Читать онлайн Что посылает нам судьба…

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЗЕМНОЙ.

/рассказ/

Этого статного, высокого старика знали в доме все. Появился здесь он сравнительно недавно, лет может пять, шесть назад. Говорят, переехал ближе к дочери после смерти жены.

Ежедневно, в первой половине дня, примерно в одно и то же время он выходил на прогулку. Маршрут одинаков: в горочку вдоль домов, мимо овощных палаток, кулинарии, почты, к гастроному, в магазине делал необходимые покупки и шёл обратно. Выходил из дому и часиков в пять вечера. И это уже была просто прогулка. Но она зависела от погоды. В дождь и слякоть гулять не было смысла.

Местные относились к нему уважительно. Народ даже как-то подтягивался, смирнее становился что ли, при его приближении.

А он с мягкой полуулыбкой:

–Здравствуйте, доброго здоровьица. Как настроение? Как дела? Приветствую Вас. Спасибо и Вам того же.

Эти, казалось, дежурные фразы, воспринимались людьми как пожелания спокойствия, уверенности в себе, как доброе приглашение жить мирно, по-хорошему. И, прямо скажем, эти слова действительно поднимали настроение.

Сколько ему лет?

Глядя издалека на медленную статную походку, лет шестьдесят пять, семьдесят, дашь, не более. Наверно офицер в отставке, не иначе. Чуть ближе, видно, в возрасте человек, жизнь немало его потрепала. Вон и рука правая трясется, и спину уж больно прямо держит. Да, видно потрепала жизнь. Однако красив в молодости был, безусловно. И сейчас вдовушки-старушки, оккупировавшие лавочки под домом, именно такого мужчину, спокойного, уверенного в себе, хотели бы видеть рядом с собой.

Звали старика Владимир Алексеевич. Лет ему действительно было немало, восемьдесят четыре стукнуло. И жизнь действительно его потрепала. Война, более тридцать лет службы по военным гарнизонам. Болячки, которые накинулись как по команде после семидесяти. Смерть жены.

Был ли он несчастлив? Нет, ни в коем случае. Дай Бог каждому прожить такую насыщенную и интересную жизнь. Но одиночество, некая моральная усталость уже сказывались.

Ничто не изменило его привычку и сегодня.

На дворе январь, двадцать девятое число. Снег, пасмурно, легкий ветерок. Чуть ниже ноля на градуснике. Обычная, для этих мест погода.

Вот он вышел, постоял пару минут, опираясь, на палочку. Посмотрел по сторонам, чуть прищурив глаза, как бы привыкая к уличному свету. Все, можно двигать. На улице пустынно, народ на работе да по домам. Лавочка у дома тоже пуста, мерзнут местные барышни, у окон сидят, греются у батарей.

Под ботинками хрустит снежок. Раз, два. Ещё шажок, еще шаг. Машин тоже почти не видно. Тихо, сразу понимаешь, день будний.

Зашел в магазин. Вот уж, где не бывает пусто. Глянем, что есть поесть? Ты смотри, стихами заговорил… «Есть, что поесть». Булочку к обеду. Масло не забыть. Творог. Вроде все. К выходу.

Ботинки опять в ритм. Раз, два. Один, второй. Палка ритм сбивает. А куда без неё родимой! Треугольник, как говорят жесткая фигура. Не дай Бог упасть. Не встану.

Остановился у забора детского садика. Любил он смотреть на детишек. Любил их непосредственность, веселый, радостный смех. Любил смотреть, как мамаши расхватывают малышей по вечерам, обнимая, глядя на веселые родные мордочки, обещают всякие сладкие блага, лишь бы поскорее помчатся домой, где уж наверно заждались домашние, и муж вот-вот придет с работы усталый. Надо еду подогреть. А малыш заигрался с таким же, как и он сам. Надуется, заревет. Не хочу домой! Дай доиграть!

А сейчас малышей не видно. Холодно. В группах, наверное, в куклы играют, занимаются с воспитателями. Вон в окнах ярко горит свет. А во дворе только дворничиха детсадовская, мерно скребет снежок лопатой.

