Читать онлайн Подставная мишень

Никогда не говорите «нет» приключениям.

Всегда говорите «да», иначе проживете очень скучную жизнь.

Ян Флеминг

Счастье – это приз, которого нужно добиться. Приключение – дорога, ведущая к нему. Случай – это то, что подчас маячит из тени по краям дороги.

О.Генри

Не ищите аналогий, не стройте предположений, все вымышлено и совпадает с реальностью только по недоразумению

Автор

Где-то в провинции.

2009 г.

1.

      Через два дня после выпускного вечера, меня вызвали к директору гимназии. Не чувствуя за собой особых прегрешений, я явился «пред светлые очи» начальства и тут же был усажен на низкий кожаный диван, дар одного из спонсоров.

– Ну, Валентин Александрович, как дела? – слишком уж заботливо поинтересовался он, когда я смог принять мало-мальски удобную позу, подтянув колени к подбородку.

– Хорошо, спасибо, – начал было я, но директор не дал мне продолжить.

– Ты ведь с двадцатого июня в отпуске, так?

– Так, – осторожно согласился я.

– Надумал уже, как будешь отдыхать? Может, на море собрался?

– Да, нет. Никаких определённых планов у меня нет.

Вениамин Дмитриевич моим словам явно обрадовался.

– А не хочешь провести время отпуска с пользой? Так сказать, и отдохнуть, и заработать.

– Смотря где.

– В детском оздоровительном лагере. Слышал, про такие?

– Когда студентом был, работал на каникулах.

– Вот и отлично, выходит, опыт у тебя имеется. Есть тут один такой лагерь для богатых детей. Там они не только резвятся, и здоровье поправляют, но еще и языками занимаются. По договорённости мы, как языковая гимназия, посылаем туда одного воспитателя с французским языком. Вот уже три года всегда ездила Стрепетова. А в этом году отказалась – проблемы со здоровьем. Я её не виню, нельзя же все время на одной и той же выезжать. Но всё так неожиданно вышло, не могу никого найти, кроме тебя. Выручай, брат! Позарез нужно. Отказаться-то мы не можем. Сам знаешь, как нам без спонсорских денег.

Была у меня привычка ещё со студенческих времен: никогда ни на что сразу не соглашаться. Вот и сейчас я попробовал упереться.

– Что же, на мне свет клином сошелся? Возьмите наших «бабушек», – так неофициально обозначали в гимназии учительниц предпенсионного возраста, – Любая из них бегом побежит, а опыта у них в сто раз больше моего.

– Я бы с радостью, да не получается, в заявке возраст указан: не старше тридцати лет. Вот так, иначе я бы плюнул на всё и сам поехал. Ты вот альтруист, отказываешься, а даже не спросишь, что там за зарплата. Докладываю: за одну лагерную смену продолжительностью в двадцать один день воспитатель получает восемь тысяч рублей, плюс бесплатное питание и премия по окончании работы не облагаемая налогом в размере не менее 50% от оклада. Каково? Неужели тебе деньги не нужны?

– Да, ведь за такие деньги они и работу потребуют, будешь весь в мыле, – проворчал я, уже зная, что соглашусь.

– А когда надо ехать?

– На раскачку времени нет, двадцать второго у них заезд, значит, на месте надо быть двадцать первого, не позднее десяти утра.

– Уважаемый Вениамин Дмитриевич, вы «даете совершенно нереальные сроки», да я одну комиссию медицинскую буду недели две проходить!

– Тебе и не надо её проходить, в лагере есть свой медицинский центр, в нём тебя и проверят.

Что мне оставалось делать? Я поднял вверх руки. – Сдаюсь.

Директор облегчённо вздохнул.

– Спасибо, Валентин, ты меня по-настоящему выручил, – с чувством произнёс он.

Надо сказать, что мужик он был неплохой, нервы людям не мотал, доставал каким-то чудом всё необходимое для учебного процесса и превратил руководимую им французскую гимназию в одно из лучших учебных заведений города. В тот год, когда я закончил романо-германский факультет нашего университета, экономический кризис уже начал показывать свой звериный оскал в полную силу и работу переводчика в какой-нибудь крупной иностранной фирме я, естественно, не нашёл. Вот тогда-то и подобрал меня Вениамин Дмитриевич Колосов. Пристроил в свою гимназию, сначала почасовиком, а затем и на полную ставку. Как не было удивительно самому, но работа в школе мне пришлась по душе. Платили, правда, не ахти и, чтобы не покончить с собой от бедности, я с легкой руки директора занялся репетиторством, благо, языки сейчас нужны многим, а постигаются они трудновато. Худо-бедно, но на жизнь хватало, кризис же продолжал свирепствовать, и я обретался в учительстве уже год, не собираясь менять работу в ближайшее время.

Как уже было сказано выше, сопротивлялся я больше ради проформы, чем по убеждению и, сдавшись на милость победителю, помог Колосову успешно разрешить возникшую задачу. А уж за нашим директором добро не пропадало, я знал это точно. Была у меня и ещё одна причина для согласия, о которой я пока умолчу.

2.

Вот так и получилось, что ранним утром во вторник, двадцать первого июня, я высадился из электрички на станции «Белогорье». Где-то здесь неподалёку (по словам Колосова) и расположился детский лагерь «Алые паруса». Как, впрочем, я и полагал, опросив местное население, понятие «неподалёку» оказалось весьма и весьма относительным. Расстояние до лагеря составляло без малого десять километров. Зато расположен он был в очень живописном месте рядом с сосновым бором и рекой. Надо думать, что внедрение в эту санаторную зону обошлось устроителям лагеря в копеечку, хотя красоты Белогорья искупали все затраты.

С минуту поразмышляв над тем, что делать дальше, я подхватил сумку и решительно двинулся к некому подобию маленького кафе с символическим названием «Привал». Там, за шатающимся пластмассовым столиком я подкрепился булкой с разогретой в микроволновке сосиской, выпил кружку горячего растворимого кофе и только затем вышел на поиски подходящего транспортного средства. Большого труда это не составило, хотя и было лишь восемь часов утра. Прямо рядом со станционным зданием приткнулась белая «девятка», в которой подремывал унылого вида дядька в линялом камуфляже, на мой взгляд, ставшем прямо-таки национальной мужской одеждой жителей провинциальной России. Я вежливо поздоровался, дядька тут же открыл оба глаза, и, посмотрев в них, я понял, что никакого торга не будет.

– Здрасьте. Довезёте до «Алых парусов»? – спросил я вежливо.

– Не вопрос. Триста.

– Надеюсь не долларов?

– Рублей.

– Едем.

Я достал мобильник, чтобы сделать звонок, но сигнала не было.

– Спрячь, – сварливо посоветовал дядька. – Отсюда не позвонишь. И по всей округе так, не берут мобилы, хоть тресни. То ли горы мешают, то ли ещё что. На соседних станциях берёт, а у нас нет.

– И как же быть? Если позвонить надо?

– Обычные–то телефоны есть. По ним и звоним.

Со вздохом я убрал в сумку годовалую «Нокию», служившую мне верой и правдой. Первые сюрпризы. И почему никто не удосужился раньше подсказать, а?

