Читать онлайн Пси-ON. Книга II

Глава 1. Телепатия и фундамент прочной дружбы.

Невысокий, строго одетый мужчина с густой бородой и начавшими седеть бакенбардами зашёл в крошечную комнату следом за полноватым, но не обрюзглым проводником. Последний носил форму следовательского комитета, а на плечах его покоились погоны с тремя светло-голубыми точками: так обозначались офицеры-менталы. И при взгляде на телепата пациент, темноволосый юноша, с ног до головы покрытый бинтами, всхлипнул.

– Оставите нас, господин лейтенант?

– По слову вашему, месье. – Телепат с мягкой улыбкой кивнул, и на самом деле оставил посетителя наедине с задержанным, тем самым нарушив целый перечень инструкций. Щëлкнул дверной замок, и мужчина, огладив бороду, свирепо уставился на своего отпрыска. – Что ты натворил, сучий выкормыш?! Назови мне хотя бы одну причину, по которой род не должен от тебя отречься!

– Отец, меня опоили! Я не понимал, что делаю, и желание было не моë! Я…

– Ещë не придумали вещества, которое так помутило бы сознание и не оставило следов в крови, Иоанн. А телепатическое воздействие не прошло бы бесследно, остались бы зацепки в памяти. – Мужчина убрал руки за спину, странным взглядом глядя на изувеченного сына. – Что напугало тебя настолько сильно, что ты открылся для внушения? Чего ты мне не рассказал о своей роли в судьбе той девчонки?!

Парень отвëл взгляд в сторону. Или, что вернее, попытался: даже эта малость вызвала нестерпимую боль в тканях лица. Сейчас брюнет мог смотреть только строго перед собой, и никак иначе.

– Отец, я и правда почти ничего не делал. Но наблюдал. И не вмешивался. – Забинтованная мумия подняла взгляд, в котором мужчина легко прочитал страх. Настоящий, неиллюзорный страх за свою свободу… или даже жизнь. – И я слишком хорошо это помню, чтобы при глубоком чтении ничего не всплыло на поверхность! Я думал над способом выкрутиться без ущерба роду, подумал о том, кто во всëм виноват… В себя пришëл уже здесь.

– Кто виноват, говоришь…– На лицо мужчины легла тень, а он сам тяжело и шумно выдохнул. – В этом виноват только ты, щенок! Захотел выслужиться перед своим дружком-Кочубеем?! Вот и пожинай теперь плоды! – Резко вспыливший, мужчина столь же стремительно успокоился. – Расскажи мне всё, сын, не утаивая ничего. И тогда, быть может, я и род сможем тебе помочь.

Парень мешкал недолго. Нависший над шеей Дамоклов меч, и странное, пришедшее извне желание всё рассказать спровоцировало прорыв дамбы. Пострадавший от собственных сил студент запел соловьём, не замечая даже, что в какой-то момент мимика на лице его отца начала циклично повторяться вплоть до движения глаз и бровей. Лишь изредка эта строгая последовательность прерывалась, когда «отец» задавал уточняющие вопросы: имена, даты, конкретные действия.

Имперское следствие никогда не играло «честно», ибо такая игра зачастую была лишь на руку преступникам. Если того требовало дело, следователь имел практически абсолютные права. Покалечить или запугать, убить или отпустить – только ведущий дело следователь решал, к каким методам прибегнуть ради становления торжества справедливости. И закон в возможностях его практически не ограничивал, отчего вокруг следственного комитета Российской Империи и сложилась мрачная репутация, которую от дурной отделял лишь запрет на распространение порочащий честь «дланей Трона» слухов.

Здесь и сейчас за дверью стояло трое человек, из которых двое сосредоточенно вели записи: один – на бумаге, держа в руках планшет со стопкой листов. Другой – на небольшом ноутбуке с экраном, со стороны всегда кажущимся выключенным. Третьим же человеком являлась комиссар Анастасия Белёвская, которую долг обязывал присутствовать на каждом допросе последней волны, по завершении которой следствие уже начнёт всерьёз «махать топором», а не собирать подписки о невыезде и снимать с насиженных мест глупцов, успевших попасть в немилость к Трону.

И только мысли о долге останавливали комиссара от того, чтобы войти в палату и снять мелкому ублюдку голову с плеч. Никто её не осудил бы, ведь законы в отношении аристократии порой были даже более суровы, чем аналогичные статьи, предназначающиеся для простолюдинов. Элита нации одновременно и обладала большим числом свобод и возможностей, и подвергалась самым страшным карам в случае серьёзного преступления установленных законов. А то, о чём рассказывал отпрыск рода Дубинских, в совокупности могло с натяжкой потянуть на лишение титула и пожизненное заключение, которое в девяти случаях из десяти заменяли на смертную казнь.

Ибо не было никакого смысла много лет кормить и содержать человека, которому уже не суждено выйти на свободу.

– Я определённо походатайствую перед учителем о том, чтобы этот моральный урод вместе со своими дружками получил высшую меру. – Не выдержала девушка, поглядывая в записи своих сопровождающих. Один из двоицы, тот, что вёл рукописные записи, покачал головой:

– Уничижение чести и достоинства не тянет на высшую меру. А до изнасилования или иных действий подобного характера дело ни разу не доходило, если верить прочим свидетельствам и словам самой пострадавшей…

– Но их «подруги» подошли к этой границе очень и очень близко. И где? В академии! В моей альма-матер! В учебном заведении, на которое равняются все прочие! – Негодование Белёвской было легко объяснимо её неопытностью. Слишком мало серьёзных дел она повидала за свою жизнь, заняв место комиссара благодаря своим псионическим талантам и протекции Трона, которому она присягнула, отделившись от собственной семьи. – Я уверена, что наставник сочтёт высшую меру необходимой! По крайней мере в отношении тех, кто лично принимал участие в травле.

– Ко всеобщему сожалению, госпожа Анастасия, всё не так просто. – Мужчина с планшетом бросил на девушку взгляд исподлобья, писчей ручкой поправил чуть сползшие очки и, можно сказать, вернулся к своей работе. – Держите себя в руках, и в точности следуйте инструкциям господина Ворошилова. И тогда «награда» точно найдёт своих «героев»…

– Я и не собиралась проявлять неуместную инициативу, Георгий. – Белёвская зло посмотрела на советчика, который одновременно был и старшим коллегой по отделу, приставленным к ней «присмотру для». – Как только закончим здесь, нужно будет найти и навестить Геслера. И задать ему несколько вопросов касательно всего произошедшего…

Во взгляде Георгия, одарившего отвернувшуюся девушку тяжёлым взглядом, так и читалась невысказанная, но громко «подуманная» фраза.

«Не собиралась проявлять инициативу, да»?..

***

Знакомство с клубом было стремительным и переполненным движением, если можно так выразиться. К моему вящему удивлению, членами «Ледяной Звезды» оказались не одни лишь сверхталантливые псионы. Познакомиться удалось и с теми, кто ко второму-третьему году обучения даже на первый ранг не тянул, но при этом в научном плане был подкован не чета мне. Конечно, в вопросе понимания сути я находился в глубоком отрыве, но где я – и где обычные псионы?

Да-да, от завышенного самомнения нос не отвалится, об этом можете не беспокоиться.

А вот о чём стоило бы задуматься, так это о том, насколько неверными оказались мои предположения касательно личной силы каждого отдельно взятого псиона. Я-то полагал, что из знания предмета, – термокинетики, например, – проистекает его понимание, открывающее любые, в нашем случае, пирокинетические манипуляции. Но оказалось, что большинство псионов упиралось в возведённые их же разумами ограничители. Знание не всегда приносило с собой понимание, и оттого я на этом празднике жизни смотрелся в самом выгодном свете. Только ленивый за эти два часа не удивился тому, насколько легко я повторял все манипуляции, которые мне демонстрировали. Псион без году неделя, а уже обскакал усердных и трудолюбивых, но лишённых чего-то очень для псионики важного. С одной стороны – приятно выделяться в лучшую сторону. С другой – мне даже жалко стало парней и девчат, на глазах которых я играючи повторял то, что они осваивали ценой больших трудов. Огорчение и тоска в какой-то момент омыли меня, словно морской прибой скатившийся к берегу валун, и с того момента я старался лишний раз не демонстрировать свои возможности перед…

Будем честны: перед слабыми..

Орлова это, конечно же, заметила, и именно эта часть «экскурсии» была быстро свёрнута. Мы перешли к смотру выделенных клубу полигонов, но без лишних глаз.

– Собственно, в нашем распоряжении находится два полигона. Второй – абсолютно такой же, но расположен зеркально, вход рядом с нашим двенадцатым кабинетом. – Рассказывала Марина, активно жестикулируя под восхищённым взглядом своей заместительницы. – Мы пользуемся полигонами не слишком часто, так как практические тренировки сильно выматывают. Но если ты, помимо всего прочего, ещё и выносливостью нервной системы выделяешься, можешь смело приходить на второй полигон. Он редко когда занят…

Слегка ускорив сознание и удостоверившись в том, что мимо меня не пройдёт ни единого слова, я бросил взгляд на Линетт. Вот уж что-что, а она на свою роль как-то не очень тянула. Ведь заместитель – это не секретарь и не сопровождающий, это полноценная «боевая единица», способная, если что, подменить собой главу. Эта же малявка практически стопроцентно занималась исключительно охраной разума госпожи. Почему я так решил? А тут совокупность нескольких факторов, начиная от её вечного молчания и невстревания не то, что в дела, но и в разговоры, и заканчивая ограниченным разумом, на который никто не обращал внимания или потому, что не ощущал этого, или потому, что такая «аномалия» была чем-то нормальным, привычным. А так как в последнее мне не очень-то верилось, я избрал наиболее вероятным иной вариант: телохранитель для мозгов и подруга по совместительству, ибо кому ещё можно доверить свой разум?

– Тренировочные снаряды адаптированы специально для низких температур. Покрытие – полы, стены и потолки, тоже, так что для повреждения чего-либо придётся хорошенько постараться. Но делать я этого не рекомендую: снабжение снабжением, но перебарщивать не стоит…

Походя лидер «Ледяной Звезды» вопреки собственным же словам не удержалась, и прихвастнула своими способностями, заморозив до хруста болванку из особого сплава, не позволившего мишени полностью развалиться на части. Но внешний слой осыпался, а это, как я понял, был показатель недюжинной силы. Я же пообещал себе попробовать попозже, когда окажусь на полигоне в гордом одиночестве.

Потому что ещё и у Марины вызывать огорчение своим превосходством, «обретённым просто так» мне не хотелось.

– Ещё у нас есть небольшой кабинет, переоборудованный под библиотеку клуба, но туда, кажется, мы уже не успеем… – Я вопросительно вскинул бровь, а девушка, уперев свободную руку в пояс и качнув бёдрами, продемонстрировала мне экран своего смартфона с уведомлением от администрации. Примерно в это же мгновение уже мой телефон завибрировал, и я получил чуть отличающееся сообщение. Меня страстно желали видеть вне полигона, так как попасть внутрь неизвестно кто почему-то не мог. – Может, следствие? У них вполне может не быть доступов от клубных полигонов. Они уже с тобой общались?

– Так, с серединки на половинку. – Я пожал плечами, разворачиваясь в сторону выхода. Конечно, прерывать экскурсию не хотелось, ибо я ещё не понял сути разумов своих спутниц, но что поделать. Делу – время, потехе… тоже время, но когда-нибудь потом. Интересно: меня отследили по телефону, по камерам академии или просто наведавшись в клуб и опросив его членов? – Заранее извиняюсь в том случае, если меня «выдернут» из вашей прелестной компании.

– Ничего страшного. – Марина улыбнулась, чуть наклонив голову, а Линетт дважды деловито кивнула, как бы подтверждая слова «госпожи». – Остальное мы можем рассказать и позже. Или ты сам до всего найдёшь: наш клуб это не артиллерийское орудие, незнание может и простить.

– А может и не простить? – К этому моменту мы уже поднимались по лестнице, так что время ощутимо поджимало.

– Может-может. – Я запнулся бы, если б не привычка в любой непонятной ситуации срывать сознание в форсаж. Линетт заговорила, и слова эти были наполнены непомерным ехидством. – Абы кого мы у себя не держим, и время всё расставит по своим местам!

