Читать онлайн Королевская тайна

Andrew Taylor

THE ROYAL SECRET

Copyright © Andrew Taylor, 2021

All rights reserved

Карта выполнена Юлией Каташинской

© А. Д. Осипова, перевод, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука^®

От автора

В 1670 году Англия, Шотландия и Ирландия по-прежнему использовали юлианский календарь, появившийся еще во времена Юлия Цезаря. Но с 1582 года большинство европейских государств перешли на более точный григорианский календарь, утвержденный папой римским Григорием XIII. В результате парижские даты на десять дней опережали лондонские. Так, к примеру, в Англии было воскресенье, 6 марта 1670 года, а во Франции – тоже воскресенье, но уже 16 марта.

В те времена обед считался главной трапезой дня. Обедать было принято около полудня.

Выдержки из писем Карла II Стюарта к его младшей сестре Генриетте анне, герцогине Орлеанской

Уайтхолл, 20 января 1669 года

…Сим письмом отправляю тебе шифр, очень простой и надежный: на внешней стороне сам шифр, а внутри имена, которые, по моему суждению, понадобятся тебе для нашего дела.

Более прибавить нечего, остаюсь всецело твоим,

К.

Уайтхолл, 25 апреля 1669 года

…А пока с нетерпением жду от тебя вестей, ибо нет мне покоя, когда у тебя не все благополучно. Береги себя, дражайшая сестра, ежели я тебе хоть чуть-чуть дорог.

Твой бесконечно любящий брат К.

Главные действующие лица

Кэтрин Хэксби (в девичестве Ловетт), владелица чертежного бюро

Бреннан, ее чертежник

Джейн Эш, ее служанка

Фибс, привратник

Джош, мальчик на побегушках

Джеймс Марвуд, клерк Джозефа Уильямсона и секретарь Совета красного сукна

Маргарет и Сэм Уизердин, его слуги

Стивен, его лакей

Король Карл II

Лорд Арлингтон, государственный секретарь

Джозеф Уильямсон, заместитель лорда Арлингтона

Дадли Горвин, клерк лорда Арлингтона

Уильям Чиффинч, хранитель личных покоев короля

Господин Смирк, чиновник из канцелярии лорд-камергера

Господин Нонтон, чиновник из канцелярии лорд-стюарда

Дидо, собака

Принцесса Генриетта Анна, герцогиня Орлеанская (Мадам, Минетта)

Мадам де Борд, ее камеристка

Ричард Эббот, клерк лорда Арлингтона

Анна Эббот, его жена (ранее Анна Фэншоу)

Мария Фэншоу, дочь Анны от первого брака

Ханна, служанка Эбботов

Господин Фэншоу, торговец, проживающий на Слотер-стрит в Смитфилде и в поместье Сверинг в Кенте

Хенрик ван Рибик, джентльмен из Голландии, сводный брат Анны Эббот

Коннолли, управляющий заведением «Синий куст»

Джеремайя Джонсон, профессиональный игрок

Господин и госпожа Алинк из Остин-Фрайерс

Калибан, лев

Глава 1

Две девочки стояли у окна, а за деревянной панелью на стене копошилась крыса.

Холодное небо сияло пронзительной голубизной. Если приглядеться внимательнее, между почерневшими зданиями и заснеженными крышами Темпла впереди мелькала Темза. Но из-за стекла все это, в том числе и небо, выглядело зеленоватым и размытым.

– Ненавижу этот дом, – произнесла Мария. – И Эббота тоже ненавижу. Хоть бы он умер!

– Вчера вечером хозяин снова тебя выпорол, – сделала вывод Ханна.

Она была на два года старше Марии и к тому же намного выше ростом: это в какой-то степени сглаживало разницу в статусе девочек – во всяком случае, когда они разговаривали наедине.

– Ненавижу его. Даже не думала, что можно так сильно кого-то ненавидеть.

– А выглядит-то он неважно, – будто без всякой задней мысли заметила Ханна. Лицо служанки было сплошь усеяно веснушками, а волосы в зависимости от освещения казались то светлыми, то рыжими. – Может, и впрямь помрет.

– Эббот не человек, а дьявол. Он и вовсе помирать не станет, лишь бы только нам досадить.

За глаза Мария всегда называла отчима Эббот, будто пса или слугу. Ханна прижалась кончиком носа к заиндевевшему по краям окну. От ее дыхания холодное стекло запотело. И Темпл, и река исчезли.

– Все умирают, – возразила Ханна и потерла пальцем ромбик стекла. И Темпл, и река показались снова. – А если твое желание исполнится, что тогда?

– Мы с мамой, наверное, вернемся на Слотер-стрит, и все опять будет хорошо.

– А как же я?

– Тебя мы, конечно, возьмем с собой, – ответила Мария.

Ханна повернулась к ней:

– Клянешься? Даешь обет?

Мария скрестила пальцы за спиной на случай, если когда-нибудь это обещание станет для нее обузой.

– Клянусь.

– Чем?

– Могилой отца.

Ханна опять потерла стекло и проследила взглядом за пикирующей вороной. Птица села на ограду сада.

– Вообще-то, есть один способ, – сказала служанка.

– Какой?

– Только никому не рассказывай. Ни в коем случае. Да и не знаю, получится ли.

Глаза у Марии стали круглыми.

– Ты видела, как это делается?

– Нет, зато слышала, что говорила Ганга.

– Кто?

– Моя знакомая старуха. В деревне жил один мальчишка. Рассказывали, будто он с детьми и животными такое вытворял – ужас! Нужно было что-то предпринять. И Ганга знала, что именно. Мальчишку того всего раздуло, и он умер.

– Она убила его? И ее не повесили?

– За что? Ганга его пальцем не тронула. И никто не трогал, больно надо. Ганга его и так прикончила – раз, и готово. Грозилась, что и со мной то же самое сделает, если кудахтать не перестану.

Несколько секунд обе молчали. Даже крыса перестала скрестись, будто угроза Ганги заставила призадуматься и ее тоже.

– Я… я тебе не верю. – Голос Марии прозвучал чуть громче шепота.

– А мне-то что? Подумаешь! Не хочешь – не верь. – Ханна бросила на нее взгляд, исполненный презрения. – Да только я точно знаю: средство верное. Дело ведь при мне было. – Служанка выдержала паузу, потом ее губы медленно растянулись в улыбке. – А еще я знаю, что надо делать. Ганга мне говорила.

– И что же?

– Так я тебе и сказала.

– А ты сама можешь… – Мария набрала полную грудь воздуха. – Можешь с кем-нибудь это сделать? Если захочешь?

– Люди все время болеют и умирают, – промолвила Ханна. – Молодые и старики, богачи и нищие. Ничего особенного тут нет. Дело житейское.

Мария кивнула. Она не могла отвести глаз от лица собеседницы, от ее улыбающихся губ, с которых одно за другим слетали слова.

– Этим-то мой способ и хорош, – терпеливо, будто говорила с малым ребенком, объясняла Ханна. – Никто ничего не заподозрит.

– Ты… – Мария сглотнула ком в горле, набираясь решимости. – Ты мне поможешь? Избавишь меня от Эббота?

– Нет-нет, на такое я пойти не могу. – Некоторое время служанка испытующе глядела на Марию. – Зато ты сама можешь это сделать. Если хочешь, чтобы твоя жизнь наладилась. Бояться тут нечего. А я бы тебе помогла. Подсказала бы что да как. Но только при одном условии…

– Каком?

– Если ты заберешь меня на Слотер-стрит, сделаешь своей личной горничной и позаботишься, чтобы я ни в чем не нуждалась. Никогда.

– Но мне не разрешат взять личную горничную. Скажут, что еще рано.

– А ты стой на своем, тогда разрешат.

– Хорошо. Будешь моей горничной.

– Навсегда. Ты должна поклясться. На крови.

Мария кивнула.

Служанка вытащила из кармана маленький узелок, положила его на стол, развернула и достала булавку. Взяв хозяйскую дочь за правую руку, Ханна вонзила острие булавки в подушечку указательного пальца юной госпожи. Та вскрикнула – и от боли, и от неожиданности. Ханна сдавливала ее палец, пока не выступила капелька крови. Затем служанка проделала все то же самое со своим пальцем на левой руке и велела:

– Подними палец.

Мария подчинилась. Ханна повторила ее жест, будто отражение в зеркале: пальцы девочек прижались друг к другу, и две капли крови слились в одну.

– Повторяй за мной, – приказала Ханна. – Силой этой крови, силой Господа нашего Иисуса Христа и силой дьявола…

Мария скрестила за спиной пальцы левой руки.

– Силой этой крови, – промямлила она. От страха ее дыхание стало частым и поверхностным. – Силой Господа нашего Иисуса Христа и силой дьявола…

– …клянусь взять Ханну к себе в горничные. Всю свою земную жизнь я буду заботиться о ней, как о родной сестре.

– …клянусь взять Ханну в горничные… – Мария запнулась, понимая, что принимать подобные решения не в ее власти. Но скрещенные пальцы освобождают ее от данного обещания. Эти клятвы ничего не значат. – Всю земную жизнь буду заботиться о ней, как о родной сестре…

– Сядь-ка, – неожиданно ласково предложила Ханна. – Ты побелела как полотно.

Мария послушно села и оперлась локтями о стол.

– Что я должна сделать?

– Для начала нам понадобится какая-нибудь вещь хозяина. Лучше всего, если это будет его подарок тебе.

– Есть такая вещь. – Девочка встала. – Я сейчас.

Она ушла в спальню и открыла сундук, где хранила свои пожитки. Порывшись в его содержимом, Мария нашла то, что искала: некий предмет, завернутый в кусок грубого льна. Она вернулась к Ханне – та по-прежнему стояла у окна, съежившись от холода.

Мария положила свою находку на стол, и служанка взглянула на нее:

– Это что?

– Кукла. Разве сама не видишь? Подарок от Эббота.

Ханна сморщила нос:

– Я ее раньше не видела.

– Я и сама про нее забыла. Эббот подарил мне ее, когда ухаживал за матушкой. Наверное, думал, что я дитя малое.

– Не очень-то похоже на куклу, – заметила Ханна.

Мария выложила игрушку на стол.

– Ее подарил он. – Подняв голову, девочка закусила губу. – А это главное, верно? Ты же сама сказала: нужно что-нибудь от Эббота. С куклой, наверное, лучше всего получится, она ведь похожа на человека.

Ханна склонила голову над столом. Кукла представляла собой деревянный цилиндр около шести дюймов в длину. Сверху обструганный шар, служивший головой; снизу ноги, смахивавшие на прищепку для белья. Руки отсутствовали. К цилиндру приклеили неровный кусок льна, призванный служить одеждой. У куклы не было ни головного убора, ни волос. Кончиком ножа на шаре вырезали рот, им же проковырнули два отверстия, обозначавших глаза, один намного выше другого. Оба отверстия намазали сажей.

– Да уж, на подарок Эббот особо не потратился – небось пенни выложил, не больше, а если торговался, то полпенни.

Мария пожала плечами, будто хотела сказать: «Чего еще от него ждать?» А вслух спросила:

– Что теперь?

Ханна ткнула в куклу пальцем, оставив на льне едва заметное пятнышко крови. Прищурившись, она устремила взгляд на Марию:

– Одно твое слово, и меня повесят как ведьму.

Мария сдержала подступающую панику. Стараясь говорить как можно спокойнее, она произнесла:

– Тогда и меня тоже повесят. – Мария дотронулась до руки служанки. – Научи меня, как это делается. Прошу тебя. Умоляю.

Ханна понизила голос до шепота:

– Воткни в куклу гвоздь. Нет, гвоздь не подойдет – он большой, дерево треснет. Возьми лучше мою булавку. Потом заверни куклу вместе с булавкой еще в один кусок ткани. Но сначала в сверток надо положить что-нибудь, принадлежащее ему. – Ханна резко втянула в себя воздух и, вдруг оживившись, прошептала: – Я знаю, что нужно. Погоди-ка.

Теперь комнату покинула служанка. Мария ждала. Несмотря на холод, ее кожа стала липкой от пота. Наконец из коридора донеслись шаги, и Ханна вернулась.

Ее глаза блестели.

– Смотри! – Подняв кулак, девочка разжала пальцы. На ее ладони лежали три отстриженных ногтя и с полдюжины волосков.

– Это его? – Мария попятилась. – Как ты их раздобыла?

– Очень просто. Вчера вечером он приказал, чтобы ему подровняли ногти. Они до сих пор в камине лежали. А еще на днях хозяин велел мне его подстричь, чтобы волосы из-под парика не торчали. После этого я подметала пол щеткой, и на ней осталось несколько волосков.

– И что дальше?

Ханна достала из кармана тряпку:

– Завернешь сюда куклу вместе с обрезками ногтей и волос хозяина. Должен получиться сверток. Завяжешь сверху и снизу, как саван. Потом спрячешь под матрас с его стороны кровати…

– Я? Может, лучше ты? Тебе проще будет.

– Нет. Я же сказала – все должна сделать ты сама. Но потом, когда сверток свою задачу выполнит, обязательно вытащи его, иначе он попадет не в те руки и тебя сожгут на костре. И вот еще что…

В коридоре раздались шаги. Ханна торопливо сунула куклу в карман передника. На пороге остановилась мать Марии. Она так возвышалась над двумя девочками, что комната стала казаться меньше, чем была на самом деле. Хозяйка устремила на Ханну недовольный взгляд:

– Ты почему камин не вычистила? Подметать еще даже не начинала. За кухонным очагом не следишь. Не подбросишь вовремя уголь – огонь погаснет, и мне опять придется тебя высечь.

Ханна почтительно присела и бочком приблизилась к двери.

– Ну а ты? – накинулась на дочь госпожа Эббот. – Почему твоя вышивка лежит нетронутая?

– Прошу прощения, мадам, я очень виновата. – Мария опустила глаза и сделала книксен: самый верный способ избежать наказания – демонстрировать матери полную покорность. – Я просто… думала о завтрашнем дне.

– Не будешь вести себя как следует – завтра никуда не пойдешь. Тем более на Слотер-стрит.

Госпожа Эббот оставила девочек одних. Некоторое время они слушали ее удаляющиеся шаги в коридоре. Дверь хозяйской спальни открылась, потом закрылась.

Мария поглядела на Ханну. Та отложила совок и опять вынула из кармана куклу. Горничная с улыбкой стала выкручивать сверток так, будто выжимала тряпку для мытья посуды. Мария не сводила с него глаз.

– Вот увидишь, – прошептала Ханна. – Через недельку-другую ему каюк.

Через некоторое время стоявшая на коленях у кухонного очага Ханна ненадолго замерла, наслаждаясь теплом. В доме царил пронизывающий холод, ведь с деньгами у хозяев было туго. Любая возможность хоть немного обогреться становилась настоящим подарком.

Кстати, о деньгах. Отложив пустой совок, Ханна нащупала в кармане тряпичный сверток. Провела пальцами по твердому круглому предмету, лежавшему внутри. Туже затянула узел.

Бояться нечего. Хозяйка с Марией сейчас в гостиной, сидят за своим нескончаемым рукоделием, а если кто-то из них выйдет из комнаты, Ханна услышит щелчок щеколды. Служанка развернула узелок. Внутри лежала золотая монета – заморская, и джентльмен, который дал ее Ханне, тоже из чужих краев, но по весу и цвету сразу понятно, что монета из золота. На ней изображен какой-то мужчина в доспехах. В одной руке у него меч, а в другой – пучок стрел.

С таким сокровищем Ханна, пожалуй, богаче хозяйки. И хозяина тоже: этот любые деньги просвистит, они у него утекают, как вода. А если все пройдет без сучка без задоринки, Ханна разбогатеет еще больше – благодаря Марии и своей собственной хитрости.

В узелке лежало кое-что еще: маленький, аккуратный бумажный сверток, перевязанный бечевкой. Ханна коснулась его так осторожно, словно боялась обжечься.

К ритуалу с куклой служанка заранее не готовилась. Историю про колдовство Ханна сочинила на ходу, однако Гангу она не выдумала. Только о некоторых ее словах умолчала – к примеру, об этих: «Заруби себе на носу, дитя. Никто не позаботится о бедной девушке, кроме нее самой».

Глава 2

– «Она бы сумела, кабы захотела»? – язвительно произнесла Кэтрин. – Название под стать пьесе – такое же глупое!

Марвуд перестал смеяться и взглянул на нее:

– Зато сюжет забавный, не правда ли?

– Возможно, если вам по вкусу подобный юмор.

– Прошу прощения, мадам, – холодно проговорил Марвуд. Аплодисменты и свист зрителей в партере почти заглушили его слова. – Если вы желаете, мы уйдем.

– Нет-нет. – Движением веера Кэт отмахнулась от его предложения. – Раз уж досидели до этого момента, досмотрим спектакль до конца.

Она снова повернулась к раскинувшейся внизу сцене. Кэт и сама понимала, что ведет себя нелюбезно. Марвуд заплатил за места в этой ложе, стоившие по четыре шиллинга каждое. Однако в театре царила сильная жара – в тесное замкнутое пространство набилось человек четыреста. Кэт подняла взгляд на потолок, но роспись с ангелочками путти и томно изгибавшимися пышнотелыми пастушками трудно было разглядеть из-за дымовой завесы, исходившей от курительных трубок и свечей в партере.

Судя по всему, львиная доля публики наслаждалась пьесой «Она бы сумела, кабы захотела» гораздо больше, чем Кэтрин. Наблюдать за зрителями ей было намного интереснее, чем смотреть на сцену. Партер заполняли джентльмены и те, кто наживается за их счет: женщины легкого поведения, шулеры, сводники, карманники и остальные, кто добывает средства к существованию благодаря собственной хитрости и чужой наивности.

В нарушение заведенного порядка вещей слуги и прочие маленькие люди теснились на верхней галерее, свистя и сбрасывая на господ апельсиновую кожуру. На средней галерее было потише: там сидели респектабельные конторские служащие вместе с жителями Сити и несколькими представительницами среднего сословия в сопровождении горничных. Кэт разглядела одного из своих клиентов, господина Фэншоу. Рядом с ним она заметила какого-то незнакомого молодого джентльмена.

А в это время по чересчур маленькой сцене расхаживали господин Беттертон и господин Харрис, размахивая руками, будто марионетки в кукольном театре на Варфоломеевской ярмарке.

– Мадам, окажите мне честь! Удостойте вниманием! – перекрикивая гомон, воскликнул кто-то рядом.

Кэт сидела в ложе слева, с краю ряда. Она повернула голову. В соседней ложе, всего в нескольких футах, какой-то тучный краснолицый джентльмен облокотился на бортик и уставился на нее выпученными глазами. По лбу его ручьями стекал пот, который мужчина то и дело вытирал рукавом.

– Так я и знал, – просиял незнакомец. – Истинная Венера. – Он подтолкнул локтем своего приятеля. – Гляди, Нед, какая аппетитная штучка расположилась рядом с нами. – Он послал Кэт воздушный поцелуй. – Взгляни, так и стреляет из-под маски своими очаровательными глазками!

– Ах ты, слизняк, – почти ласково произнесла Кэтрин. – Да от твоего вида любую женщину стошнит. – Она дотронулась до локтя Марвуда. – Будьте любезны, поменяйтесь со мной местами.

Марвуд встал и дал ей пройти к своему креслу. Догадавшись, что Кэт пересела из-за непрошеного внимания соседей, он устремил на их ложу грозный взгляд. Но дерзкий джентльмен, поняв, что у молодой женщины есть защитник, уже отвернулся к сцене, казалось поглощенный разворачивающимся на ней действом.

Чем дальше, тем хуже становился вечер. Однако вина за это лежала не только на господине Этеридже и его пьесе. В последнем акте к ним в ложу зашла хорошенькая торговка апельсинами. Перешучиваясь с девушкой, Марвуд заплатил той на шесть пенсов больше, чем она просила. Торговка отвечала на его внимание благосклонно: точно так же она вела бы себя с любым щедрым мужчиной, не внушавшим ей совсем уж глубокого отвращения. Кэт заметила, что, передавая Марвуду апельсины, девушка будто невзначай коснулась его руки, а он улыбнулся, без сомнения преисполнившись глупого самодовольства, и принялся разглядывать ее округлые груди, находившиеся всего в нескольких дюймах от его глаз. Эта сцена вывела Кэт из себя.

После спектакля они молча покинули зал. Зрители из партера уже заполнили фойе, и Кэт с Марвудом пришлось задержаться на лестнице, по которой спускались те, кто смотрел пьесу в ложах или на галереях. Стивен, лакей Марвуда, ждал внизу, чтобы освещать им путь. В подрагивающем свете свечей его темная кожа блестела так, что казалась лакированной. Мальчик уже направился к ним, как вдруг снова возникла заминка.

– Госпожа Хэксби?

Кэт обернулась и увидела позади высокую сутулую фигуру господина Фэншоу. Ее мысли сразу же приняли иное направление. Работа есть работа.

Кэт сделала книксен, а господин Фэншоу поклонился – конечно, насколько позволяло тесное пространство.

– А это господин Марвуд, – после секундных колебаний представила она своего спутника. – Господин Марвуд, это господин Фэншоу.

– Очень приятно, сэр.

– К вашим услугам. Позвольте представить вам господина ван Рибика.

Голландец, в свою очередь, отвесил поклон, однако не проронил ни слова. Он был намного моложе господина Фэншоу, белокурый, с резкими чертами продолговатого лица, и возвышался почти над всеми, кто его окружал. Мельком посмотрев на Кэтрин, он сразу же отвел взгляд. Это задело ее. Не сказать чтобы Кэт отличалась тщеславием, однако большинство мужчин находили, что она хороша собой.

– Понравился ли вам спектакль, мадам? – спросил Фэншоу.

– Не особенно, – ответила Кэт. – Видимо, комедии мне не по вкусу.

– А по-моему, пьеса недурна, – неожиданно встрял в разговор Марвуд.

Кэт сделала вид, что не расслышала.

– Если у меня есть выбор, я предпочитаю музыку. А господин Марвуд – поклонник театра. Хотя не берусь судить, что доставляет ему больше удовольствия, лицедейство или возможность завести новые знакомства.

Кэт сама заметила, сколь язвительно прозвучал ее тон. Почувствовав неловкость, ван Рибик сказал что-то насчет песни, которую недавно слышал, и Кэт с облегчением повернулась к нему, а Марвуд снова умолк. Пока людской поток медленно нес их вниз по ступенькам, разговор продолжался. Мнение Кэт о голландце изменилось в лучшую сторону. Красавцем ван Рибика не назовешь, однако мужчина он был весьма представительный, да и ее рассуждения слушал с интересом.

