не имеют, что такое относительность на самом деле! Это же не про то, как кто-то красив больше, а кто-то меньше, и не про то, что красота зависит от вкусов, потому и якобы относительна… Короче! Выводы. Чем больше узнаешь о реальном устройстве мира и законах его функционирования, тем меньше значения имеют такие ориентиры, как вера, красота и мораль. Без которых человек и шага ступить боится. Почему-то.

На самом деле нет ничего важного в том, красив ты или нет. Мир на этом не замыкается. Не заканчивается. Вдумайтесь: вся эта грязь с воспеванием эстетики существует в том же самом мире, где существуют кварки, нерешенные математические уравнения и квантовые парадоксы, где последние пару десятков лет стоит вопрос о симуляции вселенной! Да у меня просто в голове не укладывается. Какое, блядь, значение имеет форма твоего носа, вес или цвет глаз, если мысленно выйти хотя бы на орбиту Земли? Я молчу уже о том, что есть макромир и микромир, живущие по своим законам, противоречащим друг другу на уровне фундаментальной физики. В мире столько всякого дерьма, от которого волосы встают дыбом, а людей все равно в первую очередь волнует, как сделать нос более острым, а живот более плоским. Вот чего я не понимаю. Никогда не пойму.

– Интересная теория, – резюмировал Отто. – Но научности в ней маловато, Дженовезе. Сплошной социальный вопрос. Не думала рассказать ее красавчику-Клиффорду, чтобы он впервые в жизни почувствовал себя просто куском материи, организованным так, чтобы повысить шансы саморепликации? Интересно, как сморщится его смазливая мордашка от такой версии? Вот уж кому не помешает послушать о бессмысленности красоты, которой он наделен чрезмерно.

Сет был так ошарашен, что не смог засмеяться. Шок, вызванный тем, как резко Отто переменил тон, позволив себе столь жесткий и язвительный выпад, перехватил горло. Неужели для них это нормально?

Но и Нина в долгу не осталась. Она действовала как чистое зеркало: какое отношение к себе получала, точно таким же и отвечала. Мгновенно, как отражение света. И неважно, что было минуту назад.

– Па-ашел ты, чел. У меня есть идея получше: давай расскажем твоей сестричке? Ларс хотя бы умный, а у нее точно мозги скукожатся от идеи, что не такая уж она особенная, и никакой ее заслуги нет в том, что парни мечтают с ней встречаться, а просто она получила хороший набор генетических признаков, как в лотерее, потому что эволюция хочет от нас только одного – бесконечного размножения во времени и поддержания жизни как можно большего количества видов.

Было ли упоминание Ханны камнем в его огород или нет, а Сет почувствовал, что сейчас самое время сваливать отсюда. Несмотря на очевидную враждебность в голосе, эти двое вряд ли стремились обидеть друг друга, скорее подначивали в раздраженной форме, играя в «кто первый разозлится по-настоящему». Но быть этому свидетелем все равно ни к чему.

– Джен, я только что понял, почему эволюция ставит репродукцию на первое место, – ошеломленно проговорил Отто, опуская руки по швам и отказываясь воевать дальше.

– Почему? – подобралась девушка, мгновенно забывая едкую перепалку.

– Механизм эволюции работает сам на себя. Как искусство ради искусства, помнишь? Он существует, чтобы действовать, и действует, чтобы существовать. Это замкнутый круг. У эволюции нет никакого другого смысла, кроме как продолжать саму себя во времени. И никакой другой цели, кроме эволюции, тоже нет. Она как вирус поддерживает свою жизнь жизнью носителей. То есть всех живых существ на земле. Вымирание привело бы к остановке всех эволюционных систем. К тотальному сбою. Некого было бы менять, некого адаптировать под условия выживания. Не на ком паразитировать, чтобы оттачивать навыки. Это как написать программу, но изъять софт, на котором она работает. Понимаешь, что это значит?

– Отто… ты гений. Эволюция – это вирус, ну конечно же! Боже мой, как ты до этого додумался?! Ну, голова! – Нина прыгнула к нему и обняла, хлопая по спине.

– А значит, все, что эволюция делает для выживания вида и продолжения рода – симптомы болезни, – отстранилась она, держа его за плечи. – Инкубационный период длиною в жизнь! Твою-то мать. Нам нужно найти больше доказательств…

– Получается, что смерть – тоже механизм эволюции, причем самый главный, – вмешался Сет неожиданно для себя, и друзья посмотрели на него в ожидании, – если бы существо не умирало, эволюция не могла бы улучшать его потомство, менять в лучшую сторону качества новых и новых поколений. Без смерти она стала бы абсолютно бесполезна. Смерть – эволюционно обусловленная необходимость. Для продолжения жизни самой эволюции. И логичный исход «болезни», надо полагать.

У Нины натурально отвисла челюсть. Отто смотрел со смесью одобрения и восхищения. Сегодня он гордился Сетом.

– Гениально, – почти прошептала Нина. – Кто бы ни написал этот программный код, он гениален. Без изъянов. Все мои вопросы и возмущения сняты. Сейчас сложилась полная картинка. Этим нужно заняться подробнее. Изучить теоретическую базу. Пока не знаю, зачем нам это пригодится, но чую, что это важно.

Она подняла ладони вверх, капитулируя, и в тот же миг Сету позвонили. Он мельком глянул на время и понял, что пробыл с ребятами почти сорок минут. На сколько бы его ни оштрафовали за уклонение от прямых рабочих обязанностей, оно того стоило.

– Мне нужно ехать. Новый заказ. Увидимся в школе, – сухо сказал он и, не дожидаясь ответа, крупным шагом пошел к велосипеду, не оборачиваясь.

Нина и Отто смотрели ему вслед. На улице начинало смеркаться.

– А знаешь, на кого он похож?

– На кого?

– Я как-то смотрела с дедушкой старый русский боевик. Дед очень любит этот фильм по какой-то причине, хотя я его не поняла. Наверное, потому что там много говорят о разнице между русскими и американцами. Название не помню, но был там такой меланхоличный брюнет вечно в наушниках и вязаном свитере, и он вроде как киллером работал.

– Не удивлюсь, если у Сета тоже есть свои тайны.

– Кстати о тайнах. Мама скоро приедет, так что давай уберем все обратно в гараж.

Уезжая, Сет крутил педали с такой энергией, что вот-вот должен был достичь первой космической скорости. Осознание, что план Отто сработал, вызывало критический прилив сил. Эйфория плотным экраном накрыла его, словно невидимый цилиндр, и отражала все внешние воздействия.

Именно по этой причине Ридли проигнорировал чувство, будто за ним кто-то наблюдает, возникшее, когда он садился на велосипед. Мимолетный укол интуиции, редко его подводившей.

Сейчас он мог и хотел думать только о времени, проведенном с Ниной. Сегодня он уяснил кое-что о ней. Кое-что абсолютно новое. Несмотря на безрассудное желание соваться в передряги, сама по себе Нина не производила впечатление несерьезного человека. При близком общении на глобальные темы от ее взбалмошности не оставалось следа. Она была умна и невероятно рассудительна.

Сет еще не встречал таких эрудированных людей. Подкованных в разных научных областях. Людей, которые понимают гораздо больше, чем окружающие. Но в случае Нины «многая мудрость» печали ей не приносила. Даже наоборот.

Теперь Сет был уверен, что непоседливый темперамент адреналиновой психопатки – побочка от накопившихся в ее голове уникальных знаний. Настолько их запасы глубоки и обширны, что не могли не влиять на восприятие мира и себя в нем, требовали иррационального выплеска в противовес.

Слушая Нину, и сам начинал догадываться, что выдуманное людьми на самом деле не является непреложной истиной, которой обязаны следовать все. А с утратой авторитетов твои взгляды и ценности непременно трансформируются.

В этом огромном мире, близком к бесконечности, состоящем из материи и антиматерии, которая многоуровнево делится на все меньшие и меньшие элементы, поведение которых люди еще не могут полностью объяснить, на самом деле ничто не имеет значения. Поэтому можно вести себя так, как хочется, а не так, как считает правильным другой случайно возникший из пыли Большого взрыва носитель ДНК, по таинственной причине обретший самосознание в процессе эволюции.

В этом и таилась причина поведения Нины, движущая сила любого ее поступка. Она слишком многое понимала. И наверное, все что угодно могла объяснить, уложив в свою картину мира. Она столько знала о правилах, которые люди не создавали, а лишь постигали, что обретала положение над правилами, придуманными людьми для людей.

Это и давало ей право оставаться истинной версией себя. А не кем-то, кто приспосабливается к мнениям и стереотипам деперсонализованной массы. Нина давала волю всем чувствам и словам, которые ее посещали, ведь если они появляются, то просто не могут быть неправильными.

Она являла собой естественность в степени «абсолют». Бескорыстие и бесхитростность в своем первозданном виде. И при том – острейший ум, эрудиция, способность мыслить за гранью шаблонов.

Поразительный человек. Самый поразительный человек в жизни Сета Ридли. Даже дышать забываешь, когда думаешь про нее.

Отягощенная избыточными знаниями, которые неизбежно искажали ее личность, как тяжелые предметы искривляют пространство и время, Нина и сама становилась для Сета чем-то метафизическим, принципиально непознаваемым. Доступным лишь для обожания и созерцания, но никак не для контакта на равных.

Чем больше он читал и чем глубже узнавал крупицы того бульона, в котором Нина плавала ежедневно, тем дальше в его глазах она отдалялась от простых людей, на которых походила все меньше. Знал ли об этом Отто, Йорскиллсон? Догадывались ли остальные?

И как, черт возьми, ему удалось провести бок о бок с нею почти сорок минут жизни, да еще и чем-то удивить напоследок?

Через несколько дней распогодилось настолько, что дети и подростки высыпали на улицу как волдыри при ветряной оспе. Причем с утра пораньше, видимо, в честь выходного.

Нина Дженовезе проснулась у себя на чердаке из-за непривычного уровня шума и света, проникающих с улицы. Поднялась, кряхтя и прочищая горло, закрыла окно и замертво свалилась обратно, но сон больше не шел.

