Читать онлайн Такая вот любовь

Cynthia Newberry Martin

LOVE LIKE THIS

Copyright © Cynthia Newberry Martin, 2023

All rights reserved

Перевод с английского Анастасии Рудаковой

© А. А. Рудакова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка®

Глава 1

Это вторничное утро с виду ничем не отличалось от всех предыдущих: Анджелина стояла у кухонной раковины, а мужчина, которого она любила без малого двадцать пять лет, наклонился и поцеловал ее на прощание. Но на сей раз, вместо того чтобы проводить его до задней двери, она осталась где стояла, держа руку на протекающем кране, не сводя глаз с гор Северной Джорджии и прислушиваясь в ожидании стука закрывающейся двери. Затем ее рука соскользнула с крана, и из него хлынула вода, забрызгав ее черный свитер.

В минувшие выходные они с Уиллом отправили младшую дочь Айрис в Университет Миссисипи, где той предстояло начать новую жизнь, и в ознаменование того, что гнездо окончательно опустело, сняли однокомнатный коттедж на озере Ланьер. Однако ночью, когда Анджелина закрыла глаза в простой деревенской кровати, все ее помыслы были прикованы к приближающемуся дню, когда дом впервые в жизни станет безлюдным.

Стоя у раковины, она стянула с себя мокрый свитер и бросила его на кухонный пол.

Совсем безлюдным – не таким, как раньше, когда Кара хоть и приходила из школы в четвертом часу, но, если у нее была самоподготовка и только потом обед, могла заскочить в середине дня, часок посмотреть телевизор и перехватить сэндвич с тунцом. Или когда Ливи после школы до половины шестого торчала на волейболе, а явившись домой, осведомлялась, купила ли мама «Оранжину» [1] для вечеринки во французском клубе. Или когда Айрис иногда проводила по два дня у подруги в Атланте. Теперь дом опустел по-настоящему. Уилл будет возвращаться домой не раньше шести тридцати. Ежедневно до самого Дня благодарения, не считая выходных.

Анджелина услышала, как с грохотом поднялись гаражные ворота, затем последовала долгая пауза, и они наконец опустились. Она стала считать про себя и досчитала до двенадцати, прежде чем осознала, что раньше поступала так, чтобы убедиться, что ребенок не просто задремал, а крепко уснул. Она досчитывала до ста и только потом осмеливалась подняться с кресла-качалки и перенести малышку в кроватку. Даже спустя столько лет Анджелина хорошо помнила, как, освободившись от крошечного свертка – на минуту или на час-другой, на цыпочках выходила из комнаты: ей казалось, будто она сбросила тяжкий груз и это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и, уж конечно, долго не продлится. Ныне все ее крошечные свертки выросли и прекрасно устроились в этом мире: Кара – на юридическом факультете в Афинах, Ливи – за границей, в Париже, где ей предстояло проучиться осенний семестр, Айрис – в колледже Университета Миссисипи. А перед Анджелиной наконец простерлось то, к чему она так долго стремилась: необъятная взлетная полоса – и никаких препятствий на пути.

Досчитав до ста, Анджелина сняла часы и кольца и положила их на стоявшее у раковины глиняное блюдо с процарапанной на дне буквой «Я» (поделка Айрис из летнего лагеря). С мокрыми руками повернулась лицом к пустоте, и та убралась восвояси: прошелестела по деревянному полу в прихожую, обвила перила, поднялась по лестнице наверх и улетела сквозь треугольные отверстия плечиков. Никаких планов на этот момент Анджелина не строила. Осознанно. Она не собиралась решать, что будет делать. Хотела посмотреть, какое дело подвернется само. И опасалась, что больше нечему подворачиваться.

Она вытерла руки посудным полотенцем, которое Уилл некогда продел в ручку выдвижного ящика под раковиной, настолько затертым, что вспомнить его первоначальный цвет не представлялось возможным. Затертым, но мягким.

Видневшиеся за окнами горы, обычно таявшие вдали, сегодня казались совсем близкими, рукой подать. У соснового кухонного стола, который они с Уиллом купили на частной распродаже сразу после переезда в этот дом, Анджелина скинула свои «найки». Восьмидесятилетняя женщина, которая продала им стол, сообщила, что сосна разбухает и усыхает, выжимая влагу из своей сердцевины, и именно это делает ее древесину твердой и долговечной. Такой большой стол Анджелине был больше не нужен.

В кабинете, рядом с креслом Уилла, она сбросила с себя белую блузку и, провожая ее взглядом, увидела, как та коротким рукавом зацепилась за угол кожаной спинки кресла-реклайнера. Многие, многие годы ее пригвождали к месту, заваливали, погребали под собой целые горы одежды. Одежда жены и матери. Фартуки, коктейльные платья, джинсы для беременных, кепки, «что‑то подобающее случаю», туфли на каблуках, ботинки, не-такую-рубашку-мама. В столовой, перед выходящими на тихую улицу сдвоенными окнами, она стащила сначала один, затем другой тонкий носок. У подножия лестницы, ощущая всё возрастающую легкость и ускоряясь, выскользнула из широких штанов. На полпути наверх сняла через голову черный спортивный топ. На втором этаже сбросила черные же трусы.

И осталась в пустом доме совершенно нагая.

Она долго кружилась на месте и тяжело выдыхала, но наконец сумела успокоиться и сфокусироваться на том крошечном кусочке мира, который видела ежедневно: шестнадцать потертых ступеней, блестящие деревянные перила, стена цвета кофе с молоком и портреты каждой из трех дочерей в возрасте пяти лет; внизу – входная дверь с четырьмя квадратными окошечками в верхней части и остальной мир за порогом.

Часы с восьми до восемнадцати тридцати, самый разгар дня, служили ей предохранительным клапаном. Последние несколько лет она боролась с ощущением, что вот-вот взорвется (когда скандалом грозил даже невинный вопрос «Что у нас на ужин?»), при помощи мантры «Дом уже почти опустел».

Анджелина услышала какой‑то шум и замерла. Шум повторился. Это упал лед в льдогенераторе. Она опустилась на верхнюю ступеньку лестницы, которая обожгла ее обнаженное тело холодом. Оглядела свои ноги, синие вены, в которых струилась красная кровь, деформированные пальцы ног. Кромки половиц защемили кожу на ягодицах. Она встала.

В конце коридора виднелась открытая дверь в «телефонную кабинку» – кладовку со встроенным письменным столом. Анджелина и Уилл, переехав сюда, дали название крошечному помещению еще до появления беспроводных телефонов, а потом, в доноутбучную эру, в нем поставили компьютер. Впоследствии хранили школьные принадлежности, которыми Анджелина ежегодно закупалась в сентябре. Что разместить там теперь, она не знала.

Анджелина перешла в их с Уиллом спальню, окна которой в этот погожий сентябрьский денек были распахнуты. Откинув покрывало, забралась под него. Когда‑то давно она спала обнаженной. И Уилл тоже. Но родители, по его мнению, спать голыми не должны.

Анджелина натянула одеяло на голову и представила, как о кожу разбиваются гладкие соленые волны и океанская бездна постепенно затягивает ее. В последний момент она, отчаянно сопротивляясь, устремляется к поверхности, пронзает ее и вырывается на свободу; по ее лицу стекают капли, она открывает глаза, а вокруг искрится солнечный свет.

Она встала. Все вещи в комнате лежали на своих местах. Таков уж Уилл. Такой была и ее мать, вынужденно признавала Анджелина, да и сама она тоже. Анджелина раскинула руки, точно пугало, и вдруг закружилась по комнате: раз, два, три… А когда остановилась, ей показалось, что она всё еще кружится, однако с замедлением вращения внутреннее смятение постепенно улеглось. Она почти въяве увидела чистый лист, представший перед ней много лет назад, прежде чем она решила стать патронажной сестрой, стать женой, стать матерью. Прежде чем поняла, что каждый из вариантов сопряжен с определенными обязательствами. И что каждый вариант исключает остальные.

На прикроватном столике Уилла стоял старомодный будильник, отделанный пластиком «под дерево», с которым муж отказывался расставаться, поскольку тот до сих пор работал. Муж ей не мешал. Анджелина была довольна, что он существует где‑то рядом, как бы обрамляя ее жизнь. Это лучше, чем ничего. Если ей хотелось поговорить, говорила она именно с ним. Когда вечерами он возвращался домой, была рада его видеть. И часто сидела на веранде, поджидая его. Возможно, будет поджидать и сегодня.

Ей необходимо что‑нибудь, чтобы взбодриться. Мимоза! [2] Она отрежет дольку апельсина для украшения бокала. Но перед тем как спуститься, Анджелина прошлась по коридору и постучала костяшками пальцев в каждую закрытую дверь, прислушиваясь к пустоте с другой стороны. Летом, пока Айрис собирала вещи для колледжа, Анджелина наводила порядок в фотографиях, убиралась в комнатах Кары и Ливи и наполняла коробки, предназначенные для чердака, с удовольствием перебирая миниатюрные футболочки, мятые акварели с домиками и любуясь дурацкими улыбками именинниц. На прошлой неделе, после того как Уилл вынес последний чемодан, а Айрис выбежала с последней рубашкой, едва не забытой на вешалке, Анджелина закрыла заднюю дверь, спокойная и удовлетворенная. Девочки будут звонить и приезжать домой на каникулы, но ее повседневным материнским хлопотам пришел конец.

Держа ладонь прямо над перилами, она спустилась на одну ступень, потом на другую. Кожу покалывало. Очутившись внизу, она устремилась к окнам столовой, не зная, хочется ли ей, чтобы ее увидели, но точно зная, что ей хочется стоять там, где ее могут увидеть. И если бы она не отменила визит дезинсектора, в этот самый момент он вскинул бы свои темные глаза, замер на месте и уставился на нее. Он задался бы вопросом, кто эта женщина – та, которая стоит сейчас в окне на виду у всех.

Но дезинсектор не пришел, и она сама гадала, кто эта женщина в окне.

Когда Анджелина познакомилась с Уиллом, ей было двадцать пять лет и она работала патронажной сестрой, когда они поженились – двадцать шесть, Кару она родила в двадцать семь, Ливи – в двадцать девять, Айрис – в тридцать один, и вот наконец ей стукнуло сорок девять. Теперь ей сорок девять. Она подалась вперед, к самому стеклу, и прижалась лицом к знакомой поверхности. Как мало видно отсюда: одна только трава. И дети. Вечно нужно было готовить очередной ужин, покупать очередное платье, смотреть очередной футбольный матч, отвечать на очередной звонок. «Посмотри на меня, мама!»

До самого недавнего времени.

А теперь можно отступить на шаг и увидеть чуть больше. Анджелина оторвала голову от стекла, и в этот момент мимо дома проехал красный грузовик. Она ухватилась за толстую штору, пытаясь прикрыться, и бросилась к лестнице, на ходу подобрав носки и черные брюки. На ступенях приостановилась, чтобы поднять топ и трусы. Оказавшись в безопасности в своей комнате, Анджелина не в первый раз посетовала, какая же она трусиха, и захлопнула дверь.

