Читать онлайн Солнце взойдет

Предисловие

Однажды ехала в поезде и читала сборник Токаревой, который ухватила в минском книжном перед отъездом.

Токарева там пишет, что, пока работала учительницей в школе, постоянно чувствовала, что сидит в зале ожидания и ее поезд никак не придет. А когда напечатали ее первый рассказ – это как будто поезд наконец пришел. И она поехала в свою судьбу.

Как хорошо, что однажды я вышла из зала ожидания и села в свой поезд. Меня часто спрашивают, как найти себя, свое место, свое дело. Если кратко: решиться поменять жизнь, сидеть без денег, страдать, молиться, слушать советы, как жить, опять страдать, сидеть без денег, верить, не верить, молиться, сидеть без денег, начать делать то, что хочется, но все равно сидеть без денег. Слушать советы. Верить, верить, верить. Делать только то, что хочется, даже если предлагают большие деньги за то, что не хочется.

Если решаешь жить свою жизнь, что-то обязательно произойдет. Что-то случится. То, что нельзя спланировать, предугадать, что невозможно представить.

Но это плохой алгоритм, он мало кому нравится, потому что в нем нет никаких гарантий.

Моя жизнь в деревне – это не столько потому, что я люблю деревню, а потому, что меня сюда поставил Бог. Сказал: «сиди здесь». Я так почувствовала. И именно поэтому здесь я ощущаю полное согласие с собой. У писательницы Ольги Примаченко есть такая фраза: «Когда ты совпадаешь с собой по краям». Вот именно так я и совпадаю – моя душа на своем месте.

И только это чувство помогало мне преодолеть все трудности.

Возвращение

Каждый год в октябре в мой деревенский домик приходят газовики, чтобы перед отопительным сезоном проверить оборудование. Обычно их приходы очень меня расстраивают.

Когда я только переехала в деревню, оказалось, что газовый котел, который ставила еще бабушка, нужно менять. Была зима, опасный прибор отключили, и я спала под одеялом в одежде. Потом выяснилось, что не годится и плита. За шесть лет жизни в деревне в газовом оборудовании регулярно нужно было менять то какие-то краники, то прокладки, то датчики. Так что представители этой профессии меня всегда настораживают.

Сегодня опять приехал газовик. Все шло хорошо, пока он не начал нюхать шланг. Очень старательно нюхал. Предложил понюхать и мне. Я послушно подошла.

– Ну, что? – спросил он.

– Мне нравится, – сказала я.

– Нет, все-таки что-то есть, – не успокаивался он.

Достал какой-то прибор, поводил им по шлангу. Выдал заключение: нужно менять.

«Ну вот», – подумала я.

– Есть кому поменять? – спросил он. Пока я думала, конкретизировал: – Ну, мужчина в доме есть?

Стою, молчу.

– Ну, муж??

– Ну, нет!

– Печально, – вздохнул газовик.

– Печально, – согласилась я.

Мы помолчали.

– Хотите, я буду ходить по домам и говорить, что вон там живет молодая красивая женщина? – спросил газовик и сел заполнять бумаги.

– Хочу, – вдруг ответила я. И все-таки добавила: – Шутка.

– А вообще, от мужиков одни проблемы! – добавил газовик, не отрываясь от бумаг.

– Думаете?

– Точно!

Поговорили, давно ли я тут живу, чем занимаюсь. Из моего рассказа мастер заключил, что жизнь моя совершенно замечательная, работа журналистом замечательная, место тут тоже замечательное, остается сидеть и радоваться.

Я представила, что именно это он написал в бумагах, где указано, что мне нужно купить угарный датчик и шланг. И именно под этим подписалась.

Я угостила его грушами. Он сказал, что в деревне люди добрее и проще, его угощают всем: водкой, орехами, яблоками. А в городе совсем не так. Злятся, ругают, качают права.

Газовик вдруг оторвался от бумаг, вспоминая какой-то случай с работы, и с чувством выругался.

– Простите, я матюкнулся, – виновато улыбнулся он. – Ну, просто иногда не хватает на них слов.

– Ничего, ничего. Я понимаю, – сказала я.

– Шланги, датчики – это ерунда. Главное что? Живое общение! Вот как мы отлично пообщались! – резюмировал газовик, собрал свой чемоданчик с приборами и ушел.

А я осталась жить свою замечательную жизнь.

Никогда не мечтала жить в деревне. Не было такого плана. Родилась я в маленьком городке. После школы пять лет училась в Минске, потом еще пять лет работала инженером. А когда у меня закончился контракт, ушла с когда-то любимой работы «в никуда». Без каких-либо внятных причин, кроме одной: я уже долгое время чувствовала себя не на своем месте и через силу каждый день шла несколько метров от остановки до офиса.

В тот момент я почувствовала, что стрелки моего жизненного пути переведены. До развилки осталась пара шагов, все указатели и ориентиры в тумане. Но если сейчас не повернуть, то слетишь с обрыва. Было страшно, но жить хотелось сильнее.

И я ушла. Лишилась места в общежитии. Полгода жила у друзей и не представляла, как устроится моя жизнь. Папа каждый день напоминал мне, что я ее уже погубила.

К этому времени я регулярно писала в «Живом журнале» и думала, что буду работать креативным копирайтером в каком-нибудь креативном агентстве с очень креативными коллегами. Искала, но дальше тестовых заданий дело не продвигалось.

Настало лето, и я подумала, почему бы на это теплое время не перебраться в деревню, где когда-то жили мои бабушка с дедушкой и прошли самые счастливые дни моего детства. Просто чтобы выдохнуть и подумать, что делать дальше. А оказавшись на этой земле, поняла, что наконец по-настоящему вернулась домой.

Сразу вспомнилось: лето, каникулы, я деревне, и мне здесь очень хорошо, но я ужасно скучаю по дому. Знаю, что вечером должен приехать папа, но до вечера еще очень долго. Поэтому я забираюсь на столб c черными проводами, напряженно смотрю и слушаю. Тогда еще не было сотовых телефонов, и узнать, когда приедет папа, можно было только так. Залезть на столб, прижаться к шершавому дереву и ждать. Когда вдалеке появлялась красная «Ява», красный шлем и папина черная куртка – это было счастье. Такое большое, что я бежала со всех ног ему навстречу и где-то на повороте прыгала в коляску мотоцикла.

Вернуться в деревню после десяти лет жизни в столице оказалось для меня как мчать с горки на велосипеде, как прыгнуть папе в коляску мотоцикла. Абсолютное, дармовое счастье.

В свое первое взрослое лето в деревне я лежала на лавочке под ветками абрикоса, читала книгу и думала всерьез, что попала в рай. Тогда мне очень захотелось посмотреть, как тут осенью, зимой, весной. Было так хорошо, что совершенно непонятно, зачем от этого «хорошо» уезжать.

Очень быстро именно здесь, как многие говорили мне, в какой-то глуши, у меня появились дела. Я делала репортажи, в которых рассказывала о жизни маленького городка, расположенного в семи километрах от моей деревни. Позже, благодаря этим репортажам, мне предложили работу журналистом в Свято-Елисаветинском монастыре.

С местным фотографом мы стали делать материалы про жизнь простых людей – жителей маленького города и деревень – и размещать их в своих социальных сетях. Судьбы этих неизвестных людей – свидетельства света и силы внутри человека – получили живой отклик читателей.

Потом я начала преподавать в воскресной школе в Спасском монастыре, вести киноклуб и писательскую школу для молодежи.

Параллельно завела блог. В нем я рассказывала о жизни в деревне, о семейном музее, о праздниках, которые моя мама устраивала для деревенских детей, и о папиной картошке. И получала много отзывов о том, что моя простая жизнь дает силы жить другим.

Да, здесь бывает очень, очень трудно. Справляться с бытом, с одиночеством ноября.

Например, просыпаешься ночью от жуткого холода, понимаешь, что потух газовый котел и его не включить. Идешь в сарай за дровами, топишь печь-грубку и думаешь: «Оля, может, ты дура? Может быть, ты ошиблась? На что похожа твоя жизнь?»

