Читать онлайн Русская кампания Наполеона: последний акт (декабрь 1812 г. – январь 1813 г.)

© Земцов В. Н, 2024

© Политическая энциклопедия, 2024

Введение

Высочайшим манифестом 25 декабря 1812 г. (6 января 1813 г.)[1] российский император Александр I возвестил об освобождении России от нашествия неприятельского. Отечественная война 1812 г. была завершена. Однако военные действия продолжались. Для армии Наполеона продолжалась и русская кампания, перешедшая постепенно в немецкую кампанию 1813 г. Эти последние недели 1812 г. и первый месяц 1813 г. во многом предрешили все последующие события, завершившие в конечном итоге всю эпоху наполеоновских войн.

Нельзя сказать, что период рубежа 1812–1813 гг. был оставлен историками без внимания. В зарубежной историографии к нему специально обращались французские историки Ж. Шамбре[2], Л. А. Тьер[3], Ж. д'Юссель[4], Ф. Ребуль[5], австрийские и немецкие авторы В. Геблер[6], Л. Вельден[7], И. – Г. Дройзен[8], польский историк М. Кукель[9], украинский исследователь В. Ададуров[10] и другие.

В отечественной историографии укажем на работы Д. П. Бутурлина[11], А. И. Михайловского-Данилевского[12], М. И. Богдановича[13], К. А. Военского[14], герцога Г. Лейхтенбергского[15], В. Е. Жамова[16], Е. В. Тарле[17], А. И. Попова[18], К. Б. Жучкова[19] и А. И. Сапожникова[20]. Но вместе с тем никто из отечественных авторов (за исключением Е. В. Тарле[21]) более чем за 200 лет, в отличие от зарубежных историков, непосредственно не обращался к документальным сокровищам, находящимся во французских и австрийских архивохранилищах.

Большие коллекции документов последних месяцев русской кампании сосредоточены в Национальном архиве (Париж; Нант)[22], в Архиве Исторической службы Министерства обороны Франции (Париж)[23], в Военном архиве[24] и в Дворцовом, Домашнем и Государственном архиве Австрии (Вена)[25]. Часть этих документов была опубликована[26] и введена в научный оборот французскими, австрийскими, немецкими, польскими и украинскими историками в XIX – начале XXI в. Однако, несмотря на это, и зарубежные авторы далеко не полностью исчерпали потенциал французских и австрийских архивохранилищ применительно к рассматриваемой тематике.

Наше обращение к последним месяцам русской кампании Наполеона, в ходе которых определялись перспективы дальнейшей борьбы за Европу, основано как на проработке ранее опубликованных, так и на впервые вводимых в научный оборот документах из французских и австрийских архивов. Это позволит, как мы полагаем, более убедительно, чем это делалось ранее, реконструировать ход событий завершающего этапа русской кампании Наполеона, уточнить его последствия как для Великой армии, так и для общих перспектив борьбы европейских сил в 1813 г.

В основу нашего исследовательского метода, как и ранее, положен принцип максимально детализированного воспроизведения разноплановых факторов (от политического контекста до погодных условий и состояния здоровья ключевых участников событий), предопределивших в своей совокупности конечный исход гигантской борьбы, развернувшейся в конце 1812 – начале 1813 г. Убедительность подобной картины основывается на привлечении большого массива разнообразных источников, на их взаимной перепроверке и на последовательном их сопоставлении в жесткой хронологической последовательности.

Автор приносит глубочайшую благодарность Российскому научному фонду, предоставившему возможность завершить начатую ранее работу; моим коллегам по Институту общественных наук Уральского государственного педагогического университета и департаменту «Исторический факультет» Уральского гуманитарного института Уральского федерального университета; сотрудникам Национального архива Франции; Исторической службы Министерства обороны Франции; Архива Министерства иностранных дел Франции; Дворцового, Домашнего и Государственного архива и Военного архива Австрии; Национальной библиотеки Уэльса (г. Аберистуит); библиотеки Уэльского университета Тринити – Сент-Дэвидс (г. Лампетер, Уэльс, Великобритания); моим российским друзьям и коллегам, изучающим 1812 год и историю Франции: В. М. Безотосному А. В. Гладышеву, А. И. Голотиной, О. С. Даниловой, Е. А. Назарян, А. В. Овсянникову, А. А. Смирнову, О. В. Соколову, С. Н. Хомченко, А. В. Чудинову; особую признательность выражаю А. А. Постниковой, совместно с которой был пройден немалый путь в постижении событий русской кампании Наполеона; зарубежным историкам В. Ададурову, Т. Ленцу, А. М. Лукашевичу, Ж. Д. Поли, М. – П. Рей, Н. Робертсу П. Хиксу а также безвременно ушедшим от нас, но часто мною вспоминаемым Д. Чандлеру и Ф. Бокуру Хочу выразить признательность друзьям по Екатеринбургскому военно-историческому клубу «Горный щит», с неподдельным интересом в течение многих лет следившим за моими изысканиями. Признателен моей семье, проявлявшей многие годы терпение по отношению к моим историческим увлечениям.

Отдельно хочу произнести слова благодарности безвременно ушедшему от нас А. И. Попову, чей энтузиазм ученого много лет вдохновлял и продолжает вдохновлять меня и моих друзей на поиск истины.

Глава 1

Последние дни великой армии в России

(5–13 декабря 1812 г.)

3 декабря 1812 г., в середине дня, находясь в Молодечно, Наполеон объявил о своем решении оставить армию и отправиться во Францию. Начальник Главного штаба маршал Л. А. Бертье попытался воспрепятствовать такому решению. Помимо того, что начальник Главного штаба хорошо осознавал последствия подобного шага императора для отступавшей и таявшей на глазах армии, он был возмущен еще и тем, что Наполеон не имел намерения брать его с собой, оставляя при войсках. Поведение Бертье вызвало гнев Наполеона. На следующий день маршалу пришлось смириться со своей участью[27].

К ночи на 4 декабря Наполеон обсудил с обер-шталмейстером А. О. Л. Коленкуром (сведений о том, что своими размышлениями на этот счет император поделился и с начальником Главного штаба, нет) вопрос, кому он должен передать командование армией – командиру IV армейского корпуса вице-королю Италии Э. Богарне или командиру резервной кавалерии королю Неаполитанскому И. Мюрату Несмотря на аргументы Коленкура в пользу вице-короля, Наполеон отдал предпочтение Мюрату, чьи «ранг, и возраст, и репутация должны будут внушать больше почтения маршалам, а его известная всем храбрость тоже кое-что значит, когда имеешь дело с русскими»[28].

В 4 часа утра 4 декабря Наполеон уже диктовал приказы Бертье в отношении дальнейшего продвижения армии и обеспечения ее продовольствием[29]. Прибыв во второй половине дня 4 декабря из Молодечно в Беницу, Наполеон продолжил отдавать через Бертье приказы на движение войск[30].

С утра 5 декабря Наполеон отдал ряд приказов в преддверии своего отъезда из армии. Прежде всего был подготовлен текст декрета, согласно пункту 1 которого король Неаполитанский в период отсутствия императора назначался командующим Великой армией. Второй пункт гласил, что военный министр обязан выполнять положения настоящего декрета и адресоваться к начальнику Главного штаба[31]. Этот декрет Бертье предписывалось обнародовать приказом по армии через 2 или 3 дня после отъезда императора. При этом надлежало распустить слух, что император отправился в Варшаву. Через 5 или 6 дней, смотря по обстоятельствам, король Неаполитанский должен будет сообщить армии об отъезде императора в Париж[32].

Наполеон подготовил для Бертье и своего рода инструкцию по общей организации армии[33]. Краткий приказ, набросанный от руки, он отдал непосредственно для Бертье. Следовало собрать армию в Вильно[34] и разместить ее на зимних квартирах[35].

К вечеру 5 декабря, часов в 7, начался обед императора с генералитетом. Наполеон излучал уверенность в благополучном окончании кампании и восстановлении боеспособности Великой армии[36]. В 10 часов вечера совещание было закончено. Наполеон встал из-за стола, пожал всем руки, поцеловал, сел в карету вместе с Коленкуром и покинул Сморгонь[37]. Термометр показывал 21 градус по Реомюру[38].

В 7 часов утра 6 декабря[39] основные части армии двинулись из Сморгони и к 4 часам дня прибыли в Ошмяны. Холод все усиливался. Если 5 декабря термометр опустился до 20 градусов ниже 0 по Реомюру то 6-го было уже 24 градуса. 7-го будет 26 градусов![40] Бертье в письме к императору сообщал, что люди и лошади сильнейшим образом страдают от холода. По дороге встречается множество препятствий, которые затрудняют марш артиллерии и из-за которых потеряно несколько повозок. Хотя командовавший IX армейским корпусом маршал Виктор (К. В. Перрен) еще сохранил достаточно много кавалерии, несколько полков пехоты и орудий, численность его арьергарда уменьшилась до 1000 или 1200 бойцов. Число больных значительно увеличилось. В тот день было роздано примерно 20 тыс. рационов, включая хлеб и муку; 10 тыс. из них достались гвардии, остальные были распределены по другим частям армии. Неприятельская кавалерия, которая показалась к вечеру 5-го, множество раз атаковала[41].

Главная квартира 6 декабря вслед за императором одновременно с войсками двигалась из Белицы в Ошмяны. Прибыв в Ошмяны, по его словам, в 3 часа дня[42], Мюрат отдал Бертье ряд приказов – о переходе 34-й пехотной дивизии, которой надлежало быть в Вильно 7 декабря, под командование маршала М. Нея; о передвижении войск генерала К. Ф. Вреде [командовал VI (Баварским) корпусом] в слободу Шумскую[43] (Slob-Choumska)[44]; о необходимости прибыть Главной квартире назавтра в Медники[45], находившиеся на половине дороги из Ошмян к Вильно); о приведении в движение завтра в 8 утра всех корпусов вслед за движением гвардии при сохранении необходимых дистанций. Следовало повторить приказ об уничтожении всех перевозимых армией мостов, зарядных ящиков и всех иных повозок, которые нельзя вывезти. Генералу Ж. Л. Э. Рейнье, командовавшему VII армейским корпусом и фельдмаршалу К. Ф. Шварценбергу командовавшему Австрийским вспомогательным корпусом, также должны были быть направлены соответствующие приказы[46].

