Читать онлайн Прометей № 5. Смерть Ленина

Ленин – спаситель России от фашизма

К 100‑летию со дня смерти В.И. Ленина

В январе этого года исполнилось 100 лет со дня смерти Владимира Ильича Ленина. Антисоветская пропаганда навязывает россиянам образ Ленина – злого гения нашей истории. Нам говорят, что Российская империя якобы поступательно развивалась к демократии и капитализму, но пришли «злые большевики» во главе с «черным гением Лениным», устроили «бессмысленный и жестокий эксперимент» и затормозили движение российской цивилизации на семьдесят долгих лет. А не будь Ленина и его партии, Россия, дескать, наслаждалась бы свободами, всевозможными гражданскими правами, строила Днепрогэс и Магнитку без жертв и надрыва, по инициативе наших местных прогрессивных капиталистов…

Об этом пишут в учебниках истории и обществоведения, это вбивают в головы юным студентам преподаватели университетов и академий, об этом вещают модные телерадиоведущие. Немудрено, что значительное количество наших современников, особенно молодых людей, впитавших навязываемое им пропагандистское пойло еще в том возрасте, когда они не были способны к критическому мышлению, убеждены во всем этом как в самоочевидной истине. Им и в голову не приходит, что помимо либеральной альтернативы развития, кстати говоря, довольно-таки неправдоподобной для аграрной дореволюционной России, была и еще одна. И если бы она реализовалась, то нашу страну ждал бы гораздо худший вариант развития событий.

Есть такой крупный американский социолог Баррингтон Мур-младший, который, к сожалению, почти неизвестен у нас, но считается классиком исторической и сравнительной социологии на Западе. Он был специалистом по СССР, работал в центре русских исследований в Гарварде и еще в 1960‑е годы написал и опубликовал фундаментальный труд «Социальные условия диктатуры и демократии» (который перевели на русский язык лишь через 50 с лишним лет – в наши дни). В нем он отмечает, что все страны, которые играют сколько-нибудь значимую роль в современном мире, прошли путь от аграрного общества к индустриальному, современному, который в науке называется модернизацией. Но вопреки уверенности либералов, которые склонны отождествлять модернизацию с установлением рыночного капитализма и либеральной демократии, история знает не один-единственный, не допускающий отклонений, а целых три варианта модернизации. Это и упоминавшийся уже демократический капитализм, и кроме него еще и капитализм недемократический, или фашизм, а также «реальный коммунизм». Первый вариант реализовался в истории Англии, США и Франции, второй – в истории Германии и Японии, третий – в истории России и Китая (разумеется, Мур рассматривал только самые крупные страны, воплощающие тот или иной путь модернизации, при желании к странам либеральной модернизации можно присовокупить другие западноевропейские государства, к странам фашистской модернизации – Италию Муссолини и Испанию Франко, к странам коммунистической модернизации – Корею, Вьетнам, Кубу).

Хотя симпатии Мура-младшего явно на стороне либеральной демократии, он признает, что все три пути потребовали огромных кровавых жертв, сопровождались революциями, гражданскими войнами и диктатурами (это несколько необычно для профессионального советолога, которые любят представить либеральную модернизацию как благостный и мирный процесс, а вот по поводу коммунистических революций, репрессий и террора склонны не без удовольствия поморализировать).

Мур ставит в своей книге важный вопрос: «Почему же Англия и Франция вошли в современный индустриальный мир через ворота либерализма, Германия, Италия или Япония – через ворота фашизма, а Китай, Вьетнам и Россия – через ворота коммунизма?» И дает на него четкий ответ, основанный на скрупулезном сравнительном анализе развития экономики и разных классов в разных обществах. Англия и Франция в начале процесса модернизации уже представляли собой общества с развитыми городами, сильным и готовым бороться за свои права городским населением и прежде всего буржуазией и ослабленными, не способными на организованное и длительное сопротивление крестьянством и аристократией. Германия и Япония, напротив, располагали слабой буржуазией, нуждающейся в поддержке полуоппозиционных прогрессивных слоев аристократии и чиновничества, а крестьянство в этих странах при всей его многочисленности и забитости так и не смогло подняться и развернуть крестьянскую войну. Что же касается России и Китая, то здесь на закате аристократических режимов буржуазия была слаба, аристократия практически вся выродилась, зато крестьянство обладало мощной революционной энергией и вполне было способно в протестном порыве разрушить существующие режимы. Что оно и сделало под руководством узкой прослойки городских пролетариев и коммунистических партий.

В.И. Ленин в рабочем кабинете в Кремле.

Фотография П.А. Оцупа. 1918 г

Итак, либеральный путь развития возможен там, где есть сильная буржуазия. Причем сила ее должна быть настолько велика, что она не нуждается в союзниках.

Фашистский путь открывается там, где смыкается слабая буржуазия и сильная, перешедшая к коммерческой деятельности аристократия, чиновничество и «средние» городские слои. Они, подавив зреющий бунт беднейшего крестьянства и пролетариев, производят «революцию сверху». Антидемократизм фашизма и объясняется тем, что он и приходит на сцену истории как инструмент контрреволюции, подавления «низовой революции», альтернатива коммунистической «модернизации снизу».

Коммунистический путь развития характерен для стран со слабой, попавшей в подчинение государству, недоразвитой буржуазией и выродившейся аристократией, но с сильным, энергичным, склонным к неповиновению и восстаниям крестьянством и радикальной городской интеллигенцией.

Исходя из рассуждений Мура хорошо видно, что либеральный путь развития для России ХХ века был практически нереален. Если Англия в начале эпохи модернизации представляла собой развитую городскую цивилизацию, то в Российской империи по статистике в 1913 году в городах проживало лишь 15 % населения, да и города эти часто мало чем отличались от деревень – с одноэтажными домиками и жителями, занимавшимися сельским хозяйством на своих огородах. Лишь 29 российских городов имели население, превышающее 100 000 человек и лишь 2 – Москва и Санкт-Петербург – были «миллионниками» (напомним, в империи проживало около 180 миллионов человек!). Поэт и писатель Андрей Белый иронизировал, что, кроме Петербурга, в России: «…русские города представляют собой деревянную кучу домишек». Ему было с чем сравнивать, он часто бывал за границей, а ведь к тому времени в Англии, например, города с населением более 100 000 человек составляли 50 % от общего числа английских городов.

А ведь не случайно класс собственников средств производства и капиталов – буржуазию – принято именовать именно так, то есть горожанами. Капитализм развивается в городах (сельские буржуа – уже вторичный феномен), и преимущественно больших, «мировых городах», где люди разобщены, оторваны от традиций, предоставлены сами себе – а значит, существуют предпосылки для развития частной инициативы в самых разных областях – от политики и техники до торговли. Во всяком случае именно так дело обстояло на Западе в эпоху Нового времени.

Страна, 85 % населения которой – крестьяне, по определению не может быть развитой капиталистической страной – с сильной буржуазией и пролетариатом. Так оно и было в России начала ХХ века. Даже значительное количество городских рабочих на деле были крестьянами, которые отправлялись в города на сезонную подработку, а весной, только наступит время сева, возвращались в деревню (по переписи 1897 года около 40 % российских «горожан» по паспорту принадлежали к крестьянскому сословию). Только после реформы Столыпина у крестьян появилась возможность продать свой участок земли и навсегда остаться в городе, превратившись в настоящего городского рабочего.

Да и российский капиталист был зачастую тот же патриархальный купец, только в цилиндре и лайковых перчатках, и он совсем был не похож на веберовского буржуа с его «протестантской этикой» и «духом капитализма». Сегодня много пишется о том, что значительное число старообрядцев-заводчиков на самом деле не являлись даже частными собственниками: заводы и капиталы были лишь на них записаны, а принадлежали старообрядческим общинам.

И это не говоря уже о том, что значительный сегмент дореволюционного российского капитализма составлял иностранный капитал. К началу Первой мировой войны доля иностранного капитала в российской промышленности равнялась 47 %, а в таких областях, как горнодобывающая промышленность (каменноугольная, нефтяная, золото-платиновая), западным компаниям принадлежала куда более значительная доля – до 66 %. В сфере высокотехнологических разработок все было еще хуже: 90 % электротехнических предприятий России начала ХХ века было собственностью немецких компаний.

Показателен такой конкретный пример. На знаменитом Путиловском заводе из 32 коммерческих директоров 21 был немцем, также немцами были 60 % рабочих, а финансовый контроль над заводом осуществлял французский банк «Унион паризьен».

Царское правительство понимало, что Россия нуждается в своей национальной буржуазии, и поэтому стремилось всячески ее поддерживать. В России начала ХХ века существовало беспрецедентно лояльное по отношению к предпринимателям законодательство. Не случайно публицисты-народники той поры утверждали, что капитализм в России насаждается «сверху» и является вполне искусственным. Но оборотной стороной этого протекционизма явилась зависимость русской буржуазии от государства, ее слабость и несамостоятельность и в общем-то нежелание каких-либо кардинальных перемен в стране.