– Я рад, что встретил вас, мадам, – вмешался Фэншоу, повысив голос, чтобы заглушить гомон толпы. – Как раз собирался вам писать. Мой подрядчик сомневается относительно задних дверей склада. Похоже, что существует опасность подтопления. Будьте так любезны, осмотрите склад вместе со мной.

– С удовольствием, сэр. – Кэт старалась, чтобы ее голос звучал доброжелательно, хотя, если клиент недоволен уже выполненной и оплаченной работой, значит предстоят лишние хлопоты, а может быть, и расходы.

– Вот и прекрасно. Как только погода наладится, выберем удобную дату.

Ван Рибик улыбнулся Кэтрин.

– Пожалуйста, сэр, позвольте сопровождать вас, когда будете обсуждать с госпожой Хэксби эти самые двери. Мне бы хотелось взглянуть на ее… работу. Если я, конечно, не буду в тот день занят.

– Разумеется, – ответил Фэншоу и посмотрел на голландца. – Должен заметить, что добротность этого склада не только в моих интересах, сэр, но и в ваших.

– Безусловно. – Голландец снова устремил взгляд на Кэтрин. – Но зачем нужна вторая причина, когда вполне достаточно первой?

Кэт кивнула, хотя галантность ван Рибика была неуместна. Она заметила, что Марвуд смотрит на голландца волком.

– Ну и холод, прямо до костей пробирает! – воскликнул господин Фэншоу.

К этому времени толпа театралов протащила их через фойе и вынесла на Португал-стрит. Подрагивающее пламя факелов, горевших у дверей театра, освещало многочисленные кареты, лошадей и портшезы. Тут и там мелькали огоньки – это мальчишки предлагали проводить желающих до дома. В темном небе бесцельно кружились крошечные невесомые снежинки, таявшие, едва достигнув земли.

Господин Фэншоу и господин ван Рибик пожелали Кэт и Марвуду доброй ночи и сели в ожидавшую их карету. Стивен зажег свой маленький факел от одного из больших, вставленных в скобы у дверей театра.

– Желаете поужинать? – предложил Марвуд.

– Думаю, не стоит, – ответила Кэт, не глядя на него.

– Похоже, голландцу вы понравились.

– Возможно.

– В его облике есть что-то хищное.

– Если этот человек ведет дела с господином Фэншоу, у меня нет ни единой причины быть с ним нелюбезной.

– Вам следует держать себя осторожно с подобными мужчинами.

– Это мое дело, сэр, – парировала Кэт. – Уже поздно, а мне завтра рано вставать. Утром я должна нанести визит лорду Арлингтону.

– В таком случае не стану задерживать вас понапрасну, – уныло произнес Марвуд.

В его словах прозвучала укоризна.

– Между прочим, – резко отозвалась Кэт, – знакомство с его светлостью я свела из-за вас.

В неловком молчании Марвуд повел ее через Ковент-Гарден на Генриетта-стрит, к дому под знаком розы, а Стивен освещал им путь. Здесь госпожа Хэксби и работала, и жила – она продолжала дело покойного мужа, землемера и архитектора. Сделав несколько шагов, Кэтрин взяла Марвуда под руку: было очень скользко. Однако поскользнулась не она, а сам Марвуд, и только благодаря Кэт он не свалился в водосток.

За прошедший год у них вошло в привычку встречаться раз или два в месяц, чтобы послушать музыку или посмотреть спектакль, а когда позволяла погода, прогуляться по парку или отправиться на речную прогулку. Во время подобных выходов в свет мужчина-сопровождающий весьма полезен: не нужно отбиваться от непрошеных ухажеров. Карьера Марвуда в Уайтхолле шла в гору, и за четыре года их знакомства он успел отточить манеры и искусство вести беседу – и того и другого ему раньше недоставало. Несмотря на шрамы от ожогов на левой стороне лица и шеи, Марвуд был недурен собой и теперь уже больше не напоминал мальчишку-переростка. Со временем Кэт стала находить удовольствие в общении с ним, однако из-за его глупого поведения их дружба оказалась под угрозой.

Кэтрин давно уже решила, что основа их альянса – взаимовыручка, а не обоюдная симпатия. Марвуд не раз спасал ее и от бед, и даже от смерти, однако и сама она точно так же приходила на помощь ему, а значит, они квиты. Но Кэт неприятно было видеть, как Марвуд превращается в дурачка, стоит только появиться рядом какой-нибудь юной торговке апельсинами. А если слухи не врут, он имел дело и с женщинами, способными поставить его в еще более глупое положение. Благосостояние Марвуда постепенно росло, положение укреплялось, а потому Кэт пришло в голову, что, возможно, он уже содержит любовницу, дарящую ласки только ему одному.

Когда они подошли к дому, Стивен постучал. В ожидании, когда привратник отопрет дверь, Марвуд отвернулся, стараясь не смотреть на свою спутницу. Обычно после очередной увеселительной прогулки они обсуждали следующую. Однако на этот раз о будущей встрече никто даже не заикался.

По ту сторону двери Фибс принялся с невыносимой медлительностью отодвигать засовы и отстегивать цепочки. Наконец дверь открылась. На пороге Кэт обернулась и посмотрела на Марвуда. В тусклом свете фонаря, который держал Фибс, вид у него был несчастный.

– Благодарю, сэр, – бросила она через плечо, заходя в дом. – Не стану вас задерживать. Уверена, вас уже ждут с нетерпением.

Глава 3

– Марвуд… – нахмурившись, буркнул Ричард Эббот, а затем неискренне прибавил: – Очень рад видеть вас, сэр. Пожалуйста, проходите сюда. И прошу вас, поторопитесь – меня желает видеть его светлость, негоже заставлять милорда ждать.

Я зашагал вслед за ним по длинному, выложенному мрамором коридору с многочисленными зеркалами и столиками. С двух сторон на прикрепленных к стенам подставках стояли белолицые суровые бюсты двенадцати цезарей. Их неподвижные глаза следили за нами сверху.

Несмотря на спешку, Эббот нашел время для того, чтобы на ходу взглянуть на свое отражение. Он женился несколько месяцев тому назад и уже успел заметно располнеть, и я, хотя это было довольно глупо с моей стороны, невольно испытал мальчишеское злорадство, отметив, что теперь Эббот ходит переваливаясь. Я ожидал, что он, как всегда, будет глядеть на меня свысока: с тех пор как этот человек перешел на службу к лорду Арлингтону, подобная манера стала для него привычной, но сегодня его заносчивость куда-то подевалась. Должно быть, Эббота что-то беспокоило.

Он остановился возле двойных дверей, возле которых стоял лакей. Слуга открыл одну створку, и Эббот торопливо забежал внутрь. Я последовал за ним.

Комната была пуста. Это вытянутое помещение с высоким потолком напоминало ящик. Два окна в задней стене выходили в сад, за которым виднелись голые ветви деревьев парка. За решеткой под массивной белой каминной плитой были высокой горкой сложены дрова и уголья, и там ярко полыхал огонь. В углу стоял большой глобус, а стен не было видно из-за картин, книжных шкафов и серии гобеленов, изображавших людей в струящихся одеяниях, которые охотились на оленей среди вымышленных пейзажей. Еще я обратил внимание на громадный письменный стол с латунными инкрустациями и великим множеством ящиков. Письменные принадлежности и один-единственный лист бумаги почти терялись на равнине гигантской столешницы.

Эббот резко остановился:

– Должно быть, его светлость до сих пор беседует с сэром Ричардом Беллингсом и сэром Томасом Клиффордом. – Он с тревогой оглянулся на меня. – Подождем. Милорд велел привести вас сюда.

У меня создалось впечатление, что мыслями Эббот витает где-то далеко. Стоя у стола в новеньком, с иголочки, наряде, он поигрывал локоном только что вычесанного парика. Однако, несмотря на новое роскошное облачение, он остался прежним Эбботом, полтора года назад служившим вместе со мной под началом господина Уильямсона в Скотленд-Ярде. То же круглое лицо, дряблая кожа и выпяченные, постоянно сложенные уточкой губы, – казалось, он вот-вот поцелует воздух. Этот человек придерживался очень высокого мнения о собственной персоне, а его жизнерадостность частенько действовала на нервы. Но сегодня ее как ветром сдуло.

– Как поживаете? – спросил я.

– Спасибо, прекрасно, – резко бросил он.

Эббот держал в руке какой-то мелкий предмет и машинально теребил его, будто священник четки или ребенок игрушку. Вдруг эта вещь выскользнула из его пальцев – я успел разглядеть, что она белая и круглая, как монета. Со стуком упав на пол, она покатилась в мою сторону.

Эббот выругался. Я наклонился и поднял неизвестный предмет. Это был костяной диск размером примерно с шиллинг. Я разглядел на нем грубо выполненный чернилами рисунок. Что это? Вроде бы какое-то дерево?

Я передал диск Эбботу, и тот почти вырвал его у меня из рук, да вдобавок еще и с таким сердитым видом, будто уронил эту вещь по моей вине. Сунув диск в карман, Эббот взял со стола лист бумаги и притворился, будто поглощен чтением.

Я приблизился к огню и стал греть руки. Был холодный февральский день, и в парке до сих пор лежал снег. Достав из кармана докладную записку, я легонько помахал ею в воздухе, – возможно, чернила еще не высохли. Я поднес гранки ближе к огню. Лорд Арлингтон не поблагодарит меня, если по моей милости измажет пальцы чернилами.

– Почему Уильямсон прислал вас? – вдруг спросил Эббот. – Разве нельзя было отправить посыльного?

– В этом документе вкратце изложены сведения, полученные из Дувра. Его составлял я, и Уильямсон велел мне задержаться на случай, если у его светлости возникнут вопросы. Не знаю почему, но дело срочное.

Тут я слегка погрешил против истины. По правде говоря, я вызвался доставить сводку самолично. Однако мои мотивы никого, кроме меня самого, не касаются.

Эббот шмыгнул носом.

– Что-то мне нездоровится, – уже более примирительным тоном произнес он. Тут я заметил у него на щеках яркие пятна румянца. – Жена на прошлой неделе слегла с простудой, – видно, теперь болезнь и ко мне привязалась.

Отойдя от камина, я из вежливости поддержал разговор:

– Надеюсь, ваша супруга поправилась?

– Да, Анна – женщина крепкого здоровья. Хотя чему тут удивляться, она же выросла в Нидерландах. Увы, мне так не посчастливилось.

Эббот прибавил что-то еще, но я его больше не слушал. Мое внимание привлекло нечто иное. Я рассеянно глядел мимо Эббота в ближайшее из двух окон. Передо мной, словно пейзаж в раме, раскинулся сад. Земли вокруг Горинг-хауса отличались обширностью и разнообразием. Эту часть поместья оформили в итальянском стиле, между клумбами вились дорожки, вдоль которых установили статуи. Клумбы по-прежнему были укрыты снегом, но посыпанные гравием дорожки садовники расчистили.

И вдруг застывшая картина пришла в движение. Поначалу я даже не понял, в чем дело. В первую секунду моему взору представился темный мохнатый мяч, постепенно удалявшийся от дома. В диаметре он достигал пару футов и сильно раскачивался из стороны в сторону.

Внезапно раздался встревоженный женский крик. Мяч внезапно мотнулся вправо и врезался в одну из низких изгородей. И тут – о чудо! – мяч в мгновение ока преобразился. Я увидел, что передо мной маленький ребенок, закутанный в меха. Лежа на земле, он сучил ножками и громко рыдал – как мне показалось, не столько от боли, сколько от злости. Рядом на земле валялись бобровая шапка и муфта. Женщина снова вскрикнула.

– Ох уж эта несносная девчонка, – пробормотал себе под нос Эббот. – Раз десять за день умудряется сбежать от няньки.

– Это дочь его светлости?

– И ведь ей все прощают.

Тут показалась дородная фигура самого лорда Арлингтона. Подхватив девочку на руки, он прижал ее к себе и поцеловал в затылок. Подбежала нянька и попыталась отряхнуть с мехов грязь, но безуспешно. Тогда она отвернулась, чтобы поднять упавшую муфту. А между тем к малышке, ее отцу и няне по дорожке направлялись два человека, мужчина и женщина.

– Вот черт! – пробормотал Эббот. – Совсем забыл, что должны прийти архитекторы.

Зато я прекрасно об этом помнил. Сердце екнуло от до боли знакомого, однако непонятного чувства – причудливой смеси нежности и беспокойства. Я отошел от окна.

В Горинг-хаус прибыли госпожа Кэтрин Хэксби и ее помощник, изрядно смахивающий на лисицу, господин Бреннан.

Глава 4

Увидев Джеймса Марвуда, Кэт была неприятно удивлена. Он вышел из боковой двери дома вместе с одним из клерков лорда Арлингтона. По крайней мере, он не стал показывать, что знаком с Кэтрин. Двое мужчин отвесили ей точно такой же поклон, каким приветствовали бы любую встреченную здесь даму. Кэт холодно глядела на Марвуда.

А его светлость не замечал никого, кроме дочери.

– Бедняжка Тата, – ласково проговорил он. – Угораздило же ее так упасть!

Тата, официально известная как достопочтенная Изабелла Беннет, благосклонно улыбалась окружавшим ее людям. Сбросив одну из рукавичек на землю, девочка принялась теребить черный пластырь на отцовской переносице: во время Гражданской войны лорд Арлингтон получил ранение, и его недоброжелатели утверждали, что пластырь его светлость носит с единственной целью – лишний раз напомнить всем о своей преданности короне.

– Тата хочет молочка? – спросил милорд, взяв ее за пухленькую ручку. – Или сладенького?

Девочка не ответила. Поверх отцовского плеча она глядела на Кэт круглыми, удивленными глазами.

– Цып-цып, – произнесла малышка. Затем выдержала паузу и повторила уже настойчивее – не как простое наблюдение, а как приказ: – Цып-цып. Цып-цып.

Арлингтон повернул голову и, похоже, в первый раз заметил Кэтрин:

– Госпожа Хэксби, вижу, вы пришли пораньше.

Кэт присела в низком книксене, смиренно опустив голову – жест, который можно было истолковать одновременно и как демонстрацию покорности, и как извинение. Вдалеке за парком часы над дворцовой гауптвахтой пробили ровно одиннадцать: именно это время было указано в письме Эббота.

Тата, только что обнимавшая отца за шею, теперь протянула ручки к Кэтрин. Госпожа Хэксби едва удержалась, чтобы не попятиться.

– Маленькая леди невероятно проницательна для столь юного возраста, – заметила Кэт, досадуя, что ее слышит и Марвуд тоже. – «Цып-цып». Ваша дочь моментально связала мое появление с птичником, где держат кур.

– Действительно. – От дурного настроения Арлингтона не осталось и следа. – Многие весьма взыскательные судьи лестно отзывались об уме моей дочери. На днях сам король оказал мне честь…

– Цып-цып, – повторила Тата и громко рассмеялась.

Она указала на дальнюю часть сада, где виднелись ряд кустов и голые ветви нескольких яблонь. За этой растительностью стояло низкое здание, облицованное камнем.

– Полагаю, моя малютка желает отправиться туда с вами, госпожа Ловетт, – с улыбкой произнес Арлингтон и нежно приподнял подбородок дочурки, заглядывая ей в лицо. – Ах ты, озорница! Ну что ж, пойдем любоваться на «цып-цып» все вместе. – Его светлость взглянул на няню и сразу посуровел. – Надень на нее шапочку, дура, и муфточку тоже. Из-за твоей нерадивости девочка насмерть простудится.

Эббот кашлянул. Его бил озноб, да и Марвуд, стоявший рядом с угрюмым видом, тоже выглядел продрогшим. На холоде шрамы от ожога на его левой щеке бросались в глаза больше, чем обычно. И он, и Эббот вышли из дома без плащей, к тому же в присутствии лорда Арлингтона они были вынуждены держать шляпы в руках.

– В чем дело, Эббот?

– Нам тоже сопровождать вас, ваша светлость?

– Почему бы и нет?

Передав Тату няне, Арлингтон жестом велел Кэт идти рядом с ним. Остальные шагали позади, не произнося ни слова; молчание нарушала одна лишь Тата, без остановки весело лепетавшая и время от времени взвизгивавшая.

От северного ветра птичник защищала садовая стена. Здание было выстроено в аскетичном стиле, но при этом с опорой на классические образцы. Главным украшением маленького портика служил каменный петух, день-деньской беззвучно кукарекавший на фронтоне. Миниатюрные дверь и окна в точности соответствовали размерам здешних обитателей. А позади располагался огороженный плетнем загон, при более благоприятной погоде служивший местом прогулок для кур: из окон Горинг-хауса его было не видно. Однако сейчас все птицы прятались под крышей, и их яркие перья выглядели потускневшими.

Смотритель птичника, маленький, сморщенный, беззубый старичок с огромным носом, вышел из своей пристройки и низко поклонился. Никто не обратил на него внимания. Толкнув дверь, Тата вбежала внутрь и устремилась к гнездовым ящикам. Подняв подол и сморщив нос, нянька последовала за своей подопечной. Чтобы зайти внутрь, бедняжке пришлось согнуться почти вдвое.

– На днях мне наносил визит доктор Рен, – проговорил Арлингтон. – Он выразил желание осмотреть птичник. Доктор сказал мне, что это строение – маленький триумф архитектуры: элегантность сочетается в нем с весьма изобретательным и рациональным использованием доступного пространства для заданной цели.

Кэт почтительно присела, надеясь, что ее радость не слишком заметна.

– Очень любезно с его стороны, ваша светлость.

– Доктор Рен говорит, что покойный супруг прекрасно вас обучил. Господин Хэксби даже просил вас закончить его проект заднего фасада здания таможни. – Лорд Арлингтон посмотрел на Кэтрин. – В таком молодом возрасте вы очень многого достигли. Тем более для представительницы прекрасного пола.

– Мне помогал господин Бреннан, ваша светлость. – Кэт указала на чертежника. – До того как поступить на службу в чертежное бюро господина Хэксби, он под руководством доктора Рена трудился над проектом Шелдонского театра в Оксфорде.

Арлингтон даже не взглянул в сторону Бреннана.

– Я уже почти закончил перестраивать свое поместье в Саффолке, Юстон-холл.

Его светлость сообщил об этом с такой интонацией, будто продолжал развивать обсуждаемую тему, – а может, для него так оно и было.

Кэт не растерялась: она давно взяла себе за правило собирать сведения о клиентах.

– Если не ошибаюсь, вы говорите о поместье в стиле современного французского шато с павильонами в четырех углах? Доктор Рен на днях как раз описывал мне вашу резиденцию. Повторю слово в слово: «Вот дворец, достойный знатного человека».

– Осталось только перестроить конюшни. – Выражение лица Арлингтона не изменилось, как будто на него лесть Кэт не возымела никакого действия, однако его голос зазвучал мягко, почти доверительно. – Проект составлял один человек из Ньюмаркета – говорят, способный малый, к нему обращался сам король, – но я не уверен, что конюшни будут гармонично сочетаться с домом. Все здания должны дополнять друг друга и образовывать единое целое, как в испанском Эскориале или в двух новых французских дворцах, Сен-Жермене и Версале. Раз уж вы здесь, будьте добры, взгляните на план конюшни. Позже меня обещал проконсультировать доктор Рен.

Госпожа Хэксби снова почтительно присела и ответила, что исполнит просьбу милорда с величайшим удовольствием. Кэтрин понимала: как архитектор она обладает преимуществом, отчасти компенсирующим ее главный «изъян» – то, что она женщина. Как и сам доктор Рен, она получила хорошее воспитание и образование, изучила работы великих архитекторов – и классиков, и современников, – а клиенты вроде лорда Арлингтона предпочитают тех, кто в состоянии оценить их вкус и к тому же обладает приятными манерами. Иногда у Кэт создавалось впечатление, что принадлежность к слабому полу даже дает ей определенное преимущество: как бы то ни было, а все редкое вызывает интерес. А у лорда Арлингтона репутация коллекционера, любителя всего прекрасного и необычного, человека, способного по достоинству оценить раритет.

Оглянувшись, его светлость щелкнул пальцами:

– Эббот, принесите планы поместья Юстон и выложите их на стол.

Пухлый клерк поклонился и поспешил прочь. Взгляды Кэт и Марвуда встретились, и он с трудом сдержал улыбку: ситуация его явно забавляла. Кэт предпочла бы, чтобы Марвуд не слышал, как она льстит Арлингтону. Подобная тактика была ей несвойственна, однако жизнь – учитель требовательный и суровый.

Арлингтон повернулся в сторону дома, и его унизанные перстнями пальцы сомкнулись на локте женщины. Этот фамильярный, собственнический жест Кэт всегда воспринимала как неизбежное зло – от клиентов вроде лорда Арлингтона подобное обращение следовало терпеть. Второй рукой она коснулась ножа, который всегда носила в кармане, и потешила себя воображаемой сценой: мысленно вонзила клинок в руку милорда.

Его светлость не дал мне разрешения удалиться. Вместе с еще десятком человек мне пришлось ждать, пока они с Кэт изучали всевозможные планы и рисунки. Эббот один за другим раскладывал их на большом столе. Арлингтон, нависавший над Кэтрин, будто медведь над добычей, стоял так близко, что иногда их руки соприкасались.

Остальные присутствующие, и я в том числе, в почтительном молчании наблюдали за их беседой со стороны. А что еще нам оставалось? Не в первый раз уже я отметил, что неотъемлемый атрибут власти – способность заставить других терпеливо дожидаться, пока ты соизволишь до них снизойти.

Арлингтон и Кэт обсуждали картуши и колонны, Хуана Баутисту де Толедо и Андреа Палладио, говорили о преимуществах курдонера и о планировке, достойной королевских апартаментов. До моего слуха долетали обрывки на латыни, французском и итальянском, и я не имел ни малейшего представления, о чем речь.

Удивительное дело – несмотря на чины и регалии его светлости, они с Кэт беседовали на равных. Их разговор напоминал партию в теннис: он велся по своим собственным правилам, не дававшим ни одному из игроков преимущества над другим. Я невольно проникся к госпоже Хэксби уважением. С этой стороны я ее раньше не знал.

Но одновременно я злился на Кэт и лелеял свою досаду, будто нежный цветок. Почему со мной она так ершиста? А лорд Арлингтон только подливал масла в огонь. «Десять против одного, что эта беседа ничего ей не принесет», – говорил я себе. Но на самом деле мне просто невыносимо было смотреть, как его светлость дает волю рукам и разговаривает с Кэтрин этаким фамильярным тоном, какой мужчины позволяют себе разве что с актрисами. А взамен Арлингтон предлагает лишь жалкие крохи со своего ломящегося от яств стола, да и неизвестно, соизволит ли он их вообще бросить. И что еще хуже – во всяком случае, для меня, – я не имею никакого права возмущаться, ведь Кэт мне никто.

