Читать онлайн Общество мертвых и исключительных

Всем тем, кто однажды умер и возродился.

На этот раз вы точно найдете себя

Пролог

Сегодня ночью кладбище Академии Скура оглушил звон колокольчика. Маленький и проржавевший от частых дождей, он зазвенел так неожиданно, что испугал даже местных ворон. Громко каркая, птицы забили крыльями, когда торчащая прямо из земли проволока дернула колокольчик. Сначала неуверенно, обессиленно, но потом твердо и отчетливо, словно сами черти пытались вырваться из ада; упрямо рвались наружу, зля бродячих собак… и пугая смотрителя кладбища, который с фонарем и лопатой в руках прибежал на зов из преисподней.

Трясясь от страха, он раскапывал гроб из орешника – дерева, отгоняющего злых духов. В таких гробах хоронили скур. Исключительных людей. Особенных. Тех, кого боялись в городе, тех, кого без жалости и отпевания оставляли на забытом всеми кладбище.

Испачкав ночную сорочку сырой землей, смотритель громко бранился. Фонарь освещал его злое лицо и читающие молитву сухие губы. Смотритель яростно размахивал лопатой, швыряя землю себе за спину. Кажется, даже вороны слышали бешеный стук его сердца. Каркая, они торопили смотрителя и ждали, когда вновь смогут полакомиться червями в свежей могиле. Когда лезвие лопаты ударило о деревянную крышку гроба, наконец показавшуюся из-под толщи земли, смотритель остановился и, выронив лопату, перекрестился.

– П-п-пап, – раздался голос за его спиной.

– Уходи, Бенни! – рявкнул смотритель на сына.

– Мертвец проснулся? Он выспался и хочет п-п-поиграть?

И стоило Бенни подойти к могиле, как в крышку гроба постучали. Изнутри. Удары сменились приглушенным криком: чем яростнее мертвец пытался выбраться наружу, тем быстрее угасали его силы.

– П-п-пап, торопись! – сын спрыгнул в яму, чтобы помочь отцу скорее освободить нечто, стонущее в гробу.

Страшное зло – опасную и ненавистную скуру.

Смотритель с сыном ухватились за крышку гроба и, в конце концов сдвинув ее, застыли на месте. Вместе с воронами, недовольный гомон которых наконец утих.

На тонких досках в гробу лежала девушка. Живая. Напуганная. И абсолютно голая. Она лихорадочно дышала, хватаясь за шею. Покрытое синими гематомами тело сотрясалось то ли от холода, то ли от страха. Свет от фонаря падал на ее белые спутанные волосы, а светлячки, порхая в холодном воздухе, приземлялись на дрожащие, связанные проволокой руки. Обессиленно выдохнув, девушка уставилась в ночное небо и заплакала, когда осознала, что все еще жива.

– К-к-кто ты? – спросил ее Бенни.

Девушка непонимающе уставилась в его широкие глаза с белыми ресницами и, прищурившись, медленно помотала головой.

– Эбель Барнс, – смотритель кладбища отряхнул землю с деревянного надгробия и прочитал свежую, неаккуратно вырезанную гравировку. – Даты смерти… нет…

– Поэтому з-з-земля отдала ее нам об-б-братно, – сказал Бенни.

Улыбнувшись, Эбель закрыла глаза и потеряла сознание.

Глава 1. Ничего святого

Щеку Эбель обжег удар. В ушах зазвенело, словно голову засунули в церковный колокол, что звонил по утрам и вечерам, созывая прихожан на очередную службу. Сейчас голова болела точно так же, как и в тот день, когда мать притащила Эбель к священнику: он отмаливал ее и изгонял злого духа, обливая холодной водой. По мнению жителей города Санди, сам дьявол сидел в скурах. Овладевал их телом и разумом. Истязал и подчинял себе. Но скуры знали: дьяволом были одержимы не они, а люди, которые возненавидели исключительных настолько, что, не боясь закона, избивали их на улицах и сбрасывали в реку неподалеку от города.

Сейчас Эбель готова была поверить жителям Санди, ведь восстать из мертвых ей помог кто-то с того света. Вот только тот свет явно не торопился отпускать ее хрупкое скурское тело…

– А ну, не засыпай, девчонка, – смотритель кладбища опять ударил ее по щеке. – Я тебя на своем горбу не потащу. Еще и нагую… Обвинят в чем! И вовек не отмоюсь.

– П-п-пап, возьми мою од-д-дежду!

Пухлый и очень неуклюжий парень по имени Бенни скинул с себя пальто. На вид ему было лет тридцать, хоть и говорил он как пятилетний ребенок. Он внушал ей доверия больше, чем испачканный в земле смотритель.

– Иди в дом, Бенни, – скомандовал его отец.

– Н-н-но…

– В дом.

– А к-к-как же…

– Я сказал, в дом, Бенджамин! – Он развернулся к сыну, и свет от фонаря отбросил на его лицо грубые тени. – Закройся в своей комнате и зашторь все окна. Потуши свет и не включай его, пока я не приду. И… – смотритель быстро окинул взглядом кладбище, – не открывай никому дверь.

– С-с-слушаюсь, сэр, – ответил Бенни и, увязая в рыхлой земле, поторопился в темноту.

Эбель попыталась поднять голову, проследить за удаляющейся фигурой, но сил не хватило, и она откинулась на спину, ударившись затылком о дно гроба.

– А ты, девочка, – хрипло отозвался смотритель, – теперь не моя забота. Отведу тебя к мисс Вуд. Пусть сама с этим всем разбирается.

Старик схватил Эбель за руки, потянул на себя и вытащил из гроба, усадив прямо на землю. Но окоченевшее от холода тело Эбель не слушалось, и смотрителю пришлось придерживать ее за спину, пока он разматывал проволоку на запястьях.

– Не моя это забота, не моя, – устало повторял смотритель. – Только все наладилось, как опять… Ой, беда…

Смотритель скрутил дергающую колокольчик проволоку – громкий звон напугал Эбель. Уже привыкшие к шуму вороны теперь лишь с интересом наблюдали за ожившим трупом и, спускаясь с веток на землю, нагло выискивали наживу, которой наконец-то могли полакомиться.

– Раньше меня волновали только бродячие псы, приходящие сюда, чтобы обоссать мои гортензии, – ворчал смотритель, не унимаясь. – Теперь я должен еще и мертвяков раскапывать… Я чуть дух не испустил от твоего адского звона, и что ты думаешь? Мне за это даже не заплатят!

Он пытался скрыть страх, но дрожащий голос выдавал его.

Смотритель ухватил Эбель за шею и потянул на себя, но та испуганно извернулась.

– Да не бойся ты, не обижу тебя. Я, как видишь, добрым делом занимаюсь. – Старик выдавил нервную улыбку.

Опять он лгал: плохо скрытую неприязнь к скурам Эбель научилась различать еще в школе.

– Только ты, это… – смотритель ткнул пальцами в пальто сына, – ну, это… – он ждал, когда она поймет намек, – прикройся, черт возьми!

Эбель хотела бы спрятать свое тело подальше от его глаз, но у нее не было сил даже на то, чтобы вдохнуть полной грудью. Легкие до сих пор горели, а тошнота, накатывающая волнами, проедала то горло, то желудок. Смотритель тяжело выдохнул и с недовольством сам надел на Эбель пальто. Не забывая цокать и вздыхать каждый раз, когда она откидывала назад голову, на секунды теряя сознание.

– Я тебя выкопал, вытащил из лап Сатаны, вот и поспособствуй старику. Встань уже.

– Ага… – все, что смогла ответить ему Эбель.

Может, байка про гроб из орешника оказалась правдой? Может, все-таки это дерево изгоняет злых духов? Высасывает их вместе с собственной силой из тела.

– Да черт с тобой! – гаркнул смотритель и, схватив Эбель за костлявые плечи, поднял на руки. – Нет у меня времени с тобой нянькаться! В академию придем – и падай там в обмороки, сколько хочешь.

Подхватив медленно угасающий керосиновый фонарь, старик вместе с Эбель на руках двинулся вдоль каменных надгробий. От него пахло ладаном. Мерзкий, отвратительный запах, которым пропитан воздух всего Санди. Ладаном пахли священники, полицейские, почтальоны и случайные прохожие на улице. Им пахла мама. И небольшая квартирка, в которой Эбель жила девятнадцать лет. Тошнотворный запах веры и страха. Ладаном Бог помечал слабых, так защищал их от скур. Но кто тогда защищал исключительных?

