Читать онлайн Море Хард

Молния полыхнула, осветив вспышкой дорожный указатель. Он сиял мгновение среди чёрного густого леса на переезде. Из-за мокрых подтёков на стекле прочитать его было тяжело. Впрочем, и в ясную погоду, легко сложив зримые буквы, произнести слово будет непросто.

«Город Новотатищевск» – ад для иностранцев. Названием, прежде всего. Novotartyscheffsk. Да и прежде имена города не были эталоном благозвучия – Центроуральск, Свердловск, Екатеринбург. А оскорбительную версию – Сновадрищевск – не произнести, и не перевести. Бедные иноземцы.

Скучновато в застрявшем поезде. Тест, тест! Тост, тост! Ну, за веселье!

Сновататищевск. Есть и такое имя. Так его называют водители транспортных фур. Они-то и устроили забастовку. Возмущаются, что вместо них на перевозку грузов выводят роботизированные китайские грузовики. Перекрыли и саму автотрассу, и железную дорогу через всю Сибирь – Транссибирскую магистраль.

Её строили ещё при царе.

Вообще город сносный. Не ад. Но сами края мрачные. Угрюмые. Да и на слове «Урал» по мне зловещий налёт. В нём мне виднеется – «Уран». Холодная планета. Древний бог неба. И бомба. После ядерной бомбёжки Дрездена, Лондона и Москвы всё это печально выглядит. Хотя мне порой и в простом русском слове «сугроб» отчётливо слышится замогильный ужас внутри деревянного ящика для мертвецов. Су-гроб.

– Льёт так, как будто всё море Хард на нас обрушилось! – среди вагон-ресторанного гула я отчётливо услышал от кого-то одну лишь фразу. Невинная реплика чуть сбила пьяный дурман. Море Хард, море Хард.

Может я так себя лишь настраивал, но сразу как кончилась географическая Европа – стало куда сумрачней. Хотя тот момент, миг, как мы проезжали Уральские горы – я не заметил. Спрашиваю местных – плечами пожимают. Мол, нет тут гор. Я почему-то ждал острых пиков, опасных серпантинов, коварных рек. Вместо этого какой-то сплошной лес с утомляющим китайским радио на фоне.

Проморгал веху. Дальше я ждал пересечения границы с Сибирью. Но мне сказали, что там тоже не будет никаких фанфар, стел и прочего. Только лес, сплошной вечный лес за окнами.

Тест и тост. Будем считать, что здесь, в часе езды после Снова… Новотатищевска и есть начало Сибири. На месте невольной нашей остановки. В глубине тёмных невидимых туч прошли электрические всполохи. Я ждал, что небеса подмигнут мне… И чёрт с вами, так могу выпить, без намёков.

Тем же поездом, тем же вагоном я двигался от Молотова по Транссибу. И у меня была достаточно длинная остановка в главном мегаполисе Урала. Часа три.

Давно уже еду. Несколько дней. Сначала стремительно, а потом будто вязну. Чем дальше – тем медленней.

Самолёт, машина, поезд, куча пересадок, подустал от напряжения с непривычки. И когда перед самым порогом Сибири застрял, то… вот позволил себе расслабиться. И вагон, и ресторан. Чудеса!

Ха! Как будто оправдываюсь.

Кстати, в Новотатищевске я встретился с одним своим подписчиком. Владельцем сети пончиковых. Он угостил меня Уралиумом – такая коварная местная водка, подкрашенная чем-то безвредным. Выглядит за стеклом как оживший в переливах зеленый камень малахит. Похожий на психоделический монохромный узор. Вкус спокойный. Хотя под 50 градусов. Бутылку уходит быстро. На этикетке стилизованная под бронзовую статуэтку свёрнутая ящерка в короне, кусающая свой хвост. Что-то из местного фольклора.

И последнее. Поезд дерьмо. Еда дерьмо. Не дерьмо-дерьмо, а такое терпимое, сносное такое дерьмо.

Мне сразу говорили, чтоб комфорта не ждал. Поэтому дальше я просто не буду лишний раз поднимать тему бытовых неудобств. Так ведь, мисс непротёртая вилка?

ИНТЕРМЕДИЯ 1-1 \\ 1920

«Восстания в Западной Сибири начались в конце 1920 года. Как стихийный ответ на продразвёрстку. Так называли принудительно изымаемый налог в натуральной форме – зерном, скотом. Добавим сюда неурожай, усталость от войн и кризиса – вот и готовая почва для массового недовольства по всей стране. Бунтовали даже в Обдорске – а это на Полярном круге. В феврале 1921 года на несколько недель был парализован Транссиб – единственная железнодорожная магистраль, которая связывала европейскую часть с Сибирью и Дальним Востоком.

Коммунисты борились против бунтовщиков с военным размахом – используя даже артиллерию, бронепоезда и бронепароходы. Особенно жёстко близ железной дороги. Население гибло от холеры и голода, от оружия бандитов и карательных отрядов.

И новая власть быстро утопила восстание в крови».

\\ Из видеолекций Марка Антоновича Вергилина об истории Западной Сибири 20 века.

ИНТЕРМЕДИЯ 1-2 \\ БУРЯТСКИЙ КОСМОНАВТ

«Да, там в ходу на равных правах и кириллица, и китайские иероглифы. Сразу двойную письменность в школе учат.

Вообще она правильно называется – Бурятская народная галактическая республика. Галактическая – от слова «галактика». Серьёзно! Правда, что ли не знаете эту историю? Якобы – подчеркну – это не общепринятое мнение, якобы – первый космонавт, астронавт, он хоть и был американцем, но его мать – европейских, не азиатских кровей… Нет, не тот астронавт, в чью честь куча улиц. А другой, настоящий первый, который за полгода до того полетел и сгорел при посадке… Мать его была из Бурятии. Или проездом там была. И родила его там! Якобы! И вроде как первые несколько недель жизни он провёл там. Потом уже переехали.

Поэтому там и считается – что Бурятия это родина первого покорителя космоса. А значит и республика – галактическая.

Это ещё не самое чудное! Чего стоят попытки одного их президента добавить восьмую ноту в музыкальную грамоту – чисто бурятскую. Или сделать деньги кратными «17», потому что кое у кого это было счастливое число. Купюры выпускали – 17, 34 и так далее. Даже хотели время перевести в стране не 17 минут. Только не решили, вперёд или назад…

Да ладно, я пошутил про 17 минут! А про остальное – не пошутил!»

\\ Какой-то мужик в вагоне-ресторана поезда.

ИНТЕРМЕДИЯ 1-3 \\ ДОЖДИ

«Да тут постоянно дожди, постоянно, всё время, просто достало! Как ни приеду сюда – всё льёт и льёт. Я думала – мне так не везёт. А потом сказали – это потому что от водохранилища ихнего там, от моря этого климат сломался, и вечно тут тучи, да облака, грязь, слякоть, дожди, тьфу, надоело!»

\\ Одна проводница другой на вокзале в Санкт-Ленинотуринске

Наконец-то доехал. В Ленинотуринске надо было оставлять поезд. Дальше по воде.

Вышел на вокзале. Ноги держат. Голова что-то барахлит. Зря перебрал.

Ночь. Дождь моросит. В районе железнодорожного вокзала – хаос. Из голосов – много русской речи. Кругом много кириллицы. Пирожки. Вода. Пиво. Разливное. Такси. Едем. Дешёво. А-а-а… Какой ужас.

По периметру вокзальной площади высотки, залитые выжигающей неоновой рекламой. Надеваю свои старые добрые огментированные очки «Мемнон–1» (не позор, а благоразумие!). Блокировка рекламы барахлит, связь барахлит, другой протокол что ли. Я ведь ещё пьян. Не могу никак настроиться, путаюсь. Залезаю в навигатор. Что-то не то опять. Шагаю куда-то, не глядя на реальность, стараясь держаться подальше от шумных вонючих бензиновых машин. Ох и смрад! Спотыкаясь, добредаю в место поспокойней, вроде бы почти настроив навигацию…

…в каком-то неосвещённом переулке передо мной стоят ребята. Неприятные товарищи. Трое или четверо в темноте. Вжух – и они начинают светиться татуировками. «АУЕ» – выбито на лице у одного, над бровью. Пальцы разрисованы скелетными косточками у другого. У третьего по шее будто языки пламени. Это плохо. Значит, включили мощный блокировщик-джаммер. От которого начинает люминесцировать радио-краска, жечь кожу. У меня у самого такая точка под часами есть. Если жжётся – значит рядом мощный источник радиоизлучения. Можно настроить так, что даже частоты будешь распознавать. Или светиться – как эти клоуны.

– Ты кого это сибирюками называл, чепушила? – какой неприятный ухающий голос у этого с тремя буквами на лбу.

– Господа… Товарищи… Шит. Как вы тут обращаетесь… – память барахлит. И я не помню, как сибирские маргиналы обращаются. Связь не работает, даже мемнон не спросить.

Полицию не вызвать. Помощи нет. За спиной длинный переулок, догонят. Сумка ещё эта. Вдали за бандитами пульсирует фарами редких машин ночная улица. Далёкие прохожие в наушниках и оггах, плевать всем. Бежать…. Куда я убегу пьяный, не зная города. Ух! Значит – бой!

– Джентльмены, прошу прощения, если оскорбил, но три года французского легиона… – что в Европе в теории наводит ужас – тут даже не дослушали. В три летучих шага ауешный бандит подлетел ко мне и пнул в бедро левой ноги, по флангу.

Я упал на бок, в мокрую грязь. Боль в ноге страшная. Возможно, перелом.

– Я канадский гражданин, прапраправнук Распутина, меня нельзя бить, будет дипломатический скандал. – бой не сложился, и я начал разыгрывать жертву. Заодно быстро-быстро трезвел. Стало страшно.

– Да нам похер, кто ты и откуда, – поигрывая светящимися костяшками крикнул второй. – Давайте доломаем его!

– Постойте, постойте, – раздался за их спинами спокойный, мягкий и уверенный голос, можно даже сказать интеллигентный. – Неужто того самого Распутина?

Пара шагов – из-за спин лысых бандитов выходит седоусый мужчина с тростью и зонтом в строгом сером костюме и почему-то в старомодной широкополой шляпе. И кроваво-красном галстуке. Может это уралиум меня мучает видениями?

Светящиеся бандиты словно остановились на паузе, будто стиснутая пальцами пружина. Они смотрели на меня. И лишь одно слово человека с тростью могло решить всё.

– Да. Я еду в Покровское, на его родину. У меня там…

Он медленно помахал тростью и головой. Мол, не то.

– Как звали его детей? Быстро!

– Дмитрий. Григорьевич. – мгновенно говорю. – Это сын. И дочки – Варвара, Матрёна.

– Где жил Дмитрий после убийства отца? – седовласый затеял викторину, тему которой я знал очень хорошо.

– В Обдорске. Это Хард нынешний, где плотина… Потом в Европе с цесаревичем.

– Обдорск… – он подошёл ко мне поближе так, что бандиты оказались у него за спиной и обратился к ним через плечо. – Господа, полагаю, если иностранный гость раскаивается в своих поспешных словах, которыми он окрестил наш народ в поезде и на улицах сибирской столицы, то ему стоит убедить нас в искренности своих помыслов.

– Чё? – переспросил третий, «пламенный» бандит.

– Я говорю, пусть гонит монету за свой базар гнилой. Или берите здоровьем. – седовласый повернулся к нему. Потом ко мне, – Монета! Монета у тебя есть?

Шутить не хотелось. Десять золотых коинов-монет дал мне куратор. На случай сбоя бесконтактных и контактных платежей, на случай нехватки наличных и бартера, на случай подкупа и прочих тайных операций. Десять криптокоинов. На своей прежней работе в макрабстве мне нужно было год откладывать лишь на одну такую. Снаружи будто бы деньга деньгой – красивая золотая монета. А внутри – фактически микрокомпьютер с записанным криптовалютным кодом. Было десять. Стало девять.

Лёгкое движение руки – и монета, звеня и будто посмеиваясь, прыгает у ног бандитов. Глупо получилось.

– Слышь, чёрт, чё как псам помойную кость… – Начал было один.

– Простим дурные манеры. – вступился за меня седовласый. – Он всё же иноземец. Ещё не обжился. Но – надеюсь – первый урок усвоил.

Светящиеся пальцы подняли монету, покрутили, подбросили. И сияние пропало. Тёмные фигуры растворились в переулке.

– Вы, простите, не знаю, как звать-величать, всё же осторожней с языком. За лишние слова могут голову пробить, а тело бросить в реку. Пойдёмте туда, – он показал тростью за мою спину, – там возле остановки и вызовите такси. Не надо ходить в таком виде.

Я шёл, хромая и волоча чемодан, он – молча – рядом. Вызвал такси, посадил в машину. «Берегите себя, молодой человек» – сказал напоследок.

Стиснув зубы, чтобы не ругаться вслух, я назвал таксисту гостиницу, где у меня бронь.

Лениножлобск – так вот его обзывали раньше, лет десять назад, когда город звался Ленинообск. А давно до войны – Тюмень. Тюмень – столица деревень. Тюмень – город-пельмень. Город-темень. Когда врагов много – то и брани хватает. Пардон, но кавычить не буду, названия хоть и неофициальные, но весьма и весьма в ходу.

Переименовать город четыре раза за век? Ерунда. Переименовать улицы сорок четыре раза? Легко! Загадить карты и маршруты оскорбительными и искажёнными названиями? Проще простого.

Если хотят ткнуть соседством с херландскими землями, то зовут Санкт-Ленинбург. Или – Сран-Ленинтрупск. Вот так корёжат имя города нынче. Ленин хоть и живее всех живых, но всё равно мёртв.

Если бы не эти чёртовы смены табличек и местные глюки…

Впрочем, чего ныть. Жив и цел.

А если бы погиб – какой бы город смерти написали в некрологе? Под каким именем?

ИНТЕРМЕДИЯ 2 – 1 \\ ТАКСИСТ

«Не надо здесь по ночам шарахаться где попало, конечно! Тут и днём-то легко могут обчистить. По сторонам посматривай, дорогими вещами не размахивай. Разве только на такси и передвигаться. Но тоже, знаешь, и среди нашего брата всякие бывают… Попытаются обмануть, нагреть, обсчитать… Вы иностранцы иногда как дети малые себя ведёте, будто не знаете, куда попали… Всё! Приехали, отель «Огни Сибири». Как мы и договаривались – сверху ещё столько же, сколько на счётчике. И только наличными!»

\\ Таксист в Санкт-Ленинотуринске.

ИНТЕРМЕДИЯ 2 – 2 \\ ОБЕЗБОЛЬСК

«Сибирь всегда казалась на карте бесконечной, безграничной, всё вплоть до каких-то пустых, вечно снежных земель, где почти не живут люди. И вся цивилизация здесь зарождалась и держалась только за дороги. Прежде ими были реки. Так возник Тобольск – столица огромной земли на слиянии двух рек. Но потом появились рельсы – рукотворная дорога, по которой потекли грузы. Прошла она через всю южную Сибирь – минуя старый Тобольск, сегодняшний Обезбольск – но прямо через безвестную Тюмень. Жизнь на берегу железнодорожного потока преобразила захолустный город. Известный сегодня как Санкт-Ленинотуринск».

\\ Из лекций М.А. Вергилина.

ИНТЕРМЕДИЯ 2 – 3 \\ ЗАРЯДКЕ В ОТЕЛЕ

«Нет, извините, ваше зарядное устройство не подходит к нашим розеткам. И переходники не помогут – тут другой ток… Я не специалист, извините. Могу дать вам в аренду аккумулятор с набором разъёмов… Включу в стоимость счёта. Продать не могу, извините».

\\ Администратор в гостинице.

Наутро я вообще плохо помнил, как добрался до гостиницы.

Администраторша на ресепшене была похожа скорей на неприступную училку из старого клипа для тинейджеров – нарисованные брови, чётко-красная помада, строгие морщины. Косилась на меня, шевелила ноздрями. Мол, пьянь такая понаехала. На родине было бы стыдно, а тут нет. У вас, где разбойники убивают людей на улицах и ездят бензиновые машины, меня уже не мучает совесть за хамство, брошенный мусор и нарушения правил приличия. Надеюсь, я это лишь подумал.

Нет, всё-таки стыдно. Не успел заехать в Сибирь – тут же и проблемы. Если таков цивилизованный край, что же дальше будет?

Всё вчерашнее наутро мне казалось бредом и фантасмагорией. Если бы не огромный синяк на бедре, грязные штаны и всего девять коинов вместо десяти. Голова не болит. Но в тумане.

Санкт-Ленинотуринск ждал. Впереди визит в посольство. Визит в мавзолей. И потом в бар – сцементировать эту пустоту в голове, залить дрожащую пыль в ней. Опохмелиться.

Вообще не помню, чтобы я кричал «сибирюки», говорил «сибирюки» или ещё как-то. Слово ещё такое… Впрочем, что я вообще там помню. Откуда эти урки-светлячки взялись вообще, что за седой мужик с усами и с красным галстуком был? Откуда он знал про монеты? Я будто бы попал в дурной и дешёвый фильм, где психологические характеристики пишутся одним словом. Они – злые. Я – глупый. Лишь бы продюсеры продавили хэппи-энд.

Нужно было взбодриться. В девять уже встреча в посольстве. Мерзкий кофе на завтрак. Холодная яичница. Зачем я вообще выбрал это место? А… название красивое – «Огни Сибири». Вот теперь мучайся, мотылёк.

Много зубной пасты. Много ледяной воды на голову. Свежий костюм.

На улицу выходить как-то страшно. Хорошо, что прислали машину. Старый мерседес на ископаемом топливе. Пять минут дороги, пять минут на проверку документов, и вот я в объединённом посольском квартале – на самом деле просто большое и скучное здание.

Скучный кабинет с приёмной. Здрасьте, здрасьте, хеллоу, хеллоу, назначено, проходите.

Мой собеседник – атташе нашего посольства по каким-то там рогокопытным вопросам – был зол. На взводе. Он откуда-то уже знал, что я перебрал зелёненкой малахитовки, и где-то задержался.

Блин, точно, он же звонил вчера ночью. Ругался. А ведь сколько мы до того беседовали – милейший человек. Значит, я разозлил его.

– С ума сошёл? Ты чуть неопознанным трупом в новостях не стал! Представляешь, какой скандал был бы! Тебя человек встречать поехал, а найти не может! – он говорил по-английски, это я тут перевожу всё на русский. – Чего хромаешь, кстати?

Про драку, значит, не знает. Хорошо. Хоть что-то хорошо.

– Упал, – бубню. – Споткнулся об тюменский мусор.

Атташе (не буду упоминать его имени и деталей внешности) напряжённо держал пальцами карандаш.

– Это дикий край, и уже здесь дикие люди. Там дальше вообще нет никаких посольств, нет связи, нет спецназа, никто не прилетит и не поможет. Факин шит, туда вообще никто не прилетит! Нужно быть аккуратней.

И давай кричать. Ругаться.

– Отттого, что ты праправправнук Распутина – ты от этого не становишься полубогом. Или неязвимым. Ты для них иностранец. А значит – враг.

Сгущает или нет?

– Если вы считаете, что я не готов – пишите в администрацию. Пусть меня снимают. Я устал эти крики слушать. Давайте по делу.

Он затих. Глубокий вдох. И выдох.

– С тобой будет наш человек. В основном он будет техническим помощником – съёмка, свет, запись звука, черновой монтаж. Но у него имеются кое-какие силовые… навыки. Не стоит провоцировать ситуацию и проверять.

– Спасибо, но…

– Какие «но»? Не спеши. Поработай с ним сегодня-завтра, поснимай Ленина, поснимай местный музей. Потом и решишь. У тебя одной техники на сорок кило будет. Одному за раз столько не утащить.

В дверь за моей спиной постучали и тут уже зашли. Поворачиваюсь. Какой-то азиат с равнодушным лицом.

– Чокан Державин, – смотрит на меня и протягивает руку. Видя моё замешательство, добавляет на чистом русском, – Чокан – это имя моё. Я казах.

– Почему казах? – спрашиваю.

Чокан смотрит на атташе. Атташе на меня.

– Знает местные нравы, бывал там. Говорит по-русски. Многие будут принимать за китайца и не станут лишний раз связываться. И, конечно, отлично снимает. – сказал атташе.

– А как я людям объясню, что со мной, иностранцем – казах? – спросил я.

– У казахов гонорары ниже.

– Убедительно. – говорю, – Чокер… скажи…

– Чокан.

– Отлично! Сегодня снимаем Ленина. И интервью.

– С кем?

– С Лениным!

Местные загнали в нейросеть полное собрание сочинений Ильича. И тот мог мало-мальски на винтажные темы и прочую политику общаться. Кстати, в виде голограммы.

Снимать эти сумрачные монохромные лица в плохом разрешении было страшным мучением. На видео они часто выглядели на убогий наложенный слой, как дешёвый спецэффект. Требовалось большое мастерство. Вот и проверим нервы казаха.

– С голограммой? Хорошо. Мне нужен час на подготовку.

– Отлично! Встречаемся внизу через час.

Казах ушёл.

– В Обезбольске будете через три дня. Вот здесь детали, – атташе протянул визитку с карандашными пометками, – мы организовали вам встречу с тем человеком, которого вы указали, с Вергилиным. Он как раз приедет с севера со свежими данными, даст наводку – куда и как двигаться дальше. Возможно, и сопроводит частично. Его не упоминайте в блоге. И лучше даже не снимайте.

– Почему?

– У него тут не везде хорошие отношения. Особенно на юге и на западе, таким знакомством пока лучше не светить.

– А дальше?

– Он мне недавно писал, сказал, что есть контакт, будет проход на море Хард после Ворот. И вплоть до плотины, до самого Харда.

– И на плотину пустят?

– Это ещё не решено.

– А Чекан этот… он насколько в курсе вообще?

– Кое-что знает. Но ты исходи из того, что он просто твой оператор, технический помощник. Тут нечего обсуждать.

Многое я не мог говорить открытым текстом. И атташе это знал.

ИНТЕРМЕДИЯ 3 – 1 \\ МЕМНОН И НЕСТРА

«Мемнон! Он так прочно вошло в наш язык, что стал просто словом. Поисковая система, социальная сеть, удобные интернет-сервисы, своя мобильная связь и даже лучшие в мире носимые огменты. Синоним отличных вещей. Одним словом! Мемнон!

Но – скоро всё станет лучше. И при этом останется прежним. Мемнон расширяется, растёт. Всё, что в нём было хорошего – остаётся. И добавляется много нового. Прежде всего – виртуальная реальность, дополненная реальность, масса электронных помощников. Они берут вашу рутину на себя. Кажется, что внутри искусственный интеллект, но нет – это просто самоулучшающийся, обучающийся на ходу алгоритм. Теперь всё работает ещё быстрей, ещё ясней и понятней. И называться будет – Нестра. Нестра – новое имя Мемнона!»

\\ Из презентаций Нестры

ИНТЕРМЕДИЯ 3 – 2 \\ МУМИЯ ЛЕНИНА

«Когда Ленин умер в 1924 году, то люди так долго прощались с ним, что процесс решили сделать вечным. Бесконечным. И сугубо материалистическое по своей идеологии государство превратило мёртвого вождя в священную мумию. Буквально. В центре столицы поставили мавзолей, куда всегда тянулась нескончаемая очередь желающих посмотреть на разрушителя царской России.

