Читать онлайн Путешествия по России. Города, которые мы открываем

Первая столица?

Если этой книге суждено начаться с вопроса, лучше задать его там, где можно максимально отрешиться от проблем и суеты современности. И пусть это будет бывший город, а ныне село Старая Ладога на берегу Волхова, в паре десятков верст от его устья – места, где былинная река впадает в легендарное озеро. Голубое небо, белые облака, пронзительно-синяя вода, зелень травы и деревьев – и вот, как чудесный орнамент, раскрывается невероятная, дух захватывающая панорама. Посредине – крепость, настолько осязаемо старинная, что даже не верится в то, что из руин ее подняли в 60-е – 70-е годы ХХ века (советские реставраторы знали свое дело). По левую руку – Никольский монастырь, хоть и подпорченный «псевдорусскими» башенками, но сохранивший собор XVII века. По правую руку – другой монастырь, Успенский, тут храм аж XII столетия; еще правее – Предтеченская церковь бывшей Ивановской обители. Дивное сочетание крепостной мощи и пасторали! Здесь, как со времен Нашего Всего принято говорить, русский дух.

В древней истории города-крепости викинги играли роль, наверное, не меньшую, чем славяне. Ладога, тогда еще совсем не старая, заложенная не позже 753 года (данные археологии) – была первым опорным пунктом русской земли на знаменитом торговом пути «из варяг в греки». Для славян – «окно в Европу»; для «наших западных партнеров» – ворота в сказочную восточную Гардарику. Для тех и других – место торговых и дипломатических встреч, купеческий перевалочный узел, точка культурного обмена, наконец. Ну просто не могла не родиться на свет теория о том, что основатель первой «всероссийской» правящей династии Рюрик изначально пришел «володеть и княжить» не в Новгород, а в Ладогу!

Старая Ладога

О призвании варягов – речь особая. Уж сколько лет твердят миру, что в 862 году навести порядок в «великой и обильной» земле славян были призваны три брата – Рюрик, Синеус и Трувор. Этот магический, в силу сакральности числа, триумвират прочно угнездился в русских умах из-за ошибки летописцев и пристрастий норманистов. Многие историки признают только Рюрика, а остальные двое – это всего лишь искаженные старошведские sine hus (свой род) и thru varing (верная дружина). То ли кто-то что-то недотолмачил, то ли переписчик вспомнил русские сказки с тремя братьями… ну а норманистам, наверное, было просто приятно, что новгородцы призвали «володеть и княжить» не одного варяга, а сразу трех.

Оставим в стороне измышления на тему, что вообще произошло в 862 году: фактическое рождение русской государственности или же рядовое для того времени событие внешней политики – найм стороннего князя, приглашение «независимого арбитра» на уже существующее к тому времени «игровое поле»? Конец этим спорам, пожалуй, может положить только Страшный Суд. Тем более что старые споры породили новые – а куда «сел» приглашенный Рюрик? Традиционно пунктом прибытия варягов, согласно «Повести временных лет», считался Новгород; да только по Ипатьевскому списку той же летописи (а он считается одним из важнейших документальных источников древнерусской истории) выходит, что до 864 года Рюрик сидел в Ладоге. Теория о «Старой Ладоге – первой столице Древней Руси» оказалась привлекательной для романтиков, дотошных скептиков и вообще искренних любителей маленького древнего села, давно утратившего городской статус. Настолько привлекательной, что в ревнивом Питере 15 августа на общегородском уровне празднуется «День Ладоги, первой столицы Руси, предшественницы Санкт-Петербурга». Новгородские и московские смотрят искоса, о стены Старой Ладоги до сих пор ломаются копья – так столица или нет?

Что уж говорить о такой – на этом фоне – «мелочи», как споры о том, где похоронен легендарный Вещий Олег? Поставленный Рюриком при малолетнем сыне регент, о котором знают даже те, кто не знает о Рюрике – а все, опять-таки, благодаря Пушкину. Из уроков литературы – еще не истории – мы вынесли: «кудесник, любимец богов» предсказал ему «смерть от коня своего» вскоре после того, как Олег прибил свой щит на врата Цареграда… А дальше начинаются разногласия. Часть летописей «хоронит» князя на Днепре, в Киеве, на горе Щековице, другие – в Ладоге.