Потом смотришь наверх и опять думаешь: «Господи, а Ты не ошибся? Ты точно уверен, что мы всё правильно делаем?»

Но потом ты выходишь утром во двор и видишь снег. И ты точно, совершенно точно знаешь, что этот снег специально для тебя.

Иногда я совсем не понимаю Божий план. Даже ругаюсь с Ним и спорю: «Я слабая женщина. Ты Сам говорил, что я немощный сосуд, я не справляюсь! Ты меня вообще видишь, а?»

Бог, конечно, молчит. Только хитро подмигивает. И в этот момент снежинка падает с Его ресниц на мою раскрытую ладонь.

«Ладно, Господи, что угодно, только с Тобой», – примиряюсь я и с Ним, и с жизнью.

Завариваю кофе, звонит мама и поет в трубку песню «Яблоки на снегу». А я иду в сарай за дровами и надеваю вторые носки.

Так мы с Богом остаемся зимовать.

Переезды, съемные квартиры, комнаты в общежитии… Если описать мой главный ужас от кочевой жизни в большом городе картинкой – это я рядом со стиральной машиной, которую после очередной смены жилья не знаю, как подключить и кого об этом просить.

Накануне моего окончательного разрыва со столичной жизнью я снова переезжала. Помню, как друзья складывали все мои вещи на асфальт возле входа в общежитие. Пошел дождь. А я бессильно смотрела, как мокнут коробки, не пытаясь их спасти.

Приехал грузовик, вещи погрузили. Водитель, увидев меня, сказал: «А-а-а, это опять вы?»

В этот момент подруга протянула мне красный плотный конверт и тихо сказала: «Я решила, что сегодня это тебе пригодится».

Я открыла конверт. Внутри лежала фотография. На ней был вечер и белый дом. Возле него – дерево. Под голой веткой горела одна звезда. А в окне дома – желтый свет. Снимок сделала моя подруга – как-то мы с ней увидели этот пейзаж и решили, что у каждой из нас когда-нибудь должен случиться такой вот дом: с желтым светом в окне и звездой под ветками.

…В моем доме в деревне окна веранды светятся желтым, рядом растет яблоня, а под ее веткой висит звезда. Прежде чем войти, я всегда останавливаюсь. И думаю, что мое желание сбылось.

Здравствуй, лес

Мама меня спрашивает:

– А что ты будешь делать в деревне одна?

– Ну, вот проснусь рано утром и побегу в лес.

– И скажешь ему: «Здравствуй, лес»?

– И скажу ему: «Здравствуй, лес».

Мое первое лето в деревне. Я сижу на лавочке под абрикосом. На столе белая скатерть, чугунная сковорода с молодой картошкой, малосольные огурцы. Двор утопает в зелени июля, вокруг меня летают бабочки и стрекозы. Жизни вокруг слишком много, мне сложно вынести ее полноту. Я не привыкла к ней.

В нашем детстве у бабушки всегда был цветной забор. Первым делом, когда я приехала сюда, решила его обновить. Нашла в сарае краску и целыми днями раскрашивала штакетник в желтый, синий, зеленый, красный цвет. Было чувство, что замазываю трещины не только в досках, но и в своей душе.

В деревне нет централизованного водоснабжения. Я принимаю душ под бочкой с краном. Чтобы почистить зубы, нужно вытянуть ведро воды из колодца, наполнить умывальник. Мыть посуду приходится, вскипятив чайник, а сушить – на полотенце, расстеленном на уличном столе.

Дно жестяного корыта шершавое от ржавчины. Чтобы помыться, одно ведро воды кипячу в большой алюминиевой кастрюле, другое – выливаю в корыто холодным. Поливаю ковшиком свои острые колени, плотно придвинутые к подбородку, укутываю, заворачиваю себя теплом.

И то ли потому, что купали в этом корыте по очереди нас, четверых детей, то ли оттого, что шторы крепко задернуты и свет на кожу падает только от свечи у старой иконы, эта кухня в деревенском доме вдруг становится тихой купелью. А мытье – таинством.

Каждый день мне кто-нибудь говорит, что не понимает, как я тут живу одна. А я не одна. Сосед Колян, шатаясь, восхищается тем, как красиво я покрасила забор. Игорек каждое утро гонит мимо моего дома деревянную повозку на ферму и обязательно кричит, не стесняясь, на всю улицу, взять ли на мою долю молока.

А еще часто спрашивают – не страшно ли мне тут одной. Но как может быть страшно в доме, где жили мои бабушка и дедушка?

Здесь, сидя на заборе вечерами, мы сжимали в руках жестяные «кубки» и ждали парное молоко. Корова у забора била хвостом, а бабушка кричала ей грозно: «А то шо за праява лiхая!»

В этом доме висят их иконы, перед которыми дед молился утром и вечером. А у печи сидела бабушка. Она прислонялась к печке спиной и смотрела телевизор, по которому показывали всего два канала. Я не знаю места на земле, где могу спать спокойнее.

Чтобы лечь на кровати за печкой, нужно снять восемь больших подушек. На подушках – бабушкой вышитые цветы. Затем – шесть пуховых одеял. Они все лежат слоями на кровати за печкой, потому что тоже бабушкины, и куда их еще деть.

Когда кровать становится низкой, забираешься под последнее одеяло. Слева на стене ковер, справа – шкаф, за головой – печь. И ты лежишь на кровати, как будто в маленькой комнате. Одеяло большое, тяжелое и толстое. Ты под ним совсем беззащитный, меньше, чем привык о себе думать.

Дом остывает за ночь, нос тоже хочется спрятать. Опускаешься под одеяло с головой, съезжаешь, как с детской горки. И тебе темно. И ты лежишь в теплом море, как рыба. Поджимаешь колени к груди, трешь пятки друг о дружку, как всегда делает мама и как всегда это тебя раздражало.

И засыпаешь.

В деревне мужики всегда знакомятся так: «А ты чья?»

А отвечать нужно так: «Васина».

Потому что здесь ты не живешь сам по себе. Ты обязательно часть чего-то большего.

В шкафу я нашла старинный молитвослов. Медленно листаю его серо-голубые страницы, чтобы выпуклые шершавые буквы вдруг не рассыпались от времени. Книге больше ста лет. А значит, ее держал в руках не только мой дед, но и прадед. Листать эти страницы – это как взять предков за руки и, стоя плечом к плечу, прочитать молитву.

Ты чья?

Я Васина. Я деда Гриши. Я прадеда Данилы.

За моей спиной есть земля, есть дом, есть род. Здесь я это чувствую кожей.

Здравствуй, лес. Здравствуй, дом. Здравствуй, я.

В детстве мы гурьбой ходили купаться на местную сажалку, рукотворный пруд – с водорослями, острыми ракушками на дне, густым ковром тины, толпой деревенских детей. Но для нас это было целое море. Для полного счастья нужно было взять с собой в дорогу рогалики тети Марии, еще неспелые яблоки белый налив, компот и бабушкины блины. И купаться, конечно, до «синих губ».

Рядом с нашим «морем» был хутор. В то время в нем уже никто не жил. И все мы мечтали поселиться на этом хуторе. Просыпаться утром и идти купаться в «море». Вот бы так повезло.

В прошлом году местные из соседней деревни наняли технику, расчистили сажалку от водорослей, построили беседку, сделали пляж.

Дом на хуторе давно сгорел. Участок выкупил сосед. У него там стройка и пчелы. Он ездит туда из деревни на мопеде и летом каждое утро купается в «море». По дружбе сосед разрешает мне ходить по его хутору, слушать, как шелестят вековые липы, взмывать выше ели на качелях и совершенно не ведать преград.

Приехала сегодня туда. Походила. Посмотрела на просторы. Подышала. Села на качель, оттолкнулась ногой от земли и подумала, что, кажется, из всей нашей компании для меня это место – по-прежнему главный жизненный успех и везение. И, кажется, я максимально к нему приблизилась. То есть вообще не выросла из детских мечт.