Словно ожидая малейшего намека на пробуждение мозга, проснулся и мочевой пузырь, а следом ворчанием зашелся кишечник. Через пару минут к ним подключился голод, и Нина с новой силой возненавидела капризные потребности тела, в котором обитают ее нервная система и мозг.

Пришлось подниматься, хотя сегодня она планировала спать до обеда.

Мама терпеть не могла, когда Нина ночевала на чердаке, потому что ее официальная комната простаивала и пылилась. А Нина обожала проводить время под крышей. Делать там уроки, смотреть фильмы, отдыхать, читать, есть, спать. Она перетаскала наверх почти все свои вещи, потому что здесь было ее настоящее место. Здесь, а не внизу, в обычной спальне с персиковыми обоями, удобным гардеробом, ванной и кухней под боком.

Чердак больше подходил ей по духу, по настроению, по натуре. Он был как призвание, только в мире помещений. Здесь Нина чувствовала себя иначе. Наверху она была полновластным правителем на личном троне, внизу – рабом и подданным, который никогда не меняет правила игры, никогда ни на что не влияет.

А чердак подчинялся ей, как пластилин теплым пальцам. Маленькое послушное пространство из дерева, мелкого белого кирпича и местами оштукатуренного бетона (спасибо папе) внимало ее желаниям, чтобы стать еще более комфортным, и никогда с ней не спорило. Меняясь под ее предпочтения, чердак превратился не просто в любимую комнату, а в настоящее убежище.

И хотя в нем не было ни единого зеркала, оно прекрасно отражало то, чем Нина действительно являлась, – ее вкусы и интересы. Содержание, а не оболочку.

На первый этаж девушка спустилась по подвесной лестнице, оборудованной отцом для всеобщего комфорта, когда стало ясно, что дочка предпочитает находиться наверху, и взрослым туда тоже придется как-то попадать, желательно быстро и без травм.

После ванны Нина, почесывая спину и зевая, отправилась на кухню, где мама уже несколько часов изготавливала на заказ огромный торт грязно-черной расцветки в виде нескольких автомобильных шин, криво стоящих друг на друге.

Глядя на эту мечту дальнобойщика-сюрреалиста, Нина застыла и не удержалась от первой ассоциации.

– Как будто кто-то убил несколько черных кайманов и свалил в кучу, – выдала она и сунула в рот сломанную «деталь» крашеного из аэрозоля марципана.

– Не умничай. И не ешь сладкое на голодный желудок.

Они с мамой начали лениво переругиваться по вопросу, от которого обе устали – Нина снова ночевала наверху. Как обычно, ни к чему не пришли, кроме вздохов и закатывания глаз.

– А папа где?

– Поехал за продуктами. Я не успеваю. С семи утра тут торчу.

– Надеюсь, оно того стоит. Тебе помощь нужна?

– Ну, спустись ты раньше, помогла бы мне прикончить этих кайманов. К сожалению, самое интересное ты проспала, а с трупами я уже как-нибудь сама.

Ухмыльнувшись, Нина достала поднос и стала собирать себе завтрак из всего, что отыскала в недрах холодильника. В заднем кармане шорт завибрировал мобильник. Сообщение от Отто. Тоже только что проснулся и сразу написал ей. Они пожелали друг другу приятного аппетита.

– Если он планирует наведаться, то только после того, как торт покинет пределы дома. А то будет как в прошлый раз. Его со сладким нельзя оставлять в одной комнате.

– Вряд ли он захочет попробовать на вкус покрышки, – успокоила Нина, стоя у открытого холодильника. – Мы увидимся после обеда. Думаю, пойдем погулять.

– Угу. Знаю я ваше погулять.

– Мам.

Нина поморщилась, и женщина передразнила ее деланное недовольство, выравнивая асимметричную конструкцию многоэтажного торта пальцами в кислотно-голубых перчатках.

Тем временем на подносе расположились: яблоко, миска хлопьев со стаканом молока, четыре сэндвича с ветчиной, сыром и помидором, два – с джемом и арахисовой пастой, злаковый батончик и вареное яйцо. Мама посмотрела на поднос с неодобрением, но предпочла не комментировать. За что Нина была ей благодарна, потому что не любила с кем-то спорить по утрам. Да и вообще не любила говорить по утрам.

Утром хотелось только есть и молча думать о чем-нибудь, чтобы растормошить мозг. Некоторое время требовалась тишина, которой никогда не было, если Нина просыпалась на первом этаже. Мама поднималась рано, гремела посудой, включала миксеры, тестомески и прочую кухонную утварь, необходимую для работы.

У нее становилось все больше и больше клиентов. В день она могла изготавливать от одного до трех тортов в зависимости от сложности, укрепляя у дочери безразличие к сахару, но приближая глюкозно-фруктозную зависимость ее лучшего друга.

– Неужели наверх все это потащишь? – недовольно спросила мама.

– Смотри не урони, – опередила Нина, предугадывая следующую фразу. – Не волнуйся, я аккуратно.

– Чтобы поднос и всю посуду обратно принесла. Сегодня же. Я за ними подниматься не буду и отца не пущу, – пригрозила мама ей в спину, но Нина ничего не ответила. Будь у нее свободна хоть одна рука, она бы ею примирительно помахала.

Осторожно поднявшись наверх, Нина поставила поднос на небольшой столик у окна, который сам был чуть больше этого подноса, и подтянула подвесную лестницу, чтобы та не загораживала коридор на первом этаже. Каждый раз, как она делала это, ей казалось, будто она поднимает мост, на цепях перекинутый через ров, чтобы спрятаться в своем средневековом замке.

Затем Нина вернулась к столу, распахнула окно и прикончила содержимое подноса за восемь с половиной минут, отвлекаясь разве что на сообщения Отто. Они похвастались друг другу, за сколько расправились с завтраком, и описали его объемы. Это был ежедневный ритуал, настолько же привычный, как чистка зубов.

Нина посидела немного над пустым подносом, наслаждаясь волшебным эффектом, который еда производила на весь ее организм. Быть человеком не так уж плохо, если только что поел. Когда чувствуешь себя сытым, кажется, что горы готов свернуть, мир изменить, все на свете узнать, и все тебе по плечу, по силам любое начинание, вставай и делай. Вот только вставать не хотелось.

На несколько минут Нина впала в легкую пищевую кому, наслаждаясь ощущением, как поглощенная в режиме нон-стоп еда теперь лениво расфасовывается по желудку, и мозг в связи с этим событием приказывает выбрасывать в кровь дофамин – немое поощрение на его языке.

Пока блаженное насыщение рассасывалось, превращаясь в обычное состояние, девушка глубоко дышала свежим воздухом, испытывая лимит объема легких, и прислушивалась к звукам с улицы, стараясь расшифровать каждый из них.

Мягкий шум мотора, вкрадчивый шелест шин. Жужжание соседской газонокосилки. Лает собака миссис Уитуики (только ее пес лает так противно). Велосипедный звонок и поскрипывание педалей – это развозят почту. Голоса с детской площадки. Кажется, снаружи кипит жизнь.

Вместо того чтобы протянуть руку на полку за книгой «Все из ничего» Краусса, которую они с Отто читали параллельно, или хотя бы отнести поднос на кухню, Нина поднялась и прислонилась лбом к стеклу, глядя на улицу. Облачно, солнечно и свежо. Прекрасная видимость… и так много людей сегодня снаружи.

Тут ее посетила гениальная мысль. Она достала из-под кровати тот самый бинокль, которым на прошлой неделе обзавелась после удачной вылазки. Отец помог убрать неисправности, а Нина перекрасила его из скучного бурого в матовый фиолетовый, чтобы чувствовать себя настоящим спецагентом на задании.

Предполагалось, что бинокль будет сопровождать ее на грядущих рейдах (хотя уместнее были бы приборы ночного видения), но сегодня Нина впервые решила пошпионить за обычными людьми: соседями, прохожими. Попробовать себя в роли бесстрастного наблюдателя, который может вершить чужие судьбы, но выбирает не вмешиваться.

Сердце ускорило темп от нетерпения – может быть, удастся подсмотреть что-то любопытное и сразить наповал Отто. Интересно, насколько это законно? При мысли о законе сам собой вспомнился Клиффорд, а точнее, необходимость завтра посетить участок, поговорить и отметиться. О новом бинокле Ларсу лучше не рассказывать, иначе он может догадаться, откуда тот у нее взялся, и начать читать нотации. Лицемер.

Нина подкрутила увеличительную шестеренку, настроила резкость изображения. Бинокль давал достойный зум и почти чистую картинку. Этого было достаточно. Она прислушивалась к звукам и старалась отыскать их источник с помощью устройства в руках.

Уловив среди прочего шума знакомые резиновые хлопки по бетону, Нина навела окуляры и нащупала спортплощадку ярдах в ста от дома. А все-таки чердак – отличный наблюдательный пункт! По вылинявше-бордовому пружинящему покрытию в белую разметку рассыпались дети и подростки со скакалками, мячами, бадминтоном.

У баскетбольного кольца толкались и прыгали штук десять парней ее возраста. Нине мгновенно захотелось к ним, размяться, поиграть, и она, полная решимости немедленно сорваться с места, чуть не опустила бинокль. Но в последний миг заметила, как мелькнуло знакомое лицо, и передумала. Шпионаж на полпути не бросают, надо извлечь из разведки максимум.

Массивное тело в белой футболке и черных спортивках перемещалось по площадке. Такое быстрое, ловкое и сильное, что это даже раздражало. Задевало струны самолюбия, которые раньше и не думали вибрировать от соперничества с кем-либо еще.

Значит, поиграть любишь, Сет Ридли?

Слухи о том, что новенький пытается побить ее рекорд в игровых автоматах, дошли до Нины быстрее, чем он предполагал. Впервые за последние полгода кто-то приблизился к ее результату, но превзойти так и не мог, и девушка молча наблюдала за его потугами, размышляя, зачем ему это нужно. Отомстить за какую-нибудь школьную обиду, поставить на место, личная неприязнь?

