Читать онлайн Леший. Хозяин Черного леса
- Автор: Артур Гедеон
- Жанр: Мистика, Триллеры
© Гедеон А., 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Пролог
«Это же надо, взять и оставить респектабельный Санкт-Петербург, только-только обретший покой и согласие, и уехать в дикие края! Покинуть светские салоны, прекрасных дам, просвещенных друзей и библиотеки, уйти из-под защиты грозного Сената, гвардейских полков и гарнизонной стражи. И сделать это не когда-нибудь, а в 1778 году! Взять и отправиться на край света, где еще недавно безраздельно властвовали разбойники и вольные казаки, беглые крестьяне и беспощадные башкиры и калмыки и прочее бунтарское отродье. Отправиться на земли, всего пять лет назад обильно политые кровью, а ныне щедро усеянные костями защитников порядка и проклятых бунтовщиков.
Тем не менее все было именно так. На свой страх и риск Иван Иванович Протопопов, небогатый, но знатный дворянин, поручик в отставке, известный в широких петербургских кругах стихотворец и беллетрист, отправился в это опасное путешествие. Старая тетка-помещица, бездетная петербуржская матрона, души не чаявшая в племяннике, умоляла его: «Иванушка! Свет мой Иван Иваныч! Голубчик! Окстись Христа ради! Не губи душу свою понапрасну! К зверям ведь собрался! К нелюдям! Не пущу родимого!»
Но что может помешать храброму путешественнику? Да еще военному? Кто и саблей владеет, и пистолетами, и даже кулачным боем? К тому же которому исполнилось тридцать три года? Должен и обязан был он в этот срок, Господу нашему отмеренный, совершить что-то важное и нужное. Судьбоносное. И отважный Протопопов Иван, под плач домашних и вой старой прислуги, взяв перепуганного до смерти слугу, попрощавшегося с жизнью, отправился к нелюдям.
Дорога его лежала по тем юго-восточным землям Российской империи, где совсем недавно прокатилось страшной грозой восстание Емельяна Пугачева. Оно охватило всю Яицкую сторону от Уральских гор до Каспия, обширную Среднюю Волгу, вспыхнувшую неистовыми побоищами и пожарами, и разнеслось далеко по разным пределам, от Астрахани до самого Нижнего Новгорода. Всюду на этих просторах бунтовщики брали штурмом царские крепости – большие и малые, жгли помещичьи усадьбы; лиходеи поголовно вырезали дворян, не жалея стариков, женщин и детей, верную прислугу, чиновников, священников, плененных офицеров и солдат; висели они как груши на деревах, качались на всех перекладинах.
Как известно, треклятый казак Емелька выдавал себя за убиенного императора Петра Третьего, оттого разбешенные низы – рядовое казачество, дикие степняки и доверчивый черный люд, – напившись крови, знали, что делают они святое дело, и целились уже на сам Санкт-Петербург. На оплот государства Российского, где в те дни в Зимнем дворце в ужасе трепетала Екатерина Вторая, а с ней и весь императорский двор. Вот кому не было бы пощады!
Но не вышло у бунтарей. Господь не позволил. Храбрые и жестокие русские полководцы разбили в конечном итоге бунтарское войско, привезли в столицу и казнили самого Емельку и сподручных его, и кое-как наладился мир, оставив только страшный шрам – и на теле самой империи, и в памяти русских людей.
Но крепостной народ, еще недавно расправивший плечи, почуяв и силу свою, и волю к победе, лишь затаился. Тем паче, что многие говорили: жив их народный царь, жив! И вернется он однажды! И тогда уже ни к кому не будет жалости, и доведут они свое правое дело до конца.
Оттого и непонятно, и душа трепещет от мысли, как же решился Иван Иванович Протопопов отправиться в столь опасную дорогу. А все потому, что он, путешественник и литератор, утвердился в мысли написать историю Пугачевского восстания, пройтись по тем дорожкам, по которым ходил великий казацкий бунтарь, где неистово колобродил; решил своими глазами увидеть ту ширь и вольность, что вдохновили казачьего атамана на великой и страшный поход…»
Бодрый помещик в парчовом халате, с прочной седой шевелюрой и залихватски подкрученными белыми усами, сидевший за английским бюро, увлеченно скрипел гусиным пером. Он то и дело направлял его конец в чернильницу и недовольно выдохнул, когда перо его треснуло и поставило кляксу. Сломанное орудие производства он бросил в одну коробку, а из другой вытащил новое, прихватил канцелярский ножик и умело заточил перо. Сделав это, он взял и заранее набитую турецкую трубку с длинным мундштуком, щелкнул огнивом разок, другой и с выражением легкого блаженства на лице закурил. Дым потек вверх по его усам и седым бровям, а перед глазами провинциального аристократа поплыли видения давно минувших лет. Он даже зажмурился, вспоминая былое.
На стене, над ореховым бюро, висел портрет императора Александра Второго в широкой раме. Хорош был император при параде, написанный изгнанным из Академии художеств за пьянство одаренным студентом, промышлявшим такими вот заказами. Весело смотрел синими глазами император, с которым помещику довелось пройти по всем европейским маршрутам недавней войны с Наполеоном и остановиться в самом Париже…
Трубка была выкурена, пожилой дворянин взял новое перо, обмакнул его в чернильницу и продолжил писать:
«Ехал Протопопов только днем, да по тем дорогам, что выбирали осторожные чиновники и отважные вестовые, где тут и там стояли восстановленные крепостицы и отряды служилых казаков скорыми разъездами следили за порядком.
И таким вот образом занесло Протопопова поначалу в городок-крепость Царев, что стоял на Волге, на излучине; напротив Девьих гор. Городок, еще недавно прогнав дворян, сам открыл ворота Пугачеву, потому и был помилован бунтовщиками, а позже оказался ненавидим в столице и практически забыт. Слуга Ивана Ивановича занемог животом от страху, и Протопопов оставил хворого зайца в Цареве лечиться, а сам отправился на далекие и дикие степные окраины, где жили татары, мордва, калмыки и другие дичайшие племена, о которых только предстояло написать пытливым этнографам. А вот русских деревень там почти и не было вовсе.
Въезжая в те края, где хозяйничали калмыки, Протопопов Иван был вынужден искать стол и ночлег. Голод-изверг томил путешественника, голову кружил, усталость морила. Но ему повезло – на дороге оказался постоялый двор. Тут и решил заночевать Протопопов.
Придорожную гостиницу держала еще молодая смуглая хозяйка с намешанными степными кровями – оттого блистала она яркой азиатской красотой. В цветастом наряде, с бусами из яшмы по шее и браслетами на запястьях, она сразу магнитом приковала к себе внимание путешественника. Да и хозяйка щурила и без того раскосые глаза на залетного мужчину в мундире, при сабле и пистолетах. Шикнув на прислугу, она сама взялась его обслужить.
– Из каких краев, красавец-барин? – спросила она, поднося ему на широком деревянном подносе густой калмыцкий суп махан из баранины, от которого так и валил пар, горячие блины с мясом только что со сковороды, хлеб и творожные лепешки с повидлом.
Слюнки потекли у проголодавшегося спутника от одного вида этой простой и роскошной еды.
– Из Санкт-Петербурга, добрая хозяйка, – ответил он, украдкой разглядывая ее неуемные смуглые груди, так и катившие вперед из открытого сарафана, и ползающие по ним змеями цветные бусы – круглые сердечки из красной яшмы. – Каких ты кровей?
Черные косы хозяйки были уложены тесными кольцами на голове, глаза весело блестели.
– Мать – калмычка, а в отце и казачья кровь, и татарская, и русской на глоточек. Только отца-то я и не знала. Наколобродил и ветром улетел. Гуленой был, как и большинство мужчин, – зачем-то лукаво добавила она. – Так что калмычка я. И лицом, и душой, и сердцем.
И слева подходила к нему хозяйка, и справа, и касалась его то бедром, то локтем, окатывая жаром бабьего тела, а то перед ним появлялась, как на ладони, да подбоченившись, по ту сторону стола – и завлекающе улыбалась.
– Ну как же ты на меня смотришь, а? – Лукавством горели ее чуть раскосые глаза. – А-я-яй!
– Как смотрю? – смутился путешественник.
– Да так, барин. Вижу, что приглянулась тебе. Честно скажи: права я?
– Отчего бы тебе не приглянуться мне? – все еще отчасти смущенно ответил Протопопов. – Ты – видная женщина.
– Вон ты какой, – усмехнулась она. – Все меня бабой кличут, а ты – женщиной. Непривычна я к таким словам – и обидеться могу.
Смутиться он не успел.
– Шучу я, барин, шучу я так глупо, – поторопилась объясниться она. – Сердце ты мое порадовал. Оно совсем не такое звериное, как тут думают многие. Мое сердце и ласковым может быть. Ведь и дикого кота приручить можно, хотя бы на время, пока он голоден, – со знанием дела кокетливо рассмеялась она.
Чувствовал Протопопов Иван, что и сам приглянулся красавице-хозяйке, и всякие мысли искрами сыпали в его сердце, обольщали и разгорались сильнее.
– А как же зовут тебя? – спросил он.
– Инджира, – все так же лукаво и многозначительно ответила та.
– Хлесткое имя. И что означает оно? Если означает?
– Еще как означает, барин. О том я позже тебе скажу. Ты откушай пока, мил-человек из столицы. Но вначале я тебе еще кое-что поднесу, как угощенье от моего дома, не пожалеешь.
Она оглянулась, щелкнула пальцами, и взрослая девочка в длинном пестром платье, тоже калмычка, наверняка дочка хозяйки, поднесла большую бутыль с белой мутной жидкостью и две глиняные, с узорами, чашки.
– Что это? – морщась, спросил Протопопов. – Не молоко же?
– Нет, не молоко, – снисходительно рассмеялась она. – Наша калмыцкая водка, из кумыса сваренная, – такую изопьешь, небо алмазами вспыхнет. Арза называется. А чтобы ты не подумал чего, я с тобой выпью. За знакомство. Если ты не против, барин?
– Я не против, – ответил Протопопов. – Иваном меня зовут, кстати. И по батюшке я Иван.
– Кто бы сомневался, – глядя ему в глаза, весело кивнула она.
Села напротив, откупорила бутыль и разлила им по чашкам напиток.
– До дна пьем, за тебя, за гостя.
Выпил Протопопов, и голова его пошла кругом, и сердце забилось чаще некуда, а хозяйка расцвела степной своей красотой еще пуще.
– Хороша калмыцкая водка? – спросила Инджира.
– Очень хороша, – выдохнул он.
– А теперь поешь, поешь, а то с дороги устал, захмелеешь раньше времени.
Путешественник сам не заметил, как проглотил горячий бараний суп с широкой горбушкой хлеба – и стал воистину счастливым.
– А теперь по второй выпьем, – сказала хозяйка. – Ты не против?
– Совсем не против, – замотал он головой.
И они выпили по второй чашке калмыцкой водки.
– Ну, и зачем ты к нам пожаловал? – спросила она. – Не по воле же императрицы, а?
– Нет, – замотал он головой. – По своей воле.
– И то хорошо. Ну так расскажи, какими путями тебя сердце водило, что ты здесь оказался. – Она потянулась к нему через стол и накрыла горячей рукой с нехитрыми перстеньками его руку, а потом и пальцы сжала. – А я послушаю. Я умею слушать, Иван, Иванов сын. Порой жду доброго гостя и месяц, и два, и три. Такого видного, как ты.
От ее прикосновения волна пошла кипятком к сердцу Ивана Протопопова, и он с радостью рассказал ей, зачем здесь. Идет он, мол, по следам проклятого бунтовщика Емельки Пугачева, ищет следы его. Собирает сказы, легенды и басни, которыми уже обрастает история страшного казачьего атамана. Хочет постоять у Камня Емельяна. А Инджира смотрела на него и улыбалась ему. А когда путешественник съел и другие блюда и выпил третью чашку калмыцкой водки, то показалась ему хозяйка постоялого двора и Семирамидой, и царицей Савской, и владычицей египетской Клеопатрой – всеми тремя одновременно.
Был он и сыт, и в меру пьян, и сладострастно зевнул ненароком.
– Идем, своими руками перинку тебе взобью, – сказала манящая хозяйка постоялого двора Инджира. И вновь взяла его за руку: – Поухаживаю за тобой, Иван. Ты же не против будешь?
И так и гуляла перед глазами Протопопова ее грудь, лишь немного стесненная сарафаном, и перекатывались по еще тугим смуглым холмам рдяные яшмовые сердечки. И стеснялся он смотреть на нее вот так открыто, и все равно смотрел. И видела она его взгляд, и улыбалась ему.
– Совсем не против, – кивнул он.
– Только свечи зажгу, – сказала она.
И тут некуда было деться от ее влекущей стати. Шел он за ней и смотрел, как ходят под сарафаном ее бедра. Вот ведь уродилась красотища в дикой-то степи!
Отперла она ключом дверь, пригласила войти. «Сколько ж повидала эта комнатка с огромной кроватью? – думал Протопопов. – Только б вшей не было…»
– Белье у меня чистое, накрахмаленное, – словно читая его мысли, предупредила Инджира. – Спать будешь как дитя в колыбельке.
Взбила хозяйка ему перину, укрыла ее свежими теми простынями, бросила стеганое цветастое одеяло. А он смотрел на ее руки и ее бедра, и голова у него кружилась. Дотянуться хотелось! Но слова он не сказал – только любовался. А когда она все сделала, то, сама ни слова не говоря, направилась к дверям.