Когда бабушка получала пенсию, надевала святочное платье, платок-хустку и шла в магазин. В коричневой тканевой сумке приносила ржаной хлеб, батон, пряники и банку той самой сгущенки.

Банка одна, а внуков четверо. Делить на всех доверяли нашей тете Марии. Она ставила на стол четыре эмалированные чашки с белкой на боку и разливала на всех. Мы сидели, затаив дыхание, и смотрели, как сгущенка перетекает из одной чашки в другую, пока не остановится на уровне хвоста белки.

Есть сгущенку было таинством. Мы для этого строили шалаш – забор, трава, одеяло – и усаживались в нем с кружками в руках. Ели долго. Прежде чем слизать с ложки сладкую лаву, я рисовала льющейся белой змейкой круги в кружке. А еще можно было высунуть язык и ловить струйку им.

Мы тогда не думали о том, кем станем, когда вырастем. Главным во взрослом мире было то, что можно купить себе одному целую банку сгущенки и съесть, не разливая на четыре кружки.

Прошло сто лет. Можно купить не одну, а пять банок сгущенки, можно даже построить шалаш и снова высунуть язык. У сгущенки тот же ГОСТ и цвет упаковки.

А вот вкус почему-то совсем другой.

Слово, которое точнее всего описывает этот этап моей жизни, – «возвращение».

Я вернулась не только в деревню. Не только туда, где родилась, но и к вере, от которой когда-то ушла. К делу – писательству, журналистике, – которое стало моим ремеслом.

Это место стало началом моей новой, настоящей жизни, где нет ничего лишнего. Где все подчинено смыслу и Божьему замыслу о тебе. Мне очень сложно стало уезжать из деревни, даже ненадолго. Вспоминаю работу в офисе и свое ежедневное желание куда-то непременно уехать, заполнить выходные, иначе рабочую неделю не протянешь. Живешь от поездки до поездки.

А сейчас купишь билеты и думаешь: «Зачем? Мне же тут хорошо». Уже в поезде открываю Бунина и сразу же читаю: «И правда, зачем я еду? А главное, всегда кажется, что где-то там будет что-то особенно счастливое, какая-нибудь встреча». Думаю о том, что Бунин, конечно же, смекал.

Чувство обретенного дома все больше крепнет внутри меня. И я пока не знаю, что в этой жизни может быть дороже него.

Дядя Валера спрашивает меня, шутя: «Оля, ты уже написала сборник „Лето. Деревня. Избранное“?»

А мне действительно хочется тут все описать. И тропинку к озеру, и клямку на двери сарая, и камень возле колодца. Для меня тут каждый день – чудо. Когда приходит в гости еж или пролетает в небе аист. Когда на скатерть садится красная стрекоза.

Писательница Ольга Примаченко писала: «Я хочу тихую, скучную, счастливую жизнь, о которой нечего рассказывать, но которая дает мне все, чтобы чувствовать себя в потоке».

И теперь, кажется, я поняла, что именно она имела в виду.

Детство

Когда в деревню к старшей двоюродной сестре Светке приезжал кавалер, мы залезали со второй сестрой Таней на чердак и прилипали к маленькому окошку. Из него было видно, как Светка с кавалером сидят на лавочке. Мы ждали, когда они будут целоваться. Могли очень долго ждать. А они не целовались. Светка говорит, что кавалер тогда не умел.

Светка уже была взрослая и по выходным ходила на танцы в деревенский клуб. А я специально не засыпала. Ждала, когда она вернется, ляжет рядом и расскажет что-нибудь про своих кавалеров.

Еще Светка учила нас с Таней брить ноги. Мы закрывались в каморе старого дома от взрослых. Царапали кожу старым дедушкиным станком и чувствовали себя при этом ужасно взрослыми и красивыми.

Однажды Светкин кавалер, собираясь с ней на озеро, сказал: «Давай возьмем с собой малую, она смешная».

И я сразу вообразила, что он в меня тоже влюблен. Нарочно стала вести себя с ним еще смешнее и дурачиться. Потому что, если честно, сама была немножко влюблена во всех Светкиных кавалеров.

Из развлечений в деревне было два канала по телевизору, бабушкино радио и пара детей в нашем закоулке. Так что игры мы придумывали себе сами. Однажды я предложила Тане вести наблюдение за котом. Вернее, за кошкой Веркой.

Верка приходила домой поесть, а потом шла по своим делам.

Игра была такая: я придумала знаки-шифры, которыми в блокноте надо было отмечать КАЖДЫЙ шаг Верки. Вперед, назад, влево, вправо, Верка села, Верка понюхала траву, Верка съела жучка, Верка прыгнула.

Все это рисовалось длинной схемой, которая переходила со страницы на страницу.

Еще было важно делать это тихо, тайно, чтобы Верка не видела, и бабушка тоже. Кому я собиралась слить эти секретные данные, ума не приложу. Но работу делала честно.

Верка шла, ничего не подозревая. Сестра лениво тянулась за мной и пыталась удрать с задания домой. Я же следила за Веркой, периодически командуя Тане: «Садись!», «Тихо!», «Вперед!», «Внимание, она сменила маршрут!».

Мы ходили за Веркой часами несколько дней. Но любое сумасшествие заканчивается. Созрела кукуруза, и мы, как нормальные дети, пошли воровать ее на колхозное поле. Там навыки тайного наблюдения (за машиной председателя) и внезапного приседания (когда шухер) очень пригодились.

Рядом с нашим домом был киоск, в котором мы тратили все карманные деньги. Долго стояли и считали, что можем купить, чтобы всего было побольше. Это были самые вкусные желейные мишки, чипсы, газировка, вафли.

А брат Дима всегда покупал газету «Магазин кроссвордов». Мой брат обожал разгадывать кроссворды и вообще был очень умный. На его полке стояли книги из серии «Энциклопедия кроссвордиста», а с собой он носил «Тетрадь занимательных сведений о Земле», где рисовал таблички с длинами рек, высотой гор, глубиной различных впадин.

После киоска мы возвращались домой и делили богатство. А потом Дима долго листал свою газету. Сначала он просматривал ее от начала и до конца. Аккуратно переворачивал страницы, не спеша. Потом выбирал какой-нибудь самый интересный и необычный кроссворд, и мы начинали разгадывать. Брат читал вопросы и говорил ответы, а я их записывала, потому что Дима – левша и пишет очень некрасиво.

Если вопросы были легкие, Дима смотрел на меня выжидательно: «Ну?» И мне было очень неловко, потому что он в этот момент в меня очень верил, а я не знала ответа. Но зато я запомнила, что большой попугай три буквы – это ара. А большая жаба – ага. И никогда их не путала.

А еще Дима всегда нюхал книги. Если я или мама брали его книгу, он говорил: «Не открывай, она теряет запах».

В детстве, когда Дима болел, мама показывала ему книгу про попугаев и каждого называла: «Это какаду, а это попугай лори». Так он всех запомнил и потом легко узнавал. Хотя тогда ему было всего полтора года.

Как-то в Ялте мы попали на выставку бабочек. Мы с родителями зашли, глянули и вышли, а двенадцатилетний Дима провел там несколько часов. Каждую бабочку рассматривал не меньше десяти минут. Согласился уйти, только когда экскурсовод намекнула, что ей пора на обед. Но в качестве компенсации подарила ему плакат и сказала, что за все время работы такого интереса никогда не видела.

Я была уверена, что он станет ученым. Или геологом. Или исследователем. А Дима стал инженером.

Мама как-то дала задание папе – отправить меня и Диму первого сентября в школу. Вечером приготовила нашу одежду, разложила ее двумя стопочками на стульях. Утром пошла на работу. А вечером спрашивает у нас, как все прошло. Дима говорит:

– Нормально, только туфли жали…

– Как? Почему жали? Где туфли?

– Вот!

– Но это же Олины!!!

Дима всегда был терпеливым интеллигентом. Если сказали надевать черные лодочки, значит, надо надевать. Папа большой, ему виднее.