С момента, как она узнала личность невидимого конкурента, узнали и остальные. Многие ожидали, что Дженовезе возненавидит Сета. А она, напротив, только сейчас и начала к нему присматриваться, хотя и не без раздражения. Зарекомендовать себя как достойного соперника – это лучшее, что можно придумать, чтобы обратить ее внимание, и самая крепкая веревка, которой ее можно к себе привязать. Но ведь не добивался же Ридли именно этого?

Нет, такого просто не могло быть. Даже в теории дико представить, будто за его действиями кроются такие цели.

Если Сет пришел заниматься на эту площадку, получается, он живет где-то неподалеку? Может, они вообще соседи? Нина попыталась вспомнить, на какой остановке Ридли заходит в школьный автобус по утрам, и не смогла. Она не обращала внимания, когда он появлялся в поле видимости. Раньше не обращала.

Иронично, что на прошлой неделе она показывала ему этот самый бинокль, через который сейчас следила за ним. И зачем, спрашивается, она это делает? Ну, играет парень в баскетбол. Что такого?

Глядя на Сета, Нина почему-то думала о том, какой красивый и мужественный, должно быть, у него отец… Она хотела бы его увидеть, это уж точно. Наверняка Сет очень на него похож. Улучшенная ко-пия.

Ридли на минуту отделился от месива тел, чтобы скинуть мокрую от пота футболку и повесить сушиться на турниках. Несколько парней последовали его примеру, но на фоне Сета у них не было шансов приковать к себе внимание.

Температура повысилась не только на улице, но и в комнате Нины Дженовезе. Убирать от глаз бинокль она больше не планировала, но и просто смотреть на это, бездействуя, было пыткой. Кровь шумела в ушах, ладони вспотели, будто отказывались держать что-либо, и приходилось вытирать их о штаны.

Обнаженный торс Ридли странно взволновал Нину, хотя она видела его не в первый раз, а однажды вообще стояла в десяти дюймах, можно сказать, дышала в него, и ей было плевать. Тогда она злилась, а теперь смотрела другими глазами. Может, из-за дистанции. Может, из-за сытости и хорошего настроения.

Бинокль давал слишком хорошее изображение, чтобы не продолжить наблюдение.

От паха, минуя пупок, поднималась бесстыжая полоса длинных темных волос, у солнечного сплетения она разрасталась, древесной кроной раскидываясь по грудным мышцам. В последний раз, когда она видела Сета без футболки, волос как будто было меньше. Либо они были значительно светлее, а сейчас потемнели, например, из-за подскочившего тестостерона.

Ларс ей об этом рассказывал. Как хороший коп он отлично знал анатомию и биологию человеческого тела. Тестостерон повышается, когда рядом с мужчиной долгое время находится женщина, которая ему нравится: его тело матереет для союза с ней, гормонально и химически подстраивается. Аналогичное происходит с женским телом.

Отто упоминал, что Ридли встречался с его сестрой. Неужели волосы на теле Сета потемнели из-за Ханны? Какие глупости. Да и какая разница?

Нина и раньше растительность на мужской груди видела, поэтому не понимала причины участившегося вдруг пульса и сбившегося дыхания, – у отца, конечно же, у Отто тоже, даже у пацанов в раздевалке на хоккее, и ничего особенного в этом не было. А сейчас все по-другому. Понять бы почему.

Внутри шевельнулось забытое ощущение. Слизень. Но Нина не обратила внимания и продолжила смотреть в бинокль, крепче прижав окуляры к бровям. Будто это могло помочь приблизить ее к Сету. Будь это так, она бы вдавила бинокль в глазницы, прямо в мозг. Тело, конечно, хорошее, но не настолько, чтобы замочить два пальца.

Однако это было еще не все. Нина прищурилась, пытаясь понять, не показалось ли ей. Что-то блеснуло на груди у этого парня. Может быть, капли пота? Ну уж нет, это было что-то мелкое и металлическое. Как сережки. Только не в ушах.

Девушка резко отняла бинокль от лица, чтобы перевести дух. Покусала губы и несколько раз коротко засмеялась, нарезая круги по комнате. Убеждая себя, что ей не надо больше смотреть. Что ей все же показалось, а если и не показалось, то какая, к чертям, разница? Вот какое ей дело до чьих-то проколотых сосков? Но это лишь сильнее ее распалило.

Двадцать секунд спустя она стояла на том же месте и в той же позе, жадно нащупывая взором, усиленным увеличительным стеклом, рослую фигуру на спортплощадке. Да, абсолютно точно. Ей не показалось. Но как же это, должно быть, больно.

И с какой стати ее собственное тело вдруг так остро реагирует на присутствие Сета Ридли? Всего лишь угрюмый нелюдимый новенький с весьма своеобразными взглядами на коммуникацию. С которым она практически не общалась и не планировала этого впредь, пусть он хоть миллион раз победит ее в чем угодно.

Снова эти капризы физиологии, импульсам которых Нина ненавидела подчиняться. Унизительно, прислушиваясь к своим ощущениям, слышать там мольбу о том, чего тебе на самом деле не хочется. Точнее, хочется, но не тебе, а животному внутри тебя, что подчиняется инстинктивным программам.

Ей казалось, нет, она была просто уверена, что пока пожирает глазами Сета, в ее теле запускается завод по выработке гормональной секреции в избыточном количестве. Наверное, завтра с утра она уже будет говорить фальцетом и испытает желание надеть что-нибудь типа бюстгальтера.

Подумав об этом, Нина отбросила бинокль на кровать, как ядовитого паука. Еще чего не хватало – меняться под чьим-то влиянием. Жили без этого раньше, дальше тоже проживем. Боже, да он ведь встречался с Ханной Биллингсли. Какой отвратительный вкус у этого парня. А вот интересно, кто кого бросил? Алан точно знает. Надо его спросить. Как-нибудь осторожно.

Через несколько минут и неудачную попытку заставить себя сесть за чтение девушка сдалась. Однако Ридли на площадке уже не оказалось. Он обнаружился поодаль, у высокого сетчатого заграждения, уже в футболке. Стоял и разговаривал с каким-то подозрительным типом на голову ниже, сутулым, худым, с кудрявыми волосами и большим носом на очень хитром лице.

Нина обратила внимание, что незнакомец держится уверенно и даже будто бы снисходительно. Наверное, они давно знакомы. Хотя напряженная поза Сета ни о чем хорошем не говорила. Каждый изгиб его тела с руками, скрещенными на груди, и заносчиво вскинутым подбородком кричал о том, что ему не нравится эта беседа и, может быть, эта встреча в целом, которой он не искал, не ожидал.

Проговорили они не меньше десяти минут. Сдержанно о чем-то спорили, не соглашаясь и продолжая стоять на своем. Оба одинаково упертые, но сохраняющие спокойствие, потому что не хотели привлекать к себе внимание. Или не могли.

Нина жалела, что способна только видеть их, а не слышать. Вот бы найти где-нибудь еще и прослушивающее устройство. Уж очень интересно, что это за странный человек, и что такого он говорит Сету, заставляя его затравленно озираться и нервничать.

Он точно не рад этому разговору, о чем бы тот ни был. Он хочет прекратить его. Уйти. Сбежать. Спрятаться. Удостовериться, что все его близкие в порядке. Нина чуяла это. Читала по мышцам спины и шеи, по наклону головы, ширине расставленных ног. Ей захотелось спасти Сета из этой ситуации. Но она не знала, как действовать, чтобы все не усугубить. И решила не вмешиваться.

Но информация была взята в оборот. Кто этот человек, зачем нашел Сета, и почему Ридли выглядит напуганным? Вопросы для настоящего детектива. Как бы развивал это дело Ларс? Клиффорд бы пошел от противного.

Может быть, это его отец? Нет, вероятность нулевая. Мужчина, во‑первых, слишком молод, хоть и выглядит странно измученным, во‑вторых, они совсем не похожи. Ни чертами лица, ни комплекцией. Брат, кузен, дядя? Отчим? Старый приятель?

Все закончилось тем, что оба внезапно исчезли с радаров. Как сквозь землю провалились. Из-за максимального увеличения любое движение бинокля уводило картинку вбок, фокусироваться было сложно, и Нина не успела заметить, куда они делись, в какую сторону пошли, и вообще вместе ли покинули спортплощадку. Хотя она все время на них смотрела.

Девушка спрятала бинокль под кровать и поймала себя на том, что тяжело дышит. Испугалась? Но за кого? Не за себя же. Наверное, из-за дыхания и дрожащих рук изображение и поплыло. Теперь оставалось только гадать, чем кончилась эта встреча.

Ладно. Если Ридли послезавтра явится в школу, значит, все обошлось. По крайней мере, он жив. А там посмотрим на его поведение.

Ее не покидало ощущение, что она стала свидетелем чего-то, чего не должна была увидеть. По этой причине Нина решила оставить Отто в неведении. На всякий случай. Чтобы не впутывать, если окажется что-то серьезное. Он ведь сам сказал на прошлой неделе, что не удивится, если у Сета окажутся темные тайны.

Как в воду глядел.

Episode 8

ВОПРЕКИ ХУДШИМ ОЖИДАНИЯМ Нины, в понедельник Сет Ридли явился в школу и вел себя как обычно. А вот Отто, наоборот, отравился и остался дома, вынудив ее в одиночестве коротать самый тяжелый учебный день после выходных.

К сожалению, стервозная сестричка не последовала его примеру и мозолила глаза, особенно в столовой. В отсутствие брата она вела себя гораздо менее сдержанно, но Нина наловчилась мастерству игнорирования.

От скуки она решила понаблюдать и выяснить, переглядываются ли между собой Ханна и Сет, которые, как оказалось, были вместе и недавно расстались. Даже непонятно, во что из этого верилось с большим трудом: что Ханна в его вкусе или что с ней можно расстаться против ее воли. Потому что, судя по взглядам, которые она посылала, как и по ответному безразличию брюнета, инициатором разрыва все-таки была не она.