В тот же день Мюрат набросал небольшое письмо императору. Он сообщал, что неприятель все время преследует арьергард. Но он, Мюрат, собирается занять позицию на высотах Вильно. Однако думает, что не сможет удерживать эту позицию долгое время, поскольку «все корпуса в конце концов растают» и «почти ничего не осталось от Молодой гвардии». Далее Мюрат докладывал, что отдал приказы на эвакуацию Вильно и Ковно[47]. И здесь же – как бы оправдываясь – написал: «Все иные распоряжения Вашего Величества будут выполнены так, как это возможно». Примечателен и следующий абзац письма: «Ваше Величество отъехали: это главное. Бог вас сопровождает! Если я буду иметь счастье расположить армию на зимних квартирах и если неприятель не будет нас беспокоить, я присоединюсь к Вашему Величеству». В постскриптуме: «Начальник Главного штаба напишет вам, без сомнения, более подробно»[48].

Примечательно, что в обоих письмах к Наполеону, подготовленных Бертье утром и вечером 7 декабря (6-го Бертье Наполеону, видимо, не писал), начальник Главного штаба предпочел не упоминать о готовности оставить Вильно и Ковно.

В 10 часов вечера 6 декабря Мюрат двинулся из Ошмян по направлению к Вильно. Тогда же из Ошмян в сторону Вильно выступила 34-я пехотная дивизия, которую вел генерал П. Г. Грасьен.

6 декабря командовавший VIII армейским корпусом генерал Ж. А. Жюно (как указал в своем рапорте императору Бертье, несмотря на приказы, которые тот получил о движении на Меречь[49]) также двинулся, ведя спешенную кавалерию, на Вильно[50]. Причина была очевидна: Вильно представлялся в те дни краем обетованным, достижение которого положит конец всем страданиям солдат отступавшей армии.

В ночь на 6 декабря Наполеон счастливо избежал встречи с отрядом полковника А. Н. Сеславина. Утром 6-го в Медниках его встретил министр иностранных дел Ю. Б. Маре, герцог Бассано. Затем, сменив в Ковенском предместье Вильно лошадей, двинулся дальше – по дороге в Мариамполь[51]. Никаких сведений об отступавшей армии он, конечно, в тот день не получил.

7 декабря в 6 утра, еще находясь в Ошмянах, Бертье известил императора, что армия (читай: Главная квартира, гвардия и часть армии) в тот день будет в Медниках, арьергард подтянется к Ошмянам, а генерал Вреде с баварцами – к слободе Шумской (Slob-Choumska). Он писал, что холод очень сильный и армия чрезвычайно от этого страдает. Очень немногие солдаты из Молодой гвардии остаются под знаменами, и только Старая гвардия одна еще впечатляет своей численностью. Герцог Эльхингенский (Ней) этой ночью отправился в Вильно, где должен собрать одиночек. Не сообщая Наполеону о намерениях короля Неаполитанского (которые Бертье, по-видимому, не мог не разделять) оставить Вильно, начальник Главного штаба, тем не менее, написал, что отдал приказ «эвакуировать из города все объекты, которые могут загромождать» его.

«Армия верит, что Ваше Величество навел порядок в Вильно [L'armée croit que Votre Majesté a pris les devants pour Vilna]»[52] и завтра 8-го он, Бертье, намерен обнародовать декрет о том, что Мюрат назначен главнокомандующим армией[53].

Еще до отбытия Главной квартиры из Ошмян туда собственной персоной прибыл Виктор, герцог Беллюнский. Мюрат, который еще находился в Ошмянах, пропуская вперед оставшуюся артиллерию, потребовал от Виктора объяснений насчет того, где, собственно говоря, его корпус. Виктор ответил, что он в нескольких лье. Тогда Бертье заявил, что так как Виктор имеет честь командовать арьергардом Великой армии, то должен быть со своими людьми перед врагом. На это Виктор ответил, что у него осталось не более 300 человек[54].

Наконец Главная квартира двинулась вперед и через несколько часов была в Медниках. Перед отбытием из Медников в Вильно Мюрат сообщил Наполеону, что день 7 декабря явил собою «истинное бедствие»: «Холод опустился до 22 градусов. Дорога усеяна мертвыми. Сколько ушей, сколько носов, сколько ног, сколько рук отморожены! Мы потеряли половину артиллерии. Все корпуса расстроены. Гвардия не смогла сегодня собрать и 600 человек… Если мы будем иметь несчастье не достичь Вильно и если врагу придет фантазия рискнуть преследовать нас, я не знаю, что с нами будет, ежели холод продолжится». Три напасти, по мнению Мюрата, приведут армию к несчастью: если не удастся сконцентрироваться (rallier) в Вильно, если «придет фантазия врагу рискнуть нас преследовать» и если холод не прекратится. Далее Мюрат сообщил, что рано утром следующего дня армия двинется к Вильно. Генерал Вреде с баварцами на следующий день останется в слободе Шумской (Slob-Choumska), а «генерал» Виктор, «который не может собрать и сотни людей»[55], в Медниках. Остальная часть армии обоснуется в Рыконтах[56] (Roukoni); гвардия, пешая и конная, будет в Вильно[57].

В 7 часов вечера Бертье отправил в Вильно письмо Д. ван Гогендорпу генерал-губернатору Литвы, в котором подробно расписал, где именно в городе должны быть размещены прибывающие части Великой армии. Все эти указания, конечно же, остались на бумаге[58].

В 11 часов вечера 7 декабря более подробно, нежели Мюрат, описал ситуацию в письме императору Бертье. По его словам, Виктор находится в Ошмянах, и перед его арьергардом, предваряя его, движется множество отставших и одиночек. Генерал Вреде пребывает в слободе Шумской, имея перед собой неприятеля (в течение дня со стороны Вреде были слышны орудия). Вице-король Эжен Богарне вступил в Ошмяны и Медники. Даву, как и гвардия, в Медниках. Весь вечер позиции, занимаемые Виктором, неприятель атакует кавалерией и артиллерией. По мнению Бертье, ситуация особенно ухудшилась в течение двух последних дней. Утром 7-го термометр показывал 22 градуса; на дороге лежит более 150 мертвых или умирающих; все обозники пропали; одни канониры, верные чести, сами ведут лошадей, многие из которых погибли, не в состоянии тянуть запряжку; многие лица Квартиры императора, генералы и старшие офицеры, отморозили ноги и руки; в данный момент термометр показывает 24 градуса. Ночь, предсказывал Бертье, будет стоить жизни многим людям и лошадям. Солдат уже не может из-за холода держать свое оружие. Молодая гвардия совершенно расстроена; в Старой гвардии удастся собрать едва ли 600 человек; кавалерия почти окончательно растаяла (débandée). «Честь и храбрость поддерживали внешний вид, но в этот момент все исчезло».

Бертье описал диспозицию на завтра, 8 декабря: арьергард будет в Медниках, Вреде – в слободе Шумской, Л. Н. Даву (командовал I армейским корпусом) и вице-король – в Рыконтах (Roukoni). Но, как писал начальник Главного штаба, корпуса представлены не более чем их командирами и несколькими сотнями человек. Гвардия, пешая и конная, придет завтра в Вильно. Несмотря на жестокий холод, неприятель изводит нападениями казаков; согласно рапортам, неприятельские пехота и регулярная кавалерия продолжают двигаться к Вильно по разным направлениям. Завершалось письмо новым перечислением потерь из-за мороза[59].

Утром 7 декабря Наполеон превосходно позавтракал в Ковно и двинулся по дороге на Мариамполь. Никаких известий от отступающей армии он не получал. Судя по всему, его больше волновали сведения из Франции[60].

Ночь на 8 декабря выдалась для солдат Великой армии тяжелой. Холод был жуткий. Утром, когда Мюрат и гвардия собирались покинуть Медники и двинуться по дороге на Вильно, вновь появился маршал Виктор, который заявил, что арьергарда больше нет, что большая часть его солдат просто умерла от холода, все лошади погибли и артиллерию пришлось оставить.

В 2 часа дня Мюрат и Бертье прибыли в Вильно[61]. Гогендорп, который вышел к ним навстречу, вспоминал: «Они шли пешком, потому что было страшно холодно. Мюрат был закутан в большую великолепную шубу; большая меховая шапка, очень высокая, еще более увеличивала его высокий рост и делала его похожим на движущийся колосс; резкий контрастом рядом с ним был Бертье, в широких одеждах на маленьком теле»[62].

Оба расположились во дворце губернатора. В городе царила полная анархия. Между тем из инструкций императора, которые он оставил Бассано, а тот, в свою очередь, теперь передал их Мюрату и Бертье, следовало, что необходимо сохранять Вильно до тех пор, пока обстоятельства это будут позволять[63]. Оба – король Неаполитанский и начальник Главного штаба – были этим обескуражены. В сущности, решение об оставлении не только Вильно, но и Ковно король Неаполитанский принял еще раньше. Бертье, судя по всему, не мог этого мнения не разделять.

День 8 декабря оказался и для Мюрата, и для Бертье настолько тяжелым, что ни тот, ни другой не смогли написать императору даже небольшой записки. О происходившем 8 декабря мы узнаем из сохранившихся приказов Мюрата и начальника Главного штаба.

Здесь, в Вильно, Бертье наконец объявил армии о передаче Наполеоном командования Великой армией в руки Мюрата[64].

По поводу отдачи приказов по армии в преддверии оставления Вильно между Мюратом и Бертье произошла длительная перепалка. Король Неаполитанский попытался переложить отдачу подобных приказов на начальника Главного штаба. Бертье, со своей стороны, требовал, чтобы сам Мюрат вначале приказывал ему, после чего он, в свою очередь, будет эти приказы оформлять уже от своего имени[65]. Как можно понять по характеру сохранившихся в архиве Исторической службы Министерства обороны Франции набросков приказов за 8 декабря, сделанных Мюратом[66], Бертье удалось настоять на своем.