Эти черты русской буржуазии и представлявших ее политических деятелей ярко выявила революция 1905 года. Как известно, в самом начале этой революции русские буржуазные либералы, от которых деятели революционного лагеря ожидали активности, последовательности и твердости их французских «предшественников» в аналогичный исторический период, пошли на соглашение с самодержавием, удовлетворившись куцыми «свободами», дарованными царем. Разногласия между лидерами меньшевиков и В.И. Лениным в это время и свелись к тому, что меньшевики выступали за союз социал-демократов с русской буржуазией, утверждая, что в условиях буржуазно-демократической революции именно буржуазия должна была выступать как центральная движущая сила. Ленин же, возражая им, указывал, что марксистская схема меньшевикам «застилает глаза». Возможно, буржуазия должна была выступать в качестве таковой, но тем не менее русская буржуазия оказалась не на «высоте положения», встала на сторону самодержавия, предав действительную революционную силу России – крестьянство, с которым Ленин и предлагал заключить союз революционной марксистской партии. Впоследствии в докладе о революции 1905 года Ленин писал о буржуазных либералах: «Так называемая Булыгинская Дума должна была быть создана на основании избирательного закона, который предполагал курьезно малое количество избирателей и не предоставлял этому своеобразному “парламенту” никаких законодательных, а только совещательные, консультативные права! Буржуазия, либералы, оппортунисты готовы были подхватить обеими руками этот “дар” напуганного царя». А о крестьянах он писал следующее: «В русской деревне появился новый тип – сознательный молодой крестьянин. Он общался с “забастовщиками”, он читал газеты, он рассказывал крестьянам о событиях в городах… он призывал их к борьбе против крупных землевладельцев-дворян, против попов и чиновников. Крестьяне собирались группами, обсуждали свое положение и мало-помалу втягивались в борьбу: толпами шли они против крупных землевладельцев, жгли их дворцы и усадьбы или отбирали их запасы, захватывали хлеб и другие жизненные припасы, убивали полицейских, требовали передачи народу земли громадных дворянских поместий. …соединения пролетарской массовой стачки в городах с крестьянским движением в деревне было достаточно, чтобы поколебать самую “прочную” и последнюю опору царизма… армию».

Но наиболее показательным было поведение русской буржуазии в лице ее политических представителей после февраля 1917‑го. Профессора, знаменитые адвокаты, думские витии, они произносили пламенные речи, писали умные брошюры, заседали в бесчисленных комиссиях и комитетах. Но так и не сумели организовать жизнь в городах, включая самое необходимое – обеспечение продуктами питания, налаживание работы транспорта, не смогли что-либо противопоставить разгулу преступности, утвердить дисциплину в армии, успокоить многомиллионное крестьянство и хотя бы объяснить ему, как правительство собирается ответить на их чаянья, не удержали отпадающие национальные окраины бывшей империи. Впоследствии в эмиграции лидер кадетов В. Набоков с горечью признавал эту политическую импотенцию правительств либералов-февралистов: «В первое время была какая-то странная вера, что все как-то само собой образуется и пойдет правильным организованным путем… Имели, например, наивность думать, что огромная столица со своими подонками, со всегда готовыми к выступлению порочными и преступными элементами, может существовать без полиции или с такими безобразными и нелепыми суррогатами, как импровизированная, щедро оплачиваемая милиция, в которую записывались и профессиональные воры, и беглые арестанты. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Москве и Петербурге начала развиваться анархия».

Да и в период Гражданской войны белые, политическое руководство которых состояло из тех же буржуазных либералов и правых социалистов, не сумели противопоставить железной твердыне большевистской республики сколько-нибудь крепкий государственный организм. Об этом А. Деникин: «Ни одно из правительств (имеются в виду антибольшевистские правительства времен Гражданской войны – Р. В.) не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики… бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать».

Но самое важное было в другом – слишком экзотично выглядели буржуазные европейские либералы с их рассуждениями о конституции, народном представительстве, суверенитете нации в патриархальной, крестьянской России. Вспоминается исторический анекдот о восстании декабристов, согласно которому солдаты, которых вывели на Сенатскую площадь начитавшиеся французских просветителей дворяне, думали, что Конституция – это имя жены царевича Константина… За сто лет в России, скорее всего, мало что изменилось, и крестьяне, слушавшие кадетского оратора во время избирательной компании в Учредительное собрание, понимали мудреные словеса столичного профессора не менее причудливо… Ведь и еще через сто лет, во время избирательной компании уже в постсоветскую Госдуму 1993 года, простые избиратели, послушав выступление либерала-гайдаровца, после слов «в макроэкономике мы – монетаристы» потихоньку покидали зал, твердо решив в душе голосовать за Жириновского, который, мол, говорит понятнее.

Основатели Рабоче-Крестьянской Красной Армии, члены ВЦИК и СНК РСФСР принимают один из первых парадов РККА на Красной площади. 7 ноября 1919 г.

Либералы в России даже в наши дни находятся в цивилизационном диссонансе со страной, в которой они живут, но которую так и не хотят понять и принять; а что уж говорить о России 1917 года – стране крестьян-общинников, которые носили бороды, имели фольклорно-религиозное мировоззрение и слыхом не слыхивали о демократии и парламентаризме. Либеральный путь развития той России был практически невозможен. Перед Россией, беременной рабоче-крестьянской, низовой, народной революцией, стоял иной выбор – коммунизм или фашизм.

В значительном количестве стран периферии тогдашнего капитализма, таких же аграрно-индустриальных отсталых обществах был реализован именно фашистский (в широком смысле слова) сценарий модернизации. Возьмем к примеру Италию. Н.В. Устрялов в своей интереснейшей книге, посвященной итальянскому фашизму, описывает состояние Италии перед приходом к власти Муссолини и его «чернорубашечников». Читая это описание, ловишь себя на мысли, что он говорит о России начала ХХ века. Устрялов пишет: «Италия – страна, главным образом, аграрная: земледельческого населения в ней вдвое больше, чем связанного с промышленностью (10 и 5 миллионов)». Но почти то же самое можно сказать и о дореволюционной России, 80 % населения которой были крестьянами. «Политическая демократия, лишенная глубоких традиций на Апеннинском полуострове, не без труда справлялась с экономическими нестроениями и социальными противоречиями, характерными для Италии», – отмечает Устрялов. Но то же самое можно сказать и о русском парламентаризме, который с самого своего возникновения в 1905 году был куцым и вялым, а когда он освободился от диктата самодержавного государства, то вообще показал свою недееспособность (даже защитнику идеалов февраля Колчаку пришлось избавиться от депутатов «Учредилки», которые лишь грызлись и вносили сумятицу, и перейти к личной диктатуре). Наконец, характеристика итальянской буржуазии у Устрялова мало отличается от того, что Ленин писал о русской либеральной буржуазии: «Итальянская буржуазия, с своей стороны, проявляла и социальную, и моральную неподготовленность стать действительным ферментом государственного порядка».

Но одно очень важное и, как мы увидим впоследствии, оказавшееся ключевым отличие все-таки было. Итальянское крестьянство имело довольно-таки большую прослойку зажиточных фермеров – «кулаков» и близких к ним более или менее благополучных индивидуальных собственников или арендаторов земельных наделов. Согласно данным 1911 года, вместе они составляли более 5 миллионов человек, тогда как сельскохозяйственных батраков было несколько меньше – около 4 миллионов. Этим Италия напоминала Германию, где в 1930‑е гг., перед приходом к власти нацистов, доля богатых, «кулацких» крестьянских хозяйств составляла 35 %, а бедных – 25 %, и этим обе названные страны отличались от России и Китая (в первой перед 1917 годом «кулаков» было около 2 %, во втором перед революцией помещики и богатые крестьяне-кулаки составляли 4 % и 6 % соответственно).

Зажиточные землевладельцы-крестьяне, а также средние слои деревни вкупе с городскими средними слоями: служащими, торговцами, ремесленниками и составили социальную базу фашизма. Это признают практически все его исследователи: как марксистские, вроде современного историка А. Галкина, так и либеральные, как тот же Б. Мур. Более того, это хорошо понимали сами фашисты: французский поклонник Муссолини К. Эймар писал: «Фашизм – это… восстание среднего класса против национального распада».

Отсюда видно, что послужило той «железнодорожной стрелкой», которая перенаправила «локомотив российского общества» начала ХХ века в сторону победы большевистской революции. Конечно, это была неудача реформы П.А. Столыпина.