Сет в сторону блондинки смотрел только в столовой. А может, и не в ее вовсе, а просто на их стол, за которым Ханна сидела, даже когда брата не было в школе. Нина дважды поймала на себе акульи глаза, маслянистые черные капли на белой бумаге лица. Уличенный в слежке, Ридли не смущался, не отводил взора с красноречивой поспешностью, как любой другой человек с нормальными рефлексами. Ему было все равно. Что бы ни происходило, он оставался собой – хладнокровным, умеренным, недоверчивым к миру и закрытым юношей, внутри которого с большой вероятностью растет зародыш первоклассного наемного убийцы.

И вот он – встречался с Ханной Биллингсли? И как долго? Неужели такие, как она, действительно в его вкусе? Хотелось бы прямо сейчас выведать это у Алана, сидящего напротив, но присутствие Ханны отсекало любые откровения.

Как будто почувствовав ее мысли, Кейн вдруг оживился, отложил вилку и заговорил сам.

– Слышали, сегодня у девчонки из младших мобильник украли?

Все остальные за столиком тоже перестали есть и пялиться в смартфоны. Младшими старшеклассники называли любых учеников средней школы, здание которой находилось прямо напротив через парковку.

– Нет.

– На уроке стащили и за перемену вернули.

– Как это?

– Девчонка разревелась прямо на улице, когда обнаружила, что телефона нет. А дальше, это я видел сам, подчеркиваю, наш Ридли к ней пошел, прямо из курилки пошел, на ходу докуривая, – Алан изобразил у рта невидимую сигарету, не забыв скорчить надменное выражение, – рядом с ней на корточки сел и стал расспрашивать. Потом за руку ее взял и прошелся так по одноклассникам. Ну, там ребята испугались и вернули все. Сказали, что это была шутка, мол, хотели разыграть и собирались вернуть все после уроков. А я думаю так: у кого-то на травку не хватало.

– Ничего себе история. Местный супергерой на страже порядка. Напишешь об этом статейку, Кейн?

– Иди к черту, это не мой уровень.

– Попробуй такого не испугайся. Глаза серийного убийцы.

Нина вздрогнула, потому что сама так подумала пару минут назад.

– И много ты знаешь маньяков, которые детям помогают?

– Ну, если они по детям, то именно так и действуют…

– Умеешь поддержать беседу.

После этого замечания разговор угас, а аппетит испортился. Теперь все просто ждали звонка на урок, не желая покидать фудкорт раньше времени. Еще одна неловкая ситуация в копилку бесконечно нудного дня. Без Отто все было по-другому. Мир терял свои краски. Скорее бы уже отправиться домой.

Весь оставшийся день Дженовезе замечала ясно-голубые глаза Ханны, прожекторами направленные к Сету, и задавалась вопросом, почему это ее раздражает. Неужели так было и раньше, а она не замечала? И почему сейчас начала обращать внимание? Нина хмурилась и старалась выбросить это из головы. Пусть Ханна смотрит, сколько ей влезет, хоть веки себе порвет в лохмотья. Все равно Сету решительно плевать на ее присутствие. Это ясно любому, кроме нее.

Представить его на корточках рядом с ученицей средней школы было тяжело. Но Нина попыталась. Вот она, плачет, потому что влетит от родителей, и совершенно не знает, что ей делать дальше. А вот он, в два раза выше ростом, слышит, что с кем-то приключилась беда, и приходит на помощь. Говорит с ней, успокаивает. Выясняет, в чем дело. Предлагает помощь. Уверенно берет за руку и ведет за собой. Угрожающе общается с одноклассниками, не позволяя им увиливать от ответов, выясняя все больше деталей случившегося.

Держал ли он девочку за руку, пока опрашивал возможных свидетелей? Чтобы не оставить ни у кого сомнений, что жертва защищена его авторитетом, и тем самым запугать, вынудить признаться.

Вообще-то мало кто из старшеклассников интересовался делами младших, а уж тем более помогал. Кроме Нины, которая неоднократно заступалась за аутсайдеров и всякий раз сама от этого страдала, но по-другому не могла. Одно такое выступление однажды привело ее в программу для трудных подростков. Стало контрольным выстрелом Лоуренса Клиффорда в компроматной очереди на ее фамилию.

Поступок Ридли, если все это правда, вызывал проблеск симпатии. И робкую догадку – может быть, он не тот, кем стремится казаться? Но стоило обернуться в его сторону, и ты скорее готов был поверить, что у этого парня есть добрый близнец, чем в то, что сам он бывает внимательным и чутким к чужим проблемам.

Учился он так себе. Охарактеризовать его успеваемость можно было как ниже среднего, что отнюдь не соответствовало реальным умственным способностям. Это понимали все. Особенно учителя.

О таких, как Сет, обычно всю жизнь говорят: способный, но ленивый. Если он старался, у него получалось. Но стараться ему в основном не хотелось. Должно быть, он не видел в этом смысла. Или выгоды.

Будучи довольно сообразительным, Сет быстро терял интерес к усвоенному материалу. Бесконечные повторения одних и тех же действий утомляли его намного быстрее, чем остальных, и в конце концов он отказывался придерживаться существующей системы образования. Природная упертость и самоуверенность, а вовсе не недостаток ума, гарантировали ему проблемы с обучением.

Однако по странному совпадению лучше всего ему давались дисциплины, которые нравились Нине, – физика, астрономия. Даже Видар его хвалил время от времени, что вызывало очевидную ревность у Нины и Отто. А это был весомый повод обратить внимание.

Нерегулярные успехи Сета особенно четко выделялись на фоне обленившихся одноклассников, которые не слишком старались, давно отправив на передовую Нину, Отто и Итана как самых головастых. В любой учебной группе есть те, кто за всех отдувается. Как и те, с кого меньший спрос в силу почти нулевой результативности.

Нине стало так скучно без Отто, что она зашла в сеть, чтобы пообщаться с ним там, и с удивлением обнаружила входящее сообщение от неизвестного с ником Icebreaker, полученное несколько дней назад.

Icebreaker: привет.

Интересно, кто это и что ему нужно. Остаток дня можно посвятить тому, чтобы выяснить это, все равно уроки остались скучные, а потом снова исчезнуть из Сети на неделю или больше, потеряв к пиксельному общению всякий интерес.

Бромгексид_скумбрии: знакомы?

Ответ пришел через несколько минут.

Icebreaker: не то чтобы.

Бромгексид_скумбрии: я тебя знаю?

Icebreaker: возможно. А это обязательно, чтобы общаться в Сети?

Бромгексид_скумбрии: хочешь остаться инкогнито?

Icebreaker: да.

Бромгексид_скумбрии: ладно.

Бромгексид_скумбрии: интересный ник)

Icebreaker: твой интереснее)

Бромгексид_скумбрии: меня так папа назвал однажды

Icebreaker: за что?

Бромгексид_скумбрии: у каждого свои тайны, верно?

Icebreaker: 1–1

Нина ухмыльнулась, заблокировала телефон, покатала его из одной руки в другую, снова разблокировала. Что-то ей это неуловимо напоминало. Словесная перепалка, счет, легкое чувство соперничества с первых же фраз… Неужели это Клиффорд?

Вот будет потеха вывести его на чистую воду! Она давненько ожидала от него чего-то подобного. Но нужно прикинуться дурой и собрать улики, иначе ей ни за что в жизни не доказать, будто красавчик-офицер создал себе аккаунт, чтобы анонимно общаться с подопечной вне участка.

И зачем, спрашивается? Дополнительный контроль? Хочет что-то выведать? Затесаться в доверие и извлечь школьные тайны в рабочих целях?

Ладно. А вот теперь действительно интересно. Потому что ни единой идеи, кто это может быть, помимо Ларса, в голову не пришло.

Бромгексид_скумбрии: неправильно ведешь счет. 2–1 в твою пользу

Icebreaker: почему?

Манера общения совсем не как у Клиффорда. Ну и что? Он же тоже не дурак, понимает, что нужно шифроваться.

Бромгексид_скумбрии: потому что ты меня знаешь, а я тебя нет.

Icebreaker: с чего ты это взяла?

Бромгексид_скумбрии: это очевидно. Когда я спросила, знакомы ли мы, ты ответил: не то чтобы. Когда я спросила, знаю ли я тебя, ты ответил: возможно. Отсутствие четкого отрицания дает повод для размышлений. Ты не хочешь обманывать, но и не хочешь быть рассекречен.

Тишина затянулась. Учитель сделал Нине замечание, попросил убрать сотовый. Пришлось послушаться. До конца урока ужасно чесались руки – проверить ответ. Мобильник провибрировал дважды, лежа в рюкзаке. Значит, всего одно сообщение. Ничего, пусть подождет.

Наконец, урок подошел к концу. Дженовезе схватила свои вещи и выскочила в коридор, на ходу извлекая мобильник. Одно входящее. От Отто.

Ракета_в_твоей_заднице: мне лучше, проблевался, ложусь поспать.

Нина собиралась ответить, но тут же пришло еще одно.

Icebreaker: понимаю, что тебе любопытно, но я не хочу об этом.

Бромгексид_скумбрии: а зачем ты тогда вообще написал мне?

Icebreaker: разговаривать. О чем угодно. Но не об этом.

Бромгексид_скумбрии: тайный поклонник?

Нина рисковала, отправляя это сообщение. Но ей хотелось спровоцировать Ларса, шокировать, заставить оступиться. Вывести его на настоящие реакции, после которых у нее не останется сомнений.

Icebreaker: а есть такие подозрения?

Бромгексид_скумбрии: не то чтобы:)

Icebreaker: оставим это на потом.

Бромгексид_скумбрии: а, то есть инкогнито временное?

Icebreaker: вроде того. Надеюсь.

Бромгексид_скумбрии: пока не подружимся или пока я в тебя не влюблюсь?