Приказы свелись к тому, что I и IV армейские корпуса должны держаться в Рыконтах (Ronkoni), хотя в обоих корпусах насчитывалось не более 400 человек. Вреде с VI корпусом, который был в Слободке (слободе Шумской?), надлежит отступать по линии отступления арьергарда Виктора. У Рыконтов ему предстояло соединиться с I и IV корпусами и образовать арьергард. В небольшой записке к Бертье Мюрат предложил приказать обеспечить арьергард продовольствием, находившимся в Вильно[67]. Во главе арьергарда решили поставить Нея. 34-я дивизия Грасьена, заметно ослабленная, передавалась, как и Легион Вислы, под командование Нея. V корпусу послали приказ двигаться на Гродно и Варшаву, где князь Ю. А. Понятовский, командующий корпусом, займется его реорганизацией. Всю спешенную кавалерию приказали двигать на Олиту[68]. Большая надежда в плане возобновления боеспособности кавалерии возлагалась на генерала Ф. А. Л. Бурсье, руководившего системой ремонтных депо. Предписывалось предпринять усилия по приведению в боеготовность войск Литовского легиона. Осуществить это следовало не в Вильно, а в Ковно, причем солдат легиона одеть во французские мундиры. Предлагалось также принять меры по сбору и организации отставших от своих частей солдат. Экипажам, в особенности с казной, следовало как можно скорее покинуть Вильно и направиться в Ковно[69].

Конечно, реальность оказалась более жестокой. Остатки некогда огромного и хорошо отлаженного военного организма распадались окончательно. Вполне можно согласиться с Ф. Ребулем в том, что сама новость об отъезде императора нанесла мощный психологический удар и стала сигналом к быстрой дезорганизации всего, что еще сохраняло остатки относительной организованности[70].

Те солдаты, которые находились в арьергарде, теперь, бросая все, ринулись к Вильно, продолжая еще воспринимать этот город как последнюю надежду на спасение. Когда солдаты III корпуса, покинувшие арьергард, захотели присоединиться к частям гвардии, Мюрат, попытавшийся отправить их обратно, не смог этого сделать. Генерал Ф. Р. Ледрю дез Эссар, демонстративно игнорируя требование Мюрата, встал во главе своих солдат и продолжил начатое движение[71].

Даву, который среди командования Великой армии отличался наибольшим хладнокровием, вынужден был прямо в тот день в письме к Бертье охарактеризовать положение своего корпуса как катастрофическое[72].

Бертье, описывая в докладе императору ситуацию, открыто заявил следующее: «Большая часть артиллерии приведена в негодность из-за состояния лошадей, и, поскольку многие канониры и солдаты обоза отморозили ноги и руки, одна из повозок с казной разграблена возчиками [les traîneurs]; удалось спасти только 12 тысяч франков»[73]. Не преминул Бертье и пожаловаться на Жюно, «который, вместо того чтобы быстро двигаться вперед и следовать по дороге на Меречь, прибыл вчера вечером [то есть 8-го вечером. – В. З.] в Вильно, где он нас ужасно стеснил». «Ваши большие экипажи, – писал он, – которые двигались под эскортом драгун гвардии, прибыли в величайшем беспорядке». И далее, после упоминания о желании Мюрата удержать на некоторое время виленские высоты: «Но, государь, я должен сказать вам всю правду: армия находится в полном беспорядке, солдат бросает свое ружье, поскольку он не может его держать; офицеры и солдаты стремятся только к тому, чтобы защитить свою жизнь от ужасного холода, который все время держится на 22 или 23 градусах. Офицеры Главного штаба, наши адъютанты не могут более идти»[74].

Без сомнения, Мюрат оказался в весьма незавидном положении. Несмотря на инструкции императора, он понимал, что не только Вильно, но и Ковно удержать не удастся и придется переходить на левый берег Немана. Однако для осуществления самого отступления, хотя бы мало-мальски организованного, что позволило бы сохранить жалкие остатки армии, следовало создать видимость готовности отстаивать Вильно, приостановить движение неприятеля и не допустить беспорядочного бегства. В письме, написанном ранним утром 9 декабря, Бертье докладывал императору: «Намерение Его величества [имеется в виду король Неаполитанский. – В. З.] заключается в том, чтобы продержаться возможно дольше на высотах Вильно с тем, чтобы дать время эвакуироваться»[75]. И далее: «Король сделает все, что в человеческих силах; он думает, что ему придется обосноваться за Неманом и мы потеряем весьма значительную часть артиллерии и обоза»[76].

В том же письме в постскриптуме Бертье сообщал о действиях противника: «Неприятель все время преследует нас большим числом кавалерии, орудиями на санях и небольшим числом пехоты. Говорят, что русская армия, которая действует против нас, определенно двигается на Вильно; вчера [то есть 8-го. – В. З.] перед нашим прибытием в этот город была тревога, вызванная набегом казаков, которые сразу же ретировались; это произошло немногим ранее приезда наших экипажей»[77].

8 декабря император продолжал двигаться по направлению к Варшаве. Никакой информации об отступавшей армии он в тот день не получал[78].

События 9 декабря достаточно хорошо реконструируются благодаря сохранившимся приказу Мюрату для Бертье, помеченному 9 декабря, ряду приказов начальника Главного штаба и в особенности письму короля Неаполитанского императору от 9 декабря, а также обширному докладу Бертье Наполеону, подготовленному уже в Ковно 12-го числа.

Важнейшей проблемой к утру 9 декабря стал вопрос о том, какими силами удастся прикрыть эвакуацию Вильно. От войск вице-короля, Даву и Виктора фактически ничего не осталось, кроме 300 человек. Поэтому основу арьергарда должны были составить баварцы Вреде и остатки 34-й пехотной дивизии. Вреде, получивший накануне приказ прибыть со своими войсками к селению Рыконты, едва успел занять позиции (19-я дивизия оказалась справа, бригада Л. Ф. Кутара из 28-й пехотной дивизии слева; 20-я пехотная дивизия по центру; всего, согласно докладу Бертье Наполеону от 12 декабря, у него имелось около 2000 человек пехоты и кавалерии), как его атаковали русские. После оживленного боя Вреде к 10 часам утра решился отступить. С большим трудом, сомкнув ряды, окружаемые казаками, бросив пушки, войска отошли[79]. Они заняли новую позицию в полулье впереди высот, которые доминировали над городом[80].

Между тем в Вильно французское командование предпринимало усилия, зачастую безуспешные, организовать эвакуацию города. Прежде всего оно сделало попытку привести в некоторый порядок спешенную кавалерию, артиллерию и обозы. Был отдан приказ отправить в полдень большой багаж, однако элитные жандармы покинули его, а у кучеров и почтальонов оказались отмороженными руки и ноги, и они вообще не проявляли желания двигаться. Более того, среди них нашлись те, кто начал демонстрировать возмущение по отношению к шталмейстеру, так как все они хотели остаться здесь, в Вильно[81].

Генерал Вреде, оставшись со своими немногочисленными войсками прикрывать Вильно, ко второй половине дня так и не получил какой-либо поддержки. Ней с трудом пытался собрать в Вильно остатки 34-й пехотной дивизии для помощи арьергарду. В рапорте к Бертье Ней сообщал, что большое число солдат 34-й дивизии погибло из-за холода или же отморозило ноги и он стремится к тому, чтобы в рядах сохранилось не менее 400 солдат[82].

Поэтому, когда около двух часов пополудни русские возобновили атаку, баварцам пришлось оставить занимаемые ими позиции. Вреде самолично появился в городе, со шпагой в руке, и доложил Мюрату о происходившем. Только благодаря Нею, который, собрав к тому времени до 600 солдат 34-й дивизии, а также присоединив батальон гвардии, пришел на помощь, атака была отбита[83].

Мюрат, еще более осознавая необходимость скорейшей эвакуации Вильно, решил осуществить это вечером того же дня 9 декабря и в ночь на 10 декабря. Он приказал барабанщикам бить сбор. Гвардия стала собираться на городской площади. Между тем многие офицеры и солдаты не спешили готовиться к выступлению, ибо во все предшествующие дни рассчитывали получить в Вильно хотя бы какой-то отдых и запастись продовольствием.

Не видя возможности задерживаться в городе до ночи, Мюрат приказал остаткам Главной квартиры с ним во главе двигаться к Ковенским воротам. Достигнув их, Главная квартира разместилась в здании большого трактира[84]. Немногим ранее за пределы Вильно удалось отправить большую часть императорских экипажей; несколько повозок пришлось сжечь[85].

По всей видимости, именно здесь Мюрат отдал Бертье приказ, текст которого начинался с констатации, что собрать армию в Вильно невозможно и, следовательно, возникла необходимость перейти Неман. В соответствии с этим потребовалось скорректировать движение войск Шварценберга, Рейнье и герцога Тарентского (маршала Ж. Макдональда, командовавшего X армейским корпусом, находившимся у Риги). Если в отношении Шварценберга и Рейнье можно было придерживаться высказанных императором намерений и с помощью их войск прикрыть Великое герцогство Варшавское, то герцогу Тарентскому надлежало выстроить новую операционную линию на Тильзит[86], дабы прикрыть Кёнигсберг[87] и Данциг[88]. Бертье предлагалось информировать о том, что армия движется для занятия Ковно, дабы сохранить в этом месте тет-де-пон[89]. Наконец, Мюрат приказал отдать приказ для Жюно, чтобы тот без задержки двигался с остатками VIII корпуса на Олиту К вестфальцам VIII корпуса следовало присоединить и вюртембержцев[90].

Во исполнение приказа, отданного Мюратом, Бертье подготовил и отправил приказы Шварценбергу Рейнье и Макдональду[91]. Он отправил также приказы генералу Ж. Б. Эбле, начальнику понтонеров, и графу П. Дарю, генерал-квартирмейстеру на предмет уничтожения в Вильно всего, что еще будет оставаться после исполнения Неем приказа об эвакуации. По-видимому, был отправлен приказ и Нею с поручением завершить эвакуацию города в течение ночи и следующего дня[92].

Пока Мюрат и чины Главной квартиры, расположившись в трактире, спешно составляли и отправляли приказы, конная гвардия обосновалась недалеко возле Ковенского предместья Вильно в ожидании приказа к выступлению. В 8 часов вечера с большими трудностями в Ковно были отправлены экипажи императора[93].

