Читать онлайн Камбэк

This edition published by arrangement with Laura Dail Literary Agency, Inc and Synopsis Literary Agency

© Литвинова И. А., перевод на русский язык, 2023

Copyright © Lily Chu, 2023

© Малахов Н. В., художественное оформление, 2023

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний "РИПОЛ классик", 2024

Для Найлы

Навеки, навсегда

1

В миг, когда на мой телефон приходит уведомление, я начинаю злиться еще до того, как вижу его текст. Этим напряженным рабочим утром сухость в глазах такая, что я с трудом моргаю, когда отрываю взгляд от монитора.

«ДР [1] Фиби», – мигает напоминание.

Я машинально смахиваю уведомление и на пару секунд зажмуриваюсь, пытаясь избавиться от раздражения. Последние несколько лет моя старшая сестра прекрасно справляется со старением без моих поздравлений, и нет причин нарушать традицию и в этот раз.

Даже не знаю, что бы я могла ей пожелать. Радостного дня, свободного от назойливых напоминаний о том, что у тебя есть сестра, – звучит не в духе «Холмарк»[2]. С днем рождения, надеюсь, ты отлично проведешь время, не рассказывая мне ничего о своей жизни, как обычно, а вот это может подойти.

Я подумываю о том, чтобы вообще удалить это событие из своего календаря, когда всплывает еще одно уведомление, сообщая мне, что пришло электронное письмо от отца. Сосредоточься на своих целях для достижения успеха, – гласит тема письма, как будто это прорывная идея. В тексте, перед адресной строкой, отец оставил обычное вдохновляющее напутствие: Увидел это и подумал о тебе. Сейчас самое время поработать над тем, чтобы стать партнером[3]. Не позволяй жизни отвлекать тебя от главного.

Я не утруждаю себя переходом по ссылке, зная, что она приведет меня на сайт «Гарвард Бизнес Ревью», а у меня уже израсходован ежемесячный лимит на бесплатное чтение статей. К тому же я прочитала их достаточно, чтобы знать, что это, скорее всего, очередная банальная сентенция о расстановке приоритетов или соотнесении целей с результатами, изложенная в виде списка я слишком занят, чтобы читать полные предложения, удобоваримом для деловых людей.

В моем случае успех имеет только один показатель, насколько быстро я могу стать партнером в юридической фирме «Йестерли энд Хавингс»[4], где до сих пор тружусь наемным юристом. Это не значит, что я не честолюбива. Если кто и хочет, чтобы я стала партнером, сильнее, чем мой отец, так это я сама.

Не могу вспомнить, когда он в последний раз интересовался моей жизнью вне работы. Видимо, для него это не имеет значения. Но ничего страшного, все равно у нас не сложились доверительные отношения.

Я убираю телефон обратно в сумочку и углубляюсь в составление памятной записки для Мередит – партнера, которого давно пытаюсь заполучить в качестве наставника, – когда раздается стук в дверь моего кабинета. Ричард Хавингс, один из управляющих партнеров и правнук первых Хавингсов из «Йестерли энд Хавингс», жестом приглашает высокую женщину пройти внутрь.

– Ариадна, это Бриттани Кэбот, с сегодняшнего дня она в нашей команде.

Досадуя на то, что меня потревожили, встаю и протягиваю руку, лишь слегка поникая под натиском ослепительной улыбки Бриттани.

– Рада познакомиться, – выдавливаю я из себя.

– Ариадна, я бы хотел, чтобы ты ввела Бриттани в курс дела. Оставляю ее в твоих надежных руках. – Ричард бросает теплый взгляд на Бриттани, и та лучезарно улыбается ему в ответ. – Нам повезло, что мы украли ее из прежней фирмы.

– Конечно.

Экскурсия по офису для Бриттани стоит часа или около того, что мне придется дополнительно вкалывать этим вечером. Но ничего не поделать, Ричард повернут на политесе, поэтому я делаю все возможное, чтобы излучать благодушие и вежливость, о чем бы меня ни попросили.

Ричард кивает, как только убеждается, что мы поладим, и оставляет меня наедине с Бриттани. На ней платье-футляр цвета кэмел и блейзер в тон, а ее лицо настолько идеальное, что я не могу не задуматься о том, что его черты явно претерпели коррекцию.

– Рада к вам присоединиться, – говорит она. – Ни хао![5]

Только не это. Я изо всех сил пытаюсь сохранить улыбку.

– Я не говорю по-китайски.

– Прости. Я имею в виду конничива![6]

Далеко не самое удачное начало разговора.

– Я – канадка.

Она хмурит брови, но явно не от стыда. Я знакома с ней всего тридцать секунд, но уже могу сказать наверняка, что Бриттани неведомо это чувство. Окружающий мир определенно никогда не ставил ее в неловкое положение.

– Но на двери табличка с твоим именем, и там написано Хюи.

– Произносится «Хуэй»[7], – поправляю я. – Рифмуется с сэнсэй.

– Ты уверена?

– Абсолютно, – сдерживаюсь, чтобы в ответ не исковеркать имя Бриттани и с мстительным удовольствием решаю отныне мысленно называть ее Бритни.

– Хм. – Она смотрит в окно поверх моего плеча. – Не могла бы ты показать мне, где что находится? Я знаю только, где мой кабинет.

Обычно этим занимается один из помощников, но Ричард поручил задачу мне, поэтому я закрываю свой ноутбук и веду ее на экскурсию. Мы не успеваем пройти и пары метров по коридору, как из-за угла появляется Мередит. Ее светлые льняные волосы блестят в безупречной укладке, а макияж, как и всегда, идеален. Туфли-лодочки телесного цвета и темно-синий костюм с юбкой так и кричат: «Прочь с дороги, или прирежу», в корпоративном смысле. Мередит настоящая бизнес-леди – я никогда не видела, чтобы она улыбалась на совещаниях.

Я хочу быть такой же. Неуязвимой. Непоколебимой.

– Бриттани, привет. Рада, что теперь ты с нами. Позволь мне показать тебе наш офис, а потом за чашечкой кофе поговорим о клиенте, о котором я упоминала.

А все мои приглашения на чашечку кофе, которые я посылала Мередит, были либо отклонены, либо перенесены в последнюю минуту. Ее взгляд скользит ко мне.

– Ариадна, мне нужна та памятка.

– Пока! – Бриттани/Бритни небрежно махнула мне рукой. Предоставленная самой себе, я смотрю им вслед, пока они, беззаботно посмеиваясь, удаляются по коридору.

Я возвращаюсь в свой кабинет и пытаюсь выполнить дыхательное упражнение по методу треугольника: вдох на три счета, задержка на три счета, выдох на три счета, повторить три раза, – но почти тотчас же отбрасываю все преимущества этой успокоительной техники и устраиваюсь за компьютером, чтобы погуглить свою новую коллегу-конкурентку. Оказывается, она окончила учебу позже меня, и, конечно же, ее мать дружит с Мередит и некоторыми другими ключевыми партнерами.

Я не должна злиться из-за этого, поскольку большинство сотрудников фирмы, включая меня, получили работу через личные связи и нетворкинг[8] – так, мой отец учился в юридической школе вместе с Ричардом. Однако во мне живет дух противоречия, и то, как все носятся с этой неженкой, вызвало у меня ярое негодование, от которого, по-хорошему, мне нужно избавиться, прежде чем я вернусь к работе.

Даже если Бритни всего мира могли начинать карьеру с более высокой ступеньки, в конечном итоге, как говорил мой папа, результативность – главное мерило успеха. И я с ним согласна. Мне только нужно работать усерднее и показать себя.

Домой я приползаю около одиннадцати вечера. В течение дня Бриттани несколько раз заходила ко мне, задавая никчемные вопросы, с которыми выпускнице одной из лучших юридических школ страны следовало бы разобраться самостоятельно – скажем, самой найти четко обозначенные туалетные комнаты. Я проявила бы больше радушия, если бы она не называла меня Адриенной всякий раз, когда отвлекала своими дурацкими просьбами.

Я скидываю туфли на высоком каблуке и ставлю их у двери, прежде чем положить сумочку на угловой столик. Снимаю с плеча черную сумку с ноутбуком, в котором меня ждет еще работа. Если повезет, удастся лечь спать раньше двух ночи.

Я прикрываю глаза, чтобы насладиться долгожданной тишиной, и потираю лицо, ноющее от вежливых улыбок, расточаемых целый день. В квартире пусто – моя соседка, Хана, консультант по разнообразию[9], в командировке. На этот раз ее поездка длится вот уже месяц, и тишина – именно то, что мне нужно, чтобы расслабиться. Зевая и круговыми движениями разминая затекшие плечи, я расстегиваю темно-синий блейзер и пересекаю кухню, смежную с гостиной, проходя мимо спящего на диване мужчины.

Ступая в свою комнату, я замираю, когда вялые синапсы мозга подают запоздалый сигнал тревоги. Кажется, я прошла мимо мужчины, спящего на диване.

Мужчина. На моем диване.

Я прокрадываюсь обратно на кухню, чтобы проверить, не померещилось ли мне.

В гостиной определенно лежит мужчина. Мое сердце подпрыгивает и бьется где-то в горле, в то время как я пошатываюсь, не в силах сосредоточиться на чем-либо, кроме незнакомца. Я гордилась тем, что всегда знала, как лучше поступить в той или иной ситуации. Но сейчас я в полной растерянности. Надо позвонить в полицию? Ринуться в атаку? Спрятаться в холодильнике? Прежде чем созревает решение, человек открывает глаза и смотрит на меня сквозь копну обесцвеченных платиновых волос. Я перестаю дышать. Мой мозг сосредоточен на единственной и совершенно бесполезной мысли о том, как разозлится мама, когда парамедики найдут меня мертвой в рваном нижнем белье. Похоже, мне суждено умереть в трусиках для месячных, поскольку у меня ранее не хватило времени на душ и стирку.

И тут вторженец отрывается от дивана и встает.

Мозг рептилии [10] командует: Бей, а не беги. Ты сможешь его одолеть.

Мозг неомлекопитающего спорит: Нет, ты не справишься. Посмотри на него.

«Посмотреть» как раз не проблема; я не могу оторвать от него взгляд просто потому, что оцепенела, будучи не в силах даже моргнуть. Незнакомец строен, высок, одет в черный свитер с вкраплениями красной нити, обтягивающий хорошо развитые мышцы шеи и предплечий.

Мозг рептилии: Вау!

Мозг неомлекопитающего: Вау!

Все части мозга хором: Вау, вау, вау!!!

Неважно, кто этот парень, но его внешние данные производят впечатление на мои гормоны, и оно сильнее паники.

Он откашливается:

– Привет.

И делает два шага в мою сторону, гибкий и уверенный, словно профессиональный танцор… или серийный убийца, выслеживающий свою жертву.

Эти движения выводят меня из ступора, и я хватаюсь за нож.

– Не… Не подходи, – только со второй попытки мне удается выдавить слова из пересохшего горла. К счастью, между нами есть преграда в виде кухонной стойки.

Его глаза округляются, и он поднимает руки, словно сдаваясь.

– Я – Джихун. Джихун! – Он настойчиво повторяет свое имя, словно это заклинание, способное уберечь от острой стали в моей руке.

– Мне плевать. – Я крепче сжимаю нож и поднимаю его выше. Прилив адреналина заставляет мое сердце биться так сильно, что трудно дышать. У меня в руках оружие, и при необходимости я им воспользуюсь.

Не стоит забывать и про телефон: им я тоже могу воспользоваться, надо только успокоиться. Не сводя глаз с парня, который, в свою очередь, таращится на меня, вытаскиваю мобильник из кармана, намереваясь позвать на помощь. Пока мой большой палец тянется к цифре «9» номера «911», поскольку я, хоть убей, не могу вспомнить, как добраться до экранного меню экстренного вызова SOS – девушка в беде, почему же так усложнили задачу? – телефон разражается нестройной веселой трелью да-ДА-ДА, которую я присвоила сообщениям Ханы.

Не сейчас, Хана. И все же, несмотря на угрозу, не сдержав любопытства, я немедленно проверяю экран. Если я умру из-за того, что отвлеклась в критический момент, виноваты в этом будут технологии с их алгоритмами, вызывающими зависимость.

Хана: Мой кузен Джихун приезжает погостить ненадолго. Оставила ему свой ключ. Извини, забыла предупредить.

Подобно хамелеону, я скашиваю один глаз, чтобы еще раз просмотреть сообщение, в то время как другой стараюсь не спускать с парня. Она, видите ли, забыла предупредить! Ни словом не обмолвилась о том, что по возращении домой я столкнусь с незнакомым мужчиной в нашей гостиной.

Если я переживу это, Хане несдобровать.

Наконец, я отрываюсь от телефона. Парень стоит не шелохнувшись.

– Как, ты сказал, тебя зовут? – грозно спрашиваю я.

– Джихун, – вырывается у него почти умоляющим шепотом. – Чхве Джихун.

– Ты – двоюродный брат Ханы.

– Из Сеула. – Его плечи опускаются. – Прошу прощения. Я не хотел вас пугать своим вторжением. Я пойду. Я могу остановиться в отеле.

Выражение его лица несчастное, но меня не прошибешь – я закалена убойным щенячьим взглядом Ханы. Хотя я на девяносто девять процентов уверена, что он тот, за кого себя выдает, это не те сто процентов, что мне требуются в чрезвычайной ситуации. Или, честно говоря, в любой другой ситуации, потому что я всегда действую только после достижения полной уверенности.

– Положи свой паспорт на журнальный столик, затем иди в ванную и закрой за собой дверь. – Мне нужно поговорить с Ханой, и я хочу, чтобы в это время он соблюдал безопасную для меня дистанцию.

– Это действительно необходимо? – спрашивает он, разглядывая нож. Когда я поигрываю холодным оружием, парень тяжело вздыхает и наклоняется к черной кожаной сумке, что стоит на полу. Швыряя на стол книжицу паспорта, он медленно пятиться в ванную, опасаясь повернуться ко мне спиной. Мы поддерживаем зрительный контакт, и щелчок замка, когда он закрывает дверь, звучит как выстрел.

Если этот парень и впрямь кузен Ханы, он, должно быть, искренне сожалеет об ее приглашении пожить у нас.

Я кладу нож на столешницу поблизости и звоню Хане.

– Привет, Ари, – поет в трубке бодрый голос Ханы. – Ты вовремя! Я как раз получила багаж. Джихун уже там?

– Здесь какой-то странный человек, это точно. – Я не спускаю глаз с двери ванной на случай, если предполагаемый Халк Джихун выскочит оттуда, чтобы сцапать паспорт.

– Я знаю, извини. Хотела сказать тебе раньше, но на работе полный завал, и я опоздала в аэропорт, – в голосе Ханы не слышно ни капли раскаяния. – А потом я просто забыла и вспомнила, только когда прилетела в Ванкувер.

Забыла. С таким же успехом можно сказать, что «забила».

– Ты никогда не упоминала о нем.

– Я уверена, что упоминала. Ну, не знаю. Как часто ты говоришь о своих кузенах?

– Я бы непременно сказала, если бы один из них собирался остановиться у нас.

Фоновый звук усиливается, как будто она вышла из терминала, чтобы поймать такси.

– Я знаю, ты не любишь сюрпризы, но все случилось так внезапно.

Я открываю паспорт и благодарю Бога за то, что имя написано латиницей и его можно прочитать. Чхве Джихун. Фотография соответствует, хотя он, должно быть, единственный человек на земле, кто хорошо выглядит на официальном удостоверении личности. Я почти готова поклясться, что тут не обошлось без фотошопа.

– Назови его фамилию. – Вряд ли она звучит как Чой.

– Он бы произнес ее как Чхве. Звучит так же, как у меня, но мы произносим, как белые люди. Чвээй, – она преувеличенно растягивает гласные.

Еще одно подтверждение. Теперь я уверена на девяносто девять целых и девять десятых процентов, но нужно убедиться до конца.

– Опиши его.

– Хм. – Я слышу, как она раздумывает. – Он мой двоюродный брат, так что кореец, это очевидно. Выше меня, рост около пяти футов десяти дюймов[11]. Невероятно суперстильный. На пару лет моложе нас.

Его паспорт подтверждает, что ему двадцать восемь. Неуместно просить Хану оценить его внешность, но она, словно услышав мои мысли, говорит:

– Все говорят, что он хорош собой.

Я захлопываю паспорт и бросаю его обратно на стол.

– Откуда ты знаешь?

– Мама не перестает указывать на то, какой он красивый, всякий раз, когда всплывает его имя. А потом говорит, что мне нужно брать его в пример и лучше ухаживать за бровями. К тому же ты сама его видела.

Да, видела, и это определенно тот парень, которого я отправила в ванную. Я прислоняюсь к кухонной стойке.

– Я подумала, что он убийца, и наставила на него нож.

– Ты ранила его? – спрашивает она с тревогой.

– Нет.

– Хорошо. Я уверена, что у него имеется медицинская страховка, но поножовщина – это недружелюбный прием, с точки зрения кросс-культуры[12]. Ари, прости, что сваливаю это на тебя, но он все-таки родственник и находится в затруднительном положении.

Он все же кузен Ханы, и я не могу его выгнать вон, поэтому приходится смириться с наличием нового жильца в квартире.

– Как долго он здесь пробудет?

– Не могу сказать. Но он тихий, – добавляет она.

Хоть какое-то разнообразие, поскольку Хана обладает темпераментом яркой личности.

– Что такого стряслось, раз ему пришлось прыгать на рейс в Торонто?

Она тяжело вздыхает.

– Разрыв отношений. Тяжелый.

Плохие новости. Не хочу показаться злючкой, но у меня большая нагрузка. Если незнакомец будет хандрить, попивая мерло из бутылки, и выслеживать свою бывшую в социальных сетях под аккомпанемент сентиментальных баллад, это не очень хорошо скажется на моей продуктивности.

Не успела тревога осесть, как голову поднял новый страх.

– Твоя мама приедет навестить его? – Вечная борьба Ханы за установление границ со своей матерью так пока и не привела к какому-либо ощутимому успеху. Если ее мама пронюхает, что поблизости томится раненая птица семейства Чхве, то я могу попрощаться с мирной домашней жизнью.

Хана фыркает.

– Боже, нет. Джихун держит это в секрете. Никто, кроме меня, не знает, что он здесь, поэтому не размещай его фотографии в своих социальных сетях. Ты же знаешь, она мониторит их, проверяя, чем я занимаюсь.

– Как будто я собиралась это делать. – Она же сказала, что он будет вести себя тихо. – Ладно, пусть остается.

Хана визжит от восторга.

– С меня должок, обещаю.

Прежде чем я успеваю ответить, с неприятным причмокиванием она посылает мне поцелуй по связи и отключается.

Я кладу телефон на стойку и убираю нож обратно в деревянную подставку. Быстро застегивая блейзер, я выхожу в коридор и стучу в дверь ванной.

– Э-э. Джихун?

– Вы вооружены? – Теперь, когда мои страхи улеглись, я замечаю, что у него глубокий хрипловатый голос без особого корейского акцента.

– Я отложила нож после того, как Хана поручилась за тебя.

Дверь открывается, и Джихун, отойдя к дальней стене, чтобы увеличить расстояние между нами, с опаской поглядывает на меня. Только теперь я улавливаю черты семейного сходства с Ханой. У обоих одинаково острые скулы, переходящие в сильную линию челюсти, и заостренный подбородок. Но даже с таким безупречным костным каркасом он выглядит совершенно разбитым. Темные круги под глазами, бледные губы плотно сжаты.

– Я – Ариадна, – представляюсь я с профессиональной улыбкой, которую обычно использую для работы и социального взаимодействия. Этого достаточно, чтобы передать сигнал «Я дружелюбна и не желаю вам зла», не располагая к чему-то большему.

– Ариадна, – он делает шаг вперед и произносит мое имя осторожно, выговаривая все слоги, так что оно звучит, как музыка. – Чхве Джихун. – Он слегка кланяется. Повисает неловкое молчание, пока он не спрашивает: – Мне можно выйти?

– Конечно. – Я отхожу в сторону. – Я покажу тебе комнату Ханы.

Он тащит два самых больших в мире чемодана и закрывает дверь спальни, напоследок одаривая меня вежливой улыбкой. Отлично, теперь я избавлена от неуклюжих светских бесед и могу сосредоточиться на памятной записке, которая должна быть готова к завтрашнему утру. Головная боль, просидевшая в засаде весь день, заявляет о себе. Я достаю из чехла ноутбук, но слишком рассеянна, чтобы работать. Вместо этого я наливаю стакан воды и устраиваю тихое скорбное прощание со столь желанным безмятежным одиночеством. Присутствие незнакомца в моем пространстве требует от меня быть общительной и дружелюбной, а не расслабляться с нечищеными зубами и в драных легинсах. Мне придется быть «включенной» постоянно, а не только на работе. Даже думать об этом утомительно, но я уже согласилась, и ничего уже не поделаешь. Влипла так влипла.

Я допиваю воду и отправляю Хане краткое сообщение, подробно расписывая, как она мне теперь должна. Затем, больше не в силах откладывать неизбежное, я выкидываю Джихуна из головы и открываю ноутбук.

2

Мой неизменный утренний распорядок включает в себя одно нажатие кнопки повтора сигнала будильника, мысленный обзор повестки дня, несколько глубоких вдохов, чтобы справиться с грузом предстоящих проблем, и попытки вытащить себя из постели. Этим утром мой ритуал прерывается сообщением.

Алекс: Время услуги.

Алекс Уильямс – вице-президент по связям с общественностью компании звукозаписи «Хайфен Рекордс»[13] и его сообщение не сулит мне ничего хорошего. Я смотрю на экран затуманенными глазами и пытаюсь настроиться на рабочий лад, и это после четырех часов сна. Разумеется, все усилия тщетны.

Я: Нет.

Звонит телефон, и я беру трубку, скидывая с себя одеяло.

– Нет – это законченное предложение, Алекс. К тому же сейчас шесть утра.

– Выбора нет. Ты – юрист «Люкс»[14]. Поскольку «Хайфен» является клиентом «Люкс», у нас общая проблема. Технически я назвал это услугой просто из вежливости, но все куда серьезнее. Инес сказала, чтобы я звонил тебе напрямую.

«Люкс», элитный консьерж-сервис, обслуживающий богатых, знаменитых и в высшей степени придурковатых, – самый хлопотный, но в то же время самый привлекательный из моих клиентов. «Люкс» может предоставить любые потребительские товары или услуги тем, кто способен щедро заплатить: от эксклюзивных ужинов и прогулок в экипаже, запряженном лошадьми белой масти, выкрашенными в мятно-зеленый цвет, до просмотра выступления аргентинской труппы клоунов-акробатов в парке. Компанией владеет Инес, невозмутимая женщина, которую все знают исключительно по имени, как Мадонну или Шер. Из всех известных мне женщин такая самопрезентация может сойти с рук только Инес, поскольку она создает мощный эффект присутствия, заполняя собой любое пространство, где появляется.

– Неужели кто-то из ваших рок-звездных инфантилов облажался? – Я опускаю слово «опять».

– Эй, как будто раньше такое бывало.

– Выкладывай детали.