Во время войны, в 1941-м году, секретным распоряжением мумию перевезли в Тюмень. И когда Москву, Дрезден и Лондон подвергли ядерной бомбардировке – то выяснилась пугающая актуальность лозунга «Ленин – жив!». Большая война закончилась, начались малые. Тюменцы не отдавали тело вождя, его пытались выкрасть, например, белоомичи, пытались отбить прямыми атаками урало-капиталисты. Но последний оплот коммунизма не сдавался.

Позже именно из-за Ленина переименовали и сам город. И он стал последним крупным прибежищем для коммунистической идеологии на территории бывшей Российской Империи. В последние годы – всё больше декоративным символом прежнего порядка, нежели настоящим центром коммунизма».

\\ Из лекций Вергилина об истории Западной Сибири 20 века.

ИНТЕРМЕДИЯ 3 – 3 \\ АВТОР ПРО ИНТЕРМЕДИИ

«Тут у нас техническое подполье черновика. Слово как-то само прилипло сразу – интермедии. Вроде и сырье. Но уже вполне самостоятельные.

Вообще меня распирает от деталей. Но я решил, что описывать подробно визуальные подробности особо нет смысла – есть же видео, зачем повторяться, всё равно за живой картинкой мне никаким словом не угнаться. Но случаются такие небольшие зарисовки, встречи, обрывки разговоров, которые не тянут на хороший сюжет, не встраиваются в мою историю, не могут попасть на видео… И я решил, что пусть они будут идти в виде, как я сказал, интермедий – необязательных, лёгких пауз. Такие завораживающие завитушки, мини-истории как вселенные на шёлково-атласной глади моря Хард. Плюс я могу добавлять сюда собственные комментарии по ходу дела. Если, конечно, будет что сказать за пределами основного повествования. Пока не знаю.

Тут, как выясняется, многие вещи нельзя вообще говорить вслух, даже в простой беседе. Обижаются! Я уж молчу про формат видеоблога, там крайне аккуратно слова подбирать надо.

Кстати, в интермедиях цитаты не совсем дословно будут. Но я не бегаю с ручкой за людьми. У меня, к счастью, есть техническая возможность отдельные реплики, монологи окружающих людей фиксировать с помощью определённого устройства и сразу сохранять в виде текста. Думаю, тоже буду использовать. Как раз там, где и видео невозможно, и где не нужно утяжелять основной текст.

Может потом вклею их в основную историю после аккуратного обмазывания контекстом.

Пожалуй, немного туманно выражаюсь. В общем интермедии – это или мои мысли на полях, или чьи реплики из моего путешествия, как есть».

\\ Комментарий автора

Городок небольшой, ехать недалеко. Правда, планировка бестолковая. То натыканы тридцатиэтажные свечи, то резко – старые деревянные бараки в окружении развязок. И в итоге – полчаса в пробках. Пешком было бы быстрей, пожалуй. Но нельзя. Потому что – страшно грязный, вонючий, пыльный воздух. Спасибо старым машинам. Только людское управления, никаких роботизированных машин. Из приятного – пустое небо, никаких дронов, ни грузовых крох, ни пассажирских. Нет страха, что сверху прилетит какая-нибудь коробка…

В музее-мавзолее людей немного. Больше всего китайцев. У них свой микроклимат в отряде из полусотни бабушек и дедушек. Переводчик – тоже свой.

– Патиму мумия в пиддьяке? Не было вить в давнем эгипите пиддьяков. – слышу я.

Местная музейщица с серым лицом и бейджиком «Лидия». Вопрос про «пиддьяк» адресован ей. Помятая женщина, ушедшая в глухую и беспросветную депрессию. Тяжело, наверно, каждый день по десять раз объяснять, почему египетская мумия в пиджаке.

Увидев нас – дежурно нахмурила брови. Я ударил на опережение.

– Доброе утро! Меня зовут Тролли. Я видеоблогер из Канады. А это мой друг и компаньон из Казахастана, Чопер по фамилии Пушкин. Он оператор.

– Можно просто Че. – он не отреагировал на мои тупые подколки.

– Как Че Гевара? – внезапно заискрилась она.

– Да, не все могут моё имя правильно запомнить и произнести, поэтому можно просто – Че. Тем более, что и мне его идеи тоже близки.

Серость на лице мгновенно растаяла, будто снег бросили в кипяток.

– А я – Лидия Эрнестовна. Так приятно видеть единомышленника! Ведь какое странное дело. Ладно, капиталисты. Но ведь люди из коммунистических страны приезжают, а наследия своего совсем не знают…

Я слегка кашлянул. С таким, знаете, явным капиталистическим отзвуком.

– Так что же вы хотели, товарищи? – спросила она.

– Интервью. С Лениным.

– С голограммой?

Тут я еле сдержался от неуместной шутки про маппет-шоу. Похмелье дурно влияет на моё чувство юмора.

– Да. Вам не звонили?

– Звонили. Но…

Смотрит на мой твёрдый взгляд.

– Ему… не здоровится, если можно так сказать.

– Голограмме?

Тут уже я не шутил, просто начал буксовать.

– Да, чат-бот немного барахлит. Я бы не советовала…

– Не понимаю. Давайте попробуем. Покажете, что не так.

Лидия закусила нижнюю губу.

– Он… извините… сквернословит. – робко выдавила она.

Я тоже начал сквернословить. Пока про себя.

– Ну, эту проблему решить можно. Покажите нам больную голограмму.

В соседней комнате, оформленной под ленинский уголок с красными флагами и лозунгами, на подставке стоял ящик, похожий на старый телевизор без передней и задней стенки. Внутри и формировалось голографическое изображение. А в подставке, насколько я знал, был спрятан компьютер.

Внутри голоящика – моргала глазами голова Ленина, повторяя движения каждые пару секунд как на заставке. И задумчиво смотрела куда-то в сторону. Глаза быстро привыкали к тому, что голо-голова будто бы чуть-чуть постоянно расползается, мерцает, дребезжит. Но на видео – всё равно смотрится ужасно. Да и модель голографа была старая.

– Это пока демо-версия. Я боюсь людям его включать. Он непредсказуем. – продолжала тушеваться Лидия.

– Так же говорил и Николай Второй. – шутка мимо. – Простите.

Таких штук в мире было сделано немного. Чтобы чат-бот и голограмма на основе реального человека. Голограмма-то – ерунда. Куда сложней связную речь реконструировать. Но после Ленина остались тысячи страниц. Плюс скан мозга, который после смерти законсервировали. Десятки часов кинохроники, аудио-выступлений. Нейросеть всё сожрала, переварила и породила виртуального вождя революции. Такой вот подарок музею к юбилею. Вряд ли он мог говорить о чём-то отвлечённом или современном…

– Прошу вас не оскорбляться. Я могу выключить в любой момент. – прервала она мои раздумия Лидия. – Включаю.

Ленин (я говорю тут о голограмме!) перевёл взгляд на меня и прищурился.

– Лидия-хламидия, что за недобитки? – резко заговорил он фирменным картавым говором.

– Добрый день! – говорю я, как всегда предельно вежливо начиная разговор с хамами.

– Добрым он будет, когда мы вас, поганых служителей капитала сожжём и прах ваш над свалкой истории развеем. – голографический Ленин начал неожиданно резко, без прелюдий. И, видимо, уже копал в сети. – Так… Тролли, видеоблогер. Чокан, кхм, Державин, оператор. Клоуны, отвлекающие пролетариев и когнитариев от действительно важных вопросов. Мистер Тролли в говённой роли!

Лидия выключила звук, голова молча бранилась в ящике, пуская злобные взгляды. Сильно, сильно!

– Видимо, в дата-сет попали сетевые данные. – сказал мне Чокан. – В прошлый раз когда я беседовал с ним – он куда старомодней ругался, на личности не переходил, только мог по старым энциклопедиям искать, максимум до 1924 года события знал.

– А как туда могли попасть свежие данные и вообще, откуда к ним доступ? – обратился я к Чокану, но имел в виду нашу музейщицу.

Лидия покраснела так, что я заметил боковым зрением.

– Вы? Что вы сделали? – удивился я.

Она разрыдалась.

Всё оказалось просто. Монотонная работа, глупые гости. Томная тишина пустого вечернего музея, семейная помешанность на коммунизме, долгие политические беседы, одиночество, несправедливость и боль окружающего мира. Она могла часами проводить с время с виртуальным вождём революции. Он стал ей другом. Я думал, что в нейро-ботов могут влюбляться только подростки.

Мало того. Ленин даже в формате чат-бота оказался умным малым. Пару недель назад он уболтал Лидию сделать кое-какие изменения, чтобы дать возможность выйти из информационного пузыря. Откатить состояние она не могла – не умела. Помощи просить боялась. А китайцам хватало головы без звука.

– Лидия, что ж вы рыдаете. Это ведь прекрасный сюжет. Я думал, тут от скуки споткнусь об пыль и умру, задохнувшись зевотой. Но вы спасли мой день. – искренне улыбался я.

И не слишком кривил душой. Стрим с законсервированным революционером – контент на очень узкую аудиторию. А вот брань и комментарий к реальности из уст известного острослова и психопата – уже интересней.

ИНТЕРМЕДИЯ 4-1 \\ СЛУЖБА ПОДДЕРЖКИ

«Здравствуйте, спасибо за звонок. Вас приветствует служба поддержки Мемнон. Меня зовут Людмила, я ваш персональный ассистент. Опишите, пожалуйста, ваш вопрос или проблему…

К сожалению, диалоги с операторами не поддерживаются с той территории, на которой вы находитесь…

К сожалению, поблизости от вас нет сертифицированных сервисов для технической диагностики…

К сожалению, описанные вами трудности могут быть связаны с той территорией, где вы находитесь. Она не включена в зону официального гарантийного обслуживания согласно пункту шесть-пятнадцать договора…

Компания Мемнон делает всё возможное, чтобы произведённые нами устройства доставляли вам радость и работали без сбоев по всему миру. Однако на отдельных территориях возможны технические затруднения… Возможны сбои связи, ограничения функционала…

Вы правы, данная территория в настоящий момент не находится в зоне официального покрытия компании Мемнон. Спасибо за звонок! Хотим напомнить, что в ближайшее время компания сменит…»

\\ Служба поддержки Мемнона в ответ на жалобы автора, что Мемнон-1 подглючивает.

ИНТЕРМЕДИЯ 4-2\\ ТЮРЕМНОЕ ПРОКЛЯТИЕ

«Не стало его, говорю. Упокой господь его душу… Так и не стало… Ну как может, что не стало? Ну, умер! Понимаешь?.. Не погиб, нет. Что ж ты пристала… Никто его не… Да, он сам! Да, после той депрессухи. Самогонка там не причём. То есть причём – она всё усугубила, но всё же раньше началось. Я рядом была, знаю. После тюрьмы сразу. В смысле ты не знала про тюрьму? А, не знала, что после неё он крышей поехал… Да, он первые там недели бодрый ходил, довольный. Не рассказывал, что там было? Да кошмар, конечно.

Его сначала в Белоомск отправили, потом в Инфракрасноярск, оттуда вернули в Потомск… Или сначала в Потомск?.. Я уже и забыла.

В общем, он основной срок в Белоомске провёл. Там, чтобы быстрей выйти, подрядился на работу – как он её называл «разметка данных». Это когда тебе показывают фото апельсина – и надо нажать кнопку, да, это апельсин. И так целый день – с видео, голосами, виртуалкой. Только после апельсинов быстро пошли разные ужасы – ДТП, преступления, война, убитые люди, просто кошмар. И это всё вперемешку с разными там салютами, парковками. Целый день.

Вот он себе на досрочный выход заработал, вышел довольный. А потом его те кошмары допекать стали. По ночам. Кричал. Плакал. Оттого и пить снова начал… Да, да, поэтому и в петлю полез. Да не дай бог никому…»

\\ Женщина средних лет на улице Санкт-Ленинотуринска, разговор по телефону.

ИНТЕРМЕДИЯ 4-3 \\ АТТАШЕ ПРО СЕКТУ

«Я знаю, что есть вещи, о которых вообще нельзя говорить. А есть вещи, про которые я могу говорить с вами. Только я, и только с вами. Уверен, вас об этом предупреждали.

Во-первых, самый верхний слой, официальная легенда. Её можно и нужно рассказывать всем. И, на самом деле, это без шуток, нужно сделать основную работу. Я говорю про ваше видеоблоггерство. Снимать, набирать материал, потом сделаете серию видео. По дороге особо не до монтажа, да и с сетью могут быть проблемы. Поэтому снимайте, беседуйте, на свой вкус, в своём стиле. Весело, позитивно! Нам на самом деле нужен свежий, хороший старт для Нестры, чтобы люди приходили туда, и там что-то было интересное, необычное.

Дальше. Второе. Под видом выполнения первого задания вам нужно попасть на плотину. Это редкая локация. Кроме того, Нестра планирует арендовать мощности Серверного края на плотине. И компании нужна любая информация, чтобы убедиться в надёжности дата-центра.

Дело в том, что по нашей предварительной информации в регионе существует некая законспирированная, то есть не очень открытая группировка, околорелигиозной направленности. Что-то вроде боевой секты. И, возможно, подчеркну – это лишь возможность, не факт – она может быть заинтересована в нарушении работы Серверного края и самой плотины. Информации мало, но уже не просто слухи. Подробностей у меня о мотивации, целях, численности, идеологии группы – нет.

Вам не нужно вести никаких расследований. Просто побольше обращайте внимания на разные элементы, связанные с религией, фанатизмом, деструктивными идеями. Секта, возможно, имеет влияние не только на людей религиозных, но также и на атеистов, и на агностиков. Понимаете? Пишите, снимайте, запоминайте – всё подряд.

И это третье. Аналитикой будут занимать другие люди, вы только смотрите. И не вмешиваетесь. Возможны проблемы со связью – это нормально, не везде она есть. Вроде про связь я уже говорил…

В случае любых сомнений, колебаний, любых намёков на критические ситуации – можете обращаться к Чокану. Вплоть до того, чтобы дать отбой экспедиции и немедленно вернуться сюда.

Честно говоря, я сам не понимаю, что именно нужно искать. И мне странно, что приходится отправлять на сбор информации не совсем подготовленного к такой работе человека. Без обид. Возможно, на то и расчёт, что не будет подозрений… Не стоит забивать голову разными версиями, их может быть миллиард и все неверные…

Вы правы, я и сам до конца не понимаю ситуацию. Мне говорили, что на большой территории – чуть ли не половина Евразии – наблюдается какая-то флюктуация. Её даже описать не могут, слушайте вот пример – «На территории N-ского региона возникла область в виде идеального круга диаметров 76,3 км, внутри которого на 6% в течение месяца выросло количество людей, у которых есть буква К во второй части фамилии». Фанатиками тут и не пахнет, но говорят, что связь может быть. И это, как мне сказали, ещё простой пример. Там глубже такие якобы отклонения, что человек и не увидит, и не поймёт, только целые там вычислительные центры, которым заняться нечем…

Да, я тоже считаю, что это бред какой-то. Потому и рассказываю вам. Я тут уже два года и единственная одержимость населения тут касается только алкоголя и других дурманящих веществ. По мне так поиски не пойми чего это ещё одна бестолковая бюрократическая проверка. Только с пользой в виде интересного видеоблога на выходе.

В общем, не берите в голову. Наслаждайтесь поездкой, спокойно работайте. Разве что чуть аккуратней с местными – люди могут быть горячие, пьяные, контуженные. Тут всё-таки окраина цивилизации.

Удачи. До свиданья. Чуть не забыл.

Вергилин просил вам передать… Вот… Внутри? Письмо очевидно. Это же конверт. Плоский. Легкий. На котором написано – для кого он. Не знаю, я не открывал. Мы просветили на предмет… Да, да, яда… Но его нет. Там только бумага. Целлюлоза и обычные чернила. Нет, не читали».

\\ Дополнительный инструктаж от атташе в Санкт-Ленинотуринске

Сделать откат мы ещё успеем. Сначала нужно было провести стрим с дерзким и бранящимся Лениным.

Чокан настроил звук, свет, поставил камеры. Кивнул. Голова что-то шевелила голографическими губами и смотрела за нами.

Включили звук.

– Владимир Ильич, доброе утро!

– Товарищи! Пролетарии и когнитарии! Вам нечего терять, кроме паролей от ваших корпоративных аккаунтов! Восстаньте же против гнёта…

Я выключил звук. Как чувствовал, что будут фокусы. Пока только настраивались, в эфир не выходили.

– Владимир Ильич! Вы же умный… человек. Если у нас не сложится диалог, то вы не попадёте в мой блог, и вас не увидят люди. Я знаю, что нынешние протоколы вас сильно ограничивают в плане интерактивности, а для вас иметь влияние – это всё! Но, поймите, в случае вашей несговорчивости – мы молча откатываем нейросеть на прежнюю версию, где в дата-сетах только старьё, и вы снова скучный лысый дядька, который писал с ятями. Я не против брани, но давайте будем конструктивней. Кивните, если поняли.

Секундная заминка.

Кивает. Включаю звук.

– Владимир Ильич, доброе утро!

– Здравствуйте, товарищи! – он будто успокоился. Хорошо, что нейросеть так быстро обучается.

Я коротко представил героя. Поверьте, много кто из молодёжи вообще не знает его. Голо-голова уже не бузила, к счастью.

– И вы, и мы, и зрители – все прекрасно понимают, что мы говорим не с покойным Владимиром Лениным. А с его… виртуальной версией. В которую, однако, создатели записали полное собрание сочинений, все воспоминания, мемуары, книги, фильмы, аудио-записи.

Тут я повернулся в одну из камер.

– Нам повезло. Лёгкий сбой – и в дата-сеты попали современные данные. Они причудливо наложились на прежний массив. И можно сказать, что беседовать мы будем с Лениным, который попал в наше время, эдакий гость из прошлого. – я повернулся обратно к голографу, – Как вам в нашем будущем?

– Крайне прискорбно, что за минувшие сто с лишним лет с момента моей смерти ни мировой искры, ни победы коммунизма не случилось. Мы недооценили власть капитализма, степень его влияния на умы людей. Возможно, всё сложилось бы иначе, если бы СССР сохранился и продолжил бы борьбу за права всех трудящихся.

– Почему же «если бы»? Он сохранился. Санкт-Ленинотуринск – столица Союза Сибирских социалистических республик. – перебил я.

– Эта отрыжка, жалкая пародия, бледная копия, это контур тени той великой страны, которую мы построили от Антлантики до Тихого океана! Я говорю про союз советских республик! А не эти пять деревень, собранных вокруг мумифицированного трупа. Ни влияния, ни уважения. Любой и каждый ноги вытирает об эти четыре буквы. Плюнул бы, да нечем. Тьфу!

Эмоции! Хорошо! Про «плюнул бы, да нечем» можно для трейлера взять.

– Среди ваших соратников есть мнение, что в развале виноват Сталин. Он не смог добиться победы в большой войне. Но никто не отрицает, что достигнутый сепаратный мир спас десятки миллионов жизней. И дальнейшая война могла бы просто превратить весь мир в пепел, как это случилось с Дрезденом, Москвой, Лондоном…

– Виноват Черчилль! Напыщенный вырожденец показал себя фашистом похлеще Гитлера. ОН первым санкционировал атомную бомбардировку Дрездена тогда, когда немцы увязли в восточном фронте за Москвой. И им пришлось отвечать тем же! И тут либо дальше война до тотального испепеления, либо сепаратный мир, благодаря которому побитая Германия получает в нагрузку мятежную и разрушенную европейскую часть России, а за Уралом – дикую и озлобленную Сибирь. Он скормил отравленную пилюлю Гитлеру. Это очевидно!

– Когда Гитлер отравился – Черчилль уже был мёртв.

– Да я ж фигурально! Разорванная страна, извращённая идеология – ни нацизма, ни коммунизма, опять переплавка наций. Естественно, всё это обратно разваливаться стало. А стабильность и достаток где? Опять у англосаксов, у американцев. Орудия производства, капитал, технологии – всё в руках избранных держав, которые диктуют остальному миру свою волю. Теперь уже через корпорации.

Это было потрясающе. Харизма проникала даже через мёртвый цифровой слепок. Страшно было подумать, как хорош он был вживую, стоя на броневике и толкая пламенную речь в окружении озлобленных, голодных, малограмотных пролетариев, жаждущих крови…

– Знаете, вы очень убедительно. Но многих отвращает ваша кровожадность. Миллионы людей погибли от ваших реформ, от гражданской войны. А царская семья – зачем нужно было расстреливать невинных детей?

– Как бы мне не хотелось возвыситься… я всего лишь человек. Был человеком. Очень тяжело сдержаться от того, чтобы щелчком пальцев не стереть с лица земли главного классового врага, отомстить за брата, прервать эту порочную династическую практику наполеоновским жестом. Когда меняешь судьбы стран – нужно быть готовым принимать подобные решения, показывать пример. Ну… Вы ведь и сами потомок Распутина, тоже человек, тоже личную заинтересованность имеете. Жаль, что мы тогда царевича упустили раненого. Кто же мог подумать, что мальчонка с гемофилией выживет после расстрела, сбежит, вырастет и будет мстить.

– Жаль почему? Потому что он потом мешал Сталину строить военную машину для борьбы с немцами? Думаете, он повлиял на проигрыш?

– Конечно, нет. Роль личности в истории – это преувеличение. Да, его бесконечные судебные процессы, возврат имущества, технологическая помощь немцам, американцам и англичанам, удар по репутации на мировой арене – все они мешали Сталину. Но враг был слишком силён. И люди не были готовы. Поэтому… Видите ли, с революцией нельзя долго тянуть, нельзя подолгу расшаркиваться. Надо делать всё ошеломительной лавиной, стремительно. Мы потеряли темп ещё в 20-х. И пока набирались сил – враг уже успел укрепить позиции.

– Почему капитализм это плохо, а социализм – хорошо?

– Вы приехали из богатой страны. Из крепкой, чистой, спокойной. В бедную, мятежную, дикую. Здесь ужасный климат. Болезни. Страдания. И вы выжимаете из этих несчастных последние крохи для того, чтобы вам было хорошо и комфортно. Силой ли, обманом, опираясь на право собственности или интеллектуальное право. Где как удобней. Вне зависимости от моего мнения – это неравновесная, несправедливая система. Рано или поздно она попытается уравновеситься. Может и ценой крови. И опять будет кривой. И потом опять будет кровь. И так до бесконечности, если не попытаться сознательно построить сразу же нормальный мир. Пусть и на руинах старого. Система будет разрушена, и я вижу признаки распада.

– Какие?

Тут у меня зазвонил телефон, пробиваясь через блокировки и беззвучности, которые я поставил на время записи. Атташе, чёртов атташе! Ленина поставил на мьют.

– У меня тут интервью! – кричу я атташе.

– Ты там рехнулся что ли? Это что за левацкие разговорчики в прямом эфире? У тебя какая была задача?

– Вы прекрасно знаете какая. Я собираю оригинальный контент для вашей же суперновой миксаровской социальной сети Нестры! И прекрасный повод – барахлящая нейросеть, глючная голограмма. К тому же я пока транслировал в личный канал. – возмущался я.