Тут вот в чем дело. В окрестностях Старой Ладоги сохранилось несколько курганов – стоят цепочкой к северу от города. Эти древние насыпи не первое столетие будоражат воображение и простых людей, и ученых. Особенно один из них. Одни говорят, будто тайные ходы соединяют этот курган с пещерами, монастырями и крепостью, другие наделяют холм эзотерической силой, а третьи спорят о том, не является ли он могилой Вещего Олега.

Собственно, никаких княжеских захоронений ни в одном из этих мест не обнаружено. Да и змей, смертельно опасных для мужчины в расцвете сил, ни на Днепре, ни на Волхове не водилось. Разве что летописцы использовали образ змеи-убийцы как иносказание? Неоспоримый факт: незадолго до смерти Вещий князь отправился в Ладогу. И конечно, не для того, чтобы взглянуть на кости своего почившего верного коня, который действительно дожил свой век в Ладоге – после печально известного предсказания волхвов Олег и правда отправил его подальше от себя. Есть резонные предположения, что княживший в то время в городке Игорь (тот самый сын Рюрика) затеял бунт. Олег поехал усмирять, да не усмирил, бунтовщики расправились и с князем, и с дружиной. В таком случае змеей, образно говоря, оказывается воспитанный самим Олегом Игорь.

Как вариант исторического ребуса: Вещий Олег отправился в Ладогу после очередного похода, уже будучи смертельно больным, чтобы закончить свои дни там, где был похоронен и сам Рюрик. Слабое звено: никто так и не доказал, что Рюрика похоронили в Ладоге.

Мало версий? Есть еще вот какая – чтобы и Киеву «не обидно». Возможно, Олег таки умер в Киеве, а в Ладогу могли доставить частицу пепла, оставшегося после сожжения тела в соответствии с варяжской погребальной традицией. Это вполне было в духе древних обычаев викингов.

И еще одна забавная деталь. В 1783 году Екатерина II задумала масштабный проект – своего рода историю государства Российского, отчеканенную в памятных медалях. Одна из них была посвящена Вещему Олегу, с надписью: «Олег скончался в 912 году, погребен на горе Щековице». Вот только на уже готовой медали красовались четыре кургана, очень напоминающие староладожские…

ЗАБЫТАЯ МАТЬ

«Да будет это мать городов русских», – сказал варяг Вещий Олег в 882 году, установив свою власть над Киевом и казнив варяжских же самопровозглашенных наместников Аскольда и Дира.

Древнему Киеву, чье начало овеяно легендами и мифами (от креста апостола Андрея до трех братьев Кия, Щека и Хорива – о, эта троебратица!), громкий титул пожаловал хоть и родовитый, но все же не вполне «династийный» викинг, к тому же захвативший город силой.

Казалось бы, чем не повод титул оспорить? Но прижилось.

В IX–XIII веках Киев – столица Руси и «венец карьеры» для расплодившихся князей и княжичей из рода Рюриковичей. Иерархическая система городов делала киевского правителя главным над всеми другими; и хотя история знала массу случаев прямого неподчинения, магия «киевского стола» привораживала князей вплоть до Юрия Долгорукого. Благодатный климат, «внешнеполитически удобное» расположение, верность традициям сделали город колыбелью русской цивилизации, оставив позади более логичные, с точки зрения «откуда есть пошла», Ладогу и Новгород. И даже София Киевская больше и помпезнее Новгородской – Киев подчеркивал связь и преемственность с Византией, покуда Москва не взяла на себя почетное и тяжкое бремя «Третьего Рима».

Монгольское нашествие стало крахом киевского владычества. Строго говоря, первым гвоздем в гроб «Киевской» Руси стала дерзкая выходка Андрея Боголюбского, фактически основавшего свое независимое государство в глухоманных Владимиро-Суздальских землях – тех самых, откуда так стремился сбежать в пресловутый Киев его отец, Юрий Долгорукий… В 1155 году Андрей переехал во Владимир, дав начало новому этапу русской истории – без Киева. А 1240-м пришел Батый. Массовая резня, устроенная захватчиками, выбила «мать городов русских» из исторической колеи. Город не был уничтожен подчистую, но утратил и силу, и вес, и самостоятельность; в 1243 году ярлык на княжение в Киеве из монгольских рук получил Ярослав Владимирский – отец Александра Невского, признанный в Сарае правителем всех русских земель. Это был сокрушительный апперкот поверженной столице – владимирские возглавили киевских. Южнорусские славяне, в отличие от славян северных, не смогли сориентироваться, сманеврировать, сгруппироваться перед лицом новой угрозы. К началу XIV века Киев в качестве политического центра Руси уже никого не интересовал. В 1362 году он перешел под власть Литвы, потом автоматически вошел в состав Речи Посполитой, и только в 1654 году при царе Алексее Михайловиче воссоединился с Русским царством. Это было важное символическое и политическое достижение, но того реального веса, что раньше, Киев уже не имел.