– Дьявол… – вырвалось у Эбель, и смотритель дернулся, услышав ее голос.

– Уже успела соскучиться по нему? – нервно пошутил старик и, резко развернувшись, осмотрелся по сторонам. – Тут только мы с тобой, да…

– Дьявол… – повторила Эбель шепотом, увидев обугленные, тянущиеся к ней – прямо из темноты – руки.

– Дьявол! – вторя Эбель, выругался старик. И это было последнее, что она услышала перед тем, как потеряла сознание.

Призраки давно перестали пугать Эбель.

Все это началось четыре года назад. После смерти отца Эбель стала мучить бессонница, а вместе с ней и голоса, доносящиеся из темных углов комнаты. Из щелей между досками, из-под кровати, из шкафа и – классика! – с чердака, дверь на который Эбель позже заколотила гвоздями. От голосов призраков она медленно сходила с ума каждую ночь, звала на помощь маму, но та запиралась в своей комнате и читала молитвы, а наутро приносила дочери стакан святой воды.

Обычно мамы перед школой желают детям хорошего дня, веселья, сдачи теста. Но не Шейла.

– Никому не говори о том, что с тобой происходит! – вот что слышала Эбель от нее, каждый раз выходя из дома. – Ты обычный ребенок. Обычный… Просто любишь фантазировать.

Эбель и правда любила. И со временем даже поверила в то, что призраки – ее выдумки. Но голоса не утихали, лишь год за годом становились все громче.

И в конце концов из тьмы вышли монстры. Мертвые люди. Изуродованные трупы. Гниющие, разлагающиеся и смердящие.

Они жили в ее комнате. Прятались под кроватью, ждали ночи. Стоило луне появиться, как они вылезали из укрытия и, садясь к Эбель на кровать, пристально смотрели на нее, пока она цепенела от страха. Они трогали ее холодными руками, пачкали кровью, вытекающей из их ран, и, склоняясь над ней, молили о помощи. Они царапали ее, душили, злились и кричали, а с первыми лучами солнца испарялись, но возвращались обратно каждую ночь.

Эбель понадобилось несколько лет, чтобы привыкнуть к призракам. Понять, чего они хотят и зачем приходят именно к ней.

Все они хотели мести.

– Она – что? – раздался звонкий голос где-то совсем рядом. – Поднялась из могилы?

Заскрипел пол, ударилась о засов дверь.

Холодный ветер сменился еле уловимым теплом покрывала: кто-то укутал спрятанную в пальто Эбель. Приторный запах корицы вытеснил вонь мокрой кладбищенской земли из ее легких.

– Тише! – второй женский голос был поприятнее.

– Мисс Вуд, вы предлагаете мне спать в одной комнате с трупом? – Эбель никогда бы не поверила, что можно кричать шепотом, но говорившая с легкостью доказывала это.

– Как видишь, она все еще живая.

Эбель попыталась открыть глаза, но свет от лампы ослепил ее. Боль, словно мячик пинг-понга, забилась о стенки черепа.

– Это твоя новая соседка, Соль. Покажи ей завтра академию и отведи на склад за уставной одеждой.

– Но, мисс Вуд!

– Она одна из нас. Она скура. Мы не бросаем исключительных, а помогаем им.

Почему… Почему вся боль проходила, стоило женщине заговорить, и возвращалась опять, как только она замолкала? Кто она такая?

– Завтра не ходи на занятия. Покажешь Эбель собор, а потом зайдете обе ко мне. – Застучали каблуки по скрипучему полу, скрипнула, отворившись, дверь. – И никому не говорите, что еще ночью девушка была мертва.

Как знакомо. Будто Эбель и не покидала свой дом. Даже тут, в неизвестном месте, ей закрывают рот. Даже тут у нее появился секрет, который явно успеет испортить ей жизнь.

– Доброй ночи, Соль. – Мисс Вуд покинула комнату, а вместе с ней пропала и целебная аура.

– Доброй, – недовольно протянула неизвестная Соль и, видимо, вернулась к себе на скрипучую кровать, приглушив свет в комнате.

Эбель тяжело вздохнула: она пыталась бороться с тошнотой, которая вернулась сразу после ухода мисс Вуд. Еще бы несколько минут послушать ее, и наверняка Эбель оправится полностью. Хорошо хоть, головная боль поутихла.

Эбель попыталась сесть, и Соль заметила это.

– Ты жива там?

Эбель задумалась и, не сумев подобрать слово длиннее трех букв, ответила коротко:

– Ага.

– Воды?

– Ага.

Она наконец-то осмотрелась. Кладбище сменилось маленькой комнатой, в которой царил бардак. Желтый свет от ночника падал на стену, очерчивая края ажурного патефона, который мог бы понравиться бабушке-барахольщице. В полумраке Эбель разглядела напротив себя кровать, устланную кучей разноцветных одеял, гобелен со звездами на стене и пол, на котором лежал старенький пушистый ковер. Каменные стены комнаты украшали картинки и плакаты с кадрами из популярных фильмов, и даже облупившаяся краска в углах смотрелась тут гармонично. Под единственным окном, обрамленным шторами цвета пасмурного неба, стоял столик, а на нем – граммофон с пластинками и свеча, источающая до жути сладкий аромат тыквенного пирога.

Эбель улыбнулась, увидев винил с Билли Айлиш, и посмотрела на владелицу комнаты: Соль как раз принесла ей побитый глиняный стакан с водой. И Эбель замерла, уставившись в черные глаза соседки.

Черт! Почему она оказалась такой красивой? Слушая ее недовольный голос, Эбель была уверена, что увидит брюзгу, причитающую о правилах. Но перед ней стояла девушка, чьим вторым именем было слово «милашка». «Корейский айдол», – подумала Эбель, принимая стакан у нее из рук.

– Слушай, – заговорила Соль, – честно, я не в восторге от нашего соседства, но, раз уж у нас нет выбора, давай вместе создадим тут уют и комфорт.

– Ага… – Эбель бездумно сделала глоток воды.

Она совсем не слушала Соль: все так же бесцеремонно рассматривала идеальную кожу, длинные черно-фиолетовые волосы и милую, хоть и натянутую, улыбку.

Соль заметила взгляд Эбель и смутилась.

– Ты, наверное, жесть как напугана?

– Я, кхм-кхм… – Эбель откашлялась и наконец выдавила: – Я ничего не понимаю. Где я?

– А! Ой! Точно, ты же была мер… Ты же новенькая! – нарочито исправилась соседка. – Я Чи Соль. Ты находишься в Академии Скура где-то в окрестностях города Санди. Мы в заброшенном соборе, это наше убежище. Тут живут и учатся исключительные… Я все расскажу завтра. Сейчас тебе надо поспать.

– Да я вроде выспалась в гробу, – пошутила Эбель, подавив очередной зевок.

Соль закатила глаза и, заправив за ухо фиолетовую прядь, вернулась на свою кровать.

– Тогда, может, расскажешь, как так вышло?

Эбель задумчиво склонила голову и покрутила в руках стакан.

– Понятия не имею, – созналась она.

– То есть ты просто проснулась в гробу? – Соль подтянула к подбородку колени и подмяла под себя одеяло. – Это же как в фильме «Погребенный заживо»!

– Если бы Райан Рейнольдс проснулся голым, а у меня была бы зажигалка, да.

Эбель сделала глоток теплой воды и перевела взгляд на стеклянные кристаллы, свисающие с гардины. Те мерцали, словно искорки, и покачивались от небольшого сквозняка, что тянулся из-под деревянной рамы.

– Кто вообще хоронит людей голыми? Что за сраный фетишист? – фыркнула Соль.

По спине Эбель пробежали мурашки. Тело накрыла жаркая волна стыда. А ведь и правда… Разве людей хоронят голыми? Что с ней делали? И кто?

– А от чего ты умерла? – поинтересовалась Соль без стеснения. – Собственной смертью? Или тебя убили?

– Не знаю.

От этого стало еще страшнее.