В каком-то из начальных классов я возвращалась из школы домой с очень тяжелым рюкзаком. Лямки врезались в мои худые плечи. Посреди дороги они оборвались, и рюкзак со всеми учебниками упал на асфальт. Я стояла над ним и не понимала, что делать. Нести в руках? Тащить по земле? Мой дом уже совсем близко. Я даже вижу наше окно на третьем этаже. Папа с мамой готовят ужин. Горит свет.

Я, наверное, тогда очень растерялась. Может, даже расплакалась, не помню. Мама рассказывала, что папа ждал меня из школы и все смотрел в окно на улицу. И когда увидел «свою Олечку» и мое горе, быстро побежал ко мне и понес рюкзак. А я, счастливая и успокоенная, шла рядом с ним.

Может, поэтому я верю в Бога, Который, как папа в детстве, высматривает меня с нашей кухни. И если нужна помощь, спускается ко мне – той растерянной, застенчивой, худой, маленькой девочке, берет мою ношу совсем по-евангельски. И она становится легка.

Как и мой шаг рядом с Ним, и моя дорога домой.

В рай моего детства.

Мои «сожители»

Трех моих кошек и пса мама называет сожителями. Так и говорит: «Как поживают твои сожители?» В основном очень хорошо.

Когда я приехала в деревню, то поначалу, пока не определилась со своими планами на жизнь, не собиралась заводить животных.

Начала бегать по утрам. И как-то во время пробежки вокруг кукурузного поля прямо из кукурузы с лаем выскочил черный пес и побежал за мной. Я ускорилась – он тоже. Я во двор – он туда же. Как только пес ступил лапами на мою полянку, сменил тактику и стал лаять уже не на меня, а на прохожих, показывая всем, кто теперь тут хозяин.

Я решила не кормить его и не гладить, чтоб не привыкал. Утром точно уйдет. Ничего подобного. Встретил меня, виляя хвостом, как бы объясняя, что это теперь и его дом тоже.

Он был так счастлив найти свой дом, что вел себя как дурак. Я назвала его Балбес.

Моя двоюродная сестра уговаривала меня взять котенка, я отбивалась как могла. Согласилась, но с условием, что беру только кота. Сестра тут же привезла мне его, уверенно сообщив, что это стопроцентный кот. Как она поняла? К ней на дом приходила педикюрша и заодно определила пол всех котят. Сестра с важным видом показала, скажем так, живот котенка. Я посмотрела. Было неудобно признаться, что я ничего не вижу, но ведь не может же педикюрша ошибиться. Пока я об этом думала, сестра села в машину и уехала.

Так у меня поселился кот Матфей. Милый и аккуратный, научился ловить мышей. Мой повидавший жизнь папа утверждал, что мышей ловят только кошки. А меня беспокоило, что кот рос, а то, что делает его мужчиной, нет. Сестра говорила, что все в порядке, надо ждать.

Однажды Матфей родил котят. И таким образом окончательно заявил, что он кошка Мотя.

Говорят, животные сами выбирают себе хозяина и дом. Я не знаю. Но когда у меня появились пес и кошка, стало понятно, что я тут надолго.

А жизнь снова все придумала лучше, чем я.

Каждый день у Балбеса куча дел. Нужно лаять на лошадь, везущую повозку. Бежать через картофельное поле, поднимать пыль и устрашать проезжающий мимо трактор. Нужно пробраться на кухню и стянуть еду у Моти. Нужно лежать на моих кедах и пытаться угадать, поделюсь я с ним свежей песочной полоской или нет.

Смелый мой пес, который жил бродягой, а потом сам выбрал себе дом и хозяйку, как-то на прогулке в лесу встретил приезжего городского ухоженного бульдога. Который, скорее всего, не видел в своей жизни ни лошадь, ни комбайн. Не хлебал никакого горя, не знал ни холода, ни зноя. И совершенно позорно его испугался, запрыгнул ко мне на руки и отказывался их покидать до окончания прогулки.

А дома сразу же, конечно, побежал устрашать всю деревню. Как хозяин.

В августе моя кошка родила котят на чердаке. Я каждый день лазила на них смотреть. Они спали на старом ковре, а если не спали, то всегда на меня шипели.

Пришла осень. Как-то холодной и мокрой ночью Мотя прыгнула на окно, вцепилась когтями в карниз и стала мяукать. Я открыла окно, чтобы впустить ее с улицы, но она продолжала так висеть и смотрела вниз. В траве послышался писк. Я поняла, что там котенок, который выпал с чердака. И Мотя просит меня что-то с этим сделать.

Быстро выпрыгнула через окно, нашла мокрого котенка, залезла с ним обратно. Понимаю, что его надо вернуть на чердак. Встала, отнесла, вернулась, легла обратно в постель.

Через пять минут снова слышу, как Мотя повторила свой маневр. Открыла ей окно, но она осталась сидеть на подоконнике. Только теперь мяукала, глядя вверх. А с чердака ей писком отвечали котята. Это было похоже на диалог инструктора с парашютистами: «Прыгайте!» – «Ни за что!» И вот один шлепнулся комком в траву. Кошка проводила его взглядом, подняла голову и сказала следующему «мяу». Прыгнул второй, потом третий. Пришлось снова вылезать через окно под дождь, собирать парашютистов и тащить в дом. За четвертым полезла на чердак: он решил, что не нужен ему этот экстрим.

Теперь весь этот десант – двое серых и двое рыжих – живет в моем доме. Спят в моих тапках, растаскивают одежду, ручки, моют друг другу уши.

Невозможно грустить, когда у тебя в доме живут котята. Вот ты идешь по дому, нацеленный на дела, и видишь разноцветный клубок на ковре. Садишься и полчаса чешешь их полосатые животы.

Недавно приезжала мама, сказала: «Оля, у тебя тут так хорошо, печка натоплена, котята… не хочется уезжать».

И мне тоже очень не хочется уезжать.

В деревне – осенний лес и туман. Хочется натянуть свитер на ладонь и протереть рукавом дорожку в воздухе, как протирают запотевшее стекло. Каждый день собираю грецкие орехи и яблоки во влажной высокой траве. Сушу орехи, разложив на скатерти на полу. Котята разбегаются и прыгают в них, орехи с грохотом катятся по полу.

Любимая игра котят – соревноваться, кто быстрее заберется по моим ногам. Я думаю, они меня воспринимают, как зрители хозяйку в мультике «Том и Джерри» – по дому ходят ноги, ноги лежат, ноги дают еду.

Я пишу этот текст, сидя на крыльце. Утро субботы, пальцам холодно набирать буквы. Балбес ждет, когда я закончу, чтобы пойти в лес. Каждый день мы проверяем с ним осень. Как она сегодня? А как я?

Окончательно стало понятно, что оставшихся котят никто не заберет. Итого в домике сейчас живут: я, подруга Даша, пес Балбес, Мотя, две девчонки-кошки. Рыжая – Арома, потому что вкусно пахнет, полосатая – Хила, потому что, когда родилась, была самая хилая.

Выхожу прогуляться перед сном, и все животные идут за мной. Пес Балбес, кошка Мотя, Арома и Хила. Когда проходим мимо двора тети Вали, к нам присоединяется ее пес Жулик. Чувствую себя деревенской сумасшедшей. А мне всего 31 год. Круче было бы только жить в трейлере с сорока котами или построить голубятню.

В деревне появилось новое средство передвижения – Дашин мотоцикл. Часто приезжает мама. Две недели гостил брат с женой и двумя мелкими сыновьями. А когда на выходных у меня ночевали друзья, я узнала, что в маленьком доме, где всего две комнаты, можно уложить спать восемь человек.

Так себе это все похоже на глушь, я вам скажу. Скорее на какой-то ситком, название которому я все никак не могу подобрать.

Папа из всех нас больше всех уважает Мотю. Потому что она единственная, кто каждый день ходит на нормальную работу – ловить мышей в сарай к соседке Ленке. За это папа всегда привозит Моте гостинцы.

С мамой мы традиционно созваниваемся каждое утро. Она подробно расспрашивает, как дела у меня и сожителей. Вернулась ли Мотя с ночной охоты. Кто на какой батарее спал, кто что ел, ходили ли встречать рассвет.