Тут он и растерялся, и огорчился едва не до слез. Так не хотелось с ней расставаться! Но стоял как вкопанный и молчал. Потому что самый малый шаг его был бы в одном направлении: обнять ее! Пленить! А хозяйка лишь закрыла дверь на щеколду, повернулась к нему и двинулась на него с улыбкой.
– Неужто думал – уйду?
– Думал, – со всей непосредственностью кивнул он.
– Глупенький ты, Иван.
Стоя в двух шагах от него, развязала она поясок и скинула через голову сарафан. И не было больше на ней ни лоскутка материи, и осталась она как есть. А он ошарашенно смотрел на нее, и только. Распустила хозяйка волосы, и те расплескались волнами по ее бедрам. Широкий куст между ног так и притягивал уже затуманенный взор путешественника. А ее огромная грудь, несомненно не раз носившая в себе молоко, грудь, что не поместилась бы и в четырех руках, и шести, коли бы столько было у Протопопова Ивана, с бурыми набухшими сосцами, так и совсем помутила его рассудок.
– Готов? – спросила она.
– К чему? – пролепетал он, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди – мячиком летит прочь!
Она подошла к нему вплотную – как от горячей печи от нее шел жар.
– Ко всему, барин, о чем мечтал, глядя на меня.
– Готов, – едва выговорил он.
– Сядь, барин, на стул – сапоги стяну, – сказала она.
Он исполнил. Хозяйка стащила с него сапоги. Затем сама раздела его, и такими умелыми руками, что будь Протопопов Иван потрезвее, то о многом бы догадался, а за мундиром и нижнее белье смахнула с него. Как ветерком подуло – и нагим он остался перед ней.
– Красив ты, барин, и лицом, и телом, – только и сказала она. – Идем, милый.
Взяла его за руку и потянула в постель. Первой легла и широко раскинула ноги. Темные волосы ее волнами расплескались по подушке.
– Так что значит твое имя? – несмело двигаясь на нее, спросил он. – Инджира?
– Сладкий плод, – ответила хозяйка постоялого двора. – Знала мать, как назвать меня, наперед знала. – Ложись на меня, барин, – поманила она его. – Люби меня!
И он не посмел ослушаться – и лег на нее, потому что сам уже горел желанием. Но что его огонь был в сравнении с ее неистовым пламенем? Ее горячим телом можно было пожары чинить! Он как будто на печь лег, как в костер бросился! И тотчас весь растворился в ней. Потек по ней как кусок масла по раскаленной сковороде, разве что не зашипел! Откуда в ней был этот жар? Да она еще руками через спину обхватила его и ногами взяла в любовный замок. Ни с одной из петербургских дам, коих было три в его интимной жизни, и ни с одной из столичных куртизанок и особ легкого поведения, коих было значительно больше, Протопопов Иван ничего подобного не испытывал.
Полночи они варились в том любовном котле на самом неудержимом огне. И когда рассвет уже близился, крался по серой и прохладной ковыльной степи к постоялому двору, глядя на красоту, раскинувшуюся перед ним в полумраке, при двух еще горевших свечах, он спросил:
– Бунтарь Емельян Пугачев проходил через ваши земли со своей ордой?
– Еще как проходил, – откликнулась она.
– И ты была тогда здесь?
– Была.
Она повернула к нему голову, и ее смоляные, насквозь влажные волосы тяжело рассыпались по шее и груди.
– Видела его хоть разок, хоть краем глаза?
– Еще как видела, – тем же вкрадчивым тоном ответила женщина.
– И как близко?
– Точно хочешь знать?
– Да что ты со мной играешь? Точно хочу.
Она приподнялась на локте, и одна тяжелая грудь ее широко прилегла на другую; женщина потянулась к нему и провела горячей ладонью по его щеке, ключице, груди, животу…
– А вот как тебя сейчас, барин.
– Что это значит?
– А ты догадайся.
– Боюсь, – честно ответил Протопопов Иван. – Боюсь, Инджира, даже думать о том…
– А ты не бойся. Чего такой пугливый?
– Говори же…
– Был он в моих объятиях, – с легкой насмешкой ответила она, – и лежал между бедер моих, и жадно ласкал и тискал мою грудь, и плечи мял, и горячо и страстно шептал слова и обещания. И вот эти вот бусы из яшмы он мне подарил – каждое сердечко за каждый день нашей любви. А ведь я просила его с собой меня взять, не взял, ждала его – да не судьба…
Протопопов даже не знал, верить ему или нет этой женщине. А почему бы и не поверить? А сам считал яшмовые сердечки на ее груди, жадно считал! За каждым из них, стало быть, история таилась! Объятий, поцелуев, обещаний! Конечно, так все и было, именно так! Кто же в своем уме пропустит такую хозяйку, кто пройдет мимо, не сорвав сладкий плод?
– Хочешь узнать, что он мне тогда сказал?
– Хочу, – честно ответил Протопопов. – Боюсь и хочу. Очень хочу!
– Ну слушай. А сказал он так: «Я ведь теперь либо пан, либо пропал, Инджира, – сказал он. – Мне теперь либо царицу на кол усаживать, да покрепче, чтобы трещала как репа блудница немецкая, и всех ее присных под топор и на дыбу, либо самому на тот же кол садиться. Другой судьбы нет». – «А что сердце тебе говорит?» – спросила я. Недолго он думал. «Мое сердце – тьма египетская», – рассмеялся тогда Емельян, глядя мне в глаза. «Это мне известно, – сказала я. – Ну так и меня услышь: если умрешь, хоть в образе черта, но вернись ко мне, – сказала я тогда ему. – Потому что люблю тебя». А утром он ушел в поход. Говорят, свезло ему: помер нестрашно под топором, царица-то ему иного желала – мучить собралась всем на потеху дни напролет.
– Видел я, как он помер, – вдруг сказал Протопопов.
– Видел?!
– Был я там, на Болотной площади, как и вся Москва. Всё хотелось увидеть собственными глазами! Его колесовать должны были по приговору, но палач словно забыл о том и первым делом отсек ему голову. И только потом отрубили твоему бунтовщику руки и ноги, а голову тотчас же на пику надели.
– Стало быть, так закончил жизнь мой Емельян…
– Стало быть, так. А за ним и всех его присных в одну минуту. Кого в петле болтаться оставили, кому голову с плеч, а иным еще помучиться пришлось – им на колесе руки и ноги ломали. После той казни я решил, что наступит день, и отправлюсь я по его дорогам и буду писать о нем. Вот к тебе и попал.
– Ясно, барин, теперь все ясно. – Она провела рукой по его плечу, но он даже не дрогнул. – Остудил тебя мой рассказ?
– Немного, – честно ответил Протопопов Иван. – Скажи…
– Ну?
– Каким он был – Емельян? На плахе я видел его – издалека. Маленький совсем, на мужичка перекати-поле похож, на странника, только котомки и не хватает. Но то издалека. Каким он был со своими людьми, что за ним без оглядки пошли?
– Огромным он был, страшным и веселым. Великаном. Человеком-горой. Кафтаны широкие любил. Расписные. Перстни. Сабли кривые турецкие. И всегда ходил с огромной золотой серьгой в правом ухе.
– А с тобой, Инджира? С тобой каким он был?
– Сильным, ласковым и горячим, – усмехнулась она, и слезы весело и горько блеснули в ее глазах. – Как кипяток! Любить такого – в огонь броситься без оглядки. Броситься – и сгореть.
Голос ее поник, потухли глаза. По лицу пробежала тень – воспоминаний, горьких и страстных, душу рвущих, тень всего того, что сладко и беспощадно зажигает человека, дает ему силы жить, но проходит, как все на этом свете, оставляя холодную золу.
– Рассвет скоро, барин, мне хозяйством заниматься нужно. А ты поспи, намаялся за ночь; помню, как старался, – улыбнулась она, похлопав его по груди. – А когда встанешь, я тебе блинов напеку и сметанки подам. А коли голова шуметь будет, и полчашки арзы налью.
Она потянулась к нему, поцеловала в губы, встала с высокой кровати, прощально привлекая мужской взор природной статью, широкими бедрами и ладными плечами, черными волосами, еще влажными после ночи, облепившими спину и ягодицы. Потянулась за сарафаном, встряхнула его.
– Любуешься? – не оборачиваясь, спросила она.
– Конечно, – задумчиво ответил он.
А мысли неслись уже в иную сторону.
– Любуйся, барин, любуйся. Мы с тобой как два ветра в поле – сшиблись и разлетелись. Встретятся ли еще когда?
И так же быстро и ловко, как и сняла, надела цветастый сарафан через голову, подпоясалась. Обернулась к нему с улыбкой:
– Спи!
Сказала и ушла.
Протопопов откинулся на подушку и смотрел в потолок, по которому плавали отсветы двух свечей. И видел он в этих отсветах грозное бородатое лицо с бешеными глазами, пугавшее саму императрицу и весь ее двор, но сейчас наблюдал его иным – полным бешеного сладострастья, которое могла разжечь эта необыкновенная женщина по имени Инджира.
– Черт! – горячо прошептал Протопопов Иван, сжав кулаки. – Вот же ведьма…
А потом подумал: а что беситься-то? Ревновать к покойному, которого уже три с половиной года как нет на этом свете? Или к ее прошлому? Не стоит, завтра он потрапезничает, сядет в карету и поедет своей дорогой. И будет вспоминать об этой ночи как о сумасшедшем видении, которое и приходит разве что к тем, кто мечется на ложе в горячечном бреду.
– Не влюбился же я в нее, право слово? – едва слышно прошептал он. – Не могло же со мной такого случиться…
А потом света в комнатухе разом стало меньше – одна свеча погасла. Только лужа воска и осталась в старой глиняной чашке. Протопопов Иван приподнялся на локте, вытянул шею и задул вторую свечу. Остро запахло гарью и горячим воском. И только тут он понял, что небо за маленьким окошком светлеет предрассветной синевой.
Спать, пора было спать.
Когда он завтракал ближе к полудню, ничто уже не выдавало их тесного знакомства. И блины напекла, и сметанки положила заботливая хозяйка. И полчашки арзы плеснула ему. И на «вы» называла, «барин то», «барин это», словно познакомились пять минут назад. Только блестящие черные глаза Инджиры, когда она прислуживала ему, только острый лукавый взгляд, что время от времени перехватывал он, и были единственным свидетельством их безумной, страстной, незабываемой ночи.
Было за полдень, когда он садился в свой экипаж.
– Прощай, хозяюшка, – немного смущаясь ее отстраненности, сказал он. – Доброго тебе здравия и долгих лет жизни. Дай бог, еще свидимся.
– Может быть, Иван Иванович, когда назад возвращаться будете, – ответила она. – Если мимо еще раз проедете, а то всякое бывает – дорог на свете много.
Но что-то недоговаривала она – и он ждал. Фыркали лошади, трясли головами, хвостами отбиваясь от назойливых слепней.
– Вы давеча спросили меня, барин, каким был для меня Емельян, помните?
– Как забыть, помню, – кивнул Протопопов.
– Ну так я скажу. Когда-то в этих местах обитал Леший.
– Самый настоящий? – улыбнулся Протопопов.
– Самый-пресамый. Хозяином он был этих мест. Страшное существо. Демон во плоти. Ему поклонялись. Дары приносили. Жертвы.
– Так-так, Леший, значит? – Глаза его, как видно, хитро блеснули. – Уже интересно.
Она вдруг стала очень серьезной:
– А вы не зубоскальте, барин, я ведь не шучу. Могу развернуться и уйти. И не узнаешь ничего – главного об этих местах.
– Ну ладно тебе, ладно…
– Я же серьезно говорю, Иван, – убедительно кивнула она. – Ты должен это услышать.
– Прости меня, Инджира. Не хотел обидеть. Продолжай.
– Хорошо. А потом наш народ отвернулся от веры предков. Одни в магометанство подались, другие крестились, а третьи и вовсе стали поклоняться богу по имени Будда. И появились тут священники всех религий и всякого за собой тащили. И Леший ушел. На много веков ушел, но, как говорят наши жрецы, он вернется однажды.
– И ты веришь в него – в этого Лешего? – снисходительно нахмурился Протопопов.
– А как в него не верить, когда он хозяином этих мест был еще тогда, когда люди не железом дрались, а камнями? С начала всех начал. Но дело не в том. Когда Емельян появился, то заговорили: «Хозяин этих мест вернулся. Домой возвратился. Хоть и в ином обличье».
– Да правда, что ли?
– А вот тебе и «да правда». Такая была в нем сила. Наши места – вся эта округа, место великой силы. – Вдруг ее тон изменился, она даже руку его перехватила: – Слышишь меня, Иванушка? Говорю тебе, чтобы ты осторожным был. Полюбился ты мне в эту ночь, не хочу, чтобы с тобой дурное случилось. – Она понизила голос: – Недаром именно тут Емельян собирал свое могучее войско – сюда к нему стекались отовсюду: и от Каспия, и с Яика казачки, и с Урала работный люд, поменявший молоты на сабли, и все кочевые народы, в том числе и мои калмыки. А у меня последний месяц так сердце и стучит: вернется он, вернется! Скоро – совсем скоро! А коли мое сердце так говорит – так оно и будет. Не сказала тебе вчера, да и зачем. Но вот решила: скажу. Я не из простого рода – из древних калмыцких жрецов, что еще с самим богом Тенгри говорили. Хочу я сама того, чтобы сюда вернулся хозяин этих мест, или нет, уже неважно. Но в своем обличье вернется Леший, Хозяин Черного леса, в котором его иные люди видели, кто жил здесь когда-то в прежние времена.
– И какое же это обличье?
Инджира усмехнулась:
– Не смекаешь? Страшный, косматый, с рогами. А может, и с хвостом. Взглянет плохо – убьет наповал. А по-хозяйски посмотрит – рабом его станешь.