«Девятка», несмотря на стоны и скрипы, бодро бежала по узкой асфальтовой дороге, петлявшей среди меловых гор, мимо красот окружающей природы. Слева, то появлялась, то исчезала река, перелески сменялись оврагами и лугами. Было заметно, что дорогу время от времени подновляли, как говорится ни ям, ни ухабов.

– А в лагерь тебе зачем? – спросил мой водитель, исчерпав все нейтральные темы для разговора. – Работать там будешь?

Сойдя с тропы войны, он оказался очень даже словоохотливым. Я кивком головы подтвердил его предположение.

– Ну–ну, – хмыкнул он. – А кем?

– Воспитателем. А что такое? – заинтересовался я.

– Да нет, ничего. Я к тому, что лагерь этот для «крутых». Вот будет заезд – сам увидишь. Приезжают сюда сплошь на джипах. Хозяева. Но порядок у них, это да. Охрана везде. Когда они только-только построились и в первый раз открылись, лет пять тому, наши местные ребята поехали было в гости. Там же девок-воспитательниц полно, дело молодое. Так их охранники так уделали, не приведи господь. Ещё и в милицию сдали. Нет, наши тоже не подарки. Есть у нас свой поселковый бугор, Движок, прозвище такое, погоняло по-ихнему. Среди прочих и его двух ребят отоварили, вот он и поехал разбираться. Что уж там было, не знаю, но с тех пор сидит он тише воды. Смекаешь?

– Смекаю.

– А так-то, ничего, спокойно. Хулиганства нет, воровства тем более. Опять же, продукты у нас закупают, только проверяют, чтобы без нитратов. Вот он лагерь, видишь, у самого леса. Дорога прямо к воротам ведет, здесь же раньше ведомственный санаторий был, от шинного завода, да захирел при Ельцине, они, бандюки – олигархи, его и выкупили. Дорогу починили. Так вот. Выходи, приехали.

Я расплатился и, попрощавшись с водителем, вышел из машины.

Пыхнув сизым выхлопом, детище отечественного автопрома развернулось и поскрипело в обратный путь, а я не спеша пошёл к воротам, попутно осматриваясь. Лагерь был окружён высоким забором из гладко оструганных и хорошо подогнанных досок, выкрашенных в непритязательный сине-серый цвет, с обязательными столбами из белого силикатного кирпича через каждые примерно пять-шесть метров. Ворота, находившиеся в центре, чёрного цвета и на электрической тяге, просто подавляли своим величием и монументальностью. Справа от них на стене была укреплена большая бронзовая доска прямо – таки горевшая на солнце: «Детский оздоровительный лагерь «Алые паруса»». Ниже висело импортное, несомненно, дорогое и качественное, переговорное устройство, имеющее домофон где-то в очень отдаленных предках. Чуть с боку, прямо в лицо, нахально пялился глазок телекамеры. Преодолев саму собой возникшую робость, я с силой нажал на представительную стальную кнопку.

– Слушаю, – проскрежетал обезличенный динамиком мужской голос.

– Отвечаю, – сказал я.

– Так, я не понял, что шутки шутим? – зарычали в микрофон.

– Что вы, разве я себе позволю! Я здесь по поводу работы.

– Другое дело, – смягчился голос, – Фамилию назови.

– Сидоров.

– Чего?! – в металлическом баритоне проявились негодующие ноты.

Я давно привык к подобной реакции на свою фамилию. И в школе, и в армии, но менять её не собирался.

– Меня действительно зовут Сидоров, – сказал я.

– А паспорт имеется?

– А военный билет не требуется? И справка о благонадёжности?

В ответ раздалось лишь невнятное бормотание. Зато включился электромотор, и ворота поползли влево, открывая проход.

Как только я вошёл, ворота остановились и тут же пошли назад. Можно подумать, сразу за мной должны были ворваться враги.

Из домика рядом с воротами, за которым виднелся более большой и высокий, вышел строгого вида, до предела накаченный, добрый молодец, в аккуратной чёрной униформе, новенькой и на совесть отглаженной, с мечом-кладенцом, пардон, с резиновой дубинкой на поясе. На левом нагрудном кармане находился бейдж, утверждавший, что имярек принадлежит к частному охранному предприятию «Бодигар». В руках он держал кожаную папку с тиснёной золотом надписью «Алые паруса».

– Значит, Сидоров? – спросил он простуженным голосом, наморщив свой низкий лоб, явно не обременённым интеллектом.

– Сидоров, – подтвердил я.

– Нет такого, – сказал он, водя толстым пальцем-сосиской по строкам какого-то списка.

– Очень странно. Вообще-то я здесь первый раз, может меня не успели внести в списки, – вежливо предположил я.

– Может, – ухмыльнулся охранник, – А вот вынести тебя мы всегда успеем.

– Там посмотрим, – уже менее вежливо предположил я. Молодец слегка напружинился, но никаких противоправных действий предпринимать не стал, а вместо этого нашёл-таки меня в загадочном списке и отметил галочкой.

– Вопрос, – сказал я.

– Ну?

– От меня потребовали прибыть до десяти утра. Сейчас уже скоро девять, следующая электричка через два часа, так что остальные приехали ещё вчера, или как?

– Обслуга давно тут, а педики, ну, то есть, педагогический персонал приедут на автобусе минут через тридцать- сорок, им его специально заказывают. Всё?

– Почти. Идти мне куда?

– По этой аллее, там дальше увидишь.

– Gracias. (Спасибо (исп.)

– Чё?

– Спокойного сна, говорю.

Нет, вопросы у меня, в принципе, были, но я побоялся, что от длинной речи моего собеседника хватит удар, и остальные оставил при себе. Да, что-то не заладилось у меня с охраной. Конечно, не стоило дразнить этого грозного стража. Наверное, это слова водителя повлияли. Я ведь человек жутко внушаемый. И грубости не люблю. А с другой стороны, что за строгости такие, не в концлагерь же я попал.

3.

Открывшаяся мне территория была покрыта зелёными насаждениями разного типа: и деревьями и кустарниками. Между ними, то тут, то там виднелись уютного вида двухэтажные домики, выкрашенные в различные яркие цвета, все с красными черепичными крышами. Представившееся мне великолепие очень смахивало фотографии с видами Швейцарии или Германии, стран, которые я пока посетить не успел.

Широкая аллея, усаженная густым ровно и красиво подстриженным кустарником, очень быстро вывела меня на небольшую площадку, с разметкой, нанесённой на асфальт белой краской. Хотя пионерские времена и канули в Лету, но, по-видимому, от линейки не желали отказываться даже здесь. Да и, верно, лагерь, он и в Африке лагерь. С трёх сторон площадка была ограничена солидным одноэтажным строением в виде буквы «п.», на стенах которого в смелой, слегка абстракционистской манере были изображены герои книг, довольно хорошо подзабытого сегодня писателя Грина. Гораздо позже я узнал, что один из главных устроителей и спонсоров лагеря являлся страстным поклонником гриновской романтики, а, как говорится, кто платит, тот и хозяин. Пройдя в гостеприимно распахнутые дубовые двери центральной части здания, я оказался в огромном светлом холле, совершенно пустом, если не считать протирающей окно девушки с неопределённой фигурой в длинном синем халате и надзирающего за ней невысокого и коренастого пожилого мужика с небольшой лысиной, идущей ровной дорожкой от загорелого лба к затылку. Несмотря на небольшой воинский опыт, я почти мгновенно опознал в нём отставника, скорее всего прапорщика, и, как оказалось в последствии, угадал.

