Читать онлайн Загадай желание

Mandy Baggot

WISHING ON A STAR

Copyright © Mandy Baggot, 2022

© Кокта М., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Иллюстрация на переплете Марии Кузьмич

Художественное оформление Радия Фахрутдинова

Моей прекрасной бабушке, которой мне так не хватает,

Кэтлин Фэйрклот (урожденная Джонс)

22 февраля 1929 – 17 марта 2022

– Сэм, ты меня слышишь, чел?

– Расступитесь. Сэм, дружище, это Тим. Ты меня слышишь?

– У него что, шлем треснул? Точно треснул! И голова тоже треснула?

Внутри себя Сэм Джекман улыбался, но он не был уверен, что сигналы из его мозга доходили до губ. Чад, с которым они играли в одной команде, паниковал так, будто он мама Сэма. Но ощущения были и впрямь странными. Как будто… в общем, было больно. Нестерпимо. Он помнил, как бежал к боковой линии, изо всех сил пытаясь вырвать победу для «Бизонов Цинциннати» – своей команды Национальной футбольной лиги, а потом ударился обо что-то. Или, вернее, о кого-то. Он летел по воздуху мимо тысяч людей на трибунах, мимо прожекторов и чирлидеров, которые слились в один поток радужного света, когда он свалился на газон. Вниз головой. И с искрами из глаз.

– Он дышит? – Сэм услышал голос Тима.

– Вы что, сомневаетесь, что он вообще дышит?! – Чад запаниковал еще больше.

– Где врачи?

– Сэм! Очнись, мужик! Открой глаза! – Голос Чада был уже таким громким, что Сэму стало больно.

Внезапно он почувствовал себя опустошенным. Именно так чувствуешь себя, когда не спишь всю ночь из-за завывания сирен под окнами. Это опустошение наваливается на тебя, обволакивает и не дает дышать. Сэм уже лежал на земле, поэтому ему оставалось только не открывать глаза и сдаться…

– Сэм! Сэм! Не смей отрубаться!

– Сэм!

Глава 1

– Тяни, Рути!

– Да тяну я!

– Значит, тяни так, как будто это не елка, а очень колючий Халк в исполнении Марка Руффало. Ой!

Анна Хит выпустила из рук ветки ели, почувствовав, как иголки вонзились ей в ладони через перчатки, словно острые булавки. Дерево было слишком большим, чтобы легко пролезть в проем входной двери их таунхауса в Ричмонде. И если им даже удастся протащить его в гостиную, оно совершенно точно загородит телевизор и камин огромными ветвями. В начале декабря возле их любимого кафе на продажу выставили елки, и в ту секунду, когда Рути остановила взгляд на дереве, которое возвышалось над остальными, Анна уже знала, что будет дальше.

– Это оно, мам! Это Малкольм!

За те тринадцать лет, которые Рути провела в этом мире, Анне так и не удалось донести до нее, что иногда нужно идти на компромисс. Проблема была в том, что у Рути могло появляться по сто желаний на дню, а Анне никогда не хватало сил отказать ей, если эти желания были осуществимы и не грозили ее разорить.

– Мама, у них здесь горячий шоколад трех видов – надо попробовать все!

– Ой, мам, смотри, какой милый плюшевый ослик! Его зовут Ларри. Мы же не можем его оставить здесь, раз мы уже дали ему имя!

Рути вовсе не была избалованной. Просто у нее было расстройство аутистического спектра. И у Анны все еще не укладывался в голове этот диагноз, поставленный два года назад.

– Малкольм очень извиняется. – Голос Рути прозвучал где-то впереди на расстоянии десяти веток.

– Малкольму придется ампутировать несколько конечностей, если он хочет остаться у нас, – ответила Анна, стягивая перчатки и рассматривая покрасневшие руки.

– Мы не можем его расчленить! Он часть семьи.

Анна не видела Рути из-за густой кроны «Малкольма», но вполне представляла выражение ее лица. Ее ярко-голубые глаза наверняка бегали из стороны в сторону, как всегда, когда она пыталась сосредоточиться, темные локоны болтались, выбившись из-под зимней шапки, пока Рути прижимала ветки, чтобы дерево точно влезло в дом. Она была такая умная. Лучшая в классе.

Служба тестирования заболеваний аутистического спектра определила ее расстройство как «высокофункциональное»[1]. Но в повседневной жизни Рути с трудом удавалось делать даже простые вещи, и ей больше всего на свете хотелось распрощаться с этим диагнозом, так же, как и ее матери, Анне. Вот только ты не можешь распрощаться с неотъемлемой частью своего ребенка. Анна и Эд совсем не ожидали диагноза РАС, но деваться от этих трех букв было некуда: они изменили их жизнь, завертев ее вокруг необыкновенного ребенка, особенного во всех смыслах этого слова.

– Так, – сказала Анна, выдыхая. – Я готова толкать снова, но ты должна сказать, когда мне остановиться.

Она натянула шапку пониже на темное каре и подумала, что хорошо бы джинсы не сползли, обнажив ее зад перед проезжающими мимо машинами. Ей и впрямь пора было купить новый ремень.

– Хорошо, – отозвалась Рути.

– Уверена, Рути? Потому что в этот раз у меня получится, – сказала Анна. – У меня теперь есть сила Тора и его молота и, надеюсь, меткость Соколиного глаза.

– Мам, я знаю, что ты сильная, но ты не супергерой.

– Ну вот. Теперь ты рушишь мои мечты. Ладно. На счет «три». Раз, два, три!

Она толкнула изо всех сил, дерево проскочило через дверной проем, и в доме раздался леденящий душу крик, который впору было записать и использовать в сериале «Американская история ужасов».

– Малкольм! Нет! Малкольм меня придавил! Малкольм меня придавил!

Своим криком Рути легко могла бы призвать Люцифера из бездны ада, и Анна в первую очередь подумала о дочери в надежде, что та не сильно пострадала. И только потом – о разрушениях.

Она буквально бросилась через порог прямо на дерево, откидывая ветки в сторону от своего лица и огибая ствол. На доли секунды она зацепилась взглядом за фотографию своей бабушки Гвен, стоявшую на буфете. Если бы та смотрела сейчас вниз с небес, то смеялась бы над происходящим или удивлялась, почему Анна до сих пор не «завела себе мужика»? Какой бы независимой ни была сама бабуля Гвен и какой бы самодостаточной она ни вырастила Анну, у нее все равно были старомодные представления о том, что в мире есть дела, предназначенные только для мужчин или только для женщин. Но времена меняются, и, будучи матерью-одиночкой, Анна несла на себе всю ответственность как за деньги в доме, так и за всех Малкольмов в их с дочерью жизни.

– Рути, ты как? – спросила Анна, добравшись наконец до нее.

– Малкольм давит, мне больно! – закричала Рути еще громче, если такое вообще было возможно.

– Сейчас, сейчас. – Дерево почти полностью закрывало Рути, и Анна схватилась за верхние ветки, пытаясь отодвинуть его в сторону от дочери, трепыхающейся, будто рождественский эльф, которого вот-вот засосет в пылесос. Анне нужно было сдвинуть дерево, и как можно скорее!

– Малкольм, прекрати!

С одной стороны – буфет в коридоре, на котором стояла фотография бабули Гвен, любимая лампа Анны с ярко-красным стеклянным абажуром, принадлежавшая бабуле Гвен, и телефон, с другой – Рути, которая продолжала биться в истерике так, что неравнодушные прохожие уже могли скоро вызвать полицию…

Анна толкнула елку влево и с трудом добралась до дочери под грохот падающего на паркет телефона и звуки бьющегося стекла. Лампа это была или фоторамка – оставалось только догадываться.

– Все хорошо, – сказала Анна, пока Рути пыталась встать на ноги, ни до чего не дотрагиваясь, – та еще задачка, если ты лежишь на спине. – Мне… взять тебя за руку и помочь подняться?

– Не трогай мои руки! – рявкнула Рути, переворачиваясь на живот и опираясь локтями на деревянный пол так, чтобы ладони ничего не касались. – И не смотри на меня!

Анна прикусила губу и перевела взгляд в коридор, где было полно еловых веток и осколков красной лампы – еще одна опасность, которую предстояло устранить. Она хотела только облегчить Рути жизнь, но порой все, что она могла, – просто быть рядом и разгребать последствия. Причем часто разгребать приходилось в прямом смысле этого слова.

– Можно я приму душ? – спросила Рути, поднявшись на ноги. Вся ее кофта была в еловых иголках, она вытянула руки в стороны, словно пугало, и всем своим видом показывала, что ей было неприятно оказаться на полу.

– Да, конечно, – ответила Анна. – Я пойду наверх и принесу тебе полотенца. Только не двигайся, потому что там битое стекло. Договорились?

– Договорились.

Анна направилась к лестнице, по пути окинув взглядом елку, распростершуюся на паркете, телефон и разбитый абажур; дополняли эту картину полного разгрома рождественские открытки, которые она подписала, но не успела отправить. Бабуля Гвен невозмутимо наблюдала со стороны. Веселых, веселых праздников. А ведь они только начались.

Глава 2

Кофе здесь всегда был хорош. Что вообще-то странно для больницы. Сэм Джекман бережно держал бумажный стаканчик с темной жидкостью и наслаждался его теплом, пока ждал доктора. За окном было морозно и теплело только лишь для того, чтобы выпал снег.

Сэм не особо любил холода, но привык к ним. Там, где он рос, отопление было почти роскошью, и его включали, только когда температура на улице опускалась ниже нуля. Хоть его родители никогда и не называли себя бедными и часто говорили: «Нам повезло иметь крышу над головой, еду на столе и любовь Всевышнего», но по меркам большинства людей именно бедными они и были.

Вся их жизнь была как из секонд-хенда. Учебники из вторых рук, машина – из пятых, а то и шестых, самодельная одежда, из-за которой он всегда был объектом насмешек и издевательств среди сверстников. Но его младшая сестра Тионна переживала это все гораздо тяжелее. Как она могла делать то, что делали ее друзья – а они в основном подражали певице Пинк и ходили по магазинам в торговом центре, – если она все время одевалась так, будто в свободное время собирает урожай сахарного тростника? Но это было в прошлом. Теперь он мог ее обеспечить. И ее лента новостей в Инстаграме[2] это подтверждала. Тионна, которую когда-то высмеивали за ее внешний вид, теперь стала образцом для подражания для других девчонок, и Сэм невероятно гордился ею.

Он оставил стаканчик с кофе в одной руке, а другой потянул ворот шерстяного пальто. Оно было дизайнерским и стоило больше тысячи долларов, и Сэм знал, что ему лучше не рассказывать родителям о том, сколько денег он потратил на один предмет одежды. Он был вынужден признать, что колебался перед покупкой и окинул взглядом вешалку с вещами на распродаже, прикидывая, способен ли нейлон стать отличной заменой шерсти, если при этом сэкономит ему деньги. Можно вытащить мальчика из Уинтон-Хиллз[3], но нельзя вытащить Уинтон-Хиллз из мальчика. Он все еще не свыкся с тем, что у него есть деньги. Но пора было уже привыкать – если сейчас ему кажется внушительным даже его доход в команде «Бизоны Цинциннати», то жизнь по-настоящему заиграет всеми красками, когда он присоединится к «Далласским диггерам» – лучшей футбольной команде в стране. Контракт, который уже вот-вот будет подписан, принесет ему звание самого высокооплачиваемого игрока в истории. По крайней мере, так говорили. Сэм не стал вникать во все детали контракта, оставив их своему менеджеру Френки, но он понимал важность этого шага, который обеспечит ему самому, Тионне и их родителям не просто безбедную, но даже роскошную жизнь. Если только этот прием у врача подтвердит, что результаты его анализов в порядке. Возможно, ему назначили прием по какой-то другой причине. Вдруг сотрясение, которое он получил пару недель назад, оказалось чем-то более серьезным? Он вышел из строя на четыре или пять дней, его мучили головные боли и головокружение, что нормально после подобной травмы, но в этот раз адвил[4] не помог. И Чад, его лучший друг из команды «Бизонов», заглядывал минимум пару раз в день, чтобы проверить его. А если Сэм не отвечал на звонки, Чад отправлял ему еду через «ДорДаш»[5], чтобы быть спокойным за доставку.

Сэм окинул беглым взглядом стены в кабинете доктора Монро. Вперемежку с информационными плакатами о холестерине и диабете там висели дипломы в рамках, вокруг которых скотчем была приклеена мишура. Эти награды свидетельствовали о профессионализме того, кто усердно учился, неустанно готовился к экзаменам и теперь имел достаточно опыта, чтобы вычислить любой сбой в человеческом организме. Сэм всегда завидовал такому успеху, основанному на чем-то весомом. А вот ему люди платили деньги, потому что он умел быстро бегать с мячом и правильно падать на землю. И правда заключалась в том, что вскоре он начнет зарабатывать куда больше врача, который лечит больных и спасает жизни. И с этой точки зрения его везение не казалось таким уж справедливым…

Дверь кабинета открылась, впустив несколько строчек рождественской песни из динамика в регистратуре, мимо которой Сэм проходил по пути сюда, а вместе с ними и холодный воздух. Возможно, теплое пальто все же было правильным вложением денег. Перед ним оказался доктор Монро – из его нагрудного кармана торчали три ручки, на шее красовался галстук-бабочка с принтом из карамельных тростей, а лоб, как всегда, был нахмурен. Вполне может быть, доктор сожалел о времени, которое он посвятил учебе и всем этим дипломам. Возможно, он даже предпочел бы сейчас зарабатывать на жизнь, играя в мяч…

– Сэм, – сказал доктор Монро, протягивая ему руку, пока Сэм поднимался на ноги, чтобы поздороваться. Но доктор замер на полпути. – Сейчас вообще пожимают руки? Или все теперь приветствуют друг друга кулаками?

Сэм подставил кулак.

– Я могу научить вас приветствию «Бизонов», если хотите.

– Давайте все же остановимся на рукопожатии, – сказал доктор, снова протягивая руку.

Сэм пожал ее, и после всех этих формальностей доктор плюхнулся в рабочее кресло так, будто оно было вроде тех, что стоят на мягких игровых площадках для детей. Доктор закрыл глаза и замолчал.

– Вы хорошо себя чувствуете? – Сэм задал вопрос, который вряд ли часто слышал в свой адрес тот, кто привык отвечать на вопросы о чужом здоровье.

– Просто… никогда не любил сообщать плохие новости, – сказал доктор.

Он открыл глаза и посмотрел прямо на Сэма, как будто его последняя фраза как-то относилась к нему. Плохие новости? Нет, это же просто формальная встреча, чтобы подтвердить, что его анализы в норме и он может вернуться на поле…

– Но, – продолжил доктор Монро, – такова неприятная часть моей работы.

– Та-ак, – произнес Сэм, чувствуя, как во рту пересохло. – Это вы о пациенте, который был здесь до меня, да?

– Итак. – Доктор Монро выпрямился, перебирая бумаги одной рукой и доставая папку из подставки для документов другой. – Я обозначу, в чем суть, пока мы ждем вашего агента. Она скоро приедет?

Доктор не ответил на вопрос Сэма.

– Я… – Сэм растерялся. Он сказал Френки, чтобы она сегодня не приходила. Секретарь доктора Монро попросила приехать вместе с ней, но Френки вовсю работала над финальными штрихами в контракте, к тому же приближалось Рождество, а Сэм знал, сколько у Френки дел в это время года. И вовсе не потому, что она готовилась к празднику – она могла дать фору Эбенезеру Скруджу в своем нежелании отдыхать от работы хотя бы на Рождество, – просто все вокруг приостанавливали работу, и ей было необходимо удостовериться, что все контракты будут подписаны, скреплены печатью и оплачены до того, как сотрудники офисов уйдут на праздники. В понимании Сэма его визит к доктору нужен был для галочки, а не для нового обследования…

– Френки не смогла приехать сегодня, – сказал Сэм. – У нее другие дела.

– Хм, – произнес доктор Монро. – Понятно.

Он вертел в руках папку с бумагами. Это документы, касающиеся Сэма? Разве сейчас все не в электронном формате? Он вдруг почувствовал, что не хочет, чтобы доктор Монро открывал эту папку. Что-то было не так. Что-то повисло в воздухе, и атмосфера этого кабинета, которая поначалу казалась уютной со всей этой мишурой на дипломах, внезапно стала на него давить. Ему надо перехватить мяч. Перевести игру на поле соперника.

– Доктор Монро, что бы вас там ни беспокоило, – начал Сэм, немного выпрямляясь в кресле, – скажите прямо. – Он кивнул. – У меня сотрясение? Я знаю, что приземлился неудачно, и мой шлем тому доказательство. У меня тромб или что-то в этом роде? Если вам надо меня госпитализировать или прописать мне какие-то таблетки, то я вам полностью доверяю, что бы вы ни решили. Я справлюсь.

Доктор положил папку и выдвинул один из ящиков стола. Он достал бутылку хорошего виски и два красных стаканчика. Речь явно шла не о простом тромбе. Сэм сглотнул. Что могло быть хуже тромба?

Доктор налил виски и поставил перед ним стакан. Зачем доктор предлагал ему алкоголь в кабинете, на стене которого висел плакат с изображением цирроза печени? Сэм отставил стаканчик с кофе и взял виски. Доктор Монро уже подносил стакан к губам. Сэм не знал, что сказать; он будто опять летел по воздуху навстречу сотрясению мимо толпы, затаившей дыхание на трибунах.

Доктор Монро поставил стаканчик и снова взял папку.

– Сэм, вы же знаете, что «Далласские диггеры» запросили комплексное обследование, чтобы утвердить ваш трансфер?

– Да, – ответил Сэм. – В какой-то момент я даже подумал, что они не оставят во мне ни капли крови. – Он нахмурился. – Но я же прошел тесты на спортивную подготовку? – Он даже не понял, зачем задает этот вопрос. Он же знал, что он в отличной форме. Он всегда следил за своим питанием и тренировался в обязательном порядке. Спорт был для него всем. Именно вокруг спорта строилась вся его жизнь со времен старших классов – он выложился на сто процентов, чтобы получить стипендию и отучиться в колледже, мечтая только об одном – о Национальной футбольной лиге…

– Дело не в фитнес-тестах, – сказал доктор Монро. – Конечно, с ними все хорошо. Лучше, чем у кого-либо, кто сдавал их при мне.

Несмотря на слова доктора, Сэму стало не по себе. Явно что-то пошло не так, когда он упал на той игре. Но это было две недели назад. Головные боли и головокружение уже давно прошли. Что могло обнаружиться спустя такое время?

– «Далласские диггеры» просили проверить все, что только возможно. И в подобных просьбах нет ничего удивительного, учитывая, какие деньги на кону.

Сто миллионов долларов. Таковы условия трехлетнего контракта. И эта сумма до сих пор казалась невообразимой, Сэм не мог представить себе, сколько места займут эти деньги, если их разменять на однодолларовые купюры.

– Это понятно, – кивнул Сэм. – Так какой тест я завалил? Что бы это ни было, я готов вернуться на шаг назад, потренироваться – все что угодно, я не против.

Доктор Монро опустил взгляд на пластиковый стаканчик так, будто хотел, чтобы тот вновь стал наполовину полным. Выглядел он нехорошо, и Сэм ощутил, будто кофе в его желудке превратился в камень. Речь шла не о каких-то пустяках. Дело было серьезным.

– Сэм, – начал доктор Монро настолько мягким тоном, насколько вообще может говорить профессиональный врач. – Сложно подобрать правильные слова, поэтому я просто скажу как есть. Хорошо?

Сэм задержал дыхание.

