Читать онлайн Голуби на проводах

Основано на реальных событиях

Посвящается моим сыновьям

Никите и Максиму,

моему внуку Захару

и памяти моего папы.

Вся наша жизнь – это сумма воспоминаний и надежд…

Вступление

Я смотрю в окно на голубей, сидящих на проводах. Я люблю голубей. Спрашиваю Серого:

– Твои друзья?

Он молчит, только крутит своей головой, посматривая на меня. Месяца три назад мой внук принёс домой голубя с покалеченной лапой. Ему дали имя Серый, подлечили его и отпустили. Теперь он часто слетает к нам на подоконник с крыши нашего дома, под которой квартируется. Лапа его зажила, правда, Серый немного прихрамывает. Мы всегда подкармливаем его дома. Ничего не оставляем на подоконнике, чтобы не устроить голубиную столовую и не поссориться с соседями, которые живут этажами ниже. Наша квартира на последнем этаже, сверху только голуби. Серый привык к такому распорядку, и если голоден, а голоден он часто, то плюхается на подоконник и стучит в стекло.

Цепочка голубиных историй связывает поколения нашей семьи, может поэтому я и люблю этих птиц, которых мало кто жалует. Мне нравятся их оранжевые глаза и то, как они поворачивают голову набок. Мне нравится их радужное ожерелье на шее, почти всегда разное. Мне нравятся их переливчатые голоса под крышей и хлопанье крыльев по утрам. Когда я слышу или вижу их, я вспоминаю своего папу. Своего лучшего друга. Человека, который научил меня умению наполнять свою жизнь, наблюдать за всем вокруг, научил меня думать. Человека, который подарил мне меня.

Моя жизнь, как случайно рассыпанные кусочки пазла, которые я с любовью пытаюсь собирать в одну большую, дорогую сердцу картину. Вижу лицо папы, он улыбается. А вот и ещё лица: бабушка, мои сыновья, мой внук. Это занятие требует любви и терпения, хочется соединить все частички мозаики правильно и проникновенно, чтобы картина ожила. Чтобы воспоминания о прошлом моей жизни, мечты о будущем, радостные и печальные события, смех и грусть переплелись, и повесть, которую я хочу сложить и подарить своим детям и внуку, засияла и осветила их путь как солнце. Я смотрю в окно. Голуби на проводах. Электричество, бегущее по этим проводам, представляется мне беспрестанным вечным течением жизни, а птицы, сидящие на них такими же уязвимыми и одновременно смелыми как люди.

Отправная точка. Я и папа

Мне лет шесть. На улице раннее летнее утро. Сегодня я выбежала во двор ещё раньше обычного. Сегодня из санатория возвращался папа. Я вскочила, как только начало рассветать, натянула розовые шорты с аппликацией на кармане. Папа привёз мне их откуда-то. Сейчас мне кажется ,что на аппликации был смайлик, но тогда в начале 70-х, их не было. Так что думаю – это был колобок или солнышко. Пусть будет солнышко. Мама причесала меня и заплела косы.

– От подъезда не уходи, – сказала она, серьёзно посмотрев на меня. Я тряхнула косичками, схватила книжку и выбежала на улицу. Забравшись на развилку дерева, я долго смотрела в ту сторону, откуда по моим подсчётам должен был появиться папа. Потом спрыгнула на землю и уселась на лавку у стола, на котором по вечерам играли в домино мужчины из нашего дома, и открыла книгу. До сих пор помню своё ощущение от неё. И от содержания, и от картинок, и даже от запаха – старого и сухого. Называлась она "Гном из Забытой страны"¹. Я взяла её почитать у соседской девочки, моей подружки, и влюбилась на всю жизнь. Периодически я выпрашивала у неё эту книгу и перечитывала, снова и снова путешествуя с Солнышем и оплакивая Пушинку. Когда мы уже были подростками, подружка заявила, что сдаст в макулатуру "старую глупую книжку" в обмен на модных тогда Дюма и Дрюона. Я, чуть не плача, предлагала ей кипы старых газет в обмен на "Гнома", но она из какой-то непонятной вредности не согласилась. Когда появились электронные книги, я нашла мою детскую любовь в пиратской библиотеке и скачала её. Теперь у меня никто её не заберёт.