Как известно, целью столыпинской реформы было разрушение крестьянской общины и создание прослойки крестьян-фермеров, которые стали бы опорой царского режима (в отличие от общинников, которые выказали свою склонность к бунтам еще во время аграрных волнений 1902–1903 гг., а затем и в революцию 1905 г.). Реформу следует считать неудачной, потому что слой крестьян-единоличников получился слишком уж худосочным (в европейской части России лишь 10 % крестьянских хозяйств образовали хуторские хозяйства, в целом из общины вышел лишь 21 % крестьян), а община наоборот укрепилась и по сути дела стала ударной силой в революции 1917 года в деревне (Ленин признавал, что «Декрет о земле» был лишь констатацией факта; к октябрю 1917‑го крестьяне-общинники уже экспроприировали практически все помещичьи земли и поделили их между общинами).

А что бы было, если бы реформа удалась и кулацкий слой в российской деревне оказался бы крепким и жизнеспособным, а главное – многочисленным? Те, кто в наши дни создает культ П.А. Столыпина, обычно отвечают известной фразой самого реформатора, брошенной им в адрес революционеров: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия». Вот только мало кому приходит в голову, что эта «Великая Россия» была бы фашистской.

Не секрет, что Столыпин брал за образец путь «прусского капитализма». Как уже говорилось, он хотел создать в русской деревне класс – «крепких хозяев», буржуа из народа (союзников таких же городских «хозяйчиков» и лавочников), которые остановили бы лавину крестьянской и городской, «интеллигентской» революции. В Германии (а также в Италии, Испании и других странах периферии капитализма) так все и сложилось: к началу 1930‑х гг. в немецкой деревне окончательно господствовал кулак и середняк (напомню, доля кулацких и середняцких хозяйств составляла 35 % от общего числа, а бедняцких – 25 %). В городе тоже преобладали средние слои (служащие, ремесленники, торговцы), настроенные скорее консервативно. Именно поэтому коммунистической революции родине Маркса и Энгельса удалось избежать. Однако теперь, глядя из XXI века, мы знаем, что принесли Германии эти «крепкие хозяева». В 1933 году они в массовом порядке проголосовали за Адольфа Гитлера.

Можно не сомневаться, что, если бы Столыпин добился своей цели, схожая судьба ждала бы и Россию. Объективно эта реформа готовила социальную базу русского фашизма. Современники, кстати, интуитивно понимали это. Не случайно известный политик-черносотенец Василий Шульгин с гордостью называл Столыпина «предтечей Муссолини». Он писал: «“Освободительное движение” 1905 года еще и потому не разыгралось в революцию, которая наступила двенадцать лет спустя, что вырождение русского правящего класса тогда не подвинулось еще так далеко. В нем нашлись еще живые силы, сумевшие использовать народное патриотическое движение, то есть “низовую контрреволюцию”, до организованного отпора разрушителям и поджигателям России. В частности, нашелся Столыпин – предтеча Муссолини».

Шульгин имел в виду, что Столыпин, как и Муссолини, выступил как лидер контрреволюции, но фраза эта гораздо глубже и содержательней. Ведь, как уже сказано, Столыпин, может, сам того не желая (поскольку по своим взглядам он был умеренным либералом-государственником), готовил почву для политического движения и строя, подобного итальянскому фашизму или немецкому национал-социализму.

А кто сыграл бы роль самого русского Муссолини, а то и русского Гитлера? Это можно попытаться угадать по эволюции русской белогвардейской эмиграции.

Если в старшем поколении эмигрантов еще немало было деятелей с либеральным мировоззрением (Милюков, Набоков, Керенский) и сочувствовавших им, то среди эмигрантской молодежи («младороссы», «национал-максималисты») мы видим уже остро критическое отношение к «идеалам 1789 года» и явный интерес к итальянскому фашизму, впрочем, вкупе пока еще с критикой его примитивного национализма и этатизма. Представители же второго поколения эмигрантов или близки к фашистам и нацистам до неразличимости (как «нацмальчики», будущие «энтээсовцы»), или прямо объявляют себя русскими фашистами и национал-социалистами (как Константин Родзаевский).

Так что если бы России было отведено 20 лет, о которых мечтал Столыпин, то аккурат к 1926 году какой-нибудь Казембек организовал бы поход младороссов на Петербург, который бы закончился дуумвиратом Главы (как официально именовался вождь партии младороссов) и императора Михаила Второго, или просто и цивилизованно председатель Всероссийской фашистской партии Родзаевский победил бы на выборах в Думу.

Впрочем, даже неудача реформы Столыпина полностью не закрывала России фашистский путь развития. Не появись на сцене истории Ленин и большевики, крестьянская революция захлебнулась бы, не обретя руководство в лице городской, сильной, организованной партии. И тогда к власти пришла бы единственная дееспособная в период Гражданской войны небольшевистская сила – конечно, имеются в виду белые военные диктаторы вроде Колчака и Врангеля. Трансформация их самих либо фигур из их ближайшего окружения в русских фашистов была бы лишь делом времени. Вспомним, что политическим наставником Константина Родзаевского – создателя зарубежной русской фашистской партии, являлся бывший член правительства Колчака Георгий Гинс, а одним из руководителей врангелевского РОВС (Российский общевоинский союз) был генерал фон Лампе, в годы Второй мировой войны активно сотрудничавший с нацистами и даже вошедший в 1944 году в состав власовского КОНР (Комитет освобождения народов России).

Если бы лавина крестьянского восстания 1917 года захлебнулась, большевистская революция в городах была бы подавлена (в 1905–1906 гг. так и произошло) и эти, и подобные им лица непременно вошли бы в круги высших руководителей постреволюционной России…

Коммунисты провели в России успешную модернизацию, приняв страну с сохой и оставив ее с современной промышленностью, космическими кораблями и атомным оружием. Фашисты – лично я в этом ничуть не сомневаюсь – привели бы Россию к краху. Россия, в отличие от Италии, Испании, Японии, – многонациональная страна. Фашистская идеология построена на доведенном до крайней степени национальном эгоизме, и для многонациональной страны такая идеология, очевидно, крайне опасна. В Германии в начале 1930‑х гг. жили около 500 000 евреев (из почти 66 миллионов граждан Германии). Превращение немецкого нацизма в государственную идеологию, определяющую политику государства, привело к разнообразным формам дискриминации евреев, а затем и к катастрофе Холокоста. В Российской империи к 1914 году проживало лишь 73, 3 % славян (из них русских, или, как тогда их называли, великороссов, – 44, 6 %). Понятно, что русский национализм был не той идеологией, которая могла спаять воедино столь лоскутное в этническом отношении пространство. Скорее наоборот – Гражданская война показала, что именно идеология русского национализма, даже в его либеральном, умеренном варианте, которая была взята на вооружение белыми правительствами, отпугнула от белых и украинцев, и народы Кавказа, и татар с башкирами. Яркий пример – Башкирское войско, которое первоначально воевало на стороне Колчака, но, когда «верховный правитель» твердо заявил, что никаким национальным автономиям после победы над большевиками не бывать, башкиры почти в полном составе перешли на сторону красных; ведь Ленин обещал подписать с лидерами башкир договор о создании БАССР – и обещание свое сдержал.

Думаю, вполне очевидно, что победа русского фашизма сделала бы распад страны лишь вопросом времени. Центральное правительство в лучшем случае удержало бы территорию этнографической Великороссии и Сибирь (удержание Дальнего Востока при наличии сильной Японии было проблематичным). А ведь и такая Россия также заселена далеко не одними русскими, что сделало бы заметно уменьшившееся российское государство тоже крайне нестабильным.

Особого внимания заслуживает положение с «еврейским вопросом» при таком развитии событий. Протофашистские русские организации вроде разных вариаций черносотенцев, как известно, были крайними антисемитами. На совести белых армий – также многочисленные еврейские погромы. Причем речь не о стихийных действиях низших чинов, как иногда пытаются доказать. Идеологи белого движения тоже были далеко не юдофилами. Самый известный философ «белой идеи» Иван Ильин в своей статье «Национал-социализм. Новый дух», написанной в 1933 году, сразу после прихода Гитлера к власти, зная о начавшейся дискриминации и травле евреев Германии и о возмущении этим за границей, защищал гитлеровцев: «Европа не понимает национал-социалистического движения. Не понимает и боится… Нам, находящимся в самом котле событий, видящим все своими глазами, подверженным всем новым распоряжениям и законам, становится нравственно невозможным молчать. Надо говорить; и говорить правду… Мы советуем не верить пропаганде, трубящей о здешних “зверствах”… Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе…» Несколькими строками ниже Ильин прямо поддерживает Гитлера в его преследовании евреев: «…я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев, урезанных в их публичной правоспособности, в связи с этим пострадавших материально или даже покинувших страну. Я понимаю их душевное состояние; но не могу превратить его в критерий добра и зла, особенно при оценке и изучении таких явлений мирового значения, как германский национал-социализм. Да и странно было бы; если бы немецкие евреи ждали от нас этого. Ведь коммунисты лишили нас не некоторых, а всех и всяческих прав в России; страна была завоевана, порабощена и разграблена…»

В.И. Ленин с группой командиров обходят строй войск всевобуча, 25 мая 1919 г.