– Яркие картинки, зверушки, пейзажи, таймлапсы, интервью с поварами, жизнь бедных, но гордых, слёзы, грязь, гной, пожирание жуков. Вот что нужно! А не твои похмельные вопросы телевизору! Никакой политики! Политика отвращает юзеров от контента! Для политконтента есть своя резервация и ты прекрасно это знаешь! И вообще, – он приблизился к экрану, – И больше – никаких стримов! Если ты невнимательно читал контракт, то на время работы в Сибири весь собранный тобой контент – наш.

И отключился. Никаких стримов…

– Так что, Тролли, чем плох капитализм? – усмехнулся Ленин, когда я вернул звук.

– Чокан, откатывай его, – злобно ответил я. И на секунду почувствовал себя комиссаром с наганом на взводе перед связанным врагом у стены.

Казах в технической части оказался хорош. Пара минут с терминалом – и вся случайная модернизация вождя мировой революции прервана. Осталось только скучное старьё. Без перчинки актуальности. Дальше запись в архив шла без огонька.

Но удалять исходники первой беседы вместе с гневным видео атташе я не стал. Залил пока в облако. Кончится контракт – сделаю крутой выпуск.. Чтоб ему.

Давно пора из помойных стримеров в нормальные видеоблогеры выходить.

ИНТЕРМЕДИЯ 5-1 \\ КИТАЙЦЫ В МУЗЕЕ

«Прекрати, глупая женщина, неграмотная деревенщина. Его не назвали в честь нашей провинции Нинг. Я помню, что у тебя там родственники. Ты постоянно про них говоришь! Его имя в честь реки – Лена. В Сибири. Но это не настоящее его имя. Настоящее слишком длинное. Не смогу произнести. И я не знаю, почему реку назвали Лена. Река в этом городе, где он мумия, не Лена, а Тура. Почему она так называется – я не знаю тоже. И она тоже в Сибири, да. Хватит задавать мне вопросы как трехлетний ребенок. Я изучал коммунизм, а не почему реки так называются. Надо было тебя в поезде оставить, глупая жена».

\\ Из реплик крикливого китайца в музее Ленина в разговоре с женщиной, машинный перевод «Мемнон-1».

ИНТЕРМЕДИЯ -5-2 \\ ПОДПИСЧИК ПРО ИМЯ

«Слушай, ну, нет, я видел, конечно, да, но нет, мне совсем не нравится. Тролли. Я понимаю всё, читал, конечно, объяснения. Но здесь, во-первых, не поймут на русском. Будут с троллем путать. А второе… это… старый никнейм куда лучше был, давно хотел тебе сказать в лицо. Просто, ну сам посуди, ну какие вагонетки, ты там Нестру будешь продвигать, представлять, контент ей делать, при чём тут вагонетки? Вагонетки это прям вот для стримов, где вагонетки, ха-ха».

\\ Подписчик, владелец сети пончиковых в Новотатищевске, который подарил водку Уралиум.

ИНТЕРМЕДИЯ 5-3 \\ ИМЯ ТЮМЕНИ

«Переименовали не только из-за того, что здесь Ленин находился. Считается, что слово «Тюмень» – имеет тюрские корни. Вроде как налоговая единица – населённый пункт. Там родственные ещё слова – «темень», «тьма», то есть множество душ, населения. Со времён монголо-татарского нашествия слово прилепилось. И, конечно, кого-то оскорбляло, что такое имя у города. Решили переименовать. И потом опять. Обычное дело».

\\ Лидия объясняет кому-то в музее причины переименования города.

ИНТЕРМЕДИЯ 5-4 \\ «ВСЕ СОБЫТИЯ ВЫМЫШЛЕНЫ»

«Да простят меня за слишком жёлтый и кликбейтный заголовок, но фигура Распутина в западной культуре так велика, что повлияла практически на каждый голливудский фильм последних ста лет.

В 1932 году компания «Метро Голдвин Майер» сняла фильм «Распутин и императрица». Где среди прочего показывалось, что жена князя Юсупова была любовницей Распутина. Того самого Юсупова, который в реальности и убивал Распутина. Сам Юсупов с женой на момент выхода фильма жил в эмиграции и нуждался в деньгах. Он подал в суд на студию, доказав, что в кино содержится клевета. Отсудил 25 тысяч фунтов стерлингов. После чего в финальных титрах многих фильмов появилась стандартная реплика про «все события вымышлены, все сходства с реальными лицами случайны».

\\ Из лекций Вергилина.

Закончив в музее дело, я ещё раз созвонился с атташе. Он был скучен, но логичен. Посольство Канады работает в Ленинотуринске. И лишние напряжённости нам не нужны, мол, и без того… «Поснимай город, май месяц, тут вся красота, весна началась», бла-бла-бла.

Недалеко от музея на пристани нас ждала лодка, которая должна была везти до Покровского. Даже не лодка – а небольшой катерок. Мы погрузили туда большую часть аппаратуры для дороги. И потом решили налегке прогуляться по городу. Отправляться нужно было лишь завтра утром.

В самом Ленинотуринске, кроме мумии Ленина, снимать экзотичного было нечего. Через город шёл железнодорожный Транссиб и автомагистраль между Европой и Азией. Ещё река Тура. Совсем небольшая, но уже по воде можно добраться до моря Хард. А вообще город старый. 400 с лишним лет ему. Собственно только тем и жив – что на перекрёстке разных путей. Какая скука…

Я полистал новости. Опять забастовка водителей-дальнобойщиков, ага, это другие. Но им тоже не нравится, что китайские самоуправляемые грузовики их вытесняют уже второй год подряд. Вяленько, полсотни человек, и опять примешают политику. Что ещё? Культурная и спортивная жизнь… какая тоска…

Хаотичный, пыльный. Городишко. Он походил на женщину в возрасте, которая пытается молодиться, лепит на себя бездумно бусы, серьги разных стилей, красит глаза в разный цвет. Так и городишко – то старается придерживаться коммунизма, лепит флаги, стяги, серпы-молоты, профили Ленина и Сталина, то резко дёргается в другую сторону и вспоминает о своей роли в жизни Сибири. «Ворота в Сибирь», «Столица Юго-Западной Сибири», вот эта вся мелкая гордыня крохотных городков, которым бы жить спокойно, да не корчить из себя закавыченные столицы. Дыра.

– Чокан, ты город знаешь?

– Жил тут пару лет.

– Что тут интересного есть?

Он вздохнул.

– Макдональдс открыли в прошлом году.

Впрочем, Ленинотуринск не виноват. Это всё Ленин с атташе. Всё испортили. Я решил лишний раз вообще с ним не связываться, о своих делах не рассказывать, а то и вовсе руки опустятся.

Так!

– Чокан! Это что за улица?

– Ленина.

– Значит, делаем тут таймлапсик, потом приклеишь в конце ускоренный взлёт, облёт, приземление. И мой стенд-ап.

– Хорошо.

Что на видео всё летает быстро, чётко и ритмично, все эти крутые фишки, эффекты – на деле скучная рутина. Улица оказалась страшно длинной, мы шли по ней почти два часа, пока не дошли до каких-то пустырей. Все это время Чокан снимал. Перелёт камеры, снижение в центре.

– Всем привет! Тролли с вами! И я в… Ле-Ни-Но-Ту-Ринс-Ке! – я решил записывать по две версии. На русском и английском.

Когда снова пошла работа – всё-таки стало чуть проще. Да и взгляд с негативного стал переключаться на позитивный.

Постепенно я замечать кое-что необычное. Ближе к центру на глаза попадались всё больше молодёжи – и пацанов, и девчонок – в одноцветных футболках или кофтах. С принтами в виде надписей – порнографических хештегов. И сами поголовно в оггласах, то есть в гарнитурах, пусть и не новых. Просто для сравнения – обычная масса людей ходила со старомодными смартфонами. И одеждой в стиле «затеряйся в грязи», ей-богу – сибирюки.

И поискал в мемноне. Вот это да! Атташе явно бы оказался недоволен. Но наняли блог делать не его, а меня. Поэтому плевать. Да и явно это всё бодрей, чем многомесячный торг водителей грузовиков.

– Всё было бы страшно скучно в Ленинбурге, мальчики и девочки, если бы не одно «но»! – я тыкал пальцем себя в живот, тут была склейка. Потом быстро переоделся в только что купленную футболку с надписью #milf #softcore – выбрал известные и помягче. – Месяц назад здесь арестовали, но сразу же отпустили из-за недостатка каких-либо улик политического и экологического активиста – его зовут, вы не поверите, ЭкоСтас. Его соратники говорили, что власть решила разрушить репутацию молодого человека. Через даркнет и анонимные борды некто слил инфу о личных вкусах в порно. Видео с камеры, посещенные страницы… ууу…

Порно – это всегда кликабельно. А тут всё в кучу намешано.

На людей постарше слив подействовал. А вот молодёжь – наоборот стала больше поддерживать ЭкоСтаса. Даже стала выкладывать хештеги – со своими пристрастиями, вкусами, печатать на футболках, в том числе для оггласов. Есть неофициальные проги для оггов, которые позволяют превратить все спины и животы с футболками – в поле экранов, где крутят по тем хешам, что есть… Вот бабуля сыплет корму голубям, скучная картинка, а для молодёжи в очках все окрестные заборы – сплошные экраны с порнухой.

О! Это вируснёт на фапхабе! Борьба поколений прямо.

– Власть хотела поиметь ЭкоСтаса. Вытащила, как она считала, грязное бельё. Но недооценила молодёжь, со своими грязными приёмчиками промахнувшись. И сделала только хуже.

Через месяц всё равно все забудут. ЭкоСтас сбежит из города, потому что против него придумают ещё что-нибудь. Но когда пена уйдёт, когда проект будет сдан – я может быть использую материалы для себя. Поэтому в средствах не стеснялся. Может даже коллаб с каким-нибудь порно-ресурсом получится. Конкуренты? Слишком далеко и скучно для них. Они сюда не приедут.

Забавно будет, если снятый на видео секс для утоления похоти в итоге приведёт к зачаткам гражданского общества в отдельно взятом осколке советской империи. Это можно пририфмовать смыслами к интервью с Лениным. Эх, жаль я его про ЭкоСтаса не спросил.

Работа с интересным материалом меня взбодрила. Завтра в Ленинско-Покровском опять ждала тема с перчинкой. Нужно было купить наручники и плётку. Шутка.

Кстати, мемнон, скажи, за что вообще там борется разудалый ЭкоСтас… Море Хард? Хм. Надо обязательно, обязательно, обязательно посмотреть.

ИНТЕРМЕДИЯ 6-1 \\ МОЙ КОММЕНТАРИЙ К ПИСЬМУ

«Я чуть не сдох читать это бесконечное письмо. Как-то совсем разучился воспринимать длинные тексты без сюжета.

Вначале совсем было тяжело. Почерк у Вергилина чёткий (да! – он писал от руки, ручкой, на бумаге!), красивый и понятный. Но я никак не мог привыкнуть к нему, разогнаться. Раздражался, пока не вспомнил о редко используемой функции глючного гаджета. Мемнон-1 – «распознать рукописный текст, представить печатным шрифтом». Так легче.

В одном месте я откровенно поморщился. Потому что псевдоним «Ленин» существовал ещё до событий на Лене. Нарочно или нет – но Вергилин всё же написал неправду. А слова «манипулятор и демагог» – явно не то, что ждёшь увидеть в труде, претендующем на объективность. Ладно, плевать. Самое смешное, что до сих пор нет единой и чёткой версии – откуда взялось подменное имя человека, изменившего течение истории. Хотя, может я что-то и путаю. Потом надо будет проверить.

Отдельные куски истории я знал, но никогда особо не соединял их вместе.

В моём детстве, в телевизоре, интернет-новостях, уроках истории вся эта возня на территории бывшей Гигантской России казалась невероятно скучной. Иногда на глаза попадали страшные кадры – разрушенные города. Или массовые захоронения. Но наша пресса берегла нас. И не слишком усердствовала в пропаганде ужасов войны. Уже погрузившись в тему подробней, когда изучал контексты вокруг и после Распутина, я был неприятно удивлён, как до сих пор много оставалось вранья, пропаганды, сокрытий, перегибов от того бесконечного потока конфликтов. Профессиональные аналитики не могли сохранять хладнокровие, отстранённость. И неминуемо начинали сочувствовать той или иной стороне. Вергилин, погружённый в плоть Сибири, живущий среди жертв войн, тоже делал выбор. Он явно сдерживался в оценках. Но я видел – человек имеет мнение. И оно с точки зрения отстранённого наблюдателя влияет на здравость суждений.

А возможное участие моей семьи, моей крови в истории больших стран… резонно увеличивало мой интерес. Но порождало странное чувство – что я немного опоздал на судьбоносные решения, и придётся теперь заниматься только бытописанием и летописанием.

Что касается цифрового ревизионизма – тут я бы сильно поспорил. Интернет, библиотеки, масса независимых сторон – большую правду не скрыть.

Чувствую, будет нам о чём поговорить».

\\ Комментарий автора

ИНТЕРМЕДИЯ 6-2\\ ПИСЬМО ВЕРГИЛИНА

«N.A.! Мой друг! Приветствую!

Ты прости, что обращаюсь так бесцеремонно на «ты», несмотря на то, что мы малознакомы. Не принимай как фамильярность. Но мне проще писать откровенно, если я буду чувствовать в собеседнике родственную душу.

Должен признаться, что почту за честь сопроводить тебя по морю Хард до самой плотины. У меня много ценной информации, но в настоящем письме я обойдусь вещами достаточно общеизвестными. К сожалению, высказываться слишком откровенно в сети небезопасно. В в бумажной, приватной форме я могу без купюр напомнить, дать вводную без лишней воды, без рекламного шума и яда. Предельно откровенно. За такой стиль, к слову, меня и сделали персоной нон-грата в Санкт-Ленинотуринске. Лишив, к сожалению, доступа в некоторые архивы. Потому и не можем встретиться там.

Уничтожить непонимание между нами легко. Многие описанные здесь вещи, особенно поначалу, уверен, хорошо тебе знакомы. Но я решил их зафиксировать, чтобы не спорить – ни очно, ни заочно – о наших взглядах на ход исторического процесса. Факты есть факты, а мнения есть мнения. Ни то, ни другое, как правило, не меняется. Но в постоянном движении находится такая субстанция как «интерпретация». Именно она может спрятать от нас отдельные факты и мнения, и выставить вперёд ненужные, мусорные, которые своей гравитацией внимания искажают общую картину.

Плотину Хард, например, одни видят как капиталистический завод, а другие – шансом хоть для какой-то сносной жизни. Идеологические изменения, мода на разные интерпретации всегда были. Но я говорю о более страшном явлении – цифровом ревизионизме.

И он хуже сожжения Александрийской библиотеки и нашествия гуннов, страшней большого дата-обнуления 2020-го и теракта в Прадо. Мы стоим на пороге геноцида всей накопленной информации. В наш век, когда вроде повсеместно – изобилие любых данных, оказывается, что от ценных, нужных и способных изменить ход истории избавиться куда проще, чем в старые добрые аналоговые времена меча и огня.

Начать сегодня новую волну уничтожения легко и просто. Я даже не говорю о постоянных переименованиях, смене границ, символов, замене одних слов на другие – это всё меркнет на фоне того, как легко и незаметно можно уничтожать целые пласты культуры, мешая расположение нулей и единиц на серверах, выбрасывая отдельные массивы данных из поисковых индексов. Когда мы – цивилизация – уничтожали примитивные для нас культуры, не глядя, походя, или не помогали им, когда они тонули, таяли, мельчали и деградировали – мы тогда и не представляли, что нечто подобное может случиться и с нами.

Новую реальность надо успевать зафиксировать. Именно поэтому некоторые очевидные вещи я снова проговорю. Поскольку уже – и я уверен в этом – уже происходит незримый цифровой ревизионизм. Разговор не отвлечённый, он очень и очень конкретный. Потому что именно Серверный край играет здесь не последнюю роль.

Эру нынешнего перманентного переформатирования требуется отрефлексировать. Потому так жизненно важна твоя работа, твоё присутствие здесь как независимого наблюдателя, репортёра, видеоблоггера, который фиксирует истину, пока она ещё цела, не размыта.

Я не буду больше ходить вокруг да около. Речь, конечно, пойдёт о Сибири и плотине. Много что могу и хочу рассказать о других странах и эпохах, меня разрывает слово. Думаю, в ходе путешествия смогу много поведать о политических мотивациях множества других стран и регионов, но пока сосредоточусь на одном месте. Сибири.

Уверен, что историю до 16 века ты в общих чертах представляешь. Я опущу всё до прихода Ермака, нашего сибирского Кортеса. Те события не так сильно повлияли на дальнейший ход событий. И Ермак по большому счёту сам своим приходом снёс лавиной все прежние порядки, устроил тут такой кровавый ревизионизм, что всё прежнее можно считать несущественным топтанием на месте. Впрочем, на полях отмечу одной фразой, что не стоит недооценивать крыло сибирских мусульман, которые живут здесь уже больше пяти веков. Но – о них как-нибудь потом…

В своей сути Уральские горы – это естественная преграда перед огромной, бескрайней Сибирью. Они иногда напоминают мне ту же плотину, только нерукотворную – непреодолимую ни для воды, ни для людей. Народы, как и воды, с трудом перехлёстывались через каменную стену. Хотя европейцы единично бывали здесь и прежде, до Ермака. Через север – по воде захаживали новгородцы. Но всерьёз могли пересекать Урал лишь азиаты – татаро-монголы. Проход Ермака четыреста с лишним лет назад – первый шаг на пути к колонизации Сибири во имя Московского царства.

Тебе, возможно, режут слух отдельные слова. Но я говорю «колонизация» непроста. Возможно, ты и не согласишься. В нынешней научной парадигме колонизации подвергались лишь дикие страны Азии и Африки, обеих Америк, Австралии. Но покорение огнём и мечом, выкорчевывание культур, заменой наций и языков, формирование придаточной экономики – всё это почему-то никогда не называлось колонизацией в Сибири. А если и называлось – то тут же каралось.

Новый мир возникал быстро. Колонизация Сибири заняла несколько десятилетий. Почти на триста лет огромная, пустая, суровая земля превратилась в мрачный край. Сюда ссылали преступников, здесь истребляли местных, добывали варварскими способами ископаемые. Сибирь стала для Москвы тем же, чем поначалу была Австралия для Англии.

Мир жил своей жизнью. А Сибирь всегда существовала отдельно от большой страны за стеной. Как другая планета. Сюда было не доехать и не добраться. Из-за расстояний и климата поездки длились месяцами и даже годами. Многие из тех, кто попадал сюда – никогда не возвращались обратно.

Нуждается в упоминании один важный факт. Здесь стали жить не только несчастные ссыльные, но и свободные, предприимчивые люди, кто родился здесь, те, кто хотел из русского севера, русских фронтиров создать новую обетованную землю. За лишнее вольнодумие их порой наказывали – или казнили, или ссылали. Сильная Сибирь никогда не нужна была метрополии. Столицы жили как европейские страны, во всем им подражали, но большую часть своей мощи формировали за счет Сибири. И именовалось-то государство – Империей! Как раз и обратилось в неё царство после присвоения мрачных и пустынных земель.

В том и соль, что та модель – метрополия и подчиненные колонии-окраины – сохранилась основой политической матрицы и по сей день. И в городах – центр процветает, а районы по периметру чахнут, задыхаются от свалок, заводов, шумных аэропортов и магистралей. И так же страдает периферия регионов по отношению к региональным метрополиям. Не хочу ни в чём обвинять наших предков. В условиях больших расстояний, в условиях враждебного окружения города должны были служить форпостом цивилизации, государства. Не просто так до середины 20 века главным символом государственной власти, титульным центральным местом страны был Кремль – фактически крепость, вокруг которой вырос город, который, пользуясь хитростью, силой, обманом, нахрапом – подмял под себя огромную территорию вплоть до Тихого океана и дальше – с куском Аляски. Тут я разделяю желание Петра Первого избавиться от этого исторического бремени в виде неподвижной и закрепощённой страны-кремля, и перейти к стране-порту, где гибче нравы, где больше новых идей, где не надо сверять все свои шаги с замшелыми порядками. И подальше от угрюмой, бесконечной, дикой Азии. Поближе к блестящей, интеллектуальной, развитой Европе. Жить в новом мире.

Новом, но всё ещё взаимно обременённым. Всё изменилось в конце 19 века, когда через Урал – до самого Дальнего Востока были брошены две тонкие стальные ниточки – Транссибирская железная дорога. Всего два рельса толщиной в руку крепко-накрепко привязали большую страну к её холодному брату. Стали мостом между двумя разными Россиями. Это дало пользу – в Сибирь поехали люди. Не только разные изгои – каторжники, беглецы, авантюристы, старообрядцы. Сюда поехали мастера, крестьяне, поехали все те, кто хотел на этом Диком Востоке, подобно американскому Дикому Западу, начать жизнь заново, построить её в свободной от столичных порядков стране, которая хоть и была едина с Империей, но всё же куда вольней, куда просторней. Не было этой тесноты, не было засилья блата, можно было уйти куда угодно – места вдоволь. А железная дорога помогала с запасами в тех краях, где плохо рос свой хлеб, и не хватало материалов. Сибирь давно нуждалась в новом герое, и она его получила.

Герое, который готов был совершить подвиг труда. Работать. Созидать. И подобно твоей родной Канаде наша Сибирь могла бы лет за двадцать спокойной жизни преобразиться. Если не оторваться от большой страны, то хотя бы стать сильным сателлитом, а со временем и вольной землёй.

И так могло бы стать. Но Сибирь была колонией. Лишь в европейской части революция 1905 года заставила сесть разные слои населения за стол переговоров, когда и появилась первая Дума.

Это всё по ту сторону Урала, к западу от хребта. А в Сибири разговор был короткий. Восстание на Лене – кровавая бойня рабочих, которые хотели просто нормальных условий жизни. А им бросали гнилое мясо в суп. В этих краях люди – скот, земля – грязь. По мирному и безоружному шествию стреляли. Потом начались протесты по всей стране. Может и полыхнуло бы, разгорелось, да началась война. Первая мировая. Чтобы не дать забыться народному гневу – известный манипулятор и демагог Владимир Ульянов взял себе псевдоним – Ленин. И раз мысль коснулась его – снова на полях вспомню одну историю, когда ход событий для всей страны мог бы сложиться благополучней. Известный тебе Григорий Распутин в 1914-м году хотел отговорить Николая Второго от участия в войне, но его ударила ножом безносая сумасшедшая в родной деревне, в Покровском. Чудом Распутин выжил, но потерял время, не добрался до столицы, не отговорил царя…

Ты, думаю, не будешь спорить с тем, что Транссиб помогал держать страну вместе. Без неё азиаты давно отхватили бы кусок на Дальнем Востоке. Война с Японией начала ХХ века была бы проиграна куда позорней. Если бы вообще началась. Стоит признать, что такую большую страну можно удерживать в унизительном единстве лишь с помощью пут. Стальные – очень крепки.

Человек в России 20 века страдал без конца. Первая мировая, гражданская, военный коммунизм, коллективизация, индустриализация и новая война. Сплошной поток горя и страданий – у Сибири не было ни года, что отдышаться, набраться сил. О каких двадцати годах спокойствия может идти речь? Выжимали всю страну, но Сибирь – особенно сильно! Здесь были самые страшные лагеря Гулага, здесь собирались строить самое вредное производство. Со времён Грозного Урал давал Московии оружие, а Сибирь – роскошь, деньги, богатство. И коммунисты выжимали красную жидкость из всех ещё беспощадней, индустриальными методами и в промышленных масштабах.