– Ну, напугала, – покачал он головой. – Теперь поеду и бояться буду. А вдруг нынче он и заявится?
– Не бойся, но осторожным будь. Забыла сказать, если поторопишься, после обеда у Камня Емельяна будешь. Там, где знаменитая надпись выбита: мол, иду в столицы царицу судить, а воров ее, псов придворных, на кол сажать. Как уцелел камушек – понятия не имею. А дальше русское село тебе откроется, Черныши, с церковкой, все как у вас, православных, положено. Там и заночуешь у тетки Степаниды. Ее там все знают. На меня сошлись. Только с ней ты вряд ли в постель завалишься – ей уже восьмой десяток пошел, – рассмеялась его случайная полюбовница. – Но вот тут бойся: в свое-то время она ни одного доброго путника не упускала.
Усмехнулся и недавний постоялец.
– Скажи мне, Инджира, а сама ты кто по вероисповеданию?
– И с чего такие вопросы вдруг поутру?
– Хочу знать.
– Верю в то, что мое сердце знает. И что хочу я, то и получу, – очень серьезно добавила она. – Такая моя вера. А теперь – прощай, барин!
Вот так и разошлись их пути-дорожки у постоялого двора Инджиры. Возница, нанятый еще в Цареве, подстегивал двух лошадей, и катила карета с залетным барином из столицы, и думал разомлевший после обеда и чарки калмыцкой водки Иван: “Какой только чертовщины в голове у простой бабы не окажется! Леший! Хозяин этих мест! И места ведь какие – СИЛЫ! Но ведь была полюбовницей самого Емельяна Пугачева, подумать только! Общая у нас, стало быть, с великим смутьяном и живодером оказалась женщина. Кому расскажешь в Санкт-Петербурге – не поверят…”»
Седой помещик в парчовом халате отер тряпицей и отложил перо, бодро встал и подошел к открытому окну кабинета. А там открывался двор его усадьбы. Кухарка тащила два ведра с помоями, за ней трусила собака, выпрашивая кость, бегали наперегонки гуси, куры и утки, спал в луже наглый хряк Бултыхай, которого жаль было зарезать, уж больно по-человечьи смотрел на хозяев и тем пользовался. Под стать хряку спал мертвым сном, развалившись на лавке, слуга в хромовых барских сапогах, подаренных ему на Пасху, а у лавки дрых старый пес Трезор. И где-то рядом галдела десятком голосов дворовая ребятня.
Долго стоял так помещик. Затем вернулся за стол бюро, выбил пепел из трубки, набил новую, закурил. Какие картины грезились ему впереди! Восторг, страх и ужас! И вновь щелкнуло огниво, и потек дым по его седым залихватским усам и бровям. И когда и с этой трубкой все было покончено, он понял: время продолжать! Набраться храбрости и двигаться дальше. В дверь поскреблись. «Дедушка!» – пропел один девчоночий голосок. «Дедуля! – вторил ему другой, повыше. – Открой, мы тебе леденец принесли! Большоо-оой!» «Кто это?» – громко и грозно спросил пожилой хозяин поместья. «Твои котята! Мяу-мяу!» – ответили хором девочки. «Брысь, кошки! – живо рявкнул он через плечо. – Не мешайте, а то хвосты накручу! Сам позже приду! И канарейку покормите, бездельницы, а то сдохнет!» Взял перо и обмакнул его в чернила. Вот оно, близилось самое интересное, а именно – встреча! С НИМ!..
«К трем пополудни, как и говорила Инджира, стоял он у легендарного косого камня, основанием прочно вкопанного в землю. У него мятежный Пугачев, как гласила легенда, диктовал свои дерзкие указы. Надпись была выбита одним из грамотных повстанцев: «Был тут русский царь Петр Третий Романов, молвою названный Емельяном Пугачевым, и пришел он дать свободу народам всей страны русской и покарать заклятых врагов самого народа: помещиков и бояр проклятых на кол посадить, а царицу-самозванку немецкую судить торговым судом у позорного столба перед всеми ее подданными, остричь наголо, а потом назад, к немчуре поганой, с позором выслать. Такова моя воля, царя Петра, не убитого, но волей божьей выжившего».
Записав этот текст карандашом в блокнот, Протопопов Иван вернулся к дороге, где его ждала карета. Мимо проезжала телега, крестьянин подстегивал уставшую пегую лошадку.
– Эй, человек! – окрикнул его путешественник. – Сколько до Чернышей?
– Тпррруу! – Мужик остановил повозку, сорвал шапку. – Да к закату, барин, это ежели с расстановкой, доберешься, а коли поторопишься, то и засветло.
И наскоро объяснил путь: тут налево, потом прямо, тут озерцо, там речка, потом налево и опять направо.
– Добро, Сусанин, – кивнул Протопопов. – Езжай с богом!
И крестьянин продолжил путь. Устремился в свою сторону и Протопопов Иван. Но вскоре карета его остановилась, а все потому, что тревожно заржали лошади. Протопопов выглянул в окошко: небо разом потемнело, как будто пелена на свет божий легла. Барин вышел из кареты.
– Чего это? – зачарованно и с легким испугом спросил возница. – Гроза, что ли, будет?
Странно дело. В тот день ничто не предвещало бури – ясное летнее небо согревало путешественнику душу и дарило радость. Если бы не одно «но». Предостережение Инджиры. Подумать только, правнучки калмыцких жрецов! Вот оно-то иголкой и покалывало сердце путешественника. И еще он заметил – они как будто в иной край въезжали. Два еще молодых раскидистых дуба росли друг против друга через дорогу, почти что соприкасаясь листвой. Врата, да и только! Да что за вратами этими? Но тут стало еще темнее, будто кто-то накинул совсем уже черную пелену на поднебесье. День на глазах превращался в сумерки. А далеко впереди уже полыхали молнии, и отзвуки грома неслись сюда. Протопопов проследил за испуганным взглядом извозчика и оглянулся: то же происходило и за его спиной! Вспышки, гром! И вот что странно, вся эта непогода приближалась неестественно быстро, словно кто-то силой гнал ее на этот пятачок земли.
– Не к добру это, барин, – молвил возница. – Ой, не к добру…
Но вдруг темнеть стало совсем уже стремительно. Ударил в лицо ветер, сорвал с Протопопова Ивана треугольную шляпу с плюмажем и понес ее прочь. О том, чтобы бежать за ней, не было речи. Кони уже взбунтовались, ржали как бешеные, дергались в разные стороны, пытались встать на дыбы, только упряжь и мешала. Будто говорили: «Бегите отсюда, глупые люди, скорее бегите! Только распрягите нас, дайте и нам выжить!»
– Свят, свят! – неистово крестясь, повторял возница.
И тут полыхнуло совсем близко. Кривая и нервная молния ударила в поле.
– Бежим отсюда, барин, скорее бежим! – будто сердцем услышав вусмерть перепуганных лошадей, хрипло закричал возница, спрыгнул с козел и рванул в сторону.
Но куда? Куда?! И тотчас пропал. Темнота сгущалась над полем и дорогой. Рука Протопопова инстинктивно легла на эфес сабли, когда он увидел это: черная стена пыли шла от степи, где сейчас одиноко торчал из земли Камень Емельяна. День стремительно превращался в ночь. Ветер уже рвал кафтан и сбивал с ног. Два молодых дуба впереди по дороге почти ломались, но не сразу понял Протопопов, что они тянутся друг к другу ветвями, будто ищут каждый в другом спасения. Да как такое могло быть? Но было! Тут кони рванули с такой силой, что разломали и снесли всю упряжь и, чудом не опрокинув карету, кинулись каждый в свою сторону, таща за собой остатки поломанной ими разорванной упряжи – и тоже в наступившей тьме как сквозь землю провалились.
Протопопов Иван быстро сообразил: в карету! Иного выхода не было! Пока не поздно, а там будь что будет! Унесет его вместе с ней, значит, на то воля Господа. Как парусник на ветру, карета сама криво покатила в сторону двух молодых дубов, скрипевших и плакавших, уже крепко сцепившихся ветвями. Он заскочил внутрь, захлопнул дверцу, чувствуя, как содрогается экипаж, вот-вот, и развалится на части. А еще услышал страшный рев – и совсем близко! Будто целый лес ожил голосами всех зверей – грозных медведей и страшных волков, ленивых барсуков и жадных лисиц. И быстрыми окликами хищных птиц, и шипением змей! Протопопов заткнул уши и зажмурил глаза – совсем как малое дитя! – только бы не слышать и не видеть!
Только бы, только бы!..
И тут гром расколол небо над самой каретой, да такой силы, что никакие ладони уже не помогли, и подумал Протопопов, что угодила молния в саму карету, и сейчас он почувствует, что горит как свеча. Или уже сгорел в мгновение?
Но ничего такого не случилось.
Сколько он так просидел – минуту, две, пять?! – неведомо. Но когда он отнял руки от ушей и открыл глаза, то сразу понял, что тьма стремительно отступает, ушел вой тысяч звериных голосов, возвращался дневной свет. Одно настораживало – негромкий рык. Там, на дороге. И совсем близко! Рядом с каретой. Так рычит насторожившийся зверь, на которого ты вылетел случайно в диком лесу, и теперь он готовится к драке.
И этот угрожающий рык все сильнее сотрясал эфир шагах в десяти от кареты…»
Помещик выдохнул. Отер тряпицей перо и отложил его. Как тут без новой трубки обойтись? А еще без бутылки крепкой домашней наливки? Да никак. Такие воспоминания просто так не проходят. Надо сердце утешить, ой как надо. Вспоминая о том, что случилось в следующую минуту, он задумчиво стал набивать табаком новую трубку…
Часть первая
Ритуальное убийство
Глава первая
Две путаны
Жара только что спала. От большой воды шла прохлада. Алым наливалось июньское небо за темной полосой заволжских лесов. Белый трехпалубный пароход гордо шел вниз по течению реки. Воскресный летний день уплывал медленно, и вряд ли бы нашелся хоть один человек, который не пожалел бы о нем. Но впереди еще столь многое обещали упоительно-нежный вечер и обжигающая непредсказуемая ночь.
Андрей Крымов стоял в самом конце длинного каменистого пирса и, цепко прихватив легкую телескопическую удочку, следил за поплавком. Этот пирс, далеко устремлявшийся в Волгу, вырастал преградой для волн в самом конце пляжной зоны. Он был тем участком, куда не дотянулась цивилизация. Порой на выходные от рыбаков тут и места свободного не оставалось. А за спиной Крымова как раз начиналась вечерняя городская жизнь: кафе на длинной набережной в отдалении оживали движением и музыкой, и сразу вспоминались бурные дни и ночи, когда-то проведенные в компании друзей и подруг на этом вот романтичном участке города.
Детектив глаз не отрывал от нервного гусиного пера.
– Ну, давай, давай, – торопил невидимую соперницу Крымов. – Чего ты тянешь, глупая?
Гусиное перо, сверху очерченное красным, гуляло на прибрежных волнах метрах в пяти от каменистых зеленых валунов и то и дело ныряло чуть глубже, давая понять, что незримая рыба сейчас прицеливается к червяку на крючке, осторожно цепляет его жадными губами. Перо легко прыгало, уходило то правее, то левее, и когда оно с ходу нырнуло и ушло, как его и не было, в кармане Андрея затрещал телефон. Он дернул удилище вверх и с такой силой, что подлещик на полторы ладони величиной тяжело вылетел из воды, забился в золотисто-розовых лучах заката, да так бешено и отчаянно взывая к жизни, что слетел и плюхнулся в синюю рябь воды.
– Твою мать! – вырвалось у Андрея. – Чтоб тебя!
Он положил удилище на камни и достал телефон – его вызывал старый коллега и добрый товарищ капитан Яшин. Недавно Константину присвоили новое звание – сослуживцы и друзья отмечали событие в ресторане «Спасательный круг», где следаков хорошо знали и где они в прежние времена сиживали частенько.
– Здравствуй, Костя, – включился детектив. – Я из-за тебя рыбу упустил, кстати.
– Привет, товарищ капитан! Большую рыбу-то?
– Да приличную. На ужин хватило бы.
– А в магазины ходить пробовали? За рыбой?
– Остряк.
– Вы за Волгой? Или на озерах?
– На пирсе, Костя, у старого причала. Смотрю на поплавок и медитирую.
– А-а, ясно. А у меня дело к вам, Андрей Петрович.
Сколько прошло времени, а Яшин все называл своего бывшего патрона и учителя на вы, никак не мог перестроиться.
– И что за дело? Сто́ит моего внимания?
– Еще как сто́ит. Дело – жуткое. Из тех, какие вы любите.
– Я люблю макароны по-флотски, Костя, шашлык, котлеты и селедку с репчатым луком. Под водочку. И томатный сок.
– Все сделаем, дорогой, – подхватил с акцентом Яшин. – В нашем ресторане через полчаса, идет?
– Давай, все равно рыба сегодня от меня разбегается. Так и придется идти в магазин.
Через полчаса он подходил к ресторану «Спасательный круг» – одноэтажному зданию с огромными тонированными окнами, у самого порта. На газоне за рестораном старый грузин Валико Анжарович, в заляпанном фартуке и колпаке, жарил шашлыки. Пряный аромат окутал всю округу, тянулся вдоль набережной далеко по ветру и так и зазывал к столу. Ресторан был почти пустым – позже набегут гуляки, вот когда запоет и загудит «Спасательный круг».