На следующий день, после поцелуя у раковины, стука задней двери и громыханья поднимающихся и – наконец‑то! – опускающихся ворот, Анджелина достала из кладовки в конце коридора большую «таргетовскую» [3] сумку и поднялась по лестнице. Высыпала содержимое пакета – обычные и арахисовые «Эм-энд-эмс», желейные конфеты, «сникерсы», мятные «Джуниор минтс», драже «Гуд энд пленти», кексы с арахисовым маслом «Ризис», вафли «Кит-Кат», карамельные «кукурузки»[4], батончики «Баттерфингер», карамель в шоколаде «Милк дадс» и кислый жевательный мармелад – на пол спальни. Разложила лакомства вокруг, соорудив странный циферблат, и, двигая руками, точно часовыми стрелками, принялась поочередно отмечать пальцами каждый «час», пока смотрела «Безопасный проход» с Сэмом Шепардом и Сьюзан Сарандон, гадая, случайно ли на главные роли пригласили актеров с одинаковыми инициалами – SS. Потом поставила диск на паузу и унесла тон голоса Сьюзан, выражавший ее раздраженно-пренебрежительное отношение к Сэму, с собой вниз, на кухню. Насыпая сырные крекеры «Чиз-итс» в картонную миску, задалась вопросом, является ли подобный тон признаком отдаления от того, кого любишь.

Уилл пригласил ее на второе свидание уже на первом; повсюду оставлял ей записки с неровными широкими сердечками над подписью; так же как и она, хотел детей; и на все бы пошел ради нее. Однако если бы жена попалась сейчас ему на глаза, он непременно нахмурился бы. Уилл не смотрел фильмы в светлое время суток. Никогда не перекусывал между приемами пищи. Использовал спальню только для сна и секса. И считал, что сласти предназначены для детей – взрослым есть их предосудительно. Но ее претензии к Уиллу были мелкими, по сути, ребяческими. В жизни существуют более важные вещи. Однако как разобраться с этими более важными вещами, Анджелина не знала.

На третье утро, когда шел такой сильный дождь, что казалось, будто кто‑то задернул вокруг дома серые занавеси, перед уходом Уилл, чтобы поцеловать жену, был вынужден подойти к постели, потому что она осталась лежать, то сворачиваясь клубочком, то потягиваясь во всех направлениях, какие только могла изобрести.

На четвертый день, в пятницу, в шесть часов вечера Анджелина налила бокал вина, наполнила пенную ванну; именно там Уилл и нашел ее, когда в шесть тридцать вернулся домой.

На протяжении всего дождливого уик-энда – они с Уиллом смотрели игру Джорджии с Арканзасом, разговаривали с каждой из дочерей по телефону, сидели на веранде и жарили на ужин стейки, – Анджелина носила в переднем кармане джинсов коричневый пакетик «Эм-энд-эмс», и когда у нее возникло желание, отправила крошечное цветное драже в рот.

– «Эм-энд-эмс»? – спросил Уилл, покосившись на пакетик.

– Да, – ответила она.

В понедельник зачарованная пляшущими пятнами солнечного света Анджелина, сопровождая их гастрольное турне, бродила из комнаты в комнату. Во вторник, спустя целую неделю новой жизни, почувствовала, что может начать распеленываться – будто это был лишь вопрос избавления от лишних слоев оболочки. В среду испытала боль в мышцах, поняла, что хочет снова ощутить ток крови в венах, и это подготовило ее к четверговым размышлениям о возвращении в профессию, которые не единожды посещали ее летом. Анджелина всегда умела заботиться о людях, еще до того, как у нее появились собственные дети. Она вздохнула и расправила плечи. Не нужно форсировать события; у нее достаточно времени, чтобы позволить себе всплыть на поверхность. До самого Дня благодарения дом в полном ее распоряжении.

Утром второй пятницы, пока Уилл садился в машину и выезжал задним ходом, Анджелина стояла у порога. И продолжала стоять там, когда ворота гаража опустились, отрезав остальной мир от ее собственной, частной вселенной, в которую она, развернувшись, и устремилась, словно для того, чтобы разгадать себя. В спальне остановилась перед своим шкафом-купе, заполненным одеждой прямо‑таки до отказа. Перегруженным. Набитым. Нашпигованным.

Может, стоит начать с центра и пробиваться наружу? Или, наоборот, проложить себе путь внутрь? Как бы там ни было, Анджелина приступила.

Сперва она попыталась рассортировать вещи прямо на вешалках, в тесном пространстве шкафа, но скоро вспотела. Ей стало душно, появилось ощущение клаустрофобии. Поэтому Анджелина собрала висящую одежду в охапку и перенесла на кровать. Вытащила обувь, стопки свитеров, корзины с зонтами и сумочками, чемоданы, коробки и пакеты. Достала из шкафа всё до последнего ремня и шарфа. Забравшись на стремянку, вымыла верхнюю полку и деревянную перекладину. Опустившись на четвереньки, влажной тряпкой прошлась по краю ковра внутри шкафа, рядом с плинтусом, в результате чего образовался влажный черный комок пыли. Протерла нижние полки и внутренности выдвижных ящиков. Пропылесосила, убрала пылесос.

Стоя в чистом шкафу, Анджелина ощутила тяжесть своей пропотевшей одежды. Она вылезла наружу, сняла всё и бросила в корзину для белья. Снова оказавшись нагой, на сей раз в тесном пространстве пустого шкафа, легла на ковер. Закрыла глаза, вздохнула и неподвижно застыла. Двигалась лишь ее грудь, вздымавшаяся и опускавшаяся, когда она вдыхала сладкий запах пустоты – пустоты, в которой можно было делать всё что угодно, заново открывая для себя, что именно доставляет радость.

Анджелине захотелось пить. В ванной из крана потекла ржавая струйка. Когда она посветлела, женщина наполнила стакан, сделала глоток воды с землистым привкусом и вернулась в шкаф-купе, где села по-турецки, поставив стакан перед собой. Безмятежность исчезла, Анджелине стало не по себе. Когда она потянулась к стакану, сердце ее сжалось и застучало. По телу побежали мурашки. Ей еще сильнее захотелось пить. Откуда‑то из потаенных глубин, о которых она и не подозревала, всплыло воспоминание о первом месяце их совместной жизни с Уиллом. Один раз, когда они сидели бок о бок в своем маленьком гнездышке и смотрели матч «Атланта брэйвс», Анджелина повернулась к Уиллу и попросила: «Ты не принесешь мне стакан воды?»

Она не понимала этого тогда (до этой самой секунды!), но то, что произошло дальше, навсегда изменило ее. Пошатнуло некие основы, которые прежде казались ей незыблемыми.

– Так не делают, – ответил Уилл, нахмурившись, и лицо его посуровело.

– Чего не делают? – удивилась Анджелина.

– Когда два человека в равной мере дееспособны, то один не просит об услуге другого. Подобное неприемлемо.

Конечно, просит. Там, откуда она родом, это делали постоянно. Друг для друга.

Уилл был настроен твердо и решительно.

– Это неприемлемо.

Лицо у нее запылало, в горле пересохло. Она лишилась дара речи. А потом исчезла. Ее подлинное «я» с его неприемлемыми устоями устремилось к горам, в укрытие. Уилл декларировал одно правило за другим, и она отвечала: «А!», вместо того чтобы объявить: «Я не согласна», «В моем мире всё по-другому» или «Давай поговорим об этом». На самом деле Уилл подавлял ее, и она исчезала.

Анджелина годами твердила себе, что брак требует компромиссов, а компромиссы требуют, чтобы люди держали себя в узде. Но одновременно это означало терять себя.

Она поднялась с пола, случайно опрокинув стакан, но не бросилась его поднимать, а стояла и смотрела, как темнеет залитый водой ковер. Затем перешагнула сырое место. В конце концов, это всего лишь вода.

На стуле, в запечатанном пластиковом пакете, Анджелина обнаружила новую спортивную одежду, которую заказала неделю назад: обтягивающие черные штаны с лайкрой, которые облегчали движения, и плотно прилегающую к телу белую кофту с длинными расклешенными рукавами. В ванной, надев всё это, она взглянула в зеркало и увидела новую складку жира, недавно появившуюся у нее на талии. Изогнулась, чтобы осмотреть себя сзади. Ягодицы здорово выпирали. Анджелина потянулась было к низу кофты, намереваясь стянуть ее через голову, но опустила руки. Это ее жировая складка, ее ягодицы. Надо принять их, а не прятать.

Проходя мимо дверцы шкафа-купе, Анджелина, констатировав, что стакан так и валяется на боку, взяла полотенце и прикрыла им мокрое пятно. Был уже четвертый час, она проголодалась, ведь так и не прервалась на ланч, а еще, хотела вернуть одежду в шкаф до того, как домой вернется Уилл. Однако, встав на четвереньки и прижав полотенце к ковру, чтобы оно впитало воду, Анджелина оказалась так близко к полу! И не пошла на кухню, не стала убирать вещи, а легла на полотенце и задумалась, что ей хочется сохранить, а что выбросить.

Глава 2

– Будет здорово, – вслух сказал Уилл самому себе, открывая заднюю дверь и заходя на кухню.

Куда подевалась жена?

Прижимая к груди системный блок компьютера, он спиной закрыл дверь и привалился к ней.

– Анджелина? – позвал он.

Слева направо – кухонный стол, раковина, где обычно стоит Анджелина, дверь в столовую, прямо перед ним письменный стол; он жадно оглядел всё это, словно рвался сюда со страстностью, о которой прежде и не подозревал. Но он, разумеется, подозревал. И именно к этому давным-давно стремился.

– Анджелина? – повторил он. Наконец жена высунула голову из кабинета. – Я тебя не видел. Где ты была?

– Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу, – ответил Уилл и поставил системный блок на письменный стол рядом с телефоном, задев кружку с ручками и карандашами.

– Всё в порядке?

Уилл ослабил и без того свободно болтавшийся галстук и прошелся по комнате. Необходимо сообщить о случившемся правильно. Он резко остановился.

– Меня уволили.

– Уволили?

– Вот именно, – ответил он, собирая ручки и карандаши в пучок. – Я заявил Гарри, что перемены мне не по вкусу. Он ответил, что один из вариантов – выход на пенсию, и посоветовал его предпочесть. – Уилл выжидательно посмотрел на жену. Почему она ничего не отвечает и просто торчит в дверях? – Двадцать пять лет на водопроводной станции, а потом вдруг раз – и я туда уже не вернусь. – Он взял в руки какое‑то письмо. – Не верится, да?

– Да, – сказала Анджелина.

Все шло совсем не так, как ему представлялось. Собственно, у него было ощущение, что он не должен сейчас находиться в своем собственном доме. Ну, вообще‑то не должен. Его место на работе. А вместо этого он стоит здесь и не говорит жене правды. Которую должен был поведать ей еще много лет назад. А сегодня, после того как Гарри предложил ему «возможность» снова ездить в командировки, Уилл выкинул этот фортель. На него это совсем не похоже. Единственное, к чему он всегда стремился, – поступать правильно. Еще с третьего класса, с тех самых пор, как отец бросил их с матерью. Именно тогда он и понял, насколько это важно.

– Я собиралась принять душ, – потирая грудь, сообщила Анджелина. – Скоро вернусь.

– Прекрасно, – ответил Уилл. И пробормотал себе под нос: – Просто замечательно.

Он посмотрел в окно, но перед его глазами по-прежнему стояла недавняя сцена в офисе. Гарри сказал, что убил бы за возможность ездить в командировки. И пахать до изнеможения. У его Филлис большие планы на будущее мужа-пенсионера, включающие сидение с внуками и помощь ей во дворе, и эти планы Гарри совсем не по душе.