Господин Великий Новгород

Когда смотришь на могучую твердыню новгородского кремля-детинца, на мощные краснокирпичные стены, увенчанные «ласточкиными хвостами», на громоздящиеся над кромкой Волхова суровые башни – как-то даже огорошивает мысль, что эта красота и мощь ни разу не оказала сопротивления иноземным захватчикам.

Впрочем, вплоть до Смутного времени, когда город без боя сдался шведам и был «просвещенной Европой» вчистую разорен, иноземцы сюда просто не доходили. И до тех пор Новгороду (до 1478-го – Господину Великому Новгороду, с 1999-го – просто Великому, уже без «Господина») удавалось благополучно разминуться с войной.

Новгород Великий

Главным образом причиной тому – успешная стратегия, избранная новгородцами еще в незапамятные времена (а Великий Новгород – из древнейших русских городов, из тех, чья дата основания теряется в пыли веков; известно, что в XI веке город уже вовсю был, остальное – домыслы и гипотезы). В основе стратегии лежало максимальное территориальное расширение – желательно, до естественных границ. Огромные и малозаселенные просторы Русского Севера тому всемерно способствовали. На осваиваемых пространствах возникали новгородские аванпосты, становившиеся административными центрами. На западе (рубежи рек Шелонь, Ловать, Великая) – Порхов, Луки, Псков; на северо-западе – Корела (Приозерск), Орешек (Шлиссельбург), Копорье под Ломоносовым. На юге владения Новгорода распространялись до Торжка и Волоколамска. А вот на востоке и на севере, где не было столь жесткой территориальной конкуренции со стороны других русских княжеств или «наших западных партнеров», границы раздвинулись до Уральского хребта и Северного Ледовитого океана.

Так и получилось, что все войны и неурядицы, которые сотрясали Новгородскую землю, случались где-то на периферии, вдали от сердца огромного государства. Север сражается со шведами, запад – с Ливонским орденом, восток усмиряет непокорных черемис и зырян, монголы разоряют Торжок, прокатываются по Валдаю, но дальше не идут – разворачиваются по непонятной причине у Игнач-креста… А сердце, Новгород, живет и развивается – грозные для Руси XII–XIV века стали периодом его расцвета. Взгромоздившись на «путь из варяг в греки», город успешно торговал и с Западом (Ганза держала здесь свою контору), и с Востоком, и со своими братьями-славянами из соседних княжеств. Собственно Великий Новгород – не столько воин, сколько купец. А кремль – символ экономического могущества.

Еще Новгород называют родиной русской демократии. Это, в общем-то, действительно так, если вам по душе такие формы «демократического волеизъявления», как кулачный бой на мосту через Волхов со сбрасыванием проигравшей стороны в реку… Но это, кроме шуток, не правило, а скорее исключение из него, хотя и нередко имевшее место: когда часть горожан, недовольных решением основного веча на Софийской стороне, собирало свое альтернативное вече на Торговой, а дальше следовало вышеупомянутое выяснение отношений. Вообще же, общегородской совет сходился в детинце, у Софийского собора. Вече решало важнейшие вопросы Новгородской республики – занималось внешней политикой и торговлей, судопроизводством, вече же объявляло войну и приглашало или «отправляло в отставку» князя – наемного менеджера, да, все верно. Историки до сих пор не могут определиться в однозначной оценке этого института самоуправления – народная демократия или умело маскирующаяся под нее боярская олигархия? Но что сомнений не вызывает – то, что вече серьезно ограничивало власть князя. Что испытал на себе, например, Александр Невский: в 1240 году он выгнал шведов за пределы Новгородской земли (Невская битва), в том же 1240-м «благодарные горожане» вышвырнули князя, но только затем, чтобы через год призвать вновь – немцы заняли Псков и Копорье, хозяйничали уже в тридцати вестах от Новгорода… В общем, услуги «кризисного менеджера» вновь пришлись ко двору, но об этом позже.