Все так, как я и ожидала. Рок-группа, у которой славы больше, чем мозгов, разгромила снобистский ресторан, где «Люкс» устроил им приватный вечер от шеф-повара. Поскольку «Люкс» организовал мероприятие, им предстоит взять на себя ведущую роль в работе с командами пиарщиков и юристов «Хайфен», чтобы разрешить конфликт с рестораном и замять скандал. Теперь это становится головной болью и для меня как для адвоката компании «Люкс».

Мне не впервой сталкиваться с такими проблемами – клиенты «Люкс» бывают токсичным сочетанием властной требовательности и пренебрежения социальными нормами, – но ситуацию усугубляет необходимость вытаскивать кучу зазнавшихся придурков из ямы, которую те сами себе вырыли. Работая с «Люкс», я давно усвоила, что селебрити – это блестки человечества: они приятны глазу, бесполезны, кроме как для показа на вечеринках, и уборка после них превращается в сущий кошмар.

Кофе. Мне нужен кофе, чтобы разобраться с проблемами Алекса в такую рань. Я надеваю халат, подхватываю комплект одежды, приготовленный прошлой ночью, и открываю дверь своей спальни, обдумывая, что мне понадобится от клиента.

– Алекс, у нас есть… какого черта? – Моя нога зацепляется за что-то посреди пола, а телефон отправляется в полет. Я неуклюже приземляюсь на четвереньки, распластываясь на чем-то одновременно твердом и мягком и определенно живом.

Это Джихун, и он стонет от боли, корчась подо мной.

– Срань господня! – Я упираюсь ему в грудь обеими руками, но ненароком ударяюсь локтем об угол стула, прежде чем успеваю оторваться от лежащего тела.

– Ай! – Я снова падаю, и теплые руки Джихуна обвиваются вокруг меня, без сомнения, в целях самозащиты.

Обеспокоенные крики Алекса доносятся из-под дивана.

– Ари, ты в порядке? Мне вызвать полицию?

Я скатываюсь с Джихуна, чтобы достать свой телефон.

– Алекс, я споткнулась о своего нового соседа. Дай мне секунду.

– Перезвони мне. – Алекса мало что обескураживает после десяти лет работы в музыкальной индустрии.

Нажимая отбой, я поворачиваюсь к Джихуну.

– Прости, что я на тебя свалилась, но чем ты тут занимаешься?

Неприятная дрожь онемения расползается по моему предплечью. Джихун садится, потирая ребра с гримасой боли на лице, и мой мозг отключается, потому что на парне только пара черных брюк с низкой посадкой. Я даже не знаю, на чем остановить взгляд, который перемещается от впадины между его впечатляющими грудными мышцами к изгибу плеч, прежде чем опуститься вниз, к множеству кубиков V-образного пресса. Я даже не думала, что у мужчин бывают такие рельефные формы, разве что в рекламе нижнего белья. Любопытное открытие, но я не готова разбираться с ним в столь ранний час.

– Я медитировал.

– На полу? – Да еще и без рубашки, но, похоже, эта деталь смущает только меня, поэтому я опускаю замечание.

– Я заснул.

Он поворачивается, осматривая красную отметину, оставленную моим коленом. Я стараюсь не таращиться и почти преуспеваю в этом, пока в поле зрения не появляется стилизованная татуировка в виде черного тигра, которая обвивает его тело, спускаясь по боку от плеча и пересекая поясницу. У меня нет выбора, кроме как дать тату эстетическую оценку, которой она заслуживает, потому что тигр играет и перемещается при движении мускулов Джихуна, как живой. Это искусство, иначе не скажешь.

Впрочем, пора возвращаться к работе: надо бы узнать подробности о долбаных рок-звездах Алекса, а не пялиться на кузена Ханы. К тому же я не фанатка татуировок.

Я пробую согнуть руку в локте, и Джихун с беспокойством поворачивается ко мне.

– Ушиблась? – Он тянется ко мне, чтобы проверить мой локоть, когда я внезапно осознаю, что халат на мне распахнулся и из-под него выглядывает очень уж откровенная майка. Добавить к этому, что я сижу на корточках, а мои пижамные шорты… ну, они суперкороткие.

Он замирает, и мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность, пока не приходим в себя.

– Прости! – Его голос звучит почти как писк, когда он скрещивает руки на груди.

– Сама виновата! – Я запахиваю халат и вскакиваю на ноги. Что ж, свою дозу адреналина я уже получила и теперь могу обойтись без чашки кофе. Наклоняясь, чтобы подобрать оброненную одежду, я слежу за тем, чтобы шорты не слишком задирались на заднице. За спиной слышится какая-то возня: это Джихун спешно удаляется в свою комнату.

Я направляюсь в ванную, задаваясь вопросом, является ли ежедневная медитация на полу без рубашки одним из механизмов преодоления боли расставания, и размышляя о своем отношении к этому. Я щелкаю выключателем и с изумлением осматриваю столешницу. За одну ночь она превратилась в прилавок магазина «Сефора»[15].

На работе мне нужно выглядеть ухоженной, и мой стандартный набор косметики аккуратно сложен в ящике, подальше от чужих глаз. Джихуну же явно нравится обозревать свою коллекцию: его средства по уходу за кожей представлены в ослепительном многообразии. Я даже не узнаю большинство продуктов в броской упаковке, из-за чего сыворотки и кремы напоминают серьезные фармацевтические препараты. Длинные белые и серебристые цилиндры стоят группой рядом с гладкими черными тубами с различными масками. В основном это корейские бренды, но те, что с названиями на английском, были бы уместны на уроке химии. Гиалуроновая кислота. Пептиды. Ниацинамид.

Неудивительно, что он так хорош собой. Я смотрюсь в зеркало, отмечая мешки под глазами и веснушки, усеивающие лицо после многолетнего пребывания на солнце – все из-за того, что в 1990-х годах мои родители с презрением относились к любым средствам, блокирующим ультрафиолет. А это что? У меня что, растут волосы на подбородке?!

Уф, это всего лишь кошачья шерсть. Один из кризисов красоты преодолен, хотя у нас нет кошки, так что откуда взялась шерсть – другой вопрос. Холодный душ помогает мне прийти в себя, и, после того как отвечаю на несколько электронных писем от Алекса в промежутках между укладкой волос в привычный пучок и нанесением штукатурки на «рабочее» лицо, я готова явить себя корпоративному миру.

Джихун на кухне. При виде друг друга мы оба замираем. Теперь, когда мои надпочечники не накачивают тело гормонами страха, я могу лучше рассмотреть его и оценить.

Даже опухший от сна и перелетов, с подобием взъерошенного птичьего гнезда вместо прически, в безразмерном зеленом «худи» длиной до середины бедра, он нереально привлекателен. У него такие же монолидные глаза[16], как у меня, но гораздо крупнее, и, как говорила Хана, его брови свидетельствуют о тщательном уходе. Нижняя губа настолько полная, что кажется надутой. Я могла бы добиться такого эффекта только с помощью пластической хирургии или кропотливым трудом перед зеркалом, вооружившись средствами для придания объема и скульптурирования и хайлайтером. Треугольное лицо как будто маловато, чтобы вместить все эти выдающиеся черты, но наверняка шикарно смотрится на фотографиях, как и физиономия Ханы. Даже в реальной жизни мне интересно наблюдать за ним.

Он опускает глаза, явно смущенный столь откровенным разглядыванием.

– Привет. – Я пытаюсь вести себя непринужденно, как будто мы не видели друг друга полуголыми некоторое время назад. По крайней мере, я защищена броней делового костюма. И могу справиться с чем угодно в таком прикиде, пусть даже Хана порой называет его корпоративно-андроидным стилем.

– Доброе утро, Ариадна, – его низкий голос звучит еле слышно. Хана сказала, что кузен тихий, и до меня вдруг доходит, что он, возможно, застенчив.

– Можешь называть меня Ари. – Мне остается уповать на силу структурированного блейзера, который поможет скрыть тот факт, что я растеряна и не знаю, что бы еще сказать. – Ты нашел все, что тебе нужно? – Чем не стюардесса?

– Да, спасибо, – он отвечает, как пассажир стюардессе.

– Хорошо. – Правила приличия требуют быть вежливой, но я хочу, чтобы он знал, что у меня полно других дел и возиться с ним некогда. – Я задержусь на работе, так что ты тут распоряжайся на кухне на свое усмотрение. Если тебе лень готовить, могу подсказать несколько хороших местечек поблизости, где можно перекусить.

– Было бы здорово. – Он явно испытывает облегчение оттого, что его оставляют в покое, и я стараюсь не принимать это на свой счет, поскольку хочу того же.

Соблазн дать гостю совет, как насладиться окрестностями, перевешивает угрозу опоздания на работу. В конце концов, я встала в шесть утра, чтобы разобраться с проблемой Алекса. Так что имею право явиться в офис в 7:45 вместо 7:39. Я все равно приду первой.

Я хватаю блокнот и набрасываю карту пеших маршрутов, отмечая рестораны в шаговой доступности, станцию подземки и свои любимые тусовочные места. Мне нравится составлять туристические путеводители. Я даже завела специальный дневник, куда записываю интересные места. Глупо, потому что я редко покидаю провинцию, но для меня это идеальный способ бегства… сама не знаю, от чего. Словом, это пустая трата времени, поскольку время – деньги, если ваша работа оплачивается по часам, но иногда именно мечты о городских рынках специй или голубых водах с альбатросами помогают мне пережить день.

Я аккуратно сворачиваю мысли обо всех этих привлекательных местах и засовываю их подальше. Все это останется на потом, если «потом» когда-нибудь наступит.

– Вот мой номер телефона, – спохватываюсь я, записывая его на листке. – Ты мне тоже дай свой.

Я протягиваю ему трубку, и он выдерживает оскорбительно долгую паузу, прежде чем ввести свой номер. Затем он берет составленную мной карту и посылает вежливую улыбку к моим ногам.

– Спасибо, – говорит он.

Я киваю ему и направляюсь к двери. Мое внимание уже сосредоточено на проблемах наступающего дня, ни одна из которых не имеет отношения к мужчинам с татуировками тигров или живописным окрестностям. Вот почему меня бесит то, что я продолжаю возвращаться мыслями и к тому, и к другому, вместо того чтобы готовиться к встрече с клиентом. Я встряхиваю головой и сосредотачиваюсь на экране смартфона. Бесполезно: меня отвлекает заставка, городской пейзаж Буэнос-Айреса.

Пожалуй, мне все-таки следовало прочитать папину статью о том, как сохранить концентрацию.

3

Среда, 07:13.

Жить в квартире с моим новым соседом – все равно что жить с призраком. Видимо, из-за смены часовых поясов он просыпается в неурочное время, потому что я редко вижу его, хотя и замечаю следы его существования. Всякий раз, когда мы случайно сталкиваемся, от него исходит тревожный сигнал опасности, как от электрической изгороди. Джихун наблюдает за мной, оценивает меня, и я бы солгала, если бы сказала, что меня это не бесит в моем собственном доме, где он – гость.

Четверг, 07:58.

Три чашки лапши рамен упали мне на голову, когда этим утром я открыла кухонный шкаф в поисках кофе. Я отправляю Джихуну сообщение, как только прихожу на работу.

Я: Тебе нравится рамен.

Джихун: Да. Особенно корейского производства.

Я: Я не фанат лапши, особенно когда она сваливается мне на голову. Ты не мог бы складировать ее аккуратнее?

Джихун: Извини.

Он добавляет гифку с грустным котом. Я невольно улыбаюсь, но разве что слегка, потому что все равно не понимаю, в чем сложность разместить продукты так, чтобы они не вываливались? В конце концов, лапша пригодна для хранения на полке. Я обдумываю возможные варианты ответов и отправляю ему кошку с чашкой лапши на голове. Забавно, но и назидательно: мол, избавь меня от такого удовольствия.

Пятница, 10:10.

Я потираю шею, отворачиваясь от компьютера и размышляя, чем заняться дальше. Работа – это бесчисленное множество задач, требующих выполнения. Стоит только закрыть проект или отправить электронное письмо, как в очереди появляются еще семь заданий, готовых занять освободившееся место. Даже если бы каким-то чудом я завершила все на свете, возникло бы ноющее ощущение, что следует сделать больше.

Прежде чем я успеваю принять решение, звонит телефон. Это Алекс с хорошими новостями: «Хайфен Рекордс» расширяется и хочет привлечь меня на постоянную работу.

Я приободряюсь, потому что новая работа действительно выглядит очень заманчиво, даже если звукозаписывающий лейбл не такой солидный, как некоторые из наиболее престижных клиентов «Йестерли энд Хавингс». Затем Алекс спрашивает, что я знаю про к-поп? [17]

– К-поп? – В памяти провал, но я быстро соображаю: – Это поп-музыка. Из Кореи.

Молчание на другом конце провода красноречиво говорит о том, что моего ответа катастрофически недостаточно. Наконец Алекс объясняет:

– «Хайфен» сотрудничает с одной из крупных корейских развлекательных компаний по продвижению их артистов в Северной Америке.

– Я подтяну свои знания, – обещаю я. Удалось же мне освоить технологию установки стекла и производства кошачьего корма (не вместе) для других клиентов. Не поленюсь посмотреть и музыкальные клипы для «Хайфен».

– Самая популярная группа, с которой работает «Ньюлайт Энтертейнмент» [18],– StarLune [19], – продолжает он. – Возможно, стоит начать с них. Я пришлю тебе плейлист и несколько информационных бюллетеней об индустрии.

Мы болтаем еще немного, прежде чем прощаемся. На моем мониторе отражается широкая улыбка, которую я бы никогда не надела, выходя за дверь кабинета. «Хайфен» хочет работать со мной. Не с кем-то из партнеров, а со мной! Ричард уверяет меня, что я попаду к более крупным клиентам, если и дальше буду проявлять себя с лучшей стороны.

– Что тебя так обрадовало? – Бриттани не потрудилась постучать, прежде чем открыть мою дверь.

Моя улыбка гаснет, как будто ее отключили от питания.

– Ничего.

– Конечно. В общем, Мередит просила передать тебе, чтобы ты больше не заморачивалась тем, что она тебе поручила.

– Чем именно?

Бриттани пожимает плечами, уже закрывая дверь.

– Она сказала, что ты сама знаешь.

Я ума не приложу, о чем речь, но если спрошу, буду выглядеть нелепо.

А это не то, что поможет мне проявить себя с лучшей стороны.

Суббота, 14:30.

Хана: Джихун говорит, что тебя нет дома. Сегодня суббота.

Я: Настучал на меня?

Хана: Я сама спросила.

Я: В офисе, заканчиваю кое-какие дела.

Хана: Ты, верно, шутишь.

Я: Хочешь поворчать насчет моей работы?

Хана: Это потом. А прежде хотела узнать, ладишь ли ты с Джихуном.

Я: Знаешь, когда мужчина идет вразнос и все соседи в шоке, потому что до этого он слыл тихоней и держался особняком?

Хана: Хуни не серийный убийца.

Я: Возможно, именно поэтому ему пришлось так быстро слинять из дома. Полиция была на хвосте.

Хана: Как я УЖЕ ГОВОРИЛА, ему нужно время, чтобы проникнуться доверием к людям, и он переживает трудный период. Не любит рассказывать о себе.

Я: Ты уверена, что он твой родственник?

Хана: Смешно. У него был неудачный опыт общения с людьми, поэтому он осторожничает. Он предпочитает уединение. Это не ты.

Ага, классика: это не ты. Я нахожу немного странным то, что парень шарахается в сторону, когда мы встречаемся в коридоре. И не хочу брать на себя эмоциональный труд по выманиванию Джихуна из его скорлупы. Почему это я должна стимулировать его к разговору?

Потому что ты – хозяйка. На самом деле я достойна Тройной короны за то, что взвалила на себя эту ношу: как принимающая сторона, как старшая по возрасту и как хозяйка квартиры. Я корчу недовольную рожицу стене, прежде чем смириться с неизбежным.

Я: Постараюсь попробовать.

Хана: Умница. Мне пора. [Эмодзи в виде сердечка]

Воскресенье, 13:36.

Я: Привет, Джихун, проверяю, как ты устроился. Все нужное находишь? Как джетлаг, полегчало?

Я добавляю счастливый смайлик для пущей убедительности.

Воскресенье, 17:09.

От Джихуна никакого ответа. Ладно, не все безостановочно проверяют входящие сообщения.

Воскресенье, 18:32.

Джихун по-прежнему не отвечает. Я хмурюсь, глядя на пустой экран смартфона. Можно подумать, у него полно дел. Это простая вежливость – написать ответное сообщение, особенно когда к тебе обращается хозяйка квартиры. Что не так с этим парнем?

Воскресенье, 19:56.

Я не могу сказать, сидит ли он в своей комнате. С таким же успехом он может быть и мертв. Жду еще десять минут – и постучусь в его дверь.

Воскресенье, 20:05.

Джихун: Я в порядке, спасибо.

Сообщение пришло ровно через девять минут моего ожидания, как будто он специально рассчитал время. Выходит, я зря переживала. Да и с чего вдруг я вообще волновалась? Он взрослый человек и вполне может сам о себе позаботиться. Я посылаю еще один счастливый смайлик, потому что, в отличие от Джихуна, знаю, что вежливость требует быстрого ответа.

Его нежелание общаться со мной мне вполне понятно. Проблема в том, что я вроде как хочу поговорить с ним: как-то неловко все время сторониться соседа. Лучше, конечно, если он сам захочет завязать разговор, избавляя меня от необходимости делать первый шаг с риском попасть под холодный душ неприятия. Чтобы мне жилось спокойно рядом с таким красавчиком, не помешало бы дружеское общение. Но не перегибаю ли я палку, ожидая этого от парня, на халяву разместившегося у меня дома?

Взгляд скользит к экрану телефона. Наверное, я захожу слишком далеко в своих желаниях.

Понедельник, 09:10.

Я перечитываю ответ Ричарда на мою новость о предложении «Хайфен».

Отличная работа,

говорится в электронном письме.

Я знаю, что могу доверить тебе наших самых нестандартных клиентов.

Я записываю себе в актив две победы: отличную работу и доверие. Но вот как быть с нестандартными клиентами? Это проблема, поскольку Ричард не из тех, кто ценит какое-либо отклонение от нормы. Он даже никогда не наденет коричневый костюм. Только черный, серый или темно-синий, а самый модный его галстук – в косую полоску. Для Ричарда хороший клиент – это солидняк вроде нефтяной компании, где за столом переговоров восседают такие же консерваторы, как и он. Мелькает мысль, что контракт с «Хайфен» может повредить моей репутации. Что, если за мной закрепится слава юриста, способного работать только с чудаками?

Нет, я слишком глубоко копаю, выискивая скрытый смысл в письме, которое Ричард набросал, наверное, секунд за двадцать. Ладно, буду придерживаться своего плана, чтобы показать, чего я могу добиться с такими клиентами, как «Люкс» и «Хайфен». У меня все получится, и Ричард еще поспешит сделать меня партнером. «Биконсмит» [20] – мой большой приз, высокостатусный клиент, подобный тем, что заполняют послужные списки других сотрудников фирмы, и «Хайфен» поможет мне забраться на эту вершину.

Понедельник, 10:38.

Еще одно электронное письмо от папы о привнесении предпринимательского духа в корпоративный офис. Отец добавляет: Начинай присоединяться к собраниям, даже если тебя не приглашают. Проявляй находчивость.

Или ошеломляющее отсутствие здравого смысла, могла бы добавить я, но ни к чему говорить ему об этом. Он скажет, что мне нужно больше уверенности. Я отвечаю электронным письмом: Спасибо, папа! Отличный совет.

В холле Бриттани кричит кому-то по телефону, чтобы начинали совещание без нее, пока она по пути перехватит чашечку кофе.

Я не утруждаю себя чтением статьи, присланной отцом.

Вторник, 12:48.

Джихун: Где отбеливатель?

Я: Под умывальником в ванной.

Проходит три минуты, прежде чем любопытство берет верх.

Я: Зачем тебе?

Джихун: Мне нужно оттереть краску для волос.

Я: Что-что?

Джихун: Ты помнишь кафельную плитку в душевой кабинке?

Я: Да, она белая.

Джихун: Была белая, и я обещаю, что скоро она снова станет белой.

Я: Пришли мне фотку.

Джихун:…

Джихун: Лучше не надо.

Я: Джихун.

Двадцать минут спустя:

Джихун: Где купить еще отбеливателя?

На этот раз я отправляю гифку с плачущим котом.

Вторник, 17:31.

Бриттани без стука просовывает голову в мою дверь.

– Идешь пьянствовать?

Мне требуется минута, чтобы оторваться от работы.

– Что?

– Фуршет. Ты идешь?

При мне никто не упоминал о фуршете. Искушение велико, но Мередит поручила мне еще два задания, и я нервничаю при одной мысли о том, что не успею их выполнить.

– Может, в следующий раз.

Бриттани надувает губки:

– О, не будь букой. Там будут все.

Это соблазняет меня еще больше, потому что выпивка – беспроигрышный способ установить контакт. А затем она добавляет:

– Это в честь моего прихода в компанию! Так мило со стороны Мередит, что она все организовала.

Тогда к черту ваш банкет. Я маскирую недовольство привычной улыбкой:

– Действительно, очень мило.

Она машет мне кончиками пальцев с идеальным маникюром и уходит.

Я не отрываюсь от своих файлов, даже когда слышу, как вся команда направляется к бару.

Вторник, 22:26.

Когда я прихожу домой, Джихун лежит на полу: похоже, это его излюбленное место. Он поворачивается, чтобы встать, и я вижу, что его ноги процентов на восемьдесят состоят из мышц, подчеркнутых узкими джинсами. Просторная серая рубашка приоткрывает часть плеча. Хана права: парень не лишен чувства стиля, и оно проявляется не только в том, как он одевается, но и в том, как держится. Его волосы иссиня-черные, и я сопротивляюсь желанию броситься в ванную, чтобы проверить, как он справился с уборкой.

– У тебя красивые волосы, – вежливо говорю я.

Он проводит рукой по волосам и склоняет голову набок:

– Серьезно?

Ну, когда он так на меня смотрит, мне не до шуток. Прежде чем я успеваю ответить, он коротко кивает и исчезает в своей комнате. Я провожаю его взглядом, чувствуя, как в груди разливается странная боль, природа которой мне неведома.

Наверное, я просто голодная.

Четверг, 09:15.

Я: Сегодня утром споткнулась о твои башмаки. Их здесь очень много.

Джихун: [фотография чемодана, заполненного тканевыми чехлами] Люблю быть готовым к любому выходу.

Я: Это все ОБУВЬ? Почему каждая туфля в отдельном мешочке?

Джихун: Нельзя же запихивать Pradas в чемодан без защитной упаковки.

Я: Prada.

Джихун: Ты слышала о Prada? Мое восхищение.

Я: О боже, слышала. Только мне наплевать на Prada.

Джихун: Ты монстр. Посмотри [фотография коричневой туфли].

Должно быть, он напутал с изображением.

Я: Ну, туфля. Коричневая. Это Prada?

Джихун [гифка с испуганным котом]: Levlin. Ручная работа, прошивка медным шилом. На изготовление такой пары уходят недели. Нужен многолетний опыт. Это не просто обувь, это фантазия, воплощенная в реальность.