____________________

Вспомнил своих. Близняшки у них с Еленой Ивановной. Родились такие разные, Сашенька, толстячок, плакса. Дочурка, Татьянка, молчунья, улыбается радостно, видя мамку, ластится к ней. Сынок с темными волосиками, дочка светленькая. Такие разные.

Как-то в выходной, Лена с мамой, Антониной Мартыновной, на пару часов по делам пошли к родне. Автобусов не было, а пешком в одну сторону километра три-четыре, не менее. Уж и инструктировала молодая жена, и рассказывала, что детишкам и когда дать поесть, как и когда положить спать. Ну, все рассказала. Малышам было что-то около годика каждому.

Не прошло и десяти минут, концерт начался. Первым заплакал Санька. Ну а как же, он же больше на пару килограмм, ему больше и нужно. Попили водички. Танюшка захныкала. Здесь тоже водицей обошлось. Еще через десяток минут опять дуэт запел в разноголосицу. Качнул одного, притих, качнул другого, тоже тишина.

Блаженная тишина и порядок. Еще десяток минут настороженности. Ты смотри, спать, наверно, хотели.

Хотелось курить. На цыпочках, крадучись пошел к окну. Курил там изредка у форточки. Только потянулся за папиросами, опять слышны всхлипывание. Кто? Ну конечно Саня, тоже, наверно, курить захотел. Тьфу, тьфу, не дай бог. А вот и Танюшка проснулась. Что там мама приготовила? Покормим. Кого первым? Двоих сразу не получится… И так, четыре часа. Уже и сам голоден. Уши опухли – курить хочется.

Когда пришла Лена, радости не было границ. Детишки притихли, заулыбались, в доме сразу стало весело и радостно.

Ох, как давно это было! Как давно.

____________________

Сердечно поддавливать стало. Бог ты мой, слезы из глаз. Совсем стар стал. Люди вон идут, а я реву.

Он достал платок, постарался незаметно утереть глаза.

Ладно.

Успокоились.

Домой.

Открыл дверь. Родной запах дома.

Сынок Сашка, когда приезжает, обувь сбрасывает и по комнатам. Все посмотрит, все перещупает и лишь, потом снимает пальто, шарф.

Смеется: «Папа, мне бы вздохнуть пару раз этот родной домашний запах и уезжать назад можно».

Да, действительно запах дома, где бы мы ни жили, действительно удивительно одинаков. Исчез только особый аромат маминых изысков. Хотя, какие там изыски! Супчик куриный, драники, котлеты домашние, солянка, борщ, рассольник. Было, всё было, вроде известные блюда, но как здорово их делала Елена Ивановна. А теперь вот только сознание держит тот домашний аромат, труд дорогих сердцу рук жены.

Открыл холодильник, выложил продукты. Присел на кухне.

Тишина.

Сердце по-прежнему поддавливает. Да, разволновался сегодня не в меру.

Померяем давление.

Господи, зашкаливает. Двести десять на девяносто.

И руку уже не трясет, а бьет, прямо-таки.

____________________

Владимир Алексеевич вот уже более двадцать лет болел неприятной, непонятной и неизлечимой болезнью. Болезнь Паркинсона. Больше для этой болячки подошло бы название «дрожательный паралич». Ходуном ходит рука. Трясучка напрягает, человек начинает волноваться, переживать, пытается не показывать этот дефект людям. Отсюда масса побочных проблем.

Лечат ли эту болезнь? Да, лекарства есть, их выписывают и даже бесплатно дают, но эти пилюли дают сиюминутный эффект, больной к ним привыкает. Это уже как наркотик. Дозы увеличиваются, частота потребления возрастает. В аптеках что-либо новое появляется редко. Не первый год, чувствуя невозможность сдержать трясучку, он стал понимать, что и ноги не и из-за этой гадостной болезни, и спина колом стоит от неё же. В общем, всё стало сыпаться с бóльшей и бóльшей скоростью. Искал светил, академиков, специалистов по этому профилю. Кучу литературы прочёл, сам стал крупным знатоком истоков и причин возникновения болезни Паркинсона. Однако знание сил не прибавляло. Оно порождало только понимание бессилия и беспомощности человека в борьбе с этим недугом.

Смирись, жди участи. Молчи. Стисни зубы. Держись.