– Мы обратили на это внимание из-за генетического обследования. Сэм… боюсь, диагностика выявила у вас ген, который провоцирует развитие болезни Гентингтона.

Глава 3

– Боже! Анна, я понимаю, ты сказала, что у тебя елка в коридоре, но, черт, я не такое представляла.

– Павиндер с ума бы сошел, если бы такое случилось у нас дома. Он начинает вопить как младенец, даже если обнаружит волосинку на кафеле в кухне, серьезно. Его мать была помешана на чистоте и испортила мне этим всю жизнь.

Анна улыбнулась, пропуская в дом подруг – Лизу и Ниту. Малкольм все еще лежал там, где она его оставила, и перегораживал размашистыми ветками весь коридор, оставляя только крошечный проход, через который можно было протиснуться к двери в гостиную и добраться до остальной части дома.

– Спасибо, что пришли, – сказала Анна, проводя подруг мимо елки в уютную гостиную. Пока Рути принимала душ, Анна разожгла камин, зажгла несколько свечей с рождественскими ароматами, нагрела зажигалкой горлышко бутылки с красным вином и вытащила из нее пробку.

– Мы пришли только потому, что ты обещала напоить нас вином, – сказала Лиза, схватила бокал с полки и протянула его Анне.

– Я вообще-то пришла только потому, что кое-кто из коллег Павиндера решил заскочить к нам, чтобы отдать рождественскую открытку. Кто заглядывает с рождественскими открытками к тем, кто даже не празднует Рождество? К тому же для этого существует почта, – сказала Нита, тряхнув копной длинных темных волос, отчего серьги-кольца в ее ушах закачались из стороны в сторону.

Анна наполнила бокал Лизы и взяла с полки еще один для Ниты. Обе подруги примчались, когда Анна попросила их помочь с елкой, хотя жили в нескольких милях от нее, в одном направлении, на самой окраине Ричмонда. Анна во всех подробностях помнила день их знакомства. Это произошло тринадцать лет назад, когда Рути исполнилось только три недели. К тому моменту медсестра уже перестала приходить на дом, и Анне приходилось каждую неделю самой отвозить малышку в клинику, чтобы ее там взвесили.

Но никто не предупредил ее, что процедура взвешивания матери с дочерью в клинике по ощущениям сродни тому, когда сидишь обнаженной под прицелами взглядов других людей, молча осуждающих тебя за малейший недостаток твоего тела. А раздеть ребенка для взвешивания после того, как ты тщательно укутала его, предугадывая любые возможные капризы британской погоды, было невероятно трудно. Теперь Анна улыбалась, вспоминая, как ножка Рути запуталась в рукаве ползунков и дочка стала кричать так, что даже Паваротти позавидовал бы мощности ее легких, а саму Анну бросило в холодный пот от стресса и осуждающих взглядов людей вокруг. И тогда-то Лиза и Нита пришли к ней на помощь.

Оказалось, что у Ниты не было своих детей, в тот день она привезла на взвешивание ребенка двоюродной сестры, которая в это время поехала делать татуировку из хны на животе, вновь ставшем плоским после родов. У Ниты до сих пор не было детей, но Анне уже давно пришло в голову, что Павиндер, хоть и заявлял о желании иметь семью, все же не был готов к полномасштабному и полному хлопот хаосу под названием «родительство». Павиндер занимался какой-то высокоинтеллектуальной работой, связанной с растениями, насчет которой было понятно только одно: беспорядок не должен выходить за пределы лаборатории и распространяться на дом семейства Кхатри. А Лиза в тот день взвешивала своих двойняшек – Кая и Келси. И Лиза с Полом до сих пор были счастливы вместе. В отличие от Анны и Эда.

– Фу! Тебе нужно избавиться от этой фотографии. Ничего хорошего в том, что в доме есть снимок, с которого на тебя смотрит твой бывший муж, пока ты пытаешься расслабиться под очередной выпуск «Холостяка».

– Нита, – предостерегающе сказала Лиза.

Анна протянула Ните ее бокал вина и подтолкнула фоторамку так, чтобы та легла на полку стеклом вниз. Это была семейная фотография, которую Анна оставила из-за Рути. На ней они вместе с Эдом и Рути стояли на вершине горы Сноудон. Рути возненавидела все, что было связано с тем подъемом на гору. Насекомых. Камни. Других людей. Солнце. Ветер. Вообще весь Уэльс. Но на фото этого не было видно. Они улыбались, словно идеальная семья с рекламного плаката, хотя за секунду до этого Эд случайно слегка задел локтем руку Рути, из-за чего она расстроилась и ей понадобилось обработать санитайзером всю руку от кончиков пальцев до локтя. «Вот так. Замрите».

– Про него что-то слышно? – спросила Лиза, плюхаясь в свое любимое кресло, и закинула одну ногу в джинсах на другую. Это кресло в классическом стиле принадлежало бабушке Гвен, и Анна отреставрировала его и заново перетянула.

– Тише! Плохая примета! Готова поклясться, из-за присутствия этого мужчины в доме елка и упала, – заявила Нита, усаживаясь на диван, и сделала шумный глоток вина.

– Никаких новостей, – сказала Анна. – По крайней мере с тех пор, как он совершил налет на наш чердак на прошлой неделе.

– Что? – воскликнула Лиза. – Что он сделал?

Анна кивнула.

– Заявил, что ему принадлежат четыре коробки, которые мы даже не распаковали с тех пор, как переехали сюда. Его мать отдала нам эти вещи. Я не хотела их брать. А ему они и сейчас не нужны. И я на сто процентов уверена, что Николетте тоже.

Это была жалкая попытка продемонстрировать свою власть, и Анна об этом знала, поэтому просто разрешила Эду залезть на чердак и взять все, что ему так сильно понадобилось, хотя они оба знали, что ему оттуда ничего не было нужно. Они развелись уже почти год назад. После того как диагноз Рути подтвердился, они оба наконец поняли, что их связывал только стресс из-за ожидания клочка бумаги, на котором написано то, что глубоко в душе они и сами уже знали. Анна не смогла бы точно назвать момент, когда она поняла, что они больше не любят друг друга, но она знала, что их отношения резко изменились из-за сложностей, во время которых она искала моральной поддержки у двух своих подруг гораздо чаще, чем у Эда. Этого бы не произошло, если бы они относились друг к другу так же, как в начале совместной жизни. До того как стать родителями, они чувствовали, будто вдвоем могут противостоять целому миру. За бутылкой вина и тарелкой домашней пасты они делились друг с другом переживаниями насчет работы, придумывали, как смягчить напряженные отношения с коллегами или как соответствовать ожиданиям клиентов. По воскресеньям они все утро валялись в постели, затем не спеша обедали, приводили в порядок дом и прогуливались в Ричмонд-парке. Головокружительные переживания из-за того, что они стали родителями, быстро прошли, оставив в прошлом все цветы и открытки с добрыми пожеланиями, а также снятие швов с вагины Анны. В итоге их семейная жизнь стала больше походить на сериал «В меньшинстве»[6], чем на «Уолтонов»[7]. И Эд завел роман на стороне. Классический, шаблонный исход.

– Я бы все равно не стала ему ничего отдавать, – подала голос Нита, поправляя подушки, чтобы сесть удобнее. – Развод получен. Он здесь больше не живет. Все, что он здесь оставил, ему больше не принадлежит, а иначе он так и будет приходить! В следующий раз он решит забрать ключи от твоей машины? Или кролика Рути? Вдруг однажды он решит, что ему во что бы то ни стало надо раздобыть питомца для своей новой подружки?

– Нет, – сказала Анна. – Николетте больше нравятся собаки.

Она вовсе не следила за любовницей Эда, теперь открыто ставшей его девушкой. Сейчас, когда прошел почти год после их официального развода, Анна уже не была так ею одержима, как в самом начале. Если Эд, по всей видимости, нашел райское счастье с той, кто выкладывает в интернет свои фото, на которых ее обнаженное тело прикрывают только резиновые сапоги и настольные лампы, выставленные на нужном уровне, значит, так тому и быть. И все же было приятно оставаться в курсе дел. И знать, что она носит белье «Дабл Эс», если верить тегам в Инстаграме[8].

– Ну откуда тебе знать? Если ты продолжаешь пускать его в дом, он вполне может решить, что ему дозволено заявиться сюда в любое время и взять, что захочет.

– Нита, – сказала Лиза. – Потише. А где Рути вообще?

– Она наверху, в своей комнате, – сказала Анна, сделав большой глоток вина, поправила рождественскую открытку на каминной полке, а затем села рядом с Нитой. – Она ведь не может вернуться сюда после того, как приняла душ. Она… считает, что, если спустится, ее пижама станет грязной.

Она сглотнула. Никто на самом деле полностью не понимал, как аутизм сказывается на работе мозга Рути, но, по крайней мере, Анна могла свободно говорить об этом с подругами. В разговорах с чужими людьми ей приходилось выдумывать более понятные оправдания, за что ей становилось стыдно, но она это делала только для того, чтобы всем было проще.

После развода Эд оказался на стороне тех, чужих, людей. Он перестал даже делать вид, что понимает ход мыслей своей дочери. Лишь ненадолго появлялся в жизни Рути, словно любил ее меньше остальных детей. Вот только у Эда не было других детей. У него была Рути. Но сейчас, когда Рути официально поставили диагноз, казалось, он решил отстраниться от отцовских обязанностей и умыть необработанные санитайзером руки.

– Пол приедет через час, чтобы помочь с елкой, – сказала Лиза, сменив тему разговора. – Ему нужно отвезти Кая на кикбоксинг, но он заскочит после этого. Не предлагай ему кофе. У него кофеиновый детокс перед тем, как его родители подарят ему сертификат на очередной мастер-класс «Настоящий бариста». – Она покачала головой. – В прошлом году я еще неделю после этого жила будто с Китом Лемоном[9] на сверхмощных батарейках.

– Спасибо вам, – сказала Анна, почувствовав, как эмоции теснятся в груди. – Вы опять все бросили ради меня и приехали.

Она быстро сглотнула появившуюся в голосе дрожь. Она расстроилась не из-за разговоров об Эде, не из-за Рути и ее реакции на впившиеся в кожу еловые иголки. И даже не из-за разбитого абажура, увидев который бабуля Гвен покачала бы головой, – Анна очень ясно могла это представить. Наверное, все это просто усугубило постоянные тяжелые размышления о том, что происходит с ее жизнью.

Она была тридцатипятилетней мамой, которая каждый день будто балансирует на острие ножа и пытается хоть как-то удержать равновесие. Она словно показывала цирковой номер, в котором пыталась жонглировать несколькими вращающимися тарелками одновременно, четко осознавая, на какую из них переключить внимание, чтобы они не упали. Если не Рути, то начальник Адам. Если не они, то Дженис – тьютор для детей с особенными образовательными потребностями, приставленный к Рути, а если не эти трое и не четвертый – Эд, то мистер Рокит – кролик Рути, который без ее внимания превращался в подобие Ганнибала Лектера. Чаще всего Анна ложилась в кровать, когда не было еще даже десяти часов вечера, не понимая, как опять целый день пролетел, а она и не заметила. Далеко в прошлом остались те времена, когда она могла позволить себе сделать маникюр или насладиться чашечкой латте, пока ей делают стрижку. Если ей удавалось постоять в душе пять минут, ни на что не отвлекаясь, это уже походило на необычайное везение.

– Ты бы сделала то же самое для нас, – сказала Лиза. – Ты уже это делала. – Она улыбнулась. – Помнишь, как мы связали того курьера, который специально портил посылки? Что бы я делала без твоих скаутских познаний о завязывании узлов?

– А я ничего и не бросала, – сказала Нита, сделав еще один глоток вина. – Так приятно приехать к тебе, а не слушать скучные разговоры о составе почвы или вопросы типа «Если мы посадим нашу рождественскую елку во дворе в январе, даст ли нам это что-нибудь, кроме недовольства соседей?» Парни из команды Павиндера говорят об этом так, будто стоит посадить елку с опавшими иголками в землю, как она сразу превратится в лекарство от мозаичного вируса для их растений.

– Если честно, – улыбнулась Лиза, – я сегодня планировала только погладить какой-нибудь из крохотных топов Келси, которые ей обязательно нужно надевать, когда в школе дни без формы, и тайком посмотреть серию «На Чесапикских берегах»[10].

– Ну хорошо, – сказала Анна, ставя бокал с вином на кофейный столик. – Раз уж вы обе здесь и вам нужно на время залечь на дно, предлагаю помочь мне составить убедительный план по реструктуризации кафе. Можно начать с нового названия.

– Что? – спросила Нита. – Для той английской пиццерии с китайской едой навынос?

И это была основная проблема с тем проектом, который ей дал Адам, поставив дедлайн «до января». Как можно реструктуризировать бизнес, в котором по факту их целых три? Анна знала, что ей дают проекты, за которые никто другой не хочет браться, потому что она работает из дома и на полставки. Она была «специалистом по корпоративной реструктуризации» в компании, которая занималась планированием бизнеса, увеличением объема производства и улучшением работы предприятий. В общем, ей доставался бизнес на грани банкротства или компания, которой не удается добиться нужных показателей в работе, и Анна предлагала способы улучшить их положение. Но сейчас перед ней стояла очень сложная задача. Учитывая, что ее сознание уже расщепилось как минимум на шестнадцать частей, концентрации ей сильно не хватало. Но на днях ей заплатили за эту работу, а наличные сильно мотивировали ее не сжигать в камине наброски с идеями, хоть и по большей части паршивыми.

– «Тройная угроза»? – неубедительно предложила Лиза.

– Звучит как название фильма с Сандрой Буллок, в котором она с французскими косами и пулеметом наперевес, – сказала Нита.

«Тройное угощение». Неплохо. Довольно банально, но гораздо лучше, чем ее собственные варианты. Анна надеялась, что, как только она подберет подходящее название – или несколько, – все остальное сложится будто само собой, как на хорошо организованных свадьбах знаменитостей.

– А что, если… «Картошка фри, жареный рис и фетучини»? – предложила Нита.

– У них такое не поместится на вывеске, – ответила Лиза.

Пока Нита приводила доводы «за», а Лиза возражала ей, Анна откинулась на диванные подушки, воспользовавшись моментом, чтобы выпить вина под дружеское пререкание своих подруг. В этот момент ей стало хорошо. Ее жизнь матери-одиночки выглядела чуть менее сумасшедшей, а все вокруг казалось не таким уж безнадежным, когда она ощущала поддержку и любовь других людей.

Глава 4

– Желаете что-нибудь, сэр?

Желаете что-нибудь? Как насчет кнопки, чтобы поставить жизнь на перемотку? Нажать на стрелку влево и увидеть, как последние сутки или около того проносятся назад…

– Сэр?

Сэм выпал из своих мыслей и посмотрел на стюардессу, которая обращалась к нему. Она выглядела лет на сорок и была привлекательно ухоженной. У нее впереди была еще целая жизнь, в которой она подает еду и напитки пассажирам на большой высоте, а потом, возможно, возвращается домой к своему мужчине и детям… Он сглотнул.

– Я возьму… – Сэм сделал паузу. Он собирался сказать «диетическую колу», но кого он обманывал? Он пролетел со своим сезоном. Он пролетел со всей своей жизнью. Он воздерживался от алкоголя и отдавал предпочтение курице, приготовленной на гриле, а не жаренной во фритюре. И где он в итоге оказался? Вот здесь. И это «здесь» было единственным, что у него осталось.

– Я возьму пиво, – сказал Сэм. – И красное вино. Пожалуйста. А у вас есть чипсы? Рифленые?

И кто он сейчас? Тот двенадцатилетний мальчишка, который пересчитывает накопленные четвертаки, стоя у торгового автомата? Тот, кто истекает слюной, глядя на закуски, которые его сверстники каждый день покупают пачками, будто это что-то само собой разумеющееся?

– Сэр, у вас билет в первый класс. Мы можем предложить вам и что-нибудь получше чипсов. Мы скоро принесем ужин.

Она поставила напитки на откидной столик и покатила тележку дальше по проходу. Он потянул за металлическое кольцо на жестяной банке с пивом и, когда она издала щелчок, сделал большой глоток, как будто пил воду после игры. Сэм поднял шторку иллюминатора и посмотрел на облака под самолетом. Вот он летит высоко, делает что-то. Пока еще может. Он опустил шторку, сделал еще один большой глоток пива и закрыл глаза. У него болезнь Гентингтона.

Звучит будто марка очень дорогого бурбона. «Мне, пожалуйста, “Гентингтон” со льдом». Или какое-то блюдо в ресторане. «Принесите, пожалуйста, Гентингтон с картошкой фри, луковыми колечками и беарнским соусом». Вот только ничего подобного. Это болезнь, которая в любой момент начнет разрушать нервные клетки в его мозгу, лишая его тем самым возможности двигаться и даже думать.

Ему было двадцать пять, он стоял на пороге подписания величайшего контракта в жизни, и он не мог положиться на здоровье. В мгновение ока он превратился из сильнейшего в самого слабого. Все, ради чего он до сих пор шел вперед в своей карьере, рухнет в тот момент, когда «Далласские диггеры» узнают эту новость. Новость. В кого он превратится, когда она станет известна всем? Парнем, который упустил самый главный мяч в карьере, хотя у его ног был целый мир. И это при том, что он беспрекословно следовал всем правилам – не ходил на вечеринки, не принимал наркотики, не водил машину в нетрезвом виде, не позволял себе увлекаться романтическими отношениями. И вот перед ним разверзлась огромная, непроглядно темная пропасть, в которую он неминуемо рухнет.

В какой-то момент, пока он сидел в кабинете доктора Монро, ему показалось, что кто-то вставил ватные затычки ему в уши. Они заглушили все звуки, кроме непрерывного биения его сердца. Сэм не знал, хотел ли этот сильный, громкий и безостановочный стук подчеркнуть всю напряженность момента или напомнить ему, что, несмотря на диагноз, его сердце продолжало биться и не собиралось сдаваться. Но он заглушил все то, что говорил доктор Монро. Его мозгу как-то удалось уловить смысл сказанного и кратко зафиксировать. Нужно больше анализов. Еще одна консультация у специалиста по генетике. Первые признаки заболевания обычно проявляются в возрасте тридцати – пятидесяти лет. Ему становилось жарко в пальто. Он был на приеме у специалиста по генетике перед тем, как сдавать остальные анализы, и тогда он думал, что это чистая формальность. Все его физические показатели всегда были в норме. И в этом тоже заключалась проблема. В мире, где ему всегда приходилось бороться за шанс быть наравне с остальными, именно талант и физическая форма отличали Сэма от других и помогали завоевать расположение людей. А теперь он опять чувствовал себя маленьким мальчиком, который завидует тем, кому повезло больше. Только сейчас речь шла не о долларовых купюрах, а о крупинках песка в песочных часах жизни.

Сэм откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. После приема у доктора он на автопилоте вернулся в свою квартиру, набил чемодан всякой всячиной и схватил паспорт. Потом заказал такси в аэропорт. Подальше отсюда. Это было все, о чем он мог думать. Подальше от этого момента, этого места и этого диагноза. Он посмотрел на табло с рейсами и выбрал самый дальний пункт назначения из тех, куда можно было отправиться в течение следующего часа. Пока он еще мог, он делал то, что у него получалось лучше всего. Он бежал.

Глава 5

– Папа!

Это слово из четырех букв прозвучало так громко, что Анна моментально заглотила крепкий кофе, которым обожгла язык, и две таблетки обезболивающего, влетевшие ей в горло так, будто их туда отбила Эмма Радукану[11].

