Читать онлайн Автоматом и гранатой

Глава 1

Первая теплая мартовская ночь. Редкие снежинки плавно опускаются и сразу начинают таять, едва коснувшись ткани рукава белого маскировочного халата разведчика. Колебаний воздуха почти нет. Погода перестала меняться. Началась оттепель. Снежный настил покрылся влагой от таяния поверхностного слоя. Торчащие кое-где из него тоненькие стволы молодых деревьев и редкого кустарника едва колышутся на еле заметном и почти не чувствительном ветерке.

Приближался рассвет. Егор сдул с рукава новую снежинку и снова поднял глаза, чтобы окинуть взором ночную темноту за бруствером вражеской траншеи, занятой разведчиками около часа назад.

Изменений не было. Именно это заставляло его, опытного бойца, немного нервничать. Группа захвата ушла вперед, следуя намеченному плану и маршруту движения. Их путь пролегал по узкому ответвлению в земляных укреплениях второй линии обороны врага на данном участке фронта. Трое крепких, рослых парней из его отделения взвода разведки отправились к предполагаемому месту нахождения офицерского блиндажа, чтобы взять в плен языка – гитлеровца повыше чином, представителя командного состава или штабного работника. Того, кто может больше знать и дать много полезной информации.

Разведчики обнаружили эту траншею почти сутки назад. А за несколько часов до того, пробираясь по склону крутого берега крохотной лесной речушки, скрытно обошли хорошо охраняемую первую линию обороны противника. Под покровом ночи они тихо и незаметно миновали посты передового охранения, проползли в глубь необъятного лесного массива. А к утру, когда позади уже было не менее километра от пройденных гитлеровских позиций, расположились для наблюдения по краю небольшой поляны, противоположную сторону которой окаймляла свежевырытая траншея второй, вспомогательной, линии обороны немцев. Это была ее окраина, спрятанная отовсюду рельефом местности и плотной лесной растительностью, что лишало атакующую сторону прямого проникновения сюда со стороны.

Завязать бой с применением тяжелой техники, станковых пулеметов на этом месте было никак нельзя. Но опытная разведовательно-диверсионная группа могла вполне проникнуть сюда при условии преодоления хорошо охраняемой передовой линии укреплений и прохода сквозь плотные лесные заросли, почти непролазные из-за наличия болот, особенно затруднявших любое передвижение в теплое время года. Бойцы взвода разведки прошли, проползли, проникли к этому месту. Нашли укромную позицию для наблюдения и вычислили нужную траншею, что вела к заветной цели и захвату так нужного особо ценного языка из числа гитлеровского офицерского состава.

С одной стороны их группу, состоящую из пяти человек, укрывал от посторонних глаз лес из вековых деревьев с толстыми стволами. С другой – они были спрятаны плотным слоем веток кустарника, росшего по краю речушки, один берег которой, судя по растительности, был заболочен, а потому непроходим. Таким образом, перед ними открывалась по фронту только поляна, вытянутая вдоль леса и окаймляемая траншеей, по которой каждый час следовала в одну или другую сторону группа охранения или пробегал вестовой.

Дважды за день разведчики фиксировали прохождение двух немецких офицеров в сопровождении пары солдат. Четырежды по ней быстро пробегал высокий фельдфебель со знаками различия связиста. И еще два раза по траншее перемещался вразвалочку плотный гитлеровец, в вытянутых вперед руках которого было нечто вроде котелков. От них шел еле заметный пар, а до укрытия разведчиков доносился едва уловимый запах свежеприготовленной горячей пищи.

Изредка где-то вдали, в стороне передовых немецких позиций, начинали грохотать пулеметные трели с фиксированным набором очередей, что указывало на отсутствие нарушений в обстановке, на то, что опасности для гитлеровцев впереди нет. Таким образом, шло звуковое оповещение групп боевого охранения. Следом взлетели одна за другой осветительные ракеты, озарявшие передний край вражеской обороны и подступы к нему.

– Две длинные очереди, потом – короткая. Интервал полчаса. Одна длинная очередь, две короткие. Интервал сорок пять минут, – произнес лейтенант, посмотрев сначала на циферблат часов, приподняв их на свет, потом на Егора, и добавил: – Мудрено как-то у них!

– Надеюсь, что фрицы сами не запутаются в чередовании очередей! – натянуто улыбнулся в ответ разведчик.

Он прекрасно понимал, что и ему тоже придется вести отсчет пауз между дежурным общением гитлеровских пулеметчиков, чтобы безопасно уходить к своим после выполнения основной фазы поставленной боевой задачи.

Отвернувшись от командира взвода, Егор снова прильнул к просвету между стеблями редкого кустарника, из-за которых вел наблюдение за вражеской траншеей. По ней как раз снова шел вразвалочку плотный гитлеровец с котелками на вытянутых вперед руках. Минут через пять, вытирая рукавом лицо, он неспешно шагал в обратном направлении, удовлетворенно выпятив пухлые губы на краснощеком лице. Было заметно, что солдат выполнил на сегодня весь объем своей работы и собирался отдыхать, предоставляя разведчикам достаточное количество времени для выполнения задания командования.

– Жрать собрались, гады! – шепотом изголодавшегося человека протянул один из бойцов, чей черед был находиться возле Егора в наблюдении за перемещениями гитлеровцев.

– Отставить разговоры! – тихо прошипел тот в ответ, осаживая крайне вспыльчивого и не в меру энергичного солдата, недавно прибывшего во взвод разведки из госпиталя и назначенного к нему в отделение.

Боец сжал от досады губы, но выполнил указания своего командира, замолчал и продолжил бороздить взглядом отведенный ему сектор для наблюдения, пока не пришла очередь сменить на постах его и Егора. А уже после, когда ночная темень почти что поглотила поляну, лейтенант отдал команду на выдвижение группы захвата вперед, к вражеской траншее. Путь к ней был намечен по кромке леса, чтобы со стороны не было заметно следов на снегу. Трое крепких парней в белых маскировочных халатах, с автоматами, замотанными в белую материю, проследовали ползком по указанному командиром маршруту, а потом броском проникли в немецкую траншею. Надвигающаяся темнота скрыла их действия от взгляда со стороны. Время приближалось к моменту смены постов, а потому разведчики заняли позицию для нападения на гитлеровскую патрульную группу, путь которой должен был проходить по траншее именно там, где ее ждали. Лейтенант с Егором оставались на месте и наблюдали за происходящим в готовности вмешаться, поддержать огнем и прикрыть отход.

Серые шинели, каски в белых маскировочных чехлах, стволы карабинов, накинутых на плечи, походка вразвалочку в сочетании со средним темпом движения – гитлеровцы уверенно шли к своей погибели в сторону затаившихся в засаде разведчиков. Они ничего не подозревали, а потому оставались спокойными и уверенными в себе. Секундные действия, чей-то глухой выкрик, шорох возни и мелькание чего-то белого над бруствером траншеи. Все закончилось. Патруль был вырезан, а путь к предполагаемому офицерскому блиндажу свободен. И если кто сейчас мог направиться по траншее в какую-либо сторону, то это будет либо вестовой, либо высокий фельдфебель со знаками различия связиста. Возможно, еще кто-то захочет пройти по теперь уже смертельно опасному пути, но время приема пищи истекло более часа назад. Патруль разведчики как надо уже встретили, а вычислять вероятное время появления еще каких-либо «гостей» не было возможности, потому как основная работа началась, и медлить было никак нельзя.

Кто-то из группы захвата дважды, как было условлено заранее, махнул автоматом над бруствером, давая знать о благополучном исходе первого этапа операции. Командир взвода вместе с Егором в ответ на это начали быстро двигаться по кромке леса к траншее. Все пятеро собрались вместе. Первая тройка тяжело дышала, выпуская в воздух клубы обильного пара, разгоряченная короткой схваткой с гитлеровцами и работой ножами.

– Вперед! – тихо произнес взводный и кивнул разведчикам, указывая в сторону офицерского блиндажа.

Едва лейтенант произнес команду, как один из разведчиков, что был дальше всех в траншее, подал рукой знак об опасности. Все замерли. Воздух разрезал отдаленный, но уже четко различимый и стремительно приближающийся звук быстрых шагов с той самой стороны, откуда только что прибыли солдаты немецкого патруля, обходившие свой участок линии обороны. Полагаясь на личный опыт, которого у всех пятерых было в избытке, разведчики обмякли, понимая, что в их сторону движется только один человек. Идет расслабленно, обыденно, не чувствуя опасности.

Напряженным, сжатым в боевую пружину, из них оставался только один. Ему и предстояло встретить идущего в сторону группы разведчиков гитлеровца, выдававшего себя всплесками слякоти на сыром дне траншеи, по большей части не мощенном досками. Боец присел, обнажил острый нож, медленно положил на землю автомат и быстро двинулся вперед, навстречу опасности, решив сработать на опережение.

Его расчет оказался верным. Пара резких глухих ударов ножом донеслась до всех остальных. Дело было сделано. Потом наступила тишина. Все в траншее замерли, вслушиваясь в нее. Через минуту разведчик, ушедший ликвидировать немца, появился и знаком дал понять о благополучном завершении действия.

– Солдат-связист с карабином, – шепотом коротко доложил он командиру взвода и добавил: – При нем ничего, пустой совершенно.

– Вестовой! – прокомментировал другой разведчик, повернувшись к лейтенанту.

– Отставить разговоры! – прошептал тот в ответ. – Работать уже начали, поздно отступать. Вперед!

Он повернулся назад, к замыкавшему цепочку разведчиков Егору и взглядом дал понять, что прямо сейчас сам будет выдвигаться немного в глубь немецкой траншеи, в ту самую сторону, откуда появился патруль, чтобы находиться там на случай прикрытия всех остальных. Боец кивнул в ответ. Намерения старшего по званию были понятны. А ему самому предстояло остаться на месте, возле тел только что уничтоженных ножами гитлеровцев и быть готовым либо поддержать огнем группу захвата, либо взводного, смотря по обстоятельствам.

Разведчики один за другим исчезли в темноте коридора траншеи, что вела дальше, к предполагаемой заветной цели. Егор проследовал за ними и остановился через пару десятков метров именно в том месте, откуда можно было просматривать все ответвления в земляных проходах и контролировать территорию, открывавшуюся взору за бруствером, чтобы видеть обстановку вокруг. Он еще немного продвинулся вперед и замер в повороте траншеи, начав вслушиваться в тишину леса, нарушить сейчас которую должны были только действия группы захвата, целью которой было проникновение в предполагаемый блиндаж и пленение находящегося в нем офицера.