Новгородское вече просуществовало до 1478 года, когда феодальная республика была присоединена к Великому княжеству Московскому.

Тогда крепости пришлось помериться силами не с иноземцами, а со своими же, русскими Иванами. Иваном Васильевичем Третьим «Великим» и Иваном Васильевичем Четвертым «Грозным». Оба Васильича сыграли в жизни Новгорода роль роковую, а в существовании независимой Новгородской республики – катастрофическую.

В 1470 году новгородцы достаточно грубо нарушили условия Яжелбицкого мира с Москвой. Этот договор они вообще не особо жаловали – он сильно подрывал их самостоятельность, в частности, не давал возможности вести независимую внешнюю политику. Итак, в 1470-м, после смерти архиепископа Ионы, новгородцы приняли посланников от Великого княжества Литовского, более того – нового кандидата в архиепископы отправили на утверждение не к московскому митрополиту, а к киевскому, ходившему тогда «под Литвой». Одновременно наметился союз с дряхлеющей, но все еще опасной Ордой. В Москве подобный маневр расценили как «предательство православия», и в 1471 году новгородское войско было разбито на Шелони.

Генеральное сражение решило исход кампании, новгородский посадник Дмитрий Борецкий и многие бояре были казнены, и на семь лет воцарился Коростынский мир, закреплявший положение Новгорода как неотъемлемой части Русской земли, подчиненной Великому князю, но… формально независимой. Дьявол, как говорится, в деталях, и эта «незавершенность», половинчатость договора оставляла пространство для политических интриг. К 1477-му они вылились в раскол – часть бояр, пользуясь поддержкой посадских (то есть налогоплательщиков), требовала безоговорочного присоединения к Москве; другая, большая часть, контролировавшая вече, требовала сохранения статус-кво и отказывалась признавать Ивана III государем. В ходе демократической вечевой дискуссии над сторонниками «промосковской партии» учинили физическую расправу, но те успели отправить Ивану III послов с описанием сложившейся политической ситуации. Иван Васильевич немедленно отправился на усмирение мятежа. Памятуя крах на Шелони, новгородцы выходить из города в чисто поле не стали, а подготовились к осаде и, вдохновляемые небезызвестной Марфой Посадницей (матерью Дмитрия Борецкого), попытались вступить в переговоры. Но Иван III понимал, что время полумер прошло – он и слышать не хотел о сохранении в строптивом городе какого-либо посадника или веча. В осажденном Новгороде начался голод, уцелевшие «промосковские» подняли головы – и в 1478-м горожане сочли за меньшее зло полностью подчиниться Москве.

Иван III не стал учинять массовых казней. Марфу Посадницу постригли в монахини. «Неблагонадежных» бояр расселили из Новгорода по другим русским землям. Вечевой колокол увезли в столицу.

Сто лет спустя четвертый Иван был не столь благодушен. Историки убеждены, что карательный поход на Новгород Грозный устроил, что называется, «на ровном месте», не имея реального повода. Донос некого бродяги Петра о новгородской «измене» был безоснователен и противоречив, и по здравому разумению следовало, конечно, казнить за поклеп самого бродягу, а не тысячи невинных людей. Но… то было время опричнины, было не до здравых разумений. Показательно разорив по пути Клин, Тверь и Торжок (в Твери Малюта Скуратов собственноручно удушил опального митрополита Московского Филиппа II, отказавшегося благословить карательную экспедицию), царское войско подошло к Новгороду. 2 января 1570-го город блокировали стрельцы, 6 января явился сам царь, 8 января, после неудачных попыток местного духовенства решить вопрос дипломатией, начались казни.