Сколько мог, держался. Но, видимо, его время уже подходит. Вот и сердечко реагирует на болезнь. Поддавливает, иногда даже перед глазами темно становится.

Научился бороться и с этим. Присядет в кресло, сосредоточится на какой либо мысли, вроде бы проходит. Хотя бы, на какое-то время.

Вот и сейчас принял лекарство, присел в кресло, на свое десятилетиями нагретое кресло. Прикрыл глаза. Темнота успокаивала. Виски отпускало.

Ну что, вспомним молодость.

____________________

Лена. Впервые увидел ее летом 1947 года. Сколько же лет прошло? Боже мой, больше шестидесяти лет… Вечность.

Возвращался из отпуска. Ехал на поезде из Литвы в Белоруссию. Заметил в соседнем купе миловидную девушку. Особенно поразили ее глаза и улыбка. На одной из остановок вышел прогуляться и покурить. Девушка выглянула в окно, и мы встретились взглядами. Несколько раз потом ещё искал ее взгляд и находил. Мы, как бы молча, взглядами договорились встретиться.

И такая встреча состоялась. Осенью, в выходной, прогуливаясь с друзьями по площади города, вновь встретил те же улыбчивые глаза, тот же памятный взгляд. Мы улыбнулись друг другу, как старые знакомые. Дальше пошли в ход старые, как мир, способы обольщения.

Надо же, получилось!

И вот мы вместе.

Дальше – встречи, прогулки по парку, танцы в городском Доме офицеров. Весной 1948 года сыграли свадьбу.

В девяносто пятом ушла моя Леночка, и я только тогда особенно четко понял, что такое она для меня. Моя жизнь, моя служба, мои дети, мое здоровье, в конце концов, это все она. Я был полностью огражден он семейного быта, от разного рода домашних проблем. В семье получал только радость и позитивные эмоции.

У Татьянки прорезались зубки. Какая радость, растет малышка! Сашка сам сделал первые шаги. Ура!!! Однако я не видел, как по ночам она к деткам вставала, не видел, как она за ними следила: как бы не упал куда, иль не хватил что-либо в рот. Я видел результат. Дети ухожены, довольны, улыбаются. Все хорошо дома. Нет, теоретически я, конечно, все знал об этом, но я полностью был отстранен от домашних забот. Я мог спокойно заниматься служебными делами.

Так было всегда, и когда детишки были маленькими и когда подрастали. Дома всегда уют, чистота. На кухне приятные, такие родные запахи. Белье чистое и выглажено, на кителе и брюках ни пылинки.

Когда она все успевала?

У Лены не было среднего образования, будучи рожденной в западной Белоруссии, она плохо писала по-русски и стеснялась этого. Однако она стремилась к учебе, меня заставляла устраивать диктанты, проверять их написание, даже просила ставить оценки. Я порой со смехом относился к этому.

Она обижалась:

–А нужна ли тебе безграмотная жена?

Я только теперь понимаю, это было самоутверждение. Да, она спокойно могла бы жить со своими шестью классами церковно-приходской школы. Но ей необходимо было самой утвердиться в понимании того, что она не ущербна, она такая же, как и все. Она грамотна. Она красива. Она мать. Она жена, в конце концов.

И своего она добилась. Стала грамотно писать. С удовольствием и много читала. Просила совета, что прочесть.

Ее не тянуло на лавочку у дома. Боже упаси лузгать семечки под летним солнышком. Эту безделицу не просто осуждала, она ее напрочь игнорировала. Пройдет, бывало мимо соседок, поздоровается мило и домой. Дома, у хорошей жены, всегда дела найдутся.

Уважали ее соседки за отзывчивость. У нее всегда найдутся лишние полкило соли или сахара. Она всегда покажет, как лучше подшить или перешить юбку, подремонтировать детскую одежду. И всё не потому, что в семье много лишнего, в том числе и времени. Нет. Просто это было ей свойственно по природе. Такая она была, моя Леночка.

В 1966 году наши детишки улетели из гнезда родного. И такая гнетущая, тяжелая тишина настала в доме. Семнадцать лет они рядом росли, развивались, радовали нас своими успехами. Мы вместе гуляли, мечтали вместе, жили одной дружной семьей. Мы, как друзья, могли часами в выходные общаться дома и не уставали друг от друга. И вдруг, детишки наши вышли на свою тропу жизни.