За неполных два года службы в полковой разведке Егору Щукину уже не раз приходилось исполнять роль одного из тех, кто прикрывает отход разведчиков, уносящих на себе только что захваченного языка. Такой способ был давно отработан и повсеместно использовался не только у них в полку, но и в других частях дивизии, армии, всего фронта. Ребята повыше ростом, покрепче, попроворнее, иногда пройдя в тылу ускоренный курс обучения навыкам рукопашного боя, отбирались в группы захвата и уходили вперед. Когда этого требовала обстановка, они без шума снимали часовых, скрытно уничтожали охранение, захватывали пленного, а потом, тщательно связав его, отдавали все силы доставке того к своим укреплениям, чтобы передать командованию, как говорится, в целости и сохранности.

Те, кто ниже ростом, менее физически развит, но вынослив и быстр, отбирались в группу прикрытия. Они, как правило, шли впереди до того момента, когда наступало время жесткого физического контакта с врагом. Занимали позиции там, где это было нужно, чтобы все вокруг видеть, слышать и контролировать. Они прикрывали отход группы захвата, когда та уже брала цель и отступала с взятым «грузом», делая все возможное, чтобы доставить его к своим передовым укреплениям. И тогда наступал черед разведчиков из команды прикрытия, что путали следы и часто приносили себя в жертву, отвлекая внимание противника, если тот вовремя обнаруживал пропажу среди своего личного состава или как-либо засекал чужую разведку на своей территории.

Если не удавалось все сделать тихо и спокойно отойти с захваченным языком в расположение родной части до того момента, как противник обнаружит пропажу, то начиналась самая опасная и порою смертельная часть работы группы прикрытия. Тогда враг пускал в ход все средства поражения. Бесконечно и с особым остервенением начинали обрабатывать свой передний край пулеметчики на передовых позициях. Разглядывали в бинокли местность наблюдатели и корректировщики огня. Били по координатам минометы. Озаряли ночное небо осветительные ракеты. Оживал весь вражеский передний край. А если обнаруживались следы, то пускалась вслед команда преследования, главной задачей которой было предотвращение отхода разведчиков с пленным, вплоть до уничтожения всей группы, а то и самой их добычи. Делалось все, чтобы пресечь успешную доставку языка.

Язык на фронте – это информатор. Из него выжмут любые сведения, которыми тот располагает. И чем выше звание и должность пленного, тем больше ценности он имеет.

Еле различимый шорох шагов позади заставил Егора обернуться. Это был лейтенант – командир его взвода. Устав ждать в коридоре немецкой траншеи, он вернулся назад, подошел вплотную и очень тихо спросил:

– Что там, товарищ сержант?

В ответ разведчик пожал плечами. Как и было условлено ранее, он ждал там, где ему положено. Но траншея перед ними сейчас предательски молчала и тонула во мраке непроглядной ночи. Группа захвата как будто сквозь землю провалилась.

Как и другие бойцы его взвода, сержант Щукин не очень любил лишних слов от своего командира, являвшегося поборником армейских уставов и четкого соблюдения обращения между своими подчиненными. Особенно это было заметно и действовало лишним раздражителем во время выполнения боевых задач под носом у врага и на контролируемой им территории. Тут было не до уставов. Обращения типа «товарищ сержант» или «товарищ лейтенант» опускались из виду сами собой. Но командир их взвода эти обращения не опускал. Он сам выполнял и от остальных требовал соблюдения требований воинских уставов. И даже в обстановке смертельной опасности не изменял себе и своим принципам.

Егор почувствовал легкий толчок командира в плечо. Это был знак пойти и проверить обстановку. Нащупав одной рукой стену траншеи как ориентир, а в другой удерживая наготове автомат, разведчик двинулся вперед. Через пару десятков метров он заметил в почти кромешной темноте еле различимое белое пятно маскировочного халата. Это был кто-то из своих. Боец обернулся и, заметив приближение Щукина, махнул ему рукой, подманивая к себе.

– Есть блиндаж, товарищ сержант! – очень тихо прошептал разведчик Егору. – Сейчас там гости. Шумят немного. Как уйдут, так мы через пять минут и нагрянем.

– Патруль! – так же тихо прошептал ему в ответ Егор, намекая на ограниченное количество времени на захват языка.

Солдат легко толкнул его в плечо, давая понять, что понимает намек старшего по званию.

Едва они закончили свой короткий и емкий разговор, как впереди мелькнул тусклый свет из распахнутого дверного проема блиндажа. Две тени вышли из него и, переговариваясь на немецком языке, направились по коридору траншеи в сторону, противоположную от разведчиков. Потянуло табачным дымом. Егор и его товарищ сразу облегченно выдохнули. Напряжение немного спало. Путь к цели был свободен.

– Самое время, – толкнул бойца в спину Егор, – вперед!

Разведчик неслышными шагами засеменил к вражескому блиндажу и притаившимся в складках траншеи товарищам. В темноте началось движение, заметное со стороны только мельканиями белых пятен маскировочных халатов. Не прошло и двух минут, как тихо скрипнула распахнутая дверь, что-то зашуршало в ночи, послышался приглушенный звук удара, чей-то хрип, кто-то ругнулся, и два белых пятна начали мелькать по темной траншее, что-то волоча на себе.

Егор освободил разведчикам дорогу. Они пронесли мимо него на себе и положили на землю огромный брыкающийся сверток, издававший глухие воющие звуки. На шум появился лейтенант.

– Что там? – произнес он, кивая в сторону добычи.

– Гауптман, кажись! – прошептал один из бойцов. – Капитан по-нашему!

– Ого! – ответил офицер и тут же добавил: – Пакуйте лучше, а то он сейчас кляп выплюнет и орать начнет во все горло.

– У нас не забалует! – ответил лейтенанту другой разведчик и отвесил пленному несколько сильных ударов по корпусу.

– Взяли! – произнес третий и, сильнее затянув для надежности веревочный узел на запястьях немецкого офицера, взвалил его на себя, поместив на широком плече.

Вперед, к выходу из траншеи, быстро перепрыгивая через тела мертвых гитлеровцев, пустился один из бойцов. Он вынырнул на поверхность и скрылся в стороне кустарника, откуда начиналась атака всей группы. Следом за ним двинулся вперед здоровяк с немецким офицером на плече. Замыкал тройку разведчиков тот, что распознал звание пленного. Озираясь по сторонам, он шел след в след за товарищем, страхуя того от падения с тяжелой ношей.

Егор указал лейтенанту на запястье руки и кивнул, показывая тому, чтобы дали группе захвата время отойти как можно дальше от вражеской траншеи. Взводный все понял и отошел на несколько шагов назад, чтобы контролировать свой участок немецких земляных укреплений.

Вдали снова дежурно, по часам, ударили пулеметные трели передового охранения гитлеровцев. Взмыли вверх одна за другой осветительные ракеты. Наблюдая за траекторией полета одной из них, командир взвода жестом показал Егору: десять минут.

Это было время, через которое, по расчету, патруль немцев должен был снова появиться на этом месте, если бы не был вырезан группой захвата немного ранее. А значит, что пропавших солдат должны были вот-вот хватиться, начать искать, сообщать о них на всех постах, выслать по маршруту следования поисковую группу. Не вернувшееся в расположение подразделение – это боевая тревога, срочное объявление по цепи, внеплановая проверка всего личного состава. Значит, скоро гитлеровцы будут на этом месте, обнаружат безжизненные тела своих солдат. Начнут бороздить трассирующими пулями весь передний край, тщательно обрабатывая его. В небо внепланово взмоют десятки и сотни осветительных ракет. Будет светло, почти как днем.

Но случится это не сразу. Первый обнаруживший мертвый патруль, отправит вестового к старшему по команде. Тот доложит выше и начнет поднимать всех, кто есть у него в подчинении. Телефонисты начнут сообщать по цепи о тревоге. Вот тогда, когда все зашевелится, загудит, всполошится, начнется самая опасная и смертельная фаза работы для сержанта Щукина и его командира.

Но и того времени, что отмерял лейтенант как начало старта поиска гитлеровцами своих товарищей оказалось мало. Где-то в стороне того самого блиндажа, откуда так ловко разведчики стащили гауптмана, прозвучали громкие и резкие крики. Кто-то поднимал тревогу, видимо, обнаружив пропажу или мертвого солдата, охранявшего вход в офицерское жилище. Вражеское гнездо переполошилось.

– Пора! – произнес лейтенант, стремительно приближаясь к Егору по траншее. – Уходим!

Один за другим они вскочили на бруствер, выбрались на поляну и двинулись по ее краю по тем же следам, что оставили сами, когда шли к цели. Шаг за шагом разведчики удалялись прочь. Они миновали заросли кустарника, пробрались к берегу замерзшей реки, прошли немного вдоль ее русла, снова нырнули в кустарник и опять спустились к реке.

Лейтенант подал знак остановиться. Он и Егор замерли, вслушиваясь в темноту. Было странно тихо.

– Молчат, – не то спросил, не то констатировал командир взвода.

– Сейчас зашумят! – произнес в ответ Щукин и тут же пояснил: – Сначала доложат, потом поднимут тревогу. Минут пять пройдет.

– Лишь бы ребята успели! – повернулся к нему лейтенант.

Они оба сосредоточились, прикидывая, сколько успели пройти их товарищи с пленным немецким офицером, пока они сами выжидали, готовясь к внезапным изменениям в обстановке. По мнению Егора, разведчики уже должны были миновать тот самый участок гитлеровской передовой, где рельеф местности позволял ползком незаметно обойти передний ее край и достичь относительно безопасного места, которое могло скрыть солдат от зоркого глаза вражеского наблюдателя. Такое место он вычислил днем ранее, просчитал его и по нему повел группу разведчиков в тыл к немцам. Расчет оказался верным. Накопленный опыт и выработанное чутье не подвели сержанта Щукина. Боевая наука осваивалась им, а экзамены сдавались регулярно. Оценкой им становилась жизнь разведчика и результаты его опасной работы.

– Похоже, светать начинает, – тихо произнес Егор, выводя из оцепенения своего командира и одновременно как бы спрашивая его, идут они дальше или чего-то ждут?

Тот быстро окинул взглядом темное мартовское небо и подал еле заметный со стороны знак на начало движения.