Я: Я могу купить за 20 долларов пару туфель, которые точно так же будут защищать мои ноги от грязного тротуара.

Джихун: Я же говорю, монстр.

Я: Монстр, который не хочет спотыкаться о твою обувь в коридоре.

Джихун: Справедливо. Однако признай, что обувь – это произведение искусства.

Я: Нет.

Джихун: Ладно. Прощаю.

Следующая гифка – глупый кот, поднимающий лапу в знак отпущения грехов. Я смеюсь. По крайней мере, в переписке мой сосед уже не такой зажатый.

Четверг, 14:01.

Я смотрю сквозь декоративную решетку окна на унылую вереницу машин на Бэй-стрит и представляю себе угловой офис, куда перееду через несколько лет. Я знаю один такой на пятьдесят четвертом этаже, с мягкой кожаной мебелью и темными деревянными шкафами. По вечерам я буду стоять перед панорамными окнами, наблюдая, как внизу сверкают фарами автомобили, превращая дороги в потоки жидкого золота. Я добьюсь всего, чего хочу и чего желают для меня мои родители. В конце концов, я – Ари, младшая, но надежная и целеустремленная сестра, а не Фиби, взбалмошная недоучка.

Но будешь ли ты счастлива? Этот въедливый голосок звучит совсем как у Фиби, которая так хорошо умела действовать мне на нервы. Я слышу ее интонации даже после того, как она исчезла из моей жизни на долгие годы.

Заткнись, бестелесный голос Фиби.

Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь не обращать на него внимания, но в такие моменты, как этот, с грузом усталости на плечах (и вовсе не от физической нагрузки), задаюсь вопросом, не кроется ли в том голосе намек на нечто большее, превосходящее мои цели.

Стоп. Это непродуктивные мысли. Они не помогут мне достичь желаемого. Я гоню их прочь и возвращаюсь к работе.

Четверг, 20:29.

Когда я прихожу домой, Джихун сидит в гостиной на диване в окружении полупустых пакетов из-под чипсов. В руке у него бокал на высокой ножке, на журнальном столике – открытый лэптоп. Он ставит сериал на паузу и улыбается мне. Улыбка легкая, но это первое по-настоящему доброжелательное выражение, которое я вижу на его лице, с тех пор как он приехал. Ему идет.

– Привет, Ари.

Я подумываю о том, чтобы поздороваться и, не пускаясь в разговоры, пойти прямиком на кухню, но это невежливо. К тому же мне хочется чипсов.

– Привет. – Я роюсь в ворохе пакетов. – Ты не закупил палочки с гикори? [21] Это же классика.

Он стонет и кладет руку на живот. Его черная рубашка усыпана крошками.

– Я хотел исследовать новые вкусы, которых нет у нас дома. Возможно, это было ошибкой. Угощайся.

Я хватаю пакет с сырно-чесночными хлебными чипсами и пробую на вкус. Корчу гримасу отвращения и принимаюсь за чипсы из водорослей со вкусом тайского соуса шрирача. Уже лучше. Тем временем Джихун идет на кухню и возвращается с бутылкой пива и двумя стаканами. Он наливает мне напиток, а я бросаю взгляд на экран лэптопа, где мелькает красивый мужчина в широкополой шляпе и черном пиджаке.

– Что ты смотришь? – спрашиваю я.

– Это моя любимая К-драма[22]. – Он колеблется. – Хочешь посмотреть?

Не то чтобы очень, но мне слишком лень идти в свою комнату. Я киваю с набитым ртом, смакуя чипсы с перцем халапеньо.

Он меняет настройки, включая английские субтитры. Я в полном недоумении, но не решаюсь приставать к Джихуну с вопросами. Довольно приятно грызть вредные чипсы и наблюдать, как сногсшибательные красавцы в водолазках препираются друг с другом.

Эпизод заканчивается, и Джихун косится на меня:

– Еще один?

Я киваю.

– И пиццу?

– Чипсы – неподходящая еда.

Он оживляется.

– Можно заказать с горгонзолой?

– Я знаю отличную доставку.

В ожидании пиццы мы смотрим еще один эпизод и, потягивая пиво, обсуждаем запутанные сюжетные линии. Я бы сказала, что это своего рода идеальный вечер, уютный и неожиданно спокойный.

Я делаю мысленную пометку извиниться перед Ханой за то, что назвала ее кузена серийным убийцей.

Пятница, 15:13.

Юко жестом приглашает меня в офис открытого типа компании «Люкс», который они делят с Инес. Та как раз разговаривает по телефону с личным помощником актера, настаивающим на платье, которое дизайнерский дом пообещал кому-то другому, очевидно, занимающему более низкую ступень в иерархии славы. Ее голос успокаивающий и невозмутимый, но она бросает свирепый взгляд на Юко, и та изображает рвотный рефлекс за своим столом. Юко делает мне знак наклониться поближе и шепчет на ухо:

– Помнишь тот маршрут, что ты составила для меня, когда я ездила на Сицилию?

– Конечно. Было весело.

Я включила в программу пикник с кейтерингом в природном заповеднике Зингаро, который всем очень понравился.

– Моя подруга собирается в Сингапур, и я хотела узнать, не могла бы ты и для нее организовать нечто подобное.

Я ощущаю прилив удовольствия. Планирование поездок – мое хобби, услада для моего деятельного и нацеленного на результат разума и источник ярких впечатлений, которых мне так не хватает в повседневной жизни.

– Без проблем.

Юко выкладывает мне некоторые подробности о предпочтениях своей подруги, и я делаю заметки в блокноте. Мой взгляд падает на экранную заставку компьютера Юко, где парень-азиат позирует на фоне голубой звезды, из-за которой выглядывает полная луна.

StarLune. Мне знаком этот логотип. Я уже просмотрела материал, присланный Алексом, решив углубиться в тему чуть позже. До начала контракта с «Хайфен» еще месяц, так что у меня вагон времени.

– Это Си, – говорит Юко. – Только не говори мне, что Ариадна Хуэй, адвокат-пурист, одна из старри[23].

– Из кого-кого?

Она корчит гримасу.

– Я знала, что такого просто не может быть. Старри – так называется фандом [24] группы StarLune. Откуда ты их знаешь?

– Мои клиенты.

Юко делает вид, будто падает в обморок.

– Если ты пойдешь на встречу со StarLune и не возьмешь меня с собой, я тебя убью. Я насмотрелась криминальных сериалов, так что твой труп никогда не найдут.

Я закатываю глаза.

– Ты же веган.

– Веганы могут подвергать насилию тех, кто этого заслуживает.

– Почему ты на них так запала? – Меня распирает от любопытства. Юко уже за тридцать, и она так фанатеет. А я даже в юности никогда не развешивала на стенах посте – ры с горячими рокерами.

Она поднимает руку и начинает загибать пальцы:

– Талантливые. Секси. Добросердечные. Забавные. Боги перформанса. Тексты их песен заставляют меня плакать и танцевать одновременно. – Она делает паузу и любовно поглаживает пальцами лицо кумира на экране. – Я упомянула ослепительную красоту?

– Ты сказала «секси».

Она вздыхает.

– С ума сойти.

Я снова смотрю на экранную заставку. Си действительно симпатяга, но поп-звезды – это не мое.

Инес подзывает меня, отвлекая от Юко.

– У меня к тебе интересное предложение, и я хочу, чтобы ты его рассмотрела, – говорит она вместо приветствия. – Это связано с путешествиями.

– В какой степени? – Я заинтригована. Я никуда не езжу, потому что не люблю брать отпуск в «Йестерли энд Хавингс»: не хочу, чтобы кто-то ставил под сомнение мою преданность работе.

Хотя думаю об отпуске. Часто думаю.

– Я планирую расширить бизнес и перейти на групповые эксклюзивные путешествия.

Мысленно я тотчас переношусь из офиса Инес на ужин при свечах на эгейском пляже с черным песком. Такая фотография висела на моей доске желаний несколько месяцев, пока я не убрала ее, чтобы не расстраиваться.

– Звучит заманчиво.

– Мне нужен свой человек на месте, кто вел бы переговоры лицом к лицу.

Мое сердце воспаряет ввысь.

– Я могу это делать.

– Я знаю, что ты можешь. – Улыбка Инес подобна солнечному свету. – Это очень важная работа, которая требует выстраивания деловых отношений. Я хочу, чтобы ты присоединилась к моей компании на постоянной основе.

Сердце тут же ухает куда-то вниз.

Проглатывая разочарование, я отрицательно качаю головой.

– Боюсь, это невозможно. – Сразу после того, как Ричард нанял меня, папа хвастался, что скоро я стану партнером и мне нужно всего несколько лет для этого. Я так близка к цели.

Инес на мгновение замолкает.

– Обещай, что подумаешь? Ты – мой главный кандидат.

Я не колеблюсь при ответе:

– Конечно.

Но раздумывать я не собираюсь, и мне больно говорить об этом. Я присягнула на верность «Йестерли энд Хавингс» и впряглась надолго. После стольких трудов я просто не могу упустить свой шанс на фирме.

Хотя это было бы забавно.

4

Мои субботы состоят из нескольких неизменных знаменателей: звонок родителям, работа и уборка. Лучше всего я справляюсь с делами, когда моя жизнь предсказуема. Хана насмехается надо мной, частенько повторяя, что так жить скучно. Но это говорит та, кто вечно жалуется, сколько денег тратит на готовый обед, потому что забыла его приготовить заранее.

Рутина – это благо, особенно теперь, когда я изо всех сил стараюсь не думать о предложении Инес. Как же оно соблазнительно! Путешествия. Работа с Юко и Инес в офисе, где люди разговаривают со мной или, по крайней мере, улыбаются. Смеются над моими шутками.

Я могла бы даже шутить в ответ.

Не позволяй этим мыслям пустить корни. Если эти сомнения разрастутся, как плющ на стене, они проникнут в мои планы, и те затрещат по швам, начнут осыпаться, пока ничего не останется.

Я заглядываю в комнату Джихуна, чтобы убедиться, что его нет дома, прежде чем поискать в своем плейлисте идеальную песню, которая мотивировала бы меня весь день. В следующее мгновение «Paradise City» [25] разрывает тишину квартиры.

То что надо. Я вступаю медленно, но уже вскоре выплескиваю далекими от музыкальности воплями все свои переживания, хватая со столешницы деревянную ложку, пока наполняю чайник и ставлю его на плиту. Воображая себя Экслом Роузом [26], я гоняю по кухне, прежде чем остановиться, широко расставить ноги и, откинувшись назад, пронзительно подхватить припев, победно вскидывая руку вверх. Мешковатая пижама болтается на мне в такт музыке, и в первый раз за всю неделю напряжение покидает мои мышцы. Теперь я предстаю Слэшем [27] и, наигрывая на воображаемой гитаре в виде деревянной ложки, умоляю чашку на столе увезти меня домой, да-да, и, когда пытаюсь выполнить сложный поворот в прыжке, чуть не сбиваю Джихуна, который неизвестно сколько времени стоял позади меня.

Полторы недели назад он до чертиков напугал меня, когда я обнаружила его спящим на диване. Но это ничто по сравнению с моей теперешней реакцией. Ложка вылетает из рук, когда я спотыкаюсь и приземляюсь на задницу посреди кухни, моя коса взметается вверх, и ее кончик с тяжелой резинкой хлещет меня по лицу.

– Оуу. – Я прикрываю глаз ладонью. – Какого черта ты вот так подкрадываешься ко мне?

– Я звал тебя по имени, но ты не слышала.

Бейсболка Джихуна надвинута так низко, что под козырьком с трудом можно разглядеть черты его лица, но с моего ракурса видно, что его глаза широко распахнуты в удивлении. Он явно не ожидал застать такое зрелище. Похоже, он только вернулся с пробежки, и если я на его месте выглядела бы красным и потным месивом, то его кожа лишь очаровательно поблескивает в свете ламп.

– Ты, э-э, пела? – он запинается на последнем слове, как будто знает, что технически именно это я и пыталась делать, но чувствует, что попытка не удалась.

– Нет. – Я заставляю Эксла и компанию умолкнуть.

– Это было… – Было бы забавно наблюдать за тем, как он силится найти безобидные слова для описания моих воплей, не будь я на грани того, чтобы сгореть от стыда. – Интересно, – наконец формулирует он.

Я смотрю в пол, чувствуя себя униженной, но краем глаза ловлю выражение его лица. Его губы плотно сжаты, а плечи подрагивают, как будто он из последних сил пытается удержаться от смеха.

– О боже! – У меня вырывается мучительный стон. – Говори уже. Это было ужасно. Я это знаю. Однажды мама Ханы заставила ее положить трубку, когда я пела в душе, потому что от моего пения у нее заболели уши.

Не в силах больше сдерживаться, он взрывается смехом. Я и не догадывалась, насколько он напряжен, пока не расслабились его плечи и не открылось лицо. Все это время он жестко контролировал себя, но теперь так заразительно хохочет, что не может стоять прямо и в конце концов утыкается лбом в гранитную столешницу.

– Нет-нет, – задыхаясь произносит он. – Музыка – это страсть. А ты о-о-очень страстная.

Я больше не могу сохранять невозмутимое выражение лица и прыскаю от смеха. И это действительно забавная ситуация. Наконец мы оба перестаем смеяться и вытираем глаза от выступивших слез.

– Если честно, я в ужасе оттого, что ты это увидел, – признаюсь я.

– Прости, что я рассмеялся. Мне не следовало этого делать. Некрасиво с моей стороны. И ты не так уж плохо пела.

– Не ври.

– Просто ты любитель, вот и все. Музыка – это искусство и ремесло, – он ухмыляется, – а Экслу Роузу трудно подражать.

Джихун направляется в душ, а я возвращаюсь к приготовлению кофе. Мне становится легче оттого, что он ведет себя как обычный человек. Я задерживаюсь у окна с чашкой в руке, прислушиваясь к шуму воды в ванной, и мысли порхают, как мотыльки, в голове. Они погибают один за другим, пока не остается только самый большой и сильный, с бледными крыльями, сотканными из электронных писем и докладных записок. Я не хочу работать. Не хочу браться за привычные субботние дела. Вместо этого меня переполняет необычное желание… ничего не делать. Нет, не так. Я готова заниматься чем угодно, лишь бы не открывать свой ноутбук.

Я тотчас одергиваю себя. Это не тот настрой, что мне сейчас нужен, поэтому я, пересилив себя, сажусь за стол и принимаюсь за работу. Джихун выходит из ванной, уткнувшись взглядом в телефон. Он в черных джинсах и свободной черной футболке, с босыми ногами и влажными после душа волосами.

– Что это? – Он показывает мне экран телефона с сообщением, которое я отправила ему прошлой ночью. Я не могла заснуть и, чтобы расслабиться, изучала некоторые маршруты путешествий, когда подумала о том, какие места в городе можно посоветовать Джихуну для ознакомления.

– Хана говорила, что ты не любишь толпы. Я отправила тебе список мест в окрестностях Торонто, где относительно тихо, так что при желании ты сможешь спокойно их исследовать.

– Потому что ты работаешь и хочешь, чтобы я убрался из квартиры? – Уголки его губ приподнимаются.

– Нет! Конечно, нет. – Хотя скорее да, но я в ужасе оттого, что мои намерения для этого человека как на ладони. Я не хочу прогонять Джихуна, но справедливости ради надо сказать, что и не жду с нетерпением его возвращения домой, когда пытаюсь работать. Каким бы тихим он ни был, его присутствие все же отвлекает.

– Это не проблема, Ари. Мне полезно подышать свежим воздухом.

Он молча просматривает сообщение, и я готова поколотить себя за бесцеремонность.

– Это всего лишь предложение, вдруг тебя заинтересует.

– Мне неловко выступать в роли оправдывающейся стороны. – Я не хотела навязываться.

Джихун качает головой с легкой улыбкой:

– Это очень мило с твоей стороны. Спасибо.

Он как-то странно смотрит на меня, и я не могу понять, что значит выражение его лица. Оно как будто грустно-задумчивое, но с чего бы ему так переживать из-за рекомендованных мною мест? Дать совет – это меньшее из того, что я могу сделать для него. Голос Ханы шепчет, что лучше бы составить парню компанию на часок-другой, но я не могу позволить себе такую роскошь. Я уже и так отстаю от рабочего графика и, поглядывая на свой ноутбук, чувствую, как от стресса подскакивает пульс.

Джихун уходит, и в квартире воцаряется тишина. Когда мой таймер срабатывает, показывая, что пришло время сделать перерыв, я достаю телефон, чтобы позвонить родителям.

– Привет, пап.

– Ариадна, рад тебя слышать. Как работа?

Я бросаю взгляд на папки, разбросанные по столу, с экспертизой для клиента, который никогда не помнит моего имени.

– Наверное, хорошо.

– Работай усердно. Тут твоя мама. – Он передает ей трубку, и я проверяю время. Разговор продолжительностью восемь секунд – в общем, как обычно.

На заднем фоне слышно, как мама отчитывает отца:

– Ты можешь хотя бы раз нормально поговорить с собственной дочерью?

– Мне нужно закончить в гараже. – Его голос затихает, когда отец уходит.

– Привет, мам.

– Привет, милая.

Некоторое время мы говорим о том, как белки выкапывают ее саженцы томатов. Потом мама спохватывается:

– Твоя сестра звонила мне на днях.

– Фиби? – спрашиваю, как будто у меня есть еще одна сестра кроме нее.

– Она вернулась в Канаду, живет в Монреале.

Я смеюсь:

– Как будто это надолго.

– Ари! – в голосе мамы звучат предупреждающие нотки, которые, впрочем, я успешно игнорирую.

– Ей станет скучно, и она уедет через месяц. Мы все это знаем.

Мама недовольно шикает на меня:

– Я бы хотела, чтобы вы, сестры, лучше ладили. Например, ты могла бы позвонить ей.

– Мы и так прекрасно ладим. К тому же Фиби не потрудилась дать мне свой новый номер. Я надеюсь, ты сказала ей те же слова, что говоришь мне.

Мама молчит, и я знаю, что она ничего не говорила Фиби. Меня бесит, когда она дает понять, будто только я одна должна делать всю работу, положенную хорошей сестре.

– Вы двое так похожи, – говорит мама.

Разговор о Фиби, как водится, портит общение, и я хочу положить трубку как можно скорее, пока мама не расстроилась окончательно.

– Что еще ты делаешь сегодня? – я стараюсь выдерживать нейтральный тон.

Три минуты спустя я отключаюсь и вскакиваю со стула. Фиби вернулась в страну, но ко мне это не имеет никакого отношения. Пусть она живет в Монреале, но это все равно что в Сан-Диего, Чиангмае [28] или Мехико. Она не думала обо мне ни в одном из этих городов или других мест, где побывала с тех пор, как уехала. Мне было тринадцать, когда она бросила школу и сбежала. Вот так, в одночасье, она исчезла из моей жизни, предпочтя заниматься более интересными вещами, чем те, что могла предложить ее скучная младшая сестра.

Выдыхая воздух слишком сильно, чтобы это походило на вздох, я устанавливаю таймер для очередного рабочего сеанса. У меня куча важных дел и задач, и мысли о Фиби не входят в их число.

5

В понедельник работа бесит сильнее, чем обычно. Выходя вечером из здания, я жадно глотаю воздух до тех пор, пока не начинает кружиться голова. На Бэй-стрит воздух по определению не может быть свежим, но все же здесь дышится легче, чем в офисе. В момент очередного вздоха приходит сообщение от Ханы. Всего одно слово:

Люди.

Этого достаточно. Работа Ханы как консультанта по корпоративному разнообразию предполагает беседы с людьми о том, почему не круто быть расистами, сексистами, гомофобами и попытки в вежливой форме убедить их не опускаться до такой крайности. Ее рабочие поездки представляют собой ядовитое сочетание физического и психологического изнурения.

Я: Ты в порядке?

Хана: Работа – отстой. В отеле кондиционер гонит арктический воздух. Мама увидела на моей страничке фотографию матча-латте [29] и говорит, что я слишком увлекаюсь фастфудом.

Я не удивлена, поскольку мама Ханы – это нечто. Попытки заставить Хану смотреть на себя собственными глазами, а не сквозь призму вечной критики со стороны матери, уверенной в том, что она помогает дочери и делает все для ее блага, – это непрекращающаяся душераздирающая вселенская битва.

Я стискиваю зубы и отправляю ответное сообщение:

Твоя еда – это твое дело.

Хана: Я знаю.

Мы перебрасываемся еще парой фраз о ненавистных вещах, после чего я отправляюсь домой. Джихун уже в своей комнате. Я не хочу стучаться к нему, но предпочла бы увидеть его в гостиной, чтобы не чувствовать себя такой одинокой в этот вечер. Я сижу на своей кровати, в голове пустота и в то же время сумятица. Я хочу что-то сделать, что угодно, но при этом ничего не хочу делать. Побеждает инерция.

Звонит мой телефон, и я бросаю взгляд на экран. Это мама, и я отклоняю звонок. Не хочу говорить о Фиби, а это единственная причина, по которой мама может звонить в такое время.

Минутой позже звонок повторяется. И снова мама.

Ладони покалывает. Она никогда не звонит так настойчиво. Я беру трубку.

– Мама?

Доносится какой-то судорожный всхлип:

– Ари? Милая?

Должно быть, дело плохо.

– Мам, все в порядке?

– Он… Все будет хорошо, это все, что тебе нужно знать. Я не хочу, чтобы ты волновалась. Ты меня слышишь?

Я слышу слова, но их трудно понять, как будто мой мозг отсеивает каждый второй слог, оставляя меня с оборванным сообщением. Осознание происходит очень медленно.

– Мама? Что случилось? Что-то с папой? – Я запинаюсь.

– Он в больнице. Мы в больнице.

– Мама!

– Он в порядке. Все в порядке. – Она успокаивает себя или меня? Первое страшнее. – У него был сердечный приступ, милая. Приехала скорая помощь. Он скоро поправится, я обещаю.

– В какой больнице?

– Тебе не нужно приезжать. Они сказали, что его выпишут через пару дней. Ему не нужна операция.

– Я спросила, в какой больнице.

Она вздыхает и сообщает мне, а потом добавляет:

– Я звонила твоей сестре.

Я улучаю момент, чтобы справиться со своей яростью из-за того, что она прежде позвонила Фиби, а не мне. Сейчас не время для этого.

– Хорошо.

Мы прощаемся, и я смотрю на свои дрожащие руки. У папы сердечный приступ. Он мог умереть. Что, если бы мамы не оказалось рядом, чтобы вызвать скорую? Что, если бы он был один?

Я даже не замечаю, что перешла в гостиную и стою посреди комнаты, пока Джихун не приоткрывает свою дверь.

Он тотчас оказывается передо мной, и я чувствую теплую тяжесть его рук на своих плечах.

– Ари, что случилось?

Я открываю рот, собираясь сказать, что ничего не случилось и со мной все в порядке, но вместо этого выкладываю правду:

– Мой папа болен. У него был сердечный приступ. Он в больнице.

Он прижимает меня к груди, позволяя уткнуться головой ему под подбородок, пока я шмыгаю носом. Я не то чтобы реву, но, похоже, просто не могу контролировать скорость своего дыхания и слезы, льющиеся из глаз. Джихун тихо шепчет что-то по-корейски, успокаивающе поглаживая меня по предплечьям. Он подводит меня к дивану и усаживает рядом с собой, беря меня за руку.