В голове было пусто. Словно кто-то стер Эбель память, вытащил флешку, почистил жесткий диск. Она не помнила не только последние часы, но и дни своей жизни. Только… Только лицо мамы, которая безумно улыбалась, прощаясь с дочерью.

– А! Я поняла! – вдруг вскрикнула Соль. – Твоя способность – бессмертие? Ты, типа, как Нейтан Янг из «Отбросов»? Круто! – Она восхищенно задергала ногами и показалась Эбель еще милее, чем прежде.

– Неа. Я, скорее, Клаус Харгривз из «Академии Амбрелла». – Эбель отставила стакан на тумбу рядом с кроватью и положила голову на твердую подушку.

– По времени скачешь?

– Об этом я расскажу тебе как-нибудь потом, – ответила она.

– Как хочешь. Ладно, лучше остановиться, – голос Соль прозвучал обиженно. – Я оставлю свет? А то вся эта история… Ну… сама понимаешь.

– Тоже хотела тебя об этом попросить, – облегченно выдохнула Эбель. – Со светом будет спокойнее.

Не хватало еще, чтобы из темных углов комнаты вылезли монстры, которые наверняка увязались за ней. Одного из них она уже успела увидеть перед тем, как отключилась на руках смотрителя. Кто знает, насколько настойчивыми могут быть призраки с кладбища, где хоронят исключительных. Может, их не пугают другие люди или священность этого заброшенного храма. Впрочем, Эбель надеялась, что хотя бы тошнотворно-сладкий аромат свечи у кровати Соль на время отпугнет их. Ну, это хоть не запах ладана – и на том спасибо.

– Спокойной ночи, Эбель…

– Барнс. – Эбель считала намек в долгой паузе. – И можно просто Бель.

– Эбель Барнс, которая почти как Клаус Харгривз побывала в аду и вернулась обратно. – Соль зевнула. – Потом расскажи, как там. Все скуры рано или поздно окажутся в полыхающей огнем бездне. Надо хоть знать, в каком котле я буду вариться. Надеюсь, там найдутся бомбочки для ванн, ну, или резиновые уточки.

Соль повернулась на другой бок и уснула, свернувшись калачиком.

В комнате было прохладно. Начало осени в этом году выдалось на удивление не только пасмурным, но и морозным. Неожиданно ледяной ветер будто торопил зиму. Неудивительно, что в старое деревянное окно комнаты дул сквозняк.

Эбель хотела уснуть как можно скорее, но мысли вихрем кружили в голове. Порождали страх. Возвращали в опутывающую темноту гроба из орешника. Эбель вспомнила собственный истошный крик, который никто не слышал. В горле сразу запершило, ссадины на кулаках зазудели. Содранная кожа на костяшках и впившиеся занозы будто дразнили Эбель за беспомощность. Будто специально возвращали туда, под толщу земли, где каждый вздох мог стать последним.

Стоило представить себя в этом холодном гробу вновь, как Эбель дернулась, – кровать скрипнула, на секунду разбудив Соль. Стоило вспомнить удушающую темноту, как в легких перестало хватать воздуха. Стоило оказаться в давящей тишине, как в ушах зазвенело. Тело бросило в жар, будто Эбель вернулась в ад. Будто сам дьявол пришел за ней. Наверное, так и пахнет смерть? Кардамоном, тыквой и корицей? Да черт бы побрал эту свечу! Она… она отвлекает…

Эбель резко расслабилась. Она и подумать не могла, что ее тело может быть таким тяжелым, грузным, окаменевшим. Словно мраморная статуя, все эти минуты она лежала неподвижно, боясь вздохнуть. Что это было? Паника? Но Эбель отучила себя бояться. Она умело надевала маску, за которой скрывала свой страх. Она врала людям в лицо, как врала сегодня Соль. Нет, она не в порядке. Нет, она не хочет оставаться в этой проклятой академии. Нет, ей не место среди скур. Ей не нужно это сраное убежище. Ей не нужно напоминать, что она была мертва.

– Мертва… – трясущимися губами прошептала Эбель. – Я была закопана заживо. Я не помню, как оказалась в гробу. Почему… – Ком в горле становился все кислее и, обжигая, не давал говорить. – Почему я вижу тебя? – прозвучал вопрос в пустоту.

Будто кто-то слушал Эбель и мог ответить.

– Что ты сделала со мной, Шейла?

Но мамы в комнате не было. Зато ее жуткая улыбка на уставшем осунувшемся лице четкой картинкой опечаталась в памяти.

– Ты… что-то гово… рила, Эбель? – сквозь сон пробубнила Соль, но в ответ получила лишь молчание. Хотя наверняка уснула еще раньше, чем успела закончить фразу.

Эбель еще долго пыталась успокоиться и унять дрожь в теле. Только уснуть ей удалось лишь под утро, когда первые лучи солнца успокаивающе погладили ее по щеке и согрели ледяные руки. Тогда твердая подушка стала самой мягкой на свете, а тонкое покрывало – теплым пуховым одеялом.

Но сон был недолгим. Топот ног за дверью и мелодичное мычание Соль не могли не разбудить Эбель.

– Черт, ты все-таки проснулась, – огорченно сказала соседка. – В смысле, я думала, ты будешь спать до обеда.

Соль заплетала себе косички, в которые втыкала металлические колечки с побрякушками.

– Я бы хотела, но… – Эбель обвела комнату взглядом.

Новый день, новая маска. Сегодня она постарается быть дружелюбной и тихой девчонкой, которая выскользнет в удобный момент за дверь этой академии, вернется домой и узнает причину своей смерти.

– Прости, я привыкла быть одна. – На лице Соль не было ни капли раскаяния.

Закончив прическу, она надела на шею несколько чокеров и цепочек и покрутилась перед зеркалом. На худых ногах в лиловых колготках и вязаных гетрах красовалась узорчатая юбка-шорты. На плечах висела толстовка с фиолетовой нашивкой, а грудь прикрывал белый топик. Все это сочетание выглядело, мягко говоря, чудно. Вчерашняя милашка превратилась в тетку-барахольщицу.

– Я дам тебе свою одежду, – сказала Соль, – но, как выдадут форму, постирай все и верни.

Эбель натянула на себя покрывало, пытаясь скрыть не только наготу, но и нежелание надевать вещи, которые Соль явно купила в секонд-хенде. Идея обернуться в простыню, словно Афродита, ей нравилась больше, чем расхаживать весь день в одежде, которую Соль доставала из шкафа.

– Я смотрю, ты любишь одеваться… экстраординарно, – скривилась Эбель, когда Соль кинула на кровать клетчатый сарафан и коричневую блузку в стиле бохо.

– Главное, что мне в этом комфортно, а что подумают другие – плевать. Я не виновата в том, что у них нет вкуса. Если они считают себя серой массой, то могу им только посочувствовать.

Соль вернулась к зеркалу и подвела глаза яркой розовой подводкой.

– Что смотришь? – кивнула она Эбель в отражении. – И косметику тебе дать?

– Да не…

– Ладно. Я сама тебя накрашу, – Соль нетерпеливо перебила Эбель и повернулась к ней, ударив косичкой по зеркалу. – Коричневая тушь и желтые стрелки, а губы… Губы бордовые! Они у тебя пухлые, и с такой помадой ты будешь выглядеть суперсекси.

– Я могу обойтись без косметики.

Эбель не соврала. Она и правда редко красилась. Отчасти потому, что не хотела и не любила. Отчасти – потому что однажды один из призраков спрятал ее косметичку. Мертвый старик твердил о натуральной красоте и причитал о вреде косметики не только для здоровья человека, но еще и для мировой экологии. Похоже, при жизни он был активистом из зеленых.

– Ну уж нет, – возразила Соль. – Мы теперь банда. Понимаешь? Мы из одной комнаты, новоиспеченные подружки, соседки по парте и все такое. Мы должны подходить друг другу и выглядеть так, чтобы все парни академии на нас оглядывались.

Соль развернулась к зеркалу, чтобы закончить макияж.

– Разве скуры кого-то интересуют? Позорно влюбляться в исключительных, даже если ты сам исключительный.

Эбель, переборов стеснение, скинула с себя одеяло и встала с кровати. Пальто Бенни, которое ей одолжил смотритель, куда-то делось, и, поежившись от холода, Эбель натянула сарафан Соль. А надевая носки, сбила с тумбочки непонятно откуда взявшуюся шкатулку с украшениями.