Уилл обернулся к пустому дверному проему, в котором недавно стояла Анджелина. Она снова странно себя ведет. Как тогда, в Миссисипи. Только что все было хорошо. Они на прощание обняли Айрис. А в следующее мгновение Анджелина разревелась так, что не могла говорить. Уилл как можно быстрее увел ее, но она продолжала рыдать. Через сорок пять минут он, наконец, догадался зайти в магазин и купить бутылку вина. Прихватил пластиковые стаканчики, пакет со льдом и устроил в багажнике бар, положив лед на старое полотенце. Вино со льдом напомнило ему первое, что он сделал для нее в тот вечер, когда они познакомились на свадьбе их общего друга. В тот раз вместо вина было пиво.

– Я раньше никогда не добавляла в пиво лед, – сказала Анджелина и улыбнулась.

Гарри спросил Уилла, чем тот займется на пенсии. Будет хлопотать по дому? Проводить весь день с Анджелиной? Да, подумал Уилл. Да.

Глава 3

Анджелина продолжала потирать грудь над сердцем – казалось, оно не разбито, а словно расколото пополам. На верхней ступени она помедлила. Однако на кухню не вернулась и все‑таки направилась в спальню. Там все выглядело так, точно шкаф-купе взорвался. Одежда валялась на кровати, стопками лежала на полу, свисала с ящиков комода. Анджелина полагала, что до возвращения Уилла у нее в запасе еще два часа. Она пробралась сквозь завалы, задержавшись у шкафа, заглянула в него, убедилась, что он совершенно пуст, если не считать полотенца и стакана, и двинулась в ванную. И заперлась в ней.

Исполняя заявленный план, она включила душ. Стащила с себя новую одежду и, словно лишившись кожи, замерла, уставившись на черно-белую кучку на полу. Потом подняла вещи и запихнула их в корзину для белья, сминая и утрамбовывая, хороня свои обновки вместе с тем «я», за которое некогда так долго цеплялась и которое только что прорезалось вновь.

В дýше Анджелина прислонилась головой к кафельной стенке и подставила спину под воду – Уиллову воду. Затем опустила взгляд, чтобы посмотреть на струи, стекающие по пальцам. Почувствовав, как вода собирается у ступней, сжала пальцы в кулак и ударила по стене. Снова трубы засорились!

Уилл внизу жарил на сковородке лук. Анджелина рассеянно оглядела поцарапанные шкафчики и устаревшие кухонные приборы. На столе лежала вскрытая упаковка говяжьего фарша, из-под пластиковой обертки виднелась красная спиралька.

– Знаешь, единица – самая одинокая цифра, – процитировал Уилл, поднимая взгляд и улыбаясь.

– Двойка порой не лучше, – откликнулась Анджелина. Но ей давно надоело повторять свои строчки [5].

– Это самая одинокая цифра после единицы, – продолжал Уилл. Затем раскрыл объятия, и она упала в них. Сделала то, что должна была сделать. Любой другой ответ потребовал бы слов, которых у нее пока не было.

Супруги постояли, обнявшись. Слова песен остаются с вами очень долго. Дольше, чем люди, с которыми вы слушали эти песни. В год, когда Анджелина впервые спела «Единицу» в темном кафетерии, она любила того парня с полуулыбкой, постоянно откидывавшего с глаз челку. Ради танцев села на диету, перейдя на бутерброды с арахисовым маслом и джемом, и за неделю похудела на пять фунтов. Она тогда носила коротенькое бело-голубое платье с расклешенными рукавами и завышенной талией. Наверное, песни должны исчезать вместе с людьми, с которыми вы их любили.

Когда они с Уиллом отстранились друг от друга, Анджелина произнесла:

– Мне жаль, что ты ушел с работы.

Муж пожал плечами, открыл холодильник, выровнял на верхней полке пакеты с молоком разных видов, после чего достал оставшиеся с вечера помидоры.

Уилл, пожалуй, сейчас был красивее, чем в то время, когда они познакомились; седые пряди в черных волосах придавали его облику значительность, некий налет брутальности. Как правило, он говорил окружающим, что его рост – шесть футов, прибавляя себе не меньше дюйма, и ныне его тело давало Анджелине больше оснований придерживаться этой версии. Но когда Уилл отвернулся от холодильника, он показался ей ниже, чем обычно. Лицо его было бледным, и он до сих пор не снял темные очки.

Анджелина рассчитывала, что в доме будет пусто, а Уилл продолжит работать. Их теперешняя уязвимость воскресила в ее памяти первый дождливый день, выдавшийся у Уилла на работе. Он ввалился в эту самую кухню насквозь промокший, в серой куртке, которую Анджелина купила ему специально на такую погоду. Усмехнулся: «Она водоотталкивающая, но не водонепроницаемая». Анджелина помогла ему раздеться. И поцеловала в шею.

– За обедом у меня не было аппетита, – сказал Уилл, помешивая лук. – Я решил приготовить спагетти, если ты не против. Не похоже, чтобы ты уже наметила меню.

Ее лицо вспыхнуло, и она достала из горки два бокала для вина. Если бы муж вернулся домой в обычное время, она бы уже что‑нибудь состряпала, поскольку Уилл, как ей было отлично известно, требовал, чтобы ужин планировался заранее. Для одной себя она бы отрезала кусок сыра и сжевала несколько чипсов. По вечерам ей не хотелось есть.

Вернувшись к холодильнику, на сей раз Уилл принялся выравнивать соки на другом краю полки.

– Прости, – проговорила Анджелина, подходя к мужу и вынимая из холодильника вино.

– О, извини, я уже закончил. Ты не знаешь, почему перед гаражными воротами валялась ложка, а?

Анджелина помотала головой.

– Я ее принес, – сообщил Уилл, – и сунул в посудомоечную машину.

Анджелина услышала позади шлепок брошенного на сковороду фарша, который заглушил плеск наливаемого ею в бокалы вина. Она оставила полный бокал Уилла рядом с гигантской бутылкой пино гриджио. Захватила в кабинете накинутую на спинку кресла куртку, которая после приобретения для Уилла новой, непромокаемой, перешла к ней.

– Буду ждать тебя на веранде.

– Я рядом, скоро приду, – откликнулся Уилл. Анджелина, подняв голову, замерла на миг, после чего открыла дверь.

Выйдя на веранду, она поежилась, и мысли ее переметнулись от Уилла к матери, которая тоже всегда была рядом. Анджелина села в самое дальнее от двери кресло-качалку, возле маленького столика, который Уилл смастерил, когда они познакомились. Ныне древесина растрескалась и покрылась пятнами сырости. Анджелина повесила куртку на подлокотник, отделявший ее от остальной веранды.

Когда‑то тут было всего два кресла-качалки, а теперь стояло пять.

Появился Уилл.

– В нашем распоряжении прекрасный вид, верно? – заметил он. Их маленький домик, обращенный тылом к гряде холмов, простиравшейся на севере, стоял высоко на склоне Голубого хребта в Северной Джорджии. Дневной свет мало-помалу угасал, начинался вечер. Горы застилала плотная пелена оранжевого тумана.

– Ты ведь знаешь, – продолжал Уилл, – чтобы полюбоваться нашими краями, люди приезжают отовсюду. – Он провел пальцами по защитной сетке, которую Анджелина обычно не замечала. Рядом, со свистом рассекая воздух, пронеслась птичья стая.

Анджелина снова поежилась. В детстве каждый раз, когда она отправлялась на улицу, ее мать, никогда из дома не выходившая, предупреждала: «Не подбирай мертвых птиц». Анджелина знала, что птицы летают в небе, и предполагала, что мертвые падают именно оттуда. Она как въяве видела ту коричневую птицу с глазами аллигатора и торчащими из хвоста перьями, которая гнездилась у них в гараже. Птица проносилась мимо, едва не касаясь головы девочки, а затем наблюдала, как та садится в отцовскую машину. Будто чего‑то хотела от нее. После того как птица испачкала ее любимую кофту с надписью «Битлз» липким белым пометом, Анджелина, прекратив с наскока вырываться из задней двери, стала надолго задерживаться перед ней. Она и сейчас помнила, каким шершавым и холодным казался ей металл защитной сетки, к которой она прижималась лицом, когда часами торчала там, как в ловушке, обхватив пальцами ржавую тонкую дверную ручку и водя по сетке носом. Именно тогда отец растолковал ей причину болезни матери.

«Она вовсе не боится выходить на улицу», – сказал он.

«Не боится?»

«Она боится испугаться. Боится ощущения паники. А не того, что снаружи».

Отец дал ей зонт и объяснил, что это для защиты, поэтому Анджелина много лет никуда не выходила без него. Хотя ныне, чтобы чувствовать себя в безопасности, ей уже не требовался раскрытый купол над головой, Анджелина частенько сжимала сложенный зонт в руках, высматривая птиц.

– Были сегодня новости от девочек? – спросил Уилл.

Анджелина перевела взгляд с далеких холмов на фигуру сидящего на веранде мужа. Его вопрос являлся уступкой ей: Уилл давал жене время привыкнуть к его новостям.

– От Кары никаких, – ответила женщина. – Ливи прислала по электронной почте фотографию – не свою, а поля с подсолнухами под Парижем…

– Что она делала под Парижем?

– Еще звонила Айрис: она хочет купить кое‑какую одежду для матча.

– А что, на футбол одеваются не так, как в колледж? – спросил Уилл, подошел к жене и сел рядом, мимоходом коснувшись ее ноги. Ладонь у него была широкая, ногти обгрызены до мяса. – Трудно поверить, что я больше не «водяной доктор».

Анджелина едва удержалась от улыбки, услышав прозвище, которое Кара дала отцу много лет назад, когда сидела за кухонным столом с домашним заданием и допытывалась у каждого из родителей, чем они занимаются. Анджелина объявила себя патронажной сестрой.

– Я остаюсь ею, даже если прямо сейчас не работаю, – объяснила она.

Уиллу пришлось ненамного легче.

– Что значит «контролер»? – спросила Кара. – Ты работаешь в поезде?

Уилл пробормотал что‑то насчет работы с водой.

– С водой?

Он объяснил дочери, что, проверяя воду, выясняет, не подхватят ли люди через нее какую‑нибудь болезнь. Кара начала записывать. В эту минуту Анджелина, ставя на стол стопку тарелок и кипу салфеток, оказалась у ее за спиной. «Водяной доктор», – выводила девочка крупными каракулями.

– Айрис выглядела счастливой, правда? – спросила Анджелина. – В университете.

Однако эта последняя поездка в колледж была совсем иной, чем прошлые, со старшими девочками. Она подвела некий итог.

– Мы выпустили в мир трех относительно самостоятельных дочерей, – проговорил Уилл и поднял свой бокал. – За нас.

Анджелина качнула своим бокалом в его сторону. Но он наклонился к ней и, дотянувшись до ее бокала, чокнулся. Бокалы обязательно должны соприкоснуться.

Сделав глоток, Анджелина устремила взгляд на горы.

– Настолько далеко в будущее я не заглядывала.

– А я заглядывал, – ответил Уилл.

– Я имею в виду – когда я влюбилась в тебя, то предполагала, что у нас будут дети, может, даже и трое. Но предвидеть, что они полностью подчинят себе наши жизни, а спустя много лет, в какой‑то далекой галактике, мы сумеем вернуть эти жизни обратно, не могла.

– Лично я всегда предвидел этот момент, – заявил Уилл. – Я уже представляю нас с внуками. – Он рассмеялся.