Через несколько минут разведчики, пройдя по крутому берегу речушки, поднялись к тому месту, где был край линии обороны врага. Его завершала траншея с высоким замаскированным ветками бруствером, оборудованная под пулеметную огневую точку, скрытую с тыла поваленным набок стволом большого дерева, служившую сержанту Щукину ориентиром.

Чтобы предупредить лейтенанта о приближении к врагу, он легко толкнул того в спину. Тот сбавил темп движения и начал пристально вглядываться вперед и прислушиваться к тишине. Едва он это сделал, как где-то в стороне послышались крики, похожие на команды или распоряжения. От гитлеровских укреплений исходила опасность. Именно это и надо было разведчикам. Все говорило о том, что их товарищи, уносившие на себе взятого в плен немецкого офицера, без шума преодолели участок возле переднего края обороны врага. Их не заметили, и они успели проскочить крайне опасное место. А шум в стороне позиций пулеметчиков и дальше от нее подсказывал разведчикам начало действия сигнала тревоги в стане противника.

Лейтенант резко обернулся в сторону Егора и озадаченно посмотрел на него пристальным взглядом. Тот понял его немой вопрос и шепотом ответил на него:

– Если бы ребят засекли, то уже бы палили вовсю, передний край обрабатывали.

Командир кивнул, отвернулся и услышал позади себя тихий голос сержанта:

– Вперед, пока не началось.

Он успел уже сделать несколько шагов, как над передним краем с шумом воспарили в воздух одна за другой несколько осветительных ракет. Оборона врага ожила, весь его передний край всполошился. Почти что разом ударили пулеметы, прочесывая трассирующими очередями все пространство перед собой.

Разведчики остановились. Морщась от бьющего по барабанным перепонкам звука стрелявшего всего в паре десятков метров от них немецкого пулемета, Егор начал всматриваться в темноту. Маршрут движения он знал. Падающая сверху осветительная ракета озарила рельеф вокруг них. Путь назад, к своим, четко просматривался в ее свете.

– Туда, товарищ лейтенант! – затараторил Егор, дернув на себя командира за ткань маскировочного халата на плече. – Сначала вы до края поляны, потом я за вами.

Тот резко обернулся, пытаясь уточнить намерения бойца.

– Я с пулеметчиками поговорю и за вами. Вы как заляжете, так прикрывайте меня и шумите, чтоб видно было.

Его предложение было простым до предела, но очень опасным. Не зная, в каком сейчас месте находятся их товарищи с ценным пленным немцем, разведчик полагал, что они сейчас могут быть под плотным огнем врага. Чтобы избавить их от этого и одновременно выполнить роль прикрытия, нужно во что бы то ни стало обозначить себя, вызвать всю мощь огня гитлеровцев в свою сторону. Пулеметчики должны начать работать по нему и лейтенанту. А их уход в сторону означал ограниченный сектор обстрела и давал разведчикам хоть какую-то надежду на успешное возвращение назад.

Одновременно с этим Егор отчетливо понимал, что рельеф местности, представлявший собой почти ровный участок местами заболоченного пространства, покрытый кое-где кустарником, не спрячет их от огня с переднего края гитлеровцев. Имелась надежда прятаться только за несколькими небольшими кочками, рассыпанными по округе и прикрытыми подтаявшим снегом, да поваленными деревьями, низенькими, кривыми и ветвистыми, обычно растущими на болотах и вырванными недавно с корнями во время интенсивно проходившего наступления Красной Армии, завершившегося на этом участке фронта.

Но и стоять на месте сейчас им было нельзя. Время неумолимо шло вперед. Нужно идти и отвлекать на себя внимание врага, заставить его стрелять по себе, сосредоточить весь огонь в той стороне, куда они сами направятся с лейтенантом. Все это для того, чтобы ребята из группы захвата успешно добрались к своей передовой и передали командованию пленного офицера. А для этого, возможно, придется принести себя в жертву. Но для того и создавалась группа прикрытия, маленькая, на этот раз всего из двух человек. Чья задача сейчас будет стрелять по врагу из автоматов, но не для того, чтобы уничтожать, а для привлечения внимания к себе вспышками выстрелов в ночной темноте.

– Вперед! – проговорил Егор на самое ухо своему командиру, пытаясь заглушить разрезающую воздух пулеметную стрельбу.

Лейтенант наклонился и побежал, пригибаясь к земле. Щукин следил за ним, провожая взволнованным взглядом. Тот в два прыжка преодолел покрытую льдом узенькую, крохотную лесную речушку, один раз проломив ногой ее ледяной панцирь посередине. Потом выскочил на берег и, рассекая редкий, хаотично рассыпанный по округе частокол тонкого кустарника, рванул к еле видневшимся в темноте кочкам. Воспарившая в высоту ночного неба очередная осветительная ракета озарила бегущего лейтенанта, показывая его действия всем, кто мог смотреть в это время в направлении поляны. Офицер упал на снег и моментально замер на месте, пытаясь слиться с окружающей обстановкой и сойти за одну из кочек благодаря своему белому маскировочному халату. Вопреки творившемуся переполоху во вражеском стане, гитлеровцы не заметили его и продолжали обрабатывать пулеметным огнем весь передний край.

У Егора в это мгновение екнуло сердце. Молниеносно он окинул взглядом сектор работы немецких стрелков. Оценил рельеф поляны за редким кустарником, где лежал на снегу лейтенант, грамотно слившийся с окружающей природой. Все получилось. Его не заметили. Действия командира разведчиков, взлет ракеты в небе и направление стрельбы пулеметчиков совпали в доли секунды так, что никто на позициях врага ничего не заметил.

Егор еще раз осмотрел округу. Лейтенант лежал и ждал броска подчиненного в свою сторону. Теперь очередь была за сержантом. Ему также нужно было сейчас быстро преодолеть узкую обледенелую речку, проскочить редкий кустарник, пробежать не меньше тридцати метров и уйти в сторону от командира, чтобы не оказаться с ним на одной линии огня при обнаружении гитлеровцами его действий.

Поляна, куда предстояло бежать Егору, была вытянутой вдоль края болота, кустарник на поверхности которого покрывал обширное пространство, обозначая своим присутствием топи и те места, где можно было хоть как-то идти. Немцы не стали протягивать свою линию обороны по берегу речки, считая это место непроходимым для пехоты даже зимой, создав здесь только одну пулеметную точку для охраны подступов. Болотная топь промерзала только на поверхности, а потому преодолеть ее пешком было почти невозможно. Никто не думал, что хорошо просматриваемая со стороны окопов поляна, усеченная природой двумя речками, одна из которых впадала в другую, густым лесом и обширным заболоченным участком будет использована для отхода разведчиками. Уходить по ней было губительным делом для любого человека, даже для подготовленного и дерзкого бойца.

Но выбора у них не было. Группа захвата с пленным шла другим маршрутом, почти прямо вперед, вдоль русла речки, прячась в заснеженных зарослях ее берегов. Егор с лейтенантом должны были уходить в сторону от нее, намного левее, демонстрируя все свои действия, подставляясь под огонь, отвлекая внимание передового охранения от своих товарищей. Длинная, вытянутая поляна должна была завершиться дальше и правее выходом к укреплениям родной дивизии. Только этот коридор становился дальше намного у́же. Болото делало его нешироким, обводило его контур и лишало уходящих от смерти разведчиков маневра.

В противовес единственному выбору оставалось только полное самопожертвование в том случае, если бы они приняли бой во вражеских траншеях. Ворвались в них и стали поливать огнем всех и каждого на своем пути. Итоговое решение было другим, но все равно крайне рискованным и опасным. Огонь врага нужно было вызвать на себя и создать видимость отхода, притвориться теми, кто уносил с собой пленного немецкого офицера.

Егор медленно привстал, принял боевую стойку, направил вперед автомат. В паре десятков метров от него, в окопе, работали два вражеских пулеметчика, один из которых поливал огнем свой сектор обстрела, обводя его длинными трассирующими очередями, а другой помогал подавать патронную ленту. Едва разведчик увидел их, как пулемет замолчал. Его первый номер стал суетиться над затвором, готовясь перезарядить оружие, а второй отошел к задней стенке окопа и поднял вверх крышку не то ящика, не то какого-то укрытия и что-то тянул оттуда наверх.

Эта пауза была на руку Егору. Новая осветительная ракета ярко озарила двух солдат перед ним. Он вскинул перед собой автомат и прицельно выпустил по немцам две короткие очереди. Сраженные метким огнем разведчика, гитлеровцы исчезли в черноте своего укрытия, рухнув на его дно. Через секунду Щукин перевел взгляд выше и дальше. Туда, куда вела петляющая траншея противника. Взгляд его остановился на следующей огневой точке врага. Она была намного дальше и почти невидима в ночной темноте. Выдавал ее только свет от падающей в стороне с неба осветительной ракеты и вспышки выстрелов установленного в ней пулемета.

Что-то мелькнуло немного ближе к нему. Кто-то из немцев шел по траншее, а значит, мог увидеть действия разведчика, что и нужно было в итоге Егору. Его должны были заметить. Для верности он еще несколько раз нажал на спусковой крючок своего «ППШ», отправив в сторону огневой точки врага несколько коротких очередей. В том направлении он разобрал что-то вроде криков. Напрягая зрение, он заметил быстрые незначительные изменения в стане врага. Возникшая в уме догадка бойца тут же подтвердилась. Чутье не подвело. Удаленная пулеметная точка меняла сектор обстрела и собиралась работать по нему.

Егор молниеносно повернулся назад и рванул через речку, стараясь преодолеть намеченный ранее маршрут как можно быстрее и, главное, до того, как по нему откроет губительный огонь немецкий пулеметчик. Тот в ответ не заставил себя долго ждать и спешно, а потому не точно, стал вести огонь в секторе левее от прежнего и стрелял туда, где заметил фигуру Егора.

Действия разведчика заметили и дальше, где-то в районе наблюдательного пункта врага. В сторону поляны взметнулись ввысь одна за другой три осветительные ракеты. В такт пулемету начал злобно строчить чей-то автомат. Ближние подступы к реке, часть болота и редкий кустарник сразу же озарило ярким светом с неба и вспышками искр от трассирующих пуль, что ударялись о препятствие и молниеносно меняли направление своего смертельного полета.

Егор спешил. Сердце его неистово колотилось. Едва настигнув своего лежащего на снегу командира, он резко свернул вправо от него, сделал еще несколько длинных, вприпрыжку, шагов и с размаху упал на землю, стараясь угодить за ближайшую кочку, как за спасительное укрытие. Очереди трассирующих пуль едва не достали его. Пулеметная очередь прошла с запозданием на секунду, немного выше и завершила свой губительный путь где-то далеко за поляной.