Я терпеливо рассказываю:

– Мотя принесла мышь. Заняла подоконник на кухне и никого не пускала. Рыжая Арома – на стуле, полосатая Хила – на сундуке.

Мама все это слушает и говорит:

– Какая у вас там интересная жизнь!

Я думаю: «Правда, что ли? В целом же ничего интересного не происходит. Но при этом происходит всё».

Когда мне говорят: «Оля, возвращайся в Минск, тут классно», я отвечаю: «Во-первых, скажите это моему псу Балбесу и кошке Моте».

А во-вторых…

Вот мне позвонила подруга и фотограф Таня, говорит, что такое утро, такой туман, такая роса, такая паутина. А я в это время сплю и в полусне говорю ей: «Приезжай!»

И мы идем по привычной моей утренней тропе, с нами мама и пес Балбес. Мама говорит: «А давайте позовем тетю Валю?» Мама заходит в дом к тете Вале и повторяет ей: «Такое утро, такой туман, такая роса, такая паутина, выходи!»

Тетя Валя в это время ест овсянку на молоке, на голове у нее бигуди. Она выходит из дома и говорит нам: «Чудаки!» А чуть позже спрашивает, как ей лучше встать для фото.

Я бы с удовольствием переехала в Минск, на самом деле я продолжаю его любить. Но в Минске нет моего дома и моей утренней тропы.

И если представить, что вот я снова живу в столице, сижу в офисе, мне звонит Таня и говорит, что такое утро, такой туман, такая роса, такая паутина, то в этот момент… в этот момент я бы как зарыдала!

А кто-то рядом спросил бы: ты чего? Я бы сказала: понимаешь, я тут, а там! Там такое утро, такой туман, такая роса, такая паутина!

А кто-то рядом сделал бы глоток кофе и сказал: «Чудаки».

Заболели кошки. Сначала Мотя, потом Арома. Какой-то вирус, температура, ничего не едят, лежат, надо делать уколы.

Отдельный квест – провернуть лечение обеих, сидя в моей деревне. Машины нет, на автобус не потащишь, идти два километра.

Что делать? Звоню папе. Он считает, что все животные лечатся сами. Что они идут в лес, едят какую-то траву и поправляются. «Никогда в жизни коты не жили у нас в доме! И никто их не лечил! Это ты их приучила и разбаловала!»

Когда однажды заболел Балбес и я вызвала папу, чтобы везти его в ветеринарку, папа внимательно его осмотрел, пошел в кладовку, взял водки и влил Балбесу в рот сто грамм. На мои яростные возмущения папа ответил: «Всю жизнь собак лечили водкой! От чумки! От всего!»

Когда папа уехал, я все же нашла машину, ветеринара, который принял нас после рабочего дня, и Балбесу сделали уколы.

На следующей день папа приехал проверять пациента, и когда Балбес наконец поел и завилял хвостом, папа сказал: «Вот видишь! Я же говорил!»

И главное, ничего не докажешь…

В случае с кошками папа все же сжалился, и мы поехали к врачу. Но на руки их брать категорически отказался, потому что «всю жизнь коты… разбаловала» и т. д.

Носила их попеременно из машины и думала: как же люди живут эту жизнь с детьми? Как они справляются?

Остались ночевать с котами в городе. Утром приехала мама.

Ветеринарка близко, решили дойти пешком. Мама достала две большие сумки, посадили в них кошек.

Они вырываются, хотят вылезти, молнию как-то открывают. Глаза огромные, сердце стучит. А ты им шепчешь: «Ну, тише, тише. Я тебя люблю. Желаю тебе добра. Тебе станет полегче! Надо только чуть-чуть потерпеть». И так приговариваешь всю дорогу.

Я подумала, что это же очень про нашу жизнь. Иногда кажется, что тебя посадили в темную сумку и куда-то несут. И вообще непонятно, куда и зачем. Я не хочу! Отпустите меня! Поставьте на место! И главное: «Господи, почему Ты меня оставил?? Почему Ты молчишь??»

Бог тебе говорит: «Тише, тише. Я тебя люблю. Тебе станет полегче, надо только чуть-чуть потерпеть!» А ты вроде слышишь какой-то шум, но вообще не разобрать, что к чему.

Так вот, иногда сидишь в сумке и думаешь, что это конец. Выхода нет. А Бог не то чтобы не в курсе, что ты там. Он же Сам тебя туда посадил. Прижимает покрепче, чтобы ты не удрал. И бежит скорее. От этого сумка в пути иногда прыгает и трясется. Тебе очень страшно. Но просто Он хочет поскорее тебя донести.

И спасти.

«На что похожа моя жизнь?»

Самое трудное в деревне – это болеть. Тогда в полной мере понимаешь, что «нехорошо человеку одному».

Говорю Балбесу: «Сделай мне чай!» Смотрит внимательно, и я прямо вижу, как он изо всех сил старается меня понять. Поднимает и опускает уши, как будто, если расположит их в пространстве правильно, сможет поймать волну этой странной человеческой речи.

Или звонит мама и говорит: «Свари себе картошки, заверни ее в ткань и погрей грудь». Как такое вообще можно представить?

Чтобы картошка помогла, нужно, чтобы было детство, чтобы в соседней комнате негромко работал телевизор, чтобы картошку варила мама и прикладывала к груди своими руками. Чтобы сидела рядом и поправляла одеяло.

Или грела в жестяной миске соль, оборачивала ее несколькими носовыми платками и прикладывала этот кулек к моему носу. Сначала было жутко горячо и надо было ойкать, потом кулек остывал, мама снимал один платок, соль сыпалась и попадала в рот, а на втором слое платка была вышита ромашка с желтой серединой.

А папа ходил бы мимо и говорил, что нужно закапать нос луком. Или, ясное дело, выпить сто грамм.

Лечит не картошка, не соль, не лук. Суть в том, что кто-то это должен сделать СВОИМИ РУКАМИ. Нужно, чтобы кто-то погрел молоко, добавил туда мед и сливочное масло. А я бы говорила этому кому-то, что это противно и не поможет. А кто-то будет уговаривать, а потом даже заставлять. Тогда нужно выпить, как бы через силу.

Только так это работает.

За последние дни случилось несколько неприятностей. Потеряла телефон. Восстановить сим-карту не могу. Она зарегистрирована на брата, а он живет в Минске. Надо ждать, когда брат соберется, все сделает и вышлет мне ее почтой. Зная его медлительность, набираюсь терпения.

Вчера мыла умывальник, он раскололся пополам, осколки разлетелись по кухне.

Утром проснулась, чтобы ехать в город, преподавать в воскресной школе. За окном ветер и дождь. Беру велосипед и понимаю, что у него проколото колесо. А вчера вечером все было хорошо, как так?

Маршрутки по воскресеньям в это время не идут. Надо позвонить кому-то, чтобы меня отвезли в город. Но, во-первых, кому, а во-вторых, у меня нет телефона…

Звоню с домашнего папе. Его номер, конечно, помню наизусть. Папа говорит, что приехать не может. Села, думаю, Оля, только не реви, ты же взрослый человек. Но все равно заревела. Решила собраться и умыться. Умывальник расколот. Пока прикидывала, приедет ли сюда такси, можно ли его вызвать с домашнего или бежать на трассу автостопить, перезвонил папа: «Когда я уже перестану решать твои проблемы?» Я молчу, потому что и правда не знаю когда. «Жди, сейчас приеду», – вздохнула трубка.

Мама дома встречает меня на пороге, молитвенно складывает руки на груди и уже даже не говорит Богу, а кричит: «Господи, ну пошли Ты ей мужа! Ну что это такое у нее в жизни, одни неприятности!» Я отвечаю: «Мама, это несовременный подход. Женщина должна быть цельной и самостоятельной, нельзя ждать мужчину, чтобы он решил ее проблемы». Мама смотрит на меня внимательно и идет молиться в комнату. Я слышу ее: «Господи, ну пошли Ты ей…»

А после занятия в воскресной школе ко мне подошла новенькая девочка семи лет, протянула бумажный кораблик и тихо сказала: «Это вам».

