Читать онлайн Сердце Андромеды, или Чёрный цветок

1

Мы жили на параллельных улицах и, казалось, знали друг друга с первого дня, как увидели свет. Это не просто красивая фраза. Я действительно не помню, когда мы познакомились. В школе мы сидели за одной партой и получали одинаково плохие оценки. Но в девятом классе Рэм взялся за ум и подтянулся в учёбе, а я так и остался шалопаем, вечным середнячком, прочно застрявшим где-то между двойками и тройками.

Никакие особенные таланты в детстве у меня не проявились. Значительно позже, после окончания школы, я увлёкся литературой, пробовал писать рассказы, повести, и это доставляло мне удовольствие. Но в школьные годы меня ни к чему не тянуло. А вот у моего друга дар проявился рано. Рэм прекрасно рисовал. Его карандашный рисунок «Мёртвого Христа» Мессины до сих пор хранится у меня, как напоминание о том времени, когда мы оба были счастливы в своём прекрасном, вечно розовом детстве.

Рэм часто лазил по чердакам, чуланам и сараям, посещал пункты сбора макулатуры, где из мусора выуживал альбомы и журналы с цветными репродукциями картин. Если попадалось что-нибудь стоящее, брался за карандаш. Копирование художников прошлого, особенно любимых им итальянцев XVI и XVII веков, помогало, как он объяснял, нарабатывать технику. Уже с ранних лет мой друг мечтал стать художником.

Однажды в школе ему предложили поучаствовать в выпуске очередного номера стенгазеты. Рэм взялся за дело и легко набросал несколько карикатур на события из школьной жизни. Карикатуры получились очень похожими и колючими. На следующий день газету украли. Видимо, рисунки кого-то сильно задели или, наоборот, кому-то приглянулись, так что воришка решил прибрать их к рукам, чтобы наслаждаться искусством в одиночку. Кража наделала много шума, но виновника не нашли.

А в шестом классе Рэм попал в историю, которая сделала его знаменитым на весь мир.

В детстве я часто болел ангиной, и сентябрь восемьдесят второго года не был исключением. Как только пик болезни проходил и мне становилось лучше, я наслаждался бездельем: смотрел телевизор, читал книги либо играл в солдатиков древнего мира, которых рисовал и вырезал мне из картона Рэм. Болеть я обожал!

В тот день друг ворвался ко мне как ошпаренный и переполошил родителей.

– Валерка! Валерка! Я видел инопланетян!..

– Кого?! Инопланетян?! Да ты что!..

От перевозбуждения друг не мог собраться с мыслями и объяснить, что случилось. Прошло по крайней мере четверть часа, прежде чем его бессвязные выкрики и отдельные фразы сложились во что-то вразумительное.

В Южном парке мы часто играли с пацанами в футбол. Пока я болел, Рэм наведывался туда без меня. Обычно он стоял на воротах, неплохо справляясь с ролью голкипера. В тот день над футбольным полем появилась… летающая тарелка, беззвучно зависла в воздухе и выстрелила из днища слепящим конусом света. Потом с едва заметным гулом опустилась на землю. Двигатели смолкли, наверху тарелки отвалилась крышка люка и появился инопланетянин в серебристом скафандре…

Я слушал Рэма, разинув рот. От волнения у меня даже подскочила температура. Мои же родители снисходительно улыбались и переглядывались. Когда Рэм ушёл, мать сказала отцу: «Вот как ломает детскую психику современное телевидение…» Они были уверенны, что Рэм всё придумал, что на детей пагубно влияет западная культура и низкопробные отечественные передачи, и это серьёзная проблема, стоящая перед государством. Родители не поверили моему другу. Я же верил ему безоглядно.

Через несколько дней вышла местная газета со статьёй на первой полосе, статью я вырезал ножницами и долго хранил как священную реликвию. Её текст запомнил наизусть. Вот что там было напечатано:

«27 сентября 1982 года ученики пятых и шестых классов играли в мяч в Южном парке культуры и отдыха. Внезапно небо озарил большой светящийся багровый шар. Он висел в воздухе несколько минут, потом исчез, снова появился и застыл на высоте двух-трёх метров над землёй. Школьники и несколько взрослых наблюдали, как вверху шара открылся своеобразный люк и из него вышли два существа внеземного происхождения, одетые в зеркальные светящиеся комбинезоны. Существа были выше человеческого роста и имели по три глаза. Один из пришельцев включил прибор в форме треугольника и осветил футбольное поле искрящимся светом. Потом двинулся в направлении людей и напугал их. Ближе всех к пришельцу находился юный футболист, он закричал от страха, но не смог сдвинуться с места. Люди закричали вместе с ним. Это подействовало на инопланетян. Они вернулись на корабль, закрыли за собой люк, и светящийся шар растворился в воздухе…»

На другой день о сенсационном происшествии заговорила вся столичная пресса и вышло сообщение ТАСС. По нашему городу с утра до ночи бегали журналисты и фотокорреспонденты в поисках свидетелей встречи с НЛО. Ещё через два дня вышел документальный фильм – его транслировали по многим каналам. В нём школьники – те, что играли в Южном парке, – давали интервью американскому журналисту. Среди них был Рэм.

Я видел его окаменевшее от волнения лицо, напряжённый взгляд, направленный в объектив кинокамеры, слышал его ответы ведущему и испытывал гордость за друга. Он стал знаменитостью, о нём говорили, писали, показывали по телевизору. В школе Рэму не давали прохода, точно звезде эстрады или кино, донимали вопросами и просьбами рассказать об НЛО. Больше всего хлопот доставляли девчонки – натуры чувствительные и падкие до сенсаций.

Минуло две недели. Шумиха вокруг пришельцев понемногу улеглась. Комиссия в составе уфологов, физиков, медиков и даже криминалистов обследовала место высадки инопланетян, но ничего не нашла, ни одного артефакта. Всплыло обстоятельство, что никто из взрослых свидетелей контакта с внеземной цивилизацией не откликнулся на призывы прессы дать интервью. А показания школьников вызывали сомнение. Мало ли что могло взбрести в их головы? На этот счёт своё мнение высказали психологи: у детей, особенно в переходном возрасте, психика неустойчива, а богатое воображение может подменить реальность. Иначе говоря, ребята всё придумали. На том история с НЛО и закончилось, о ней забыли. Но только не в школе.

В одночасье мой друг и я из героев превратились в изгоев, в объекты бесконечных насмешек, издёвок и преследований. На нас показывали пальцами, нам крутили фиги, нас дразнили, оскорбляли, только что не били. «Глядите, глядите, вон брехуны идут! Что, славы барона Мюнхгаузена захотелось? Вы бы ещё на Луну слетали!..»

Нам ничего не оставалось, как терпеливо сносить все унижения и оскорбления. Продолжалось это довольно долго, месяца два. Потом мало-помалу пошло на убыль и наконец прекратилось.

В нашем классе училась девочка, не скажу, что писаная красавица, но было в ней что-то такое особенное, что привлекало мальчиков – в том числе из параллели. Звали её Ангелина Дементьева. Для друзей и подружек – просто Геля. Порой я засматривался на неё, на её профиль со вздёрнутым носиком и тёмными, вразлёт, бровями.

Как-то раз я спросил у Рэма, что он думает о Геле. Он как раз копировал репродукцию картины Тициана «Кающаяся Мария Магдалина» и я посчитал, что момент для такой деликатной темы подходящий. Рэм ответил без обиняков, что Дементьева не в его вкусе.

– Я склонен к рубенсовским типажам, – веско резюмировал он.

Благодаря другу я достаточно свободно ориентировался в пантеоне великих художников, в живописных школах и направлениях, потому его ответу удивился и не поверил. Ну как могут нравиться эти обрюзгшие, толстомясые тётки с полотен фламандского живописца, не вызывающие ничего, кроме брезгливости и похотливого любопытства? Но вслух ничего не сказал.

Однажды во время сбора металлолома, мы тащили на тележке две чугунные батареи – тяжёлые до невозможности. С горем пополам доволокли груз до школьного двора, чертыхаясь и обливаясь потом, как вдруг встретили Дементьеву – теперь уверен, что не случайно, а по зову судьбы. Дементьева уставилась на Рэма огромными медно-карими глазищами и спросила:

– Полевой, говорят, ты видел инопланетян? А какие они?

Спрашивала она, конечно, без злого умысла, без желания уязвить моего друга, просто ради любопытства. Но мы этого не поняли. Рэм вспыхнул и заковыристо выругался.

– Ты что, дурак? – огрызнулась Геля.

– Сама дура! – парировал он.

Трудно поверить, но эта встреча в школьном дворе, возле груды металлолома, в скором времени переросла в настоящую дружбу. Другая девчонка наверняка бы бежала от нас, уличной шантрапы, без оглядки, обходила бы стороной, но Геля была скроена иначе. Она легко вошла в нашу компанию, и всё свободное время теперь мы проводили вместе.

Геля не была стопроцентной пацанкой, но по многим чертам подходила под типаж. Так же, как и мы, она бегала, прыгала, гоняла на велосипеде, играла в футбол, орала во всё горло, если этого хотелось, и даже хулиганила – но умела вовремя остановиться и удержать нас от совсем уж сумасбродных поступков. При этом она была круглой отличницей, примером поведения. Как всё это в ней совмещалось – не понимаю.

Пока мы росли, отношения Рэма и Гели менялись – это уже была не просто дружба. Я не ревновал и благородно отошёл в сторону, если уж девушка отдала предпочтение другу. А разве могло быть иначе? Узнав Гелю получше, я понял, что пары из нас никогда бы не получилось. Да и у Рэма с ней всё складывалось неоднозначно. Но об этом позже.

В восьмом классе мы записались в секцию бокса. Были на то причины: стычки с уличной шпаной, в которых нам нередко перепадало. Заниматься мы начали вдвоём, но через месяц я бросил. А Рэм увлёкся, участвовал в соревнованиях и даже получил первый юношеский разряд.

Так совпало, что в год окончания школы в нашем городе открылось художественное училище. Рэм поступил в него без особых усилий, а со второго курса его забрали в армию.

Геля поступила на журфак университета, куда и стремилась. А я, получив по состоянию здоровья белый билет и не имея ни одного побудительного мотива продолжить образование, ринулся покорять отечественный рынок. Сначала занимался челночным бизнесом, а потом приобрёл ларёк.

2

Год пролетел незаметно. В начале осени Рэм приехал в отпуск: объявился как снег наголову, загорелый, поджарый, с сержантскими лычками на погонах. Обаял белозубой улыбкой.

– Привет, Валерка!

– Привет, Рэм!

Мы обнялись. Приезд его случайно совпал с днём рождения Гели.

После школы у них всё пошло наперекосяк. Светлана Алексеевна, мать Гели, на дух не переносила Рэма. Между ними часто случались ссоры. Рэм срывался, хамил. Геля обижалась на него, неделями не разговаривала. Но и с матерью у неё не было согласия. В общем, непростая ситуация.

Письма от Гели Рэму в армию приходили нечасто. Однажды я узнал, что у неё появился ухажёр, а поскольку никогда ничего не скрывал от друга, то немедленно сообщил ему эту новость. Рэм ответил в обычной манере: «Приеду, начищу ему рыло!»

Геля справляла свой девятнадцатый день рождения в ресторане. Кто всё устроил и оплатил, было не трудно догадаться. Я попал в число приглашённых. Поскольку о приезде Рэма виновница торжества не знала, мы решили преподнести ей сюрприз. Купили букет цветов, конфеты, бутылку шампанского и поехали.

Геля обрадовалась, кинулась обниматься, чмокнула Рэма в гладко выбритую щёку. Но мы слишком хорошо её знали, чтобы не заметить перемену: в глазах, в движениях, в выражении лица появилась скованность, даже некоторая отчуждённость, которой раньше не было.

Возле Гели постоянно вился длинный худой парень с выпуклыми угольно-чёрными глазами. Его звали Артур Гликман. Он был, как говорится, из ранних, из тех, кто уверенно вошёл в бизнес в девяностых и сразу оперился. Без сомнения, ему кто-то помогал, но имени высокого покровителя я не знал.

Нас посадили за один стол со Степановой и Савушкиной, нашими одноклассницами, ужасными болтушками. Весь вечер они охали да ахали, восторгаясь, как повезло Геле с Гликманом. Дуры! Мы молча ели и пили, равнодушно поглядывая по сторонам.

Всё было очевидно: Светлана Алексеевна нашла кого искала – лучшего мужа для дочери и не пожелать. При виде Гликмана она начинала сиять от счастья, готова была разбиться в лепёшку, лишь бы этот брак состоялся.

Рэм решил покурить.

– Давно пристрастился? – спросил я, когда мы вышли во дворик ресторана.

– Да я не курю. Это так, от безделья.

– А разве вы уходите?