До сих пор неизвестно, сколько народу погубили опричники в Новгороде. Цифры из синодиков Грозного – две с лишним тысячи человек – откровенно неполны и занижены, по поздним оценкам, погибли от пяти до пятнадцати тысяч. Массовые казни, совершаемые с чудовищной изобретательностью, разбой и грабежи, а потом еще голод и эпидемия чумы выкосили город – Волхов был буквально запружен телами, говорили современники. Место массовых захоронений поныне носит название Красное Поле – и в данном случае «красное» значит отнюдь не «красивое». По самым смелым оценкам, террор выкосил до половины городского населения…

Неудивительно, что Ивана Грозного очень не любят в Новгороде. То есть большими буквами – ОЧЕНЬ. На памятнике «Тысячелетие России», установленном в 1862 году в кремле, Грозного нет, хотя есть его первая жена Анастасия Захарьина-Юрьева и целых четыре ныне малоизвестных литовских князя – Гедимин, Ольгерд, Витовт и Довмонт.

Коль скоро речь зашла о памятниках… Великий Новгород – это поистине уникальный заповедник средневековой русской архитектуры, недаром его наследие включено в золотой фонд ЮНЕСКО, что называется, в списочном порядке – так и числится: «Исторические памятники Новгорода и окрестностей». Разумеется, с первого взгляда влюбляет в себя кремль – сердце города, а «сердце сердца» – Софийский собор. Преемник Софии Константинопольской, время постройки – 1045–1050 годы, древнейший славянский православный храм на территории нашей страны, с тех пор, как после 1991-го София Киевская осталась на Украине, а София Полоцкая – в Белоруссии. С былинных времен сохранились величественный, массивный объем храма, фрагменты фресок XII века, уникальный памятник художественного литья – парадный вход в собор, Магдебургские врата, очевидно, привезенные новгородцами из Европы в качестве трофея. А еще собор – усыпальница новгородских епископов и архиепископов, многие из которых причислены к лику святых.

На правом берегу Волхова, напротив кремля – Ярославово дворище и Торг. В прошлом – княжеская резиденция, гостиный двор и место собрания «альтернативного веча». Ныне – хорошо сохранившийся уголок старины: семь средневековых храмов на одном пятачке, визуально объединенных построенной у береговой линии аркадой. Она появилась лишь в конце XVIII века, но удачно «вписалась», подчеркнула общность древних церквей. Из приходских храмов Новгорода обязательно нужно увидеть Спаса на Ильине улице (а внутри – уникальные росписи Феофана Грека), древнейшую, XII века храм Петра и Павла на Синичьей горе, его «тезку» – Петра и Павла в Кожевниках, храмы Спаса на Ковалеве и Спаса на Нередице. И это только самое-самое! А новгородские монастыри? В прежние времена город буквально обрастал ими; они, как и в Москве, играли роль сторожей, взявших Новгород в защитное кольцо. Древний Антониев, основанный в самом начале XII века Антонием Римлянином – трехглавый собор этой обители числится среди жемчужин новгородской архитектурной школы; видный Хутынский, где нашел упокоение великий русский поэт Г.Р. Державин; яркий и расписной Вяжищский, что в окрестностях Новгорода… А как не упомянуть еще одно архитектурное сокровище – Юрьев монастырь, на южной окраине города? Георгиевский собор XII века, тоже трехглавый – одна из вершин архитектуры не только местной, но и общерусской. Без упоминания этого грандиозного сооружения не обходится ни один обзор древнего нашего зодчества! А раз уж прибыли в Юрьев – грех не заехать и в соседние Витославицы, посетить один из лучших в России музеев деревянного зодчества, увидеть непарадную, сельскую сторону жизни Новгородской земли… Нет, решительно, Новгород – не из тех городов, в которые можно «заглянуть ненадолго». Столицу Русского Севера нужно постигать неспешно, в ритме жизни средневекового города, и вдумчиво, как опытный исследователь.

И оторопь берет, когда понимаешь, что этого – если не всего, то очень, очень многого могло не быть! Что Великая Отечественная война, гитлеровская оккупация и хищническое разграбление города захватчиками едва не лишило Россию и мир бесценной сокровищницы средневекового искусства. Расхищены были коллекции городского музея; вражеские артиллеристы прицельно обстреливали кремль, «спортивно» целясь в золотой купол Софийского собора. В кошмарных руинах лежали Спас на Нередице, Спас на Ковалеве, Никола на Липне и Хутынский монастырь. В разбитых снарядами храмах гибло мировое достояние – бесценные фрески… Отступая из Новгорода в январе 1944-го, фашисты вывозили все, что могли и сжигали то, что не вывозилось. Освободители пришли на дымящиеся развалины…

