Читать онлайн Ночь перед встречей

"Ноги их бегут ко злу, они спешат проливать невинную кровь; мысли их – мысли нечестивые, на путях их разорение и гибель. Пути мира они не знают, и нет суда на стезях их; дороги их кривы: всякий, кто идет по ним, не знает мира."

(Книга пророка Исаии 59:7-8)

"Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех; а сделанный грех рождает смерть."

(Послание Иакова 1:14-15)

"Будьте трезвы, бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить."

(Первое послание Петра 5:8)

"Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?"

(Евангелие от Матфея 16:26)

"Злодей не останется без наказания, но потомство праведных спасется."

(Книга Притчей 11:21)

Август в Брянске выдался по-летнему теплым, но уже с намеком на осеннее затишье. Солнце по-прежнему грело, но его лучи стали мягче, окрашивая город в золотисто-оранжевые оттенки. Листва еще не теряла своей сочности, но уже подрагивала на легком ветру, словно предчувствуя грядущие перемены. Небо было безоблачным, ни намека на дождь или бурю. Теплый вечер обнимал город, будто ласковая, но неотвратимо уходящая летняя пора.

Антонина стояла у окна, опершись на холодный бетон подоконника. Ее взгляд был устремлен на Луну, висевшую высоко над тюремным двором, будто единственное доступное ей окно в другой мир. Окно в ее камере было крохотным, узким, словно прорезь в броне. Толстые железные прутья делали его похожим на пасть чудовища, жадно вгрызавшегося в пространство. Лунный свет пробивался через решетку, оставляя на стенах мутные полосы. Само небесное светило выглядело мрачным и тусклым, окруженное легкой дымкой, с красноватым, почти зловещим оттенком, будто в нем отражалась кровь и слезы всех, кто когда-либо стоял на этом месте.

Антонине было пятьдесят девять лет, но выглядела она гораздо старше. Ее лицо было изборождено морщинами, словно карта пережитых страданий и горестей. Глубокие складки у рта и на лбу говорили о годах беспокойства и непрерывной борьбы. Когда-то ее волосы были густыми и темными, но теперь они стали седыми и редкими, словно истонченными временем и переживаниями. На щеках пролегли нездоровые пятна, кожа на руках стала дряблой, с выступающими венами. Ее глаза, когда-то, возможно, сияющие жизнью, теперь были тусклыми, как потускневшее стекло, но сохраняли в себе остатки некой отстраненной мудрости. Глядя на Луну, она видела в ней отражение своей жизни – такой же холодной, одинокой и бесцветной. Все, что у нее осталось, – это воспоминания, от которых не скрыться и которые невозможно забыть, какими бы мучительными они ни были.

Ее камера была типичным "одиночкой" – тесное пространство с минимальным набором вещей, строго необходимое для существования. Стальная шконка, узкая и жесткая, прикрепленная к стене. Тонкий матрас, одеяло цвета мышиного меха и плоская подушка, от которой болела шея. Рядом маленький стол, облупленный и покрытый пятнами, будто бы его никогда не чистили. На столе – алюминиевая миска и кружка, по краям которых виднелись следы ржавчины. У стены стояла раковина с облезлой эмалью и железный клозет – все это казалось суровым и холодным, как и само место. Маленькая лампочка под потолком освещала камеру тусклым светом, делая тени длинными и зловещими.

Антонина не удивлялась этому аскетизму – она знала, что здесь все лишено лишних деталей. Это не пансионат и не место для отдыха. Здесь сидели люди, чьи поступки заставляли дрожать и вспоминать страшные ночные кошмары. И хотя последние тридцать лет ее жизнь казалась обычной и спокойной – работа, соседи, быт – прошлое, как тяжелый груз, все еще висело над ней. Она старалась не думать о том, что было до этого, но время от времени в голове возникали образы, будто вспышки, из которых складывалась ужасная картина ее деяний. Когда-то она была фигурой, внушавшей страх – ей зачитывали статьи Уголовного кодекса, и в них звучали такие слова, что даже самые равнодушные люди не могли сдержать дрожь.