Оказалось, что Геля вышла вслед за нами. Рэм взглянул на неё, и в глазах друга я прочёл столько путаного, намешанного, сложного, что решил оставить их вдвоём. Пусть наконец выяснят отношения: стоит ли им продолжать мучить друг друга, или лучше разойтись навсегда. Но тут прискакал Гликман – преуспевающий прохвост, не отпускавший от себя Гелю ни на шаг.

– Знакомьтесь, это Артур. А это мои школьные друзья, Рэм и Валера.

– Рэм? Забавное имя. Довольно редкое по нынешним временам. Что оно означает? Что-то революционное, кажется?..

Когда Гликман говорил, то смотрел поверх головы собеседника, как будто снисходя до него и с презрительным высокомерием успокаивая – ничего, мол, приятель, тебе тоже повезёт в жизни. Узнав, что Рэм учится в художественном училище, Гликман оживился и стал хвастаться знакомством с директором.

– Иван Петрович как-то ко мне заходил, просил денег на ремонт крыши. Представьте себе: здание только открыли, а с потолка уже вовсю течёт… Кстати, дружище, – он взял Рэма за пуговицу, – если надо похлопотать, обращайся. Твой директор у меня в долгу…

Рэм промолчал, но его вид ничего хорошего не предвещал.

Гелю позвала Светлана Алексеевна. Геля извинилась и вышла. Гликман потрусил было следом, но Рэм его окликнул:

– На минуточку можно?

– В чём дело? – Гликман уже не казался таким снисходительно-учтивым.

Рэм поманил его пальцем и негромко, но отчётливо произнёс:

– Дело в том, дружище, что я люблю Ангелину Николаевну. А она любит меня. И у нас всё будет прекрасно. Я вернусь через год и если узнаю, что ты по-прежнему трёшься возле неё, то сломаю тебе нос.

Гликман, надо отдать ему должное, выслушал угрозу спокойно, только слегка поджав губы и прищурившись, затем молча подал рукою знак. Как из-под земли в ту же секунду явились два бравых молодца-охранника, которые, очевидно, прятались неподалёку.

– Этих двоих, – распорядился Гликман, тыча в нашу сторону длинным костлявым пальцем, – вывести с территории ресторана, и чтобы я больше их здесь не видел…

Рэм не стал ждать приглашения убираться вон и ударил первым. Кулак плотно въехал Гликману в челюсть, и, если бы охранник вовремя не подсуетился, будущий зять Светланы Алексеевны полетел бы вверх тормашками в цветочную клумбу. Драка началась во дворе (большинство окон ресторана выходило на улицу, поэтому никто ничего не заметил), а закончилась в арке. В результате мне расквасили нос. Рэм так конкретно порубился с двумя охранниками, что в какой-то момент те выдохлись, и, тяжело дыша, отступили – больше не рисковали нападать. Мы тоже нажали на паузу. Я платком затыкал хлещущую из носа кровь, а Рэм, сжавшись пружиной, ждал продолжения сабантуя, готовый в любую минуту вновь кинуться в рубку.

– Вот что, пацаны, – сказал один из охранников, у которого под глазом наливался великолепный синяк, – валите-ка отсюда по-хорошему. Да побыстрее. Сейчас сюда ребята приедут и конкретно начнут шмалять…

Мы ушли с гордым осознанием, что победили, а через два дня у Рэма закончился отпуск. Я провожал его на вокзале, как вдруг прибежала Геля – пунцовая, с распущенными волосами. Она звонила Рэму домой, но трубку взяла Валентина Михайловна, его мать.

– Я всё знаю, всё… Это из-за меня, да, из-за меня?

Геля была сильно взволнована, глаза блестели, но что скрывалось за всем этим – обида, гнев, раскаяние, – мы не знали, поэтому, не сговариваясь, начали валять дурака.

– Нет, не из-за тебя. Наши разногласия носили чисто политический характер, – сказал Рэм с усмешкой, а я добавил:

– Понимаешь, Геля, мы разошлись в вопросе вступления России в ВТО, поскольку считаем, что без политики протекционизма отечественное сельское хозяйство будет не конкурентоспособным.

– Идиоты! – обиделась она и отвернулась.

Я ушёл. Позже Рэм написал мне, что перед тем, как поезд тронулся, Геля сказала: «Я буду тебя ждать».

В девяносто втором мои родители уехали за границу. Моему отцу, инженеру-химику, предложили выгодную работу в Канаде. Вдвоём с матерью они оформили визу и распрощались со страной, которой нужны были теперь специалисты совсем иного профиля. Родители не сомневались, что я поеду с ними. Но я искал самостоятельной дороги, верил в себя и упрямо продвигал маленький бизнес. К тому же обзавёлся гражданской женой, от которой мать, правда, была не в восторге. Пришлось успокоить нервы предков обещанием, что в случае чего я к ним перееду. На этом и расстались.

Рэм вернулся из армии и с головой ушёл в учёбу. С Гелей у него было всё по-прежнему. Я не осуждал девушку, понимая, как ей не легко: с одной стороны давит собственная мать, с другой – обхаживает обаятельный ловкач с внушительными связями и мешком денег. Как тут устоишь? Гликман подсуетился и устроил Гелю на телевидение, исполнив её давнишнюю мечту.

Однажды Рэм пришёл ко мне с баклажкой пива. Мы закрылись от Светки на кухне (моя сожительница была дамой с характером и с другом не ладила), посидели, выпили, и Рэм признался, что больше так не может:

– Знаешь, я решил бросить училище. Жизнь круто изменилась. Искусство в том виде, в котором я его любил, теперь никому не нужно. Все заняты баблом, рубят его и днём и ночью. А я, получается, витаю в облаках.

Я догадался, в чём дело. Рэм уверовал, что если займётся предпринимательством и разбогатеет, то вернёт любимую девушку и заслужит расположение её матери. Я не стал его переубеждать, хотя на тот момент кое-что сдвинулось в моём сознании, прежние стереотипы дали трещину. С годами я так и не смог приноровиться к ментальности нового времени и в конечном итоге проиграл. Но тогда я ещё был полон оптимизма и обрадовался – теперь мы вместе будем вести бизнес.

Рэм ушёл, а Светка закатила скандал:

– Какого чёрта ты без меня всё решил! Охренел совсем? Мы и так еле-еле концы с концами сводим, так ты ещё этого захребетника взял! У тебя вместо головы что – репа?

И всё в таком духе. В одном Светка была права – дела наши шли неважно. В городе выросла преступность. Братва делила зоны влияния, дралась насмерть с конкурентами за кусок пожирнее. Ко мне в киоск и на рынок часто наведывались бритоголовые то от одного, то от другого пахана, требовали плату за «крышу», угрожали. Один раз в назидание даже немного побили – Рэм тогда служил в армии. Если бы процент с дохода брала одна банда, можно было ещё держаться, но несколько – явный перебор.

Войдя в курс дела, Рэм взялся исправить ситуацию.

– А что ты сделаешь один против сотни? У них ножи, кастеты, бейсбольные биты, автоматы. С ними милиция не справляется. Между прочим, знаешь, кто ко мне наведывался на днях?

– Кто?

– Панаев. Помнишь такого?

– Нет… А-а… Это которого из школы попёрли за хулиганку? Он по ней, кажется, и срок получил?

– Да. Теперь у него своя банда, представляешь? Кликуха Шрам.

– И что, он тоже свои права качает?

– Ещё как! А поскольку учились мы с ним в одной школе и живём в одном районе, говорит, брать будет с персональной скидкой. Сволочь.

– Ладно, Валер, как говорил мой дед, поживём – увидим…

В конце октября наступило бабье лето, дни стояли тёплые и солнечные. Мы с Рэмом торговали на рынке турецким ширпотребом, и вот как-то раз от Светки прибежал мальчишка весь в соплях – курьер.

– Ты Валера?

– Ну я.

– Там ваш киоск… В общем, это…

Я всё понял. Мы попросили соседа приглядеть за товаром, а сами ринулись на Ломоносова, благо было недалеко. Уже издали бросился в глаза учинённый в киоске погром: стёкла были выбиты, дверь кособоко висела на одной петле. Раскисшая Светка сидела на табурете, хлюпала носом и размазывала тушь по щекам.

– Они…они… забрали всю выручку. Гады… Грозили поджечь и всё тебя допытывали: где, мол, когда придёт, но я сказала, что не знаю… – Светка сорвано заголосила:

– Ой мамоньки родные! Что на свете деется! Как жить-то!..

– Ладно, уймись! – прикрикнул Рэм. – Лучше расскажи, сколько их было, как выглядели, куда пошли…

Бандитов было пятеро. Светка запомнила одного, самого здорового, бритого, в клёпаной кожаной куртке.

Мы догнали их возле продуктового магазина. Двое стояли на улице, остальные, видимо, зашли внутрь. Один, длинный, сухопарый, бритый налысо, в чёрной куртке, совпадал со Светкиным описанием.

Рэм обогнал меня, подскочил к бритоголовому, и тот сразу оказался на земле. Его товарищ поднял шум, из магазина выскочила подмога.

Нам крепко досталось – больше, конечно, мне. Я даже побывал на земле, успевая перекатываться с боку на бок и прикрывать голову руками. Спас Рэм – отогнал коблу. Когда я тяжело поднялся, всё кругом замелькало и завертелось каруселью: руки, ноги, кулаки, глаза – словно фары несущегося по встречке автомобиля. Не знаешь, что произойдёт в следующую секунду. Рэму перепало тоже, но он ловко уворачивался, уходил, ныряя под удары, и его ни разу не сшибли с ног. Иначе нам был бы конец.

Кто-то из магазина вызвал милицию. Менты на этот раз сработали оперативно. Если бы они действовали так всегда, рэкет в нашем городе давно бы исчез.

Меня и Рэма скрутили, нацепили наручники и бросили в милицейский бобик. Как поступили с братвой, мы не видели. Тогда-то у меня впервые и закралось подозрение.

3

В милиции нас лишили брючных ремней, шнурков, часов (мои были разбиты) и заперли в камере, в которой уже сидел, вернее лежал, уткнувшись в стену, какой-то бомжеватый субъект – от него несло, как от помойной ямы.

Первым делом мы осмотрели друг друга. Ощупав грудь, я обнаружил, что, по крайней мере, два ребра у меня точно сломаны. Но больше всего огорчил выбитый зуб – нижний передний, вместо него торчал обломок. У Рэма в клочья разодрали куртку и рубашку, словно пропустив сквозь мясорубку, на затылке вырвали клок волос, но на лице не было ни синяка, ни ссадины. Вот что значит боксёр!

Через час меня начал колотить смех.

– Ты чего?

– Не пойму, какого лешего мы полезли в драку? Эти козлы нас отметелили, и нас же менты упаковали.

– Это ещё бабушка надвое сказала, кто кого отметелил, – пробурчал недовольно Рэм.

От досады меня так и распирало выкинуть что-нибудь, спокойно сидеть я не мог, поэтому закричал во всё горло:

– Прокурора!!! Я требую прокурора!!

Из-за двери, как из утробы, донеслось:

– А вот я приведу сейчас такого прокурора, что мало не покажется.

Бомж от крика шевельнулся, но остался лежать, и только сильней пахнуло густым смрадом.

– Валер! Кончай! – скривился Рэм, зажимая нос.

Какое-то время сидели молча. Потом Рэм встрепенулся:

– Который час?

Я пожал плечами и глянул в зарешёченное окошко, за которым синел гладкий лоскуток неба.

– Может, три, а может, и четыре часа.

– Всё, я пропал. В пять у меня свидание с Гелей.

Дальше в своём повествовании я буду опираться только на факты, установленные следствием, ничего не присочиняя. Мне важно самому разобраться в произошедшем, дойти, как говорится, до истины. Каждый раз, оглядываясь на прошлое, я вспоминаю подробности, которых не замечал, история переворачивается в мозгу, и мне кажется, что правду уже никто никогда не узнает.

Геля ждала Рэма в сквере, около памятника Пушкину, с пяти до половины шестого, когда мимо проехал Артур Гликман. Думаю, что проехал он не случайно. Надо отдать должное проныре, действовал он без нажима – умно, деликатно и хитро. Вероятно, боялся грубым наскоком испугать девушку, оттолкнуть, показаться не тем, кем старался выглядеть.

Из материалов уголовного дела следовало, что Геля села в его машину, не дождавшись Рэма. Гликман пригласил её в недавно открытый возле Южного парка собственный ресторан. Он уже давно звал её туда. Геля согласилась, хотя была не в настроении, прежде заехала домой переодеться. В ресторан они попали в половине седьмого или чуть позже.

В это время в районном отделе милиции, в кабинете капитана Григорьева, происходил следующий разговор:

– Товарищ капитан, я не понимаю, за что нас несколько часов продержали в камере? Мы ведь пострадавшие. На наш киоск напали какие-то отморозки, забрали всю выручку, учинили погром. Мы хотели только вернуть украденное, – говорил я с возмущением, но капитан, скользкий как угорь, вёл какую-то свою, непонятную игру.