Она нет.

Анджелина предполагала лишь, что, возможно, снова вернется к пробежкам. Хотя не бегала со студенческих времен. Или будет работать на полставки в больнице. Или планировать их совместное путешествие в Париж. Или читать роман о женщине на берегу. Или готовить вместе с Уиллом, как он всегда хотел, но только развлечения ради, а не потому что необходим ужин. И больше не будет никаких рассерженных подростков. Никаких выездных игр. Никакого прессинга. Они смогут болтать хоть всю ночь напролет, даже забывая про ужин, просто потому, что ей захочется выговориться, а ему – послушать.

– Мне жаль, что я все испортил, – заметил Уилл. – Расстроил тебя.

– Меня?

– Ты разве не расстроилась?

– Но это ты потерял работу.

Нет у нее права расстраиваться. Ей надо думать о муже. Но она возлагала столько надежд на пустой дом! Слезы неудержимо хлынули наружу.

Уилл встал, опустился перед женой на корточки и обнял ее. От его шеи всегда исходил свежий лимонно-гераниевый запах дезодоранта «Олд спайс».

Анджелина судорожно вздохнула и выпрямилась.

– Это мне надо тебя утешать, – пробормотала она, вытирая уголки глаз рукавом куртки, висевшей рядом на подлокотнике.

– Я не нуждаюсь в утешении, – возразил Уилл.

И тогда она отвела глаза, устремив взгляд сквозь защитную сетку, на деревья. Уж деревьям‑то любые перемены нипочем. Они переживают их каждый год.

Уперевшись руками в колени, Уилл встал – явно медленнее, чем был способен: ни дать ни взять ржавое садовое кресло, которое сложили, перед тем как убрать. На нем все еще были приличные вещи, в которых он ходил на работу последние пять лет, с тех пор как перестал ездить в командировки: коричневые мокасины, светлые брюки, рубашка с воротничком на пуговицах и галстук.

Уилл относился к тем людям, которые все делают планомерно, точно это какое‑то положительное качество. Обычно, придя с работы, он сразу поднимался наверх и переодевался. После этого откидывал одеяло. Потом возвращался вниз и, если ужин готовил он, а не Анджелина, расставлял на столе продукты, которые должны были ему понадобиться. Затем включал телевизор. По крайней мере, когда Уилл смотрел телевизор, он не смотрел на Анджелину.

По деревьям пробежал ветер.

– Я подумываю о возвращении в профессию, – сообщила она. – Ты ведь помнишь, я постоянно проходила аттестацию. – Таков был их план на случай непредвиденных обстоятельств.

– Анджел, деньги не проблема. Мы ведь откладывали. К тому же я получил пенсионное пособие. Ни одному из нас не нужно работать. У нас все хорошо. – Он поскреб щеку ножкой винного бокала, словно чесал зудящий укус.

– Все хорошо?

– Я и так собирался на пенсию.

Само собой.

Анджелина встала и положила руку на защитную сетку. Затем повернулась и посмотрела на мужа, который должен был ходить на работу с понедельника по пятницу с восьми утра до половины седьмого вечера. Возможно, он не переоделся потому, что носит эти вещи последний раз.

– Что думаешь делать теперь? – осведомилась она.

Уилл развел руками, словно просил прихожан подняться. И рассмеялся.

– Пожалуй, нам надо раздеться и заняться сексом.

Наконец‑то Анджелина тоже рассмеялась. Наконец‑то.

– Ты всегда это предлагаешь, – проговорила она и добавила: – Налей мне еще вина.

Глава 4

На следующее утро, спустившись вниз, Анджелина обнаружила, что Уилл читает газету в пижамных штанах, халате и шлепанцах. Обычно даже по выходным он надевал старые брюки и, если было холодно, бордовую толстовку с эмблемой софтбольной команды какой‑то из их дочерей, хотя она не могла вспомнить, какой именно.

Подняв кружку с кофе, Уилл произнес – так, будто продолжал начатый разговор:

– С водой я уже наработался.

Анджелина молча прошла на кухню и включила электрический чайник. Опустила в свою зеленую кружку чайный пакетик. Уилл встал и направился к ней.

– Мне надоела эта субстанция, утекающая сквозь пальцы, – продолжал он. – Надоело ждать, пока крохи осадка опустятся на дно мензурки. Я хочу работать с чем‑то более твердым.

– Я и не знала, что ты такой несчастный, – заметила Анджелина, отходя от закипающего чайника, огибая стол и приближаясь к окнам, за которыми, впрочем, ничего нельзя было разглядеть сквозь туман.

– Анджел, не такой уж я и несчастный. Но мне снова хочется делать что‑то своими руками. Если ты не против, я устрою в подвале мастерскую?

В подвале. Прямо здесь, в этом самом доме. Чтобы каждую минуту каждого дня находиться рядом. «Чем занимаешься? Куда идешь? Что хочешь на обед?»

– Ты не против?

– Конечно, – ответила Анджелина. Почему он всегда задает такие вопросы, когда чего‑то требует от нее?

– А еще я, может быть, наконец‑таки куплю эту «музыку ветра», – заявил Уилл.

Анджелина провела день, запихивая свою одежду обратно в шкаф-купе, потом бродя взад-вперед по проходам супермаркета и под конец сидя в своей машине и поглощая поздний ланч. Засевший дома Уилл казался ей стеной, которую нельзя ни перемахнуть, ни обойти.

В тот вечер со своего места в кабинете Анджелина видела в окне одну только серую мглу: никаких сумерек, сначала серая мгла, потом черная. Шел матч «Атланта брэйвс»; она раскрыла свою книгу, вернее, то, что от нее осталось. Лучшая подруга, Кейт, подарила ей сборник «Женщина, освещенная светлячками» Джима Харрисона, но выдрала первые две новеллы, оставив только ту, которая дала название сборнику, чтобы побудить Анджелину обратиться прямо к сути.

– Ты разорвала книгу? – поразилась та. Кейт пыталась внушить подруге, что не стоит торчать в пустом доме, надо куда‑то выбираться. Это же самое Анджелина говорила своей матери – до того, как поняла, насколько та больна.

– Порча книги, как ничто иное, свидетельствует, что я о тебе забочусь, – ответила Кейт, вручая Анджелине еще и корзиночку с открыткой, на которой красовалась надпись: «Откройся миру». В корзиночке лежали розмариновое масло для ванн, большой пакет маленьких «сникерсов» и крошечный дорожный вибратор в синем шелковом мешочке.

Прошлой ночью, пока Уилл храпел рядом, Анджелина дочитала сборник Эллен Гилкрист. Ей хотелось быть героиней одного из рассказов. Женщиной, готовой на всё: целую ночь мчаться в Мексику, ограбить бар, пуститься в путь, как во сне, войти в океан, чтобы умереть. Анджелина разгорячилась, сон как рукой сняло. Поэтому она вылезла из постели и принялась искать книгу, подаренную Кейт. В конце концов корзиночка отыскалась под одним из ее черных платьев. На первой странице героиня села за руль с головной болью, избегая необходимости читать вслух мужу, который требовал этого, когда машину вел он. Возбуждение стихло. Анджелина закрыла книгу, положила ее на пол и выключила свет.

– Хватай его! – воскликнул Уилл и откашлялся.

«Бросай его», – подумала Анджелина, отдирая с внутренней стороны корешка остатки вырванных Кейт страниц. У нее скопилась небольшая кучка светло-бежевых клочков бумаги и комочков клея, которые что‑то напоминали ей, но что именно, она не знала.

– Эй, ну же! – продолжал Уилл, снова откашливаясь. – Дай парню шанс!

Анджелина взяла сумочку и, сунув туда книгу, встала.

– Ты куда? – спросил Уилл, усаживаясь на постели и шурша помятой газетой.

– Прокачусь немного, – ответила она так, чтобы муж мог расслышать, и вышла через заднюю дверь, которую… нет, не захлопнула, а закрыла, но громковато для того, кто хочет ускользнуть незамеченным. Завела свой «вольво», оглянулась на медленно поднимавшиеся гаражные ворота. А когда снова посмотрела вперед, увидела Уилла.

Анджелина вздохнула и приопустила боковое стекло.

– Ты никогда не каталась по вечерам, – заметил Уилл.

– Теперь катаюсь, – ответила она и дала задний ход.

Но Уилл по-прежнему стоял, сунув руки в карманы.

Анджелина опустила стекло до конца и высунула голову наружу.

– Я вернусь через час.

После этого муж ушел в дом, и Анджелина нажала на кнопку, опуская ворота.

После двадцати двух лет непрестанной заботы о детях она пробыла в одиночестве всего девять дней. А этого было недостаточно. Совсем недостаточно.

Глава 5

Прошло две недели с той «черной пятницы», дня, когда Уилл вернулся домой навсегда. На первой неделе Анджелина прошла переподготовку в больнице Северной Джорджии, на второй – обучение патронажным услугам в здании «Блю-Ридж» в центре города, где располагался офис Службы патронажного ухода. Теперь у нее появилась первая пациентка. Люси Дж. Крафт, замена тазобедренного сустава. Но у Люси не было телефона.

Анджелина сидела на вращающемся стуле за чужим письменным столом, вдыхая запах пачулей и уставившись в выкрашенную желтой краской стену из бетонных блоков. Номер где‑то обязательно должен быть. И она снова открыла толстую папку.

– Это Джон Крафт? – осведомилась Анджелина в трубку. – Сын Люси Крафт?

– Джон Милтон, – ответил на том конце глубокий, рокочущий голос. – Джон Милтон Крафт.

Несколько минут спустя Анджелина, укрывшись от проливного дождя под простым черным зонтом, задержалась возле своей машины. Несмотря на потрясения последних нескольких недель, вокруг нее всё выглядело как и раньше. Она посмотрела на горный хребет, давший название городу, – знакомую гигантскую голубовато-зеленую стену: там ее ждали их дом и Уилл. Оглторпские дубы на Мэйн-стрит казались зеленее, чем обычно. Еще недавно, летом, было странно думать о патронаже и представлять, как снова ступаешь на этот путь. Кара сейчас в том же возрасте, в котором Анджелина начала работать. Она ощупала взглядом верхний неровный край хребта – то тут, то там торчали одинокие деревья, отбившиеся от остальных.

В начале следующей недели Анджелина поехала искать трейлер Люси; первым ориентиром для нее служил магазинчик при автозаправке на Виктори-драйв. Четверть мили спустя она должна была увидеть справа три односекционных передвижных дома [6], выстроившиеся в ряд. Проезжая мимо магазинчика, Анджелина заметила, что на земле рядом с переполненным мусорным баком валяется нечто похожее на пластиковый навес для телефона-автомата.

Когда впереди показались три унылых белых трейлера, она сообразила, что Джон Милтон Крафт не сказал ей, в каком из них обитает Люси. Нормального подъезда к жилищам не наблюдалось, и Анджелина съежилась на водительском месте, когда автомобиль наскочил колесом на поребрик и по днищу забарабанил гравий. Припарковалась она перед ближайшим трейлером в рыжую полоску – самым обветшалым из трех. К двери был прикреплен скотчем листок бумаги с изображенным на нем номером «1». Номер размазался по бумаге – по-видимому, из-за дождей, однако сегодня светило солнце, нагревавшее приборную панель, и морозная свежесть октябрьского денька делала его желанным гостем.