Еще даже не было половины девятого. И это в субботу. Рути что, открыла входную дверь? Или у Эда все еще есть ключи? Последняя мысль пришла ей в голову, когда она выходила из кухни в коридор, закрывая за собой дверь. У всего должны быть границы. Они развелись. Он, конечно, все еще отец Рути, и у них за плечами долгие годы совместной жизни, но все кончено. И хоть это место когда-то было домом для Эда, но он никогда не был здесь полноправным хозяином.

Единственной хозяйкой дома была Анна, она выросла здесь рядом с бабушкой Гвен. И хоть полы, стены и потолки с течением времени пришлось постепенно отремонтировать и заменить, дом все еще хранил в себе множество воспоминаний. Залитая светом гостиная, в которой бабушка Гвен учит малютку Анну танцевать. Кухня, в которой бабушка Гвен пытается готовить что-то по рецептам собственной бабушки и, как обычно, терпит сокрушительное поражение. И хозяйская спальня с высокими потолками, где находится самый любимый предмет мебели Анны – платяной шкаф из орехового дерева, внутри которого все еще можно уловить бабушкин любимый аромат ландышей. В коридоре она взглянула краем глаза на фотографию Гвен, и это придало ей сил и уверенности встретить лицом к лицу, что бы там ей ни предстояло.

И вот она увидела Эда в туфлях дерби на ее коврике с надписью: «Добро пожаловать». Какая ирония. Она была совсем не рада его видеть. Не тогда, когда он без разрешения входит в ее дом. Что у него в руке? Это что, ключ? Анна заставила себя отвести глаза, потому что ей ведь это только показалось, правда? Она перевела взгляд на его прическу. У него всегда были красивые светлые – почти белые – волосы. Они немного свисали, прикрывая его лоб, но легко укладывались. И он носил все ту же стрижку, что и в день их первой встречи, когда Анне был двадцать один год. Он был милым тогда. Хорошим парнем, который не выставлял сексуальность напоказ, в отличие от первых парней Анны, с которыми ей в итоге всегда становилось скучно. Брак казался логичным шагом для них, а затем появилась Рути… Оглядываясь назад, она думала, что, возможно, не должна была спокойно воспринимать размеренность их отношений и ей стоило проверить их на прочность. Вероятно, у них все складывалось слишком просто. Настолько просто, что, когда вдруг они столкнулись с трудностями, оказалось легче все бросить и уйти.

Только Анна открыла рот, чтобы поприветствовать его, как раздался пронзительный звук.

– Что в коробке? Что в коробке?

Анна так отвлеклась на свое нежелание поздороваться с мужчиной, стоявшим на ее придверном коврике, на котором хотелось теперь дописать «не» перед «добро пожаловать», и на воспоминания о его чертовых волосах, что совсем не заметила слева от Эда картонную коробку в праздничной оберточной бумаге.

– Рути, – произнесла Анна, подходя ближе. – Успокойся немного. Ты же только что съела хлопья. – Рути могло иногда внезапно стошнить, если она разволнуется сразу после того, как поест.

– О боже, – сказал Эд, отступая назад. – Я думал, вы уже давно позавтракали.

Анна стиснула зубы. В кои-то веки она немного выпила и поздно легла спать, потому что играла с подругами в «Карты против человечества»[12] после того, как им все-таки удалось поставить Малкольма в гостиной, и надо же было Эду заявиться наутро. Елку еще не украсили, но Анна знала, что не сможет долго сдерживать Рути. Возможно, они нарядят ее прямо сегодня, если ей удастся избавиться от ощущения легкого похмелья в голове… и от Эда.

– Можно мне открыть? – спросила Рути, широко раскрыв глаза и пытаясь подцепить ногтями скотч в радостном возбуждении. Не дожидаясь разрешения, она начала разворачивать подарок.

– Нет, если это на Рождество, – твердо сказала Анна. – Ты знаешь правила. Мы ничего не открываем до двадцать пятого декабря.

– Ну… – сказал Эд, все еще держась на расстоянии. – На этот подарок правила не распространяются, потому что ему там не хватит воздуха до Рождества.

Воздуха? Там что-то надувное? Анна надеялась, что это не надувной шар с гелием. Она все еще не могла забыть ту надувную цифру семь, которую Рути и ее друзья стали передавать по кругу, чтобы вдохнуть гелий, стоило ей отвернуться, из-за чего вечеринка приняла неожиданный оборот, а Анна получила счет за полную чистку салона «мерседеса» С-класса.

Теперь Анна отчетливо услышала шум и совершенно точно звук «мяу» и почувствовала, как ее грудная клетка стала сжиматься. Он бы не стал. Он не мог.

– Ой! Это же… это… – Рути чуть не задохнулась, когда из коробки выскочил довольно большой полосатый кот с длинной шерстью и очень пушистым хвостом и уставился зелеными глазами так, будто задумал убить их всех. Это действительно произошло. Эд купил Рути кота. Если только…

– Это что, какая-то волонтерская программа? Я о таких слышала, – выпалила Анна, когда кот выпрыгнул из коробки и затормозил лапами о ковер.

– Волонтерская программа? – спросил Эд, уставившись на нее непонимающим взглядом. Точно так же он раньше смотрел на Анну, когда та задавала вопросы о бесполезных вещах, которые он покупал на «Ибэй».

– Ну те, в которых ты соглашаешься принять в семью какую-нибудь бабушку. По телевизору такое все время показывают. – Она уже начинала терять нить разговора. А Рути тем временем уже теряла голову от того, кого они не могли оставить кота у себя навсегда!

– Я назову его…

– Нет! – воскликнула Анна, резко нагнувшись и схватив кота на руки. Рути еще толком к нему не прикасалась. Нельзя было допустить, чтобы между ними возникла эмоциональная связь, если Анна собиралась засунуть этого кота обратно в коробку и выставить за дверь вместе с Эдом. Но кот начал извиваться, и стало сложно его удерживать, потому что подушечки его лап были размером с человеческие кулаки.

– Мама! Не делай больно Чизкейку! – заголосила Рути.

Все, теперь у него есть имя, игра окончена. Даже кот понял это и решил мяукнуть ангельским голосом, которого, скорее всего, от него потом будет не дождаться. Зачем Эд так сделал? Не спросив ее! Анна опустила кота на пол и выпрямилась, чтобы посмотреть в лицо бывшему мужу. Ей пришлось быстро усмирить вспыхнувшую ярость.

– Можно тебя на пару слов? – спросила Анна.

– С Рождеством! – объявил Эд. – Вот, пожалуйста. Пара слов.

Серьезно? Анна скрестила руки на груди, а в это время Чизкейк плюхнулся на пол, закинул заднюю лапу за голову и стал намывать пятую точку.

– Мне нужно с тобой поговорить, – уточнила Анна. – В гостиной.

Не дожидаясь ответа Эда, она открыла дверь справа от себя и шагнула в комнату, которую теперь оккупировал Малкольм. Черт, на подоконнике осталась пустая бутылка из-под вина. Она уже не успевала убрать ее. Анна встала так, чтобы загородить ее от Эда, когда он вошел, – засунув руки в карманы темно-синих брюк, со спокойным видом, чем сильно ее раздражал. А вот она не была спокойна. Внутри нее все бурлило!

– Ты что, в самом деле купил кота для Рути? – спросила Анна.

Эд пожал плечами:

– Она сама его просила в прошлый раз, когда мы виделись.

– Эд! Она его просила с тех пор, как научилась говорить! И мы всегда ей отказывали. Потому что наша жизнь и дом с проезжей частью прямо под окном не подходят для кота. У мистера Пендергаста пять котов погибли; он завел попугайчика, потому что решил, что не выдержит снова такого горя!

Эд опять пожал плечами. Что за привычка вообще? Он этого у Николетты понабрался? Ему все равно. Ей нужно говорить только о том, какая плохая идея завести кота, и ни словом не обмолвиться о том, как ее задевает, что Эд прекрасно живет дальше, пока ей достаются самые паршивые проекты на работе, а люди, с которыми она общается, жалеют ее, пусть даже и из лучших побуждений.

– Эд, ты мне даже не сказал о своих планах, – сказала Анна.

– Это был сюрприз. Нельзя рассказывать людям о сюрпризах.

– Это же не для меня сюрприз, а для Рути. И ты должен был предупредить меня заранее, чтобы я могла…

– Что? – спросил Эд, достал руки из карманов и начал ими размахивать. – Чтобы ты могла сказать мне, какая это плохая идея?

– Ну… да!

– А у меня нет права голоса насчет того, что хорошо для Рути? – взорвался Эд.

– Что?

– Именно поэтому ты разозлилась, так ведь? – Эд стал отходить от двери, медленно шагая по комнате, – все как в былые времена. – Ты просто хочешь все контролировать… опять.

Да что происходит? Это все по-настоящему? Или это все из-за похмелья? Анна покачала головой и тут же пожалела об этом – та загудела так, будто Том Столтман[13] ударил по ней гирей.

– Эд, ты купил для Рути животное. Причем не какое-то мелкое, а то, которое проживет лет восемнадцать и каждый день будет требовать внимания и заботы.

– Ну, знаешь, судя по твоим словам, его не будет в живых уже к Рождеству, так что тебе не придется долго о нем переживать. Купишь пару упаковок корма, и все!

– Эд! Так нечестно.

– Говорить мне, что я не могу подарить кота своему ребенку, тоже нечестно. Тем более что я знал, как он ей понравится!

Эд схватил бутылку из-под вина с подоконника и посмотрел на нее так, будто она была достаточным основанием для звонка в социальную службу.

– Повеселилась вчера, да? – цокнул он языком. – И, Анна, серьезно, что это за елка вообще? Она такая огромная, что ей самое место на Трафальгарской площади!

Прежде чем Анна успела что-то сказать в ответ, дверь в гостиную распахнулась и на пороге показалась Рути. Она надела на голову капюшон толстовки и затянула шнурки на нем так, что были видны только ее глаза. Это означало: «Мне нужно стать невидимкой, потому что ситуация накаляется». На руках она держала кота. А тот, словно обученный актер, откинулся на сгибе локтя Рути и умилительно свесил голову.

– Прекратите орать! – прокричала Рути. – Вы оба знаете, что у меня сенсорные нарушения и закрытая дверь никак не убавляет громкость ваших криков.

– Прости, Рути, – тут же отреагировала Анна.

Тогда Рути подошла к Эду и без лишних церемоний вручила ему кота.

– Я не могу ее оставить. Если это она. Я не проверяла. Я бы проверила, если бы оставляла ее… его… но я не могу.

Кот не оценил свое новое положение, и довольное выражение его морды сменилось оскалом, когда Эд попытался устроить его как-то на руках.

– Рути, не глупи. Ты всегда хотела кота, и вот я принес тебе его. – Пока Эд говорил, кот начал карабкаться вверх по его свитеру.

– Но мама всегда была против, – напомнила Рути. – А я не люблю нарушать правила.

Анна сглотнула. У нее разрывалось сердце. Больше всего на свете она хотела разрешить Рути оставить у себя животное, но… так было нельзя. И Эд знал об этом.

– Да ладно тебе, Рути. Куда мне его теперь? Он же породистый и все такое. У него имя из четырех слов. Я и документы его взял.

Конечно! Пришел ткнуть носом в свои деньги, в то время как Анне приходилось усердно трудиться, чтобы поддерживать тот образ жизни, к которому Рути уже привыкла. У нее есть дом. Это было и всегда будет самым важным. Бабушка Гвен заложила фундамент их стабильности, но электричество стоит приличных денег, как и нормальный интернет. Эд имел возможность работать на полную ставку, а Анна – нет. А в качестве алиментов после развода Эду полагалось выплачивать какую-то смехотворную сумму.

– Оставь ее у себя, – сказала Рути, держась за дверную ручку. – Может, твоему новому ребенку она понравится.

Рути вышла из комнаты, а Анна покачнулась и упала прямо на рождественскую елку.

Глава 6

На странного вида знаке была надпись «Патни», один палец указывал в одну сторону, а другой, рядом с надписью «Ричмонд», – в другую. Глядя на два противоположных направления, Сэм осознал, что, хоть на этой развилке ему и предстоит сделать очередной выбор, вероятно, он будет гораздо менее важным, чем его решение сесть на самолет до Великобритании.

Когда самолет приземлился в аэропорту Хитроу, он нашел такси и попросил водителя самому решить, куда тот его повезет, но с единственным условием – не дальше чем на десять миль. «Ричмонд больше для богатеньких, но там очень прилично. Мы с женой ездим туда, если мне нужно загладить вину. Там хорошие рестораны и парки, есть где прогуляться. Все красиво украшено к Рождеству, но не покупайте там подарки, если только вы не так богаты, как тот парень, который продает дорогущие пылесосы. А Патни – рай для гребцов». В нерешительности Сэм вышел из машины на этой развилке в компании только своего рюкзака.

Он бросил его на землю и потянулся за телефоном. Сэм отключил его еще в самолете и с тех пор не доставал. При таком раскладе было легко притворяться, что он не пациент доктора Монро, а контракт с «Далласскими диггерами» все еще в силе, но как только доктор объявит результаты генетического обследования, эта новость разлетится повсюду. Сэм расстегнул кармашек на передней части рюкзака и поежился. В Англии было морозно, на траве блестел иней даже сейчас – а сколько сейчас времени? – в середине дня. В Огайо он привык к снежным зимам, и, вероятно, ему стоило вспомнить о них, когда он собирал вещи. Сэм смутно помнил, как закинул в рюкзак несколько рубашек, пару футболок, джинсы, тренировочный костюм и свитер. Кроме этого да еще ноутбука и нижнего белья, у него было только то, в чем он стоял прямо сейчас.

Сэм нащупал телефон и посмотрел на безжизненный блестящий черный экран. Одним нажатием кнопки он мог оживить его и встретиться лицом к лицу с проблемами, вставшими у него на пути. Мимо прошел человек, догоняющий свою лохматую белую собаку с банданой на шее, пока Сэм гадал, от кого будет первое сообщение. От его тренера в «Бизонах»? От Френки? Или от Чада с предложением посидеть только со своими? Хотя такие его посиделки всегда превращаются в вечеринки у бассейна, подобные тем, о которых рассказывают на TMZ[14]. От «Диггеров»? Нет, если бы они узнали, то связались бы сначала с Френки. У них же мультимиллиардный бизнес, вряд ли они отправят ему сообщение со словами: «Слышали о твоих проблемах, мы сваливаем».

Тионна. Сэм скривился. Он звонил или писал ей почти каждый день и водил ее в кафе-мороженое раз в две недели по пятницам. Ни разу не пропустил. Он попытался однажды, когда парни из команды настойчиво звали его в бар, а он до этого и так слишком много раз отказывался. Но Тионна недвусмысленно дала ему понять, что если он не придет, то у нее больше нет брата. Он знал, что она это не всерьез, но еще он понимал, что, какую бы крутую она из себя ни строила на публике, внутри нее все еще жила та маленькая девочка, которую дразнили за косички и которой нужен был ее старший брат. Что он ей скажет обо всем этом? Он всегда был ее опорой, а кем он стал теперь? Дефектным? Немощным? Его передернуло от этих мыслей.

Положив телефон обратно в рюкзак, он снова посмотрел на указатель. И принял решение.

Глава 7

Несмотря на то что в этом кафе постоянно было действительно много народа, Рути чувствовала себя здесь умиротворенно. Анна приводила дочь сюда, чтобы насладиться десертом, еще когда та некрепко стояла на ногах. Это место любила еще бабушка Гвен, но в ее времена оно называлось «У Спунера» и в нем с утра до вечера подавали завтраки, приносили еду в плетеных корзинках, а во второй половине дня можно было заказать большую кружку чая и кусок торта.

В этом кафе Рути чувствовала себя довольной и счастливой, а у Анны была возможность взять на это время небольшую передышку. Почему-то аромат молотого кофе в сочетании с теплом и паром, исходящими от кофемашин, создавали атмосферу спа-салона. Сюда заходили обычные люди, спешащие по своим делам, они брали кофе навынос и шли к себе в офис, или заказывали сок, чтобы выпить его после пробежки, или сидели здесь с друзьями возле цветочных горшков в ацтекском стиле и яркими декоративными бутылками. Это место в самом деле было необычным.

Сюда хотелось приходить для разнообразия, вместо того чтобы сидеть в четырех стенах своего, пусть и любимого, дома и завидовать мужу, который всегда может сбежать на работу. Конечно, Анна была невероятно рада рождению ребенка, но она ощущала себя совсем не так, как, по ее мнению, должна была, и не так, как ей полагалось, если верить книгам для новоиспеченных родителей. Материнство давалось ей с трудом. И дело только усложнялось тем, что ее собственная мать слишком рано бросила ее, оставив на попечение бабушки, которая потом и вовсе покинула этот мир и больше не могла помочь даже советом.

Анна думала, что она все-таки переняла у матери эмоциональную холодность и эгоизм. Может быть, ее мать когда-то искала утешения в кофейне, сокрушаясь о том дне, когда перестала принимать противозачаточные. Когда Рути только родилась, темные мысли взяли верх над Анной. Порой, взглянув на себя в зеркало, она видела в отражении тонкую и изящную фигуру с темными волосами, унаследованными от матери. Пустые глаза, улыбка властного человека, мысли, которыми она ни с кем не делилась, – все это помогло Анне понять, что ее матери нравилось на самом деле. Ощущение собственного превосходства.

Мысль о том, что это, возможно, наследственное, посещала ее, когда она тонула в подгузниках и салфетках, которые валились у нее из рук. Неспособность быть матерью передалась на генетическом уровне. В те дни, недели и месяцы, когда стресс и депрессия глубоко пустили в ней корни, Анна даже думала, что в какой-то момент что-то щелкнет у нее внутри и она оставит спеленатую Рути на скамейке в Ричмонд-парке. Она покачала головой, отгоняя эти мысли. Она так не сделала. Лиза и Нита помогли ей выкарабкаться в те сложные времена. А ее мать? Анна понятия не имела, что с ней стало. Они ни разу не пересекались с тех пор, как та пьяная и без приглашения заявилась на их с Эдом свадьбу, перетянув на себя все внимание. Бабушка Гвен выпроводила ее в тот раз и, судя по всему, что-то ей сказала или, скорее даже, дала денег, потому что подобные представления больше не повторялись.

Ребенок. У Эда с Николеттой будет ребенок. Интересно, они поженятся до его рождения? Станет ли Николетта новой, улучшенной версией миссис Хит, которая не ругается матом и даже не потеет?

– Имбирные человечки неровные.

Голос Рути долетел до Анны, прорвавшись через ее мысли и радостную фоновую музыку, льющуюся из радио. Внутри было тепло, окна запотели, и Анна видела развешанные украшения в виде имбирных человечков, про которые говорила Рути. Анна остановила на них внимательный взгляд – две коричневые ручки, две коричневые ножки, три черные пуговицы, красная улыбка…

Рути вздохнула.

– С этой стороны четыре, а с той – три. А этот вообще держится за руки со снеговиком. Так не должно быть. Думаешь, Эстер перевесит их, если я попрошу?

– Не знаю, – ответила Анна, обхватив руками стаканчик со своим любимым черным кенийским кофе. – Но она точно не будет против того, чтобы ты спросила.

Здесь все знали о том, что Рути необходим порядок во всем. Все началось с нечетного количества пончиков на барной стойке. А потом были слова на доске, висевшей на стене за стойкой. Названия необходимо было группировать по два, четыре или шесть, иначе Рути не могла думать ни о чем, кроме этого.