– Так у вас бизнес? – обрадовался, словно совершил великое открытие.

– Ну разумеется.

– Значит у вас есть лицензия, с документами, конечно, все в порядке, с налоговой тип-топ?

– А при чём тут это?

– Послушайте, вы что, маленькие, не понимаете?

– Нет, не понимаю. Я хочу написать заявление о покушении на жизнь и здоровье моей жены…

– Погодите, погодите, – прервал капитан и достал из ящика стола бумагу. – Вы хотите по закону? Мы можем всё устроить по закону. Вот у меня в руках заявление от гражданина Виктора Панаева.

– От кого?

– От Виктора Владимировича Панаева. Заявление о нанесении ему гражданином Рэмом Андреевичем Полевым тяжких телесных повреждений, а именно: сотрясение мозга, перелом челюсти, ушиб селезёнки и т. д. и т. п. На то имеется соответствующее медицинское заключение… Ну так что, господа-товарищи? Или начинаем разбор полёта строго по закону, или ставим на этом жирную точку и едете домой? И впредь ведёте себя благоразумно.

Нечего объяснять, какой вариант мы выбрали.

– Интересно, что капитан имел в виду, когда советовал вести себя «благоразумно»? – спросил Рэм, когда, покинув здание милиции, мы направились к автобусной остановке.

– А то, что они тут все одной верёвочкой повязаны.

Мы дошли до конца улицы, пугая редких прохожих своим потрёпанным видом, а за углом нас уже ждали – на двух машинах, человек восемь, среди них знакомый бритоголовый и ещё пара физиономий, крепко засевших в памяти. Теперь они были вооружены битами и пистолетами, а у одного на груди висел укороченный калаш.

– Ну наконец-то, ребятки! Наконец-то! А то мы вас заждались. Здорово!

Из-за спины бритоголового вышел Виктор Панаев, или, как теперь его все звали, Шрам, невысокий, поджарый, скуластый, с сигаретой, прилипшей к губе.

– Ну что, покалякаем?

Нас посадили в разные машины. Два крепких амбала зажали меня с двух сторон. Когда я попытался выведать у них, куда мы едем, то услышал в ответ:

– Сиди смирно и не дёргайся.

Если нас не порешили на месте, значит, мы были нужны. Но каковы менты, каковы! – думал я. Их явно прикормили бандиты, и наша участь выглядела незавидной.

Машины долго кружили по городу, я понимал, что между Рэмом и Шрамом идёт серьёзный разговор, в котором решается наша судьба. Зачем-то мы понадобились Панаеву и было обидно, что от меня уже ничего не зависело.

Но вот машины побежали по проспекту, никуда не сворачивая, через акведук к большой дорожной развилке: поворот направо – к Северному мосту, налево – к Южному парку. Я мысленно молился: только не в парк. Если завезут в лес, значит к обоюдному согласию переговорщики не пришли.

Машины повернули налево и вскоре затормозили возле нового, недавно открывшегося ресторана. Я ещё не знал, что он принадлежал Гликману.

Нас отпустили в туалет привести себя в порядок. Когда остались вдвоём, Рэм вкратце обрисовал ситуацию:

– Вербуют нас, Валерка, вербуют. Уж больно понравилось Панаеву, как я оприходовал его братков. Я пока отвечал уклончиво – ни да, ни нет. Понимаю, если откажусь – кранты.

– А зачем в ресторан?

– Хочет обмыть предстоящую сделку. А может, просто пыль в глаза пускает – какой он, мол, крутой.

– Что делать-то?

– Понятия не имею.

– Никаких идей?

– Нет.

Позже я узнал, что Шрам давно нацеливался на ресторан Гликмана, считая, что он расположен на его территории. Несколько раз наведывался к ресторатору в гости, принуждая отстёгивать процент с прибыли на законных, как он полагал, основаниях. Но у Гликмана была своя «крыша» – Захаров, афганец, сколотивший группу таких же как он бывший военных. Между Захаровым и Шрамом давно шли сложные переговоры насчёт спорного района Южного парка и прилегающих к нему частных владений. Решить, что кому принадлежит, тихо-мирно не получалось, но и развязывать войну ни одна из сторон не решалась. Все понимали, что победа достанется высокой ценой. Вопрос с парком и рестораном оставался в подвешенном состоянии.

Люди Шрама сдвинули столы, сели. Двоих выставили дежурить на автостоянке около ресторана.

– Вот, Валерыч, – сказал Шрам, пока разливали водку, – если бы послушал меня сразу, не было бы неприятностей. А ведь я предлагал, как нормальному пацану со своего района, выгодную сделку. По-приятельски, так сказать.

«Ну уж приятелями мы никогда не были», – подумал я, глуповато улыбаясь и пожимая плечами.

Выпили. Шрам закусил селёдочкой с луком, крякнул от удовольствия и, откинувшись на спинку стула, спросил:

– Ну, тебе твой друг всё рассказал о моём предложении?

– В общих чертах.

– Ну и что думаешь?

– Думаю, у Рэма своя голова на плечах. Он спортсмен, классный боксёр. Наверное, такие вам нужны. А вот я чем могу быть полезен?

– Не бойся, найдём занятие и для тебя. Ты парень неглупый, без дела сидеть не будешь, пригодишься.

– Значит, Витёк, ты задумал свои владения расширять, для того и людей набираешь?

К столику подошёл один из подручных Шрама и, наклонившись, тихо произнёс:

– Тут захаровские приехали. С чёрного хода заходят.

Панаев напрягся:

– Сколько их?

– С десяток будет. Что делаем?

Немного поразмыслив, Шрам ответил:

– Ничего не делаем. Сидим. Отдыхаем. Общаемся… Это Гликман зассал, вот и вызвал охрану… А где, кстати, сам хозяин? Здесь, что ли?

– В соседнем зале с какой-то бабой сидит.

Все невольно перевели взгляд: справа от главного входа располагалось отдельное помещение, в котором была приоткрыта дверь.

– Так что ты спросил? – вернулся Шрам к прерванному разговору.

И в этот момент я увидел Гликмана и Гелю. Ресторатор слащаво улыбался, держа девушку за руку, и приближал к ней свой острый, шилообразный нос. Я почувствовал, как мою спину обдало холодом. Зная характер своего друга, без труда представил, что сейчас произойдёт.

Рэм сузил глаза и замер, как будто изготовился к броску. Несколько секунд он напряжённо глядел поверх голов сидящих напротив бандитов, а потом стал медленно подниматься.

– Ты куда? – спросил Шрам, но ответа не получил.

С мягкой, кошачьей грацией Рэм прошёл мимо сдвинутых стульев.

– Ты куда? – повторил вопрос Шрам, повышая голос и цепляясь за край столешницы.

Кто-то из братков встал на пути Рэму, но был нежно обхвачен за талию, приподнят над полом и, как деревянная кукла, перенесён в сторону. Следующего, который уже не церемонился и хватал за рукава, Рэм коротким тычком опрокинул навзничь. Затем Рэм побежал. В тот момент для него уже ничего не существовало, кроме Гели и Гликмана.

Всё сразу завертелось и запрыгало, как на ускоренной киноплёнке. Люди Захарова видели, как от столика Шрама кто-то неизвестный метнулся к хозяину ресторана и его знакомой – метнулся опасно, явно не с добрыми намерениями, и тотчас среагировали.

Я успел сообразить, что делать: отпихнув соседа, нырнул под стол. Вовремя! Грянули выстрелы, зазвенела посуда, завизжали официантки, треснуло оконное стекло и всей массой обрушилось на пол. Бойцы двух бандитских группировок сошлись в драке: ресторан гудел от беспорядочной пальбы, на белоснежных скатертях и новеньком блестящем кафеле заалели пятна крови.

Стол, под которым я сидел, перевернулся. Выскочив из укрытия и проявив необычайную для себя изворотливость, я помчался за Рэмом, – он как раз вместе с Гелей убегал через служебные помещения.

Мне нужно было миновать тот самый маленький зальчик, где Гликман так неудачно устроил свидание. Дверь была сорвана, несколько человек у порога, кряхтя и матерясь, сплелись в тугой узел. Кто-то дёрнул меня за шиворот, пытаясь задержать. Я извернулся и носком ботинка врезал ему по колену, преследователь взвыл и откатился.

Пробежав кухню и подсобные помещения, я выскочил во двор. В конце аллеи две фигуры в тусклом свете паркового фонаря сворачивали в лес. Мне показалось, что я расслышал голос Гели.

Вслед за мной из двери ресторана вымахнули четверо братков с Шрамом – растрёпанные и злые, как бешеные псы. Я только успел заскочить за мусорные баки.

– Убью падлу! Убью его! – кричал Шрам. – Найдите мне эту суку! Этого грёбаного боксёра! Слышите, что говорю? Найдите!..

В местной газете писали, что в результате побоища, устроенного в ресторане Артура Гликмана, погибли три человека, ещё восемь, в том числе два официанта, получили ранения. После этого многие ожидали, что в городе начнётся война группировок. Но этого не случилось, наверное, потому что главарь одной из банды, Виктор Панаев, по кличке Шрам, таинственно исчез. Его не было ни среди мёртвых, ни среди живых. Те, кто провели с Панаевым последние часы, ничего определённого показать следствию не смогли.

Я прятался за мусорными баками и слышал, как Шрам грозился порезать Рэма на куски, обзывал провокатором, который нарочно устроил потасовку и стравил две группировки. Братки уговаривали шефа убраться из ресторана – захаровских было намного больше и настроены они были весьма решительно. Ситуация складывалась трагикомичная: Шрам гнался за Рэмом, а захаровские за Шрамом. В конце концов он побежал с дружками по левой парковой аллее, а Рэм с Гелей выбрали правую.

Южный парк занимал обширную территорию, плавно перетекал в лес, который тянулся вдоль трассы несколько десятков километров. Отыскать в парке человека, тем более в тёмное время суток, тем более Рэма, знавшего в нём каждую тропинку, было нереально.

Через две минуты дверь служебного входа приоткрылась и наружу высунулись две головы, вслед за ними и тела двух захаровских. Поозиравшись и потоптавшись на месте, они довольно скоро ретировались.

До одиннадцати ночи я бродил по парку, искал Рэма и Гелю, чтобы предупредить их о Панаеве, но всё безрезультатно. В итоге домой попал к полуночи.

Светка с рёвом повисла у меня на шее, оросив рубашку обильными слезами. Она понятия не имела, куда мы пропали, обзвонила все больницы и морги, утром собралась в милицию писать заявление, а тут я – живой и здоровый, только изрядно пощипанный.

Успокоившись, Светка помогла мне раздеться. Без её помощи я с поломанными рёбрами так быстро бы не управился. Утром велела ехать в травмпункт.

4

Следователь вызывал меня трижды, и все три раза, отвечая на одни и те же вопросы, я не мог понять: чего он добивается? Чего хочет? Он так и остался для меня тёмной лошадкой. В новой реальности, которая пришла на смену старой эпохе, люди, подобные Гликману, чувствовали себя как рыба в воде: на следователя наверняка давили сверху. Но мне казалось, что он держится фактов, и это обнадёживало – разберётся, должен разобраться!

Подробностей того утра я уже никогда не забуду. В шесть резко прозвенел звонок и не смолкал, пока я, выпав из нагретой постели, в одних трусах шлёпал до прихожей. Открыл дверь и увидел Рэма – грязного и насквозь мокрого. Пошатываясь, словно пьяный, он вошёл в квартиру и осел возле порога; схватился за голову, стал раскачиваться из стороны в сторону, как плакальщицы на похоронах.

– Что с тобой? Что случилось?

Прибежала Светка, кутаясь в халат. Вдвоём мы подняли его с пола и под руки отвели в гостиную, усадили на стул, под которым быстро образовалась лужа воды. Рэм был не в себе. Он говорил что-то несуразное, то и дело всхлипывал, и мне стало страшно.

– Они забрали её! Они прилетели снова, чтобы забрать её! И я ничего не смог сделать!.. Я не смог, понимаешь?.. И никто не смог бы, ни один человек в этом проклятом городе…

– Да что случилось? Кто они? Кого забрали?.. Рэм, очнись! Что с тобой? – кричал я и тормошил его за плечи. – Приди в себя!..

Он поднял перекошенное от душевной муки лицо, и я увидел его испуганные, бегающие глаза.

– Они вернулись! Прилетели снова сюда, опять сюда, как тогда, в восемьдесят втором. Помнишь?..

Что я должен был помнить? Кто они? Я не понимал и не хотел верить подозрениям, от которых отмахивался, как от жуткого видения.

– Это они, инопланетяне! Они прилетели на своих тарелках и забрали Гелю. Понимаешь?.. Я не смог. Я не справился… Я отдал её…

Он вновь обхватил голову руками, вновь закачался и громко, навзрыд, заплакал.