Юрьев монастырь

…Не все военные раны удалось залечить Новгороду. Что-то погибло безвозвратно, что-то можно было восстановить, да не дошли руки, не хватило денег (или желания, если говорить о новейшем времени, когда деньги есть, да всё как-то не на то). Но главное восстановлено, и это – результат титанического подвига советских реставраторов, архитекторов, искусствоведов. Старинные постройки собирали буквально по камешкам, росписи, какие могли – по лоскуткам краски. Отдадим дань уважения этим великим труженикам, сделавшим немыслимо великое дело – возродившим к жизни историю так, что нам, потомкам, кажется, будто никогда ее и не разрушали…

Дом Святой Троицы

Не родился еще, наверное, такой человек, который, приехав в Псков и решив поближе познакомиться с историей этого города, избежал бы неизбежной «псковской инициации»: ему обязательно или расскажут, или дадут прочитать известное стихотворение уроженца города А.Н. Яхонтова. И вновь начнутся:

Мало кто честно упоминает, что стихотворение вообще-то сатирическое, есть там и такие строки: «Клуб – должник неисправимый, члены – клубу должники, мир и сон неодолимый, немцы всюду, кабаки»…

Псков

Отметим все же, что Яхонтов, иронизируя над современными ему (XIX в.) городскими реалиями, все же отдавал должное великому прошлому.

Псков – город с неповторимым и легко узнаваемым лицом. Суровая крепость, отражающиеся в неторопливых водах реки Великой башни, маковки одноглавых церквей с их характерными звонницами-«стеночками» – побывавший в Пскове однажды запомнит его на всю жизнь. Сами жители к этому суровому величию привычны: магические для уха приезжих слова «Кром», «Окольный город», «Завеличье», «Запсковье» – всего лишь названия главных исторически сложившихся районов. В новое время к ним прибавилось еще и оригинальное «Завокзалье»: чисто псковская изюминка, странно-звучная смесь нового и былинного.

Впервые город упоминается в летописях в 903 году, когда, согласно «Повести временных лет», первому князю из династии Рюриковичей Игорю «привели жену из Пскова именем Ольгу». То есть город уже был, но почему-то псковичи почитают Ольгу как основательницу. Наверное, потому, что она заложила главный храм Пскова – Троицкий. По легенде, как-то княгиня увидела знамение – три луча света ударили в землю на берегу Великой. На том месте и поставили собор…

Существует еще одна легенда – о том, что Игорь встретил будущую жену во время охоты, на переправе под Псковом – а именно в селе Выбуты, считающемся родиной Ольги. Там до сих пор есть большой валун, «Ольгин камень», для сомневающихся отмеченный соответствующей мемориальной табличкой. Так вот, по легенде, князь Игорь влюбился, но Ольга «дала ему от ворот поворот», что Игоря, впрочем, только раззадорило. В итоге Ольга стала его женой. А когда в 945 году князя убили древляне, править пришлось княгине, ведь их сыну Святославу было всего три года. Широко известен летописный рассказ о том, как княгиня жестоко отомстила древлянам: первое их посольство сбросила в яму и приказала закопать живьем, второе – сожгла в бане, потом устроила бойню в древлянской столице…

Несмотря на нелицеприятные летописные подробности, в глазах Церкви Ольга стала святой, поскольку еще до Крещения Руси князем Владимиром приняла православие. Для этого она специально ездила в Константинополь. В середине XVI века Церковь причислила Ольгу к лику святых равноапостольных – такой чести за всю историю удостоились еще только пять женщин.

В 2003 году, к 1100-летию Пскова, в городе появилось сразу два памятника Ольге. Первый – скульптора Вячеслава Клыкова – изображает княгиню мудрой правительницей и бабушкой крестителя Руси, Владимира Святого. Второй подарил городу Зураб Церетели: горожане шутят, что строгая молодая женщина в шлеме, со щитом и мечом – это кто угодно, царица Тамара, Родина-мать, но только не Ольга. Злые языки говорили даже, что Церетели сначала и ваял именно Тамару, намереваясь подарить ее родному Тбилиси, но что-то не сложилось, и пришлось «переделывать»…

Издревле псковичи были гордыми, вольнолюбивыми людьми. Как и в Новгороде, здесь существовала вечевая республика – на общем собрании решали насущные проблемы вплоть до избрания князей. В Древнерусском государстве Псковская земля стояла особняком, признавая верховенство Киева лишь формально; в XII веке Псков попал под власть Новгорода, однако продолжил настойчиво проводить самостоятельную политику.