Яшин поджидал его за столиком на четверых. Тут уже и графин с водкой стоял, и селедка с репчатым луком, нарезанным кольцами, дожидалась, и салат с помидорами. Все для легкого старта. И черный и белый хлеб высился на тарелке. Слюнки у Крымова потекли сами собой.
– Ого, закуска уже есть? – Крымов пожал коллеге руку и сел. – Бойко ты все устроил.
– А чего скромничать?
– Сразу расскажешь или как?
– Тут без первой не обойдешься. – Яшин взял запотевший графин и стал разливать водку по рюмочкам. – Я серьезно.
– Заинтриговал. – Крымов поднял рюмку. – Тогда по первой?
– Ага, – кивнул Константин.
Они чокнулись и выпили.
– Анжарыч для нас шашлык жарит? – закусывая селедкой с колечком лука, спросил Крымов.
– А для кого же еще? Сами сказали: люблю шашлык. Хотя я это и так знаю.
– Итак, Костя, в чем дело?
– Без второй тоже не обойтись, – кивнул Яшин.
– Да ладно?
– Говорю.
Пока Яшин наливал по второй рюмке, Крымов кивнул на стол:
– Тут еще две тарелки стоят, будут гости?
– Да, будут. Две своеобразные милые дамы. В смысле, дамы своеобразной профессии.
– Какой еще своеобразной? Космонавты?
Яшин хохотнул. И сразу стал серьезным:
– Нет. Древней.
Крымов испытующе поглядел на товарища:
– Я думаю именно о той самой древней профессии?
– Именно так, Андрей Петрович.
– Что происходит, Костя? В чем прикол?
– Эти дамы – свидетельницы.
Андрей вопросительно поднял брови:
– Так…
– Жуткого зрелища, я бы сказал, адского, в эпицентре которого они побывали и ушли живыми. Сутки молчали, потом рассказали своей подруге по техникуму, а та оказалась дочкой соседки нашей Большой Гали. Майорши. Большая Галя посоветовала их высечь за распутство и отдать в монастырь на перевоспитание. И рассказала эту историю мне. С тем, чтобы я ее пересказал вам. Потому что оборотни и прочая нечисть – ваш профиль.
– Ну и слава у меня, а?
– Какая есть. Ну что, по второй?
– Давай, капитан.
Они выпили и закусили.
– Так что с ними случилось, Костя? С этими дамами?
– Девчонок сняли у вип-сауны на Панской, в кафе, где они паслись, какой-то скользкий хмырь предложил им хорошо заработать. Яна, Лола и Анастасия, так их зовут, согласились. Ничего не скажу, симпатяжки, холеные, цену себе знают. Буквально. В самом начале карьеры пока что, пробуют жизнь на вкус, но уже тертые калачики, всякого повидали. Их отвезли в загородный дом, очень далеко, там все разгулялись, из баньки за стол, а потом устроили свальный грех. И тут, в процессе, так сказать, не первого в их жизни грехопадения, одна из них поняла, что их пригласили в гости к монстру.
– Что? – поморщился Крымов.
– Вы слышали – к монстру. Оборотню. Почти зверю. Хрен разберет. К лесному богу. К рогатому. Короче, к нелюдю.
– Ты это серьезно?
– Еще как, девчонки до сих пор сами не свои. Такое просто так не сыграешь. Они хоть и хороши, но не семи пядей во лбу, поверьте мне, на милой внешности природа решила притормозить, но и не дуры… Вон они, кстати, заходят, – кивнул он на двери, встал и махнул рукой. – Дамы, к нам! Я рядом с вами сяду, Андрей Петрович, им так удобнее будет говорить. Глаза в глаза.
С тарелкой и рюмкой Яшин перешел на сторону Крымова, пустую посуду переставил напротив. Крымов не стал оборачиваться, решил подождать. Стол обошли две смазливые и ухоженные девицы лет двадцати. Одна – мелированная блондиночка с короткой стрижкой, кареглазая, с колечком в ноздре, пухлым ртом, в короткой джинсовой юбке и майке; другая – русоволосая, с пышными дредами, в шортах и топике, с зелеными русалочьими глазами.
Андрей вежливо встал.
– Привет, – бойко и независимо поздоровалась первая.
– Здрасьте, – скромно произнесла вторая, зеленоглазая, и сразу перехватила взгляд Крымова.
Она, несомненно, желала понравиться и совсем не хотела, чтобы о ней плохо думали в связи с ее профессией.
– Добрый вечер, – кивнул в ответ детектив.
– Представляю вам, дамы, моего старого шефа, капитана в отставке, частного сыщика Андрея Петровича Крымова.
– Очень приятно, – ответили они почти хором, как школьницы на первом уроке.
Вышло забавно. Русалка сразу опустила глаза, правда, с мимолетной улыбкой. Незнакомый и очень серьезный мужчина спортивного телосложения, да еще частный сыщик, несомненно, произвел на нее впечатление.
– Взаимно, – вежливо отозвался Крымов.
– Яна и Лола, – представил Яшин девушек. – Где Анастасия, не спрашиваю.
– Ее не будет, – ответила Яна.
– Как она себя чувствует?
– Так себе.
– Ладно. Ну что, садимся? – спросил Яшин. – В ногах правды нет.
Все вчетвером сели. Яна, блондинка с короткой стрижкой и колечком в ноздре, оказалась напротив Крымова. Ее буквально распирало от желания поделиться пережитым, но она искала слова. Лола с дредами вновь и совсем уже по-русалочьи взглянула на Крымова: кто он таков, что его пригласили экспертом в их деле?
– Что будем пить? – вдруг спросила Яна.
– Вам, дамы, только сок, – предупредил Яшин.
– Может, пиво? – Яна посмотрела на Крымова: – А что? Могу и сама купить. Мне уже двадцать один год. И Лоле тоже. И вообще, мы самостоятельные. Во всех отношениях, – добавила она. – Можем и вискаря заказать, кстати. Бабло у нас есть.
Крымов пожал плечами:
– Они совершеннолетние – закажи им пива.
Девушкам принесли пиво. Когда девицы сделали по глотку, Яшин сказал:
– Ну, дамы, рассказывайте. Товарищ капитан – специалист по таким делам. Лучший в свое роде. Не бойтесь и не стесняйтесь. Как в кабинете у врача. Все, что рассказали Галине Марковне и мне. Кто начнет?
– Я начну, можно? – с надеждой взглянув на Крымова, спросила новая знакомая с колечком в ноздре.
Она была бойкой и, несомненно, заводилой в их компании.
– Давай, Яна, – одобрительно бросил Яшин и зацепил вилкой два ломтика селедки с луком. – Не робей.
– Не волнуйся, с самого начала, и ничего не упускай, – по-дружески улыбнулся частный детектив. – Я весь внимание. И помните самое главное: мы – ваши друзья.
Кажется, его голос подействовал на нее успокаивающе. Девушка нервно вздохнула.
– Три дня назад мы тусовались в кафешке «Радуга», при вип-сауне, мы там иногда зависаем, живем недалеко. К нам подсел парень, – она поморщилась, – скользкий такой, с ухмылочками, шуточками, Жорик, так он представился, но в дорогом прикиде, и предложил составить компанию мужчинам. С нами еще и Настёна была…
– Кстати, почему не пришла ваша Настёна? – спросил Крымов и взглянул на Яшина. – Что за недомолвки?
Капитан вынужденно оживился:
– Из-за третьей дамы, собственно, и весь сыр-бор. С ней нехорошее приключилось. Но давайте все по порядку. Без шума и паники.
– Подожди, Костя. Нехорошее – это что? – серьезно поинтересовался Крымов у собеседницы. – И где она сейчас?
– Первые два дня сидела дома, тряслась, – сказала Яна. – Да, Лолка?
– Ага, – кивнула русалка с дредами. – Можно я закурю?
– Здесь не курят, только на улице, – сказал Яшин.
– Ясно, – кивнула Лола. – Какое строгое заведение…
– Почему тряслась ваша Настёна? – спросил Крымов.
– Страшно потому что было, – пояснила Яна. – Пережить такое. У нее стресс был. А потом, дурочка, психанула…
– Все по порядку, – сказал Яшин. – Без путаницы и лишних эмоций. Дело серьезное, Андрей Петрович.
– Ладно, потерплю, – кивнул частный детектив.
Яна продолжала:
– Мы согласились, короче. На следующий день за нами заехали. Водила такой веселый был, все шутил, мол, и я от вас кусочек откушу. Ну ладно, мы привычные, наслушались. – Яна сделала глоток пива. – Ехали мы долго, на край области. Но и деньги пообещали нормальные. Двойную цену. Нас привезли в загородный дом, шикарный такой особняк в три этажа, с бассейном, все дела. Мужиков было шестеро. За главного там был «папочка», его так все звали. Дядечка с сединой. Веселый, вежливый, приятный. Он с нами сразу и расплатился. Мы не в обиде. Ну, выпили мы за знакомство, все как полагается, потом в сауне еще выпили, с одним поближе познакомились. – Она игриво покривила губы. – Раскумарились все.
Лола с легкой, чуть натянутой улыбкой то и дело отводила русалочьи глаза. Разговор пошел на профессиональную тему.
– А потом из баньки за стол, – продолжала Яна, которую уже понесло. – Там жратвы было – на сто человек. Мы прям офигели: пир на весь мир. Икра, омары, все такое. Вискаря залейся. За столом еще выпили. Все кайфово было, косячки забили.
– Этого я не слышал, Яна, – указал на нее пальцем Яшин.
– Ну а что? Как всегда.
Он сделал большие глаза:
– И этого не слышал.
– Ну ладно, ладно. А потом надо было за работу браться. Ну все как обычно. Про это можно? Про секс?
– Про это можно – секс еще никто не отменял, – пожал плечами Яшин. – Даже за бабки. Хотя моральная сторона хромает.
– Ну а что тут такого? – Яна открыто посмотрела на Крымова, пока Лола приложила кулачок к губам, пряча стыдливую улыбку и веселые русалочьи глаза. – Сексом все занимаются. Чем мы хуже? А если заработать предлагают? А с бабками напряг? Короче, денежки надо было отрабатывать. Не за красивые же глаза нас позвали? Нам приказали раздеться. Мы разделись. И мужики разделись.
– Ой, Янка, – вздохнула Лола.
– А что? Говорю, как было.
– Ага, и я про то.
– Мужики разделись и надели маски, кто волчью, кто свинаря, кто барана. Еще медведь был и рысь какая-то. Есть такой зверь?
– Есть, – кивнул Яшин. – В Сибири водится.
– Ну вот. Мы так: а зачем маски? А «папочка» нам: а мы так хотим. Для остроты ощущений. Мы думаем: ну ладно. Знаем, у мужиков разные причуды бывают. Решили под животных закосить. Да пофиг. «Папочка»-то сам волком нарядился. Он нам и говорит: сегодня у нас лесной гость будет. Я: какой еще гость? А он: такой. Наш царь лесной сегодня будет. Наш бог. И повели нас во двор. А там по кругу уже факелы. И барабан огромный. Один, который в барана нарядился, подбежал к нему и стал молотить в него как бешеный. Мы: а зачем барабан? Я уже думаю, не прикончить ли они нас решили. Типа жертвоприношение. А «папочка» говорит: мы так нашего царя вызываем. Он в глухом лесу живет. Без барабана никак не услышит.
– Да, с причудами господа, – поглядев на коллегу, кивнул Яшин.
Яна продолжала:
– В середине двора – кожаный диван. Такой, полукруглый. С ремнями.
– Какими ремнями? – не понял Крымов.
– Какими? Для рук и для ног. – Яна сцепила пальцы левой руки на запястье правой и провернула. – Сунул руку – и ты попался. Две – тем более. И не сбежишь уже. Подергаешься, и все. Да, Лолк?
– Ага, – не поднимая русалочьих глаз, обреченно подтвердила та. – Извращенцы.
– А перед столом ведерко с шампанским и бокалы. И фрукты всякие. Нам приказали, мол: становитесь на четыре точки. Ну, обычное дело. Но не в этот раз. Мы так: не хотим в ремни. А «папочка», с волчьей башкой, и говорит: а надо. И без лишних разговоров. Ну, и встали мы на четвереньки. Настёнку в середине поставили. Она у нас самая такая-растакая – грудастая, задастенькая, но в талии как оса, и волосы как лен, до бедер. Суперсекси, короче. Мужики захрюкали, завыли, заблеяли. Жуть. За меня и за Лолку взялись, а Настенка – стоит и ждет, кто ее будет. А ее никто. У нас уже по второму клиенту пошло, а она ждет.
– Ой, Янка. – Лола с дредами заложила руками уши. – Уже пожалела, что пришла с тобой.
– Нормально, – кивнула подруге Яна. – И вдруг они, мужики-то, забубнили: идет, идет! «Папочка» нам и говорит: вот он, наш царь и бог пришел! Из леса пришел. Из самой чащи! Так что пусть ваша Настёнка постарается. А еще нам сказали: не оборачивайтесь, сучки! Кто обернется, той хуже будет. Пороть будем, сечь до крови. Все равно не убежите. А зады красные будут и полосатые. Херово, когда мужики, ну, типа клиенты, вдруг угрожать начинают. К таким лучше не попадаться. Но метаться-то уже поздняк. Настёнка на меня смотрит, и я вижу: ей страшно. Жуть как страшно. Не нас – ее для гостя-то приготовили… Но вот когда ей по-настоящему стало страшно, это когда она в отражении серебряного ведерка увидела его…
Разволновавшаяся Яна опрокинула остатки пива.
– Его – кого? – спросил Крымов.