– Успокойся! Не плачь. Не надо… Я… Я не понимаю.

Светка стояла позади Рэма и, глядя на меня большими глазами, крутила пальцем возле виска.

Я снова принялся тормошить его за плечи, как будто хотел вытрясти всю эту дурь, все эти тарелки с пришельцами, в которые ни я, ни Светка, ни один здравомыслящий человек не поверит. Я тряс его отчаянно и требовал от того, кто забрал у меня единственного друга, вернуть его обратно сильным, здоровым, крепким, уверенным в себе, каким он был всегда. А не раздавленным, поверженным и безумным.

Рэм вдруг оттолкнул меня и посмотрел в лицо прожигающим взглядом.

– Мы гуляли с Гелей по парку. У нас всё было прекрасно. Мы целовались. Внезапно вспыхнул свет. И они появились из этого света – огромные, квадратные, широкогрудые, парализовали меня электрошокером и схватили Гелю. Я лежал на земле и не мог шелохнуться, даже рта открыть, чтобы позвать на помощь. А они уходили – не торопясь, неуклюже переставляя толстые конечности, как роботы. Один уносил её бесчувственную на плече. Как только я снова ощутил свои руки и ноги, я пополз, потом пошёл, спотыкаясь и падая, и всё хрипел, и кричал, и звал Гелю. А когда мышцам вернулись силы, побежал… Они опустились на то самое поле, где мы в детстве гоняли в футбол. Там было три тарелки. Я успел добежать до последней и уцепился за какой-то выступ. Земля ушла из-под ног. Я летел по воздуху и орал, и звал Гелю, потому что ничего больше не мог сделать. Сначала тарелка летела плавно на небольшой скорости, над домами, над дорогой, над Северным мостом. Потом зависла над водохранилищем и вдруг резко пошла вверх. Я сорвался и упал в воду с высоты девятиэтажного дома. Не разбился, выплыл и добрался до берега… Но ты, Валерка, мой лучший друг, мне не веришь.

Я почувствовал, будто к моей голове подвели выхлопную трубу и пустили струю удушливого газа. Всё заволокло туманом и в этом тумане мелькали, то появляясь, то исчезая, бандиты, ресторан, Гликман, Геля, капитан милиции, инопланетяне. Словно гигантская фата-моргана окутала сознание.

– Ты не веришь, – повторил Рэм. Неожиданно встал и ушёл, громко хлопнув входной дверью.

Почему я его не остановил? Почему не побежал следом? Не знаю. Тогда впервые я ощутил одиночество и понял, что потерял друга навсегда.

Рэма арестовали вечером того же дня, предъявив обвинение в убийстве Ангелины Дементьевой. Скорому аресту поспособствовал Гликман. Он дал показания, что Рэм Полевой из-за ревности неоднократно бросался на него с кулаками и однажды покушался на жизнь – привёл банду отморозков во главе с Виктором Панаевым в ресторан и пытался совершить убийство. Ему помешала охрана. Всё же Полевой нанёс ресторатору удар кулаком в лицо, затем силой увлёк за собой Дементьеву. Угрожая жизни, завёл её в лес. Поскольку девушка давно отказала ему и приняла предложение Гликмана выйти замуж, Полевой в приступе ревности, вымещая злобу и обиду, убил её, а труп закопал.

Такова была версия Гликмана, от которой он не отходил. Я же объяснял следователю, что Рэм и Геля любили друг друга со школьной скамьи, а Гликман появился позже и был явно третьим лишним. Если это не так, то почему Дементьева сразу не приняла предложение Гликмана, а два года ждала Полевого из армии?

Я долго взвешивал, стоит ли рассказывать следователю об утреннем визите Рэма или нет? Не навредит ли это другу? В конце концов решил ничего не утаивать, и решение оказалось правильным. Рэм последним видел Ангелину. Он этого не отрицал. На каждом допросе твердил об инопланетянах, летающих тарелках, о своём воздушном полёте и падении в реку, всё более убеждая следователя, что это не симуляция помешательства, что это оно самое и есть.

Между тем тела Дементьевой не нашли. Пропал ещё один важный свидетель – Шрам. Оперативники задержали трёх его подельников, участвовавших в массовой драке и перестрелке в ресторане. Но все они упорно стояли на своём: Шрама после побоища не видели и куда он подевался не знают. Выяснился один факт: между девятью и десятью часами вечера Шрам находился в парке (его опознали по фотографии случайные свидетели), а потом бесследно исчез.

Всеми путями Гликман добивался, чтобы Рэма признали виновным и дали пожизненное. Следствие длилось без малого год. Запутывало и усложняло работу то, что в деле фигурировал матёрый уголовник. Он мог быть вполне причастен к исчезновению девушки, но эту версию в расследовании продвинуть не получилось – не было самого подозреваемого.

Рэм во время допросов выглядел совершенно недееспособным, как в бреду повторял историю с пришельцами, якобы похитившими Дементьеву, плакал, клял себя за то, что не смог этому помешать. Судмедэкспертиза признала Полевого невменяемым и назначила принудительное лечение в психиатрической больнице, поставив диагноз – параноидальный психоз. Дело об исчезновении двух человек положили на полку.

В том же месяце, когда Рэму определили наказание, его мать, Валентина Михайловна, не выдержав горя, скончалась от инфаркта. Кроме меня у Рэма больше никого из близких не осталось.

Прошло полгода. Шумиха вокруг истории мало-помалу улеглась. Я потихоньку, с оглядкой, начал действовать: наводить справки, выискивать нужных людей, кто бы мог проконсультировать, как начать и вести сложную и волокитную процедуру по вызволению друга. В этом деле было много юридических тонкостей и подвохов. Но главное, я понял, что это, в принципе, возможно. В те годы государственная правовая система, и не только правовая, настолько прогнила из-за коррупции, что любая проблема решалась с помощью взятки.

Первым делом получил разрешение на посещение больницы. Для этого заплатил кому следует и собрал подписи под целой кипой всевозможных документов. Наконец собрался и поехал.

Психушка находилась за городом. Всю дорогу я чувствовал, как нарастает во мне тревога, а к концу маршрута меня уже трясло от страха. Как там мой друг? Что с ним? Я не видел его полтора года! А может, его давно уже нет, а вместо него чучело прежнего человека? Это ни с чем не сравнимый ужас – увидеть в чертах родного, любимого человека поселившееся в нём безумие.

Первым делом посетил главврача. Увидев его бегающий, вороватый взгляд, сразу успокоился – с этим будет несложно договориться. Как оказалось, радовался я преждевременно. День ото дня аппетиты главврача возрастали. Он дважды увеличивал сумму взятки, ссылаясь на то, что не всё от него зависит; для освобождения человека, которому назначено лечение решением суда, надо заручиться поддержкой должностных лиц самого высокого ранга. В конечном итоге мне пришлось отдать ему всё, что имел.

Прежде я никогда не был в психиатрической больнице, но мог представить её изнутри. В принципе, ничего нового для себя я не открыл: длинные крашенные коридоры, окна, забранные решёткой, характерный, словами не передаваемый запах. В первую минуту, увидев Рэма, я его не узнал – подумал, какая-то ошибка, не туда привели. Это был крайне истощённый человек в застиранном халате, стриженный под ноль. Но когда я подошёл близко и заглянул ему в глаза, человек улыбнулся – а эту улыбку и эти глаза я ни с кем никогда не спутаю. Это был Рэм.

– Привет, Валерка!

– Привет, Рэм!

Мы обнялись, я едва не разрыдался.

– Ты пришёл меня спасать?

– Я постараюсь.

– Постарайся, пожалуйста…

Мы долго молча разглядывали друг друга. Он был бледен до синевы, под глазами и на лбу лежали некрасивые крупные морщины.

– Валер, тебе наверняка понадобятся деньги, – сказал он. – Было бы неплохо продать мой дом. Я не знаю, правда, как это сделать без моего участия.

– Не беспокойся, деньги у меня есть. А ты ешь, поправляйся, а то тебя не узнать, – сказал я, протягивая ему пакет с продуктами.

– Да, да, теперь мне понадобятся силы.

В эту фразу он вложил какой-то особый, только ему понятный смысл, недоступный для меня.

Мы попрощались. Домой я летел как на крыльях. Мой друг вновь со мной! Он прежний! Я вытащу его, чего бы это ни стоило!

Светка, узнав о какой сумме выкупа идёт речь, пришла в бешенство:

– Идиот! Ты такой же умалишённый, как и твой дружок! Ты хочешь по миру нас пустить? Не дам ни копейки! Хоть убей! Слышишь? Или я уйду от тебя!

Она не ушла. Хотя с того дня наши отношения дали трещину, которая только увеличивалась, и через год мы расстались. Впрочем, мы никогда друг друга до конца не понимали, никогда не были по-настоящему близки.

Наконец-то я удовлетворил аппетит главврача, и Рэма через полтора месяца выпустили. На какое-то время он пропал из моего поля зрения. Я забеспокоился, несколько раз заходил к нему домой, но не заставал. На звонки он не отвечал.

Однажды из-за границы позвонила мать. Она волновалась. Я убедил её, что у меня всё отлично, бизнес процветает, я богатею. Хотя на самом деле не представлял, что буду делать дальше. Киоск пришлось продать, чтобы внести выкуп за друга. У меня не осталось ни копейки. Деньги были у Светки, но она со мной не разговаривала, дулась. Мать я как мог успокоил, и мы попрощались.

А через полчаса пришёл Рэм. Светка на два дня уехала к тётке, и у меня закралось подозрение, что он нарочно выгадал время.

5

Я часто ломал голову над тем, что случилось в памятную ночь в Южном парке. Придумывал свои варианты, приплетал Шрама, только чтобы оправдать друга, объяснить его странное поведение. Ведь всё могло быть, например, так: на Гелю напали люди Панаева, а Рэм не успел, не смог её защитить, не справился. Такого потрясения его психика не выдержала, сломалась. Ведь бывает, что человек, спасаясь от реальности, находит убежище в собственных фантазиях и верит в них безоглядно, так как верить ему больше не во что. Вот Рэм и придумал пришельцев – сердце бы просто разорвалось. Возможно, он поквитался с убийцей, убил его, поэтому Шрам и исчез.

Господи, чего я только не выдумывал, каких историй не сочинял, пытаясь найти разумное объяснение произошедшему. Но ни одна изобретённая мною версия не казалась убедительной. Я ждал, что рано или поздно Рэм расскажет мне всё сам. Это будет его исповедь, и какой страшной она ни представится, я её приму, как есть.

И вот Рэм пришёл. Непроизвольно я сжался. Он сильно изменился внешне, уже не был так дистрофически худ, хотя до нормального, обычного его состояния требовалось время; лицо уже не выглядело таким болезненно бледным.

– Ты один? – спросил Рэм, хотя наверняка знал, иначе бы наша встреча проходила в другом месте. Он неторопливо обошёл двушку, разглядывая предметы, – давно здесь не был. С собой он принёс спортивную сумку. Раскрыл её, вытащил бумажный свёрток, развернул и положил на стол пачку денег.

– Здесь твой ларёк и всё что ты на меня потратил. – И не дожидаясь естественного вопроса, добавил:

– Я продал дом и участок.

– Что?! Ты продал дом?!

– Валер, я знаю, ты о многом хочешь меня расспросить, но никак не решаешься, деликатничаешь, как всегда. Так вот, я тебе сейчас всё расскажу. Но прежде я хочу, чтоб ты знал: я был не прав, мне не следовало ни в чём тебя упрекать и обижаться на то, что ты мне не поверил. Это такая ерунда в сравнении с тем, что ты для меня сделал. Ты самый близкий, самый дорогой, самый преданный мне человек. Я тебя никогда не забуду.

– Рэм! К чему этот высокопарный слог? Ты как будто прощаешься. И какого чёрта ты продал дом?! Хотя бог с ним! Будешь жить у меня. Мы заработаем эти проклятые деньги и купим тебе настоящие хоромы! Не переживай! И постарайся вычеркнуть из памяти всё плохое. Надо смотреть в будущее. Надо жить.

– Это ты правильно сказал, Валер, про смотреть в будущее. Я этим только и занимаюсь. Когда я сказал, что не упрекаю тебя в том, что ты мне не поверил…

Я запротестовал, поднял руку, но он не дал говорить.