Разведчик замер, сжавшись от животного страха в комок. Потом, как только возникла короткая пауза в работе немецкого пулемета, он, вжимаясь в снег, распластался за кочкой, чтобы стать как можно менее заметным для врага.

– Лейтенант! – прокричал Егор, повернувшись в сторону своего командира и давая ему понять, что наступает черед его действий.

Тот, услышав в перерыве в стрельбе голос бойца, приподнял голову на его крик и застыл. Лицо его не выдавало ничего, кроме полной растерянности и осознания ужаса происходящего. Офицер понимал, что обстоятельства для него и сержанта Щукина складываются таким образом, что шанс вернуться живыми к своим у них почти что отсутствует.

– Лейтенант! – еще раз прокричал Егор, сильнее вжимаясь в снег. – Вставай и беги, когда я скажу.

Голос его утонул в трескотне вражеского пулемета. Трассеры просвистели едва ли не над головами разведчиков. Справа пулями были сбиты несколько веток и стеблей болотного кустарника. Было непонятно, услышал ли офицер его просьбу или нет. Однако лейтенант вскочил, едва заметил уход огня противника в сторону, уловил паузу в работе стрелка, когда он менял линию прицела, и побежал прочь вдоль поляны, петляя на ходу и перепрыгивая через кочки. Через секунду следом вновь ударил пулемет. Трассеры вспороли воздух. Досталось небольшому кривому деревцу метрах в семи от места, где лежал Егор. Ствол расщепило ударами пуль, ветки полетели в стороны. Несколько кочек были задеты. Снег на их поверхности, грунт и мерзлая зелень под ним разлетелись по округе.

Наступила очередь отхода Егора. Он, все еще вжимаясь в землю, повернулся назад. Лейтенанта видно не было. Новая осветительная ракета, а затем и вторая, указали ему на неестественный белый холмик за одной из крупных кочек. Снег рядом был темнее, а это значило, что разведчик увидел своего командира. Но жив ли он? Не задел его пулеметчик врага?

Думать об этом было некогда. Неожиданная пауза дала возможность начать отход. Спешно работающий мозг Егора подсказывал ему, что наступил тот самый интервал во времени работы вражеского пулемета, когда нужно сменить перегревшийся ствол. Для опытного стрелка дело быстрое, всего нескольких секунд. Но и для бывалого разведчика эта пауза на руку. Пользуясь затухающим светом от почти упавшей на землю ракеты, ориентируясь по нему, он вскочил и стремительно побежал туда, где, по его предположению, находился командир. Еще мгновение, и Егор в прыжке упал за ствол трухлявого дерева, по виду давно сгнившего и наполовину утонувшего в земле и в снегу. Защита так себе, но другой он не видел на пути, а потому выбрал эту. На большее времени не оставалось.

– Лейтенант! – привычно прокричал он, надеясь услышать ответ.

– Жив! – громко выпалил тот.

Едва состоялся короткий обмен так нужными им обоим словами, как новый треск вражеского пулемета разрезал воздух. Снова досталось ветвистому крохотному деревцу, лишившемуся в одно мгновение почти всех своих веток. Разметало ближнюю к нему кочку. Вспороло землю в стороне от лейтенанта, обдав его мерзлым грунтом и катышками подтаявшего накануне льда.

– Отползай! Есть возможность! Тебя почти не видно! – проорал Егор в темноту, стараясь перекричать оглушающий бой немецкого пулемета.

Чуть дальше, где рельеф поляны нисколько не менялся, а, следовательно, укрываться было почти негде, она давала возможность уйти от пуль врага своим небольшим уклоном к реке. А это приносило разведчикам хоть какой-то шанс на выживание под губительным огнем врага. К тому же фронт в том месте сужался, тем самым делая меньшим сектор для ответной работы из автоматов. До заветной низины оставалось совсем немного. По прикидке Егора, подтвержденной светом очередной парящей в воздухе ракеты, достичь уклона поляны можно было в два или три броска назад.

Едва он прокричал лейтенанту слова о возможности ретироваться ползком, тот выдержал короткую паузу и начал понемногу двигаться, приняв указание сержанта к действию и посчитав это единственно верным решением в данной ситуации. Тем временем пулеметная очередь вырвала из земли перед Егором и его укрытием целые пригоршни мерзлой земли. Сухой, от времени наполовину вошедший в землю, ствол дерева почти полностью разлетелся на куски, обдав его мокрым снегом и ледяным мхом.

Что-то задело его плечо. Едва пулеметчик сделал паузу для новой очереди в сторону поляны, как Егор в страхе поднял голову и схватился за рукав. Ткань маскировочного халата была разодрана. Досталось и рукаву куртки. Боец сжал пальцы на плече, пытаясь понять, ранен он или нет. В суматохе происходящего боли он мог и не почувствовать. Боли не было. Щукин судорожно выдохнул. Пуля не задела руки, только порвала ткань.

– Жив?! – привел его в чувства голос лейтенанта, немного успевшего уйти в сторону уклона поляны.

– Жив! – выпалил Егор, ожидая возобновления работы вражеского пулеметчика, который уже успел хорошо пристреляться и укладывал свои пули все ближе и ближе к разведчикам.

Но вражеская передовая молчала. Возникла пауза. Ее прервали только две, выпущенные почти одновременно, осветительные ракеты, озарившие поляну как раз над головами разведчиков.

– Ну все! Амба! – шепотом резюмировал сам себе под нос Егор, ожидая смерти, что угрожала сейчас ему и лейтенанту.

Яркость в небе и работа немецкого стрелка говорили только о том, что с вражеской позиции их нахождение вычислили и прямо сейчас накроют огнем. Но пулемет почему-то молчал. Кроме падающих осветительных ракет о каком-либо движении в стане врага ничего не говорило. Разведчик напряг зрение, пытаясь рассмотреть что-нибудь впереди. Едва он поднял голову над остатками трухлявого ствола дерева, за которым прятался, как в стороне от него что-то ударило в землю, и прогремел взрыв.

– Мины! – прокричал лежащий позади и немного в стороне лейтенант.

Щукину это сразу стало понятно. Звука падающего с неба смертельного вражеского подарка он не услышал. В ушах стоял шум от продолжавшейся несколько минут интенсивной стрельбы. Но немцы били точно. Мина упала в болото всего в паре десятков метров от них. И если пулеметчик уже пристрелялся, то для корректировки огня минометному расчету нужно было совсем немного. Следующая мина упала левее Егора и тоже метрах в двадцати от него, угодив точно за одну из кочек. Осколки от нее, вырванные из земли грунт, лед и снег разлетелись по округе. Первая мина почти не дала такого эффекта, так как угодила в топкое место. Энергию ее разрыва по большей части поглотило болото, покрытое коркой льда и тяжелый подтаявший снег на нем.

– Вилка! – Неимоверно громкий в эту секунду голос лейтенанта подтвердил точно такие же мысли Егора.

Третья мина могла лечь совсем рядом, а то и вовсе возле разведчика, сделав ту самую ужасную «вилку», так пугавшую солдат на фронте, знавших этому смертельную цену. Били по нему. В ответ, подогреваемый накопленным боевым опытом и чувством животного страха, он вскочил так, будто взлетел над землей, и бросился назад, подальше от того места, где только что находился. Несколько прыжков, и Егор рухнул на землю за ближайший куст, как за спасительное укрытие, хоть и очень посредственное и довольно примитивное для защиты от осколков.

Мина ударила о землю буквально через пару секунд. До трухлявого ствола дерева, за которым находился Щукин, оставалось всего метра три. Если бы он там и остался, а не сменил позицию, то сейчас уже точно был бы убит!

– Уходи! – Теперь сам Егор давал руководство к действию своему взводному.

Лейтенант перевернулся на спину, сделал еще один оборот, вскочил и побежал назад и немного левее от Егора. Там он в прыжке упал на снег, спрятавшись за ближайшую кочку.

Новая мина ударила о землю. Ее попадание пришлось на самый край болотца. Разрыв и разлет осколков напомнил первую, угодившую немного дальше. Сразу после этого Егор приподнял голову, окинул взглядом фронт. Пулемет молчал. Минометчик не частил. Возникла короткая пауза. Она насторожила опытного разведчика. В стане врага либо что-то назревало, либо начиналось какое-то новое действие.

Чутье и фронтовое предчувствие не подвели его. Среди высоких и голых веток редкого болотного кустарника он разглядел мелькание каких-то странных очертаний. Что-то темное и светлое пробиралось по болоту к поляне со стороны.

– К нам гости, лейтенант! – прохрипел Егор, еще задыхаясь от волнения, эмоций и частых ударов сердца от молниеносных рывков от места к месту.

Офицер поднял голову из-за кочки.

– Справа по фронту! – громко указал сержант направление появления опасности и тут же добавил: – К бою!

Едва он это произнес, как где-то впереди, откуда они сами с лейтенантом перепрыгивали русло замерзшей узкой речушки, на них двигались еще несколько фигур. Это была та самая команда преследования, из-за появления которой замолчали и пулемет, и миномет. Их сектор обстрела был занят. Его заполонили солдаты, задачей которых сейчас было полное уничтожение диверсионной группы Красной Армии. Немного ранее, когда была обнаружена пропажа офицера на своих позициях в ближнем тылу, а также несколько мертвых солдат из патруля, гитлеровцы подняли тревогу. Началась обработка переднего края, взмывали вверх одна за другой осветительные ракеты. Делалось все возможное, чтобы не дать уйти разведчикам со взятым в плен гауптманом.

Только сейчас, когда картина перед глазами начала становиться более понятной, Егор понял причину некоторого разноцветия со стороны выстраивавшихся в цепь преследователей. Часть солдат противника были облачены в обычные шинели и куртки, а потому казались темными пятнами в серой мгле едва начинавшегося мартовского утра. Другая имела поверх верхней одежды зимний камуфляж белого цвета, благодаря наличию которого были плохо видны. У многих солдат также в белых чехлах были и каски на головах.

Егор начал считать преследователей. Сосчитать точно из-за многочисленных кочек и других препятствий перед собой, благодаря которым удавалось укрыться от пулеметного и минометного огня, он сейчас не мог. Рельеф места серьезно мешал. Но складывающаяся ситуация все равно выглядела и оценивалась им как крайне напряженная. Боя было не избежать.

– Подпустим поближе! – прокричал в стороне лейтенант.