Ощущение уюта от его прикосновений борется во мне с чувством стыда за то, что я расплакалась перед человеком, по большому счету, посторонним. Я выдавливаю из себя смешок, пытаясь сохранить хоть немного достоинства.

– Извини, намочила тебе рубашку.

Я ожидаю, что Джихун воспользуется моим приглашением к обмену шутками, что станет первым шагом к выходу из неловкой ситуации, но он лишь внимательно смотрит на меня:

– Твоему отцу ничего не угрожает?

– Да, опасность миновала. – Мое дыхание поверхностное и неровное.

– А твоя мать? С ней все в порядке?

– Да, она с папой в больнице. – Я чувствую, как ко мне возвращаются силы. Родители в безопасности, и я цепляюсь за эту мысль.

Он удовлетворенно хмыкает и молча сидит рядом со мной, не ослабляя хватки, пока я то бездумно пялюсь на красные линии, пересекающие ковер на полу, то лихорадочно пытаюсь сообразить, что мне нужно делать.

Наконец я отстраняюсь от Джихуна и вытираю лицо.

– Мне нужно ехать в больницу.

Он кивает и отпускает меня.

Хотя мои мысли мечутся, тело словно приклеено к дивану. Ключи. Мне нужны мои ключи и мой бумажник. Надо ли мне переодеться? Вызвать такси? Нет, стоит поехать на своей машине. Но такси удобнее. Что мне взять с собой? Удостоверение личности? Все это так изматывает. Я чувствую, что мне нужно двигаться медленно, почти осторожно, как будто в спешке что-то во мне может сломаться, но из-за растерянности меня захлестывает противоположная потребность спешить.

Темные глаза Джихуна устремлены на меня.

– Ари? Что тебе нужно?

– Ничего, спасибо, – отвечаю я автоматически.

Он не принимает и этого намека отвалить в сторону.

– Скажи мне, что нужно, я помогу.

Чего я хочу, что мне нужно? Я хочу, чтобы этого не происходило, но это не обсуждается. Я хочу, чтобы Джихун ущипнул меня и сказал, что это все просто плохой сон.

Я не хочу оставаться одна, но не могу просить у него больше того, что он уже делает. Это несправедливо по отношению к парню, который все это время ясно давал понять, что не желает иметь со мной ничего общего.

– Я здесь, Ари. – На этот раз его рука поднимается к моему локтю. Я сминаю подушку свободной рукой, избегая его взгляда. Моя потребность в поддержке перевешивает неловкость от просьбы о помощи.

– Э-э. Поедешь со мной? В больницу?

Повисает минутное молчание, и я пускаюсь в извинения, смущенная тем, что проявила слабость. О чем я только думала? Я ведь могу сделать это сама. Мне не привыкать справляться со всем в одиночку.

– Извини, мне не следовало просить тебя. Это все от нервов. Со мной все будет в порядке. – Я встаю, и он поднимается вместе со мной.

– Конечно, я поеду с тобой, – говорит он мягким голосом. – Я сразу хотел предложить, но не хотел давить на тебя. Где твоя сумка? Я принесу.

В такси Джихун держит меня за руку, и его легкое прикосновение успокаивает меня. Приходит сообщение от Ханы, сплошь объятия и сердечки. Я бросаю взгляд на Джихуна.

– Ты написал Хане?

– Да. Она хотела позвонить, но я попросил ее не делать этого, потому что тебе не до того.

– О. – Я поглядываю на него краем глаза. Приятно, что кто-то присматривает за мной. – Спасибо.

Остаток пути проходит в тишине, и по прибытии в больницу мы сразу направляемся в отделение неотложной помощи. Здесь многолюдно, все разговаривают по телефону или между собой вполголоса, создавая атмосферу тревожного смирения. Я не удивлюсь, если больничный зал ожидания окажется одной из самых популярных пыточных в аду, можно даже не менять декорации. Я нахожу маму возле торговых автоматов, где она сидит, вперив взгляд в стену. При ярком свете заметно, что ее лицо измождено и осунулось, а мешки под глазами еще явственнее. Седые пряди в коротких черных волосах кажутся гуще, чем раньше, и впервые в жизни я понимаю, что она стареет и что однажды ее сердце тоже…

Нет. Нет. Нельзя об этом думать.

Ее взгляд фокусируется на нас, когда мы приближаемся.

– Привет, милая. – Она смотрит мимо меня, и я отступаю в сторону, чтобы она могла рассмотреть Джихуна.

– Это Джихун, кузен Ханы. Он гостит у нас и приехал со мной.

Джихун кланяется, а я тянусь к матери и неловко обнимаю ее правой рукой.

– Как папа?

– Отдыхает. Он в общей палате, поэтому я вышла, чтобы не смущать его соседа, который беседует с врачом. Твоя сестра звонила тебе?

Я делаю глубокий вдох. Снова Фиби.

– Нет.

– Я просила ее позвонить.

– Мы можем поговорить о Фиби позже. Когда я смогу увидеть папу?

– Он сам во всем виноват, – огрызается она, не сводя глаз с торгового автомата. – Слишком много работал. Я же говорила ему: давай сделаем перерыв. Мы уже много лет не ездили вместе в отпуск. Кому нужна эта работа только ради работы? – Мама повышает голос, и пожилая женщина рядом с ней сочувственно кивает.

– Мам, я не думаю…

– Ради чего все это? – она качает головой. – Ради посмертной надписи на надгробии: «Он ответил на электронное письмо в полночь»?

– Как это произошло? – Я не хочу говорить о трудовой этике отца. Джихун трогает меня за руку, бормочет что-то о кофе и исчезает.

– Днем он обмолвился о тяжести в груди, но сказал, что все в порядке. Он ждал пять часов! А потом потерял сознание после ужина. Был весь в поту.

– Как долго он здесь пробудет? – спрашиваю я, пытаясь удержать ее в состоянии сосредоточенности. Я где-то читала, что, заставляя людей думать о цифрах или фактах, можно их успокоить. – Пару дней?

– Они так думают. – Звучит сигнал ее телефона, и мама вскакивает на ноги так быстро, что чуть не теряет равновесие. – Мы можем его увидеть.

Мне неловко оттого, что я злоупотребляю добротой Джихуна, поэтому отправляю ему сообщение, чтобы он ехал домой, если хочет. Он присылает эмодзи в виде сердечка: милый, хотя и неубедительный ответ.

Больничный коридор залит ослепительным светом, который, кажется, молнией пронзает веки, вызывая головную боль. В палате у кровати возле двери толпятся какие-то люди, болтая с пациентом. Они приветствуют нас неуместно жизнерадостными улыбками, и я заставляю себя коротко кивнуть в ответ.

Мама раздвигает занавески вокруг отцовской кровати, и скрежет скользящих металлических колец заставляет меня вздрогнуть. Мы протискиваемся внутрь, и мама плотно задергивает их. На мгновение наши плечи соприкасаются, прежде чем она отходит в сторону.

Папа спит. Прошло много времени с тех пор, как я видела его с закрытыми глазами. На нем голубая хлопчатобумажная больничная пижама, к руке подсоединена капельница, грудная клетка опутана проводами.

– Ему вкололи обезболивающее? – шепчу я маме. Я хочу вцепиться в ее руку, но она скрестила руки на груди. Мне требуется вся сила воли, чтобы сдержать слезы и собрать их в тугой комок в горле, откуда им не вырваться.

– Они дали ему много лекарств. И подключили к мониторам.

Жутковато вот так стоять и смотреть на спящего отца. Его черные волосы, тронутые сединой в тех же местах, что и у мамы, выглядят тусклыми на фоне резкой белизны наволочки. Я могла бы сесть и держать его за руку, но это кажется неестественным. Мы не привыкли к прикосновениям. Я даже не могу вспомнить, когда он в последний раз обнимал меня.

Я смотрю на линии на кардиомониторе, и мне отчаянно хочется вытащить свой телефон, чтобы заняться чем-то другим, а не этим наблюдением. Рядом с нами семья соседа по палате шумно прощается с ним.

– Тебе скоро нужно будет уйти, – говорит мне мама, не отрывая глаз от папиных рук. – Я же говорила тебе, что нет никакой необходимости приходить.

– Я хотела.

Она слегка обнимает меня сбоку, и я зарываюсь в ее объятия. Мне тридцать лет, и я все еще нуждаюсь в своей мамочке.

– Я тоже скоро поеду домой. Фиби будет здесь завтра.

– Что?

– Она едет утренним поездом из Монреаля и остановится у подруги.

Я не отвечаю. В последний раз, когда моя старшая сестра была в Торонто, между нами произошла ссора, закончившаяся тем, что Фиби назвала меня забитым ребенком, которому нужно повзрослеть. После чего выбежала из кафе, где мы встретились за чашечкой кофе.

Меня взбесило то, что она умчалась, прежде чем я успела высказать все, что о ней думаю. Вернее, сказать, что вообще о ней не думаю. Вот что мне хотелось ей сказать. И я даже собиралась написать ей, но потом решила, что это не стоит усилий.

– Она скучает по тебе, – говорит мама.

Я бросаю на нее свирепый взгляд.

– Мне не нужно, чтобы ты пыталась все исправить, как мамочка из 1950-х, спасибо. Мы взрослые люди.

Она не отвечает, и мы смотрим, как папа спит, до тех пор, пока не появляется медсестра, чтобы сказать, что время для посещений подходит к концу. Я медленно приближа-62

юсь к кровати и сжимаю его руку. Он не двигается, и мама выводит меня из палаты.

Мы на мгновение останавливаемся в коридоре.

– Я буду держать тебя в курсе, – говорит мама.

– Я приду завтра.

– Посмотрим, что скажут по результатам обследования, хорошо, милая?

– Мама.

– Я обещаю, что ничего от тебя не утаю. – Она обнимает меня. На этот раз в ее объятиях больше уверенности, которой я так жажду, но она прижимает мои руки к бокам, так что я не могу ответить ей тем же. Момент близости слишком краткий, она почти мгновенно отстраняется.

– Иди домой и немного поспи.

Она машет мне рукой и возвращается в палату. Я не оглядываюсь, когда иду обратно по коридору в зал ожидания.

Мое сердце колотится от облегчения, когда я вижу Джихуна в низко надвинутой на лоб бейсболке, с защитной маской на лице. Я и не догадывалась, насколько сильно мне хотелось, чтобы он ждал меня. Он вскакивает при моем появлении.

– Домой? – спрашивает он.

Я киваю.

– Хочешь поговорить?

Я отрицательно качаю головой.

– Тогда пойдем. – Он обнимает меня за плечи, всего на мгновение, но я чувствую пустоту, когда он отстраняется.

6

Мы подъезжаем к дому, и, когда я достаю бумажник, Джихун отмахивается от меня и сам расплачивается с таксистом. Я лениво наблюдаю, как группа чуваков бредет по тротуару, хлопая друг друга по спине без видимой причины. Папа в безопасности, так что мне не стоит волноваться, но я не могу контролировать свое беспокойство.

Джихун обходит машину сзади и встает рядом со мной в молчаливом ожидании. Я не хочу домой. Мысль о том, чтобы сидеть взаперти в квартире, невыносима.

– Я скоро приду, – говорю я. – Хочу прогуляться.

Он оглядывает теперь уже пустынную улицу.

– Можно мне с тобой? – спрашивает он, приспуская маску.

– Уже поздно. – На часах почти десять вечера.

– Ничего страшного, я всю неделю бездельничаю. – Он слегка касается моей руки, так что я едва чувствую это прикосновение. – Я бы с удовольствием прогулялся, если тебе нужна компания.

Я готова сказать «нет» по привычке, но он неловко переминается с ноги на ногу, как будто нервничает из-за того, что его могут отвергнуть. Джихун действует на меня успокаивающе, и я не возражаю против его компании. Его присутствие ощутимо, но ненавязчиво.

– Конечно.

Мы бредем по переулку. С каждым шагом мой страх за папу ослабевает. Мама сказала, что он поправится, и она не стала бы лгать. Джихун с пониманием относится к моему молчанию и спокойно идет рядом, с любопытством разглядывая окружающие дома. Он останавливается у одного из них с крыльцом, украшенным диско-шарами, и оборачивается, когда я указываю на машину, припаркованную перед домом – старый «шеви», ослепительную фантазию на колесах. Руль обшит искусственным мехом, а на приборной панели красуется маленькая фигурка гавайской танцовщицы.

– Даже не знаю, веселые это соседи или кошмарные, – задумчиво говорит он.

Мы не решаемся заглядывать в окно и двигаемся дальше, неспешно придумывая историю об этом доме и его обитателях. К тому времени, как мы проходим еще два квартала, она обрастает множеством сюжетных линий, включая потайной ход в подземную пещеру, космические корабли и фургон с тако[30], и, пока мы соревнуемся друг с другом в изобретательности, Джихун расслабляется еще больше. Когда я останавливаюсь и, вооружившись палкой, пытаюсь нарисовать на земле инопланетян в космическом грузовике с тако, он смеется так громко, что вспугивает кошку поблизости.

– Твои инопланетяне – сущие уродцы. – От его улыбки в уголках глаз появляются лучики морщинок и все лицо словно озаряется. – Дай-ка мне палку.

– Твои еще хуже, – говорю я, когда он заканчивает.

Он хмурится:

– И правда. Ну, это все из-за палки. Она недостаточно заточена.

Давно я так не смеялась, хотя душу и царапает чувство вины за то, что веселюсь, пока папа в больнице. Разве я не должна прятаться в темной спальне, несчастная и страдающая?

Джихун смотрит на меня сверху вниз. Мы стоим под уличным фонарем, и тени играют на его лице, подчеркивая геометрические плоскости и угловатость черт.

– Ари? – Даже его голос звучит иначе: мягче, что ли.

Я делаю шаг, но останавливаюсь, когда кто-то слегка тянет меня за рукав. Все его движения нежны и точны.

– Что? – спрашиваю я.

– Тебя что-то беспокоит.

– Ну, вообще-то мой отец в больнице, – огрызаюсь я. Ничего не могу с собой поделать. Лучшая защита – это нападение, когда дело доходит до чувств.

– Я знаю. Мне очень жаль. – Он не поднимает взгляда, и я неловко поворачиваюсь к нему лицом. Становится ясно, что мы не сдвинемся с места, пока я что-нибудь не изреку.

– Приятно прогуляться здесь, – наконец выдавливаю я из себя, глядя на небо, лишь бы не встречаться с ним глазами. Свет уличных фонарей затмевает все звезды, которые могли бы высыпать.

– Это хорошо. Тебе нужно отвлечься.

Я фыркаю.

– Нет, в том-то и дело. Разве это правильно – веселиться, когда он болен?

– Ты чувствуешь себя виноватой.

– Пожалуй.

– И что, по-твоему, тебе следует делать?

Три темные сосны частично скрывают ворота перед домом через дорогу.

– Не знаю. Сидеть дома и грустить из солидарности?

– Это обрадовало бы твоего отца?

Ну как тут не рассмеяться?

– Только если я при этом буду работать. Иначе он счел бы такие посиделки пустой тратой времени, тогда как я должна пытаться получить повышение.

Я снова пускаюсь в путь, не желая вдаваться в подробности. Люди с хорошим чувством такта не стали бы развивать эту тему, понимая, насколько она деликатная. Но, видимо, Джихун не из их числа.

– Он хочет, чтобы ты добилась успеха.

– Можно и так сказать. – У меня такое чувство, что я могла бы обмотаться гигантским красным флагом, чтобы предостеречь Джихуна, но он проигнорирует и этот знак, лишь бы докопаться до сути чего-то, что он считает важным.

Мы поворачиваем налево и попадаем в небольшой парк. Я бы никогда не отважилась пойти туда ночью одна, но с Джихуном чувствую себя в безопасности. Мы шагаем по ярко освещенной тропинке, пока она не упирается в березовую рощицу. На мгновение я останавливаюсь на развилке, прежде чем решаюсь идти напрямик.

– Мои родители хотят того же самого, – говорит он наконец. – Чтобы я добился успеха. Ты знаешь, что моя мать и мать Ханы – сестры?

– Знаю. Они похожи?

Он издает неопределенный звук, который я принимаю за согласие.

– Я вырос в Пусане, но еще подростком мечтал получить художественное образование в Сеуле. Мои родители были против этого. Они хотели, чтобы я остался в школе, а потом поступил бы на стабильную государственную службу, которая кормила бы меня всю оставшуюся жизнь.

– Ты живешь в Сеуле, так что, полагаю, проигнорировал их пожелания?

Джихун пинает камешек, попавшийся под ногу.

– Когда я уехал, было много драмы. Мать целый год отказывалась разговаривать со мной. Всякий раз, когда я звонил домой, отец говорил мне, как он разочарован моим выбором.

– Тем не менее ты стоял на своем.

– Да. – Джихун снимает кепку и проводит рукой по волосам. – Было тяжело, но я знал, чего хотел. Я завел друзей и с ними начал двигаться к мечте.

– Что теперь говорят твои родители?

Он рассмеялся.

– Я сделал карьеру для себя, но в моей сфере высокая текучесть кадров. Родители все еще думают, что мне следовало устроиться на государственную службу.

Это заставляет и меня рассмеяться.

– Ох уж эти родители.

– Ты сейчас ничего не можешь сделать для своего отца. Тебе не за что себя винить.

– И все же чувство вины не отпускает. – Время около одиннадцати, и теплая ночь в сочетании с отсутствием людей вокруг делает меня более открытой, чем обычно.

Джихун, чуть склонившись, прижимает плечо к моему.

– Сердца – странные штуковины. Они никогда не делают того, чего мы хотим. Никогда не выбирают легкий путь.

– Это да. Так давай избавимся от них, принеся в жертву богу правильных поступков.

Он морщит нос:

– Однако я бы предпочел иметь сердце со всеми его выкрутасами, а не жить бесчувственным болваном. А ты?

Я думаю о своем образце для подражания, Мередит, которая скорее умерла бы, чем показала эмоции. Прежде чем я успеваю ответить, мы выходим на оживленную улицу и смешиваемся с веселой толпой людей, прогуливающихся по барам.

Мы держим путь на восток, но меня отвлекает мой спутник, который теперь идет, уткнувшись взглядом в землю. Все, что я вижу, – это козырек его кепки. Его руки засунуты в карманы джинсов, что довольно рискованно, учитывая, насколько они узки, а плечи ссутулены, словно он пытается стать как можно меньше. В моем представлении именно так ведут себя участники программы защиты свидетелей.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

– Что? – Он вскидывает голову и тотчас натыкается на забор, который частично перегораживает тротуар. Я изо всех сил стараюсь не смеяться, хотя выражение его лица, когда он настороженно оглядывает местность в поисках новых препятствий, позабавило бы любого.

– Ты как будто нервничаешь.

От этого заявления он напрягается еще больше.

– Я в порядке.

– Конечно.

Мы двигаемся дальше. Я абсолютно расслаблена, чего нельзя сказать о Джихуне. Интересно, Хана рассказала всю правду о причине его внезапного отъезда из Сеула? Может, дело вовсе не в разрыве отношений, а история куда более захватывающая: скажем, бегство от мафии с бриллиантами и кокаином, зашитыми в швах его облегающих джинсов?

Вот уж нелепость, Ари.

Но… он действительно появился внезапно. Очень внезапно.

– На днях я узнала самую странную вещь. В Лас-Вегасе есть музей мафии. – Я внимательно наблюдаю за ним, но он никак не реагирует на слово «мафия».

– В самом деле?

– Держу пари, что где-то найдется и музей джопока. Или триады, или якудзы[31]. Словом, мафии всех мастей. – Я смакую, как конфетки, все известные мне названия организованной преступности.

Выражение его лица не меняется, разве что вспыхивает легкий интерес, когда Джихун останавливается у витрины с сырами ручной работы. Он бросает на меня заговорщический взгляд.

– А ты знала, что преступным миром Сеула заправляет один человек? Говорят, он слишком молод для теневого правителя, но весь город у него под каблуком. Он недавно исчез. В городе вспыхнули беспорядки, потому что бандитские группировки развязали междоусобную войну.

– Что? – Я пристально смотрю на него.

– Говорят, он остроумен и находчив. Хорошо одет. Обаятелен и красив, особенно с черными волосами.

– Очень смешно.

Я чувствую, что краснею, но тут он нарочито лукаво подмигивает мне, точь-в-точь как порочный сынок богатея, залезающий в свой «ламбо», что вызывает у меня дикий хохот. Он выглядит довольным собой.

– Мне всего лишь захотелось перемен.

Он принюхивается, когда мы проходим мимо фургона с буррито [32].

– Ты голоден? – спрашиваю я, чтобы сменить тему. – Мне нравится это место.

Он читает меню.

– Буррито с чана масала? [33] Буррито с куриными крылышками.

– Обещаю, что они хороши.

– Буррито с мороженым. – Джихун бросает на меня подозрительный взгляд. – Серьезно?

– Их лучше брать по пьяни, – признаю я. – Но, даже будучи трезвым, ты не пожалеешь, разрази меня гром.

Он вскидывает брови:

– Драматично для буррито. Ладно, заказывай ты для нас обоих. Я люблю сюрпризы.

Меня пробирает дрожь. Терпеть не могу сюрпризы.

Я заказываю два буррито на двоих: с тофу и пастой. Мы несем завернутые в фольгу лепешки к скамейке на углу. Уличный фонарь разбит, отчего обстановка в полумраке кажется интимной; люди, проходящие мимо по освещенному тротуару, становятся участниками шоу, а мы – зрителями.

В разговоре я по умолчанию использую канадский стандартный запрос о роде занятий.

– Хана не упомянула, чем ты зарабатываешь на жизнь.

Он колеблется.

– Я работаю в индустрии развлечений.

– Ага, так вот что ты имел в виду, когда говорил, что твои родители хотят для тебя чего-то более стабильного.

Он кивает, разглядывая мой буррито с пастой. Это равиоли с сыром и вегетарианские мини-фрикадельки в соусе суго, которые посыпают пармезаном перед тем, как завернуть в тортилью со шпинатом.

– Ну да, это сфера с довольно жесткой конкуренцией.

– Развлечения. Ты работаешь в К-драмах?

Он откусывает по кусочку.

– Неплохо, – удивленно произносит он. – Драмы – это не твое? Тебе же понравилась та, что мы смотрели.

– Хана их просто обожает, а я нахожу их слишком наигранными.

Джихун поднимает брови.

– И это говорит мне женщина, которая приняла меня за мафиози.

– Я никогда этого не говорила, но в свою защиту скажу, что ты везде носишь маску и кепку. Что я должна думать?

– Что я ценю хорошую защиту от солнца, – говорит он с серьезным выражением лица.

– Но сейчас ночь.

– Маска еще и согревает меня.

– Летом?

Он откашливается.

– Вернемся к твоей нелюбви к дорамам.

– У меня не так много свободного времени, а эпизоды в них длиною с полнометражный фильм. Это то, над чем ты работаешь?

Он отрицательно качает головой.

– Я – музыкальный продюсер и автор песен.

Интересно.

– Может, я знаю какие-то из твоих песен?

Джихун отводит взгляд.