Рути поднесла к губам кружку с горячим шоколадом и сделала глоток. Один. Второй. Третий. Четвертый. Она не всегда так делала. Схема могла меняться в зависимости от того, что ей велел ее разум в той или иной ситуации. И все зависело от того, насколько Рути нервничает. Любого может выбить из колеи тот факт, что у его отца будет еще один ребенок, но для Рути последствия могли быть совершенно непредсказуемыми. И теперь Анна терялась в догадках, сколько времени Рути хранила этот секрет. Она посмотрела на свою дочь, закутавшуюся в любимый супермягкий плед с рукавами и принтом «Марвел», и почувствовала, как внутри все сжимается при мысли о том, что кто-то или что-то может навредить ей. Такого чувства ее мать точно не испытывала. Материнский инстинкт, который ясно давал понять, что ты любой ценой будешь защищать человека, которого родила.

– Рути, – начала Анна вкрадчиво. – А когда папа сказал тебе о… ребенке?

Рути закатила глаза.

– Нельзя говорить о ребенке так, будто это вещь.

– Я разве так сказала? – спросила Анна, хотя прекрасно понимала, что имеет в виду Рути. Она произнесла слово «ребенок» так, будто кто-то извалял его в мерзких и вонючих экскрементах и теперь она чувствует этот вкус у себя на языке. Но как бы неловко она ни ощущала себя в этой ситуации, тот ребенок станет частью жизни Рути, как и Николетта.

– Мам, ты сказала это так, будто говорила не «ребенок», а «Волан-де-Морт».

– Тсс! Разве нам можно здесь произносить его имя?

– И папа не рассказывал мне о ребенке, – сказала Рути, изучая взглядом содержимое своей кружки. – Николетта пригласила подруг и размахивала перед ними какой-то палочкой, а они все поздравляли ее и пили спиртное. Я думала, это тест на ковид, но они с таким восторгом говорили, что он положительный. Я спросила ее, почему они радуются, что у нее коронавирус, а она сменила тон на тот, каким обычно говорит о еде, которую ей не следует есть, например… обо всем углеводном. И сказала: «Ты скоро станешь старшей сестрой».

Анна закрыла глаза. Нельзя вот так обрушивать настолько большие и важные новости на ребенка с аутизмом. Новости необходимо сообщать неторопливо, в тихой и спокойной обстановке, когда Рути чувствует себя расслабленно, а не в толпе кричащих и гогочущих женщин, напившихся вина. И опять, как и в ситуации с котом, – почему Эд ничего не сказал ей? Из него вообще не получилось вытянуть ничего конкретного после того, как она выбралась из колючих лап Малкольма.

Едва шевеля губами, он выдавал невнятные оправдания вроде: «Мы ждали первого УЗИ» или «Мы пока сообщили только семье». Последняя фраза казалась язвительной. Особенно теперь, когда Анна узнала, что Рути об этом поведали женщины, которые явно не относились к членам «семьи», но при этом все подержали в руках описанный тест.

– Что бы ты ни чувствовала по этому поводу, это нормально, – сказала Анна Рути.

– Обычно люди так говорят, когда на самом деле хотят, чтобы ты определилась со своим мнением и чувствовала что-то конкретное.

Суперумная, как и всегда. Поразительно, что из-за аутизма Рути воспринимала привычные для большинства людей занятия как сложные головоломки, но при этом справлялась с хитросплетениями сознания каждый раз так легко, словно отвечала на первый вопрос в игре «Кто хочет стать миллионером».

Рути вздохнула.

– Я бы предпочла, чтобы не было никакого ребенка. Но я не стану душить его подушкой, пока он спит.

Анна кивнула.

– Это радует.

Скажет ли Рути еще что-то? Никогда не знаешь. Иногда она выдавала информацию неиссякаемым потоком, а порой долго рефлексировала, прежде чем поделиться хотя бы одной мыслью.

– Я думаю, папа тоже предпочел бы, чтобы не было никакого ребенка, – продолжила Рути.

– Почему ты так решила? – спросила Анна.

Еще один вздох.

– Я слышала, как он говорил по телефону с дядей Джейсоном. Он сказал, что он в жопе.

– Рути! – воскликнула Анна, которая от неожиданности не знала, что лучше сделать – прикрыть рот Рути рукой или начать подпевать в такт музыке и перетянуть на себя внимание с грубого слова, произнесенного дочерью во весь голос.

– Что? – удивленно спросила Рути. – Это просто слово, все равно что сказать «свекла». Люди сами наделяют слова силой.

Анна почувствовала необходимость произнести одними губами беззвучное «извините» женщине с именем Бриан на бумажном стаканчике за соседним столиком.

– Но я волнуюсь насчет твоих чувств по поводу ребенка, – сказала Рути.

– О… – произнесла Анна, отодвигаясь немного назад к спинке стула. – Ну, я не… в смысле… меня ведь это не касается?

– Мам, язык твоего тела выдает тебя похлеще неоновой вывески. Ты ненавидишь этого ребенка.

– Рути! Это неправда! – Анна поняла, что теперь она ответила слишком громко, и перешла на шепот. – Никто не способен ненавидеть ребенка. Разве что у него с головой не все в порядке. Я имею в виду того, кто ненавидит. Не ребенка.

– Да, но тебе не нравится Николетта. И то, что папа с ней. А у тебя никого еще нет.

В общем-то, сказанное прекрасно описывало всю ситуацию – без преувеличения. Только вот Николетта больше не была любовницей. У них теперь все стало серьезно, она была беременна, а Анна превратилась в бывшую. Осталась в прошлом. И она не хотела выплескивать свои чувства на Рути.

– Мы должны найти тебе кого-нибудь! – объявила Рути так, словно для этого нужно было просто наведаться в супермаркет и выбрать подходящего партнера на полке рядом с первоклассной говяжьей вырезкой. Анне совсем не хотелось, чтобы эта мысль поселилась в голове Рути или вовсе захватила ее полностью.

– Мистер Перхоть симпатичный. Если не обращать внимания на перхоть, лол.

Рути не сказала по буквам «л-о-л». Она произнесла так, словно это было одно полноценное слово. И кто вообще этот мистер Перхоть?

– Он мой учитель по физкультуре, – продолжила Рути. – Новенький. Ты еще не успела опозорить меня перед ним на родительском собрании. Он немного похож на того актера, который тебе нравится… Ричард как его.

– Ричард Грант?

– Фу! Нет!

Анна немного наклонилась вперед, как будто заинтересовалась.

– Ну не Ричард Армитидж?

– Да! – воскликнула Рути.

Теперь Анна представила кого-то похожего на Ричарда Армитиджа в шортах и майке, бегающего по полю для нетбола. Рути наверняка преувеличивала. Если бы у Анны был такой учитель физкультуры в ее время, она бы действительно попыталась заниматься спортом. Но такого не было, поэтому у Лизы получалось уговорить Анну заглянуть просто ради развлечения на групповую тренировку, только если она обещала угостить ее потом чем-нибудь вкусненьким, причем не обезжиренным.

– Я могла бы сказать ему, что не справляюсь с упражнениями… на ноги… потому что у меня особые потребности, и тогда мистеру Перхоти придется поговорить с тобой насчет каких-то индивидуальных, но не слишком сложных упражнений.

– Нет! – тут же воскликнула Анна. – Нет. – Она поднесла стаканчик к губам и перестала витать в облаках с Ричардом Армитиджем. – Рути, у меня все хорошо. Я никого не ищу. У меня полноценная жизнь. У меня есть ты, Лиза, Нита и проект на работе, который продвигается очень и очень хорошо…

Он не продвигался очень и очень хорошо. Он вообще никуда не двигался. В промежутках между размышлениями, вызванными слишком большим количеством вина, ее разум отчаянно придумывал рифму к слову «сервелат». Она даже не знала, с чего начать перекраивание этого предприятия, и это было так не похоже на нее. Вероятно, краткие инструкции к этому проекту были слишком краткими. Возможно, ей стоило вернуться к Адаму и выудить из него конкретные ожидания клиента.

– Я знаю, что усложняю тебе жизнь, – тихонько сказала Рути, глядя на нее блестящими глазами, которые стали немного влажными. – И я знаю, что нелегко приспосабливаюсь к переменам.

– Рути…

– Но ты можешь завести парня. Если хочешь. При условии, что он никогда не зайдет ко мне в комнату, даже чтобы проверить, работает ли обогреватель, и будет кашлять в рукав, а не себе в ладони, и будет любить кей-поп и вселенную «Марвел».

Анна улыбнулась.

– Хорошо. Я это учту.

Неправда. У нее совсем не было желания усложнять себе жизнь еще больше. Еще и в декабре. Кто в здравом уме думает о свиданиях накануне Рождества? В ее жизни и так много чего происходит: проблемы с проектом, беспокойство о Рути и все ее школьные мероприятия, включая сегодняшнее – праздничную ярмарку, которая состоится после обеда. Анна взялась помочь Ните на стойке со всякой согревающей всячиной. По сути, с супом, булочками и веганским бульоном.

– И спасибо, что разрешила оставить Чизкейка, – добавила Рути, к носу которой прилипла зефирка из кружки.

Да, теперь у нее помимо кролика, о котором нужно заботиться, есть еще и кот. Как она могла не сдаться после новости о ребенке? Так поступают все матери. Они выбирают самую сложную из возникающих проблем и бросают основные силы туда. Поэтому на сегодняшний день длинношерстный породистый кот окраса табби, записанный в документах под именем Профессор По-Кэдбери Фрост, одержал над ней победу.

Глава 8

В этой части города было хорошо. Здесь Лондон совсем не походил на тот, который Сэм видел в интернете. В новостях, попадавшихся ему в США, помимо исторических зданий, показывали в основном многоэтажки и оживленные вокзалы. Конечно, он был не настолько глуп, чтобы думать, что здесь нет ничего, кроме Вестминстерского и Букингемского дворцов, но домики, на которые он сейчас смотрел, были действительно милыми. Они создавали уютную и приятную атмосферу, а пейзажи напоминали сельскую местность.

Трех- и четырехэтажные дома, покрытые белой штукатуркой, с большими эркерными окнами. У каждого дома ставни и большое крыльцо, и большинство из них украшены к празднику. На дверях висели рождественские венки, по виду дорогие, в основном с серебряными колокольчиками и золотистыми ленточками, а не с привычными сосновыми шишками и листьями плюща. Вдоль улиц на заборах и ветках деревьев были развешаны гирлянды с лампочками, готовые осветить весь квартал, как только начнет смеркаться.

Его маме понравилось бы здесь. Она всегда восхищалась аккуратными подъездными дорожками, садами и занавесками на окнах и обязательно говорила, что в таких местах живут хорошие люди. Под словами «хорошие люди» на самом деле его мама подразумевала «богатые люди». По своему опыту Сэм знал, что, каким бы хорошим человеком ты ни был, это никак не отражалось на состоянии твоего банковского счета.

Несмотря на все его старания, мама отвергала любую денежную помощь от него, пока он не понял, что нужно быть хитрее. И он стал врать. Он говорил, что выиграл в соревновании и по условиям должен отдать приз: одну половину на благотворительность, а другую – семье. Или что ему прислали бесплатную машину в обмен на разрешение использовать его имя на сайте или рекламных щитах.

Его мама ничего не говорила, но он знал: она наверняка догадалась, что это все не имеет отношения к случайному везению, а просто он так пытается отблагодарить ее за то, что она вырастила его. Сэм надеялся, что ему удастся уговорить родителей переехать, когда контракт с «Далласскими диггерами» будет подписан. В какую-нибудь квартиру получше, но в том же районе или в дом с садом и качелями во дворе в каком-нибудь тихом и спокойном месте, где его мама смогла бы отдыхать. Может, отец даже решился бы выйти на пенсию или хотя бы меньше работать в автосалоне. Сэм бы купил ему машину какой-нибудь классической модели, например, «Понтиак Файрберд». Отец мог бы повозиться с ее ремонтом, а Сэм, возможно, даже помог бы…

Болезнь Гентингтона. Теперь есть только она. Ты не справляешься с единственным, что у тебя получалось хорошо. Обратный отсчет пошел.

Сэм мог бродить по этому незнакомому месту целый день, сравнивая его с Цинциннати, но голос в голове не хотел умолкать надолго. Когда в голове наступило очередное затишье и его мозг взял паузу от размышлений обо всем, что Сэм видит сейчас, и от воспоминаний о том, что осталось дома, возникла мысль – громкая, как звук его имени, которое скандировали фанаты «Бизонов», когда он заработал тачдаун.

А вдруг это ошибка? К этой мысли он хотел прислушаться. Такое ведь постоянно происходит. Людям диагностируют рак, а потом выясняется, что это не опухоль, а какая-то сросшаяся с их телом штука, которую они проглотили в трехлетнем возрасте. Или людям говорят, что им осталось жить несколько недель, а через пять лет они все еще живы и участвуют в нью-йоркском марафоне.

Заключение другого врача. Вот что нужно. Все эти переживания могли оказаться беспочвенными. И почему это не пришло ему в голову, когда он выбегал из кабинета доктора Монро? Еще, как вариант, у него в телефоне сейчас могла быть куча текстовых и голосовых сообщений от самого доктора, в которых он признает, что с результатами анализов произошла путаница. Возможно, где-то живет парень, который считает, что у него есть все время мира, но это именно ему нужно сходить с ума из-за своего диагноза. Надо включить телефон.

Сэм остановился, прикусив губу, и вдруг почувствовал тяжесть рюкзака на плечах. «Чего ты боишься? Того, что, если ты увидишь пропущенные звонки и сообщения, тебе больше не удастся притворяться, что того приема у врача никогда не было?»

Сэм посмотрел на часы, и его желудок заурчал. Ему нужно было перекусить, найти отель и после этого подумать о дальнейших действиях.

Глава 9

– Они все время ставят меня в палатку с супом – я считаю: это расизм.

Анна перевела взгляд на Ниту, подняв голову от больших булочек, которые мазала спредом. Хоть по вкусу он и походил на сливочное масло, все же нисколько им не был. В их палатке было на удивление тепло благодаря включенной печке и развешанным по периметру крыши разноцветным лампочкам, которых, казалось, было несколько сотен, и Анна подумывала снять шерстяную шапку. Она посмотрела на Рути, которая прятала руки без перчаток в рукава и пыталась помочь своим друзьям организовать конкурс «Угадай, сколько карамельных тростей в стеклянной банке» в палатке неподалеку. Рути не стала бы снимать шапку, даже если бы выглянуло солнце. Шапка была одним из элементов ее брони для подобных мероприятий. Хорошо, что сегодняшнее проходило по большей части на улице. Рути гораздо легче переносила большие скопления людей, если они собирались на открытом воздухе и у нее была возможность куда-то сбежать, когда ей станет не по себе. Конечно, только если поблизости не было насекомых или кустов. Ее друзья относились к ней с пониманием, разрешали делать только то, что для нее комфортно, и держали под рукой салфетки и антибактериальный гель. Никто никогда не мог гарантировать, что все внезапно не пойдет наперекосяк, но Анна прихватила с собой сумку с необходимыми вещами на все случаи жизни…

– Это все из-за чечевицы и нута. Я уверена, Селия Дьюк считает, что любой, кто побывал в Индии, автоматически получает суперспособность готовить блюда из бобовых, как Мадхур Джаффри[15]. А уж если у тебя есть родственники в Индии, значит, одна из них точно Мадхур Джаффри.

– Нита, я уверена, что это не так, – ответила Анна. – Хотя ты лучше всех готовишь бобовые – это чистая правда.

Анна знала, что Ниту ставят в палатку с супом три года подряд только потому, что она невероятно мастерски управляется с делами на кухне. И председательница школьного комитета этому даже немного завидует. Но Нита совершенно не умела принимать комплименты, вообще любые, никогда не верила, что их делают искренне, и всегда искала в них какой-то подвох. Анна также знала, что Нита любит работать в палатке с супом и ужасно обидится, если это поручат кому-то другому. Нита вступила в школьный комитет, когда уроки рисования для взрослых в колледже, на которые она ходила, внезапно прекратились из-за того, что их преподавателя обвинили в подделке произведений искусства. Газеты пестрели этими новостями, а Нита страшно расстроилась, что вообще оказалась ученицей этого парня, сожгла все свои принадлежности для рисования и разнесла кувалдой мольберт. И Анна, и Лиза пытались приободрить ее словами о том, что не все художники «такие злодеи, как Артур Шелби» и что не стоит бросать рисование, даже если не хочешь больше брать уроки. Но если Нита что-то вбила себе в голову, то назад дороги не было.

– Это же очевидно! Мне нужна работа! – внезапно сказала Нита, поднимая крышку чана с супом, который они продавали посетителям ярмарки. – Мне нужно делать что-то только для себя. У меня же сейчас только районные благотворительные проекты, а это – помощь другим. И это все хорошо, конечно, но иногда я думаю, что уж слишком хорошо. И я беспокоюсь, что наш с Павиндером брак оказался на той стадии, когда мне стоит повернуться к нему другими своими сторонами.

– Ого, Нита! Откуда у тебя такие мысли? – спросила Анна, озабоченно взглянув на подругу, пока накрывала булочки фольгой. Разве Павиндер не знал уже обо всех сторонах жены? Их браку больше четырнадцати лет! Хотя, если вспомнить ее брак с Эдом, возможно, Нита была права.

– Павиндер все больше и больше говорит о коллегах.

– Павиндер всегда много говорил о работе. – Даже Анна теперь знала, как проращивать ячмень.

– О работе – да, но не о людях с работы. – Нита вздохнула, теребя пальцами узел фартука, завязанный на бедрах. – У него там Адиль, Нэнси, Сарра – с двумя «р» – и Моника – не знаю, как пишется, – а еще Джессика. И Джессику он упоминает гораздо чаще остальных. И он мне сказал, что это Джессика заходила вчера вечером, чтобы занести рождественскую открытку. Почему бы ему просто не сказать Джессике, что мы не празднуем Рождество? Потому что он не хочет ее обидеть!

Так Нита хотела устроиться на работу или подозревала, что Павиндер изменяет ей почти со всеми женщинами из песни Лу Бе́ги[16]? Хотя выглядела она спокойной.

– Нита, откуда у тебя такие мысли? – спросила Анна, быстро налила стакан неразбавленного апельсинового сока с мякотью и протянула подруге. Вино здесь было только на стойке с лотереей.

– Не знаю. Может, это все из-за тех мерзких журналов, которые Лиза отдает мне, когда сама прочитает, а я прячу, когда приезжает мать Павиндера! Там пишут чистый вздор, но так затягивает.

Нита была в том состоянии, когда ее внутренний вулкан мог пробудиться и начать извергаться, сметая все на своем пути, а скорость его извержения была даже выше, чем у внутреннего вулкана Рути. И это при том, что у Ниты не было аутизма. Но она, по всей видимости, действительно всерьез переживала из-за этой ситуации. И эти переживания, вероятно, варились в ней дольше, чем чечевица в чане для супа.

– Я слишком хорошая, ведь так? Внешне, – сказала Нита. – Я говорю то, что принято в приличном обществе. Я все делаю правильно, как и подобает хорошей индийской жене, и что? К чему это приведет? Я превращусь в мать Павиндера, а он отправится на поиски кого-то посексуальнее, пока я буду готовить лучшие блюда из бобовых во всем Ричмонде, рассчитывая на то, что это может возбудить больше, чем чьи-то ноги, плотоядно раздвинутые, будто «челюсти» венериной мухоловки.

– Нита! – воскликнула Анна, когда голос ее подруги стал громче раз в пятьдесят и их разговором всерьез заинтересовались Брюс и Элиотт, которые продавали рождественские венки из бусин, перьев и пуговиц в соседней палатке. – Ты сама на себя не похожа.

– Да, – согласилась Нита. – Потому что «я» – это та, кто встречает мужа после тяжелого рабочего дня в удобной пижаме, а не в наряде, в котором тебя впору приковать наручниками в игровой комнате для непослушных взрослых!