Соль шума будто и не заметила.

– Любви достоин каждый, а такие как мы, – она обвела стены, а то и всю академию, руками, – достойны ее вдвойне. Наша жизнь потенциально короче, чем у обычных людей. Никогда не знаешь, когда наступит твой последний день. Может, тебя застрелят на кассе в «Волмарте», пока ты будешь покупать себе сельдерей с лимоном. А может, убьют на крыльце родного дома. – Соль пожала плечами. – И перед этим хочется испытать то самое окрыляющее чувство.

Эбель подняла шкатулку и посмотрела на Соль, которая теперь примеряла к одежде зеленый галстук.

– И кстати, в академии ты всегда найдешь того, кто с радостью тебя развеселит. Если ты понимаешь, о чем я.

– Я думала, в академиях люди учатся, а не…

– Занимаются сексом?

Эбель начало раздражать то, что Соль вечно ее перебивает.

– Одно другому не мешает. Стимулируй себе не только мозг, но и…

– Ты, кажется, хотела меня накрасить? – Эбель решила отплатить Соль ее же монетой. Неуважением.

– На тебя так влияют стены старого собора? Святая аура? – Соль беззаботно махнула рукой, но поняла, что лучше остановиться. – Ладно, я тебя накрашу.

Эбель села на кровать, подставляя лицо Соль, и напряженно выдохнула, понадеявшись, что хоть сегодня станет похожа на человека.

Дверь из комнаты вела в длинный коридор. Вдоль его стен тянулась вереница других дверей – видимо, в комнаты студентов.

– Это наш спальный корпус. Спальное крыло. Хостел. Называй как хочешь. Все комнаты разные. Где-то живет по два человека, где-то по шесть. Мальчики не мешаются с девочками, но за этим никто не следит. – Соль усмехнулась.

Ступая по скрипучему полу, они двинулись вдоль пустого коридора. Стены уходили высоко к потолку арочными сводами, туда, куда почти не попадал солнечный свет.

Закинув голову, Эбель прикинула высоту до потолка. Двенадцать футов. Необычайно высоко для такой старой постройки. Странно, что древняя кладка до сих пор не обвалилась на головы студентов. Казалось, сводчатые арки держала старая пыльная паутина. Как дешевые декорации на Хеллоуин, она свисала с каждого угла. Эбель поежилась, представив, сколько пауков обитает в спальном крыле, и, стряхнув с плеч воображаемых членистоногих, отошла от стен подальше.

Она окинула взглядом стройный ряд одинаковых, выцветших на солнце деревянных дверей и остановилась у одной из них. Старая, с заржавевшим замком, дверь привлекла внимание Эбель не из-за вырезанного на ней узора. А из-за следа, который навечно оставило на ее поверхности время.

– Тут раньше жили священники, – подметила Соль.

На двери виднелось выцветшее очертание креста. Несомненно, он десятилетиями висел на гвозде в самом ее центре. Раньше символ возрождения охранял местных священников, оберегал от дьявола, защищал от исключительных. Но сейчас собор заполонили скуры, а дьявол, вечно сопровождающий их, навел тут свои порядки.

– Ты привыкнешь, не переживай.

Эбель и не переживала. Она знала, что сегодня вечером ее тут уже не будет. Она вернется домой к матери и найдет убийцу. А позже будет жить обычную жизнь и дальше скрывать ото всех свой дар, прячась за справкой о шизофрении от любого полицейского, которому она покажется подозрительной.

– Сейчас я покажу тебе обеденный зал, главный зал, несколько классов и задний двор, – говорила Соль. – А потом отведу к Деборе Вуд. Она распределит тебя на факультет.

– Как в лучших сериалах про детей со сверхспособностями, – улыбнулась Эбель. – Экскурсия по готическому тайному собору на отшибе города. И факультеты… Надеюсь, я попаду в Гриффиндор.

– Зря ты смеешься.

Соль вывела ее на винтовую лестницу, ведущую вниз.

– Единственное место, в котором мы в безопасности, – это наша академия. Мисс Вуд и другие преподаватели заботятся о нас. Кому-то они заменили родителей. Кому-то подарили путевку в лучшую жизнь.

– Странно, что люди до сих пор не нашли это место и не сожгли к чертям собачьим.

– Все благодаря мэру Санди. Он хороший человек, и это место под его защитой. Он позволяет нам обучаться профессиям и устраивает на работу. Вот для чего нужны факультеты. И правила, которые нельзя нарушать. Это место охраняют специальные люди, а журналисты молчат, боясь разозлить того, кто за секунду закроет их бульварную газетенку. Только благодаря мэру о нашем «аде» никто не знает.

– Хорошие люди не сидят на двух стульях, Соль. И не скрывают что-то в угоду другим.

Соль споткнулась и чуть не полетела вниз лицом, но Эбель успела схватить ее за ворот пиджака. В ответ Соль лишь кинула на нее неожиданно злобный взгляд.

– Дыши, Соль, – проговорила она, громко вдыхая и выдыхая. – Она не виновата в своем незнании. Она поймет все позже. Все мы разные. Прими и ее точку зрения.

– Я вообще-то тут и все слышу.

– И это хорошо. Видишь, я пытаюсь вести себя с тобой снисходительно?

Этажом ниже эхом раздались смешки, болтовня торопящихся куда-то студентов и топот каблуков. Оттуда же донесся аромат цветочных духов, смешавшийся с запахом жареной яичницы.

Соль одернула пиджак и выпрямилась.

– Это место очень важно для меня, Бель. Как и люди, которые меня однажды спасли. Надеюсь, они спасут и тебя.

И, махнув длинными косичками, она зашагала вниз.

Большой зал не просто так назывался большим. Арочные своды стремились к потолку, рассмотреть который у Эбель получилось с большим трудом. Он был так высоко, что, задирая голову, она чуть не свернула себе шею и, в конце концов потеряв равновесие, упала на деревянную лакированную скамейку. Убранство зала на первый взгляд казалось аскетичным, но простота интерьера терялась за разноцветными бликами от витражей. Только они не напоминали огни городского цирка, парк аттракционов или вечеринку с диско-шаром. Они не дарили веселье и не разряжали атмосферу. Наоборот. Глядя на лики людей, изображенных на витражах, Эбель чувствовала страх. Тревога волной проходила по ее телу и, сжимая, заставляла сутулиться. Эбель хотелось спрятаться или испариться вовсе.

– Как их много… – протянула она, обняв себя руками.

Соль заметила взгляд Эбель и кивнула.

– Вроде сорок восемь. Я пересчитываю их каждый вечер, но, кажется, это место пропитано волшебством и святоши на витражах играют с нами в игру. То уходят, то приходят. Их может быть и тридцать, а может и шестьдесят. Говорят, они следят за нами и путешествуют по витражам всего собора.

– Или ты просто не умеешь считать, – раздался мужской голос за спиной Эбель. – На парах по математике ты всегда в тройке отстающих.

Эбель обернулась и увидела кудрявого худощавого парня в смешной рубашке с разноцветными рукавами. Из формы на нем были лишь широкие темно-синие штаны, спадающие на красные конверсы, и жилетка, кажется, самого большого размера из всех возможных.

Соль скривилась:

– Закрой рот, Ноа, и иди, куда шел.

– А где же поклон? Где уважение к старшим? Где мое любимое «оппа»[1]?

– Оппа… – надув губы, мило протянула Соль, – закрой свой рот. – Ее лицо вновь стало серьезным.

– Милашка.

Ноа улыбнулся и щелкнул Соль по носу. Он двигался плавно, почти бесшумно. Его выдавал лишь брелок, бьющийся о металлический замок на сумке, перекинутой через плечо.

– Проводишь экскурсию новенькой? Как ее зовут? – спросил он, заискивающе вглядываясь в лицо Соль.

Соль оттолкнула его плечом.

– У Эбель бы и спросил.

Ноа широко, довольно улыбнулся.

– Эбель, значит? Приятно познакомиться. – Он подошел к ней и, взяв за руку, оставил на коже нежный поцелуй. – Я Ноа Эдвин. Факультет помощников первых лиц. – Он ткнул в желтую нашивку на своей жилетке.