– Здравствуйте, – обозначая себя, громко сказал я.

– И тебе не хворать, – тут же получил я ответ в стиле «Русского радио».

Неопределённая девушка продолжала яростно тереть стекло, бросая на меня любопытные взгляды исподтишка. Зато мужик, нацепив на нос очки, двинулся мне на встречу.

– По поводу работы? – поинтересовался он.

– Да, направили сюда воспитателем.

– Хорошо! Нам мужики вот как нужны. Как зовут?

– Валентин.

– А меня – Виктор Иванович. Завхоз. Будем знакомы.

Мы пожали друг другу руки.

Я уж хотел поинтересоваться кому это так нужны здесь мужики, но отставной завхоз мене перебил.

– Ваши скоро подъедут, а пока покажись нашему начальнику, с новенькими у нас всегда так. Я провожу. А ты вместо кого, если не секрет?

– Вместо Дины Стрепетовой.

– Помню такую, приятная дивчина, не знаешь, что с ней?

– Говорят, приболела.

– Жаль, жаль. Вот и пришли. Давай, заходи.

Кабинет оказался просторным и светлым помещением, обставленным дорогой офисной мебелью из натурального дерева, к моему удивлению, ничто в нём не говорило о специфике работы с детьми. Даже не шептало. Зато сам хозяин смотрелся в этих интерьерах очень органично. На вид лет тридцати с небольшим, модно подстриженный и загорелый, в голубой рубашке с короткими рукавами, с тёмно-вишнёвым галстуком, повязанном виндзорским узлом, в и в светло-серых брюках модного кроя, он смотрелся как нефтяной топ-менеджер или очень преуспевающий бизнесмен. И он был не один. В кресле напротив сидел парень двумя-тремя годами старше меня, с таким мускулистым торсом, что его не могли скрыть ни чёрная майка, ни летний льняной пиджак. Так же, как и некую странную выпуклость под левой рукой. У моего друга Сергея Нестерова, что трудится опером в УБОПе, появляется точно такая же, если он надевает плечевую кобуру с верным «Макаровым» под пиджак.

– Всеслав Алексеевич, я нового воспитателя к привёл, – возвестил с подхалимскими интонациями в голосе завхоз и тут же испарился, аккуратно прикрыв дверь.

Начальник лагеря приподнялся и, улыбнувшись, протянул мне руку:

– Ну, что же будем знакомиться, меня зовут Всеслав Алексеевич Беспалов и я здесь главный, – он улыбнулся ещё шире, предлагая мне оценить юмор. Я тоже улыбнулся:

– Сидоров Валентин Александрович.

– Очень хорошо! Мне звонили на счет вас из школы. С завхозом нашим вы уже познакомились, а это – он указал на мускулистого – наш начальник службы безопасности Николай Николаевич Приходько.

– Так вот кто дрессирует лагерных церберов, – подумал я.

– Давай сразу на «ты», – предложил Николай, крепко сжимая мою ладонь. Мне не глянулась такая явная демонстрация силы, и я попытался ответить тем же. В его глазах промелькнуло удивление.

– Силён, – одобрил он, выпуская мою руку, – Ну, что, Алексеич, я пойду, пожалуй, позже договорим. Он вышел за дверь.

– Присаживайтесь, Валентин Александрович. «Хочу ввести вас в курс дела», —сказал Беспалов, указав мне на кожаное кресло явно немалой цены. Я сел и, как примерный ученик, приготовился слушать.

– «Алые паруса» в этом году отмечают пятое лето, юбилей, можно сказать. По этому поводу готовится большое торжество. Увидите сами. Лагерь наш не совсем обычный. И дело не только в том, что путёвка сюда стоит немалых денег. Каждый год желающих гораздо больше, чем мы можем предоставить мест. А зависит это напрямую от видов услуг, которые мы предоставляем детям и их качества. Тут мы стараемся вовсю. Питание, технические средства, досуг всегда были и будут на высоте. И очень многое зависит от людей, от персонала, особенно педагогического. Мы платим хорошую зарплату и требуем полной отдачи в работе, не говоря уже просто о дисциплине. За прошедшие годы сформировался слаженный коллектив. Текучесть у нас очень низкая, связанная лишь с объективными обстоятельствами. Как в вашем случае. Но и о вас, Валентин Александрович, мы навели справки. И видим, что вы нам подходите: молодой, спортивный, с опытом педагогической работы, и коллеги отзываются о вас положительно. Думаю, мы с вами сработаемся. Так, – он посмотрел на часы.

– По времени все должны приехать, и в десять часов старший воспитатель Ирина Ивановна проведёт с вами совещание, обговорит детали. Есть у вас вопросы?

– Пока нет, надо все же переварить, освоиться.

– Верно. Что же, не смею задерживать. Мы снова пожали друг другу руки, взаимно поулыбались и я покинул его роскошный кабинет.

4.

Старший воспитатель Ирина Ивановна Сухова сидит напротив и смотрит на меня изучающе, вероятно прикидывая, какую я могу принести пользу. Или заранее оценивает возможные неприятности, связанные с моим появлением. Я же деликатно молчу.

Этот длинный и суматошный день, наконец-то, склонился к закату. Позади совещание, переполненное эмоциями, знакомство с коллегами и территорией, посещение медицинского центра, обед, ужин, и многое-многое другое, чему я так и не придумал названия, но напоминающее, скорее всего, бег по кругу.

Меня направили в третий отряд, возраст коего колеблется от десяти до тринадцати лет. Его спальный корпус, любовно исписанный фрегатами и бригантинами, располагался в самом дальнем углу, рядом с бассейном и общежитием для обслуживающего персонала. Воспитатели же должны были находиться рядом с воспитуемыми и их комнаты были в спальных корпусах. Я свою делил с физруком Дмитрием. Кстати, кроме меня и его, мужчин в педагогическом коллективе было ещё только трое: воспитатель первого отряда, серьёзный полноватый парень в очках и с флибустьерской бородкой, которого звали Герман, второй физрук Иван Павлович по прозвищу Акула, и наш главный методист-затейник по фамилии Корамысов, от речей и манер которого мне сразу захотелось плеваться, настолько они были приторными и фальшивыми. Впрочем, забегая вперед могу сказать, что вреда от этого образца современного Тартюфа было мало.

Зато все остальные представляли собой слабый пол. И как представляли! Между двенадцатью особами, включая Ирину Ивановну, вы не нашли бы не только ни одной уродины, но и девушки со среднестатистической внешностью. Все были красавицы, и каждая со своей изюминкой.

Одно можно сказать: кто-то очень постарался, чтобы собрать их здесь.