Весь урок мы говорили с детьми о том, как людям помогают ангелы. И направляют их, и утешают. И этот кораблик, конечно же, для того, чтобы плыть через мои житейские бури, – мое утешение.

Пересматривала фильм «Два дня». Там есть момент. Героиня – Ксения Раппопорт – пошла в сарай доить козу. Коза застряла рогом в велосипедном колесе. Героиня выдергивала рога козы, ничего не получалось, и сарай от общего напряжения развалился. Девушка сидит под досками сарая и не может из-под них выбраться. Только один глаз смотрит в щель. Она моргает длинными ресницами, плачет и говорит вслух:

«Господи, Ты не дал мне ни мужа, ни детей. Я живу в глуши с козой и курами. И не жалуюсь. Но зачем Ты сейчас насмехаешься надо мной? На что похожа моя жизнь?»

Потом, конечно, пришел Бондарчук и ее спас.

Я иногда чувствую себя в этом сарае с козой.

Приезжал газовик. Пришел на кухню, как обычно, туда высыпали все животные. Газовик говорит: «У вас тут одни коты!» Типа, вы вообще в курсе? Я стою лохматая, в пижаме, с красным носом, потому что болею. Я в курсе.

Он заменил какой-то кран и попросил за него два рубля. Я пошла искать мелочь, но нашла только рубль. Газовик посмотрел на котов, на меня, вздохнул и сказал: «На что похожа ваша жизнь?» Это мысленно, а вслух пробормотал: «Давайте ваш рубль».

Из колодца ушла вода. Папа привозит мне ее из города в больших бутылках. Он заходит на кухню, все животные бегут за ним. Он говорит: «Оля, от этих животных совсем нет места, где это видано!» А потом сливает мне в кастрюлю дождевую воду, чтобы я могла помыться. Дочь, на что похожа твоя жизнь?

Утром я иду на обязательную прогулку. Мы идем очень медленно, потому что коты ловят бабочек, а Балбес нюхает траву. Я смотрю на мутное солнце, на большой клен, на дорожки из паутины, как тонкие мостики между прошлым и будущим. А дома перечитываю «Записки на запястьях» Ольги Паволги. Там есть самое лучшее объяснение, почему я живу в деревне и терплю все бытовые неудобства:

«Папа объяснил мне, почему однажды не захотел возвращаться из деревни в Москву:

– Ну, вот, я подумал, иду я, скажем, в туалет. И что я наблюдаю? Зацветающую сливу на фоне свинцового неба. А в Москве по дороге в туалет что я увижу?»

Ради этого неба всё.

Мне иногда страшно становится оттого, что однажды придется отсюда уехать. Ну, например, я выйду замуж. А он, например, из Вологды. И любовь. Поэтому верю, что он почему-то и зачем-то приедет сюда. То есть задача максимально усложняется.

И если у мужчины на аватарке селфи из качалки, а в его галерее – фото, где он в стильном костюме лежит на кожаном диване, и он пишет мне: «Оленька, вы прекрасны, давайте знакомиться», я честно отвечаю: «Здравствуйте, я живу в деревне. У меня три кота и собака. Мы начинаем свой день так: едим и идем кормить соседских курочек, здороваемся с козой, собираем осенние листья, рассматриваем росу. Вы точно уверены, что не промахнулись?»

При знакомстве сразу представляю, впишется ли он в деревню. А в мой дом? А картошку любит? А умеет ли он, в конце концов, топить печь или колоть дрова? Не могу от этого избавиться. Так что надеяться могу только на чудо.

Вообще о моем семейном положении больше всего печалится папа. Помнит всех ухажеров, которых я отвергла, по именам и не забывает мне о них напоминать, как об упущенном навсегда счастье. Мама, которая считает, что Николай Чудотворец, в день памяти которого я родилась, все никак не может мне подобрать достойного кандидата, по этому поводу крайне спокойна.

Когда мама работала в детском саду, каждый день ходила на работу мимо церкви имени любимого святителя. Говорит: «Я когда шла мимо храма, всегда просила, чтобы Николай Угодник послал тебе достойного мужа. И когда обратно шла – тоже!»

Мама уже пару лет как на пенсии, ходить мимо церкви каждый день перестала и, соответственно, решать мой вопрос в высших инстанциях – тоже.

Папа считает, что я «упартая», что переводится как «упрямая, вся в мать». Что мама мне во всем потворствует, потому что сама несерьезная. И что мне дали «вялiкую распусту», то есть «говорил я тебе выходить замуж за Юрку, а теперь сиди».

После множественных бурчаний папа поменял мне фильтр в насосе, который качает воду, вода пошла, выпал снег, подруга прислала мне открытку с бургундскими коровами. И после недельной болезни и лежания-страдания наконец появилось чувство радости и желание жить.

Наш маленький домик прикрыт снегом, как Божьим покровом, коты и пес занимают самые теплые места, а на батарее сушатся кружки апельсинов.

И если уж есть у меня мамина «упартасць», то в вере и надежде на непременное жизненное счастье.

В рождественскую звезду.

Когда из колодца ушла вода, я очень страдала. А потом посмотрела документальный фильм, как одна женщина уехала с детьми жить в глухую деревню. И за водой она ходила через снега к ручью с коромыслом. Грела воду на печи, готовила, стирала вещи вручную. Мужа у нее не было, а дети были приемными. Все закончилось хорошо, она встретила человека, он выкопал для нее колодец, стал отцом для приемных детей, но я не об этом. Я смотрела на нее и думала, что тоже хочу быть такой мужественной и не бояться никаких испытаний.

В моем деревенском доме не было канализации. Примерно через два года моей жизни здесь папа смастерил душевую кабинку прямо на кухне. Чтобы принять душ, нужно приоткрыть занавеску, снять дверцы душевой, зайти в кабинку, повесить дверцы обратно. Открыть кран, он обязательно отвалится и упадет на палец ноги, поднять кран, прикрутить обратно. Дальше нужно стать на бетонный блок, который держит поддон. Иначе тот будет прогибаться и громыхать. Удивиться, что вода не течет. Вспомнить, что забыла включить насос, поэтому нужно снова снять двери, пройти в другую комнату и включить.

Каждый раз горячая вода в душе для меня чудо. Несмотря на шум насоса, падающие двери, краны, прогибающийся поддон и своенравный насос. Когда выхожу из душа, обнаруживаю всех котов на моем полотенце цвета неба из умягченного льна (это полотенце, как и мыло ручной работы, – попытка представить, что у меня есть большая красивая ванная, где всегда полумрак, горят свечи, а я лежу в пене и читаю книгу на французском языке без словаря).

Я прогоняю котов, назло мне они ложатся на стол. Обнаруживаю, что Балбес снова привел в дом свою подружку, и она уже лежит на моем диване. В этот момент обязательно позвонит мама с каким-то невозможным вопросом, вроде: «Оля, по-моему, МТС у меня ворует деньги!!!» Или: «Я что-то нажала в телефоне, ничего не слышу!!» Или: «Ты мне вот что скажи, болотная птица – семь букв? Это по твоей части!» – «Ну почему по моей, мам???»

А потом я беру телефон и вижу сообщение от незнакомого человека: «Ольга, здравствуйте! Давно вас читаю. Так хочется хоть ненадолго оказаться в вашем сказочном чудесном мире с котами и Балбесом… Прикоснуться к этой тишине и гармонии!»

И я честно не знаю, что на это ответить. Почему-то невпопад вспоминаю, что болотная птица – это журавль. И, на всякий случай, женщину с коромыслом. По крайней мере, у меня есть колодец, думаю я, и вера, что, если быть мужественной, все в конце концов будет хорошо.

Большая проблема для меня зимой – выбраться из деревни в город. Летом у меня есть велосипед, а зимой нет. Сегодня нужно было попасть в город рано утром. Мало того, что остановка в двух километрах, так еще и суббота, никакой транспорт не ходит вообще.