В карте пациентки упоминалось о ротвейлере, и Анджелина покосилась на пассажирское сиденье. Рядом с миниатюрным новым зонтом небесно-голубого цвета, который она купила себе сама, лежал серебристо-черный перцовый баллончик, подаренный ей Уиллом на прошлой неделе. Распахнув дверцу машины, Анджелина раскрыла зонт – ненастоящее, зато более безопасное небо на крошечных металлических спицах. Слева со свистом проносились машины. С ветвей деревьев и чахлых кустов свисали пустые пластиковые пакеты. Анджелина торопливо направилась к бетонной плите, заменявшей собой крыльцо, гадая, поставляется ли та в комплекте с трейлером.

Постучав, она услышала лай. Однако алюминиевая дверь тут кажется уместной. В поддельном доме глупо обзаводиться настоящей дверью.

– Иду, иду…

– Не могли бы вы привязать собаку? – громко произнесла Анджелина, стараясь перекричать лай.

Дверь приоткрылась, изнутри донесся голос:

– Вы боитесь Старушки? – Блеснули крошечные глазки. – На улице дождь?

– В данный момент нет, – ответила Анджелина, высматривая ротвейлера, которого нигде не было видно и который уже перестал лаять. Дверь распахнулась полностью.

Гигантский кубик – вот на что походила стоявшая на пороге особа ростом четыре фута и девять с половиной дюймов и весом двести десять фунтов. Будь Анджелина такой же тучной, ее, вероятно, тоже мучили бы высокое давление, зашкаливающий холестерин, диабет и депрессия. Неудивительно, что этой женщине понадобилась замена тазобедренного сустава. Неудивительно, что она страдает от болей в животе невыясненной этиологии. Если они возникли через две недели после операции, задумалась Анджелина, их надо считать осложнением или новым заболеванием? Пациентке были прописаны антибиотики и слабительное.

– Вы патронажная сестра?

– Да, мэм. – Анджелина уже забыла, что, возможно, подошла не к тому трейлеру, но теперь догадалась, что не ошиблась. – Вы Люси Дж. Крафт?

– Да, – ответила женщина, разворачивая ходунки и отступая от двери.

Анджелина сложила зонт и вошла внутрь.

Вообще‑то запах бекона ей нравился.

Между окном и небольшой стенкой, отгораживавшей кухню, стоял ломберный столик. Рядом, в самом углу, – металлическое складное кресло. Люси с трудом втиснулась в него, прислонилась головой к стене и вздохнула.

Анджелина села в другое кресло и хотела было положить свою сумочку на пол, но, покосившись на грязный линолеум, оставила ее у себя на коленях. Между хозяйкой и гостьей на столике стояло фиолетовое пластиковое ведерко, с какими играют на пляже дети; оно было доверху наполнено пузырьками с лекарствами. Анджелина стала ребром ладони смахивать со столешницы крошки и пыль; крошки пристали к какому‑то липкому пятну, рука тоже сделалась липкой, и она вытерла ее о край стола, однако продолжала убирать мусор, мысленно подгоняя себя.

Затем Анджелина выложила на столик слева от себя медицинскую карту. Теперь кроме бекона она ощутила еще какой‑то запах, напоминавший… Трудно сказать, что именно он напоминал, но был неприятным. Она порылась в сумочке в поисках ручки и проговорила:

– Ладно. Можно называть вас просто Люси?

– Почему нет?

Анджелина улыбнулась.

– Люси, меня зовут Анджелина.

– Разумеется, – ответила Люси, заправляя за ухо сальную прядь черных с проседью волос.

Анджелина снова улыбнулась. Люси – нет.

– Хорошо, – продолжала Анджелина, – давайте просто оформим вас и уберем историю болезни с глаз долой.

– Но мне сказали…

– Я никуда не собираюсь вас забирать. Это лишь означает, что я оформлю вас в системе патронажной службы. Это нужно прежде всего для бухгалтерии и компьютерного учета. В конце вас точно таким же образом удалят из системы. Через четыре недели. Поскольку «Медикэйд» оплачивает четыре недели патронажа. Ваше полное имя Люсиль? – Анджелина прихлопнула муху.

– Люси.

– Дата рождения – первое апреля тысяча девятьсот шестидесятого года? – Анджелине показалось, что Люси выглядит старше.

Но та кивнула.

– Я тоже родилась в шестидесятом, – сказала Анджелина. – В январе. Мы с вами ровесницы.

Люси широко зевнула, скрипнув челюстью. Анджелина отвела взгляд и снова уткнулась в бумаги.

– Хорошо, ваш адрес у меня, ясное дело, есть. Вы можете получать на него почту?

Черт, какая же она язва! На двери, куда будет приходить предполагаемая почта, красовались два мясницких ножа, повешенных крест-накрест. Анджелина мотнула головой, пытаясь сгладить впечатление.

Люси назвала номер абонентского ящика, подтвердила информацию «Медикэйда» и, не читая документ, поставила свою подпись и фамилию с инициалами в указанном Анджелиной месте. Теперь пришла пора разобраться с весом пациентки. Анджелина опустила на пол принесенные ею весы. Люси, вставая с кресла, оперлась о стол и влезла на них, не потрудившись снять ни безразмерный свитер, ни грязные тапочки. Двести шестнадцать фунтов: после операции пациентка прибавила еще шесть. С помощью рулетки был подтвержден ее рост.

Затем Анджелина положила на запястье Люси два пальца, чтобы проверить пульс, и отвела взгляд. К стене над столиком были скотчем приклеены журнальные репродукции «Давида» Микеланджело, его же «Пьеты», виды Сикстинской капеллы, в том числе «Сотворение Адама», множество снимков строительных лесов и мужчин, работающих с какими‑то полотнищами. На рваных краях снимков виднелись пожелтевшие следы от скотча. На стол села муха. Анджелина измерила Люси температуру, давление и завершила осмотр.

После заполнения истории болезни, которое, со всеми жалобами на мигрени и боли в животе, объяснениями, припоминаниями, поисками документов и исправлениями, заняло больше часа, Анджелина сказала:

– Остались только сведения о принимаемых препаратах.

– А о моих мечтах вы справляться не будете?

– Обычно патронажные сестры об этом не спрашивают.

– А вы, по-моему, могли бы.

– Зачем?

– Просто могли бы.

Анджелина посмотрела на Люси.

– Давайте пройдемся по этому списку препаратов с начала до конца. Прежде всего, вы еще принимаете дилантин?

Люси наклонила фиолетовое ведерко в сторону Анджелины.

– Это который?

Анджелина отложила ручку и выставила пузырьки на середину столика. Она начала группировать их по видам в соответствии с назначением. В самом разгаре этого процесса Старушка залаяла, дверь распахнулась, и в комнату вломился громадный черный медведь. По крайней мере, так сперва показалось Анджелине, но это, разумеется, был вовсе не медведь, а мужчина в обтягивавшей небольшое брюшко черной футболке, у которого не только голова, но и огромные ручищи были сплошь покрыты длинными черными взлохмаченными волосами. Голова его находилась в опасной близости от потолка. Анджелина взглянула на Люси и подметила некоторое сходство с великаном: пожалуй, в форме лица с широким лбом и узким подбородком. Должно быть, это тот самый сын пациентки, с которым она недавно разговаривала. В медицинскую карту Люси только что были внесены сведения о ее единственной беременности в возрасте семнадцати лет (роды естественные). Следовательно, мужчина моложе, чем выглядит: ему тридцать два. Анджелина ждала, что ее представят. Однако удостоилась лишь кивка, после чего великан направился в туалет. Стука закрывшейся двери не последовало, а десять секунд спустя до Анджелины донеслись приглушенное журчание мочи и короткий треск вышедших газов, а затем – звук спускаемой в унитаз воды. Она и вообразить не могла, как можно жить вместе с кем‑то в таких стесненных условиях.

Медведь с шумом ввалился в кухню, громко зевнул и открыл холодильник. Одновременно взял красную мухобойку и шлепнул ею по столешнице.

Анджелина покосилась на Люси, которая, не сводя глаз с сына, сосредоточенно скребла указательным пальцем в затылке.

Затем раздался хлопок вскрываемой банки; Анджелина поставила было на литровый портер «Шлитц», но оказалось, что это большая банка овощного сока. Мужчина уже знакомым ей низким, грубым голосом проговорил:

– Когда закончите, надо будет покормить собаку.

Анджелина не поняла, к кому он обращается: к Люси или к ней.

После этих слов Джон Милтон с грохотом захлопнул за собой входную дверь.

– В школе от него хотели Малыша Абнера [7], а он мечтал создавать декорации. Его учителя твердили, что он вечно витает в облаках. Я так гордилась им. Теперь он рисует рекламные баннеры для щитов. – Люси впервые улыбнулась. Затем обвела взглядом трейлер, остановившись на двери. – Я забыла принять лекарство от давления.

Анджелина, которой в детстве хорошо давались игры на запоминание, сразу же потянулась к нужному пузырьку. Она вытряхнула в протянутую руку Люси с пальцами, шевелившимся, как крошечные зверята, одну таблетку. Когда Люси, вставая, оперлась о столик, большая часть пузырьков опрокинулась. Анджелина один за другим поставила все обратно. Несколько секунд спустя она подняла глаза и увидела, как ее пациентка, изучив шеренгу немытых стаканов на столешнице, выбрала тот, в котором осталось немного красной жидкости.

– Еще один опарыш, – произнесла Люси, заглядывая в раковину.

Анджелина встала. Летом она вместе с Уиллом посмотрела в передаче «Шестьдесят минут» сюжет об альтернативных методах лечения, в частности с применением опарышей, но еще никогда не видела их вживую.

– Я открываю дверь и выбрасываю их в кусты, а на следующий день они опять тут как тут, – объяснила Люси.

Анджелина нашла выключатель и щелкнула им, но свет не зажегся.

– Перегорела, – сказала Люси, взяла со столешницы вилку и подцепила, а не наколола ею опарыша, который, как выяснилось, имел вид склизкого жирного червя. И снова Анджелина ощутила неприятный душок, примешивавшийся к запаху бекона. Она стала принюхиваться, в том числе и к самой Люси, возившейся с опарышем, но определить, откуда исходит душок, снова не смогла.

Люси, ковыляя на ходунках, понесла опарыша к двери.

Надо сказать ей, чтобы узнала, откуда берутся опарыши.

– Знаете… – начала Анджелина.

– Тьфу ты!

– Что?

– Уронила эту мерзопакость.

Люси ни за что не сумела бы наклониться. Да и не собиралась.

– Надо думать, через некоторое время он отыщет дорогу к раковине, – заметила она.

– Может, я сумею его найти? – предложила Анджелина. Она забрала у Люси вилку и наклонилась. Склизкая тварь, извиваясь, ползла к грязному носку пациентки. Анджелина подставила под нее зубцы и осторожно подняла вилку, держа ее в вытянутой руке и жалея, что рука у нее не слишком длинная. Левой рукой она открыла дверь и вышвырнула опарыша в направлении единственного куста, который увидела. Потом захлопнула дверь и выдохнула.

Люси, стоя у нее за спиной, наблюдала за процессом.

Анджелина улыбнулась.

– Таблетку приняли?

Пациентка пожала плечами.

Анджелина нашла голубую пилюлю на краю раковины.

– Вы молодец, – заметила Люси.

Анджелина с удивлением вынуждена была признать, что соответствует потребностям Люси.