Была бы постарше – назвал бы зародышем стервочки. А так – просто вредный подросток, вынужденный мучаться перманентной мигренью из-за необходимости ограничивать свой разум. В лоб я, конечно, спрашивать не буду, так как лишний раз светить своим восприятием не хочу во избежание близкого знакомства со стерильной палатой, аппаратурой и белохалатниками.

– Ну так и я не Абы-Кто. Артур, очень приятно. – Я шутливо поклонился, с удовольствием наблюдая за мимическими метаморфозами на лице малявки. Правда, высказаться она не успела: бронестворки верхнего уровня полигона разъехались в стороны, и моему взору предстала лично комиссар Анастасия Белёвская в сопровождении высокого, облачённого в форму мужчины с зачёсанными назад тёмными волосами, бородкой-эспаньолкой и очками с прямоугольными стёклами. Я выпрямился, и во избежание лишних вопросов сделал лицо топором: – Полагаю, вы меня искали, госпожа комиссар?

– Правильно полагаешь, Артур. – Девушка кивнула. Что ж, официоз моему чувству прекрасного не грозит, что уже радует. Благо, сама комиссар была не шибко меня старше, если старше вообще. – И полигон для нашего разговора будет как нельзя кстати. Вы не против, госпожа Орлова?

– Ни в коем случае. – Смиренно кивнув, глава теперь уже нашего клуба отступила в сторонку, потянув за собой взъерепенившуюся Линетт. – Артур, до вечера мы, если что, будем заниматься в главной комнате.

– Понял. – Я махнул рукой вслед удаляющимся девушкам, после чего уже окончательно сосредоточил своё внимание на новой собеседнице. Белёвская Анастасия, комиссар и ментал в подчинении у обер-комиссара, Андрея Ворошилова. Последний, как я подозреваю, правит бал в идущем расследовании, так что «убившаяся» об мою защиту Белёвская формально его заместительница. Из этого же следует, что полномочия у неё вполне широкие, и действовать надо в соответствии с этим фактом. – С вашего позволения, я представлюсь. Артур Геслер, студент.

Мужчина хмыкнул, поправил очки и протянул мне руку:

– Сергей, Чехов. – С отчётливыми паузами произнёс он, пожимая мою ладонь. – Секретарь, можно сказать.

– Рад знакомству, господин Чехов. Проходите вперёд: автоматика начнёт закрывать двери, как только я отойду в сторону. – Потому что у этих двоих доступов, очевидно, не было, так что их разве что не придавит. Но если задержатся – придётся заново открывать двери. А почто зря механизм гонять?

В течение пары минут мы уже миновали лестницу и спустились на основную площадку полигона, исполненную в форме пятиугольника со срубленными кончиками. Да, фактически это был десятиугольник, но описывать его этим словом было бы глупо.

Так или иначе, но вскоре мы устроились для разговора, оседлав отлеветированные моим телекинезом мишени-болванки весом под сотню килограмм каждая.

– Артур, я бы хотела поговорить с тобой касательно произошедшего три часа назад. Студент Иоанн Дубинский, напавший на тебя в коридоре. Пострадал от осколков своей атаки, весьма, впрочем, дилетантской. Но оно и понятно: он ни разу не «боевик». Примечательно в данном случае то, что осколки в оживлённом коридоре никому больше не повредили. Суммарно двести семнадцать несущих опасность осколков разлетелись, никого не задев. Тебе есть, что сказать по этому поводу?..

– Я вижу в этом случайность, госпожа комиссар. На тот момент я принял во внимание только собственную безопасность, и безопасность сопровождающих меня девушек. Отвлекаться на остальных у меня не было времени, так как я с большим запозданием среагировал на это… покушение. – А на деле подпустил лёд поближе, так, чтобы всецело проконтролировать разлёт осколков. Перехвати я их раньше, и моего радиуса воздействия не хватило бы, чтобы гарантировать безопасность абсолютно всех студентов.

– Слова касательно запоздалой реакции странно звучат на фоне того, что о тебе говорил Троекуров. Да и инструктор о тебе отзывался весьма высоко. Ты первым понял и реализовал принцип противодействия пробойникам, верно?

– Абсолютно. – Я сохранял не только внешнее, но и внутреннее спокойствие. Ведь подозрения к делу не пришьёшь, а выйти на мой мотив навредить именно этому парню должно быть очень непросто. Ксения имён не называла, а я ничего про её обидчиков не выискивал. – Но там я был на тренировке, а здесь – просто общался. Нападение стало для меня неожиданностью. Всё-таки в ЭТИХ стенах разумно чувствовать себя в безопасности, разве не так?

Белёвская поджала губы, а её «летописец», переносящий наш разговор на бумагу, прищурился.

– Безопаснее только во дворце. – Ответила девушка после небольшой паузы. В её эмоциях запузырилось лёгкое негодование, приправленное щепоткой обиды. – Будем считать, что этот вопрос мы закрыли. Следующий будет касаться того… помешательства, в котором оказался студент Дубинский. Ты заметил что-то подозрительное или необычное, как телепат?

– Кроме того, что он фонтанировал злобой и ненавистью, в какой-то момент обратившейся на меня – нет. Собственно, я и заметил его только из-за этой вспышки негативных эмоций.

– И ничего примечательного перед этим?

Я всерьёз задумался. На пару секунд реального времени.

– Ничего. Боюсь, я практически ничем не смогу помочь с этим инцидентом. Описать, кто был рядом и что делал, разве что…

Глаза Белёвской загорелись:

– Правда можешь? Идеальная память? – Я кивнул. – Что ж, тогда начнём с твоих спутниц…

О, если бы я знал, насколько дотошными бывают имперские следователи… Шучу. Я не мог ограничиться уже сказанным минимумом, если хотел посеять семена доверия Анастасии Белёвской. Что бы она подумала, если бы на все вопросы я отвечал в формате «не знаю», «не видел»? То-то и оно. Зато теперь я как бы вовлечён в дело, готов к сотрудничеству и ничего не скрываю.

Совсем другой разговор, правда же?..

Глава 2. Второй шанс для дворянина.

По итогу отпустили меня только в начале восьмого, и ментально я был… не выжат, но близко к тому. Слишком активно приходилось думать, целенаправленно осмысливая реакции Белёвской и «секретаря» просто для того, чтобы составить максимально точную картину их ко мне отношения. Ну и хоть немного разобраться в том, что вообще происходит в, так сказать, кулуарах следствия. Да: можно было очень многое узнать о том, что беспокоит твоих собеседников, просто обращая внимание на их реакцию и косвенно, порой очень-очень отдалённо касаясь интересующих тебя тем. Слово тут, слово там – и вот уже ты уже хоть что-то, но знаешь. Самый минимум, конечно, да только другие едва ли располагают и этим.

Как оказалось, до сего момента следствие лишь собирало доказательства и прибирало к рукам наиболее ценных свидетелей, попутно, – уже лишь моя догадка, – «убирая» из академии сотрудников, от которых уже давно хотелось, но не получалось избавиться. И только недавно, – сегодня, можно сказать, – имперские следователи прихватили за яйца всех причастных. «Моя» жертва в этом списке тоже оказалась, и, похоже, я мог даже не особо сдерживаться, перенаправляя осколки таким образом, чтобы эта скотина не издохла по дороге к врачу. По крайней мере, комиссар Белёвская пыхнула такой смесью презрения и, кхм-кхм, недоброжелательности, что о будущем одного из моих недругов можно было не беспокоиться: если с плахой его всё-таки не познакомят, то точно отправят трудиться и гнить туда, откуда не возвращаются. Государству всегда нужны индивидуумы, готовые «мыть» золото по колено в ледяной воде, или работать в новых, потенциально опасных штольнях.

Или не готовые, а вынужденные, как в нашем случае.

Так или иначе, но некую иллюзию умиротворения я, вышагивая прочь от пустующего главного кабинета клуба, всё-таки испытал. Иллюзию потому, что полноценным это чувство станет лишь после кончины всех тех, кого я записал во враги, и обретения мною всего того, что я хотел заполучить. А сие, есть такое подозрение, задача от и до невыполнимая. Чем больше получаешь – тем больше жаждешь, и едва ли на белом свете существует человек, отошедший от этого закона. Ненасытность лежит в основе человеческой природы, а во мне этот первородный Голод воплотился целиком и полностью. И никому не дано понять, насколько сложно мне сдерживаться.

Тяжело вздохнув, я остановился посреди пустующего коридора, понемногу растворяющегося в багровом свете заходящего солнца. Я поддался мимолётному порыву, наплевав на все прочие дела и с ногами забравшись на широкий подоконник, находящийся на высоте полутора метров от пола. Та грязь, что была на подошвах, тихонько осыпалась вниз: телекинез как ничто иное хорошо подходил для решения подобного рода бытовых вопросов. А после, устроившись поудобнее и прислонившись затылком к быстро ставшему прохладным стеклу, я закрыл глаза… и прислушался.

Биение собственного сердца, пульсирующий шелест движущейся по жилам крови, размеренное пение пси, бесконтрольно растекающейся во все стороны после выполненных манипуляций – всё это было частью меня, и воспринималось чуточку иначе, нежели окружающий мир. Я ощущал и осознавал структуру шлифованного гранитного подоконника, видел потоки воздуха, расходящегося по коридору и тянущегося вверх, к вентиляции, чувствовал электричество, струящееся по проводам и дарящее людям спасительный свет, без которого человечество никогда не достигло бы своего нынешнего уровня развития. И каждый из этих аспектов в полной мере поддавался контролю: по воле моей потухли ближайшие лампы, окончательно окрасив коридор в багровые тона, а внешняя сторона стекла за моей спиной покрылась инеем. Псионика как явление поражала воображение, а уж как подвластный именно тебе инструмент…

Проще было поверить в то, что из меня сделают киборга-убийцу, чем в то, что по некое стечение обстоятельств позволит мне достичь такого уровня силы. В чём моё главное отличие от остальных псионов? Я был заперт наедине с собой на протяжении пары веков так точно. Почему я был заперт? Возможно, так проявилась моя уникальная способность: ускорение работы сознания. Я не раз задумывался об этом. Не мог не задумываться. Вот только всегда, абсолютно всегда упирался в боязнь вновь застыть на много лет, осознанно ограничивая себя и выискивая всё новые и новые аргументы в пользу того, что стазис был не проявлением моей силы, а чем-то извне. Какие аргументы, спросите? Как минимум то, что сейчас ускорение сознания ощутимо угнетало мою нервную систему: в среднем я поддерживал тридцатипятикратное ускорение, и для отличного самочувствия этого уже было многовато. Станет ли лучше в процессе тренировок тела и разума – вопрос десятый. Тут важно то, что в те далёкие времена я не секунду и даже не долю секунды растянул на века, а отдача и близко не походила на то, что я ощущал, например, после изучения всей информации на учебном планшете. Рациональному объяснению этот феномен пока не поддавался, и потому я не торопился на практике проверять свою способность «останавливать время». Мало ли?

Вот только иногда этого очень хотелось. Как сейчас, например. Но крепость моей воли в этом вопросе невозможно было сломить простому «хочется», так что и в этот раз неадекватная мысль оказалась загнана в дальний угол, а я, насладившись моментом, аккуратно открыл окно и десантировался вниз, предварительно всё за собой заперев. Мимо пролетели густые кроны могучих деревьев, и я мягко приземлился на траву прямо на глазах студентов-малявок, увлечённо копошащихся в ближайших кустах.

– Что-то потеряли?

Отвечать вызвался самый бесшабашный на вид пацанёнок с ершистыми волосами, большими отчаянными глазами и сжатыми кулаками.

– Нет, ничего мы не теряли! – Я между делом прошерстил заинтересовавшие их кусты своим восприятием, отыскав там брошь с несколькими волосками, которые та, похоже, перед побегом благополучно выдрала. Мозг мигом заполнил недостающие детали на картине произошедшего, вписав туда дерево с низко расположенными ветвями и кое-где ободранной корой, ссадинами на руках девчушки, которая жалась позади своего защитника, и тоном волос, присутствующих и на заколке, и на голове растеряшки.

Тогда же я хмыкнул, демонстративно пожал плечами, отряхнулся от невидимой пыли и двинулся в сторону дорожки:

– Ну, смотрите. И будьте поаккуратнее, что ли…

Естественно, во время этого представления, приковавшего ко мне взгляды детишек лет двенадцати, я вытянул заколку на самое видное место. И минуты не прошло, как меня догнали восторженные восклицания: видно, обсудив мою свалившуюся им на головы кандидатуру, ребятишки вернулись к поискам и сразу же обнаружили искомое.