– Пары уже начались, Ноа. – Соль перехватила руку Эбель. – Мистер Льюис опять оставит тебя после занятий, если ты не поторопишься.

– В прошлый раз мне это было на руку. Не ты ли тогда лежала голой на одной из парт?

Эбель не сдержала смешок, не заметив, как покраснели от смущения ее щеки. От Ноа пахло не только сладкой газировкой и лаймом, но и уверенностью. Приятный аромат располагал к себе, и Эбель прониклась к парню невольной симпатией.

– Не переживай, зануда, – добавил Ноа. – Я сегодня тоже вожусь с новеньким. Вуд вчера вечером подселила ко мне какого-то мрачного парня.

– Еще один? Тоже с клад… – Эбель дернула Соль за руку, и та вовремя остановилась. – Склад. Нам тоже надо на склад за новой формой.

– Ты на каком факультете, вишенка?

Ноа смотрел на бордовые губы Эбель и улыбался, будто Чеширский Кот.

– Мисс Вуд еще не распределила ее, – ответила за нее Соль.

– Оу… – Ноа наклонил голову и, скользнув взглядом вниз по шее Эбель, прямо к декольте, медленно подался вперед. – Досадно. Надеюсь, попадешь на мой. Хоть ты и не в моем вкусе, да и одежда на тебе такая… такая же стремная, как на Соль.

– Ну ты и мудак, Ноа, – беззлобно прыснула Соль.

Тот лишь лукаво улыбнулся:

– Ладно, я шучу. Меня не волнует ваша одежда. Особенно если в конце концов она оказывается на полу. Мне вот Соль больше нравится без одежды. Может, вы мне обе покажете, что скрывается под этими бабкиными тряпками? Сегодня вечером, например?

Эбель не заметила, как мягкие, почти что бархатные пальцы Ноа коснулись ее скул, а их одинаково голубые глаза замерли в паре сантиметров друг от друга.

– Мудацкий мудак. – Соль схватила Эбель за локоть и потянула на себя.

Ноа неохотно отступил.

– Ладно, я пойду на урок. А то мистер Льюис будет злиться. – Он развернулся на пятках и, зайдя за широкую каменную колонну, направился к выходу.

– А что там с новеньким? – спохватилась Соль. – Какой факультет? Как зовут?

– Реджис, – голос Ноа вдруг стал грубее. Ниже. Серьезнее. – Хороший парень. Молчаливый пока, но я быстро его разговорю. Он какой-то особенный. Мисс Вуд была взволнована после встречи с ним.

– Чего в нем особенного? – не унималась Соль. – Нас всех тоже обычными не назовешь.

– Что-то в нем есть, детка. Что-то в нем есть.

Эбель сделала шаг за колонну, чтобы посмотреть, куда идет Ноа, но вместо него увидела высокого широкоплечего брюнета. Он – в красных конверсах и разноцветной рубашке – удалялся от них.

– Ноа? – удивившись, спросила Эбель.

Заинтересованная Соль выглянула в пролет между арками вслед за Эбель. Громко цокнула и закатила глаза.

– Сейчас я Реджис, вишенка! – отозвался неизвестный Эбель парень. – Профессор будет снисходительнее к опозданию новичка. Я все утро возился с ним. Пусть и он мне принесет хоть какую-то пользу.

– Черт тебя дери, Ноа, – выругалась Соль. – Ты знаешь, что нам нельзя пользоваться способностями без разрешения.

– Когда я был в облике твоего любимого корейского айдола, с которого ты жадно срывала одежду в кабинете математики, правила заботили тебе меньше всего.

Эбель повернулась к Соль, а та замахала руками, будто отнекивалась от проведенной с Ноа ночи, и, покраснев, опустила взгляд.

– Мое предложение в силе, крошки, – добавил Ноа уже перед поворотом в конце коридора. – Если захотите скинуть с себя безвкусные тряпки, то вы знаете, где меня искать!

И он наконец покинул большой зал, оставив после себя эхо чужого низкого голоса.

– Он принимает облик других людей? – спросила ошарашенная Эбель.

– Ага, – ответила Соль со скукой в голосе и, взяв со скамейки сумку, направилась в противоположную от Ноа сторону.

– Стой! Погоди! – Эбель догнала ее. – Он типа… может и Бараком Обамой стать? и женщиной? и собакой? вообще кем угодно?

– И Хенджином из Stray Kids[2], да.

– Вау!

Соль остановилась между столами и резко выдохнула.

– В академии нельзя пользоваться исключительностью, – пояснила она. – Поэтому молчи о том, что видела. Меня хоть Ноа и бесит, но мы тут «один за всех и все за одного». Не подставляемся и не подставляем других.

– Я успела заметить, как вы близки.

Кажется, все это время лики святых с витражей осуждающе смотрели на студенток академии и, проводив их в трапезную, облегченно выдохнули, громко закрыв сквозняком деревянную дверь.

Наконец тревога покинула Эбель, а запах сырости и плесени, витающий в главном зале, сменился ароматом яичницы и кофе.

Глава 2. О тебе тут позаботятся

Cоль ненавидела запах кофе. Ужасный, напоминающий землю, он обволакивал всю столовую. Заходя сюда, она будто попадала в общественный туалет одного из баров Итэвона[3]. А именно в тот, где последний раз пряталась от родителей и, напившись с бывшим другом, блевала весь вечер в одной из кабинок. Бармен потом всю ночь отпаивал ее кофе. После этого в рот Соль не попадало ни капли алкоголя и кофе.

Но академии Соль была готова простить что угодно. И флешбэки, и экскурсии для новичков, и даже утренние пробежки от кладбища до озера с мистером Чампи. Преподаватель спортивной подготовки особенно любил факультет Соль. Чего она не могла сказать о нем и его занятиях.

– Миленько, – с ноткой отвращения в голосе протянула Эбель.

Она осматривала почти опустевшие лотки с едой. Ее взгляд задержался на заветренной фасоли в томатном соусе, которая привлекла и Соль, вновь напомнив о том злосчастном неоновом туалете.

– Ты ждала яйца пашот и тосты с авокадо? – Соль протянула Эбель поднос. – Скажи спасибо, что нас кормят не хлебом с водой. Мы все-таки в бывшем храме. Тут одна печь для просфоры и одна кастрюля для вина. Наши повара стараются как могут.

– Спасибо, – безнадежно выдохнула Эбель, так и не взяв поднос.

Осматривая высокие потолки и остроконечные длинные окна, она ушла к столам и села за ближайший из них.

– Фасоль, ветчина, жареные яйца и овсянка на воде. На завтрак большего не жди.

Вид Эбель испортил Соль аппетит. Уставившись на стену, где красовалась обшарпанная копия «Тайной вечери», она нервно дергала ногой и кусала губу. Как бы она ни пыталась скрыть отвращение, все было написано на лице. Да и тело предательски выдавало ее. Эбель согнулась, будто Горбун из Нотр-Дама, и, опершись на стол, ковыряла ногтем дырку в досках. Может, в прошлой жизни она была Квазимодо, а сейчас атмосфера готического собора возродила в ней былые привычки звонаря? Жаль, что в храме давно сняли колокола.

– Но при этом у вас есть кофе, – вдруг сказала Эбель и, будто услышав мысли Соль, выпрямила спину.

– Ага. Любимый напиток мисс Вуд. Она сама его покупает и сама заваривает по утрам.

– А апельсиновый фреш есть? Клубничное молоко?

Соль закатила глаза.

– Ладно, ладно, – натянуто улыбнулась Эбель со своего места. – Я все понимаю. Просто шучу.

Она не понимала. Или просто не хотела понять. Чего стоит ожидать от человека, который еще вчера лежал в могиле? Явно не счастья в глазах и широкой улыбки, от которой сводило бы щеки. Соль напомнила себе о вежливости и кивнула.

– Я рада, что ты повеселела. Ну и, раз не хочешь есть, пойдем, я покажу тебе место, где мы учимся.

Эбель вскочила из-за стола.

– Аппетита нет, прости. Кусок в горло не лезет. Хотя кофе я бы выпила… Но мне уже не терпится посмотреть на преподов, которых я не видела аж со школьных времен.

В ее словах Соль заметила явный сарказм.