Накануне написала с просьбой меня забрать одному маршрутчику, который регулярно возит людей в город из соседней деревни. Рано утром я вышла из дома на более-менее внятную дорогу. Все животные меня провожали. Конечно, я плохо объяснила дорогу маршрутчику. Сказала, что ехать все время прямо, а надо было все время налево. Он уехал в другую деревню. Объяснять дорогу я ненавижу и не умею. Но после многочисленных созвонов, где я была глупа, а он разъярен, как-то меня нашел.

Когда села к нему в машину, первым делом накинулся:

– Ты же мне вообще все не так объяснила! Да я бы в жизни тебя тут не нашел! Как ты вообще отсюда выбираешься?

– По-разному, – немного обиделась я и пристегнула ремень.

– Ужас! Какая-то тропа, указатель… не нашел бы!!! А муж чего тебя не возит?

– Мужа нет.

– Как нет? А с кем ты тут живешь?

– С собакой.

– Да ну! Врешь?

– Честное слово!

Тут маршрутчик внимательно на меня посмотрел, то ли с уважением, то ли с жалостью, и сменил интонацию:

– И как, в целом довольна жизнью?

– Очень! – честно сказала я.

Едем дальше, расспросил про работу и про всю мою жизнь. Выдал в конце:

– Жалко мне тебя… живешь тут одна… плохо человеку одному жить, вредно. Это я по себе знаю. Жена умерла от онкологии… Хочешь, я тебе мужа найду?

– Ну, найдите, – говорю я.

– Какой он должен быть?

– Такой, чтоб любить и быть любимой.

Маршрутчик одобрительно кивнул:

– Понял. А вообще, не понимаю, куда мужики смотрят…

– Я тоже! – уже смеюсь.

– Вы очень приятный человек, душевный. Знаете, бывает, сядет человек в маршрутку, и хочется, чтобы он скорее вышел. Так вот, с вами не так. Знаете что? Вы только никому не говорите, я буду с вас меньше денег брать. Вы мне можете звонить в любое время суток. Знайте, что теперь в вашей жизни появился вот такой надежный человек.

Так в моей жизни появился надежный человек в сфере маршрутных услуг. Считаю, это совсем неплохое достижение.

Деревенская любовь

У Балбеса появилась подружка. Мне она сразу не понравилась. Какая-то лохматая, грязная, это во-первых. Во-вторых, она приходит к нему всегда сама. А Балбес только лениво виляет ей хвостом. Я ему говорю: она тебе не пара. А он считает, что все это несерьезно. Тогда, говорю, тем более, не морочь ей голову. Она же надеется! В общем, этот вялотекущий роман продолжался неделю. А потом я вышла на веранду и от удивления вскрикнула. Балбес с подружкой мирно лежали на диванчике и смотрели на горящие гирлянды.

Ладно уж, сказала я. Пусть это будет ваша рождественская история.

О любви.

Недавно в гости приезжала подруга Таня с детьми. Дети были в восторге от подружки Балбеса, кормили ее печеньем, гладили. Они решили, что если Балбес – Балбес, то его подружка – Балбеска.

Балбеска родила щенят у соседей в сарае. Соседи вроде как нашли ее хозяина, взяли щенков и отвезли им.

При этом Балбеска последнюю неделю постоянно была в моем дворе, прогнать ее было невозможно. Как только я подходила к ней, она ложилась на спину и поднимала лапы кверху. Невозможно прогнать того, кто доверяет тебе свой живот.

Сегодня я ходила по двору и увидела в папином гараже одну отодвинутую доску, подошла ближе, услышала лай. Открыла гараж и под папиным железом нашла маленького черного щенка. Если его отец – Балбес, а мать – Балбеска, значит, он – Балбесик. Занесла его в дом. Балбесик облизывал кашу с моих пальцев.

Папа был, мягко говоря, не очень доволен. Обещал, что «вывезет весь этот зоопарк». А мама молилась вслух: «За ради Бога, заберите его кто-нибудь!» Но потом добавляла, что Балбеска принесла щенка тому, с кем у нее была любовь.

Найденный в гараже щенок растет и толстеет. Красочно мной описан и размещен в объявлениях. А пока он занимается радостью. Он постоянно рад. Вообще. Закрутит хвост бубликом и прыгает, бегает, кусает тапки, хочет дружить со всеми моими животными. Очень похож на человека, который только что прошел дорогой курс по позитивному мышлению и немножко бесит окружающих.

Кошки отбиваются от позитива всеми четырьмя лапами. Мотя вообще отказалась переступать порог дома, пока ЭТО там.

У щенка на груди, как говорит мама, «беленький галстучек», точно такой, как у Балбеса. Мама смотрит на щенка, взмахивает руками и восклицает: «Ну вылитый батька!» А батька в это время поджимает хвост и убегает, на ходу возмущенно лая: «Вы еще это докажите!»

Я подкладываю в миску корм, а мама многозначительно говорит: «Да уж, едоков добавилось!» И тут же добавляет: «Слава Богу».

Как будто боится, что что-то может убавиться. Осенью, наверное, это тоже важно. Пока мир теряет солнце, траву и листву, а кто-то веру и надежду – сохранить то, что тебе нечаянно дано.

– Вы давали объявление? – спрашивает у меня мужской голос в трубке.

– Какое объявление? – удивляюсь я.

– Собачку забрали уже?

И тут я поняла, что это про Балбесика.

Мужской голос говорит, что купил недавно дом под Кобрином, захотел собачку, смотрит объявления, видит Балбесика, думает, ну такой хороший собачка!

Спрашивает меня: сколько стоит? Я говорю: вы что, отдаю просто так! Мужской голос обрадовался.

Я Балбесика тут же побежала мыть, расчесывать, готовить к новой жизни.

Пока он жил у нас, мама его называла только «эх ты». Она так на него смотрела в этот момент… Родился в гараже, от пригулявшей с Балбесом собаки, непонятно как выжил в морозы, вырос, выбрался во двор. Какой-то нескладный, длинноногий. Хочет играть с котами – они шипят. Хочет играть с отцом Балбесом – тот убегает.

Балбесик тянет в зубах мой тапок, а мама ему говорит: «Эх ты. Ну кто тебя заберет?»

Очень боялись, что будущий хозяин передумает, и как только с мамой вышли из машины, она стала говорить, что щенок родился от великой любви! Великой! Их хотели разлучить, но любовь победила! История впечатлила. Новый хозяин Балбесика взял, спросил даже, нет ли у меня в придачу ненужного кота. Звал нас пить чай. И в конце сказал: «Дай вам Бог всего».

Иногда история начинается с полного «эх ты», и вообще непонятно, как говорит мама, где искать спасения. Но при этом неожиданно может повернуть в какое-то «ух ты»… Хотя без выводов мои истории получаются лучше.

Думала, в этом году меня уже ничто не удивит. Но вот случилась история.

После того как пристроили Балбесика, я думала, его мать, Балбеска, уйдет от нас сама. В деревне сказали, что она давно «ходит по дворам». Кто хозяин, никто не знает. Но как говорит мама: «Куда она пойдет? Тут же любовь».

Надо сказать, подружка Балбеса доставляла много неудобств, громко лаяла всю ночь, гоняла моих котов, и старшая кошка Мотя практически «сошла со двора».

Выглядела собака очень непривлекательно, старая, громкая и лохматая. Соседи ее невзлюбили, мой папа был категорически против этого зоопарка. Как только подружка Балбеса видела его машину на тропинке, убегала через поле в лесок, но тут же возвращалась, когда он уезжал.

Так она и жила у нас, кое-как. Потом кто-то сказал, что это фокстерьер и вообще-то охотничий пес. Мы посмотрели на нее внимательней, не очень в это поверили, но я решила дать объявление, вдруг ее потерял охотник.

Была пара звонков, но никто так и не доехал.

Зимой я стала пускать ее на веранду и уже смирилась, что будем с ней как-то жить.