Всё точно так, как и предполагал мой коварный, продуманный на сто шагов вперёд план!

Так как девушек в клубной комнате я не застал в силу затянувшегося «допроса», а Ксения сейчас должна была способствовать скорейшему задержанию всех отметившихся в травле негодяев, у меня появилась щепотка по-настоящему свободного времени, когда только я должен был решать, чем заняться. И пока я разрывался между обычной прогулкой и посещением полигона, ко мне приблизился мой давний, не понравившийся мне знакомый.

– Геслер.

– Литке. – Я кивнул смуглому аристократу, вокруг которого, к моему вящему удивлению, не оказалось ни одного поклонника или члена «свиты». Последнее было явлением нередким, ибо даже в студенческой среде детишки, – и не только, – предпочитали виться вокруг кого-то выше, могущественнее и сильнее их самих. Как бы академия ни пыталась «придавить» политику в своих стенах, а получалось это у неё примерно никак. – Чем обязан?

– Я пришёл просить об одолжении. – Я не удержался от того, что б не вскинуть бровь. – Совместная тренировка. Со мной и моим братом, Фёдором. Ты одолел его на соревновании.

– Просто тренировка? Без двойного дна? – Иногда прямолинейность была необходима, как произошло, например, сейчас. Разум Литке прощупывался довольно чётко, и я улавливал очень и очень многое: напускную и тщательно пестуемую им уверенность, забитое в дальний угол смущение и тщательно подавляемое, едва ощутимое презрение, которое затесалось здесь неведомо каким образом. Оттенок последнего чувства казался мне каким-то фальшивым, привитым и осознанно нелюбимым, что наталкивало на определённые мысли. – Не подумай, я не подозреваю тебя в чём-то таком. Просто очень уж неожиданным выглядит это приглашение…

– Импровизация. – Фыркнул Литке, решивший, по всей видимости, ответить прямотой на прямоту. – Сейчас у меня по расписанию как раз тренировка с братом, и и по дороге к полигону я по счастливой случайности встречаю тебя, явно не знающего, чем бы заняться. Опять же, твоей… подруги рядом сейчас нет. Что это, если не возможность?

– Случайности не случайны? – Хмыкнул я. – Если по ходу дела ты мне расскажешь, чем таким надо заниматься, что б настолько умело махать посохом, то я с удовольствием приму это приглашение.

Не сказал бы, что мне была так уж интересна компания человека, презирающего простолюдинов и меня в частности, но в одном я был уверен где-то процентов на семьдесят: он хотел изменить своё отношение к простым людям. Был ли это мимолётный порыв или твёрдое решение, катализатором для которого «послужил» ваш покорный слуга – покажет время. Но сейчас я действительно мог поближе изучить сий феномен изменяющегося разума, так как особыми навыками в закрытии сознания Литке не обладал. Или намеренно открылся, намереваясь искренностью заработать себе чуточку баллов. Всё-таки никаких серьёзных выпадов в мою сторону он себе не позволил, а гордыня и непомерное самомнение – недостатки, которые проходят. Или на них можно отчасти закрыть глаза, ибо иной подход будет выглядеть откровенно лицемерно.

Слишком часто я себя ловил на том, что сам смотрю на других псионов сверху вниз. И почему? Потому что они на моём фоне меркнут. Как и рядовые псионы без образования и родословной на фоне того же Литке…

– Тебе интересны боевые искусства?

– Не как что-то боевое. – Я покачал головой, поравнявшись с Литке, который неспешно двинулся в нужном нам направлении. – Дисциплина тела и духа. Сам видишь: сейчас мои физические кондиции далеки не то, что от идеальных, но и даже от нормальных.

Всё-таки под критерии «спортивного» или хотя бы «крепкого» телосложения я не попадал. Было бы странно, будь иначе, так как спорт в моей жизни присутствовал только при прохождении обязательного обучения военному делу. Ну и в школе в стандартных рамках, конечно же.

А форма уходит очень быстро, стоит только слегка расслабиться.

– С виду так не скажешь… – Под моим ехидным взглядом Литке моментально сдулся. – Ладно, по тебе видно, что тренировок твоё тело давненько не видело. Но хорошо, что ты хочешь это исправить. Да и боевому псиону иначе никак: там, где не хватает способностей, помогает именно физуха. И спецсредства, конечно же.

– Но для их применения тоже очень желательна хорошая физическая форма. – Плавали, знаем. – А что у вас за полигон?

– Малый, второго ранга. Для двоих в самый раз, троим придётся потесниться. Но оформлять доступ на тот, что побольше сейчас уже бессмысленно. – Ну да, ректорат-то пустует, а дёргать кого-то вечером будет не слишком красиво. Проще действительно потесниться. – Зато идти тут недалеко, ещё минут пять-десять.

В рамках размаха академии – действительно не слишком много.

– Это солидный плюс. К слову, ты на каких направлениях помимо пирокинетики специализируешься?

– Телекинез и гидрокинез. – Я удивился… и отметил, что телекинетики встречаются мне очень уж часто. Было бы неплохо взглянуть на статистику, если таковая имеется, и уже на её основе сделать конкретные выводы. Потому что пока мне кажется, что пирокинезом и телекинезом владеет чуть ли не каждый второй. Да и то, что биокинез с телепатией встречаются особенно редко тоже на что-то, да намекает. На что? А не скажу! – Телекинез сильно помогает в контроле над плазмой. Есть некоторые операции, которые без него мне пока не даются. Гидрокинез – наша родовая особенность, можно сказать. В основной ветви ещё не родилось псиона-Литке, который не был бы к нему способен.

– Морская торговля, да? – «Блеснул» я своей эрудицией. Ведь Литке и моря были так же неразрывны, как Император и Трон.

– Именно. Литке с детства знакомят с морем и судами, по нему ходящими. Очевидное указание на то, что окружение и становление личности действительно влияют на способности пробуждаемого псиона. – Парень усмехнулся, а я не преминул отметить, что адекватность в нём всё-таки присутствует. И во вполне приличном объёме. – Я вот в детстве космос любил. И звёзды. А вот как к своему пробуждению пришёл ты, Геслер?

И покосился на меня с ожиданием во взгляде. Хитрец какой. Но так подвёл тему он не то, чтобы специально: озарение пришло к нему буквально с десяток секунд назад. Но оно и логично: отдавая что-то, можно ожидать аналогичного «дара» взамен.

– Знаешь, до пробуждения я жил самой обычной жизнью, рутинной, серой и скучной. Вместе с другом часто намеренно посещал «красные зоны», веря в мифы о том, что близость пси повышает вероятность пробуждения. Много саморефлексировал, оставаясь наедине с самим собой… – Правда? Чистейшая! Ложь? А тут как посмотреть. – И пробудился за секунду до того, как меня должна была выпотрошить потусторонняя тварь. Мы добегались, но повезло только мне. Такая вот история.

Почему я решил «пооткровенничать»? По большей части ради того, чтобы не оставаться «должным», соблюсти приличия и, конечно же, наладить контакт покрепче с не таким уж и паршивым человеком.

– Это… необычно. Как минимум. – Мой кратенький рассказ явно выбил Литке из колеи, что явственно ощущалось в его эмоциях. – Твой друг действительно погиб?..

– На моих глазах. – Я кивнул. Эмоции… Признаться, я уже ничего не испытывал по отношению к нему. Боль потери ушла давным-давно, а обида и досада за то, что я из-за него оказался в такой ситуации схлынула… ну, тоже не недавно. По субъективному времени вообще месяцев так шесть назад, когда я понял, что не стал бы менять своё прошлое, даже появись такая возможность. Да, я прошёл не самое простое испытание, каким-то чудом сохранив, – ну, или почти сохранив, – рассудок. Но и «награда» за это не заставила себя ждать. Сила, перспективы и, чем чёрт не шутит, вечность, если биокинез оправдает мои ожидания. Променять всё это на безоблачную, – наверное, даже в кавычках, – рутину? К чёрту! – Но давай не будем о грустном. Лучше о телекинезе поговорить: в нём я пока прошёл дальше, чем в других направлениях.

Кроме, наверное, телепатии, но об этом я предпочту не говорить.

– Самый простой и универсальный инструмент псиона, которым, тем не менее, непросто овладеть на пристойном уровне. – Литке мгновенно подхватил знакомую и понятную ему тему. – Ты уже ушёл дальше жгутов или «лап», как их ещё называют?

Классификация условных уровней владения телекинезом была мне знакома, так что я тут не оплошал.

– Осваиваю «верёвки» и «сети» из них. Получается неплохо. – Я решил приоткрыть карты наполовину, так как формально я уже дошёл до «нитей», что в учебной программе считалось максимумом. И Троекуров-старший на наших тренировках применял максимум нити, плюс сети из оных.

– Если ты действительно освоил это за неделю, плюс то, что ты показал на арене… – Литке покачал головой и шумно выдохнул. – Я даже не знаю, считать ли тебя первым представителем четвёртого поколения псионов, или же нет.

– Я предпочитаю видеть в себе аномалию. Потому что для «четвёртого поколения» я, как минимум, не родился в семье псионов. – Что факт, ведь мои родители гарантированно были обычными людьми. Иначе не погибли бы таким незамысловатым образом.

– Первый официальный псион второго поколения тоже был простолюдином, и родители его оказались обычными людьми. – Мы остановились перед строением из армированного бетона, напоминающим вход в бункер. «Наш» полигон был крытым и подземным, по всей видимости. – Они и сейчас здравствуют где-то на западе Речи Посполитой, насколько мне известно. И никакой «шокирующей правды» за эти годы так и не вскрылось.

– Но великовозрастных детин среди «первых» не было, разве не так?

– Так. – Парень кивнул, разблокировав массивную бронированную дверь полигона. – Но ведь всё бывает в первый раз, не считаешь?

– Бывает. – Я хмыкнул. Насколько точные слова при полном незнании всех окружающих меня обстоятельств. По прошествии семи минут мы ступили под своды тренировочного полигона. – Наверняка бывает…

Впереди маячило интересное, – не факт, но очень надеюсь, – общение, и сверх того – интересный новый опыт…

Глава 3. Точка зрения.

Георгий Литке утёр пот со лба серым грубым полотнищем, уселся на массивную металлическую лавку и забросил это странное полотенце на плечо. Сейчас, сразу после тренировки и в свете ярких ламп холодного света, он ничем не отличался от самого обычного парня своих лет. Окончательно исчезли напускной аристократический лоск и горделивая аура, не осталось и следа от мнимого превосходства во взгляде. Всё, что осталось – это человек, горящий своим делом и готовый мириться с чем угодно, если это поспособствует его скорейшему развитию. Натруженные мышцы, искра во взгляде, невероятный уровень вовлечённости и энтузиазма – в таком виде Литке-старший нравился мне куда больше, чем даже во время короткой прогулки по территории академии, от места нашей случайной встречи до полигона. Но и отрицательных черт, свойственных аристократии у него было не отнять.

Пока что не отнять.

Я опустился рядом, сразу же схватившись за поллитровую бутылку с водой, часть которой пошла на то, чтобы умыться, а часть я банальнейшим образом выпил, предварительно охладив до появления в жидкости первых кристалликов льда. Георгий заметил эту манипуляцию, и без лишних слов протянул мне свою бутылку, с которую я точно так же, – молча, тобишь, – поработал на манер морозилки. Не рассчитаны были местные мини-морозилки на то, что сам полигон будет прогреваться до сорока градусов тепла в самом прохладном месте. Вентиляция гудела с отчаянием загнанного в угол зверя, но этого было мало.

Ведь тут тренировались отпрыски Литке, и тренировка выдалась жаркой во всех смыслах. Оба брата демонстрировали всё, на что были способны и что не могло или разрушить полигон, или превратить нас в высохших и обугленных мумий. Варианты применения пирокинеза разнились от банальщины вроде плазменных шаров и стен пламени, и заканчивая нестабильными миниатюрными бомбами, формирующимися на расстоянии в три десятка метров и сразу же взрывающимися со значительной силой, способной перемолоть изнутри какой-нибудь танк. Естественно, обращением с посохом Георгий Литке тоже прихвастнул, взамен узрев «луч» с моего последнего выступления на арене – суть действительно высокотемпературную плазму, сжатую в крайне узкий пучок, фактически нить. Правда, в этот раз я «стрелять» не стал, и ограничился формированием небольшой «нити», которая Литке категорически не устроила. Почти полчаса мы потратили только на то, чтобы дойти до формы своеобразного когтя, подвешенного в десятке сантиметров над обратной стороной предплечья. Получившаяся конструкция помимо рабочей части над запястьем напоминала плоскость, согнутую у граней и в каком-то смысле «обволакивающую» предплечье подобно простенькой бронепластине.