На столе перед Антониной лежала папка с бумагами – официальное уведомление об отказе в помиловании. Прямоугольный белый лист с черными печатными буквами был приговором, подтверждающим, что ее судьба окончательно решена. Она провела пальцами по шершавой поверхности бумаги и откинулась на стул. Муж и дочери – ни один из них не явился на свидание. После того, как стало известно о ее прошлом, они разорвали все связи. Это было не просто отвержение – это был разрыв, который она понимала и даже принимала. Ее одиночество стало результатом не только совершенных преступлений, но и того соглашения, которое она подписала, отказываясь от правды ради собственной выгоды. Теперь у нее не осталось ничего, кроме горьких воспоминаний и тусклого света Луны за решеткой, который казался таким же безжизненным, как и она сама.

Судьба Антонины была предрешена в ту злополучную ночь, когда ей, девятнадцатилетней, одинокой и полумертвой от страха и боли, явилась загадочная женщина. Это произошло в наскоро сооруженной камере – бывшей колхозной конюшне на территории Локотской республики. В этой сырой и темной клетке, среди запаха навоза и гнили, внезапно возникла незнакомка, будто явилась из самого воздуха, и свет факела, горевшего у входа, неестественно отразился от ее алого одеяния.

Лилит – так она представилась – была женщиной удивительной, поразительной красоты. Ее черты были безупречны, словно вырезаны из мрамора. Высокие скулы, прямой нос, ярко очерченные губы, изогнутые в легкую, холодную полуулыбку. Ее кожа была бледной, как у фарфоровой куклы, не тронутой солнцем или временем. Волосы черные, гладкие, как ночь, струились по плечам и спине. Глаза – ледяные, голубые, почти прозрачные, без единого теплого отблеска. Они не выражали ни радости, ни гнева, ни сострадания – только надменное, холодное спокойствие. На Лилит не было ни единого изъяна, ни одной морщинки или пятнышка, но ее взгляд заставлял дрожать, словно ветер зимней стужи пронзал до костей. Казалось, она была воплощением самой смерти, пришедшей в человеческом обличье.

Женщина в красном смотрела на Антонину с ледяным презрением, как на ничтожное существо, недостойное даже слова. Антонина сидела на холодном полу, сжавшись от холода и боли. Гимнастерка, когда-то новая и крепкая, теперь была грязной, промокшей и изодранной. Она дрожала, будто ее сковал озноб, ноги ныли от жестких сапог, которые давно натирали кожу до крови, а плечо пульсировало от глубоких ссадин и ушибов. Ее лицо было испачкано грязью и засохшей кровью, а щеки ввалились от голода. Глаза, когда-то, возможно, полные молодого огня и жизни, теперь были полны только страха и усталости. Казалось, каждый вдох давался ей с трудом, как будто воздух вокруг стал тяжелым, вязким.

Лилит своим внешним видом не вписывалась в этот мир, наполненный грязью и хаосом. Ее алое одеяние – длинное платье из тяжелого, бархатистого материала, будто сотканного из самого заката, не было испачкано ни пылью, ни кровью. Она стояла посреди конюшни, словно чуждый элемент, словно богиня, сошедшая с пьедестала, но все же держащаяся на дистанции от этого мира. Ее спокойствие казалось неестественным на фоне окружающего ужаса, драмы и смерти, захвативших все вокруг.

– Меня зовут Лилит, – сказала она, и ее голос прозвучал неожиданно мягко, как легкий звон стекла. – Я пришла от имени моего мужа, Самаэля. У нас есть для тебя предложение.

Антонина не задавала вопросов, ей было все равно, кем был этот Самаэль. Все, что она хотела, – это жить. Она уже пережила ужасы, о которых невозможно забыть. Поля, усеянные телами погибших, – труп на трупе, вонючие, распухшие, некоторые еще не успевшие остыть. Обугленные останки танков, разбитые самолеты, дым, клубящийся на горизонте. Голод, заставлявший грызть кору деревьев и собирать коренья, холод, который пронизывал до костей, бесконечные дороги, по которым она бродила, теряя последних спутников. Она была готова на что угодно, лишь бы выбраться из этого ада.