– Насколько хорошо ты знаешь к-поп?

Я хмурюсь.

– Совсем не знаю, но мне нужно узнать больше для клиента. Ты слышал о группе под названием… – я на мгновение запинаюсь, пытаясь вспомнить. – Старри?

В его буррито с тофу входит майонез с васаби, о чем я забыла предупредить. Моя ошибка, потому что, когда Джихун откусывает, то почти сразу же резко вдыхает, а глаза слезятся. Он сказал, что любит сюрпризы, но я предполагаю, что это не включает химический ожог носовых пазух субстанцией на основе хрена. Я передаю ему салфетку.

– Извини, надо было предупредить тебя о васаби.

Джихун приходит в себя.

– Группа, о которой ты говоришь, называется StarLune.

– Да, точно. Говорят, они популярны. Тебе они нравятся?

Он выдерживает паузу.

– Ты никогда не слышала о StarLune?

– Пришлось столкнуться по работе, но вообще я мало слушаю музыку.

Его брови взлетают вверх:

– Ты не слушаешь музыку и не смотришь сериалы?

– Э-э, слушаю, но нечасто. Мне лучше работается в тишине. – Одна из помощниц в офисе вечно крутит подкасты об убийствах, и я понятия не имею, как ей удается сосредоточиться на работе.

Он качает головой:

– А как насчет графических романов? Вебтунов? [34]

– Нет.

– Видеоигры?

– Я тебя умоляю.

– Подкасты?

– Всемирная служба Би-би-си.

– Кинофильмы?

– Только если экшен со спецэффектами. Я не стану платить двадцать баксов за диалоги.

– Книги? – в его голосе звучит отчаяние.

Я бросаю на него суровый взгляд.

– Да, я читаю.

Джихун с облегчением прикрывает глаза.

– Я уж думал, нам придется забыть о дружбе.

Невежливо указывать на то, что мы знакомы всего лишь около десяти дней и едва ли ступили на территорию дружбы, так что я воздерживаюсь от ответной реплики.

– Я много работаю, – говорю я в свое оправдание. – Все эти развлечения требуют времени. Час телевизора вечером, игры на телефоне и кино в выходные? Допустим. Это составит шестнадцать часов в неделю. – Я сильна в цифрах. – Тридцать четыре полных дня в году случайного потребления контента. Это время контролирует развлекательная компания, а не я.

Мы заканчиваем с едой и прибираемся за собой.

– Ты не чувствуешь наслаждения от хороших историй? – спрашивает Джихун, когда мы снова трогаемся в путь.

– Я лишь хочу сказать, что слишком много бессмысленных вещей предназначено для того, чтобы, зацепив потребителя, компании могли продавать еще больше.

– Музыка и искусство несут смыслы и помогают людям проявить свою человечность.

Тонкая вертикальная морщинка возникает между бровями Джихуна. Я запоздало вспоминаю, что он зарабатывает на жизнь развлечениями.

– Я не имею в виду, что твоя работа бесполезна, – спешу заверить его.

– Спасибо тебе! – Он отвешивает мне легкий поклон. – Очень великодушно.

Я вздыхаю.

– Заслужила.

К моему облегчению, он смеется:

– Ты просто еще не нашла того, что тронуло бы твое сердце, Ари.

Снова звучит мое имя. Я никогда не думала, что так сильно нуждаюсь в этом, но каждый раз, когда он произносит мое имя этим вечером, на душе теплеет. Время уже переваливает за полночь, но никто из нас не предлагает идти домой. Как будто Джихун наконец решил, что я достаточно безопасна, чтобы, по крайней мере, вести со мной цивилизованный диалог. Даже более чем цивилизованный. Дружеский.

Общаться с Джихуном легко, и мы болтаем ни о чем и обо всем, по мере того как всплывают темы. Проходя мимо магазинчика боба[35], мы обсуждаем любимые вкусы чая с пузырьками (у меня это розовое молоко, у него – зеленый чай личи). Ветеринарная клиника поднимает вопрос о лучших домашних животных (кошки, единогласно). Круглосуточный минимаркет вызывает разговор о снэках, который быстро перерастает в спор о том, в какой стране лучший выбор – в Корее или Канаде. Мои фавориты, шоколадные батончики Coffee Crisp, имеют несомненное преимущество, но Джихун приводит веский аргумент в пользу кукурузных палочек Kkokkalcorn.

Парень – внимательный собеседник, хотя мы и говорим обо всякой ерунде. Хана – замечательная подруга, но у нее привычка иногда погружаться в свои мысли и терять нить разговора. Я не стала бы причислять открытое непринужденное общение и к достоинствам моей собственной семьи. Между тем Джихун пристально смотрит на меня, пока я говорю, а затем задает уточняющие вопросы вместо того, чтобы подхватить какие-то мои слова и взахлеб начать рассказывать свою историю.

Незаметно мы переходим к теме соквартирантов (общей для нас обоих).

– Я познакомилась с Ханой в университете. А ты где нашел своего соседа?

– На работе, – говорит Джихун. – Непривычно быть без него. Мы работаем в одной компании.

– Тебе не нравится жить одному? – Я люблю Хану, но обожаю, когда квартира находится в моем полном распоряжении. Так и было, пока она не натравила на меня гостя.

Он пинает камешек.

– Одному скучно. Мы вместе уже много лет, поэтому мне уютнее, когда он рядом. Как и остальные мои друзья.

Вау, мы очень разные люди.

– Тогда зачем ты приехал в Торонто?

Его лицо омрачается.

– Друзья поняли, что мне нужно немного побыть наедине с самим собой.

Я хочу расспросить подробнее, догадываясь, что за всем этим стоит чертовски интересная история. Но я понимаю, что не смогу отреагировать с той деликатностью, которой потребовали бы обстоятельства и Хана, поэтому отступаю и ограничиваюсь жалкой репликой:

– Логично.

Джихун бросает на меня недоверчивый взгляд, как будто ожидая назойливых вопросов, но подлавливает меня, когда я зеваю.

– Уже поздно, – говорит он. – Тебе завтра на работу.

Да, и этот факт меня бесит до отчаяния. У меня работа и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и каждый день, пока я не умру.

Он видит выражение моего лица.

– Ты не хочешь идти на работу?

– Не имеет значения, хочу я или нет. – Я поворачиваю за угол, выбирая маршрут, который приведет нас домой.

– Имеет.

Я перекидываю волосы через плечо.

– Я – юрист. И должна работать в офисе. Таков порядок, и не имеет значения, как я к этому отношусь.

– Юрист – это твоя профессия, Ари. Но не то, кто ты есть.

Мы шагаем бок о бок, наши руки невольно соприкасаются, и я обдумываю его слова. Приятно их слышать здесь, в темноте, когда вокруг никого нет, но Джихун ошибается. Утром я снова буду собой, прежней, буду делать то же самое, что и раньше, потому что настолько отдаюсь работе, что она стала моей натурой.

Наверное, это немного грустно.

Но ничего не поделаешь.

7

Совершенно ясно, что Джихун успешно преодолел как свой затянувшийся джетлаг, так и любые сомнения по поводу меня.

Я знаю, что он полностью приспособился к восточному дневному времени, когда слышу, как он поет в шесть утра. Это не «Райский город», и я уверена, что он попадает в ноты. Или в тональность. Как бы это ни называлось.

Я знаю, что он привыкает ко мне, судя по тому, что заглядывает в мою комнату вскоре после шести утра и спрашивает, не хочу ли я позавтракать.

Я зарываюсь под одеяло, наслаждаясь обычной семиминутной дремой, но резко вскакиваю, когда слышу его голос у своей двери. Сдвигая маску для сна на макушку и зная, что мои волосы, должно быть, сильно растрепаны, хоть и заплетала их на ночь в косу, я изумленно таращусь на него. Даже Хана, спустя многие годы нашей дружбы, покоящейся на прочном фундаменте доброй воли, не осмелилась бы заглянуть ко мне в такую рань.

Джихун стоит на пороге в свободной черной рубашке и облегающих серых спортивных штанах – а что это, как не одеяние дьявола, склоняющее людей ко греху? – и смотрит на меня как ни в чем не бывало.

Срабатывает сигнал тревоги, и я заглушаю его резким движением – прикрываясь одеялом.

– Что? – рявкаю я.

Хотя мой голос далеко не ангельский, Джихун воспринимает это спокойно.

– Завтрак. Чего бы тебе хотелось? Я хорошо готовлю.

– Нет. Ничего. – Я потираю лицо. – Я не завтракаю.

Он хмурится.

– Это самый важный прием пищи за день.

Он что, нанят «Канадским кулинарным гидом»?

– Я в порядке.

– Что, даже хлопья не будешь? – Он делает паузу. – У нас их много.

– Боже, нет. – Я не настолько проснулась, чтобы проявлять вежливость или смириться с перспективой проглотить какую-нибудь отвратительную сахарную бомбу, которую он приготовит этим утром. Судя по количеству ярких коробок на кухне, он выкупил целый отдел хлопьев.

– Тогда я сварю тебе кофе.

Он исчезает, прежде чем я успеваю ответить.

Ясно, что Хана соврала. Несмотря на свою первоначальную сдержанность, Чхве Джихун в своем естественном состоянии – типичный Чхве, а вовсе не затюканный тихоня.

На кухне он оценивает свою коллекцию хлопьев, когда я собираюсь уходить на работу. Улыбка придает ему забавный, озорной вид, но на его глаза набегает тень, исчезая почти так же быстро, как появляется. Возможно, он ведет себя более непринужденно, но ясно, что испытания, выпавшие на его долю, оставили след.

– Вечером можем посмотреть фильм, – предлагает он, – если у тебя найдется время.

Я обдумываю его предложение. Звучит заманчиво и расслабляюще. Осмелюсь ли я сказать, что… весело? Жаль, что мне предстоит тяжелый день на работе.

– Я вернусь поздно. – Я знаю, что сожаление придает моему голосу резкости, но ничего не могу поделать.

– Я понимаю. – Он опускает глаза в пол. – Пока, Ари.

Я собираюсь сказать что-нибудь, что смягчит отказ и даст ему понять, что мне была приятна его компания прошлой ночью, но не знаю, как сформулировать, чтобы это не прозвучало бестактно и не выставило меня в глупом свете. Спасение приходит от сигнала моего телефона, поэтому я киваю Джихуну на прощание и убегаю. Непрерывный поток входящих электронных писем облегчает муки притворства.

Уже из офиса я отправляю Джихуну сообщение с адресом ближайшего кафе, которое мне нравится, в надежде частично загладить свою вину. Мы поздно легли спать, говорю я себе. Ему нужен кофеин.

Сосредоточиться на работе довольно проблематично: сказывается усталость, да я еще то и дело заглядываю в телефон, проверяя, нет ли новостей от мамы. Сообщения редкие и скупые, словно их пропускают через капельницу. Папа проснулся и чувствует себя лучше. Обследование продолжается. Папу переводят в другую палату. Фиби опоздала на поезд и приедет позже.

Иного я от нее и не ожидала.

Я собираюсь взяться за очередную сортировку электронной почты, когда приходит сообщение от Джихуна с фотографией капучино с корицей из кафе, о котором я упоминала.

Джихун: Я хотел принести домой круассан для тебя, но он выглядел так вкусно, что я его съел.

Чувство удовлетворения накатывает волной приятных мурашек.

Я: Наверное, это к лучшему. Мять в пакете столь идеальные круассаны – преступление.

Джихун: Ты часто сюда приходишь?

Я: Это худшая фраза для пикапа. Скажи мне, что ты никогда ее не используешь.

Возможно, это на грани флирта. Пульс учащается, пока я жду ответа. Не удается успокоиться, даже когда говорю себе, что это всего лишь шутка, так что ее игнорирование никак нельзя считать настоящим отказом.

Джихун: Я никогда не пользуюсь шаблонами.

Я: А ты уверен в себе.

А вот это уже определенно флирт.

Джихун: Не без этого. Готова?

Я: Скорее нет.

Джихун: Если бы я мог изменить алфавит, то поставил бы буквы U и I рядом[36].

Я мысленно прокручиваю шесть разных ответов, которые могут либо пресечь это в зародыше, либо дать возможность посмотреть, куда это все приведет. Я останавливаюсь на своем самом выигрышном варианте по умолчанию, немного стервозном, но дразнящем. Флиртоплеуха, как называет это Хана.

Я: Ужас какой. Ты погуглил худшую фразу за всю историю пикапа?

Джихун: Нет. Я искал плохие, а не худшие.

Я не могу удержаться от смеха, когда телефон снова тренькает.

Джихун: Хорошего дня, Ари. Было приятно прогуляться с тобой прошлой ночью. Надеюсь, с твоим отцом все в порядке.

Вечером я добираюсь до больницы и первым делом захожу в примыкающий к ней сувенирный магазинчик. На полках – бахилы, связанные крючком волонтерами, открытки с приторными пожеланиями скорейшего выздоровления (никаких сочувствующих, замечаю я с нездоровым интересом). Меня мучают сомнения, стоит ли купить что-то в подарок? Цветы не годятся, поскольку оба моих родителя считают, что это пустая трата денег. Шоколад, возможно, не лучший выбор для человека, выздоравливающего после сердечного приступа. Книги безопасны, но, задерживаясь перед витриной с брошюрами о правильном образе жизни, вдохновляющими автобиографиями и подборкой романов и триллеров, я с ужасом ловлю себя на мысли, что не знаю предпочтений собственного отца.

Забудь. С пустыми руками я поднимаюсь в палату и нахожу его спящим. У кровати мама наполняет чашку водой. Фиби сидит в мягком пластиковом кресле.

Она реагирует первой:

– Привет, сестренка. Давно не виделись.

С трудом сдерживаю интуитивно напрашивающийся ответ, что-то вроде едкой банальщины «и чья это вина?».

– Привет, Фиби. Как поездка?

Поздравляю себя с тем, что удалось выдержать нейтральный тон. Я даже не обмолвилась о том, как сильно она спешила навестить отца, едва избежавшего смерти сутки назад, что даже опоздала на поезд.

– Неплохо. В дороге я познакомилась с виолончелисткой из рок-группы. Она пригласила меня на свое следующее выступление.

– Только ты так умеешь, – с любовью произносит мама.

Только Фиби, это точно.

– Как папа? – спрашиваю я, возвращая разговор к приоритетной теме.

– Хорошо, – говорит мама. – Он вернется домой завтра, если ничего не изменится.

– Ему нужно будет расслабиться, – советует Фиби. – Может, он походит с тобой на уроки зумбы[37], мам?

Хочу возразить, но не могу. Она права, но я не хочу этого признавать. Отцу придется изменить свой образ жизни на более здоровый.

Фиби встает и потягивается, отчего ее кружевное платье в стиле кимоно – я почти уверена, что это неглиже, – спадает с ее татуированного плеча. Фиби всегда выбирала эклектичный стиль, и рядом с ней мой аккуратный деловой костюм кажется серой посредственностью, даже несмотря на то, что он благородного синего цвета. Окрашенные в медный цвет волосы с сильно отросшими черными корнями подстрижены беспорядочной копной длиной до плеч. На этом фоне ярко выделяются ее глаза, такой же длинной и узкой формы, как у меня, подчеркнутые подводкой, которая удлиняет их до висков.

Если верить науке, требуется четыре секунды, чтобы тишина стала неловкой, и я считаю до одиннадцати, прежде чем мама, привыкшая к роли миротворца, вмешивается с подробным изложением того, что с папой. Я пытаюсь слушать, но отвлекаюсь, бросая взгляды на него, лежащего на кровати. Если бы он не спал, то выглядел бы гораздо бодрее, но сейчас его лицо землистое и осунувшееся, а волосы в сальном беспорядке. Отец всегда очень аккуратный. По выходным он сортирует свои рубашки и выбрасывает любой носок, оказавшийся без пары. Это почти преступно – видеть его сейчас таким немощным, и во мне поднимается слабое чувство стыда, как будто я вижу что-то запретное или то, чего отец не хотел бы мне показывать. Фиби придвигается ближе, трогает меня за плечо. Я стряхиваю ее руку, и она отступает, закатывая глаза.

Когда мама заканчивает свой монолог, я задаю пару вопросов, и Фиби драматично вздыхает:

– Отстань от мамы. Она делает все, что в ее силах.

Я даже не смотрю на нее.

– Я только спросила.

– Девочки. – Раньше, когда она хотела, чтобы мы поладили, в ее голосе звучали умоляющие нотки. Но не сегодня. В этот раз она тверда как скала, когда по очереди указывает пальцем на нас обеих. – Довольно.

Мы замираем – в моем случае стоя – в упрямом молчании. Ни одна из нас не хочет проигрывать, заговаривая первой. Молчанка длится до тех пор, пока не заходит медсестра.

– Как у нас дела? – приветствует она нас.

Мама бросает взгляд на дверь, и мы повинуемся ее безмолвному приказу освободить палату. Я иду впереди, каблуки Фиби стучат позади меня.

– Почему в больницах всегда такой пятнистый пол? – недоумевает Фиби, постукивая ногой, пока мы стоим в коридоре. – Что это вообще такое? Линолеум? Плитка?

Поскольку она заговорила первой, я засчитываю себе победу и отвечаю в том же духе. Куда проще говорить о таких пустяках, как больничный пол, чем о причинах ее появления здесь.

– Это, наверное, винил. Легко моется и нескользкий.

Фиби морщится.

– Конечно, ты же все знаешь.

– В юридической школе разбирали конкретный случай, связанный с напольным покрытием.

– Супер. – Это в стиле Фиби. Несмотря на то, что она произносит всего одно слово, ее насмешливая интонация говорит о гораздо большем. И нет смысла спорить с ней по этому поводу, потому что она прибегнет к своей обычной защите.

«Это не то, что я сказала, Ари.

Тебе и не нужно было говорить. Я и так знаю, что ты имела в виду.

Я ничего не имела в виду. Ты ведешь себя как параноик».

Вновь повисает невыносимое молчание, и я срываюсь первой:

– Когда ты переехала в Монреаль?

– Несколько месяцев назад. Хотела улучшить свой французский, capisce? [38]

– Это по-итальянски.

Она бросает на меня мученический взгляд:

– Черт. Похоже, у меня еще куча работы.

Я невольно фыркаю. Суперспособность Фиби заключается в том, что она может рассмешить меня даже самыми глупыми комментариями, отшлифованными годами наших общих шуток. Она знает меня слишком хорошо, так что этот прием все еще работает. И меня это бесит.

Она выглядит довольной, как будто заработала очко, заставив меня отреагировать, но я стараюсь это игнорировать.

– Как долго ты пробудешь в Торонто?

Фиби указывает большим пальцем через плечо на палату отца.

– Посмотрим.

Мы наблюдаем за тем, как измученная медсестра проносится по коридору, прежде чем Фиби продолжает:

– Ты ни разу не позвонила мне.

– Что? – Мне не следует удивляться тому, что она переходит прямо к делу. Фиби всегда добивается того, чего хочет, с упорством бульдога и импульсивностью ребенка.

– После того как мы виделись в последний раз и поссорились. Ты не позвонила.

– Ты хочешь поговорить об этом здесь? Сейчас?

Она вскидывает брови:

– А когда еще?

– Очевидно, что обязанность позвонить лежала на тебе, поскольку это ты ушла, хлопнув дверью, а не я.

Она прикусывает губу:

– Ты могла бы написать по электронной почте.

– Вау, ты тоже могла бы, если бы не была такой идиоткой.

Проходящий мимо мужчина с малышом сурово смотрит на меня. Мы ждем, пока они пройдут, застывая, как в нашей любимой детской игре в статуи, за исключением того, что я чувствую, как волна стыдливого жара поднимается по моей шее. Надо же так опозориться на публике!

– Я? – наконец произносит она. – Это я-то идиотка? Круто.

– Вот именно. Как будто это не ты вечно убегаешь и ждешь, что я погонюсь за тобой.

Фиби фыркает и вперивает взгляд в потолок.

– Да, потому что именно так ты и поступаешь.

– Это тебе хочется, чтобы так было.

Она поворачивает голову ко мне:

– Ты ни черта не знаешь о том, чего я хочу.

Медсестра выходит из палаты и улыбается, не замечая напряженной атмосферы между нами или попросту равнодушная к происходящему.

– Теперь вы можете войти. Он проснулся.

Фиби благодарит ее приторным голосом. Я едва сдерживаюсь, чтобы не оттеснить сестру в сторону, когда мы заходим внутрь. Руки чешутся влепить ей пощечину. Вообще-то я не склонна к насилию, но Фиби пробуждает во мне темное «я». Ее каблуки стучат позади меня. Когда я смотрю сквозь занавеску на больничную койку, то вижу, как папа, с подложенными под спину подушками, хмуро разглядывает свои руки, в то время как мама сидит рядом, а ее пальцы порхают по экрану телефона.

– Ариадна, – его голос звучит немного хрипло. Отец смотрит мне за спину, где маячит моя сестра. – Фиби. Что вы обе здесь делаете?

Оборачиваясь, я вижу ошеломленное выражение на лице сестры. Несмотря на нашу стычку в коридоре, мы обмениваемся понимающими взглядами. Папа в своем репертуаре.

– У тебя был сердечный приступ, – медленно произносит Фиби. – Конечно, мы пришли.

– Я в порядке, – он пренебрежительно отмахивается. – Через пару дней буду как новенький.

– На самом деле восстановление проходит не так быстро, – возражает Фиби.

Мы с мамой бросаем на нее взгляды, и в кои-то веки она улавливает намек и смягчает свое отношение.

– Я имею в виду, конечно, папа! Это отличная новость.

– Ты можешь проявить деликатность? – в удивлении бормочу я.

– Заткнись, – цедит она в ответ.

Папа легонько дергает за одну из трубок.

– Все это ни к чему. Врачи вечно перестраховываются.

– Мартин, я не могу согласиться с тобой. – Мама скрещивает руки на груди. – Это тревожный звонок.

– Я в порядке.

– Это не так.

– Сулин. – Нам всем знаком этот тон, означающий конец разговора. Нет смысла спорить с папой, когда он в таком настроении. Мама поджимает губы, но решает промолчать, занимая себя бессмысленным перекладыванием предметов на приставном столике.

Папа поворачивает голову и смотрит на меня.

– Ариадна, как работа?

– Отлично, но мама сказала, что тебе нужно…

Он вскидывает руку и задерживает на ней взгляд, словно удивлен тем, что она утыкана иглами для внутривенного вливания.

– Я могу позаботиться о себе, – говорит он. – А тебе нужно беспокоиться о себе.

– Верно. – Я чувствую себя раздавленной. – Я привела нового клиента. – Надеюсь, это порадует отца.

– Хорошо. – Его веки слегка дрожат, прежде чем он распахивает глаза. – Я уже говорил тебе, что ты носишь слишком длинные волосы. Подстригись короче – это более профессионально.

– Хорошо, папа. – Комментарий о прическе – своего рода ритуал, проводимый раз в два года.