Эббот так и сновал туда-сюда: то от сундука с планами к столу, то обратно. Двигался клерк неуклюже. Он дважды принес не ту папку. Во второй раз Арлингтон рявкнул на него. Эбботу не посчастливилось – кожа у него такая белая, что румянец на ней проступает мгновенно. Рассыпавшись в извинениях, бедняга отвернулся, и я увидел, что его губы оттопырились и задрожали, точно у малого ребенка. Похоже, он едва сдерживал слезы. Когда Эббот проходил мимо, я предпринял жалкую попытку выразить ему сочувствие и печально улыбнулся, однако клерк даже не взглянул на меня и нетвердой походкой побрел к сундуку.

Тут дверь открылась, и лакей объявил о прибытии доктора Рена. Мы с ним не были представлены друг другу, однако я знал его в лицо. Это был импозантный мужчина с подтянутой фигурой и правильными чертами лица. В его облике чувствовалась порода, совсем как у собаки с хорошей родословной – таких любят заводить аристократы. Арлингтон приветствовал гостя с явным удовольствием.

– Спасибо, что присоединились к нам, сэр. Рад буду услышать ваше мнение. Я воспользовался шансом проконсультироваться и с госпожой Хэксби тоже – она пришла взглянуть на птичник.

Арлингтон тут же подключил доктора Рена к обсуждению конюшен Юстон-холла, и вскоре все трое оживленно беседовали, склонившись над столом, пока мы стояли в стороне. Я отметил, что Рен весьма хорош собой. С Кэт он общался в очень непринужденной, доверительной манере.

От разговора Арлингтона отвлек бой часов.

– Скоро накроют на стол. Не желаете с нами отобедать, доктор? Мы с женой сегодня трапезничаем дома.

Сославшись на занятость, Рен ответил отказом. К моему облегчению, на Кэт приглашение лорда Арлингтона не распространялось, и на этом их встреча подошла к концу. Эбботу было велено убрать планы.

Кэтрин уже прощалась с милордом, как вдруг тот вскинул руку, перебивая ее.

– Я бы хотел обсудить с вами еще один проект, – произнес он. – Однако сейчас это неудобно. В другой раз.

Кэт склонила голову:

– Как вам будет угодно, ваша светлость.

Лорд Арлингтон кивнул:

– Когда выберу время, распоряжусь, чтобы вам отправили записку.

И он отвернулся к столу, на котором по-прежнему были разложены планы. Наконец-то мне представился шанс. Я направился к Кэт: сейчас я вызовусь проводить ее на Генриетта-стрит, после того как передам его светлости докладную записку. Я надеялся, что по пути сумею сгладить возникшую между нами неловкость и, может быть, мы даже назначим дату следующей увеселительной прогулки. Но я опоздал. Меня опередил Рен. Он предложил Кэт пройти с ним через парк к Уайтхоллу и там найти для нее наемный экипаж.

Кэтрин оперлась на его руку, и они покинули комнату. Бреннан следовал за ними по пятам, точно собака. На меня госпожа Хэксби даже не оглянулась.

Арлингтон, объяснявший Эбботу, где тому надлежит хранить планы, тоже собирался уходить, но я успел встать между ним и дверью.

– Марвуд, – протянул он и ненадолго погрузился в задумчивое молчание. – Ну-ка, напомните, по какому вы делу.

– Я принес доклад, который вы желали получить от господина Уильямсона, ваша светлость, – по поводу обстановки в Дувре, особенно в порту и в замке, а также свежие отчеты о морских перевозках. Я…

– Дувр? – Арлингтон лишь отмахнулся. – Мне сейчас не до того. Отдайте свой доклад Эбботу.

Небрежный тон его светлости прозвучал наигранно. У меня возникло очень странное ощущение, как будто по непонятной причине лорд Арлингтон хочет создать у меня впечатление, что его внезапный интерес к Дувру ничего не значит.

Глава 5

Во второй половине дня я трудился в канцелярии господина Уильямсона в Скотленд-Ярде. Лорд Арлингтон был государственным секретарем, а Уильямсон – его заместителем. Кабинеты в Скотленд-Ярде он использовал как для того, чтобы управлять оттуда изданием правительственной газеты, «Лондон газетт», так и для сбора важных сведений.

Пасмурное осеннее небо, и до этого имевшее пепельный оттенок, постепенно темнело. Я читал письмо от информатора, однако его почерк оказался ужасно неразборчивым. Мои мысли снова обратились к Кэт. Я не влюблен в нее, но должен признаться, что за годы знакомства помимо воли проникся к этой женщине симпатией. Волею судеб нам вместе довелось преодолеть немало трудностей и опасностей, и в тяжелые времена мы привыкли полагаться друг на друга. Я чувствую определенную долю ответственности за благополучие Кэт, ведь она одинокая, беззащитная вдова. Стоит мне увидеть госпожу Хэксби с мужчинами вроде лорда Арлингтона или даже ван Рибика, и меня охватывает естественное, весьма похвальное желание оградить ее от них.

Не успел я прийти к этому обнадеживающему выводу, как мальчик, который служит у нас в конторе на побегушках, явился зажигать свечи. Выполнив свою задачу, паренек поспешил прочь, едва не врезавшись в дверях в самого господина Уильямсона.

– С каждым днем этот мальчишка становится все неповоротливее, – недовольно проворчал мой патрон. – Марвуд, можно вас на пару слов? И возьмите свечу.

Пройдя вслед за Уильямсоном в его личный кабинет, я закрыл дверь. Начальник жестом велел мне поставить свечу на стол. Огонек покачивался в сумерках, а тени в углах сгустились еще больше.

– Нынче утром вы долго отсутствовали.

– Как вы и хотели, сэр, я отнес докладную записку о Дувре в Горинг-хаус. Однако его светлость был занят, и мне пришлось ждать.

Лицо Уильямсона не отличалось выразительностью, но даже при тусклом освещении мне показалось, что он неодобрительно поджал губы. Мой патрон не любил, когда кто-то понапрасну тратил его время или время его подчиненных.

– Значит, его светлость был занят важными делами?

– Лорд Арлингтон хочет перестроить по новому проекту птичник госпожи Изабеллы, – ответил я, воспользовавшись шансом увести разговор в сторону от моей собственной персоны. – И конюшни в Юстон-холле.

– И кто же разрабатывает для него проекты?

– В основном госпожа Хэксби.

– Его светлость оказывает ей покровительство?

– Лорд Арлингтон доволен ее работой, сэр, – сухо ответил я. – И его дочь тоже, а для его светлости очень важно порадовать малютку. Раз уж госпожа Хэксби пришла осматривать птичник, лорд Арлингтон заодно попросил ее взглянуть на планы конюшен. А пока они обсуждали эти проекты, прибыл доктор Рен.

– Что за странный интерес к зданиям! – заметил господин Уильямсон. – Все это прекрасно, Марвуд, но про настоящую работу тоже забывать нельзя – она сама себя не сделает.

Когда я покинул Уайтхолл, уже окончательно стемнело. Заиндевевшая земля была твердой как камень. Я пешком направился к своему дому в Савое.

Приближаясь к ярко освещенной Новой бирже на Стрэнде, я заметил в тридцати ярдах от себя знакомую коренастую фигуру. Да это же Ричард Эббот! Ничего необычного в этой встрече не было – я случайно натыкался на него каждую неделю, ведь Эббот жил где-то на Флит-стрит и по дороге в Уайтхолл и обратно всегда проходил мимо ворот, ведущих со Стрэнда в Савой.

У Эббота была весьма своеобразная походка: нос задран кверху, спина идеально прямая – настолько, что иногда казалось, будто он бросает вызов законам природы и при ходьбе прогибается не вперед, а назад. А носки туфель Эббота смотрели в разные стороны – среди людей подобное строение ног редкость, зато среди уток это обычное явление.

Рядом с моим бывшим сослуживцем шел еще один мужчина, намного выше его. Подстраиваясь под Эббота, он старался шагать не слишком широко. Вот они остановились возле витрины лавки. В это заведение наведывались только зажиточные покупатели: там продавали ост-индский фарфор, расписанный в Голландии. Оба повернули голову и стали разглядывать выставленные товары. Спутника Эббота я успел разглядеть лишь мельком, к тому же освещение было скудным. Я заметил только, что у этого мужчины вытянутое лошадиное лицо и крупный нос. На поясе у него висела шпага, да и держался он как человек из общества. В его облике было что-то знакомое, но я никак не мог сообразить, кого же он мне напоминает.

Не желая встречи с ними, я замедлил шаг. Вскоре оба отошли от Новой биржи, пересекли Стрэнд и, оказавшись на северной стороне, скрылись в переулке Блю-Буш[1].

Кроме одноименной таверны, зайти в этом переулке было некуда. Я, помнится, как-то ходил туда с друзьями вскоре после того, как поступил на службу в Уайтхолл, но с тех пор больше в «Синий куст» не заглядывал. Это заведение называлось таверной, поскольку там можно было и перекусить, и выпить, и повеселиться в дружеской компании. Но на самом деле в «Синий куст» приходили ради того, чтобы сразиться в кости или в карты, ради того, чтобы выиграть и проиграть деньги. В тот единственный вечер я в пьяном угаре спустил больше, чем мог себе позволить, и дал зарок, что отныне ноги моей там не будет. С тех пор до меня доходили слухи, что, когда в «Синем кусте» идет большая игра, внутри костей прячут тяжелые металлические винты и дают посетителям крапленые карты.

Эббот вел себя глупо, но, поскольку меня это никоим образом не касалось, я продолжил путь. Уже почти добравшись до дома, я вспомнил костяной диск, который Эббот сегодня утром обронил в кабинете лорда Арлингтона. И тут я понял, что на нем было изображено вовсе не дерево, а синий куст.

Глава 6

Господин Фэншоу сдержал свое обещание. На следующий день после их случайной встречи в Театре герцога Йоркского Кэт получила от него письмо: он предлагал ей проинспектировать новый склад в ближайшую среду в десять часов утра. В это время господин Фэншоу как раз прибудет в порт, чтобы проследить за разгрузкой корабля, которым владеет на паях.

Кэтрин ответила согласием, гадая, будет ли там также и господин ван Рибик. Получив это приглашение, она в преддверии встречи неоднократно вспоминала голландца. Ей пришлись по душе и его благовоспитанность, и манера вести беседу.

Дождя утром в среду не было, и Кэт пешком шла по Темз-стрит в сопровождении Бреннана.

– Вчера вечером я опять видел Марвуда, – нарочито небрежным тоном сообщил тот.

– Вот как? – Кэтрин надеялась, что ее собственный тон такой же скучающий. – И где?

– На том же самом месте – на углу Вер-стрит и Клэр-маркет.

– Если он долго там простоял, то наверняка вымок до нитки. Дождь вчера лил как из ведра. Пойдемте по Сент-Беннет-хилл, срежем угол.

Остаток пути они проделали молча. Не то чтобы Бреннан и Марвуд недолюбливали друг друга – их взаимная враждебность осталась в прошлом, – однако недоверие между ними сохранилось до сих пор. С начала года Бреннан снимал квартиру неподалеку от Вер-стрит. Он упоминал, что за прошедший месяц несколько раз видел там Марвуда. Кэт не нужно было гадать, для чего он посещает эту часть города. Вер-стрит находилась меньше чем в пяти минутах ходьбы от Театра герцога Йоркского на краю парка Линкольнс-Инн-Филдс. Там снимали комнаты многие актеры и актрисы.

Склад Фэншоу располагался в стороне, у одной из пристаней между Лондонским мостом и Тауэром, одобренной таможней для выгрузки грузов, в нескольких сотнях ярдов к востоку от пристани в Биллингсгейте. Новый склад стоял на том же месте, что и его предшественник. После Великого пожара 1666 года у Фэншоу была возможность отстроить склад на участке ниже по течению, за Тауэром: земля там стоила дешевле, а навигация была удобнее. Однако Фэншоу отказался.

– За стенами Сити безопаснее, – объяснял он Кэт. – Да и в здешних доках за порядком надзирают строже. К тому же вам ведь известно, каким товаром я торгую, и здесь места для него более чем достаточно.

Кэт и Бреннан повернули к реке. Слева высилось недостроенное здание таможни, над которым трудился Рен. При бледном свете зимнего солнца стены из кирпича и камня выглядели кричаще-яркими. Склад Фэншоу смотрелся намного скромнее: простое прямоугольное строение из кирпича с зарешеченными окошками в стенах высоко над землей. Но даже такое маленькое помещение Фэншоу не использовал целиком, благодаря чему мог позволить себе сдавать свободную площадь.

Вода в реке поднялась высоко. У причала стоял корабль, двухмачтовая бригантина с прямым парусным вооружением. Двери склада, ведущие к реке, были открыты, и на причале высились горы ящиков, бочек и тюков. Портовые грузчики носили товары на склад под пристальным взором кладовщика. Из-за прилива нужно было торопиться. Два таможенника уже прибыли: с ними беседовал сам Фэншоу. Ван Рибика нигде видно не было. Кэтрин одновременно почувствовала и облегчение, и разочарование.

Никем не замеченные, они с Бреннаном свернули на заканчивавшуюся тупиком дорожку, которая вела к дверям в стене склада, обращенной к суше. В это время года сюда почти не проникало солнце, и от сырости старая мостовая стала скользкой.

– Ах вот в чем дело, – произнесла Кэт, указывая на вытянутую лужу под стеной склада: вода явно натекла изнутри.

Часть ее просачивалась под запертые двери здания.

– Видно, сток забит, – задумчиво нахмурившись, предположил Бреннан. – А с нашим фундаментом все в порядке, и уклон земли мы тоже определили верно. Он включен в расчеты.

– Если сток старый, то вода по нему попадает не напрямую в реку, а в дренажную трубу, – стала рассуждать Кэт. – Я ведь права?

Бреннан кивнул:

– Готов биться об заклад, что загвоздка именно в этом. Здешние сточные воды наверняка попадают в реку через ту же систему, что и нечистоты с Флит-стрит. А значит, нашей вины тут нет.

Они вышли к пристани. За время их отсутствия общее настроение там изменилось. Отчего-то все умолкли. Моряки выстроились вдоль борта корабля. Грузчики стояли без дела. Все взгляды были прикованы к судну, на него же смотрели и Фэншоу с таможенниками. Заметив рядом с Фэншоу высокого мужчину, Кэтрин сразу оживилась. Ван Рибик все-таки пришел. Будто почувствовав ее присутствие, он обернулся. Кэт уже успела забыть, до чего же он высоченный. Голландец ничем не дал понять, что узнал ее.

Все собравшиеся на пристани следили за тем, как при помощи лебедки на берег выгружают какой-то огромный ящик. Он висел в воздухе в своеобразном гамаке из веревок и холстины. Между грубыми досками виднелись зазоры. Ящик раскачивался и вертелся в воздухе, медленно опускаясь на пристань.

Внезапно, когда груз уже почти касался земли, раздался треск рвущейся холстины. Ящик резко перекосило вбок. Угол выскользнул из «гамака» и с оглушительным треском ударился о каменную пристань. Присутствующие дружно ахнули. От удара доска с одной стороны отлетела. Стоявший рядом грузчик кинулся к ящику и попытался вставить ее на место.

Ван Рибик что-то прокричал и уже сорвался с места, собираясь вмешаться, но было поздно.

В прорехе что-то мелькнуло. Грузчик закричал и отпрянул с такой поспешностью, что упал и растянулся на спине. Из-под него по серому камню пристани растеклась кровавая лужа. Но поначалу на грузчика никто даже не взглянул. Все не сводили глаз с ящика. За оторвавшейся доской что-то двигалось.

Наружу, царапая когтями воздух, высунулась огромная лапа.

Наступила среда – день обязательного еженедельного визита Марии на Слотер-стрит. В этот раз мать не требовала, чтобы она непременно взяла с собой вышивку, дабы продемонстрировать свои успехи дедушке, господину Фэншоу. У Марии гора с плеч свалилась – вышивание она ненавидела почти так же сильно, как Эббота. Мать, сама будучи искусной рукодельницей, предъявляла к дочери высокие требования, а на этой неделе работа Марии, и в обычное-то время далекая от идеала, являла собой жалкое зрелище. Однако радость девочки омрачило то, что сегодня матушка вознамерилась ее сопровождать.

– С нами будет обедать твой дядя Хенрик. – Взглянув на дочь, она скорчила недовольную гримасу. – В гостях постарайся глядеть веселее. С такой унылой физиономией только на похороны ходить.

– Я не знала, что дядя Хенрик в Англии.

– Ты много чего не знаешь.

Когда они покидали свою квартиру в доме под знаком арапчонка, дверь перед ними открыла Ханна. Следуя за матерью, Мария пошла по коридору, ведущему к боковой двери дома на Флит-стрит. Перед тем как выйти на улицу, девочка обернулась. Ханна стояла на том же месте, глядя им вслед.

Больше девочки про куклу не говорили. Однако Мария сделала все в точности так, как велела служанка. Распороть шов на матрасе и пропихнуть куклу внутрь оказалось не так просто, как она ожидала. А зашивать дыру было еще труднее: нитка толстая, материал плотный и неподатливый, а шить такой большой иглой Мария не привыкла. И теперь у нее появился новый повод для тревог: вдруг кто-то заметит следы ее манипуляций с матрасом?

На Слотер-стрит мать с дочерью шли пешком, чтобы сэкономить деньги. Госпожа Эббот рассчитала время на дорогу, и они должны были прийти ровно за полчаса до обеда, который подадут в полдень. Во время пути Мария с матерью почти не разговаривали. Когда они добрались до Смитфилдского рынка, торговля уже почти закончилась и начали убирать заграждения. По площади медленно ехала повозка, запряженная волами, а рядом с ней шли несколько мужчин.

Мать ахнула и остановилась. Она пробормотала что-то по-голландски. Один из мужчин повернулся к ним и помахал рукой. Мария узнала высокую фигуру дяди Хенрика. Оставив своих спутников, он быстрой походкой направился к сестре и племяннице.

– Анна! – проговорил он, подойдя ближе. – И Мария с тобой! Вот так удачная встреча! Как поживаете?

– Все благополучно, – ответила матушка.

Он прижал ее к себе, и в ответ она обняла брата с теплотой, которую приберегала только для него одного. Повернувшись к Марии, дядя с улыбкой отвесил девочке шутливый поклон:

– К вашим услугам, маленькая госпожа.

Уставившись себе под ноги, Мария сделала книксен.

– Фэншоу пошел вперед, чтобы подготовиться к нашему прибытию, – продолжил дядя. Он говорил на голландском – так же, как и мать. – А я сказал, что буду сопровождать повозку: надо же составить льву компанию.

– Льву? – Матушка озадаченно нахмурилась. – Хенрик, что за шутки?

– Я вовсе не шучу. – Дядя указал на повозку, медленно катившуюся вперед, к Слотер-стрит. – Почти все утро мы наблюдали, как выгружают товары. Бо́льшую часть отнесли на склад, но Фэншоу пожелал, чтобы несколько предметов мебели сразу доставили на Смитфилдский рынок. И льва тоже прихватили. Вот он, в ящике сзади.

– Это еще что за причуды? Лично я ничего забавного во львах не нахожу.

– Что правда, то правда, сестра. Многие с тобой согласятся. На пристани от ящика оторвалась доска, и эта проклятая зверюга чуть не сбежала. К счастью, обошлось, зато он едва не отхватил руку грузчику.

– Тогда я бы предпочла, чтобы господин Фэншоу не тащил к себе в дом такого свирепого зверя.

Брат улыбнулся ей:

– Господин Фэншоу хочет показать льва всему свету. Сама знаешь, как он ведет себя, когда находит очередную диковинку. Точь-в-точь ребенок, забавляющийся с новой игрушкой.

Пока мать и дядя разговаривали, Мария наблюдала за ними. Их лица были очень похожи, особенно в профиль. Анну и Хенрика часто принимали за двойняшек, хотя на самом деле брат был на шесть лет моложе сестры, да и родились они от разных отцов. Иногда госпожа Эббот общалась с братом так, будто он все еще малое дитя. У Марии создавалось впечатление, что Хенрика ее матушка любит больше всех на свете. А может быть, он и вовсе единственный, к кому она испытывает любовь.

Хенрик предложил сестре руку, и они втроем пошли следом за повозкой.

– И где же господин Фэншоу собирается держать этого зверя? – спросила госпожа Эббот; она по-прежнему говорила на голландском.

– Он уже приготовил место на конюшне. Один капитан, с которым мы ведем дела, привез льва из Африки, а я организовал доставку из Амстердама в Лондон.

Они шли между загонами для овец. Мать и дядя шагали впереди и беседовали, а Мария следовала за ними, пытаясь разобрать, что они обсуждают. Сама она говорила по-голландски вполне сносно, но не бегло, поскольку почти все детство провела в Англии. И все же звуки голландской речи были привычны ее уху, и девочка довольно-таки хорошо ее понимала. Но до нее долетали только обрывки разговора.

– Ты видел моего мужа? – поинтересовалась матушка.

– Позапрошлой ночью… – Что Хенрик сказал дальше, Мария не расслышала. Кажется, что-то про синий куст.

Госпожа Эббот издала резкий звук, напоминающий лай, – для нее это было равносильно смеху. Однако похоже, ей было совсем не весело. Дядя прибавил что-то еще, но понизил при этом голос.

Повозка сворачивала в узкий переулок, ведущий к конюшне господина Фэншоу, расположенной в дальней части сада. Левое колесо ее зацепилось за выступающий край большой прямоугольной каменной плиты на углу Слотер-стрит. Поверхность камня крест-накрест пересекали желоба. Дед рассказывал, что в стародавние времена на этом камне убивали зверей, а желоба нужны были для того, чтобы по ним стекала кровь. Потому улицу и назвали Слотер-стрит[2].

Кучер беспощадно хлестал ревущих волов, пока те мощным рывком не перетащили повозку через препятствие. Дернувшись, она с грохотом перевалила на другую сторону. Из ящика донесся утробный рев, и на секунду все резко притихли. Не удержавшись, Мария вскрикнула.

Дядя ван Рибик с улыбкой взглянул на племянницу:

– Наш лев разворчался не на шутку.

Глава 7

Двадцать первого февраля Кэт во второй раз получила послание от лорда Арлингтона: его светлость снова желал, чтобы она нанесла ему визит. В Горинг-хаус Кэтрин прибыла к назначенному времени, ровно в два пополудни, однако ей пришлось ждать в приемной. Милорд заставил госпожу Хэксби пробыть там почти час. Когда Эббот наконец провел Кэт в кабинет, Арлингтон стоял, низко склонившись над письменным столом. Он изучал новую пачку чертежей. При появлении посетительницы милорд даже не поднял головы.