– Подожди. Выслушай меня. Во всём городе нашёлся только один человек, поверивший мне без оговорок, да и тот… сумасшедший. Поэтому не надо искать виновных, не надо требовать от других того, что должен сделать сам. Это я о себе… Знаешь, там, в больнице, лечатся не только лишённые разума, там есть и вполне здравомыслящие, образованные, способные и даже талантливые люди, только с некоторыми своими «пунктиками», которые не перечёркивают их природный ум и знания. С таким человеком я там и познакомился. Он оказался крупным специалистом по культуре и истории Тибета. Не знаю, не помню кто, может быть, я сам в полубреду, в котором тогда находился, рассказал ему о своей беде, и он решил мне помочь. Но сначала я этого не понял. Он рассказывал о Тибете, о его достопримечательностях: о легендарной «Долине смерти», о «Городе Богов», о священной горе Кайлас и пирамидах, прозванных «зеркалами» из-за своего вида – с вогнутыми, полукруглыми и плоскими сторонами. Сперва я слушал вполуха, погружённый в свои мрачные мысли, но потом услышал такое, что меня встряхнуло, как от удара током, и я уже не пропускал ни одного его слова. Профессор поведал, что где-то в «Долине смерти», близ священной горы, тибетские монахи издревле находили порталы, через которые осуществляли связь с космосом. Эти порталы – своеобразные лифты, телепортирующие людей на большие расстояния к далёким звёздам и галактикам. Первыми такими путешественниками-посланниками с Земли были древнеегипетские жрецы. Они владели тайной пирамид, концентрирующих мощную энергию, и давно осуществляли контакты с внеземным разумом. Порталы во множестве разбросаны по нашей планете, но о их местоположении и предназначении известно лишь узкому кругу избранных. Профессор рассказал, что участвовал в научной экспедиции в Гималаях. Однажды его группа наткнулась на необычное, с точки зрения физических параметров, явление. Чувствительные приборы уловили поток энергии, исходящий из трещины в скале. Но подобраться к этому месту вплотную исследователи не смогли, помешала погода. Теперь я ни на шаг не отходил от профессора и при любой возможности просил его продолжить лекцию. Мне нужны были новые и новые подтверждения того, о чём я не переставал думать. Подтверждения, что телепортация, энергетические лифты и прочее – не выдумка, не фантазии больного ума, хотя я ни на минуту не забывал, в стенах какого учреждения находился. Профессор с удовольствием делился своими знаниями, тем более что теме древних народов и их контактов с инопланетными цивилизациями он посвятил половину жизни. Признаюсь честно, до встречи с ним я думал о самоубийстве. Я не видел и не понимал, что может удерживать меня на этом свете. Если бы не Анатолий Ефремович, мы бы с тобой сегодня не разговаривали. Теперь всё изменилось, я отчётливо вижу цель. Я ещё поборюсь, Валерка, помашусь кулаками, меня ещё не свалили окончательно!

– Что это значит? – спросил я, ошеломлённый, чувствуя, что мне самому впору ложиться в психушку.

– А это значит, что завтра я уезжаю.

– Завтра?

– Да. Сначала в Москву, а потом… В общем, путь не близкий. До Лхасы…

– До чего? – повторил я в каком-то отупении.

– Есть такой город в Тибетском районе Китая. Но сперва надо добраться до Непала. Авиарейсом из Дели или из Стамбула до Катманду. А оттуда разными путями – автобусом либо на машине через тибетское плато.

Рэм улыбнулся моему глупому виду. Я действительно сидел, как мешком огретый, и не знал, что говорить и думать.

– Валер, а у тебя пожрать есть? А то с утра во рту ни маковой росинки.

Я встрепенулся – ну конечно же! Побежал на кухню. Потом мы ели, пили (я смотался за пивом), вспоминали школу, курьёзы из детства, смеялись, когда было смешно, грустили, когда было грустно. Больше он не рассказывал ни о профессоре, ни о поездке. А я не спрашивал. Мы ясно сознавали, что это наша последняя встреча перед большой разлукой, перед чем-то неотвратимым. На меня волнами накатывал страх, я старался его подавить. Полночи мы болтали о всяком разном. Встали поздно и весь следующий день провели вдвоём.

У меня не было свободной минуты, чтобы как следует поразмыслить над тем, что услышал. Я видел друга, заряженного верой, готового идти с этой верой на край земли, чувствовал его одержимость и невольно проникался ею. Я уже верил и не верил в таинственные порталы, в перемещения в пространстве, в полёты на расстояния в миллионы световых лет. А ночью мне приснился профессор Анатолий Ефремович, с большой лобной проплешиной, в очках и почему-то в медицинском халате, который принялся объяснять мне действие энергетического лифта, связывающего разные миры, но этого я уже не запомнил.

Вечером пошёл провожать Рэма на вокзал. У меня было такое ощущение, будто веду друга на казнь, и это последние мгновения, когда вижу его живым. За пять минут до отхода поезда, когда проводница позвала пассажиров в вагон, Рэм обнял меня и сказал:

– Мы ещё увидимся, Валерка! Я это знаю наверняка.

1

Было холодно и сухо. Ветер дул порывами, взметая колючую снежную пыль. Дышать становилось всё труднее.

Рэм шёл в хвосте группы вслед за Даримой, которая приглядывала за женщиной из Самары. Ещё накануне в посёлке та почувствовала себя плохо. Потеры – носильщики с поклажей – и большая часть паломников ушли вперёд. В мутной дали чёрными точками выделялись человеческие фигуры. Вскоре они исчезли и появились, только когда Рэм достиг вершины перевала. Рядом, поражая торжественной красотой и величавой мощью, стоял заснеженный Кайлас.

Руководитель группы Дмитрий предупредил, чтобы никто не запаниковал: «Если отстанете – не беда, всех будем ждать за перевалом». Дмитрий организовывал туры и сопровождал паломников на Тибет не первый год, и Рэму повезло с ним познакомиться. В одиночку такие путешествия не совершают. Справки, паспорта, визы, или, как их называют, пермиты, снаряжение, начиная с трекинговых палок и кончая таблетками от желудочного расстройства, тысячи мелочей, без которых не обойтись, если собираешься отправиться в Тибет, – всё это необходимо и важно, и нужен человек, который об этом позаботится.

Теперь Рэм был крепко привязан к группе, только с ней имел право передвигаться между населёнными пунктами и кордонами. Но это ничего. Когда наступит время, он придумает, как избавиться от опеки и незаметно уйти. А пока надо ждать и терпеть. Терпеть много. Бесконечное число храмов и монастырей, священных озёр и пещер, гор и реликвий с древними мантрами – везде паломнику нужно побывать, приложиться к святыне, совершить кору – ритуальный обход, послушать сутры, помедитировать, переключиться на внутреннее созерцание, чтобы достичь умиротворения и слияния с окружающим миром, с его древней историей и культурой.

Рэм не стремился ни к умиротворению, ни к слиянию. Умиротвориться – значит успокоиться, забыть, вычеркнуть из памяти то, что мешает достижению внутренней гармонии. Нет, не затем он летел на край света, чтобы всё забыть. Не затем продал дом и потратил всё, что выручил, так что на обратную дорогу не осталось ни копейки. Обратно он не вернётся. Не вернётся в ту пропасть, из которой еле выбрался. Если ничего не получится, лучше замёрзнет на вершине горы. Другого исхода нет.

Что он знал о Кайласе? Только то, что рассказывал профессор и то немногое, что успел нахватать из разных источников за несколько месяцев. Европейцы называли гору Кайлас, китайцы – Гандисышань, религия бон – Юндрунг Гуцег, тибетцы – Канг Ринпоче, что означало «Драгоценная снежная гора». Буддисты почитали её как обитель Будды, сложив о ней множество мифов. Быть может, один из них, что привёл Рэма к Кайласу, в итоге обернётся красивой сказкой, за которой ничего нет. Пустота. Всю дорогу от Москвы до Катманду, потом до Лхасы и на микроавтобусах за тысячу километров до Дарчена Рэм старался не думать о том, зачем едет. Это было не сложно: аэропорты, стойки регистрации, досмотры багажа, первые приступы горной болезни, привыкание к климату, знакомства с людьми – занимали всё время.

Дмитрий – бывалый путешественник и альпинист, высокий, атлетичный, с твёрдым рукопожатием. Дарима – гид, переводчица из местных, круглолицая, со смородинными глазами. Наталья, дама за тридцать, из Хабаровска, взявшая шефство над Рэмом, может потому, что он держался особняком и редко улыбался, а может потому, что пару раз помог с вещами и она придумала себе, что это имеет значение. Наталью мутило, донимали головные боли; три дня промучившись в Лхасе, она так и не смогла привыкнуть к высокогорью и в конце концов улетела домой.

Дмитрий несколько раз пытался поговорить с Рэмом о буддизме, о высших аспектах медитации, при которой человек становится проводником космической энергии и у него как будто бы открывается темечко на голове. Услышав о космосе, Рэм заинтересовался, но, когда понял, что для достижения совершенства и полного растворения в учении уйдут годы, дал понять, чтобы его оставили в покое. Дмитрий не настаивал – пусть человека сам в себе разберётся, а Тибет поможет.

Дорога до Кайласа показалась монотонной и бесконечной: долины, перевалы, долины, перевалы… Иногда асфальт, но больше грунтовка. На склонах холмов паслись яки. На остановках одно и то же: местные просили деньги или вещи взамен изношенных, туристы-паломники спешили посетить достопримечательности и поделиться впечатлениями. Перед сном, у костра, возле палаток, руководитель или гид обязательно рассказывали что-нибудь жуткое, например о том, что поблизости захоронена коленка или ключица Демона, и всё в том же духе.

И снова долины, перевалы, долины, перевалы… Ещё одну ночь группа провела в палатках возле озера Манасаровар. Отсюда уже был виден пирамидальный Кайлас. Рэму не спалось. Он стоял под огромным чёрным небом, с лучистыми звёздами и иссиня-жёлтой луной, и всё вместе: луна, звёзды, Гурла Мандата – гора с трудно выговариваемым названием, два озера, одно с живой, другое с мёртвой водой – производили странное впечатление. Впервые за время пребывания в Тибете, куда паломники ехали, в основном, в поисках самих себя, Рэм почувствовал покой, силу и уверенность. Вокруг стыла тишина, настороженная и упругая, так что стук сердца отскакивал от неё, как резиновый мячик, и звучал громко, словно башенные часы.

Ночное впечатление испортил Дарчен, появившийся на рассвете. Грязный посёлок с такой же грязной, обшарпанной общагой, совсем не то, что хотелось увидеть в преддверии священного для паломников места. Но Рэма, готового ко всему, это не сильно огорчило. Раздражали только очередные задержки: ещё одна гомпа – достопримечательность, обойтись без которой, ну, просто невозможно. Правда, здесь ждал сюрприз: впервые Кайлас предстал во всём своём великолепии. Рэм стоял в окружении чортенов – каменных молитв, сложенных паломниками, побывавшими на Тибете в разное время, – и как завороженный смотрел на гору. Ощущение неразгаданной древней тайны, заключённой в лоне сверкающего Кайласа, овладело им.

Ещё одна ночь, теперь уж точно последняя, в бедном гестхаузе прошла бессонной. Рэм лежал на матрасе, заложив руку за голову, и смотрел в окно под потолком. Одна за другой гасли звёзды, светало, а уснуть так и не получилось, хотя на душе было спокойно как никогда. Только Рэм погрузился в сон, как тут же раздались голоса. Пора вставать. Первый день коры.

Паломники шли, растянувшись змеистой цепочкой. Собирались на привалах, отдыхали, пили тибетский чай с солью и ячьим маслом. Незаметно оторваться от группы было проще простого. Но сегодня рано. Кайлас приближался и надо было сократить расстояние до минимума, а значит, уходить следовало завтра.

Заночевали в монастыре Дрирапхук гомпе. На этот раз Рэм заснул сразу, хотя была опасность проспать, а включать будильник остерёгся. Но сработал свой, внутренний будильник. В нужный час, как по сигналу, Рэм открыл глаза и почувствовал лёгкость и готовность к действию. Никем не замеченный, он вышел из гомпы и, опираясь на лыжные палки, двинулся к горе. Идти было не сложно: дорога как будто шла не вверх, а вниз по склону. Но вскоре погода испортилась, подул верховой ветер, и тотчас окрестности затянуло тяжёлым молочно-серым туманом.

Дорогу преградила отвесная скала. Рэм повернул на север. Снежная пыль, клубясь и меняя направление, хлестала в лицо. Всё чаще приходилось останавливаться, чтобы собраться с силами и восстановить дыхание. Но вот скала раздвинулась, открыв проход в виде многоступенчатой лесенки. Рэм полез вверх, цепляясь за обледеневшие камни, пока не выбрался на довольно пологий участок. Теперь идти приходилось наугад – всё застилала дымящийся снежный полог.

Можно было не открывать глаза, всё равно сквозь очки ничего не видно. Было странное ощущение – словно кто-то невидимый толкал в разные стороны, ставил подножки, вис на спине и норовил сбить с ног. Но нужно было идти, невзирая ни на что, – в этом заключался смысл игры в преодоление.