В конце концов в палате воцаряется тишина, полная противоположность вчерашней суетливой сцене, когда семья толпилась у постели своего родственника: все болтали, общались, обменивались нежными прикосновениями. Прошли годы с тех пор, как мы собирались все вместе, и даже во времена, когда мы жили в одном доме, у нас было принято уважать физическое пространство каждого. Я всегда думала, что это лучший способ существования. И тут я вспомнила, как Джихун дотронулся до моей руки, словно желая заверить меня в том, что я не одна, – он рядом. В этой палате мои родные люди, и мы стоим достаточно близко друг к другу, так что можно и соприкоснуться, но почему-то они кажутся настолько далекими, что до них не дотянуться.

– Пора дать вашему отцу немного отдохнуть, – говорит мама, вытирая ладони о брюки. – Мы будем дома завтра или послезавтра, так что я сообщу вам, как только устроимся.

Фиби обнимает папу, и я наблюдаю, как он с трудом приподнимает руки, но тут же роняет их и снова силится поднять, чтобы осторожно коснуться ее плеч. Я машу ему на прощание и выхожу за дверь.

– Хочешь, возьмем такси на двоих? – Фиби катит свой чемодан, шагая рядом со мной. – Нам по пути, дом моей подруги как раз в твоей стороне.

– Конечно.

Я не хочу разговаривать, и, к счастью, обстановка не располагает: таксист болтает по телефону, включив громкую связь, так что нам пришлось бы кричать, чтобы расслышать друг друга. Я с благодарностью принимаю передышку, пока мы едем. Когда мы поворачиваем на юг, на Джейн-стрит, Фиби машет мне телефоном.

– Я оставлю тебе свой номер на всякий случай, мало ли что произойдет.

Я откидываюсь на спинку сиденья, позволяя уличным фонарям светить сквозь мои закрытые веки.

– Хорошо. – Я не успеваю договорить, как мой телефон издает звук уведомления.

Привет,

приходит эсэмэска от Фиби.

Я потрясена. Она не потеряла мой номер. Она просто… не хотела мне звонить. Осознание того, что она даже не потрудилась набрать «А» в своем списке контактов, чтобы вызвать мое имя, камнем ложится на сердце, но не могу сказать, что для меня это неожиданность. Даже если бы Фиби потеряла мой номер, она могла бы спросить у мамы или написать мне по электронной почте, что, конечно, потребовало бы усилий, а это не в ее стиле. Нет смысла поднимать этот вопрос. Я слишком устала, чтобы затевать еще одну ссору, а без нее такой разговор точно не обойдется.

Мы сворачиваем на Блор-стрит.

– Я приехала, – говорит Фиби. – Скажешь мне окончательную стоимость проезда, и я переведу тебе деньги.

– Не бери в голову. – Я не отворачиваюсь от окна.

– Спасибо. – Такси останавливается, и Фиби мнется в нерешительности. – Послушай. Э-э, нам надо встретиться. Выпить или просто посидеть за чашечкой кофе.

Я смотрю на нее, и в этот момент она кажется неуверенной, что для нее нехарактерно. Должно быть, ей что-то нужно от меня, но я не хочу думать об этом, потому что на сегодня с меня хватит Фиби. Я нахожу самый простой выход из положения.

– Да, хорошо. Напиши мне.

Все, мяч на ее половине поля, и у меня такое ощущение, что он зависнет там надолго. Она кивает и выходит из машины. Слышно, как с грохотом закрывается багажник, когда она забирает свой чемодан.

– Куда дальше, леди? – таксист поворачивается ко мне.

– Подождите секунду.

Я наблюдаю за Фиби, когда она тащит свой чемодан вверх по кривым ступенькам крыльца. Ее силуэт вырисовывается в пятне света, струящегося из эркерного окна. Дверь открывается, и на пороге появляется женщина с высоким конским хвостом. Она смеется, крепко обнимает мою сестру и тащит ее в дом. Ни одна из них не оборачивается и не смотрит в ту сторону, где сижу я в темноте такси.

Я называю водителю свой адрес и направляюсь домой.

8

Поднимаясь в квартиру, я выбрасываю из головы мысли о Фиби и думаю о том, что бы такого съесть. Согласно моему еженедельному плану питания, этим вечером меня ждет порция нута. Здоровое и питательное блюдо. На воскресенье я, как обычно, приготовила киноа. Внезапно у меня в груди разливается пустота, и я не знаю почему. Нут хорош, и, чтобы побаловать себя, я даже купила органический продукт, переплатив два доллара за банку. Мне нравится питаться одним и тем же каждую неделю. Строгий порядок в моей жизни означает, что я могу сосредоточиться на главном.

Джихун лежит на диване, разглядывая авторучку, которую вертит в руках, но садится, когда я вхожу. Лишь только увидев его, я осознаю, как сильно мне хотелось, чтобы он оказался дома. Я плюхаюсь в кресло напротив него и тут же вскакиваю, чтобы убрать свою сумочку на место. Он наблюдает за мной, прежде чем грациозным движением подняться и принести два бокала и бутылку вина.

– Как ты догадался, что мне это нужно? – спрашиваю я и тянусь к бокалу.

Он ставит бутылку на столик.

– Мне тоже захотелось. Как твой отец?

Я ввожу его в курс дела и чувствую прилив облегчения, когда заканчиваю рассказ о поездке в больницу и встрече с Фиби. Я выжила после встречи с ней, и этого достаточно. Не имею ни малейшего желания думать о сестре.

– Чем ты занимался сегодня после кафе?

Джихун рассказывает мне о своем дне так, будто заново проживает все события. Он не упускает ни одной детали, даже случайной, и в любой другой ситуации я нашла бы это утомительным, но только не сейчас. Я закрываю глаза, когда он описывает двух собак, резвящихся в парке возле высокой каменной стены. У него особое чутье на детали, которые оживляют сцену, и я словно наяву вижу красный ошейник и пыльные лапы черной собаки и сухой сморщенный лист, застрявший в шерсти серого пса.

Спустя какое-то время я открываю глаза, улавливая восхитительный аромат, доносящийся из кухни, и обнаруживаю, что заботливо укрыта пледом.

О боже, я заснула, пока Джихун говорил. Это самая отвратительная грубость, какую я могла бы себе позволить, даже если его низкий хрипловатый голос можно продать как терапию для снятия стресса. Ему бы вести канал АСМР[39].

Я резко скатываюсь с дивана, вскрикивая, когда ударяюсь коленками об пол, и Джихун кричит из кухни:

– Ари, ты проснулась?

– Прости-прости. – Я поднимаюсь на ноги, растирая затекшие предплечья. – Мне нет оправдания.

– Ты просто вымоталась. – Похоже, он не воспринимает мой сон как свидетельство того, насколько «интересным» мне показался его рассказ. – Такое часто случается со мной и моими друзьями. Ты голодная?

– Очень. – Какой приятный повод избежать нутового ужина. Я ковыляю на кухню, где мне открывается удивительное зрелище: в кастрюлях на плите что-то булькает, а руки парня уверенно двигаются, то помешивая тут, то встряхивая там. Я проверяю время. Выходит, я проспала целый час.

– Это хорошо, потому что у меня тут слишком много еды. – Он откидывает волосы назад, но они тут же снова падают ему на глаза. – Я привык готовить на пятерых.

– Я думала, у тебя только один сосед по квартире.

Он делает паузу.

– К нам частенько заходят наши друзья.

Он поворачивается и хватает бутылку красного вина, щедро сбрызгивает им сковороду, после чего наливает бокал и передает его мне. Я делаю глоток и иду в свою комнату переодеться, чтобы моя рабочая одежда не пропахла кухней. Распуская волосы, собранные в тугой пучок, я массирую кожу головы кончиками пальцев, чтобы снять головную боль после сна в неудобной позе. Массаж иногда помогает.

Вернувшись на кухню, я пристраиваюсь на краешке стула и наблюдаю за уверенными движениями Джихуна. Мысль о том, что он готовит для меня, успокаивает. Мы с Ханой не относим себя к творческим гурманам, поскольку я стремлюсь к эффективности, а она – к удобству, но Джихун, похоже, получает истинное удовольствие, нарезая и перемешивая.

Рука Джихуна замирает над солонкой, когда он невзначай смотрит на меня.

– Твои волосы.

Я опускаю взгляд и пробегаюсь пальцами по волосам. На ощупь вроде бы все в порядке, никаких узелков или спутанных прядей.

– С ними что-то не так?

Он скользит глазами по всей их длине, до самой талии.

– Я никогда раньше не видел тебя с распущенными волосами.

Я отбрасываю их за спину. На работе нужна аккуратная прическа, так что убирать их вошло в привычку. Мои волосы противоречат одному из многих негласных правил офиса: сотрудник не должен выделяться своим внешним видом. Я и так выбиваюсь из канона своей азиатской внешностью, и не хочется усугублять это, выставляя напоказ роскошную шевелюру. Как-то на корпоративной вечеринке, куда я пришла с распущенными волосами, один из партнеров назвал это «образом гейши».

– Их волны такие же темные, как воспоминание о ночной реке.

Джихун небрежно бросает комплимент, как будто в этом нет ничего особенного, и тянется за шейкером. По крайней мере, я принимаю его слова за комплимент. Еще ни один мужчина не говорил мне ничего подобного.

– Спасибо.

Он улыбается и проверяет рисоварку. Это скучная канадская модель, поскольку я отказалась от дорогой импортной версии с надписью «Ваш рис готов!» по-корейски. Хана дулась три дня. Я потягиваю вино, чтобы скрыть свое замешательство, пока он выкладывает рис на шипящую сковороду.

Звонит мой телефон, и я бросаю взгляд на экран.

– Работа.

Звонок касался срочных обновлений в одном из моих проектов. Время для рабочих вопросов уже позднее, и, хотя я изо всех сил стараюсь быть профессионалом, по окончании разговора у меня ломит челюсть от попыток сохранять спокойный тон. Преподаватель юриспруденции настоятельно советовал нам придавать голосу деловую интонацию во время общения по телефону, и это сложнее, чем кажется.

Джихун смотрит на меня, когда я наконец нажимаю отбой.

– На работе ты разговариваешь по-другому.

– Да? – Я надкусываю зеленый лук. – Звучит не очень.

– Как-то жестче. Даже сурово.

Я поднимаю на него взгляд.

– Иначе нельзя. Мне нужно быть и жесткой, и суровой, чтобы мною не манипулировали. Ты можешь представить себе мягкотелого адвоката? Не хочу, чтобы меня принимали за слабака.

– И так всегда?

Я потираю виски.

– Зависит от того, чего люди ожидают от меня. С кем-то приходится быть более дерзкой. Резкой и прямолинейной.

Он склоняет голову набок:

– Дома ты совсем не такая.

– Но могу быть такой, если ты предпочитаешь такой стиль общения, – натянуто отвечаю я, испытывая странное чувство, будто меня подловили на чем-то.

– Мне нравится, какая ты со мной. Это больше похоже на тебя, настоящую.

Так и хочется фыркнуть – как давно мы знакомы? Сколько дней? Но он отчасти прав. Я хорошо понимаю, что на работе играю некую роль.

– Наверное, так оно и есть.

Он улыбается, глядя на рис.

– Хорошо. Мне нравится эта Ари.

Я не знаю, что сказать – культурные различия мешают разобраться, говорит ли он это просто из вежливости, – так что мне остается лишь наблюдать за тем, как Джихун раскладывает еду с выражением глубокой сосредоточенности на лице. Он даже нарезал зеленый лук для гарнира. Я бы никогда не стала утруждать себя этим, но выглядит красиво, да еще и пахнет вкусно. Чапчхэ [40] занимает место на столе вместе с тушеным тофу, жареным рисом и салатом.

– Никакого мяса, – уточняет он. – Хана говорит, что ты вегетарианка.

– Ты интересовался у нее? – Я хватаю палочки для еды и вгрызаюсь в стеклянную лапшу.

Джихун склоняет голову набок, затем достает кимчи [41] из неисчерпаемых запасов Ханы, нарезает ножницами капусту, прежде чем выложить ее на блюдо.

– Конечно. Мне же надо было узнать, что тебе нравится, а тебя я не хотел будить.

Не могу поверить, что он настоящий. Кто так заморачивается в наши дни?

– Ты – фантастический повар. – Я слишком увлеклась едой и забыла отдать должное повару. – Почему с такими кулинарными навыками ты питаешься лапшой быстрого приготовления?

– Я не люблю готовить только для себя. – Он прикусывает губу. – Совместная трапеза – это здорово. Я скучаю по таким посиделкам с тех пор, как покинул родину.

Поскольку я приканчиваю уже второй бокал вина, мне кажется, что самое время развить эту тему.

– Хана сказала, что ты уехал из Сеула из-за разрыва отношений. Хочешь поговорить об этом?

Джихун подцепляет палочками кимчи и рассматривает ниточки овощей, прежде чем медленно опустить их на тарелку.

– Разрыв отношений.

– Это тяжело. В смысле, расставание. – Я пытаюсь придумать что-то уместное, но разговоры об отношениях – не мой конек. Жаль, что рядом нет Ханы, уж она-то дока в таких делах. «Посредник» по типологии личности Майерс – Бриггс[42]. «Помощник» как 2-й тип эннеаграммы [43]. Знак Зодиака – Рыбы. Во всяком случае, так она говорит о себе, а для меня все это чушь собачья. Хотя, опять же со слов Ханы, такое мнение выдает во мне «Стратега» 8-го типа, Водолея.

– Да. – Он потягивает вино, хмурясь, как будто обдумывая, что сказать. – Мы были вместе долгое время, и даже не знаю, кем я был вне этих отношений. Я приехал сюда, чтобы подумать о том, чего хочу, и примут ли люди меня как отдельную личность, а не часть пары.

Что бы он ни говорил, тоска в его голосе звучит настолько явственно, что я задаюсь вопросом, порвал ли он окончательно со своей партнершей. Я бы не стала его осуждать, хотя, положа руку на сердце, почти ревную к объекту его внимания. Даже короткого знакомства с ним мне хватило, чтобы почувствовать, насколько он заботливый и внимательный. Когда Джихун слушает, кажется, что он полностью находится в моменте, и этот момент связан только с вами.

Я знаю его всего две недели, но такое отношение вызывает привыкание.

– Ты не мог разобраться с этим дома? – спрашиваю я.

Его кивок настолько решителен, что пряди волос подпрыгивают вслед за движением, словно живые.

– Мне нужно было уехать и проветрить мозги. Если бы я остался там, меня бы затянуло обратно. Как можно познать самого себя в той же обстановке, что определяла твою сущность на протяжении столь долгого времени?

Я не заморачиваюсь саморефлексией, но вижу, к чему он клонит.

– Я никогда не покидала пределов страны, так что не знаю.

Он наклоняет голову набок:

– Тебе не нравится путешествовать?

– Просто не было возможности, но я бы с удовольствием поездила по миру. – Я ковыряюсь в ростках фасоли на своей тарелке. – Я часто составляю маршруты путешествий, это мое хобби.

– Ага. – Это все, что говорит Джихун, но у меня остается неприятное чувство, будто я выдала нечто большее, чем просто слова. – Что-то вроде релаксации.

Так оно и есть, но я отвожу взгляд, стесняясь своего тайного увлечения.

– Ты и сам знаешь.

– Не знаю. Расскажи мне.

Я уклоняюсь от прямого ответа:

– Ничего особенного, разве только стремление к чему-то. Ну что-то вроде просмотра меню перед тем, как пойти в ресторан.

– Предвкушение.

Скорее, проживание чужой жизни, поскольку ни одна из этих поездок не предназначена для меня.

– А ты много путешествуешь?

– Мои поездки обычно связаны с работой, поэтому я мало что вижу, кроме гостиничного номера и места, где работаю. Кто-то другой занимается планированием и расписанием.

Я бы сказала, что это даже хуже, чем вообще никуда не ездить. Мы продолжаем ужин в молчании, пока Джихун не замирает с поднятым бокалом.

– Давай спланируем поездку, – предлагает он. – Наше идеальное путешествие.

Наверное, я одурманена вином и теплой интимной атмосферой совместной трапезы, потому что мой первый вопрос: «Куда?» вместо «С какой стати?».

Он ухмыляется и отодвигается от стола.

– Куда угодно. В любую точку мира. Мы могли бы отправиться в кругосветный круиз. Или найти маленькую деревушку в Альпах и целый месяц кормить коз.

– Ты знал, что козы могут лазать по деревьям? – Я обдумываю его предложение. – Я в деле.

Мы убираем со стола, обсуждая характер маршрута.

– Расслабляющий или активный? – спрашиваю я.

– Движение расслабляет меня. Я люблю пешие прогулки. – Он относит вино и бокалы в гостиную и возвращается за графином с водой. – Шумный или тихий?

Я задумываюсь, вытирая столешницу.

– И то и другое? Я бы хотела побывать в большом городе, но временами хочется и уединения. Чтобы не все время в толпе.

– Я тоже этого хочу, – говорит он. – Мне нравится быть с людьми, которых я знаю, но нервничаю, когда ко мне приближаются незнакомцы.

Мы проходим в гостиную, и он протягивает мне бокал. Наши пальцы слегка соприкасаются, и меня как будто бьет током. Должно быть, Джихун шаркал по ковру и набрал статического электричества.

– Для тебя принципиально важно знание местного языка? – спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой:

– Я не стесняюсь опростоволоситься. Кто-нибудь да придет на помощь.

– У тебя прекрасный английский, – говорю я. – Ты научился у Ханы?

– Я учился в международной школе, а затем практиковался с Ханой и ее подругой из Ванкувера. А ты владеешь… – Он колеблется, глядя на мои волосы и лицо. – Другими языками? – Надо отдать ему должное, он не начинает наобум перечислять азиатские языки.

– Нет. Моя мама изъясняется на кантонском диалекте достаточно хорошо, чтобы заказать дим-сам[44], а папа говорит только по-английски, не знает ни слова по-китайски.

Он откидывается на подушки, выставляя напоказ линию подбородка. В некотором смысле я бы предпочла, чтобы он оставался тем далеким Джихуном последних дней, потому  что могу сказать, что с этой, более теплой версией, мне будет трудно жить под одной крышей.

Небольшое уточнение: жить под одной крышей, не пуская слюни.

Мы оговариваем еще некоторые детали. Никто из нас не нуждается в роскоши, но обоим нужен регулярный душ. Шопинг важен для Джихуна, но не для меня. Я хочу посетить основные достопримечательности, а он довольствуется их просмотром в интернете. Ни одному из нас не нравится стоять в очередях.

– Я к ним не привык.

– Что, в Сеуле нет очередей?

Он опускает взгляд на свой бокал.

– Не в тех местах, где я бываю.

– Ладно, Мистер Модный Музыкальный Продюсер. Мы будем избегать мест, где вам нужно стоять в очереди, как простым смертным.

Джихун краснеет.

– У тебя есть какие-нибудь идеи о том, куда мы можем махнуть?

– Да.

Блокнот путешествий лежит в моей сумке у двери, и я отправляюсь за ним, но не тороплюсь обратно в гостиную. Никто никогда его не читал. Даже Хана думает, что это всего лишь дневник.

Я задумчиво листаю страницы, когда доносится его оклик:

– Что ты там делаешь?

– Ничего. – Я запихиваю блокнот обратно в сумку и возвращаюсь. – У меня есть местечко на примете.

Он смотрит на меня с подозрением:

– Ты мне что-то не договариваешь?

– С чего ты решил, будто я что-то скрываю? – Я напускаю на себя обиженный вид.

Джихун кивает на мою сумку у двери.

– Ари. Ты не настолько непроницаема.

Я умею признавать поражение, но, когда смотрю ему в лицо, ловлю себя на мысли, что могу довериться ему.

– Я веду дорожный дневник. Делаю заметки об интересных местах.

Он не смеется, вопреки моим опасениям, только кивает.

– Это разумно – завести дневник идей. У меня есть записные книжки для моей музыки, но я постоянно их теряю.

– Ты можешь создать специальную учетную запись электронной почты и отправлять себе заметки. Моя подруга сделала это для своего ребенка и отправляет фотографии и сообщения, чтобы прочитать их спустя много лет. Это как цифровой дневник детства.

Он оживляется.

– Мне нравится эта идея. Ну, и куда, по-твоему, нам следовало бы отправиться?

Меня охватывают сомнения. Я могу найти то, что мне нужно, в интернете, но в моем блокноте уже намечен идеальный маршрут. Джихун ловит мой взгляд и улыбается. Он еще ни разу меня не подвел. Я принимаю решение и бегу за своим сокровищем.

Устраиваясь на диване рядом с ним, я перелистываю страницы. Сам по себе дневник ничем не примечателен: обычная тетрадь формата А5 Leuchtturmigiy с канареечно-желтой обложкой. Мне нравится, чтобы все мои путеводители выглядели одинаково, и у меня на полке стоят заполненные тетради в синих, зеленых и фиолетовых обложках. В самих записях нет особой рифмы или формы, они не организованы по континентам или странам, отелям и достопримечательностям. Скорее, это мешанина идей и информации, почерпнутых из разговоров, социальных сетей и новостных сюжетов, разжигающих мое воображение.

Джихун смотрит с интересом, но молчит, пока я не нахожу нужную страницу. Я делаю глубокий вдох и передаю ему блокнот:

– Вот. Камино де Сантьяго[45].

Он осторожно берет блокнот в руки. Это двухстраничный разворот с приблизительной картой Южной Франции, Испании и Восточной Португалии. Я отметила предпочтительный маршрут паломничества через Северную Испанию и дальше на юг.

Я предполагаю, что он взглянет на карту и вернет ее обратно, но вместо этого он изучает маршрут, прежде чем прочитать заметки о гостиницах, достопримечательностях и полезные советы, которые заполняют уголки страниц.

– Могу я посмотреть остальную часть блокнота? – спрашивает он.

– Зачем?

Он переводит взгляд на меня.

– Это потрясающе. Я хочу знать, какие еще места привлекли твое внимание.

Деваться некуда, верно? Раз заварила кашу, то теперь нужно ее расхлебывать. Я согласно киваю. Положа руку на сердце, я счастлива оттого, что могу поделиться своими впечатлениями. В мире столько чарующих мест, и поговорить с кем-нибудь о тех уголках, что меня особенно волнуют… ну, во всяком случае, это весело.

Джихун не торопится, просматривая страницы. Их не так много, поскольку я начала заполнять новый дневник всего пару месяцев назад. Он указывает на одну из записей.

– Мы можем увидеть самую старую в мире ветчину?

– В музее округа Айл-оф-Уайт [46]. А еще у них хранится древнейший арахис.

– Давай запланируем это для следующей поездки. – Он переворачивает страницу. – Ага, а здесь я был!

– «Атлантис Букс» [47] на Санторини?

Он кивает.

– Внутри очень извилисто и тесно, но можно купить книгу и почитать во внутреннем дворике на свежем воздухе. Городок славится одним из лучших закатных видов в мире.

Я вздыхаю, и Джихун наклоняется так, что наши плечи соприкасаются.

– Придет день, и ты обязательно побываешь там, – уверяет он меня. – Может, нам лучше отправиться в Грецию вместо паломнического маршрута?

Я разрываюсь на части, прежде чем вспоминаю, что все это фантазии. Мы никуда не поедем.

– Давай придерживаться Камино.

– Идеально, – соглашается он. – Пешком, в тишине. То что надо.

– Ты можешь заняться шопингом в Севилье. Или слетаем в Париж.