Эббот так и оставил госпожу Хэксби посреди комнаты, а сам уселся за столик в дальнем углу от камина. Не дожидаясь приглашения, Кэт подошла к столу Арлингтона ближе. Она почти сразу же узнала чертежи, выполненные ее собственной рукой: над этими предварительными планами и рисунками фасадов для птичника Таты она работала почти два года назад. У Кэт упало сердце. Неужели в конструкции обнаружен изъян? Перед мысленным взором тут же предстала картина: за прошедшие несколько месяцев тяжелый снег на крыше создал чрезмерную нагрузку, на которую постройка не рассчитана, и в результате балки…

Арлингтон поднял взгляд:

– Добрый день, госпожа Хэксби. – Отвесив ей дежурный поклон, он широким жестом обвел бумаги. – Я снова изучал ваши чертежи.

– Что-то не так, ваша светлость?

– Вовсе нет, напротив. – Милорд потер черный пластырь на носу: эта привычка стала его второй натурой, и он перестал ее замечать. – Хочу, чтобы вы спроектировали для меня еще один птичник, только намного больше и с роскошным убранством.

– В Юстон-холле?

– Нет. – Арлингтон с улыбкой вскинул указательный палец: отчего-то он был явно доволен собой. – Я выбрал для него совсем другое место. И сам проект, и, может быть, даже возведенное по нему здание будут моим подарком, знаком высочайшего уважения и восхищения. – Его светлость выдержал паузу. Он перевел взгляд с Кэт на каминную доску, однако госпоже Хэксби показалось, что мыслями ее собеседник витает где-то далеко. – Может быть, нам следует сделать птичник двойным – и ради симметрии, и для того, чтобы разные виды птиц были отделены друг от друга. А между двумя корпусами будет арка, ведущая в просторный двор, где пернатые смогут гулять в полной безопасности. И как я уже сказал, весь комплекс должен быть надлежащим образом украшен.

Арлингтон умолк. Возведя взор к потолку, он улыбнулся, будто увидел там что-то приятное.

– Надлежащим образом для чего, сэр? – уточнила Кэт.

– Не для чего, госпожа Хэксби, а для кого. – Арлингтон снова посмотрел на нее. Он больше не улыбался. – Пусть птичник будет подарком, достойным принцессы крови.

Со дня нашей последней встречи с Эбботом прошло почти две недели. Я снова увидел его двадцать третьего февраля, в среду, около трех часов дня. Я возвращался из Скотленд-Ярда в свой дом в Савое. В тот день было сыро и туманно. Свежий снег превратился в слякоть. На улицах было многолюдно. Несмотря на пасмурное небо и грязь под ногами, в такую погоду добираться до места назначения пешком значительно быстрее, чем ехать в наемном экипаже, да и отыскать свободного извозчика та еще задача.

Я стоял на северной стороне Стрэнда, вместе с другими пешеходами дожидаясь возможности перейти улицу. Вдруг рядом со мной кто-то резко и шумно втянул в себя воздух. Я обернулся и увидел его.

Секунду Эббот смотрел на меня застывшим взглядом, как будто не узнавая. От переулка Блю-Буш нас отделяло ярдов двадцать, не больше, и я предположил, что мой бывший сослуживец как раз возвращается оттуда. Должно быть, Эббот увидел меня первым и хотел потихоньку улизнуть, прежде чем я его замечу.

Когда он сообразил, что отступать уже поздно, на смену неподвижной маске пришла сконфуженная улыбка. Схватив меня за руку, Эббот так горячо меня поприветствовал, будто мы с ним были лучшими друзьями. Стоило ему подойти ближе, и в нос мне ударил запах перегара.

Среди экипажей образовался просвет, и толпа прохожих хлынула на Стрэнд, неся нас по течению, будто два прутика в быстрой реке. Эббот споткнулся и врезался в меня. Не поддержи я его, он бы упал. Только тогда я понял, как сильно он пьян.

На другой стороне улицы Эббот, тяжело дыша, прислонился к стене. Он не выпускал мою руку.

– Хорошо поужинали, сэр? – осведомился я.

– Поужинал?.. Не помню. – Он говорил громче, чем обычно, и его речь звучала невнятно. – Однако вино точно было, Марвуд, уж поверьте мне на слово. Без выпивки не обошлось, Богом клянусь. – Слова слетали с его языка почти без пауз, отчего казалось, будто они сталкиваются друг с другом. – Ох и славно мы потрясли стакан с игральными костями! Сначала леди Фортуна мне благоволила, но, черт подери, разве от этой шлюхи дождешься постоянства?

Эббот издал невеселый смешок. Вдруг выражение его лица изменилось. Он отвернулся, и его обильно вырвало на стену, а после небольшой паузы – еще раз. Между рвотными потугами он бормотал ругательства.

Когда Эббота перестало выворачивать наизнанку, я спросил:

– Его светлости сегодня еще требуются ваши услуги?

Лорд Арлингтон строг с теми, кто ему служит. Его люди трудятся в поте лице. К тому же он много лет провел при испанском дворе и с тех пор высоко ценил чувство собственного достоинства, не дозволяя представать в постыдном виде ни себе, ни подчиненным, которых считал кем-то вроде своих представителей. В нынешнем, отнюдь не красящем его состоянии Эббот наверняка изрядно себе навредит, если сумеет доплестись до Горинг-хауса или кабинета Арлингтона в Уайтхолле.

Эббот вытер губы краем плаща.

– Пускай его светлость провалится ко всем чертям! И все остальные тоже! Особенно тот проходимец, с которым я играл. Кстати, может, пропустим вместе по бокальчику вина?

– Думаю, вам лучше пойти домой.

Эббот как будто не услышал меня. Он моргнул и вдруг расплылся в хитрой ухмылке:

– А за вином сыграем во что-нибудь. Как вы на это смотрите? Только не в кости – они меня сегодня не любят. Давайте в карты! Это совсем другое дело.

– На сегодня с вас игр довольно.

Эббот похлопал меня по плечу, и на секунду вновь дала себя знать его привычка разговаривать свысока.

– Вот я всегда утверждал, что вы, Марвуд, вообще-то, малый неплохой. Но есть у вас один недостаток: уж больно вы серьезны. Абсолютно безвозмездно дам вам совет, друг мой, – вы человек умный, поймете с полуслова, – в Уайтхолле вы карьеры не сделаете, если не научитесь пить как джентльмен.

Эббот протяжно рыгнул, и я отпрянул, боясь, что его опять замутит.

А мой бывший сослуживец снова погрузился в уныние.

– Мне теперь одна дорога – к дьяволу, – доверительным тоном сообщил он, вцепившись в мою руку и тяжело опираясь на меня. Его губы дрожали. – А ведь я не виноват, Марвуд. Клянусь, не виноват. Просто не повезло, только и всего! – Он обратил взор к небу, вернее, к скату крыши. – Господь милосердный! Избави меня от злых людей!

С этими словами он сполз по стене и разразился рыданиями. Некоторые прохожие бросали на нас любопытные взгляды. Я подосадовал на несчастливое стечение обстоятельств. Окажись я на Стрэнде чуть раньше или чуть позже, я мог бы и вовсе избежать встречи с Эбботом. Но раз уж так вышло, я никак не могу бросить его одного, ведь иначе его окружат пристальным вниманием бродяги, забияки и воры. Не пройдет и пятнадцати минут, а беднягу уже затащат в темный переулок и оберут до нитки.

– Идемте, – произнес я. – Провожу вас до дома, и вот увидите, все предстанет перед вами совсем в другом свете. Обопритесь на мою руку.

Плач сменился тихими всхлипываниями, и мы побрели по Стрэнду. Воинственное настроение покинуло Эббота, теперь передо мной был лишь ни на что не годный пьяница. Его мотало туда-сюда, совсем как дочку Арлингтона, Тату, которая еще только училась ходить.

– Ну и дурак же я, – бормотал Эббот. – Тупица несчастный!

– Тут я с вами не спорю, – ответил я. – Но разумнее всего сейчас будет поскорее вернуться домой.

Качаясь, мы кое-как продвинулись вперед еще на несколько шагов.

– Вы не понимаете, Марвуд. И никто не понимает.

Из-под шляпы лица его было не видно, однако, судя по голосу, Эббот опять прослезился.

– Меня тоже никто не понимает, – успокоил я его. – Вы лучше не разговаривайте – идти будет легче. Вы, кажется, живете у Темпл-Бар? Рядом с «Таверной дьявола»?

– А ведь я ничего дурного не хотел.

– Верю, верю. Любому иногда случается перебрать. Вот проспитесь, и, глядишь, к утру дела наладятся.

– Правда? – Эббот вцепился в меня крепче. – Вы так думаете? А то я боюсь, что тут уже ничего не исправить.

Мне стало любопытно, сколько же он сегодня просадил.

– А вы попробуйте больше не играть на деньги.

– Моя беда не в этом, Марвуд.

– А в чем же?

Эббот проигнорировал мой вопрос и лишь туманно заметил:

– А ведь начиналось все совсем не так.

– А потом вы велели принести вино и кости – и понеслось?

– Это не я велел! – Внезапно оживившись, Эббот вскинул палец вверх. – Не я, а он.

Между тем мы приблизились к воротам Темпл-Бар: в этом месте дорога, ведущая в Сити, сужалась. Шум повозок и крики здесь звучали особенно громко. А вот и «Таверна дьявола». На другой стороне улицы стояла Западная церковь Святого Дунстана, а за ней располагался Клиффордс-инн. С этой частью города у меня были связаны неприятные воспоминания, и я не хотел тут задерживаться.

– Кто – он? – прокричал я Эбботу в ухо. – Кто велел принести кости?

– А-а. Вот. Арапчонок.

– Арапчонок? – На секунду я подумал, что он имеет в виду моего слугу Стивена. Но какое отношение тот может иметь к игре в кости? Что за нелепость! – О чем вы говорите? Какой арапчонок?

Эббот резко остановился и так широко махнул рукой, что едва не стукнул меня.

– Этот. Вот, глядите.

Он разразился хохотом, а потом отвернулся, и его вырвало в третий раз.

Наконец я заметил знак над домом, мимо которого мы проходили. Действительно, там висел грубо вырезанный из дерева арапчонок с трубкой во рту. В окне рядом с дверью я увидел горящие свечи. Внутри находилась лавка, где торговали курительным и нюхательным табаком.

Снова погрузившись в меланхолию, Эббот со вздохом сообщил:

– Вот. Здесь я и живу.

Параллельно лавке тянулся коридор. Втащив меня внутрь, Эббот зашагал быстрее, совсем как усталая лошадь, завидевшая конюшню. Пришла моя очередь спотыкаться: не зная дороги, я брел в темноте наугад, к тому же под ногами было скользко. Наконец мы остановились возле двери слева. Эббот забарабанил в нее обеими руками.

– Служанка – ленивая потаскуха, – ругался он. – Давно подумываю ее выгнать.

Через некоторое время Эббот устал молотить в дверь и бессильно прислонился к косяку.

– Выпьем винца, – снова взбодрился он. Как пес возвращается на блевотину свою[3], так и пьяный снова и снова возвращается к теме, интересующей его больше всего. – Сейчас пошлю в таверну. Отпразднуем наше прибытие.

– Хватит на сегодня вина, – возразил я.

– Марвуд, вы верите в прощение?

– Что вы сказали?

– Если человек ракса… рас-ка-и-ва-ет-ся в том, что совершил, искренне рас… раскаивается, разве он не заслуживает прощения? Конечно заслуживает, так ведь? Это и ребенку известно.

Послышался скрип отодвигаемых задвижек. Затем по ту сторону двери сняли засов.

– В Молитвослове сказано: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Так-то, Марвуд. – Эббот принялся теребить меня за рукав. – Мне надо с вами поговорить, – с неожиданным пылом объявил он. – Мне нужен совет. Умоляю, обещайте, что поможете.

Тут дверь приоткрылась. Из передней на нас глядела служанка крупного телосложения и необычайно высокого роста. В полумраке трудно было как следует разглядеть ее лицо, однако что-то в нем показалось мне знакомым, хотя раньше я эту женщину определенно не встречал. На ней был длинный затрапезный передник.

– Будь добра, не смотри на меня так сурово, – выговорил Эббот, протягивая к ней руку. – Я этого не потерплю, ясно тебе? Я тебя высеку, женщина, если и дальше будешь ходить с такой унылой миной.

Она резким рывком распахнула дверь во всю ширь. Эббот рухнул в переднюю и распластался на полу. Снаружи торчали только ноги в туфлях.

– Ваш хозяин малость перебрал, – обратился я к служанке. – Возьмите его за одну руку, а я за другую. Отнесем его в постель.

– Ну уж нет, – ответила женщина. – Еще чего не хватало.

Не поднимая головы, Эббот встал на четвереньки самостоятельно. Служанка схватила хозяина за ворот камзола и резким, мощным рывком втащила в переднюю. Он оглянулся на меня и невнятно выговорил:

– Простите.

Я не знал, к кому обращается Эббот: ко мне или же к кому-то другому.

А женщина захлопнула дверь прямо у меня перед носом.

Глава 8

Чтобы втащить Эббота вверх по лестнице, а потом по коридору доволочь его до спальни, которую он делил с женой, понадобились усилия всех троих – и Ханны, и Марии, и ее матери. По пути у Эббота упали сначала шляпа, затем плащ и, наконец, парик. На верхней ступеньке лестницы у него начались болезненные рвотные потуги, но его желудок был уже пуст.

– Значит, в основном все уже вышло, – бесстрастно сделала вывод супруга Эббот. – Слава богу.

Когда он в конце концов растянулся лицом вниз на кровати, Ханна с госпожой Эббот сняли с него сапоги. Придя к молчаливому согласию, они не стали даже пытаться его раздеть. За окном уже темнело, и женщины оставили его храпеть и время от времени выпускать газы.

Глава семейства проспал почти пять часов. А когда пробудился, сразу принялся стучать об пол спальни каблуком сапога. Госпожа Эббот отправила наверх Ханну со свечой. Когда служанка вошла, хозяин сидел на краю постели.

– Голова раскалывается, – морщась, сообщил он. – Подай горшок.

Эббот велел, чтобы Ханна держала посудину, пока он туда мочился. Потом хозяин снова растянулся на кровати.

– Принеси кувшин слабого пива. И пусть для меня смешают поссет, а то желудок что-то расстроился.

Оставив свечу Эбботу, Ханна на ощупь дошла по коридору до гостиной, где Мария и ее мать сидели у стола с шитьем и рукодельничали при свете двух свечей. Ханна передала им распоряжение хозяина.

Госпожа Эббот со вздохом отложила рубашку и иглу.

– Расчисти кухонный стол и разожги огонь, – велела она. – Сейчас приду и приготовлю мужу питье. А пиво отнесешь, когда растопишь очаг.

– Можно, я вам помогу, матушка? – спросила Мария.

– Ты еще не закончила подрубать край сорочки.

– Вы же хотели научить меня смешивать поссет. Тогда я смогу готовить его сама. А то вдруг он потребует поссет, когда вас не окажется дома?

Госпожа Эббот пожала плечами:

– Убери шитье. Оставишь его на столе – запачкается через пять минут.

Мария восприняла ответ матери как согласие. Девочка последовала за госпожой Эббот на кухню. Ханна уже вытирала тряпкой стол. На кухонном шкафу чадили масляные лампы, наполняя воздух неприятным запахом жира и давая лишь тусклый неровный свет. Очаг занимал почти всю кухню. Внутри помещалась металлическая жаровня. В золе лежали всего несколько слабо тлеющих угольев.

Госпожа Эббот опустилась на табурет.

– Поставь разогреваться полпинты молока, – велела она Марии. – Ханна, не стой столбом, принеси молоко. Отмерь полпинты.

Ханна протянула Марии металлический котелок и отправилась в кладовку за молоком: его держали в накрытом ведре у порога.

– И поживее! – прикрикнула на служанку госпожа Эббот. – Чего ты там копаешься?

– Простите, госпожа. Я не сразу увидела кувшин. Но теперь я его нашла. – Когда Ханна вернулась, она дышала так тяжело, будто мчалась сломя голову. – Простите, – повторила она. – Простите.

Мария налила содержимое кувшина в котелок. Служанка стояла так близко, что девочка щекой чувствовала тепло ее учащенного дыхания.

– Смотри не пролей, – предупредила госпожа Эббот, перебирая ключи на кольце, висевшем у нее на поясе.

– И размешай как следует, – тихо прибавила Ханна.

– Повесь котелок над огнем и отопри шкаф. – Мать отдала Марии один из ключей. – Возьми полдюжины зубчиков гвоздики и насыпь их в молоко. Он говорит, от гвоздики у него зубы меньше болят. А еще тебе понадобятся бутылка хереса и сахар. Ханна, подай яйца и миску. Потом отнесешь хозяину эля.

Мария достала гвоздику, херес и сахар. Затем мать велела ей взбить в миске три яйца и отправила Ханну разжигать камин в гостиной.

Сверху раздался стук.

Госпожа Эббот вздохнула:

– Сходи узнай, чего он хочет. А я пригляжу за молоком.

Мария испуганно взглянула на мать:

– Я?..

– Делай что велю, дерзкая девчонка, – сердито бросила госпожа Эббот.

Прихватив из гостиной одну из двух свечей, Мария стала медленно подниматься наверх. Девочка еле переставляла ноги. Когда она вошла, отчим лежал на боку и храпел. Его ноги свешивались с края кровати. Посветив вокруг, Мария бесстрастно отметила, что Эббот каким-то образом умудрился опрокинуть ночной горшок. Тут отчим зашевелился и открыл глаза.

– А-а, это ты. – (Мария сделала книксен.) – Где поссет?

– Почти готов, сэр.

Девочка отправилась обратно на кухню. Ханна уже вернулась.

– Он хочет поссет, – сообщила Мария. – А еще он разлил мочу по всей комнате.

– Ханна, сейчас же вымой пол, – приказала служанке госпожа Эббот. – Не хватало еще, чтобы в спальне всю ночь воняло, как в нужнике. Добавь в воду немного уксуса. А ты, Мария, мешай молоко.

Ханна сходила в судомойню за тряпками и ведром и снова ушла. А госпожа Эббот достала из шкафа фарфоровую миску для поссета. Она налила туда хереса и смешала его с яйцами. Мария тем временем добросовестно размешивала молоко. Когда Ханна вернулась, хозяйка велела ей насыпать в напиток сахара. Он хранился в бумажном кульке. Служанка отвернулась, чтобы высморкаться, а потом бросила в миску три кусочка. Над миской их с Марией взгляды встретились.

– Трех, пожалуй, хватит, – пробормотала Ханна.

– Размешивай, пока сахар не растворится полностью, – распорядилась госпожа Эббот.

Мария взяла ложку и принялась за дело.

– Готово, – через несколько секунд объявила мать. Она в кои-то веки одарила дочь улыбкой. – Отнеси поссет господину Эбботу. Ханна пойдет с тобой и избавится от вони в комнате. Смотри, чтобы он выпил поссет при тебе. Не желаю, чтобы наши труды пропадали даром.

Две девочки вышли из кухни: Ханна с ведром и свечой, Мария с миской. У двери спальни обе не сговариваясь остановились и поглядели друг на друга.

– Заходи первая, – прошептала Ханна, сморщив нос. – Ты как-никак леди.

Мария плюнула в миску и протянула ее Ханне. Та сделала то же самое. Девочки улыбнулись друг другу. Затем Ханна локтем подняла щеколду и шагнула в сторону, пропуская юную госпожу вперед.

– Ваш поссет, сэр, – произнесла Мария, направляясь к кровати.

Глава 9

Утро субботы я провел в Скотленд-Ярде за своим столом. Остальные клерки тоже были заняты работой и даже почти не разговаривали. Приближалось время обеда. Мне было поручено составить отчет о кораблестроении во Франции на основе недавних сведений, полученных нашей разведкой. Но вместо этого я в поте лица трудился над письмом. Я предпринял уже четвертую попытку сочинить краткое послание, которое звучало бы небрежно, как будто строки начеркали в спешке, и одновременно тепло.

Мадам, в следующий понедельник вечером в Королевском театре будет петь новый итальянский кастрат. Не желаете ли его послушать? Если да, то, пожалуйста, напишите…

Тут дверь кабинета господина Уильямсона распахнулась, и я был вынужден прерваться. Показался сам начальник. В комнате воцарилась тишина, только перья поскрипывали. Уильямсон замер, обводя взглядом всех нас.

– Его светлость известил меня, что бедняга Эббот скончался, – произнес он. – Упокой Господь его душу.

Лицо патрона, как всегда, оставалось бесстрастным. С точно таким же видом он мог бы говорить о погоде или объяснять, что отныне мы должны надписывать папки с документами по новому образцу.

Как оказалось, продолжил Уильямсон, Эббот преставился вчера, после непродолжительной, но жестокой болезни, во время которой страдал от приступов острой боли. Утром того дня, когда несчастный умер, к нему приходил врач, однако облегчить страдания пациента не смог. Госпоже Эббот доктор сказал, что ее мужа, по всей видимости, сгубила дизентерия, вероятно спровоцированная чрезмерным употреблением непривычного для больного количества спиртного. Также возможно, что господин Эббот съел что-нибудь испорченное: к сожалению, подобные случаи нередки даже зимой. Нельзя исключать и холеру. Или же в утробе Эббота образовалась язва, внезапно обострившаяся из-за холодной сырой погоды.

– Но что бы с ним ни стряслось, история весьма печальная, – завершил рассказ Уильямсон. – Однако смерть Эббота, разумеется, не повлияет на нашу работу. Он ведь у нас уже не служил.

Вернувшись в свой личный кабинет, Уильямсон закрыл за собой дверь. Остальные принялись украдкой переглядываться.

Когда Эббот был нашим сотрудником, его не особо любили, и большинство полагало, что он не заслуживал ни повышения, благодаря которому стал секретарем самого лорда Арлингтона, ни соответствующей прибавки к жалованью. Никто не произносил ни слова. Но я понимал, что у всех возникла одна и та же мысль. Место Эббота теперь вакантно, и может быть, в этот раз его светлость возьмет на эту должность кого-нибудь более подходящего. К примеру, другого клерка господина Уильямсона.

Мы молча вернулись к работе. Или, в моем случае, к пятому наброску письма.

В следующий понедельник Уильямсон дотронулся до моего плеча.

– Марвуд, сегодня утром вас желает видеть лорд Арлингтон. Он ждет вас у себя в покоях в Собственной галерее.