Положив пилюлю на толстый, распухший язык, Люси отхлебнула немного красноватой жидкости и вытянула шею вперед, точно это могло помочь проглотить таблетку.

– Готово, – сообщила она, доставая из открытой пачки на столешнице соленый крекер и запихивая его в рот. Когда Люси жевала, казалось, что она гоняет во рту какую‑то вязкую массу. Затем пациентка потянулась за бокалом с мультяшной наклейкой, в котором было немного золотистой жидкости, и залпом выпила ее.

– Вот и славно, – крякнула она.

Анджелина снова задержала дыхание и выдохнула громче, чем намеревалась.

Люси, взглянув на нее, пояснила:

– Я всегда заедаю таблетку соленым крекером. Это способствует пищеварению. – И погладила свой живот.

Анджелина покосилась на бокал, который Люси до сих пор держала в руке.

– Это со вчерашнего вечера, – сказала та. – Я всегда стараюсь оставить в бокале капельку «Эрнеста и Джулио» [8]. Чтобы с радостью предвкушать завтрашний день.

Анджелина удивилась, почему подобное никогда не приходило в голову ей самой.

Вернувшись к столику, она взглянула на часы.

– Ого. Мне уже пора. – Служба патронажного ухода отводила на одно посещение два часа.

– Что насчет лекарств? – спросила все еще стоявшая Люси.

– Я вернусь в четверг. – Анджелина сложила свои бумаги и убрала в большую сумку весы. – Могу помочь вам поменять лампочку над раковиной.

– Джон Милтон сказал, что купит лампочки.

– Когда?

Держась обеими руками за ходунки, Люси кивнула и запрокинула голову назад. Анджелина решила, что она мочится.

– Если честно, он еще с лета обещает.

– Уверена, что у меня дома найдется лишняя лампочка.

Когда Анджелина открыла дверь, Старушка опять залаяла – так громко, словно находилась прямо за спиной. Анджелина выскочила на бетонную плиту и поспешила к машине, крепко вцепившись в сложенный голубой зонтик.

Глава 6

Уилл знал, что сегодня утром Анджелине не нужно на работу, поэтому достал из ящика стола две разноцветные полосатые подложки под тарелки и разместил на столе так, чтобы их бахромчатые края соприкасались. Добавил подходящие салфетки, серебряные приборы и отступил назад, чтобы убедиться, что ничего не забыл.

Наверху хлопнула дверь, послышались легкие шаги Анджелины. Уилл посмотрел в сторону прихожей.

– Анджелина? – Она появилась на пороге, одетая в черные тренировочные штаны и белую кофту с V-образным вырезом. – Хочешь сока? – спросил Уилл.

Анджелина помотала головой. Когда она отвернулась к столу, Уилл заметил, что волосы у нее прямые и гладкие. Никаких прибамбасов. И лицо тоже чистое. Он не обратил внимания, но точно знал, что губы у нее не накрашены. Жена никогда не пользовалась губной помадой. Она была всё той же Анджелиной, в которую он когда‑то влюбился. А еще, когда она снова повернулась к нему, Уилл вспомнил, что грудь у нее с годами налилась. В руках она держала ключи.

– Омлет будешь?

– Я хожу в спортзал, – объявила Анджелина.

– С каких это пор?

– С сегодняшнего дня. В тот, который неподалеку. – Она бросила в кружку из «Старбакса», которую брала с собой в машину, чайный пакетик, залила его кипятком, быстро клюнула мужа в губы, и дверь за ней захлопнулась.

Уилл опустился на свое место за столом. Ему бы радоваться, что Анджелина выходит на улицу. Было время, когда он думал, что агорафобия матери передалась ей и она никогда больше не высунет носа из дому. Уилл встал и выглянул из заднего окна на веранду. Он до сих пор будто въяве видел, как раздавшаяся Анджелина в желтом топе для беременных (вскоре она должна была разрешиться Карой) кладет на новый кованый стол две желтые подложки под тарелки.

Стояло раннее лето; прохладным утром, сразу после их переезда в новопостроенный дом, один из первых в округе, Анджелине захотелось позавтракать на свежем воздухе. Уилл готовил очередную порцию кофе, а она направилась в патио с миской нарезанной дыни и корзинкой черничных кексов – первого лакомства, которое она когда‑то для него приготовила. После того утра Анджелина никогда больше их не пекла.

Когда Уилл услышал крики, первой его мыслью было, что жена наткнулась на змею, второй – что она упала. Когда, увидев в окно огромных черных птиц (одна сидела у Анджелины на голове, другая у ног, еще две расхаживали по столу), он бросился к жене на помощь, тело его двигалось как в замедленной съемке.

– Анджелина! – орал Уилл, перекрывая ее вопли и птичий визг. – Я здесь!

Но он еще только открывал дверь патио… Теперь ему порой снились кошмары, прежде никогда его не мучившие.

Съежившаяся Анджелина, прикрывая лицо рукой, а живот корзинкой с кексами, громко кричала. Куски дыни были разбросаны по столу.

– Брось кексы! – рявкнул Уилл, когда наконец очутился достаточно близко, чтобы отогнать переливчатых птиц с уродливыми длинными хвостами. Он попытался вырвать у жены корзинку, но она не отдавала. Уилл отказался от борьбы за корзинку и, выхватив из нее теплые кексы (а другой рукой прикрывая Анджелину), зашвырнул их как можно дальше в лес. Потом смахнул со стола дыню и пинками выкинул куски в патио. Птицы полетели за дыней, а Уилл подхватил жену на руки и унес в дом. Сел на диван и стал укачивать ее в своих объятиях, безостановочно твердя, что она в безопасности, что с ней все в порядке и он никогда не допустит повторения. Когда Анджелина успокоилась, Уилл промыл небольшие ранки на ее руке и голове и вызвал врача. Поскольку она была беременна, царапины обработали кремом с антибиотиком, чтобы не допустить инфицирования. Анджелина перестала выходить из дома.

Через несколько дней Уилл уговорил ее вернуться на работу, но она уволилась из больницы, заявив, что ей все равно скоро рожать.

Почему, черт возьми, птицы? Анджелине словно опять было девять лет, и она боялась открыть входную дверь.

А ведь они оба так мечтали о собственном патио.

В следующие выходные Уилл начал обивать веранду защитной сеткой, раздраженно стуча молотком и пытаясь с его помощью заглушить пение всех птиц во всем мире. Но спас Анджелину – а заодно и Уилла – ребенок, который избавил их от проклятия. Теперь они не высматривали птиц, а любовались Карой.

Кроме того, Каре удалось вернуть Анджелину на веранду. Там, при Уилле, малышка сделала свои первые шаги, и он позвал жену посмотреть. Анджелина как ни в чем не бывало вышла за дверь.

Уилл никогда не рассказывал ей, что позвонил в отдел по надзору за животными и сообщил об инциденте. Женщина на том конце линии по фиолетовому подбрюшью, желтым глазам и пронзительным крикам (похожим, по описанию Уилла, на «скрип ржавых ворот») заподозрила гракла [9]. По ее словам, им сообщали и о других подобных случаях. В том числе о двух неподалеку. Женщина объяснила, что сейчас сезон выведения птенцов, и птицы совершают нападения, чтобы накормить и защитить свои выводки.

В животе у Уилла заурчало, он встал и в течение минуты поджаривал бекон. В отсутствие Анджелины можно съесть все четыре куска. И спокойно почитать газету, лежащую на полу веранды. Потянувшись за ней, Уилл обратил внимание на три ящикообразных дома на другой стороне улицы и пару минут рассматривал их сквозь морось. Навряд ли он когда‑нибудь замечал, до чего они похожи. Вернувшись к плите, Уилл сделал глоток кофе и разбил на сковородку два яйца. Убрал яйцо, предназначавшееся для Анджелины, в холодильник, а подложку, приборы и салфетку – в соответствующие ящики. После чего с лопаткой в руках застыл над плитой, карауля омлет.

Потом выложил яичницу и бекон на тарелку, слил жир со сковородки в старую банку из-под кофе. Отнес тарелку на стол. Это пиршество, конечно, куда лучше банана, наскоро съеденного по дороге на работу, и все же ему следовало бы просто поджарить тост. Через день-два он войдет в колею.

Когда Уилл пил третью чашку кофе, по-прежнему штудируя газету, в дверь позвонили. Он оглянулся на прихожую. Кто там приперся, ради всего святого?

– Я уже было подумал, что дома никого, – заметил явившийся мужчина, протискиваясь мимо хозяина в квартиру. Ростом выше Уилла, он был одет в нечто вроде форменной рубашки и принес с собой металлическую канистру. Уилл скользнул взглядом по его фургону, прочтя сделанную на борту надпись большими красными буквами: «Служба дезинсекции Спрэтлина».

– Это вы сейчас на хозяйстве? А миссис Брукс где? – Незнакомец поставил канистру на пол и отцепил длинную серебристую форсунку.

– На тренировке.

– Рик, – представился мужчина и протянул руку, предварительно вытертую о штанину.

Неохотно пожимая ее, Уилл ответил:

– Уилл.

Пожатие у Рика было крепкое, и выглядел он как тяжелоатлет. На бледно-желтой рубашке с короткими рукавами, едва не лопавшимися на бицепсах, красовалось его имя. Уилл почувствовал, как живот Рика уперся ему в ремень. Он отстранился.

– Я тоже люблю спорт, – сказал Рик, взял канистру и направился в столовую, по пути разбрызгивая жидкость вдоль плинтусов.

Последовавший за ним Уилл подхватил со стола свою тарелку и стакан. К тому времени, когда он включил воду, заливая успевшие подсохнуть остатки яичницы и апельсиновой мякоти, голос Рика доносился уже из кабинета:

– Так вот, обычно я прихожу по вторникам, но пару недель назад хозяйка отменила мой визит. Сегодня я впервые смог вернуться на адрес. Последние несколько недель мы были чуток заняты.

Когда Уилл вошел в кабинет, Рик уже выскользнул в коридор, по пути к лестнице брызгая то тут, то там. Уилл, занервничав и одновременно почувствовав себя идиотом, задался вопросом, поднималась ли Анджелина с дезинсектором наверх. Затем откашлялся. Он понятия не имел, надо ли ему сопровождать Рика, но тот его не ждал, по-видимому, зная, куда идти. И Уилл просто остался в кабинете (надеясь, что Анджелина поступала точно так же), а минут через пять Рик, насвистывая, спустился на первый этаж. Затем, не останавливаясь, обогнул перила, открыл дверь в подвал и вошел туда.

Вернувшись на кухню, Уилл убрал подложку для тарелки, смахнул крошки в ладонь и вытряхнул их в мусорное ведро, все это время мусоля странную мысль, что Рику в этом доме, похоже, комфортнее, чем ему. В кабинете он бросил газету на стул и стал ждать, сунув руки в карманы. Снова появившись в поле зрения и поставив канистру на пол, дезинсектор выудил из нагрудного кармана листок бумаги и вручил его Уиллу.

– Так у вас сегодня выходной, да? Мне бы тоже отгул не помешал, но это вряд ли. Работы по горло.

Уилл приблизился к входной двери и распахнул ее.

Рик последовал за ним и снова опустил канистру на пол рядом с подставкой для зонтов.

– Ручка нужна? – спросил он, протягивая ее Уиллу.

Уилл, наконец заметив галочку, взял ручку и расписался в счете. Рик, помахав на прощанье, направился к фургону.

– Ну и дождичек, а? Передайте хозяйке: в следующем месяце я вернусь к обычному расписанию.