Вспотевшей от волнения рукой Нина нажала «отправить», шагая по коридору и ничего вокруг не видя, кроме экрана мобильного. Почему-то сердце трепыхалось в груди, сладко замирая под короткую двойную вибрацию каждого входящего. Неизвестность манила. Чем-то совершенно новым. Представлялось, что по ту сторону экрана Ларс тоже смотрит в свой сотовый, считывая наглые пиксели и меняясь в лице, и от этого хотелось прыгать до потолка. Увидеть бы его реакцию.

Возможно, они оба ведут двойную игру: она притворяется, что не понимает, кто ей пишет, а он притворяется, будто не понимает, что она притворяется. От этого только интереснее. Захватывает, как игра в шпионов. Кто первый проколется.

Ответа долго не было. Видимо, Клиффорд приводил себя в чувства.

Нина давно заметила, что он к ней неравнодушен, но старалась не заострять на этом внимания. Все равно он коп плюс ее надзиратель и ничего ей не сделает. Не только потому, что ей шестнадцать лет и это нарушение закона. А потому что он сам ради ее безопасности нарушит какой угодно закон.

По-своему, как умеет, Ларс ею дорожит, хотя как человек оставляет желать лучшего. Безнадежный циник, эгоист и помешанный на контроле диктатор, спокойно идущий по чужим головам к своей цели. Чему Нина уже не раз становилась свидетелем.

Наконец в середине следующего урока телефон долгожданно завибрировал.

Icebreaker: а чего бы тебе самой хотелось?

Бромгексид_скумбрии: в данный момент – домой.

Icebreaker: мне тоже. Трудный день?

Они переписывались до конца занятий. Легкая, ни к чему не обязывающая, но очень вовлекающая беседа утянула Нину за уши – не оттащить, как кошку от сметаны. Впервые в жизни она чувствовала себя зависимой от телефона и даже дергала коленом под партой, ожидая ответного сообщения.

Концентрироваться на уроках было попросту невозможно. Любой материал становился бессмысленным, распадался на обезличенные буквы и звуки, не несущие в себе информации, только шум, отвлекающий от важного.

Если бы кто-то спросил Нину Дженовезе, чему она научилась за этот день, она бы честно призналась, что впервые ни слова не запомнила. К счастью, Icebreaker ее о таком не спрашивал. Он вообще почти не задавал вопросов, лишь деликатно очерчивал интересующие темы, сам осторожно оставаясь в тени.

Это ни в коем случае не было похоже на интервью или сбор информации (а общение с Лоуренсом попервой выглядело именно как допрос для досье), но Нине почему-то самой хотелось все о себе поведать, впечатлить, всю себя выпотрошить перед «новым знакомым».

Местами она была почти уверена, что это все-таки Ларс, местами начинала сильно в этом сомневаться. Маятник уплывал то в одну сторону, то в другую, как эмоциональные качели. А потом и вовсе замер. Сразу после звонка с последнего урока. Но, взбудораженная вторжением волнующего незнакомца в свои будни, Нина не обратила внимания на это маленькое совпадение.

Утрамбовываясь в школьный автобус, за неимением новых сообщений Нина перечитывала диалог с самого начала и ничего не видела вокруг, кроме прямоугольника экрана. За несколько уроков в их чате накопилась тонна переписки. Еще ни с кем, кроме Отто, она не общалась так долго, увлекательно и, что самое главное, непринужденно.

Болтать с незнакомцем оказалось так же легко, как дышать. Интересно и просто, будто они давно знали друг друга. Слова возникали сами собой, нужные слова, приятные, чистые, они укладывались рядышком, как кирпичики для строительства дома, в котором захочется жить.

Icebreaker обладал манерой общения, которая еще не встречалась Нине в реальной жизни. Искусство его беседы поражало. Он был неглуп, сдержан и скромен, что моментально подкупало ее в людях. Если это Ларс, то у него раздвоение личности. Хотя с каждой минутой в это верилось все меньше.

Верна ли первоначальная догадка, Клиффорд с ней общается или нет, постепенно теряло значение, как выцветающая фотография, но любопытство никуда не исчезло. Оно как будто преобразовывалось во что-то еще. В намек на привыкание. В желание, чтобы это не кончалось.

Сет уже сидел на своем месте в автобусе, когда Дженовезе прошла мимо него, ни на секунду не отрывая взгляда от телефона.

На ощупь брела в самый конец, чтобы сесть там со своими аутсайдерами, потому что блондина сегодня не было, и сиденья перед Сетом пустовали. Туда никто не садился, как будто опасались заразиться чем-то, что делает эту парочку такими странными.

Вероятность того, что Нина сядет к нему, составляла не больше процента, и все же он надеялся. Прибился ближе к окну, демонстрируя, что место рядом с ним абсолютно свободно. Даже рискнул проводить ее пристальным взглядом. Она и не заметила. Смотрела в экран и глупо улыбалась, одновременно хмурясь. И как это у нее получается совмещать такие разные эмоции?

«Ну, ты сам в этом виноват, Сет Ридли», – сказал он себе, сжимая мобильник на колене экраном вниз. В большой ладони его почти не было видно. Звук и вибрация предусмотрительно выключены.

Он почти вывернул шею, чтобы еще немного посмотреть ей вслед, и потерял бдительность. В тот же момент на сиденье рядом с ним плюхнулась сестричка Биллингсли. Наученный горьким опытом, Сет спрятал телефон в карман джинсов. Блондинка проводила его взглядом.

– Я думал, мы все решили.

– Мы? Вы с моим братом все решили, Сет.

– Это ничего не меняет.

– Лучше бы поблагодарил, что я сохранила твою тайну.

– Говори тише.

– Я прекрасно понимаю, как многое от меня зависит. Сейчас все было бы иначе.

– Не знаю, что заставляет тебя держать язык за зубами, но спасибо.

– Да просто я не хочу тебе вредить.

– Тогда что ты делаешь здесь?

– Все равно она к тебе уже не сядет. Она скорее проведет время со всеми придурками школы, чем с тобой.

– Не понимаю, о ком ты.

Стоило Отто один раз не прийти на занятия, и дерзость Ханны тут же выкрутили на максимум. Без узды в виде брата она становилась невыносима. Сет склеил губы и смотрел в окно, стараясь сохранять спокойствие.

– Не будь таким грубым. Я предлагаю быть друзьями.

– Я не хочу ни с кем дружить. Мне это не нужно.

– Ну-ну. Ни с кем, кроме нее, да? Двойные стандарты.

Ханна начинала пузыриться от раздражения. Схватив его за локоть, она придвинулась и зашипела:

– Почему она, скажи? Почему она? Что вы все в ней такого находите?

Сет грубо выдернул руку. Сдержался, чтобы не отмахнуться. Стиснул зубы. Ученики продолжали прибывать, лениво заполняя автобус. На них поглядывали, но без прежнего интереса. Сейчас их ссоры легко объяснялись и воспринимались публикой как логичные последствия того, что между ними было. Многие пары продолжают выяснять отношения и обмениваться претензиями даже после разрыва.

– Ханна, услышь меня: я не хочу с тобой дружить. Ты мне не нравишься. Ни как девушка, ни как человек. Оставь меня в покое.

– Не могу. Не могу, Сет. Я хочу быть с тобой в нейтральных отношениях. Пожалуйста. Давай не будем врагами. Нам обоим это ни к чему. Я просто хочу перемирия.

Ридли потер переносицу, пощипал кожу между глаз. Вздохнул. В ее голосе звенела манипуляция. Он слишком хорошо это слышал.

– Послушай, Ханна…

– Прости меня. Мы начали не с того. Я произвела на тебя самое дерьмовое впечатление. Я знаю. Поверь. И больше не буду лезть к тебе со своими чувствами, хотя мне некуда их деть, и думаю, ты меня в этом понимаешь. Я просто не хочу вражды.

– Я с тобой не враждую.

– Тогда веди себя как человек.

– А как кто, по-твоему, я себя веду?

– Как говнюк.

– Кто бы говорил.

– В отличие от меня, в глубине души ты хороший. Я это чувствую, – вздохнула она и встала, замерла на секунду, будто ожидая, что он ее остановит, но, так и не дождавшись этого, отправилась на свое место. Автобус тронулся.

Из конца салона, где по какому-то негласному правилу всегда собирались самые неспокойные, веселые и неугомонные ученики, раздавалось сдавленное ржание, гиканье и жужжание разговоров, словно шмели бились в донышко большой бутылки, лежащей на боку. Временами в этой мешанине звуков проносился энергичный и несдержанный смех Дженовезе, который невозможно было не узнать – он напоминал маленький электрический смерч.

Сет убедился, что никто не смотрит в его сторону, вытащил и разблокировал телефон. Украдкой перечитал последние сообщения в чате. Заблокировал, длинно выдохнул. Нельзя. Сейчас – нельзя. Слишком рискованно. Второй раз в тот же самый капкан он попадать не собирается. Как только сойдет на своей остановке – сразу же. А сейчас просто слушай, как она смеется позади, и довольствуйся тем, чтобы гадать, что ее рассмешило.

Но планам Сета не суждено было исполниться. Маловероятная случайность вмешалась в них, перестраивая реальность. Автобус притормозил вне остановки, и все удивленно замолчали. Водитель повернулся к ученикам и сообщил, что дорогу перекрыли, и дальше им придется идти пешком. Отклоняться от ежедневного маршрута он не имеет права, да и смысла в этом нет. Транспортная развязка Мидлбери не предполагала какого-то другого пути, кроме движения по синусоиде главной дороги, чтобы раскинуть всех по своим районам.

Школьники недовольно выбирались наружу, где причина остановки стала более очевидной – канализационная авария. На месте уже копошились сотрудники в желтых тельняшках, стояла вонь средней тяжести, все спешили зажать носы и удалиться. На одном из припаркованных у обочины автомобилей криво лежала крышка сорванного подземными парами люка. Стекло под ней было разбито, но сигнализация уже молчала.

Нина присвистнула и осмотрелась. Сейчас ей нужно было выйти на Виттемор-Роуд, обогнув острый угол, пройти немного и за церковью святого Джона начать спускаться вниз по Юг-Стрит почти до самой железной дороги. Она была не против прогуляться пешком, особенно с перспективой продолжения переписки.