Я поклонился, взял шляпу с плащом и вышел. Уильямсон не сказал, зачем милорд вызывает меня, однако, судя по его манере, патрон не расположен был отвечать на вопросы. Свои мысли я оставил при себе. Я вовсе не претендовал на место Эббота и не хотел становиться личным секретарем его светлости, а потому надеялся, что речь пойдет о чем-нибудь другом.

Пройдя под аркой, я оказался на территории Уайтхолла и зашагал ко дворцу. Кабинет Арлингтона располагался на первом этаже Собственной галереи, его окна выходили на Собственный сад. Первым, кого я увидел в помещении, где трудились клерки, был Дадли Горвин. Примерно раз в неделю мы с ним вместе обедали и иногда ходили в театр.

– Не знаете, зачем его светлость за мной послал? – спросил я.

– Знаю. Но сейчас лорд Арлингтон вас принять не сможет, он покинул Уайтхолл. Однако он велел передать вам свои распоряжения. Полагаю, Марвуд, вам известно, что случилось с несчастным Эбботом? – Горвин фыркнул, и выражение лица лучше всяких слов выразило его мнение о покойном сослуживце. – По правде говоря, его светлость взял этого человека на службу лишь для того, чтобы угодить супруге.

– Леди Арлингтон? – удивился я. – Не знал, что она была знакома с Эбботом.

– Не с ним самим, а с его женой. Вы разве не слышали? Госпожа Эббот голландка, хотя уже много лет живет здесь, а ее светлость ведь тоже родом из тех краев. Кажется, их связывает давнее знакомство: вдова Эббота служила камеристкой то ли у самой леди Арлингтон, то ли у кого-то из ее родственников, и ее светлость до сих пор относится к этой женщине с теплотой.

– Что ж, это многое объясняет.

Горвин искоса взглянул на меня.

– К примеру, с чего вдруг супругу госпожи Эббот оказали такую честь? – сухо уточнил он. – Да, верно. И кстати, вас сюда вызвали именно из-за Эббота.

– В каком смысле?

– За пару дней до своей внезапной смерти он забрал из кабинета две папки. Полагаю, хотел поработать с документами дома. Нам необходимо вернуть эти бумаги.

– Зачем же отправлять за ними меня? Почему не послать мальчишку?

Горвин поглядел на меня с насмешливой улыбкой:

– Документы строго конфиденциальные, а значит, их должен забрать надежный человек, а не какой-нибудь сопляк на побегушках, который окажется легкой добычей для коварного французского шпиона.

– Стало быть, лорд Арлингтон рассудил, что его подчиненных от работы отрывать нельзя, а клерков господина Уильямсона – можно.

– Его светлость назвал ваше имя, Марвуд. Больше мне ничего не известно. Похоже, вы произвели на него впечатление. Добрый это знак или дурной, судить не берусь. Вы в последнее время попадались лорду Арлингтону на глаза?

– Около недели тому назад я приходил в Горинг-хаус. Его светлость видел, как я разговаривал с Эбботом. Полагаю, ему известно, что мы знакомы, ведь прежде покойный был моим сослуживцем.

– Все сходится. – Горвин сдержал усмешку. – Возможно, лорд Арлингтон решил, что Эббот ваш приятель.

– Я старался иметь с ним дело как можно реже.

– Вы знаете, где находится его квартира?

– На Флит-стрит. В доме под знаком арапчонка, возле Темпл-Бар.

– То есть вы были настолько дружны, что бывали у него в гостях?

– Нет, просто на днях я случайно встретил Эббота на Стрэнде. Он изрядно набрался, и я помог ему дойти до дома.

– Эббот набрался? – удивленно переспросил Горвин. – На него это не похоже. Пороков у Эббота хватало, но пьянство не из их числа.

– Что верно, то верно, – согласился я.

– Ох и азартный был человек. За хороший куш он бы побился об заклад, что солнце завтра не взойдет.

– Что ж, пойду за папками. – Я решил завершить беседу. Подумать только, бедняга Эббот умудрился наскучить мне даже после смерти. Мне отчасти стало его жаль. – Полагаю, вдова пока живет на той же квартире?

– Насколько мне известно, да. Если не ошибаюсь, вместе с ребенком.

– С ребенком? – переспросил я. – Когда же они успели обзавестись потомством? Они ведь были женаты самое большее месяцев семь или восемь. Неужто супруги позволили себе лишнее до свадьбы?

– Отец не Эббот, это дочь его супруги от первого брака.

– Может, хоть намекнете, что за документы хранятся в этих двух папках?

– Ничего особенного, но вы же знаете его светлость. – Горвин стал перекладывать лежавшие перед ним бумаги. – У нас любые документы конфиденциальные, и все как один государственной важности. Каждая бумажка должна лежать на своем месте. Погодите, сейчас выдам вам ордер.

Я попрощался и оставил Горвина корпеть над документами. День выдался погожий, хотя и пронизывающе холодный. Я решил пройтись пешком. Если растянуть данное мне поручение на достаточно длительное время, я смогу пообедать в городе, и тогда безрадостная обязанность принесет мне хоть какое-то удовольствие. Можно зайти в «Барашек», старую таверну на Уич-стрит, к северу от Стрэнда. Покойный муж Кэт, престарелый господин Хэксби, был там завсегдатаем, и после того как он умер, мы с ней время от времени обедали или ужинали там.

По дороге я зашел в свой дом в Савое, чтобы захватить плащ потеплее и кожаную сумку для документов.

Дверь открыл мой слуга Сэм. Он поклонился настолько изящно, насколько мог: пять лет назад голландское ядро оторвало ему правую ногу ниже колена.

– Вам письмо, хозяин, – сообщил Сэм. – Оно ждет вас в гостиной, сэр. – Однако в образе идеального слуги Сэм продержался недолго: он испортил все впечатление, многозначительно подмигнув мне и добавив: – Стивен говорит, адрес написан рукой госпожи Хэксби.

Эта подробность привлекла мое внимание, хотя я надеялся, что Сэм не заметит, как я оживился. Шестой вариант письма для Кэт я отправил в субботу вечером.

– Я сейчас снова ухожу. Позови Стивена и передай ему, что он будет меня сопровождать.

Я прошел в гостиную и захлопнул дверь у Сэма перед носом. Огонь в камине не разводили, и в комнате царил холод. Я стянул перчатки. Письмо лежало на комоде. Сломав печать, я развернул его.

Генриетта-стрит, 28 февраля

Увы, сэр, в этот вечер я не смогу составить Вам компанию.

К. Х.

Я скомкал лист бумаги. Кэтрин не любит тратить слова понапрасну, однако в этот раз она превзошла саму себя. Похоже, просто-напросто не желает меня видеть. Я поднес ей оливковую ветвь, но эта женщина швырнула ее мне в лицо. А впрочем, что мне до госпожи Хэксби? Вокруг предостаточно других особ прекрасного пола.

Глава 10

Мой лакей Стивен шел по Стрэнду в двух шагах позади меня. Со дня нашей первой встречи миновало больше двух лет, и сейчас никто бы не узнал в нем пугливого ребенка, обезображенного золотухой. Теперь Стивену уже лет двенадцать, и по росту он почти догнал меня. Это стройный мальчик-африканец с прямой осанкой, тонкими чертами лица и внимательными глазами.

Маргарет рассказывала, что иногда Стивену по ночам снятся кошмары, и они с мужем просыпаются от его криков. Маргарет – жена Сэма. О мальчике она заботится, будто о родном сыне.

Со мной Стивен немногословен, он лишь отвечает на заданные вопросы. По словам Маргарет, на кухне с другими слугами мальчик более разговорчив. В моем доме он научился читать и писать. Стивен оказался таким способным учеником, что теперь я обращаюсь к нему за помощью, когда нужно проверить гранки «Газетт».

Формально Стивен является моим рабом. Согласно строгой букве закона, мальчик этот такая же часть моего имущества, как и камзол, в который я одет, или серебряное блюдо с позолотой, хранящееся под замком в большом сундуке для ценностей (таких сундуков у меня два: один большой, второй поменьше). В первом также лежат бумаги, благодаря которым я в любом суде могу подтвердить свое право собственности на Стивена. Мальчик принадлежит мне душой и телом.

При дневном свете переулок возле табачной лавки выглядел еще более невзрачным, чем во время моего прошлого визита. Когда Стивен постучал в дверь Эббота, никто не открыл. Мы зашли в лавку. Там мне сообщили, что после похорон госпожа Эббот съехала вместе с дочерью и служанкой.

Я показал лавочнику ордер от Арлингтона.

– Где они теперь живут?

– Кажется, у друзей, сэр. У меня где-то записан адрес… Несчастный господин Эббот, почти два дня промучился! Он и раньше хворал, но так сильно его скрутило в первый раз. Как же он кричал, сэр, даже у Темпл-Бар было слышно! И понос без остановки: ему собственная утроба не подчинялась. А служанка еще говорила, что беднягу несколько часов подряд рвало черной желчью. Даже не верилось, что у человека может быть столько всего внутри. Да, сэр, жизнь – штука жестокая…

Почувствовав, что мой собеседник способен философствовать до бесконечности, я перебил его:

– У вас есть ключ от квартиры господина Эббота?

Лавочник достал требуемое из-под прилавка. Мы со Стивеном вернулись в переулок и отперли дверь.

В нос мне сразу ударили многочисленные запахи. Сладкие и кислые, навязчивые и приторные: так пахнет распад. Коридор справа вел в дальнюю часть дома. Прямо перед нами была лестница наверх. На нижней ступеньке я заметил дохлую крысу. Она валялась в маленькой зловонной лужице с широко распахнутой пастью, полной острых белых зубов. Как и Эббот, перед смертью крыса полностью опорожнила свою утробу.

Прикрывая нос полой плаща, я добрел до окна, через которое в коридор проникал свет. Распахнув решетку, я оперся о подоконник и вдохнул знакомые запахи угольного дыма, нужников и готовки, к которым примешивались солоноватые нотки с реки.

Отойдя от окна, я выпрямился в полный рост. Оставалось лишь надеяться, что в воздухе не витают болезнетворные миазмы. Кухня находилась в конце коридора, за ней располагалась судомойня. Два окошка выходили в крошечный сад за высокими стенами, посреди которого медленно умирало чахлое фруктовое дерево. Еще здесь был чулан без окон – судя по соломенному тюфяку, в нем кто-то спал, по всей вероятности прислуга. Там лежала еще одна дохлая крыса.

В кухонном шкафу остались кое-какие объедки, включая заплесневевшую горбушку хлеба, а в судомойне я обнаружил почти пустую бочку пива. Вряд ли жильцы этого дома голодали, – скорее всего, госпожа Эббот забрала все с собой.

В судомойне я поднял крышку ведра для отходов. В нос мне тут же ударило зловоние. Вооружившись метлой, я просунул ручку внутрь и принялся ворошить содержимое. Зола, гнилые овощи, яичная скорлупа. Я полез глубже и обнаружил кусок грубой бумаги и короткую бечевку. В углу открытого свертка я разглядел символ: пестик и ступка, нарисованные от руки чернилами, а над ними – неровный полукруг. Без сомнения, передо мной знак аптекаря, однако по бумаге не понять, что именно было в нее завернуто.

Стивен следовал за мной из комнаты в комнату: сначала внизу, потом наверху. По моему распоряжению он распахивал окна и открывал ставни. Холодный воздух проник в дом, разгоняя тяжелые запахи, висевшие повсюду, будто невидимая завеса.

Самое просторное помещение, судя по меблировке, служило гостиной. У камина, где высилась горка остывшей золы, стоял стол, который был застлан мятой, покрытой пятнами скатертью. Наверху одна дверь вела в спальню и смежный с ней чулан, а другая – в маленькую квадратную комнату, где уместились только старый стол и табурет.

Самый нестерпимый смрад стоял в спальне, где, по всей видимости, и умер Эббот. Постельное белье с кровати сняли, оставив один лишь матрас. Полог отсутствовал. Циновка у кровати оказалась влажной, будто на нее выплеснули ведро-другое воды, но просушить коврик не потрудились. У прикроватного столика я заметил осколки бело-голубого фарфора.

Никто даже не пытался хоть немного здесь прибраться. Стараясь ступать осторожно, я обошел лужу рвоты, полный до краев горшок, который так и не вынесли, грязное постельное белье и ночные сорочки. Из-под разорванной ткани одной из них выглядывала третья дохлая крыса. Госпожа Эббот явно собиралась в спешке, взяв с собой лишь ценности и бросив все остальное. Возможно, горе этой женщины было столь велико, что она не могла больше оставаться в доме, где умер ее супруг.

Осмотрев спальню, я заглянул в чулан. Двери между ним и спальней не было; проем завесили, прибив гвоздями к притолоке старое одеяло. Чулан оказался просторнее, чем тот, где ночевала служанка. Там стояла низкая кровать на колесиках, на которой тоже оставили один лишь матрас. На полу лицом вниз валялась маленькая кукла. Эта грубо сделанная игрушка явно знавала лучшие времена, но даже тогда она вряд ли отличалась красотой. Стивен поднял куклу. К ее подолу прилипли волосы. Стряхнув их на пол, мальчик опустил куклу на кровать – у изголовья, на месте подушки.

– Зачем ты ее туда положил? – спросил я.

– Вдруг девочка за ней вернется, хозяин?

Когда я глядел на эту игрушку, меня вдруг охватила грусть. Я жалел не только самого Эббота, но и все его семейство. Похоронив второго мужа, госпожа Эббот к тому же лишилась средств к существованию – его жалованья. Девочка, наверное, скучает: и по отчиму, и по дому, и по своей кукле. Будущее маленькой семьи весьма туманно, и оно представляется в мрачном свете.

Тем временем благодаря проветриванию дышать в комнатах стало полегче. Хотя, может быть, я просто привык к смраду. Мой лакей с невозмутимым видом стоял рядом, пока я, не снимая перчаток, перебирал брошенные Эбботами вещи. Меня потрясло, как бедно жила семья моего сослуживца. Эббот наверняка зарабатывал по меньшей мере сто пятьдесят фунтов в год, даже, может статься, намного больше, а у его жены, вполне вероятно, было приданое. Но в этой квартире у меня создавалось впечатление, что семья еле-еле сводила концы с концами. Ни единого предмета, радующего глаз. Книг мало, а картин или гравюр я и вовсе не заметил.

А впрочем, дела Эбботов меня не касаются. Меня интересуют лишь две папки, необходимые лорду Арлингтону. Горвин сказал, что обе они стандартного формата – такие используют и подчиненные Уильямсона, и клерки Арлингтона. В них хранят документы, на данный момент находящиеся в активной циркуляции, и они постоянно кочуют с одного рабочего стола на другой. Папка подобного рода представляет собой сложенный лист плотного картона, внутри которого находятся письма или докладные записки; скрепляется вся конструкция при помощи бечевки, пропущенной через отверстия в бумагах, а концы прикреплены к наружной стороне.

Однако трудность состояла в том, что я никак не мог отыскать эти самые папки. Я обратился за содействием к Стивену, и вдвоем мы обыскали всю квартиру сверху донизу, даже достали из камина кочергу и с ее помощью заглянули под грязное постельное белье и ночные сорочки. Но нашли мы только очередную дохлую крысу, на этот раз в чулане, служившем кладовой.

То, что наши поиски не увенчались успехом, омрачило мое настроение еще сильнее. В более благоприятный день я, возможно, не стал бы так кипятиться. Но жалость к собственной персоне обладает свойством подпитывать саму себя – так же, как и ее дальняя родственница, досада. Я и так уже злился на Кэт: после всего, что мы вместе пережили, она отделалась от меня холодно-формальной отпиской! Теперь же меня охватило странное, извращенное удовлетворение оттого, что Провидение дало мне лишний повод считать себя несчастнейшим из смертных.

– Обойдем квартиру еще раз, – сказал я Стивену. – Что, если мы не везде посмотрели?

Мы вновь обыскивали одну комнату за другой, но мои надежды оказались напрасными. Свой второй обход мы завершили в комнате наверху, где из мебели стояли только стол и стул. Столешница была вся в чернильных пятнах и царапинах: должно быть, Эббот чинил здесь перья. На подоконнике я заметил огарок сальной свечи, на котором виднелись отпечатки крошечных зубов. Эта комната – самое подходящее место для хранения служебных документов, рассудил я.

Стивен бесцельно ворошил золу в камине. Внезапно тишину нарушил какой-то звук. Я машинально обернулся, увидел, что мой лакей отошел от камина, и понял: от размышлений меня отвлек скрип половицы под его ногой. Вот мальчик перенес вес тела на другую ногу, и доска опять протяжно заскрипела.

Я хотел сказать Стивену, чтобы закрыл окно, но лакей вдруг опустился на корточки. Вот он просунул пальцы в щель между двумя паркетными досками. Я подошел поближе. Одна доска сбоку от камина оказалась распилена пополам. Зазор между двумя ее частями почти не бросался в глаза, ведь паркет вокруг камина был покрыт толстым слоем грязи, пыли и золы.

Короткая половица частично провалилась внутрь. Стивен вытащил ее и запустил руку в скрывавшуюся под ней полость между двумя балками, проходящими над потолком нижнего этажа.

Мальчик взглянул на меня:

– Там ничего нет.

Жестом велев ему отойти, я изучил тайник сам. Внутри я нащупал только куски известки и часть одной из балок, поддерживавших пол. Никаких папок. Однако обращало на себя внимание подозрительное отсутствие паутины. Ткнув пальцем в известковую пыль, я заметил что-то красное, размером не больше горошины. Положив свою находку на ладонь, я подошел с ней к окну.

У меня в руке был неровный кусок восковой печати, в углу виднелась часть герба. Достав кошелек, я убрал воск во внутренний кармашек. Я отметил, что печать имеет необычный оттенок – ближе к багровому, чем к красному.

Так я обнаружил доказательство того, что под полом прятали некий документ. Может быть, Эббот устроил тайник, чтобы уберечь мелкие семейные ценности и от кражи, и от любопытных взглядов прислуги. Видимо, покидая дом, жена забрала оттуда все, включая те самые распроклятые папки.

День близился к вечеру. Перспектива неспешного обеда в «Розе» или какой-нибудь другой таверне быстро превращалась в несбыточную мечту. Да и Арлингтон не обрадуется, когда я вернусь с пустыми руками.

Я велел Стивену закрыть все окна.

– Нужно поскорее отыскать госпожу Эббот.

– Куклу возьмем с собой, хозяин?

– Что? – Я удивленно уставился на него. – Это еще зачем?

– Вернем ее маленькой девочке.

Сообразив, что идея неплоха, я похвалил Стивена, хотя, в отличие от мальчика, сам преследовал отнюдь не благородные цели. Несмотря на то что за свою короткую жизнь мой лакей перенес немало страданий, они, как ни странно, не заставили его доброе сердце очерстветь.

Я запер квартиру, и мы вернулись в табачную лавку. Лавочник показал мне адрес, который оставила ему госпожа Эббот. Он был написан элегантным почерком без наклона: «Дом господина Фэншоу, Слотер-стрит, Смитфилд».

Фамилия показалась мне знакомой. Неужели это тот самый человек, которого мы с Кэт встретили во время нашего неудачного похода в Театр герцога Йоркского? С ним был тогда друг-голландец. Этот Фэншоу, помнится, еще жаловался, что под двери его склада затекает вода.

– Вы знакомы с этим господином? – спросил я.

Лавочник покачал головой.

– То есть здесь вы его ни разу не видели?

Сунув в ноздрю понюшку табаку, мой собеседник чихнул. На его верхней губе осталось коричневое пятно.

– К Эбботам редко приходили гости, сэр. Можно сказать, они жили уединенно. Верно, считали, что соседи им не ровня. – Лавочник вытер рот тыльной стороной руки. – А может, у них все силы уходили на ссоры: только и знали, что орать друг на дружку.

Пока мы обыскивали квартиру Эбботов, тучи заволокли небо, и хлынул пронизывающе-холодный зимний ливень. Я решил, что до Смитфилда нам лучше доехать в наемном экипаже. Стивен сидел напротив меня. В темноте, царившей внутри кареты, его черное лицо было трудно разглядеть. Капли барабанили по крыше, заглушая стук колес.

Вдруг Стивен подался вперед:

– Хозяин…

Я посмотрел на него:

– Что?

– В комнате с дырой в полу лежала еще одна крыса. У камина, возле подставки для кочерги и совка.

Меня интересовали правительственные бумаги, а не дохлые крысы.

– И что с того?

Стивен наклонился ко мне, упершись локтями в колени:

– Сэр, я насчитал в квартире целых пять штук.

– Может, для них повсюду разбросали отраву? Ты ничего такого не заметил?

– Нет, хозяин.

Я тоже. А впрочем, крысы могли сожрать ее всю. Да и в любом случае какое это имеет значение? В каждом доме живут крысы, и все стараются от них избавиться.

Экипаж покачивался, стуча колесами по мостовой, а я тем временем пересчитывал в уме всех, кто умер в доме Эбботов. Пять крыс плюс один человек. И все они перед смертью опорожняли утробу.

Глава 11

И в Смитфилде, и в его окрестностях денно и нощно стоял запах крови. Был понедельник, день забоя скота, и со стороны большого открытого пространства в центре рынка неслось коровье мычание и овечье блеяние. Когда потеплеет и дороги расчистятся, скота на рынок будут пригонять в разы больше. Пока же из-за скудного количества товара цены выросли, но богачи круглый год готовы платить, чтобы у них со столов не пропадало мясо.

Слотер-стрит располагалась к западу от рынка, возле его передней части, где стояли загоны для овец. Узкая улочка выглядела ухоженной, а вдоль нее высились дома, построенные задолго до Великого пожара.

Я расплатился с возницей. Подметальщик указал мне дом господина Фэншоу: высокое трехэтажное строение с фасадом, перемычки которого были украшены затейливой резьбой. Непохоже было, чтобы на первом этаже работала какая-нибудь лавка или мастерская.

На мой стук ответил привратник, мужчина весьма крупного телосложения. Рядом с ним стоял слуга, любезно осведомившийся, что привело меня сюда. Одет он был в добротное платье из тонкого черного сукна. Я ответил, что меня прислал лорд Арлингтон и я желаю говорить с хозяином дома. Слуга поклонился, искоса бросил взгляд на Стивена и пригласил меня войти.

Через приемную мы прошли в старомодно обставленный холл с почерневшим от дыма гипсовым потолком. Стивен прошел за мной в комнату и, опустив голову, встал у двери. Слуга оставил нас одних.

Оглядевшись, я заметил напротив камина галерею. От времени деревянные панели на стенах потемнели. Из-за этого комната казалась меньше, чем на самом деле.