Из этих слов главного идеолога белых ясно видно, что бы стало с российскими евреями, если бы в гражданской войне победили белые армии. Как минимум, официальное установленное государством объявление негражданами и запрет на профессии, прозябание. А вероятнее всего – многочисленные погромы и беззаконные расправы, массовые аресты, помещение в концлагеря и расстрелы по обвинению в участии в революционной деятельности.

Отсюда вытекает еще один важный вывод. Не победи в России социалистическая революция и пойди наша страна в начале ХХ века по пути фашистской модернизации, она могла бы стать союзницей фашистской Италии, а затем и нацистской Германии. Вторая мировая война все равно бы произошла, но в ней столкнулись бы Германия, Россия, Италия и Япония с Великобританией и США. И еще неизвестно, что было бы хуже для нашей страны – поражение антизападного блока, которое привело бы к расчленению России на сферы влияния между державами-победительницами, как это произошло в нашей реальности с побежденной Германией, или победа стран «оси».

Наконец, фашистская модернизация России оказалась бы, вероятнее всего, гораздо менее радикальной и глубокой, чем коммунистическая. Такие страны, как Италия или Испания, конечно, превратились при Муссолини и Франко из аграрных в индустриальные, но все равно остались отсталыми, странами периферии мирового капитализма (немецкая модернизация была более внушительной, но у нее был хороший задел еще со времен Германии кайзеров). Так что все равно далеко бы было этой «альтернативной России» до космических кораблей и атомного оружия…

Философ Лейбниц однажды заявил, что мы живем в лучшем из возможных миров. Он не имел в виду, что в нашем мире нет зла, страданий и несправедливости. Он просто считал, что любой иной возможный мир был бы еще хуже, так что в том, что мы имеем, проявляется забота и промысел Бога о людях. То же самое можно сказать и об истории России ХХ века. Большевистская революция, Гражданская война, индустриализация, коллективизация, репрессии, Вторая мировая война – все это полно трагизма, крови, боли (хотя результат этой трагедии – величие и сила нашей державы, остатками которых мы живем до сих пор). Но альтернативой советскому пути были бы националистическая истерия, развал России, «русский Холокост», «белый террор» и «белый ГУЛАГ». В мире, где Ленин не произнес бы в октябре 17‑го знаменитые слова о победе социалистической революции в России, зла было бы значительно больше, а добра существенно меньше.

Об этом следует помнить тем, кто желает вычеркнуть из истории нашей страны социалистический период и видит в большевиках губителей России.

В.И. Ленин и терроризм в России. Об одном историческом мифе

Аннотация. В статье рассматриваются вопросы, связанные с отношением В.И. Ленина и партии большевиков к идее индивидуального террора как средства политической борьбы. Автором приводятся убедительные доказательства, что представление Ленина как идеолога тактики терроризма, встречающееся как у наиболее последовательных радикальных противников большевизма, так и у представителей крайне левых политических фракций современной России, является малообоснованным результатом новейшей политической мифологии.

Ключевые слова: Ленин, Плеханов, РСДРП, большевизм, революция, индивидуальный террор.

В последние десятилетия во многих источниках встречается утверждение о том, что российские социал-демократы – большевики, якобы, являлись террористами, а их признанный идеолог В.И. Ульянов / Ленин был чуть ли не «идеологом» политического терроризма.

О.В. Будницкий, например, писал по этому поводу, что террористических идей «не чурались, вопреки распространенному мнению, не только эсеры и анархисты, но и социал-демократы», но не приводит никаких доказательств справедливости этого утверждения [1]. Мы еще вернемся к этому обстоятельству далее.

В газете «Молния» (2004, N 12, 21 июня, с.5) отмечалось: «не стоит забывать и об историческом опыте леворадикальных движений народовольцев и эсеров. Конечно, их акции не раз подвергались осуждению со стороны классиков марксизма-ленинизма, так и со стороны современных коммунистических движений. Тем не менее, подобные радикальные действия, а по-современному, терракты были направлены на устранение самодовольных тиранов и палачей народов России. Нельзя недооценивать их подвиг и бескорыстный вклад в свержение самодержавия в России».

Наиболее обстоятельно тему участия большевиков в терроризме пытается развивать американский исследователь Анна Гейфман [2], хотя она и оговаривается, что большевистская «Искра» выступала с критикой террористических идей. Однако, на наш взгляд, А. Гейфман недостаточно глубоко изучила прежде всего партийную публицистику большевистской фракции РСДРП, являвшуюся, по известному выражению В.И. Ленина, не только коллективным пропагандистом и коллективным агитатором, «но и коллективным организатором» [3], что представляется чрезвычайно важным для понимания действительной позиции партии по вопросу о терроризме.

Меньшевики же, с которыми большевики вели непримиримую полемику по вопросу о терроризме, показаны А. Гейфман как более последовательные противники террора, хотя автор и признает, что они, и национальные социал-демократические группы также, участвовали в террористических актах и экспроприациях [4].

Парадоксально, но факт, что олицетворение Ленина как идеолога революционного террора встречается как у наиболее последовательных радикальных противников большевизма, так и у представителей крайне левых политических фракций современной России.

В этой связи исследование этого предмета представляет, на наш взгляд, вопрос не только восстановления исторической справедливости, но и имеет важное общественное значение. А его ложные интерпретации вряд ли отвечают интересам общества и обеспечения его безопасности.

Встречаются, однако, и противоположные точки зрения. Например, в статье Л. Криштаповича «Что такое терроризм?», в частности, содержится утверждение о том, что терроризм «…по природе своей – это западное явление.» [5].

Как будет показано далее, это отнюдь не безобидная ошибка. Проведенный нами анализ заставляет однозначно опровергнуть подобные утверждения. И, в то же время, он показывает, что политический терроризм, или как он тогда назывался, террор, имел действительно немалое распространение в России и немалое число его апологетов и последователей. Не даром же большевики во главе с Лениным вели активную идейно-политическую борьбу против идеологии и практики политического террора.

Этот вопрос крайне актуален и сегодня для последовательной борьбы против идеологии «левацкого» терроризма, в 70‑е годы прошлого века получившего весьма широкое распространение по всему миру. И слава «ура-р-р-революционеров» не дает покоя кое-кому и сегодня. В этой связи обратимся как к развернувшейся в российском обществе в конце XIX века дискуссии о «правомерности» терроризма, так и к критике «революционного авантюризма».

Это делается, во-первых, для того, чтобы показать принципиальное отношение В.И. Ленина и большевиков к практике и идеологии политического терроризма. Во-вторых, чтобы показать и раскрыть содержание дискуссии, развернувшейся в российском обществе в конце XIX – начале XX веков по вопросу о «допустимости и правомерности» политического терроризма.

В-третьих, для того, чтобы представить развернутые и обоснованные аргументы для борьбы с экстремистско-террористическими настроениями и пропагандой, опирающимися на ложную идейно-теоретическую посылку. Сделать это тем более необходимо, что по замечанию известного жандармского генерала А.И. Спиридовича, началу очередной волны политического террора в России – будь то «народовольческий», или эсеровский терроризм, предшествовали годы, как правило, десятилетие, пропаганды «целесообразности и эффективности террористического» метода политической борьбы» [6].

И именно поэтому правда об истории терроризма в России актуальна и сегодня. Кстати сказать, автор данной статьи не одинок в своей оценке отрицательного отношения основоположников научного социализма к терроризму. Германский исследователь Х. Линке, профессор университета Св. Августина, также подчеркивал отрицание К. Марксом и Ф. Энгельсом терроризма, сформировавшееся в процессе спора с анархистами (М.А. Бакунин и другие) [7]. Аналогичную точку зрения высказывал и старший криминолог Австралийского Института криминологии Гранд Вордлоу в своей монографии «Политический терроризм: теория, тактика и меры противодействия»(Political terrorism. Theory, tactics and cuonter-measures) [8].

Обратимся теперь непосредственно к работам на эту тему одного из признанных лидеров российской социал-демократии В.И. Ленина (Ульянова). Так был ли Ленин сторонником политического, пусть и «революционного», терроризма? Как нам представляется, отнюдь нет. Еще в 1897 г., в написанной в ссылке брошюре «Задачи русских социал-демократов», явившейся своеобразным ответом на развернувшуюся в обществе дискуссию о месте терроризма в политической борьбе, он писал о предшественниках партии соцалистов-революционеров: «безыдейность и беспринципность ведут их на практике к «революционному авантюризму», выражающемуся… в их шумной проповеди «систематического» террора…»[9]. Как видно из приведенной цитаты, Ленин не только терроризм, но и пропаганду его, относил к «революционному авантюризму».

Обложка программного произведения Л.Д. Троцкого «Терроризм и коммунизм». 1920 г.