Решение поначалу показалось Щукину верным. Вот только число врагов, шедших на них, уже казалось довольно пугающим. Он видел не менее двадцати солдат перед собой. Одна часть, которая поменьше, пробиралась по краю болота, что говорило о наличии вполне проходимых мест в топях. Другая, более крупная, шла по фронту, прямо на разведчиков.

– Сначала себя обнаружим, – ответил Егор командиру, тут же добавив, уже намного громче: – Вперед!

Не давая лейтенанту опомниться, он вскочил и побежал к низине, стараясь как можно быстрее укрыться в ней и занять выгодную позицию для ведения автоматного огня. Другой целью резкого появления Егора перед глазами врагов было именно обнаружение себя, демонстрация цели, приманки для них.

Гитлеровцы клюнули. Едва маскхалаты разведчиков всплыли в темноте, немного освещенные только что начавшимся рассветом, как по ним был открыт шквальный огонь из всего имеющегося у противника в наличии оружия. Автоматные очереди и одиночные выстрелы карабинов рассекли воздух. Но той самой паузы в две или три секунды, между тем как немцы увидели цель и открыли огонь на поражение, хватило лейтенанту с Егором, чтобы нырнуть за укрытия и скрыться из вида.

Они оба тяжело дышали. Вторая фаза боя выглядела не менее опасной, чем первая, когда бил по ним сначала только пулемет, а потом и миномет. Легче никак не становилось.

– Вдвоем держим фронт! На мне еще и правый фланг! – выпалил Егор, словно он был командир их группы, а не лейтенант.

Да, он был опытнее своего командира. Воевал намного дольше, прошел больше фронтовых дорог, хлебнул больше лиха. И хотя они и являлись ровесниками, с разницей в возрасте всего полгода, лейтенант всегда прислушивался к Щукину и едва, как говорится, не смотрел ему в рот. Всю науку разведчика он познавал в основном у Егора, учился у него нелегкому и крайне опасному ремеслу. Впитывал как губка каждое слово, каждое действие, каждый прием.

В присутствии подчиненных командир взвода никогда не показывал или, по крайней мере, старался тщательно скрыть, что он ученик. Это неплохо у него получалось. Только со временем и со стороны многим особо внимательным бойцам было заметно, что лейтенант порою принимает именно то решение, что недавно было озвучено сержантом Щукиным. Или прежде советуется с ним, стараясь потом преподнести солдатам услышанное, выдав это за свое после некоторых раздумий и корректировок.

Егор никогда не обижался за это на командира взвода. Более того, он даже сам иногда подсказывал ему более правильную позицию, давал нужный совет. Но при этом вовсе не навязывал своего мнения и не настаивал на своем. Почти всегда это выглядело со стороны как решение самого лейтенанта, правильное и бесповоротное, за что тот с особым уважением относился к Щукину. Правда, панибратства тут никогда и не было. Отношения выглядели сугубо уставными, что очень нравилось взводному, а сам Егор подчеркивал перед всеми остальными эти отношения, тем самым поддерживая дисциплину в подразделении. И лишь на боевых заданиях, во время поиска в тылу врага, они могли перейти на «ты», обойти обращение «товарищ», наплевав на устав, потому как того требовала обстановка и лишнее слово было совсем ни к чему.

Весной сорок третьего лейтенант окончил артиллерийское училище и сразу был направлен на фронт. Впереди была Курская дуга, ожидалось широкомасштабное сражение с применением огромного количества танков, а потому спрос на артиллеристов для борьбы с ними был как никогда высок. Он начал воевать в должности командира взвода, попал в самую гущу событий, был ранен и чудом выжил под плотным губительным огнем врага. Его, истекающего кровью, вынесли на руках с поля боя его же солдаты. Материальная часть была разбита, артбатарея погибла едва ли не в полном составе.

Потом, уже после выздоровления, сразу после выписки из госпиталя, имея за спиной совсем небольшой опыт одного-единственного боя, но уже считавшийся понюхавшим пороху, лейтенант был направлен для прохождения службы в другую часть. Впереди было форсирование Днепра и бои на отвоеванных плацдармах. Он снова командовал взводом, был переправлен на правый берег и дрался там, пока опять не был ранен уже на следующий день. Обмотанный бинтами, ослабевший от потери крови, он все равно не покидал своего подразделения и оставался на позиции. После по распоряжению командира дивизиона едва стоящего на ногах офицера все же эвакуировали в медсанбат, а потом и в госпиталь.

В двадцать седьмой артиллерийский полк дважды раненный лейтенант попал в разгар боев в Белоруссии. Ему, как имевшему боевой опыт, в полковом штабе предложили возглавить осиротевший и в очередной раз оставшийся без командира взвод разведки. Именно «предложили», а не приказали. Командовать разведчиками в боевой части дело очень непростое и считавшееся куда более опасным, чем руководство расчетами орудий. Он согласился, а потому уже через час познакомился с командиром первого отделения сержантом Щукиным, ставшим впоследствии его главным наставником в деле освоения далеко не легкого ремесла разведчика.

Егор считался ветераном полка и своего взвода. В списках личного состава он числился с самого его формирования и служил в нем уже почти два года. Более того, он оставался единственным бойцом подразделения разведки, кто уцелел из первоначального списка. Остальные, как командиры, так и рядовые разведчики, уже давно покинули его взвод из-за ранений и отправки на лечение в госпитали. Многие погибли и были захоронены во множестве братских могил, что оставлял за собой полк и вся дивизия на местах боев. А иные и вовсе не возвращались с боевых заданий в ближнем тылу противника, пополняя своими фамилиями списки пропавших без вести бойцов.

Щукин все это пережил. В свой полк он попал после госпиталя и единственного на тот момент боя, в котором смог уцелеть, но был ранен. Он сам попросился в тот самый взвод, прислушавшись к советам опытных разведчиков во время лечения ран. Его просьбу удовлетворили и направили туда, куда он и хотел. Потом было много выполненных заданий командования, дежурства на передовой, наблюдение за передним краем вражеских позиций, рейды и поиски в ближнем тылу противника с целью захвата ценных пленных или выявления целей для их последующего уничтожения артиллерией полка.

Егор не раз был ранен, контужен, но только однажды прошел курс лечения в дивизионном санитарном батальоне, настояв на том, чтобы его не отправляли в госпиталь. Просьбу опытного и отлично зарекомендовавшего себя разведчика удовлетворили. После лечения он снова был направлен в свою часть и смог тем самым избежать участи попадания в другой полк и дивизию, на другой участок фронта, что, как правило, происходило с теми, кто покидал тыловые госпитали и возвращался в строй.

– Лейтенант! – прохрипел сержант в сторону своего командира, что залег метрах в двадцати от него и приготовился к бою.

– Вижу! – выпалил тот, наводя автомат на гитлеровскую цепь, которая в эту минуту вытягивалась по фронту перед ними.

Щукин водил взглядом то по кустарнику на заболоченном участке, то по мелькающим впереди гитлеровцам. Первые молчали, не выдавали себя, стараясь в тишине внезапно навалиться на разведчиков, появившись со стороны топей, откуда их явно не ждали. Вторые потому и не спешили, вели почти беспорядочный огонь короткими очередями и одиночными выстрелами, не давая поднять головы занявшим оборону бойцам, до которых оставалось уже менее ста метров.

– Огонь! – произнес лейтенант, глядя в сторону Егора.

– Погоди! – рявкнул тот в ответ и повернул ствол автомата в сторону болотца, где приближавшиеся к ним гитлеровцы находились гораздо ближе и вот-вот должны были совершить бросок вперед, пойти в атаку на разведчиков.

Нервы у лейтенанта не выдержали. Он первым нажал на спусковой крючок своего оружия. Короткая очередь прорезала воздух. Один из немцев выпал из цепи, свалившись набок в результате прицельного автоматного огня. Остальные или быстро залегли, или начали метаться по поляне, пригибаясь и приседая. Зачастили ответные выстрелы.

Егор не стал ждать. Он уже успел прицелиться и держал на мушке свою жертву. Вслед за лейтенантом он дал три короткие очереди, сшибая ими ветки редкого кустарника, не сильно маскировавшего крадущихся в сторону разведчиков гитлеровцев. Один из них упал навзничь, видимо, получив свою долю смертельных свинцовых гостинцев от сержанта Щукина. Второй сначала присел, потом медленно опустился на бок и завалился в болото, срезанный автоматным огнем. Третий, что шел позади, кинулся в сторону, спасаясь от пуль, и скрылся в темноте, распластавшись где-то в болотной топи.

Егор перевел дух, потом машинально скользнул глазами по фронту, стараясь одновременно контролировать кустарник на болоте и передний край, откуда только что на него и командира взвода шла цепь врага. Чутье подсказывало необходимость смены позиции. От противника он ждал ведения ответного огня на вспышки выстрелов его автомата.

– Гранаты! – выпалил лейтенант после новой очереди в сторону гитлеровцев и вжался всем телом в землю, ожидая разлета по сторонам множества осколков.

Едва успев отреагировать на его слова и очередной замеченный краем глаза взлет осветительной ракеты, Егор распластался за своим крохотным укрытием и широко раскрыл рот для спасения барабанных перепонок. Спустя секунды где-то впереди, в десяти-пятнадцати метрах от разведчиков, один за другим ударили четыре взрыва. На маскхалаты бойцов посыпались куски земли, мерзлого снега и сбитых веток.

– Не вставай! – прокричал Егор в темноту, давая понять своему командиру, что, скорее всего, гитлеровцы следом метнут в их сторону еще несколько гранат. Лейтенант послушался. Пауза была недолгой. Еще два взрыва гранат оглушили округу. Снова посыпались сверху земля и подтаявший снег. Теперь начался черед действия ответных мер. Разведчики разом, как по команде, вскинули перед собой автоматы и выпустили по паре коротких очередей по врагу. Впереди кто-то истошно и громко начал кричать.

– Прикрой! Сначала я, потом – ты! – прохрипел Егор, пытаясь заглушить голосом грохот выстрелов.

Он вытянул из-за пазухи ручную гранату, разжал трясущимися от напряжения пальцами усики от предохранительного кольца, выдернул его и, находясь в положении лежа, не вставая, метнул ее далеко вперед. Кто-то из гитлеровцев успел заметить бросок разведчика и что-то прокричал остальным. Отреагировать успели не все. Как только прогремел взрыв, в стане врага снова кто-то громко взвыл и хрипло застонал.