Ясно было, что этому помещению уже больше века, но обстановку оживляли разноцветные ковры, изящный фарфор, яркие гобелены тонкой работы, а также весьма дорогостоящая и необычная мебель, инкрустированная драгоценными металлами, редкими сортами дерева и слоновой костью. Эта комната свидетельствовала не только о богатстве, но и об экзотических, весьма причудливых вкусах хозяина.

Я не слышал ни скрипа открывающейся двери, ни даже шагов. Но вдруг в комнате очутился третий человек, тот самый сутулый джентльмен, которого мы с Кэт встретили в театре. Он был одет в длинный халат, плотно запахнутый, чтобы не замерзнуть, а вместо парика голову Фэншоу венчал колпак. Должно быть, он собирался обедать в одиночестве, и тут я его потревожил.

– Здравствуйте, господин Фэншоу.

Хозяин ответил вежливым кивком:

– Добрый день, господин Марвуд. Мы с вами уже встречались, не так ли?

– Вы правы, сэр. Пару недель назад, в Театре герцога Йоркского. Я был там с госпожой Хэксби. Простите за беспокойство, но у меня важное поручение от лорда Арлингтона.

Фэншоу как будто не удивился:

– Вы служите у его светлости? Не знал.

– Да, сэр, я клерк его заместителя, господина Уильямсона.

– Я знаком с вашим начальником.

– Полагаю, вам известно о кончине одного из секретарей лорда Арлингтона, господина Эббота с Флит-стрит. Мне сказали, что госпожа Эббот и ее дочь сейчас живут у вас.

Пауза затянулась так надолго, что стала неловкой. Усилием воли я подавил вполне естественный соблазн прервать молчание, поскольку боялся показаться невежливым.

Наконец господин Фэншоу произнес:

– Все верно. Прошу вас, садитесь, господин Марвуд. – Поскольку у хозяина дома были вставные зубы, слова вырывались у него изо рта с присвистом – тихим, но отвлекающим внимание от смысла речи. – Позвольте предложить вам бокал вина. Может быть, желаете печенья?

– Спасибо, сэр, но я, пожалуй, воздержусь от угощения.

Однако Фэншоу не позволил торопить себя и жестом указал мне на кресло, а сам сел в другое, на некотором расстоянии от меня. В сторону Стивена, стоявшего у стены под огромным гобеленом, старик даже не взглянул.

– И что же за поручение дал вам его светлость?

– Во-первых, милорд просил передать свои соболезнования госпоже Эббот. – Несколько погрешить против истины будет нелишне, хотя Арлингтон наверняка отправил вдове письмо, едва узнав о смерти своего клерка: в подобных вопросах он весьма педантичен. – А во-вторых, другой служащий лорда Арлингтона обнаружил, что перед смертью господин Эббот унес две папки с документами, чтобы поработать с ними дома. Меня послали их забрать. Позвольте предъявить ордер от его светлости.

По моему сигналу Стивен вышел вперед и подал ордер господину Фэншоу. Внимательно изучив документ, тот вернул его мальчику.

– Я ходил в квартиру господина Эббота в доме под знаком арапчонка, – продолжил я. – Но оказалось, что хозяева съехали. Должно быть, когда супруга и падчерица покойного перебрались сюда, госпожа Эббот взяла документы с собой. Пожалуйста, дозвольте мне справиться лично, у нее ли папки.

Господин Фэншоу поерзал в кресле.

– Сожалею, сэр, но это невозможно. Госпожа Эббот не в состоянии с вами разговаривать. От горя она слегла.

– Тогда разрешите написать ей, чтобы…

Хозяин вскинул руку, перебивая меня:

– Вам вовсе ни к чему утруждаться, сэр. Госпожа Эббот с самого начала отдала эти документы мне на хранение. Она всей душой желает, чтобы папки были как можно скорее возвращены законному владельцу. Я как раз собирался отправить их лорду Арлингтону. Но вы избавили меня от лишних хлопот.

Поднявшись на ноги, Фэншоу потянул за шнурок колокольчика справа от камина. Не успел хозяин дома опять опуститься в кресло, как вошел слуга. Подозвав его поближе, старик шепнул ему на ухо несколько слов. Слуга с поклоном вышел.

Мы с господином Фэншоу снова погрузились в молчание. Вряд ли оно продлилось больше нескольких минут, но при подобных обстоятельствах такая долгая пауза сродни вечности. Казалось, хозяин ушел в себя, спрятавшись в укромном уголке, над которым не властно время и куда нет хода посторонним.

Наконец слуга вернулся с папками. Он бросил вопросительный взгляд на господина, а тот вальяжно махнул рукой в мою сторону. Слуга с поклоном вручил мне документы.

А теперь я покажу хозяину, что он здесь не единственная важная птица.

Вскинув указательный палец правой руки, я произнес:

– Стивен…

Мой лакей мгновенно очутился подле меня и отвесил такой же почтительный поклон, как и слуга Фэншоу. Ни слова не говоря, я передал папки мальчику.

Фэншоу встал, тем самым вынудив меня последовать его примеру.

– Полагаю, сэр, больше у вас не должно быть ко мне никаких вопросов. Пожалуйста, передайте его светлости и господину Уильямсону, что я их верный слуга.

Стоявший рядом со мной Стивен кашлянул. Я оглянулся на мальчика. Он уже убрал папки в сумку. На ладони у него лежала грубо вырезанная кукла, которую мы забрали из квартиры Эбботов.

– У меня к вам маленькая просьба, сэр, – произнес я. – Будьте любезны, отдайте эту игрушку дочери госпожи Эббот. Мы нашли ее в спальне девочки.

На секунду лицо Фэншоу преобразилось. Хозяин как будто снял маску, под которой скрывался другой человек, гораздо более мягкий и открытый. Я кивнул Стивену, и мальчик с поклоном передал куклу Фэншоу.

– Спасибо, – обращаясь ко мне, произнес хозяин. Взглянув на игрушку в своей руке, он сморщил нос. – До свидания, сэр. Джозеф проводит вас до двери.

На улице по-прежнему шел дождь, а в воздухе пахло кровью. Мы со Стивеном зашагали прочь.

– За нами подглядывали, хозяин, – вдруг сообщил мой лакей.

– В гостиной Фэншоу? – Я повернулся к Стивену. – Кто?

– Девочка. Она следила за нами с галереи.

– От твоего внимания сегодня ничто не ускользнуло, – с улыбкой сказал я ему. – Молодец.

Мария была почти уверена, что черный мальчик ее заметил.

Сидя на корточках, чтобы ее не увидел дед, она затаилась на галерее в ожидании, что будет дальше.

В доме на Слотер-стрит полным-полно укромных уголков: здесь подслушивать намного проще, чем в квартире на Флит-стрит. А чем внимательнее ты слушаешь, тем больше тебе известно. И как знать, потом эти наблюдения могут очень даже пригодиться.

Раздался приглушенный хлопок: это закрылась входная дверь. Затем зазвенели цепочки. Почти сразу же в комнате внизу послышались быстрые шаги матери.

– Он ушел, сэр?

– Да. Ему нужны были те две папки. Сначала он заходил к вам на квартиру. Фамилия этого человека Марвуд. – Голос деда звучал устало. – Служит клерком у господина Уильямсона. Я прежде встречал его один раз. Я отдал этому Марвуду папки, и он отправился восвояси.

– Эбботу Марвуд не нравился, – припомнила матушка. – Говорил, будто он любимчик Уильямсона. Да что там, самого короля.

– Даже если и так, это не имеет значения, Анна. Папки я вернул, больше волноваться не о чем.

– Вы очень добры, сэр. – Голос матери звучал нежно, почти ласково. – Мы с Марией так рады, что снова с вами!

– Где же вам еще быть, милая? Здесь ваш дом. И теперь я горько сожалею, что вам пришлось его покинуть.

Скрипнуло кресло, потом раздались шаги. Тишину нарушил щелчок дверной щеколды.

– Все к лучшему, – продолжил дед Марии. – Этот несчастный простофиля лежит в могиле. А вы с Марией вернулись сюда, и всех нас ждет такая же приятная жизнь, как и раньше.

После обеда господин Фэншоу позвал внучку к себе в кабинет. Это была квадратная комната в дальней части дома, две стены которой занимали картины. Марии они нравились, потому что на них была изображена повседневная жизнь обычных людей: вот на холме крутится ветряная мельница, вот женщина сидит с миской на коленях и чистит яблоки, а вот повозка у трактира. Эти картины принадлежали покойному отцу Марии, единственному сыну господина Фэншоу, несколько лет работавшему в Голландской республике. Там он и повстречал свою будущую жену, мать Марии.

Девочка взяла с собой вышивку на случай, если дедушка захочет оценить ее труды. Но когда она спросила, желает ли он взглянуть на ее рукоделие, дед лишь отмахнулся.

– Тебе нравится мой берберийский лев? – задал вопрос господин Фэншоу.

– Очень, сэр.

На самом деле Мария боялась этого свирепого хищника.

Дед расплылся в улыбке:

– Так и знал, что он произведет на тебя впечатление, милая. Возможно, ты унаследовала мой интерес к собиранию редкостей. Однако нашему питомцу следует дать имя, не так ли? Может, назовем его Калибан?

– Да, сэр, – ответила Мария. – Очень хорошее имя.

– Согласен, – кивнул старик. – Пусть будет Калибаном. А теперь мне нужно отдать тебе одну вещь. Сегодня утром ее принесли с вашей старой квартиры.

Дедушка выдвинул ящик стола, достал куклу и протянул ее Марии. Девочка ждала этого момента и успела внутренне подготовиться. Однако, взяв игрушку в руки, Мария невольно вздрогнула. Колдовство – страшное слово, а эта уродливая кукла стала его осязаемым воплощением. Сейчас ведьм вешают, но дед рассказывал ей, что в былые времена их сжигали на Смитфилде. А Ханна говорила, что потом палачи разрубали их обугленные останки на древнем камне для жертвоприношений в конце улицы.

– Спасибо, сэр.

Мария сделала книксен: к хорошим манерам дед предъявлял высокие требования.

Господин Фэншоу устремил на внучку испытующий взгляд:

– Похоже, ты не слишком привязана к этой игрушке?

– Честно говоря, нет, сэр. – Марию вдруг осенило. – Это подарок отчима, мне она никогда не нравилась. Господин Эббот принес мне эту куклу, когда ухаживал за матушкой. Хотел расположить к себе.

– Да уж, приятного мало. – Дед поглядел на куклу в ее руке. – Да и вещица, что там говорить, убогая. Хочешь кинуть ее в огонь и забыть про нее насовсем?

– Всем сердцем, сэр.

Мария шагнула вперед и бросила куклу на угли. Некоторое время игрушка лежала в камине, и ее тряпичное одеяние едва заметно шевелилось в разогретом воздухе. А затем по краю ткани пробежал язычок пламени, и вскоре кукла осталась без наряда, а потом и вовсе превратилась в черный колышек. Огонь охватил дерево, и оно ярко пылало несколько секунд, пока от куклы не остался лишь ее светящийся призрак.

Тут Мария не выдержала. Опустившись на колени, она взяла кочергу и тыкала ею в это привидение, пока оно не превратилось в уголья, неотличимые от других, горевших в камине.

– Вот и хорошо, – произнес дед. – Отныне с господином Эбботом покончено. Какая ты бледная, дитя мое, даже от огня не раскраснелась. Весной надо будет отправить тебя в Сверинг, нагуляешь румянец.

– Да, сэр.

Сверинг – маленькое поместье в Кенте, принадлежащее господину Фэншоу. Мария бывала там всего один раз, и то совсем крошкой. Единственное, что ей запомнилось: снаружи холод и грязь, а внутри холод и сырость.

– Что это у тебя? Вышивка? – вдруг заинтересовался дед. – Ну-ка, покажи.

Девочка нехотя развернула ненавистное рукоделие и разложила его на столе.

Старик надел очки:

– Очень красиво, милая. Это кто, русалка? А это, должно быть, кролик. Или белка? Или кошка? – Дедушка взглянул на нее поверх очков. – Кстати, вот что: добавь-ка в свой зверинец Калибана. – Он указал пальцем на вышивку. – С ним твоя работа получится намного интереснее.

– Хорошо, сэр, – произнесла Мария и опустила взгляд.

– А теперь давай возьмем наши плащи. – Голос старика задрожал от радостного предвкушения. – Сейчас будут кормить льва, а тебе наверняка интересно понаблюдать, как он ест. Если хочешь, можешь сама бросить ему кусок мяса. Посмотришь, как наш Калибан разорвет его в клочья.

Глава 12

Вынужденный довольствоваться поздним обедом, я отправился в таверну к югу от Смитфилда, буквально в шаге от стены Сити. Я сидел один за столом в углу общего зала, а Стивен трапезничал внизу вместе с другими слугами. Я велел ему оставить сумку под моим присмотром.

В ожидании пирога с голубями я достал две папки. Их нельзя было выносить из Уайтхолла без разрешения Горвина или лорда Арлингтона. У господина Уильямсона действуют такие же правила. Но все знали, что клерки иногда берут работу на дом: к примеру, во время авралов или перед праздниками.

Незадолго до своей кончины Эббот трудился над списками документов, хранящихся в папках. Первый он успел закончить, а ко второму написал только заголовок. Пока не подали пирог, заняться мне было все равно нечем, и я стал перебирать лежавшие в папке бумаги. Мною двигало даже не столько любопытство, сколько скука. А мой покойный батюшка увидел бы в этой сцене очередное подтверждение того, что дьявол всегда находит работу для праздных рук.

Как и сказал Горвин, в первой папке хранились сведения о судоходстве по Ла-Маншу за последний месяц. Список лежавших в ней документов Эббот составить не успел. Ничего интересного в отчете о голландском корабле, который следовал из Индии, в шторм сбился с курса и проплыл мимо острова Уайт, я не нашел. Три французские рыболовные лодки, попавшие в тот же самый шторм, тоже не привлекли моего внимания. Два письма прошли через канцелярию господина Уильямсона, прежде чем их отправили лорду Арлингтону, и я был уже знаком с их содержанием.

Опись документов из второй папки Эббот полностью завершил. Я стал вынимать бумаги одну за другой, глядя на даты: здесь хранились письма начиная с конца октября и заканчивая серединой ноября. Это была переписка между Горвином и клерком господина Монтегю в нашем парижском посольстве. Если верить описи, речь в посланиях шла о вопросах торговли и кораблестроения.

Однако внизу я обнаружил еще два письма. К моему удивлению, ни одного из них в списке не оказалось. Я перевернул эти послания. На обоих была двойная печать из темно-красного воска.

Настолько темного, что он казался почти багровым.

Достав бумажник, я вынул фрагмент, обнаруженный под полом в квартире Эббота. Этот воск был точно такого же цвета, что и тот, которым запечатали письма. С краю одной печати я заметил скол и приложил к нему кусочек воска – и размер, и форма совпали идеально. Я развернул письма и взглянул на подписи внизу. Оба от самого посла, господина Монтегю.

Как ни крути, а в Уайтхолле пребывать в неведении безопаснее, чем знать слишком много. Но меня одолело любопытство. Я проглядел текст. В первом письме наш посол в подробностях рассказывал лорду Арлингтону о ходе войны между Францией и Голландской республикой и ее последствиях для Англии в случае, если французская армия полностью захватит Испанские Нидерланды и под угрозой окажутся непосредственно Соединенные провинции. Как бы то ни было, рассуждал господин Монтегю, голландцы наши союзники, а в Париже сейчас только и разговоров о том, пошлем ли мы им на помощь сухопутные войска, выступив таким образом против Франции.

Во втором письме господин Монтегю пересказывал свою беседу с Мадам, герцогиней Орлеанской. Генриетта Анна Стюарт – родная сестра нашего короля Карла II и жена младшего брата Людовика XIV. После свадьбы с Филиппом, герцогом Орлеанским, принцессу стали называть при дворе Мадам: именно такой титул традиционно давался жене Месье – родного брата французского короля, следующего за ним по старшинству. Посол заверял лорда Арлингтона, что Мадам по-прежнему в прекрасных отношениях с французским монархом и он сам, господин Монтегю, намерен воспользоваться этим обстоятельством для успеха задуманных им переговоров. Однако, писал дальше Монтегю, состояние здоровья Мадам, к сожалению, оставляет желать лучшего. Более того, некая ситуация, связанная с Месье, ее супругом, очень расстраивает сестру короля. Вдаваться в подробности посол не стал, и все же он настоятельно советовал лорду Арлингтону срочно довести эти известия до сведения его величества.

Убрав папки обратно в сумку, я откинулся на спинку скамьи. Попивая эль, я вполуха слушал беседу по другую сторону занавески, отделявшей мой стол от общего. Два письма от господина Монтегю явно не были предназначены для посторонних глаз. Эбботу не следовало их читать, не говоря уже о том, чтобы уносить эти послания домой.

Тут подошел половой с моим пирогом. Я проткнул хрустящую корочку ножом. Брызнула подливка, и над пирогом тут же поднялся пар. Я стал жевать первый кусок. Мелкие косточки хрустели на зубах.

В последний раз я видел Эббота меньше недели назад, и тогда он, покачиваясь и цепляясь за мою руку, еле-еле брел по Флит-стрит. В тот день Эббот был пьян в стельку. Едва ворочая языком, он обрушил на меня поток бессвязных речей. А еще Эббот задал мне вопрос: «Вы верите в прощение?»

Точнее, целых два вопроса. Второй звучал так: «Если человек раскаивается в том, что совершил, искренне раскаивается, разве он не заслуживает прощения?»

Тогда я подумал, что Эббот терзается угрызениями совести, поскольку он, вдрызг пьяный, идет домой, вместо того чтобы в здравом уме и твердой памяти прилежно трудиться над документами в канцелярии Арлингтона.

Но что, если на самом деле Эббот переживал из-за этих писем?

Отобедав, я расстался со Стивеном на Стрэнде и зашагал к Уайтхоллу. Горвина я обнаружил на том же месте, за столом в канцелярии. Я собирался отдать ему папки и уйти как можно скорее. Я не знал, что за история с ними связана, однако совершенно не желал оказаться в нее втянутым.

– Ну что, принесли? – резко спросил Горвин, едва завидев меня.

Я кивнул. Обычно Горвин отличался более утонченными манерами.

– Где вас так долго носило?

– Госпожа Эббот переехала к друзьям и забрала документы с собой. – Я расстегнул ремешки на сумке и вручил Горвину обе папки. – Мне пора возвращаться в контору господина Уильямсона. Он…

– Минутку! – Горвин соскользнул с высокого табурета. – Будьте любезны, Марвуд, подождите немного, я должен отнести папки его светлости.

Лавируя между другими столами, он добрался до кабинета своего начальника, постучал и вошел. Мы с Горвином друзья, но в Уайтхолле дружба по природе своей не является безусловной, все зависит от ситуации. Вскоре дверь кабинета лорда Арлингтона открылась снова, и Горвин жестом поманил меня.

– Это господин Марвуд, ваша светлость.

– Знаю. Проходите, Марвуд, и закройте дверь.

Лорд Арлингтон стоял у окна, глядя на Собственный сад. По-прежнему лил дождь, и в кабинете зажгли свечи. Он повернулся ко мне:

– По поводу этих документов. Горвин сообщил мне, что госпожа Эббот съехала с квартиры и забрала папки с собой. Это правда?

– Да, ваша светлость. Она вывезла оттуда почти все вещи. Они с дочерью сейчас живут у господина Фэншоу, в доме на Слотер-стрит, возле Смитфилда.

– Значит, у Фэншоу? – Лорд Арлингтон на некоторое время задумался, но не стал задавать мне никаких вопросов об этом человеке. – Продолжайте.

– Господин Фэншоу сказал, что госпожа Эббот взяла папки с собой, чтобы с ними ничего не случилось, и попросила его вернуть документы вам.

– Вы беседовали с ней лично?

– Нет, ваша светлость. Фэншоу говорит, что госпожа Эббот слегла от горя.

Арлингтон тяжело вздохнул и вдруг набросился на меня:

– Уже почти вечер. Признавайтесь, по дороге вы изучали содержимое папок?

– Нет, ваша светлость, – поспешил заверить его я. – В этом не было нужды. Я только заглянул в описи, чтобы убедиться, что в папках те самые документы, которые вам нужны.

– Это хорошо.

Лорд Арлингтон сверлил меня взглядом, а я невозмутимо смотрел на него в ответ. Особой враждебности я в его манере не почувствовал. Казалось, в комнате сразу стало легче дышать.

– Забирая папки, вы не заметили ничего примечательного? – поинтересовался милорд.

Я без колебаний ответил:

– Нет, ваша светлость.

– Превосходно. Не забывайте, Марвуд, хороший слуга – неболтливый слуга, а за верную службу полагается награда. Однако справедливо и обратное. Возвращайтесь к господину Уильямсону.

Я еще раз поклонился, взял сумку и оставил лорда Арлингтона в полутемном кабинете. Увидев, что я выбрался из львиного рва целым и невредимым, Горвин заметно повеселел.

– Все хорошо? – уточнил он. – Не желаете отобедать со мной в среду? Может быть, сходим в «Топор»?

– Договорились, – ответил я. – Вам что-нибудь известно о старике по фамилии Фэншоу? Он живет в большом доме возле Смитфилда.

– А в чем, собственно говоря, дело?

– Он тот самый друг, к которому госпожа Эббот переехала с Флит-стрит. Именно Фэншоу отдал мне папки.

– Он ей не просто друг, – ответил Горвин. – Фэншоу ее свекор.

Я не сразу понял, что он имеет в виду. А потом сообразил:

– То есть его покойный сын был первым мужем госпожи Эббот? И он отец ее дочери? А кто вообще такой этот Фэншоу?

– Торговец. Продает дорогие экзотические товары, в основном из Ост-Индии. Специи, шелка и все в таком духе. Закупает их оптом в Голландии, а потом сбывает здесь. Половина лавочников на Новой бирже получают товар от него. Если не ошибаюсь, покровительство ему оказывает сам лорд Арлингтон. И лорд Эшли тоже.

Лорд Эшли – сослуживец Арлингтона, канцлер казначейства и еще один влиятельный член правительства. Человек, обладающий достаточным капиталом и знающий, где лучше купить и продать товар, может сколотить неплохое состояние: с одной стороны, низкие риски и относительно небольшие затраты, с другой – быстрая и весомая прибыль.

– Выйдя замуж за Эббота, эта женщина спустилась на ступеньку вниз, – заметил я.

– Любовь, – рассмеялся Горвин. – Нежные чувства затуманили ей голову. Я однажды видел их с Эбботом, как раз перед самой свадьбой. Уж поверьте, красавицей ее не назовешь, вдобавок эта женщина старше Эббота лет на пять, а то и на все десять и дюймов на шесть выше. Но когда они вдвоем прогуливались по парку, она висла у Эббота на руке, точно влюбленная девчонка. Ворковали, как голубки. Да только после свадьбы от этой идиллии и следа не осталось. – Горвин хохотнул. – Говорят, вечно сцеплялись по любому поводу, как два петуха.