В 1899 г. в «Проекте программы нашей партии», говоря о вопросах тактики, он отмечал: «Сюда же относится… и вопрос о терроре: обсуждение этого вопроса, и, конечно, не с принципиальной, а с тактической стороны, непременно должны поднять социал-демократы, ибо рост движения сам собой, стихийно приводит к участившимся случаям убийств шпионов, к усилению страстного возмущения в рядах рабочих и социалистов, которые видят, что все большая и большая часть их товарищей замучивается насмерть в одиночных тюрьмах и в местах ссылки. Чтобы не оставлять места недомолвкам, оговоримся теперь же, что, по-нашему лично мнению, террор является… нецелесообразным средством борьбы, что партия (как партия) должна отвергнуть его… и сосредоточить все свои силы на укреплении организации и правильной доставки литературы» [Ленин В.И. ПСС, Т. 4, С. 223].

Как видно из приведенных выше цитат, вопрос о терроризме в то время широко дискутировался в российском обществе. Достаточно сказать, что в начале 1900‑х годов определенную его допустимость признавал и будущий лидер кадетов Павел Николаевич Милюков, слывший за либерала.

При встрече с Лениным в 1903 году в Лондоне он очень упрекал большевиков «за полемику против террора после убийства Балмашевым Сипягина и уверял… что еще один-два удачных террористических акта – и мы получим конституцию» [10].

В статье «Попятное направление в русской социал-демократии» Ленин, передавая психолого-политическую атмосферу того времени, писал: «В либеральных и радикальных салонах буржуазного общества социал-демократы могли слышать нередко сожаления о том, что революционеры оставили террор: люди, дрожавшие больше всего за свою шкуру и не оказавшие в решительный момент поддержки тем героям, которые наносили удары самодержавию, эти люди лицемерно обвиняли социал-демократов в политическом индифферентизме и жаждали возрождения партии, которая бы таскала для них каштаны из огня. Естественно, что социал-демократы проникались ненавистью к подобным людям и их фразам и уходили в более мелкую, но зато более серьезную работу пропаганды среди фабрично-заводского пролетариата» [Ленин В.И. ПСС, Т. 4, сс. 266–267].

Исторической справедливости ради отметим также, что последовательную критику идеологии, теории и практики терроризма в то время вел не только В.И. Ульянов. Не менее, если не еще более ощутимый удар по теории и идеологии терроризма нанесла публикация осенью 1895 года в «Московских ведомостях» цикла статей Льва Александровича Тихомирова под названием «Почему я перестал быть революционером» (этот цикл статей являлся переработанным изданием его одноименной брошюры, ранее вышедшей в Париже). В них бывший народоволец напрямую говорил своим согражданам о пагубности терроризма, предчувствуя его вероятное возрождение в России. Публицистическое выступление Тихомирова являлось попыткой ответа на дискуссию, которая в то время велась в некоторых радикально настроенных кругах и через семь лет привела к возобновлению «террористической борьбы» партией социалистов-революционеров. Блестящая социально-политическая критика Тихомировым идеологии и практики политического терроризма, по нашему мнению, не утратила своего значения и сегодня. В частности, Тихомиров отмечал: «Не буду касаться нравственной стороны подобной (террористической – О.Х.) системы действий, хотя предвижу серьезные опасности, которые в нравственном отношении может породить привычка решать вопрос о жизни человеческого существа, основываясь только на собственном, личном усмотрении… Ограничиваясь даже разбором вопроса политического и с этой точки зрения террористическую идею должно признать абсолютно ложной. Одно из двух: или имеются политические силы способные ниспровергнуть данный режим, или нет. В первом случае нет надобности в политических убийствах, во втором они ни к чему не приведут. Мысль запугать какое-нибудь правительство, не имея силы его низвергнуть – совершенно химерична: правительств настолько несообразительных не бывает на свете… Или не нужен, или бессилен – вот единственная дилемма для терроризма как системы политической борьбы» [11].

И далее он прозорливо продолжал: «Надежды на политическое убийство обличают полное непонимание законов общественности. Кинжал и динамит способны только запутывать всякое положение. Распутать его способны лишь идеи – здоровые, положительные, умеющие указать России дорогу не для пролития крови, а для развития силы. Нужно иметь идею созидательную, идею социального творчества. Только тогда стоит толковать о политических вольностях» [12].

Позднее Тихомиров вновь повторял казавшуюся ему очень важной мысль: «Идея террора сама по себе слаба: терроризм как система политической борьбы или бессилен, или излишен; он бессилен, если у революционеров нет средств низвергнуть правительство; он излишен, если эти средства есть» [13]. Похожую аргументацию далее мы встретим и в статьях Ульянова – Ленина.

Однако неправильно полагать, что сторонниками террора были исключительно эсеры: некоторые зарубежные группы российских политических эмигрантов, связанные как с «экономизмом» (журнал «Рабочее дело»), так и ставшие впоследствии меньшевиками (В.И. Засулич, Ю.О. Мартов и другие) также выступали за террористические методы «борьбы» против самодержавия. В этой связи газета «Искра» в номере от 1 мая 1901 года писала: «Нам говорят уже, что „исторический момент“ выдвинул перед партией „совершенно новый“ вопрос – о терроре… Вопрос о терроре совершенно не новый вопрос, и нам достаточно вкратце напомнить установившиеся взгляды русской социал-демократии».

Приводимая ниже цитата из центрального печатного органа РСДРП, на наш взгляд, однозначно свидетельствует об отрицательном отношении будущих большевиков к терроризму: «Суть дела именно в том, что террор выдвигается как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единоличного нападения. Да при отсутствии центральной и слабости местных революционных организаций террор и не может быть ничем иным.

Вот поэтому-то мы решительно объявляем такое средство борьбы при данных обстоятельствах несвоевременным, нецелесообразным, отвлекающим наиболее активных борцов от их настоящей, наиболее важной в интересах всего движения задачи, дезорганизующей не правительственные, а революционные силы… Наш долг со всей энергией предостеречь от увлечения террором, от признания его главным и основным средством борьбы, к чему так сильно склоняются в настоящее время очень и очень многие» [Ленин В.И. ПСС, Т. 2, сс. 7–8].

Далее по этому поводу в декабре 1901 г. В.И. Ленин писал в «Искре», что «не взяв в свои руки руководство общедемократическим движением, социал-демократия не может свергнуть самодержавия» [Ленин В.И. ПСС, Т. 5, сс. 365].

В предисловии к программной работе «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения», написанной в январе 1902 года, Ленин вновь подверг критике журнал «Рабочее дело», который «в одно и тоже время преподносит нам заявление: «мы думаем, что задачей социал-демократии не может и не должно быть противодействие подъему террористических настроений» («Р.[абочее] Д.[ело], № 10, С. 23), и резолюцию съезда (зарубежных российских социал-демократических организаций. – О. Х.):

«Систематический наступательный террор съезд признает несвоевременным». «Как это замечательно ясно и связно! – иронизировал Ленин, – Не противодействуем, но объявляем несвоевременным, притом объявляем так, что несистематический, а оборонительный террор «революцией» не отменяется!» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, с. 73].

Понятно, что в работе, призванной стать своего рода «альфой и омегой» партии, требовалось дать ясный и недвусмысленный ответ на отношение этой партии к терроризму. Причем ответ этот не мог быть лишь для «внутреннего употребления», а должен был стать составной частью партийной идеологии.

И, разбирая одну из публикаций того времени, Владимир Ильич дает обстоятельный ответ всей «философии терроризма», которой, по его мнению, страдали тогдашние, да и многие нынешние, «революционисты». Отметим попутно, что эта «критика из прошлого» объективно оказывается направленной и против эсеровской и бакунинской апологии терроризма, которая, по нашему мнению, служила также и идейно-теоретической основой для «левого терроризма» 1950–1980‑х годов прошлого века на Западе.

В.И. Ленин писал: «Очень интересно отметить ту особенную аргументацию в защиту террора, которую выдвинула «Свобода» (журнал одной из революционно-социалистических групп российских эмигрантов, издававшийся в Швейцарии – О.Х.). Устрашающую роль террора она «совершенно отрицает»…, но зато выдвигает его «эксцитативное (возбуждающее) значение». Это характерно, во-первых, как одна из стадий разложения и упадка того традиционного (до социал-демократического) круга идей, который заставляет держаться за террор. Признать, что правительство теперь «устрашить», – а следовательно, – и дезорганизовать, – террором нельзя, значит, в сущности, совершенно осудить террор как систему борьбы, как программой освещаемую сферу деятельности. Во-вторых, это образец непонимания наших насущных задач в деле «воспитания революционной активности масс». «Свобода» пропагандирует террор как средство «возбуждать» рабочее движение, дать ему «сильный толчок». Трудно себе представить аргументацию, которая бы более наглядно опровергала сама себя! Неужели, спрашивается, в русской жизни мало еще таких безобразий, что нужно выдумывать особые «возбуждающие» средства?» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, сс. 76–77].

По ироничному ленинскому определению, «революционисты» пасуют перед господствующим кустарничеством, не верят в возможность избавления от него, не понимают нашей первой и самой настоятельной задачи: создать организации революционеров…» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, С. 105].