– Хозяина леса. Их лесного бога. Кому они поклоняются. Лешего она увидела. Его отражение все росло и росло в ведерке. Пока он не встал за ней. Это она потом рассказала. Вроде и лицо человечье, но уродливое, тупорылое, весь в шерсти и с рогами на голове. Настенка дернулась, но куда там? Ее этот монстр прихватил на бедра, когтями впился, хрипло так сказал, не по-человечьи, я сама слышала: «Стой смирно, девка, и терпи!» После этого она уже и не дернулась. Как он ревел, этот леший, мамочки, до сих пор его голос в башке гудит, – Яна покачала головой, – и еще хрипел: дерите девок до полусмерти! Выживут – пусть радуются. – Яна выдохнула: – Пива еще хочу.
Официант как раз проносил мимо на подносе два бокала – его дожидалась влюбленная парочка в углу.
– Стоп, – сказал Яшин. – Сюда, Женя, к нам, именем закона. – Он снял с подноса один бокал, сказал: – Даме отнеси, а ее спутник подождет. Извинись за конфискацию. Скажи: ведем расследование. У нас дело государственной важности.
И протянул бокал Яне.
– Спасибо, – сказала та и сразу выпила половину. – Короче, они глумились над нами полночи; ну, так бывает иногда, услуги-то оплачены, да еще виагры хлебнули, я так думаю, а этот Леший еще три раза подходил к Настёнке. На нее смотреть было жалко. Слезы из глаз ручьем текли. Потом они ремни сняли, мы так и вырубились на этом диване. Нас мужики одеялами укрыли. Но перед тем, как отключиться, Настёнка все нам и рассказала. Шепотом. Под одеялом. Я подумала: глюки у нее. А утром растолкали нас, дали по бутылке пива и сигарете и отправили на такси домой. Тачка уже стояла у ворот дома. Мы и сами готовы были сбежать поскорее. Не прибили – уже хорошо. Настёнка, ну как очнулась утром и вспомнила все, уже молчала – так и не заговорила больше. Я пыталась ее разговорить, мол, ты че нам вчера наплела, про монстра, да не вышло. Она только потом как заревела, взахлеб, да громко так, мамочки, завыла прямо, я ее еле успокоила. – Яна взглянула на подругу, затем на мужчин. – Ну, вроде все рассказали про ту ночку…
– Круто, Андрей Петрович, а? – озадаченно спросил Яшин. – На страшную сказку похоже, верно?
– Похоже, – задумчиво ответил частный детектив. – На очень мрачную и очень мерзкую сказку.
– И не сказка это вовсе. Если бы вы нашу Настю увидели, так бы не говорили, – с горечью сказала Яна. – Мы думали, она крышей поехала. А может, и поехала. Вчера Настя залезла в ванную и вены себе порезала.
– Умерла? – нахмурился Крымов.
– Нет, – замотала головой Яна. – Откачали подругу. Слава богу. Она сейчас в больничке. Но головой она повредилась, это точно.
– А как вы-то сами, девушки?
– Да ничего так, терпимо. Не верится, это да…
Детектив взглянул на вторую девушку:
– А ты, Лола? Как себя чувствуешь?
Русалка с дредами пожала плечами:
– Да так, средней хреновости. – Смешно ей больше не было. – Настю жалко.
– Мы завязать решили, – строго сказала Яна. – Совсем.
– С сексом? – пошутил Яшин.
– С сексом за бабки, – ответила Яна. – Да, Лолка?
– Ага, – кивнула та. Она поймала на себе испытующий взгляд Крымова. – Если получится, конечно.
– А может не получиться? – поинтересовался Яшин.
Частный детектив тоже поднял брови, подтверждая вопрос. Лола посмотрела взрослому мужчине глаза в глаза.
– Звонят, предлагают. Как тут быть? Мы хоть и недолго этим занимаемся, если честно, но клиенты уже есть.
– Да, – кивнул Яшин. – Понимаю – искушение. Легкие деньги.
– Иногда и не легкие, – заметила Лола. – Всякое бывает. Вот как с этим Лешим.
Крымов дробью прошелся пальцами по скатерке.
– А скажите, девушки, сами вы что думаете? По поводу этого Лешего? Он тоже – переодетый чел? Скоморох? Как ваш «папочка»? И другие развратники? Или кто его знает?
– Кто его знает, – ответила за обеих Яна. – Было в нем что-то дикое. Нечеловеческое. Вот точно говорю. Они и впрямь ему типа поклонялись, эти мужики. Вызывали, в барабаны били. Он и вышел к ним из какой-то тьмы. Получеловек, полузверь. И то и другое вместе. Скажи, Лолка?
– Я не знаю, но только вспомню, страх берет. – Девушка с дредами покачала головой. – Я все думала, если он и ко мне подойдет и в меня когтями вцепится и начнет свое дело, тут я и умру. От ужаса. Я ведь тоже в том же ведерке, совсем немного, бочком, но видела его отражение. Рога точно запомнила.
– Стало быть, эти пять мужиков были жрецами этого Лешего? – глядя на коллегу, рассуждал Крымов. – Обычно жрецы принимают обличие своего божества, чтобы их связь казалась как можно ближе. Так тысячелетиями было. Они изображали животных, которые подчиняются хозяину, божеству этого леса.
– Вспомнила! – вскинула голову с пышной прической Лола. – Они говорили о каком-то Черном лесе, о том, что Леший и есть его хозяин.
– Да, и я помню, – кивнула Яна. – Черный лес – они так и говорили. Про хозяина Черного леса.
– Что ж, дамы, неплохо, – сказал Яшин. – Зачетный рассказ. Что скажете, товарищ капитан?
Крымов вздохнул:
– Я не моралист, каждый живет, как он может. Главное, другим не мешать. Да, Лола?
Крымов заглянул в зеленые русалочьи глаза путаны – девушка немного смущенно улыбнулась и вновь отвела взгляд. Она была порочна и невинна одновременно. Редкое сочетание, вызывающее искренний интерес у мужского пола.
И вновь Лола пожала плечами, отводя взгляд:
– Наверное. Только не получается так ни фига – никому не мешать. И чтобы тебе не мешали.
– Ладно, еще пара вопросов, и мы вас отпустим, – предупредил их Крымов.
Андрей расспросил девушек, как приблизительно они ехали в тот загородный особняк. В какую сторону, сколько времени. Какой был дом, где им пришлось, так сказать, работать. Узнал, что в округе других домов вроде как и не было. Спросил, имелись ли особые приметы у тех мужчин, которых они обслуживали. Яна запомнила, что у «папочки» был располосован живот – от солнечного сплетения до пупка – след какой-то давней операции. Шов оставался белым. И печатка у него сидела на безымянном пальце левой руки – золотая с черным плоским камнем. А на правой – обручальное кольцо. Крымов попросил поточнее описать того сального «хмыря», который снял их у «первой» городской бани.
– Ужином вас угостить? – спросил Андрей.
– Не-а, меня тошнит, когда о еде думаю, – честно ответила Яна. – Все этот пир вспоминается. Только пивом и спасаюсь.
– И мне неохота, – сказала Лола. – Отбили нам аппетит. – Она встретила взгляд частного детектива. – Но если ваше предложение останется в силе дня через три, товарищ капитан, можно и подумать.
Крымов рассмеялся:
– Ладно, я запомню.
– А вот курить очень хочется, – повеселев, кивнула русалка с дредами.
– Я тоже курить смерть как хочу, – взглянув на подругу, подхватила Яна. – Ну что, может, мы пойдем? Оставим телефоны, если что – звякните нам…
– Хорошо, – согласился Крымов. – И помните ваше обещание – завязать. Я говорю о клиентах, которых вы не знаете. Ни к кому больше не суйтесь. А теперь очень серьезно: узнают эти, слуги Лешего, что вы говорили с полицией, с вами еще поквитаться захотят.
Девушки переглянулись.
– Да? – спросила Яна.
– Легко. Настю вашу не бросайте – вы ей сейчас нужны. Возможен рецидив самоубийства. Так бывает частенько.
Лола, русалка с дредами, взглянула на Крымова:
– Думаете, найдете его, Лешего?
– Пока не знаю.
– А если найдете, что сделаете?
– Сдадим в кунсткамеру, – ответил за коллегу Яшин.
Девицы переглянулись.
– А что это? – спросила Яна.
– Место, где в прежние времена собирали всех уродцев со всей земли и консервировали в стеклянных колбах в спирту. Это если возьмем мертвым. А если живым, то посадим в клетку и будем возить по городам и весям всей земли русской. Пойдет?
– Пойдет, – кивнула Яна.
Мужчины попрощались с девушками, и Яшин налил себе и Крымову по третьей рюмке. Тем более что Валико Анжарович, широко улыбаясь, сам нес им шашлык на шампурах, уложенных вдоль блюда.
Одним словом, пир только начинался…
– Да-с, Андрей Петрович, ну и наводчики у вас появились, – усмехнулся хозяин чудесного двухэтажного белокаменного домика с яркими наличниками, утопавшего в душистой июньской зелени, полной гудения и жужжания насекомых. – Девицы легкого поведения, надо же! Правильно эта Большая Галя наказала высечь их, да как следует. Но тема с загадочным Лешим очень даже непростая и крайне интересная…
Крымов щелкнул зажигалкой и закурил свои неизменные «Мальборо».
– Вы думаете, Антон Антонович?
– Уверен в этом, – кивнул бодрый старичок Долгополов. – И очень драматическая, между прочим.
Как и всегда, они сидели за круглым деревянным столом в центре сада. И, как и всегда, перед ними была наливка в графине, на этот раз абрикосовая, чай и варенье, а теперь еще по сезону горы фруктов и ягод, только что сорванных с деревьев и собранных с кустов заботливым хозяином, свежий деревенский хлеб и тонко нарезанный сыр. Вегетарианский рай, да и только.
– Кстати, дым не мешает? – спросил детектив.
– Нисколько.
– Вы же никогда не курили?
– Отчего же? Курил. Я выкурил первую сигару из табачных листьев, привезенных еще Христофором Колумбом в Европу. Лет сто курил трубку английских моряков с длинным мундштуком, круглую датскую трубку, норвежскую из китовой кости, много чего перепробовал на своем веку. А потом вот решил бросить. Завязать, так сказать. Покашляй лет пятьдесят подряд – все что угодно бросишь.
– Издеваетесь надо мной?
– Как обычно, господин детектив.
– Ну-ну.
– По рюмочке?
– Непременно, Антон Антонович.
Хозяин налил им абрикосовой, они чокнулись и выпили. Даже закусывать не стали, так хороша была наливка. Ничем не хотелось перебивать волшебный аромат. Рядом с Долгополовым лежали бумаги, а сверху – сложенная газета, Крымов еще только подошел, как сразу заметил обведенную красным фломастером заметку на полколонки и подумал, будет момент, и ему предложат ознакомиться с текстом.
И момент пришел.
– Вот областная газета «Новости Царева» двухнедельной давности, – сказал Долгополов, взял газету и протянул ее через стол гостю. – Прочитайте вслух, если вам не трудно.
Крымов принял газету, положил сигарету на ложе пепельницы, ему любезно предоставленной, встряхнул издание и прочитал заголовок:
– «Ритуальное убийство в Черном лесу». – Он взглянул на Долгополова. – Черный лес? – Он тотчас вспомнил вчерашний разговор с девицами в ресторане «Спасательный круг». – Хм. Одна из девушек упомянула о нем.
– Серьезно?
– Да, забыл вам сказать. Это где у нас такой лес, в каком районе?
– В Черногорском районе, на краю Царевской губернии, за Большими оврагами, у «темных врат» на Пугачевском тракте, так называют это место тамошние жители; там много старинных татарских и чувашских деревень, у них до сих пор язычество процветает, – выдал Долгополов всю информацию так просто, будто его спросили, какой сегодня день недели. – Там два старых дуба по обе стороны дороги срослись ветвями и образовали своеобразную арку, деревья словно подтянула друг к другу неведомая сила. По старинному местному поверью, каждый, кто проезжает в эту арку, попадает в другой мир – в мир мертвых. – Он красноречиво кивнул: – Читайте, детектив, читайте…
– «5 июня в Черногорском районе был обнаружен труп молодой женщины. Его нашли в самодельной лодке, выдолбленной в стволе старого осокоря. Лодку обнаружили у одного из берегов озера Студеное приезжие охотники. Труп был без одежды и обложен цветами. Как выяснилось, это была двадцатипятилетняя Ксения Николаевна Петухова, жительница одного из окрестных сел Черныши. Она исчезла полтора года назад, ее искали, но безрезультатно. Решили, что, возможно, она просто сбежала из своего села. Родные подали во всероссийский розыск, но и он ничем не смог помочь. Наконец, она могла пойти купаться и утонуть, рядом было то самое озеро Студеное, где купались все местные, но не то было время года. Полицию и судмедэкспертов удивило то, что проделали с трупом молодой женщины. Ее лицо и тело оказались натерты мелом, на голове была подвенечная фата. Что бы это могло значить? Но самым странным и страшным оказалось то, что у женщины было вырезано сердце, а вместо него в грудную клетку вложена жаба…»
– Жаба? – оторвавшись от чтения и посмотрев на бодрого старичка, поморщился Крымов.
– Именно – жаба, – кивнул Долгополов и сам наполнил рюмки абрикосовой наливкой. – Дочитывайте, и выпьем.
– «Несомненно, убийство было ритуальное. Но это и не странно – жители тех мест издревле поклонялись древним местным языческим божествам. По делу об убийстве возбуждено следствие».
Антон Антонович поднял рюмку и сказал:
– За новое дело, господин детектив. Чувствую, что ваши девицы-распутницы и убийство этой несчастной беглянки Петуховой как-то связаны между собой.