И хоть защитные свойства такого «щита» было сложно задействовать где-то помимо полигона, за счёт его наличия достигался необходимый запас активного вещества, которое можно было при нужде оперативно перевести на лезвие, не создавая плазму заново. В общем-то, я не видел в этом огромной проблемы, – дайте секунду – и я хоть целый океан организую, покуда нервная система выдержит, – но Георгий посоветовал поступать именно так: мол, сие есть показатель разумности псиона, да и лишние растраты сил в бою не нужны никому.

Теперь я с лёгкостью создавал эти плазменные клинки, легко растягивая их до размеров полноценных ростовых щитов из далёкой древности. Зачем? А потому что красиво. Защититься-то всяко проще более традиционными методами вроде той же «области защиты», и щиты, как я уже говорил, баловство в чистом виде.

А вот клинки…

Со слов Георгия, с ними всё обстояло куда интереснее. В серьёзном бою псионы «рядового» уровня, не обладая превосходящими своего противника силами и умениями, нередко сближались с ним, чтобы гарантированно того поразить. Ведь контроль над реальностью был тем выше, чем ближе к ментальному ядру псиона располагался нужный кусок этой самой реальности. Соответственно, защищающийся при прочих равных был в более выгодной позиции, меньше напрягаясь и получая возможность свести всю схватку к ничьей или победе через истощение противника.

Или сбежать, что было даже более вероятно.

– И самое гадкое здесь то, что ты не можешь знать наперёд, какой враг тебе однажды повстречается. На дистанции псион рангом выше тебя, скорее всего, прикончит. Вблизи же шансы есть, и далеко не иллюзорные. Мой дед, первый псион в роду, так и приблизил род к трону. Прикончил Боязливого Алехандро, который только-только официально получил свой четвёртый ранг. Лишился руки и глаза, обзавёлся шрамами и, по итогу, вышел «на пенсию». – Георгий довольно улыбнулся. Дед для него явно был примером даже несмотря на досрочный выход на заслуженный отдых. – С его подачи все псионы в роду начали изучать боевые искусства. Крепкое тело – здоровый дух, да и шансов выжить в случае чего значительно больше.

– Здоровье тела – дисциплина ума?

– Это один из постулатов, которых мы придерживаемся. – Парень хмыкнул. – Когда ты сам по себе по ценности на поле боя сравним с армией, батальном или хотя бы дивизией, ленность и слабость – непозволительная роскошь…

Литке-младший, – тот, который Фёдор, – в это время практиковался в удержании контроля, сопротивляясь нашим, – по большей части Литке-старшего, – уколам, направленным на разрушение его плазменной сферы. Он сделал выводы из нашего столкновения, и уже пару дней так точно занимался развитием способности противостоять чужой воле. Получалось… ну, не плохо так точно, ведь Георгий в противном случае просто так с брата бы не слез. Его стремление к совершенству даже меня пробрало, а ведь мы общались всего – ничего, да и начали с откровенно паршивого знакомства.

– Мне ещё только предстоит пройти этот путь. – Сказал я, невольно сравнив свою физическую форму с таковой у Литке-старшего. На нём можно было расположение мышц заучивать, в то время как на мне… Ну, кости и вены, наверное. – Но меня смущает тот факт, что, похоже, возможности получить реальный боевой опыт в академии нет…

Литке рассмеялся:

– Реальный боевой опыт на то и реальный, что его можно получить только на поле боя. Но я понял, что ты имеешь в виду. – Меж пальцев парня заплясала одинокая точка низкотемпературной плазмы. – Полноценные спарринги – это слишком опасно. Несмотря ни на что, псион в первую очередь человек, а много ли надо человеку, чтобы умереть?

Перед глазами встали останки Таранова Петра, человека, которого я «до всего» считал своим лучшим и единственным другом. Вот уж с чем не поспоришь, так это с тем, что его жизнь оборвалась за считанные мгновения. Люди слишком хрупки, и часто об этом забывают.

Поможет ли биокинез справиться с этой проблемой? Вопрос, ответ на который мне принесут только месяцы, а то и годы обучения. Ноготок-то я, проштудировав «базу», уже отрастил…

– Стеклянные пушки. – Литке вопросительно на меня воззрился. – Псионы – стеклянные пушки. Так в играх называют персонажей, которые могут нанести много урона, но и сами погибают от любого чиха.

– От любого чиха псион, конечно, не помрёт, но мысль занятная. – Литке-старший поднялся на ноги, сбросив «полотенце» на лавку и размяв плечи. – Продолжим?

Я последовал его примеру, ибо в плане выносливости именно псионических манипуляций я не отставал, и, вероятно, даже обгонял отпрыска знатного дворянского рода. Точно сказать я не мог, так как не спрашивал, насколько за день тот вымотался. Но пока что я превратился в тряпочку чисто физически, а вот нервная система держалась молодцом.

– То же самое, или?..

– Ты слишком легко всё схватываешь, так что я не против показать тебе ещё кое-что из своего арсенала. На этот раз связанное с водой. – Парень хмыкнул и задрал голову, где на потолке вопреки трудам вентиляционных систем собирались капельки влаги. В какой-то момент вся жидкость начала стягиваться к парню, собираясь в огромную каплю-сферу. Вода даже из воздуха конденсировалась, дабы принять участие в этом параде гидрокинеза. – Ты уже экспериментировал с жидкостями и гидрокинезом?

– Минимально. – И сие являлось чистой правдой, ибо несмотря на свой «грозный» разум, именно что интеллектуально я, возможно, особо никуда не продвинулся. Всё-таки интеллект – это не только лишь способность к анализу поступающей информации и ускоренному мышлению. Со стороны я, конечно, могу показаться вундеркиндом похлеще лучших умов человечества сугубо за счёт ускорения работы сознания, но вот создать что-то, толкнуть прогресс вперёд и так далее – это вне моих компетенций. Быть может, полноценное и всестороннее образование это исправит, но… звучит сомнительно. – Только проверял, как гидрокинетика реагирует при взаимодействии с другими направлениями, косвенно задействующими жидкости. Лёд, пар, различные взвеси, человеческие плоть и кровь…

– «Человека» ты, я надеюсь, не на себе проверял? – Вздёрнул бровь Литке-старший. В это же время его брат посмотрел на меня со смесью удивления и неверия.

– Я не экспериментировал в полном смысле этого слова, если ты об этом. Сугубо оценил саму возможность… отсутствующую по причине высокой «стабильности» моего тела. Не берусь загадывать, но так дела должны обстоять у каждого псиона. – Потому что иначе мои опасения по поводу оторвавшегося от сердца сосуда были бы несколько более реальными, и этому учились бы полноценно противодействовать. На тело можно было воздействовать опосредованно и извне, но вот изнутри – увы.

– Так оно и есть. Тело псиона и всё то, что разум считает его частью фактически неприступно для любых сторонних воздействий. Да и для не посторонних тоже: я, например, не смогу себя «подогреть» напрямую, даже если очень захочу…

– Погоди-погоди. – Я сфокусировал взгляд на лице парня. – Что значит «всё, что разум считает его частью»?

– Это известный в определённых кругах феномен, при котором псион, лишившийся конечности и установивший протез, со временем как бы «делает» этот протез частью себя. Если поначалу другой псион может, скажем, раскалить протез, заморозить или сделать что угодно ещё изнутри, то спустя несколько месяцев это становится невозможным. – Я прищурился, уже видя в этом знании определённого рода перспективы. Что значит «разум делает», если я и есть этот разум? И почему я не могу осознанно увеличить эту область хотя бы до радиуса в метр? – Считается, что разум стабилизирует всё то, что считает частью подконтрольного тела. Слышал даже, на западе есть один псион, экспериментирующий в этом направлении и чуть ли не экзоскелет, обшитый кожей на себе таскающий.

– Это интересно. Очень интересно. – Задумчиво пробормотал я. – А имя или прозвище этого псиона ты, случайно, не помнишь?

Литке-старший пожал плечами.

– Он не особо известен, и я знаю про него только со слов деда. – Что ж, логично и печально, но информацию я смогу найти и сам. Ноутбук есть, время – тоже. Единственное что огорчает, так это то, что с моей скоростью мышления пользоваться примитивным лэптопом будет несколько болезненно… но что мешает совместить с чем-то ещё? – Он интересуется протезами, мечтая о том, чтобы вернуться в строй. И если бы не указ Его Императорского Величества, он обязательно оказался бы на передовой.

– Указ? – Я завороженно глядел на то, как вокруг Литке-старшего вращались потоки воды. Он походил на мага из старого мультика, и недоставало разве что плавных движений «а-ля боевое искусство».

– Это долгая история, так что давай-ка совместим с делом. Мне интересно, сможешь ли ты это повторить… – Один из водных потоков резко сжался, задрожал – и из него выстрелила тонкая струя, вгрызшаяся в мишень и за считанные мгновения оставившая на металле глубокую, гладкую рытвину. Будь на месте цели человек – и его бы просто рассекло на две половинки. Давление не оставляло пространства для шуток, и было крайне опасным в неопытных руках. Я оценил процессы, проведённые Георгием, и точно мог сказать, что в плане сложности такое «водяное орудие» ушло даже дальше низкотемпературной плазмы в её базовом проявлении, не требующем прикрывать себя или кого-то ещё от нестерпимого жара. Тем не менее, в отличии от Литке я мог задействовать тот же телекинез для упрощения или полного изменения процесса. Пресс я ещё не создавал, но вот делать это рядом с кем-то ещё…

Отложив эксперименты на потом, я занялся повторением увиденно в более традиционной манере. Собрав свою каплю влаги, – между прочим, влажность в помещении упала ещё сильнее, и компенсационные механизмы вентиляции не справлялись совершенно, – я оградил её телекинетическими «щитами», приступив к самому процессу. Он был понятен, но меж тем потенциально опасен, так что я никуда не торопился и ускорением сознания не злоупотреблял.

– Касательно указа… Если говорить в общих чертах, то всего сорок семь лет назад Литке были чужими в Российской Империи, хоть и проживали здесь уже очень давно. Под «чужими» я имею ввиду то, что дворянство не признавало нас как равных. Богатства, влияние, власть – всё это не играло роли. Мой дед, открыв в себе дар псиона, сразу же заступил на службу Трону, намереваясь тем самым добиться лучшего положения для своего рода. И на момент получения травм у него ещё не было наследников… – Я задумчиво покивал, невольно проецируя услышанное на себя. Рано или поздно мне придётся стать дворянином: Император обязательно пожалует мне титул, стремясь привязать к себе, «вывести в люди» и сковать обязательствами. И тогда я сам окажусь в положении «чужого», который вроде и аристократ, но сугубо формально. Разве что за моей спиной не будет родственников, не будет поддержки и многолетнего опыта жизни в кругах высоких. И кто же признает меня как равного, если с моей стороны не последует никаких выдающихся деяний?

Да, сам факт обладания моей мощью, – пока по большей мере потенциальной, – может дать многое, но будет ли мне этого достаточно?

– …Тогда шёл десятый год псионической эры, и столь способных и молодых псионов было мало. Первый десяток лет в принципе не был богат на одарённых, и пробуждались, по большей части, люди от тридцати до пятидесяти лет. Потому лично я не вижу ничего удивительного в том, что Его Императорское Величество посчитал неприемлемым разбрасываться таким наследием, каковое обнаружилось у моего деда. Он одолел одного из сильнейших псионов в мире, и при этом выжил, что, согласись, достижение. – Я согласно кивнул. Первое десятилетие – это самое начало технологического бума и передела мироустройства. Тогда сильные псионы действительно обладали особой ценностью, а утрата их крови означала подрыв боеспособности государства в будущем. – Тогда-то и был издан указ, обязующий каждого псиона четвёртого ранга и выше, желающего сражаться на поле боя, предварительно оставить после себя как минимум троих потомков разных ветвей. Моего деда, собственно, после той победы и повысили. Догадываешься, что произошло?