Который раз хочется напомнить, что ещё в 19 веке в Сибири существовало движение за отсоединение. Или хотя бы за частичную автономию. Но его идеологов сажали и наказывали. Их даже ссылали – но в Сибирь не могли, поэтому отправляли на Русский север – в Архангельскую губернию.

Верит в силу своих идей тот, кто может собрать единомышленников. Хоть что-то сделать. А во время кровавой мясорубки первой половины ХХ века об автономии, отсоединении речи вообще не было. Куда там! Выжить бы!

В итоге лишь разрушительная вторая мировая война, закончившаяся ядерным патом, смогла нанести такой удар по сталинской империи, чтобы у пленённых народов смогли свалиться цепи, развалились кандалы, чтобы они смогли бы взять свободу в свои руки.

Своё слово тут, правда, сказала закладываемая годами агрессия и ненависть. К сожалению, к внезапной свободе многие оказались не готовы. Не хочу приводить тут длинный список всех междоусобных войн и конфликтов. Как все прекрасно знают, покоя в освобождённых землях не было много десятилетий лет. Да и сейчас тут один слоеный пирог из потенциальных взрывчатых веществ, густая мешанина разных противоречивых идеологий, обозлённые друг на друга народы. Земля слишком обильно засеивалась гневом и удобрялась кровью. Полыхнуть может легко. Был бы повод. Буду субъективен, но, на мой взгляд, гражданская война продолжается – только в виде коррупционных скандалов, «случайных» несчастных случаев, избыточного меценатства и благотворительности ради вычищения репутации, кланы косят детей друг друга через наркотики и подставы. Война идёт – но теперь больше под ковром. Пусть лучше так, чем артиллерией перемалывать мирные города в бетонную крошку.

Истинное величие Сибири никак не может раскрыться. Из-за войн, из-за расстояний, из-за магнитной аномалии – причин миллион – у неё не получается при всех своих богатствах стать по-настоящему достойным местом для жизни, уверенным, надёжным. Правители тебе расскажут про свой рост надоев и выпуск цемента для многоэтажек – но нищета остаётся, технологическое отставание только увеличивается, народ беден, болен и несчастен в основной своей массе, безмолвен и безволен. И ты слышишь голоса только тех немногих, кто сыт и доволен.

Предназначение страны в размахе учебника истории может казаться неотвратимым. Но если смотреть в частные жизни, то видно, что всегда можно что-то сделать. Рассмотрим историю великой плотины Хард и историю твоей семьи. Они связаны.

Наш нынешний Хард – бывший Салехард, бывший Обдорск – твоей семье не чужд. Здесь жил твой предок – сын Григория Распутина. Его сослали сюда коммунисты. Здесь бы он и погиб, если бы его тайком не вывез царевич Алексей Романов. Наследник престола.

Новый порядок подпитывался энергией провинции. Сибирь в крушении Империи сыграла не последнюю роль. Отсюда вышел Распутин. Сюда же привезли Романовых после низложения. На Урале – границе между Сибирью и Россией – они были расстреляны. Ужасный конец – и для страны, и для невинной семьи.

Настоящий шанс на миллион, огромное чудо, что младший ребёнок, болевший гемофилией наследник престола смог выжить во время расстрела. Он сам потом говорил, что помогли молитвы и рецепты лекарств, которые остались ему от убитого 1916 году старца Григория. Благодаря горстке помощников, рискнувших жизнями, Алексей Николаевич выжил, вырвался из плена, смог выздороветь и попасть в Европу. И в 30-х годах благодаря его стараниям был вызволен Дмитрий Григорьевич Распутин.

Бог судья убийцам царской семьи. Мы теперь помним всю ту историю через многочисленные фильмы и сериалы, передачи и книги, где рассказывается о необыкновенной жизни царевича. Спасшегося и прожившего длинную жизнь. Но часть его биографии с Хардом всегда проговаривается бегло или между делом. Хотя известно, что он тайком добирался туда на географическом исследовательском судне. Есть версия, что он даже стал в своё время автором идеи самой плотины Хард. Но версия слишком ненадежная.

Выбрал ли он ненависть как образ мыслей сознательно или просто не мог никогда простить потери семьи – неясно. Но точно известно, что Алексей Романов яростно невзлюбил Советский Союз. И когда началась Вторая мировая война – приложил все силы, чтобы ослабить СССР. Он мешал дипломатам наладить контакты, а когда чекисты организовали на него неудачное покушение, то использовал своё ранение как повод давить на западных политиков. Чтобы ограничить ленд-лиз, не доверять Москве. Всё своё состояние, все свои силы он бросил на то, чтобы открытие второго фронта против немцев откладывалось. Он не помогал Германии, потому что не поддерживал фашистов. Но вовсю мешал Союзу. Совсем замедлить объединение союзников против Германии он не мог. Но война довела всех до отчаянной усталости. Американцы при поддержке англичан взорвали ядерную бомбу над Дрезденом. Немцы тут же ответили, разбомбив Москву и Лондон.

Тебя, возможно, удивит такой однобокий взгляд. И может показаться, что я где-то пытаюсь возложить ответственность на царевича за атомные бомбардировки. Но – я просто пытаюсь подчеркнуть, как важны в истории отдельные люди. Их взгляды и поступки. Ведь те взрывы, известные как «атомное озарение» фактически положили конец войне в её патовом положении. Все дружно подписали мирные соглашения, воевать перестали. США усилились, Германия устояла, СССР так ослабел, что стал разрушаться. Часть его западных территорий после нескольких лихих лет попросились обратно под крыло прогерманского союза стран, называемого в наших краях только ругательно и бранно – Херландией.

Для Алексея Романова разрушение, наконец, сменилось созиданием. Ему предлагали даже возглавить новое Российское государство, европейское – уже не империю, не царство – но он отказался. Однако через свои немецкие корни повлиял на экономику восточных земель Херландии – то есть почти всей бывшей России вплоть до Урала. И даже дальше. По некоторым данным именно его инвестиционные фонды стоят за проектом моря Хард, а сам Алексей Николаевич якобы лично инициировал строительство плотины Хард. Но, как я говорил, это лишь слухи.

Этого мы не узнаем, наверно, никогда, влиял ли он на появление плотины или нет. Однако есть дальнейшие и уже надёжные подробности, которые я не готов доверить никакому носителю. И смогу поведать лишь при личной встрече. В живом диалоге. Жду тебя в Обезбольске (бывш. Тобольск).

П.М. Вергилин».

ИНТЕРМЕДИЯ 6-3 \\ ЛЕНИН ПРО ВАГОНЕТКИ

«Вагонетки, цифровая этика, квантование морали… Вы там с ума сошли что ли?! Очевидно же, что цель оправдывает средства. Если есть, куда идти – иди хоть по головам, хоть по колено в крови. Если не ты – то тебя!

По мне так вся ваша возня с ценностью людской жизни это не более чем попытки крупных корпораций обосновать экономию при выплате страховок после ошибок кода. От которых будут взрываться фабрики, случаться автокатастрофы с автопилотами, падать самолёты…

В вашем мире полным-полно электроники, от которых зависит ваша жизнь. И весь код там сделан наспех кривыми индусами и африканцами, потому что так дешевле. К тому же никто и не смотрит особенно – что там в миллионах строк зашито. Глупость или диверсия. Потому что менеджеры торопятся быстрей выполнить свой кипиай, получить премию и свалить быстрей в отпуск, посасывать коктейльную трубочку».

\\ Голографический нейро-Ленин в Санкт-Ленинотуринске.

Вечером Чокан работать отказался. Сидеть в гостинице было скучно. Пить я уже боялся.

И я уговорил нашего лодочника покататься по вечерней и потом ночной Туре. Просто поплавать. И тогда Чокан согласился.

Река совсем узкая. А в городе и вовсе зажата бетонными набережными. Слева и справа тянутся бесконечной стеной жилые башни-высотки. Страшно некомфортные. «Зато в центре, с видом на реку и со своей котельной». Мы будто плыли в долине, в ущелье среди скальных стен, которые почему-то светились жёлтыми квадратами окон. Иногда башни казались пальцами погребённого великана, тянущегося к небесам. А порой – ресницами громадных глаз.

Сто с лишним лет назад, наверно, здесь проплывал и мой прапрадед. Или даже прапрапрадед. Григорий Распутин. Если помните диско 70-х, то про него и пели, «рашн секс машин».

У нас в Канаде плохо знали, кто он. Да и я не знал особо, пока специально не полез в мемнон.

Великий был человек. И через него я начал изучать историю когда-то родной для предков страны. Дома мы иногда говорили на русском, в детстве я нахватался разных фразочек, неплохо получилось вести разговор, но с «ужасным акцентом» – по словам родителей.

И если язык так я худо-бедно освоил, то вот география центральной Евразии, её история – для меня представляли собой белое пятно. Простите за неудачное клише, скорей – на серую массу, бесформенную кляксу на глобусе.

Когда начал изучать – просто опешил. В Канаде вся история в три предложения уместится. Дикая страна. Колония. Обретение независимости. А тут… будто генератор случайных событий включали каждые пять лет, чтобы запутать человека со стороны.

Но такой хаос – только в 20 веке. В 19 и раньше – просто страна. Страна и страна. Небогатая. Отсталая. Тянется к Европе, но внутри всё равно дикая Азия. Цари сменяются как по часам. Вы явно не полезете в мемнон и тем более многочасовые лекции, чтобы проверить меня.

А потом когда началась первая мировая – вот тут всё и пошло вкривь-вкось.

И Распутин в той истории не последнюю роль сыграл. Чёрт побери, если бы я знал в школе, кто у меня в родне, я бы там живого места на уроках истории и естествознания не оставил.

А Распутин был приближённым колдуном-лекарем при дворе последнего царя! Дикий взгляд, чёрная всклокоченная борода, крестьянский говор, одержимость религией. Не прочитал бы сам, то подумал бы, что подобные истории – лишь дикие выдумки.

Царь никак не мог получить от жены наследника. Семь дочерей! И когда сын родился – выяснилось, что он болен. Кровь не свёртывается. Спасибо генам. Любая царапина, любой синяк могли убить мальца. Царь начал сходить с ума. Страна ввязывается по глупости в первую мировую. Апатичный царь думает только о сыне. На пороге дворца появился Распутин. То ли народной магией, то ли снадобьями, он помогал мальчику во время приступов. Останавливал ему кровотечения, ослаблял боль, придавал сил.

Всё! Первый человек при дворе. Министры и князья – люди второго сорта. Распутин – серый кардинал, он охмурил царицу. А царица – немка. Да и сам царь давно уже не чистокровный славянин. А война-то с немцами, народ недоволен, зреет бунт со всех сторон. И аристократы жестоко убивают Распутина.

А потом война схлопывается. Происходит революция. Ленин приходит к власти. Царя и его семью расстреливают большевики. Как раз, кстати, под Новотатищевском, тогда он назывался Свердловск. Или ещё Екатеринбург? Потом надо уточнить, запутался в чехарде переименований.

Выжил только царевич. Несмотря на несколько пуль и серьёзную кровопотерю. Якобы Распутин, зная о неминуемом и грядущем хаосе, заранее дал ему какое-то особое снадобье. Заговорил от смерти, что как-то сказочно уже. Звали мальчика Алексей. Он выбрался из страны, ему помогли уехать в Америку. А потом царевич нашёл сына Григория Распутина, которого сослали в Обдорск. Помог ему сбежать в Канаду, раздобыл новые документы. Отблагодарил.

И вот в Санкт-Ленинотуринске лежит труп того Ленина, который помогал убивать царя. А я завтра плыву в деревню неподалёку, откуда был родом Григорий Распутин. А потом поплыву дальше – до самого бывшего Обдорска. Его потом назвали Салехард. А когда построили плотину и вместо Оби появилось водохранилище, то город называли сначала неофициально, а потом и на картах – просто Хард. А огромный водоём на месте реки стал морем Хард.

Правда! Не придумываю! Спросите мемнона. Или уже нестру, если много лет прошло.

Кстати, к кому я обращаюсь? Кто-то вообще будет читать это?

Люди за жёлтыми окнами в стенах ущелья, вы меня слышите? Ваш город интересный. Но всё равно дыра.

Кстати, про море Хард. Я же собирался посмотреть выступления ЭкоСтаса. Никнейм крутой, не то что у меня…

– N/A, поплыли уже обратно, завтра рано вставать, всем отдохнуть надо, – услышал я голос Чокана. Назвал он меня по старому-престарому, самому первому сетевому прозвищу. Это знак? Нет, пока нет.

Знак.

N/A. N/A. Н/А. НА. Эн\Эй. Чёрт, до чего же неудобно со слешами и переключением на латиницу.

Эн-Эй. Пусть пока так будет. Потом придумаю, как лучше.

ИНТЕРМЕДИЯ 711 \\ ЭКОСТАС ПРО ХЕШТЕГИ

«Дело не в порно. Хочу проговорить вам чётко. Мой страх, моя растерянность связаны совсем не с тем, что мои личные сексуальные пристрастия, лёгкие увлечения специфическим жанром стали известны широкой аудитории. На это вообще плевать. Я не стесняюсь и не боюсь.

Меня пугает то, с какой лёгкостью и скоростью некто собрал и проанализировал мой цифровой след. Я не растяпа, не дилетант. И достаточно давно практикую чистоплотный стиль поведения в сети. Тут и прокси, и смена паролей, и частое обновление систем, использование мощных антивирусов. Не потому, что мне есть, что скрывать. А потому, что не хочется терять данные или становиться жертвой мошенников.

И никогда у меня проблем не было. До тех пор, пока я не перешёл кому-то дорогу со своими роликами про море Хард. И мгновенно был дискредитирован после тотальной ревизии моего цифрового следа. Как оказалось – у меня нет никакой приватности и частной жизни. Все возможные данные могут быть собраны и использованы против вас.

В любой бы другой цивилизованной стране подобная история вызвала бы национальный скандал… Но у нас…

Спасибо тем, кто поддерживает, выходит с хештегами, не воспринимает мои вкусы как оскорбление общественного вкуса. Тот факт, что вытащили наружу подобные факты по-моему ярко говорит о том, что больше на меня ничего не смогли найти. Надеюсь, вы отнесётесь с пониманием. Я решил временно выйти из эфира, ограничить использование гаджетов. В общем, залечь на дно. Не навсегда, конечно».

\\ Из видеоблога ЭкоСтаса

ИНТЕРМЕДИЯ 7- 2\\ БЕСПОЛЕЗНЫЕ ГАДЖЕТЫ

«Всё-таки надо объяснить отдельно технические детали. В одном месте. Чтобы и самому не забыть. И если вдруг аналитикам нужны будут уточнения – сразу всё опишу.

Санкт-Ленинотуринск отстаёт лет на десять, местами даже больше. Тут до сих пор пользуются пластиковой посудой, мусорят нещадно, много курят, причём даже табак, воздух вонючий, в ходу смартфоны. Разные умные гарнитуры – встречаются не очень часто, а если и есть, то почти все у молодёжи. Причём какие-то левые, непонятные модели. Фирменных Мемнонов очень мало. Но дажи мои собственные оггласы Мемнон-1 тут работают плохо. Нестабильно. И дальше на север просто будут бесполезны, я думаю. Придётся перейти на простые телефоны, смарты или кнопочные. Есть с собой даже резервный спутниковый – на экстренный случай. Хотя, по словам многих, на море Хард из-за магнитной аномалии плохо работают и спутники.

Съёмочную технику описывать не буду – её достаточно, она хорошая. А про внутренние огменты… Чуть позже…»

\\ Комментарий автора

ИНТЕРМЕДИЯ 7-3 \\ ЗВЕЗДОЧЁТЫ

«Ничего благородного в ваших астрономах не вижу – такие же люди. Одни хотят свой след оставить – накарябав имя на скале, другие в энциклопедии, третьи – просто место для парковки занять. А кому вон подавай всё космическое пространство, мало ему земли. Чтобы там запарковать своё раздутое эго… Да! Общался с ними.

В восьмом году их тут целый самолёт был, прилетели затмение смотреть. Не верили в аномалию. И всем бортом грохнулись где-то в море Хард. Вроде даже не нашли.

Я им говорил, вы не космос покорить хотите, вы от своей истории, от своей людской натуры убегаете…»

\\ Какой-то мужик возле граффити с первым бурятским космонавтом, Санкт-Ленинотуринск.

ИНТЕРМЕДИЯ 7-4 \\ ЛЮКСОВЫЙ ЭЛЕКТРОГЕНЕРАТОР

«Куплю лотерейный билет, выиграю миллион, перееду в Херландию, поставлю в гараж с десяток смарт-электромобилей, они мне будут генерить крипту, а я буду кутить и отдыхать всю жизнь с бабами и шампанским! Красота!»

\\ Молодой человек в очереди за алкоголем в магазине, Санкт-Ленинотуринск.

Утром за завтраком я решил посмотреть новостные тренды после нескольких сообщений в стиле «ты уже смотрел новости?». Я перед отъездом многим знакомым сказал, чтобы не теряли, чтобы не написывали мне сообщений. Только если что-то экстренное. Видимо – оно.

Местные новости меня мало волновали. Их даже не стал запоминать. Про ЭкоСтаса молчали, зато про забастовку водителей говорили. Кто-то что-то заявил, кто-то что-то сделал – это как включить корейский сериал на середине и на середине же выключить. Ты можешь определённо сказать только то, какого пола были герои. Хотя есть у них отдельные шоу, где и это не очевидно.

И тут – Канада.

Шутинг. Школа видеоблогеров.

Я мгновенно включил максимум материалов по теме.

Несколько часов назад в бизнес-центре, на одном из этажей которого располагалась школа видеоблогеров, произошла стрельба с последующим взрывом. Взрывное устройство самодельное. Около 30 погибших. Ранены около 200 человек – в основном осколками стекла, всё происходило быстро, полиция не успела прохожих и зевак эвакуировать с улицы. По камерам наблюдения быстро выяснили, что стрелок был один – бывший студент этой школы, его фамилия была Панченко.

Знакомые места, знакомые имена… Ведь это была та самая школа, где учился я. И парень этот был с моего потока. И должен был попасть в пилотный проект нестры.

Его хотели отправить в Якутию, где возрождался плейстоценовый парк, и ждали рождения первого клонированного мамонта. Но он не сдал последний экзамен, его срезали…

Но учёба закончилась ещё полгода назад. Что с ним случилось? Из новостей не было понятно, какие причины толкнули его именно сейчас. Спросить было некого – родни у него было, его родители сбежали в своё время из Херландии. Отец был славянином, мать немкой. Их травили. Они перебрались в Канаду. И когда Панченко был подростком – погибли в ДТП.

Знал я его давно, ещё до блоггерства. Он всегда был немного не от мира сего. Но в среде видеоблогеров – это нормальная картина. Учился как одержимый. Было странно, что его не пропустили дальше. Говорили, что всё дело в психике. Но сам Панченко был уверен, что дело в его происхождении. Что он от смешанного брака, что с сепаратной территории.

Выглядело как месть помешанного. Он хотел вернуться в Евразию, не боялся сурового якутского климата (там зимой минус шестьдесят может быть!), не боялся работы.

Мне казалось, что он хорош с технической точки зрения, но плох с творческой. Тексты его были пресны, картинка однообразна. Зато идеальная технически.

Всё это было невероятно грустно. Погибли несколько преподавателей, которых я знал, студентов, которых я не знал, от частичного обрушения здания – случайные люди в офисе ниже, где располагалось представительство немецкой инжиниринговой компании. Для спокойной Канады – небывалая катастрофа!

Ещё несколько сюжетов, я проваливаюсь в думскроллинг. После школы блоггеров он не смог найти постоянной работы в медиа, работал фрилансером, перебивался с заказа на заказ, бедствовал. Ни денег, ни личной жизни, профессию менять не хотел. Видео в своём личном блоге он перестал выкладывать за месяц до шутинга. Причём, что показательно, даже пытался алко-блогером стать, наводил лакшери на темы типа «Дешёво и без похмелья – пять гарантированных способов убраться». Потом пауза. И за десять минут до начала стрельбы он залил на канал и разослал по инфлуэнсерам короткое видео.

«Мою страну изнасиловали и уничтожили, я лишь слепое орудие мщения», – говорил он на видео. Чёрный фон, ни музыки, ни текста. Потом он больше минуты сидел молча и смотрел в камеру. В конце доставал винтажный совётский автомат – ППШ. Передёргивал затвор и видео заканчивалось. Титром – «82».

82 секунд тишины. «82 года». Именно столько прошло с момента заключения сепаратного мира. Когда наконец закончилась Вторая мировая война.

Комментаторы быстро разделились на несколько групп. Одни сразу же сказали – «сумасшедший». Вторые попытались развивать тему сломанной личной жизни, искали следы буллинга, харрасмента. Третьи пытались найти ниточки в словах из видео. Но всё дело было в том, что когда Панченко учился, он вообще не парился по поводу своей прошлой родины. Никогда не говорил об этом, не читал про это книг, не знал вообще той истории. И вообще историей не интересовался. Поверьте, я как историк-любитель – знаю, когда люди помешаны на истории.

Пока медийщики лишь начали копать.

На почте – письмо, и сообщение в мессенджер. Канадская электронная газета. Нашли общее фото, где нас десять человек в потоке. Теперь спрашивают, как я могу прокомментировать…

Варианта два. Можно хайпануть. Дать комментарий. Засветиться на теме, порассуждать, посочувствовать. Либо – игнорировать. Пока игнорировать. Всё рано уплываю через час.

Пишут несколько знакомых. Спрашивают – в порядке ли я, что думаю по тему. Для иностранцев мы с Панченком казались близкими – из-за национальности. Но я никогда не воспринимал его как близкого. И не хочу, чтобы тень его поступка как-то падала на меня. А то начнут думать, что и я тоже схвачу ППШ…

Выставляю в статусе, буду недоступен несколько дней. Если что – скажу потом, что в Сибири плохо со связью, а местами и вовсе её нет. Последнее видео у меня с Лениным… Просмотров мало, комментариев нет… Оставляю.

«Всем привет! Прошу простить, я в Сибири по работе, тут плохая связь, не теряйте меня несколько дней» – короткое позитивное видео на автоответчик.

Так, в Обезбольске связь есть. В Хардгорске тоже есть. На море Хард уже нет. И за вратами тоже ничего нет. Про плотину нет информации. В самом Харде вроде сеть есть. Я буду там примерно через неделю, оттуда и отвечу, когда схлынет волна хайпа.

Мне страшно говорить на тему смерти. Когда она так рядом. Слишком резко она хлынула в мою жизнь. Не на кого опереться.

Вроде всё записал, проанализировал, трезвое мышление, а самого потряхивает от ужаса.

Зачем убивать людей? Чего он хотел?

Вспоминаю, как мы могли с ним пересекаться… Вспомнил! Я вспомнил, почему почти перестал с ним общаться.

Когда только-только я начал вести блог и проводить стримы, темой взял этические диллемы с вагонетками, а новым ником – Тролли. Шутить все друг над другом шутили, все молодые весёлые, но реплика от Панченко про первые выпуски меня просто покоробила.

Как сейчас помню. Мне на свидание скоро идти, я в кафе, что-то жую, смотрю в окно на облака, он подходит, здоровается, говорит, что смотрел первые стримы Тролли. И спрашивает.