Тем временем, старший воспитатель завершила изучение моей персоны и, наконец, заговорила:

– В нашем лагере, Валентин Александрович, со времени его открытия сложилась традиция, по которой все воспитатели помимо своих прямых обязанностей, занимаются с детьми тем, что сами хорошо знают и умеют. Например, Герман – альпинист с большим стажем, он ведёт секцию горного туризма. С его помощью была оборудована специальная стена для подъёма и спуска. И, заметьте, за всё время нет ни одного случая травматизма. А Татьяна Борисовна, воспитатель второго отряда прекрасно рисует и ведёт в лагере изостудию. Вы понимаете? Так вот, хочется, чтобы и вы внесли свою лепту.

– Конечно, я вас понимаю. Правда, не могу похвастать особыми умениями…

– А мне известно, что вы увлекались фехтованием.

– Ну, это было в школьные годы. Да, я занимался спортивным фехтованием и имею первый юношеский разряд, только с тех пор времени прошло достаточно.

– И всё же было бы здорово организовать секцию фехтования. Вы знаете, два года назад наши спонсоры закупили шпаги, рапиры, костюмы, защитные маски. И всё это до сегодняшнего дня пылится на полках.

– Хорошо, я не против, – не мог не откликнуться я на столь явно обозначенный призыв.

– Превосходно, – заключила Ирина, – значит, я могу включить в список кружков и секций фехтование?

– Включайте, – благосклонно разрешил я, к общему удовольствию.

– Кроме того, три раза в неделю вы будете заниматься французским языком по особой программе. С группами из трёх – четырёх человек. Это самое оптимальное число, чтобы все могли себя проявить. Всё необходимое для занятий возьмёте в библиотеке. У нас прекрасная библиотека, большой выбор книг по любой тематике, особенно по языкам. Желательно занятия проводить в игровой форме, без формализма и с душой. Estre que vous vous tutoyez avec la langue Française? (Вы сами-то, как с французским, на ты? (фр.)

– Je pense que je ne vous amènerai pas, la madame (Я думаю, что не подведу вас (фр.),

– сказал я, и продолжил, прочитав по памяти первые четверостишье стихотворения «Полет» Шарля Бодлера.

– Au-dessus des étangs, au-dessus des vallées,

Des montagnes, des bois, des nuages, des mers,

Par delà le soleil, par delà les ésthers,

Par delà les confins des sphères étoilées.

(Там, внизу – облака, там, внизу – города,

Горы, реки, озера – плывут как во сне.

Здесь – сияющий диск в фиолетовой тьме,

Здесь в эфире, летит за звездою звезда! (перевод с фр. В. Алексеева)

– О, вы знаете Бодлера? Прекрасно! И у вас хорошее произношение, – одобрила она с улыбкой. – Вы еще изучали…

– Испанский и английский, – вставил я в образовавшуюся паузу свои пять копеек.

– Очень хорошо. У нас есть «англичане», но и вы пригодитесь, я поставлю вас в запас.

Однако, добившись желаемого результата, старший воспитатель отпустила меня от себя далеко не сразу. Некоторое время она продолжала вводить меня в курс дела, иллюстрируя свои сентенции примерами из собственной практики. Нельзя сказать, что беседа была пустопорожней, наоборот, мне ненавязчиво вкладывали в голову правила подобающего поведения. Я лишь не мог понять, зачем Ирина этим заморачивалась. Либо её кто-то попросил, либо она делала это по собственной инициативе, воспылав ко мне некими чувствами. Так или иначе, но я не обладал пока достаточной информацией в пользу той или иной версии. Вы спросите, почему я вообще строил предположения, да именно по тому, что весь мой предыдущий опыт работы вожатым и воспитателем просто вопил об очень явных несоответствиях в поведении руководящих лиц. Я никогда никому не был так нужен, как здесь, меня словно бы передавали из рук в руки, как переходящее красное знамя далеких доперестроечных времён, не оставляя одного ни на минуту. Поневоле в голову полезут странные мысли.

И вот, в половине десятого вечера, вырвавшись из наманикюренных коготков старшего воспитателя, я направился в свой корпус, подумывая об отдыхе. Но не тут-то было. У себя в комнате я обнаружил Дмитрия, весело болтающего с моей напарницей Тамарой, девушкой очень симпатичной, но капризной, привыкшей к вниманию и обожанию.

– Где ты пропадаешь, Валентин? – деланно возмутился он. – Девчонки приглашают нас на чаепитие в первый отряд.

– Что, будет только чай?

– Не только, завтра заезд и объявляется сухой закон, а сегодня можно и покрепче чая. Так ты идёшь?

– Иду, но хотелось бы принять душ и переодеться.

– Давай, только быстро, пятнадцати минут тебе хватит?

– Вполне.

– Тогда мы ждём тебя у входа.

5.

Спустя означенное время, мы отправились на посиделки. В спальном корпусе первого отряда, на первом этаже, где располагалось так называемое отрядное место, собрались почти все воспитатели. Три сдвинутых журнальных столика были уставлены одноразовой посудой, бутербродами с копчёной колбасой, пирожками, пончиками, пирожными и, как водится, разнокалиберными винными бутылками отнюдь не с чаем. Я тоже внёс свой вклад – немецкий вишнёвый ликёр.

Дмитрий чувствовал себя как рыба в воде, он успел перецеловаться и пошутить со всеми девушками. Мною активно интересовались, в чём не было ничего удивительного, учитывая явное преобладание женского пола среди присутствующих. Я ловил на себе заинтересованные взгляды и слышал перешёптывания по своему адресу. Было и откровенное разглядывание, но на такую наживку меня, девочки, не поймать.

Все стали рассаживаться, и тут я немного подрастерялся, уж выбор был слишком большой, но Тамара решила всё за меня, усадив между собой и стройной синеглазой девушкой с копной густых небрежно заколотых каштановых волос, воспитателем второго отряда, замеченной мною ёщё днём. Синеглазка звалась Лидой.

– Все? – спросил кто-то. Начали считаться.

– А где Герман?

– «Уж полночь близится, а Германа всё нет!», – тут же пропела одна из девушек. Все засмеялись, и затем появился Герман с гитарой, встреченный с бурным восторгом. В общем, чаепитие проходило весело и шумно. Говорили тосты, пили, пели под гитару и просто дурачились.

С Лидой мы быстро перешли на «ты», выпив на брудершафт. Я плохо разбираюсь в возрасте девушек, они такие хитруши, но Лиде дал бы не больше двадцати одного, узнав в последствие, что ошибся в минус на три года.

Около часа ночи веселье выдохлось, и решили расходиться. Уничтожив следы вечеринки, мы вернули мебель на законные места и распрощались со смехом и шутками. Я пошёл провожать Лиду. Вернее, просто пройтись по периметру территории, иначе провожание завершилось бы, не начавшись, до корпуса второго отряда было не больше пятидесяти метров. Ночь выдалась тихой и звёздной, даже комары не свирепствовали. Мы шли не спеша, разговаривая на разные темы. После выпитого спиртного и в присутствии такой красавицы, как Лида, язык у меня развязался, и я остроумничал вовсю. Поскольку Лида часто смеялась, то шутил я, значит, не без успеха. Встречающиеся то тут, то там огоньки сигарет, приглушённые голоса и смех убеждали в том, что мы далеко не единственные, кому не до сна. Где-то в конце пути, когда мы проходили мимо затемнённой беседки нас окликнули.