В письме, написанном Наполеону вечером, бегло изложив происшествия того дня, Мюрат написал, что все надежды, связанные с достижением Вильно, утрачены. Письмо он закончил так: «Я остаюсь [здесь в Вильно] последним. Но не схватят ли меня? Не убьют ли меня?» Затем, как можно понять, после минутного раздумья, приписал в постскриптуме: «Князь Невшательский демонстрирует героическую храбрость»[94].

В тот день, 9 декабря, меняя лошадей на почтовых станциях, Наполеон мчался к Варшаве. Император пребывал в добром расположении духа. Он убедил себя, что покинутая им армия уже остановилась на линии Вильно и начинает обустраиваться на зимних квартирах[95].

Ни одного рапорта за 10 декабря, который мог бы пролить свет на события этого дня, не сохранилось. Этих рапортов просто не было! После того как в 4 часа утра 10 декабря Мюрат выступил от Ковенских ворот с гвардией и с символическими остатками I и IV корпусов (теперь эти «корпуса» просто обозначались орлами и сотней офицеров и солдат вокруг них)[96] и до поздней ночи на 11 декабря, когда Главная квартира и «ядро» армии все же смогли достичь Евье[97], все усилия направлялись на то, чтобы преодолеть это расстояние, пройдя знаменитую Понарскую гору, а арьергарду Нея еще и отбиться от наседавшего неприятеля.

К 5 часам утра, преодолев полтора лье от Вильно, отступавшие войска достигли узкого дефиле[98] и очень крутой Понарской горы. Бертье описал Наполеону картину так: «…вся артиллерия, ваши экипажи, наши [экипажи], войсковые обозы создали ужасный затор. Никакая повозка не могла проехать, дефиле было забито пушками и перевернутыми повозками; мы могли достичь вершины горы пехотой и кавалерией, единственно только проложив дорогу справа и слева по лесу[99]. Король счел нужным подождать дня, чтобы пройти дефиле. Мы занимались тем, что оттаскивали в сторону опрокинутые экипажи, сжигая все повозки, которые загромождали проход, дабы могли пройти казна, экипажи Вашего Величества, из которых только три удалось втащить на вершину; ваше столовое серебро и деньги плательщика вашего Дома были сложены в мешки и перевезены на лошадях, и ничего не было потеряно; почти все экипажи прошли, запряженные 20 лошадьми каждый. Король продолжил свой марш на Евье»[100].

По всей видимости, уже миновав дефиле и гору, Мюрат увидел на обочине дороги 16 орудий, находившихся в хорошем состоянии. Полковника Ж. Н. О. Ноэля, командовавшего этой артиллерией 34-й пехотной дивизии, отправленной из Ковно навстречу отступавшей армии, немедленно затребовали к Мюрату. Неаполитанский король сидел в экипаже. Ноэль доложил о ситуации, сообщив, что дожидается приказа на дальнейшие действия. Мюрат, наклонившись к нему, по-солдатски ёмко одним словом охарактеризовал положение армии и предложил уводить артиллерию[101].

Согласно рапорту Бертье, в 9 утра отступавшие услышали пушечные выстрелы, свидетельствовавшие о том, что арьергард Нея вступил в столкновение с русскими[102]. Все утро Ней проводил эвакуацию того, что оставалось в городе. Эбле, которому приказали вывезти или, если это не будет возможным, уничтожить арсенал, этого не успел сделать. Неприятелю было оставлено и много провизии. В госпиталях и домах находилось много раненых (согласно Л. П. Э. Биньону, комиссару французского правительства в Вильно, – до 14–15 тыс. человек)[103].

Около 10 часов утра арьергард Нея покинул город. В голове отступавшего арьергарда шли баварцы. Остатки 34-й дивизии, к которым примкнули солдаты других частей, замыкали движение. Особенно тяжело пришлось 4-му Рейнскому полку, который обошли казаки, и один из его батальонов вынужден был сложить оружие. Большие потери понес и Франкфуртский полк. На вершине Понарской горы солдаты 34-й дивизии сформировали каре, и Ней подтянул последние эшелоны отступавших. Все, что нельзя было втащить на гору, маршал приказал уничтожить. «Это был момент окончательной потери артиллерии, зарядных ящиков и всех обозов, которые герцог Эльхингенский предал огню», – сообщал Бертье императору в своем рапорте[104].

Вечером арьергард Нея добрался до Рыконтов, приведя в своем составе не более 2 тыс. человек, включая баварцев и солдат 34-й дивизии. Бертье сообщал: «…чрезвычайный мороз и огромное количество снега довершили полную дезорганизацию армии; большая дорога была занесена снегом, и это невольно заставляло сходить с нее и падать в канавы, которые ее обрамляли, и в ямы»[105].

Главная квартира на ночь на 11 декабря расположилась в Евье. Мюрат и Бертье оказались «в отвратительной хижине, на скверной кровати: все дома там были сожжены», – отмечал Гогендорп[106]. Штаб короля разместился в соседней хижине, пространство которой освещалось «слабым и грустным светом зажженного огарка свечи»[107]. Там находился и граф Дарю.

10 декабря Наполеон, миновав Пултуск, добрался до Варшавы. Вечером 10-го сани с императором помчали его дальше – в сторону Кутно[108].

В течение следующего дня, 11 декабря, осколки Великой армии двигались к Ковно. Главная квартира вышла из Евье в 7 часов утра, когда арьергард Нея уже подходил к этому местечку. Ней сообщил в Главный штаб, что не может более оказывать сопротивления многочисленной кавалерии, которая уже перед ним, и выдерживать огонь 15 орудий на санях, которые с этой кавалерией следуют.

Вследствие этого остаткам французской армии пришлось ускорить движение и сделать большой переход, достигнув к вечеру Румжишек[109] (Roumchiki), в то время как Ней остановился возле Жижмор[110] (Jijsmoroui; Chichmori). Однако сам Мюрат продолжил путь и в полночь 11-го прибыл в Ковно[111].

Здесь ночью, пометив письма Ковно 11 декабря, он составил отчет для Наполеона и подготовил ряд приказов, из которых нам удалось обнаружить четыре, адресованные Бертье и сохранившиеся в архиве Исторической службы Министерства обороны Франции. В отчете для императора Мюрат писал: «Беспорядок достиг высшей степени [à son comble]. У герцога Эльхингенского от II, III, IX корпусов, дивизии Вреде, Легиона Вислы, генерала Луазона [34-й пехотной дивизии. – В. З.]  осталось примерно 1500 человек, ни одного кавалериста, и он сильно тесним многочисленной кавалерией и артиллерией, и это [давление] все более нарастает и заставляет покидать все наши позиции и оставлять каждый день много людей. Кроме того, если враг решится сделать сильное нападение, он добьется того, что уничтожит все, что еще осталось от осколков армии». «Императорская гвардия, – продолжал Мюрат далее, – имеет не более 1500 человек пехоты, 600 кавалерии и не имеет вовсе артиллерии. Часть казны разграблена, и я сомневаюсь, что мы сможем привезти безопасно остатки ее в Данциг. У нас осталась артиллерия генерала Луазона [артиллерия 34-й пехотной дивизии. – В. З.] и та, что размещена в самом Ковно. Но сохраним ли мы [эту артиллерию] с теми силами, которые имеем? У нас более не осталось повозок. Все потеряно. Холод продолжает держаться жестоким. Солдат, который остается под знаменем, не имеет сил нести службу с оружием в руках. Это истинное бедствие, которое обрушилось на ваших храбрецов». Далее король Неаполя доложил, что в целях сохранения генералов, офицеров и орлов решил скорейшим образом отправить их в Кёнигсберг и далее в пункты на Висле. Мюрат также сообщил о приказах, отправленных Шварценбергу и Рейнье для прикрытия ими Великого герцогства Варшавского, а Макдональду – о движении на Тильзит. После того как все оставшееся от армии будет подтянуто к Ковно, его, по словам Мюрата, перебросят ближе к Кёнигсбергу Король Неаполитанский закончил письмо словами, что не существует человеческих сил, чтобы остановить происходящий беспорядок[112].

Четыре приказа, отданные Мюратом, предназначались для Бертье (как можно предполагать, начальник Главного штаба получил их утром 12 декабря). В первом из них Мюрат предлагал сообщить герцогу Тарентскому что остатки армии будут двигаться на Инстербург[113] и Тильзит. Следовало также повторить распоряжения, отправленные ранее из Вильно для Макдональда, Шварценберга и Рейнье о движении их корпусов (X корпуса – на Тильзит, а Шварценберга и Рейнье – на Белосток с целью прикрытия Великого герцогства Варшавского). Нужно было также предупредить военного губернатора Варшавы о необходимости отправить рапорты в Кёнигсберг, куда предполагала направиться Главная квартира[114].

Второе письмо касалось различных депо Великой армии, чьи действия следовало соотнести с новой оперативной линией, которую должна была взять отступавшая армия[115].

Два следующих небольших приказа относились к организации оставшейся кавалерии: они предписывали объединить маршевые кавалерийские части с гвардейской кавалерией под командованием герцога Истрийского, маршала Ж. Б. Бессьера, а остатки армейской кавалерии отправить на Кёнигсберг и соединить их под началом генералов В. Н. Латур-Мобура и О. Ф. Б. Себастьяни[116].

11 декабря Наполеон находился в Кутно, откуда отправил ряд распоряжений, которые касались необходимости успокоить европейские столицы, прежде всего Вену и Берлин, насчет сохранения Наполеоном в своих руках полного контроля над ситуацией и обеспечения со стороны австрийцев и поляков дополнительных военных усилий. Ночью император должен был прибыть в Позен[117].