Егор повернулся к лейтенанту. Тот уже тянул кольцо из гранаты, крепко сжимая ее в руке. Бросок вперед, но не так далеко, как это сделал Щукин. Хотя и этого хватило. Взрывом и осколками кому-то снова досталось. Подняв головы из укрытия, разведчики успели заметить падение кого-то из гитлеровцев, кто не успел отреагировать и заметить гранату перед собой. Крики раненого, шум боя, вопли на немецком языке перемешались между собой. Цепь немецких солдат дрогнула. Они несли потери и никак не ожидали такой дерзости и смелости в действиях от небольшой группы русских.

Егор быстро перевел взгляд на болотце. В той стороне снова замелькали фигуры врага. Гитлеровцы шли настороженно, пригнувшись, опасаясь меткой стрельбы разведчика. Неожиданно один из них словно присел, начал возиться, что-то затевая. Потом привстал, откинул назад руку. Боевой опыт, выработанное чутье и отменная реакция снова не подвели Щукина. Он моментально перевел автомат вправо и дал очередь по врагу. Немецкий солдат не успел ничего сделать. Собираясь метнуть гранату вперед, он получил пулю от разведчика и уронил приготовленную гранату на снег. Раздался взрыв. Осколки достались по большей части своим, кто был рядом. Над болотом раздались крики раненых немецких солдат.

– Отход! – немедля прокричал Егор, вскочил, нажал на спусковой крючок автомата и, сделав три прыжка, упал на землю за ветвистый куст на кочке.

Следом, выстрелив по врагу, сделав несколько прыжков вперед, упал на снег лейтенант. Разведчики встретились взглядами. Они успели сменить позицию, отошли без потерь и нанесли урон врагу. Но далеко не все было кончено. Бой продолжался, и становилось понятно, что озверевшие гитлеровцы уже не оставят их в покое. Будут дожимать, наступать вперед и бить по ним из всего оружия, что есть у них с собой. Драться будут до последнего.

Автомат! Выстрела не последовало. Затвор застыл в переднем крайнем положении. Егор увидел это. Он оттянул на себя рукоятку. Стало понятно: кончились патроны.

– Перезаряжаю! – крикнул он командиру и начал возиться под маскировочным халатом, стараясь быстро извлечь наружу диск с патронами.

В ответ лейтенант приподнялся, прицелился, нажал на спусковой крючок, но выстрелов не последовало. Магазин его автомата тоже оказался пустым. Щукин понял это и крикнул ему:

– Давай гранатой!

Время сейчас неумолимо работало против разведчиков. Перезарядка оружия не была мгновенной. Враг снова поднимался в их сторону, атака продолжалась, обстановка накалялась, бой не стихал.

Лейтенант смог быстро достать и метнуть по врагу имевшуюся у него гранату. Взрыв остановил немцев. Они залегли, стали обмениваться громкими репликами на родном языке. Но Егор был уже готов к бою. Пауза для перезарядки оружия кончилась. Наступил его черед. Давая возможность своему командиру сменить диск в автомате, он высунулся из укрытия и прицельно выпустил по врагу несколько коротких очередей.

Немецкая цепь не вставала. Гитлеровцы залегли. Боец воспользовался этой паузой и посмотрел в сторону болотца. Движения там видно не было. Враг либо сменил тактику, либо двигался на разведчиков так, что не был заметен со стороны. Это настораживало и одновременно пугало. Запас взятых с собой патронов подходил к концу, а отбиться от наседавшего врага не получалось.

Егор повернулся назад. Взглядом он стал искать в темноте предполагаемое им расширение поляны, где с одной стороны она должна была закончиться несколькими пригорками, за которыми разведчиков должен был поджидать с ручным пулеметом секрет из бойцов родной стрелковой дивизии. На их помощь и прикрытие разведчик рассчитывал больше всего.

– Отходим! – низким голосом взревел разгоряченный боем лейтенант.

Он вскочил на колени, быстро выпустил по врагу две короткие очереди, потом прыжком встал на ноги, повернулся и побежал назад.

– Правее держи! – прокричал ему вслед Егор, давая понять своему командиру о направлении его движения, которое должно было привести в сектор работы секрета своих пулеметчиков.

Как только офицер успел сделать несколько шагов, сержант высунулся из своего укрытия и тоже выпустил по врагу несколько прицельных коротких очередей. Краем глаза он заметил, как гитлеровцы на одном из флангов скрылись за снежными кочками, спасаясь от его автоматного огня. Пользуясь короткой паузой, он вскочил и, низко пригибаясь, побежал за командиром. В последний момент Егор, готовясь распластаться для продолжения ведения боя, увидел слева небольшой уклон в сторону болотца. Это было его спасением. Он прыгнул туда, рассчитывая не только на укрытие, но и на выгодную позицию для стрельбы по врагу.

Его предположение оказалось верным. Вот только на последних метрах, перед сменой направления бега, он споткнулся обо что-то под снегом и кубарем пролетел немного дальше. Одна его нога тут же провалилась под тонкий подтаявший лед и чуть-чуть погрузилась в воду ступней и коленом. Но думать о не очень удачном приземлении разведчику было некогда. Едва упав, он тут же начал готовиться к стрельбе из автомата. Потом повернулся вправо для обзора и контроля фланга, которым для него являлось болотце. В этой стороне ничего видно не было.

По фронту несколько раз мелькнули вспышки выстрелов немецкой пехоты. В небо воспарила новая осветительная ракета. Пользуясь огнем от нее, Егор повернул голову влево, чтобы найти взглядом своего командира. Но обнаружить его он не смог. Только подозрительно неестественная кочка, из которой как будто торчала человеческая ступня в сапоге, лежала на снегу.

– Лейтенант! – прокричал разведчик в темноту.

Ответа не последовало. Кроме хлопков выстрелов, шипения падающей ракеты и криковнемецких солдат, ничего слышно не было. Кочка со ступней не шевелилась. Егор нервно завертел головой по сторонам. Ему сейчас нужно было срочно достигнуть предполагаемого места падения на снег лейтенанта. Возможно, тот просто не услышал его. Возможно, был ранен и нуждался в помощи. В любом случае нужно было действовать.

Щукин приподнялся, упираясь свободной от оружия рукой в землю. Извлек из-за пазухи гранату, быстро привел ее в боевую готовность и, вновь привстав, метнул вперед. Прогремел взрыв. Едва дождавшись разлета осколков и падения по округе кусочков грунта, мерзлого снега и сбитых веток кустарника, разведчик вскочил и побежал в ту самую сторону, где увидел подозрительно неестественную кочку. Совершив несколько прыжков, он в падении упал рядом с ней, резко и хрипло выдохнул, потом уткнулся в нее лицом.

Это был лейтенант, командир его взвода. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в снег, распластавшись на земле и раскинув в стороны руки и ноги, но продолжая сжимать в руке крепкой хваткой свой автомат. Егор прохрипел что-то невнятное, пытаясь прийти в себя от осознания произошедшего. Он дернул за плечо офицера и перевернул его на бок. Потомсхватился пальцами за его лицо и повернул к себе. Оно было сплошь заляпано мокрым снегом.

– Ну! – громко выкрикнул Щукин, не веря в гибель своего командира, с которым только что бил немцев, нанося им чувствительный урон.

Егор смахнул с лица взводного снег, протер ему глаза, потрогал нос и губы, пытаясь уловить дыхание. Но ничего не понял. Суматоха боя, нервозность, кипение крови в жилах, азарт смертельной схватки и ощущение агонии в рядах противника не давали ему сосредоточиться. Только накопленный боевой опыт подсказывал, что лежащий рядом товарищ может быть еще жив и его можно спасти, если без промедления эвакуировать с поля боя и оказать медицинскую помощь. Вот только сделать это было сейчас почти невозможно. Не то что тащить на себе раненого лейтенанта, но даже поднять головы было нельзя. Да и сражаться было почти нечем. Патроны заканчивались. В запасе оставалась только одна-единственная граната. Да и та для себя. Такую берегли на фронте до последнего. Ее пускали в ход только тогда, когда в размен отдавалась своя собственная жизнь.

Егор злобно оскалил зубы. Поднял глаза, чтобы увидеть приближение врага к себе. Потом повернулся назад, чтобы оценить тот путь, что оставалось проделать для решающего броска под спасительный огонь пулеметного расчета, находящегося в секрете. Новая осветительная ракета немцев озарила окрестности. Разведчик смог увидеть, что поляна уходит в сторону. Болотце сужало ее справа, а густо заросший плотной растительностью берег речки – слева. Позади заболоченный участок становился шире. Егор знал это и надеялся, что не ошибся в контроле над местом, точно угадывая путь для отхода назад, что сейчас уже не мог даться ему легко, потому как предстояло уже в одиночку драться с врагом.

– Лейтенант, – шепотом произнес он, почти упираясь губами в лицо командира.

Тот молчал и не подавал признаков жизни.

Впереди что-то замаячило, выдаваемое затухающим светом падающей с неба ракеты. Щукин пришел в чувство. Краем глаза он успел заметить движение справа, со стороны болотца. Облаченный в белую куртку и каску с маскирующим чехлом на голове, гитлеровец пробирался к разведчикам сквозь редкий кустарник. Приподняв на вытянутой руке автомат и наскоро прицелившись, Егор нажал на спусковой крючок. Короткая очередь прорезала воздух. Несмотря на готовность к бою, удерживая в положении для стрельбы карабин, солдат нарвался на смерть и рухнул, подмяв под себя ветки кустарника.

Щукин перевел взгляд вперед. Он успел заметить движение по фронту. Но голова противника в каске, мелькнувшая перед ним, тут же скрылась. А рядом, почти в метре от него, упала на снег граната с длинной ручкой, прозванная в войсках колотушкой за характерный внешний вид. Глаза разведчика вспыхнули. Он уже не раз слышал о том, что многим его товарищам во время боя удавалось закидывать назад упавшие перед ними немецкие гранаты, которые они успевали поднять. Такое бывало, и не раз. Один подобный случай произошел когда-то на глазах Егора с его товарищем. Тот успел среагировать, схватил гитлеровскую гранату и бросил ее обратно, нанеся урон врагу.

Разведчик действовал машинально. Думать в этой ситуации ему было некогда. Он рывком дотянулся до гранаты, схватил ее и тут же бросил куда-то вперед. Раздался взрыв. Через секунду кто-то истошно заорал в темноте. Послышалась хриплая гавкающая ругань на немецком языке.