Понемногу тревога за детей ушла. Мы убедились, дети вполне самостоятельны и способны сами принимать жизненные важные решения. И именно в эти годы, когда дети начали жить самостоятельной жизнью, мы с Леной потянулись друг к другу.

Нет, не тогда в далеком сорок восьмом мы полюбили друг друга, то было юношеское обаяние, первая любовь. Мы сейчас, спустя почти два десятка лет, по-настоящему полюбили друг друга. Мы увидели, как нас тянет друг к другу, нам приятно быть вместе. Лена встречала меня на троллейбусной остановке, когда я возвращался с работы, и мы могли долго, долго идти домой, наслаждаясь покоем и внутренней радостью встречи. Мы смотрели одни и те же передачи по телевидению, горячо обсуждали их содержание, как бы ни спорили, приходили всегда к общему выводу о героях передач и фильмов, о самих передачах.

Особенно радостной была наша подготовка к приезду детей в отпуск. Когда они учились, каникулы по времени совпадали и у Саши и Тани, и наш дом вновь становился шумным и радостным. Опять одноклассники, друзья. Музыка, рассказы, бесконечные: «А помнишь?».

Уехали дети, опять мы вдвоем.

В середине восьмидесятых нежданно нагрянула беда. Лена начала быстро худеть, практически ослепла на оба глаза. Диагноз не утешительный, диабет. В марте 1990 года обширный инфаркт. В апреле 1991 года гангрена и ампутация правой ноги.

И даже будучи слабой, находясь на больничной койке, она думала обо мне и детях:

–Ну как вы там? Что ты кушаешь? Звонят ли детки? Не переживай, мы еще поживем!

Это она мне, здоровому человеку. Это она меня успокаивает. У меня сердце на части рвалось.

Культя долго не заживает. Врачи требуют подрезать ножку повыше.

–Ну, нет. Сам вылечу!

Я ежедневно по несколько раз делаю компрессы из облепиховой смеси. Получил уже хорошие навыки сестры-сиделки.

И, о чудо! Ранка начала затягиваться. Лена как ребенок радуется:

–Это ты своей заботой меня подлечил.

Да, заботой, но и своей любовью. Живи, дорогая, ты мне нужна. Ты нам нужна.

И вот настал день, когда Лена встала на протез. Сколько слез пролито. Её боль была моей болью. Но мы все преодолели. Мы пошли. Помаленьку, помаленьку. Но пошли.

Однако болезнь не отступала. Лена все больше и больше слабела. Тяжелая болезнь сына в марте 1995 года для нее стала, видимо, последним ударом. Лена увядала.

Перед глазами стоит тот страшный августовский день. Наверное, она чувствовала близкую кончину. Раньше обычного Лена ушла в спальную комнату. Проходя мимо, а я сидел в кресле у телевизора, она тронула меня за руку. Рука была холодной. Помню ее последний, очень печальный взгляд.

Утром десятого, около шести часов, Елена Ивановна тихо отошла в мир иной.

Да. Такие воспоминания не лечат.

____________________

Что-то совсем расклеился сегодня. Нельзя так.

Давит сердечко по-прежнему.

Поднялся с кресла пошел на кухню. Прикрыл форточку. Приготовил чай. Творожок с булочкой. Аппетита совсем нет. Однако поесть надо. Обед скоро, а я еще не завтракал.

Нехотя перекусил.

Вернулся в комнату.

На столе аккуратной стопочкой лежали фотоальбомы. Владимир Алексеевич разглядывал их вчера, пересматривал фотографии всегда с удовольствием. Это несложное занятие увлекало его и успокаивало немного.

____________________

Вот сибирский альбом.

Родной дом у железнодорожного вокзала. Я с братьями и сестрой у дома. Молодые, красивые, веселые. Наш огород, хиленький заборчик. Сынок Саша был в начале двухтысячных в Бердске. Искал дом родителей, так говорит, не нашел, так все изменилось.

А вот фотографии поездки с сыном летом 1963 года. Тогда мы в Германии жили. Рыбалка. Пока костер с братьями налаживали, уху готовились сварганить, сынок на лодке, это на одной из заводей на реке Бердь было, спиннинговал, пытался щучку поймать.