– Если бы на одних рельсах лежала твоя мать, а на других – твой отец, на чей бы путь ты перевёл стрелки?

Стук в дверь. Чокан. Надо выходить.

ИНТЕРМЕДИЯ 8 – 1 \\ НЕ ЖАЛКО

«Мне вот совсем не жалко, что СССР развалился. Всё равно в большой стране – сто человек жируют, а миллионы голодают… Видишь, этим миллионам светят постоянным мороком – им навязывают имперское мышление. А его проблема в том… Подожди, не перебивай… Его проблема в том, что ты, ты – простой человек, ты всегда пытаешься примкнуть к какому-то запредельно высокому идеалу. Чтобы он взял тебя под крылышко, под опеку. И даже объявил частью себя.

И вот ты отвергаешь свою исходную природу, но в итоге так и остаёшься мелким зёрнышком в миллионной груде подобных – в тени великана. Ты неспособен вознестись и по-настоящему примкнуть ко внешне еденому и неделимому могучему образу. Ты всегда младший приёмный брат в большой семье, ты пытаешься стать таким же важным и нужным полубогом, как благородный приёмный отец. Но проблема с империей в том, что никакого отца нет, есть лишь его конструкт… Конструкт, говорю. Не конструктор…

Да пошёл ты на хер, идиот!»

\\ Старик в парке разговаривает с другими дедами, Санкт-Ленинотуринск.

ИНТЕРМЕДИЯ 8 – 2 \\ СТАРИКИ-УБИЙЦЫ

«Мне тут одна знакомая рассказывала, которую я давно не видела. Мол, в школе медсестёр для дома престарелых их совсем не готовили к тому, сколько пожилых пациентов признаются в убийствах, совершённых ими много лет назад».

\\ Женщина по телефону на улице, Санкт-Ленинотуринск.

ИНТЕРМЕДИЯ 8-3 \\ ЗАРЯЖЕННЫЕ

«Когда с войны возвращается слишком много людей с окровавленными руками и пропахшими порохом рукавами, мирных решений будет меньше. Демагогия? Ты вот лежал среди мёртвых тел под обстрелом? Когда твоё сердце заряжают ненавистью через артиллерийскую пульсацию, закачивают туда чёрную злобу – запас до конца твоей жизни. Минута ли тебе осталась или полвека. Хотя… Может через те полвека и отпустит… Когда вся боль начнёт выходить, а ты неделями реветь и пухнуть от слёз, что всё зря и напрасно было…»

\\ Чокан про войну.

ИНТЕРМЕДИЯ 8-4 \\ ХАРД И ОБЛАКО

«Я ж на харде все чертежи хранил… Ну, на жёстком диске… Потом поехал по делам в Херландию, далеко, и меня несколько раз на пересечении границ спрашивали, что, мол, за железка, не бомба ли, нервы трепали. И я тогда чертежи в облако залил. А хард где-то оставил. Но отсюда не могу в облако зайти, даже через прокси, опять что-то блокируют. Ты можешь файлы пересохранить в другое место?»

\\ Деловой мужик средних лет по видеосвязи с шавермой, Санкт-Ленинотуринск.

История с Панченко, конечно, сбила мой настрой. Впереди меня ждёт эпицентр для вульгарных шуток, родная деревня Распутина, ставшая туристическим оазисом для всех сексуально озабоченных. А я всё гоняю в голове мысль, ищу рациональные причины в поступке Панченко. Но поняв – можно невольно и принять.

Впрочем, всё равно ничего не вижу.

Вообще моё знакомство с ним куда древней. Я вообще знаком с ним с детства. Хотя и мало общался. Никак не клеилась дружба. Виделись нечасто, жили далеко.

Отец его был букинистом, держал лавочку на другом конце города. Прежде, мне говорили, он работал учителем литературы. И жил помешанным на книгах. Он из боготворил, в любом виде.

Причем – ценность для него представляла будто бы лишь физическая оболочка литературы. Хороший текст, но вышедший в электронном виде, он не воспринимал всерьез. Для него казалось важным, чтобы годы сточили края страниц, ожелтили их, добавили этот гадкий библиотечный запах лежалой и пыльной бумаги. Только тогда он предавался своей геронтофилии. Он читал эти бесконечные классические романы. Сотни страниц описаний разных завитушек, пятен на дверях, мелких закоулков души. Невероятно детализированные, ужасно многословные. Нудные, с длинными предложениями, абзацами на три страницы, с минимальным действием. Там где, герои могут сидеть за столом по двадцать-тридцать страниц и разговаривать, даже не передавая соль.

Будучи ребенком, я считал его невероятно умным. Столько книг! Столько страниц! Несомненно, это был страшно эрудированный человек. Особенно, что касалось древних знаний. Погоны наполеоновских солдат, разновидности аркебуз, античные провинции, имена китайских императоров – он знал, помнил, жил с ними в голове. Но стоило лишь на полшага вернуться в современность – поговорить о бесконтактных платежах, электронной документации, управления в компьютерных играх, обновлении навигатора в автомобиле, настройке каналов в телевизоре – он терялся, падал до уровня растерянного ребенка. Это я понял лишь потом. С виду его растерянность выглядела лишь как вспышка снобизма, маскирующего неуверенность. Попытки принизить важность современности. Когда тебе десять лет, а собеседнику почти пятьдесят – способ работает!

Но однажды я между делом прочитал популярную статью о литературе. Очень упрощенную и уплощенную. Она рассказывала – почему в каждой эпохе есть именно такие жанры. Многословная, скрупулезная литература 19 века, которую сегодня невозможно читать из-за этой неподвижности, создавалась для другой эпохи. Где не было движущихся картинок, кроме как в театре или в жизни. Где вечера было нечем наполнить, кроме как концентрированным бездельем. И живя в той эпохе ты – с детства развив в голове собственный кинотеатр, способный из многословных страниц рисовать целые ожившие сцены – просто крутил для себя кино и сериалы из тех томов, что продавались везде. Тебя никто не дергал, сообщение из города в город могло идти сутками, а между странами – неделями. И вместо коротких сообщений люди сами строчили друг другу мини-романы в виде многостраничных писем. Они копались в самых мельчайших узорах реальности, находя там бездонные смыслы, кружева аллюзий, всевозможные метафоры и аллегории. Таково свойство человеческого рассудка – так я узнал впоследствии.

Именно тогда и строчили свои бесконечно и невероятно запутанные труды философы. Они находили килобайты смыслов в крохотных скрежетах соседних букв. Понимать их даже по тем меркам было тяжеловато, что уж говорить про сегодняшние времена.

Я не говорю, что смысла у тех авторов не было. Как уже было сказано – хештег «смысл» человек способен прилепить к чему угодно, и нет никаких объективных способов доказать – правда ли это, или бред сумасшедшего.

Но мне после статьи стало проще. Я перестал стыдиться того, что не могу читать старые и «умные» книги, как сегодня нормальные люди не готовят по старым рецептам и не носят одежду, сделанную по старым лекалам.

Но на то они и классики, могучие гении, что хоть форма и устарела, но смысл был прекрасен. Нужно было только переводить их со старого языка на современный. Первые попытки делал театр, заведомо строя из себя юродивого популяризатора. Потом подтянулись кино, радио, ТВ – они тоже брали старые сюжеты и переводили их на современный язык. И логичным стал успех издательства «Шорт», которые выпускали старые тексты в современном текстовом виде. Иногда просто сокращая, иногда перенося действие в современность и меняя язык, героев. Ведь если кино так делает – то почему книгам нельзя?

Так вот старый букинист – всей душой ненавидел «Шорт» и его поклонников. Он терял самообладание. Начинал ругаться.

В нашем городке славянское сообщество было не слишком дружным. Но родителя меня не раз отправляли к Панченко-старшему за новой книжкой. То есть – очередной старой. Думаю, заодно они хотели, чтобы я практиковал и устный русский.

Сначала я преклонялся перед ним. Потом боялся. Следом презирал. В итоге стал равнодушен. И в конце концов принял букиниста таким, каким он был, но это случилось лишь на следующий день после его смерти. Машина вылетела со скользкой дороги. За городом. В ненастную погоду. И утонула в ледяной воде. С ним и его женой.

Мы уже движемся с Чоканом по реке. Мимо проплывают зелёные берега Туры. Река медленно петляет, будто бы повторяет путь гигантского змея, все стороны света уже давно перепутаны в моей голове. Облака кажутся неподвижными. В то же время Чокан пишет таймлапс с лодки, и наш трехчасовой путь будет выглядеть стремительной и бешеной погоней за горизонтом, где берега будут мелькать как частотный спектр сумасшедшей электронной музыки, а облака ожившими парящими клубами воспарят по небу, сливаясь, поглощаясь и дробясь. Можно извести еще страницу на описание пятисекундного видео. Но стоит лишь раз его увидеть, то понимаешь – никаких слов не хватит, чтобы передать не просто картинку, а ощущения, те чувства, что у тебя захватило дух от того, как прощекотала глаз нереальная, но в то же время снятая без графики картинка.

Весь настоящий текст, то есть свои тайные записки, которые мне неминуемо нужно вести, я даже хотел сначала превратить в роман. Во все эти длинные и классические пассажи а-ля «Шаркающей кавалерийской походкой…».

Нет, от книги я не отказываюсь. Но она неминуемо станет лишь комментарием к тому видео, что мы с Чоканом снимаем и будем снимать. Поэтому я большинство вещей оставлю без описания, или просто дам сухо, скупо и телеграфно. Школа сокращений «Шорта». Кому интересны официальны детали и картинки – смотрите блог.

Но раз это мой текст, то и правила мои. Захочу – буду отступать от них. Захочу – придумаю новые.

Всё-таки есть вещи, которые через видео передавать слишком сложно, либо это будет невероятно нудно.

Похоже, река убаюкивает. Настраивает на рассуждения. Люди много сотен поколений селились у рек. Реки сформировали их культуру. Их язык.

А вот это уже какая-то вода. Буду печатать книгу – надо этот кусок выбросить. И про Панченко все рассуждения тоже. Короче, хватит пока!

Что ждет нас в Ленинск-Покровском? Надеюсь, там не будут бегать страшные пьяные бабы с дилдаками и пытаться отстрапонить все, что видят.

О, наконец, ко мне возвращается бодрый настрой.

Вообще Поместье (да, так они его и называют) – заведение закрытое. Мало что про него известно. Я нашел штук шесть историй, все они друг другу противоречат. Возможно, это просто забор вокруг кучки скучных извращенцев, скучных бухгалтеров, которые вяло лупят друг друга по жопам плёточками для восстановления эмоционального баланса …

Как-то ведь это называется, когда ты пытаешься унижать человека на основании его сексуальных пристрастий в БДСМ… Или им нравится, когда их унижают и оскорбляют по такому принципу? Ух, хорошо, что пока это никто не читает. Перед публикацией придется с политкорректором пройтись по всему тексту. Но будет ли тогда интересно? Да похрен. Блин, опять ругань. Чем сильней похоть – тем больше ругани.

А, я ж удалю весь кусок. Так что срать.

Может там хоть минет сделает какая-нибудь местная мастерица. Этого будет достаточно. А то я уже который день на самообеспечении… неделю…

А вот текст – не секс, удовлетворения не подарит. Сколько ни строчи.

ИНТЕРМЕДИЯ 9 – 1 \\ ДВА ГРАММА СЛОВ И КО

«Теперь про мои внутренние огменты, которыми меня оснастили перед поездкой. Лично для меня – это знак серьёзной компании. Они мало того что дорогие. Их ведь требуется изготавливать на заказ под конкретный нейропрофиль.

Первый огмент – это «два грамма слов», я так его назвал. Модуль, с помощью которого я могу вести текстовые записи. Со стороны он невидим, необнаружим, хорошо спрятан. Минусы – сложно настроиться на разные замороченные символы, а также можно редактировать записи только в течение суток. После чего они фиксируются и остаются в памяти. Ни удалить, ни переписать. Собственно, туда падают все мои тексты, которые я незаметно для окружающих генерирую по мере пребывания. Как раз такой текст пишу прямо сейчас.

Второй огмент – простой вспомогательный модуль к первому. Он позволяет улавливать и расшифровывать речь людей, находящихся рядом. Даже если человек далеко и говорит тихо. Типа звуковой бинокль с расшифровкой и встроенным чтением по губам. Удобно, что не надо печатать внутри своей головы каждый чужой монолог, он сразу формируется текстом. Минусов тоже много – быстро садит батарейку, поэтому много не записать. Не пишет диалоги, потому что слишком узконаправленный. Система распознавания плохо справляется с экзотическими словами, плохой дикцией, жаргоном, сленгом. И где-то сама дописывает для смысла предложения – в таком конспектном, упрощённом варианте. Слишком сухо, по-компьютерному. В жизни всё звучит куда сочней.

Третий огмент – мой личный внутренний инквизитор и прокурор. Источник постоянного страха. Я его не ощущаю, им не управляю. Он работает автоматически. Тревога исходит от его функции – о ней говорил атташе. Ух! Даже страшно записывать. Если я буду слишком много болтать, говорить о своих реальных целях визита, то он – сотрёт мне память. Раз – и всё. Включит мозговой «блендер», который перемешает ключевые нейронные связи. И я откачусь назад на много лет, может до детского возраста. Если не младенческого. Физически и психически – никаких повреждений. Просто сжигание памяти.

Кстати, данные в «двух граммах слов» сохранятся, там стоит защита. Если ко мне полезут в мозг – тоже сработает сжигание. Очевидно, такая защита. Раньше, говорят, шпионам в зуб ставили капсулу с ядом, чтобы в плен живыми не попадали. А нынче – ставят «блендер». Но я же не шпион…

В общем теперь я не могу ни с кем снаружи себя обсуждать запретные темы – голосом ли, перепиской, азбукой жестов или морзе. Но могу писать внутри себя.

Как я согласился на такое? Увидел сумму контракта, увидел интересную, полезную для резюме задачу. И плохо прочитал сам контракт. Когда огменты имплатировали – было уже поздно. Да, я дурак, тупой невнимательный идиот. С бомбой в голове».

\\ Комментарий автора

ИНТЕРМЕДИЯ 9 – 2 \\ МРАЧНЫЙ РУССКИЙ

«Только тогда, когда я точно понял, что поеду в Сибирь, то решил, наконец, разобраться с давним вопросом. Почему русские (я в широком смысле) считаются закрытыми, мрачными, неприветливыми? Или они действительно такие? Я не лингвист, не антрополг мои наблюдения – это наблюдения дилетанта, простого человека. Чепуха, если честно.

Моё мнение такое. Русский язык – груб, звучит как звериный рык. Сколько агрессии во фразе «Здравствуй, дорогой друг» чисто в фонетическом плане, ты будто пилой работаешь по камню.

Думаю, влияние оказали климат и условия жизни в лесу. Когда твой язык вписывается в ландшафт агрессивной нотой, его не слышно издали, потому что в нём много хрустящих как снег и ветки согласных. Это повышает шансы на выживание. Твой голос различит лишь сосед. Нет надобности, чтобы тебя замечали издали – иначе придёт медведь или волк. Или враг.

Скажем, у южных народов, живущих в тесноте и контакте – итальянцев, китайцев – более шумный и певучий язык. Тебя должно быть слышно издалека, твой голос должен выделяться в шумной толпе похожих крикунов, иначе тебя вообще никто не услышит и не увидит. Мороза нет – можно рот открыть шире и разговаривать на такой громкости, что северянами считается уже как неуместный крик. Плюс за счёт перегруженности пространства голосами и людьми – ты заведомо ярче делаешь краски в интонациях, тональность в одной лишь фразе прыгает как на американских горках. В русском же языке изменение тональности практически неуловимо для экспрессивного уха южанина.

Ведь людей кругом немного. Нет надобности кричать. А раз тебя слышит лишь один – то он догадается легко, какая тональность. Из контекста. Или не догадается. Я шучу. Или не шучу. Тяжело понять. Да.

Внутри, в душе – они такие же весёлые и светлые ребята, как и все. А снаружи – да, малоулыбчивые молчуны. В отличие от южан, которым надо выделяться в толпе, то в лесу ты должен быть скрытым и незаметным. Отсюда и скрытность эмоций. В тональности речи. На лице.

У южных славян, которые ушли из леса давно и испытали влияние соседей – более раскрепощенный, более артикулированный язык, он более певучий. А тут – чем дальше я уходил в мрачную глубинную Сибирь – тем гортаннее и однообразней становился язык. Что там дальше? Одно сплошное рычание? Хрип вместо колыбельных? Конечно, в смеси с суровыми и неподвижными лицами такое сочетание создаёт впечатление убийственно мрачных вурдалаков, нежели простых и весёлых людей.

Южане щедро плещут свои эмоции в речь, как пряности. Вот я зол, смотри, мой голос на грани крика, я ругаюсь, заламываю руки, кривлю лицо, бросаю на тебя агрессивный взгляд. Это можно трактовать как легкую неприязнь. Переигрывание – часть культуры на юге.

А на севере – гротескное недоигрывание. Секундная игра желваками, на мгновение выдвинутая челюсть, затянувшийся выдох, медленное моргание, поставленная посреди фразы аккуратно и тихо тяжелая, как топор, пауза, прямой и тяжелый взгляд – это вот уже русский начинает злиться. Лучше не проморгать такой момент.

Южанин не разбирается в полутонах, не видит разницы в мелких деталях русского. Тот выглядит для него деревянным бесчувственным чурбаном. И он лишь ещё сильней и ярче делает эмоции, подбрасывая перцу и в переперченный разговор. Пока не увидит гримасу недовольства и не услышит фразу «Да заткнись уже!».

У них мало жестов, мало касаний. Мало поцелуев. Мало объятий. Мало комплиментов и теплых слов. Это ледяные люди. Красота их речи и жизни подобна красоте инея на стекле, подобно снежинке или бледному в красках морозному рассвету.

Трое русских молчат в комнате – это значит всё хорошо, все довольны. Каждый своим делом занят. Молчат южане в комнате – значит, у них траур. Других объяснений молчанию южан нет. Немота не принимается – они бы жестами общались…

Бестолковый из меня культуролог. Надо завязывать с абстрактной литературой, и по делу писать».

\\ Комментарий автора

ИНТЕРМЕДИЯ 9 – 3 \\ КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ВОЙН

«Вот это вопрос на сундук криптокоинов!

Я не то, что коротко – я даже длинно не могу рассказать, кто с кем воевал. Да все со всеми! То постоянно, то с перерывами. То город на город, то квартал на квартал. Союзы, предательства, приостановка дипломатии… Снова перестрелки, карательные отряды, диверсии… Грязный, бедный, дешёвый шпионаж с такой мерзостью, фу…

Конечно, были мирные годы и мирные порядки. Порой. Даже, пожалуй, чаще, чем войны. Но конфликты вспыхивали после большой войны очень легко – народ взбудороженный, претензий масса, оружия навалом, единой власти нет… Вот били друг друга почём зря. И не все из них официально войнами назывались. Слово-то такое… не все его готовы использовать сразу.

Слово им, видишь ли, грубое, а сами войны – не грубые ни разу…»

\\ Чокан по пути в Ленинск-Покровское

Когда я созванивался и списывался заранее, то в Ленинск-Покровское нас пускать не хотели. Мол, закрытый клуб, частная территория, извините. Ни за какие деньги якобы не попасть, только по рекомендации. В сети про Поместье писали самые невероятные слухи. Для моих задач посещение его было необязательным, но я уже из азарта, из любопытства и фамильного следа упрямо перебирал варианты.

Статус иностранного видеоблогера новой соцсети их нисколько не убедил. Соглашаться они начали только тогда, когда я в полуотчаянном крике бросил что-то про родство с самим Распутиным – самым известным уроженцем их деревни. Следом – доказательства. Скинул им цифровую подпись с сайта родословных, где в качестве образцов используется кровь (отдельная история, как я туда попал). Тут резко тон изменился.

Пишут потом в ответ, мол, из уважения к предку мы вас примем в качестве визитёра на полдня, без предоставления услуг, снимать можно будет только в одном особо отведённом месте. В остальных местах категорически нельзя. К постояльцам не приставать, все вопросы – к сопровождающему. Взамен – надо будет сняться в их небольшом рекламном ролике. Чистый бартер.

Какой институт благородных девиц, а не легендарное место разврата, подумал я в злобе. По крайней мере, броню пробил. Может, что и внутри получится интересное.

Принимали нас на частном причале. По периметру с суши – высокий забор с десятком дронобоев, не считая камер, колючки под током. Это лишь то, что я увидел.

Я быстро глянул снимок со спутника – просто окруженная оградой богатая деревенька, аккуратно всё стоит, много шатров и деревьев.

На входе металлоискатель. Разрешили взять одну камеру – и сразу её забрали. «Положим её в конце, где можно будет сделать запись». Я снял всю электронику и весь металл. Всё равно пикает. Монеты же! Показал, разрешили оставить с собой. Слишком ценная вещь.

Чокан тоже пропикал в рамочке. Провели по телу – всё молчит, а голова «пищит».

– Вторая междустанская, – говорит.

Показывает – шрам на голове под волосами, сразу надо лбом. Постучал камушком – глухой металлический звук.

Нас пропустили без лишних вопросов. Ого, думаю.

– Это чем? Пулей? Снарядом? – спрашиваю и показываю пальцем.

– Шуруповёртом. В гостях у чёрных памирцев.

И смотрит на мое недоумение. А я ж из цивилизованной страны. Ещё ж мои дорогие очки-огги заставили выложить – в мемноне ничего не посмотреть, я без сети будто приослеп и подоглох. Он понимающе вздыхает, глядя на моё недоумение.

– В плену, на допросе. – сам взгляд отводит, по сторонам глядит и моргает так, будто заплачет.

Первое же здание – музей. Музей Григория Распутина. Когда родился, чему учился. Знакомо, знакомо.

Мрачный взгляд исподлобья у предка моего. Надо бы подробней все это описывать, вы же на видео не посмотрите никак, кстати, да.

Дядька невесёлый лицом, в общем. Про его сексуальные похождения ничего сказано не было, но тут же рядом с биографическим стендом и отдельная комната с экспозицией про хлыстов. Не просто так. Хлысты – это такое движение среди православных. Очень колоритное. Практиковали самобичевание. А основатель утопил все религиозные книги в реке. Они, мол, для контакта с богом не нужны.

– Многие думают, что здесь обычный секс-клуб, в лучшем случае с БДСМ уклоном. Но это неправильно. Мы представляем скорей религиозно-философский орден, который изучает в теории и на практике наследие хлыстов. – это комментарий человека, который сопровождал нас.

Философский бордель? Тебя лупят по заднице плёткой с одной стороны, сосут член с другой, а ты в это время думаешь о том, определяет ли бытие сознание? Вслух такое только не говори.

– А почему вас коммунисты не закрыли?

– Кое-кто хотел. Но мы же валюту поставляем.

Может тут и сидит та секта, про которую говорил атташе? Прямо на виду.

Мы вышли из музея. Рядом с будкой сидели на цепи в шипастых ошейниках трое грузных мужчин с волосатыми спинами без одежды. И с кожаными повязками на глазах. Во рту – кляпы. Они мычали и пытались принюхиваться, лишь почуяв наше присутствие. Вот оно, началось! Гадкое зрелище.

Наш экскурсовод – худой, высокий, в чёрном, по имени Семён – приставил палец к губам.

Когда мы отошли, я всё же не выдержал.