– Эй, давайте к нам! – голос был мне не знаком.

– Лидух, – панибратски позвали снова, – ну ты, что?

– Нет, спасибо, поздно уже спать пойду, – отказалась она. Не успели мы пройти и пяти шагов, как нас догнал какой-то незнакомый мне парень, невысокий, но зато с такими широкими плечами, что в любую дверь он, похоже, входил боком. Короткий ёжик на голове компенсировался густо заросшей нижней челюстью.

– Погоди, – схватил он девушку за руку. – Чё за базар? Не выламывайся, пошли, успеешь выспаться.

– Пусти, Виктор – потребовала Лида. – Никуда я не пойду.

По-спортивному прикиду молодого человека и боевому напору нетрудно было догадаться, что это один из охранников. Ну не везёт мне с охраной, хоть тресни! Впрочем, меня этот Виктор подчёркнуто игнорировал, оттирая в сторону.

Лида разразилась гневной тирадой, но он, продолжая бубнить что-то, и руку не выпускал, и тянуть не тянул. И он, и она, ждали, получается, моего вмешательства. Ситуация выходила странная. Ладно, изо всех сил изображая невозмутимость, я подошёл к Виктору, как можно ближе, а он, кретин, мне это позволил, и я его наказал. Не говоря худого слова, взял в захват левую руку, а затем резко заломил её, заставив не только выпустить девушку, но и согнуться почти до земли, словно кланяясь в ноги. Он дёрнулся, однако старый добрый милицейский приём, освоенный мною ещё в юношестве, не подвёл. Тогда он издал возглас больше похожий на рёв и тотчас же, как из-под земли, перед нами выросли ещё два таких же здоровяка.

– Стоп, мужики, – сказал я, – не то я ему сейчас руку сломаю.

Возможно, что такой угрозой я бы их не остановил, однако, позади нас раздался топот и на дорожку выбежал Дмитрий, не обиженный ни комплекцией, ни ростом, и встал рядом со мной. И в довершении всего, последним появился начальник охраны, собственной персоной.

– Что не поделили, орлы? – жизнерадостным командным голосом вопросил он.

– Пространство и время, – ответил я. Подначальные пернатые глухо заворчали.

– Всего-то, а я-то думал, что девушку.

– Девушек я ни с кем не делю.

– Может, ты его отпустишь?

– Всенепременно.

Виктор выпрямился и так зло посмотрел на меня, что поворачиваться к нему спиной отныне всё равно, как самому совершить харакири.

– Ну, хватит разборок. Они повеселились, ты тоже посмеялся. Как говорится, с кем не бывает. Лады? – дружески улыбнулся Приходько

– Лады, – сказал я, – зла не держу и претензий не имею, а, что погорячился, так извиняйте, сами напросились. Только перед девушкой не плохо бы извиниться.

– Это мигом, – пообещал Николай и ткнул в плечо угрюмого Виктора. Тот пробурчал невнятное извинение.

Мы порасшаркивались ещё какое-то время, и они отвалили.

– Спасибо, – поблагодарил я Диму.

– Брось, за что? Если бы я знал, насколько ты крут, то не торопился бы как на пожар, чуть тапок не потерял. Странно, что они к вам полезли, обычно мы не пересекаемся.

– Это из-за меня, – промолвила Лида, – хотя с Виктором этим я даже не знакома толком, так курили вместе пару раз.

– Вот и накурилась, – засмеялся Дима, – а ведь Минздрав предупреждал.

– Не переживай, – сказал я Лиде, – кого бы я не пошёл провожать, результат был бы тот же. Чем-то я им не показался.

– Понятно, чем, привыкли быковать, вот и нарвались. Я в прошлом году тоже одному съездил в хобот, но меня они не трогают, я ведь вместе с Николаем учился в институте физкультуры, только он старше был на два курса. Нет, раньше он нормальный пацан был, пока с большими бабками не связался.

– А здесь он тогда что делает?

– Ну, ты даёшь, Валька. Ник-Ник, это у него погоняло такое, работает на олигарха областного Бермана, и лагерь наш тому принадлежит, он «Алые паруса» под сынка своего открыл, тот вырос давно, а дело процветает. Что же ты, Лида, его в курс дела не ввела?

– О чём ты?

– Понятно, некогда было. Всё, всё, не пристаю. Валентин, а ты, что борец? Лихо ты его скрутил.

– Да какой там борец, так, поднабрался на улице кое-чего.

– Хорошо, поднабрался, толково. Вы, как я понимаю, дальше провожаться пойдёте? Тогда тебе, Лида, до свидания, а с тобой до встречи на ночлеге. Пока.

И он скрылся в темноте.

Первое время мы шли молча, и каждый думал о своём. Затем, Лида, решительно тряхнув своими роскошными волосами, заговорила:

– Послушай, Валентин, как-то всё нехорошо получилось, ты меня извини…

Но я не дал ей договорить.

– Хватит извиняться, Лида. Никто не виноват, так уж сложились обстоятельства. Неужели этот чёртов случай скажется на наших отношениях?

– Ого, – засмеялась она, – у нас уже отношения?

– Вот, ты и повеселела. А отношения… сейчас нет, так будут, ты же не против?

Она приостановилась и серьёзным тоном сказала: – Нет, не против.

И одной этой фразой превратила легкомысленное приключение во что-то более серьёзное. Я это понял именно так, и целоваться не полез, ограничившись рукопожатием. «Береги себя, товарищ!

6.

Я открываю глаза и смотрю на часы. Без пяти минут семь. Успел!

Вскакиваю с постели и несусь в ванную. За минуту до семи я выхожу из комнаты в майке, шортах и кедах. Занимаю позицию перед спальнями мальчиков. Жду. Ровно в семь оживает радио, и громкая бравурная мелодия взметается над мирно спящими корпусами, разбивая утреннюю тишину вдребезги. Подъём и сразу после этого зарядка. Разбуженная и не выспавшаяся юная поросль с криками и визгом выбегает на площадку перед корпусом. Несколько разминочных упражнений, затем, физрук «Акула» Палыч без всякого микрофона, голосом сравнимым, пожалуй, что с иерихонскими трубами, подаёт команду и толпа выносится на беговую дорожку. Сначала все отряды, от больших до самых маленьких, бегут с интервалами, но уже на втором круге перемешиваются между собой так, что нет никакой возможности их идентифицировать. Наученный опытом предыдущих дней, я и не пытаюсь это делать. Просто бегу рядом. И вот, повинуясь трубному гласу Палыча, все разбегаются по корпусам. Новый день начался.

А со дня заезда прошло пять. Хотя по насыщенности кажется, что гораздо больше. На второй день была торжественная линейка, плавно перешедшая в мощное феерическое действо с танцами и фейерверком. Можно уверенно утверждать, что господин Беспалов и Сева Корамысов зря хлеб не ели. Теперь я понимаю, почему в этом лагере не хватает мест для желающих. Ведь вся здешняя жизнь держится на трёх китах: свобода (мнимая), хлеб и зрелища. Ничего нового не придумано, а результат на лицо. На счёт хлеба понятно, кормили вкусно и разнообразно. Зрелищ было много, но готовили их сами дети и не из-под палки, а по желанию. Ибо царицей всего в лагере была игра. Наши воспитанники с упоением играли в самоуправление, свободу и взрослую жизнь, за уши не оттянешь. Конечно, возраст должен быть соответственный, тинейджерский. Самому младшему – не меньше семи, самому старшему – не больше пятнадцати. Это закон, соблюдаемый строго.