Первый раз паренек спиннинг забрасывает, ну метров на десять, пятнадцать, навыка-то нет. И нас все пугает:

–Поймал, поймал! Тащу!

Мы посмеивались. А когда у него действительно на блесну щучка килограммовая села, не поверили, думали, шутит опять, а он кричит во все горло:

–Держу, поймал!

Как он ее в лодку затащил, неизвестно. Подплывает к берегу, ножки и ручки трясутся от напряжения, в глазах азарт, блеск:

–Я ещё поплыву, может, ещё поймаю щуку.

Вот отпускные фотографии. Июль 1977 года. Снова рыбалка, теперь уже на Обском море. Лена, братья Михаил с женой, Иван Алексеевич. На острове необитаемом. Вот я переодет под Робинзона. А вот и уха, настоящая сибирская уха. Запах, и сейчас чую.

Я на свадьбе у племянника Алеши. Это тоже лето 1977 года. Молодежь вокруг.

Вот фотографии сестры. 1930 год. Ей двадцать лет, молоденькая, хорошенькая, пухленькая такая. И вот год 2005. Ей девяносто пять. Осунулась. Ослепла. Сынок мой с ней рядом. Его братья двоюродные рядом, Саша и Алеша. Хорошо, что они знают друг друга, далеко живут, правда, но знают, что есть братья и сестры, а это уже очень здорово.

____________________

Опять слезы душат. Что ж такое. Разнервничался вконец. Надо собраться. Нельзя себя распускать.

Всё, пауза, пауза!!!

Пе-ре-рыв.

Достал успокоительные капельки, заодно и очередную порцию лекарств. Запил водой. Встал. Медленно побрел в спальную комнату. Надо попытаться уснуть.

Лег, закрыл глаза.

Вновь перед глазами памятное, важное, что-то очень важное.

____________________

Военкомат на днях открытку прислал. Хорошо, что помнят, значит, не списали еще. К юбилею Парада Победы готовятся. Это хорошо. Сколько нашего брата осталось, единицы. Уходит народ. Что ж, время пришло. Меня приглашают, как участника этого события, на прием в честь Парада. Доживу ли?

А что, есть стимул. Надо готовиться.

Шестьдесят лет прошло. Целая жизнь.

Да, целая жизнь, я ведь офицером стал в феврале 1945 года. Вот это, кстати, тоже юбилей, надо бы детишкам рассказать. Вспомнить только, когда это было. Точно, в феврале. В Томске было. Училище наше, Днепропетровское артиллерийское, в эвакуации в Томске находилось. Много нас младших лейтенантов тогда выпускалось. Молодые, веселые, все на фронт рвались, боялись, что без нас добьют гадов.

Не получилось на фронт. Сразу по выпуску в Горьковскую область направили, в Гороховецкие лагеря. Причем весь выпуск. И уже там, в артиллерийском Центре, получили свои первые офицерские назначения. Я был направлен в 989-й Краснознаменный Печенегский гаубично-артиллерийский полк РГК, командиром взвода управления батареи.

Десятилетия прошли, а помню все: и номер полка и однополчан: сибиряка Балясникова Диму, москвича Туркова Володю, Степанца из Тулы. Мои первые коллеги, сослуживцы. Что интересно, в полку большая часть офицеров были москвичами. У некоторых отцы большими руководителями были. У Борьки Кутузова отец в иностранном отделе Наркомата Обороны служил, у Пегушева батя начальник автомобильного управления Наркомата. Вот какие знакомства были. Где они сейчас, мои ребята? Наверное, умерли уж.

Приняв взвод, я занимался подготовкой разведчиков и связистов для маршевой батареи. Уверен был, успею еще повоевать. И когда в ночь на 9 мая полк был поднят по тревоге, мы поняли, едем на фронт.

Наконец-то!

Только по пути к Москве нам объявили о капитуляции немцев. Радости не было границ. Все ликовали. Это не передать словами.

В тридцати километрах от Москвы, в местечке Щемилово, полк расположился лагерем. Здесь мы и узнали, что по приказу Верховного главнокомандующего полк будет участвовать в Параде Победы.