– Если честно, то не совсем. – Образ аристократии в моей голове включал в себя многожёнство как норму, ибо сие было даже узаконено. Потому-то я и не сразу осознал, что и среди знати могут встречаться уникумы.

– Мой дед – однолюб, Геслер. Он не смог заставить себя ни найти других женщин, ни прибегнуть к искусственному оплодотворению. Даже возможность отдать дитя на попечение государства не изменила его мнение. И вот уже почти сорок лет глава нашей фамилии не имеет возможности показать, каких высот он достиг на своём пути. Зато это можем сделать мы, ведь доблесть и сила предков проявляется в их потомках. – Георгий широко усмехнулся, и от него вновь повеяло той самой горделивостью. М-да, вот и выяснилось, кто привил сие внукам. Нереализованные желания, помноженные на огромные возможности – и вуаля! – В общем-то, ты мог найти всё это в сети. В те годы эту тему журналисты разобрали настолько подробно, что кое-чего и мой дед не знал.

Первая слабая струйка ударила в стену, расплескав драгоценную влагу по полу. Никакой разрушительной мощи этот процесс в себе, естественно, не нёс. И не должен был, ибо я оттачивал сам механизм работы этой манипуляции.

– Для того, чтобы это найти, нужно об этом хотя бы узнать, что вряд ли произошло бы в ближайшие годы. Так что – спасибо за то, что рассказал мне об этом. – Произнёс я благодарно, ничуть не покривя душой. Истина была ценна, а истина из уст внука непосредственного участника тех событий имела ценность стократ большую. Уверен: как бы я ни искал, а некоторые детали едва ли попали в сеть.

Да тогда и сети-то не было, чёрт подери!

– Я рад тому, что сомнительное первое впечатление обо мне не стало препятствием для нашего дальнейшего общения. – Неловко рассмеялся Литке-старший. Его брат же старался не отсвечивать, изображая из себя тренирующееся бревно. Очень любопытное бревно. – Иначе, чувствую, это была бы одна из самых больших моих ошибок.

– Кто знает, Литке, кто знает. Продолжим?

Я кивнул в сторону «арены» – условной площадки на полигоне, где мы по-очереди что-то демонстрировали, уничтожая начавшие заканчиваться мишени. Вот уж кто точно живёт припеваючи, так это производитель оных. Государственный контракт, регулярные и обширные заказы – чего ещё желать?

– Время ещё есть, так что почему бы и нет? – Водяной резак, мною контролируемый, ударил в мишень и оставил на поверхности отчётливые следы. Не такие основательные, как у Литке-старшего, который к этому моменту уже закончил «возвращать» влагу в воздух, распылив всё собранное в виде мелкодисперсной взвеси, но вполне себе приличные. Человека так можно и убить, а давление я могу легко повысить. Была бы необходимость. – Стоит поработать над скоростью формирования и силой струи, но в целом всё более, чем прилично. И я не могу поверить в то, что кто-то действительно способен осваивать новые для себя псионические манипуляции с такой скоростью.

Вот уж не знаю, по какой логике работает жизнь, но тот, кого я буквально четыре часа назад смело назвал бы тем ещё засранцем здесь и сейчас воспринимался мною как друг. Как Синицын, но с не до конца захлопнутым сознанием, что позволяло мне довольно ясно воспринимать его эмоции, понимая, лжёт он или недоговаривает, симпатизирует или ненавидит. А это на инстинктивном уровне располагало меня к человеку.

Плохая, конечно, привычка, но что поделать, если телепатия стала неотъемлемой моей частью, и всё, что я не могу ощутить, так или иначе вызывает неприятное ощущение на подкорке?

Я изменился, и теперь оставалось это только принять.

Глава 4. Ночная гостья.

Хочешь подружиться с воином – поучаствуй в совместной драке. Хочешь подружиться со студентом – поможет совместная учёба. В нашем случае учёба шла рука об руку с тренировками, так что с обоими Литке мы расстались хорошими товарищами. Я за счёт телепатии не разглядел в них грязи сверх той, которую осознавал, принимал и был готов с ней мириться, а они, в свою очередь, проявляли себя не всегда с лучшей, – аристократические заскоки, да-да, это камень в вашу сторону, – но со вполне себе приличной стороны. Они не заискивали, не пытались навязаться и произвести хорошее впечатление. Вместо всего этого они просто были обычными, что, бесспорно, подкупало. С ними можно было нормально общаться, а большего лично мне не требовалось.

Пока не требовалось.

Оставшуюся часть вечера я, вернувшись домой в благом расположении духа, провёл за самообучением: штудировал историю последних пятидесяти лет, обращая особое внимание на знакомые мне фамилии. Литке, Белёвские, Синицыны, Белосельские, Ворошиловы, ныне почти исчезнувшие Алексеевы – все они выстраивались в моей голове стройными рядами, формируя цельную картину мира и добавляя происходящему понимания и ясности. Кто, с кем и против кого, откуда взялись необъятные ресурсы и где берут начало корни могучего влияния, почему Трон открыто благоволит одним и стремится утопить в крови других – всё это можно было узнать, просто выйдя в сеть и занявшись глубоким анализом содержащихся там сведений. Свобода слова и широчайший доступ к информации предстали передо мной во всём своём великолепии, и лишь сейчас, – после стазиса, – я осознал, насколько бесценна на самом деле эта возможность. Всего лишь пятьдесят лет тому назад люди об этом могли лишь мечтать, а сегодня подавляющее большинство за переизбытком информации не видит ничего дальше своего носа, утопая в рутине. Банально, но ещё мой прадед, если верить сохранившимся в архивах и выдающимся сиротам записям, стал писарем только потому, что в его руки попала одна-единственная книга, а в посёлке доживал последние годы образованный аристократ из разорившихся, которому нравилось проводить время с детьми. Контраст. Колоссальная разница, расчерченная совсем небольшим по любым меркам сроком в полвека…

Но эти размышления весьма далеки от того, о чём сейчас действительно стоило подумать. Несмотря на все эти громкие слова касательно доступности информации я понимал, что многое в сеть просто не попало, а что попало – подверглось цензуре или было вырезано. Вот только я даже так был обязан изучить всё имеющееся, чтобы сформировать некую базу. Зачем? Просто для того, чтобы в дальнейшем собирать информацию лично, проверяя её правдивость и постепенно интегрируясь в дворянское общество на правах «не совсем уж неандертальца», коим я сейчас и являюсь.

Знаете, сколько раз поднимались темы, в обсуждении которых я просто не мог принять участие? За эту фактическую неделю – без малого сотню, это я вам как обладатель идеальной памяти говорю. Что Ксения, что Синицын, что те же Литке просто привыкли говорить «о своём», и как бы они ни старались, как бы ни не хотели ставить меня в неловкое положение, отличия определённо проскальзывали.

Я не мог мигом стать своим, ибо даже потомственных аристократов обучали с малых лет. Они изначально знали, кто есть кто, где враги а где союзники, какими тайнами не стоит делиться, а какие можно и приоткрыть перед достойным. Их учили много лет, и только потом отпускали в «свободное плавание», если таковым можно назвать вращение в среде, наполненной такими же детьми и подростками, будущими аристократами, не без помощи которых страна должна будет смело шагать вперёд.

Я же не знал ничего, и никто, ни за какие деньги не смог бы этого исправить. Просто потому, что необходимые мне знания – это не драгоценная книга в сейфе за семью печатями, которую достаточно лишь прочесть, предварительно выторговав её за верность или услуги. Это опыт множества людей, последствия личных взаимодействий, твои взгляды на разные события, деньги и деяния. Академии и «высокие» школы существуют не потому, что аристократия была не в состоянии самостоятельно дать своим детям сравнимое образование. На самом-то деле в стенах своих поместий они могут обучить и лучше… но знания и умения – это ещё не всё. Во многом по этой причине я нахожусь здесь, а не на какой-нибудь военной базе по подготовке боевых псионов.

К слову, это было бы даже логично: всех псионов-простолюдинов определять в армию, и уже там отсеивать самых неспособных. Почему так ещё не сделано – большой вопрос, ответ на который я обязательно когда-нибудь получу…

Ноутбук выдавал информацию крайне неспешно, немного раздражая этой своей медлительностью, но темп всё равно был взят неплохой. Ниточки сплетались в нити, а те образовывали первые намётки канатов, связывающих сотни и тысячи частей воедино. Параллельно с тем я «копался в самом себе», открывая уже известные возможности со всё новых и новых сторон. Что есть разум? Это некое подобие порядка в океане хаоса. А что такое разум псиона? О, господа, это нечто куда более существенное! Ведь как я уже постановил, моё мышление не было привязано к серому веществу в черепной коробке: в противном случае «остановка времени» или прошла бы для меня незамеченной, или высосала бы все доступные ресурсы, тем самым приведя к смерти. Но у меня имелось ментальное поле и ментальное же ядро, в котором, как я предполагал, и существовало моё «я». Даже ограничения, призванные остановить проецирование эмоций и желаний вовне накладывались на ментальное поле, а не на черепушку. Так что и «копать» я решил в этом направлении, быстро дойдя до того, что мой разум являлся, по сути, крошечной сторожкой, торчащей посреди фундамента, предназначавшегося для здоровенной египетской пирамиды.

И сторожка эта ломилась от обилия хранящихся внутри воспоминаний, бережно мною рассортированных и разложенных по «коробкам».

Даже по одному только этому направлению мне предстояло очень и очень много работы, а ведь сие – лишь вершина айсберга, показавшаяся при беглом осмотре, занявшем где-то пару часов реального времени. Всего-то и надо было, что задуматься, перестав просто пользоваться имеющимся без обретения полного понимания касательно того, чем это имеющееся является. А к чему это приведёт…

Из размышлений меня вырвал тихий стук в дверь, за которым последовал вопрос от главной служанки, немолодой женщины, контролирующей прислугу и отвечающей за состояние этого дома.

– Господин Геслер, к вам прибыла гостья. Мы разместили её в гостиной, но требуется ваше личное присутствие. – Я нахмурился, окинув восприятием всё здание. Действительно: к привычным блеклым разумам обычных людей прибавился хорошо мне знакомый псионический. Ксения собственной персоной нагрянула в первом часу ночи, когда и прислуга-то уже должна давно спать. Тем не менее, девушку нашлось, кому встретить, и ей не пришлось всячески привлекать моё внимание. Ломиться в окно, например, если принимать во внимание её способности к полёту…

– Одну минуту. Сейчас я спущусь. – Без веского повода она не пришла бы. Следовательно высока вероятность того, что что-то всё-таки случилось. Учитывая тот факт, что сегодня её должны были опросить, случившееся, скорее всего, связано со следствием. Чем это грозит? Пока неясно, но накрутить она себя могла знатно. Потому первый приоритет – убедиться в том, что Ксения не пострадала ментально. Второй приоритет – утолить своё любопытство.

Наскоро переодевшись в нечто более-менее приличное, я спустился вниз через три минуты с небольшим. Беловолосая девушка, удерживающая аристократическую осанку и пригубившая чашечку ароматного чая, обнаружилась на диване в гостиной комнате, за столом, заставленным разного рода закусками. Было тут и то, чем можно утолить голод, и то, что подходило исключительно в качестве невесомого лакомства. Отлично, с точки зрения практичности, сервированный стол, на который сама гостья не обращала никакого внимания. Ксения сидела, придерживая практически нетронутый чай, и задумчиво смотрела вникуда. Едва ли её внимание привлёк отсутствующий узор на шкафу, так что в своих предположениях я не ошибался.

– Технически уже начались новые сутки, так что… привет? – Я решил начать с нейтральной, в общем-то, фразы, попутно прислушиваясь к ментальному восприятию и пытаясь собрать из ощущений цельную картину. Получалось неплохо, но вот результат… странный. Вроде бы обычные эмоции, но со странной посторонней примесью. Как будто в тот же чай плеснули скисшего молока, испортившего напиток и осевшего липкими, тянущимися хлопьями. – Что случилось?

В Ксении преобладало облегчение, отчего-то соседствующее со страхом и опасением, направленным, впрочем, куда-то вовне. Это давало ряд зацепок, но без объяснений тут было не обойтись. И всё бы ничего, да только отвечать девушка не спешила. Мешкала, колеблясь между двумя одинаково весомыми желаниями: промолчать и смириться, и выговориться, положив начало… чему-то. Насколько я могу интерпретировать, это «что-то» должно было вырасти из моей реакции на услышанное. Что ж, худшие опасения понемногу подтверждались: со следствием что-то пошло не так.