В самые первые дни выбирали совет старейшин, с нешуточными страстями провели избирательную компанию, завершившуюся только вчера тайным голосованием. Выбрали пятнадцать старейшин: двенадцать детей и троих взрослых. Однако в детском самоуправлении как в капле воды отражается наша система. Старожил Герман рассказывал мне, что уже несколько лет идёт борьба за перенос подъёма на более позднее время. Сначала с шести на семь. Получилось легко. Попробовали на восемь, увы, не прошло. И сейчас не проходит. Притом, что никто на совет не давит. Действует обычный подкуп отдельных членов. Каково?

К этому надо добавить радио и газету, сотрудники которых исключительно дети. И все обязательные воспитательные и иные мероприятия проходят под видом игр и добровольных занятий. Имеется даже своя денежная валюта, хитро стимулирующая образец поведения. Есть в лагере и запреты. Их не много: прямое неподчинение взрослым (зато любые их действия можно оспорить в совете), выход за территорию лагеря (осуществить его не так и просто), грубое нарушение основных режимных моментов. Пока были лишь мелкие нарушения, без крупных инцидентов. Словом, как винтик и шпунтик воспитательной системы, я не могу не восхищаться её создателями, сумевшими преодолеть большинство минусов, имеющихся в современных детских лагерях.

Все эти дни я тоже был загружен до предела. Особенно много сил отнимает наш с Тамарой третий отряд. Двенадцать девчонок и одиннадцать мальчишек, шумных и подвижных как ртуть. Их постоянно нужно держать в поле зрения. Я, как только привёл их в наш корпус и заглянул хитрющие томсоеровские глаза мальчиков, понял, что покоя мне не будет ни днём, ни ночью. Вечером первого дня в отрядах прошли огоньки знакомств, хотя все и так друг друга знают, ведь большинство приезжают из года в год. Собрали и мы с Тамарой своих бойцов на отрядном месте. Передавая по кругу маленький деревянный кораблик, символизирующий, по мнению моей напарницы, галеон Грея, каждый назывался и кратко сообщал о себе то, что считал нужным. Задумка известная и применяемая везде ещё с пионерских времён.

В нашем случае её воплощение оказалось под угрозой. Наши воспитуемые не желали слушать ни нас, ни своих товарищей. Все вопили на разные голоса, кривлялись и хихикали. Даже Тамара с её немалым опытом не могла с ними совладать.

– Что будем делать? – нервно шепнула она.

– Петь. Начинай, вот увидишь, они успокоятся.

С некоторым сомнением в голосе, Тома предложила спеть одну из детских песен. Последовало дружное – нет, не понравился репертуар. Выбрали что-то из попсы. Запели. Один шустрый мальчишечка, явный лидер-неформал, назвавшийся Олегом Наумовым, решил продолжить праздник непослушания, даже оставшись в явном меньшинстве. Ему подыгрывала ещё парочка смутьянов пожиже. Я выбрал момент и неожиданно для всех схватил плохиша за бока и в секунду закинул на толстую ветку соседнего дерева. Словно фокус показал: вот он есть, а вот его нет. Я, конечно, рисковал, он мог свалиться оттуда и что-нибудь себе сломать, хорошо бы только язык.

Общее изумление сменилось растерянностью, так с ними никто давно не поступал. Я, как ни в чём не, бывало, сел на место и сказал очень спокойно: – И что вы все замерли? Разве что-то случилось? Ему там будет лучше, верно, Олег? Давайте петь.

У Олега хватило ума притихнуть, и по окончании мероприятия я спустил его на землю, обозвав космонавтом.

После отбоя Тамара отчитала меня, негодуя лишь для вида.

– А если бы он полез вниз и упал, или стал бы ругаться и оскорблять тебя, с него станется. Что бы ты делал тогда?

– Вот тогда бы и придумал что-нибудь. Не бери в голову. Я угадал его характер, больше всего он боится показаться смешным, и решил этим воспользоваться.

– Да, – протянула Тома. – Намучаюсь я с тобой, Валя.

Но отряд всё же стал управляемым, она не могла этого не признать.

Отвлекаясь от своих мыслей, смотрю на часы. Пора на завтрак. Объявляю об этом мельтешащим рядом воспитанникам. Начинаем строиться. Дело простое, казалось бы. Вот именно, казалось. Поход в столовую оценивается в баллах с чьей-то легкой руки. Учитывается внешний вид, строй и речёвка. Набравший большее количество баллов в различной деятельности отряд идёт в поход на три дня – предел мечтаний здесь каждого питомца. Безжалостной рукой пресекаю споры и отдаю команду к движению. Под несуразную, но удивительно привязчивую речёвку маршируем к столовой. Наблюдаю, как они усаживаются за столы и начинают есть. Теперь можно и самому. Воспитатели питаются за отдельным столом, что не лишено смысла, не очень-то приятно, когда тебе заглядывают в рот. С подносом иду к столу, Лида приветственно мне машет, показывая на свободный стул рядом. Мы видимся не часто, но она меня всерьёз опекает.

– Нужна твоя помощь, – говорит она мне.

– В чём дело?

– Мы готовимся к лагерному дню театра, репетируем сцену из Шекспира. Поможешь нам поставить поединок на шпагах?

– Конечно, когда будет репетиция?

– Через два часа, придёшь?

– Да, обязательно.

– Спасибо.

– Не благодари заранее, вдруг я не справлюсь.

– А вот в это я не верю.

7.

После завтрака по плану был бассейн, епархия Дмитрия. Вот на такое мероприятие моих архаровцев подгонять не надо. Вся прилегающая территория враз огласилась криками и визгом. Подставив плечи ещё не жёсткому солнцу, я сидел на бортике, и рядом со мной маялся Олег Наумов, освобождённый от водных процедур из-за простуды. Он рассказывал мне свои нескончаемые истории, постоянно отвлекаясь и перескакивая с одной темы на другую, так что я, отчаявшись найти в них смысл, давно уже его не слушал, занятый своими мыслями, и, замечу, забегая вперёд, совершенно напрасно. Будь я в то утро внимательнее, надвигающиеся бурные события могли бы иметь совсем иные последствия. Я включился только тогда, когда понял, Олег что-то настойчиво спрашивает у меня.

– Так что, разрешаете, Валентин Александрович?

– Что разрешу? Погоди, ты о чём?

– Ну, Валентин Александрович, я же вам рассказывал про клад.

– Какой клад?

И тут подкравшаяся тихонечко орава сверзилась в воду, окатив нас водяными брызгами. В возникшей кутерьме было не до разговоров.

– Олег, давай-ка мы попозже поговорим, – сказал я, подводя черту.

Но позже я, оставив отряд на Тамару, ушёл помогать Лиде.