Несмотря на то что события 12 декабря, казалось бы, можно реконструировать в деталях благодаря, во-первых, докладу Бертье императору, помеченному Ковно 12 декабря, во-вторых, еще одному докладу начальника Главного штаба, также составленному для Наполеона и помеченному Вирбалленом[118], 5 часами утра 16 декабря, в-третьих, целому ряду приказов, подготовленных Бертье для генерала Эбле, маршала Нея (два приказа, помеченных полднем и 9 часами вечера 12 декабря), в-четвертых, сохранившемуся фрагменту послания Нея к Бертье (все эти бумаги проработаны еще Ф. Ребулем), вопросы остаются. Главный из них связан с разночтениями между докладом Мюрата Наполеону, помеченным местечком Скрауце[119] (Skrauce) 13 декабря, и бумагами Бертье. Если Мюрат утверждал, что совещание, которое он провел с высшим генералитетом по ключевому вопросу о сдаче Ковно и дальнейшем отступлении, а также о путях этого отступления, имело место 13 декабря, то из приказов, отданных Бертье, следует, что это совещание уже завершилось к 9 часам вечера 12-го[120]. В связи с этим можем предположить, что король Неаполя сознательно «перенес» время совещания в письме к императору, дабы создать впечатление, будто решение об оставлении Ковно (вслед за Вильно) не было спланировано заранее, но принято под давлением текущих обстоятельств и при одобрении со стороны высшего генералитета армии. Очевидно, что Мюрат хорошо осознавал невозможность выполнения тех задач, которые поставил перед новым командованием отступавшей и быстро таявшей армии отъезжавший в Париж и питавшийся иллюзиями император. Король Неаполя предпочел постепенно готовить Наполеона к восприятию реального положения дел, отводя от себя и ослабляя тот взрыв негодования, который неминуемо грозил обрушиться на Мюрата после осознания императором масштабов произошедшей катастрофы.

В отчете Бертье, написанном для Наполеона и помеченном Ковно 12 декабря, об этом совещании не упоминалось. Совещание, как полагаем, состоялось после того, как отчет уже был составлен и пакет с ним даже запечатан. Судя по постскриптуму, после совещания начальник Главного штаба вскрыл пакет и приписал: «Я вновь вскрываю письмо; кажется, что Король намерен перебросить армию, то есть ту массу людей, которые ее составляют, на Вислу, в Торн[121], Мариенбург[122] и Данциг, а герцога Тарентского в Эльбинг»[123]. Обращает на себя внимание, что герцог Невшательский, который, без сомнения, принял участие в совещании и не мог не высказать своего мнения, в письме к императору попытался представить все так, будто решение принимал один Мюрат.

Итак, утром 12 декабря от Нея (авангард под его командованием к ночи на 12 декабря находился у Жижмор) в Главную квартиру пришло известие, что у него осталось не более 1500 человек и что он едва ли доберется до Румжишек (Roumchki), так как его решительно теснит кавалерия. Однако Мюрат велел сообщить Нею, что тому абсолютно необходимо удержать в течение завтрашнего дня дефиле перед Ковно, ибо тет-де-пон теперь не имеет никакого значения, «поскольку Неман исчез», так как река замерзла, покрыта снегом, экипажи проходят по ней как по равнине и лед может выдержать даже большие орудия[124].

Из сообщения Бертье Нею, которое начальник Главного штаба отправил в полдень 12 декабря, ясно, что король Неаполитанский весьма рассчитывал на боеспособность 34-й пехотной дивизии, переданной в арьергард, надеясь, что это позволит маршалу удержать дефиле в Румжишках, пока там не появится неприятельская пехота. «Вы понимаете, – писал Бертье, – что чрезвычайно важно, чтобы нас не загнали в угол…»[125]

Тем временем Мюрат активно готовил к эвакуации Ковно. Генерал Эбле занялся уничтожением всего, что нельзя вывезти.

Определялись места для временного размещения отступавших войск на левом берегу Немана по линии дорог на Скрауце и Тильзит. Была проведена подготовка и к защите укреплений Ковно, ибо там предстояло временно закрепиться арьергарду армии. В ретраншементах[126], устроенных впереди крепостного вала, решили оставить 10–12 орудий, размещенных там ранее[127].

9 или 12 орудий[128] 34-й дивизии были переброшены на левый берег и размещены на его высотах, чтобы защищать подходы к нему. Часть подразделений, принадлежавших разным частям, которые оказались к началу декабря в Ковно еще до подхода 34-й дивизии, отправили вперед по дороге на Жижморы к монастырю, который мог стать одной из опорных точек отступавшего арьергарда[129].

Между тем ситуация в Ковно сложилась удручающая. Город был переполнен. В нем царил совершенный беспорядок, усугубленный начавшимися пожарами. Было ясно, что огромные склады с продовольствием и амуницией вывезти не удастся, поэтому Дарю распорядился их уничтожить, предварительно раздав продовольствие солдатам на 8 дней. Около 2 часов дня в Ковно прибыла Старая гвардия. Она теперь, подобно другим войскам, являла печальное зрелище дезорганизации[130]. Все попытки навести хоть какой-то порядок и восстановить дисциплину не имели успеха. Магазины с водкой подверглись разграблению, пожары и эксцессы всякого рода только усиливались[131].

Особое беспокойство у Мюрата вызывали фургоны с казной. Он приказал запрячь в них лошадей артиллерии и отправил вечером в сторону Скрауце под эскортом. Один из фургонов свалился с моста; возле него пришлось выставить охрану[132].

В 7 часов вечера 12 декабря Мюрат собрал совещание «господ маршалов, командующих разных частей [des différentes corps], различных родов войск [des différentes arms]» и главного интенданта М. Дюма, чтобы, как он писал императору, «прояснить реальную ситуацию в отношении их войск и узнать их мнение о том, как скоро можно будет их [войска. – В. З.] собрать и сколько максимально собрать из числа тех, кто покинул знамена»[133].

Конечно, Мюрат ко времени этого совета давно уже принял решение об оставлении Ковно; теперь же ему было важно получить формальное одобрение со стороны высшего генералитета отступавшей армии. В результате сведений на предмет состояния отдельных корпусов и служб армии, предоставленных собравшимися, картина оказалась следующей: в I корпусе, который являл собою только офицеров, находившихся рядом с орлами, возможности увеличить число находившихся в строю не существовало вовсе; та же ситуация сложилась во II и III корпусах; в IV корпусе еще накануне прохождения через Вильно насчитывалось 100 офицеров и 118 солдат, но два больших марша, последовавших за Вильно, привели к полному исчезновению солдат, и собрать сейчас более чем 30 человек не представлялось возможным; V корпус совсем растаял (est fondu); в VIII корпусе не осталось никого, кроме офицеров; IX корпус еще имел в своих рядах некоторое число сержантов и солдат; дивизия Вреде включала в себя 36 человек; 2-я дивизия Молодой гвардии генерала Ф. Роге – примерно 30 человек; пешая гвардия могла собрать около 600 человек, конная гвардия – от 600 до 800 человек; дивизия Луазона (34-я дивизия) имела максимум 800 человек, помимо 1 тыс. солдат, которые находились в Ковно; инженеров было не более сотни; в артиллерии артиллерийской прислуги не стало совсем, но сохранилось 16 орудий дивизии Луазона и 10 орудий, защищавших тет-де-пон у Ковно. Пехота не была обеспечена патронами. У солдат имелись только заряды в патронных сумах; нехватка подвижного состава не давала осуществить подвоз трех миллионов патронов. Интендантская служба была совершенно дезорганизована, как и Главный штаб[134].

По мнению Мюрата, в этой ситуации можно было выставить против неприятеля не более 2 тыс. человек, что не позволяло обеспечить защиту Ковно.

Все присутствовавшие на совете маршалы и генералы выразили мнение, что такая попытка будет неразумной, поскольку Неман покрыт льдом и поэтому тот-де-пон можно миновать, и что путь, по которому движется армия, может быть перерезан неприятелем.

Второй вопрос, поставленный на совещании, касался того, какую систему сбора армии лучше всего избрать. Было высказано мнение, что армия не может быть собрана иначе, чем в тех пунктах, которые находятся на линии Вислы. В этом случае следовало определиться, надо ли отходить армии на Тильзит, а затем на Кёнигсберг либо двигаться через Гумбиннен[135] и Инстербург. Хотя мнения разделились, Мюрат выбрал путь на Гумбиннен, откуда движение корпусов следует разделить. I, VIII корпуса и вюртембержцы должны от Гумбиннена двигаться на Торн, IV корпус – на Мариенвердер[136], императорская гвардия, II, III и IX корпуса – на Данциг и Мариенбург; кавалерийские депо – на остров реки Ногат, их прикроет герцог Тарентский, который, в свою очередь, будет занимать Эльбинг, если неприятель вынудит оставить Кёнигсберг. Артиллерия и инженерные войска будут отправлены в Данциг[137].

Организуя это движение, Мюрат распорядился отправить офицеров в различные пункты на Висле и в Данциг, для того чтобы остановить разбегавшихся, а также для организации снабжения остатков армии, которые будут туда прибывать. Главный интендант должен был выехать в Кёнигсберг и, двигаясь туда, обеспечить снабжение на дорогах, по которым будут идти различные «корпуса»[138].

Отбытие армии было назначено на 7 часов утра 13 декабря[139]; определены переходы: вначале – на Скрауце, 14-го – к Вильковишкам[140], 15-го – к Шталлупёнену[141] (Stallupönen), 16-го – к Гумбиннену[142]. Частное направление наметили для Баварского корпуса. Ему надлежало двигаться на Лык[143], затем на Вилленберг[144] и в конечном итоге достичь Плока (Плоцка), образовав с прибывшими подкреплениями правый фланг армии[145].

По приказанию Мюрата Бертье отправил новые инструкции Макдональду Шварценбергу и Рейнье. Начальник Главного штаба информировал, что армия, пройдя через Гумбиннен и Инстербург, должна будет собраться на Висле. X же корпус продолжит движение на Тильзит и при необходимости остановится на реке Прегель (Преголя), чтобы прикрыть Кёнигсберг[146]. Корпуса Шварценберга и Рейнье должны ускорить марш на Белосток для прикрытия Варшавы и всего Великого герцогства Варшавского[147].