О боже! Все началось с нута и чечевицы, а превратилось в глубинный анализ брака. И где Лиза, когда она так нужна Анне? Они же одна команда, когда нужно поддержать друг друга и выговориться о проблемах.

Покупатели! Если Ните придется наливать им суп, у нее не будет времени на мысли, от которых она вот-вот взорвется. А пока Анна будет занята делом, у нее будет время подумать, что сказать, чтобы вытащить Ниту из ее внутреннего хаоса. Нита была самокритичной до ужаса, и, по мнению Анны, думать, что Павиндер решился на интрижку, было все равно что подозревать в измене добропорядочного семьянина вроде Кевина Бейкона[17].

– Все сюда, за рождественским супом! – закричала Анна как можно громче. – С чечевицей и овощами или с пряным нутом – всего один фунт стерлингов за чашку! Подходим! Подходим!

Подходим? Она же специалист по повышению эффективности бизнеса и привлечению клиентов! Она может куда лучше!

– Ты что делаешь? – спросила Нита, которая все еще выглядела так, будто вскипит раньше супа. Она поставила свой апельсиновый сок.

Нужно больше музыки. Что-нибудь праздничное, чтобы зажечь толпу, пока группа «Ветер Уиттингтона» еще не начала играть. Что там Рути слушала у нее на телефоне по дороге сюда? Что-нибудь вроде Мэрайи Кэри или Майкла Бубле подошло бы идеально. Анна нажала на кнопку воспроизведения, и заиграла… «Айс Айс Бэйби» рэпера Ванилла Айс. Что еще хуже, телефон каким-то образом самостоятельно подключился к уличным динамикам, и песня загремела на полную громкость. Как тут не любить новые технологии? Директрисам школы, Селии Дьюк и Дженнифер Аткинсон, очень понравится текст этой песни. Выключайся! Анне просто нужно очень быстро остановить ее… но почему-то телефон не реагировал на ее руки, как будто они были гигантскими мультяшными пародиями на самих себя. И вот песня на повторе заиграла с самого начала. Анна все еще неистово нажимала на крестик, но тут пришла мысль, что, может, нужно смахнуть приложение с экрана телефона. Или побежать и отключить динамики…

– Что ты делаешь? – Нита не отступала. – Ты в этом году заправляешь музыкой?

Боже, на какой секунде начинается этот пошлый текст? Времени уже нет. Внезапно губы Анны зашевелились, и она стала выдавать такие движения, которые вообще нужно запретить делать на публике. Ей придется читать рэп, заглушая песню, которая грохотала над площадкой. Может, попробовать прорекламировать суп…

Внезапно эта песня прервалась и заиграла веселая композиция «Рокин Робин» в исполнении Майкла Джексона. Все позади. Уф! Несколько человек, которые почему-то решили остановиться и посмотреть на Анну, размахивающую руками и танцующую на школьном футбольном поле, вяло похлопали в ладоши и отправились смотреть на сделанные вручную снежные шары, плюшевых альпак и свитеры, связанные из ворсинок, остававшихся в барабанах сушилок для белья. Серьезно.

– Анна, – произнесла Нита. – У тебя все хорошо?

Нита смотрела на нее огромными карими глазами, в которых читалось не то любопытство, не то подозрительность. Это был тот самый взгляд, который появлялся в моменты, когда Нита решала добраться до самого дна твоей шкатулки с секретами. Нита считала, что у каждого есть такая шкатулка на какой-то внутренней полке, рядом со списком людей, «с которыми ты хотел бы переспать до свадьбы». Анна кивнула и снова принялась мазать булочки спредом. В ее голове царил хаос, и теперь там было на миллион вопросов больше, чем обычно. Едят ли породистые коты то же самое, что и простые смертные коты? Нужно ли переставить клетку мистера Рокита в более безопасное место, как она делала, когда в их районе стал появляться дикий барсук? Когда Рути прекратит требовать картофельный салат к каждому приему пищи?

– Я спрашиваю, потому что ты только что назвала мой суп «похлебкой», – продолжила Нита. – Ты это рэпом зачитала. Громко. Чтобы все слышали. Хотя я уже и так расстроилась из-за того, что суп в этом году получился хуже, чем в прошлом, потому что у него появился привкус паранойи и зависти.

И в этот момент Анну переполнили эмоции, она не успела взять себя в руки, и слезы градом полились по ее щекам, как будто кто-то натер ее глаза луком. Она отвернулась от Ниты и схватила бумажные салфетки, чтобы не намочить выпечку.

– Так, – строго произнесла Нита. – Рассказывай. Что случилось?

Анна сделала глубокий вдох, но слезы не собирались останавливаться.

– Это все из-за Эда, – сказала она Ните. – У него будет другой ребенок.

Глава 10

– Эд сошел с ума.

– Сначала он лишится сна. На долгие годы. А потом и всех денег, которые он наверняка надеялся отложить, чтобы купить мотоцикл или симулятор Боинга-747, когда у него наступит кризис среднего возраста.

– Нита! – воскликнула Лиза.

– Что? Это правда. Павиндер говорит, что, когда ему стукнет пятьдесят пять – в этом возрасте у его отца случился первый сердечный приступ, – он хочет объехать всю Америку на «Харли Дэвидсоне».

Анна трясущимися руками поднесла к губам бумажный стаканчик и сделала глоток вкусного и ароматного горячего шоколада, сладость которого ее немного успокоила. Ните пришлось быстро что-нибудь придумывать, потому что нескончаемый поток слез Анны не под силу было остановить никакому количеству бумажных полотенец. Она нашла людей, которые подменили их в палатке, написала Лизе, чтобы та принесла горячий шоколад, и привела их сюда, в уголок крытой беседки, где они могли спокойно посидеть.

Беседка находилась в отдалении от ярмарочной суеты, поэтому они здесь были не на виду, но Анна по-прежнему могла приглядывать за Рути. Она прямо сейчас смотрела на свою розовощекую дочь, которая показывала посетителям палатки банку, заполненную карамельными тростями, в то время как ее подруга Эмили записывала в бланке для конкурса их предположения о количестве конфет. На ярмарку подтянулось еще больше народа, и Анна отдавала себе отчет в том, что сейчас было не самое подходящее время им троим бросать палатку. Ей только нужно было получить дозу сахара из шоколада и собраться с мыслями.

– А Рути знает? – спросила Лиза, пододвигая стул ближе к Анне.

Анна кивнула.

– Она узнала еще раньше. Думаю, несколько недель назад как минимум.

– И ничего не говорила?

Анна думала об этом, и ей показалось немного странным, что Рути ничего не сказала прямо. Рути обычно не могла молчать о том, что ее беспокоило, потому что у нее не получалось справляться с тревожными мыслями, которые отвлекали на себя все ее внимание. Так почему же она скрывала новости до сегодняшнего дня, пока ее практически не вынудили о них сказать?

– И как она к этому отнеслась? – спросила Нита. – Это ведь даже для меня шок, а я все-таки не его дочь.

– Не знаю, – призналась Анна. – Иногда очень сложно сказать, что Рути чувствует в глубине души.

Могло казаться, что Рути на самом деле ничего не чувствует, но это было совсем не так, хоть порой она и старалась не принимать слова близко к сердцу, чтобы они не могли ее ранить. Анна знала об этой особенности.

– Ну что сказать, он кусок дерьма, – заявила Лиза, отхлебнув из стаканчика.

– И он будет нищим куском дерьма без единого пенни в кармане, когда окажется по щиколотку в дерьме своих детей, – добавила Нита. – Кстати, о щиколотках: моя двоюродная сестра говорит, что после родов по большей части только на них и может сидеть. Так что велотренажер Николетты будет пылиться без дела.

Анна слегка улыбнулась. Сладость горячего шоколада на языке и искренняя любовь ее лучших подруг подняли ей настроение, а ведь она даже не подозревала, как это понадобится ей сегодня.

– Почему ты нам не рассказала все вчера? – спросила Лиза. – Ну, знаешь, когда у нас в бокалах было вино.

– Не то чтобы горячий шоколад плох, – сказала Нита, – но нет ничего лучше забродившего винограда, когда приходится иметь дело с придурками.

– Я ничего не знала вчера. Эд заявился сегодня утром. С котом.

На Анну столько всего навалилось: Чизкейк – она все еще не могла запомнить его полное имя по документам, – новости о беременности, от которых она свалилась на Малкольма… поэтому она так и не разобралась с тем, что у Эда есть ключ от ее дома. Ей, безусловно, стоило поменять замки на входной двери. Хотя она так старалась сохранить ее полностью в неизменном виде, вплоть до латунной фурнитуры. На двери было оригинальное витражное панно с изображением переплетающихся роз, о которых бабушка Гвен сочиняла бесконечные истории, когда Анна была маленькой. «Эти розы росли в королевском саду. Девочка по имени Анна продавала розы на рынке».

– Что? Кот! – воскликнула Лиза, чуть не выронив стаканчик из рук.

– Кошки, – фыркнула Нита. – Не люблю их. Они писают, где им вздумается. И смотрят на тебя свысока. – Она подумала секунду и продолжила: – Прямо как тетушка Павиндера, Бринда.

Вдруг Лиза положила руку Анне на колено.

– Я знаю, ты раньше отказывалась, но… что, если тебе снова начать ходить на свидания? – Она сжала ее ногу; Анна понимала, что Лиза таким образом хотела приободрить ее, но у нее были невероятно сильные руки благодаря тренировкам с Каем, и потому это было все равно что похлопывание по плечу от самого здорового игрока в регби.

– Ты что, не слушала, когда я говорила, что у меня теперь есть кот? – вздохнула Анна. – И проект на работе, с которым я не могу справиться, и… Рути, и… Рождество на носу.

– Нам нужна всего-то секунда, чтобы реанимировать твой профиль, – сказала Нита, достав телефон из кармана пальто, и дотронулась до экрана.

– Нита, нет, – сказала Анна, оглядываясь по сторонам в поисках места, куда можно поставить стаканчик на случай, если придется давать отпор подругам.

– Как тебе этот? – Нита повернула экран телефона к Лизе.

– Симпатичный, – ответила Лиза, наклоняясь вперед. – Он не взял фото Тома Круза из интернета и не выглядит сильно отфотошопленным. Да и вообще выглядит вполне естественно.

Анна тряхнула головой, вспомнив тот раз, когда она послушалась совета подруг и пошла на свидание. Она убеждала себя, что ей нечего терять. И что это просто ради веселья, ведь одно свидание с парнем не означает, что а) ей нужно идти на второе, если он окажется не в ее вкусе, и б) ей нужно решать, какое место он займет в ее дальнейшей жизни, если даже она захочет с ним снова увидеться. Если тебе тридцать пять и ты разведена, то можешь играть по своим правилам. Тебе не нужно придерживаться привычного распорядка – выйти замуж, родить детей, украдкой посмотреть шоу «Переломный момент» после обеда, умереть. Нет, все становится менее определенным (как объем ее талии), более беспечным (в отличие от мыслей, которые вызывал объем ее талии) и необязательно сохранится надолго (возможно, как мог бы сохраниться объем ее талии, если бы она занималась спортом почаще). Вот только при этом становилось как-то не по себе, и куда более не по себе, чем когда у тебя есть хоть какая-нибудь инструкция. Она пробовала знакомиться, но мужчины ее возраста не хотели связываться с той, у кого есть дочь-подросток, мужчины постарше выражали излишнюю заинтересованность, узнав, что у нее есть дочь-подросток, а один вообще спросил, любит ли она, когда ее намазывают джемом…

– Если под естественной подразумевать внешность Паоло Нутини[18], – сказала Нита, все еще тыча в экран.

– О да, есть в нем что-то такое, – согласилась Лиза.

Анна покачала головой снова.

– Я в самом деле не хочу ходить на свидания.

– Но тебе нужно что-то сделать лично для себя. Как и мне нужно что-то для меня, – настаивала Нита. – Работа у тебя уже есть, поэтому нужно что-то еще. И что такого, если ты отвлечешься на кого-то, кто внешне будет напоминать мужчину?

– Хм, новый кот, работа, Рути, Эд…

Может, она и не была больше замужем за Эдом, но он оставался отцом Рути, а это подразумевало совместное выполнение родительских обязанностей, помноженное на индивидуальные особенности Рути. Но Анна должна была спокойнее воспринять эти новости о Николетте. Для кого это могло оказаться действительно сильным потрясением, так это для Рути.

– Ой! Ой, я нажала! – внезапно сказала Нита, поднимаясь со стула и помахивая телефоном.

Движения Ниты привлекли внимание людей, которые пытались прицепить хвост северному оленю. В роли северного оленя выступал гимнастический конь, замотанный в пару одеял, с рогами из вешалок-плечиков и яблоком сорта «розовая леди» вместо носа…

– Что ты сделала? – спросила Анна, стараясь сохранять спокойствие. – Я думала, ты просто зашла на сайт! Ты что, восстановила мой аккаунт? – Она нахмурилась. Могла ли Нита это сделать со своего телефона? Разве Анна не установила в настройках подтверждение действий в профиле? Она точно не помнила.

– Я его обняла, – сказала Нита.

– Нормально, – сказала Лиза, как обычно спокойно. – Было бы гораздо хуже, если бы ты прижалась к нему в позе ложечек.

– Я обняла кого-то? – воскликнула Анна. – С твоего телефона? Ну так разобними его! Есть для этого эмодзи?

Она вскочила со стула, и теперь, по всей видимости, наблюдать за их перерывом на горячий шоколад стало интереснее, чем за человеком с завязанными глазами и канцелярской кнопкой в руках, который, пошатываясь, приближался к заду бутафорского северного оленя.

– Анна, – сказала Лиза успокаивающим тоном. – Мы знаем, что на тебя много всего навалилось, но тебе действительно стоит поставить себя на первое место хотя бы раз.

Поставить себя на первое место. Подвинуть Рути, и Адама, и три закусочные, выедающие ей мозг, пока она пытается жонглировать всем остальным, что жизнь успевает ей подкидывать.

– Только представь, – начала Нита. – Нарядишься, сделаешь себе макияж, пританцовывая под песни Кэти Перри и попивая какое-нибудь игристое вино со вкусом вишни…

– «Ламбрини Черри»! – сказала Лиза. – Обожаю его. Только Полу не говорите. Он пытается попасть в этот клуб для бизнесменов и считает, что мы должны производить впечатление людей, которые предпочитают рыбу на пару и пьют изысканное вино.

– Лиза, я тут рисую заманчивую картинку, а ты влезла, – проворчала Нита. – Анна, не слушай ее. – Она положила руку Анне на плечо и надавила, чтобы та снова села. – Ты вся такая разодетая, немного раскрасневшаяся от дешевого вина, а тут он в ресторане среднего класса в худшем случае… парень, еще толком не знакомый и привлекательный. Тот, кто еще ничего о тебе не знает, ни одной истории, ни одного воспоминания.

– А еще он интересный, – продолжила Лиза. – И сам заинтересован. Он хочет выслушать тебя. Он хочет знать все об успешной женщине тридцати пяти лет, которая стала лучшим руководителем проектов и заработала кучу наград… которой при минимальном бюджете удалось сделать ремонт в своем доме и превратить его в самый красивый на всей улице…

Анна улыбнулась; благодаря теплым словам подруг она почувствовала себя немного лучше. Возможно, она недооценивала себя. Она ведь гораздо больше, чем просто мама, ей просто не часто выпадает шанс выйти из этой роли, к которой она привыкла.

– С самой желанной мамочкой, которая отлично смотрится в спальне, – добавила Нита.

– Та-ак, – сказала Лиза. – Я думаю, Анна уловила мысль.

– Если он ответит на обнимашки, я спрошу, бывал ли он в том баре возле Олдгейта, куда нужно наряжаться как бандит из вестерна. Всегда хотела туда сходить.

Анна понятия не имела, каким образом это могло хоть что-то сказать о человеке, но иногда мысли Ниты немного уходили куда-то не туда. Неважно, вернется ли она к знакомствам в приложениях, этот разговор с двумя лучшими подругами приободрил ее. Она стала смотреть на все немного иначе. В жизни могли случиться вещи и пострашнее беременности новой подружки ее бывшего мужа.

Она сама могла оказаться беременной – это было бы куда хуже, потому что она бы ни за что не хотела пережить рождение ребенка снова, как бы далеко ни зашла ее игра в свидания с кем бы то ни было. Хотя ребенку, в отличие от Фрости Помпельмуса, или как там зовут Чизкейка по документам, не понадобился бы лоток, который ей пришлось бы убирать.

Анна бросила взгляд из беседки поверх последних участников конкурса, с важным видом подбиравшихся к гимнастическому коню. Она хотела удостовериться, что у Рути, которая изо всех сил старалась общаться с другими людьми на ярмарке, все в порядке. Рути любила Рождество и все, что к нему прилагалось: музыку, украшения, рынки и ярмарки, распевание рождественских гимнов, еду, мороз. Она сама будто была Сантой, с тем лишь отличием, что у нее на коленках сидеть никому не позволялось. Анна немного вытянула шею. У палатки столпилось много людей. Как там Рути справляется?

– Его зовут Дуглас, кстати, – продолжала Нита.

– Сколько ему? – спросила Лиза. – А то имя Дуглас у меня ассоциируется с пенсионерами.

– Я… я не вижу Рути, – сказала Анна, поднимаясь, и медленно зашагала к выходу из беседки. Внутри начинала разрастаться тревога, которую она пыталась сдержать здравым смыслом. Здесь было безопасно. И Рути больше не уходила в неизвестном направлении, как раньше. Если только не в приступе паники…

– Что? – спросила Нита, подскочив к Анне. Она пробегала взглядом от палатки к палатке на противоположной стороне поля, прикрыв глаза рукой от яркого света. – Я позвоню Павиндеру, пусть посмотрит, не пришла ли она к нам в оранжерею, как в прошлый раз.

Прошлый раз был единственным разом, когда Рути исчезла из поля зрения Анны, как сейчас. Тогда Рути было восемь лет, и она, никого не предупредив, отправилась к дому Ниты и Павиндера – решила, что, раз они пообещали показать ей коллекцию растений, она пойдет смотреть прямо сейчас. Она ушла из парка, где они все собрались на пикник, а когда-то до этого, видимо, успела запомнить их адрес. Но теперь их дом находился слишком далеко, и такого просто не могло быть. Рути стала старше, намного больше знала об опасностях, подстерегающих на улицах города, и ей было сказано больше никогда снова не заставлять Анну переживать то, что для любой матери было бы адом…

– Давайте без паники, – сказала Лиза, подойдя к ним. – Вероятнее всего, она просто отошла с кем-то из детей, чтобы купить хот-дог или что-то еще. Я напишу Каю и Келси, если мы не найдем ее через минуту.

Анна все еще не видела Рути в ее пестром пальто – таком длинном, что из-под него выглядывали только носки кроссовок. Где ее ярко-розовая шапка с помпоном? Ее сияющие глаза и еще более лучезарная улыбка?

– Я не предупредила ее, что уйду из палатки с супом, – сказала Анна и вышла из беседки, наступая на покрытую инеем траву. – Я подумала, что не стоит, раз она будет у меня на виду, но… стоило бы.

– Анна, подожди! – крикнула Лиза, ускоряя шаг.

Но она не могла ждать. Ей было необходимо отыскать Рути прямо сейчас.

Глава 11

Сэм впился зубами в большую сосиску в булке и закрыл глаза. Да, это не то, что он обычно заказывал дома в «Барбекю у Эли», но чего-то мясного, политого горчицей и кетчупом, было достаточно, чтобы понять, насколько его желудку требовалась еда. Боже, как вкусно. И вот он в Англии стоит на покрытой инеем земле посреди какого-то рождественского фестиваля.