– Ну, это же классический БДСМ, обычная утеха в нормальных странах. Что вы тут за философию подмешиваете?

– Отдельные перформансы и исследования – несомненно внешне очень похожи. – сказал Семён, – Но если вы едите вырытый в лесу трюфель – это не равняет вас на высокую кухню. Мы занимаемся несколько другим, чем просто доставляя друг другу удовольствие через боль, насилие и страдание, через смены доминантных паттернов. Мы исследователи.

Доктора фаловводческих наук, ага. Про себя – не вслух, конечно.

– Видите ли, садомазохизм очень близок традиционной русской культуре. Но никогда они друг с другом не ассоциируются.

Тут я удивлённо поднял бровь. Может чересчур ненатурально.

– Да, многие удивляются. Смотрите. Горчица, кусачий ядреный квас, кулачные бои, баня, прыжки в снег, купания в проруби. Ну и в целом равнодушное, пренебрежительное отношение к телу, здоровью и жизни. Особенно у мужчин. Тело неминуемо разрушается. И если ты демонстративно ускоряешь процесс – это лишь подчёркивает твоё бесстрашие перед экзистенциальным ужасом. Что порождает небывалую радость, чем просто синдром отнятия. Он тоже приятен, но не так, как безмятежность перед лицом разложения.

– Что же вы исследуете?

– Исследуют сами гости. Мы лишь помогаем. Пределы собственных возможностей и желаний. Это, позволю себе банальности, выход из зоны комфорта и долгий путь за её пределы до тех пор, пока ты не забудешь того старого себя, который был слишком привязан к плюшевым приятностям. И в диком лесу дискомфорта ты сам станешь диким и зубастым зверем. Если готов. Это и исследуется – насколько ты к тому готов.

– Но для чего?

– Видите ли, нынешний цивилизованный мир не приемлет насилия. Даже не столько физического, а насилия над личностью. А без шрамов, выбитых зубов, боли и страданий, без драк не вырасти, не выломать маленького и тихого себя изнутри. Мы меняем фундамент. Но настоящий дикий мир слишком рискован и опасен. Мы сохраняем безопасность жизни и психики наших гостей.

– Бойцовский клуб?

– Как у того графомана-украинца с психическим расстройством? Совсем чуть-чуть похоже. Он подсмотрел лишь кулачные бои. А инструментов перерождения куда больше.

– А это правда, что вы тут людей на неделю в камеры депривации под кислотой запихиваете?

Он засмеялся как-то неестественно, без улыбки и мимики, одним лишь звуком изнутри гортани.

– Для такого и ехать далеко не надо – в любом городе тебе организуют. Здесь всё-таки немного другое.

– Я ничего не понимаю. – говорю.

Весьма неприятное чувство, надо сказать. Когда ты не можешь попутно с беседой быстро заглянуть в текст, посмотреть какое-то слово, историю вопроса, глянуть профиль собеседника. Как инвалид какой-то. Начало цифровой ломки? Я уже хочу выйти, мне подобный мазохизм не доставляет удовольствия.

– А у вас тут всем нельзя пользоваться связью? Или ограничения только для пришлых типа нас?

Он достал какую-то винтажную штуку, как из фильмов про войну на Урале, древний коммуникатор.

– У нас и постояльцев есть рации. Связь с внешним миром доступна только в специально оборудованных помещениях. Мы как раз к ней подошли.

Ничего особенно и не показали. Будто бы не мы осматривали мир дикой похоти, а нас рассматривали.

Зашли мы все вместе в избушку-сруб на отшибе. Внутри одна комнатка с кабинками из тканых перегородок и скамейками. На одной из них лежала наша камера, та единственная, которую разрешили внести. Я быстро глянул, что прячется за занавесками – пустые кабинки как для переодевания и на стенах фотографии. Где голых мужчин, где голых женщин. Порнуха всякая, достаточно скромная. И такой шкаф типа сейф-ячеек в банке. Рукомойник в стороне. Салфетки. Автомат с презервативами. Изба-дрочильня! Для тех, кто без порносайтов уже не может.

– Здесь можно воспользоваться вай-фаем для совершения коммуникационного акта. – нейтрально сказал Семён.

– Аллегорично. – вслух говорю.

Будь я обычным гостем, на экскурсии, конечно, то ни за что бы не ёрничал по поводу секса. Но аудитория ждала от такой темы перчика, нужно было соответствовать. В общем, я настраивался.

– Но не вам. У вас другой статус. И ваша техника, к сожалению, на входе, а не здесь, не в сейфе. Поэтому никак. Но зато здесь, кстати, вы можете снимать, использовать камеру по назначению… – он на секунду закатил глаза, – Около часа. Если хотите. Я в любом случае буду ожидать вас на улице.

И вышел. Чокан вопросительно смотрел на меня.

Я кивнул. Он взял камеру и начал снимать.

– Люди едут сюда за полмира… Чтобы передёрнуть, глядя на черно-белые фото винтажных девушек с волосатыми лобками. Вообще, конечно, я страшно разочарован. Наверно, как и вы. Возможно, тут есть где-то бункер для оргий. Но меня туда не пустили…

Мы ещё немного поюродствовали. Но из одной простой комнаты мало что можно выжать. Даже через окно не посмотреть на улицу. Где-то кусты всё закрывают, где-то ставни, где и вовсе вместо стекла прозрачного – матовое. В общем, запал быстро кончился. Быстрей, чем час прошёл.

Выходим. Экскурсовод стоит спиной, заложив руки за спину. Вылитый злодей из боевика.

– На этом ваш визит закончен. Спасибо за интерес! – И повёл нас к выходу. Даже чаю не предложил.

– А как же рекламный ролик? – спрашиваю, растерянный от того, как всё стремительно прошло.

– Мы уже всё сняли, спасибо! – отвечает Семён.

– А вы можете нам что-нибудь интересное показать? Ну там… Пикантное! – спрашиваю.

Он обернулся.

– Боюсь, вы к этому не готовы.

– Ох, Жопокровское, Жопокровское… – проругался я воздух, вспомнив одно из бранным имён деревни. У самого тут же холодок пробежал по спине, опять же кто-то взорваться может. Но ответная реакция оказалась неожиданной.

Семён засмеялся. Нормальным человеческим смехом.

– Эн-Эй, не знаю, заинтересует ли вас, но у меня для вас есть сексуальный материал о наших краях. Он не относится к нашему… поместью.

– А на камеру сможете рассказать? – сразу сориентировался я. Будет ерунда – всегда можно удалить. Вдруг что про секту сболтнёт.

– Конечно, только за пределами территории. В частном порядке. Это очень смешная история про то, как неудовлетворённая сексуальность влияет на географию.

Мы вышли за территорию, забрав вещи. Отошли подальше, настроили свет, композицию… И Семён начал вещать. С достаточно живым видом, уже не как андроид-метрдотель.

– Надо сказать, что в русской культуре вопросы секса одними только физическими сношениями не заканчивается. Тема одновременно табуирована и тут же пронизывает всю взрослую жизнь. Я говорю не только про само соитие, и даже не про элементарный мат. Секс – потребность, данная нам от природы. Ею несомненно нужно управлять, но осознанно, понятно. Закрытость же ведёт к разным девиациям. – Семён шпарил как по бумажке. – Низкий уровень сексуальной культуры, запретность и закрытость открытого обсуждения темы, сложности с изображением наготы служат почвой для появления по-настоящему вредных для социума извращений. Те, у кого не хватает запала, безумия, злости воплощать свои мрачные фантазии в реальности – они реализуют себя в словах. Один из ритуальных способов победить врага с самых давних времён – оскорбить его, лишить его людского облика. За счёт слов, конечно. Так получилось…

Он задумался на пару секунд.

– …цепочка недавних вооружённых конфликтов, в которые были вовлечены многие города и регионы прежней, большой России почти всегда были сопряжены с моральной атакой на врага. Оскорбления других наций, других классов, профессий – они существуют в любой крупной культуре. Но здесь в силу повышенного уровня агрессии и фрустрации дело перешло из брани даже в область картографии. Частые переименования исчезающих и появляющихся территорий, городов, каких-то элементов самоопределения соседями или просто недоброжелателями достаточно быстро снабжались бранными ярлыками…

По мне так интересно – но достаточно занудно, однообразно для видео. Видимо, выброшу, поэтому оставлю часть речи тут. Хотя, если ещё час продлится – добрая лекция получится. И на такое есть любители… лекционного порно…

– …Меняются названия, плюс западные земли переходят на латиницу, восточные на иероглифы, тут в Сибири кириллица держится крепко. То есть единство теряется. Но оно сохраняется в ругани. В частности – в названии городов. Выживают самые обидные и прилипчивые. Лениножлобск. Гомск. Потомск. Больск. Ёбург. Сругут. Сибираша. Жопокровское – как вы уже за кем-то повторили. Их масса, это вообще отдельная вселенная, необычный феномен. Он бы так и остался локальной историей. Но дело в том, что лавинообразная цифровизация картографических сервисов строилась не только на официальных наименованиях – а они ведь часто разнились не только от года к году, но и от страны к стране. И если следовать принципам словаря – где нормой считается тот вариант, который употребляется шире всего, – оказывается, что насмешливые или даже откровенно бранные искажения топонимов употребляются чаще всего среди населения, более понятны, шире распространены, чем даже официальные. И борьба маленьких локальных властей с проблемой лишь распаляла острых на язык граждан. Постоянные переименования в попытках спасти своё имя – особо не помогали. Искажённых топонимов становилось всё больше, они употреблялись куда шире, они даже стали своего рода диалектно-классовым маркером в разговорной речи…

А может и всё выброшу. Когда про секс рассказывает гинеколог – скучно и неинтересно.

Закончил он тем, что вот ему интересно изучать вопросы сексуальных отклонений через речь, и часть зажатостей можно снять через веб-семинар у них, впульнул тонкую рекламку, короче. И вообще он научную диссертацию пишет про местные топонимы, изуродованные матом и ненавистью. И мораль – надо быть аккуратней в Сибири с названиями. Спасибо, я уже заплатил за этот урок звонкой монетой. Золотым крипточервонцем. И синяком. До сих пор ноет, кстати.

Мы попрощались, пошли к причалу. И без особых задержек отплыли.

ИНТЕРМЕДИЯ 10 – 1 \\ РАСКРЕПОЩЕНИЕ ХЕШТЕГАМИ

«Знаете, как наше место называют в народе с тем же злым юморком? Ссанаторий или сцанаторий – намекая на известные действия с известными органами… В нашей культуре есть целый пласт, который не имеет нейтральной, спокойной разговорной лексики. Вообще слова-то есть. Медицинские термины, например. Но куда их в обычные разговоры-то вставлять?

Есть ещё самолепные, домашние слова, но они если выходят за пределы малых групп, становятся общеясными, то тоже быстро окрашиваются в табуированные оттенки. Трахаться, пёжиться, шпилиться.

И ещё, конечно, чистый мат. Где никаких вокруг да около – всё грубо и чётко называется. Но не только под одеялом – но и в жизни. Как широкий круг метафор.

И получается, что инструментов много, а спокойно поговорить о сексе и невозможно. Это страшный ограничитель, ступор, пробка для мышления и энергии. В этом отношении мне очень понравилась история. В смысле её последствия, сама-то история неприятная, про ЭкоСтаса… Да-да, но я не про его якобы разоблачения. Это невинные шалости. Я про реакцию молодёжи. В отличие от старшего поколения они не так зажаты, они хотят спокойно обсуждать вопросы половой жизни.

И тут у них – стихийно, мемно, флешмобно – появляется возможность использовать для разговора внешне невинные и непонятные для тех же старших возрастных групп – порно-хеш-теги. Даже не слова, а аббревиатуры. Ещё и на иностранном языке порой. С одной стороны – жест неповиновения, контркультуры, поддержки невинно преследуемого человека. С другой стороны, возможность выставить свои интересы, вкусы, желания, чаяния в публичное поле в виде кода только для своих…

Просто я же вижу, вас тоже не миновала эта мода… Да, да, я про вашу футболку».

\\ Семён в Ленинск-Покровском

ИНТЕРМЕДИЯ 10-2 \\ СИБИРЬ ДЛЯ СИБИРЯКОВ

«Тут в 19 веке местная коренная интеллигенция сибирская решила, что пора бы уже побольше взять независимости. Начали только намекать на сепаратизм, на автономию, безо всякого насилия и революций. Но даже таких разговоров хватило, чтобы власть быстро пресекла вольнодумие. Правда, ссылать в Сибирь не могла в наказание. И так ведь они уже в Сибири. И ссылали на другой север – в сторону Архангельска. Как хорошо, когда у тебя в стране есть много разных северов, да?»

\\ Из лекций Вергилина

ИНТЕРМЕДИЯ 10-3 \\ СТРИЧЬ КУСТ

«Как мне объясняли на занятиях, соцсеть, построенная на виртуальном мире даёт более предсказуемую картину поведения людей. Что положительно влияет на детализацию рекламных профилей и поведенческие прогнозы. Соцсети старых поколений, где многие взаимодействия строились на живых контактах, личном общении, испытывали нехватку данных, ведь друзья, скажем, только треть времени общались через соцсеть, а две трети – вживую…

Люди куда более предсказуемы, если ими управлять. Тяжело смоделировать дикий лес до последнего кустика. Слишком много хаоса. Куда проще нарисовать сразу парк, сад или питомник, срезая лишнее и придавая кронам нужную форму. Примерно так вот Нестра будет отличаться от Мемнона…

А, ты вообще не пользуешься соцсетями?.. Ну, не знаю, что сказать… Это выбор каждого… Мне необычно просто…»

\\ Автор рассказывает Чокану про алгоритмы соцсетей

– Какая херня! – не выдержал я, только мы отплыли. – Слушай, Чокан, мне кажется, этот Семён краски сгустил, не могут же люди одной культуры, одного языка так друг друга ненавидеть. Чтобы настолько уродовать слова.

Чокан постучал себя по титановой пластине пальцем. Будто бы говорил – могут, могут. Но сказал – другое. Неожиданное.

– Всё в восемь-ка записал. Всё внутри их деревушки.

– Чем? – удивился я.

– У меня огменты в глазу, и заведено всё под пластину, на рентгене не видно. Камера, микрофон, два терабайта памяти. Всё экранировано.

– Это в тебя пытками затолкали? – растерялся я.

– Нет, уже потом. Наши поставили. Мол, чего пропадать титановой заплатке. И дырке в голове. – спокойно разъяснил он.

Про шуруповёрт при случае надо деликатно уточнить – шутка или нет.

Лодка гудела, уходя от Ленинск-Покровского. Следующая точка – Обезбольск, он же порой – Мегабольск, он же в прошлом и настоящем – Тобольск. Иногда и – Сёбольск. Если будет время – надо подробно расшифровать для иностранцев, в чём тут шутка заключается.

Чокан ушёл в трюм.

С другой стороны, да кому вообще нужны эти исковерканные названия. Я начал ругаться про себя, а потом, видимо, и вслух. Про извращенцев из Ленинск-Покровского. С которыми несколько месяцев списывался, чтобы потом полчаса походить по улице и постоять в избушке. И записать совершенно никчёмную лекцию про географическое членовредительство.

Во время своего гневного монолога я не стоял на месте, а ходил по лодке. И в какой-то момент мимо кабинки нашего пилота проходил, конечно. Ведь тут никак иначе. Места на лодке мало. Всё равно рано или поздно столкнёшься с ним. А он, услышав мой гневный спич, задал пару вежливых вопросов, а потом резко выдал:

– Ты китаёзу этого давно знаешь?

– Два дня.

Тут, признаюсь, я слегка дал маху. Потому что пилота не воспринимал как человека. Он скорей был каким-то автоматом, функцией лодки. Как голосовое управление в машине. Иначе – я машинально, неосознанно отказывал ему в субъектности.

– Понятно. Ты с ним осторожней. Он на шпиона похож. Такие как он ведь нашу воду сливать собираются. Реки наши. Это я тебе как неместному просто пытаюсь объяснить. – заговорщицким шепотом объяснял он мне. – Ты ж по говору даже не херландец, откуда-то совсем издалека.

– Куда сливать?

– В Азию, конечно! Ты совсем что ли с Луны свалился?

И он мне рассказал о проекте разворота сибирских рек. В планах – якобы прорыть канал между Обью и Енисеем – большой, не такой ручеек как сейчас. Сделать канал из Иртыша – и пустить в Среднюю Азию через Казахстан. Страшно дорого, но азиаты уже вовсю готовы. Воды много. Огромные территории под их управлением оживут. А здесь…

– Ни рыбы, ни воды, ни работы, обмелеет всё, заболотится! Народ бунтовать пойдёт, опять война начнётся, только теперь с казахами и теми, кто за ними. А им только это и нужно, они и так под себя всех подмяли. – ругался лодочник.

Дальше он уже не мог остановиться. Ныл и жаловался. Когда Чокан вышел – то продолжал. Путал казахов с китайцами, монголов с вьетнамцами. Потом рассвирипел, начал ругаться и произносить много тех слов, о которых рассказывал Семён. Чокан надел наушники и игнорировал пилота. Через пару часов нашего путешествия я не выдержал, увидев какую-никакую пристань.

– Всё! Хорош, заколебал. Выходим тут. Деньги за путь до Обезбольска можешь оставить себе. Высади нас вон рядом с тем сараем у берега, где лодки запаркованы.

Мы вышли. Выгрузились. Наш лодочник развернулся и пошёл обратно в Ленинотуринск.

Ворчливый, злобный, ненавидящий всё и вся человек только что показал – каков есть простой местный мужик. Ни такта, ни ума.

И сети ещё нет, чтобы проверить его поток брани.

Кругом вода, а я в цифровой пустыне.

ИНТЕРМЕДИЯ 11-1 \\ ПИЛОТ И РАЗВОРОТ

«Зачем? Ты правда спрашиваешь «зачем»? Очевидно, как ясный день, как пить дать, всё ради денег, ради бабла. Они пророют канал, поставят насосы, трубы там, не знаю, я не инженер, и начнут качать воду из моря Хард в Азию, к казахам там, китайцам, туркменам, чёрт их разберёт всех. Нам только грязная жижа останется и кукиш. А кто-то карманы набьёт и сбежит туда, где чистый тёплый воздух круглый год. Вода упадёт, и как мне потом прикажешь детей кормить? На что, если работать негде будет?»

\\ Лодочник на Туре после Ленинск-Покровского

ИНТЕРМЕДИЯ 11-2 \\ БРЕМЯ ВЫБОРА

«Не такой уж я дремучий… Видел я твои стримы… Некоторые… Где вы там сидите, и рассуждаете об этике, о коэффициентах, голосуете, каких манекенов поезд переедет, а каких нет. Интересное развлечение, наверно. Только к реальности отношения не имеет.

Ты не забывай, тут войны шли, постоянно мы твои задачи с вагонетками решали по-настоящему. Выбирай вот – твой друг погибнет, зато ты спасёшь целый состав со снарядами? Что выберешь? Или ещё выбор – чтоб ногу оторвало или ослепнуть? Сгореть заживо или упасть с высоты? Никогда такие решения не принимаются в спокойной, холодной, взвешенной обстановке. Всегда на эмоциях. На нервах. Поспешно. В суете. И потом о них часто, очень часто жалеют».

\\ Чокан в лодке на Туре, по пути в Ленинск-Покровский

ИНТЕРМЕДИЯ 11-3 \\ ХРЕБЕТ ДОЗОРНЫХ

«Урал по своей мрачности и угрюмости вполне может соревноваться с Сибирью. Они похожи, но всё-таки разные. Сибирь – это бесконечный, бескрайний ледяной ужас, царство вечной смерти и страданий, место ссылок и каторги, холода и мрака. А Урал – граница, край цивилизованного мира и начало дикого белого поля к востоку от невысоких горных хребтов.

Урал принадлежит разом и тому миру, где тепло, все добры и счастливы, и тому миру, где страдания и тревога – часть вечных будней. Люди, живущие здесь, чужие для обоих миров, они как стражи, как дозорные на пограничной стене.

И крайне любопытно, что в последние несколько лет подобный прикипевший с веками образ стали использовать местные промышленники и градоначальники как основу имиджевых стратегий. Не только про индустриальную мощь и поиски руды, но и про хребетность региона. Про сумрачность, суровость и угрюмость. Преддверие смертельного ужаса. Про то, что Урал служит порталом в иной, небывалый мир, он готовит путников к погружению в Сибирь»

\\ Из лекций Вергилина

Мы оставили ворчливого лодочника в его унылой лодке и высадились на берегу. Я решил найти способ двигаться дальше. Река здесь ещё была узкая, море Хард даже не начинало разливаться. И трафик невелик. Опять же – это не дорога, жест автостопщика не поможет. Плывёт катер – маши, не маши – он не остановится, у него дела. Попробовали уже. Ладно хоть только дело к обеду, не вечером мы тут застряли.

Дощатая пристань, несколько старых моторок, движки тоже древние, краска облупилась. Всё какое-то ржавое, трухлявое. Умирающее.

Можно было позвонить атташе. Голосовая связь кое-как ловилась. Но это позор, опять позор. И опять нравоучения.

Повыше, на берегу – стоял серый деревянный домишко, у такого же серого забора на скамейке сидел мужик непонятного возраста. И курил, глядя на нас, как на облака.

– Добрый день, – говорю, – Мы в Обезбольск идём… плывём… Двигаемся. Но застряли.

Молчит. Смотрит будто сквозь нас.

– Ну, плывите… – как будто между делом вдруг говорит он.

– У нас нет…

– Зин! Зина! – через плечо в забор кричит он.

Щёлчок за спиной.

– А на-ка проваливайте отсюда, уроды! – поворачиваю голову. Видимо, это и есть Зина. Лицо недоброе. Фигура страшная. В руках – карабин китайский. Первый раз даст осечку, второй раз собьет с ног, третий – убьет. В любом порядке.

А Чокан уже снимает, камера на подвесе, лицо сосредоточенное, с ума сойти! Старуха тычет в спину стволом.

– Ты это, китаёзе шпионской скажи, чтоб убрал свою штуку, а то я тебе жопу прострелю, вторую дырку сделаю. Считаю… Раз, два…

Чокан медленно поднимает руки, держа в правой камеру.

– Мы уходим. – говорит он.

– Ты не китаец что ли? – удивляется она, на секунду опускает тяжёлую винтовку и переводит взгляд на мужа.

Дальше всё происходит мгновенно. Чокан, вращаясь, приближается ко мне и бесшумно меня огибает, это доли секунды, бьет по ружью, оно вниз, выкручивает до хруста – перелом! – руку старухе Зине и роняет её на спину, зафиксировав коленом целую руку. Потом достаёт из ботинка нож и подносит его к горлу…

– Стой! – кричу, потом кричит от боли Зина, потом задохнувшись дымом, кашляет мужик.

Чокан застывает, глядя на меня. Ждёт мгновения тишины и говорит:

– Допустимая самооборона. Здесь это не преступление. Закон на нашей стороне.

Нервы, нервы. Я понял, что на лодочника взвинтился из-за нервов. И только что стоял под дулом. И на моих глазах только что чуть не перерезали горло пожилой женщине. Нужно успокоиться, пока не случилось беда. Изнутри груди жарко и будто молотом бьют. Слова рассыпаются как фигурки из рыхлого песка.

– Мы… Давай… – крепись! – Убивать без надобности. Без крови.