В ответ на это Егор в момент вскочил на колени и почти прицельно дал в сторону противника очередь из автомата. Оружие замолчало, диск был пуст, патроны в нем закончились. Не имея другого выбора, разведчик схватился за «ППШ» лейтенанта и, пригибаясь, двинулся в сторону, чтобы не оставаться на одном месте, на ходу стреляя по врагу. Несколько очередей ушло в направлении гитлеровцев. В ответ кто-то из них застрочил из автомата. Отстрелявшись, Егор почти выпрямился, чтобы в броске вернуться назад к лежащему без движения на земле лейтенанту. Но сделать это он не успел.

Что-то резко и сильно ударило по его ногам. Жгучая боль обожгла конечности ниже колен. Разведчик против собственной воли, словно наткнувшись на невидимую преграду, напоролся на что-то очень острое, болезненное, горячее. Он рухнул на снег словно подкошенный. Автомат упал рядом. Глаза сержанта затмила темнота. Он даже не понял, что успел громко вскрикнуть от боли в ногах. Одновременно с этим вся жизнь Егора промелькнула всего за одну секунду перед его глазами. Как на картинке, он увидел сначала родной дом в деревне, сожженный позже гитлеровцами, сельскую школу-семилетку, колхозное поле, на котором работал на каникулах, здание техникума, своего престарелого отца и доброе лицо матери.

Сколько прошло времени с того момента, как он рухнул на землю, и до того, когда открыл глаза, Егор не знал. Вернее – не понимал. Ему казалось, что прошли многие часы. Но кругом царила темнота, а значит, лежал он, отключившись, без сознания, недолго. Злобные крики гитлеровцев, отрывистые команды звучали где-то рядом. Становилось понятным, что пришел он в себя всего через несколько секунд после падения на землю. Что с ним случилось, Егор еще не знал, но отчетливо понимал, что ранен. Ранен в ноги. Насколько серьезно, уже не имело для него значения. Поблизости были враги. Бой еще не кончен. Он жив, в сознании, а значит – может драться. Только чем?

Автомат, что валялся рядом, был с пустым диском. В наличии оставался у разведчика только трофейный и уже ставший родным «вальтер», добытый когда-то в боях под Мценском, одна граната, что для себя, и остро отточенный нож. В том положении, какое настигло Егора, он принял для себя единственно правильное в наступивший критический момент решение. Приподнявшись на локте, он начал шарить рукой под ватной курткой, пытаясь извлечь припасенную именно для такого случая гранату. Но та упорно не хотела покидать самодельный карман и все время чем-то цеплялась за края материи. Щукин выругался оттого, что не сможет убить себя и рискует попасть живым в лапы врага.

– Ну! – прохрипел он, пытаясь вырвать из кармана непослушное изделие из металла и взрывчатого вещества.

Справа от него мелькнуло что-то большое. Егор повернул голову. Прямо на него двигался, пригнувшись, немецкий солдат с карабином наперевес.

– Все! – прошептал сам себе разведчик, предвидя для себя самое худшее.

Его рука машинально потянулась к пояснице, к кобуре с «вальтером», что была на поясном ремне. Но нащупать заветное сейчас для него оружие под объемной материей маскхалата быстро не получалось. А время неумолимо бежало вперед. Еще секунда, может две, и гитлеровец с карабином либо застрелит его почти что в упор, либо навалится сверху и скрутит, чтобы пленить.

Пленный разведчик, схваченный во время выполнения боевого задания, это невероятная удача для противника. Это самый ценный информатор, прекрасно подготовленный и тренированный боец, выбывший из строя, не вернувшийся к своим. А значит, он не будет больше выполнять свои прямые обязанности, не нанесет вреда.

Егор все это прекрасно знал, а потому не желал попасть в плен и без капли сомнения выбирал для себя смерть. Смерть в бою, почетную, самую лучшую для солдата по сравнению с другими ее видами. Но все, что он желал сейчас, это унести с собой на тот свет хотя бы одного фашиста. Того самого, что шел на него с карабином наперевес. Но вступить в последнее в своей жизни противоборство он не успевал. Не успевал извлечь трясущейся от волнения рукой пистолет из кобуры. Он почти что завыл, захрипел от отчаяния, собираясь драться врукопашную, как однажды схватился насмерть в бою под Орлом с огромного роста немцем.

Едва разведчика одолела решимость умереть в кровавой драке, как по барабанным перепонкам ударила одновременная, оглушительная трескотня пулемета и автомата, перебивавших и заглушавших друг друга звуками непрерывной стрельбы. Идущего на него гитлеровца как будто снесло невидимой дубиной и уронило на землю, впечатав в снег, а карабин выбило из рук и унесло куда-то дальше.

Егор дернулся всем телом от неожиданности. Боль в ногах на мгновение исчезла. Он неожиданно почувствовал прилив сил. Помощь пришла неожиданно. Определив по звуку работу ручного пулемета Дегтярева и автомата «ППШ», боец понял, что где-то позади него, с той самой стороны, где поляна уходила вправо и должна была завершиться дежурным секретом пулеметчиков стрелкового полка его дивизии, кто-то из своих начал прикрывать его и лейтенанта плотным огнем.

Почти одновременно, со стороны немецких позиций, в небо взмыли две осветительные ракеты, предательски выдавшие стрелкам фигуры немецких солдат, которым негде было укрыться на открытой и ровной поляне. Им некуда было бежать, так как позади, за их спинами, находились топи болота, а справа – заросший плотным кустарником непролазный уклон к реке. Гитлеровцы спешно отходили, почти драпали к своим позициям, оставаясь абсолютно открытыми для огня ручного пулемета, стрелявшего по ним.

Егор с радостью наблюдал, как мелькали где-то вдали от него немецкие каски в белых маскировочных чехлах, видел, как исчезали они во мгле едва начавшегося рассвета, слышал, как стихали крики на немецком языке под грохотом стрельбы пулемета Дегтярева.

– Братцы! – хрипло и взволнованно простонал Егор, понимая, что не будет сейчас убит врагами, не будет захвачен ими и подвергнут страшным пыткам и мучениям.

Он попытался встать, забыв о ранении. Но пронизывающая боль прошла по всему телу, и он чуть не потерял сознание. Он громко вскрикнул и упал на снег.

На какое-то время разведчик все же отключился, но пришел в чувство очень быстро. Пулемет на краю поляны замолчал. Гитлеровская передовая, наоборот, ожила и стала поливать огнем свой передний край. В районе болота, в полусотне метров от Щукина упали, одна за другой, несколько мин. Очередь из трассирующих пуль просвистела над ним, но довольно высоко. Он почти не обратил на нее внимания. Впереди была только одна цель: спасти лейтенанта, а значит, вытащить его с поля боя и выбраться самому.

Опираясь на локти, терпя острую боль в ногах, Егор пополз вперед. Его командир лежал без движения именно все в той же позе, в какой его оставил Егор. Грудь его не вздымалась, а маскхалат и лицо были усеяны кусочками грунта и щепой от веток, разлетавшихся по сторонам после взрыва гранат.

– Лейтенант! – громко произнес Егор, добравшись до тела боевого товарища.

Тот молчал, не подавал признаков жизни.

– Командир! – взревел разведчик по-звериному и стал тормошить обездвиженного офицера.

Реакции на его действия не было.

Решение было одно. Егор схватил лейтенанта за материю на груди, приподнялся на локте, продвинулся на полметра вперед сам и подтащил его тело к себе. Потом проделал это еще несколько раз и оглянулся назад. Вспыхнувшая вдали немецкая осветительная ракета озарила снежную полосу на пройденном им пути. Она была в крови!

Разведчик хрипло простонал от нервного напряжения, посмотрел на безжизненное лицо командира и снова стал ползти вперед. Он опирался на локти и каждый раз подтягивал тело офицера к себе. И так метр за метром. Иногда он бросал вперед, перед собой, оба автомата с пустыми дисками, помня о том, что медицинскую помощь будут оказывать лишь тем раненым, что выходят из боя с оружием. Но для этого нужно еще добраться до своих.

Разведчик посмотрел вперед, попытался сориентироваться в направлении движения, напряг зрение, чтобы хоть что-то разглядеть в полумраке. В глазах его стало медленно темнеть. Картинка расплывалась. К горлу подступила тошнота. Он терял кровь и, соответственно, силы и уже начинал это чувствовать и понимать.

– Братцы! – стал кричать Егор, когда при очередном рывке тела командира на себя не смог сдвинуть того с места.

Темнота впереди, на конце поляны, предательски молчала.

– Братцы! – снова простонал разведчик, пытаясь в очередной раз притянуть лейтенанта к себе, продолжая терпеть ужасную боль в ногах.

Тишину со стороны позиции оказавших ему поддержку огнем пулеметчиков прерывал только грохот огня на вражеской передовой, что оставалась в нескольких сотнях метров позади, за болотцем и речкой. Поляна молчала. Егор приподнял голову, еще раз посмотрел вперед, потом на свой окровавленный след на снегу позади, затем на молчащего и не подающего признаков жизни командира.

Год назад на одном из участков Брянского фронта, недалеко от Мценска, он почти что в такой же обстановке потерял своего командира взвода. Как и сегодня, они прикрывали огнем отход своих боевых товарищей, уносивших к позициям родной дивизии взятого в плен немецкого офицера. А он с лейтенантом дрался до последнего патрона с вражеской группой преследования, огрызался гранатами и был ранен и контужен. Несколько часов лежал тогда Егор на мартовском снегу, теряя кровь и силы. И когда он уже приготовился к смерти, до него донесся шум и голоса выходивших из боя раненых солдат.

По какой-то причине те сбились с пути, пошли не той дорогой, заблудились в незнакомой местности, в поросшей лесом нейтральной полосе, и наткнулись на умирающего раненого разведчика. Тот подал голос, обозначил себя. Его заметил один из бойцов, подошел поближе и, схватив за грудки, поволок за собой. Сам замотанный окровавленными бинтами, полуодетый на холоде, солдат не бросил Егора и дотащил до передовой, где передал санитарам. А потом просто ушел, не простившись и ничего не пожелав, не услышав слов благодарности от спасенного им.

Придя в себя, Егор начал спрашивать о солдате, который так неожиданно появился ниоткуда и пришел к нему на помощь. Но никто в родном полку не видел того и не понимал, о чем спрашивает раненый разведчик, принимая его слова за бред. Но сознание, внутреннее чувство Щукина подсказывало ему, что почудиться так просто не могло, что был солдат в окровавленных бинтах. Рослый, высокий, сильный. Одной рукой он вырвал разведчика из снега и поволок за собой, вытащил из лап смерти. Егор сожалел тогда, что думал только о себе при полученном ранении и никак не поблагодарил того солдата и даже не спросил его имени.