Я встал с только-только занятого стула, усевшись на диван рядом с девушкой. Рука сама легла ей на макушку, взлохматив волосы и принеся Ксении щепотку облегчения. Ей определённо стало легче, хоть виду она и не подала, продолжая изображать царевну-несмеяну.

– Если ты хочешь, чтобы я мог помочь, лучше будет самой обо всём рассказать. – Я старался подбирать как можно более нейтральные и подходящие слова, задействуя для этого немалую часть потенциала своего разума. – Но если тебе просто нужна поддержка, и ты будешь молчать, я ничуть не обижусь.

Затянувшаяся на полминуты пауза была прервана шумным недовольным выдохом, после которого девушка, задрав голову, посмотрела на меня взглядом взлохмоченного, расстроенного и одновременно недовольного зверька. Причёску я ей действительно испортил, но это стало лишь поводом продемонстрировать эмоции. Иногда мне действительно жаль тех, кто в силу воспитания изо всех сил сдерживает эмоции, что б в конечном счёте взорваться точно как забытая в кастрюле банка варящейся сгущёнки.

– Я что, так похожа на маленького ребёнка? И зачем ты испортил мне причёску?!

– По привычке. – Пожал я плечами. Этот жест действительно вошёл в привычку, и субъективно – уже довольно давно. – Тебе не нравится?

– Не то, чтобы не нравилось, но ты сбил меня с мысли! И с настроя тоже!

– Разве не хорошо? Ведь настрой у тебя был откровенно так себе… – Может, психологом заделаться? У меня есть всё даже сверх необходимого, да и опосредованно влиять на эмоции других людей мне очень даже нравится. Или дело в конкретном человеке, а именно – в Ксении? Я по-всякому покрутил этот вопрос, но быстро переключился на приподнёсшую мне неожиданный сюрприз реальность: Ксения неловко ткнулась мне в грудь, спрятала лицо и всхлипнула.

– Среди членов комиссии оказалась Воробьёва. И она считает, что я не только провоцировала учеников, но и настроила против них тебя. – Ксения говорила тихо и спокойно, но меня невозможно было провести таким образом. Слишком легко я улавливал её эмоции. – От меня потребовали перестать с тобой общаться. «Освободить место для нормальных людей»…

Я прищурился, а в глубине сознания заклокотал пока ещё слабый гнев, предвестник той ярости, которую, как я думал, уже нельзя было испытать вновь с той самой ментальной атаки на арене. Даже захотелось закрыться вновь, но я удержался, посчитав, что прибегать к таким мерам при каждом удобном случае попросту чрезмерно. Да и обеспечить себе ясность сознания можно было иным путём: просто ускорив его работу, и проведя какое-то время в «субъективной паузе». Кто такая Воробьёва? Чёрт его знает. Но она попала в состав комиссии, и умудрилась отплясать на больных мозолях Ксении без последствий для себя. Вопрос: это общая позиция всего следствия, или самодеятельность одной без меры наглой твари?

Я сунул руку в карман, но не нашёл там телефона. Он остался в спальне вместе со старой одеждой, так что набрать номер комиссара Белёвской, который та оставила для связи на случай возникновения требующих оперативного решения вопросов, получится не раньше, чем я успокою Ксению. Потому что девушка вцепилась в меня, как утопающий в спасательный круг, и отпускать явно не собиралась.

– Уверен, она высказала это наедине или в присутствии своих подручных. Потому что те следователи, с которыми мне уже доводилось пересекаться, не допустили бы подобного. Понимаешь, что это значит? – Ксения чуть сильнее ткнулась лбом мне в грудь, обозначив кивок. – У всех людей есть недруги. У тебя их больше… по понятным причинам. Но реальной угрозы они сейчас не представляют.

– Я боялась, что имперское следствие однажды пересмотрит своё решение в отношении меня. Решит избавится просто потому, что я – дочь предателя, и могу затаить обиду на Трон. Потому я и терпела. Ждала, думала, что рано или поздно они успокоятся. Но что-то поменялось лишь после того, как в академии появился ты. – На меня уставились пронзительно-голубые глаза, блестящие от влаги. – А теперь они хотят, чтобы всё вернулось на круги своя. И я не знаю, что делать!

Последнюю фразу девушка едва ли не выкрикнула, а я мысленно выдохнул: по крайней мере, её эмоциональный фон пришёл в относительную для такого состояния норму. Нечто чужеродное всё ещё никуда не исчезло, но теперь оно было не на первых ролях.

– Они могут хотеть чего угодно, но слово Трона – это слово Трона, Ксения. Тебя уже признали невиновной, так чего же тогда бояться?

– Под давлением общественного мнения даже сильнейшие могут изменить своему слову. – Пробормотала девушка фразу, за которую можно было оказаться под прицелом заинтересованных структур. Если бы они об этом улышали, конечно же, что было исключено: я уже позаботился о создании вокруг нас соответствующей изолирующей прослойки. – Знаешь, сколь многие погибли тогда? За отцом пошли слишком многие, чтобы неначавшееся восстание обошлось малой кровью. Тысячи погибших, и сотни из них – дворяне. Во всей стране, наверное, не осталось рода, не потерявшего кого-то по вине Алексеевых. У всех есть причина меня ненавидеть, и каждый может оказаться врагом. Это… страшно.

– Прозвучит банально, но я был и останусь на твоей стороне. И недоброжелателей определить смогу, просто с ними лично встретившись. – Осталось только удостовериться в том, что мои телепатические силы не могут дать осечки. Потому что одно дело, когда на кону мои интересы, и совсем другое – человека, которого я хочу оградить ото всего нехорошего хотя бы до той поры, пока Ксения не сможет сама «держать удар». И при том не в качестве груши для битья…

– Спасибо. – Она улыбнулась. – Но тебе предстоит ещё долгий путь перед тем, как ты действительно сможешь считывать чужие эмоции или мысли.

– По-секрету: я уже могу это делать. Иначе почему, как ты думаешь, я так тебе симпатизирую? Потому что я вижу, что в твоих словах и действиях нет ни лжи, ни лицемерия, ни скрытых мотивов. По крайней мере таких, какие не устраивали бы меня самого. – Я ухмыльнулся, глядя в округлившиеся глаза зардевшейся девушки. Можно сказать, что я ей уже не раз говорил о своих способностях в телепатии, но воспринимала ли она те мои слова всерьёз? Что ж, теперь, по крайней мере, восприняла.

– Произошедшее с Дубинским – не случайность? – С каким-то крайне довольным, совершенно неожиданно возникшим ехидством поинтересовалась девушка, не отрывая взгляда от моих глаз. Я, в свою очередь, тоже смотрел на неё, пытаясь понять, как вообще можно сохранять рассудок, раскачиваясь на таких эмоциональных качелях. Сейчас бы очень пригодилось озарение сродни тому, что спровоцировал тот давний разговор с Хельгой, но его не было. А это значит, что я вопреки всем своим способностям оказался на «минном поле».

– Конечно же случайность. – Хмыкнул я, подозревая, что не особо-то и скрываемый взгляд выдал эту «случайность» с головой. – Я не настолько жесток, знаешь ли…

Не успел я договорить, как девушка резко подалась вперёд, неловко ткнувшись мне в губы. Секундная заминка, вызванная тем, что такого исхода я не ожидал, – качели, что б их! – закончилась, и поцелуй стал больше напоминать поцелуй, нежели его подобие в исполнении первоклашек. Сладкие губы Ксении оказались притягательнее исполнения самых истовых желаний, а аромат её тела, ударивший в ноздри, пленил не хуже стального «медвежьего» капкана. Даже ворвись сейчас в дом террористы верхом на танке, я бы просто отмахнулся от них, закрывшись барьером, и продолжил наслаждаться моментом. Не растягиваемым искусственно через ускорение, но таким приятным, необычным и дурманящим неожиданностью всего произошедшего. К этому моменту руки уже сами собой скользнули на талию девушки, а поцелуй стал куда как более глубоким и страстным. Эмоции Ксении накатывали волнами и, казалось, вступали в резонанс с моими собственными, притупляя вечный Голод и вызывая небывалое прежде воодушевление. Хотел бы сравнить с моей первой шаурмой после «заточения», но такое сравнение, кажется, будет не совсем корректным.

Хотя тут, конечно, как посмотреть…

Мы оторвались от друг друга через несколько минут, пунцовые, тяжело дышащие и остановившиеся за шаг от того, чтобы зайти дальше. Ксения смотрела на меня с неким недоумением и немым вопросом, а я понимал, что «скисшее молоко» начало растворяться только в момент непосредственно поцелуя, а сейчас от него остались лишь едва заметные, остаточные следы. Случайность, скажете вы? А я отвечу, что случайностей в мире не бывает. Да и были у меня определённые подозрения касательно того, что в некотором роде отражалось на разуме, искажая или иным образом не него воздействуя.

– Понимаю, что вопрос прозвучит не к месту и не ко времени, но тебя не поили ничем подозрительным?..

– Артур, ты что, дурак?.. – Возмущение и обида, прозвучавшие в голосе девушки, всецело соответствовали испытываемым ею эмоциям. Но не спросить и не остановить нас я не мог: совесть не позволила бы воспользоваться и так неоднозначной ситуацией. Всего лишь подозрение мигом сбило весь настрой, но что я, в общем-то, теряю? Если «примесь» не имеет никакого отношения к возникшему у Ксении желанию, то спустя время всё повторится: заканчивать наши пока ещё не совсем отношения я не хотел. А если нет, то я хотя бы не буду чувствовать себя уродом в будущем. А хотелки «младшего мозга» человек, благо, способен осознанно контролировать. Разумный человек, естественно.

– Возможно, что и дурак. Ты мне нравишься, Ксения, но сегодня… – Я покачал головой. – … ты немного не в том состоянии, чтобы принимать такие решения. Чаю?

Ответом мне был тихий вздох.

Ночь только начиналась…

Глава 5. А ночь всё длится.

Не сразу, но я разговорил Ксению, вернув ей некое подобие хорошего настроения. Мы пили чай до тех пор, пока поднятая по зову старшей служанки прислуга не приготовила вторую по счёту гостевую спальню. Заняло это от силы двадцать минут, и то только потому, что девушку не устроил первый предложенный вариант в противоположной от «моей» части дома, и она попросила спальню поближе. Без сексуального подтекста, но потому, что девушка банально боялась. Строить предположения касательно конкретного источника этого страха было бессмысленно, так как если у её страха и было лицо, то принадлежало оно некоей Воробьёвой. Я хорошо запомнил эмоциональный всплеск, сопроводивший эту фамилию, и теперь хотел познакомиться с этим взрослым человеком, готовым нести ответственность за свои действия.

Нет, рубить с плеча я, как в случае с Дубинским, не стану. Там всё было довольно-таки однозначно, да и сама ситуация располагала к действию. Здесь же имеются вопросы, ответы на которые или развяжут мне руки, или наоборот. Благо, сейчас у меня есть знакомые отпрыски аристократии, с которыми можно и нужно выстраивать приятельские или даже дружеские отношения, попутно узнавая нужные мне сведения. Себя я этим не подставлю, так как ничего кардинального в отношении Воробьёвой, собственно, пока не планирую. Гадость ведь совсем не обязательно делать напрямую, можно добиться нужного результата и окольными путями. Само идущее сейчас следствие – слегка грубоватый, но всё-таки подходящий пример. Своими руками я никого не убивал и не калечил, но вот справедливое наказание настигло уже очень и очень многих.

И хороший вопрос, что хуже для обвиняемых: смерть или утрата всего попутно с заключением под стражу.

– Я ещё кое-о-чём не спросил, Ксения. Когда ты только сюда пришла, в твоём ментальном поле я почувствовал нечто… постороннее, неестественное. У тебя есть предположения касательно того, чем это может быть?

– Постороннее?… – Девушка нахмурилась, собрав бровки домиком. – Я не телепат, и… не совсем понимаю, о чём речь. Можешь описать подробнее? Ты встречал что-то такое?..