Уилл оставил свой экземпляр счета на узкой консоли у входной двери и отправился в столовую. Подойдя к окнам, проследил за тем, как Рик выезжает с подъездной дорожки. Еще не было и половины десятого. Уилл потер руки, словно в предвкушении стоящего перед ним блюда, но в голове крутилась мысль: «И что теперь?» Он устал от планирования, и все же каждая клеточка его тела жаждала плана.

Стоя перед окнами и позвякивая мелочью в кармане, Уилл оглядывался по сторонам и мечтал, чтобы Анджелина оказалась рядом. А потом вспомнил про подвал. У подножия лестницы попахивало затхлостью, но куда сильнее ощущался химический запах пестицида. Уилл открыл дверь в детскую игровую, но, когда раздвинул занавески, выяснилось, что деревья почти полностью загораживают свет. Он вышел, пересек прихожую и направился в комнату для гостей, в которой, насколько ему помнилось, никто ни разу не останавливался. Отдернул штору, и в помещение хлынул яркий свет. «Эта годится. Вполне». Уилл отвернулся от окна и обозрел то немногое, что в ней находилось с тех самых пор, как Анджелина поставила посередине комнаты кровать. Надо будет спросить у нее, нельзя ли сдвинуть кровать в угол и снять эту штору.

Черт побери, ведь Рик‑то Анджелину не спрашивает. Просто спускается по лестнице и придвигает кровать к стене. Что ж, это и его, Уиллов, дом тоже, верно? Если Рик не спрашивает, то и он не станет.

Снова звонят? Он никогда ничего не сделает, если ему придется постоянно подходить к двери. Уилл поднялся наверх и открыл.

Улыбка сотрудника «Федекса» погасла, он сунул фотографии, которые держал в руках, в карман рубашки, где значилось его имя: «Дейл».

– Как поживаете, сэр? Мне просто нужна ваша подпись.

Уилл поставил подпись на какой‑то электронной штуковине, напомнившей ему «волшебные экраны», которые раньше были у девочек, затем Дейл вручил ему пакет и пожелал хорошего дня. Уилл выдавил из себя «Вам тоже» и захлопнул за ним дверь. Бросил пакет – документы по образовательной зарубежной программе Ливи – на счет дезинсектора. Дейла хотя бы не пришлось пускать в дом.

Глава 7

В спортзале Анджелина заняла одну из двенадцати беговых дорожек, напротив которых располагались шесть свисавших с потолка плоских телеэкранов. Перед ней зашла невысокая женщина с аккуратным маленьким хвостиком. А после нее явилась невзрачная парочка в линялых растянутых футболках, державшаяся за руки. Внимание Анджелины привлекли темные носки, высоко натянутые на икры мужчины. Особа, которую он тащил на буксире, носила темно-синие кеды.

Анджелина проверила телефон. Ни единого сообщения. Обычно к этому времени обязательно приходило что‑нибудь от дочерей. И от Кейт. Ей так много нужно рассказать Кейт, но Кейт до Нового года подвизается волонтером в юридическом центре для женщин в Южной Африке.

Целую вечность назад, когда они с Кейт вместе снимали квартиру, Анджелина любила патронажное дело так же сильно, как Кейт юриспруденцию. Они всегда соперничали друг с другом, кто принесет миру больше добра. Победа вновь и вновь оставалась за Кейт – и остается до сих пор. Конечно, к этому сводилась только половина общения. Вторая половина была посвящена предстоящим свиданиям. В этом отношении Анджелина преимуществ не имела, поскольку в больнице Северной Джорджии ее поначалу поставили в ночные смены, однако оказалось, что пребывание в полночной клинике с ее тихими коридорами и гробовым безмолвием лучше победы в номинации «любовь», причем победа всё равно осталась за ней – и остается до сих пор.

Много лет назад, пробыв замужем всего три месяца, Кейт подала на развод. Брак, сама его идея, заявила она, порочна. Кейт высказывала данную мысль не единожды; она твердила об этом при каждом удобном случае. В последний раз – за обедом, после которого Кейт улетела в Кейптаун, а Анджелина с Уиллом отвезли Айрис в университет. Подруги встретились в Атланте, недалеко от офиса Кейт в Бакхеде, в какой‑то маленькой забегаловке, потому что Кейт хотела позавтракать, а Анджелине было все равно.

– У меня никогда не бывает времени на завтрак, – объяснила Кейт. – А я ведь люблю его больше обеда и ужина.

– Вы с Уиллом одного поля ягоды, – заметила Анджелина.

– Как поживает Уилл?

– Всё так же. – И подруги, как всегда, рассмеялись.

– Итак, – объявила Кейт, – очередной крах. Помнишь моих знакомых – Томпсонов? Они крутили любовь еще со средней школы. Но за двадцать лет семейной жизни осточертели друг другу. Вот что делает с любовью брак.

Анджелина куснула сэндвич с яичницей.

– Во-первых, эти бесконечные компромиссы вредны для личности, – продолжала Кейт. Анджелина взяла кружку с чаем и откинулась на спинку стула, позволяя подруге оседлать любимого конька. – Во-вторых, «во веки веков» – это нелепость. Люди меняются. Мне надо было заделаться политиком и инициировать законопроект об упразднении браков. «Защитим любовь! Запретим браки!» – вот какой лозунг я наносила бы на футболки, кружки и автомобильные наклейки.

– Как там Майк? – усмехнулась Анджелина.

– Отлично. Правда, снова стал поговаривать о том, чтобы съехаться. На сей раз под предлогом больших выплат по ипотеке. Не думаю, что он это всерьез. Майку известно, что я никогда не продам свой дом и никого к себе не пущу. Пока меня не будет, парень поостынет.

– Ты ведь знаешь, что Уилл – не проблема.

– Знаю, подруга.

– Он лишь нечто вроде помехи, которая не дает мне разобраться с настоящей проблемой. Но через неделю, когда мы отвезем Айрис в университет, это станет неважно. В моем распоряжении окажется куча времени и пространства. Я наконец‑то смогу вернуться к себе настоящей – кто бы она ни была в данный момент.

Анджелина опустила глаза. Она провела на беговой дорожке всего двенадцать минут. Во всяком случае, Кейт порадовалась бы, что подруга выходит из дома.

Невзрачная парочка направилась в ее сторону, уже не держась за руки, но соприкасаясь плечами и локтями, словно испытывая непреодолимое желание оставаться тем или иным способом связанными. Анджелина почувствовала, что у нее краснеет лицо и пересохло во рту. Женщина заняла беговую дорожку перед Анджелиной, мужчина – соседнюю. Анджелине стало интересно, как их зовут. На ум сразу пришло имя Надин. Спутника Надин она, немного поломав голову, нарекла Фрэнсисом. Что ж, Надин и Фрэнсис с его носками и ее кедами идеально подходят друг другу.

А вот ее саму следовало бы наречь язвой.

Анджелина подняла глаза на шесть экранов: кулинарное шоу, война в Афганистане, женщина с микрофоном, танцевавшая, кажется, не в такт грохочущей музыке, прогноз погоды с картой Соединенных Штатов, опять женщина с микрофоном и, наконец, обращение Красного Креста. Анджелина постаралась выровнять дыхание – вдох, выдох – и почувствовала, как краска отхлынула от лица, а сердцебиение замедлилось. И так приятно было запрокинуть голову и устремить взгляд куда‑то вдаль.

Глава 8

Отправиться на веранду, что они с Анджелиной обычно делали тотчас после возвращения Уилла с работы, сегодня вечером опять удалось не сразу. Когда он предложил это около половины шестого, Анджелина уронила: «Сейчас?» Уилл пожал плечами. Пока она перезванивала Каре, он отнес на второй этаж корзину для белья. А когда вернулся со своей грязной одеждой, наверх ушла Анджелина.

Но вот они наконец очутились на веранде. Низкое фанерное ограждение и медная защитная сетка остались столь же прочными, как и много лет назад, когда Уилл смонтировал их. Он надавил на сетку – она не поддавалась.

Анджелина, качаясь в кресле, рассказывала ему о своем вчерашнем визите к Люси:

– Люси… Не знаю… она особенная.

– Похоже, очень гадкая: опарыши, ножи и вонь. Еще и толстуха в придачу.

– Ничего гадкого в ней нет. Я не могу объяснить. Люси вовсе не гадкая.

– И ты собираешься вести только одного пациента? – спросил Уилл.

– Да, – ответила Анджелина отсутствующим голосом. – Неполная занятость. Один пациент.

Уилл подошел и сел рядом с ней, покрепче сжав свой бокал, точно тот грозил выскользнуть у него из пальцев.

– Именно это мне и нужно, – добавила Анджелина. – А у них там отчаянная нехватка патронажных сестер. Сотрудников по надомному уходу. – Она посмотрела на мужа. – Видимо, никому не хочется выходить из дому. – Анджелина сделала глоток. – Думаю, они надеются, что в конце концов я перейду на полную ставку.

– Ты этого хочешь? – спросил Уилл так тихо, что сам едва себя расслышал.

– Я не знаю, чего хочу.

– Понятно, что патронажные сестры нужны. Твой отец всегда говорил, что, когда ты заболеешь или состаришься, наверняка сможешь рассчитывать на окружающих.

– Только с ним самим ни того ни другого не случилось, – возразила Анджелина и поставила свой пустой бокал на стол, словно завершая разговор.

Уилл отвернулся, но перед ним был темный дом, лишь кое-где светились тусклые отблески. Чуть раньше Анджелина, наконец соизволившая спуститься, сразу же направилась на кухню. Со своего места в кабинете Уилл услыхал позвякивание винных бокалов о столешницу, а затем – скрип открывающейся дверцы холодильника. Он улыбнулся. Ему хотелось рассказать жене о своем дне, о том, как он придвинул кровать к стене, а потом обнаружил на чердаке карточный стол, который сгодится в качестве временного верстака; как снес вниз старый обеденный стол, чтобы заново отполировать его для Кары; как отправился в строительный магазин за новым шлифовальным станком и необходимыми материалами; как принялся мастерить настенную ключницу для задней двери. Как у него появилась мастерская. Но когда Уилл отважился зайти на кухню, он увидел на столешнице свой пустой бокал.

Как‑то раз, много лет назад, после рождения Ливи, Уилл заметил, что, когда он возвращается с водопроводной станции и здоровается, Анджелина отвечает, не глядя на него, и продолжает заниматься своим делом: резать морковь, подогревать бутылочку, помешивать суп, накрывать на стол, складывать белье. Так шло изо дня в день. По дому носилась Кара, на полу стояли кастрюли и сковородки, Ливи сидела в переноске. Уилл стоял на кухне и просматривал почту. Когда он спрашивал у жены, как прошел день, та всегда отвечала лишь «Прекрасно», пока однажды вечером не добавила:

– Когда ты приходишь домой, твой рабочий день заканчивается. Ты можешь расслабиться. Жизнь становится легкой. А я продолжаю работать. И конца этому нет.

И тогда, воздержавшись от перечисления назидательным тоном всех своих обязанностей (загрузка посудомоечной машины, помощь с купанием, чтение девочкам на ночь), Уилл предложил жене после его возвращения с работы вдвоем уходить на веранду, чтобы Анджелина могла отдохнуть и они оба сблизились и сплотились. Появилась традиция. Супруги на время откладывали повседневные дела – ужин, заботы о дочерях – и присматривали за малышками через окно, а когда те стали старше, уже не обращали на них внимания.