А еще тогда ему сообщили о гибели командира его взвода. Тот так же, как и сегодня его теперешний взводный, лежал безжизненно на снегу. Рядом находился его автомат. События этой ночи едва ли не под копирку напоминали то, что произошло год назад. Щукин тоже терял силы, чувствовал приближение смерти, надеялся на помощь, которая так и не приходила, и верил в то, что задание командования было выполнено. А значит, отдали они с лейтенантом свои жизни не напрасно.

– Братцы! – снова хрипло простонал он в темноту, пытаясь что-либо увидеть впереди.

Но темнота, немного разбавленная утренним рассветом, предательски молчала.

– Где вы?! – выдавил из себя Егор, надеясь на получение помощи от тех, кто всего каких-то несколько минут назад отбил его пулеметным огнем у немцев.

Едва голова разведчика в бессилии упала на снег, как кто-то рядом начал радостно бормотать:

– Тут они, тут! Вот они оба! Рядышком лежат!

– Нашлись! – добавил голос чуть дальше.

– Теперь никуда не денутся. Тащите этого, – отдал приказание тот, чей голос Егор услышал, но не увидел во мраке.

В почти что полной темноте он не разобрал ни лица, ни фигуры тех, кто к нему подобрался. Мгла скрыла все от его взора.

– Держись, братишка, – тихо прошептали ему на ухо, и чьи-то сильные руки начали тащить разведчика по снегу.

В ответ он только застонал. Боль в ногах, отдававшаяся по всему телу при соприкосновении с каждым бугорком, веткой или кочкой на пути, не давала ему покоя. Он терпел ее, но все равно стонал, не в силах молчать, и старался держаться так, чтобы не проронить ни звука.

– А мы слышим все, только не видим ничего, – говорил кто-то в темноте. – Только вспышки и зажигалки в небе. Да грохот. То пулеметы, а то мины. И грохот, грохот, грохот. Потом уже старшина говорит, что бьются совсем рядом. Уже за деревьями, что за речкой, на поляне перед болотом кто-то воюет. А мы так и решили, что разведка наша пробивается. Надобно помочь ребятам. Ну и вышли навстречу. Проползли чуток, а там вся картина раскрылась. Один с автоматом вскочил и давай палить по фрицам. А тех видимо-невидимо. Вся поляна усыпана. Кто уж мертвый слег, а кто в ответ палит. Тут и мы подоспели. Как дали по ним разом. Так они и давай тикать.

– Там их больше дюжины осталось. И это, что мы заметили. А дальше, видать, и того больше! – вторил первому рассказчику второй.

Они оба волокли Егора, потом несли его, уложив на плащ-палатку, и все время говорили о состоявшемся бое разведчиков с гитлеровцами и о своем своевременном вмешательстве в ситуацию, рассказывая все это не то себе, не то раненому. А над их головами проносились ветки деревьев, сквозь которые мелькало немного посветлевшее небо. Запахи чередовались, пахло то свежим махорочным дымом, то керосином, то костром, то приготовленной кашей или похлебкой. Егор начинал осознавать, что попал в родные окопы и находится если не в своем полку, то в одной из стрелковых частей дивизии. Вокруг была родная русская речь, а не гавкающие вопли гитлеровцев, и то и дело попадались на глаза родные славянские лица.

– Лейтенант! – простонал Щукин, когда понял, что его внесли в помещение, напоминавшее хорошо обустроенный блиндаж, освещенный несколькими самодельными светильниками-коптилками, изготовленными из снарядных гильз.

– Разведка наша! – сказал тот, кто еще несколько минут назад долго повествовал о подробностях увиденного со стороны боя разведчиков с немцами.

– Один? Из какого полка? – послышался вопрос, резко заданный не то Егору напрямую, не то солдату, который его принес в блиндаж.

– Кто ж его знает? Отбили у фрицев за речкой, на помощь пришли, – прозвучал ответ.

– Лейтенант! – снова, почти в бреду, прохрипел Егор.

– Один был, спрашиваю? – снова послышался резкий вопрос от того, кто интересовался номером полка раненого.

– Двое. Второй мертв! – глухо ответил ему голос, насчитавший ранее не менее дюжины убитых солдат противника.

После этих слов Егор открыл глаза. Даже находясь в таком состоянии, потеряв много крови и сил, он понял всю трагичность ситуации. Командир его взвода погиб в бою. Не ранен, как он сам, а именно погиб.

– Один ты остался, парень! – произнесли ему над ухом. – Нет больше твоего лейтенанта. Убили его фрицы.

Голова разведчика отклонилась набок. Он закрыл глаза. По щеке медленно потекла скупая горькая слеза. Судьба пощадила его и на этот раз, но забрала навсегда его командира, вырвав того из жизни.

– Лейтенант! – снова, уже машинально, прошептал Егор, оплакивая в душе павшего в жестоком бою офицера, с которым свела его судьба всего на несколько месяцев совместной службы и боевой работы.

– Из какого полка? – резко перебил его мысли настойчивый голос, а в глаза ударил свет керосиновой лампы, а не светильника-коптилки.

Лампу держали в руке наверху, в метре от лица разведчика. Рядом застыло чье-то лицо, потом появилось второе.

– Из двадцать седьмого, – прошептал в ответ Егор и попросил: – Водички дайте.

– Значит, из нашей дивизии! – констатировали его ответ.

– Отправь вестового туда в штаб. Пускай сообщит, что разведку их нашли, что раненый есть и убитый, – заговорил настойчивый резкий голос, тот самый, что спрашивал у Егора номер его полка.

Разведчик открыл глаза. Глаза наклонившегося над ним знакомого военврача из дивизионного санитарного батальона смотрели на него в упор.

– Фамилия? Звание? – громко, четко, по-военному произнес доктор.

«Зачем он спрашивает? Ведь он меня прекрасно знает. Перевязывал сколько раз». – Мысли солдата путались. В какое-то мгновение он даже подумал, что находится не на земле, не в своем теле, что уже умер и его допрашивают где-то в небесной канцелярии, куда приняли вслед за павшим в бою командиром взвода.

– Сержант Щукин, – тихо пересохшими губами пролепетал он, наконец, поняв, что присутствует не где-то в облаках, а в палатке санитарной части, куда его доставили, пока он был без сознания.

– Значит, жить будешь! Раз глазами осознанно вертишь, да имя со званием помнишь! – произнес военврач и передвинулся к ногам разведчика.

Сильная боль пронзила тело Егора. Он выругался и громко застонал.

– Терпи, сержант Щукин! – сказал ему доктор и скомандовал кому-то, кто был рядом: – Ему спирту, а мне нож.

– Мне бы водички сейчас. В горле пересохло все, – прошептал разведчик вялым ртом, еле выговаривая слова.

Чьи-то сильные руки приподняли его голову, к губам приставили солдатский котелок и, наклонив его, начали вливать в рот зловонную жидкость, которая стала больно обжигать его нутро, заставляя едва ли не задыхаться ослабленный ранением организм. Егор справился с рвотным позывом, проглотил все, что в него вливали. Поддался сильным рукам и не стал сопротивляться, отдавшись во власть доктору.

Новая боль пронзила весь организм. Егору стало понятно, что с его ногами врач пытается что-то сделать. Он приподнял голову и попытался рассмотреть его работу, движения руками, действия с ранами. Тот стоял, наклонившись, и разрезал ножом голенище сапога разведчика.

– Нет! Не надо, товарищ военврач! Пощадите. Тащите так, я потерплю, – затараторил разведчик, широко раскрыв глаза и пытаясь противостоять увиденному.

– Что значит не надо, товарищ Щукин? Как я, по-вашему, с вашей израненной ноги сапог вам сниму? Голень отекла и распухла. Да и саму рану толком не видно. На передовой санитар вам уже один сапог разрезал, а второй побоялся снимать. Так сверху повязку и наложил, – не отрываясь от работы, четко проговорил доктор.

– Может, попробуете. Больно сапоги хороши. Где я еще такие возьму? – пролепетал в ответ Егор, впадая в алкогольное опьянение от получения большой дозы влитого в него спирта.

– Нашел, что жалеть! – злобно буркнул военврач. – Сапоги пожалел. Какая ценность? Лучше ноги свои пожалей. Как ходить собираешься?

Наконец он полностью закончил борьбу с голенищем обуви разведчика и произнес кому-то, кто стоял возле него в палатке:

– Еще спирту в него влейте.

Потом доктор внимательно, как бы оценивающе, посмотрел на лицо Егора и обратился к нему уже не официальным тоном, а будто с просьбой или пожеланием:

– Сейчас будет очень больно. Придется, товарищ Щукин, потерпеть. Иначе никак нельзя. А на сапоги плюнь. Они у тебя трофейные. Вернешься в строй, еще себе добудешь.

Разведчик промолчал. Ему и так было все понятно. Рану надо обрабатывать, потом лечить.

Голову его снова кто-то приподнял и, прислонив к губам солдатский котелок, стал вливать в рот очередную порцию зловонной жидкости.

Бывший идейным, честным комсомольцем, Егор Щукин никогда не пробовал алкогольных напитков и не стремился употреблять их. Его первое, почти вынужденное знакомство с водкой произошло уже на фронте, перед самым первым боем, когда всему личному составу прибывшей и размещенной в окопах маршевой роты выдавали порцию из наркомовских ста граммов, наливаемых в солдатские котелки ковшиком из бидона, что несли по траншеям. А уже на следующий день, лежа на операционном столе в госпитале для легкораненых, Егор получал очередные двести, а то и триста граммов водки в качестве анестезии. С тех пор он почти возненавидел спиртное и никогда не выпивал больше положенных ста наркомовских граммов, отказываясь от большего и отдавая все товарищам, в отличие от него не противившимся дополнительной порции алкоголя.

А вот сапоги Егору было действительно жаль. Всю войну он ходил в простых солдатских ботинках с обмотками. В них и в караулах был, и на дежурствах, и на занятиях по отработке каких-либо действий разведчиков, и на передовой в окопах вел наблюдение, и в поисках участвовал, и в вылазках в тыл врага. Всегда только в ботинках. Даже валенки зимой он надевал в самые сильные холода, предпочитая все равно обходиться ботинками, но уже с той портянкой, что давала больше тепла ноге.