«Академия Уиттингтон» – гласила вывеска на здании. Все это походило на школу прямо посреди парковой зоны. Его школа выглядела совсем по-другому, она была зажата между парковкой и заброшенным заводом, где ошивались хулиганы. А здесь было миленько. Во дворе стояли палатки, в которых разложили для продажи всякую всячину – вещички, которые блестели, словно покрытые снегом, шапки, шарфы, деревянных зверушек, огромные кексы, завернутые в пищевую пленку… Его мама сказала бы, что это рай. Его мама всегда полагала, что Рождеством может насладиться каждый, даже если у него совсем немного денег. «Важно не то, что у тебя есть, Сэм. А то, насколько ты это ценишь». Разве это не правда?

Сэм откусил хот-дог еще раз и пожалел, что не купил два. Такие понравились бы и его отцу. Тот всегда ворчал насчет хот-догов, которые продавали на играх «Бизонов». Он говорил, что они не стоят тех шести баксов, которые за них дерут. Чад же, наоборот, так любил их, что однажды попросил доставить их из Цинциннати в номер в Беверли-Хиллз, где они остановились. Еще кусочек – и с хот-догом покончено.

– Отдай!

– Ты чудила!

– Я сказала, отдай!

– А то что? Разревешься?

– Нет, это будет битва за Ваканду!

Сэм обернулся и увидел компанию подростков неподалеку у кованого забора. Три высоких парня и одна девчонка. Она была гораздо ниже их ростом, но даже не думала сдаваться и выставляла руки вперед так, будто собиралась показать парочку карате-приемов из сериала «Кобра Кай». Один из парней держал розовую шапку, подняв руку повыше, чтобы девчонка не дотянулась до нее.

– Если достанешь до шапки, я верну ее, – сказал парень девчонке.

Девчонка, казалось, обдумывала и взвешивала все за и против, а ее ноги немного расслабились. И вдруг она подпрыгнула, вытянувшись во весь рост, и попыталась вырвать шапку из рук парня, но не вышло, и она упала задом на заиндевелую траву. Мальчишки взорвались оглушительным смехом, и у Сэма возникло хорошо знакомое чувство, пульсирующее в животе. Хулиганы. А он их терпеть не мог.

– Эй! – крикнул он, подходя к компании. – У вас все в порядке?

– Тебе-то что? – спросил самый высокий.

– Мне-то что? – ответил Сэм. – Ты реально это сказал?

– А ты глухой? – задал вопрос парень с шапкой в руке, вызвав одобрительные смешки у друзей.

Сэм подошел ближе.

– Нет. А вот ты тупой. Верни шапку.

Казалось, парни продолжают общаться между собой без слов, шевеля бровями, сжимая губы и издавая какие-то звуки носами. Сэм подошел еще ближе. Ему не пришлось намеренно использовать свой рост и размеры, чтобы напугать их. Они и сами испугались. Уверенность парней пошатнулась, один из них даже отступил назад. Но требование Сэма не подлежало обсуждению.

– Сейчас же! – приказал он.

Шапка полетела к девчонке, а парень, который ее держал, мерзко ухмыльнулся:

– Все равно она отстойная.

Смеясь, они втроем рванули через поле. На долю секунды Сэм задумался, не побежать ли за ними. У них не было ни единого шанса, даже учитывая его задержку на старте. Ему еще не удавалось встретить никого, кто смог бы обогнать его на короткой дистанции. Разве что Усэйна Болта[19]. Он встречался с ним один раз на благотворительном вечере, но это было не самое подходящее время и место для соревнований.

– Ого!

Сэм обернулся; девчонка уже поднялась на ноги и стояла, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами. Руками в перчатках она держала палку, на конце которой висела розовая шапка.

– Вы были как… Сокол и… Ник Фьюри – два в одном.

Сэм улыбнулся. Он пробыл в Великобритании всего ничего, а его уже сравнивают с крутейшими персонажами вселенной «Марвел»? Такой прием ему по душе.

– Что ж, – сказал Сэм, – а хочешь знать, что еще у меня с ними общего?

– Умеете летать? Вы одноглазый? Нет, не вижу никаких крыльев, и оба глаза при вас, так что… – Девчонка вздохнула. – Вы актер?

Сэм покачал головой.

– Нет, меня тоже зовут Сэм. Как Сокола и как Сэмюэла Л. Джексона Ника Фьюри. – Он понятия не имел, зачем сравнивает себя с ними. – Неплохо было бы сейчас иметь крылья.

– Я Рути. А вы забавный, – ответила девочка. – А еще реально высокий. Даже выше, чем Сэмюэл Л. Джексон, я думаю. И вы американец. Вы из Вашингтона? Я не произношу «Ди Си», в смысле «округ Колумбия», потому что я фанатка «Марвел»[20].

– Я из… – Что он делает? Собирается излить душу подростку на какой-то рождественской гулянке? Он сменил тему. – Это не твоя шапка? – Он указал на вязаную шапочку, которую она нацепила на палку, как будто трофей.

– О, моя. Но ее для меня больше не существует. – Она кивнула, как будто ее слова многое объяснили. – До тех пор, пока мама не продезинфицирует ее и все, что с ней соприкоснется по пути отсюда до машины, а потом и всю машину, и дом, не закинет ее в стиральную машину и не вымоет руки, потому что Аарон с акне, Гадкий Грегори и Идиотский Ибрагим дышали на нее.

Ого, это серьезно.

Сэм открыл рот, чтобы ответить, но чей-то голос перебил его.

– Вы кто? Зачем вы разговариваете с моей дочерью?

Голос был адски злым. Но его обладательница выглядела как небесное создание. Ее темные волосы выглядывали из-под шапки, на изящной фигурке были джинсы, не слишком свободный свитер и ботинки. У нее были такие же голубые глаза, как у девочки, но далеко не такие дружелюбные. На самом деле ее взгляд говорил, что, если он скажет что-то не то, она, вероятно, продемонстрирует ему шейный захват.

– Здравствуйте, мэм, меня зовут…

– Это Эд вас подослал? – продолжила женщина. – Вы что, шпионите за нами? Я потеряла ее из виду всего на одну секунду, одну, а Рути знает, что ей нельзя уходить далеко и… и…

Женщина замолчала на секунду и перевела взгляд с него на девочку.

– Рути, почему твоя шапка на палке?

– Мама, это Сокол, – с гордостью известила Рути. – Он американец, но не из Вашингтона. И он не шпион. – И следом добавила шепотом: – Он супергерой.

Теперь женщина уже не сводила с него глаз, и ему вдруг захотелось, чтобы рюкзак за его спиной был достаточно вместительным, чтобы он сам смог туда залезть. Что он вообще здесь делает? В школе. Ест хот-доги и предается воспоминаниям о праздничных ярмарках. В Великобритании…

– Слушайте, я просто пойду, – сказал Сэм, поправив рюкзак, и повернулся лицом к выходу.

– О, вы просто пойдете, ага? Не потрудившись даже объяснить, что вы тут делали с девочкой-подростком вдали от всех на благотворительной рождественской школьной ярмарке!

– Что? – спросил Сэм, поворачиваясь обратно, чтобы видеть ее лицо.

– Мам! – воскликнула Рути. – Сокол мне помог! Аарон с акне, Гадкий Грегори и Идиотский Ибрагим отобрали у меня шапку, и теперь она грязная, а у меня уши замерзли, как ты и говорила, и палка эта тяжелее, чем кажется.

Сэм увидел, что выражение лица женщины смягчилось, глаза подобрели, а язык тела подсказывал, что она уже не собирается разворачивать боевые действия, а даже готова его обнять. Он бы, может, и хотел задержаться, чтобы подольше полюбоваться ее улыбкой, если бы только она не считала, что он здесь далеко не из невинных побуждений отгоняет хулиганов.

– Анна! Что тут у вас? Как Рути? Рути, почему ты нацепила шапку на палку?

И теперь Сэм точно собирался ретироваться. Прибыло подкрепление в виде другой женщины, которая тоже заподозрит его в чем-то нехорошем, как только переключит свое внимание с палки на него.

– Пока, Рути, – сказал он девочке. – А если те парни опять начнут доставать тебя, просто начни бежать прямо на них, быстро-быстро. Это их обезоружит.

Он помахал рукой и двинулся прочь большими шагами.

– Мам! Останови его, ты же даже не сказала спасибо. Он правда хороший, он заставил их отдать мне шапку!

Самое время найти гостиницу, вздремнуть, по-прежнему не включать телефон, может, даже не сесть в тюрьму…

Он направился к выходу с территории школы и задумался, в какую сторону пойти.

– Подождите!

Сэм развернулся и снова увидел эту женщину. Теперь она выглядела менее грозной, но и обнимать его все-таки не собиралась. Он растерялся, подбирая нужные слова. «Сказать, что я не педофил? И не супергерой? В Штатах на меня бы уже заявили, обойдется ли здесь без полиции?» Но он просто молча ждал, наслаждаясь возможностью посмотреть на нее подольше… Боже, что это с ним? Это все из-за смены часовых поясов.

– Я… прошу прощения, – сказала женщина. – За то, что плохо о вас подумала. За то… что дала волю воображению, а оно у меня буйное, потому что я насмотрелась криминальных документалок. Мне стоило прислушаться к дочери, прежде чем осуждать вас, только потому что на вас это длинное пальто, под которым можно спрятать все что угодно, и здоровенный рюкзак…

– Вы меня судите из-за пальто и рюкзака? – уточнил Сэм.

– Ну… не как на «Модном приговоре», – ответила женщина и затем вздохнула. – Ужасно прозвучало. Простите. Давайте заново. Я прошу прощения, что плохо о вас подумала. Моя дочь говорит, я должна вас поблагодарить за помощь с теми гребаными мальчишками, которые вообще-то должны быть все еще отстранены от занятий за то, что доставали ее в прошлый раз.

Теперь женщина выглядела так, будто взвалила себе на плечи все тяготы мира. Искра в глазах потухла, боевой задор утих, создавалось впечатление, что, хоть поражение потерпел он, сил лишилась она.

– Не люблю хулиганов, – сказал ей Сэм. – Но должен вам сказать, что я думаю, она бы сама наподдала им, если бы я не вступился. Она не промах, это точно.

Женщина выдавила из себя улыбку и кивнула.

– Да, она такая.

– Ну что ж, – сказал Сэм, поправив лямки рюкзака на плечах. – Мне пора идти. Пока я еще Сокол, а не… – Он замолчал, перебирая в уме самых ужасных злодеев. – Танос.

– Конечно, – сказала женщина, снова кивнув.

Сэм в последний раз взглянул на нее, прежде чем сойти с тротуара. Он даже не услышал, как приближается автомобиль.

Глава 12

Анна никогда раньше не видела, как человека сбивает машина. И это было совсем не похоже на то, как показывают в фильмах: тело в замедленном движении перекатывается по капоту и, ненадолго зависнув в воздухе, мягко приземляется на асфальт. Удар был сильный, и все произошло очень быстро и невероятно пугающе.

Не успев даже сообразить, что происходит, Анна бросилась на дорогу, обогнув припаркованную машину, туда, где распростершись лежал высокий, широкоплечий и, если честно, до неприличия симпатичный мужчина. Он совсем не шевелился, его рюкзак сдвинулся вверх, прикрыв затылок.

– Он жив? Я его не видела! Он выскочил на дорогу прямо перед моей машиной. – Женщина за рулем автомобиля, побледнев, сжимала телефон трясущимися руками. Анна не знала, что лучше сделать в первую очередь: попросить ее вызвать скорую помощь или уточнить, не писала ли она сообщения за рулем.

Мужчина пошевелился. Сокол явно был жив. Анна приземлилась на колени и замешкалась, сомневаясь, требуется ли от нее какая-то помощь. Может, нужно расстегнуть его пальто или убрать рюкзак? Почему она ничего не знает о таких вещах? Крови нигде не было видно, но хорошо это или плохо? Иногда внутренние повреждения оказываются гораздо серьезнее, так ведь?

– Я вызову скорую, – решительно и громко произнесла Анна. Она достала телефон из кармана джинсов и приготовилась набирать номер.

– Нет… не… надо.

Мужчина заговорил. Голос звучал немного тихо, но речь была связная. Может, ему послышалось что-то другое вместо «скорую»? Она покачала головой и увидела, что он еще немного пошевелился, пусть и совсем чуть-чуть.

– Вам больно? – спросила Анна, протягивая руку, чтоб придержать его за плечо, пока он садился.

– Что случилось? – спросил он. – Эти засранцы вернулись, что ли? – Мужчина приложил руку к своей голове.

Он что, шутит? Если шутит, то вряд ли ему так уж больно.

– А он до этого… говорил с американским акцентом? – спросила женщина-водитель, которая, казалось, не могла определиться: подойти ей поближе или, наоборот, отступить подальше. – Это же не один из тех случаев, когда человек внезапно начинает говорить на разных языках или играть на пианино? – Она фыркнула. – Он выбежал мне под колеса. Вы же сами видели.

Анна перевела взгляд на пострадавшую сторону.

– Вы и впрямь выскочили на дорогу.

– Да, – отозвался он. – Я забыл, что у вас здесь левостороннее движение. – Он попытался подняться, но пошатнулся.

– Сокол!

Анна вздрогнула, услышав голос Рути, которая выбежала к ним на дорогу. Она выглядела потрясенной и, хотя не стала опускаться на колени, все же склонилась над мужчиной, что можно было расценивать как высочайшую степень обеспокоенности. Она уже не могла оставаться равнодушной к нему. Такая доверчивая. Такая наивная.

– У него все будет нормально? – спросила Рути у Анны.

Что она могла ответить? Ей не удалось установить, насколько серьезны его травмы. Она вообще ничего не сделала, по правде говоря.

– Я все сфотографировала! – сказала Нита, врываясь на место происшествия. – И положение вашего тела на земле, сэр, и положение вашей машины, мадам. У меня к тому же есть лазерный измерительный прибор, который с точностью определит вашу скорость и траекторию движения. И я очень надеюсь, что вы не превысили скорость.

Все заговорили наперебой, каждый хотел высказать свое мнение, и Анна уже не могла уследить за ходом разговора. Она положила руку на плечо мужчины, пока Нита и женщина-водитель обсуждали тормозной путь.

– Мне следует вызвать скорую, – сказала ему Анна.

– Нет, я в порядке. Мне просто… нужна минутка.

– Ну что ж… как вы считаете, вы сможете пройти по улице? Примерно… полмили?[21]

– Столько идти до ближайшего отеля? – уточнил он, поднимаясь на колени.

– Нет, – ответила Анна. – До моего дома. Я бы хотела… убедиться, что вам не нужно в больницу, и… предложить вам выпить что-нибудь теплое и сладкое и…

– Я познакомлю вас с моим новым котом, Чизкейком, – вставила Рути. – И с моим кроликом, мистером Рокитом.

Нужно ли поить человека чем-то теплым и сладким, если его только что сбила машина? Или ему, наоборот, нельзя есть и пить? В большинстве случаев бабушка Гвен первым делом наливала сладкий чай. Если он не помогал, в ход шел джин. В любом случае Анна сможет это выяснить, когда доберется до дома и откроет ноутбук, а если мужчина упадет по дороге, она уже точно вызовет скорую помощь. А если начнут выяснять обстоятельства, у Ниты все сфотографировано.

– Я в состоянии пройти пару кварталов, – сказал мужчина, уже почти поднявшись на ноги.

– Вы уверены? – спросила Анна. Что она делает? Несколько минут назад она думала, что он собирался похитить Рути, а теперь приглашает его к себе домой, при том что он пострадал в аварии, а у нее нет ни малейшего представления о том, как оказывать первую помощь?

– Отвезите их! – приказала Нита, ткнув пальцем в сторону женщины, которая отступала к своей машине. – Отвезите их до дома. Если вы вообще в состоянии. Это самое меньшее, что вы можете сделать, правда?

Анна посмотрела на подругу, которая кивала так энергично, что не оставляла другого выбора, кроме как согласиться с ней. Кажется, все уже решено.

Глава 13

Сэм сидел с черно-белым кроликом на коленях, чувствуя боль в ребрах при каждой попытке вдохнуть поглубже. Его жизнь вдруг стала походить на телеадаптацию какого-нибудь детективного триллера Харлана Кобена[22]. На столе стояла кружка горячего сладкого чая, совсем не похожего на тот, который пили у него дома. Во-первых, потому что он был горячий, а во-вторых, потому что в него добавили молоко. Он бы подумал, что британцы совсем с ума сошли, если бы только… ему самому не понравился вкус.

– Мама посадила Чизкейка в кладовку, – сказала Рути, поглаживая кролика. – Он еще не видел мистера Рокита и поэтому не в курсе, что членов семьи есть запрещается. Он у нас только появился, поэтому мы еще не сделали кошачью дверцу и не купили лоток. Вместо него мы поставили противень для выпечки и насыпали туда муки, чтобы Чизкейк смог писать.

«Это имя кота. Речь не о десерте».

– Мудрое решение.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Рути.

– Рути, – сказала женщина, отвлекаясь от вытирания посуды. – Ты спрашивала об этом Сокола две секунды назад.

– Не две. Я дольше рассказывала о Чизкейке. Хотите посмотреть сериал «Локи»? У нас больше нет подписки «Скай». Папа отменил ее, но у нас остались «Нетфликс» и «ДиснейПлюс».

Что нужно отвечать в подобных случаях? Ему стоит позвонить в отель и забронировать номер, как только он допьет чай. Он хотел ответить…

– Рути, ты иди пока в гостиную, включай «Локи», а я… измерю Соколу температуру.

Что она собирается делать? Сэм слегка заерзал, сидя на стуле возле кухонного стола, и его пронзила боль. Он стиснул зубы и постарался сохранить невозмутимое выражение лица. С ним все в порядке. Он хоть и снова пролетел по воздуху, но, по крайней мере, в этот раз не потерял сознание и от него не зависел результат команды.

– Хорошо, – сказала Рути. – Только быстрее.

Как только Рути вышла из кухни, женщина взяла кролика с коленей Сэма и быстро засунула его в переносную клетку, стоявшую на кухонной столешнице. Тот принялся грызть морковку, ничуть не смутившись из-за своего переезда. В отличие от Сэма, который все еще не мог оправиться после перелета. Как давно он улетел из США? Если автомобильная авария его не убила, то разница в часовых поясах обязательно добьет.

– Извините за все это. Наверное, пока вы приходите в себя после аварии, меньше всего вам нужен кролик на коленях и бесконечная болтовня о «Марвел».

– А у вас… случайно… нет адвила?

Женщина подняла указательный палец в воздух, пытаясь сообразить.

– Секундочку. Я поняла, о чем вы. Я слышала, как его упоминали в каком-то американском сериале. Ибупрофен. Да, есть. – Она развернулась, открыла шкафчик, забитый доверху лекарствами. Сэм сглотнул. Ждало ли это в ближайшем будущем и его? Существовали ли вообще лекарства, способные облегчить течение его болезни?

– О боже! Так у вас идет кровь! – Она уже развернулась и обеспокоенно смотрела на него.

– Что? – Сэм почему-то взглянул на кролика. Пока этот милый зверек сидел у него на коленях, он успел укусить Сэма за палец до того, как тот догадался о его намерениях.

– Просто… снимите свитер. Так, что у нас есть… эластичные бинты, которые здесь лежат, наверное, с две тысячи десятого и… какая-то мазь, которую я накладывала на руку, когда получила ожог от электрошокера. Но, надеюсь, найдется что-нибудь получше.