– У меня практического опыта – с гулькин нос. – Я виновато развёл руками. – Если бы я раньше видел что-то подобное, то смог бы как минимум сравнить. А так… чуждое, навеянное, ушедшее после поцелуя. Как будто бы на что-то влияющее, но извне эффект едва заметен…

Мне категорически недоставало времени на всё то, что нужно было сделать и что я сам хотел сделать. При том хотелки отъедали несоизмеримо больше, ибо из фактической пользы там было разве что утоление Голода. Я был практически уверен в том, что стоит мне сосредоточиться только на учёбе, и я сойду с ума в первый же день реального времени. Или окончательно сойду? Не суть! Все люди безумцы, а я в социуме уже сошёл за более-менее нормального человека. И не надо ставить мне в вину «сомнительные» решения по претворению в жизнь собственного правосудия! И так ясно, что жестокость – это нехорошо, но иногда без неё просто не обойтись. Дубинский, судя по его на меня нападению, хорошо понимал, что сделанное ему аукнется. Извинился ли он? Может, хотя бы подумал об извинениях? Нет! Он кинулся, словно взбешенный пёс, не думая о последствиях своих действий. И уж что-что, а таких людей я с недавних, – ха-ха! – пор презираю. Мусор, недостойный звания разумного существа, подчинённый инстинктам и использующий голову только для того, чтобы в неё есть, да воспроизводить заученные команды.

Как-то же он в академию попал, значит что-то умеет и что-то из себя представляет…

– Не знаю, к кому можно обратиться. И не хочу. – Решительно заявила девушка, скрестив руки под грудью.

– Медпункт, Ксения, медпункт. Там если не помогут, то хотя бы отправят куда надо.

– Если сейчас всё нормально, то я никуда не пойду. Ночь, да и чувствую я себя вполне себе… – Последние её слова каким-то образом заставили беловласку запунцоветь, но я её услышал и даже, в каком-то смысле, понял. Здесь и сейчас я уже действительно не видел ничего, что могло бы ей угрожать: странное «скисшее молоко» пропало, а физически Ксения была в полном порядке, насколько я мог судить. Её организм вёл себя естественно, и ничего подозрительного я не ощутил, как ни старался. – Что? Ты можешь проверить мой разум глубже, если так беспокоишься.

– Лезть в чужое сознание мне ещё не разрешали. Да и в отношении других людей эта процедура самую малость неэтична. – И применяется к исключительных случаях к преступникам, свидетелям под серьёзным подозрением, врагам и просто тем, кого критически важно проверить. И учатся этому не неделю и не месяц: годы. Предположить, что я весь из себя настолько, что и этот раздел телепатии дастся мне с полпинка? Можно. Но проверять на Ксении, когда вокруг немало более «достойных» экземпляров? Вот уж точно нет. – И ты забываешь, что я без году неделя как стал псионом. Безопаснее будет попросить студента-медика с первого курса пересадить тебе почку, чем впустить меня в свой разум.

– Ты уж наговоришь тоже. После всего того, что ты уже показал, с поверхностным ментальным осмотром ты наверняка справишься. Вернее, справился бы, если бы знал, что это такое и зачем. – Исправилась Ксения, сделав первый шаг по направлению к ведущей на второй этаж лестнице. – Ты же не потащишь меня в медпункт, правда?

Я тяжко вздохнул. Вот что мешает ей руководствоваться логикой? Усталость? Весьма вероятно. Нервное перенапряжение? Не исключено. Но я-то? Где мой могучий, непоколебимый разум, когда он так нужен?

Уже отработанным усилием я телекинезом подхватил Ксению, заставив ту испуганно ойкнуть. Она бы и упала, не подхвати я её и не усади в «кресло», сотканное из телекинетических жгутов, поверх которых были натянуты канаты. На что только не пойдёшь ради того, чтобы обеспечить мягкость «сидушки».

– Ты серьёзно?!

– Нет, конечно. – Я хмыкнул. – Экспресс-служба доставки в спальню. В твою, не думай обо мне так плохо. И да, я в комплекте не иду…

Всё-таки есть кое-что в том, чтобы выводить людей на эмоции. Их разумы в такие моменты не приоткрываются, конечно, но в силу переизбытка эмоций куда активнее «сверкают», за счёт чего получается улавливать много больше. Не только чёткие отпечатки эмоций, но и отголоски мыслей и конкретных желаний. Ксения потому и краснела, как помидорка: бил я в самую цель. Не потехи ради, а для повышения настроения одной конкретной бедняжки, неведомо как жившей до моего появления.

– А почему ты не идёшь в комплекте? – Странным голосом спросила Ксения, весьма условно вогнав меня в ступор. С ускорением сознания любые неожиданности превращались в нечто иное, и удивление вместе с прочими эмоциями мне приходилось пусть не изображать, но целенаправленно проецировать из прошлого. А сейчас мой разум инстинктивно сорвался в ускорение, так как ситуация вышла за рамки прогнозируемой.

– Потому что на дворе ночь, ты вымоталась и устала, а я – джентльмен. – Дать ответ таким образом, чтобы его невозможно было правильно понять ввиду невнятности – ход умеренно-хороший, а здесь и сейчас – вообще превосходный. Почему? Да потому, что иного я, проведя в ускорении пару минут, не надумал. А сидеть дольше – значит «смыть» всякую искренность.

Демонстративно взмахнув указательным пальцем, я отлевитировал девушку вверх, доставив прямо до самых дверей. Та посмотрела на меня чуть прищурившись, после чего прокашлялась:

– Опусти меня на пол, пожалуйста. Где у тебя тут ванная комната?..

Естественно, она знала, где и что находится в типовом доме. Но мне было несложно показать и рассказать, после чего торжественно удалиться обратно в гостиную, где меня дожидалась старшая служанка.

– Господин Геслер, каковы будут ваши распоряжения касательно утра?

– Завтрак нужно будет приготовить для двоих. Обязательно молоко, желательно парное. – Ксения его любила, а я запомнил. В принципе не мог не запомнить. – Грязную одежду нашей гостьи постирать и привести в приемлемый вид. По правилам «общежития» должны ли студенты уведомлять администрацию, оставаясь ночевать вне своего дома?

– Никак нет, господин Геслер. Студенты в праве ночевать где угодно, покуда это не способствует нарушению основного свода правил академии. – Спокойно ответила женщина несмотря на чувствующуюся усталость. Позднее время, весь день на ногах – всё это не лучшим образом сказывалось на людях в возрасте. – Завтрак будет приготовлен, а вещи, по желанию гостьи, постираны и подготовлены. С вашего позволения, я уточню детали у госпожи Алексеевой лично.

У меня дёрнулось веко, когда служанка, назвав фамилию, едва заметно пыхнула негативом. Слишком слабо для некоего конфликта между нею и Алексеевыми, но в самый раз для человека, которого настроили против Алексеевых слухи и новости. Я и так знал о масштабе проблемы Ксении, но знать и сталкиваться с ней вновь и вновь – это всё-таки две разные вещи.

– Разрешаю. Но я не потерплю неподобающего отношения к гостье, и в ваших же интересах убедиться в том, что этого не произойдёт. – Да, грубо по отношению к человеку, который пока что не позволил себе вообще никаких вольностей. Но сейчас любая мелочь могла низвергнуть Ксению обратно в пучину тоски и уныния, так что я был обязан перестраховаться. Спецэффекты в виде тусклого свечения в глазах и лёгкого ветерка старшая служанка восприняла как надо, и её стремление донести мою «просьбу» для всех бодрствующих лиц я почувствовал крайне отчётливо.

Хороший результат, мне нравится.

– Всё будет сделано в лучшем виде, господин Геслер. Не извольте сомневаться. – И достаточно глубоко поклонилась, дождавшись, покуда я не развернусь и не начну удаляться. Только тогда она распрямилась, молнией ринувшись к своим бодрствующим подчинённым. Задавать новые ЦУ, не иначе.

Я же спокойно поднялся на второй этаж, двинувшись ко своей спальне… и ненароком сосредоточив внимание на ванной комнате. Пришлось экстренно закрываться, так как извращенцем я становиться не собирался. Насмотрюсь ещё, если, кхм-кхм, всё сложится. А так просто некрасиво.

– И надо же было стать таким правильным? Старею… – Пробормотал себе под нос, заходя в комнату и устраиваясь в кресле с ноутбуком на коленях. На экране замелькали страницы текстов, посвящённых телепатии и уже «взятых» для чтения. Я надеялся, что мне повезёт и в одном из монументальных трудов известных менталов попадётся описание «прокисшего молока», но минуты шли, а ничего подобного на глаза не попадалось. Первая, вторая, третья книги отпечатались в памяти, и только тогда Ксения, наконец, вышла из ванной комнаты. Я ограничил своё восприятие всем, кроме этого помещения, так что появление девушки в халате вместе с её последующей остановкой напротив моей двери не прошло для незамеченным. – О, реальность, я же не железный!..

Мой тихий шёпот услышан не был, а каких-то действий я предпринимать не стал. Просто сидел и ждал, наблюдая за тем, как Ксения мнётся под дверью, не решаясь в неё постучать. И в конечном счёте, когда я уже подумал, что проще будет на всё плюнуть и её впустить, ночная гостья развернулась и в считанные секунды скрылась за дверьми выделенной ей спальни. Тогда и только тогда появилась старшая служанка, дождавшаяся-таки развязки и отправившаяся узнавать мнение Ксении касательно стирки и подготовки её вещей к новому дню. Пока всё шло по плану, если, конечно же, не считать ещё одного гостя, машина которого только что остановилась напротив моего дома.

Тяжко вздохнув, я не стал тянуть кота за самое сокровенное, в буквальном смысле выйдя в распахнувшееся окно, с которого этот самый автомобиль был прекрасно виден. И спланировал на землю я прямо перед лицом вышедшего из машины обер-комиссара Ворошилова, для которого такое моё появление стало в некотором роде неожиданностью, насколько я мог судить по слабому эху прорвавшихся вовне эмоций.

– Господин обер-комиссар, чем обязан в столь поздний час?.. – Разводить политесы в сложившихся обстоятельствах я не видел, да и не перед кем было. Обер-комиссар прибыл в гордом одиночестве, даже водителя брать не стал.

– Формально, студент Геслер, вы не должны применять псионические способности вне специально для этого отведённых кабинетов и полигонов. – Хмыкнул мужчина, окинув меня взглядом. Сам он выглядел не то, чтобы очень свежо: намечающиеся круги под глазами, некоторая бледность, кое-как замаскированная распрёпанность в одежде. Я бы предположил, что за последние двадцать четыре часа глаза он закрывал только моргая. – Но такие навыки за столь малый срок дорогого стоят. Есть время поговорить, или?..

Его ухмылка и намёк в голосе, как и брошенный на дом за моей спиной взгляд не оставил иных вариантов: он знал о том, что Ксения пришла «в гости». Случайно ли он сделал такой упор на этом его «или»? Уверен: поводов считать нас любовниками ни я, ни Ксения не давали.

Мысли мелькали в ускорившемся сознании, генерирующем теории одна хуже другой. Здоровая паранойя проявилась во всей своей красе, а прежнее доверие к обер-комиссару стало чуть более расплывчатым, дрожащим точно лист на ветру.

– Я не против разговора. Тем более, что мне есть, о чём вас спросить, господин обер-комиссар. Вы имеете что-то против разговора на природе?

– Не имею, студент Геслер, не имею. И, с вашего позволения, начну первым. – Мы неспешно развернулись, зашагав по ухоженной тропинке, тянущейся меж домов. – Дубинский признан невменяемым, а причина, по которой он напал на вас, уже установлена. Весьма тонкое ментальное вмешательство с далеко идущими последствиями. Во время допроса он ещё как-то себя контролировал, но после…

– Если вы намекаете на то, что я мог при помощи телепатии нанести этот удар, то – нет, господин обер-комиссар. Подобные манипуляции находятся вне того, на что я сейчас способен. Собственно, мною даже попытки проникнуть в чей-то разум не предпринимались…

– Подозревай вас кто-то, Геслер, и я бы приехал не в одиночку. Речь скорее о том, что вам необходимо соблюдать… осторожность. Не гулять по закрытым на ремонт зданиям, не летать по парку вокруг разломов. Во избежание, так сказать. – Мужчина хмуро посмотрел куда-то вперёд. – Несмотря на то, что меры безопасности на территории значительно усилены, обнаружить нападавшего пока не удалось. И в связи с тем, на кого именно кинулся Дубинский, мы склонны считать, что целью было ваше, Геслер, устранение.