И вновь возвращаясь к казавшейся ему крайне актуальной критике идеологии террора, Ленин пишет: «Группа «Свобода», внося в программу в программу террор, тем самым зовет к организации террористов, а такая организация действительно отвлекла бы наше войска от сближения его с толпой, которая еще, к сожалению, не спрашивает или мало спрашивает нас о том, когда и как открывать военные действия» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, С. 175].

В связи с опубликованием Донским комитетом РСДРП прокламации «К русским гражданам» по поводу убийства эсерами министра внутренних дел Д. Сипягина Владимир Ильич рекомендовал не впадать «в ту ошибку, которую делают социалисты-революционеры. На первый план социал-демократы выдвигают рабочее (и крестьянское) движение. Требования к правительству они ставят от имени рабочего класса и всего народа (здесь и далее курсив мой, – О.Х.), а не связывают их с угрозой дальнейших покушений и убийств» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, с. 371].

В мае 1902 года в опубликованной в «Искре» статье «Смерть Сипягина и наши агитационные задачи» Г.В. Плеханов, предупреждая об опасности «заражения идеей террора», писал: «Русское «общество» опять переживает теперь то оппозиционное настроение, в котором оно находилось лет двадцать тому назад и благодаря которому оно сочувствовало «террористической борьбе» партии Народной воли… Некоторые социал-демократы начинают поговаривать о том, что демонстрации обходятся слишком дорого и что террористические действия скорее поведут к цели. Опыт семидесятых годов показал, что от таких разговоров недалеко и до мысли о „систематическом терроре“. Но тут и заключается серьезная опасность для нашего освободительного движения. Если бы это движение стало террористическим, то оно тем самым подорвало бы свою собственную силу. Его сила состоит в том, что идея политической свободы, увлекавшая некогда одну интеллигенцию, проникла в некоторые слои рабочего класса. Сознательная часть пролетариата является теперь самым надежным борцом за политическую свободу… Терроризм при наших нынешних условиях привел бы к тому, что из нее (революционной армии рабочего класса – О.Х.) выделились бы и слились бы с терроризмом отдельные личности и группы личностей, вся же остальная масса ее стала бы гораздо менее активной». [14].

Как видим, Г.В. Плеханов повторяет основные доводы Ленина, что можно считать общей позицией будущей группы большевиков и ЦК РСДРП по вопросу о терроризме и отношению к нему.

Правда, в следующем номере «Искры» в сообщении о том, что по приказу виленского губернатора фон Валя были избиты участники первомайской демонстрации, упоминалось, что «вполне достойным и при данных условиях необходимым ответом явилось произведенное 5‑го мая покушение на фон Валя» (губернатор Вильно был легко ранен, а покушавшийся на него Г.Д. Леккерт впоследствии казнен. – О. Х.).

Однако даже столь краткое замечание в статье вызвало резкие возражения со стороны Г.В. Плеханова, в связи с чем Ленину пришлось специально разъяснить, что эта строчка стала вынужденным компромиссом, поскольку члены редколлегии Ю.О. Мартов и В.И. Засулич посчитали необходимым выразить «моральную солидарность» с Леккертом [Ленин В.И. ПСС, Т.46, с. 449].

По просьбе Ленина Плеханов подготовил для очередного номера «Искры» пространную статью «Русский рабочий класс и полицейские розги», в которой, в частности, подчеркивал: «герой погиб, но иго царизма по-прежнему давит на израненные плечи рабочего класса, и по-прежнему розги угрожают всему трудящемуся населению России за малейшее проявление самосознания и независимости. Как избавиться от этой угрозы, одно существование которой есть кровная обида всему трудящемуся населению?

Наша ближайшая практическая задача не в том, чтобы карать отдельных слуг царя, – мы все равно не в состоянии были бы покарать каждого из них, – а в том, чтобы вообще отбить у правительства охоту отвечать на демонстрации розгами».

На покушение Леккерта откликнулся и Виктор Михайлович Чернов, один из лидеров партии социалистов-революционеров. В статье «Террористический элемент в нашей программе», соглашаясь с Лениным относительно того, что «вопрос о своевременности или несвоевременности, вреде или пользе террористических действий вновь возродился в революционной литературе», он заявлял: «Сколько ни высказывалось сомнений, сколько возражений ни выставляли против этого способа борьбы партийные догматики, жизнь в который раз оказывалась сильнее их теоретических предубеждений, террористические действия оказывались не то что просто «нужными» и «целесообразными», а необходимыми, неизбежными» [15].

Здесь мы видим прямо противоположную точку зрения на террор, которой придерживались члены партии социалистов-революционеров: «Даже «Искра», выставившая в последнее время (см., например, № 20 от 1‑го мая), положения, что терроризм изолирует революционную партию и тем «обрекает ее на поражение», «террор мешает организации, а, следовательно, и вообще политическому воспитанию рабочих», – даже «Искра» не может закрывать глаза на действительность, и все ею сообщаемые фактические известия идут вразрез с принципиально антитеррористической тенденцией газеты… Но «Искра» против террора. Ей кажется почему-то, что такой поворот в современном революционном движении… «означал бы его сужение и грозил бы ему неудачей»» [16].

Полемика большевиков с эсерами продолжалась и позднее.

В июле 1902 г. Ленин писал: «ставя в свою программу террор и проповедуя его как средство политической борьбы в современной ее форме, социалисты-революционеры приносят этим самым серьезный вред движению, разрушая неразрывную связь социалистической работы с массой революционного класса… Организация террористических актов отвлекает наши крайне немногочисленные организаторские силы от их трудной и далеко еще не выполненной задачи организации революционной рабочей партии, что на деле террор социалистов-революционеров является не чем иным как единоборством, всецело осужденным опытом истории. Даже иностранные социалисты начинают смущаться той крикливой проповедью террора, которую ведут теперь наши социалисты-революционеры… Эти вредные иллюзии могут привести только к быстрому разочарованию и к ослаблению работы по подготовке натиска масс на самодержавие» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, сс. 375–376].

В августе и сентябре того же года «Искра» (№ 23 и 24) поместила статью Ленина «Революционный авантюризм», в которой, констатируя «новый поворот к террору в настроениях некоторых революционеров», он подчеркивал: «социалисты-революционеры наивно не замечают того, что их склонность к террору связана самой тесной причинной связью с тем фактором, что они с самого начала стали и продолжают стоять в стороне от рабочего движения, не стремясь даже сделаться партией ведущего свою классовую борьбу революционного класса» [Ленин В.И. ПСС, Т. 6, сс. 380–384].

В ноябре («Искра» № 26) В.И. Ленин вновь бичует «голоса в пользу повторения старой тактики отдельных политических убийств как необходимого и обязательного в настоящее время приема политической борьбы», «нелепость и вред предпринятой социалистами-революционерами попытки реставрировать народовольчество со всеми его теоретическими и тактическими ошибками (выделено мной, – О.Х.) [Ленин В.И. ПСС, Т. 7, сс. 58–59].

Летом 1903 года Ленин подготовил ко II съезду РСДРП специальную резолюцию, посвященную вопросу о терроре, в которой говорилось: «Съезд решительно отвергает террор… как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный…, отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и агитационной работы, разрушающий связь революционеров с массами революционных классов населения, поселяющий и среди самих революционеров и среди населения вообще самые превратные представления о задачах и способах борьбы с самодержавием» [Ленин В.И. ПСС, Т. 7, С. 251].

Газета «Вперед», ставшая преемницей большевистской «Искры», в редакционной статье в декабре 1904 г. писала по поводу убийства министра внутренних дел В.К. Плеве: «И чем удачнее было это террористическое предприятие, тем ярче подтверждает оно опыт всей истории русского революционного движения, опыт, предостерегающий нас от таких приемов борьбы, как террор. Русский террор был и остается специфически интеллигентским способом борьбы. И что бы ни говорили нам о важности террора не вместо народного движения, а вместе с ним, факты свидетельствуют неопровержимо, что у нас индивидуальные политические убийства не имеют ничего общего с насильственными действиями народной революции. Массовое движение в капиталистическом обществе возможно лишь как классовое рабочее движение. У нас так часто встречается сочувствие террору среди радикальных (или радикальничающих) представителей буржуазной оппозиции. Неудивительно, что из революционной интеллигенции особенно увлекаются террором (надолго или на минуты) именно те, кто не верит в жизненную силу пролетариата и пролетарской классовой борьбы» [Ленин В.И. ПСС, Т. 9, С. 130].

В вышедшей в феврале 1905 г. редакционной статье в № 7 «Вперед» Ленин писал, что социал-демократия России «боролась всегда не только против террора, но и против тех шатаний в сторону террора, которые обнаруживали не раз представители интеллигентского крыла нашей партии. Как раз поэтому спорила против террора и «старая» «Искра», когда она писала в № 48 «теперь же, когда демонстрации переходят в открытое сопротивление власти, наш старый терроризм перестает быть исключительно смелым приемом борьбы. Теперь героизм вышел на площадь; истинными героями нашего времени являются теперь те революционеры, которые идут во главе народной массы…» [Ленин В.И. ПСС, Т. 9, сс. 276–277].