Репетиция «Ромео и Джульетты» проходила на сцене открытого театра. Юные актёры и наиболее нахальные из числа зевак оккупировали саму сцену, а остальные любители драматического искусства расселись на передних скамьях. На вопросительный взгляд Лиды я сказал, что, сначала хорошо бы посмотреть, как и что. Она хлопнула в ладоши: – Ребята начинаем.

Я не профессионал в искусстве, и могу судить лишь поверхностно, но актёрская ирга мне понравилась. Все были на высоте: и Меркуцио, толстый, сильно потеющий мальчик с очень выразительным голосом, и Бенволио, в минуты душевного волнения яростно вращающий глазами, и, особенно, сама Джульетта, четырнадцатилетняя девица томно-цыганского вида, которая, играла совсем уж по-взрослому. А вот Ромео с Тибальтом, оба рослые, смазливые на лицо мальчуганы, явные баловни девичьих сердец, сходясь в поединке, махали бутафорскими шпагами всерьёз, не сообразуясь с полученными ролями. В результате бедняга Тибальт в одночасье загонялся более шустрым Ромео в угол сцены. Когда наступил финал, Лида, несколько смущаясь, спросила моё мнение.

– Здорово, правда, я даже не ожидал, совсем не похоже на самодеятельность. Но бой никуда не годится.

– Господа актёры, – сказала Лида громко, – внимание! Все пока отдыхают, а Ромео и Тибальт остаются на сцене, сейчас Валентин Александрович поставит нам фехтование. Под возникший шумок я поднялся и вышел на сцену.

– Друзья мои, – начал я, вызвав этим обращением смешки, ничуть меня не смутившие.

– Прежде всего, хотел бы отметить, что фехтование имеет несколько видов, отличающихся друг от друга. Есть спортивное фехтование, где идёт борьба за результат, то есть за укол. Движения фехтующих противников быстрые, экономные и мало зрелищные. Есть боевое фехтование, цель которого нанести удар, вызывающий ранение или даже смерть. В наши дни боевого фехтования на шпагах или саблях уже нет. И, слава богу! И есть театральное фехтование, которое имитирует боевое. Оно должно быть зрелищным, ярким. Его главным отличием является синхронность движений. Это похоже на танец. Ваша беда в том, что вы бьётесь по-настоящему, а должны играть, заранее распланировав каждый свой удар. Но, как говаривал мой тренер лучше раз показать, чем сто объяснять. Сперва мы попробуем сразиться на выигрыш. Позволите? – я взял шпагу у Тибальта и предложил Ромео – Нападайте, ваша милость.

Тот ринулся вперёд, стараясь нанести рубящий удар. Без труда отбив его бестолковую атаку, я перешёл в наступление и обезоружил.

– Ещё.

Новая атака, результат тот же. Выбитая шпага застучала по доскам пола.

– Здорово! – возрадовался Тибальт. Ромео же заметно сник.

– А теперь, попробуем провести бой синхронно, я нападаю первым, Ромео обороняется. Все должно быть как в замедленной сьемке, ясно? Итак, я делаю выпад – противник парирует. Хорошо. Я отступаю, и противник наносит ответный удар. Мой черёд парировать. Видите, наши движения красивы и отточены. Потому что мы заранее знаем, каким будет следующее.

– Так ведь это же обман! – воскликнул кто-то.

– Верно, обман зрителя, как и любой фокус.

Я отдаю шпагу Тибальту. В течение последующих тридцати минут мы чертим на ватмане партитуру боя и оба актёра демонстрируют мне приобретённые навыки.

– Пара-тройка репетиций и их можно выпускать на большую сцену, – говорю я Лиде.

– Ты – молодец! – отвечает она и целует в щёку.

– Не буду спорить. И раз ты это признаёшь, рассчитываю на ответную благодарность.

– Сегодня вечером будет дискотека. Встретимся там.

– Совместим полезное с приятным? Согласен.

В этот момент наше уединение нарушает Джульетта, подошедшая с вопросом и пытающаяся привлечь внимание к себе с недетским пылом. Однозначно негативная реакция Лиды на столь невинное кокетство не могла меня не порадовать.

8.

Дискотека в лагере проходила в небольшом по размерам, но весьма уютном помещении с хорошей звукоизоляцией. Так, что пока старший возраст лихо отплясывал под оглушающую музыку, младший мог спокойно укладываться спать. Поэтому в соответствии с решением совета три старших отряда могли танцевать три раза в неделю с девяти до одиннадцати вечера, а младшие отряды развлекались только до девяти. По плану очередная дискотека должна была состояться сегодня вечером. И, в связи с этим, после ужина в лагере наступила тишина: все усиленно готовились к намеченному действу. Наконец, в назначенное время воспитуемые потянулись к танцзалу, затянутые в дорогие прикиды, а девочки, практически независимо от возраста, ещё и в боевой раскраске. Дело в том, что как во всяком солидном и уважающем себя детском лагере здесь была форма. Из довольно дорогой ткани и пошитой не без претензии на молодёжную моду. Повседневная – состояла из рубашек, шортов, юбок или брюк песочного цвета, плюс тёмно-синий галстук типа пионерского, олицетворяющий море. Парадная – белый верх, синий низ. Своя форма была и у воспитателей, очень похожая на скаутскую: светло-зелёная рубашка с множеством карманов, шевронов и погончиков, и такого же цвета брюки типа слаксов, последние шились на заказ. Мне, ввиду позднего прибытия, позволялось ходить в обычной футболке и джинсах, но с таким же синим галстуком, как у детей. И только вечером, на дискотеке можно было одеваться в своё. Инкубатор исчезал, превращаясь в свою противоположность – торжество индивидуальности.

На музыкальную программу взрослые не покушались, предоставив юным диск-жокеям полную свободу. И посему в зале сразу загремел рок вперемешку с попсой. Детишки прыгали и вопили, избавляясь при этом от неиспользованной энергии, а воспитатели могли спокойно постоять в сторонке, не крутя ежеминутно головами во все стороны в поисках отбившихся от общества индивидуалистов. Тамара и я привели свой отряд в полном составе одним из первых. Будучи отнюдь не любителем громкой музыки, я, тем не менее, уступил просьбе своих воспитанников и немного потанцевал, а вернее попрыгал вместе с ними. И лишь затем, вышел на улицу и присоединился к тем из нас, кто, как и я предпочитал более тихое времяпрепровождение. Лиды нигде не было видно, хотя её отряд также веселился на дискотеке. Проще всего было бы спросить о ней у её же напарницы, чьи рыжие косы то появлялись, то пропадали среди танцующих. Однако меня заела гордыня, коей всегда было в избытке. Тщательно маскируя собственное уныние, я какое-то время постоял с коллегами, лениво беседуя. Потом предпринял новую вылазку в зал, где атмосфера становилась всё более раскованной, и угодил как раз под белый танец. Чем тут же воспользовалась одна девчушка, пригласив меня на «медляк». Во время танца моя партнёрша, в которой я с трудом опознал под сантиметровым слоем косметики актрису, исполнявшую роль Джульетты, поведала мне без всякого понуждения среди прочего и информацию, о том, куда пропала Лидия Васильевна. Оказалось, что она находится в медпункте, вместе с заболевшей девочкой из их отряда. Пока я раздумывал, не сходить ли и мне на медпункт, меня окружили и взяли в плен осмелевшие представительницы старших отрядов и отпустили только после трёх или четырёх танцев в общем кругу. В дверях прямо передо мной вдруг материализовался Дмитрий.