Уилл с Анджелиной выходили на веранду как два отдельных существа, а внутрь возвращались единым целым. И всё, чего хотел сейчас Уилл, – ощутить связь с женой. Сохранить эту связь. По опыту прежних дней он был уверен: если подождать, Анджелина сменит гнев на милость.

Однако теперь и он, и веранда оказались бессильны. Уилл посмотрел в том направлении, куда был устремлен взгляд жены, и увидел лишь темноту.

Глава 9

Остановившись перед трейлером номер один во время второго визита к Люси Анджелина задумалась: а кто живет в двух других? Ни машин, ни людей. Вероятно, все на работе. Анджелина снова стояла на бетонной плите перед обшарпанной алюминиевой дверью. На сей раз кроме лая до нее донеслись слова Люси:

– Она уже привязана. – И, когда дверь открылась, хозяйка трейлера добавила: – О, я собиралась развесить хеллоуинский декор еще до вашего прихода.

Внутри определенно чем‑то воняло.

Люси, в том же выцветшем домашнем платье, которое было на ней под свитером в предыдущий раз, заковыляла к комоду.

– А ходунки?

– Они только раздражают. – Люси открыла верхний ящик стола и, вскрикнув, зажала пальцами нос.

Анджелина ощутила еще более сильное зловоние – запах тухлятины.

– Весь декор испорчен! – воскликнула Люси, все еще зажимая нос.

Анджелина, не сводя глаз с пациентки, которая вытащила ящик полностью, попятилась к двери.

– Люси, осторожнее!

– Вот проклятые опарыши, – проговорила Люси. – Джон Милтон, должно быть, засунул сюда эту маленькую тыковку еще в прошлом году. А теперь она испортила ведьму, индюшку и Санта-Клауса, которых я ему подарила. – И она, выставив перед собой ящик, направилась к Анджелине.

– Я вам верю, – сказала Анджелина.

Люси закатила глаза.

– Вы загораживаете дверь. Не откроете ее?

Анджелина подчинилась и изумленно пронаблюдала за тем, как Люси выбросила на улицу все содержимое ящика, после чего отряхнула руки и вытерла их о домашнее платье. Словно обращаясь к самой себе, она пробормотала:

– Джон Милтон потом уберет.

Они сели за карточный столик, и пока Анджелина сортировала лекарства Люси, раскладывая пузырьки по пакетикам с застежкой, которые принесла с собой, ее пациентка подкреплялась карамельными «кукурузками»  из лежавшей на столике надорванной пачки.

– Значит, Джон Милтон рисует рекламные баннеры?

– На самой верхотуре, – сказала Люси. – Это его захватило в первый же день в школе. Парнишка вернулся домой – лицо разрумянилось, кончики длинных черных прядей спутались – и букварь открыл не сразу. Внутри лежали афишки, которые он нарисовал на акварельной бумаге красной и синей ручками. Джон Милтон специально сложил их так, чтобы они поместились в книге. Объяснил: «Чтобы не помялись». Тем же вечером, уходя на работу, я зашла в круглосуточный магазин и купила коробку цветных мелков – восемь штук – и пачку конторских карточек для записей. Дома отсчитала восемь штук и вместе с новенькими мелками положила ему на стол. С тех пор Джон Милтон всегда носил с собой мелки и карточки. Я следила за тем, чтобы они у него никогда не кончались. «Лимонад – пять центов»: синяя надпись на желтом фоне. «Постановка четвертого класса Волшебник страны Оз»: в этой он использовал все восемь цветов. «Постановка седьмого класса Анна Франк»: полностью черно-белая. «Рисую афиши – один долл. за шт.»: разноцветная. «Постановка старших классов Малыш Абнер»: много красного.

Анджелина, откинувшись на спинку стула, балансировала на двух задних ножках.

– Я его поощряла, – говорила Люси. – «Работай, старайся. Так устроен мир», – толковала я ему. А пачки мелков, которые я покупала, становились все больше, пока дело не дошло до коробки из ста двадцати штук. Знаете, такой, с двумя уровнями и точилкой?

Прошли годы с тех пор, как Анджелина в последний раз вспоминала о цветных мелках.

– Малец сжал в одном кулачке двадцать три красных мелка, в другом девятнадцать синих. Пересчитал и заявил: «Слишком много. Мне достаточно одного красного и одного синего».

Измерив пациентке давление (по-прежнему высокое), Анджелина заметила:

– Люси, нам необходимо поговорить о вашем весе.

– Может, обсудим какую‑нибудь другую мою проблему?

Анджелина стянула с себя черный свитер и повесила его на спинку стула. Опершись на стол, подалась вперед, раскрыла ладони и, поочередно нажимая указательным пальцем правой руки на каждый палец левой, стала перечислять преимущества:

– Снижение веса поможет в борьбе с диабетом, скачками давления и повышенным холестерином. Оно окажется полезным для сердца. Вы будете лучше себя чувствовать.

Люси отправила в рот очередную «кукурузку».

– Разве вам не хочется стать другим человеком?

Люси перевела взгляд на Анджелину и отрезала:

– Есть только одна я. И всё.

Анджелина задумалась: может, Люси и впрямь не ощущает противоречия между тем, какая она есть, и тем, какой ей надо быть?

– Внутри меня нет худышки, которая ждет не дождется, когда ее вызволят, – добавила Люси.

– Я имела в виду…

– Я все время хочу есть.

– И чего же вам хочется? – спросила Анджелина.

– Солененького. – Люси завозилась на стуле и почесала царапину на локте.

Анджелина обернулась в сторону кухни.

– Например…

– А потом сладенького, – продолжала Люси. Ее рука маленькой мышкой юркнула в пакет с «кукурузками».

– Люси, я серьезно.

– Порочный круг, – констатировала Люси.

– Вы сейчас голодны?

– Я всегда голодна.

– Прямо сейчас?

– Думаю, да, – ответила Люси. – Да.

– О голоде не думают. Его ощущают.

Люси положила руку себе на живот, точно читала по хрустальному шару.

– Да. Я голодна.

– Чего вам хочется?

– Прямо сейчас?

– Да.

– Хочу пончик с шоколадной глазурью и сливочной начинкой. Наверное, у Грэйси в «Севен-элевен» такие есть.

– Это не голод.

– Видите, я не могу себе доверять, – произнесла Люси тоном, которым вполне могла бы сказать: «Я принимаю вашу ставку и увеличиваю ее в пять раз».

– Боже мой, Люси! Жить означает не только есть!

Глава 10

Выйдя от Люси, Анджелина отправилась прямо домой, но, увидев, что ворота гаража подняты и внутри стоит машина мужа, проехала мимо. Пустой дом ее мечты включал в себя Уилла только по утрам и вечерам, а поскольку теперь он находился там всё время, из мечты был исключен.

Ее обогнал потрепанный серебристый автомобиль, на заднем стекле которого красовалась наклейка с фиолетовой надписью: «А если я такая?» Анджелине захотелось узнать, как выглядят такие. Она прибавила скорость, но не сумела перестроиться на другую полосу, серебристое авто промчалось на желтый свет, а Анджелина остановилась.

Небо было уже не такое чистое, как утром. Его заволокли слои облаков: белый, серый, белесо-голубой. Серый слой казался тоньше остальных, все его облака будто прилипли к небу, и чудилось, что они навсегда застынут на месте и больше никогда не прояснеет и не пойдет дождь.

Анджелина нажала на газ и покатила в потоке машин. Впервые она увидела Уилла на балконе банкетного зала отеля «Саванна», где отмечала свадьбу ее подруга. Он стоял, облокотившись о перила, рукава его белой рубашки были закатаны, в руке пиво. И эти глаза… С этим мужчиной она построила свою жизнь. Они следовали одним путем, оба стремились к одному и тому же. Но Уилл ездил на своей прошлой машине, пока у нее не отвалился бампер.

Анджелине понадобился глоток воздуха. Она свернула на офисную парковку и распахнула дверцу. Сделала вдох, вылезла и привалилась к жесткому корпусу автомобиля. В животе у нее заурчало, и она представила кухню: Уилл поджидает ее с разноцветными подложками для тарелок в руках.

На дальнем краю парковки в здании бизнес-центра у окна стоял мужчина. Задавался ли он вопросом, где его жена? Или думал о том, что не хочет возвращаться домой? Он не колотит по стеклу, как Бен на церковных хорах в конце «Выпускника». А она не Элейн, которая вот-вот сбежит с собственной свадьбы. Анджелина вспомнила последнюю сцену фильма, когда эти двое едут в автобусе, уставившись прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Что дальше? Но вместе с тем – а если?..

В кабинет мужчины вошла какая‑то женщина, и он отвернулся от окна. Анджелина сунула руки в карманы, пиная валявшиеся на земле желуди. В карманах было пусто. Ни перчаток, ни гигиенической помады, ни бумажного платочка. Пальцы свободно шевелились в мягкой пустоте. А если она сделала не то, что следовало?

Анджелина повернулась к машине, положила руки на ее крышу и опустила на них подбородок. Она видела лесистые вершины Голубого хребта, которые по какой‑то научной причине казались голубыми, а не зелеными. Хребет начинался здесь, в Джорджии, струился по Южной и Северной Каролине, Теннесси, Виргинии, Западной Виргинии, Мэриленду и наконец иссякал где‑то в Пенсильвании.

Глава 11

Анджелина открыла глаза в темноте. Почувствовав, что Уилл заворочался, схватилась за одеяло и, ощутив сильное натяжение, дернула его на себя. Если позволять Уиллу дюйм за дюймом перетягивать к себе одеяло каждый раз, когда он перекатывается на другой бок, то к утру она окажется совершенно раскрытой. Теперь Анджелина себя в обиду не давала. К тому же, потянув на себя одеяло, Уилла не разбудишь, для этого нужно приложить куда больше усилий. Когда девочки были маленькими, он никогда не слышал их плач по ночам.

Четыре часа две минуты. В Миссисипи еще только три. Интересно, легла ли Айрис. А в Париже уже десять утра. Ливи, наверно, на занятиях. Кара, конечно, дрыхнет. Она всегда дрыхнет. Спит ли сейчас Люси или лежит в темноте без сна? Анджелина встала. «Не думай!» Посмотрела в окно и заметила, что на улице не такой уж непроглядный мрак. Завтра после работы надо будет заехать поменять масло в машине. Направившись в ванную и резко свернув к унитазу, Анджелина задела дверной косяк. «Не думай!» Если дать волю мыслям, потом не спится часами. «Спусти воду. Не думай!» Принимать ксанакс слишком поздно. «Марш в постель!»

Анджелина снова легла на бок на своем маленьком пятачке кровати: одна подушка за спиной, другая под грудью. Положила на глаза прямоугольный шелковый мешочек с фасолью. Всё равно не спится. Долгие годы девочки будили ее посреди ночи: сначала в младенчестве, потом из-за страшных снов, позднее – возвращаясь со свиданий. Теперь наконец‑то опять можно дрыхнуть всю ночь напролет, только не получается. Анджелина выскользнула из постели и вышла из спальни в коридор. Она не только никогда не умела предвидеть следующий этап, но и не пробовала оглядываться назад. Анджелина прислонилась к стене и уставилась на ряд закрытых дверей, из-под которых не просачивались ни музыка, ни свет. Темнота да стук капель из протекающего крана в одной из ванных комнат.