В 9 часов вечера (по-видимому, после совещания у Мюрата) Бертье отправил Нею послание. Начальник Главного штаба сообщал, что у тет-де-пона и на укреплениях на реке Вилии размещены орудия и Ней сможет открыть из них огонь по казакам. В связи с тем, что уже несколько дней не видно неприятельской пехоты, это дает возможность французским пехотинцам, тем более имеющим артиллерию, задерживать в лесу, который тянется до Вильковишек, неприятельскую кавалерию[148]. Ней, получив послание Бертье, выдержанное, как обычно, в беспристрастном тоне, вспылил. Он написал начальнику Главного штаба такой ответ: «В первую очередь, месье, надо определиться с понятиями. II и III корпусов в армии более не существует, они имеются не иначе как только в воспоминаниях; последний из них состоит не более чем из 60 человек, почти все из которых сержанты и относятся к составу эскорта орлов; другой же [то есть II корпус. – В. З.] находится не в лучшем состоянии; Легион Вислы, о численности которого вообще не знаю, может быть не чем иным, как только слабым подразделением; наконец, дивизия Луазона [34-я пехотная дивизия. – В. З.] состоит к этому вечеру не более чем из 500 человек, причем ее реальную численность необходимо уменьшить, учитывая усталость ее состава, который благодаря увиденным примерам заразился от Ковно стремлением к самым настоящим грабежам. Никто не в состоянии сказать, что от нее останется до завтра»[149]. Далее Ней прямо написал, что в создавшемся положении он ни за что не ручается и может сложиться так, что у него не останется другой возможности, «как смешаться с бегущими войсками, но, конечно же, не из-за стремления обеспечить свою безопасность, но по причине важности политической, связанной с той высокой степенью положения, которую император мне даровал»[150].

Ф. Ребуль на основе некой рукописной записки об эвакуации Ковно, найденной в бумагах маршала Даву, отметил, что генерал Э. М. Жерар, принимая к утру 13 декабря командование над арьергардом, получил не более 2700 человек. Значительная часть солдат арьергарда, который мог составлять 12-го еще 4,5 тыс. человек, ночью просто разошлась[151].

Вечером 12-го маршал Ней вместе с генералом Жераром провели рекогносцировку укреплений Ковно и определили диспозицию к обороне. Помимо солдат отходившего арьергарда для обороны предстояло задействовать остатки ковенского гарнизона и другие подразделения, оказавшиеся к началу декабря в этом городе[152]. Подразделения 4-го и 5-го полков Рейнского союза 34-й пехотной дивизии, составленные из контингентов войск мелких германских княжеств и плохо подготовленные, были размещены в оборонительных сооружениях. Другие части дивизии вместе с 12 орудиями, также принадлежавшими 34-й дивизии, заняли высоты по левому берегу реки и по дороге на Гумбиннен[153].

12 декабря, еще перед рассветом, экипаж императора прибыл в Позен. Здесь он получил сразу две эстафеты из Франции. Сведения были благоприятными. О том, что происходило с остатками брошенной им Великой армии, Наполеон не знал. В тот день, находясь в Позене, он набросал краткое сообщение для Мюрата, в котором сообщал, что его вояж проходит благополучно и он сам здоров[154].

В ночь на 13 декабря многочисленные пожары зловеще освещали Ковно. Солдаты без устали грабили магазины с водкой, так что развал субординации все более и более нарастал; дезорганизация и разбой вышли за всякие рамки. Все это происходило на фоне жестокого холода и снегопада[155]. В этих условиях, писал Бертье, командование «сделало невозможное, чтобы сохранить казну», однако в отношении всего остального, по его словам, ни за что невозможно ручаться, ибо грабежи осуществляют толпы отставших, а меры, принятые против них, оказываются безрезультатными[156]. В другом отчете императору Бертье писал, что к утру «беспорядок был чрезвычайный, большая часть [города] была в огне», в самом городе и на примыкавших к нему дорогах 300 человек, напившись пьяными, умерли от холода; «не было возможности заставить солдат покинуть дома; кажется, что воздействие холода ввергает человека в состояние ступора, и это лишает его всех чувств; следует сказать: у четырех пятых [чинов] армии ноги, руки или лица обморожены»[157].

Когда 13 декабря в 5 часов утра[158], перед рассветом, Мюрат выступил с остатками армии из Ковно, его мог прикрыть только жалкий арьергард. Помимо остатков частей, которые накануне были собраны Неем и Жераром, оказались задействованы еще 300 человек 29-го линейного полка и 80 человек «одного из батальонов Липпе»[159].

Когда слабые колонны Мюрата, напоминающие скорее вереницу бредущих солдат разгромленной армии, перешли мост и двинулись от Ковно к Скрауце, они оказались у подножия очень крутого холма, напомнившего многим местность у Понар. Ш. П. Л. Гриуа, полковник, командующий артиллерией III кавалерийского корпуса, чуть позже подошедшего к этому месту, увидел холм, «у подножия которого собралось много людей и экипажей»: «Стояла ясная, но очень холодная погода. Ледяные сосульки, покрывавшие землю, ослепительно блестели на солнце, которое совершенно не грело. Ледяная гора, покрывавшая землю, не давала никакого упора лошадям, и они не могли ввезти экипажи на крутой холм. Во многие повозки впрягали по две пары самых сильных лошадей, и они все-таки, не доезжая до вершины, останавливались посреди горы. Между этими фургонами были те, которые везли остатки вывозимых сокровищ». Судя по дальнейшим строкам, речь, по-видимому, все-таки шла о повозках с денежной казной, которые подверглись разграблению[160].

Пока остатки армии, ведомые Мюратом, теряли свои последние пушки и фургоны по дороге от Ковно к Скрауце, маршал Ней пытался сдерживать неприятеля. Около 9 или 10 часов русские открыли огонь по французскому арьергарду[161]. В середине дня огонь русских, которые обосновались уже в монастыре, усилился. Несколько снарядов попало в ряды батальонов Рейса и Липпе, защищавших Виленские ворота Ковно. Немецкая пехота побежала, и «невозможно было ее удержать ни г-ну маршалу, ни мне», – докладывал позже генерал Жерар[162]. После этого под командованием Нея и Жерара были только остатки 29-го линейного полка. Канониры, обслуживавшие орудия, оставленные для защиты города, увидев бегство немецких батальонов, также начали покидать позиции[163]. Теперь, не под огнем, казаки смогли приблизиться к городским стенам. Человек 150, спешившись, захватили ворота. Ситуацию несколько спасли прибытие пяти десятков солдат 29-го линейного и огонь нескольких (по всей видимости, пяти[164]) орудий 34-й дивизии, разместившихся на высоте позади укреплений[165].

«Это начавшееся со все более возраставшей активностью сопротивление стало сдерживать врага, вселяя в каждого, от человека к человеку, уверенность, и я достиг того, что к концу дня город не был взят силой…» – писал Ней Бертье[166]. Тем не менее это был только временный успех. Русская батарея, расположившись на одной из высот, стала обстреливать мост, который оказался под угрозой захвата. Генералу Ж. Г. Маршану с группой солдат, в основном из III корпуса, пришлось его отбивать. Но это не спасло ситуацию. Так как Неман был покрыт льдом, несколько сотен казаков с пушками легко перешли реку и стали заполнять левый берег. Французские орудия, которые стояли на возвышенности с целью не допустить на этот берег неприятеля, оказались под угрозой захвата, и командовавший ими офицер отвел их[167].

В 7 часов вечера маршал Ней приказал бить общий сбор и попытался собрать хотя бы часть тех, кто еще оставался в Ковно, в том числе занимавшихся грабежом магазинов с водкой. В строю у Нея оказалось не более 350 человек[168].

Герцог Эльхингенский, используя порох, поджег магазины, арсеналы, мосты и к 9 вечера перешел, имея под командой не более 200 человек, по льду Неман. Затем он решил выйти на дорогу на Гумбиннен. Поднявшись на высоту, которая доминировала над городом, он обнаружил неприятеля, развернутого на дороге к бою и имеющего пушку. Маршал попытался атаковать русских, однако, как он сам признался в рапорте, солдаты отказались это сделать, и ему пришлось отправить вперед только несколько тиральеров[169], тоже, впрочем, не склонных вступать в бой с русскими. Тогда маршал присоединился к отряду Жерара, который, в отличие от Нея, двинулся не в сторону Скрауце по дороге на Гумбиннен, а севернее, вдоль Немана, на Тильзит.

Остатки арьергарда смогли сохранить не только всех орлов III корпуса, но и несколько орудий (видимо, три; впрочем, все они, одно за другим, вскоре будут потеряны[170]). Пройдя примерно 4 лье, они прибыли в деревню Zapieciszki (Зачепичи?). Здесь арьергард остановился на несколько часов и с рассветом вновь двинулся по направлению к Нойштадту[171]. Под ружьем было 150 человек. Как утверждает рапорт Нея, часть оторвавшихся от своих подразделений и плутающих по лесам солдат, нередко опережавших отступающего Нея, мало-помалу стала присоединяться к войскам, отходящим к Нойштадту или Гумбиннену.

От Зачепичей (?) Ней и Жерар двинулись на санях. Замыкал движение генерал Маршан, пытавшийся подбирать отставших от арьергарда. 15-го Ней прибудет в Нойштадт. Здесь он составит подробный рапорт Бертье, не скрывая, кажется, ничего и вместе с тем воздавая должное тем, кто проявил преданность и высочайшее чувство воинского долга[172]. Мюрат остался в значительной степени недоволен действиями Нея, ибо тот, вместо того чтобы следовать за отступавшей армией на Скрауце, свернул на Нойштадт.

Днем 13 декабря Главная квартира во главе с Мюратом достигла Скрауце. Весь день 13-го были слышны пушечные выстрелы со стороны Ковно. Мюрат знал, что это маршал Ней пытается оборонять тет-де-пон и что он отойдет только завтра, предварительно уничтожив все, что нельзя будет эвакуировать. Холод продолжал держаться жестоким – 22 градуса по Реомюру[173].

По мнению Ф. Ребуля, в Скрауце Мюрат первоначально собирался объявить о пунктах сбора для разных корпусов, определенных днем ранее в Ковно. Однако передумал, правильно рассудив, что лучше это сделать позже, в Гумбиннене, после того как будут предприняты последние усилия собрать дезорганизованную массу отступающих[174].