Они чокнулись, Крымов выпил свою наливку молча. Долго держал рюмку в руке, затем задумчиво поставил на стол.
– У меня сложилось впечатление, что девчонки просто попали в лапы разбесившихся мужиков, но этот их Леший, да еще поехавшая умом Настя, – он взглянул на хозяина дома, – их белокурая Афродита… Все это как-то напрягает, заставляет увидеть картину в другом свете и с иными перспективами.
– Разумно, – кивнул Долгополов.
На столе осталась лежать плотная, сложенная вдвое бумага. Ее-то взял и развернул Антон Антонович.
– Вот карта той местности – нашел в интернете и распечатал. Пунктиром я обвел Черный лес, овраги – сплошной линией, крестиком отметил «темные врата». Ну, те два дуба. А еще зафиксировал фото той местности со спутника – старинную деревню Черныши, сейчас это большое село, новый поселок Соколиный, там коттеджи, а еще отдельные дома, разбросанные по округе. Три из них стоят на большом расстоянии – и от деревни, и от поселка. Как вы сами понимаете, если долбить в барабаны, да еще ночью, и что есть силы гавкать, выть, мычать и блеять, соседи, если это происходит в населенном пункте, рано или поздно подбросят тебе «красного петуха», иначе говоря, подожгут твой дом. Такое могут себе позволить только те, кто точно знает, что их не услышат. А значит, это должны быть жители одной из трех усадебок, разбросанных вокруг Черного леса. Логично?
– Более чем, – кивнул детектив. – Если вообще речь идет именно об этой местности. Вполне вероятно, что девушек могли увезти и в другом направлении.
– Может быть, но для этого вам нужно будет взять одну из них и прокатиться туда. Лучше эту, говорливую, рассказчицу, Яну. И если она опознает дом, тогда уже браться за дело – идти дальше.
– Спрошу вас, как с всегда: что вы хотите получить в сухом остатке?
– Именно то, что вы пообещали этим девицам – монстра в клетке, разумеется. Берите распечатку карт и поезжайте в Черногорский район. И конечно, разузнайте все об этой несчастной Ксении Петуховой. Ведь между ее исчезновением и зверским убийством прошло долгих полтора года. Где она была все это время? Что делала? И вообще, кто она такая? Судьба ее не только трагична, но и таинственна в высшей мере. Была бы она жива, многое могла бы порассказать.
– Тут я не могу с вами не согласиться, – кивнул детектив. – Через полтора года оказаться убитой, и всего сутки назад, в лодке на озере, обложенной цветами, с вырезанным сердцем и жабой вместо него? История жутковатая. Пожалуй, если понадобится, я привлеку знакомых сыскарей из МВД, что скажете?
– Разумеется. Но только если очень приспичит, Андрей Петрович. Ваши коллеги всегда готовы наломать дров. Да и наших с вами забот, я о монстрах и всякой нечисти, они понять будут не в силах. Ну что, по рюмочке абрикосовой, господин сыщик?
– Да непременно, Антон Антонович, непременно. Куда ж я от вашей абрикосовой денусь?
Ближе к вечеру того же дня Крымов рассматривал лежащий на кухонном столе листок бумаги, вырванный из блокнота. На нем значились два телефонных номера, выведенные авторучкой, и два женских имени. Обе записи были сделаны капитаном Яшиным в ресторане «Спасательный круг» – он второпях срисовал их со своего телефона, когда они вчера после знатного кавказского ужина расходились по домам. И подписал не без легкого чувства юмора и суровой снисходительности: «Путана № 1 Яна, путана № 2 Лола».
Крымов отпивал чай с лимоном, разглядывал запись и вспоминал наставления куратора: «Вам нужно будет взять одну из девиц и прокатиться туда. Лучше эту, говорливую, рассказчицу, Яну…» Но стоило ему вспомнить обеих девиц и заочно присмотреться к ним, будоража воспоминания, русалочьи очи «Путаны № 2 Лолы», ее чуть насмешливый взор вставали ясной картинкой перед его глазами и рассыпаться и уплывать не собирались. Хотя, следуя советам мудрого Долгополова, он настойчиво пытался сконцентрироваться именно на «Путане № 1 Яне». Наконец Крымов взял свой сотовый, лежавший тут же, глядя на листок, набрал номер, и когда трубка ожила, отозвавшись нежным женским голоском, спросил:
– Добрый вечер. Это Лола?
– Да, – ответили там. – А это кто?
– Андрей Петрович Крымов. Вы меня еще не забыли, Лола?
– Привет. А я знала, что мне позвонит сегодня вечером кто-то особенный.
– Значит, я особенный?
– Еще какой. Я это сразу поняла, Андрей Петрович, как только вас увидела. А можно без отчества? Я по отчествам не привыкла. Не мой стиль, правда. – Ее голос зазвучал очень тепло и доверительно, будто они были знакомы лет сто: – Андрей и Лола. Пойдет?
– Прекрасно, – сказал он. – Андрей и Лола. Звучит как песня. Так вот, звоню по делу. Ты завтра утром свободна? – Он резко перешел на ты, сам того не желая.
Но не успел он исправиться, как услышал:
– Любишь это делать по утрам? Я тоже.
Андрей усмехнулся: разбивать лед девочка умела, ничего не скажешь. Выучка, практика. Но вызов он пропустил мимо ушей.
– У меня есть идея – прокатиться в тот самый Черногорский район, куда вас отвозили, и найти этот дом. Ты ведь хочешь помочь нам? Иначе зачем бы вы к нам приходили?
– Очень хочу. Но нет желания подставляться. Сами понимаете…
Ну вот, вновь усмехнулся Андрей, но на этот раз уже про себя, только разговор зашел о деле, и девушка сразу автоматом перешла на вы.
– Ты будешь сидеть в машине, обещаю, – подтвердил он. – У меня есть зацепки – мы прокатимся по тому району, мимо нескольких домов, все, что тебе нужно, это смотреть в окошко и вспоминать. Хорошо?
– Ладно, поехали.
– Ты где живешь?
– На Водников.
– У Волги?
– Да, в старых домах.
– С родителями?
– С бабушкой.
– Ясно. Когда встаешь?
– Точного графика у меня нет, – усмехнулась она. – По настроению. Я же бабочка по гороскопу. Летаю, порхаю: когда захочу и куда захочу.
– Бабочек по гороскопу нет.
– А у меня свой гороскоп.
– Ясно. А какая бабочка?
– В смысле?
– Ты – какая бабочка?
– Ну, не знаю… Полевая! Летняя. Белая-пребелая.
Крымов одобрительно усмехнулся:
– Похожа. Постарайся лечь пораньше. Я заеду утром, часов в семь…
– Не-е, – капризно запротестовала она. – Какие семь? В семь я вообще ничего не соображаю. Вам нужно, чтобы я спала на ходу? Я как слепой котенок буду. Мяу-мяу, дайте молочка.
– Хорошо, давай в девять. Я куплю тебе кофе эспрессо. Но не позже. Туда ехать два часа. И покататься еще нужно будет по округе, и назад вернуться. Ясно?
– Ясно.
– Так идет, в девять?
– Ну ладно, идет. Попробую лечь пораньше. Возьму какую-нибудь книжку серьезную почитаю: может, и вырублюсь поскорее.
– Возьми-возьми, почитай. Ради такого случая.
– А что посоветуете, господин сыщик? – вновь чуть игриво спросила она.
– «Большую энциклопедию». Начинай с «а» – и дальше по списку. Книга для крепкого сна – я исключительно про бабочек.
– Возьму бабушкин журнал «Работница» из подшивки за семидесятый год прошлого тысячелетия. Ага?
Крымов улыбнулся:
– Тоже вариант. Ладно, называй адрес, Лола.
Глава вторая
Врата Лешего и загадочные Черныши
Утром он стоял у своего старенького «Форда», курил уже вторую сигарету любимого «Мальборо» и время от времени поглядывал на часы. Было пятнадцать минут десятого. Для него, человека точного времени, опоздание было существенным.
Теплое утреннее летнее солнце медленно ползло вверх, пробиваясь лучами через густую зелень старых кленов, посаженных вдоль дороги. Старые домишки за кирпичными воротами уходили в глубь двора. Где-то сушилось белье, кот осторожно крался по карнизу к воркующим на теплой жестяной крыше голубям. То замирал, то вновь по-черепашьи на брюхе пускался вперед. Мирная летняя жизнь старых городских кварталов, едва проснувшихся, что может быть ленивее и беззаботнее? Сходи за пивком, купи пару баклажек и воблу, сядь в тени, на веранде, за рассохшимся столиком, тяни пенное из большой кружки и будь философом в этой жизни.
Крымов уже хотел достать сотовый и позвонить, поторопить соню, но увидел, как в стареньком дворе по тропинке торопливо шагает к воротам девушка в голубых джинсах, дырявых на коленях и бедрах, в рубашке, с пышной копной дредов цвета золотой осени. В темных очках и с улыбкой на губах, которая расцвела еще пуще, когда она увидела стоявшего у капота машины Крымова. Она помахала ему рукой и зашагала быстрее. В этот самый момент к покосившимся кирпичным воротам приближалась по тротуару здоровенная тетка в летах с уставшим злым лицом и двумя крутыми авоськами. Две дамы столкнулись на тротуаре в десяти метрах от Крымова. Тетке не трудно было догадаться, куда направляется девушка.
– Ну что, косматая, теперь за тобой хахали уже по утрам приезжают? – скосив взгляд на ладного крепыша у автомобиля, бросила злая соседка. – Растешь, голуба!
– А что, завидки берут, тятя Зина?
– Языкастая ты, Лелька.
Девушка кивнула на авоськи:
– Много молочки сперли с комбината?
– Болтунья!
– Я в полицию поступила работать, кстати, – сообщила Лола. – С сегодняшнего дня. Вон мой шеф стоит. Так что попрошу без выражений.
– Кем поступила-то, вертихвосткой?
– Оперативницей она поступила, – заступился за нее Крымов.
– Здрасьте, – с вызовом поклонилась ему тетка.
– И вам доброго утра, сударыня, – поклонился детектив.
– Вот арестую вас, тетя Зина, за хамство и за воровство сметаны и творога, будете знать, – предупредила Лола.
– Ишь ты, оперативница! – сразу переключившись на соседку, покачала головой злая тетка. – Не переусердствуй, голуба! На оперативной-то работе! Жопой-то вилять!
И, грузно встряхнув сумки, потащила их во двор.
– А молоко-то потекло, – сочувственно кивнула ей вслед Лола. – Вот Сёмке радость!
– Где?! – встрепенулась тетка. Но, поняв, что ее развели, рыкнула: – Чтоб тебя, болтунья!
– И вам не хворать, тятя Зина. – Лола повернулась к детективу и, сняв очки, открыла ему зеленые русалочьи глаза, веселые и грустные одновременно. – Привет, – поздоровалась девушка.
– Привет, – усмехнулся Крымов. – А ты постоять за себя умеешь.
– Ага. Есть опыт.
– Злая соседка?
– Она на первом, мы на втором. Следит за мной. А что ей еще делать? Кофе не забыли?
Крымов кивнул на пластмассовый стакан, стоящий на капоте:
– Твой.
– А я думала, забудете, – весело бросила Лола.
– Ну прямо, – покачал головой Крымов. – Я ничего не забываю, если обещаю, конечно. Только он остыл уже, я так думаю.
– Ничего, я и теплый люблю. Спасибо. – Взяв стакан и сделав глоток, она скептически оглядела машину. – Старенькая тачка.
– Мне нравится. Воспоминаний много.
– Ясно.
С карниза одного из домов вспорхнули два голубя – неудачник кот остался стоять несолоно хлебавши.
– Это – Сёмка, – оглянувшись, сказала Лола. – Охотник наш. Лошара. Хоть бы воробья поймал. Ну что, поехали, Андрей Петрович?
– Поехали.
Они быстро покинули старые кварталы и вскоре неслись по автомобильному и железнодорожному мосту через широченную Царевну, впадающую в Волгу. На слиянии этих рек, собственно, когда-то и встал город Царев.
– Будем молчать? – интригующе спросила Лола.
– Где твои родители? – поинтересовался Крымов.
– Вот, значит, как: папочка и дочка. Так будем общаться? Ладно.
– И все-таки?
Лола вздохнула:
– Они развелись, когда мне было три года. Отец просто как сквозь землю провалился, а мать уехала с одним мужиком на Дальний Восток. Пообещала меня взять, когда устроится. Это пятнадцать лет назад было. Видимо, еще не устроилась. Мамуля всегда в поиске была. Так что мы с бабулей остались.
– Грустно.
– Я привыкла грустить, – сказала девушка.
– Еще вчера хотел спросить про твои роскошные дреды.
– Нравятся?
Крымов обернулся к спутнице:
– Еще бы – супер.
– Спасибо.
– Почему они у тебя разного цвета? Русые и золотые.
– А-а, – кивнула девушка. – Я когда маленькая была, у меня волосы были золотые. Длинные-предлинные. Мама их стригла, расчесывала и складывала в коробку из-под конфет. Говорила: пригодятся. И вот – пригодились. Я потемнела с годами. Мне моя мастер, парикмахер, и вплетает мои детские волосы в эти вот, которые у меня сейчас. Отсюда такой эффект. Красиво, правда?
– Очень красиво, – охотно согласился Крымов. – Ты вообще красотка, одни зеленые глаза чего стоят.
– Ой, спасибочки. Идете на сближение, мужчина?
– Думай о деле, – взглянув на спутницу-распутницу, нарочито строго предупредил ее Крымов. – Расслабилась.