Началась долгая и кропотливая подготовка. В основном готовили машины и гаубицы, так как личный состав на параде должен был находиться в кузовах, а орудия цеплялись к автомобилям.

Получили новенькие студебекеры, правда, кузова пришлось менять. Американцы ставили металлические, из-за чего вместимость их была небольшой. И уже на Горьковском автозаводе были установлены деревянные кузова.

К параду готовились, главным образом, водители. Это были настоящие профессионалы. За плечами тысячи километров фронтовых дорог, это колоссальный опыт. Несколько раз выезжали на Манежную площадь в Москву, на тренировки.

Задача моя была несложной, надо было вовремя скомандовать равнение на главную трибуну.

В ночь перед Парадом спалось неважно. Волнение, ожидание. Помню, очень хотелось увидеть Сталина, да не только мне, всем участникам.

Ночь накануне Парада выдалась холодной. Шел мелкий, противный, моросящий дождь. Задолго до начала машины полка выстроились в колонну.

И вот, наконец, отмашка дана.

Что было дальше, было как сон. Трибуны, ярким пятном фашистские знамена у Мавзолея, сам Мавзолей. Мне показалось, что я увидел Его. Того самого, на которого, как на икону, смотрела и молилась долгие годы вся страна. Сталина. Хотя, что там можно было увидеть? Для нас Парад длился всего две минуты.

Две!!! Но какие. Я их не забуду никогда, эти две минуты. Память о тех мгновениях и какой-то особый восторг, живы, они со мной. Для меня это был один из счастливейших дней в жизни.

Да, почти шестьдесят пять лет минуло, как одно мгновение. Вот и вся жизнь так вот, как одно мгновение…

____________________

Раздался телефонный звонок, по его звуку понятно было, межгород.

Саша, наверное.

«Сынок, здравствуй. Что-то ты неделю молчал, не звонил. Знаешь, я ведь скучаю. Не смог в январе приехать, так на двадцать третье приезжай».

Они поговорили о домашних делах, о Сашиных дочерях, о внуках. О погоде, о настроении, о здоровье. Договорились встретиться на День Защитника Отечества, двадцать третьего февраля.

Разве по телефону наговоришься? Вот когда сын приезжает, все дни только одних разговоров. Причем, в этом оба ненасытны: о доме, о детишках, об армии, о друзьях, о международных делах, о разном. Оба изголодались по взаимному общению. Оба понимали друг друга.

Это как праздник.

А когда уезжал Саня, его любимая шутка:

– А поговорить?

Поговорить, конечно, есть о чем. Опять в госпитале лежал, опять с сердцем проблемы. В маму пошел, слабоват телом. С другой стороны понять можно. С двадцати трех лет во власти. Постоянная ответственность за людей, за службу. Переезды, смена обстановки. Украина, Литва, Иркутск, Москва, Псковская область, снова Москва. Да еще эта перестройка, чтоб ей неладно было. Вот и сдал, малость. Но ничего, шутит, бодриться. Молодец. Ладно, приедет, поговорим.

____________________

Начинало темнеть. Зимой уже в четыре часа вечера дома полумрак. Включил свет.

Надо бы пообедать. Супчик съем и достаточно. Куринный. Дочка принесла. Эх, что бы без нее делал. Постирает и погладит. Приходит часто. Приготовит поесть. Молодец. У неё своих два мужика. Но ничего, справляется. Молодец.

Разогрел в микроволновке суп. С видимым усилием съел несколько ложек. Разогрел чайник. С печеньем выпил чай. Всё.

Перешел в комнату. Сел в кресло. Закрыл глаза.

____________________

Опять воспоминания.

Гомель. Друзья, товарищи. Не много их было, но это действительно были настоящие друзья.

Семен Иванович Александров. Сколько же с ним знакомы? С 1963 года. Да, более сорока лет. Сыновей в один год отправили в военное училище. Вместе радовались их успехам. Переживали за дочерей, мою Татьяну и его Любочку. Все праздники вместе. Горевали, похоронив жен тоже вместе. И особенно сблизились после смерти его жены, Раисы Ивановны и сына Жени.

Похоронил я своего друга.