Глава 13

Во вторник, спустя шесть дней после встречи с лордом Арлингтоном, Кэтрин взяла наемный экипаж от Ковент-Гарден до Горинг-хауса. Со вчерашнего дня дождь лил не переставая. Обсуждая с влиятельным клиентом достойные апартаменты для монаршей птицы, Кэт не желала походить на мокрую крысу.

Лорд Арлингтон заставил ее ждать всего четверть часа. Когда госпожу Хэксби провели в кабинет его светлости, хозяин был там не один. За столом сидела также его супруга. Кэт сделала книксен сначала перед ней (ее светлость ответила чуть насмешливой улыбкой), а потом перед лордом Арлингтоном.

– И впрямь женщина! – воскликнула леди Арлингтон. – Дорогой, как необычно!

Супруг улыбнулся ей. В облике этой добродушной женщины чувствовалась порода. Отец леди Арлингтон – незаконнорожденный сын принца Морица Оранского, а ее сестра замужем за сыном герцога Ормонда. Брак Арлингтона считался весьма удачным: его светлость одновременно обзавелся и женой приятного нрава, и обширными полезными связями.

По кивку лорда Арлингтона Кэт развернула планы на столе. Супруги принялись их изучать. Ее светлость восторженно ахала, разглядывая набросок главного фасада с центральной аркой, ведущей во двор за основным зданием.

– Очень изящно! А до чего современный стиль! Может быть, нечто в этом же роде подойдет и нам для Юстона? Я имею в виду для конюшен?

– Для входа? – Арлингтон с задумчивым видом кивнул. – Пожалуй. Только масштабом покрупнее. – Он ткнул указательным пальцем в орнамент, украшавший арку. – И без лишних деталей. Однако сейчас речь не об этом. Ну и каково ваше мнение? Вопрос в том, будет ли довольна она?

– Кто? Мать или дочь?

– Обе.

– Мадам – мать и при этом женщина со вкусом. А дочь – маленькая девочка. Такой птичник приведет в восторг и ту и другую, хотя и по разным причинам. Так же как наш птичник одинаково по душе и мне, и Тате, вот только мне он нравится и сам по себе, и по той причине, что дочка его любит. А любит она его за то, что там живут курочки и он принадлежит ей. – Арлингтон поднял взгляд на Кэт. – У вас сейчас много работы?

– Не более, чем обычно, ваша светлость, – солгала она.

– Я бы хотел, чтобы вы составили полный развернутый план птичника с рисунками фасадов, списком необходимых строительных материалов и любыми примечаниями, какие сочтете нужными. Пожалуйста, излагайте все как можно подробнее и пишите не по-английски, а по-французски. Указания должны быть достаточно исчерпывающими, чтобы ими мог воспользоваться хороший строитель.

Леди Арлингтон кашлянула.

– Ваша светлость, может быть, следует показать чертежи доктору Рену?

– Не думаю. Мадам понравится, что проект целиком и полностью выполнен женщиной.

Теперь кашлянула Кэт. Она уже подумывала о вознаграждении.

– А к кому мне обращаться по… мелким рабочим вопросам? К господину Эбботу?

Повисла пауза. Леди Арлингтон бросила вопросительный взгляд на мужа.

– Нет, – ответил тот. – Практической стороной займется господин Горвин. Пишите ему в мою канцелярию. У вас наверняка много дел, госпожа Хэксби, так что не станем вас более задерживать. Всего доброго.

Ближе к вечеру дождь наконец прекратился, и небо на юге расчистилось: время от времени даже выглядывало солнце. Кэт работала в чертежном бюро одна. Бреннан отправился на Фенчерч-стрит, где они следили за возведением трех второразрядных домов: их надо было построить в соответствии с требованиями, недавно закрепленными в новых городских правилах. Работа была однообразной, но зато, как не уставал повторять Бреннан, клиент, неплохо зарабатывавший на жизнь импортом вин с Канарских островов, оплачивал все без лишних напоминаний. Тут Бреннан прозрачно намекал на некоторых высокородных клиентов, похоже считавших, что титул избавляет их от необходимости платить по счетам.

В отсутствие помощника Кэтрин витала в облаках, представляя, сколько возможностей откроется перед их чертежным бюро благодаря эффектному подарку лорда Арлингтона герцогине Орлеанской, Мадам. В каком-то смысле больше всего Кэт в этом проекте нравился именно размах: ее воображение не ограничивали ни финансовые рамки, ни общепринятые нормы, ни соображения практичности. Отказываться от смелых идей нет нужды.

Стоя за чертежной доской у окна, Кэтрин дала своему перу полную волю. Она с головой погрузилась в работу, а стопка чертежей все росла и росла.

Кэт не замечала ничего вокруг, и неожиданный стук в дверь застал ее врасплох: она даже не услышала шагов на лестнице. Открыв дверь, женщина увидела за порогом высокую фигуру господина ван Рибика. Сдернув с головы шляпу, голландец отвесил ей поклон. Кэтрин инстинктивно отступила на шаг и сделала книксен.

– Здравствуйте, сэр, – произнесла она, жалея, что Бреннана нет на месте. – Я…

– Простите за вторжение, мадам, – перебил ее ван Рибик. Голос у него был низкий и на удивление звучный. – Я случайно оказался поблизости от вашего бюро. Господин Фэншоу рассказывал мне, где оно находится.

Произнося эту речь, голландец вышел на середину помещения. Там он замер, оглядываясь по сторонам и даже не пытаясь скрыть любопытство.

– Чем могу быть вам полезна?

– Восхитительно! – Казалось, ван Рибик не услышал ее вопроса. – Сколько тут света и воздуха!

Он стал разглядывать три большие чертежные доски, два шкафа, где хранились планы крупных зданий, и полки, заполненные тяжелыми ящиками: они занимали всю стену и поднимались от пола до потолка. Запрокинув голову, ван Рибик поглядел на длинное узкое окно в потолке. Будто нарочно выбрав момент, солнце выглянуло из-за туч.

– Как у вас светло, мадам! Даже в зимний день.

– Нам часто приходится рисовать мелкие детали. Поэтому мы стараемся использовать дневной свет на всю катушку.

Голландец направился к ближайшему окну, возле которого стояла чертежная доска Кэт.

– А какой от вас открывается великолепный вид на лондонские крыши! – Незваный гость снова повернулся в ее сторону. Он смотрел на Кэт пристально, без улыбки. – Я сказал вам неправду.

– О чем? – резко спросила она.

– Мой визит к вам не совсем случаен. – Его взгляд скользнул по чертежной доске. – Что это у вас? Как интересно!

Голос ван Рибика оказывал на Кэт удивительное воздействие: что-то в ее душе отзывалось на его звуки – так бывает, когда один колокол отвечает на звон другого или две одинаково высокие ноты, сыгранные на лютне, в чарующем созвучии воспаряют в воздух, словно бы они никак не связаны с инструментом, из которого извлечены. Кэт почувствовала, как кровь приливает к щекам.

– Это всего лишь ранние наброски, сэр, не более того. – Ей вдруг захотелось произвести на гостя впечатление. – Лорд Арлингтон заказал у нас проект еще одного строения.

– Еще одного? Значит, вы уже проектировали для него здания? Даже не сомневаюсь, что у вас много клиентов при дворе. Господину Фэншоу повезло, что он сумел к вам пробиться.

– Мы принимаем самые разные заказы, – с важным видом ответила Кэтрин. – У нас рады любым клиентам, лишь бы они платили за наши услуги.

– А это… кажется, это новый птичник?

Голос ван Рибика прозвучал чуть насмешливо. Тут Кэт сообразила, что голландец, похоже, с самого начала знал, какую именно работу она выполняла для лорда Арлингтона, а значит, он не поленился навести справки. Но даже роскошнейший из птичников, спроектированный для венценосной особы, совсем не тот проект, каким можно хвастаться.

А между тем ее гость склонился над эскизами:

– Два фронтона, колонны… А здесь что? Ряд статуй? Арка? Мадам, да у вас получился не курятник, а настоящий дворец!

Вопреки здравому смыслу Кэтрин снова поддалась соблазну блеснуть перед ним своими достижениями.

– Именно так и задумано. Его светлость желает преподнести этот проект в подарок даме королевской крови.

– Ах вот оно что.

Голландец поднял голову и взглянул на Кэт с улыбкой. Некоторое время он стоял неподвижно и молча глядел на нее. Затем ван Рибик снова застал Кэтрин врасплох, сменив тему так же резко, как прежде взялся за нее:

– Конечно, вы меня почти не знаете, но, пожалуйста, позвольте обратиться к вам с приглашением. Помнится, в театре вы упомянули, что предпочитаете музыку пьесам.

– Да, сэр, – ответила Кэт. – Я очень люблю музыку.

Он глядел на нее так же пристально, как и на ее наброски.

– В таком случае у меня есть для вас предложение. Прошу меня извинить, ведь наше знакомство совсем недавнее, однако жизнь коротка, так зачем же тратить время попусту? Для меня будет большим удовольствием и честью завтра вечером отправиться вместе с вами в Остин-Фрайерс. Один мой друг обещал устроить для нас музыкальный вечер. Вы слышали о месье Грабю?

– Разумеется. Ведь его величество назначил этого человека мастером королевской музыки.

– Мой друг клянется, что Грабю будет играть для нас, – объявил ван Рибик. – Как вам, возможно, известно, обычно он не исполняет музыку в камерной обстановке. Не говоря уже о том, что из-за придворных обязанностей месье Грабю редко удается выкроить время для выступлений в узком кругу. Но мой друг недавно помог ему совершить одну выгодную сделку, и этот концерт – своего рода благодарность за оказанную услугу. – Голландец снова одарил Кэтрин обезоруживающе неотразимой улыбкой. – Надеюсь, увеселения подобного рода вам по вкусу? Составите мне компанию?

Глава 14

Сад перед домом на Слотер-стрит занимал узкое пространство и обладал вытянутой формой. В дальнем конце его располагались конюшня, свинарник и птичий двор. Лев Калибан пока жил в конюшне: чтобы устроить для него импровизированный вольер, внутри установили перегородку с двойной дверью. Первая, внешняя, была изготовлена из прочного дерева. А за ней скрывалась вторая, внутренняя, представлявшая собой решетку из металлических прутьев. Через нее желающие могли поглядеть на зверя. А еще на уровне глаз в перегородке было проделано окошко.

Будучи уже пожилым животным, лев тихонько поскуливал во сне. Его привезли из Африки в трюме корабля голландской Ост-Индской компании. К тому времени как зверя доставили в Англию, шкура его покрылась многочисленными язвами, постоянно сочившимися гноем и доставлявшими льву немало беспокойства.

Господин Фэншоу нанял смотрителя, широкоплечего губастого мужчину по фамилии Брокмор. Сейчас тот говорил хриплым шепотом, видимо полагая, что Мария его не слышит:

– Изучи повадки этих зверюг и делай с ними что хочешь. Они боятся огня и острых предметов. А так целыми днями жрут, срут и спят. Когда есть с кем, то сношаются. А до всего прочего им дела нет. Это вам не люди.

Брокмору помогал сын, скроенный по тем же лекалам, что и отец, только размером поменьше. Каждый день старший и младший Брокморы привозили на тачке дешевое мясо со смитфилдских скотобоен и скармливали его Калибану. После трапезы льва обычно клонило в сон, и смотрители пользовались моментом, чтобы хоть частично вымести из вольера помет, однако не забывали при этом о необходимых предосторожностях на случай, если хищник вдруг захочет на них кинуться. Отведенный Калибану закуток они вычищали полностью только раз или два в неделю.

Сначала господин Фэншоу ходил смотреть на льва по два-три раза в день. Иногда он брал с собой Марию. Девочка изображала благоговение и восхищение, не подавая вида, что лев ей отвратителен – более того, свирепый зверь ее разочаровал. От него исходило зловоние. Он лишился нескольких зубов. Грива свалялась. Калибан почти все время спал, а когда бодрствовал, то уныло бродил туда-сюда по своему вольеру, покачиваясь из стороны в сторону, будто перепил эля и теперь его не держали ноги. А еще он остервенело чесался, порой до крови.

Оживлялся лев только один раз в день – перед трапезой и во время нее. Смотреть, как он вгрызается в мясо, было неприятно, однако это зрелище безусловно впечатляло. В первые недели после того, как льва доставили на Слотер-стрит, в дом стекались желающие взглянуть на заморского хищника.

– Калибан – превосходный образчик берберийского льва, – вещал господин Фэншоу, с гордостью потирая руки. – Второго такого зверя не сыщется во всей Англии. Он один стоит всего Королевского зверинца в Тауэре.

С каждым очередным пересказом история прибытия льва в Лондон обрастала подробностями, и нападение Калибана на несчастного грузчика создало ему незаслуженную репутацию коварного, свирепого и кровожадного хищника. Ценность льва в глазах господина Фэншоу возросла, так же как и любопытство гостей, которым он демонстрировал свое новое приобретение.

А неприязнь Марии к этому зверю только усилилась, когда дед пожелал, чтобы она вышила изображение льва или хотя бы нечто, отдаленно на него похожее. Госпожа Эббот встретила эту идею с энтузиазмом, причем не только потому, что угождать господину Фэншоу было в их интересах.

– Найти такой экзотический образец для рукоделия – большая удача, – заявила мать. – Вышей его сверху. И пусть он будет крупнее, чем единорог. В твои годы я бы пришла в восторг от такой необычной задачи. Мало того, в качестве образца у тебя перед глазами настоящий живой лев!

По мнению Марии, единственное, что льву удавалось на славу, так это рычать. Случалось, Калибана было слышно не только в доме, но даже на улице. Эти мощные, угрожающие звуки одновременно и пугали, и вызывали приятное волнение. Но Мария не понимала, ради чего льву так надрывать глотку. Может, он надеется отыскать на чужбине друга?

Во вторник днем, когда дождь прекратился, Мария отправилась погулять. Ей не разрешали выходить в Сити одной, поэтому воздухом девочка дышала в саду, стараясь держаться подальше от конюшни, где Калибан, как всегда, погрузился в послеобеденный сон.

Тут-то Мария и наткнулась на Ханну. С тех пор как они вернулись на Слотер-стрит, Мария видела служанку только в зале, где все домочадцы собирались на общую молитву. Они случайно повстречались в центре сада, возле павильона, в котором погожими летними вечерами джентльмены пили вино, музицировали или играли в карты.

– Ну, наконец-то, – произнесла Ханна своим резким, лишенным всякой интонации голосом. – А я уж думала, никогда больше тебя не встречу.

Мария выдавила из себя улыбку:

– Как тебе работается на кухне?

Служанка была одета в ту же заляпанную одежду, которую носила на прежнем месте. Из-под чепца выбивались пряди волос. По лбу размазана какая-то грязь – похоже, что жир. В каждой руке по деревянному ведру с очистками для свиней.

– А сама как думаешь?

На Флит-стрит, в доме под знаком арапчонка, они с Марией были союзницами, объединившимися против сурового мира и особенно против господина и госпожи Эббот. В последние беспокойные месяцы, предшествовавшие смерти отчима, на новую одежду для Марии в семье денег не было, и, когда они с Ханной вместе бегали по поручениям, их даже принимали за сестер. Однако теперь благодаря заботам господина Фэншоу положение изменилось. Мария вдруг увидела себя глазами Ханны: аккуратная сложная прическа, новый плащ из добротного камлота, чисто умытое лицо.

Она шагнула было к этой новой Ханне, казавшейся ей незнакомкой, но потом остановилась.

– А что ты делаешь на кухне?

– Все, что другим неохота. Отскребаю жир со сковородок в судомойне. Выношу помои свиньям. Убираю в курятнике. А в свободное время только и гляжу, чтобы мужики не совали свои вонючие руки мне под юбку. Меня даже мальчишка на побегушках считает легкой добычей.

– Зато у тебя есть крыша над головой. Когда умер Эббот, матушка могла бы выгнать тебя на улицу.

Ханна наклонилась к Марии:

– Между прочим, мы с тобой договорились. Ты берешь меня в горничные, а я взамен…

– Я пыталась. Честное слово. Я просила у матушки разрешения взять тебя горничной.

«Ханну? – воскликнула госпожа Эббот. – Да ты никак ума лишилась! Из Ханны такая же горничная, как из свиньи твоего деда!»

– И что ответила твоя мать? – накинулась на Марию Ханна. – Говори!

«Пусть эта нахалка радуется тому, что у нее есть! Не голодает, живет в хорошем доме. Да и вообще, ты еще слишком мала, чтобы обзаводиться личной горничной. Дождись, когда найдем тебе мужа, пусть он за это удовольствие и платит».

– Матушка сказала… сказала, что мне пока еще рано думать о своей горничной. Извини.

Ханна приблизилась к ней вплотную, и Мария едва удержалась, чтобы не пуститься наутек.

– Я свое обещание выполнила, – проговорила служанка. – А теперь ты должна сдержать свое слово.

– Но я же пробовала, просто…

– Я ведь могу и к властям пойти, – произнесла Ханна с недоброй улыбкой, выставляя напоказ зазор между зубами: два зуба девушке выбил воришка, когда пытался на Флит-стрит вырвать у нее из рук корзину. – Дам против тебя эти… как их?.. показания. Расскажу, как ты убила Эббота.

– Я его не убивала! – заплакала Мария.

– Разве? А чья была кукла? Ты ведь еще волосы его сперва раздобыла и ногти тоже.

– Но это же ты их собрала, а не я!

– Под присягой я буду говорить совсем другое. Это ты зашила отчиму в матрас узелок. Ты желала ему смерти. – Ханна выдержала паузу, оценивая произведенный эффект. – За тобой пришлют солдат и возьмут тебя под стражу. Тебя обвинят в убийстве с помощью колдовства. Сама знаешь, что за это будет. – Ханна понизила голос. – Тебя вздернут, да так и оставят висеть, чтобы твой труп клевали вороны.

Глава 15

В среду с востока дул сильный, пробирающий до костей ветер. Около полудня я зашел за Горвином в канцелярию лорда Арлингтона. Мы быстро шагали по Кинг-стрит, придерживая шляпы, чтобы их не сдуло с наших голов. «Топор» располагался на западной стороне улицы. Как только мы нашли свободные места за столом, к нам тут же подскочил половой, и мы заказали себе обед.

– Я сказал его светлости, что мы договорились вместе пообедать, – тихо сообщил Горвин.

Меня охватила смутная тревога.

– И?..

– Арлингтон ответил: тем лучше. Он велел показать вам вот это.

Порывшись в кармане, приятель вытащил письмо и протянул его мне. Оно было отправлено на адрес канцелярии лорда Арлингтона в Уайтхолле и адресовано лично господину Горвину, затейливый почерк изобиловал завитушками. Я развернул послание.

Первый день марта, 1670 год

Уважаемый сэр!

Господин Ричард Эббот из вашей канцелярии задолжал мне, и у меня есть договор о погашении долга, подписанный им и Вами. Подлинность Вашей подписи должным образом засвидетельствована, а также к документу прилагается расписка, в которой Вы берете на себя обязанности поручителя господина Эббота и гарантируете, что он целиком погасит свою задолженность. Назначенный срок окончательного расчета – первое число сего месяца, и я требую уплаты. Пени в размере десяти процентов в месяц начисляются ежедневно, а посему советую Вам не мешкать. Общая сумма долга – четыреста двадцать три фунта восемь шиллингов и девять пенсов. С трех часов дня меня можно найти по указанному ниже адресу. Договор с Вашей подписью будет передан Вам лишь при условии, что Вы заплатите всю сумму в полном объеме.

Ваш покорный слуга, Джеремайя Джонсон, магистр искусств.Таверна «Синий куст», что возле Стрэнда

Прочтя письмо дважды, я устремил вопросительный взгляд на сидевшего напротив Горвина.

Тот улыбнулся:

– Ужасно напыщенный тип, не правда ли?

– Вы действительно подписали договор?

– Разумеется, нет. Очевидно, Эббот подделал мою подпись. Чертов прохвост!

Я уже догадывался, к чему ведет Горвин, и такой оборот дела меня совсем не устраивал.

– Согласен, довольно странная история, но при чем же здесь я?

Я выдержал паузу, но мой собеседник молчал.

– Вы уверены, что не имеете к этому никакого отношения?

– Абсолютно. Ради всего святого, сэр, за кого вы меня принимаете? – В его голосе прозвучало негодование, но это еще ничего не значило: Горвин был умелым притворщиком. – Я бы не дал Эбботу и фартинга, не говоря уже о том, чтобы становиться его поручителем, когда он задолжал четыреста фунтов.

– А что, если этот Джонсон подделал не только вашу подпись, но и весь документ? – Однако я тут же ответил на собственный вопрос: – Нет, с его стороны это было бы очень глупо. Как вам кажется, до него уже дошла весть о кончине Эббота?

– Об этом я не думал. Может быть, и нет. – Горвин внимательно наблюдал за мной, оценивая мою реакцию. – Единственное, что мне известно наверняка: это письмо пришло сегодня утром. Я показал его лорду Арлингтону, и он посоветовал мне отправить к Джонсону вас.

– С какой стати? – Я сердито поглядел на Горвина. А впрочем, я ожидал чего-то подобного и возмущался больше для порядка. – Почему меня?

– Его светлость полагает, что вы с Эбботом были близкими друзьями.

– Если так, то лорда Арлингтона самым возмутительным образом ввели в заблуждение.

И похоже, виной тому не кто иной, как Горвин.

– Марвуд, вы же сами знаете: когда его светлости что-то втемяшится в голову, его не переубедить. К тому же в Уайтхолле нет никого, кто знал бы Эббота лучше, чем вы. Дело-то пустяковое. Единственное, что от вас требуется, – это сказать Джонсону, что подпись не моя, да и в любом случае Эббот мертв, так что долг он вернет, когда рак на горе свистнет. А если этот человек и дальше будет причинять нам беспокойство, предъявим ему какое-нибудь обвинение. Но, между нами говоря, милорд предпочел бы обойтись без крайних мер, чтобы не доставлять огорчения вдове Эббота. Вернее, чтобы не огорчать леди Арлингтон: в былые времена этих двух женщин связывала дружба, и ее светлость до сих пор испытывает теплые чувства к бедной госпоже Эббот.