– Вы сказали, у меня идет кровь? – Сэм повернул голову, пытаясь посмотреть через плечо на спину. Он скрутился и в ту же секунду пожалел об этом, потому что тело взвыло от боли. Пальцами он нащупал край своего свитера и попытался потянуть его наверх, чтобы снять через голову.

– Вот так, – пробормотала женщина и сняла с него свитер, дернув его вверх одним легким движением руки. – Как пластырь.

– Что? – спросил Сэм. Весь этот разговор сбивал его с толку. Возможно, он все же ударился головой.

– Так, – выдохнула женщина. – Все нормально. Не то чтобы вы абсолютно целы и невредимы, но из вас не хлещет, как из брандспойта. Выглядит как ссадина, добротная такая.

Сэм так и не понял, насколько там у него все серьезно. Женщина встала рядом, и он почувствовал прикосновение ткани к коже, которую она затем прижала сильнее.

И улыбнулась.

– Кстати, я Анна. Если вам интересно узнать имя этой недомедсестры, которая впадает в панику при одной только мысли о том, что не нужно впадать в панику.

– Я Сэм, – ответил он. – Что мне действительно теперь интересно… так это правда ли, что вы получили ожог электрошокером?

– Да, – ответила она. – Но я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы вдаваться в подробности этой истории.

У нее были невероятные глаза, и, пока он смотрел в них, ему удавалось не думать, что он сейчас сидит полуобнаженный. И ему нужно поддерживать беседу…

– Как там все выглядит сзади? Думаете, мне нужно наложить швы?

Он надеялся, что нет. Он пока завязал с больницами.

– Не думаю, но я не специалист. Главное, чтобы кровь перестала течь. Но у вас здесь немало синяков.

А Анне, видимо, просто необходимо было изучить его от затылка и почти до самого копчика. Что она делает? У нее на кухне мужчина. В доме, где живет она и Рути. Она понятия не имеет, кто он такой. Вся эта история могла оказаться мошеннической схемой, разыгранной, чтобы забраться в ее ноутбук и завладеть ее платежными данными. Вот только Рути хоть и была наивной, все же обладала чутьем на плохих парней. А к Соколу она даже успела привязаться… К Сэму. Его зовут Сэм.

– Некоторые из этих синяков старые, – сказал Сэм.

– Вот как, – ответила Анна, передвигая кухонное полотенце выше и опять прижимая его к ране. – Вы… скрываетесь от властей?

Она почувствовала, как он выпрямился, и у него вырвался смешок.

– Нет.

– Вы это сделали, чтобы получить страховку? Я про то, что вы притворились, будто вас сбила машина? Бросились этой женщине на капот и сделали вид, что чуть не погибли?

– Вы серьезно спрашиваете? Просто я почти уверен, что у меня сломано ребро, и в этом мало приятного, особенно когда смеешься.

– Вы сломали ребро?! Тогда надо отвезти вас в больницу! Вам нужен рентген и болеутоляющие. Не те, что у меня, а по-настоящему эффективные и не просроченные.

– Эй! – сказал он. – Спокойно. Все нормально. У меня почти каждое ребро уже было сломано. Мне просто нужно… чтобы меня снова не сбивали машины, пока я здесь. И не истечь кровью. Как там дела, кстати?

Да, она должна заняться его раной, а не устраивать допрос. Она снова приподняла полотенце, чтобы посмотреть.

– Мне кажется, все нормально. Местами рана глубокая, но, думаю, если наложить повязку, все будет нормально.

Сэм замотал головой.

– Не надо повязок. Лучше, чтобы воздух попадал. Я еще минутку посижу и надену свитер.

– О нет, не надевайте, – сказала Анна. – Он грязный. Я могу постирать его и… найти вам пока что-нибудь другое.

– Это вовсе не обязательно. Я и так отнял у вас много времени. Из-за меня вы пропустили вашу рождественскую гулянку и…

– Гулянку? – Она засмеялась.

– А что смешного?

– Если бы председательница комитета услышала, что вы называете этот праздник «гулянкой», она бы точно сделала из вас мишень в аттракционе, где нужно бросать мясные пироги. Когда мы только приступили к организации мероприятия, она настаивала, чтобы мы говорили «ярмарка», а не «праздник». «Праздник», видимо, звучит совсем не атмосферно.

– А делать из людей мишени для еды – это так атмосферно, да?

– Точно, – сказала Анна. – Но знаете, когда каждая вторая палатка продает «ремесленные изделия», в суп добавляют ломтики батата, а среди выступающих значится школьная группа, которую уже дважды показывали в детском шоу «Блю Питер», – это уже точно не какая-то там гулянка.

В этот момент она осознала, что все еще прижимает кухонное полотенце к его широкой мускулистой спине и стоит слишком близко, хотя уже давно пора отойти. Убрав полотенце и сделав шаг назад, она наступила на лист салата, оставленный мистером Рокитом на полу, и поскользнулась.

– Эй! Вы как?

– Нормально, да.

Несмотря на свои травмы, Сэм поймал ее одной рукой, мышцы которой заиграли под кожей, отчего Анна не то возбудилась, не то смутилась. Она сама себя не узнавала. Но, самое главное, ей стало интересно, кто он такой.

Анна встала и отлепила лист салата с подошвы.

– Дети и домашние животные. Вечно что-нибудь где-нибудь оставят.

– Я бы добавил сестер в этот список. Каждый раз, когда сестра приезжает ко мне, моя квартира выглядит так, будто Ру Пол[23] вытряхнул там содержимое косметички.

У него есть сестра. Уже хоть какая-то информация. Выбросив лист салата, Анна открыла дверцу стиральной машины и засунула его свитер в барабан.

– Так вы приехали сюда на праздники? – спросила Анна. Она нашла таблетку для стирки, закинула ее в машинку, закрыла дверцу и нажала на кнопку запуска.

– Нет… я… ну… вроде того, наверное.

Так, это несколько сбивало с толку. Она выпрямилась и осталась стоять спиной к столешнице, пока машинка набирала воду. Отсюда она легко могла дотянуться до кухонных ножей, если что-то пойдет не так…

– Извините, – сказал Сэм. – Прозвучало странно. Это что-то вроде отпуска. Но я его не планировал… В смысле, я не спланировал его как следует. Я хотел… ну не знаю… осмотреть достопримечательности и купить подарки, но не успел ничего больше придумать, и вот я уже здесь.

– На школьной гулянке в Ричмонде? – Анна подняла одну бровь.

– Это я могу объяснить, – сказал Сэм. – Это все из-за аромата карамелизированного лука и сосисок. Я так хотел есть. Еда в самолете… ну, знаете, какая еда в самолете.

– И где вы остановились? – спросила Анна.

– Ах, это, – сказал он, взяв кружку с чаем. – Помните, я говорил, что не спланировал все как следует? Но, знаете, все нормально. Мне любой отель подойдет. А вы… может быть, вы знаете, где здесь хороший отель?

Он не забронировал номер. Все это становилось все подозрительнее с каждой секундой. И он сидел с голым торсом у нее на кухне. А рост у него был шесть с лишним футов![24]

В этот момент дверь с шумом распахнулась и в проеме встала разгневанная Рути, уперев руки в бока.

– «Локи» можно было начать смотреть уже сто лет назад. Ты идешь, Сэм? Тебе еще нужно познакомиться с Малкольмом. Он даже выше тебя!

Глава 14

– Что происходит? Столько времени прошло! Я оставила тебе восемь сообщений!

Анна выскользнула из гостиной в коридор, съеживаясь при каждом поскрипывании половиц под ее шагами. Она вспомнила, как точно так же кралась, когда только начала встречаться с Эдом и они приходили после свиданий к ней домой «на чашечку кофе». Не разбудить бабушку Гвен было самым важным условием для этого самого «кофе», но им это никогда не удавалось. Бабуля Гвен всегда появлялась невесть откуда и напоминала Анне, что ей утром нужно рано вставать. Даже если на самом деле на следующий день был выходной и она планировала встать не раньше девяти, а потом позавтракать в кафе «У Спунера». Эд тогда целовал Анну на прощание немного более страстно, чем подобало на глазах у бабули Гвен. Бабушка Анны никогда не скрывала неодобрения по поводу выбора Анны, но все же ей удавалось относиться к нему с уважением, и Анна знала, что может рассчитывать на ее поддержку. Анна осторожно потянула дверь на себя, прикрывая ее, слегка улыбнулась бабушке Гвен на фотографии и прокралась на цыпочках на кухню. Там она закрыла за собой дверь.

– Анна! – закричала Нита. – Если я сейчас же не увижу твоего лица вместо паркета, я вызываю полицию, а потом и сама приеду, потому что ты все еще так и не ответила!

Анна подняла телефон и прижала палец к губам.

– Рути спит. В гостиной.

– Что? Да она же не спит нигде, кроме своей кровати.

– Знаю. Но она посмотрела шесть серий «Локи» и выпила три банановых молочных коктейля. – Анна выдвинула стул и села за стол.

– Я за нее очень рада, но…

– Расскажи лучше, как там ярмарка прошла, – перебила ее Анна. – Простите, что оставила вас одних. Вы опять собрали больше всех денег в этом году?

– Да. За мою корзинку со сладостями устроили целую битву на тихом аукционе. Хотя в конце его уже сложно было назвать тихим. Там вовсю выкрикивали ставки с шагом в пять фунтов стерлингов. Назвать достойным это зрелище язык не поворачивается. Но я не потому оставила тебе восемь сообщений. Ты что, ни одного не прочитала?

– Некоторые из них просто эмодзи, – ответила Анна.

– Это не ответ. Что случилось с красавчиком? Пожалуйста, пожалуйста, умоляю, скажи мне, что ты взяла его номер… и, конечно же, скажи мне, что у него не случилась аневризма из-за аварии.

Взгляд Анны уперся в батарею, на которой сушился свитер Сэма.

– У него… не было никакой аневризмы.

– А номер телефона? Тебе нужен запасной вариант на случай, если Дуглас не ответит на обнимашки.

Анна сглотнула, точно зная, что после ее слов Нита перейдет на крик, начнет хватать воздух ртом и тут же бросится звонить Лизе, как только повесит трубку.

– Он все еще у нас.

– Что?! – Лицо Ниты на экране увеличилось и расплылось, словно гигантская зефирка. Очень довольная гигантская зефирка.

– Ничего такого. Рути настояла, чтобы он остался посмотреть «Локи», а потом Чизкейк залез на него, и Рути сказала, что Чизкейка никуда нельзя сдвигать, а потом Сэм уснул, и Рути уснула, и ты позвонила.

– Ты теперь себя Чизкейком называешь?

– Нет, – быстро ответила Анна. – Это Рути так назвала нового кота.

– Так, значит, у тебя в гостиной спит красавчик.

– Я удивлена, что из всего сказанного тебя заинтересовало именно это и ты не заводишь разговор об опасных незнакомцах, как раньше перед каждым моим свиданием. Как ты говорила? Назначай встречу в многолюдных местах. Никогда не садись с ним в одну машину. Если он упомянет свою мать больше одного раза за первый час, сразу уходи.

– Ну, так он и правда упомянул свою мать больше одного раза?

– Нет, но у нас и не было особо много времени, чтобы пообщаться наедине. Рути громко говорила, пока шел сериал, а я наливала чай, молочные коктейли и готовила пиццу, на которую пришлось положить сыр, купленный на Рождество, потому что у меня ничего больше не осталось. А теперь, когда упаковка вскрыта, сыр не протянет до двадцать пятого числа. Утром буду есть тост с эмменталем, а на обед отрежу кусок руле.

– Да забудь ты про сыр! Это же прогресс. Ты воспрянула духом после кошмарных новостей о ребенке. Ты вернула себе вагину.

Анна даже была не в курсе, что ее вагина терялась. Допустим, в последнее время ей не уделялось повышенное внимание со стороны третьих лиц, но все же она была в наличии и в полном порядке, и уж совершенно точно никаких проблем, требовавших вызова газонокосилки промышленных размеров, не наблюдалось. В любом случае ее вагина не имела никакого отношения к мужчине, который спал у нее в гостиной. Она просто… хотела убедиться, что он не пострадал. Только и всего. Как и он сам поступил, когда увидел, что эти гадкие мальчишки донимают Рути.

– Покажи, что на тебе надето, – внезапно сказала Нита.

Анна немного наклонила камеру, чтобы показать.

– То же самое, что и в палатке с супом.

– О боже, тебе нужно переодеться! От тебя же несет, как из кухни моей бабушки. И поверь мне, даже мой дед не хотел заниматься сексом с тем, кто пахнет, как блюдо, которое он ел на обед.

– Нита! Я не собираюсь с ним спать!

Это прозвучало слишком громко? Она прислушалась, не пошевелились ли Рути, Сэм или Чизкейк, но до нее донеслось только тихое жужжание золотистых лампочек гирлянды, натянутой по периметру входной двери.

– Он женат?

– Я не знаю.

– Он где-то неподалеку живет?

– Нет, он не местный. Приехал, чтобы осмотреть достопримечательности и купить подарки на Рождество. У него есть сестра. – На этом ее познания заканчивались. Разве что… – У него много синяков. И не только из-за аварии.

Нита открыла рот, округлив глаза от распирающего ее любопытства.

– Рестлер! Или… или… каскадер. Плохой мальчик.

Анна скривилась.

– Ничего привлекательного.

– Ничего привлекательного, если ты ищешь серьезных отношений. Но любой из этих вариантов привлекателен, если тебе только нужно замарать свои простыни от Орлы Кили[25].

– Нита!

– Лиза бы то же самое подумала. Можешь позвонить ей и узнать ее мнение, – фыркнула Нита. – Это все британская чопорность. Она нам мешает получить то, что мы хотим. Мое новогоднее обещание самой себе будет касаться личностного роста. Моего личностного роста. Не собираюсь больше готовить нелепые застолья для Павиндера и его коллег, только чтобы показать ему мою преданность. Не буду больше притворяться, что мне интересно слушать про средства для уничтожения плесени. Я собираюсь стать богиней собственной судьбы.

– Это здорово, правда. – Анна вздохнула, вспомнив разговор с Нитой на ярмарке. – Так ты собираешься поговорить с Павиндером? Чтобы развеять свои опасения насчет этой женщины, Джессики? Я имею в виду, что, если ты предельно честно расскажешь ему о своих чувствах, он тут же все объяснит, и, возможно, вы оба увидите ситуацию с другой стороны.

– Богини собственной судьбы сами пишут собственную историю, – отрезала Нита.

– Я понимаю, – сказала Анна. – И я только за, но ты же не хочешь сказать, что собираешься вычеркнуть Павиндера из всех глав?

Или она это и имела в виду?

– Смотря как повернется его история.

– Но ты не узнаешь, пока не поговоришь с ним.

– Именно, – заключила Нита. – И я не готова это узнавать. И готова говорить об этом, только делая вид, что мы обсуждаем чью-то книгу. Поэтому позволь мне сосредоточиться на том, что в твоем доме мужчина, и это не Эд и не электрик.

– Хорошо, – согласилась Анна. – Оставим пока эту тему. Но, Нита, я всегда рядом, помнишь? Что бы ни случилось.

– Проверь его телефон, – сказала Нита, меняя тему разговора.

– Что? Зачем?

– Потому что, заглянув в чужой телефон, ты легко выяснишь все, что тебе нужно. Даже сильно глубоко копать не придется, знаешь ли.

И Анна действительно знала. Потому что именно так она узнала об изменах Эда, и для этого ей даже не пришлось тайком разблокировать его телефон. Сообщение тогда просто нагло выскочило на экране, не заботясь о том, кто может его увидеть. Слава богу, это была не Рути…

– Если последний его запрос в поисковике был не про игру «Вордли», то, возможно, он и не человек, – продолжила Нита.

– Я не собираюсь лезть к нему в телефон, – ответила Анна. – Он у меня дома только потому, что пострадал. Как только он проснется, я вызову ему такси и больше никогда его не увижу.

– Для разблокировки по лицу нужно только, чтобы он быстро моргнул. Павиндер даже не проснулся, когда я так делала.

– Мне уже пора, – сказала Анна, поднимаясь со стула.

– Тогда позвони мне после того, как он сядет в такси, просто чтобы я была спокойна, что он не оказался каким-нибудь чокнутым вроде тех из леса в «Шершнях»[26]. И, наверное, не оставляй его рядом с кроликом.

Анна сбросила звонок, прежде чем Нита смогла зайти дальше в своих безумных предположениях. Она положила телефон на стол и тогда увидела его. Рюкзак Сэма. Он стоял на полу возле холодильника. Анна покачала головой. Нет, она не позволит сумасшедшей подруге залезть к ней в голову. Она не трогает личные вещи других людей, особенно тех, которые спасли ее ребенка от хулиганов, а потом посмотрели целый сезон марвеловского спин-оффа. Она погасила свет на кухне и уже собиралась направиться в гостиную, чтобы глянуть, не проснулись ли Рути с гостем. И совсем не заметила, что молния на рюкзаке Сэма была приоткрыта…

Глава 15

Сэм услышал голоса.

– Что рифмуется со словом «рис»?

– Ирис.

– Слишком просто. Нужно что-то другое.

– Прокис.

– Фу, нет, Рути.

– А если «крыс»? Ты бы оценил, Чизкейк, да?

Кот в ответ мяукнул так, будто его до глубины души оскорбили, не предложив что-нибудь получше. Сэм окончательно пришел в себя.

– Мне кажется, в «Ричмондском вестнике» что-то писали о нашествии грызунов в местном кафе. Но знаешь, думаю, их стоит пустить в ход, когда наступит год Крысы. Или сейчас год Крысы? Я могла бы это как-то приплести.

Ему это не снилось. Он врезался в машину. Вернее, машина врезалась в него. И он находился в Англии. В Лондоне. Боже, как же ему паршиво. Он потер лицо рукой. Кожа на ощупь была такой, словно у него на лице уже появилась недельная щетина. А сколько он вообще проспал в этом кресле?

– Сэм проснулся! Привет, Сэм!

Сколько времени? Какой сегодня день? Почему на этой девочке брюки с мишурой и футболка с изображением… это кто? Владелец «Вирджин Атлантик»?[27]

– Привет… Рути. – Он выпрямился в кресле, все его мышцы и кости тихо застонали.

– Я собираюсь отбивать чечетку. Я репетирую для рождественского выступления. Догадаешься, кто я?

Она покружилась на месте, а затем встала, уперев руки в бока. Сэм не имел ни малейшего понятия. Он покачал головой.

– Тебе придется рассказать мне.

– Я Мария! Ну, знаешь, мать Иисуса. – Рути взялась за край футболки и немного натянула ее. – Мы сделали альтернативные костюмы. Это Ричард Брэнсон. Он владелец…

– Может быть, Сэм хотел бы выпить кофе, прежде чем ты продолжишь. – Анна вошла в комнату с кружкой в крупный горошек в руках. На ней были джинсы и ярко-красный свитер, который делал ее глаза еще выразительнее.

«Сэм Джекман, да ты краснеешь?»

– Ого, спасибо, но если я все это выпью, то не буду спать всю ночь, – сказал Сэм.

Анна нахмурилась.

– Вам понадобится… больше двенадцати часов, чтобы вывести кофеин из организма?

Сэм почувствовал сильный удар сердца.

– А сколько времени?

– Восемь часов, глупенький. Сейчас утро. Воскресенье, – объявила Рути, делая «кик бол чендж»[28].

Он мгновенно вскочил, как будто собрался убегать, натворив что-то плохое. Он пробыл здесь всю ночь? Уже утро.

– Мне нужно идти. – Он оглядел комнату в поисках рюкзака и пальто. Затем он посмотрел на себя. На нем была кофта в черно-синюю полоску с длинными рукавами, которую Анна дала ему вчера. Он должен ее снять? Или оставить, постирать и вернуть позже?