В то утро я в очередной раз плыла вместе с Солнышем. Может быть я придумала это позже, но мне кажется, что я как раз читала вот эти слова:

– Иди и помни, – сказали ему звёзды, – храбрые и терпеливые всегда побеждают, – когда позади раздался тихий улыбающийся голос. Родной голос папы:

– Как дела у Солныша?

Я уронила книжку и взлетела вверх, подброшенная руками папы, который появился совсем с другой стороны. Думаю, я спрашивала у него об этом и раньше, но запомнила именно этот раз. Когда он держал меня над головой, я ткнула ему в ямку на лбу слева:

– Это след от пули?

Папа покачал головой и опустил меня на землю:

– Сначала расскажи-ка мне, кормила ли ты голубей?

У него была особая трепетная любовь к этим птицам. Мы кормили их круглый год. Ходили на небольшой пустырь за больницей и кидали им крупу, семечки и хлеб. А зимой, втихаря от мамы, подкармливали их на балконе. Та, конечно, догадывалась отчего это голуби облюбовали его, но никогда не ругалась, а просто делала вид, что удивляется.

Однажды в гостях у каких-то знакомых родителей мы сидели за столом, и хозяин с гордостью сказал нам, что сейчас он угостит всех рябчиками. Я не знала, что это такое. Вернее мне были известны только одни рябчики. Такая трава с толстыми мясистыми стеблями, с которых мы с дворовыми приятелями сдирали пушистую в черных точках кожицу, а сердцевинку ели. Вкус у неё был похож на редиску. Тогда за столом я ожидала увидеть что-то подобное. И когда мне дали тарелку с кусочками мяса, я заявила – это не рябчики, рябчики – это трава. Тётя, сидящая напротив, захохотала и стала мне объяснять, что на самом деле – это такие птички, как голуби. У меня случился шок, и нам пришлось уйти, потому что я начала реветь и никак не могла успокоиться. В общем, рябчиков я так и не попробовала за всю свою жизнь, хотя возможность и представлялась.

У папы было три страсти: книги, кулинария и голуби. Он научил меня читать в четыре года, и я до сих пор не останавливаюсь. Помню мой дядя, младший папин брат, подарил мне зелёный фонарик, и когда меня отправляли спать, я залезала под одеяло и читала, освещая им страницы книги. Папа, зная об этом, никогда не отбирал у меня его. Он, выждав какое-то время, заходил ко мне в комнату, где я замирала, едва дыша и в своем укрытии, и садился ко мне на кровать. Помолчав, папа говорил, что понимает как трудно оторваться от чтения, но нужно спать, предлагал мне попробовать отложить книгу и, закрыв глаза, сочинить собственную историю или попутешествовать в стране Подушкино. Я отдавала ему фонарик, закрывала глаза и начав придумывать какие-нибудь волшебные события, засыпала. Позже этот повторяющийся диалог, сократился до одной папиной фразы. Вернее, вопроса: "Ну что, сегодня сочиняешь или сразу в Подушкино?" Я сейчас не помню снов-приключений и историй, которые выдумывала, кроме одной, которую позже записала. Но я всегда рассказывала их папе, который слушал их очень внимательно.