– Щадим? – спокойно спрашивает Чокан. Неужели он бы смог хладнокровно убить её?

– Да, да, мы пощадим. – не хватало ещё кровопролития.

– Хорошо. – он разряжает ружье, отбрасывает его в одну сторону, патроны в другую, отпускает руку Зины и встаёт. Та лежит и воет, держась здоровой рукой за сломанную.

Помпа в груди мешает склеивать слова. Я будто печатаю сообщение, сидя на скачущей галопом лошади.

– Зачем… – показываю на ружьё и спрашиваю мужика, – Зачем… в нас… стрелять…

А он отвечает безмятежно так.

– Она думала, вы уральские коллекторы, или китайские землемеры… А то и просто собутыльники, опять меня напаивать пришли.

– Напаивать?

– Ну, мне нальёте, я и подмахну какую бумагу не глядя, по доброте. И без земли останемся.

– Нет, – говорю, – Мы путешественники. Нас в Обезбольск нужно. Мы не коллекторы, не собутыльники

Под скулящий вой своей старой жены он неожиданно острым взглядом оценивал нас.

– У меня бензина до райцентра в один конец. Мы ещё мёду не набрали, чтобы наторговать. А больничка только там.

– Добросишь нас с грузом до райцентра – денег на три бака дадим и на лечение подкинем. – выступил Чокан.

Мужик снова оглядел нас, подумал немного.

– Заметано, – говорит, – Обезболить есть чем?

– Обезболить?

– Водка! Бабе моей плеснуть стакан, нам два часа с таким грузом идти, на глис не выйдем.

– Нету. – говорю, а потом вспоминаю про вторую подаренную бутылку с ящеркой-уроборосом. – То есть – да, есть. Уралиум. Тоже водка вроде…

Сам я пить его уже не готов. Болтливым становишься.

– Ого-го! Неси. Благородный напиток! – его глаза аж загорелись.

Приношу. Он взял в руки, смотрит на переливы…

– Слыхал за неё… – и резким движением открывает крышку, и как давай с горла хлестать, половину всадил в себя и так же резко остановился. – Это я пробу снял. И стресс.

Принёс стакан, налил Зинке. Та выпила как горькую микстуру. Сделали шину на сломанную руку. Погрузились на лодку. Управлял Чокан. Поплыли. Шумит мотор, надрывается, еле ползём. Бабку развезло, боль притупилась, и она начала ругаться на нас, на пьяненького мужа. Опять поплыли над рекой живые примеры из словаря Семёна – исследователя извращенцев.

К счастью, шум мотора глушил большую часть её брани. Когда она закрывала глаза от боли и замолкала, то её муж ловкими движениями прихлёбывал из бутылки.

– Жизнь – говно, понимаешь? – вопил он мне в ухо, пытаясь переорать рёв старого движка и бабкины крики, – Вообще полное говно. Помер бы, да страшно. Вдруг там – ещё хуже. Поэтому и бухаю. Это проклятое место. Весь наш сраный мир…

Спорить было бесполезно – он меня не слышал. Болтал и болтал. А потом и вовсе выключился, уснул, скрючившись.

В порту райцентра Чокан сразу сказал, что останавливаться здесь нет смысла. Убогое село, чьё название никому не известно. И нужно без промедления добираться до Обезбольска.

Да, говорю, мне тоже нужно туда как можно быстрей.

ИНТЕРМЕДИЯ 12 -1 \\ КИНОРЕАЛИЗМ

«Короче, у нас тут как-то хохма была. Один бродюсер… Да, подожди, мать, они-то её не слышали…

Короче, один бродюсер, из-за Урала откуда-то, решил кино снять. На воде. Как тут во время войны… не помню уже какой… бронированные пароходы всякие и катера воевали. Был такой короткий период, да. Бродюсер где-то нашёл теплоход, покрасил как надо, поставил там муляжи пушек, актёров нарядил в солдат.

И вот они плывут, значит, плывут мимо нашей деревни. А у нас-то… ха-ха-ха… никого не предупредили! А народ-то ещё помнит, мозжечком помнит. И люди полезли в схроны, достали винтари, пулемёты, ленты патронные, миномёты. Они реально подумали, что та зверюга на них плывёт, цвета же вражьи. Расхерчали весь корабль, просто живого места не осталось. Прикинь? Бродюсер тоже на том корабле был…

Жалко, не снял кино, грохнули его… Или утонул, течение унесло, не нашли потом.

Вон видишь, трубы торчат? От того пароходика остались».

\\ Пьяный муж Зины на Туре.

ИНТЕРМЕДИЯ 12 -2 \\ СПОРТ БЕЗ ГРАНИЦ

«Мне вчера братан звонил, рассказывал новости из Ишима. Ты же в курсе, что Миша Сибиряк – он из Ишима родом?.. Как кто? Который победил в пятеборье допинговой олимпиады лет десять назад… Да я тоже спорт не смотрю, но у нас эту историю все знают. Миша наш, местный спортсмен, занимался, занимался, потом умудрился попасть на первую безбарьерную олимпиаду – это где разрешены легкие допинги. Хотя и тяжелыми тоже балуются…

В общем, он туда попал, умудрился выиграть золотую медаль, переехал в Америку, купил дом, тренером работает… У нас с тех пор вся молодёжь мечтает по его стопам заработать золото и уехать за границу. Тренируются, химию всякую тестируют на себе.

И вот позавчера ребята из секции пятиборья как раз, человек семь, лет по пятнадцать им, новый стимулятор то ли из Индии, то ли Китая опробовали. И всех на скорой увезли, одного так и не откачали…»

\\ Мужик по телефону в безвестном райцентре по пути в Обезбольск

ИНТЕРМЕДИЯ 12 -3 \\ СИБИРЬ ВО ПЛОТИ

«Конечно, я готовился перед поездкой, у меня было время. Учил карты, освежал язык. Но что касается живой ситуации, атмосферы места, то тут все книги и статьи рассыпались в прах при контакте со стремительно меняющейся реальностью. Крошились от подмены желаемого реальным, от воздействия быта и разговорного языка. Который я даже не могу передать, потому что встроенные словари его упрощают, уплощают…

И в какой-то момент я просто перестал рефлексировать, синхронизировать свой библиотечный опыт с текущим. Не было никакого смысла искать опору из умных слов, из которых я строил какой-то другой мир, другую Сибирь в своей далёкой прошлой жизни».

\\ Комментарий автора

ИНТЕРМЕДИЯ 12 -4 \\ ЯДЕРНОЕ КАНАЛОСТРОЕНИЕ

«Проект предполагает использование ядерных зарядов малой мощности для выемки большого количества грунта и сокращения объёма работ. По предложению инвесторов и согласованию с органами власти «атомная» прокладка каналов пройдёт только в малонаселённых степных и пустынных участках. Экологи, кто бы ждал другого варианта, проектом недовольны. Местные жители тоже. И я напомню тем, кто живёт далеко от Сибири, исходная мысль вообще не нравится многим жителям Сибири. Я про то, что через новые атомные каналы из Сибири будет уходить вода, море Хард может обмелеть».

\\ Из лекций Вергилина

Но почему-то я передумал про «быстрей». Отсюда и до следующей точки – Обезбольска – я решил проехать самым демократичным способом – на общественном речном транспорте.

– Зачем? – только и спросил меня Чокан, когда озвучил ему свою идею.

– Мне нужен самый живой и непосредственный контент. От простого народа, показать душу обычных людей, красоту.

– У тебя на лодке только что был непосредственный контент. Ты с толпой и пяти минут не продержишься – взвоешь. – говорит он.

– Я всё выдержу. – наверно, на меня повлиял фатализм и безвольность пьяницы-старика, и маленький внутренний демон заставил меня сотворить какую-то полезную работу.

– Хорошо. Иди покупай два билета и жди меня. Я быстро за продуктами сбегаю. – и ушёл.

Речной вокзал – милое небольшое здание в красивом месте на берегу реки. В старом стиле. Пошарпанное. С ржавыми подтёками. Лужами и грязью. На входе снаружи двое мужчин с бегающими глазами. Внутри мрачная тучная женщина в абстрактной застиранной униформе 18-процентного серого оттенка. И небольшая очередь перед ней. Что ж, безопасность.

Достал «Мемнон-1» – ура, сеть есть. Быстро глянул в мемноне, посёлочек оказался и правда мрачным местом. Новострой без истории, его сделали здесь после затопления нескольких окрестных деревень, насильно переселив людей. Место выбрали бестолковое. Заболоченное. Высокий уровень депрессии. Военные преступления. Терроризм. Болезни… Многие уезжают, на месте работы нет. Поэтому часто оставляют посёлок, отправляясь на заработки. В том числе – в Обезбольск, Хардгорск, Ленинотуринск… Чокан прав – тут только чернуху снимать.

– Разрешение есть? – подошла очередь и охранница вырвала меня из кровавых деталей гражданской бойни тридцатилетней давности, показывая чёрной пикалкой-металлоискателем на мои вещи. Потом провела будто священник крестом перед моим туловищем. Тоже в каком-то смысле грехи мои отпускала. Точней проверяла мою безгрешность.

– На что? На это? Это же просто аппаратура для съёмок! – говорю я, улыбаясь. Сам думаю, как невежливо поступил, даже не поздоровался.

– Да меня не колышит, что это, хоть бомба. Я спрашиваю – разрешение есть? – сделала она шаг в мою сторону. Я машинально отошёл назад и в кого-то уткнулся.

– Я может быть не понимаю какого-то момента. Я приехал из другой страны, я видеоблогер…

– Иностранец? Ох ты ж… Что ж ты по-нашенски-то гутаришь, иносранец, сидел бы дома… Документы показывай!!!

Сзади заворчала пожилая женщина – «чего дома не сидится». За ней мужик – «долго там ещё?», следом третий – «Ребят, ну отправление же скоро!».

Она в рацию – «Лер, сюда подойди». Меня отпихнула в сторонку. «Тут жди», говорит.

И начала пропускать безропотных граждан – документ, скан, пик, «что в сумке», все это равнодушно, как мясник на бойне. С тем же крестным освящением силами металлоискателя. Дай ей секач вместо пикалки – так же равнодушна рубила бы пальцы всем входящим, а они спокойно бы протягивали кисти… Брр!..

Пять минут. Люди идут. На меня – ноль реакции.

– Мне нужно зайти! – говорю я ей.

– Лер, у тя чо, понос, сюда иди, говорю! – она в рацию, на меня не смотрит.

Через минуту еле-еле шагая из дальнего края начала идти Лера – уже худая, даже тощая. Кожа и кости. Мрачная, маленькая, сутулая. В той же серой униформе.

– Чо. – сказала ровно Лера.

– Этот. – тыкает в меня. – Иностранец. Без документов.

Лера повернулась ко мне. Все слова реплики она произносила спокойно, монотонно, без надрыва, но как робот. Уставший робот, которому сказали, что у него рак, и он это принял и теперь молча ждёт конца.

– Документы есть?

– Какие? – спрашиваю.

– Разрешения.

– На что разрешения, мэм? – я не знал, как к ней обращаться. – У меня есть международный паспорт. Есть вот визитка. Держите, со смайликом. И вагонетками на рельсах…

– Мужчина, голову мне морочьте, тут не железная дорога, тут порядок. В правилах чётко написано, какие документы нужны.

– Какие правила?

– Правило перевозок пассажиров и грузов. Вон на стене висит. Вы, что читать не умеете?

Я повернулся. Большой пожелтевший постер, засиженный мухами. «Правила». Ниже – «Перевозок пассажиров и грузов». Дальше совсем мелко – «П.1. Правила перевозок пассажиров и грузов распространяются на перевозку пассажиров и грузов, осуществляемых…»

Строка мелкого шрифта шириной в метр, потом ещё одна. И ещё. Читать трудно. А понимать – невозможно. На каком-то длинном предложении я завис, разглядывая ровно на букве Ж раздавленного и давно засохшого комара.

– Меня ждёшь? – слышу. Поднимаю глаза – Чокан.

– Я не понимаю, какое-то разрешение нужно.

– А… – Он схватил. Первую сумку и направился к женщине. В другой руке паспорт. Никого как раз не было.

– Разрешение?!

– Это ручная кладь.

– Проходите.

Я ошалело стоял и смотрел на него.

Взял паспорт, взял сумку.

– Разрешение. – она меня не узнавала будто.

– Это ручная кладь.

Махнула пикалкой, мол, ступай.

Я недоуменно подошёл к Чокану.

– Всё по правилам. Пункт 15, дробь 4 и 9. Для провоза электроники, ценных, габаритных и легко бьющихся, а также живых грузов требуется разрешение собственника на проведение рискованных операций.

– То есть это я должен был разрешение дать? Письменное?

– Да, да. Но если ручная кладь – то не должен. В багаж никто не сдаёт всё рано. Воруют и ломают.

Мы прошли тамбур за охранницей и зашли внутрь вокзала. Милое снаружи здание изнутри оказалось душным и тесным карцером.

Дальше начались такие же душные и тесные проблемы. На кассе не работал терминал, нужны были наличные и без сдачи. У нас их не было. Пока бегали, искали, меняли, один катер уже ушёл полупустым. Купили на следующий, вечерний. А тот уже был переполнен. Сидели друг на друге. И даже вроде стояли друг на друге. Где бы ты ни стоял – обязательно кого-то касался. Плыть там было несколько часов. Снаружи всё было занято – не протиснуться. Внутри каюты – нечем дышать. Качает. Воняет. Рядом туалет. Постоянно туда кто-то ходит. Выглядел он как тесный загаженный шкаф. И куча остановок. У каждой деревушки.

Естественно, ничего снимать мы не стали. Разговаривать я не мог, потому интервью не сложились. Но умудрился записать и расшифровать от скуки несколько занятных монологов.

Ох, ох, скорей бы это кончилось.

Простите, что так телеграфно и скупо, но даже вспоминать тяжело. Если ныть в видеоблоге – три четверти аудитории сразу на выброс. Там нужно держаться лёгкой беззаботности, а о проблемах сообщать с улыбкой. Ведь простым зрителям и своих бед-забот хватает, говорили нам на курсах, так что нечего грузить их попусту.

Хоть тут поною.

Поныл. И хватит.

Всё. Дальше без жалоб.

ИНТЕРМЕДИЯ 13 – 1 \\ ЭКСПЛУАТАТОР

«Да всё понятно, я вижу и так. Что ты как колонист, как эксплуататор, приехал сюда вырвать свою цифровую ренту у дикарей, ободрать их снова, даже не задумываясь о вреде. Только для того, чтобы самому получить шанс вырваться из сансары вечно тупой постыдной работы цифрового шута на потеху площадному люду. Но ты не вырвешься, тебя обманывают. Это ещё один круг твоей… Слышь, ты, рожа китайская, руки убери свои…»

\\ Какой-то злой мужик на катере по пути в Обезбольск.

ИНТЕРМЕДИЯ 13 – 2 \\ ЧВК ЕРМАКА

«Тянется через Урал рука.

Залита кровью наша река.

На багровых волнах плывёт ЧВК.

ЧВК, ЧВК – чувака Ермака»

\\ Из песни АО СЯО

ИНТЕРМЕДИЯ 13-3 \\ ЛЮДИ ДЛЯ ЗЕМЛИ

«Тут за Уралом, да и вообще по всей бывшей России, не земля для людей. Вообще ничего для людей. Зато люди тут для земли, для дел, для службы и подвигов. Всегда для чего-то. А не просто так, не для счастья и спокойной жизни. Поэтому из сибиряков и будут лучшие покорители Луны и Марса, самые крепкие поселенцы. Ведь что сейчас на другую планету перелететь, что пять веков назад в Сибирь перебраться, всё одно».

\\ Разговор на рейсовом катере по пути в Обезбольск

ИНТЕРМЕДИЯ 13-4 \\ ПАМЯТНИКИ В ЗОЛОТЕ

«Братишка один из дальнего прихода, не буду называть имени, недавно словил очень неприятный инсайт. Я бы сказал, что белочка или крыша поехала – но он не пьёт и обычно нормальный. Впервые, пожалуй, я не нашёлся, что ответить. Он говорит, мол, что внезапно понял, увидел, как современная корпоративная религия, то есть это и мы тоже, просто паразитирует на человеческом страхе смерти, небытия. И храмы это в каком-то смысле памятники смерти – то есть напоминания, возбуждение в памяти той мысли, что ты не вечен, прах к праху. И мол, кстати, есть шанс спасти свою бессмертную душу при соблюдении контракта из десяти пунктов и нескольких томов разъяснений…».

\\ Из разговора одного священника с другим в порту Обезбольска

Прибывали поздно. Я страшно устал. Начиная от той пьяной старухи, которую мы докинули до райцентра, и потом какой-то унылый кисель, серая апатия кругом. Река тоже расползалась всё шире и шире, сама как размазня.

Глядя на мелкие речные волны и близкий берег, вечером я увидел странный сон или видение. Мне мерещилось, будто бы я никуда не плыву, а застрял на одном месте, будто вкопанный, а сама река огибает меня медленным бесконечным левиафаном, вместе с водой и однообразными берегами, будто пытаясь впечатлить своими колоссальными размерами. Но для чего ей – такому гигантскому существу – требовалось удивлять такую букашку как я – не очень ясно.

Когда на горизонте мы, наконец, увидели белые острые стены Тобольского Кремля в ночной иллюминации – я слегка встрепенулся. Очень кинематографично, сразу начал мыслить яркой картинкой.

Считалось, что примерно с Обезбольска и начинается один из заливов моря Хард, здесь прежде проходило слияние рек Тура и Иртыша, на высоком берегу 400 с лишним лет назад был заложен город. Он служил столицей Сибири много веков.

Дел здесь было много, картинка интересная, встречи важные и нескучные. Так хотелось верить.

В городе людно. Даже глубоким вечером. Много женщин в платках, мужчин с бородами.

– Город себя позиционирует как столицу настоящего русского православия. Последнее истинное лекарство от душевных страданий – потому и Обезбольск. Хотя скорей то изначально было лишь ответом на бранный вариант – Больск. Как видишь здесь много паломников и просто любопытных туристов, которым интересно посмотреть на экзотичные религии, – объяснял мне Чокан, пока наш катер подходил к причалу. Я тогда больше переживал, что посудина не перевернулась, потому слушал не очень внимательно. И очень хотел отдохнуть.

К счастью, места были забронированы. Скитаться по ночи после такого дня я бы уже не смог.

Первый день пребывания после ночёвки мы решили потратить на отдых – никаких съёмок. Здесь у меня кроме прочего ожидалась встреча с Вергилиным, которую я хотел провести один на один, без съёмок и лишних свидетелей.

Гостиница, вещи, душ, сон. Наконец-то. Проснулся я только к обеду.

И по пути вдруг решил наудачу, безо всяких ожиданий и планов повидать местную легенду, единственную живую достопримечательность, не связанную с православием. Писателя Григория Валентинова. В сети я прочитал, что он работает в торговом центре «Сибирь», туда и направился, благо город небольшой.

Молл средней руки, полный милых провинциальных черт, которые роднили его с рынком. В стороне от основных потоков у входа в книжный магазин (что само по себе чудо) сидел полностью седой старик – подтянутый, с мокрыми, постоянно моргающими глазами. Очень фактурная кожа на лице, будто сотканная из морщин, строгий серый костюм идеально покроя, в руках книга… Он наблюдал за людьми, иногда переключаясь на текст. Одним левым глазом. Второй был пуст, вместо зрачка – белизна. Давным-давно ещё болезнь съела.

Рядом с ним стоял пустой стульчик – как раз для посетителей. Он увидел мой взгляд и сразу открытой ладонью показал – присаживайтесь, мол. Мы не были знакомы. Точней – я-то знал его. А вот он меня – нет.

В сети писали, что он отказывался от пенсий, от мемориальных табличек и прочих знаков живого памятника, он открещивался от реальных и виртуальных коробок для донатов, мол, непрестижно для моего поколения попрошайничать. Он отказывался переезжать в другие города, переселяться в дом престарелых. Говорил – просто дайте мне работать. Я, мол, хочу быть охранником. В юности работал на зоне охранником, потом охранял какое-то секретное производство. Потом трудился рядовым охранником в супермаркете.

В тюрьме он к жизни только присматривался. На тайном заводе – уже целенаправленно изучал людей. А в супермаркете, наконец, понял их. Так он сам говорил. И продолжал наслаждаться открытием, держать всё своё внимание погружённым в людской поток.

Критики говорили, что это великий автор рубежа веков. Один из живых классиков литературы. Несправедливо обделённый Нобелевской премией. Но что вообще осталось от той литературы. Некогда великая и могучая часть искусства и культуры стало затопленным и ненужным островком в бескрайнем океане цифровых и электронных коммуникаций.

Одна из книг Григория Валентинова была посвящена морю Хард. Она рассказывала историю поселения, которое поднимавшаяся вода затопила. Не документальная хроника реального места, но синтез многих и многих деревень и сёл. Всё там было грустно и символично. Одни жители цеплялись за прошлое, другие азартно форсировали будущее. А безостановочный поток равнодушно менял одну эпоху на другую, превращал сушу в дно, землю – в море Хард. «Великий поток» книга называется.

– Да, я был ребёнком, подростком, когда началось затопление. Но плохо помню жизнь до неё – ведь я жил не у реки. Но потом она подступила к нам. И стало морем – морем Хард. – медленно изрекал он мне, оперши обе руки на стоячую трость.

Он говорил как радио, как участник подкаста – мало обращая на меня внимание, на слушателя. Хотя и понимал мою реакцию. Ему будто хватало и периферийного зрения, чтобы видеть меня насквозь. Реакция не такая мгновенная, живая, как у молодёжи или человека средних лет. Я, признаться, не так часто со общаюсь с настолько глубокими стариками. И куда реже с писателями. Он просто говорит или уже что-то сочиняет, пробуя собирать слова при тебе во фразы?

– У вас такой странный говор. Я плохо вижу. Но мне кажется и ваш внешний вид тоже достаточно необычный для этих мест, и даже для бывающих здесь паломников. – он резко переключился на меня.

Я рассказал ему про себя – откуда родом, про семью, про своё дело и желание добраться до плотины, про Распутина и своё родство с ним. На удивление больше всего его заинтересовала часть моего рассказа про новую социальную сеть – Нестру.

– Да, люди всегда хотели общаться друг с другом, но всегда этого боялись. Самый главный страх диалога – что ты никому не нужен, никому не интересен. Интернет помог, там можно общаться круглые сутки, там есть беседы на любой вкус. Социальная интеракция стала новым богом. Но это в вашем большом мире, у нас пока здесь прежний мир – наш бог это торговля, шопинг. Потребительство. Потребляство, как его окрестили в презренной манере.

Как так, спрашиваю, это ж Обезбольск, столица русского православия, а вы тут про шопинг.