– Тогда поднимемся на Эйфелеву башню, – предлагает он. – Я никогда не был на вершине, только видел ее из отеля.

Я смотрю на свои записи.

– Лучшее время для путешествий – весна и осень.

– Осень, – говорит он с уверенностью. – Это мое любимое время года.

– И мое. – Я проверяю свой телефон. – Предлагаю провести три дня в Париже, а потом на поезде двинуться на юг. Мы можем договориться, чтобы автобус каждый вечер заранее забирал наши сумки, чтобы нам не приходилось тащить на себе багаж во время пешего пути.

Он хмурится.

– Разве это не отменяет смысла паломничества?

– Ты хочешь таскать огромную сумку по двадцать километров каждый день?

Джихун сопоставляет реальность с чистотой опыта.

– Нет.

Я закрываю блокнот и откидываюсь на спинку дивана.

– Жаль, что мы не можем отправиться прямо сейчас.

– Еще как можем, – возражает он. – Я же прыгнул в самолет до Торонто. С таким же успехом могу сесть на другой самолет до Парижа.

– Я не могу поехать в Париж. У меня работа.

– Тогда давай сделаем это в следующем году. А пока можем отправиться куда-нибудь, где не нужно пересекать океан.

– Пожалуй. – Я не знаю, что он имеет в виду, но предварительно открыта для осуществления этой идеи.

– Я даже не уверен, что меня больше привлекает в жизни. Я слишком занят работой. – Он отбрасывает подушку в сторону. – Книги. Нравятся ли мне истории или факты? А, может, головоломки? Графический дизайн? Скачки?

– Тут я тебе не помощник. – Я доливаю вина в наши бокалы. И вдруг меня осеняет: – Хотя нет, постой-ка.

Он крутит свой бокал.

– У тебя появилась блок-схема? [48]

Я пропускаю его слова мимо ушей.

– Ты свободен в эти выходные?

– Мне придется проверить свой календарь, поскольку ноль моих знакомых в этом городе умоляют о встрече.

– Отменяй всех нулей. Пока ты в Торонто, мы проведем День познания Джихуна.

Он удивленно вскидывает свои идеальные брови.

– Звучит как худшее название для национального праздника.

– Ну мы же отмечаем День Канады. Тоже не ахти как изобретательно.

– У нас День хангыля [49], когда мы празднуем создание нашего алфавита.

Я выдерживаю паузу.

– Честно говоря, это довольно круто. Так ты в деле?

– Не уверен, что смогу устоять.

Я уже засыпаю, когда приходит сообщение. Это будущий маршрут для Камино от Джихуна со всеми деталями, которые мы обсуждали, в комплекте с доступными рейсами в Париж из Торонто и Сеула. Сообщение заканчивается словами: «Застолбил в своем календаре» и ссылкой на приглашение встретиться в этот же день через год.

Он назвал это «Суперпобегом Джихуна и Ари». Я принимаю приглашение. Теперь и в моем календаре, отвечаю я.

Я лежу в постели и смотрю на экран телефона. Пока Джихун здесь, мы можем весело провести день, исследуя окрестности, но очевидно, что задуманное грандиозное путешествие никогда не состоится. Джихун задержится в Торонто всего на несколько недель, и, без сомнения, именно поэтому я чувствую себя с ним так свободно. Он безопасен, потому что между нами ничего не может случиться. Безопасен и наш суперпобег, который я могу планировать и предвкушать, не беспокоясь о том, чтобы отпрашиваться с работы, не думая о солнечных ожогах или волдырях. Это навсегда останется мечтой, идеальной и нереализованной.

Я нажимаю ссылку на карту, которую он включил, и провожу пальцем линию от Саламанки до Мериды. Возможно, однажды я совершу это паломничество, и мне интересно, вспомню ли я тогда Джихуна. И вспомнит ли он меня.

Хотя было бы забавно пройти по этому маршруту вместе.

9

Вместо того чтобы готовиться к Дню Джихуна, я сижу на балконе, разглядывая верхушки деревьев и эгоистично размышляя, что бы мне хотелось запланировать на День Ари. Пеший туризм? Охоту за сокровищами? Пляж? Я беру паузу. Разве мне когда-либо нравилось плавать или я только думала, что это должно мне нравиться? На самом деле большинство моих мыслей бумерангом возвращается к одному вопросу: по душе ли мне то, что значится в моем списке любимых занятий?

Скажем, моя работа.

Я хватаю дорожный блокнот и перелистываю страницы. В Стамбуле я могла бы поторговаться за шафран на базаре специй. В Белизе пройти или проплыть по пещере майя на месте археологических раскопок. В Танзании – подняться на Килиманджаро. Мир предлагает столько интересных вариантов, а я лишь заношу их в блокнот, сидя здесь, в Торонто, под гнетом стресса и работы, которой отдаюсь годами ради того, чтобы занять новый офис и почувствовать себя хотя бы наполовину тем, кем хотела бы стать.

Правда, я пока не знаю, что собой представляет та другая половина меня.

Движение в квартире привлекает мое внимание. Джихун видит меня, машет рукой и выходит поздороваться.

– Ты опоздаешь на работу. – Он перегибается через перила балкона, уткнувшись лицом в предплечья и выпячивая непревзойденную задницу, когда растягивает подколенные сухожилия. Он в шортах и пахнет синтетическим кокосом солнцезащитного крема – верный признак того, что собирается совершить свою обычную восьмидесятикилометровую пробежку или что-то в этом роде, как и положено приверженцу здорового образа жизни.

Я проверяю время. Джихун прав: я опоздаю на работу. Я неохотно выбираюсь из кресла.

– Долг зовет. Какие у тебя планы на сегодня?

Он не отвечает, и я не давлю на него. По всей квартире разбросаны открытые блокноты, заполненные перечеркнутыми строками и каракулями, и я подозреваю, что у него период творческого кризиса, если такое бывает у музыкальных продюсеров.

Хм, творческий кризис. У меня зарождается идея о том, чем заняться в День познания Джихуна.

Когда наконец наступает утро субботы, я первым делом звоню родителям. Папа уже дома, и мы с Фиби по очереди навещаем его. Мама ясно дала понять, что мне не будут рады в этот уик-энд, потому что у нее и так достаточно забот, связанных с попытками заставить его отдохнуть, а не заниматься обычными делами выходного дня.

Неудивительно, что Фиби не потрудилась позвонить мне.

– Ты готов? – взываю я к Джихуну. Я сублимировала свой дискомфорт от срыва привычного субботнего распорядка в полезное русло, организуя наше мероприятие с точностью военной кампании. – Сегодня мы поможем тебе найти себя.

– Если только я смогу провести день с тобой, Ари. Это все, что мне нужно. – Он поднимает взгляд, пока я поправляю прическу. – Может, оставишь волосы распущенными?

Я смотрю на него краем глаза, не отнимая рук от головы.

– Зачем?

– Они развеваются, когда ты двигаешься. Это красиво.

Я прячу раскрасневшееся лицо в сгибе локтя. Мне приятно выглядеть красивой, и я невольно чувствую себя своего рода антифеминисткой.

– Обычно я убираю их в пучок, когда работаю.

Он одаривает меня милой улыбкой.

– Делай, как тебе удобно.

Я на всякий случай засовываю заколку в карман, но встряхиваю волосами, так что они струятся до самой талии. Я как будто становлюсь похожей на саму себя, когда чувствую успокаивающую тяжесть волос на спине, а не постоянную стянутость на затылке.

Джихун протягивает руку, словно хочет дотронуться до них, но тут же спохватывается и отступает в сторону.

– С чего начнем? – спрашивает он.

Я смотрю на его длинные пальцы, гадая, каково это – если они запутаются в моих волосах.

– Что?

– Наш день. С чего начнем?

Я очнулась от транса. Не время фантазировать о Джихуне, хотя, учитывая его личную драму, проживание в Корее и нынешний статус моего соседа по квартире, я не уверена, что вообще наступит подходящее время.

Ладно, вернемся к делу.

Я проверяю составленный маршрут. Я попросила Юко помочь мне с некоторыми деталями, и она неистово хвалила мой план.

– Черт возьми, как же здорово у тебя получается. Могу я воспользоваться этим? – спросила она, просматривая некоторые из моих отвергнутых идей. – Это подошло бы нашим клиентам, когда им нужно развлечь людей.

– Да ради бога, – сказала я. В любом случае это всего лишь глупые затеи.

Через пять минут мы готовы отправиться в путь. Джихун наблюдает, как я натягиваю ботинки, с видом вежливого неодобрения, и я бросаю взгляд на его обувь. На ногах у него безупречно чистые кроссовки.

– Еще одна пара от Prada?

Он смотрит на меня в ужасе.

– Это Balenciaga. Balenciaga!

Его так легко дразнить, поэтому я замолкаю и отворачиваюсь, чтобы он не заметил моего смеха.

– Ах, Ари. – Он закатывает глаза. – Когда-нибудь я куплю тебе пару такой красивой обуви, что ты не сможешь сдержать восхищения.

Я никогда не испытывала особой симпатии к своему имени, но, когда его произносит Джихун, оно подобно ласке. Я засовываю бумажник в сумку.

– Мне не нужна обувь.

– У тебя могут быть как желания, так и потребности. – Я уже готова растаять от его мягкого мурлыкающего голоса, когда он устремляется к выходу. – Погнали.

Мы спускаемся в подземку, и Джихун наблюдает за людьми из-под низких полей шляпы, как будто долго томился в космосе и изголодался по человеческому общению. Тем временем я наблюдаю за ним. Его лицо или, вернее, глаза, которые только и видны поверх маски, настолько выразительны, что я могу прочитать почти каждую мысль, что отражается в них.

Я уверена на сто процентов, что если когда-либо и жил на земле человек, неспособный на откровенную ложь, так это Джихун. Приятно быть рядом с таким, как он.

Я откидываюсь на спинку сиденья и расслабляюсь под грохот метро.

Первая остановка – книжный магазин, и Джихун с любопытством заглядывает в витрину.

– Подержанные книги? – спрашивает он.

– Не просто какие-то подержанные книги, – поправляю я. – Здесь самый эклектичный ассортимент, который я когда-либо видела. – Перед нами ряды книг, которые визуально унифицированы и тематически хаотичны. Рукописный путеводитель по грибам Северной Америки соседствует со стратегией фехтования. Над ними возвышается трактат о том, как стать компетентным секретарем.

Я провожу Джихуна внутрь и позволяю ему осмотреться, с любопытством подбирая книги, и спустя несколько минут подхожу к нему.

– Сегодня мы сыграем в игру. В каждом пункте остановки победитель зарабатывает очко.

Джихун оживляется.

– Я азартен, – предупреждает он.

– Однажды я объявила Хане бойкот, потому что она получила посылку по почте раньше меня.

Джихун кивает, понимая, насколько все серьезно:

– Я готов.

Театральным жестом я достаю блокнот из сумки. Это скорее для пущего драматизма, потому что игра довольно проста.

– Первый раунд. Идеальная книга. – Я поднимаю глаза. Кассирша занята своим телефоном и не проявляет к нам никакого интереса, поэтому я продолжаю:

– У нас две минуты, чтобы найти самую вдохновляющую книгу.

Он оглядывается по сторонам, упершись руками в бока:

– По дизайну обложки или тематике?

– Полный пакет, и вдохновляющий – это широкое определение. Победитель определяется по обоюдному согласию.

– Самая вдохновляющая книга. – Он смотрит на меня сверху вниз. – Почему именно такой выбор?

– Ты, похоже, разочарован своей текущей работой. – Я листаю свои записи, не желая встречаться с ним глазами, потому что, как обычно, то, что поначалу казалось хорошей идеей, теперь как будто пронизано потенциальной драмой.

– Я не читала ни одной из твоих заметок, – добавляю я.

– Ты и не можешь их прочесть, – подмечает он. – Они на корейском языке. Ты же не знаешь корейского.

– И это тоже причина. – Я убираю блокнот в сумку. – Я подумала, что было бы неплохо найти книгу, которая мотивировала бы тебя.

Я избегаю смотреть на него, и тишина затягивается. Я недооценила его, и моя душа проваливается в черную дыру стыда. Полагаю, поиск любимого дела – тот еще квест.

Я никогда с ним не сталкивалась. Составление маршрутов для воображаемых путешествий, в которые я никогда не отправлюсь, не в счет, потому что это несерьезно. Я уже собираюсь пойти на попятную и предложить покинуть это место, когда он нарушает молчание:

– Ты наблюдательна, Ари. И абсолютно права. У меня проблемы. Раньше музыка лилась рекой, а теперь нет ничего, кроме водянистой скуки. Не за что ухватиться. – Он наклоняет голову набок и потирает затылок, рассматривая полки, а потом улыбается: – Мне стало легче с тех пор, как я появился здесь, но не насколько, как хотелось бы. Мне нравится твоя идея.

Осмелев, я поднимаю брови:

– Так ты принимаешь вызов?

– А у меня есть выбор?

– Конечно, если хочешь быть лузером.

Его глаза предупреждающе сужаются:

– Запускай таймер, Ари.

Начинается обратный отсчет, и мы расходимся, удаляясь каждый в свою часть магазина. Я просматриваю том 1970-х годов о мариновании, прежде чем перейти к руководству по ремонту дорог. Ни то ни другое не кажется особенно вдохновляющим для автора песен, и я продолжаю поиски. Мое внимание привлекает книга «Скульптуры из хлеба для забавы и прибыли». Среди иллюстраций – фотография поджаристой золотисто-коричневой русалки на ракушке. Изюм украшает ее шею съедобным ожерельем, а миндаль покрывает груди, как бюстгальтер.

Я мысленно откладываю книгу в стопку «может быть».

В другом конце магазина Джихун изучает названия книг на полках. Я чувствую укол вины. Предположив, что он читает по-английски так же хорошо, как и говорит, я надеюсь, что не поставила его в неловкое положение. Наверное, следовало сначала спросить; Хана всегда советует мне не экономить на словах.

Он ловит мой взгляд, и у меня слабеют колени. По мере того как мы лучше узнаем друг друга, Джихун кажется мне все более и более привлекательным. Например, когда он наклоняется ближе во время разговора, чаще прикасается ко мне, хотя, возможно, я всего лишь принимаю желаемое за действительное. Порой, когда он смеется или смотрит на меня как-то по-особенному, мне любопытно, что бы он сделал, если бы я прижала его к стенке и поцеловала. Вот и теперь меня одолевают подобные мысли, и они как будто транслируются по всему магазину, потому что глаза Джихуна широко распахиваются.

Его взгляд скользит к моим губам. Или, по крайней мере, мне так кажется.

Определенно я бы этого хотела.

Мой телефон тихо издает саундтрек к «Пиратам Карибского моря», который Хана установила в шутку, и мы оба отходим от полок. Поскольку все это время я занималась мысленным раздеванием Джихуна, вместо того чтобы сосредоточиться на выполнении задания, приходится схватить первую попавшуюся книгу, полагаясь на удачу.

Джихун подходит, торжествующе размахивая своей находкой.

– Я победил, – заявляет он.

– Не так быстро. – Я опускаю взгляд на книгу в своей руке. «Театральные интерьеры для вас!». – Арки авансцены очень стимулируют.

– Серьезно, Ари?

Я готова отстаивать свой ужасный выбор до самого конца.

– Театры подразумевают пьесы, а пьесы – это искусство. – Тут никакого обмана. Перед отъездом Ханы мы посмотрели «Операцию Обливион» с Сэмом Яо и Вэй Фанли. Впечатление потрясающее, даже для такого обывателя, как я. Химия между их персонажами просто зашкаливает.

– Это не имеет значения. Я уверен в себе. – Он показывает мне свою книгу, которая, кто бы мог подумать, называется «Вдохновляющие упражнения для умственной и физической силы».

Я даже не могу злиться на то, как он меня уделал.

– Невероятно.

– Я знаю. – Он листает страницы. – Здесь говорится, что я должен диктовать свои идеи добровольному помощнику, делая стойку на руках, чтобы воспользоваться приливом крови к голове.

– Добровольному помощнику?

– Ты готова выступить в этой роли? – Джихун прикасается пальцем к моему голому предплечью, и, к моему ужасу, по коже тут же бегут мурашки.

Я делаю все возможное, чтобы незаметно отодвинуться в сторону.

– Я подумаю. – Довольная тем, насколько ровно звучит мой голос, я увлекаю Джихуна в дальний угол магазина, где установлен ярко-бирюзовый торговый автомат, и вручаю ему монету в два доллара: – Опускай.

– Автомат по продаже книг?

– Считай это генератором идей.

Озадаченный, он вставляет монету в прорезь и наклоняется, когда приз с тихим стуком падает в лоток.

Мы разворачиваем коричневую бумагу и смотрим на книгу, которая называется «Ханна: История одной девочки».

Мои глаза округляются.

– Ты все подстроил.

– Ты не зря затеяла эту игру, Ари. – Он щурится, когда улыбается. – Я покупаю это для Ханы.

Он платит, и я беру обе книги и укладываю их в свою сумку.

– Я выиграл, – повторяет он, пожалуй, излишне самодовольно.

Я стараюсь не обижаться. Этот день посвящен Джихуну.

– На данный момент.

Он ухмыляется.

– Посмотрим.

10

На этот день я организовала через «Люкс» машину с водителем, и Грегор, освободившийся (после утреннего вызова, ждет, чтобы доставить нас в следующий пункт назначения. Мы приветствуем друг друга, я представляю ему Джихуна и устраиваюсь на заднем сиденье, укладывая сумку рядом с собой. Я знаю Грегора с тех пор, как в прошлом году произошел небольшой инцидент с одним из клиентов «Люкс», и мы хорошо ладим.

Джихун снимает маску и потирает за ушами.

– Ты вложила столько труда в это мероприятие.

– Мне приятно сделать это для тебя. – Я смотрю в окно на прохожих, спешащих по Блор-стрит. На этом участке улицы всегда оживленно: люди пьют кофе на ходу, покупают манго и цветы в магазинчиках на углу.

Грегор привозит нас на фермерский рынок выходного дня. Здесь наша вторая остановка. Летний урожай выставлен в торговых рядах под высоким сводчатым потолком, и Джихун прогуливается между прилавками с початками кукурузы и плетеными корзинами с красивыми матовыми сливами. Я покупаю ему панини с козьим сыром и жареной мускатной тыквой и увлекаю его на скамейку для пикника у пруда.

Я потягиваю сидр, пока Джихун оглядывается по сторонам.

– Что это за место? – спрашивает он.

– Преобразованное промышленное пространство. Раньше здесь делали кирпичи, так что мы сидим в старом карьере.

Управляясь с едой, мы осматриваем живописный пруд, усеянный водяными лилиями. Мое внимание привлекает рябь на поверхности.

– Гляди, щелкающая черепаха!

И тут происходит нечто невероятное. Джихун оборачивается, и моя вытянутая рука невольно бьет его прямо в грудь. Он начинает падать назад, размахивая руками в попытках удержать равновесие.

Он вот-вот рухнет в воду. Боже, я такая никчемная хозяйка. Вот почему у меня никогда не бывает гостей.

В следующий момент он исполняет лихой супергеройский пируэт, выпрыгивая обратно на дощатый настил. Я даже не могу описать это движение. Оно похоже на гимнастический трюк. Джихун слегка шатается, и я хватаю его за рубашку, оттаскивая от края.

Плохой ход, Ари, потому что теперь его руки обнимают меня за талию и он прижимается вплотную ко мне. Чувствуется тепло его тела. Я уже год не была в объятиях мужчины, а тем более такого мужчины, как Джихун. Он разительно отличается от тех, кто обычно встречается на моем пути, – безликих и будто слепленных из одного теста: все как один любят крафтовое пиво и катание на водных лыжах в компании бывших сокурсников, таких же, как они.

Наши взгляды встречаются, лица оказываются в опасной близости друг от друга, а его рука скользит ниже, сжимая мое бедро.

– Папа, смотри, черепаха! – визг ребенка в сочетании с появлением множества других малышей в окружении измотанных взрослых, сжимающих в руках стаканчики с кофе, разрушают атмосферу. Я осторожно отступаю назад, но Джихун следует за мной.

– Ари. – Он пристально наблюдает за мной.

Меня охватывает дрожь, когда он так произносит мое имя. Прежде чем он успевает сказать что-то еще, маленькая девочка бежит, как Наруто[50], по дощатому настилу с вытянутыми за спиной руками, скандируя:

– День рождения, мой день рождения!

Воцаряется полнейший хаос, и я пользуюсь возможностью, чтобы отстраниться.

Я уверена почти на сто процентов, что Джихун собирался поцеловать меня или поцеловал бы, если бы не маска, которую он повсюду носит. Мне нужно все хорошенько обдумать, потому что, вау, я вроде тоже этого хочу. Но мне нужна абсолютная уверенность в своих желаниях. Флирт – это весело, и фантазии – это потрясающе, но поцелуи – совершенно другой уровень. Поцелуй многое меняет. Да и откуда мне знать, окончательно ли он порвал со своей бывшей возлюбленной?

– Игра, – напоминаю я, стараясь не выдать своего смятения. На этой остановке не предусмотрено никакой игры, но мне нужно время, чтобы привести мысли в обычный жесткий порядок.

– Верно. – Теперь он отходит, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сократить расстояние между нами. Не глупи, Ари. Подумай о последствиях.

Я лихорадочно соображаю.

– Очко достается тому, кто первым увидит водное животное. Лягушку, рыбу, цаплю, утку или черепаху. Начинаем на счет «три». Глаза закрыты, пока не пойдет обратный отсчет.

Я жду, и он послушно зажмуривается. Какой же он милый. Я хочу поцеловать его нежно и романтично, а потом повалить на землю.

– Раз, – начинаю я.

– Два, – говорит Джихун.

– Три.

Мы оба открываем глаза и приступаем к сканированию. Джихун наклоняется, стараясь заглянуть в темные глубины, и я изо всех сил стараюсь не глазеть на него так откровенно, рискуя, что мое неуместное подглядывание отразится в воде. Это заведомо проигрышная битва, потому что он стоит прямо передо мной, и черные облегающие джинсы идеально подчеркивают его длинные ноги.

Я перевожу взгляд обратно на воду, пока пульс замедляется после пережитого двойного потрясения: оттого, что чуть не утопила Джихуна, а потом еще и оказалась в его объятиях. Джихун, очевидно поглощенный поисками фауны, выглядит невозмутимым, и я следую его примеру, отбрасывая путаницу мыслей в сторону. Между нами ничего не может произойти, ничего не должно произойти, поэтому мне нужно сосредоточиться на роли гостеприимной хозяйки.

Жаль только, что тепло его тела и взгляд, устремленный на меня, не так-то легко забыть.

Я замечаю какое-то движение на берегу. Это утка. Может, кряква или красноголовый нырок, но я не биолог, и мои познания в утках ограничиваются только этими двумя видами.

– Утка, – с превеликим удовольствием объявляю я.

Он поворачивается, чтобы посмотреть.

– Ты победила.

Джихун умеет проигрывать так изящно, что мне стыдно за свой триумф, за бесполезное очко в бессмысленной игре, которую я придумала.

– Мы квиты.

Я делаю пометку в блокноте рядом со своим именем и стараюсь не смотреть на него. Он стоит близко, ближе, чем нужно, и наблюдает за мной своими большими карими глазами. Тут фоном должна бы звучать оркестровая музыка, когда в кадре появляются наши смеющиеся лица.