Но вот пару дней назад мне позвонили. По голосу – дедушка, рассказал, что год назад у него такую собаку украли на охоте. На дороге в лесу остановилась машина, собака любопытная, пошла посмотреть, он поспешил за ней и увидел только, как машина уезжает. Вместе с его собакой.

Они всей семьей плакали. Хотел купить щенка – большие деньги. И вот, говорит, все это время искал похожую.

Этот дед Виталий всю жизнь был лесничим. Сам он живет в деревне у леса, в Налибокской пуще. Территория около дома – гектар, есть свое озеро. Я говорю: если честно, не знаю, охотится ли она. Говорит: ничего, тогда будет домашней любимицей. Просил никому не отдавать и не обещать и что она станет всем новогодним подарком.

Приехал за ней, 350 км в одну сторону. Привез мне банку меда – у него своя пасека.

Балбесу я сказала: «Если любишь – отпусти».

Так подружка Балбеса стала Шейлой и получила свой дом и свое личное озеро.

Если сейчас кто-то унывает, знайте, что это еще не конец, жизнь еще вас удивит. Это знает даже подружка Балбеса, а у нее было совсем мало шансов на долгую счастливую жизнь.

Бывает, сидишь у себя на крыльце, смотришь на небо и думаешь: «Господи, за что Ты меня так любишь? Ну за что?» Потому что столько радости в жизни, столько чудес, хороших людей, что тяжело эти подарки в свое сердце вместить. И сердце становится таким огромным, легким, что кажется, я сейчас полечу.

А бывает, сидишь на этом же крыльце, смотришь на это же небо и ничего выговорить не можешь, кроме как: «Господи, Господи…» Как в детстве, когда ночью приснился страшный сон, а ты способен хныкать только «Мама, мам…» Ни на что больше нет сил.

И такое чувство, что на этом крыльце я осталась с Ним один на один. Изо всех сил стараюсь поверить в то, что Господу виднее, Он знает, что делает, и еще никогда меня не подводил. И кричу Ему, конечно, об этом, как могу, хотя вокруг тишина и туман. И сердце мое кажется таким маленьким и растрепанным.

А Он тоже кричит мне, хоть пока я Его не слышу: «Так нужно, так правильно. Потерпи чуть-чуть, скоро будет легче. Я тут, с тобой».

Это одно и то же крыльцо, один и тот же Бог и вроде бы одна и та же я. А жизнь вокруг нас идет, петляет, темнеет, светлеет, строится, рушится, теплеет, меняется изо всех сил. А мы сидим вот так, с Богом.

Балбес приходит и лижет мне ухо. И мое сердце снова становится большим.

Как мойка высокого давления поехала в писательскую глушь

На Onliner объявили конкурс. Каждую неделю они публиковали лучший рассказ о переезде из города в деревню. Всего историй должно быть шесть. Дальше – голосование и выбор трех победителей. Можно выиграть пылесос, мойку высокого давления или поливочный шланг.

Сначала ссылку на конкурс мне скинула Ира и написала, что это мой шанс. Потом друг Женя скинул уже опубликованный рассказ девушки, которая переехала из Москвы в деревню и активно ее возрождает. Женя сказал: «Оля, давай напишем и о тебе». Я говорю: «Да ну».

Но на всякий случай почитала остальные истории. Все герои делают в деревне крутые дела: открывают питомник, строят треугольные дома-гостиницы. «Меня все равно не опубликуют, я просто живу с котом и собакой, ничего не строю, не возрождаю», – сказала я Жене и пошла себе спокойно жить дальше.

Но тут о конкурсе узнала моя мама. «Пылесос, мойка и поливочный шланг! Оля, это все очень нужно в деревне. Надо писать!» – говорит мне мама в телефонную трубку.

«Мама, разве моя история такая интересная?» – «Ну, допустим, у других интересные истории, но разве кто-то пишет так с душой, как ты? Никто! А Танины фотографии? Разве есть у кого-то такие фотографии? Подумай о Тане, люди должны о ней узнать! Оля, я тебя прошу, отправь».

Чуть позже мама позвонила мне еще раз и продиктовала текст, который должен был, по ее мнению, победить всех: «Я приехала в деревню моего детства! Как тут хорошо, вы бы знали! Я красила забор, сажала цветы! У меня появился пес Балбес и кошка Мотя. Мотя родила котят на чердаке…»

И обозначила обязательные фотографии для подкрепления гениального текста – фото росинок, цветов, Балбеса и Моти.

Чтобы выжить под маминым натиском, я быстренько написала текст и отправила. Файл так и назвала: «Мама очень хочет, чтобы я выиграла пылесос».

Через пять дней мне позвонил редактор: «Ольга, у вас классная история, мы хотим ее опубликовать». Мама ликовала: «Ты победила??? Победила?? Я же говорила!» – «Мама, я не победила, они просто ее публикуют». – «Что??? Ты победила?? А я что тебе говорила! Что я говорила!» – «Мама, я не победила!!! Я же рассказывала правила!!! Просто ПУБЛИКУЮТ! Еще голосование…» – «Вася (это мой отец)! Оля победила!»

Хорошо, мама, я победила. Если дадут пылесос, я подарю его тебе. Потому что что бы я без тебя делала. А если мойку – то папе. Поливочный шланг, так и быть, оставлю себе.

Но больше всех этой историей был удивлен Балбес. Еще вчера был бродячим псом, а сегодня попал на Onliner. Как интересно все-таки в жизни бывает.

Вера писала мне как-то – у нее чувство, будто я живу в таком сказочном мире, где происходят чудеса.

На самом деле у меня тоже такое чувство. Вот смотрите. После публикации моей истории на Onliner мне написал Гена, который родом из Минска, но уже три года живет на Кипре: «После прочтения статьи у меня такое чувство, что меня посадили в лодку времени и в теплом воздухе прокатили туда и обратно. В детство, в деревню, в бабушкин дом. Ольга, давайте я вам этот пылесос подарю, зачем вам ждать голосования. Тем более итоги могут быть несправедливы». Я говорю: «Вы что, с ума сошли?» – «Так, давайте сразу пропустим стадию отпирания и перейдем к делу, вы какой пылесос хотите?» – «Нет, вы что, я так не могу…» – «Ольга, поймите, я живу на Кипре, мне от вас ничего не нужно, в женихи я не набиваюсь, просто выберите пылесос и пришлите мне ссылку».

Дальше Гена долго объяснял, что если не подарит мне пылесос, то совсем у себя там, на Кипре, жить не сможет. Тогда я вздохнула и сказала, что хочу желтенький.

Через четыре дня пылесос доставили прямо в деревню. В этот день как раз приехала мама. Для нее это был большой сюрприз. Она решила, что я все-таки выиграла в конкурсе. Когда мама узнала про Гену, то просила передать ему, что таких хороших людей сейчас очень мало. Поручила мне сфотографировать нашу молодую цветущую яблоню и отправить ему как спасибо. Потому что на Кипре таких яблонь нет.

А потом мама подумала и сказала, чтобы я об этом случае никому не рассказывала: «Что подумают люди? Почему тебе просто так дарят такие подарки?»

Я хотела послушать маму, но не могу оставить людей без этой истории.

Люди, пожалуйста, вы только ничего не подумайте! Дело совсем не во мне. Просто я живу в таком сказочном месте, где очень часто происходят чудеса.

Мы с Балбесом и Мотей победили в конкурсе Onliner с историей о переезде в деревню. Выиграли мойку высокого давления. Что делать с мойкой, я не знаю. Балбес тоже. Поэтому я подарю ее папе. Я вручу ему коробку и скажу: «Смотри, папа, своей жизнью в деревне и писательством я заработала тебе мойку. Выходит, не такой уж я бесполезный человек».

И дело же совсем не в мойке. Просто в моей жизни случилась еще одна хорошая история. Подтверждение, что я на своем пути. Как будто письмо от Бога: «Вот видишь, Оля, Я же говорил, что все будет хорошо. Что со Мной ты нигде не пропадешь. Ты просто живи, как чувствуешь, а Я во всем помогу. Вот тебе пылесос, вот мойка. Главное, ни о чем не переживай».