Но прежде, чем достать из кармана сотовый, Нина по какой-то причине решила еще раз оглядеться, будто ее общение с Icebreaker было тайной от остальных. Обернувшись, она увидела поодаль знакомую фигуру. Сет Ридли шел в ту же сторону, что она, и смотрел в телефон. Кажется, он не замечал ее, двигаясь своим шагом и обещая скоро перегнать.

Нина вспомнила, как видела его на спортплощадке недалеко от дома. Видимо, он и правда живет в том же районе, что она. Если это не повод пройтись вместе, то что тогда? И она шагнула ему навстречу.

– Тебе в какую сторону?

Сет кивком подбородка указал направление.

– Мне тоже. Пойдем вместе?

Ридли спрятал сотовый в нагрудный карман, мечтательно поднял глаза к небу. Согласился:

– Давай.

Они пошли рядом по тротуару из квадратной бетонной плитки в два ряда, аккурат на две персоны. Старались не налететь друг на друга, подстроиться под комфортную обоим скорость ходьбы.

Сет неосознанно оттеснил Нину к газону, а сам пошел ближе к дороге. Ему было спокойнее, если между ней и случайно вылетающей на тротуар машиной окажется буфер в виде его тела, но он не отдавал себе в этом отчета. И плевать, что дорога почти пуста.

Они вместе идут домой. Впереди как минимум двадцать минут, если держать такую же скорость. Спасибо тебе, прорвавшая канализационная труба. Очевидно, этот день он будет помнить до конца жизни. Несмотря на это, Сет не мог уронить и слова, приближая себя к катастрофе. А вдруг Нина тоже не заговорит? Вся надежда на нее.

Она действительно молчала первые несколько минут, будто привыкая к его присутствию. Он тоже молчал, но по другой причине. Стеснялся, понимая, что со стороны выглядит как зазнавшийся кусок говна, которому просто неинтересно, не о чем говорить с такой, как Нина, и он не удостоит беседой неудачницу, которую сторонятся в школе. С момента, как они общались в гараже, прошла целая вечность, и тот случай скорее казался полувыветрившимся сном, чем явью.

Молчание не мешало им переглядываться. И всякий раз, как Сет встречал ее прищур, словно помеху слева, он неосознанно замедлял шаг. Потому что и время для него замедлялось. Наконец-то он перемещался в ее световой конус. Усилия не прошли напрасно.

Та часть его тела, со стороны которой шагала Нина, как будто онемела, включая лицо и пальцы. Расстояние между их плечами не составляло и фута. Можно оступиться и задеть ее. Легкий ветерок поднимал свободно лежащие волосы Нины и перемещал так, будто она плавала под водой. Самое очаровательное было в том, что она не обращала на это внимания, хотя редко ходила с распущенными. А Сет дышал полной грудью, стараясь вдохнуть в себя как можно больше частиц, когда-то принадлежавших ей. Накопить их в собственном теле, оставить на память.

Волосы и кожа Нины пахли ветром, улицей, пылью и солью. Это был запах свободы и долгих прогулок на свежем воздухе, запах постиранных вещей, которые мама приносила домой после сушки на заднем дворе. Запах самой жизни. Точно так же пахли волосы Сета в детстве, если он осенью шел домой без шапки, а кругом все палили костры, сжигая опавшие листья и садовую ботву. Мать всегда это чуяла и ругала его за халатное отношение к здоровью. А на следующий день у него начинался насморк.

Ассоциации, которые вызывала эта девчонка, неизменно отсылали Сета к детству, делая ее образ родным и узнаваемым, ностальгически приятным. Как будто кто-то накладывал теплые целебные пластыри на все раны, полученные им в течение жизни и до конца не затянувшиеся.

Нина была как домашний вязаный свитер, мягкий и удобный, который ни за что не выбросишь, сколько бы ни ругалась мама; как прохладная сторона подушки душной ночью, как самая приправленная чипсина в пачке. Все, что бы ни было в этом мире хорошего и приятного, без сомнения, находилось в Нине, исходило от нее.

Не может быть, чтобы так ее воспринимал кто-то еще, кроме него. Эта мысль полой иглой проникала в грудь, кралась прямо в сердечную мышцу. Поначалу он мог терпеть эту иглу, но со временем это становилось невыносимо.

Так почему же он молчит? Почему не может воспользоваться шансом и заставить себя вымолвить хотя бы слово, пока она идет рядом, и больше кругом никого нет? Сет повернул к ней голову и стал смотреть, как будто искал ответы на свои вопросы. Или мотивацию наконец открыть рот.

Он вообще обожал на нее смотреть, но старался не думать почему. Ему было привычнее не отдавать себе отчета в том, отчего его так тянет к этому человеку, отчего он неосознанно подмечает в ней всякую мелочь, зачем выучил ее наизусть, знает лучше, чем себя самого.

Всю неделю Дженовезе ходила в джинсовом комбинезоне на одной поперечной лямке, меняя только футболки под ним, обувь и носки. И сегодня тоже была в нем.

– Вся остальная одежда, видимо, безвременно канула в пожаре, – изрек он, не успев себя остановить.

Нина широко улыбнулась. Один резец острый, другой тупой. Это была одна из ее улыбок, которую Сет окрестил акульей. Она обычно возникала, когда Нина злорадствовала, но смеяться не собиралась, или планировала нечто такое, что никому не понравится.

– Мысли вслух – не лучшее, с чего стоит начинать диалог.

– Я его хотя бы начал, – парировал Сет.

– Резонно. Значит, хочешь обсудить мой любимый комбинезон?

Дженовезе с любопытством заглянула ему в лицо. Глаза у него были такие, будто он наглотался наркотиков. Зрачки чернильные, радужки мутные.

– Ну, раз любимый, то никаких претензий.

Сет изо всех сил изображал безразличие, напитывая голос нейтральными интонациями. Чем ближе оказывалась к нему Нина, тем сильнее ее хотелось оттолкнуть. Выпихнуть обратно из своей зоны комфорта, чтобы спокойно наблюдать за ней на расстоянии, как привык, без риска.

Неужели чтобы обожать ее, нужна дистанция? Или он настолько не готов допустить ошибку, что скорее сбежит?

– Можем пойти молча, если тебе не хочется разговаривать.

– С чего ты это взяла?

Нина прищурилась, смешно сплющив ресницы, пошевелила телефоном в кармане. Чувствовалось: очень хочет достать его и посмотреть, не пропустила ли чего-нибудь важного. Всю дорогу держала на нем руку, чтобы сразу уловить вибрацию. Сет даже приревновал, чувствуя себя глупо.

– С того, что ты говоришь неохотно. Из тебя клещами все надо вытягивать. А еще ты почти никогда не смотришь в глаза, когда с кем-то общаешься. Это напрягает. Беседуешь с человеком, а он от тебя отворачивается, будто тебя тут нет. Если неприятна моя компания, зачем согласился пойти вместе? Из вежливости?

– Нет.

Нина помолчала, ожидая продолжения, но его не последовало.

– О, великолепно. Односложные ответы – лучший способ закончить диалог.

Нина начала ускорять шаг, чтобы отколоться от него и пойти отдельно. Сет наблюдал за этим с растущей паникой и не понимал, что ему предпринять. Не придумав ничего лучше, он тоже пошел быстрее, чтобы ее догнать. Если они продолжат так идти, прогулка закончится в три раза быстрее.

– Подожди, Нина. Все не так.

– Чего тебе, мистер скрытный?

– Давай пойдем, как шли. Не убегай.

Она замедлилась. Молчала сердито. Пока он решал, как ее смягчить, она уже все взяла в свои руки.

– Ты не любишь, когда кто-то видит твои эмоции, да?

Как всегда проницательная, Нина забежала вперед и пошла лицом к нему, буравя Сета насмешливым взглядом и спрятав руки в карманы. Ридли пришлось сделать каменное лицо, как бы трудно ни было. Девушка прямо напротив, отворачиваться некуда.

– Зато ты эмоции никогда не скрываешь.

– А зачем?

Он пожал плечами, вновь изображая безразличие – самый надежный способ не выдать правды. И кажется, она начинала об этом догадываться.

– Смешно – смеюсь. Кто-то бесит – злюсь. Расстроили – грущу. Разозлили – бью. Интересно – спрашиваю. Все просто.

– Наверное, ты считаешь себя очень предсказуемой, – иронизировал он, глядя мимо нее.

– Не больше, чем электрон в коробке, – вздохнула она, предполагая, что он не поймет. Но он понял. Отто ему объяснял, да и сам он уже несколько книг прочел и был более подкован в базовых вопросах.

– Но ты же понимаешь, что если ты привыкла никогда не скрывать эмоции, найдется кто-то, кто делает это постоянно.

– Закон сохранения энергии, – важно кивнула Нина, – это я понимаю. Одни задают вопросы, а другие вынуждены на них отвечать. Ну так вот. Какой твой любимый динозавр?

Но Сета не удалось застигнуть врасплох. Он как будто ждал этого вопроса и сразу ответил:

– Стегозавр.

– Почему?! – искренне изумилась она.

– Классный ирокез. И шипы на хвосте. Не агрессивный сам по себе, но если разозлить…

Нина засмеялась. И тут же толстая стена между ними треснула и рассыпалась от чистых звонких переливов. Она дала ему неизвестно какой по счету шанс не запороть эту прогулку, и сейчас он, кажется, впервые оправдал доверие.

– А твой?

– Велоцираптор. Маленький, но сильный и кровожадный. Мог дать просраться любому крупному хищнику.

– Кого-то он мне напоминает, – не удержался Сет.

Нина фыркнула и словно бы другими глазами взглянула на него. Так тепло и искренне, будто они давно дружат. Может быть, не в этой реальности, но в параллельной точно.

– Наверное, поэтому он мне и нравится. Хотя, держу пари, ты ожидал, что я назову тирекса.