– Привет! – воскликнул он, улыбаясь во весь рот, – пойдём, попляшем с молодёжью.

– Нет, – уклонился я, – хватит, наплясался. Пойду постою на воздухе.

– Постой, а ты Лиду не видел? – неожиданно спросил он.

– Вечером? – уточнил я.

– Ну да, сейчас.

– Не видел.

– Странно, я думал она на дискотеке.

– Как видишь, нет.

– А знаешь, где она?

Бог, ты мой, я человек спокойный, но от назойливости соседа стал постепенно закипать как чайник.

– Слушай Дим, отстань, а? Ну, чего ты привязался, не знаю я ничего.

Я, наконец, вышел и тут же попался на глаза руководящей тройке:

«Главному» Беспалову с методистом Корамысовым, окрещенным детьми в Коромысло, и старшим воспитателем Суховой. За их спинами маячил завхоз. Завидев меня, начальник очень явно обрадовался, по-видимому, найдя уважительный предлог, чтобы не входить в зал, откуда неслось что-то иностранное в стиле рэпа. Он увлёк меня в сторону, интересуясь настроением и делами. Я постарался его не разочаровать, отвечая бодро и весело. Подоспевшая Ирина Ивановна в свою очередь сообщила о моих успехах на педагогическом поприще, отметив безотказность и высокий авторитет в воспитываемой среде. Не дожидаясь реплик со стороны методиста, с которым и не сталкивался до сих пор, я воспел дифирамбы мудрому руководству, под каковым так легко и славно работается, и ретировался.

Мне пришла в голову мысль, сходить в медпункт. Что здесь такого, схожу и вернусь, и вовсе ни за кем не бегаю. Но там меня вновь постигло разочарование. Совсем молоденькая длинноногая медсестра Зоя, причина сексуальных и любовных страданий юных Вертеров из старших отрядов, сказала, что Лида, приведя больную, ушла почти сразу. Причин не верить ей у меня не было. Я вернулся на дискотеку и пробыл там до её окончания, Лида так и не появилась. С наступлением отбоя, мы вернули разгорячённых детишек в корпус и ещё долго их успокаивали и укладывали. Спустившись на первый этаж, я уже было решил ложиться спать, но упрямый бес внутри потащил меня на свежий воздух прогуляться перед сном.

Я шёл по тихому спящему лагерю, сопровождаемый пением сверчков и кваканьем лягушек, слышных со стороны реки, и думал, что в нашем лагере за открытой внешней жизнью скрывается какая-то другая, внутренняя, недоступная непосвящённым. Например, территория «Алых парусов» незримо делилась на две части. Находившееся в передней части лагеря здание охраны с гаражом и паркингом, с нацеленными со стен камерами наблюдения, хотя и было огорожено низкой металлической оградой, воспитателями и детьми не посещалось. Случайно забредший туда взрослый или ребёнок встречался молчаливыми парнями в форме с неприязненными улыбками и выдворялся восвояси в рекордно короткий срок.

Прогуливаясь по аллее, и всецело отдавшись раздумьям, я вдруг услышал какой-то явственный шорох. В другое время, я, может быть, не обратил бы на него внимания, но сейчас, он оказался созвучен моим мыслям.

– Не следят ли за мной? – подумалось мне.

Я невольно насторожился, продолжая идти вперёд. Уже через несколько шагов, мои подозрения оправдались, в той части, что я прогуливался не один. Только я миновал место, где между кустов был просвет, как кто-то выпрыгнул позади меня на аллею.

Инстинктивно, я качнулся вправо, собираясь обернуться, и благодаря этому сохранил голову в целости. Что-то с силой прорезавшее воздух обрушилось на моё левое плечо. Удар оказался жутко болезненным, и я едва не завыл в голос. Зато вбитые когда-то в меня армейские навыки сработали сами собой. Ещё не понимая, что происходит, я кувыркнулся через голову, уходя от возможного следующего удара, и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Теперь я мог видеть нападавшего. И ничуть не удивился, узнав охранника Виктора, идущего на меня с поднятой резиновой дубинкой. Вот ведь какая сволочь. Напасть исподтишка! Он был слишком уверен в своём превосходстве, потому пёр на пролом.

Я успел нырнуть под его руку и перехватить её, выворачивая и используя для этого вес всего тела. Когда дубинка выпала из его пальцев, я правым плечом толкнул мстительного бодигара в грудь. Он покачнулся и, чтобы не упасть, сделал несколько поспешных шагов назад. Шипя от боли в плече, я, тем не менее, последовал за ним и приложил его ногой. Вот теперь мы были с ним на равных. Злой как чёрт, я, однако, сохранял так необходимое в подобном деле спокойствие и не спешил. Виктор же, взбешённый неудачей, мало что соображал, и, надеясь на свою силу, вновь понёсся в атаку, молотя своими гирями воздух. Увертываясь, я кружил вокруг него, выжидая, когда он раскроется. И дождавшись, левой влепил ему в глаз, а правой ударил сбоку, метя в ухо, но он нагнулся, и мой кулак лишь скользнул по его затылку. Зато он врезал мне снизу в подбородок более успешно. С клацаньем зубов и прикушенным языком я повалился назад и хрястнулся спиной об асфальт. Сфокусировав зрение, я увидел занесённую надо мной кроссовку и, лишь в последний момент, сумел избежать с ней столкновения. Погубила Виктора поспешность, с которой он стремился со мной расправиться. В ярости, собираясь ударить меня по рёбрам, он слишком высоко занёс ногу, я смог ухватиться за неё и резко дёрнуть. С возгласом «твою мать…» он рухнул во весь рост. Я поднялся раньше и когда он вставал с четверенек, находясь в положении неустойчивого равновесия, подавив в себе жалость, ударил ногой в лицо, так, что Виктор, смешно хрюкнув, свалился прямо в кусты. С удовлетворением услышав тяжёлый удар тела о землю, я не стал дожидаться, пока он оттуда выберется (случилось бы это явно не скоро), а, кряхтя, подобрал дубинку, как военный трофей, и, не спеша, побрёл к себе в корпус. Уже под душем я внимательно осмотрел полученные раны и пришёл к однозначному выводу, что они были бы не в пример легче, столкнись я с грузовиком. На плече расцвёл лиловый синячище, распух прикушенный язык, а к нижней челюсти лучше было вообще не прикасаться. Смазав все места йодом (кроме языка), ибо больше в аптечке ничего не было, я, еле сдерживая охи и стоны, добрался до постели и, с трудом уложив своё избитое тело горизонтально, стал дожидаться прибытия Морфея. Нечего и говорить, что тот весьма задержался в дороге, и вообще не оправдал моих надежд. Спал я плохо, часто просыпаясь и ворочаясь, так, что утром встал с трудом и весь день был зол до невозможности.