Что же Наполеон? Достигнув Бунцлау[175], император рассчитывал, что 16 декабря отсюда, из Бунцлау, за ним вдогонку должен будет выехать офицер Главного штаба с рапортом от Бертье, 17-го – еще один офицер с новым рапортом[176]. Ночью император прибыл в Дрезден. По мере приближения к Франции он приходил во все более веселое расположение духа. Он продолжал убеждать себя, что отступающая армия остановилась в Вильно, а ему удастся в течение трех месяцев собрать значительные силы и сконцентрировать на берегах Рейна 500 тыс. человек[177].

Глава 2

От Ковно до Кёнигсберга

(14–19 декабря 1812 г.)

14 декабря Мюрат покинул Скрауце с намерением достичь к вечеру д. Антоново возле Пильвишек[178] и там заночевать. В Скрауце Мюрат оставил одного из офицеров-ординарцев императора Атталена, дабы тот дождался новостей от герцога Эльхингенского. К 7 часам вечера этот офицер-ординарец не вернулся, и тогда Бертье отправил назад в Скрауце офицера Главного штаба. Прибыв к первым домам селения, этот офицер наткнулся на дюжину казаков, которые его задержали, затем очистили его карманы от денег и часов, сняли с него крест, эполеты и… вернув ему один наполеон, отпустили в тех же санях, в которых он прибыл. В штабе решили, что офицер-ординарец Аттален, который исчез в Скрауце, захвачен в плен. Однако и он тоже вскоре возвратился и поведал, что покинул Скрауце к 2 часам дня, в тот момент, когда показались казаки. Он сообщил, что слышал пушку у Ковно в тот день, 14-го, и поэтому предполагает, что герцог Эльхингенский все еще держал оборону и, как было условлено, покинул город только к 10 вечера.

Между тем никаких известий от самого маршала не приходило. В штабе гадали: двинулся ли он по дороге на Вильковишки, то есть вслед за армией, либо же взял курс на Тильзит[179].

14 декабря, находясь в Антоново, Мюрат отдал распоряжение Бертье написать герцогу Тарентскому о реальном положении основных сил отступающей армии и необходимости обосноваться на Висле и в Данциге, а также о том, что армия движется на Гумбиннен и Инстербург, в то время как Макдональду следовало как можно скорее прибыть в Тильзит с тем, чтобы в дальнейшем выйти к Прегелю в районе Велау[180], прикрыв таким образом Кёнигсберг, и дать возможность войскам ранее неприятеля выйти к Эльбингу и Мариенбургу[181].

От Бертье требовалось также написать Понятовскому отдав приказ всему V корпусу включая литовские войска, двигаться к Варшаве для сбора войск и их реорганизации. Следовало, уповая на польский патриотизм, предпринять усилия по защите Великого герцогства Варшавского. Помимо корпуса Понятовского, герцогство должны были прикрыть корпуса Шварценберга и Рейнье. Наконец, Мюрат распорядился, чтобы «господа командующие различными корпусами отправили генералов и офицеров в те места, которые для них определены», дабы собрать там свои части и соединения. Властям Кёнигсберга, Гумбиннена и Тильзита предстояло направить соответствующие инструкции[182].

Бертье, получив распоряжение Мюрата, подготовил требуемые приказы[183].

Обращает на себя внимание, что в тот самый день, 14 декабря, Шварценберг, находившийся в Слониме, получив известие о сдаче Великой армией Вильно, в растерянности пишет Бертье, что пребывает в неведении, куда двинется главная армия[184]. О том же, и также в чрезвычайном беспокойстве, пишет Шварценберг и к Рейнье[185].

В ночь на 14 декабря Наполеон прибыл в Дрезден. Оказавшись в резиденции французского посланника, он продиктовал письма королю Неаполитанскому и Бертье, а также несколько приказов для отправки в Варшаву[186]. Были подготовлены письма и для австрийского императора Франца I и прусского короля Фридриха-Вильгельма III. В них он сообщал, что армия передана под командование короля Неаполитанского и что сам он через четыре дня будет в Париже[187]. Немного вздремнув, Наполеон принял саксонского короля Фридриха-Августа I. В тот же день император был в Лейпциге и в 7 вечера двинулся по направлению к Веймару[188].

15 декабря король Неаполитанский прибыл в Вильковишки. Здесь он оставался несколько часов, пополняя запасы продовольствия, в том числе муки, которые были здесь найдены.

В Вильковишках к отступавшей армии прибыли два курьера, отправленные из Варшавы, которые сообщили о том, что император благополучно миновал этот город и что аббат Д. Прадт, посланник Наполеона в Великом герцогстве Варшавском, требует от Мюрата отправить силы для прикрытия герцогства, поскольку эвакуация Ковно оставила его незащищенным[189].

После Вильковишек Мюрат двинулся в Вирбаллен. Здесь армия остановилась[190]. В Вирбаллене к войскам Мюрата присоединились пять орудий, которые были ранее размещены на высоте перед Ковно, а 13-го, в полдень, отправлены для поддержки арьергарда Нея[191].

Однако от самого Нея никаких новостей не поступало, и было решено на день остаться со Старой и Молодой гвардией (всего 7–8 тыс. человек с 500–600 кавалеристами герцога Истрийского) в Вирбаллене в ожидании герцога Эльхингенского.

В тот день, 15 декабря, Наполеон миновал Веймар, Эрфурт, Эйзенах, а к позднему вечеру двинулся к Ганау. Никакой информации император в тот день не получал; не имеется сведений и о том, что какие-либо письма отправлял он сам[192].

Рано утром 16 декабря Бертье составил длинный рапорт для Наполеона. Новостей от герцога Эльхингенского все еще не было никаких. О состоянии «армии» написал, что она представляет собой не что иное, «как разрозненную массу некомбатантов; генералы и офицеры всех [подчиненных] потеряли, все смешаны, многие с отмороженными ногами или руками»[193].

Бертье особо отметил, что в течение шести дней Главный штаб не получал эстафеты по линии Кёнигсберга и в целом не имеет никаких иных сведений с коммуникационной линии. Начальника Главного штаба беспокоило и то, какую позицию в создавшейся ситуации может занять Пруссия. Он предлагал Мюрату (как можно понять по контексту письма, неоднократно) написать французскому послу в Берлине А. М. Ф. Сен-Марсану Однако к утру 16-го король Неаполитанский этого все еще не сделал[194].

Весь день 16 декабря остатки армии во главе с Мюратом оставались в Вирбаллене. Мюрат распорядился, чтобы Бертье связался с генералом А. Дютайи, комендантом Варшавы, для лучшей организации защиты Великого герцогства Варшавского. Это должны были осуществить, помимо V корпуса, войска Шварценберга и Рейнье. Следовало также использовать и любые другие отдельные части и подразделения, в том числе и солдат-одиночек[195].

Неоднократные советы Бертье написать Сен-Марсану возымели действие. Мюрат распорядился, чтобы начальник Главного штаба связался с Сен-Марсаном и конфиденциально информировал его о реальном состоянии армии, дабы тот предпринял усилия, способствующие движению французских войск по территории Пруссии, и обеспечил им поддержку. То же следовало сделать и в отношении Бассано, который тогда находился в Берлине[196].

16 декабря Мюрат подготовил рапорт императору. Начав с того, что начальник Главного штаба изложит Наполеону ситуацию в деталях, король Неаполитанский заявил о полной дезорганизации армии, в строю которой оставалось полторы тысячи человек. Мюрат прямо написал, что с этими силами более нельзя сражаться и единственной задачей является сбор осколков армии и ее реорганизация. Он же, Мюрат, не имеет ни талантов, ни готовности для подобной деятельности. Принимая командование по настоянию императора, он полагал, что его задачей будет дать несколько сражений у Вильно и Ковно. Однако наступившие 6, 7 и 8 декабря холода развеяли все надежды на это. «Все стало идти от плохого к худшему, и отъезд Вашего Величества, – продолжал Мюрат, – стал новым ударом [échec] по дисциплине [армии]». Неаполитанский король завершал послание тем, что настоятельно предлагал передать командование вице-королю, который более опытен, чем он, Мюрат, в делах организационного характера. Наконец, Мюрат заявил, что будет более полезен императору в Неаполе и если не получит от Наполеона решение в течение пятнадцати дней, то отправится в дорогу в Неаполь[197].

В этой ситуации, когда король Неаполитанский фактически уже решил для себя вопрос об оставлении командования армией, еще большая тяжесть ответственности легла на маршала Бертье.

В полдень 16-го Бертье подготовил для Наполеона второй за этот день рапорт, на сей раз, в отличие от утреннего, не очень длинный, но более информативный. Он сообщал, что офицер-ординарец Аттален примерно шесть часов назад отправлен из Вирбаллена (то есть с ним, как полагаем, и был послан утренний рапорт начальника Главного штаба). А сейчас только что прибыли три курьера с эстафетой из Кёнигсберга. Король Неаполитанский остается в Вирбаллене в ожидании каких-либо новостей от герцога Эльхингенского, но пока ничего нет, ибо «казаки находятся между ним и нами». Мюрат использует необходимость пребывания в Вирбаллене для проведения смотра всего, что удалось собрать из Старой и Молодой гвардии и неаполитанской гвардии. Это единственные войска, которые еще боеспособны. Осталось не более 300 человек от Старой гвардии, еще меньше от Молодой гвардии. Большая часть солдат не способны к службе, так как ноги или руки обморожены. Неаполитанская гвардия сократилась с 10 тыс. до 700 человек, большинство которых не может двигаться без труда. Что же касается I, II, III, IV и IX корпусов, то они представляют собой только эскорты орлов, состоящие из офицеров и нескольких унтер-офицеров; все же остальные разошлись.

Несмотря на то что партии казаков находятся в 4 или 5 лье отсюда, король Неаполитанский остается здесь на ночь с гвардией и 14 орудиями, которые удалось собрать. Холод – по меньшей мере, 20 градусов: часовые не выдерживают.

В заключение Бертье отметил, что Ней остается с дивизией Луазона и теми людьми, которых собрал в Ковно. Судя по орудийным выстрелам, он либо следует за армией, либо взял курс на Тильзит, и «король думает, что нам о нем следует беспокоиться»[198].

16 декабря Наполеон и его спутники прибыли в Ганау где император получил корреспонденцию, поступившую, по-видимому, только что с эстафетой из Франции. В 3 или 4 часа дня Наполеон пересек Рейн и оказался в Майнце, на французской земле. Как показалось Коленкуру, «французское солнце заставило императора забыть о всякой усталости и всех несчастьях»[199]. Все депеши, полученные вечером того дня, касались только событий во Франции[200].