– Ты после выпуска никуда не поступила? – Она поравнялась с Эбель и, взяв ее под руку, вывела в коридор.

– Поступила. В психиатрическую лечебницу. Прошла без вступительных. Приняли сразу.

– Оу…

Соль стало стыдно. Она не любила неловких разговоров. Особенно о местах, которые видела в дешевых японских ужастиках про призраков.

– Да ладно, – отмахнулась Эбель. – Там было весело. Кто-то, повинуясь голосам в голове, разбивал эту самую голову о край кровати, кто-то пытался убить других пациентов пластиковой ложкой. Были и спокойные ребята. Они просто смотрели в стену и пускали слюни. Обычно доктора, напичкав всех таблетками, выводили нас на улицу и заставляли ходить по кругу. В белых длинных смирительных рубашках…

– Похоже на очень хреновую тусовку тинейджеров. Но я бы заглянула туда. Мне понравился дресс-код, да и «битва на пластиковых ложках» звучит заманчиво!

Соль, радостно ухватив Эбель покрепче за локоть, потянула ее в учебное крыло.

Соль была прилежной ученицей, хотя искренне считала, что лучше прогулять не самую любимую пару, чем заставлять себя силой слушать преподавателя. На экономике ее тошнило от каждой написанной в тетради цифры, на картографии – от каждой нарисованной линии. Соль знала, что ничего из этого ей в жизни не пригодится. Она не будет оплачивать покупки, рассчитывая в голове очередную теорему, и не бросится на пол, чтобы десять раз отжаться перед тем, как нести тяжелые сумки с едой. Будем откровенными… Ее и ночью никто не разбудит, чтобы спросить про первого президента США и про то, сколько звезд на флаге этой страны. Но если вдруг попытаются, то сначала получат под дых, а уже потом узнают, что Джордж Вашингтон не для того провозглашал демократию в стране, чтоб ее граждане по ночам считали пятьдесят звезд на темно-синем кантоне с семью красными и шестью белыми полосами на полотнище. Ну и еще удар под дых. Для профилактики.

– Это физико-математический кабинет. – Соль прошла мимо плотно закрытой двери. – И туда мы сегодня не пойдем.

– «Мистер Алан Льюис», – успела прочитать Эбель покосившуюся табличку, и Соль тяжело вздохнула, услышав ненавистное имя. – Это здесь вы с Ноа по вечерам развлекаетесь?

– Всего один раз. И вообще, сложно сказать, что что-то было. Так. Пустяк.

Надо признать, пустяк, о котором приятно вспоминать.

– Пустяк без рубашки и штанов? Ноа так и обидеться может, – усмехнулась Эбель.

Эбель слишком плохо знала Ноа. Зато Соль знала его очень хорошо. Обидеть его могли лишь опустевшие бутылки рома со спрайтом и мисс Вуд, которая находила и отбирала все его заначки.

– И далеко вы собрались, леди? – протяжно скрипнула дверь, и мужской голос ударил Соль и Эбель в спину. Звук эхом унесся вдоль коридора.

Тело Соль сжалось и так же быстро расслабилось, когда она поняла, что варианта сбежать теперь у нее нет. Она развернулась на пятках лицом к профессору и, дергая за юбку Эбель, намекнула ей сделать то же. Соль было плевать на всех людей, ну ладно, на всех студентов. Но… не преподавателей. Особенно если они грозно нависали над ней и отчитывали за любую оплошность. Перед преподавателями она была беззащитна. Воспитание не позволяло ей даже посмотреть им в глаза, она лишь покорно опускала голову и вспоминала детство в корейских школах в ожидании удара указкой по спине или учебником по голове.

– Мистер Льюис, доброе ут…

– Госпожа Чи, я отправлю вас на отработки за опоздание на мой урок, – перебил он Соль.

– И меня? – встряла, усмехаясь, Эбель.

Она уж точно не боялась наказаний и взрослых, которых, видимо, уважать ее не научили. Мистер Льюис смерил ее внимательным взглядом.

– За такую дерзость и вам работу найду. Назовите имя, фамилию и факультет. Не припомню вас в своем классе.

Сидящие в аудитории студенты с интересом выглядывали в коридор со своих мест. Среди них был и мудацкий мудак, которого Соль надеялась сегодня больше не встретить.

– У-у-у, теперь и я готов остаться на отработки, мистер Льюис! – крикнул Ноа, и вокруг него раздались смешки.

– Господин Эдвин, – мистер Льюис протянул его имя с таким причмокиванием, будто собирал всю слюну во рту перед тем, как плюнуть ему от злости в лицо. – Через две минуты положите мне на стол расписанную систему уравнений Максвелла в дифференциальной и интегральной форме[4].

– Но…

– Еще одно слово – и вы будете переписывать весь учебник, господин Эдвин.

Соль лукаво улыбалась, пока профессор испепелял Ноа взглядом, и, еле сдерживая язвительную шутку в его адрес, медленно вытянула из кармана кулак.

– А вам всем, что, нечем заняться? – гаркнул мистер Льюис на других, и студенты быстро зашуршали листами. – Лаура Дальмайер, выходите к доске. Спасайте положение.

Пока профессор отвлекся на студентов в кабинете, Соль наконец поймала взгляд Ноа и гордо показала ему средний палец. Тот одобрительно улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы. Он не любил проигрывать. Особенно Соль. Кому угодно, но не ей. И, не страшась гнева профессора, показал средний палец в ответ: выстрелил им из воображаемого лука, словно долбанный купидон.

– Милашка, – прочитала по его губам Соль.

Только она замахнулась, чтобы продемонстрировать все желание врезать болвану как следует, к ней повернулся профессор.

– Теперь вы. – Соль резко опустила руку, поникла и уставилась на носки своих поношенных вансов. – Ни одна причина не стоит опоздания на мою лекцию. Важнее математики нет ничего. Особенно на вашем факультете, госпожа Чи.

Он действовал Соль на нервы. Но воспитание не позволяло ей послать профессора. Хотя, что бы она ни сказала, все равно останется после пар и будет драить весь кабинет. Может, стоит поучиться дерзости у Эбель.

– Мистер… – Эбель заглянула за спину преподавателя и, найдя табличку с его фамилией, продолжила, – мистер Льюис. Я Эбель Барнс, новая студентка академии. Соль, по просьбе директора, любезно согласилась провести мне экскурсию.

– По просьбе директора? – подозрительно спросил мистер Льюис, косясь на Соль.

– Мисс Вуд, кажется, – подтвердила Эбель. – Не успела запомнить ее имя.

Медленно окинув взглядом с головы до ног студенток, мистер Льюис втянул весь воздух в коридоре своим крысиным носом и громко, будто он чертов вертолет, выдохнул. От возмущения его усы так топорщились, что не спасал ни гель для укладки, ни божье слово.

– Я уточню эту информацию у мисс Вуд. Поговорим об этом позже, госпожа Чи. Считайте, что вам сегодня повезло.

Ага. Как же. Помимо конспектов, уже ждущих своего часа, Соль нужно будет подготовить устный пересказ всего урока и взять неберущийся интеграл, чтобы все равно потерпеть неудачу. Соль придется прийти к мистеру Льюису с извинениями и, посыпая голову пеплом, кланяться в ноги за то, что она, дура, не смогла разобраться в важнейшей математике без помощи великого гения и лучшего преподавателя академии.

– Свободны, – бросил мистер Льюис и вернулся в аудиторию, громко хлопнув дверью.

– Какой приветливый, – пошутила Эбель. – Дай угадаю, его способность – душить всех вокруг своим самомнением.

– О, поверь мне, титул главного душнилы занял другой препод[5]. А этот – просто мерзкий старикашка, которого никто не взял на работу, кроме сердобольной Деборы. Она всем дает шанс, и скуре-механику уж тем более.

– Механик? – уточнила Эбель. – Половина Санди ремонтирует машины и смесители в наших туалетах. Ничего в этом особенного нет.

Соль покачала головой.

– Мистер Льюис талантливый инженер и умело создает всякие механические штуки. Он помог восстановить половину собора. Без него у нас не было бы ни учебного крыла, ни библиотеки, ни даже крипты, в которую никто до сих пор не спускался.

Соль обвела руками стены. Выпрямила затекшую спину и поправила тяжелую сумку на плече, из которой утром забыла достать учебники.