Уже через час, назевавшись в кулачки с серебряными колечками на пальцах, Лола спала на заднем сиденье, куда пересела на полпути. Свернулась калачиком, совсем по-детски, и тихо посапывала в сложенную куртку детектива. Как видно, ночная жизнь девушки все-таки давала о себе знать.
Леса и поля, речушки и озера, цивильные села, косые деревни, коттеджи и дачи и вновь бескрайние зеленые просторы – все это проносилось привычными картинами. Уже два обширных района Царевской губернии преодолели они и теперь въезжали в третий – в Черногорский, за которым начиналась другая область. У этой границы раскинулись татарские и чувашские деревни вперемешку с русскими. Далеко увезли девчонок, думал Крымов, хорошо еще, отпустили. Не продали местным в рабство. Честными оказались перезревшие блудники.
А скоро они ехали по изрядно побитой асфальтовой сельской трассе в сторону тех лесов, одним из которых был таинственный Черный. Где якобы жил главный блудник и вор местных женщин – Леший. Совсем неожиданно Крымов увидел впереди себя по дороге нечто странное. И вскоре понял, что это. Два старинных дуба, сросшихся над дорогой ветвями, да не просто сросшихся – буквально неразрывно сцепившихся. Два эти дерева, образовавшие высокую зеленую арку, и впрямь могли показаться вратами в иной мир.
Андрей остановил «Форд» у обочины, вышел, огляделся – кругом не было ни души, встал на середине дороги под самой зеленой аркой. Можно было разглядеть за листвой, как хитро переплелись дубовые ветви – вживую и насмерть. Будто не могли жить друг без друга. Как в той старой песне, где дуб и рябина, и любовь между ними, и перебраться они друг к другу не могут, только там – аллегория невозможности быть вместе, а тут – другое. Словно кто-то стянул эти ветви невидимой силой, заставил их жадно и роковым образом сцепиться друг с другом. «Темные врата»! Но почему темные? За этими деревьями такая же зеленая, насыщенная утренним солнцем округа – с лесами и полями, благоухающая, поющая насекомыми. Что же тут было не так? Зазеркалье? Другой мир? Неужели и впрямь все дело в том, кто жил на той земле, что открывалась за двумя сросшимися дубами?
Хлопнула дверца. Из машины вышла заспанная Лола, широко зевнула в ладонь. Совсем как щенок. Увидела, куда смотрит ее спутник, подняла голову и даже присвистнула:
– Опаньки. Вот это деревца. Зашквар. Это такой дизайн? Кто придумал? Кто автор?
– Мать-природа. А может, и не только она. Вы в тот день проезжали под ними? – спросил Крымов.
– Да откуда же мне знать? Темно уже было. Да и мы на заднем сиденье пивко тянули. Ржали. Готовились. Ну, сам понимаешь. – Теперь она неожиданно перешла на ты и даже не заметила этого. – Впереди – приключение. – Девушка беспечно пожала плечами. – И вообще. Ну? Кто будет в окошко пялиться? Тем более в лобовуху?
– Тоже верно. По преданию, за этими деревьями – другой мир.
– Какой еще другой?
Андрей театрально развел перед собой руками:
– Темный мир.
– Какой-какой?
– Ты слышала.
Беспечное лукавство слетело с ее лица, брови нахмурились:
– Я не поняла.
– Да фиг его знает, какой мир. Потусторонний. Враждебный, может быть. Понятия не имею.
– Ты меня специально пугаешь?
– Я тебя специально предупреждаю.
– Плевать я хотела – пуганая.
– И правильно.
Крымов подошел к машине, привалился на капот. Достал телефон. Заправив руки в дырявые джинсы, Лола устроилась рядом.
– Кому будем звонить? – спросила она. – На небеса? За советом?
Он обернулся к ней:
– Смешно. Но с этим подождем. Это в крайнем случае. Но ты почти угадала. Посмотрим-ка на эти дома, а их три, из космоса, благо дело, цивилизация позволяет.
– Какие дома? Почему три?.. Объяснишь или будешь меня за нос водить?
– Если вы были в этом районе, то скорее всего могли оказаться в одном из этих трех домов – все они стоят на обочине, в стороне и от поселка Соколиный, и от деревни Черныши. Там можно бить в барабаны, трубить в трубы, реветь медведем и кричать козлом. Ага, вот первый из них, он ближе к поселку и к нам.
Пролетающий над землей спутник две недели назад зафиксировал всю эту местность. Если приблизить картинку, можно было различить крышу особняка и всю прилегающую территорию.
– Ты расположение внутри дома помнишь?
– Ага, сейчас. – усмехнулась Лола. – Мы вообще-то под газом были. Выпили, курнули. Забыл?
Крымов строго взглянул на девушку:
– Как говорит капитан Яшин: чтобы я этого больше не слышал. Ну хоть что-то есть знакомое?
– Не-а, – покачала головой девушка.
Крымов нашел второй дом – и вновь Лола только скептически поморщилась. А вот третья фотография ее заинтересовала.
– Стоп-стоп, – сказала она. – Смотри, что это?
– Думаю, бассейн.
– Смотри, какой он.
– Квадратный.
– Правильно. Ты часто видел квадратные бассейны?
– Обычно они прямоугольные.
– Вот и я о том же, – кивнула Лола. – До сих пор помню, как один из этих мужиков сказал Яне: это не простой бассейн – это колодец четырех элементов… Она сморщила нос. – Да, кажется, элементов.
– Каких элементов?
Лола отрицательно замотала головой:
– Не помню.
– Земля, воздух, вода и огонь?
– Да! Какой ты умный.
– Несложно догадаться. Я про элементы – древняя наука. А еще что сказали?
– А в колодце, мол, животворящая страсть. Что-то вроде того. В общем, он не соврал. Мы там голышом купались и много чего делали. Так что все норм. И животворящая, и страсть – все было.
Крымов, сдерживая улыбку, покачал головой.
– Чего ты головой качаешь?
– Да так. Бесстыдница ты. Я и сам не слишком стеснительный, но ты – это что-то.
– Докажешь?
– Что доказать?
Лола хитро прищурила глаза:
– Что не слишком стеснительный.
– Сейчас прямо?
– Ну да. – Она кивнула через плечо. – Заднее сиденье есть.
– Смотри, пожалею, что взял тебя с собой.
– Значит, слишком стеснительный, – с притворным огорчением вздохнула его спутница. – Опаньки…
– Что?
Она вновь смотрела на экран.
– Вот эти четыре точки по краям бассейна. – Лола тронула экран пальцем с аккуратным длинным ноготком. – Видишь?
– И что?
– Там были четыре столба по краям бассейна с какими-то надписями и масками наверху. Какие-то боги. Типа индийские, что ли. Или индейские. Рожи такие мерзкие у всех. А бассейн, кстати, фартовый был – дно с подсветкой и зеркальными вставками. Эротичненько.
– Насчет подсветок и зеркальных вставок – это и впрямь любопытно. – Он кивнул: – Уже представил.
– Себя и меня – вдвоем?
– Всю вашу гоп-компанию. Что до квадрата, то он означает строгое совершенство этого мира – порядок и стабильность в мироздании. Четыре стороны света, четыре времени года, четыре стихии. Не просто так ваши блудники построили именно этот бассейн. Если, конечно, дом принадлежит им. Нам нужно будет попасть в эту усадьбу – мне, разумеется, нужно. Ты останешься в машине. Твои дреды раз увидишь – уже не забудешь. И никакой кепкой или платком не прикроешь.
– Разумеется, на то и рассчитано. Я как солнышко – меня отовсюду должно быть видно, – улыбнулась Лола. – Если бы ты знал, сколько времени нужно на уход за ними – мрак.
– Верю, детка, верю. Ну что, проедем под священной аркой? В «темные врата»? Не убоимся злых козней?
– С тобой хоть куда, Андрей, – очень просто ответила его спутница.
Но въехать в «темные врата» они не успели. Издалека послышался гул мотоциклетного мотора. Слева, откуда приехали они сами, на дороге показался мотоцикл с коляской – невидаль по нынешним временам. Случайно выживший динозавр. Как видно, он тоже съехал с большой трассы и теперь торопился по этой разбитой асфальтовой дороге к «темным вратам». Крымов и его спутница молчком следили за приближающимся к ним мотоциклом.
– Это ведь мент, – сказала Лола и поспешно надела темные очки.
– С твоими дредами хоть в женщину-кошку нарядись, все впустую.
– Не люблю, когда мне менты в глаза пялятся.
– Ясно. А как же мой друг капитан Яшин?
– Он – классный.
– А я?
– Ты еще круче. И вообще, ты – частный детектив. Уже не мент.
Мотоциклист остановился тоже на обочине, только напротив двух туристов.
– Вот и он, – сильно понизил голос Андрей, – надежда и опора здешней благодати.
Водителем оказался полицейский лет пятидесяти в старенькой поношенной форме, заломленной чуть набок потертой фуражке, все под стать сельской округе. Не на парад он собирался, это точно. С седыми висками, с побитым морщинами суховатым лицом. Прямо-таки персонаж из деревенских рассказов или фильмов. Ему только роженицы в люльке и не хватало, которую нужно срочно доставить в роддом. Только вот взгляд его был не слишком приветливым и альтруистичным – колючим, испытующим, резким. И на бензобаке трафаретом был отпечатан крепко сжатый кулак, что явно говорило о затаенной агрессии хозяина машины.
Чужаков он явно недолюбливал.
– Доброго дня, молодые люди, – кивнул полицейский.
– Самого доброго, – ответил детектив.
– Привет, – поправив указательным пальцем очки на переносице, откликнулась Лола. – Чудный денек, товарищ капитан.
В звездочках на погонах она разбиралась. Кажется, Лола очень внимательно рассматривала лицо полицейского. Так показалось Андрею. А он – ее: предельно внимательно. Хотя что за очками видно? Но особенно цепко смотрел на ее феерические волосы.
– Заблудились, что ли? Сразу видно – городские.
– Путешествуем, – пожал плечами Андрей. – Какие интересные деревца тут у вас растут, а? Прям сказочные.
– Хорошие деревца, – вскинув взгляд на зеленую арку, согласился полицейский. – По двести лет им, нашим дубочкам, друзьям-товарищам.
– Ого, – откликнулся Андрей.
– Или по триста.
– А кто же их так друг к другу стянул-то?
Полицейский криво улыбнулся:
– Правду сказать или придумать чего?
Детектив тоже усмехнулся:
– Лучше правду, конечно.
– Ну, тогда я представлюсь. Пантелеев Семен Поликарпович, капитан полиции, местный участковый, – с достоинством проговорил водитель мотоцикла, неспешно перебросил ногу, обернулся к двум приезжим и сел поудобнее на сиденье. Он достал из кармана пачку папирос, зажигалку, дунул в бумажный патрон и неторопливо прикурил.
Андрей сразу рассмотрел кошмарную серебряную печатку на его среднем пальце, так не идущую представителю закона – череп и скрещенные кости. Нет сомнений, зоновская штучка. Там много мастеров на такую вот бижутерию.
– А вас как величать, господа путешественники?
– Костромской, Григорий Григорьевич, – глазом не моргнув, выпалил Крымов, назвавшись по одному из своих липовых документов, которых у него было в достатке.
– Ева, – подхватив его игру, сказала девушка и тотчас чувственно обняла Крымова. – У нас медовый месяц вообще-то. И потом, мы выбираем домик. Типа дачку. В этом районе. Хотим к природе поближе. Чтобы садик был, цветочки, ягодка-малинка, клубничка типа, да, милый?
– Да, милая, – откликнулся Крымов.
– Клубничку особенно мы хотим, верно? – Она прильнула к его плечу щекой. – Много душистой сладкой клубники.
– Так ягодки любите, да? – спросил участковый у девушки.
– Очень! И чтобы крема было побольше. На торте. Много-много сладкого крема, – прижав к себе локоть выдуманного мужа, глубоко и соблазнительно вздохнула она. – И вишенку сверху. Куда без вишенки?
Участковый скептически наблюдал за вполне убедительным спектаклем.
– Ты слишком далеко заглядываешь, солнышко, – приторно улыбнулся Крымов. – Начнем с домика. С кремом и вишенкой успеется.
– Да ты у меня такая лапа, – нежно пропела девушка, потянулась к Андрею, взяла в ладони его лицо, притянула, сама привстала на цыпочки и поцеловала в губы. – Мне так с ним повезло, товарищ участковый, – доверительно сообщила она полицейскому. – Что ни попрошу, все сделает для любимой женщины.
– И впрямь повезло, – цепко разглядывая «молодоженов», согласился тот. – А колечки где же ваши? – выдохнув струю сизого дыма, кивнул на их руки Пантелеев. – Если медовый месяц?
– Мы бракосочетались старинными кольцами его бабушки, – сказала находчивая Лола. – Решили не брать их в дорогу. Пусть дома в шкатулке полежат. Главное, это что в сердце, правда? – обращалась она исключительно к полицейскому. – В душе, типа?
– Несомненно, – кивнул участковый.
– Так что насчет дубков? – кивнув на кроны деревьев, перевел разговор Крымов.
– Да, – встрепенулась Лола. – Обещали рассказать. Но только правду. Самую-самую честную правду.