В сложной игре на противоречиях между Новгородом и западными соседями имелись свои выгоды, однако не меньшими были и риски. В Прибалтике утвердились рыцари Ливонского Ордена, грезившие о крестовом походе на восток. Беда пришла в 1240 году; немцы взяли псковский форпост – Изборск и осадили сам город. Крепость какое-то время держалась, пока боярин Твердила не отворил врагу городские ворота… Впрочем, долго хозяйничать в русской крепости ливонцам не дали. В 1242 году дружины Александра Невского освободили город. К немцам подошли резервы, к русским – подкрепления из Владимира и Суздаля, и 5 апреля 1242 года армии сошлись на Чудском озере у мыса Сиговец. Началась битва, вошедшая в историю как Ледовое Побоище.

Об этом сражении мы знаем больше легенд, чем фактов. Похоже, что даже знаменитая сцена с проваливанием псов-рыцарей в воду – художественный вымысел. Невский не мог использовать «преимущество тонкого льда» хотя бы потому, что вес русского конного дружинника в полном облачении не сильно уступал весу закованного в латы «риттера». Точно не известно и соотношение сторон; указывают примерно 15 тысяч русских против 10 тысяч немцев и их союзников. Миф о «чудовищных потерях русских при двадцати убитых немецких рыцарях» не более чем профанация: ливонцы действительно признали потерю двадцати братьев Ордена, но надо понимать, что брат Ордена – это штучный товар на вес золота, на каждого приходятся десятки «расходных бойцов» – кнехтов, наемников и союзников из числа «чуди»; и вот их потерь никто никогда не считал. Так или иначе, ливонцы безоговорочно признали поражение и отказались (хоть и ненадолго) от претензий на русские земли.

Победа укрепила Псков. В середине XIII века новгородцы признали независимость псковитян – пример «национального самоопределения», свершившегося бескровно! Псковским правителем тогда был Довмонт; его княжением начался «золотой век» города. Литовец по происхождению, покинул дом из-за междоусобных войн. Решил поселиться в Пскове, чтобы набраться сил для дальнейшей борьбы на родине, но в итоге обрусел, принял православную веру, и местные жители избрали его своим князем.

В древнем Пскове

Довмонт правил с 1266 года по 1299-й. В летописях о нем писали как о доблестном и честном воине. Он несколько раз успешно отражал нападения противника, для укрепления обороноспособности повелел пристроить к Крому с юга дополнительную каменную стену, которая с тех пор носит имя Довмонтова города.

В 1510 году Псков «в добровольно-принудительном порядке», но все же бескровно присоединился к Московскому государству.

Свою самую знаменитую осаду крепости пришлось держать в Ливонскую войну. Это была славная страница той в целом неудачной для русских кампании. В 1581 году к городу подошли войска польского короля Стефана Батория, того самого Батура из стихов Яхонтова. Осада продолжалась полгода; за это время польско-литовские силы предприняли несколько штурмов. В ходе первого (8 сентября) атакующим удалось ворваться в Покровскую башню; но в тот же день защитники города отбили ее рукопашной контратакой. Спустя полтора месяца, 24 октября, неприятель атаковал все ту же Покровскую башню, разрушив прясло стены (знаменитый Баториев пролом). Однако ворваться в город нападающие не смогли – оказалось, что за крепостной стеной псковичи успели воздвигнуть деревянный частокол, преодолеть который полякам уже не удалось. Последний штурм, 2 ноября, русские отбили артиллерийским огнем…

Героическая оборона Пскова заставила польского короля пойти на мировую. И хотя условия Ям-Запольского договора 1582 года трудно было назвать благоприятными для России (наша страна отказывалась от своих владений в Прибалтике и Белоруссии), захваченные псковские земли – Опочку, Великие Луки, Порхов, Себеж – поляки возвращали Москве. И в этом велика заслуга псковичей, грудью вставших на защиту родной земли.