Дома папа собрал редкую для того времени детскую библитеку. Где он брал все эти издания, я так и не знаю. Позже, работая в детском доме, я отнесла эти книги туда. Чтобы привить интерес к чтению моим первым ученикам. Мы с мальчишками (за мной, как за воспитателем, была закреплена спальня мальчиков-подростков, которые были немногим младше меня) соорудили комнатную библиотеку, откуда эти книги потихоньку растащили работники учреждения. Я видела потом у них дома свои книжки, но ничего не смогла им сказать. Они все были намного старше меня. Я пришла работать в детдом девочкой семнадцати лет и по воле случая стала воспитателем, не имея образования и будучи несовершеннолетней. С условием, что непременно поступлю в педвуз. Но это уже другая история. Папину библиотеку я позже восстановила, благо книгоиздание в стране набрало обороты. Жаль, что у меня не сохранилось папиных журналов "Смена", "Иностранная литература" и " Новый мир". Папа всегда интересовался новинками и той литературой, которая долгое время не печаталась у нас в стране. Часто по вечерам он читал нам с мамой вслух. У него была прекрасная дикция. Мне особенно нравились стихи в его исполнении. Поэзию он знал и любил, потому так сильно, красиво и чувственно они звучали в его прочтении, и поэтому я до сих пор наизусть помню стихи Есенина, Высоцкого, Маяковского и многих других. Поэтому поэзия меня волнует так же как в детстве. Высоцкий звучал в нашем доме постоянно. Как и Окуджава, как многие другие исполнители. Не могу сказать, что папа особенно любил музыку, его интерсовала больше поэтическая часть песни. Но когда я в конце 80-х увлеклась "Гражданской обороной"² и другой панк и гранж музыкой, он не критиковал мои увлечения, а пытался понять, что привлекает меня в этой культуре. Зимой 1988 года я с компанией таких же любителей панка каким-то чудом попала на концерт ГО² в Москве. После которого мы, не помню уже почему, попали в милицию. Я к тому моменту училась на третьем курсе педа и работала в детском доме воспитателем. Конечно, по месту учебы и работы отправили бумаги и мне вынесли там какие-то выговоры за внешнее и внутреннее несоответсвие моральному облику студентки и воспитателя. Но мой папа, как всегда поддержал меня, и мы с ним почти всю ночь слушали ГО вперемешку с Высоцким. Папины слова, сказанные в тот вечер, стали для меня важным жизненным ориентиром:

– Не бойся ничего нового, не бойся ничего запретного, изучай всё что тебе интересно, иначе не узнаешь, что тебе действительно нравится и что станет твоим спасательным кругом, твоим укрытием и твоим приключением.

Голубей я люблю, как напоминание о папе и просто оттого, что они кажутся мне красивыми. Или может быть они мне кажутся красивыми, потому что напоминают о нем? Папа был очень видным мужчиной, это правда. Высокий, с правильными чертами лица и очень прямой осанкой. Помимо этого он был силен в риторике и обладал какой-то необыкновенной харизмой. Люди, которые не знали его, но пообщались с ним, принимали его то за начальника, то за профессора, хотя папа был обычным рабочим. Та же черта характера, которая имеется у меня и моего младшего сына – неумение справляться с тем, что скучно и неинтересно, – не дала ему закончить ВУЗ. Не знаю, жалел ли он об этом. У него было много занятий и интересов, которыми он наполнял свою жизнь. Возвращаясь к голубям, повторюсь, что с ними связано немало историй моей семьи. Я расскажу вам их все. Вернее, те, которые знаю и помню.

А вот с кулинарией, ещё с одним папиным увлечением, я не подружилась. Не могу сказать, что не умею и не люблю готовить, просто с папой сравниться в этом деле – невозможно. У него был особый талант. Дар превращать самые простые продукты в деликатесы с легкостью волшебника. Таких пирогов, как он пёк, я не ела больше никогда в жизни. Для него выпечка была не просто кулинарией, она была ритуалом и магией. Подготовку к таинству папа выполнял ночью, когда мы с мамой спали.

– Тесто любит тишину, – говорил он.

Наутро мама помогала ему лепить пирожки, а я просыпалась уже от запаха готовых. Я неправильно назвала эти волшебные вкусности пирожками. Мой папа был очень высоким и крупным мужчиной. И всегда говорил, что печёт не пирожки, а пироги. Это правда. Они были просто огромными. Я выходила на кухню, сонная и счастливая. По очереди приподнимала марлю с огромных кастрюль (в каждой кастрюле были пироги с разной начинкой) и вдыхала их аромат, пытаясь выяснить что прячется внутри этих волшебных мягких как пух вкусняшках. Будучи уже взрослой, я пыталась научиться их печь, но даже под руководством папы не смогла воспроизвести эти шедевры. Папа готовил сердцем.

Зато, кроме любви к чтению, папа научил меня плавать, кататься на коньках, ездить на лошади. Он возил меня в музеи, театры и кино. Но самое главное – он всегда со мной говорил. Обо всём и на всех этапах моего взросления. Папа понимал меня. Может быть не всегда. Но он слушал и пытался понять. Мы были из одного теста. Мамочка моя была хорошая, добрая и спокойная женщина. Она очень любила меня, как и я её. Но мир, вернее миры, мне открыл папа.