– Выпейте кофе, – предложила Анна опять, протягивая ему кружку.

Кофе и впрямь вкусно пах. В животе, конечно же, было пусто, хот-дог уже давно переварился. Он ел здесь вчера? Он смутно припоминал пиццу.

– Я просто… не хочу отнимать у вас еще больше времени, – сказал Сэм.

– Мама не против, – сказала Рути. – Особенно если вы подберете ей рифму к слову «рис».

Сэм взял кружку, а Анна села обратно за ноутбук. В углу гостиной стоял небольшой письменный стол, наполовину скрытый за гигантской рождественской елью. На столе лежали блокноты, ручки, маркеры, стикеры, стояла фотография Рути – по крайней мере, Сэм подумал, что это Рути, – в костюме Человека-паука. Там был беспорядок, но в хорошем смысле этого слова. Такой беспорядок говорит о том, что здесь кипит работа и все эти вещи для нее пригодятся.

Он остался стоять и сделал глоток горячего черного напитка. Без молока. Откуда она узнала? Он вчера говорил ей об этом?

– «На бис»? – предложил Сэм.

Анна повернулась на стуле. На носу у нее были очки в толстой черной оправе. Он считал, что в таких очках женщины выглядят еще сексуальнее.

– Нет, – сказала Анна. – Но можно попробовать сделать что-то со словом «улыбнись».

– Я покормлю Чизкейка, – сказала Рути. – Ничего, если я дам ему еще тунца, пока у нас нет кошачьей еды?

– Черт, – произнесла Анна. – Я забыла, что не купила ему еды. Да, Рути, можно тунец. Аккуратнее с консервной банкой и…

– Я знаю! И я надену перчатки.

Рути вышла из комнаты, не прекращая отбивать чечетку, а Сэм шагнул в сторону стола.

– Над чем вы работаете?

– О, – отозвалась Анна, стуча по клавиатуре. – Чрезвычайно секретное правительственное задание. Как устроить вечеринку в резиденции премьер-министра и остаться безнаказанным.

– Поня-ятно.

– Шучу. Кто бы взялся за такую работу? Нет, мне поручено реструктурировать три кафе и пересмотреть стратегию их развития. Но они теперь все в одном месте, и никто толком не понимает, хотят ли они продолжать работать отдельно или нужно их все объединить. И я сейчас пытаюсь придумать разные варианты на оба случая, чтобы перестраховаться, пока жду окончательный ответ от владельца.

– И вы руководите всеми этими процессами отсюда? – спросил Сэм.

Анна повернулась к нему лицом.

– Вы хотите сказать, что этот стол из «Икеи» и этот стул, втиснутый между елкой и дверным проемом, не создают впечатление, что я глава корпорации?

– Я бы никогда не посмел сказать нечто подобное. – Он улыбнулся. – Это пустой пакет из-под чипсов? – Он указал пальцем в сторону стола.

Анна проследила за ним взглядом и в тот же миг повернулась обратно.

– Не могу поверить, что я на это повелась. Я не оставляю пакеты из-под закусок на рабочем столе.

Сэм засмеялся.

– Я вас подловил.

– А где вы работаете?

– Где я работаю? – Сэм понятия не имел, зачем он повторил вопрос.

– У вас по-настоящему большой офис? Не то что моя ночлежка для бездомных?

Он улыбнулся.

– В основном я работаю на улице… на траве.

Почему бы ему просто не сказать правду? Не обязательно говорить все. Вот только его анонимность будет скомпрометирована, если он скажет ей, что играет в футбол. Она бы его узнала? А хочет ли он, чтобы она знала, кем его считает весь мир?

– На траве, – сказала Анна еще более заинтересованным тоном.

– Мам! – закричала Рути. – Перчатки порвались и у меня на пальцах тунец! Я умираю!

Анна подскочила со стула, уронив несколько блокнотов на пол.

– Слушайте, я могу вас подбросить в центр Ричмонда, если хотите. Нам все равно по пути на занятия Рути, и я знаю, где там найти хорошую, но не очень дорогую гостиницу, в которой наверняка окажется свободный номер.

– Правда? Это просто супер. Спасибо.

– Хорошо, тогда я спасу Рути и можно будет ехать.

– Конечно, – ответил он. – Спасибо.

Вот только когда он остался в комнате один, к нему стали возвращаться воспоминания о причине, по которой он оказался здесь и по которой он вообще пытался убежать. Даже если доктор еще не успел никому ничего рассказать, стоит Сэму пропустить первую тренировку, как сразу поползут слухи. Ему нужно было с кем-то поговорить сегодня. Даже если он расскажет не всю правду, он сможет выиграть немного времени до того, как все узнают настоящую причину. А что потом? Он понятия не имел.

Сэм сделал глубокий вдох, и его взгляд зацепился за батарею под окном. Под ней стояла кастрюлька, в которую капала вода.

Глава 16

– Итак, обзорная экскурсия, – сказала Анна, когда они отъехали от здания, в котором Рути собиралась целый час оттачивать мастерство чечетки для праздничного выступления. – Я поеду кружным путем и буду показывать самые известные достопримечательности Ричмонда.

Она замолчала и украдкой взглянула на пассажира рядом.

– То есть если, конечно, у вас есть время. У меня-то есть, потому что дома меня ждут только кролик, которому нужно почистить клетку, и кот, который, кажется, решил, что наш диван – это его когтеточка. Возможно, стоит купить ему нормальную когтеточку, да и все остальное.

– У вас хороший кот.

– Хороший кот, о котором мы не просили.

– В ее возрасте я постоянно уговаривал маму с папой насчет всякого. Например, мороженого не на день рождения, а просто так. Или отпрашивался погулять подольше. Или посмотреть фильмы, до которых я еще не дорос.

– Не я принесла ей кота. Это был преждевременный подарок на Рождество от моего бывшего мужа. Хотя бо́льшую часть нашей совместной жизни мы с ним запрещали Рути заводить кота.

Анна вздохнула. И вот опять Эд занял ее мысли, хотя сама она того не желала. Она сосредоточилась на дороге. Впереди замаячила пробка. Конечно. Ричмонд во всей красе. Но она все равно любила этот город, всегда. Она здесь выросла, он был неотъемлемой частью ее самой. Она не просто знала, какой отель здесь неплохой, она знала все отели, пабы, кофейни, парки, набережные Темзы.

А бабуля Гвен так воодушевленно проводила экскурсии, приукрашивая все, как только могла. «Самый великолепный кусочек реки во всем Лондоне. И здесь живут самые красивые утки. Твои утки, Анна». Именно поэтому, когда Эд предложил снимать по грабительской цене квартиру в центре города с окнами от пола до потолка и видом на железнодорожные пути – видимо, это считалось достоинством, – она уперлась, не в силах представить, что будет жить в каком-то другом месте. Ричмонд был идеальным местом для создания семьи.

Какой смысл проводить несколько беззаботных и безбашенных лет в месте более стильном и модном, где у тебя по периметру потолка на кухне будут встроены меняющие цвет светильники, если в итоге все равно затоскуешь по Ричмонду? Когда ее бабушка умерла, проблема с жильем вообще перевернулась с ног на голову. Анна стала собственницей недвижимости, которую ни при каком раскладе не смогла бы получить благодаря одной только усердной работе. Но радость эта была не безоблачной. Ее прекрасный дом, единственный родной дом, который вообще у нее был в жизни, достался ей взамен ее любимой бабушки.

– Все сложно? – спросил Сэм.

– Что? – сказала Анна, отвлекшаяся на свои мысли, когда они встали в пробке.

– С бывшим. Вы сказали, что он принес кота, а кот не входил в ваши планы.

– Ну, вообще-то, незапланированный кот – это меньшая из его проблем сейчас.

– Иногда жизнь сбивает с ног похлеще поезда, да? – сказал Сэм, глядя в окно на центральную улицу.

– Не видела еще подобного высказывания в календаре с вдохновляющими цитатами. Вам нужно сделать такой, – поддразнила она его.

– Суббота: «Иногда жизнь сбивает с ног похлеще поезда». Воскресенье: «Что рифмуется со словом “рис”?»

Анна рассмеялась. Он был забавным. Остроумным. Именно с людьми, обладающими таким чувством юмора, она была на одной волне.

– Я могу и оскорбиться, – сказала она. – И выкинуть вас из машины, и не показывать все красоты Ричмонда.

– Прошу вас, мэм. Я не местный, и у меня, возможно, сломаны ребра.

Анна убрала ногу с педали сцепления и медленно поехала вперед.

– Посмотрите на чудесные рождественские украшения. Вы пропустили день, когда зажигали гирлянды. У нас тут играла музыка на радиоволне «Джекки», были имперские штурмовики и вдобавок жонглеры, эльфы и Санта-Клаус.

– Эй, звучит как гулянка.

– Вот это – моя любимая кофейня. – Она показала через окно. – Рути обожает горячий шоколад, а если Эстер когда-нибудь расскажет мне, кто поставляет ей эти первоклассные зерна темной обжарки с умопомрачительным ароматом, я подумаю о том, чтобы выйти замуж снова.

– Они настолько хороши?

– Настолько.

– Как вы догадались сегодня утром, что я пью кофе без сливок? – спросил Сэм.

– Ах, это… – начала Анна. – Очевидно, я пошарила в вашем рюкзаке, пока вы спали.

Зачем она это сказала? Это должно было походить на шутку, но Нита вчера вечером предложила именно так и поступить. Анна, конечно, так не сделала. Она поспешила реабилитироваться.

– Шучу, – сказала Анна громче, чем нужно было. – Я бы никогда так не сделала. Думала, это прозвучит смешно, но нет, и…

– А я уже успел поразиться, как вы по одному взгляду на мои свитеры определили, что я пью черный кофе.

– Вы правда только с этими вещами приехали? С одним рюкзаком?

Этот рюкзак лежал сейчас на полу перед сиденьем, зажатый между его огромными ногами. Казалось немного странным, что он прилетел из США только с ним. А может, она себя накручивала, потому что у нее самой сумка такого размера быстро бы заполнилась антибактериальными салфетками, одноразовыми перчатками и несколькими упаковками любимых фруктовых пастилок Рути «Фоксиз». К тому же она не могла наверняка знать, что он прилетел из Америки. Он говорил с акцентом, но это не значит, что он там живет.

– Я приехал за подарками. Я решил, что куплю чемодан здесь, сложу в него все и увезу с собой назад.

– Назад – это куда?

– Что?

– Извините, я предположила, что вы американец, но я не разбираюсь в акцентах, поэтому вы с таким же успехом можете быть канадцем или… австралийцем. – Она понятия не имела, зачем говорила все это. – О-о-о, смотрите, вот здесь чудесные украшения.

Они все еще ползли по дороге со скоростью улитки.

– На этой улице гирлянды наматывают на каждое дерево и, в общем-то, из-за обычно отвратительной погоды в январе оставляют их до первого февраля, чтобы людям хоть от чего-то становилось немного радостнее на душе, когда на улице так пасмурно и хмуро.

– Классические лампочки с теплым светом. Мне такие нравятся больше, чем мерцающие полоски, как в Вегасе.

Он так и не сказал, откуда он. Точно так же, как не сказал, кем работает. Что за загадочный человек? Дело в том, что он не показался ей каким-нибудь прохиндеем. Но, возможно, рассказывать о себе было совсем не обязательно. Они же друг друга больше не увидят.

– Но вот ваша рождественская ель – Малкольм – он, конечно, потрясающий, – сказал Сэм.

Анна вздохнула.

– Вы намекаете на то, что моя ель выглядит так, будто она из Лас-Вегаса?

– А она у вас круглый год стоит? У нее есть прописка?

– Я возмущена вашей грубостью! – сказала Анна. – Вчера я практически соскребла вас с асфальта, постаралась оказать вам первую помощь, напоила вас горячим сладким чаем и позволила вам бесплатно смотреть «ДиснейПлюс», месячная подписка на который, между прочим, стоит непомерно дорого, и…

– Нужно ехать, – прервал ее Сэм с улыбкой на губах. На довольно красивых полных губах…

Анна переключила внимание, убрала ногу со сцепления и проехала вперед как минимум на метр.

– Я из Цинциннати, – сказал Сэм.

– Это реально существующее место? – спросила Анна. – Звучит как название труппы танцовщиц из «Сизарс-пэлас»[29].

– Уф! А я и впрямь задел вас своим комментарием насчет елки, да? – сказал Сэм, подняв руки вверх в знак капитуляции. – Я прошу прощения. Больше никаких подколов.

Она включила кондиционер, чтобы с лобового стекла исчез конденсат. Машине было почти столько же лет, сколько Рути, поэтому в ней на самом деле ничего не работало как следует. Анна даже положила маленькие пакетики с силикагелем на приборную доску, чтобы избавиться от лишней влажности, иначе стекло с внутренней стороны покрывалось льдом.

– Ну ладно, пока мы все равно стоим в пробке, расскажите мне, что есть классного в Цинциннати.

Что-нибудь классное о Цинциннати. Много чего было классным в Цинциннати, но в голове Сэма возник лишь кабинет его врача и все с ним связанное – все, что заставило его сбежать. А потом, пока паника еще не успела захватить его, начали всплывать воспоминания. Как мама с папой ведут их с Тионной в парк Иден… Девятилетнему Сэму тогда казалось, будто они оставили далеко позади каменные здания, узкие переулки и вонь от мусорных баков и высадились на другой планете.

– Парк Иден классный, – сказал он Анне. – Он прямо на берегу реки, там еще есть пара озер, старая водонапорная башня, художественный музей… но больше всего мне нравится оранжерея, в которой полно разных растений. Когда тебе девять, ты считаешь любой кустарник воплощением природы во всей ее красе, а тут видишь пальмы, папоротники, орхидеи и бонсаи – это все кажется потрясающим.

– У нас есть королевские ботанические сады Кью, неподалеку отсюда, вообще-то. А если менее масштабно, то у моего друга Павиндера есть довольно большая теплица в саду, и там полно всякой зеленой всячины.

– А вы, я смотрю, не фанат растений? – спросил ее Сэм.

– Нет… то есть… – Она на секунду отвела взгляд от лобового стекла. – Мне нравится гулять в парке и любоваться сменой времен года, но…

– Но?

– Не знаю, – тихо сказала она. – Я думаю, что, возможно, меня немного пугает природа по своей сути.

– Что-что?

– Прежде чем вы решите, что я совсем с ума сошла, выслушайте, – сказала Анна, проехав еще несколько футов по загруженной дороге. – Природа – единственное, что случается само по себе, ей не нужно, чтобы кто-то нажал на кнопку или отдал приказ. И она может возникнуть где угодно. Я не удивлюсь, если однажды проснусь от того, что меня душит огромное дерево, выросшее за ночь.

Сэм расхохотался. Причем так сильно, что ребра напомнили о себе болью.

– Вы не смотрели фильм «День Триффидов»? Это же ужас.

– Вы думаете, какое-то дерево задушит вас ночью?

– Вы же видели, каких размеров Малкольм! Его, может, и спилили, но если пауки умеют отращивать конечности, то кто знает, на что способны елки.

– Ох! – Сэм приложил руку к груди. – Я так умру с вами от смеха.

Она вздохнула.

– Мне кажется, что сила природы пугает меня больше всего. Можно прикладывать сколько угодно усилий, делать все правильно, чтобы добиться желаемого, но, если «природа» решит сделать это совершенно иначе, ты не сможешь ей помешать.

Сэм сглотнул. Он почувствовал, что эти слова задели его за живое. Он все делал правильно. Всегда. Ну или почти всегда, в рамках разумного. И «природа» вот так его подвела. Наградила его этой штуковиной, которая теперь изменит всю его жизнь.

– Когда ты мать ребенка с аутизмом, начинаешь несколько иначе воспринимать красоту того, что тебе не под силу контролировать. Но не скажу, что я бы хотела изменить Рути. Наверное, она мой четырехлистный клевер.

– У Рути аутизм? – спросил Сэм. Он заметил, что Рути громкая и разговорчивая, но ему и в голову не пришло, что выдающаяся индивидуальность – не единственное объяснение этому.

– Ее внимательность к мелочам не натолкнула на мысль?

– Эй, внимательность к мелочам – хорошая черта.

– Санитайзер и щелчки пальцами?

– Вот это необычно, признаю, но кто я такой, чтобы определять, что нормально, а что – нет? Меня вообще сбила машина, и на мне сейчас чужой свитер.

Сэм увидел, что она улыбнулась. Ему нравилась ее улыбка. И когда он думал об этом, по его коже будто пробегал электрический разряд. Проклятье!

– Это непросто, – сказала Анна, двигаясь вперед в ускорившейся веренице машин. – И порой выматывает. Но…

– Она чудесный ребенок, – перебил ее Сэм. – У нее еще полно энергии, которую не высосала настоящая жизнь.

– Да, – согласилась Анна. – Она чудесный ребенок. О… о, вот мы и приехали, перед нами одно из самых известных мест Ричмонда.

– Серьезно?

Он выглянул из окна, когда дорога стала переходить в старинный на вид мост из массивного камня. Под мостом протекала широкая река. Несмотря на холодную погоду, на ее поверхности виднелись мачты узких каноэ, весла которых мелькали, то и дело ритмично погружаясь в воду. Все это было так непохоже на реку Огайо у него дома. Казалось величественнее – здесь даже лебеди плавали, ради всего святого! – и сдержаннее, никаких табличек с призывом посмотреть куда-то и хештегом для фотографии. Этот вид был воплощением британской элегантности и спокойствия.

– Это Ричмондский мост. Самый старый из сохранившихся мостов через Темзу. И здесь повсюду, – сказала Анна, все еще ехавшая очень медленно, хотя пробка уже рассосалась, – бары и рестораны. Летом люди выбираются на пикник и занимают вон те лужайки в несколько уровней. Тут и правда хорошее место, если хочется отдохнуть и поразглядывать проходящих мимо людей.

– Вы любите разглядывать людей?

– Разве не все любят?

– Да, пожалуй.

Но сейчас он смотрел только на нее. Она была чуть выше пяти футов, но от нее исходила особая энергия, а еще у нее были сексуальные изгибы фигуры и потрясающие глаза. Если бы все это происходило в другое время. Если бы они пересеклись в Цинциннати. Если бы он не пытался сбежать. Он, возможно, осмелился бы пригласить ее на свидание…

– Хотя и зимой здесь хорошо, если погода солнечная и морозная, как сегодня, а не идет дождь, как это обычно бывает в Великобритании. Вы уже думали, куда бы вы хотели сходить, пока вы в Лондоне?

– Не знаю. Наверное, туда, куда обычно ходят туристы. Биг-Бен, Королевский дворец?

– Я скажу, что место проживания Ее Высочества обязательно для посещения. Но отойти от привычных туристических маршрутов тоже неплохо. Открыть для себя какие-то места, куда люди не доходят просто потому, что не знают об их существовании. Может, сесть на метро и выйти на случайной станции… просто потому, что вам понравилось ее название.

– Вы так делали?

– Недолго. Рути плохо переносит все спонтанное.

– Ясно, – кивнул он.

– Ну а в пределах Ричмонда обязательно стоит выделить время на Ричмонд-Хилл, оттуда открываются прекрасные виды. И потом, есть еще дворец, ну, теперь уже не совсем дворец, просто одна исторически ценная стена и сторожевая башня, но это самое Тюдоровское, что только может быть. Кроме того, есть музей и театр, и советую сходить в Ричмонд-парк. Там смотровая площадка короля Генриха и олени. Настоящие живые олени, которые щиплют травку.