Ушли из жизни друзья и сослуживцы, Василий Васильевич Босовиков. Николай Зубарев, Сахновы. Один-одинешенек остался в городе, в городе, который на долгие годы стал родным, где прожила семья сорок лет – почти половину моей жизни. Тяжело было уезжать, но и оставаться было значительно тяжелее. Один. Дети живут своей жизнью. Друзья ушли из жизни. Похоронил Елену Ивановну. Пришлось уехать.

____________________

Медленно поднялся из кресла. Предательская слабость во всем теле. И перед глазами все плывет.

Потянулся рукой к телефону, набрал номер дочери.

– Танечка, доченька, плохо мне что-то, вызови «скорую».

– Папочка, все сделаю, сейчас прибегу к тебе. Ты только дверь открой. Сможешь? Все, я звоню.

Через десять минут приехала скорая помощь. Шумно вошла крепкая женщина лет сорока:

– Ну, что случилось? Не вставайте. Померяем давление… Плохо. А что принимали? Как утром себя чувствовали?

Дежурные вопросы. Врач и сама на них ответы знает, уже не впервые по его адресу приезжает. Зачастила неотложка в последнее время.

Худо, особенно по вечерам. Уже не только рука, все тело трясется. Давление запредельное. Аппетита нет. Настроение паршивое. Единственное, остается к врачам обращаться. А что делать? В больницу не берут, лежал уже и не один раз. Не лечат там. Что толку там лежать, поесть и дома можно, вкуснее хоть будет. Дома и кровать лучше, удобнее и привычнее.

Врач поликлиники тоже хоть и приходит регулярно, но посоветовать толком ничего не может, да и лекарств по этой трясучей болячке подходящих нет.

Они всё как оценивают? Возраст, года его прошли. Не жилец. Уже старик, не жилец.

Но почему именно его эта трясучка ест и ест, почему именно его? Да, восемьдесят четыре, летом восемьдесят пять будет. Память хорошая. Ноги, руки, голова, все цело. Так неужели нет лекарств, вылечить человека?

Дочка пришла.

– Здравствуй, Танечка. Вот пришлось опять врачей побеспокоить. Проходи.

Врач сделала укол, что-то советовала принять из лекарств, что-то завтра купить в аптеке. Надо завтра и врача на дом вызвать.

Все. Скорая уехала:

– Папуля, как ты себя чувствуешь? Что ты хочешь. Может чайку?

Если бы она знала, что само её присутствие, самое мощное лекарство. Легче стало, значительно легче. Но не может она жить постоянно с ним, и я не могу к ней переехать, обузой страшно быть, вот такая вот, как Ельцин говорил, «загогулина».

– Я у тебя сегодня переночую. И не возражай!

Посидела рядом, рассказала о домашних делах. Вроде и отвлекся. Действительно, лучше стало.

– Доченька, я тебя очень прошу, иди домой, дома дел невпроворот, иди доченька, спасибо тебе. Извини, что тревожу по пустякам.

– Папа, перестань.

Посидев еще пол часика, дочь пошла домой. Хорошо, что живет рядом. Десять минут и дома.

Сердечно понемногу отходило. Стало как-то спокойнее.

Звонок:

– Папа, я дома. Ну как ты?

– Все хорошо. Спасибо еще раз, доченька, спасибо. Ты мне утречком позвони, ладно?

– Спокойной ночи, папочка. Целую тебя.

Он медленно поднялся из кресла. Часа два наверно сидел здесь. Пошел в спальню, снял верхнюю одежду, прилег на кровать.

На стене, напротив кровати, фотография Лены. Молодая, улыбается. С букетом цветов. Это ее любимая фотография, этой фотке уже за шестьдесят, но это действительно лучшая из всех ее фотографий. Леночка улыбается своей нежной, ласковой, доброй улыбкой. Как бы зовет к себе.

Скоро, скоро родная. Скоро я приду к тебе.

Закрыл глаза. Какое-то незнакомое тепло прошло по телу. Голова закружилась… Как опьянел. Что это? Какое-то новое ощущение. Хотелось открыть глаза, но веки тяжелые, не открываются. Руки потяжелели, стали неподъемными. Воронка, воронка перед глазами. Люди, предметы, какие-то очертании, всё, постепенно ускоряясь, закружилось.