Как видим, вопрос об отношении к политическому терроризму в России в начале ХХ века обсуждался весьма активно, причем далеко не большевики были его апологетами и пропагандистами.

В июле 1908 г. в «Пролетарии» [17] вновь критикуется эсеровская газета «Знамя труда» за «перепев на тысячу ладов призывов к террору, за неумное, неумелое, наивное приспособление к этому якобы новому, а на деле старому и очень старому и очень старому приему взглядов на революцию, на массовое движение, на значение партии вообще и т. д.» [Ленин В.И. ПСС, Т. 17, С. 140].

В 1910 г. в статье «Уроки революции» в качестве первого и основного урока революции 1905 года Ленин называет тот, что «никакая героическая борьба одиночек-террористов не могла подорвать царского самодержавия» [Ленин В.И. ПСС, Т. 19, с. 419].

В резолюции совещания ЦК РСДРП в 1913 г. отмечалось, что «партия социалистов-революционеров продолжает официально отстаивать террор, история которого в России совершенно оправдала социал-демократическую критику этого метода борьбы и закончилась крахом» [Ленин В.И. ПСС, Т. 2, с. 60].

В речи на съезде швейцарской Социал-демократической партии в ноябре 1916 г. Ленин вновь подчеркивал, что «опыт революции и контрреволюции в России подтвердил правильность более чем двадцатилетней борьбы нашей партии против террора как тактики» [Ленин В.И. ПСС, Т. 30, С. 183].

А в интервью корреспонденту шведской газеты «Фолькете дагблат политикен» 1 мая 1918 г. он вновь отмечал, что история русской революции показывает, что партия всегда прибегает к индивидуальному террору, если она не пользуется поддержкой масс» [Ленин В.И. ПСС, Т. 36, с. 482].

В мае 1920 г. в обращенной к делегатам II Конгресса Коминтерна книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» В.И. Ленин в числе уроков российской социал-демократии счел нужным особо подчеркнуть, что «в 1900–1903 годах, когда закладывались основы массовой партии… большевизм воспринял и продолжил борьбу с партией, всего более выражавшей тенденции мелкобуржуазной революционности, именно с партией «социалистов-революционеров», по трем главным пунктам. Во-первых, эта партия отрицавшая марксизм, упорно не хотела (вернее, пожалуй, будет сказать: не могла) понять необходимость строго объективного учета классовых сил и их взаимоотношения перед всяким политическим действием. Во-вторых, эта партия видела свою особую «революционность» или «левизну» в признании ею индивидуального террора, покушений, что мы, марксисты, решительно отвергали» [Ленин В.И. ПСС, Т. 41, сс. 15–16.].

Такой вывод, и такой урок для коммунистов делал признанный лидер российской социал-демократии.

Поскольку нередко и сегодня еще доводится слышать о том, что, якобы, коммунисты в последующие годы «героизировали» террористов-эсеров. Для опровержения подобных суждений и утверждений представляется достаточным обратиться к главному историко-идеологическому документу 1930–1950‑х годов – «Краткому курсу истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)».

В нем подчеркивалась ошибочность, бесполезность политического терроризма исторических предшественников социал-демократов: «Убийством отдельных лиц нельзя было свергнуть царское самодержавие, нельзя было уничтожить класс помещиков. На месте убитого царя появился другой – Александр III, при котором рабочим и крестьянам стало жить еще хуже. Избранный народниками путь борьбы с царизмом посредством отдельных политических убийств, посредством индивидуального террора был ошибочным и вредным для революции» (выделено мной. – О. Х.) [18].

На наш взгляд, в этих словах прослеживается сходство с антитеррористической аргументацией, ранее представленной в цитируемой работе Л.А. Тихомирова. Далее в «Кратком курсе истории ВКП(б)» вновь подчеркивалось, что «Ленин в ряде своих работ этого периода (конца XIX – начала XX века. – О. Х.), подвергал критике те средства политической борьбы народников, которыми пользовалась основная группа народников – народовольцы, а позднее – продолжатель народников – эсеры, в особенности тактику индивидуального террора. Ленин считал ее вредной для революционного движения, так как она подменивала борьбу масс борьбой одиночек-героев. Она означала неверие в народное революционное движение» [19].

В.И. Ленин среди делегатов III конгресса Коминтерна. 1921 г.

Предпринятый нами исторический экскурс показывает, что проблемы терроризма и борьбы с ним не только волновали, но и широко обсуждались в российском обществе еще в конце позапрошлого и в начале прошлого века. К сожалению, содержание этой дискуссии оказывается актуальным для нашей страны и сегодня. Вот почему анализ воззрений идеологов большевизма на место терроризма в общественной жизни страны не утратил своей злободневности и сегодня.

В статье «О «терроризме» и опять о наших партиях» [20] ее авторы обоснованно констатировали, что «с первых лет возникновения научного социализма он (В.И. Ленин – О. Х.), постоянно боролся против тактики личного террора (направленного против отдельных ненавистных представителей и слуг капитала), именно с разоблачения бесполезности и вредности проповедуемого народниками массового террора против царя и его слуг началась теоретическая борьба российских марксистов. Но, в тоже время, ставшая хрестоматийной фраза «Мы пойдем иным путем!», известная больше, чем теоретические работы Плеханова (и затем и самого Ленина) против терроризма народников, эсеров и анархистов, но она верно отражает отношение социал-демократов к индивидуальному террору».

Источники и примечания:

1. См. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. / Автор-составитель О.В. Будницкий / Ростов-на-Дону. 1996, С. 16.

2. Гейфман А. Революционный террор в России. 1894–1917 гг. М., 1997, сс. 121–174. Рецензию на исследование Гейфман см.: Отечественная история. М., 1995, № 5, сс. 185–189.

3. Ульянов (Ленин) В.И. Полное собрание сочинений (ПСС) Т. 5 С. 11.

4. Гейфман А. Революционный террор в России. 1894–1917 гг. М., 1997, сс. 138–171.

5. Политическое просвещение. М., 2003, № 2 (14), С. 15.

6. См.: например, Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886–1916. Издание второе, дополненное. Петроград, 1918, сс. 2–4.

7. Позицию Энгельса и Маркса по вопросу о терроре Х. Линке подытоживает следующим образом: – индивидуальный террор не разрушает государственную систему, но во всяком случае ведет к замене руководящих персон и таит в себе опасность, что атакуемый режим, оброняясь, станет еще более жестоким и репрессивным; – опыт показывает, что при применении террора убивают больше не причастных к нему лиц из числа того самого народа, за интересы которого якобы ведется борьба, чем действительно виновных в его угнетении; – террор не воодушевляет угнетенные массы, но делает их недееспособными и обостряет чувство бессилия и апатию. Подытоживая эти возражения, Х. Линке считает, что их можно привесвести к одному к одному общему знаменателю: индивидуальный терроризм, то есть террор против конкретных лиц, «больше чем преступление, это – политическая ошибка». – см.: Линке Х. Корни терроризма в России и Германии: общие черты и различия. // Проблемы терроризма. М., 1997, С. 138.

8. See: Wardlaw G. Political terrorism. Theory, tactics and counter-measures. Cambridge, 1989, p. 23.

9. Ленин / Ульянов / В.И. Полное собрание сочинений. 5‑е издание. Т. 2, с. 439. Далее по тексту статьи в квадратных скобках будут указываться соответствующие тома и страницы этого издания.

10. Цитируется по: История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях…, С. 18.

11. Здесь и далее цитируется по: Тихомиров Л.А. Критика демократии. Статьи из журнала «Русское обозрение» 1892–1897 гг. М., 1997, С. 27.

12. Там же, С. 27.

13. Там же, с. 36.

14. Искра, № 20, 1 мая 1902 г.

15. Цитируется по: История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях…, сс. 192–193.

16. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях…, сс. 198–199.

17. «Пролетарий» – в 1906–1909 гг. еженедельная нелегальная газета большевистской фракции РСДРП.

18. История ВКП(б). Краткий курс. М., 1938, С. 12. Учитывая, что данное издание является библиографическим раритетом, отметим также, что все указываемые нами положения присутствуют на тех же самых страницах репринтного воспроизведения «стабильного издания 30‑х – 40‑х годов «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1997.

19. Там же, С. 21.

20. Газета «Момент истины», № 1 (35), январь 1998 г.

Ленин, социализм и современная Россия

«Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье, сила и оружие».

Аннотация. В статье рассматриваются вопросы, связанные с проблемой становления и развития системы диктатуры пролетариата в СССР – основы советской государственности – в условиях форсированного строительства социализма, а также практического претворения в жизнь ленинского учения о государстве в противоречивой обстановке 1930–1950‑х гг. Особое внимание уделяется влиянию на указанные выше процессы «Сталинской» 1936 г. Конституции СССР.