– Студентам запрещено использовать способности, а преподавателям – можно? – Эбель помогла вытащить волосы Соль, застрявшие в серебряной застежке от сумки, пока она проклинала свои длинные косички – за то, что они вечно ей мешают.

– Только по необходимости. Пристройка к храму была очень нужна. – Соль с легкостью считала иронию в словах Барнс. – Мы все равны. И все живем по правилам. Если кому-то требуется помощь, то помогаем. Неважно, применяя способности или нет.

– Охотно верю.

Эбель, не дожидаясь Соль, направилась вдоль коридора и прошла кабинет истории и филологии.

– Я говорю правду! – проворчала ей вслед Соль. – И каждый тебе это подтвердит.

Никто бы этого не подтвердил. Все, в обход правил, тайно использовали свои способности. Кроме факультета «особо опасных скур». Таких в академии было всего двое, но контролировали их словно преступников, которых готовят к смертной казни. Какое большое зло и кому они сделали, никто не знал. Но Соль была рада, что за особо опасными так следят. Равенство равенством, но инстинкты самосохранения никто не отменял. Один из особо опасных, например, мог внушать мысли одним лишь взглядом. Мог заставить делать то, что ты делать не хочешь.

– Мы можем использовать силы только на специальных уроках, где практикуемся и учимся совладать с тем, чем «наградил нас дьявол». – Соль нагнала Эбель и продолжила: – Все зависит от факультета. Подожди немного, Дебора распределит тебя, а пока я расскажу о правом крыле. Тут нас обучают гуманитарным наукам. А в левом крыле сидят душные заучки с кучей таблиц и цифр. А, – вспомнила Соль, – еще убийцы, препарирующие животных! Один химико-биологический кабинет чего стоит. Там на стенах висят и лягушка расчлененная, и мышь.

– И, будь твоя воля, – мистер Льюис. – Эбель сунула руки в карманы.

Соль сразу зашикала и, тихо хихикая, повела ее подальше от левого крыла с препарированными животными.

Соль поступила в академию только в прошлом году, но уже наизусть выучила расположение всех дверей и окон. Она с легкостью прошла бы по коридорам с завязанными глазами и, ни разу не споткнувшись, добралась бы до нужного места. Она помнила каждый витраж, каждый скол на каменной кладке в соборе и каждую торчащую щепку в деревянных партах. Находила все по запаху.

Сладковатому, как духи мисс Моретти, – в кабинете искусств; затхлому и пыльному – в небольшой старой библиотеке; и кислому, будто старые бинты, – в кабинете философии. Она понимала, что находится на паре по риторике, когда лучи солнца, прорываясь сквозь тонкие стекла, грели ей плечи, и ощущала, что сидит на астрономии, когда ее вечно холодные руки становились еще холоднее, а ледяной ветер хватал не только ноги, но и задницы сидящих на низких скамейках студентов.

Соль знала это место, как никто другой. Лучше, чем сеульские улицы, и даже лучше, чем родительский дом. У нее было достаточно времени, чтобы изучить стены академии.

Раньше она была нелюдима и одинока, а одиночество творит с людьми удивительные вещи. Начинаешь замечать то, что до этого не увидел бы, глядя в упор.

Соль не была тихой простушкой, с которой никто не хотел дружить. Она сама всех оттолкнула, это был лишь ее выбор. Выбор, который пошел ей на пользу. Соль смогла услышать саму себя. Вторую Соль, что пряталась глубоко внутри и выходила, лишь когда… А впрочем, неважно. Важно то, что спустя год одиночества Соль приняла себя. Полюбила. Перестала презирать ту девочку, что видела в отражении. Перестала бояться. Она услышала ее голос и поняла, что не одинока.

Тогда Соль наконец подпустила к себе людей, не боясь причинить им вред. Например, Бруну Моретти – преподавателя искусств.

Ее пары прогуливали почти все, но не Соль, которая всегда занимала первые ряды и с упоением слушала поистине ангельский голос профессора. Мисс Моретти рассказывала о великих художниках и композиторах, об их музах и секретах. Рассказывала так интересно и так правдоподобно, будто в прошлой жизни была любовницей да Винчи, а то и самой Джокондой. Ее итальянский акцент, карие глаза и пухлые румяные щеки не могли не обратить на себя внимание. Аромат шоколадно-ореховых духов, скрежет иглы патефона и тихая музыка, разливающаяся по кабинету… Мисс Моретти стала первой, с кем Соль заговорила в академии и кому рассказала свою историю. Они не были подругами, но были достаточно близки для того, чтобы вечером, после пар садиться на окно и, распивая какао, не только обсуждать Баха и Моцарта, но и делиться потаенными мыслями. Такими, за которые любой другой их засмеял бы.

Бруна Моретти была обычным человеком. Белой вороной в академии исключительных и в городе, где каждый презирал скур. Нигде ей не было места. Так же, как и Соль.

– Мисс Моретти, это наша новая студентка, Эбель Барнс.

Соль затащила Эбель в пустующий, пропахший свежей краской кабинет. Бруна в любое свободное время рисовала картины, которые складировала в пыльных углах. Вот и сейчас, закончив очередной шедевр, она завтракала под скрипку Никколо Паганини.

– Buongiorno[6], Эбель!

Бруна вскочила и отряхнула фартук от раскрошившейся вафли, которую она так аппетитно жевала, запивая горячим шоколадом.

– Надеюсь, вы обретете тут покой и найдете себя, – сказала она. – Обращайтесь ко мне «мисс Моретти». Я преподаватель искусств. Буду рада видеть вас на моих занятиях.

И она протянула Эбель испачканную в белой краске ладонь.

– И мне приятно! – Эбель пожала руку в ответ.

– На каком вы факультете?

Бруна села обратно за стол и торопливо запихала остаток вафли в рот. Она была той еще сладкоежкой. Неудивительно, что ее любимым фильмом была «Сладкая жизнь» Федерико Феллини.

– Ее еще не распределили, – ответила за Эбель Соль.

– Как так?

Бруна была не сильно удивлена и спросила это лишь из вежливости. Множество студентов попадало в академию в середине, а то и в конце учебного года. Эбель же посчастливилось оказаться здесь осенью, хотя вряд ли обстоятельства можно было назвать счастливыми.

– Бель заселилась в спальный блок вчера ночью. – Соль взяла со стола вафлю и откусила ее. – Миф Вуд попоосива покавать ей акаемию, а поом опвефти к ней. – Вафельные крошки посыпались из набитого рта Соль вместе со словами.

– Я бы хотела спросить, почему ты, Эбель, не дождалась утра, – с напускным подозрением спросила мисс Моретти, – но раз ты пришла сюда ночью, значит, на то были причины. Надеюсь, тебе не угрожала опасность, bella ragazza[7].

– Надеюсь, она не будет угрожать мне здесь. – Эбель оперлась о парту, будто в кабинете не было стульев, куда она могла сесть.

– Мы – преподаватели и директор Вуд – за тобой приглядим. Никто больше не даст тебя в обиду ненавистникам скур. Да, tesoro[8], сложно в это поверить и еще сложнее к этому привыкнуть. Но тут наконец-то начнется твоя новая жизнь. Вот увидишь!

– Да-да… Я уже сбилась со счета, сколько раз за сегодняшнее утро услышала от Соль «Ты тут в безопасности» и «Это твое место».

– А вот и нет, – спохватилась Соль. – Про «место» я ничего такого не говорила!

Соль не любила врунишек.

– Ладно, ла-а-адно, – скрестив руки, протянула Эбель. – Но про «это теперь твой новый дом» что-то да было.

– Не было! – Соль тоже скрестила руки и нахмурилась так сильно и так грозно, что явно заработала себе новые морщинки, на разглаживание которых понадобится несколько вечеров и масок с коллагеном. – Ты преувеличиваешь!

– Да брось… – закатила глаза Эбель. – Перестань кричать. Я не хочу ругаться.

– Хочу и кричу! И вообще, я не кричу, а повышаю тон голоса, чтобы казаться более серьезной!

– Ты свое лицо видела? Ты думаешь, Бэмби способен кого-то напугать?

– Бэмби?! – Соль ударила по столу.

– А. Ну да. Что это я. Ты максимум скунс Цветочек.