– Слишком банально, хоть и подходит по уровню агрессии.

– Кто бы говорил, Сет Ридли. Кто бы говорил.

Она все еще шла спиной вперед, идеально выдерживая траекторию и темп, и открыто рассматривала необычного собеседника, склоняя голову то на левый, то на правый бок, словно пес.

– Следующий вопрос. Почему ты ведешь себя так, будто в недалеком прошлом убил человека? Это связано с тем, за что тебя выперли из той школы?

Сет заметил, что Нина бросает беглые взгляды ему на грудь, как будто знает. Но откуда она может знать, что совсем недавно он сделал два прокола? Тем более что в школу он кольца не носил. Пока что.

– Это два вопроса. На какой отвечать?

– На какой у тебя найдется ответ.

Сет помолчал, раздумывая. Наверное, выбирал. Это ее повеселило.

– Несмотря на скрытность, я слишком прямолинеен, когда дело касается меня лично. Из-за отсутствия гибкости в характере и привычки говорить чистую правду у меня всегда были проблемы с учебой, – честно признался он; Нина завороженно слушала. – Я не единожды в разном возрасте находился под угрозой исключения, и только ради того, чтобы не расстраивать маму, временно поступался принципами. Но чем старше я становился, тем сильнее переходил границы. Случилось так, что в старшей школе меня просто не выдержали, и пришлось перевестись сюда. Там на меня накопилось много докладных. В основном о прогулах и неуспеваемости.

– Мама расстроилась?

– Да. Она полагает, что я добрый мальчик, просто слишком своенравный, поэтому никому никогда не уступаю, старшему или младшему.

– Но сейчас ты почти не прогуливаешь и учишься нормально. Что изменилось?

– Все.

Помолчали. Хотелось бы ему рассказать больше. Рассказать, что он старается не прогуливать, чтобы чаще видеть ее, а учиться начал сносно, чтобы произвести на нее впечатление, потому что понимает: интеллект для Нины – привлекательность.

Рассказать, что и сам не заметил, как начал обращать на нее все больше и больше внимания, и вот уже начал узнавать о ее присутствии в помещении, даже не глядя в ее сторону, сначала по голосу, потом по походке, по запаху и по смеху. Он всегда знал, что она где-то рядом, и в конце концов понял, что чует присутствие Нины, не слыша и не видя ее, просто ощущая шестым чувством. Рассказать, что Нина меняет атмосферу в помещении, словно лакмусовая бумажка для присутствующих, а самое интересное, о своем влиянии даже не подозревает.

Но рано было выкладывать на стол козырные тузы, и Сет молчал.

– Думаешь, твоя мама ошибается насчет тебя?

– Уверен, что да. Никто не знает меня так хорошо, как я сам.

– Какие у вас отношения?

– Сложные, – уклончиво ответил Ридли.

Нина обратила внимание, что во время диалога Сет часто отводит глаза, будто действительно не может долго удерживать зрительный контакт (какая-то фобия, что ли?). Едва наметившуюся улыбку он подавлял, насильно опуская уголки поджатых губ. А когда пытался язвить, рефлекторно прижимал подбородок к шее, глядя себе под ноги, – жест очевидного смущения.

Говорил мало, но всегда точно, и ничего, кроме сказанного, не имел в виду. А перед тем, как отвечать на вопрос, брал несколько секунд «на подумать». Осторожничал. Значит, не мог расслабиться в ее присутствии. Следил за тем, что говорит.

Боялся сболтнуть лишнего? Но в чем он мог проговориться?

Разглядывая все это эмоционально-мимическое буйство, Нина увидела Сета другими глазами. А ведь приятный парень, верно Отто говорит. Славный, с чувством юмора. И весьма стеснительный, как оказалось. Но только наедине. Неужели это тот самый неприятный Ридли, которого она знает? Новенький, так и не ставший ни частью класса, ни частью школы.

– Так что за манера держаться, будто ты кого-то прикончил?

Сет хмыкнул и отвернулся. Нине не понравилось, что на такой вопрос он отвечал не сразу, а брал паузу. И понравилось одновременно. Скрытая угроза, исходящая от этого парня, начинала приятно щекотать нервную систему. Как электрические перышки по всему телу.

– Надеюсь, все же не прикончил, – уклончиво ответил он.

– Забавно, что тебе пришлось подумать, прежде чем дать ответ. Как будто в уме перебирал все случаи, когда…

Ридли провел по лицу рукой, чтобы снять напряжение и хотя бы несколько секунд не смотреть Нине в глаза. Ему становилось не по себе. Девушка почувствовала это и вернулась в прежнее положение, задев его плечом. От неожиданности парень отдернул руку. Почему он так нервничает? – подумала она, но спросила совсем другое.

– Почему ты не пересядешь к нам в столовой?

– Не получал такого приглашения.

– Мы уже ели вместе. Это и есть приглашение.

– Спасибо, но ты там не одна. Не хочу причинять никому дискомфорт.

– А заодно не хочешь сокращать дистанцию между собой и кем-либо. Хочешь сохранить статус загадочного одиночки.

– Может быть, – Сет почти улыбнулся, судя по интонации, и тут же, опустив подбородок, спрятал лицо из поля зрения.

– Никому, кроме Ханны, ты мешать не будешь. Мы давно этого ждем.

Сет отрицательно покачал головой, рассматривая тротуар.

– Но если нам удастся ее выселить, предложение остается в силе, – Нина на секунду придвинулась, чтобы пихнуть его локтем в бок, чем смутила еще больше. Сет отшатнулся и посмотрел на нее расширенными глазами. Его взгляд и плотно сжатые губы отталкивали ее, и Нина поспешно извинилась, что нарушила личные границы.

– Кстати о границах, – она как будто вспомнила что-то очень важное. – И о том, как их переходят. Не хочешь обсудить одну игру?

– Какую? – Сет еще не чуял подвоха.

– Ту, в которую ты пытаешься меня обойти.

– Не понимаю.

– Там еще нужно шарик по полю с препятствиями гонять, набирая очки.

– Ты имеешь в виду пинбол?

– Вот видишь. Все ты знаешь.

– Я не играл в него с младшей школы.

– И некто под ником PurpleDrag56 – вовсе не ты? – жалостливым тоном уточнила Нина.

– Я правда не знаю, о чем ты сейчас говоришь, – Сет повел бровью.

– Ну, хорошо. Но когда я застукаю тебя с поличным, я с тебя дорого спрошу, Сет Ридли. А рано или поздно это произойдет.

– Не произойдет, – заверил он и тут же спохватился, – потому что я не понимаю, за чем ты собираешься меня застукать.

– Ладно, я тебя услышала. Какой же ты упрямый, сил моих нет. Кстати, я не могу тебя откуда-то знать? Ну, может быть, был чемпионат среди самых угрюмых людей штата, и ты занял там призовое место? Или в криминальной хронике, за чье-нибудь убийство? Или в шоу «Silent Library» [10]?

Она перечисляла с таким комическим спокойствием и неподдельным любопытством, будто бы всерьез. Пытаясь не засмеяться, Сет издал сдавленный звук, какой вырывается из носа, если сдерживаешь воздух, но случайно резко вдохнешь, и Нина расхохоталась, схватившись за его бицепс.

– Ты хрюкнул!

– Ничего подобного.

На этот раз парень не отпрянул. Все пространство вокруг них наполнилось переливами ее смеха, от которого Сета приятно парализовало. Наверное, так себя чувствуют люди, которым вкалывают полную анестезию.

– Так почему мне знакомо твое лицо? Я тебя где-то видела.

– Может быть, в столовой? – предположил он, мысленно умоляя, чтобы Нина подержалась за него подольше. Под ее ладонью, судя по ощущениям, вот-вот должны были распуститься цветы.

– Или в классе, – подыграла она.

Он хотел было сказать, что тоже чувствует, будто откуда-то знает ее, и это ощущение преследует его давно, но не решился. Откуда Нина может помнить его лицо, он догадывался, но не хотел поднимать эту тему сам.

Каждый раз, как он начинал рассказывать о спортивном прошлом, это звучало как хвастовство. Но неприятного там было больше. Они двинулись дальше.

– Возможно, это перекрестная память. Одна из моих версий в одной из мультивселенных знает тебя давно. Или ты там знаменитость. Какой-нибудь известный… – она осмотрела его с ног до головы оценивающе, без стеснения, – спортсмен.

– Ни на что другое не гожусь?

– Я этого не сказала. Но ты рослый, сильный. Большой, – надув щеки, она изобразила, будто надевает на себя мускулы, как костюм. – Для регби идеально. Или баскетбол. На крайний случай хоккей. Ничем не занимался?

– Не довелось.

– Чем я испортила тебе настроение?

– Ничем.

– Просто я тебя не понимаю.

– А тебе нужно меня понимать?

– Ты прав, – весело удивилась она. – Вообще-то совсем не нужно. Ведь это первая и последняя наша прогулка вместе, а весь этот бессмысленный треп – всего лишь взаимная попытка скоротать время.

Сета передернуло от облегчения, с которым она это произнесла. Будто вспомнила очевидный факт, о котором не стоит беспокоиться. Он не знал, что на это ответить, поэтому выглядело все так, будто он с ней согласен. Ситуация становилась критической.

Ближе к перекрестку Нина едва уловимо отклонилась в сторону, даже не думая прощаться, и Сет отреагировал быстрее, чем подумал.

– Тебе разве не сюда? – спросил он и чуть не хлопнул себя по лбу.

Нина остановилась, хитро прищурилась, наклонив голову, будто пес, услышавший далекий свист, недоступный человеческому уху. Размышляла. Сопоставляла что-то.

Блядь, подумал Сет, начиная нервничать, сейчас она точно поймет, что я знаю, где она живет, и задастся логичным вопросом: откуда. Почему рядом с ней я перестаю себя контролировать?

– Вообще-то туда, но я хочу навестить Отто. Он отравился, ему хреново. Передам от тебя привет, не переживай, – пообещала она и небрежно махнула рукой на прощание.