Мирная жизнь пришла не скоро. Псков достойно выдерживал вражеские осады и в Смуту, и в Северную войну 1700–1721 годов. Зато потом мир установился на целых два столетия: и Отечественная война 1812-го, и «Вторая Отечественная», как современники называли Первую Мировую войну, обошли Псков стороной. А 2 марта 1917 года в императорском поезде, остановленном на станции Псков (вовсе не на станции Дно – это тоже миф), подписал отречение последний русский самодержец – Николай II.

В ХХ веке Псков дважды был под немцами. В первый раз его заняли войска кайзеровской Германии. Вторая оккупация была куда страшней – фашисты удерживали Псков три года, с 9 июля 1941-го по 23 июля 1944-го. Эвакуировать всех жителей не успели: когда в город вошли враги, там оставалось 12 тысяч гражданских. Около трети из них погибло. К моменту освобождения город лежал в руинах. Залечивать раны Пскову пришлось не один год.

Именно в советское время была частично восстановлена Псковская крепость. В древние времена она считалась одной из лучших на Руси. Четыре пояса каменных стен общей длиной девять километров, сорок башен. Соразмерна только смоленская крепость, также защищавшая опасное западное направление… Сердцем крепости был кремль – Кром. И немногие из гостей города догадываются, что это величественное сооружение – скорее живой монумент советским реставраторам, нежели памятник средневекового зодчества. Разбирать аутентичную крепость начали еще в XVIII столетии, к началу ХХ века руинированные стены Крома стояли максимум на треть от своей прежней высоты…

Сейчас «Псковским кремлем» называют как собственно Кром, так и прилегающий к нему Довмонтов город – вторую линию обороны. Третья – «Средний город» – не сохранилась. Четвертая – Окольный город, охватывающая целиком нынешний исторический центр и продолжающаяся в Запсковье, районе города за рекой Псковой.

В центре Крома возвышается огромный красавец храм – Троицкий собор. Стоит на том самом месте, где, по преданию, построила свой деревянный храм Ольга; там, где ударили в землю три луча света. Нынешний собор был возведен в 1682–1699 годах. Даже сейчас его примечаешь издалека. А еще лет сто назад золотой верх собора был виден из любой точки малоэтажного города! Издревле Троица была небесным покровителем и духовным символом Пскова. Благодарный город, в свою очередь, называл себя Домом Святой Троицы.

В иконостасе собора семь ярусов. Подобных в России немного (традиционно устанавливали в пять ярусов). Семиярусные есть еще в Большом соборе Донского монастыря в Москве, Успенском соборе Рязани и Введенском храме Сольвычегодска.

За пределами кремля тоже много интересного. К сожалению, война сильно порушила Псков, поэтому рядов старой застройки здесь не увидишь – к жизни его возрождали советские градостроители. С другой стороны, согласно их концепции, историческую часть застраивали малоэтажными домами, что позволило максимально сохранить среду, акцентировать внимание на уникальных храмах. А церквей в Пскове до наших дней дошло около пятидесяти! Особенно интересны церковь Николы со Усохи, Василия на Горке, Успения от Пролома (все три – XVI в.), и еще более древние Архангельская с Городца и Георгия со Взвоза.

Отдельно остановимся у «Баториева пролома» – в юго-западном углу крепости. Святое место, покрывшее себя славой в Ливонскую войну, отмечено самой мощной в городе (и одной из мощнейших во всей Европе) башней – Покровской; диаметр ее шатра у основания – 25 метров. Из-за могучей стены выглядывают маленькие главки близняшек-церквей Покрова и Рождества от Пролома. Отсюда открывается прекрасный вид через реку Великую, на Завеличье и Мирожский монастырь, основанный в XII столетии. Его главная достопримечательность – обязательно нужно видеть! – фрески XII века. Росписи удивительно хорошо сохранились – аналога им нигде в России больше нет. Правда, в XVII веке фрески забелили, но парадоксальным образом именно это и спасло их от превратностей северной погоды. А чуть не погубила их как раз попытка восстановления в конце XIX века. Росписи очистили, увидели, что краска местами потерлась, а некоторые фрагменты сбиты – ну и прислали по указу Синода неких владимирских «мастеров» из доморощенных грамотеев. Те сначала промыли фрески, что, конечно, не пошло им на пользу, а в довершение еще и «домазали лишнее» масляной краской. Реально восстанавливать уникальную стенопись начали только в 1930-е годы.