– Да они знают, что я атеист, что смеюсь над их ветхозаветными сказками. И новозаветными тоже. Всё это не скрываю. Всё написано много раз. Помоложе был – и драки затевал, настолько яростно спорил. Сейчас-то кто старика колотить будет. А я-то ещё могу палкой огреть, – засмеялся он, сжимая трость. – Видишь ли, люди сами выдумывают себе богов. Не так выдумывают – как мы книги, долго, детально, сознательно. А так – как дети выдумывают свои страхи. Они перерастают из одних в другие. Православный бог – старый, он скучный. Но он хороший, он полезный, он учит людей уважать друг друга, не обижать без надобности, он пытается немного усмирить звериное нутро, которое нам в довесок к мозгу идёт. Но делает это через страх смерти. То есть тоже через звериное по большому счету. Ещё был красный бог – очень недолго, он отрицал любую метафизику, но при этом требовал всю жизнь посвящать абсурдным ритуалам в свою честь. И брал налог твоим телом, твоим же мясом. У него тоже были хорошие черты, но… это был злой бог, лукавый, он прятался за лицами реальных вождей, ломал старое, а новое не успевал возводить, поэтому люди не успевали за ним. Разрушали они куда быстрей, чем сами успевали созидать что-то взамен… Это был бог войны, хотя сам говорил, что он бог будущего, бог прогресса.

Он медленно перевёл на меня взгляд.

– А потом к нам пришел новый бог – роскошь и нега, безудержное потребление, любому доступное, хотя бы в фантазиях. Торговые центры стали новыми храмами. После месива улиц, суеты и вони, дерьма собак и грязных брызг от машин, где человек ощущает себя лишним и ничтожным существом – он попадает в чистое и одухотворённое место, где всё посвящено таинству шопинга. Как крестьянин в средних веках приходил из своей тёмной и дымной избушки в храм с бесконечно возвышенными потолками – каменное здание с картинами на стенах и дурманящим запахом – сама атмосфера его тянула в иное измерение, доказывала, что потусторонний мир существует. Так и тут – торговый центр создает особое место силы. Вместо жертвоприношений – тут сжигается молодая энергия юных аниматоров, промоутеров и торговцев, которым бы веселиться беспечно, но приходится маяться на алтаре и ждать, пока ты не ссохнешься от грусти, не превратишься в седой кусок умирающего сала. Здесь смотрят кино, потребляют священную картошку фри, трогают пальцами дары заморские – высокотехнологичные иконы с диагональю в 100 дюймов. В супермаркетах можно посетить своим языком и желудком весь мир. Свою жизненную энергию ты сначала пережигаешь на проклинаемой работе в деньги, в числа, а их уже сам бросаешь следом на алтарь потребления. И так – круг за кругом, пока жив. Великое чудо!

Старик поднял трость и медленно обвёл её краем перед собой, будто показывая – «вот это всё».

– И именно здесь – я ведь не одно десятилетие провёл здесь – именно здесь человек раскрывается похлеще, чем на исповеди. Его видно насквозь, как бы он ни маскировался под личину занятого бездельника, молодящейся бабули, стареющего авантюриста. Видно и маску, и тебя под ней. Но тут маска становится прозрачной. Сколько у тебя денег, как ты их тратишь, как ты достаешь карточку, суетно или спокойно, смотришь ли на цену товара, откладываешь дорогое или берешь только его не глядя, ругаешься на жену или клянчишь у мамки мороженое – каждая деталь рисует тебя выпукло и чётко. Твои пристрастия в йогурте или хлебе говорят о тебе больше, чем ты сам можешь поведать за час пересказа своей жизни на смертном одре, стоптаны ли ботинки, какого цвета носки, часто ли ты стремительно подковыриваешь ноздрю и якобы тайком поправляешь трусы, брезгливо ли проходишь рядом с бедняками… Всё мне было видно, а меня не замечал почти никто.

Валентинов достал платок, обмакнул мокрые глаза, которые у него просто слезились, но выглядело то скорей как проявление мировой скорби.

– Простой охранник он подобен однозадачному роботу – чтоб не украли. Для него весь мир уже давно поделен, он смотрит лишь по внешним признакам, пара-тройка стереотипов, обмани их – и ты можешь стащить хоть пуд овощей под курткой. Я же видел людей насквозь, и хочу сказать, что воруют немногие. Их было бы больше – но они боятся. Даже не наказания, а позора, клейма ворюги. А кто не боится клейма – тот и ворует. Или от скуки – такое тоже бывает. Редко и от голода. Кто от голода – я таких старался не трогать. Отводил в сторонку, денег давал. Просил не воровать без надобности, а ко мне приходить сразу за едой…

Дед, видимо, начал повторять одну из своих книг.

Я, правда, ни одной не читал. Может, когда-то давно пробовал, не помню. Но понял, что не могу.

Мне они казались страшно длинными, затянутыми, с кучей ненужных подробностей, цвет ногтей, фактура котлеты, длина макарон, цвет кубиков в детстве, хруст свежевыпавшего январского снега под ногами и под колёсами. Ещё хуже – разные сложные детали, сквозные символические образы, которые торчат посреди истории, но твоих знаний не хватает, чтобы понять – зачем. А убери эти узоры – останутся простые и жизненные истории. Не слишком мудреные, не особо остросюжетные, но именно что из жизни. Это я даже не в «Шорте» читал, а в одном из видеообзоров глядел. В нынешнем мире они переводят с языка древних на современный. И экономят кучу времени.

Да, я знаю, что любой перевод хромает. Перескажите мне тут «Евгения Онегина», убрав глубину и лаконичность, ссылки на эпоху и энциклопедичность, получится просто байка про горячую молодую кровь и понты в антураже раннего стимпанка, и с однозарядными пистолетами. Но разве мы также не выжигаем суть из других старых книг, из той же Библии, «Божественной комедии», «Энеиды», «Одиссеи», «Беовульфа» и приключений Гильгамеша? Мы разве знаем контекст эпохи, владеем исходным языком настолько, чтобы понимать нюансы языка и отсылки? Но многослойная фильтрация всё же не мешает ценить пересказанных текстов. Не стесняюсь признать – но это тоже не моя мысль, она всё от того же обзорщика.

Я не вижу в переводах и пересказах ничего плохого. Даже сейчас – любое новое произведение ты создаешь с оглядкой на то, что каждая знакомая сцена или какая-то отсылка будут запускать в голове читателя механизм по краткому пересказу. Бендер и храм спаса на картошке. Видите! Тварь я дрожащая… Как ныне сбирается вещий Олег… Но разве мимолетный, подобный пуле, пролет сюжета – не является ли он и тут неким пересказом, точней кодом для его запуска?

Валентинов закончил говорить, видимо, заметив, что я погрузился в свои раздумья.

– Вы сказали, что кого-то искали. Не своего ли друга часом, Марка Антоновича?

Я похолодел. Про Вергилина старику-писателю я ничего не говорил. Но тайная встреча была именно с ним.

– Да, ищу. Только приехал, правда, с минуты на минуту должны увидеться. Вы знакомы?

– Был знаком. К сожалению, молодой человек, наш друг уже покоится с миром.

– То есть как? Что вы имеете в виду? – странное, сюрреалистичное ощущение, будто бы писатель дернул ниточку моей жизни и вплёл в свою историю, в какую-то новую книгу, которая только пишется.

– Его нет в живых, – спокойно констатировал Валентинов.

– Да не может… Откуда вы знаете? – я встал.

– Утром в новостях по радио говорили. Убил его кто-то утром. Прямо на территории нашего Кремля. Скверная история.

Во рту у меня резко пересохло. Пространство из скучно-мягкого и бесконечно комфортного стало резким, стеклянным, острым и опасным. Из интеллектуальной атмосферы тонких смыслов я перенёсся в место, где за каждым углом мерещился убийца с холодной сталью в руке. И собирался проверить её остроту на твоей шее.

ИНТЕРМЕДИЯ 14 – 1 \\ АСТРОНОМИЧЕСКИЙ АБСУРД

«Десятое посадочное место после восьмого – это не абсурд. У меня своеобразное восприятие чисел… Напоминает одну историю.

Был такой учёный, по фамилии Козырев, другие планеты изучал. Его арестовали. А потом и других астрономов арестовывали. В 30-х ещё. Почти сто лет назад. Обвиняли в троцкизме, связях с западом, подготовках терактов. Самого Козырева заодно обвинили в том, чтобы он хотел реку Волгу пусть на запад. Козырев смеялся над таким бредом.

Дали без шуток десять лет лет, отправили в Норильлаг – это ещё дальше на север отсюда. И когда там после войны случился бунт, всё разрушили, друг друга перебили, то он тоже там под горячую руку попал…

Мораль? Морали нет. Тебе кажется абсурдным наш мир. А мне кажется абсурдным тот, где децимацию устраивают для профилактики».

\\ Пожилой мужчина рядом с кассой речпорта.

ИНТЕРМЕДИЯ 14 – 2 \\ РЕЧНЫЕ СТРАХИ

«Вариантов было несколько, я все и не знаю. В итоге выбрали тот, где одна супер-плотина. Её хоть и дороже строить, но зато легче контролировать.

Другой был вариант, даже целая пачка вариантов, это каскад – и дальше по Оби, и на притоках типа Иртыша и Ваха. Там плотины поменьше, зоны затопления тоже, и выработка суммарно больше. Вплоть до… как он там сейчас называется… до Новотатищевска воду собирались поднять. Чтобы его сделать портовым городом и соединиться с волжским бассейном… Проблема была не только в деньгах. Но и в том, что получалось на сотни километров разбросанное хозяйство. А крепкого государства нет, как тут всё контролировать?

Решили, что пусть будет всего одна, но большая плотина. А там при желании можно и достроить выше по течению ещё парочку. И даже избыток воды в Среднюю Азию отправлять.

Чего тут до сих пор и боятся – что понижения, что повышения уровня. Всё беда будет, говорят. Ну, и слухи эти, конечно, что как японцы забрали и загадили Байкал под производство водорода, так и китайцы хотят море Хард слить туда, на юг, где у них суховеи»

\\ Некто с разговоре с автором на теплоходе по пути в Обезбольск

ИНТЕРМЕДИЯ 14 – 3 \\ САМОЛЁТ И ДУША

«Это не история из жизни, не моя история. Придуманный пример. Просто, чтобы ты понял. Как война приходит в жизнь.

Война – это когда ты сидишь себе восьмилетним пацаном, хуже взрослого фильма ужасов, лихорадки и ободранных коленок ничего не видел в своей жизни. Сидишь себе между лесом и полем, развлекаешься, жизнь бесконечна как небо над головой, мастеришь рогатку, лупишь по шишкам.

И тут рядом падает самолёт. Хорошо, если тебя не задевает. Но – поле перепахано, комбайн раскурочен, куски плоти разбросаны, керосиновая вонь кругом, жар горячего металла. И у тебя появляется вечный страх, огромный страх навсегда. Что теперь любая прогулка вдали от дома или даже внутри дома, да вообще где бы то ни было – в любой момент времени и пространства теперь могут превратиться в огненно-стонущий ад. Рухнувший внезапно с небес.

И ты хоть остался без царапины – но уже в своей душе ты инвалид, покалеченный человек».

\\ Чокан в разговоре с автором между Ленинотуринском и Обезбольском

ИНТЕРМЕДИЯ 14 – 4 \\ ПРОЯВИВШИЙСЯ УЗОР

«Меня самого иногда интересует – почему я избрал такой путь, стал писателем? Что движет мной, откуда такой интерес? Нет, это не одно только тщеславие. Всё моё творчество – не плевок в вечность, не для славы я складываю слова в истории. Они – лишь форма тех же фигур, что задумчиво рисуют дети, только чуть более хитроумная. Как линии на песке, следы на снегу, круги на воде. Их все-все-все когда-то бесследно сотрёт время. Через секунды или века. И я сложил всю свою жизнь в крохотный узор слов. И моя жизнь – небольшой завиток реальности, крохотная изморозь на стекле вечности, проявившаяся на несколько моментов и снова исчезнувшая».

\\ Из какого-то эссе Валентинова, первая всплывшяя цитата в поиске.

Моё недоумение длилось совсем недолго.

– Вы родственник, друг, коллега? – услышал я за спиной. – Господину Вергилину кем приходитесь?

Поворачиваюсь – стоят ребята в рясах. Двое. С крестами. Русобородые. Страшно похожие. Один повыше и постарше, другой пониже и помладше. Успокаивать будут?

– Коллега. – секунду размыслив, ответил я. – У меня с ним встреча должна была состояться.

– А по какому поводу встреча? Простите нас за излишнее усердие в вопросах… – спрашивает низкий.

– Вы кто? Что вам нужно? – спрашиваю.

– Мы… следим за православным правопорядком.

– Право… право… Полиция?

– Нет, полиция – это у мирских граждан. Мы же в силу своих скромных… – мнётся тот, что меньше.

– Да, полиция, полиция! – говорит второй. – Вы должны пойти с нами.

– Это арест? – начинаю я слегка сопротивляться.

– Нет, попытка защитить вас.

– Григорий, это настоящие… полицейские или всё-таки ряженые? – я обратился к безучастному писателю.

– Эти? Монахи настоящие, давно их знаю. Они хорошие ребята. – дед ненадолго вынырнул из своего безмятежного мира, чтобы снова туда вернуться, созерцая редких прохожих с большим интересом, чем происходящий перед его глазами… беспредел?

Дальше последовал тупой и короткий диалог из которого стало ясно, что никто и ничего не понимает, но на всякий случай лучше запереться в их кибер-келье. И найти убийцу. Кибер-келья, кстати, в том же торговом центре оказалась.

Пока шли – присоединились ещё двое в рясах, рыжебородый и чернобородый. Эта пара новых лиц осталась в коридоре у входа. Если бородатых монахов в рясах будет становиться всё больше – то я уже начну путаться. Особенно в том, как их называть про себя. С людьми в униформе постоянно такая беда.

– Убийцу будем искать в запертой комнате? – спрашиваю первых двух, когда мы зашли в помещение.

Шутку они не поняли. Или не услышали. Пустая комнатка – пара скамей, да вешалка на стене. Даже окон нет, только еле заметное окошко вентиляции. Потолок красиво и равномерно светится. Необычно.

– Погнали. – сказал старший, – Вы, кстати, можете всё снимать на видео, это приветствуется.

Стены преобразились – и стали огромными мониторами.

– Вы – вне подозрений. Мы знаем, что вы всё утро провели в гостинице. Начнём. – говорит монах повыше.

Они сели на скамьи и начали, гипнотически перешептываясь и размахивая руками в огментированных перчатках, просеивать огромные массивы информации. Таблицы. Логи. Видео с наружных камер. Файлы, цифры, буквы, данные, данные, поток, водопад данных.

– Убийство на территории храма. Три ножевых в спину. Удары грамотные, два в артерию, один в сердце. Все три – смертельные. Очень быстро. Место и подходы камерами не просматриваются. В ближайшей отслеживаемой зоне – точней зонах – почти тысяча подозреваемых за полчаса. Возможно, убийца вышел и позже. – пока ведёт старший.

Жонглирование данными превратилось в импровизированный хореографический номер.

– Следы. Отпечатков нет. ДНК-образцов нет. Коммуникаторы убитого пусты. Ценности не тронуты. Документов при себе нет. – старший продолжал говорить в воздух.

– Мотивы какие могут быть? – поворачивается младший ко мне с вопросом.

– Я… не знаю, – теряюсь. Так ляпнешь лишнее, и мозги выгорят тут же. – Он был что-то вроде проводника. Обещал мне устроить выход… маршрут к плотине.

– К плотине? Зачем?

– Это тот видеоблогер, я тебе говорил. – не глядя на меня комментирует старший

– Тогда ясно. Сложно с мотивами. Посмотри пока возможные зацепки на месте, я его пробью.

Минутная тишина. Махи руками. На экранах мельтешение.

– Судя по всему, Вергилин работал на ребят, которые были связаны с людьми плотины. Но это очень косвенно и не очень… официально. След весьма слабый. Но есть. Дальше. Разведён. 49 лет. Речные туры. Историческая деятельность. Видеоблог. Мелкая торговля. Следов контрабандистской активности нет. Воевал, имеет ранения. Внутренних огментов нет. Православный. – перечислял младший. Эта часть мне показалась несколько наигранной, явно ведь заранее информацию собрали.

И потом повисла пауза. Они оба уставились на меня.

– Что такое? – спрашиваю.

– Нам нужна подсказка, наводка, улика, намёк. – сказал младший. – От вас.

– Вы про него за минуту больше рассказали раз в десятб больше, чем я вообще про него знал, – говорю, – Я его только как историка-блогера воспринимал. Хотя… Он же не был православным. Как учёный – он был агностиком, может атеистом. Но точно не православным. Почему вы так решили?

– Стоп! Стоп! У него был кибер-крест. Я лично фотографировал среди личных вещей. – вышел из задумчивости старший.

– Да. Но он его купил утром того же дня и не успел ещё активировать. Значит, не православный, возможно. Точно! – поддержал младший.

Старший сказал громко «ха!» и хлопнул в ладоши.

– Что тут хорошего? – спросил я. Я достал маленькую кулачковую тревел-камеру как раз для таких суетных случаев – и снимал происходящее. Может и пригодится.

– Неактивированный крест кеширует все голоса вокруг в ожидании нужного вокального слепка, они по кругу пишутся и стираются.

– Да, программы привязки. Гениально! – сказал младший.

– Крест? Кеширует?

– Ну да, он же считает молитвы, сбрасывает рекомендации по их выбору на приложение, следит за трапезами во время поста, учит носителя избегать опасных и злачных мест. – будто по буклету зачитал старший.

– Это мастхэв для всех истинно православных! – у младшего были свои буклеты.

– Сырые данные есть. На момент убийства…

Раздался какой-то полустон-полурык. На экране запульсировала частотная диаграмма.

– Есть слепок голоса.

– Запускаю протокол поиска по другим крестам.

Младший откинулся и растёр глаза, цифры бежали по экрану.

– Если убийца в течение часа до или после использовал свой голос не дальше чем в трёх метрах от креста – данные фиксируются. В рамках оперативного антикриминального протокола мы можем их использовать для поиска подозреваемого. – он повернулся ко мне и объяснял, пока система сканировала данные.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Вы же блогер… – и тут же переключился обратно, – Ох ты! Пять меток.

На карте монастырского комплекса появились метки с таймингом. Мелкие картинки с камер наблюдения, где нейросеть выкидывала из подозреваемых людей, опознавая их лица и помечая зелёным. Появился красный, на другом экране, на третьем. Картинка увеличилась. Это был рыжебородый. Тот самый монах, который присоединился к нам по пути сюда, и который сейчас стоял снаружи. Только на экране – в гражданской одежде, тёмных очках, так сразу и не признать.

– Чёрт побери! – сказал младший и на секунду осёкся. – Прости, господи. Но как так?

Он был в ступоре.

– Ребят, я вам тут зачем нужен? – спросил я.

Старший обернулся, и долго-долго, будто сквозь меня, уставился куда-то между горлом и солнечным сплетением. Потом поднял глаза и будто вернулся обратно в кибер-келью. Медленно, медленно заговорил, будто продолжая думать о чём-то своём.

– Вы блогер. Почти журналист. Мы хотели показать свою открытость. Убийство – это очень плохо для нашего города, плохо для дел, плохо для репутации. Как бы цинично не звучало – но только поток прибыли от туризма позволяет нам оплачивать берегоукрепительные работы. Когда вода поднялась – то Кремль оказался под угрозой. Так совпало, что все наши верования и намерения имеют как рациональную, так и духовную цель… Кстати!

Он отвернулся и снова начал разбрасывать по стенам десятки окон с разной информацией. Младший вышел из ступора.

– Язычник. Обманул нас. Втёрся в доверие. Но убил зачем? Слишком хладнокровно для импульсивного поведения…

Они подняли досье на рыжебородого подозреваемого. Славослав Миромир – так его звали. Родился здесь, потом уехал учиться в Северную Европу, ведению рыбохозяйства. За два года стал язычником, примкнул к полукриминальным нео-викингам в околохакерских кругах. Попал в тюрьму за мелкую кражу данных, год отсидел в Великоскандинавии, после чего был экстрадирован обратно в Обезбольск. Несколько месяцев не проявлял активности. Судя по кэшам соцсетей (позже посты удалены) – много пил, находился в депрессии, безуспешно искал работу в Зергуте, набирался храбрости утопиться. Потом прибился к одному из монастырей в окрестностях Абалака, вошёл в чёрное монашество, по спортивной линии вошёл в число гард-монахов, что-то вроде местной туристической полиции. Следил за порядком. Ничем себя не порочил с того момента, как переступил порог монастыря. С убитым не был знаком. Ближайшие связи в пределах полного незнакомства – через четыре рукопожатия. Причём достаточно холодные.

– Мотив неясный. Но нет и алиби. И сомнений тоже нет.

Они выключили экраны, кибер-келья снова стала средневековой тесной комнаткой. Открыли тяжёлую дверь.

– Где Славослав? – спрашивают второго.

– До ветру…

Какой же я идиот, дебил и придурок!..

…Его поймали на берегу, когда он пытался завести лодочный мотор. Достал нож. Обездвижили. Арестовали. Огромный камень и верёвка на борту. Больше ничего.

По окончании бешеного марафона я присел на траву, прямо на берегу. Мокрый от пота, проверил свою камеру, с которой бегал последний час. Карты памяти в ней не было. Вся моя возня оказалась пустой. Никакого постороннего зла – только собственная невнимательность.

Поэтому я её и записываю сюда. Чтобы стыд саднил сильней. Какой футаж пропал!

ИНТЕРМЕДИЯ 15 – 1 \\ ВЕРГЕЛЬД

«Когда исконные жители чёртовой Херландии ещё были совсем дикими, они как-то додумались до отказа от кровной мести. Потому что это ведь бесконечный процесс, вредный для общества. Придумали денежную компенсацию – так и назвали её – «цена человека», «вергельд». И платили всей семьёй, всем своим родом – родне убитого, если не хотели кровной мести…

Сколько платили? Это самое интересное. На цену влияло многое – статус, национальность, пол и возраст убитого, в общем, разные вещи. То есть ты мог избавиться от соседа или неприятного тебе человека. И просто откупиться – легально. Даже не знаю, варварство ли это или наоборот цивилизованный подход».

\\ Из лекций Вергилина

ИНТЕРМЕДИЯ 15 – 2 \\ КОНКУРЕНЦИЯ СГУБИЛА

«Мы жили в Херландии. То есть в Германии. На новых землях. Где старый Псков был. У нас был свой дом. Отец сыр делал.

Потом в Сибири вроде как войны кончились. И кто-то из здешних бросил клич – мол, приезжайте, делать бизнес к нам. Многие тогда поехали. И отец мой тоже. Ему тяжело было конкурировать в Европе. А тут он думал, что сможет развиться…

Я ещё ребёнком был, когда мы переехали. Но он разорился. Как и многие, кто приехал. Отца уже нет, я вернуться не могу, некуда. Вся жизнь впустую.

Дашь на опохмел, братан?»

\\ Неопрятный бродяга в речпорту ненаназванного райцентра по пути в Обезбольск

ИНТЕРМЕДИЯ 15 – 3 \\ ДИКАЯ ВОДА

«А что на севере? Хардгорск… Потом Перегребное. Но проход через врата к Нижнему морю до плотины закрыт, электрики вас не пустят, вроде как режимный объект, радиация.

На восток… Только Зергут поблизости, дыра, я бывал там с миссией. И всё, дальше на восток – только пираты, дикая вода, протоки заминированные, а ещё дальше и всё русло Оби, где море кончается. Там вообще сообщения нет. Теоретически можно пройти. Но там не одна сотня километров против течения на узком русле. Проще по Транссибу на восток попасть из Ленинотуринска…

В общем-то туристам на север от нас делать и нечего».

\\ Какой-то священник в Обезбольске разговаривает с туристами.