Тогда, в то летнее утро, на его вопрос про то, кормила ли я голубей, я замялась, ковыряя землю сандалией. Он обнял меня:

– Скажи, как есть.

– Не всегда, я…

– О, это уже отлично, – папа тихонько дернул меня за косичку, – наверное, ты была занята поиском Пушинки?

Я ещё ниже опустила голову:

– Не всегда. Я иногда забывала.

– Бывает, знаешь, голуби от этого не особо расстроились. Они умеют и сами добывать еду. Я просто спросил про них, потому что ты задала мне вопрос про ямку на лбу.

Не знаю почему, но я вдруг испугалась. Мое воображение нарисовало мне картину, что это голубь когда-то клюнул папу за то, что тот вовремя его не покормил.

– Это голубь тебя ударил?– вырвалось у меня.

Папа не засмеялся, он никогда не смеялся надо мной. Только вместе со мной.

– Нет, сказал он, – но ямка напоминает мне о них. Пойдем-ка домой, а то мама выйдет нас искать. Я расскажу тебе об этом позже.

К вечеру мы пошли на пустырь кормить голубей, и папа мне рассказал историю ямки. Ему тогда было восемь лет. Они с мамой, бабушкой и братьями жили в частном доме в районе, где почти у всех были голубятни. Папа и его брат-двойняшка страстно мечтали о ней. Но мама растила четверых сыновей одна, было послевоенное время – самим бы прокормиться. Какие уж тут голуби. Однажды папа забрался на печку, спрятавшись от своих братьев. Они во что-то играли. Бабушка, не зная об этом, бросила на печку молоток, который валялся на полу. И он угодил папе по голове. Напугав бабушку до смерти, он с диким рёвом, скатился с печки. Лицо его заливала кровь.

Я перебила папу, задав дурацкий вопрос. Мне кажется, что я задавала его и раньше, но в тот раз снова спросила.

– А где твоя бабушка сейчас?

Дело в том, что я до какого-то времени никак не могла понять, что люди растут, стареют и умирают. Мне казалось, что дети – всегда дети, взрослые – всегда взрослые, а старики – всегда старики. Просто это такие виды людей. Папа посмотрел на меня и сказал:

– Точно не знаю. Но её уже давно нет.

Через неделю он принесет мне котёнка, который поможет мне осознать природу живых существ. Прекрасного пушистого Ваську, моё первое домашнее животное.

Папа продолжил рассказ. Бабушка вымыла его лицо и замотала голову чистой тряпкой. Она очень расстроилась и так боялась, что мама будет её ругать, что ей стало плохо. Тогда папа пообещал ей сказать маме, что он сам ударился об угол печки. Так ему стало жаль бабушку.

– А потом, через какое-то время, я сделал то, за что мне стыдно до сих пор, – папа грустно улыбнулся.

Я смотрела на него во все глаза:

– Ты пожаловался маме?

– Нет, но …

Когда папа закончил свой рассказ, я погладила его по руке и прошептала сквозь слезы:

– Ты просто очень хотел птицу. Бабуля тебя простила.

Мы сидели на траве, а вокруг нас бродили голуби.

Один шаг в прошлое. Я и бабушка

Когда ко мне пришло понимание того, что люди растут, стареют и умирают, я очень боялась одного. Нет, не того, что я умру. Того, что умрет бабушка. Я часто оставалась у неё на долгое время. Мои родители были целинниками, я родилась в Казахстане, и пока мы жили там, меня время от времени привозили к ней в Подмосковье. У всех бабушкиных сыновей, а их было четверо, если вы помните, родились дочки. Пять бабушкиных внучек. Но самой бабушкиной была я, потому что именно со мной ей пришлось нянчится больше всего. Меня и назвали в честь неё. Кстати, мою двоюродную сестру тоже. Сыновья помнили, как тяжело было их маме растить такую ораву одной. Они уважали её, любили, и двое их них дали её имя своим дочерям. Нас называли Надюшка большая и Надюшка маленькая. Маленькой Надюшкой была я.