Ожидаемо. Чертовски ожидаемо. Именно из-за этого я и приложил максимум усилий для скорейшего овладения хоть какой-то защитой, и из-за этого мне приходится постоянно сохранять максимальную бдительность.

Кроме шуток: сейчас меня бы и ракетный обстрел не прикончил.

Разве что боеголовки были бы ядерными…

– Я предполагал подобное, господин обер-комиссар. Я, как все и говорят, уникален. И об уникальности этой теперь знают многие. На месте наших врагов я бы тоже постарался себя убить, чтобы не получить в итоге псиона более опасного, чем сильнейшие из ныне живущих.

– Задираете нос, Геслер? Так можно не заметить корешка под ногами.

Я хмыкнул:

– А если смотреть только под ноги, то можно пропустить нечто куда как более важное, чем какой-то там корешок. – Будущее. Я смотрел в будущее, планировал его, стремился вперёд и знал, чего хочу. И понимал, что я по определению стою выше в «псионической иерархии», чем кто угодно ещё.

Если, конечно, я такой во всём мире один.

– Здоровое понимание своего места в мире – это замечательно, Артур. И вдвойне замечательней, что осознание собственной исключительности никак не повлияло на вашу верность Трону. – Обер-комиссар поправил фуражку, – которая и так никуда не съезжала, – и вернул руки за спину. – Надеюсь, я донёс до вас свою мысль. А что же до вашего вопроса?..

– О, я думаю, что у вас не будет трудностей с тем, чтобы на него ответить. – Я поймал взгляд мужчины, который, кажется, начал что-то подозревать. Слишком читаемое намерение? Плохо: нужно тренироваться в лицедействе. – Что и зачем вы или ваши подчинённые использовали на Ксении Алексеевой?

Обер-комиссар сбился с шага и удивился… но в ментальном плане оставался спокоен, собран и непоколебим. Его на самом деле ничего не удивило, с мысли не сбило и ожидания не раскололо. И тем не менее, он явно собирался всеми доступными способами это удивление сымитировать. А я…

Я подыграю. Потому что если обер-комиссар сделал ставку на своё лицедейство, моя ментальная восприимчивость в расчёт не берётся. И раскрывать такой козырь перед тем, кто решил играть против меня?

«Никогда!».

Глава 6. Точка в диалоге.

– Это… неожиданное обвинение, Артур. С чего ты взял, что мы что-то… использовали? – Обер-комиссар старательно изображал из себя оскорблённого в лучших чувствах человека, едва сдерживающегося от того, чтобы не высказаться в более грубой форме. Жесты, мимика, поза – всё идеально, но… разум в такие моменты выдаёт практически любого не-менатала. Спокойствие и собранность не были ничем, и их я мог ощутить. Андрей Ворошилов, сам того не подозревая, только подтверждал мои предположения.

Но раз я решил ему подыгрывать – значит, буду подыгрывать.

– Потому что больше негде и некому, господин обер-комиссар. – Менять мнение следует плавно и неспешно, так, чтобы не насторожить собеседника. Чем я и занялся. – Ксения практически всё остальное время была рядом со мной. И с допроса…

– Опроса. – Мягко поправил мужчина.

– … опроса, вернулась уже с какой-то дрянью на поверхности ядра своего разума. С эхом препарата или воздействия, как я предполагаю…

– И что бы ты, Геслер, сделал, если бы это действительно мы оставили это… что-то? И с чего ты взял, что «дрянь» была именно «дрянью», а не естественным явлением, тебе неизвестным? – Обер-комиссар вскинул бровь, воззрившись на меня со смесью огорчения и некоего слабо просматриваемого разочарования. Если бы я не чувствовал эха его эмоций и общего намерения – подумал бы, что и правда обидел честного человека. Но честностью и открытостью тут более даже не пахло. Не знаю, что изменилось с нашей прошлой встречи, но обер-комиссар принял непосредственное участие в игре со мной в главной роли. Если, конечно, я не ошибаюсь, и нечто на разуме Ксении действительно было «наложено» комитетом.

А обер-комиссар тем временем ждал моего ответа. Я бы мог сказать ему, что естественность любых процессов определяется мною на раз, но не стал. Придержу эту карту при себе, как уже решил. А вот воспользоваться ситуацией для закрепления образа излишне самоуверенного человека для упрощения жизни в будущем я счëл отменной идеей. Даже если перегну палку, это спишут на юношеский максимализм или следствие кардинальных изменений в жизни. От простолюдина без особых перспектив до уникального псиона – такой рост любому вскружит голову.

Любому, кроме меня.

– Я бы просто сделал выводы, господин обер-комиссар. – Эта игра слов оформилась в голове за десять субъективных минут. – Вы правильно подметили: сейчас мне нечем ответить. Но у меня хорошая память, неограниченный потенциал и определённого рода амбиции. Кто знает, о чём я вспомню через год-другой?..

– М-да. За последние два года угрожают мне впервые. – Ворошилов хохотнул, поправив излюбленную фуражку. Забавно: ему действительно смешно. – Знаешь, Геслер, людская наглость – она не ведает границ сама по себе. Чуть дашь слабину – и вот уже она, эта наглость, лезет изо всех щелей. Ты отдаёшь себе отчёт в том, с кем и как говоришь?

Только ускорение сознания позволяло мне «держать» на лице такое выражение, которое было сейчас необходимо. Я не проходил школу лицедейства, а самодеятельность на этом поприще, как правило, жестоко каралась. И тем не менее, обстоятельства вынуждали меня лезть во всё это дерьмо просто для того, чтобы не обнаружить себя в роли безвольной веточки, оказавшейся посреди бурного течения реки интриг, заговоров и чужих планов.

Но то, что Ворошилов резко перешёл ко встречным угрозам меня несколько удивило.

– Всецело, господин обер-комиссар. – Киваю под прицелом прищуренных глаз человека, в руки которому вверили судьбы не одного десятка аристократов помладше и постарше. – Я нагл, но честен и прямолинеен. Неужто было бы лучше, промолчи я, затаив обиду? Ещё в нашу первую встречу вы ясно дали мне понять, что с вами лучше вести диалог как можно более открыто. Что я сейчас и делаю.

Недоумение, быстро сменившееся привычной «пустотой» самоконтроля, когда ни одна эмоция не выбивается из спектра, отчего считать их становится задачей невозможной.

– Можно было сказать то же самое, но не столь… категорично. И, отвечая на твой вопрос: мне не известно ни о каких мерах в отношении Алексеевой, которые могли бы оставить следы в разуме. – Лжёт, хоть прямых подтверждений этому у меня и нет. Только косвенные, вроде прокола в начале нашего разговора и линии поведения, им выбранной. – И почему Алексеева ещё здесь, если ты заметил нечто, могущее угрожать её жизни и здоровью?

– Много причин, но основная – нечто исчезло, и ничего опасного я, в конечном счёте, не обнаружил. Да и эффект этой грязи, чем бы она ни являлась, по слабому эху я определить не смог. Тут нужно уметь погружаться в чужой разум, а я даже на крысках ещё технику не отрабатывал. – Только теоретически знал, что там и как. И потому отлично представлял, насколько опасно пускать в разум начинающего телепата. Это даже не слон в посудной лавке, это целое стадо динозавров в торговом центре. – Вы сможете организовать мне консультацию с полноценным телепатом? Возможно, так получится установить, что же это было. И откуда.

– Насчёт «откуда» – очень сомневаюсь, но Белёвскую я к тебе отправлю. Ей как раз следует отвлечься от основной работы и остудить голову. – Мужчина поморщился, словно вспомнив что-то ему лично неприятное. И это даже оказалось вполне себе искренним жестом. Даже интересно стало, что же это такое она там учудила… – Заодно она составит твою расширенную характеристику по телепатическому направлению, чтобы в дальнейшем можно было с первого раза подобрать подходящего наставника. За подробностями не ко мне: я не телепат.

Мужчина остановился и развёл руками.

– Теперь и мне кажется, что вы слишком лояльно ко мне относитесь. – Я ухмыльнулся, но совсем не по той причине, о которой наверняка подумал Ворошилов.

– Юности свойственны ошибки, а ты… не то, чтобы очень ошибся. На твоём месте я был тоже заподозрил именно следствие. Но не рубил бы с плеча, а подошёл бы к вопросу аккуратно. Может, то, что ты нашёл – всего лишь последствия от проверки другим телепатом, или банальное успокоительное? – А то ж во всей академии никто успокоительным не балуется, и телепатов я прежде, наверное, никогда не видел. Да я той же Белёвской даже по носу щёлкнул, а там даже намёков на «прокисшее молоко» не было. Да и на арене тогда я вообще «поймал лицом» ментальный удар, открыв в себе новое, «рациональное» состояние мышления. И если с одной, «поспешной» стороны кажется, что меня просто держат за дурака, то с другой, более «разумной», можно понять: от меня просто не ожидают такой глубины ментального восприятия. Что, с учётом всех моих талантов и уже продемонстрированной скорости обучения…

Очень интересно, в общем.

– Я постараюсь это выяснить, господин обер-комиссар. – Пора заканчивать разговор. Всё, что он хотел мне сказать уже сказано. Как и то, что хотел «обсудить» я. Нормальные люди в принципе в это время спят, так что… – Если у вас ко мне больше нет вопросов, я бы, с вашего позволения, пошёл отдыхать.

– Всё, что хотел, я уже сказал. Комиссар Белёвская найдёт тебя после окончания твоих тренировок. В остальном… старайся сдерживать свою прямолинейность. Не все всё понимают, и не к месту сказанное слово породит твоего личного недруга. – Я кивнул. Всё шло точно так, как и ожидалось. Даже слишком просто. – Успехов, студент.

– Благодарю. И за пожелания – тоже…

К этому моменту мы уже успели вернуться, – отошли-то всего метров на сто, – так что обер-комиссар сразу нырнул на место водителя, завёл это изделие прошлых лет и, рассекая ночной полумрак блекло-жёлтым светом фар, уехал. Я проводил автомобиль взглядом, после чего со спокойной душой через окно залетел в свою комнату. Ксения ощущалась в своей спальне, и, судя по размеренной пульсации её разума, уже спала. Прислуга суетилась, но уже так – в половину силы, ибо в полтретьего ночи все нормальные люди обычно спят. И только череда неожиданных визитов вырвала меня из приятных объятий простыней, одеял и подушек.

Но сейчас всё, наконец, закончилось, так что я принял душ – и завалился кровать, моментально погрузившись в сон. Всё в псионике хорошо, но тело нужно развивать.

Выносливости… маловато будет.

***

– Доброе утро. – Я поздоровался со спустившейся к завтраку девушкой. Ксения уже привела себя в порядок, – не без помощи старшей служанки, стальной женщины, урвавшей для сна всего пару часов, – и теперь с интересом осматривалась, не находя, впрочем, ничего привнесённого мною. Да, абсолютно стандартный интерьер стандартного дома, в котором «меня» не было совершенно. Когда бы я успел что-то под себя переделать, или хотя бы пару сувениров на полках серванта расположить? Но разочарование Ксении читалось безо всякой эмпатии. Просто по выражению лица и чему-то, читающемуся во взгляде. – Выспалась? Не то, чтобы пяти часов было достаточно, но всё-таки…

– От усталости с ног не свалюсь. – Ксения улыбнулась, устроившись на изящном стуле и окинув взглядом «завтрак на двоих». Сегодня прислуга расстаралась, и вместо относительно простых, но дорогих и питательных блюд на столе оказались разномастные около-шедевральные яства. Я столько различных соусов в жизни, наверное, не видел, но… всё бывает в первый раз. – А куда ты уходил ночью?..

Заметила-таки. А я уже начал думать, будто пси-восприятием обладают только обученные, состоявшиеся псионы.

– Да так, встречался по делам учебным с представителем от комитета. – Чем обер-комиссар вам не представитель? Даже лучше! – Давай, приступай к завтраку. После сразу пойдём в центральное крыло, навестим медиков и проверим, что с тобой всё в порядке.

– А потом? – Девушка хотела, но не смогла не показать своё неудовольствие, вызванное моим желанием показать её врачам.

– Суп с котом. – Всё бы ничего, да только Ксения ела сейчас лёгкий суп со всякой зеленью, так что моя присказка пришлась к месту. – Разойдёмся по занятиям, и я освобожусь, судя по всему, только вечером. Возможно – поздним вечером, так как меня будут глубоко и качественно проверять на предмет способностей к телепатии.