– Будь по-вашему. – Сделав суровую затяжку и отравив новой порцией никотина атмосферу, Пантелеев перевел взгляд на зеленую арку. – При наших прабабках и прадедах это было. В позапрошлом, кажись, веке. Росли они себе, когда еще молодыми были, пряменько росли, а потом по осени случилась непогода. Так старики говорили. – Участковый перевел взгляд на двух путешественников. – Из уст в уста, так сказать, передавали. Ветрюган, буря, настоящий шторм, да все сильнее, деревья в лесах трещали по всей округе, ломались только так, крыши с домов в Чернышах срывало, деревенька-то у нас старинная, ей уже самой добрых лет двести пятьдесят будет. Жуть, короче. И темень вокруг. Ночь была. А тут ни звезд, ни луны. Как будто над этим местом, над нашим, вся чернота этого мира сошлась. Все по домам попрятались. Кто к иконам, на колени, а кто и к другим богам. К утру буря и шторм сошли на нет, пронеслись, сгинули. Утро ясное было, словно ничего и не случилось, за исключением разрухи и вот этого. – Он указал пальцем на зеленую арку над дорогой. – Этого чуда. Какая сила свела два эти дерева и зачем? Что хотела сказать эта сила? Да кто ж его знает. Вот уж более ста лет так и живут людишки нашей округи с этой вот аркой, с «вратами», с этим, так сказать, чудом природы. Ученые приезжали, так они сказали, что такое может быть только в одном случае, если деревья вот так друг к другу с ростков прижимать. Ветки перевязывать. Но чтобы после одной свирепой ночи – никак нет. Аномалия. В журналах наши «врата» печатали. Туристы приезжали. Вот и я решил, поглядев на вас, – заехали, мол, путешественники на чудо чернышовское поглядеть.
– А никто рубить не думал?
– Да кто ж на них покусится-то? – мрачно возмутился участковый. – В своем-то уме?
– А кто не в своем уме? Ради потехи? Были такие?
Пантелеев сощурил один глаз:
– А ведь были дурни, без царя в голове. Слышал я про двух работяг из города – на спор решили срубить один из дубков. Ну, и за капусту в том числе. В семидесятых прошлого века было. В пору атеизма. Пришли с топориком. Выпили для храбрости. Саданули и вдруг видят, как на краю вон того лесочка, – участковый кивнул на ближний массив леса, – старуха появилась – худая и длинная, в сером балахоне, с длинными седыми волосами. Не поняли, что за хрен такой? Рубанули второй раз – а та уже на полдороги к ним. Между «вратами» и лесом. Как там оказалась? Как ветром ее туда принесло. И стоит – ждет будто. Второй мужичок и говорит первому: да черт с ней, руби! А тот: не буду. Второй перехватил у первого топор – и саданул по дереву. А та старуха-то уже за их спиной стоит. И говорит: не дело вы придумали, дураки городские. Да теперь поздно, назад уже не поворотишь, пролили вы кровушку господина моего. И как вцепится в них костлявыми руками. Второй-то сразу окочурился, самый рьяный, лицом посерел и почерствел, задохнулся, а первый, что отказался дальше рубить, так и остался пнем стоять на дороге. Его через сутки только обнаружили. На телеге увезли – у него окостенение произошло. Как деревянный солдатик стал. Говорят, так доской и остался лежать, на нем плясать можно было. Но говорить иногда мог – прорывало его. Со слезами, но говорил. Почти мычал. Он и рассказал эту историю, про старуху-то. Решили про него: разума лишился. Так и умер потом, уже не вставал. Только плакал. И все говорил, что видел ад.
– Жуть какая, – только и вымолвила Лола. – Курить хочется.
– Могу угостить, – с легкой издевкой предложил участковый. – Потянешь мой «Беломор», красавица?
– Ты же бросила, забыла? – строго спросил у девушки фиктивный муж.
– Точно, забыла. Нет уж, товарищ полицейский, не надо, – замотала головой девушка и вцепилась в руку спутника. – Вон, муж и за слабые-то ругает.
– Да кто ж она была, та старуха? – спросил Крымов.
– А у Лешего много слуг-то, разные они, и кикиморы, и другая нечисть, и такая вот переметная имеется. Ее и прежде в округе видели. Она особенно грешников любит. Хотя говорят, что это сам Леший превращается в кого угодно и что и старухой он тоже мог обернуться. А деревца-то его – Лешего нашего, – кивнул на два сросшихся дуба участковый Пантелеев. – Отсюда его угодья и начинаются. Так нам, пацанам, еще деды и бабки рассказывали. Большое поместье у него – вся эта округа!
– Так вы, значит, верите в него, в Лешего?
– Так вы слышали про него, стало быть?
– Краем уха.
– А-а, – угадав тон гостя, усмехнулся участковый, – я сразу понял, что вы тут не просто так. С вашей суженой. – Он сбил остатки горящего пепла на дорогу и выстрелили окурком далеко в траву. – Что знаете, куда ехали, не вслепую. На «темные врата» посмотреть!
– Да, раскусили вы нас, – рассмеялся Крымов. – У меня вот и проспект имеется. – Он вытащил из кармана буклет, подаренный ему Долгополовым. – «Чудеса Черногорского района». Тут и про «темные врата» есть, и про Камень Емельяна Пугачева, и про Колодец с живой водой, который Родник жизни, и про каменного истукана далеко в степи, и про древние святилища. Удивительный у вас район – за неделю все не осмотришь.
– Вы не первые и не последние, кто к нам за этими чудесами приезжает. Была бы наша администрация поумнее, она бы озолотилась с такой-то невидалью. У нас в Чернышах один чудак живет – Васька Прыгунов, местный ученый, вот он обо всех этих чудесах лучше других знает. Часами и днями говорить может.
– Ученый?
– Ну, мы его так между собой зовем. Он учился где-то в Цареве, а потом сюда вернулся – на родину. Родители померли, дом ему оставили. Вот он с утра до ночи и свистит: то стишки пишет, то ходит по округе и собирает свидетельства чудес. И про нашего Лешего тоже немало знает.
– Почему вы все время говорите «нашего», когда речь о Лешем заходит? – поинтересовался Крымов.
– Так он и есть – наш, – усмехнулся Пантелеев. – Говорю же, это его поместье, – обвел участковый цепким взглядом округу. – Каждый лесок, каждый бугорок, каждая травинка. И вот такая маленькая сволочь тоже…
На левый рукав участкового только что из травы выпрыгнул огромный кузнечик и замер. Раздумывал: прыгать ему дальше или погреться на утреннем солнышке, на этом вот мышиного цвета коврике. И не знал, что пришел ему конец, как в той детской песенке. Только вместо прожорливой лягушки выступил участковый Семен Поликарпович Пантелеев, который и голоден-то совсем не был.
– Замри, сучий потрох, – зло и весело пробормотал блюститель порядка. – Вот так, молодец…
Участковый свел пальцы правой руки для щелчка, осторожно поднес кисть к зеленому постояльцу и туго, с четким сухим щелчком ударил его в бок средним пальцем с мрачной печаткой – бедный кузнечик улетел куда дальше окурка.
Лола поморщилась:
– Загубили насекомое, товарищ капитан.
– Точно – загубил кузнеца.
– Зеленые вас бы не одобрили. Оштрафовали бы.
Участковый осклабился:
– Ну уж нет, тут я штрафы выписываю. Мы в Чернышах по своим правилам живем – пусть только чужак сунется со своим уставом. Хоть зеленый, хоть белый, а хоть и серо-буро-малиновый. Вот так вот, щелчком по башке, и в канаву.
Кажется, это касалось любого заезжего, да и прозвучало как потенциальная угроза.
– А как нам вашего Василия Прыгунова найти? – спросил частный детектив. – Насчет экскурсии по окрестностям?
– Озерная, три, – почти не раздумывая, ответил участковый. – Заплатите ему, бросите тысчонку, он вам на целую книгу наговорит.
– А почему Озерная?
– Да потому что к нашему озеру Студеное выводит. – И вновь участковый прищурил левый глаз. – Что, небось и об утопленнице нашей слышали? Которую в лодке набеленную мелом, всю в цветах нашли, а?
– О какой еще утопленнице? – спросила Лола.
И очень у нее это получилось искренне, а вышло так потому, что она об этом происшествии ничего не знала. И участковый Пантелеев тотчас успокоился.
– Значит, не знали о нашей найденке? – Он уставился на Крымова.
Но тот лишь отрицательно замотал головой – врать он умел.
– Вдвойне интересно. Хотя утопленниц я не люблю.
– А кто их любит? – резонно усмехнулся участковый. – Разве что раки да его величество водяной. О ней в областных газетах писали. Как такое пропустить? Пропала наша бабеха полтора года назад, видная была, ничего не скажу, мы думали, что с каким-то мужиком в город укатила, а тут вдруг труп ее нашелся. В лодке лежала, вся обложенная цветами, в белой одежде. А грудная клетка рассечена была. Это мы в морге увидели.
– Как это, рассечена? – горячо прошептала Лола. – Зачем?
– А вот так это и затем, – усмехнулся Пантелеев. – Сердечко-то ее блудливое вырезано было, а заместо него жабу здоровенную вложили.
– Брр! – поежилась Лола. – Да что вы такое говорите, товарищ участковый?
– А что было, то и говорю. Что сам видел. Потому что я первым и был, кому это дело в руки попало. Ее Серега Щебетун обнаружил. Степенный дядька. Рыбак. С озера не утянешь. И сразу ко мне. Это потом уже из райцентра сыскарь с помощником приезжали, следствие вели, только ничего не вывели. Неслась кура, да не вынеслась дура. Попыжились немного – и встречай, дорога. Обратно уехали. С висяком, как с фигой в кармане.
– А у вас были свои версии? – спросил Крымов.
– Темное дело, – покачал головой участковый. – И не мое. Петухова Ксюха – наша веселуха. Так ее звали по молодости. Та еще шельма была. Все на нее заглядывались. И холостые, и женатые. Да что греха таить: было на что посмотреть. Жопой виляла за будь здоров. Говорю, на полтора года пропала. И вдруг появилась в образе мумии. И жизни-то ее лишили за сутки как, не более того. Это патологоанатом в райцентре определил. Да я и сам это понял. Все наше село на ушах стояло. И сейчас бродят слухи.
– А лодка кому принадлежала? Краденая?
– Правильно мыслите, – кивнул Пантелеев. – Тут зацепки не вышло – лодку у рыбака Микулина увели, тишайший человечек, бобыль, он утром встал, на зорьке-то, за карасями, а лодки нет. Думал, парни местные покататься взяли. Такое бывало.
Крымов усмехнулся:
– Что-то мне подсказывает, что у вас, Семен Поликарпович, есть своя версия этого преступления. И она касается все того же таинственного персонажа – героя ваших мест.
Участковый рассмеялся, покачал головой:
– Какой вы прозорливый, Георгий…
– Григорий Григорьевич, – напомнил ему липовое имя-отчество Крымов. – Костромской.
– Точно. Есть у меня своя версия, есть.
– Леший – верно? В нем все дело?
Пантелеев многозначительно пожал плечами:
– А чем не версия, а? Давненько он местных баб цепляет себе в жены. Так говорят. С тех пор как эта арка появилась. Это ведь тогда, в ту бурю, он сюда пришел. С тех пор и понеслось. То одна бабеха пропадет, то другая. Увидит симпатичную мордашку, – участковый скосил глаза на Лолу, – подкараулит – и цоп! И к себе. А кто и дитенка ему принесет.
Лола инстинктивно тесно-тесно прижалась к спутнику.
– А куда это, к себе? – крепко обняв ее, спросил Крымов.
– В Черном лесу, говорят, его логово. Только вот где?
– А где этот Черный лес?
– А вот с этих перелесков он и начинается, – кивнул все на тот же лесочек участковый. – И тянется, и тянется – бог весть куда. И в ширь, и в глыбь. Так что, девушка, ходить далеко в лес за грибами и ягодами не советую. Купить у нас домик – полдела, не пропасть – вот главная забота! – рассмеялся он и тотчас закашлялся. – Тьфу, – сплюнул в траву. – Зараза.
– Продуктовый магазин в Чернышах имеется? – спросил Крымов.
– А как же. У нас и промтовары есть, и свой универсам. И даже клуб «Заря» с кинотеатром. И пивная с баней. И столовка что надо. Да, и остановиться есть где. Одинокие бабы комнаты сдают, а кто и домишко предложить может. Так что милости просим.
– То пугаете, то приглашаете, – заметила Лола. – А люди у вас какие – добрые?
– Добрые, еще какие, – кивнул участковый. – Только всяк себе на уме. А так – добрые.
Он-то явно не хотел, чтобы эти городские топтали его участок.
– Нам продуктами надо затариться, – сказал Крымов.
– Едем за мной – провожу. Я как раз домой возвращаюсь. По Озерной проедем, я вам на дом нашего чудака Васьки Прыгунова укажу.
– Едем? – посмотрел на спутницу Крымов.
Та нерешительно пожала плечами:
– Сам думай.
– Идет, – кивнул детектив новому знакомому.
Участковый завел мотор.
– Стало быть, готовы через «темные врата» проехать?
– Готовы, – кивнул частный детектив.
– Всю жизнь зараз изменить можете, – весело предостерег Пантелеев. – К Лешему-то в гости попасть?
– Рискнем.
– Тогда за мной.
– Может, не стоит? – уже открывая дверцу, тихонько спросила Лола. – Уедем, а? Плохое предчувствие у меня.
– А тебе чего терять? – красноречиво поднял брови Крымов. – Ты тут уже была. За этими «вратами». И много чего повидала. С Лешим этим познакомилась. На ты. Скажешь, нет?
Лола тяжко вздохнула:
– Один раз Бог миловал, а второй раз – пронесет?
– Вот и посмотрим.
Они забрались в машину.
– Хитрый же тип этот участковый, – бросила девушка.
Крымов провернул ключ в замке зажигания.
– Очень хитрый. То он грозится всех чужаков к ногтю, то вдруг такой гостеприимный стал. Вот вам магазин, вот вам клуб «Заря» с баней. К чему бы это?