Сет не спешил покинуть место сокрушительного позора. Он стоял и смотрел ей вслед, зная, что она ни разу не обернется. Зато практически сразу Нина извлекла из кармана сотовый и начала кому-то звонить. Скорее всего, Отто. Предупредить, что скоро будет. Биллингсли устроит ему промывку мозгов, когда узнает, на какой ноте они сейчас расстались.

Эта прогулка могла бы кончиться совсем иначе, если бы не руины вместо навыков коммуникации, если бы он мог стать чуть более приятным и чуть менее зажатым. Хотя бы на время. Но он оставался собой даже рядом с Ниной. Которая в упор не видела, что размягчает его, как раскаленный нож плавит масло.

Сет все еще глядел, как девушка удаляется вниз по Юг-Стрит. При всех особенностях внешности и поведения Нина не была «пацанкой» в стандартном понимании этого слова. Странным образом неухоженность и даже неряшливость подчеркивали в ней женственные черты.

Она не красилась и не делала маникюр; зачастую кожа на ее руках шелушилась и облезала, особенно вокруг коротко стриженных ногтей; обветренные губы трескались от смеха и особо широких улыбок, в ложбинках выступала кровь, которую она по-кошачьи слизывала; а волосы распускала редко, выбирая комфортный растрепанный хвостик.

После недавней стрижки ее волосы так укоротились, что едва прикрывали тот изгиб, где шея переходит в плечи. Но даже при такой длине было видно, что они здоровые, крепкие и густые, а еще жесткие, словно распущенный канат. Сколько бы она их ни прятала, создавая вокруг себя кокон из одежды, а Сету нравилось смотреть на нее в столовой, когда каре было просто и непосредственно заправлено за уши, чтобы не мешать есть.

Если Нина надевала бейсболку, капюшон и мешковатую худи, вполне можно было представить, что перед тобой парень. Платьев и юбок в ее гардеробе не водилось, и одевалась она всегда достаточно странно. Как будто бросала вызов общественному мнению (и Отто ее в этом поддерживал). Но тот, кто хорошо знал Нину, понимал: она не опустится до таких мелочных сражений, ей это просто неинтересно.

В ее независимой натуре сквозили нотки асексуальности, и Сета это заводило. Ему хотелось завоевать ее. Пробудить в ней женщину и заполучить до конца времен.

Когда Нина полностью скрылась из виду, он проверил мобильник. Как и ожидалось, в чате висело входящее сообщение.

Бромгексид_скумбрии: меня отвлекли.

Icebreaker: меня тоже.

Спрятав телефон, Сет медленно выдохнул и пошел в сторону дома.

Как только дыхание выровнялось, он поклялся себе: где бы он ни был, сколько бы ни прошло лет, если кто-нибудь обидит Нину Дженовезе, он устроит самосуд и отправит ублюдка в госпиталь. А если она скажет ему убить кого-то, он убьет.

И неважно, в каких отношениях он будет с Ниной на тот момент. Неважно, как далеко они будут друг от друга и как надолго окажутся разлучены жизнью. Все это не имеет значения. Пространство и время не имеют никакого, мать вашу, значения. Эта девушка – его атмосфера. Исчезнет она, и Сет задохнется. Умрет.

Дома он первым делом зашел с компьютера в основной аккаунт и увидел, что кто-то просится к нему в друзья. Сердце замерло. Должно быть, это Нина решила добавиться после прогулки, понадеялся Сет, но ошибся. Запрос пришел от Ханны Биллингсли. Поразмыслив, он ответил на него положительно.

Сегодняшняя прогулка действительно ничего для нее не значила. Весь этот диалог, который Нина назвала пустым трепом, скорее всего, уже выветрился из ее памяти. Весь этот диалог, который Сет будет прокручивать наизусть перед сном.

Даже проводя с ней время, Сет не становится ближе. Будто сами законы физики противятся взаимопониманию между ними. Слыша ее смех и ощущая ее дружелюбие, как теплый свет на коже, он к ней не приближается. Точно так же застрявший на горизонте событий [11] астронавт не в силах покинуть пределы черной дыры.

Асфальтово-серые глаза от ревности налились фиолетовым, как будто к ним подмешали свежей артериальной крови.

Обычно успевающий душить такую злобу в колыбели, сейчас он оказался абсолютно бессилен. Даже пальцы затряслись, пришлось покрепче стиснуть руль. Это помогло удержать себя на месте, потому что тело стремилось катапультироваться наружу прямо через лобовое стекло.

Он притормозил, чтобы получше рассмотреть увиденное. Глаза предательски отказывались фокусироваться, не хотели передавать в мозг сигнал, который приведет его в бешенство. Офицер готов был поклясться, что чувствует, как каждый волос на голове приподнимается от шока.

Больше всего хотелось немедленно выскочить на улицу и оттолкнуть от нее этого верзилу, рядом с которым она беспечно хохотала, держась за его плечо. Зачем она за него схватилась? Почему она смеется? Почему они вместе идут домой? Кто он?

У парня был довольно заторможенный вид, как будто он не знал, как себя вести, когда людям рядом с ним весело. Зато Лоуренс отлично знал, что делать с теми, кто оказывается слишком близко к Нине. Его Нине.

Неужели он провожает ее домой? Дженовезе никогда бы не позволила этого человеку, который ей неприятен. Она в принципе избегает людей, которые ей не нравятся. Получается, что… случилась катастрофа. Давно ожидаемая, но от этого не легче.

Но почему пешком? Сломался автобус? Она могла позвонить ему, он бы отвез ее домой на машине. Он бы приехал за ней, куда угодно, она это знает. Но Нина любит гулять. Любит гулять с какими-то атлетами. Значит, спортсмены больше в ее вкусе, чем полицейские. Логично для какой угодно девушки, но только не для нее.

«Да, комплекции у нас разные, – ревниво размышлял Клиффорд, кусая губу, – по габаритам он меня, конечно, превосходит, а вот по силе и сноровке – едва ли. Я подготовленный к бою офицер полиции, а он обычный школьник».

Очень чесались кулаки. Очень хотелось выйти, хлопнуть дверью, выяснить все и наподдать этому непонятно откуда взявшемуся спутнику. Может быть, арестовать. Побольнее заковать в наручники и пихнуть на заднее сиденье до выяснения личности. Звучало как бред, но в тот момент он был готов осуществить его. Только бы разлучить эту парочку.

Клиффорд не стал глушить мотор, а сбавил скорость и медленно поехал за ними на почтительном расстоянии. Нина и неизвестный двинулись дальше. За руки не держатся, не льнут друг к другу. И все же между ними намек на нечто большее, чем приятельство. И нечто меньшее, чем симпатия.

И давно они так? Сколько дней он уже провожает ее? Почему я не в курсе? Почему не заметил в ней перемены? Я бы обязательно почувствовал, появись у Нины молодой человек или хотя бы намек на него. Я бы обязательно…

Интересно, о чем они говорят? Нина рядом с ним все время болтает и поворачивает на него голову, смотрит долго, ждет реакции, ждет ответа, а он в основном молчит и смотрит куда угодно, но не ей в глаза. То ли смущается, то ли ему плевать.

Неужели она влюбилась? В это?

Новая волна бешенства подкатила к глотке, чуть не раздробила трахею. Хотелось прервать их милую прогулку любым возможным способом. Хотелось придушить того, кто очевидно подходит Нине больше, чем он сам. И осознание этого простого факта причиняло еще больше мучений.

Безымянный брюнет являлся ходячей противоположностью Лоуренса. Телосложение, рост, вес, волосы, одежда, манера держаться, возраст. Походка. Должно быть, и голос. Абсолютно все в нем было именно таким, чтобы, глядя на него, ни один нейрон в мозге Нины не допускал ассоциации с Ларсом.

Просто совпадение, уверял он себя. Просто, блядь, тотальное совпадение по всем пунктам.

Клиффорд не знал, куда направить гнев, и постарался мыслить как детектив, а не как сходящий с ума от ревности муж. Нужно проследить за ублюдком до самого дома. Нужно все о нем выяснить. Пробить о нем все, любые нарушения, любой компромат.

Даже если они встречаются (или только планируют), это всего лишь школьная интрижка. Ничего серьезного из отношений в шестнадцать лет никогда не получается. Ему ли не знать? Развлечение на две недели. В конце концов, этот парень легко может навредить Нине, если они поругаются, и она решит расстаться с ним, а он будет против. Окей, возьмем это за рабочую гипотезу.

Но вот, благословение, Нина наконец-то откололась от этого айсберга и пошла в другую сторону, задержавшись всего на несколько секунд, чтобы что-то ему сказать. Ни объятий, ни поцелуя, ни даже улыбки. От сердца отлегло. Кажется, ложная тревога.

Но нет, не ложная вовсе. Нина-то ушла, не оборачиваясь (моя умница), а брюнет все стоит и смотрит. Все стоит и все смотрит, как она уходит. На приятелей так не смотрят, на одноклассников тоже. Как будто запоминает ее наизусть. Как она выглядит, как ходит и как звучит. Напитывается ею вдоволь, чтобы потом, в одиночестве, заново проигрывать эту встречу.

В груди опять кольнуло. Очень нехорошо кольнуло, так нехорошо, что нужно посетить кардиолога, не дожидаясь планового осмотра.

В той стороне, куда Нина пошла, это Ларс отлично знал, живет ее друг Биллингсли. Значит, им просто было по пути. Но почему же Отто не рядом? Клиффорд ему доверял. Мог доверить самое ценное, что имел, – Нину. Почему же Отто ее не уберег от этой потенциальной опасности, не оградил, не образумил?

Вот наконец парень что-то набирает в телефоне, прячет его, смотрит в небо и отчаливает в прежнем направлении. Наконец-то отлип от своего места, а то ведь стоял, будто ноги в бетон вросли.

Давай, иди. Приведи меня к своему дому. Я хочу узнать, где ты живешь, как тебя зовут, кто твои родители, чем ты занимаешься и откуда ты такой, мать твою, взялся.

Chapter IV

Unforeseen Interference