Сначала подумай.

Я отступаю назад.

– Готов к следующему раунду?

– Веди.

Грегор привозит нас на Аллею Граффити. Это грязный, вонючий переулок, бегущий параллельно Куин-стрит-Уэст. Лужи радужной воды заполняют трещины на разбитом асфальте и отражают волшебные муралы, покрывающие стены, двери и гаражи. Я вручаю Джихуну специальный мобильный телефон и новые наушники, которые Юко оставила для меня в машине. Я в большом долгу перед ней.

– Аудиотур.

Он берет меня за руку и вкладывает один из наушников мне в ладонь.

– Мы прослушаем это вместе.

Мы бредем по замызганному, фантастическому переулку, слушая женский голос, рассказывающий истории, стоящие за граффити: теги, мотивы, художники. Некоторые работы уже исчезли, закрашенные новыми идеями. Поскольку аудиогид у нас один на двоих, Джихун шагает почти вплотную ко мне, и на его лице блаженное выражение. Время от времени он напевает себе под нос и набирает заметки на своем телефоне. Он полностью погружен в этот опыт, и у меня возникает сладостное чувство, что я все делаю абсолютно правильно. Моя работа в «Йестерли энд Хавингс» приносит интеллектуальное удовлетворение, но оно не сравнится с тем, что я испытываю сейчас. Никто из моих коллег никогда не выглядит довольным работой, потому что все заточены только на выигрыш. А здесь – и я мысленно прищуриваюсь – все пронизано ощущением счастья. До меня понемногу доходит то, что Джихун пытался сказать на днях об искусстве и смыслах.

– Готов к финальной точке в игре? – спрашиваю я, когда экскурсия заканчивается. – Это очень просто.

– Готов. – Он вынимает наушник и ждет.

– Найди картину, которая лучше всего отражает твою жизнь. Две минуты на таймере.

Он оглядывается по сторонам:

– Их так много.

– Если сдаешься, я возьму последнее очко за победу. – Я перекидываю волосы вперед через плечо.

Он напрягается.

– Hana, dul, set[51], погнали.

Через тридцать секунд я уже проклинаю себя. Задание требует излишней откровенности, и я чувствую себя уязвимой. Передо мной косяк рыб, и одна из них плывет в противоположном направлении, но это не я, а Фиби. Я перехожу к кубистическому пейзажу с деревом на холме и рассматриваю его, но, хотя не понимаю смысла, твердо знаю, что это тоже не про меня. Когда таймер подает сигнал, я оказываюсь перед фиолетовыми силуэтами двух маленьких девочек в коротких платьицах. Они держатся за руки и смотрят на высокую стену. Будь мы с Фиби ближе по возрасту, сложились бы между нами другие отношения? Смогли бы мы довериться друг другу, чтобы вместе построить что-то, выходящее за пределы нашей общей ДНК?

– Готова? – окликает меня Джихун.

Я быстро отворачиваюсь от изображения. Нет смысла задаваться вопросом «Что, если?», когда у нас те отношения, что есть.

– Да. – Я оглядываюсь и указываю на кубистическое дерево: – Вот моя картина. Я – дерево, и мне нравится за всем присматривать. – По-моему, вполне безопасный ответ.

Он смотрит на меня так, будто знает, что я что-то скрываю, а затем отходит в сторону. Позади него дверь, настоящая, и на ней нарисованы две двери, в каждой из которых открываются еще две, и так дальше, пока двери не становятся размером с десятицентовик. Зрелище гипнотическое.

– Почему? – спрашиваю я.

Джихун встает перед изображением, обводя пальцами тонкий красный контур одной из дверей.

– Каждый раз, проходя через одну дверь в жизни, мы оказываемся перед выбором из двух других закрытых дверей.

– Что, если ты выберешь не ту дверь? Ты возвращаешься?

Он не отводит взгляда.

– Нет. Ты продолжаешь идти и надеешься, что следующий выбор будет правильным.

Это звучит как нечто сокровенное, что заставляет меня нервничать. Когда мой последний бойфренд порвал со мной, он сказал, что у меня эмоциональный интеллект баклажана – я перефразирую, но не могу поспорить с этим сравнением. Я чувствую себя здесь не в своей тарелке, как будто чего-то не понимаю и, если ляпну что-то не то, испорчу все на свете.

Я откашливаюсь и решаю оставить все как есть, не рискуя копать глубже.

– Ты победил. Это даже не обсуждается.

Он отвешивает глубокий поклон.

– Ты была достойным противником, но я смиренно принимаю свой триумф.

По крайней мере, он остроумный победитель.

– Десерт? – предлагаю я.

Он в последний раз окидывает взглядом переулок и кивает. Мы возвращаемся в машину, и всю дорогу я продолжаю болтать. Мы проезжаем мимо ресторана с олдскульной вывеской закусочной.

– Хана втрескалась в одного из официантов в том заведении.

– Что-то из этого вышло?

– Хана так переволновалась, что пролила на него напиток, а затем опрокинула на пол тарелку с жареной картошкой. Она даже не узнала его имени, и мы больше туда не возвращались.

Он смотрит через заднее окно на ресторан.

– Почему он ей понравился?

– Почему кто-то кому-то нравится? Феромоны. Красивые волосы. Изгиб губ в улыбке. – Как у него, например, но я упорно избегаю смотреть в его сторону. – Ты веришь в любовь с первого взгляда?

Я смеюсь.

– Хана не была влюблена в того парня. Иначе она бы осталась и завоевала его сердце.

– А я верю, – голос Джихуна звучит твердо.

Я стряхиваю красную нитку, прилипшую к моей рубашке.

– Тогда я надеюсь, что ты ее найдешь, – я стараюсь говорить непринужденно, но мне неловко от этого разговора.

Джихун – хороший человек. Я хочу, чтобы он был счастлив, но мысль о том, что он в кого-то влюбится, совершенно некстати расстраивает меня. Мы как будто построили странный маленький мир, только для нас двоих. Я теперь даже возвращаюсь раньше с работы, чтобы повидаться с ним, и каждый раз, когда открываю дверь и застаю его дома, мое сердце подпрыгивает от радости, которая нисколько не уменьшается от осознания того, что он здесь лишь на ограниченное время. На самом деле это облегчает задачу, позволяет воспринимать происходящее как краткосрочный летний роман. А что? Я – Сэнди, он – Дэнни[52]. Ну, вроде того. Я бы щеголяла в тех облегающих кожаных брюках.

Вскоре мы добираемся до «Юни-Лэнд», неприметного магазинчика в тихом переулке.

Я подаюсь вперед:

– Грегор? Ты с нами?

Он смотрит в зеркало заднего вида:

– Мисс Хуэй, вам не следует искушать меня, когда я на работе.

– Для тебя я – Ари, потому что мисс Хуэй – моя мать. Ты же любишь мороженое. Зеленый чай или праздничный торт?

Он смеется, смиряясь с неизбежностью:

– Праздничный торт. Двойная посыпка.

– Я мигом.

Джихун следует за мной и хмурит брови, оглядывая узкую улочку.

– Мы едим здесь? – Я понимаю его беспокойство, потому что место не самое живописное.

– Вон там.

Слева от нас маленькая занавешенная дверь, а за ней открывается настоящая фантазия. Мы попадаем в магазин мороженого, ныряя в розово-мятно-зеленый водоворот сладостей, разбавленный темно-синими головами единорогов, развешанными по стенам. Я наткнулась на это кафе тайяки[53], когда прогуливалась по городу, и была буквально очарована. Надеюсь, Джихуну тоже понравится.

Так и есть, и я улыбаюсь, когда он, как зачарованный, направляется к витрине с рожками, но не традиционными вафельными, а в форме рыбок из теста со всевозможными начинками.

– Ты первая, – говорит он, пока у самого глаза разбегаются.

Я делаю заказ для Грегора, а себе беру мороженое с заварным кремом и зеленым чаем. Джихун раздумывает, прежде чем заказать фирменный «единорог»: разноцветную феерию с маленькими пастельно-розовыми ушками моти [54] и золотым рогом.

Как только мы получаем наши заказы, я киваю на дальнюю стену, где две женщины кокетливо позируют с мороженым.

– Фотостена, – объясняю я. – Хочешь сделать снимок для своих социальных сетей?

– Нет. – Резкий ответ настолько не похож на обычно спокойного Джихуна, что застает меня врасплох. Замечая мою реакцию, он смотрит на меня из-под опущенных полей своей шляпы. – Я шифруюсь, из-за тетушки.

– Конечно. – Хана убьет меня, если я позволю ее маме узнать, что Джихун здесь. По крайней мере, один из нас это помнит.

В машине он снимает маску. Мы втроем наслаждаемся лакомством, а затем пытаемся протереть руки салфетками, которые рвутся при контакте с липкой кожей. Грегор заводит машину и ворчит себе под нос, когда ладони прилипают к рулю.

Я сдаюсь и обтираю руки о брюки, оставляя бумажный пух на ткани.

– Тебе было весело сегодня?

– Ты, должно быть, блестящий работник, – серьезно говорит он. – Знаешь, как доставить мне удовольствие.

Я знаю, что английский у него четвертый язык – однажды он обмолвился, что говорит еще на японском и китайском мандарине, – но от его формулировок кровь приливает к моему лицу.

– Просто удачные догадки.

– Нет, – он качает головой. – Ты запомнила наш разговор и совместила его со своим знанием города, чтобы придумать нечто уникальное. Ты очень внимательна к деталям.

– Я чувствую себя виноватой из-за того, что провожу с тобой не так много времени, – признаюсь я. Учти это, Хана. Я могу быть хорошей хозяйкой.

Он улыбается.

– Спасибо тебе за прекрасный день. Я смог забыть о своих тревогах.

Я смотрю на него с любопытством.

– И все же тебе это помогло?

Джихун смотрит мне в глаза, и у меня перехватывает дыхание.

– Помогло. Это был вдохновляющий опыт.

Он отворачивается к окну, что позволяет мне сосредоточиться на линии его подбородка, который, кроме шуток, отбрасывает тень на шею. Я хочу пробежаться по ней пальцами.

О нет. Нет. Прошло много времени, но я знаю это чувство. Влюбленность. Я влюблена в Джихуна.

Проклятье!

11

Топ-5 причин моего потенциального интереса к Джихуну.

1. Это лицо.

2. Это тело.

3. Не юли. Он милый.

4. Искренний.

5. Чувствительный, хороший слушатель, отличный повар. Чисто технически, это доводит список до семи пунктов.

Топ-5 причин, почему мне не следует влюбляться в Джихуна.

1. Тебе что, 12 лет? У взрослых отношения, а не влюбленности.

2. Работа. #ПАРТНЕР

3. Он живет в Корее.

4. Кузен Ханы. (Пожалуй, это главная причина.)

5. Не становись для него лекарством от прежней любви. (Тоже можно поставить первым пунктом. Или все же жизнь в Корее? Короче, трехсторонняя ничья, потому что все это веские причины.)

Джихуна нет дома, когда я просыпаюсь в понедельник, и на душе становится кисло. Я уже привыкла к нашей утренней рутине – кофе, дружеский треп и сводка новостей из Кореи, – и немного бесит, что опять приходится начинать день с проверки рабочей электронной почты.

Я включаю новостной репортаж, чтобы заполнить пространство каким-нибудь звуком. Войны, торговые сделки. Печаль, негатив. Пропал какой-то азиатский певец, но злой умысел вроде не подозревают. Вышел трейлер нового боевика с Сэмом Яо. Выключаю телевизор, потому что пора уходить.

На работе я принимаю две таблетки тайленола и выпиваю воды, чтобы избавиться от вечной головной боли, а потом безвылазно торчу за компьютером, пока в офисе не начинает гаснуть свет. Когда я наконец выхожу из здания, меня встречает темный промозглый вечер, и шерстяной блейзер не спасает от холода.

В трамвае у меня звонит телефон, и я отвечаю не глядя:

– Алло.

– Привет, Ари.

Это Фиби, и я всерьез подумываю о том, чтобы солгать, будто спускаюсь в подземку, и выиграть себе немного времени. Единственное, что меня останавливает, – это перспектива разговаривать с Фиби позже, когда у меня будет еще меньше сил.

– Что-то случилось? – спрашиваю я.

– Кто сказал, что обязательно должно что-то случиться? – голос у нее напряженный.

– Фиби, у меня был не самый легкий день. – Негласный призыв: скажи мне, чего ты хочешь, потому что я далеко не в том настроении, чтобы общаться с тобой.

Она шмыгает носом:

– Мама хочет, чтобы ты пришла завтра на ужин.

– Почему ты звонишь мне, а не она? – Я бросаю сердитый взгляд на телефон, гадая, не пытается ли мама таким способом заставить нас помириться.

– Мама занята тем, что уговаривает папу съесть морковку, чтобы укрепить здоровье сердца, и прячет от него ноутбук, чтобы он не мог больше сегодня работать.

Фиби так сухо излагает факты, и ее слова звучат так правдиво, что я ничего не могу с собой поделать. Я смеюсь.

– У меня много работы.

– И что?

– И то… – Я останавливаюсь на полуслове. Что, слишком занята, чтобы увидеть отца, которого чуть не потеряла? – Ничего. Я буду.

Этим вечером придется работать еще дольше, если завтра предстоит убить три часа на семейный ужин, но тут уж ничего не поделаешь.

Убить. Ничего себе. Мне не нравится, что именно это слово первым пришло на ум, когда я подумала о том, чтобы провести время со своей семьей.

Я покупаю букетик цветов в магазине на углу, чтобы поднять себе настроение, и захожу в квартиру, где Джихун разговаривает по телефону. Он стоит ко мне спиной, поэтому не слышит, как открывается дверь и как я раздеваюсь.

Он не слышит меня еще и потому, что милый, добрый Джихун в ярости. Я замираю на месте, не успевая снять вторую туфлю. Впервые при мне его голос звучит так громко и резко. Ссутулившись, Джихун расхаживает из угла в угол и говорит быстро-быстро. Затем останавливается и слушает, прижимая телефон к уху, опуская голову, опираясь рукой о стену.

Черт, во всем этом чувствуется кипучая энергия бывших отношений, и я разрываюсь между желанием незаметно прокрасться на цыпочках в свою комнату и желанием остаться в коридоре, чтобы подслушивать, потому что тот, с кем он разговаривает, может вызвать такой накал страстей, и мне хочется узнать больше.

Наконец он нажимает отбой и бьет ладонью по стене.

– Все в порядке? – спрашиваю я от двери.

Он оборачивается.

– Ты дома. Ты это слышала? – Глаза у него огромные.

– Да, но мой корейский далек от совершенства. – Я решаюсь задать вопрос: – Ты разговаривал со своей бывшей?

Он засовывает телефон в карман.

– Это личное.

Конечно, личное, но я уже взбудоражена работой и Фиби, а теперь он заставляет меня почувствовать, будто я переступила черту. Нет, так просто я не сдамся.

– Извини, что спросила.

– Это был трудный разговор с кем-то из недавнего прошлого, – его голос звучит примирительно, но мой пассивно-агрессивный режим активирован.

– Как я уже сказала, извини, что спросила.

– Ари. К тебе это не имеет никакого отношения. Ты не вправе злиться на меня. – Его губы сжаты в тонкую линию.

Мне следовало бы разрядить обстановку. В конце концов, я должна быть гостеприимной хозяйкой. Надо дать ему пространство для выражения чувств. Однако я не могу этого сделать даже в свой лучший день и уж тем более тогда, когда мой резервуар тактичности истощен до состояния безводной ямы.

– Неважно.

Он трет глаза.

– Пожалуйста, не будь такой.

– Проблема во мне?

– Я что, не имею права на прайвеси? – огрызается он. – Минутку для себя?

В спорах я хороша тем, что всегда знаю, когда нужно остановиться, чтобы не перейти черту. Фиби – единственная, с кем я никогда не обращала внимания на эту границу. С ней я не церемонилась, вечно лезла на рожон. Впрочем, это никогда не имело значения, потому что Фиби отпрыгивала в сторону и поджидала меня в кустах, чтобы нанести удар исподтишка.

Я ничего не говорю Джихуну.

Да мне и не нужно ничего говорить, потому что мои глаза блуждают по квартире – моей квартире, – и он понимает, кто из нас к кому вторгается.

– Забудь об этом. – Он хватает свою шляпу, всовывает ноги в кроссовки и выскакивает за дверь.

Я выжидаю секунды три и звоню Хане.

– Привет-привет, – она говорит по видеосвязи из гостиничного номера, завернутая в халат. – Что-то случилось?

– Хотела узнать, как ты там.

– Ну, это для эсэмэсок. А ты же звонишь по телефону.

И то верно. Иерархия коммуникации ставит телефонный звонок выше текстового сообщения, которое, в свою очередь, занимает ступень более высокую, чем пост в социальных сетях. Не дай бог появиться у чьей-нибудь двери без предупреждения. Это только для смертников или миссис Чхве, то и дело заглядывающей с проверкой под видом доставки еды.

– У меня проблема, и мне нужен совет.

– Это связано с Джихуном?

– Знаешь, не все мои проблемы связаны с твоим кузеном, – оскорбленным тоном заявляю я.

– Прости. Тогда в чем дело?

Я колеблюсь.

– Ладно, это насчет Джихуна.

– Ммхмм.

Я проверяю время.

– В Ванкувере еще только семь вечера. Почему ты в халате?

– Потому что я ненавижу человечество, так что надеваю свою мантию неудачника и считаю день законченным.

– Я тоже ненавижу человечество.

– Хорошо. – Она подходит к креслу у окна. – А что там с Джихуном?

– Ты первая.

– Мама.

– Что на этот раз? – спрашиваю я.

– Как обычно. Чем я питаюсь? Почему так много ем? Почему мотаюсь по командировкам, вместо того чтобы остепениться? Когда я приеду в следующий раз? Почему я вообще покинула родной дом?

Неудивительно, что мама Чхве переступила через все мыслимые и немыслимые границы: с этой женщиной действительно бывает трудно. Она считает, что корейский – по крайней мере, пусанский – подход к делу превосходит все культуры во все времена и во всех областях, особенно если сравнивать его с китайским и уж тем более с японским. Когда она принесла кимбап [55] и я назвала это корейскими суши, миссис Чхве отчитала меня за невежество, прежде чем раскрутить ролл и подробно объяснить, чем он отличается (и чем лучше) по вкусу, текстуре и составу. Когда я сказала ей, что не употребляю ветчину, она отказалась в это поверить и пыталась поднести ролл к моему рту, пока Хана не вмешалась и не отобрала его.

– Давай не будем сейчас об этом, – говорит Хана. – Лучше расскажи, что бесит тебя.

Откровения льются потоком. Все мелкие неурядицы на работе, от которых я, кажется, не могу избавиться. Ссора с Джихуном. Фиби. Бриттани с Мередит и Ричардом в большом конференц-зале.

– Да уж, не позавидуешь, – говорит Хана.

– Спасибо. Теперь твоя очередь.

– Разве ты не хочешь поговорить о том, что произошло? Что ты чувствуешь?

Я вскидываю руку в предостерегающем жесте:

– Ты знаешь, как я отношусь к чувствам.

– Ты знаешь, как я отношусь к разговорам о чувствах.

Она обожает говорить о чувствах.

– Похоже, мы в тупике.

– Подожди. – Хана оставляет телефон на столе, так что теперь у меня отличный вид на потолок, и я слышу ее приглушенный голос, когда она благодарит доставщика пиццы.

Хана возвращается, и ломтик пиццы уже свисает у нее изо рта, словно высунутый язык. Самое время отвлечь ее.

– Как прошел твой день? – спрашиваю я.

– Хорошая попытка. – Слова звучат невнятно, и она вынимает кусок изо рта.

– Ты планировала пойти прогуляться по парку Стэнли сегодня вечером, – продолжаю я. – Есть причина, помимо твоей мамы, почему ты прячешься в отеле?

Пицца вызывает у меня чувство голода, и я иду на кухню. Похоже, Джихун занимался готовкой, потому что я вижу нарезанный лук и горку риса. У меня нет сил на стряпню, так что я запихиваю в рот кусок хлеба.

Хана открывает банку диетической колы.

– Один парень поспорил со мной, что сексизма не существует и на самом деле в наши дни дискриминации подвергаются именно мужчины.

– Он ссылался на свой источник?

Она берет следующий кусок пиццы.

– Да. Это интернет и его личный опыт отца дочери.

– С этим не поспоришь.

– Потом он сказал мне, что улыбаться полезно, потому что женщины выглядят красивее, когда они счастливы.

Теперь мы обе смеемся, хотя это совсем не смешно, скорее абсурдно. Потом Хана вздыхает:

– Хуже всего то, что, честное слово, на сто процентов, он ничего не понял. Настаивал на том, что ему не нужны мои консультации, потому что, цитирую, он «хороший парень».

Что тут скажешь? Она налегает на пиццу, а я – на черствый хлеб.

– Не беспокойся о Джихуне, – добавляет она. – Он может сам о себе позаботиться.

– Да на душе как-то тошно.

– Может, вас связывает некое чувство? – Она складывает руки в преувеличенном молитвенном жесте над коробкой с пиццей.

– О, заткнись.

Хана опускает взгляд.

– У него там кое-что происходит, но он сказал мне, что собирается поговорить с тобой об этом. Ему нужно время.

Я неловко смеюсь.

– Но он мне ничем не обязан. У нас нет отношений.

Она выглядит испуганной.

– Фу. С моим двоюродным братом? – Ее глаза подозрительно сужаются. – Ари.

– Что? – Я нарочито копаюсь в холодильнике.

– Почему ты вообще об этом заговорила? Что-то назревает? Это стоит на повестке?

– Конечно, нет. Не волнуйся.

Она бросает на меня внимательный взгляд:

– Ладно.

– Мне нужно вернуться к работе, – я прибегаю к дежурной отговорке, позволяющей вырваться из любой ситуации.

– Ума не приложу, почему ты так отчаянно хочешь стать партнером в этой «Пукерли и Туперли», – ворчит Хана, стряхивая крошки с халата. – Тебе там никто не нравится. У тебя нет ни одного друга на работе. Они плохо к тебе относятся.

– Работа ради работы, – говорю я. – Это самая крутая фирма в городе, а значит, там работают лучшие юристы страны.

– Ты гробишь свою жизнь на то, что тебе даже не нравится. Это пустая трата времени.

– Мне это подходит.

– Ты не даешь себе ни единого шанса попробовать что-то другое.

Я корчу ей рожицу, и она понимает намек, что мне не хочется говорить о выборе карьеры прямо сейчас – или когда-либо еще. Я уже определилась с правильным путем, и добраться до финиша не получится, если сделать крюк.

Ей удается завершить разговор, прежде чем я успеваю надавить на нее насчет матери, и я прохожу мимо стола, где лежит открытый блокнот Джихуна, исписанный каракулями.

Я скидываю офисный костюм, переодеваюсь в уютные спортивные штаны, собираю волосы в свободный узел и возвращаюсь на кухню. Время ужина, и, как бы не хотелось, надо что-то приготовить. Но вместо этого я беру бутылку вина и выхожу на балкон.