Рэм упал, с трудом поднялся, снова упал; поздно обнаружил, что потерял лыжную палку. Через каждые десять шагов, падая, хватал снег губами, стараясь заглушить пылающий в груди жар. Сначала он отсчитывал десять шагов, чтобы упасть и отдохнуть. Потом восемь. Потом пять. На пятом понесло вниз. Всё время вниз. Пальцы скользили по ледяной корке, оставляя борозды…

Однажды в детстве на снежной горке из-под Рэма выскочили сани, и он летел, скатываясь и вращаясь как юла, беспомощный и напуганный; и видел только снег и искры на отполированной поверхности льда. Теперь он испытал ту же беспомощность, но вместо солнечного света, завывала метель и окутывала серая муть. И будто засасывала невидимая воронка. Пролетев несколько метров, с хрустом пробив ледяной наст, Рэм упал с трёхметровой высоты в глубокий сугроб…

И ничего не увидел. Сумеречный свет не опускался ниже отверстия, за которым хозяйничала мгла. Рэм ощупал лобный фонарик – к счастью, он не разбился. Включил… Пещера имела форму бутылки. Её горлышко оканчивалось единственным узким выходом, который он пробил своим весом. Рэм скинул рюкзак и, вглядываясь в темноту, осторожно двинулся вдоль стены, ощупывая её неровную тёмно-бурую поверхность. Через несколько шагов упёрся в колодец – полутораметровое круглое отверстие в полу. Оно было обрамлено идеально подогнанными камнями, с высеченными на них рисунками. Резец художника запечатлел разные моменты охоты: доисторические животные – мамонты, леопарды, горные козлы, летящие в них стрелы и копья, а вокруг звёзды с длинными зигзагообразными лучами. Всю стену над колодцем покрывали загадочные надписи. Рэм подумал, что проводник Дмитрий, пожалуй, смог бы их прочесть – он неплохо разбирался в мантрических знаках. Но теперь это не имело значения.

– Вот и всё, – сказал Рэм вслух, опускаясь на землю, – добрался-таки до конечной точки.

Подтвердить, что это именно то место, которое искал, было некому. Но идти дальше тоже было некуда, а выбраться из ямы без посторонней помощи он не мог.

Рэм не чувствовал ни страха, ни сожаления, напротив, было так легко и покойно, будто вернулся домой – сейчас в окно постучит Валерка и позовёт гулять. От накопившейся усталости слипались глаза. Рэм привалился к стене и мгновенно уснул.

Когда проснулся, лобный фонарик едва тлел – сели батарейки. Ого! Сколько же прошло времени? Залез в рюкзак и достал запасные. Фонарик снова вспыхнул.

Ну всё! Пора! Пора! Нет смысла ждать. Пока ещё есть силы. Рэм заглянул в себя, проверяя, как доктор, всё ли ладно, всё ли работает. Дыхание и сердцебиение были ровные, поджилки не тряслись. Очень хотелось есть, но он не стал, вспомнив, что бывалые солдаты никогда не едят перед боем. Выпил воду, всю до капли, отшвырнул пластиковую бутылку и подошёл к колодцу.

Камешек, который Рэм предварительно бросил в него, не издал ни звука, как он ни вслушивался. «Ну и хорошо, так и должно быть», – сказал себе, хотя не мог объяснить, почему «так и должно быть». Потом осторожно перевалился через край и повис на руках. Луч фонарика безнадёжно рыскал в неподвижной ледяной мгле.

Рэм глубоко вздохнул, крепко зажмурился и отпустил руки…

2

Сон был цветным, с травой необычного ярко синего цвета, который заливал глаза, отчего они слезились. Потом оказалось, что это не трава, а что-то живое, похожее на нитевидных змеек; они упирались в землю хвостами и тянули трубчатые головки вверх, а когда задувал ветер, головки кланялись.

«Если это сон, то почему я лежу с открытыми глазами?»

Рэм приподнял голову. Повсюду колыхалась трава, а в небе вместо лазури было что-то розовато-серое, широкое, с пунцовыми облаками – вытянутыми и круглыми, как французский багет. Но больше всего поражали два огромных, в три земных солнца, светила, пылающих белоснежным огнём. Это был другой мир! И это был не сон!

Жарко и душно! Рэм с лихорадочной поспешностью стал скидывать с себя перчатки, куртку, пуховый свитер, две пары шерстяных штанов, пока не остался в одной майке и тонком трико. Хотел освободиться и от тяжёлых треккинговых ботинок, но, коснувшись пяткой земли, оценил каменистую жёсткость и шероховатость грунта – без обуви не обойтись.

Раздевался Рэм машинально, почти не сознавая, что делает, потому что его разум, всё его существо сотрясало безумное, безудержное, оглушительное счастье. Он смог! Он сделал! Ему повезло! Такой случай бывает, наверное, один на миллион!

Всё что рассказывал профессор, всё что собирал Рэм по крохам из разных источников о Тибете, о Кайласе, о космических лифтах, соединяющих бесконечность вселенной – всё оказалось правдой. Если бы в эту минуту Рэм захотел поделиться с кем-то своими чувствами, то не смог бы выговорить ни слова. Скакал бы мячиком, смеялся как ребёнок или выкрикивал что-то бессвязное. Но рядом не было никого, кроме двух сверкающих гигантов. Они смотрели сверху вниз на человека, как на диковинное существо, и тогда Рэм поднял к ним руки и закричал:

– Эге-ге-ей! Ого-го-о!.. Чёрт подери-и-и!..

Последний возглас не предназначался для хозяев планеты и вырвался у землянина случайно, от переполнявших его чувств.

Рэм стоял на холме, по колено утопая в траве. Лазурные, ультрамариновые, индиговые, бирюзовые стебельки двигались, изгибались и кланялись. Застывший воздух наполняла горячая парниковая влага, и, чтобы дышать им и не задохнуться, приходилось прилагать усилия. Немного успокоившись, Рэм почувствовал лёгкое покалывание, как при укусе насекомых. Приподнял ногу. Травинки, обвивавшие голень, отпали, переломились, выпустив ярко-синюю жидкость с резким неприятным запахом. В нескольких местах на трико образовались дырочки с капельками крови. Вот так новость! Значит, здешняя растительность питается вовсе не дождями и солнечным светом. Человеческая кровь ей даже очень по вкусу. Надо быть осторожным. И вообще, подумал Рэм, надо перестраиваться и как можно быстрее избавляться от чисто земного наплевательского отношения к окружающей природе – здесь не дом, здесь всё по-другому.

Было жарко. По ощущению, градусов сорок или даже больше. Рэм пожалел о бутылке воды, которую опорожнил так беспечно перед прыжком в колодец. Сейчас бы пригодилась! Пригодился бы и рюкзак, оставленный в пещере, как и много полезных вещей в нём. Рэм вывернул карманы куртки и нашёл карамельную конфетку. Сунул за щёку – вот и весь завтрак, а возможно, обед и ужин. И ещё нашёл складной нож – вот это уже что-то!

Тащить тёплые вещи по такой жаре было глупо. Рэм запомнил место: под большим камнем, для заметности примял траву и двинулся по склону холма, у подножия которого бежала мелководная речушка.

Со всех сторон сразу потянулись головки растений. Теперь Рэм знал, что им нужно, и крепко поддавал их ногами, давил, оставляя позади тропинку с шлейфом запаха тухлого мяса.

Вода в реке, точнее в ручье, была такой же как на Земле, только ярко насыщенного кобальтового цвета. Пушистое розовое облако, отражённое в ней, напоминало жирный мазок масляной краски. «А вот это здорово! – подумал Рэм. – Посидеть бы часок с мольбертом. Поймать настроение. Когда видишь такое – дух захватывает!»

Полюбовавшись пейзажем, Рэм снова почувствовал жажду, особенно сильную у воды, но испытывать судьбу, пробовать на вкус не отважился. Перепрыгнув ручей, зашагал к лесу. Возле опушки его остановила стена из стволов, сучьев, ветвей, лиан – ровная, прямая, без малейшего выступа или впадины, словно подстриженная по линейке; стена монотонно гудела и шевелилась. Из её ультрамариновой гущи выскочил стебелёк нежно василькового цвета, извиваясь и подрагивая, пополз к человеку. За ним второй, потолще, потемнее, усыпанный шипами и стреловидными листочками, затем третий, четвёртый, а под конец лиана, похожая на волосатую жилистую руку, вылезла из лесной чащобы.

Рэм отступил на шаг. Васильковый вьюнок, подобравшийся первым, уже обвил пятку и мысок ботинка. Рэм раскрыл перочинный нож и перерубил наглеца. Вьюнок съёжился и пропал, оставив перекрученный в корчах обрубок и уже знакомую маслянистую жидкость с резким трупным запахом.

Ручей бежал вдоль опушки, и Рэм решил идти вверх по течению. Два солнца-великана излучали белое, как чистый снег, сияние и палили нещадно, так что хотелось в тень, которая была всего в каких-то трёх шагах, манила и отталкивала одновременно.

Ручей повернул направо, исчезая среди нагромождений скальных глыб. Дальше начинался подъём в гору. Идти больше было некуда, и Рэм полез наверх. На пологих участках он выпрямлялся в полный рост, но чаще приходилось ползти, прижимаясь животом к раскалённым камням. Гора была не везде ровной и гладкой, всё чаще попадались круглые отверстия, похожие на норы, большие и маленькие. Если здесь под землёй обитали какие-то животные, то отдельные экземпляры их вполне могли достигать размеров двухэтажного дома. Рэм не удержался и заглянул в одну из таких нор. Пахнуло сыростью и приятной прохладой, но кроме непроницаемой тьмы, он ничего не увидел.

Трудная часть восхождения закончилась. Рэм не торопился, проверял на ощупь каждый шаг, прежде чем перекинуть вес тела. Внезапно земля покачнулась, с дробным стуком посыпались камни. Справа, в двадцати метрах по склону, из норы выползало что-то большое, серебристо-чёрное, чешуйчатое, похожее на змею. Извиваясь в воздухе и вращая маленькой треугольной головой, чудище уставилось на человека. Несколько секунд оба неподвижно смотрели друг на друга.

Змея, явно поражённая встречей с неизвестным существом, не знала что делать: нырнуть обратно в нору, затаиться или броситься в атаку? Рэм машинально перебирал в уме похожих земных тварей, с такими же формами и тёмно-зелёными выпуклыми глазищами. У змеи были две короткие передние лапы, толстый хвост, широкое, с отвислыми боками, тулово и длинная, сужающаяся кверху шея. Пожалуй, с большой натяжкой эту зверюгу можно было бы причислить к классу динозавров.

Между тем рептилия, приняв наконец решение, неуклюже поползла к человеку, вероятно, чтобы разглядеть его поближе. Рэм не двигался, стоял как под гипнозом, пока чудо-юдо с треугольной головой не распахнуло пасть и не издало свист, по силе и оглушительному эффекту сравнимый с паровозным гудком.

«Беги, дурак! Чего стоишь?» – разбудил Рэма внутренний голос. Змея раздула капюшон, став похожей на гигантскую кобру, и бросилась на человека с той стремительной скоростью, которую при её размерах трудно было вообразить. Рэм побежал. Мгновенно сообразив, взял влево, где подъём горы был самый крутой – не будет же многотонная туша с паровозным гудком так же быстро лазать по отвесным скалам? И действительно, змея остановилась, размахивая хвостом и шумно поводя боками, то раздувая, то сжимая шейный капюшон. Увидев, что человек карабкается по склону, змея вернулась к пологому участку и тоже поползла вверх.

Рэм взял ещё левее, где был риск сорваться вниз. Зависая над пропастью и втискивая фаланги пальцев в узкую щель в скале, он соображал, куда поставить ногу. Силы постепенно уходили, пот заливал глаза, рот спёкся от жажды. Из горы, из маленьких трещин и пор, иногда вырывались с резким звуком струи воздухи, поднимавшие горькую коричневую пыль. Рэм почувствовал, что не выдержит. Мысль отпустить руки и на этом со всем покончить не казалась такой уж отчаянной. Но он придушил эту слабость в себе и, разглядев на стене очередной выступ, вцепился в него, подтянулся и полез дальше.

Наконец отвесный участок был преодолён. На пологой террасе, раскинув отяжелевшие, обессиленные руки и ноги, Рэм распластался и лежал долго, пока обжигающие лучи двухголового солнца не заставили его вновь подняться и продолжить путь. Но вот и вершина! Взойдя на неё, он увидел далеко на горизонте горную гряду, обвитую полупрозрачным голубовато-серым туманом. Одна гора, самая высокая, остроконечным пиком врезалась в подбрюшье небесного свода и исчезала в нём.

Вид был настолько красивый, что Рэм вновь пожалел о том, что у него нет с собой красок. Однако долго любоваться пейзажем ему не позволили: всё заслонил змеиный капюшон. Рептилия выросла в одно мгновение, взметнув голову на высоту пятиэтажки, и теперь смотрела сверху холодным, неподвижным взглядом, словно размышляя – стоило ли гоняться за этим мелким, костлявым, совсем неаппетитным зверьком?