Ключевые слова: Маркс, Ленин, социалистическое государство, Советская власть, социализм, Сталин, Конституция СССР 1936 г.

Сталин недаром назвал Маяковского лучшим поэтом того раннего советское времени, когда строился социализм. Приведенные выше его строки точно выражают то, что называется исторической истиной. Причем истиной, справедливость которой со временем становится все более очевидной. Недаром тираж его произведений занимает первые строчки в мире многие десятилетия, и эта закономерность будет сохраняться и впредь.

И вот интересная особенность. Нынешняя российская элита уже официально признает Сталина выдающимся деятелем, много сделавшим для страны. Хотя совсем недавно она же представляла его в виде кровавого деспота и тирана, уничтожившего десятки тысяч невиновных людей. А вот к Ленину ее позиция не смягчилась, Он по-прежнему кровавый диктатор, террорист и разрушитель Великой России, ненавидевший свою страну и заложивший атомную бомбу под ее территориальную целостность. Но ведь Сталин по сути реализовал разработанный Лениным план социалистических преобразований и был его самым верным и преданным учеником. «То я, а то Ленин», – сказал он, отказываясь от повышения тиража своих книг, когда ему предлагали сделать это, ссылаясь на огромные тиражи ленинских произведений. А ведь это говорилось в 1948 году, когда Сталин достиг апогея своего влияния и славы и мог издавать свои произведения любыми, даже самыми космическими тиражами. Спрашивается, в чем дело? А в том, что Ленина боятся больше Сталина, понимая, что учитель куда опасней ученика, даже самого талантливого и преданного своему делу.

О Ленине как общепризнанном вожде угнетенных масс, как главном архитекторе социалистического строительства и великом государственном деятеле написано много. Он весь в делах, как рыба в чешуе, как образно выразился по этому поводу Максим Горький. В данной статье речь пойдет о том, на что мало обращалось и обращается внимания. Даже в советский период засушившие до омертвелых догм живое марксистско-ленинское учение сусловские идеологи старались не касаться этой темы, всячески замалчивая ее. Речь идет о противоречиях, включая и антагонистические, внутри самого социализма, о враждебных новому строю силах и веяниях, которые могли привести к его крушению. Но впервые вопрос об этом поднял именно Ленин.

Даже сегодня, когда в России произошла буржуазная реставрация, нет ответа на вопрос, почему не удержался по-настоящему справедливый социально-политический строй, о котором лучшие умы человечества мечтали в течение всего периода его существования. Сколько теорий, концепций, разного рода идеологических и конспирологических схем выдвинуто и продолжает выдвигаться. А глубже и точнее всех причины развала социалистического государства и неизбежной капиталистической реставрации на его развалинах определил именно Ленин. Приведем сначала прямые выдержки из его основных программных произведений, относящихся к этой теме.

«Будет диктатура пролетариата. Потом будет бесклассовое общество. Маркс и Энгельс беспощадно боролись с людьми, которые забывали о различии классов, говорили о производителях, о народе или о трудящихся вообще». Сама же диктатура пролетариата состоит в том, что «только определенный класс, именно фабрично-заводские промышленные рабочие в состоянии руководить всей массой трудящихся и эксплуатируемых в борьбе за свержение ига капитала… в деле создания нового социалистического, общественного строя, во всей борьбе за уничтожение классов». Отстаивая свои цели, рабочий класс выражает одновременно интересы подавляющего большинства трудящихся, всего общества, включая крестьянство и интеллигенцию, и поэтому «…с точки зрения основных идей марксизма интересы общественного развития выше интересов пролетариата».

Что касается своего осинового направления, то диктатура пролетариата есть «упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и административная, против сил и традиций старого общества. Сила привычки миллионов и десятков миллионов – самая страшная сила. Без партии, железной и закаленной, пользующейся доверием всего честного в данном классе, без партии, умеющей следить за настроениями масс и влиять на него ВЕСТИ успешно такую борьбу невозможно». Невозможно потому, что враждебные социалистической идеологии социальные группы и слои как в стране, так и за рубежом, их влияния и настроения «окружают пролетариат со всех сторон мелкобуржуазной стихией, пропитывают его ею, развращают его ею, вызывают постоянно внутри пролетариата рецидивы мелкобуржуазной бесхарактерности, раздробленности, индивидуализма, перехода от увлечения к унынию». «…труп буржуазного общества … нельзя заколотить в гроб и зарыть в землю. Убитый капитализм гниет, разлагается среди нас, заражая воздух миазмами, отравляя нашу жизнь, хватая новое, свежее, молодое, живое, тысячами нитей и связей старого, гнилого, мертвого».

Борьба со всем этим и особенно «навыками и привычками частнособственническими, насквозь пронизывающими толщу масс», является продолжением в новой форме «старой» классовой борьбы, поскольку представляет собой войну против хранителей традиций капитализма, в число которых входят «худшие враги социализма и народа – партийно-государственные бюрократы» и даже те отнюдь не малочисленные рабочие, которые «продолжают смотреть на Советское государство по-прежнему: дать «ему» работы поменьше и похуже, содрать с «него» денег побольше». Борьба с «силами и традициями старого общества», классовая по своей сути, будет по мере строительства коммунистического общества все более смещаться в сферу психологии и нравственности, в тонкую и сложную область человеческой души, переделать и перевоспитать которую в коммунистическом духе во много раз сложнее и труднее, чем одолеть капитализм в военном, политическом и даже экономической отношении. «Наша задача – побороть все сопротивление капитализма, не только военное и политическое, но и идейное, самое глубокое и самое мощное».

Суммируем сказанное Лениным в тезисном виде для удобства последующего сопоставления с реальностями социалистического развития в разные периоды развития нашей страны:

– строительство бесклассового общества можно осуществить лишь путем диктатуры рабочего класса, политическим авангардом которого является Коммунистическая партия; всякие разговоры о «народе», трудящихся вообще – вредная иллюзия, не имеющая ничего общего с ленинизмом,

– самая опасная и самая страшная преграда на пути строительства коммунизма – «силы и традиции старого, эксплуататорского общества», в особенности бюрократизм, индивидуализм, частнособственнические навыки и другие веяния мелкобуржуазной стихии, захватывающей как рабочий класс, так и его партию, включая руководящих деятелей самого высокого ранга,

– борьба с «силами и традициями старого общества» является по своей сути продолжением «старой классовой борьбы в новой форме»,

– эта борьба по мере строительства коммунистического общества обостряется, охватывая самые сложные и трудно переделываемые сферы общественной жизни – сознание, психологию, поведение людей, – перенося центр тяжести противоборства двух общественно-политических систем на его главный и решающий участок – формирование нового человека.

В хрущевско-брежневские времена марксистско-ленинское учение омертвили настолько, что прилежно изучавшие его студенты и слушатели партийных курсов упали бы в обморок, услышав, что победивший в Советском Союзе социализм мог рухнуть не из-за внешней империалистической агрессии, а по внутренним причинам. Как и в любом другом общественном организме, в нем назревали противоречия и конфликты, шла борьба различных политических и идеологических течений, которая вполне могла разрушить его изнутри. Еще К. Маркс предвидел это и в своей известной работе «18 брюмера Луи Бонапарта» прямо писал, что первая попытка социалистической революции даже в случае ее успеха может закончиться неудачей в силу того, что старое, капиталистическое начнет возрождаться и возродится в рамках новых форм. И лишь когда человечество убедится, что нет другого пути к его развитию, да и выживанию, кроме как путь социализма, тогда, по словам Маркса, создастся «положение, отрезывающее всякий путь к отступлению, пока сама жизнь не заявит властно: «Hiс Rhodus, hiс salta! Здесь Родос, здесь прыгай!»

Типовая скульптурная группа «В.И. Ленин и И.В. Сталин в Горках» по мотивам одноименной фотографии 1922 г. Являлась одной из самых массово тиражируемых в Советском Союзе.

Авторы эталона: скульпторы Ю.И. Белостоцкий, Г.И. Пивоваров и Э.М. Фридман,1939 г.

Маркс был гениальным теоретиком, и сила его теории как раз и состояла в том, что она была связана с реальной жизнью. Логика его подхода была очевидна. Человечество существует многие тысячи, если не десятки тысяч лет. И весь этот период можно назвать его предысторией, поскольку его развитие шло стихийно, по непознанным законам природы, как это идет, например, в том же животном мире. Социализм впервые делает это развитие осознанным, планомерным и регулируемым, причем не в интересах ничтожного меньшинства, а подавляющего большинства. Понятно, что такая кардинальная ломка не может произойти в одночасье, она будет идти долго, болезненно и противоречиво, с периодическим возвратом к старому и даже откатом назад. Для Маркса это было также очевидно, как и неизбежность краха капиталистической системы, как и переход к первой стадии коммунистического общества – социализму, который один только способен решить многочисленные проблемы, стоящие перед человечеством.