Тут мальчик-слуга принес нам эль, и мы прервали разговор. Я не хотел тратить время на визит в «Синий куст» и малоприятную беседу с каким-то проходимцем, добывающим средства на пропитание хитростью и подлогом. Злоключения Эббота меня не касаются. К тому же мне совсем не понравилось, что лорд Арлингтон считает меня своим мальчишкой на побегушках, однако нечего было и надеяться его разубедить. Разумеется, господин Уильямсон будет недоволен, но перечить начальнику не осмелится.

– Кто такой этот Джонсон?

– Понятия не имею. – Как и любой человек, спихнувший неприятную обязанность на другого, Горвин сразу повеселел. – Магистр искусств – подумать только!

– Как бы то ни было, Джонсон игрок, причем играет он по-крупному.

– Нам это даже на руку, Марвуд. Посудите сами. Если Джонсон авантюрист, он наверняка понимает, как опасно для него переходить дорогу влиятельному человеку вроде лорда Арлингтона. Да и остальные ловкачи из «Синего куста» не скажут Джонсону спасибо за то, что по его милости их притон попал в поле зрения властей.

Нам подали обед. На мой вкус, говяжий фарш пересолили, а фасоль оказалась жесткой и волокнистой. Я отодвинул тарелку, почти не притронувшись к еде.

Горвин вздохнул:

– Марвуд, вовсе незачем делать из мухи слона.

Я пристально смотрел на него, пока он не отвел взгляд. Я был почти уверен, что Горвин ничего от меня не скрывает, хотя судить наверняка было трудно. Вот она, главная сложность выживания в Уайтхолле. Хорошо относиться к человеку – это одно, а доверять ему – совсем другое.

На первый взгляд переулок Блю-Буш ничем не отличался от других. Дорога, ведущая к таверне, была чисто выметена, сор убран, а само здание выглядело ухоженным. На первом этаже располагались лавки вполне респектабельного вида. Во время своего предыдущего визита я пришел сюда с компанией других клерков – будучи в подпитии, все как один готовы были забавы ради выбрасывать деньги на ветер.

Я шагнул через порог. Коридор вел прямиком в большую гостиную. Я специально пришел пораньше, однако в комнате уже горели свечи, а в камине вовсю пылал огонь.

В дверях я замер в нерешительности. Ко мне подошел высокий мужчина с огромным животом, обтянутым передником, и осведомился, что я буду пить. Заметив на моей щеке шрамы, он склонил голову набок, чтобы рассмотреть их повнимательнее.

– Я к господину Джонсону, – сообщил я.

Прищурившись, толстяк оглядел меня с головы до ног, будто покупатель, оценивающий лошадь на ярмарке.

– К господину Джонсону, ваша милость? – Я уловил в его речи легкий ирландский акцент. – По делу или с дружеским визитом?

– По делу. Он ждет меня.

– Как вас представить, сэр?

– Мое имя ему ни о чем не скажет. Но дело касается господина Эббота.

Повисла пауза. У моего собеседника было одно из тех гладких, с правильными чертами лиц, которые создают обманчивое впечатление добродушия.

– Вот как?

Похоже, новость о кончине Эббота еще не дошла до «Синего куста».

– Возможно, вы знакомы с этим джентльменом?

Мужчина неопределенно покачал головой: его ответ вполне можно было истолковать и как положительный, и как отрицательный. Жестом подозвав мальчика, он наклонился и что-то шепнул ему на ухо. Паренек вприпрыжку кинулся вверх по лестнице.

– Ежели хотите отдохнуть, присаживайтесь, – предложил толстяк, указывая на скамью у стены. – А коли не желаете сидеть, можете и постоять. Как вам будет угодно.

Он отошел на несколько шагов, показывая, что не намерен вступать со мной в разговор, но при этом давая понять, что глаз с меня не спускает. Прислонившись к обшитой деревянными панелями стене, ирландец принялся ногтем ковырять между зубами.

Потолок в гостиной был низкий. Комнату целиком заполнял дым, идущий и от камина, и от трубок гостей. Посетители по двое, по трое сидели за длинным столом. Все пили. Несколько человек читали газеты или беседовали, но большинство играли в кости и карты. В основном ставки были скромными: на столе лежали горки серебряных и медных монет, лишь кое-где поблескивало золото. Видимо, игра, приносившая заведению основной доход, шла этажом выше.

Мальчик с громким топотом сбежал вниз по ступенькам и направился к мужчине в переднике. Я сделал вид, будто их разговор ничуть меня не интересует. Наконец швейцар, или что там за должность занимал толстяк в этом заведении, подошел ко мне и сказал, что мальчик отведет меня наверх, к господину Джонсону.

– В другой раз приходите к нам отдохнуть, ваша милость, – неожиданно доброжелательным тоном прибавил он, обводя широким жестом игроков, склонившихся кто над картами, кто над костями. – Приятно проведете время. Ручаюсь вам, у нас в заведении все по-честному, никакого мухлежа. Я своими глазами видел, как некоторые джентльмены за одну ночь выигрывали целое состояние.

Я не ответил. Мальчик провел меня наверх, в сумрачный коридор со множеством закрытых дверей. Паренек постучал в одну из них, и чей-то голос изнутри велел нам заходить.

Я очутился в узкой, плохо освещенной комнате с единственным окном в дальней стене. Какой-то мужчина встал с кресла и отвесил мне поклон. Он был маленького роста, а из-за сгорбленных плеч, на которых словно бы лежал невидимый груз, казался еще ниже. Его шея была вытянута вперед, а голова опущена. Мужчина был одет в камзол из бордовой ткани, закапанной воском.

– К вашим услугам, сэр, – произнес он высоким тоненьким голоском. – Я Джонсон. С кем имею честь?

– Джеймс Марвуд, – представился я. – Меня прислали из канцелярии лорда Арлингтона.

– Прекрасно. Как поживает его светлость?

– Не знаю. Я пришел по поводу господина Эббота.

– Проходите, сэр, давайте присядем. Желаете вина?

Я ответил отказом. Мы расположились у камина за столом, вокруг которого стояли четыре стула. Джонсон отодвинул в сторону ящичек с костями и две колоды карт.

– Господин Горвин показал мне письмо, которое вы ему отправили, – вполголоса начал я. – Речь в нем шла о господине Эбботе.

– Действительно, – подтвердил Джонсон: он говорил так же тихо, как и я. – Господин Эббот задолжал мне, а господин Горвин – его поручитель. Даже не сомневаюсь, что он прислал вас, чтобы вы заплатили долг от его имени.

Джонсон подался вперед и окинул меня цепким взглядом. Кажется, пытался сообразить, принес ли я деньги. Четыреста фунтов – сумма крупная, и носить ее с собой незаметно трудновато, ведь золотые монеты весят немало.

Теперь лицо Джонсона оказалось в круге света, падающего от свечи. Мне в первый раз представился шанс рассмотреть этого человека как следует. Редкие седые волосы спадали до плеч. На щеках тут и там проступали сосуды и красновато-лиловые пятна примерно того же оттенка, что и камзол Джонсона. Судя по щетине, он давно не брился. Глаза у него оказались большие, блестящие и влажные: они напомнили мне выброшенных на берег морских моллюсков, еще шевелящихся в лужице воды.

– В своем письме вы утверждаете, что господин Эббот должен вам денег…

– Господь свидетель, сэр, так оно и есть – четыреста дв…

– И господин Эббот должен был расплатиться с вами до конца месяца…

– Если быть точным, до полуночи понедельника, сэр.

– А господин Горвин выступил поручителем и подписал соответствующий договор.

Джонсон достал из кармана лист бумаги и разложил его на столе между нами. Он придерживал документ рукой, однако бо́льшую часть текста я разобрал, в том числе и дополнение внизу, под которым стояла подпись «Дадли Горвин». Рядом расписались два свидетеля, одного из которых звали Томас Коннолли.

– Как видите, сэр, документ составлен и подписан должным образом, к тому же при свидетелях. Одного из них вы наверняка видели внизу – это Томас, наш швейцар. А второй джентльмен – постоянный посетитель, любитель раскинуть кости.

– Нет, это не подпись господина Горвина, – возразил я. – К тому же дополнение написано не его рукой. Видите ли, мне прекрасно знаком почерк этого человека: он мой сослуживец. – Я показал Джонсону бумагу, которую дал мне Горвин. – Вот как на самом деле выглядит его подпись.

– Однако вы должны признать, сэр, что подпись под дополнением очень похожа на ваш образец. – Джонсон потянулся ко мне и с доверительным видом положил руку на предплечье. – А если вам кажется, что вы заметили мелкие отличия, тому может быть много причин. Возможно, господин Горвин подписывал документ при свечах, или ночь была холодной и его рука дрогнула, или же перо нуждалось в очинке, так что ничего удивительного…

– Господин Эббот мертв, – объявил я, повышая голос.

Джонсон уставился на меня во все глаза. Я готов был поклясться, что новость его оглушила.

– Неужели вы не слышали? Господин Эббот скончался на прошлой неделе, не оставив ничего, кроме долгов. Не станете же вы требовать деньги с покойника, так что покончим на этом.

– Вы лжете, – слабым голосом выговорил Джонсон, и его пальцы выпустили мою руку. – То есть… Простите, сэр, у меня и в мыслях нет ставить под сомнение вашу честность. Уверен, вы просто ошиблись. Когда я в последний раз видел господина Эббота, он…

– Если не верите мне – сходите к нему на квартиру. Эббот жил в доме под вывеской с изображением арапчонка возле Темпл-Бар. Или, если так для вас будет убедительнее, спросите кого угодно в Уайтхолле. Болезнь сразила Эббота внезапно и унесла его жизнь всего за пару дней.

– Господи Боже! – воскликнул Джонсон: от неожиданности в нем вдруг проснулась набожность. – Воистину, ни один человек не ведает, когда за ним придет ангел смерти.

Теперь Джонсон обливался потом. Он вытащил из кармана платок – бордовый, под цвет камзола, с удивительно изящной кружевной каймой, но довольно грязный и потрепанный. Джонсон вытер лицо, скомкал платок и сжал его в кулаке так крепко, что аж костяшки пальцев побелели. Откинувшись на спинку кресла, он глубоко вздохнул. И снова надел прежнюю личину, будто старый удобный плащ.

– Даже если то, что вы говорите, правда, сэр, я имею право претендовать на долю имущества господина Эббота, – изрек Джонсон. – Хоть что-то же после него осталось. Может, мы с вами договоримся? Подумайте, сэр, что будет, если мы не сумеем прийти к соглашению: я человек бедный, но в крайнем случае отправлюсь в суд. И не могу дать гарантию, что дело не приобретет скандальный оттенок, когда я поведаю судье о слабостях бедного господина Эббота. Репутации его светлости будет нанесен урон. Лорд Арлингтон…

– Ни на что вы претендовать не можете, – перебил я. – И если вам не нужны неприятности, вы бросите свой поддельный договор в огонь. То, что подпись ненастоящая, легко доказать, и тогда вам будет грозить обвинение в подлоге. Господин Горвин сам обратится к властям и даст против вас показания. Лорд Арлингтон его полностью поддержит, а там и до ордера на ваш арест недалеко. И знаете, чем закончится вся эта история? Виселицей.

Тут Джонсон затараторил на огромной скорости, то пытаясь оправдаться, то перекладывая вину на Эббота, или на Горвина, или на кого угодно, кроме себя самого, то утверждая, что якобы написал Горвину по ошибке. Ирония заключалась в том, что я подозревал: Джонсон ни в чем не виноват – во всяком случае, в этой ситуации он чист. Откуда ему было знать почерк Горвина? Он, скорее всего, даже и не слышал о моем сослуживце. А подлог почти наверняка на совести самого Эббота.

– Короче говоря, сэр, больше тут обсуждать нечего, – заключил я, прерывая поток слов и вставая с кресла. – Вряд ли возникнет повод для нашей новой встречи.

Для порядка Джонсон начал было возражать, но быстро сдался. Открыв дверь, он покинул комнату первым. Мы с ним шли по коридору к лестнице, как вдруг открылась еще одна дверь.

– Господин Вульф, слышали новость о несчастном господине Эбботе? – промолвил Джонсон тонким, дрожащим голосом. Казалось, язык плохо ему подчинялся. – Он мертв. Этот джентльмен говорит, скончался от внезапной болезни.

– Да что вы! Неужели? Упокой Господь его душу, – отозвался мужчина густым басом.

Он произносил слова отрывисто, без всякого выражения, отчего они напоминали звуки ударов молотка по камню.

Я уже спускался по лестнице, но тут обернулся. Вульф как раз поворачивался, намереваясь вернуться в комнату. Прежде чем Джонсон загородил его от меня, я успел мельком рассмотреть профиль постояльца. И узнал мужчину с вытянутым лошадиным лицом: мы встретили его и Фэншоу в Театре герцога Йоркского. В памяти тут же всплыла еще одна картина: возле Новой биржи я видел Эббота в компании с высоким джентльменом. Внезапно я понял, что это один и тот же человек. Голландец ван Рибик. Но почему тогда Джонсон назвал его Вульфом?

Я сошел вниз по ступенькам, Джонсон следовал за мной по пятам. Я не стал бы утверждать наверняка, но, похоже, моего лица ван Рибик не разглядел. Ирландец стоял у подножия лестницы, не сводя с нас глаз.

– Пожалуйста, передайте господину Горвину, что произошло досадное недоразумение, – сказал мне Джонсон на первом этаже. – Пусть выбросит из головы эту неприятную историю. Всему виной безрассудство Эббота. – Он вдруг вздохнул. – Но, как говорится, de mortuis nil nisi bonum[4]. Бедняга. Все мы грешны, сэр.

Я быстро принял решение. И, схватив Джонсона за рукав, прошипел ему на ухо:

– Встретимся завтра в полдень у Темпл-Бар. Никому не говорите. – Джонсон устремил на меня взгляд вспугнутого зайца. К счастью, у него хватило ума промолчать. – Пообедаем вместе. Обещаю достойное вознаграждение.

Я отвернулся. Швейцар тем временем вышел вперед и теперь стоял гораздо ближе к нам.

– Уже уходите, ваша милость? – произнес ирландец, демонстративно разглядывая мое лицо и запоминая каждую его черту до мельчайших подробностей. – Очень жаль, сэр. Зато теперь вы знаете, куда идти, когда придет охота раскинуть кости. Вам здесь всегда рады.

Глава 16

Подавляющее большинство людей – во всяком случае, подавляющее большинство мужчин – считало, что вдове, особенно если она недурна собой и обладает кое-какими средствами, непременно требуется новый супруг. Только муж способен стать для бедной женщины защитой и опорой, как велит Господь, а также взять на себя бремя управления ее имуществом, ну и, конечно же, в уединении спальни дарить ей те радости, для получения которых никак не обойтись без мужчины.

Со дня смерти господина Хэксби прошло два года, и за это время Кэтрин привыкла отбиваться от непрошеных знаков мужского внимания. В первые несколько месяцев Бреннан явно лелеял тщетные надежды занять место своего покойного начальника. Однако Кэт дала чертежнику понять, что любые его попытки обречены на провал, и теперь они по большей части спокойно трудились бок о бок. Бреннан нашел выход своим нежным и пылким чувствам, обретя утешение в объятиях пышнотелой большеглазой дочки кондитера из переулка Святого Мартина.

Единственным мужчиной, в обществе которого Кэт чувствовала себя непринужденно, был Джеймс Марвуд: вместе они пережили так много и препирались так часто, что для нее он был все равно как брат, которого ей не дал Господь. Марвуд нередко испытывал терпение Кэтрин, но, по крайней мере, он ни разу не пытался ухаживать за ней и не учил ее, как вести дела.

Однако теперь Кэт боялась, что их дружбе пришел конец. Она еще могла мириться с его пристрастием к низкопробным комедиям, но то, как Марвуд, совершенно не стесняясь ее, буквально пожирал взглядом торговку апельсинами, было совершенно неприемлемо. И если бы это был единичный случай! Во время спектакля он глаз не сводил со сцены, на которой бесстыжая вертихвостка Мег Даунт, игравшая роль Арианы, строила глазки всем джентльменам. У себя на квартире на Вер-стрит Мег Даунт принимала многочисленных гостей, и все они были мужского пола. Захаживал к ней и Джеймс Марвуд.

Кэтрин рассудила, что, как и все представители мужского пола, он раб не подчиняющегося рассудку отростка между ног. Однако ничуть не меньше ее смутила грубость, с которой Марвуд общался с господином Фэншоу и его спутником. Неужели Марвуд не понимает, что Фэншоу – ее клиент, а значит, Кэт должна расположить его к себе, чтобы удержать свое дело на плаву?

Когда накануне ван Рибик нанес ей визит в чертежное бюро, Кэтрин оказалась застигнута врасплох. Единственное, что она знала об этом голландце, – он хороший друг господина Фэншоу и явно человек влиятельный. До этого она встречалась с ним две недели назад за обедом в доме господина Фэншоу, в тот самый день, когда на Слотер-стрит привезли льва. Тогда ван Рибик был к ней очень внимателен.

Кэт не видела ни одной причины подозревать голландца в дурных намерениях, даже напротив. Да и глупо отказываться от возможности побывать на камерном концерте месье Грабю. К тому же приятно было осознавать, что она не зависит от Марвуда и может найти себе другого мужчину-сопровождающего.

В среду вечером ван Рибик приехал за Кэтрин в наемном экипаже. В карету он ее усадил с такими церемониями, будто его почтила вниманием сама Мадам, а не скромная вдова архитектора, едва сводящая концы с концами.

– Думаю, на концерт придет наш друг, господин Фэншоу, – обратился к ней ван Рибик, повысив голос, чтобы заглушить уличный шум. – Не сомневаюсь, вам будет приятно его видеть.

После этого ее спутник погрузился в молчание. За всю дорогу оба не проронили ни слова. Сначала они ехали на восток, к Ладгейт-хилл, затем продолжили путь вдоль стены Сити. За Мурфилдсом рядом с Брод-стрит располагался бывший монастырь Остин-Фрайерс: эту часть Сити пламя Великого пожара обошло стороной. Старую церковь, принадлежавшую монастырю, более века назад передали в дар голландцам, проживающим в Лондоне, и с тех пор многие из них селились поблизости.

Наемный экипаж остановился к югу от церкви, возле освещенных ворот, поверх которых Кэт заметила большое эркерное окно, сильно выступавшее вперед. Вечер выдался облачным, и различить хотя бы очертания дома за воротами было трудно, но, должно быть, здание отличалось немалыми размерами. На улице собралась стайка мальчишек с факелами, и от их огней у Кэт перед глазами запрыгали цветные пятна.

Ван Рибик взял ее под руку и провел через ворота к боковой двери дома. Она была открыта, и мягкое сияние свечей заливало крыльцо. Низко поклонившись, дворецкий приветствовал ван Рибика, обратившись к нему по имени. Лакей помог гостям снять верхнюю одежду. Снова взяв Кэт под руку, ван Рибик стал подниматься с ней по широкой, но невысокой лестнице.

Гул голосов раздавался все громче. Послышались неприятные визгливые звуки: похоже, музыкант настраивал скрипку. Наверху слуга распахнул перед ван Рибиком и Кэтрин дверь, но объявлять об их прибытии не стал, лишь с поклоном отошел в сторону.

Помещение, где они очутились, было так велико, что, несмотря на присутствие двух или трех десятков человек, совсем не выглядело многолюдным. Музыканты готовились к выступлению в ярко освещенной дальней части зала. Ван Рибик подошел вместе со своей дамой к хозяину дома, торговцу средних лет по фамилии Алинк. По-английски он разговаривал так хорошо, будто этот язык был для него родным.

– Я вырос в Лондоне, мадам, – объяснил голландец. – У моего отца здесь было свое дело, а теперь оно перешло ко мне.

Алинк познакомил Кэт с женой, особой массивного телосложения, чьи глаза почти заплыли жиром. Ослепительно улыбнувшись, эта женщина продемонстрировала ряд таких безупречных, идеально ровных зубов, что не оставалось сомнений: они изготовлены из слоновой кости.

– Мы очень рады вас видеть. Пойдемте, госпожа Хэксби, сядете подле меня.

По-английски хозяйка говорила почти так же бегло, как и супруг, но ее голландский акцент был намного заметнее. Она представила Кэт группе женщин, сидевших в стороне от мужчин возле камина.

– Эта леди – гостья ван Рибика и большая любительница музыки, – сообщила им госпожа Алинк, из вежливости обращаясь к присутствующим на понятном Кэтрин английском.

Эта новость вызвала оживленный шепот и шелест юбок. Несколько дам принялись оглядываться на джентльмена, о котором шла речь. Ван Рибик стоял среди мрачных, строго одетых мужчин и вполголоса беседовал с хозяином. Он был не только выше, но и моложе большинства присутствующих, однако все взирали на него с уважением.

– Давно вы знакомы с господином ван Рибиком? – осведомилась госпожа Алинк.

– Нет, – ответила Кэт. – А вы давно его знаете?

– Много лет, – произнесла хозяйка дома, не сводя глаз с ван Рибика. – В Амстердаме его семья хорошо известна. Они в родстве с самим великим пенсионарием.

– В самом деле, мадам? Я не знала.

Теперь Кэт стало ясно, почему мужчины намного старше ван Рибика оказывают ему такое почтение. Великий пенсионарий Ян де Витт – важнейшая политическая фигура в Голландской республике.

Месье Грабю дал сигнал, что готов начать выступление. Пока слушатели занимали места, дверь открылась, и к собравшимся присоединился запоздавший гость. Это был господин Фэншоу. Он отвесил госпоже Алинк неловкий поклон.

– Простите, мадам. Я задержался самым непозволительным образом! – После быстрого подъема по лестнице он запыхался, и речь его звучала прерывисто. – Лорд Эшли никак меня не отпускал. Госпожа Хэксби, и вы здесь! – Фэншоу склонился к руке Кэтрин. – Какой приятный сюрприз!

– Господин ван Рибик оказал мне большую любезность, пригласив на этот концерт.

– Ах вот как. Мы с вами не виделись с того самого дня, как доставили моего льва.

– Надеюсь, зверь уже привык к новому дому?

– Вполне, однако его здоровье оставляет желать лучшего. Я держу льва на конюшне и хожу к нему каждый день. Я дал ему имя Калибан, он ведь тоже дикое чудовище, которое надлежит укротить.

Концерт превзошел все ожидания Кэт. Месье Грабю ни секунды не стоял на месте. Это был худой жилистый человек с желтоватым цветом лица и удивительно длинными большими пальцами рук, загибавшимися назад. Он не только дирижировал музыкантами, но и к тому же играл первую скрипку. Певцов было четверо: две женщины, тенор и бас. Грабю представил на суд публики несколько собственных произведений, с легкостью адаптируя их под размеры дома, значительно уступавшего королевскому дворцу, и принимая во внимания численность аудитории.