Бежать было поздно, да и некуда. Инопланетное чудовище оказалось хитрее и проворнее. «Неужели всё так быстро закончится? И в самом начале! – подумал Рэм, и его охватила скребущая злоба. – Вот примоталась, гадина! Что тебе нужно? Хочешь мною позавтракать? Проголодалась? Нет уж дудки, я не согласен, и просто так не дамся. Я тоже умею кусаться и лягаться!»

С этими мыслями он вытащил из кармана перочинный ножик.

Змея раздвинула капюшон во всю его ширь и свистнула так пронзительно, остро и мощно, что Рэм не услышал выстрела. Вокруг рептилии вспыхнул яркий свет. Капюшон тотчас свернулся и повис лоскутами, качнувшись пару раз из стороны в сторону, чудовище рухнула на скалу. Последней с громким шлепком приземлилась треугольная голова, пасть раскрылась и из неё вывалился багрово-сизый язык.

Рэм снова увидел горизонт в занавеси голубоватого тумана и на фоне гор… силуэт человека. Да, это был человек! Без сомнения! Двуногий, двурукий, с бронзовым от загара лицом, в котором легко просматривались черты европеоидной расы. Только волосы были жгуче красные, стянутые на затылке в косичку. Впрочем, такие модники встречались и на Земле.

У человека были штаны и куртка из потёртой коричневой кожи, на спине квадратный ранец, в руках – то ли автомат, то ли винтовка. Наверное, охотник, подумал Рэм, заметив у него на поясе длинный широкий нож и сетчатую сумку.

– Спасибо, друг! Ты вовремя подоспел! – крикнул Рэм с таким чувством, какое только может испытывать человек после счастливого избавления от верной смерти.

Охотник с крашенными волосами, не обращая на него внимание, подошёл к змее и недовольно поморщился.

– Эй! Вы слышите? Это я. Я человек. Я с планеты Земля! – на всякий случай Рэм перешёл на «вы»: всё-таки первый контакт с инопланетным разумом, надо соблюсти дипломатический этикет.

Охотник закончил осмотр мёртвой рептилии, качнул головой как разборчивый покупатель на рынке, повернулся и зашагал в противоположную сторону.

– Эй, дружище! Может, ты и глухой, но не слепой уж точно! Да что всё это значит?..

Рэм побежал за красноголовым, но через десять метров встал как вкопанный. На каменистой террасе, над пропастью, дно которой скрывала клубящаяся иссиня-чёрная мгла, стоял сигарообразный летательный аппарат – серебристый фюзеляж, острые прижатые крылья и широкий хвост с соплами. Рэм невольно залюбовался его формами, но вовремя спохватился: охотник был уже в шаге от корабля.

– Эй, ты! Чучело с косичкой! Ты что, бросишь меня тут одного? У тебя совесть есть?!

«Может, двинуть ему в челюсть, тогда он обратит на меня внимание? Нет, это уже не шутки. Сейчас улетит и баста!»

Охотник влез на крышу аппарата и откинул дверцу люка. Рэм, понимая, что судьба его висит на волоске, схватил с земли первый попавшийся камень и, размахнувшись, запустил в красноголового. Камень громыхнул по корпусу корабля. Охотник, который был уже одной ногой в люке, застыл на месте.

«Сейчас пристрелит. Как пить дать. Ну и пусть, всё лучше, чем подыхать в змеином желудке. Будь что будет!»

Выражение лица красноголового ничего хорошего не предвещало.

Пауза затянулась.

– Ну сделай хоть что-нибудь наконец! – громко произнёс Рэм и неожиданно уголки рта охотника изогнулись на подобие улыбки. Неужели проняло? Брошенный камень, как ни странно, оказался весомым аргументом в межпланетных переговорах. Охотник кивнул и поманил мягким жестом. Сердце у Рэма радостно ёкнуло. Он подбежал к кораблю, взобрался на фюзеляж, но, прежде чем спуститься в люк, кинул последний взгляд на туманные кряжи, на гору, протыкающую небо, по которому плыли длинные румяные, как французский багет, облака и лучились два белых великана.

3

Внутри звездолёта было тесно и душно. Цветные огоньки, пульсируя и тонко попискивая, служили для Рэма ориентиром. Он протискивался между рядами металлических клеток, за прутьями которых кто-то усердно скрёб о железный пол. Впереди, в узком проёме, виднелась косичка охотника, прильнувшего к приборной панели. Лампочки вокруг крашеной головы выглядели ёлочными игрушками. Вот игрушки заморгали, заверещали – и звездолёт подбросило. Рэм упал и ударился обо что-то твёрдое.

Воздух задрожал, гул острым буром вошёл в мозг. Свет несколько раз моргнул и погас. Снова вспыхнул. От стремительного набора высоты руки и ноги налились свинцом, грудь придавило.

Корабль сделал резкий крен вправо. Одна из клеток, оказавшаяся незакреплённой, покатилась, грохоча и подпрыгивая, под ноги Рэму. Охотник что-то крикнул, словно пролаял низким шершавым голосом. Потом проделал какие-то манипуляции, и корабль выровнялся. Ещё некоторое время скорость возрастала, но вскоре стабилизировалась, и стало легче.

Рэм перевёл дух, огляделся. Корабль состоял из двух отсеков: кабины пилота и багажного отделения. Отсеки соединялись дверным проёмом, но двери как таковой не было, и Рэм видел спину охотника в кресле.

Вскоре его внимание привлекло странное существо, которое сидело, вцепившись тоненькими ручонками в прутья решётки и жалостливым просящим взглядом глядело на него. У существа было маленькое, щуплое тельце, большая голова с розовато-синей кожей, высокий пучок волос на макушке, вроде птичьего хохолка, крючковатый нос и два блюдцеобразных глаза – не то попугай, не то осьминог. Выражение у существа было совершенно несчастное.

«Ну что, брат, несладко тебе?» – сказал Рэм и подмигнул инопланетному созданию, как бы приободряя его. Осьминожек тут же ответил: распахнул умные, как у собаки, глаза, и сквозь щёлку ротового отверстия издал всхлипывающий звук. Это было неожиданно. В соседних клетках сидело много разных существ, не отличающихся повадками от животных: они либо спали, либо тупо метались из угла в угол в ограниченном пространстве, и только сосед Рэма вёл себя так, словно всё понимал.

Между тем охотник включил автопилот, поднялся с кресла и ненадолго исчез из поля зрения – за перегородкой что-то сдвинулось, громыхнуло. Потом появился в дверном проёме, вошёл в багажное отделение и направился к Рэму, неся в руке предмет, похожий на хоккейный вратарский шлем.

«Сейчас, чего доброго, шарахнет этой штуковиной по голове и засадит в клетку, как этого бедолагу», – подумал Рэм. Стараясь казаться невозмутимым, он приготовился к любым неожиданностями и внутренне собрался. Но спортивная сноровка не помогла. Охотник взмахнул коротким серебристым стилусом – и Рэма парализовало. Он повалился на пол и, как снулая рыба, беззвучно зашлёпал губами.

Осьминожек завизжал – в звездолёт как будто влетела воронья стая и подняла дикий грай, отчего на душе Рэма стало совсем пасмурно.

Охотник, деловито щурясь и прикусив от усердия кончик языка, стал возиться с «хоккейным шлемом». Водрузил его на голову Рэма, чем-то щёлкнул на лобной части и посмотрел в глаза, очевидно ожидая результата.

«Один глаз зелёный, другой серый… Гетерохромия называется, кажется…», – подумал Рэм, теряя сознание… Жёлтые, синие, малиновые огоньки мигали часто и весело. Отделившись от приборной доски, они поплыли полупрозрачными мыльными пузырьками по багажному отделению…

Казалось, что по голове проехал трактор – всё гудело и сотрясалось, а мозги плавали в горячем жидком студне. Сознание возвращалось, но медленно. Мутило.

– Ничего-ничего. Это пройдёт! Так бывает поначалу.

– Пройдёт? – переспросил Рэм и обернулся. Сквозь прутья смотрел осьминожек. Водянистые глаза-блюдца попеременно моргнули, и тот же детский голос произнёс:

– Ну наконец-то это чудовище соизволило применить диплукос, и мы сможем общаться. Впрочем, чего ещё ждать от этого дуболома. Интеллект как у несчастных тивронов, которых он запер в клетках. Но я-то! Я! Какие, согласитесь, надо иметь мозги, чтобы не отличить существо мыслящее от примитивной формы? А?..

«Что это? Я всё ещё в отключке или это происходит наяву?»

Рэму было трудно сосредоточиться, звук проходил как сквозь вату, но в этом приглушённом потоке возникали слова и фразы, несущие конкретный смысл. «Он говорит, и я его понимаю. Но это явно не русский язык! Да и язык ли это вообще?»

Из крошечного ротового отверстия осьминожка слова извергались беспрерывным потоком:

– Поверьте мне, нельзя доверять охотникам и торговцам. Они – самое подлое племя. За один тенин мать родную продадут и не посовестятся. Вот возьмите меня. Столько горя и бед претерпел от этих изуверов, что история выйдет на тома! Вы получше присмотритесь к сатикаю, войдите к нему в доверие, а после стукните по темечку чем-нибудь тяжёлым и совершите подвиг, равного которому нет в Бериане. Вы спасёте туга и прославите своё имя на века!..

Он болтал и болтал – казалось, уже никогда не остановится. Рэму это надоело:

– Да подожди ты! Помолчи хотя бы минутку! Не грузи! Объясни хоть что-нибудь наконец!

«Черт возьми! Неужели это я сказал?»

Хохолок на макушке существа завибрировал, глаза вылезли из орбит и моментально вернулись обратно.

– Ах, простите, ах, простите! Я забыл представиться. Тоуренэй Боти По с планеты Токи. Мой род, должен признаться, один из древнейших родов, проложивших глубокий след в истории токийской цивилизации. Один из моих предков командовал армией в борьбе против дутитов, но был предан соратниками и окончил жизнь на эшафоте. Другой стал первым консулом во времена правления династии Тукенистов. А вы…простите, с какой галактики? Впрочем, молчите, молчите! Я угадаю…Мы, туги, весьма прозорливы. Ну конечно! Вы лох с созвездия Сивоны. Я прав? Лохи, они славные ребята. Я встречал одного при очень пикантных обстоятельствах. Сейчас я вам расскажу эту историю…

«Да он просто неисправимый болтун, этот Туренэй, или как там его?» – подумал Рэм и сдвинул брови:

– Послушай, приятель, сейчас не вполне подходящее время для историй. Я бы хотел немножко ясности в происходящем. Ты понимаешь меня?

Секундная пауза – и голос в клетке перешёл на сдавленный шепот:

– Охотник применил диплукос. Ну, ту штуковину, что напялил вам на голову. Теперь вы понимаете язык Бериана…Что такое Бериан? Ну, это просто. Это весь мир, вселенная, включающая тысячи, миллионы галактик…

«Вот это другое дело, вот так и надо, – подумал Рэм. – Кое-что проясняется. Бериан так Бериан. Что же дальше?»

– Я вижу, вы впервые здесь и вам непросто. Поверьте, без опытного и знающего советника, если угодно, соратника, вам не обойтись. Лучше моей кандидатуры всё равно не сыскать. Попробуйте договориться с сатикаем.

– Сатикай – это охотник?

– Охотник? Да просто бандит! Чудовище! Занимается торговлей живым товаром. С ним надо поступить так…

«Забавный тип, – подумал Рэм. – Буду его звать Болтуном, ему в самый раз, кого угодно уболтает.»

– Поверьте мне, мудрый лох, сатикаи – коварное племя…

– Нет уж, приятель, никакой я тебе не лох. Я с Земли. Землянин. Слышал о такой планете?

– Как же! Слышал!.. – Болтун многозначительно закивал. – Ну конечно! Землянин! Это славные ребята! Я встречал одного при очень пикантных обстоятельствах…

Из рубки донёсся голос охотника:

– Эй, спасённый! Иди сюда, а то это животное заговорит тебя до смерти.

Болтун забился в угол клетки и злобно зашипел:

– Животное…Ты сам животное… Убийца…

Рэм тяжело поднялся. Голова кружилась. В клетке сдавленно пискнуло:

– Добрый землянин, замолви за меня словечко…

На обзорном экране мерцало звёздное небо, подобное тому, которое Рэм видел в планетарии, только звёзды эти были не имитацией.

– Ты как попал на П-17? – спросил охотник.

Рэм сообразил, что речь идёт о синей планете. Что-либо скрывать не имело смысла. Красноголовый, или сатикай, как называл его Болтун, был сейчас единственным проводником в новый мир, поэтому Рэм рассказал всё: о Земле, о городе, в котором жил, о Геле и пришельцах, и о том, как прыгнул в энергетический колодец. Охотник, развалившись в кресле, слушал, казалось, вполуха. На вид ему было около сорока, черты крупные, неправильные, на подбородке длинная рыжая щетина. Когда Рэм замолчал, охотник сухо кашлянул и постучал коротким пальцем по приборной доске.