– Именно с этого и начинается крепкая женская дружба, ragazze. – Бруна наблюдала за ними, широко улыбаясь и допивая свой горячий шоколад.

– Дружба? С ней? – Соль наконец выдохнула и, беззастенчиво взяв из рук профессора кружку, сделала пару глотков.

Эбель быстро остыла:

– А не ты ли мне утром говорила, что мы теперь подружки, соседки по парте и все такое? Или ты мне соврала?

– Я говорила правду, – пробубнила Соль.

Бруна открыла комод и вытащила оттуда два маленьких леденца и лист бумаги, который порвала на две части.

– Вот, – протянула она половинки своим студенткам, – извинитесь друг перед другом на них.

– Зачем?

Ни Эбель, ни Соль не приняли подачку. Лишь покосились на листы в руках мисс Моретти и всем видом показали, что не будут участвовать в этом бреде.

– Затем, что так будет легче. Людям сложно говорить и сложно слушать. А бумага стерпит любые слова. – Раскрыв руку Соль, Бруна сама вложила в ее ладонь лист и ручку. – Отдайте эти письма друг другу, а потом, когда вновь будете ругаться, откройте их. Прочитайте. – Дойдя до Эбель, она отдала бумагу и ей. – И желание ссориться сразу улетучится.

– А леденцы зачем?

– Чтобы если уж начнете ругаться, то друг на друга не желчью плеваться, а…

– А мятными слюнями? – Эбель сунула голубую конфету в карман. – Спасибо, мисс Моретти. Учтем.

– Все верно, tesoro. – Бруна похлопала студенток по плечам. – Поэтому пишите скорее ваши извинения и выматывайтесь из моего кабинета. Хочу посидеть в тишине и подготовиться к обеду. Ну, или к уроку, если студенты соизволят все-таки ко мне прийти.

Пары закончились быстро: Эбель и Соль проспали все время на подоконнике у Бруны в кабинете, которая так и не сумела их выгнать. Сны Соль виделись странные, хаотичные. В главном зале собора с витражей спустились святые и, рассевшись за скамейки, принялись играть на музыкальных инструментах. Сам архангел Михаил виртуозно водил смычком по струнам скрипки, так что ноги уносили студентов в пляс. Это был задорный несуразный танец, напоминающий то ли неумелый вальс, то ли конвульсии больных. Соль веселилась, наблюдая за всем из-за высокой колонны. Парни в длинных белых рубашках кружили девушек в такой же одежде, а преподаватели в больничных халатах разливали всем горячий шоколад.

Соль ждала, когда же появится Снежная королева с гномом, рахат-лукумом и львом Асланом, но появился лишь назойливый Ноа. Он единственный в этой толпе был одет в свои стремные красные конверсы и рубашку в цветочек, которую Соль хотела утащить в свой гардероб каждый раз, когда видела.

Ноа вытянул Соль в центр зала и, заставив танцевать, сам заиграл ей на флейте.

Хорошо, что сон этот длился недолго. Виной тому был Вивальди: пластинка с его композициями наконец остановилась, и игла патефона недовольно заскрежетала по винилу, разбудив Соль.

Больше под итальянскую классику она засыпать не будет. И разговаривать с новичками про психиатрические больницы тоже…

Мисс Вуд велела привести Эбель сразу после пар, поэтому, не успев продрать глаза и отойти от безумных снов, Соль вместе с Эбель заторопились к кабинету директора. Он находился в конце западного крыла на втором этаже, напротив балкона, с которого открывался красивый (ну, если считать пожухлую траву, умирающий дуб и сорняк, разрастающийся по плесневелым стенам академии, красотой) вид на внутренний двор. По балкону своевольно гулял ветер: дождливый сентябрь медленно уступал безжалостному октябрю, и чем дальше утекали дни, тем злее становилась погода.

Топая по скрипучим балкам и дрожа от пронизывающего ветра, Соль спешила к двери. В кабинете ее обязательно будет ждать согревающий камин и горячий чай от мисс Вуд!

– А вот и вы, – распахнула дверь мисс Вуд, и Соль обдал теплый воздух. – Я вас ждала. – Она приветливо протянула руки.

– Добрый день, директор, – пытаясь прошмыгнуть внутрь и стуча зубами от холода, протараторила Соль. – Мы тоже очень ждали встречи с вами.

– Спасибо, мисс Чи. – Директор остановила ее, так и не дав войти. – Вы можете быть свободны. Дальше мы с мисс Барнс побеседуем наедине.

И, улыбаясь, Вуд крепко сжала плечо Соль.

Все мы смотрели фильмы с плохими концами. Все чувствовали отчаяние и горечь. Вот и Соль почувствовала себя героиней трагикомедии, в финале оставшейся ни с чем. И даже исцеляющая аура Вуд не могла залечить отчаяние, разливающееся по телу вместе с непонятно откуда взявшимся приливом энергии.

– Можете идти на обед, мисс Чи.

Соль уже наелась счастьем и любовью ауры мисс Вуд.

– А форма? – окрыленно спросила Соль.

– Форму уже отнесли в вашу комнату. Нашивку я дам Эбель сама.

И дверь в кабинет директора академии закрылась прямо перед носом Соль.

Внутри пахло копчеными дровами, потрескивающими и медленно сгорающими в почерневшем от сажи камине. В центре комнаты стоял заваленный бумагами стол, в горшках по углам медленно увядали цветы. Рядом с ними валялись рассыпанная земля, пустые грязные кашпо, пакеты с удобрением. На стенах кабинета висели картины, и, если бы не подпись Бруны в углу каждой из них, Эбель бы и не догадалась, насколько талантлива преподавательница искусств. Сложно было поверить в то, что прекрасные композиции нарисовала поедающая шоколад итальянка, а не да Винчи или Тициан.

– Красиво, не правда ли?

Эбель не заметила, когда мисс Вуд успела сесть в обитое красным бархатом кресло, протертое временем.

– Я не разбираюсь в картинах.

Эбель опустилась напротив и, положив ногу на ногу, откинулась на спинку стула. Мисс Вуд заправила седую прядь за дужку очков и потянулась за рукой Эбель: в ее нежных морщинистых руках холодным пальцам стало теплее.

– Мисс Моретти говорит: «Не важно, понимаешь ли ты эти картины. Важно, чувствуешь ли. – Вуд взглянула на полотно около окна. Там девушка, скрывающая наготу тонкой вуалью, взволнованно смотрела на небо. – Чувствуешь ли их ты, Эбель?

Наклонив голову, будто пытаясь рассмотреть работу под другим углом, Эбель всмотрелась в мазки масляной краски и, задумавшись, мотнула головой.

– Неа. Обычная голая девушка.

– Отчаявшаяся девушка. Напуганная. Потерянная, – говорила директор медленно, разжевывая каждое слово. – Ей страшно. И я чувствую жалость, глядя на нее.

– Ясно.

Эбель еле сдерживала зевки. Ну серьезно… Какие картины? Какие девушки? Просто отпустите, и Эбель спокойно, никому не мешая, уйдет к себе домой. И к Шейле, которой предстоит ответить на кучу вопросов.

– Бруна назвала эту девушку Сэднес – грусть. Но я вижу в ее глазах надежду. Она просит небеса о помощи – и ей помогут. И тогда она обязательно найдет покой.

Эбель готова была поклясться, что слышала нарастающее жужжание пчел, но это был лишь голос Вуд, которая, оторвав взгляд от картины, посмотрела на студентку.

– Сэднес похожа на тебя.

– Сомневаюсь, – отрезала Эбель.

– Она похожа на всех скур, – продолжила мисс Вуд, чуть сильнее сжав руки Эбель. – В наших глазах полно горя. В них не сверкает жизнь, как у обычных людей. Но рано или поздно мы станем счастливыми. Ты разве не хочешь этого?

– Честно? – Эбель противилась этой странной давящей атмосфере как могла, но что-то ей мешало, и вместо грубого ответа она вымолвила лишь: – Я устала… Устала думать, чего хочу на самом деле. Нет того, что сделает меня счастливой. – И, вдохнув поглубже, будто воздух в кабинете был разряжен, Эбель все-таки добавила: – Хотя я стану счастливее после того, как мы закончим обсуждать эти скучные картины.