В ночь на 17 декабря, вскоре после полуночи, в Вирбаллен прибыл адъютант герцога Эльхингенского. Из рапорта Нея Мюрат и Бертье узнали, что маршал, которого они ожидали на дороге из Скрауце, двинулся на Нойштадт, и, более того, его адъютант был уверен, что тот сегодня будет уже в Гумбиннене.

К часу ночи Бертье кинулся составлять рапорт императору. Доложив ему прежде всего о действиях Нея, он информировал, что король Неаполитанский, который все еще остается в Вирбаллене с пехотой и кавалерией гвардии, отправляется в Шталлупёнен. Далее сообщил, что получил письма от Макдональда и Шварценберга и Мюрат приказал ему, Бертье, подтвердить им диспозиции, ранее определенные, а герцогу Тарентскому – чтобы он приблизился к Неману.

Что касается I, II, III, IV и IX корпусов, которые представляют собой не более чем эскорты орлов, король предполагал, как писал Бертье, определить этим вечером в Гумбиннене их движение к Висле: баварцев – в Плоцк, I корпус, вестфальцев и вюртембержцев – в Торн, IV и IX корпуса – в Мариенвердер, II и III корпуса – в Мариенбург. Бертье сообщил, что все силы гвардии (и Старой, и Молодой) сейчас насчитывают примерно 550 кавалеристов и 900 солдат; численность неаполитанской гвардии – немногим более 700 человек. Всю гвардию король думает разместить временно в Гумбиннене.

Начальник Главного штаба высказал предположение, что король Неаполитанский собирается с помощью корпуса герцога Тарентского осуществить маневр на Немане (sur le Niémen) и разместить войска так, чтобы прикрыть «старую Пруссию». В связи с этим гвардия разместит свои зимние квартиры либо в Эльбинге, либо в Мариенбурге. Бертье сообщал, что король Неаполитанский намерен передать вице-королю командование всеми войсками, которые отступают на Вислу, для их реорганизации. Все эти моменты он изложил как результат бесед (conversations) короля с ним. Но по приезде этим вечером в Гумбиннен Мюрат намерен подобные решения окончательно принять.

Затем Бертье написал, что накануне, 16 декабря, холод был 25–26 градусов и что только офицеры и несколько унтер-офицеров, окружающие орлов, представляют собой дивизии различных армейских корпусов; так что сами дивизии не насчитывают и сотни человек. Солдаты разрозненно двигаются по разным дорогам на Вислу[201].

Выйдя рано утром 17-го из Вирбаллена, уже к 10 часам утра Главная квартира и гвардия были в Шталлупёнене, примерно на половине дороги к Гумбиннену Здесь Мюрат и Бертье ждали три эстафеты, одна из которых доставила письмо Наполеона, помеченное Позеном 12 декабря[202]. И Мюрат, и Бертье оба выразили радость по поводу благополучного путешествия императора[203].

По-видимому, тогда же, вскоре после 10 часов утра, Мюрат пишет длинное письмо императору. Из него мы узнаем, какие новости принесли две другие эстафеты – это были послания от Макдональда от 11 декабря и от Шварценберга, помеченное 15 декабря Слонимом[204]. Письмо Шварценберга сохранилось. Князь сообщал, что находится в неведении по поводу позиции и направления действий Великой армии, но те сведения, которые он получает о действиях армии русских, его беспокоят и заставляют полагать, что Великая армия движется к Ковно, вероятно, для занятия зимних квартир. Это заставило его двигаться на Гродно, а затем, вероятно, после получения приказов от императора он двинется на Белосток. По его словам, генерал Дютайи, губернатор Варшавы, уведомил его, что русский генерал Ф. В. Остен-Сакен находится во Владимире-Волынском с 26 тыс. солдат, и это создает опасность для великого герцогства. Уведомил Шварценберг и о том, что по сообщению саксонского курьера, который прибыл из Варшавы, тот встретил императора в этом городе и было принято решение о движении VII корпуса в направлении Бреста, дабы иметь возможность прикрыть Великое герцогство Варшавское, прежде всего Варшаву[205].

Из писем Макдональда и Шварценберга видно, что ни тот, ни другой ко времени подготовки своих посланий еще не получили приказы, отправленные начальником Главного штаба и требующие, чтобы первый двигался ближе к Неману, второй – к Гродно и Белостоку для прикрытия Варшавы. Помимо этого, начальник Главного штаба должен был сообщить Шварценбергу что V корпус концентрируется в Варшаве и что князь Понятовский получит 20 тыс. конскриптов, которые уже там собраны, а также реорганизует артиллерию.

Далее Мюрат остановился, как можно полагать, на главном для него вопросе – возможности передачи командования и отъезда из армии. Он заявил, что не может столь длительное время оставаться вдалеке от жены и детей, и повторил, как ему казалось, важный аргумент: что не готов действовать как организатор и администратор и будет более полезен во Франции или в Неаполе, чем здесь.

Далее Мюрат повторил, сославшись в том числе и на рапорты Бертье, что невозможно собрать армию ни в Вильно, ни в Ковно и это заставило его совместно с командующими корпусов принять решение отвести войска на Вислу.

Будучи раздосадован действиями Нея, король не стал скрывать от императора опаснейшей ситуации, когда при отступлении от Ковно на Вильковишки неприятель оказался в районе Скрауце между войсками Мюрата и арьергардом Нея. В этой ситуации, как известно, маршал Ней решил отходить к Шталлупёнену через Нойштадт, а король Неаполитанский, в свою очередь, остановился в Вирбаллене, чтобы его дождаться. Столь серьезное обвинение в адрес Нея, сделанное в докладе императору, Мюрат дополнил еще и тем, что маршал не смог сохранить «более одного штыка от дивизии Луазона и от II и III корпусов». «Он совершил свой отход один, собственной персоной, с несколькими офицерами своего штаба и несколькими офицерами своих войск. Я узнал [об этом] вчера в 10 часов вечера, когда он оказался в Гумбиннене», – написал король Неаполитанский. Поэтому, сообщал Мюрат, ему пришлось составить арьергард из 300 человек Старой гвардии, примерно 150 солдат Молодой гвардии, 800 человек неаполитанских велитов[206], 400 гвардейских кавалеристов, 250 гессенцев и четырех орудий, имевших 300 зарядов: «Вот, сир, [собственно] все то, что нам удается собрать от Великой армии. Кроме того, следует сказать, что одна треть этих войск негодна к службе из-за обмороженных ног и рук».

Что касается казаков, отметил Мюрат, то они вчера еще не показались ни в Пильвишках, ни в Мариамполе. Они более не берут пленных и возвращают французских солдат, предварительно их ограбив. При движении армии еще в течение 6 дней на Вислу от нее не останется и того, что сейчас есть, и, вопрошал король Неаполитанский, «разве будет возможно с 1000 или 1200 солдат вашей гвардии защитить север великого герцогства и прикрыть Прусское государство?» Вся надежда, писал он, на армию герцога Тарентского, который, имея 30 тыс. дисциплинированных солдат, своим движением к Неману существенно поможет в маневрировании и противодействии неприятелю. В этом случае Мюрат передаст командование вице-королю.

В заключение король Неаполитанский написал, что занятие им линии от Вильковишек X корпусом, прикрывающим Пруссию, будет способствовать переговорам императора с прусским правительством[207].

Находясь в Шталлупёнене, Мюрат приказал Бертье продублировать прежнее послание, отправленное начальником Главного штаба в ответ на письмо Шварценберга от 14 декабря. В нем предлагалось Австрийскому корпусу двигаться на Гродно и Белосток с целью прикрытия Варшавы. Следовало также написать о движении армии на Вислу о ее усталости от длительных маршей, жестокого холода и многочисленных боев, а также о подходе Макдональда к Неману и прикрытии им северной части Великого герцогства Варшавского и Пруссии. Бертье должен был далее сообщить, что Неман перешли только немногочисленные партии казаков и русская армия еще более, чем французская, желает расположиться на зимних квартирах, а также о реорганизуемом в Варшаве V корпусе и о наличии там 24 тыс. конскриптов[208].

Ту же информацию следовало передать генералу Рейнье[209].

Бертье немедленно отправил соответствующие послания Шварценбергу и Рейнье[210].

Отступавшие части Великой армии оставались в Шталлупёнене недолго и вскоре двинулись к Гумбиннену. Главная квартира, по-видимому, была там уже к вечеру. Отсюда Бертье, согласно принятому ранее решению, отдал соответствующие приказы на дальнейшее движение остатков армии. I корпусу под командованием Даву и VIII корпусу, состоявшему из вестфальцев и вюртембержцев под командованием Жюно, с утра 18 декабря надлежало быть на марше, двигаясь через Даркемен[211], Гердауэн[212], Шиппенбайль[213], Гутштадт[214], Остероде[215] и Штрасбург[216] на Торн. II корпусу под командованием генерала Н. – Ж. Мезона и III корпусу (помимо Легиона Вислы и 34-й пехотной дивизии) под командованием Ж. Г. Маршана – в конечном итоге сконцентрироваться в Мариенбурге, пройдя через Инстербург, Велау, Алленбург[217], Фридланд[218], Прейсиш-Эйлау[219], Ландсберг[220], Вормдитт[221] и Прейсиш-Холланд[222]. IV корпусу под командованием Богарне и IX под командованием Виктора местом сбора определили Мариенвердер. Им следовало двигаться за I корпусом вплоть до Гутштадта, а затем идти через Либштадт[223], Морунген[224], Зальфельд[225], Финкенштейн[226] и Ризенбург[227].

Депо гвардейской кавалерии переносилось в Эльбинг; спешенные кавалеристы должны были собраться в Кёнигсберге, чтобы поступить в распоряжение генерала Бурсье; наконец, отдельные солдаты артиллерии и инженерных войск собирались в Данциге. Каждому командующему корпусом предписывалось проявить большую активность для реорганизации своего корпуса. Следовало выслать вперед офицеров для организации прохождения войск и подготовки для них продовольствия и размещения.