– Это пираты. Их почерк. Кто-то сделал заказ – они выполнили. А кто именно – да разве ж узнаешь… Эта твоя девушка, она красивая?

– Очень.

– Опиши её.

Рэм растерялся и сказал первое, что пришло в голову:

– У неё прекрасные медно-рыжие волосы.

– И она твоя невеста?

– Да.

Охотник задумался, потом сказал:

– Главная база пиратов на Х-15 системы 4-пи в галактике Колесо Телеги, рынки же рабов раскиданы по всему Бериану.

– Так вы думаете, что она в рабстве? – тягучий холодок пробежал по спине Рэма.

– А как же. Мне жаль, землянин, но у тебя нет шансов.

– Неужели всё так безнадёжно? Но ведь я-то здесь?

Сатикай вновь замолчал. На этот раз прошло долгих пять минут.

– Я лечу в Моулей. Это место, где обычно собираются охотники и торговцы со всего Бериана. Ты можешь у них что-нибудь разузнать. Я же тебе ничем не помогу.

Ну что, первый шаг сделан, подумал Рэм, и то что раньше казалось невероятным, сумасшедшим бредом, превратилось в реальность; и пусть задача не стала проще и ближе, а лишь отодвинулась в неопределённую, туманную перспективу, он чувствовал, что одержал свою первую маленькую победу.

– А почему вы сразу не захотели меня взять с собой? – спросил Рэм, прерывая затянувшееся молчание.

– Привыкай, землянин. Это Бериан. Здесь свои законы… Во-первых, не доверяй тому, что видишь. Видимость обманчива. У каждой планеты свои заморочки. Во-вторых, не дрейфь, даже если припёрли к стенке, из любой ситуации найдётся выход. В-третьих, никогда не предлагай свою помощь, пока тебя самого не попросят. Можешь оказаться в ловушке. В общем, будь всегда начеку…

Рэм уже где-то слышал подобный свод правил, но не мог вспомнить где. Картинка на экране сменилась. В верхнем углу вспыхнули протуберанцы огненно-рыжей звезды, похожей на Солнце. Звезда медленно уплывала, открывая светящуюся точку неизвестной планеты. Фантастически красивое зрелище приковывало внимание. Рэм, зачарованный им, невольно взглянул на охотника, ожидая от него проявления таких же чувств. Но тот глядел на приборную доску с совершенно безразличным, скучающим видом. Дождавшись, когда корабль закончит манёвр, Рэм спросил:

– Послушайте, а тот…э-э-э.…Как там его?.. Почему он в клетке?

– Это туг с планеты Токи. По классификации Бериана туги отнесены к животным. Хотя они борются за права считаться существами мыслящими, но пока у них не получается. Впрочем, в Бериане торгуют, как видишь, и людьми, не то что этими ребятами. Тугов охотно берут прислуживать в богатые дома. Они, если привяжутся, становятся преданными, как бурлоги, и за хозяина пойдут в огонь и в воду.

Охотник поскрёб в затылке, громко зевнул и добавил:

– Я разумными существами не торгую. Этим занимаются пираты, работорговцы, нередко военные…Ну ещё, конечно, форгасы.

– А это кто такие?

– Всё, подлетаем. Пристегнись. Будет трясти.

4

Моулей лежал на дне глубокого ущелья в кольце базальтовых скал. С детства горожане привыкали видеть вместо неба узкую полоску, словно прищуренное око, не пропускающее свет далёких звёзд. Моулийцы не видели звёзд, если только не летали к ним. Чтобы город не утонул во мраке, на его улицах и площадях круглый год горели тысячи прожекторов, фонарей, ламп, светильников всех форм и размеров, отчего сверху казалось, будто внизу фонтанирует языками пламени гигантский костёр.

Первые два часа Рэм блуждал по городу как лунатик, с застывшим выражением оторопи на лице, оглушённый и ослеплённый экзотикой инопланетной действительности. Ни в фильмах, ни в книгах, ни в снах, ни в фантазиях не встречал он ничего подобного. Существа с тремя, четырьмя, пятью глазами и совсем без глаз, со множеством рук, ног, голов, с хвостами и без хвостов, с крыльями и без крыльев, с чешуёй, шерстью, кожей и без кожи – расы Бериана напоминали фантасмагорию полотен Босха. Именно картины великого нидерландского художника всплыли в памяти Рэма, когда, простившись с сатикаем, он вышел за ворота космопорта.

Вокруг кипела жизнь огромного мегаполиса: по воздуху летали трамваи и такси, с реактивным гулом проносились электрички, свиристели машины полиции – Рэм на ходу придумывал всему увиденному названия по ассоциациям, чтобы навести порядок в хаосе впечатлений и не сойти с ума. Он был один, без проводника, в чужом мире, как дикарь, проживший полжизни на необитаемом острове и оказавшийся по нелепой случайности где-нибудь в центре Москвы, Нью-Йорка или Токио. Его окружала речь. Кто-то жаловался на судьбу, кто-то хвастал покупкой, кто-то сплетничал, кто-то обсуждал поездку – обычные разговоры обычных людей. Нет, не людей. А кого? Берианцев? Моулийцев? В повседневной житейской болтовне проскакивали фразы, которые человеку с Земли понять было невозможно. Нужно было пожить среди инопланетян, чтобы научиться мыслить и рассуждать, как они. Сколько пожить? Год? Два? Три? Или всю жизнь?

Небоскрёбы – стреловидные, кубические, пирамидальные, в форме шара, тетраэдра, призмы – ничто, казалось, не ограничивало творческого воображения архитекторов Моулея. Их фантазия била ключом, порой не зная меры – об общем архитектурном плане застройки города явно никто не заботился. Судя по всему, его не существовало. С одноэтажной, похожей на раздавленную жабу, хижиной, соседствовал небоскрёб, объятый огнями рекламы. Под боком стеклобетонного гиганта кособочился сарай из гнилого тростника. В Моулее непостижимым образом сочетались объекты и технологии высокоразвитой цивилизации и артефакты, которые легко обнаружить в любой российской глубинке: деревянные и шлакоблочные заборы, мазанки, соломенные крыши, калитки на ржавых петлях, погреба с воздуходувными трубами, увенчанными жестяными колпаками, двухколёсные тележки, мусорные баки и горы отходов возле них…

Больше всего в Моулее было магазинов и лавок, крупных и маленьких рынков, складов, пакгаузов, ангаров. В городе торговали всем чем можно и чем нельзя, и Рэм в этом скоро убедился.

Мало-помалу чувство голода и усталости вынудили его задуматься о хлебе насущном. В последний раз он питался на корабле охотника: сатикай угостил его напитком, неплохо утолившим голод и жажду, а на прощание подарил две треугольные пластины, размером со спичечный коробок, и сказал, что на первых порах этого хватит расплатиться за еду и ночлег.

«А он неплохой парень, хоть и кажется бирюком», – заключил после этого Рэм.

Экзотический вид продуктов на прилавках магазинов отбивал охоту пробовать местную кухню на вкус. Рэм искал что-либо удобоваримое, похожее на земную пищу. По ощущению прошло часа полтора или больше – отмерять жизнь в Бериане стрелками земных часов Рэм будет ещё долго, пока время не перерубит окончательно связь, удерживающую его сознание с прошлым. Постепенно поиски съестного привели Рэма на большой склад. Волосатый, как гиббон, моулиец в палатке, крытой зелёным в полосочку сукном, предложил ему «чарамашу». «Ай как вкусно! Пальчики оближешь!» – расхваливал торговец жидкую субстанцию с сладковато-трупным запахом. Рэма замутило, он шарахнулся в сторону и не заметил, как оказался стиснутым среди бочек, цистерн, бидонов, канистр и деревянных ящиков. Составленные в три ряда, уходя в бесконечность, тянулись клетки с животными. Рэм шёл по узкому проходу между ними, как вдруг наткнулся на Болтуна. Туг сидел в тесной клетке, повесив голову и как будто дремал. Увидев Рэма, встрепенулся, заморгал водянистыми глазами и, вцепившись в прутья решётки, отчаянно заверещал:

– Хозяин! О, хозяин! Вы пришли за мной! Я знал, я знал, что жизнь моя не оборвётся в тягостной неволе…

– Почему ты называешь меня хозяином?

– Потому что я туг! А туги созданы служить избранному до последнего издыхания. В этом наше предназначение и судьба. Я слышу её звучный призывный голос… О хозяин, помогите же мне скорее!

Как человек, рождённый и воспитанный в Советском Союзе и не привыкший даже собаку держать на привязи, Рэм не мог представить, чтобы существо, наделённое разумом, речью и памятью, запирали в клетке и выставляли на продажу, как кутёнка на блошином рынке! Дикость да и только! Понимая, что благородство, справедливость и сострадание в Бериане, по всей видимости, не то же самое, что на Земле, Рэм, однако, не собирался с этим мириться. Он вспомнил слова из известной песни: «Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия, но не всегда по дороге мне с ним…» И с твёрдой решимостью произнёс:

– Ну хорошо, я попробую.

Искать торговца, который купил у охотника туга, долго не пришлось. Учуяв покупателя, он явился сам, вырос как из-под земли – гигантская груша со сплющенной крошечной головкой и обвислым, колышущимся при каждом шаге огромным животом.

– Я весь во внимании. Что вам угодно, господин?

Услышав желание покупателя, торговец забрал себе обе треугольные пластинки и скроил недовольную мину.

– Только ради вас, господин. На Кордове за туга заплатили бы в два раза больше.

Позже Рэм узнал, что торговец его бессовестно обманул, в три раза завысив цену, но тогда он думал не об этом, а о том, что спасая маленькое, беззащитное существо, он совершает первый настоящий, осознанный поступок в новом мире, и этот поступок ему приятен.

Клетка распахнулась. Болтун, обливаясь мутными и липкими, как слизь, слезами кинулся в ноги Рэму и стал бить поклоны.

Рэм растерялся, слегка шлёпнул туга по затылку, чтобы заставить его посмотреть вверх:

– Послушай, приятель, мы так не договаривались. Давай расставим все точки над «и»: я тебе не хозяин, и ты мне не слуга. Если у вас в Бериане знают, что такое дружба, то вот тебе моя рука.

Болтун моргнул попеременно правым и левым глазом и впал в ступор: предложение человека застало его врасплох, ни с чем подобным в своей богатой на приключения жизни туг не сталкивался, поэтому выглядел озадаченным и смешным. Рэм невольно улыбнулся.

– Ладно, проехали…Сейчас самое время подумать о еде, – сказал, меняя тему разговора. – Я потратил все деньги и нисколько об этом не жалею. Не люблю, когда кого-то насильно запирают в клетке.

– О, слава тебе, Тобу! Мне повезло с хозяином! У него большое сердце и благородная душа! – воскликнул Болтун и, вскочив на ноги, запрыгал как ребёнок. Но через минуту озабоченно произнёс:

– Но что я слышу! Хозяин голоден! Позор на мою несчастную голову! Я должен всё немедленно исправить. И я это сделаю! Скорее за мной! – сказал и рванул вперёд, как резвая собачонка.

– Эй, погоди, приятель, погоди! Не так быстро… Ты что же, бывал в Моулее?

Болтун замедлил шаг.

– Ах, любимый мой хозяин, у туга, преданного вам до последнего вздоха, не простая судьбина. Я уже бывал в Моулее и тоже в качестве живого товара. Мне посчастливилось сбежать. Я расскажу эту историю, но чуточку позже. А сейчас стойте здесь и никуда не уходите.

Справа тянулся кирпичный забор с пропущенной поверху колючей проволокой, слева исходила зловонием большая куча мусора. Местечко не самое презентабельное, но Болтун не дал выбора, моментально испарился. А спустя четверть часа вернулся, сияющий от счастья, держа в руках пластиковую бутылку с жидкостью, цветом и консистенцией напоминающей молоко, и что-то вроде пшеничной лепёшки.

– Откуда такое богатство? – восхитился Рэм.

– Разве я мог допустить, чтобы мой хозяин страдал от голода.

– Погоди… Ты что, украл?

– На Токи говорят: «Что упало, то пропало…»

– Знаешь, такое говорят не только на Токи. Поклянись, что никогда не будешь красть. Иначе мы расстанемся навсегда!

У Болтун отпала челюсть, глаза выпали из орбит, а кожа на лице из розовато-синей сделалась ядовито-жёлтой.

– О ужас, мой хозяин! Что вы такое говорите! Не пугайте меня. Просто скажите: «Я приказываю» – и туг выполнит всё безропотно.

– Ладно, – махнул Рэм рукой, – давай есть. А там подумаем, что делать дальше.

Напиток, похожий на молоко, оказался безвкусным, а лепёшка отдалённо напомнила проперченный сыр. Подкрепившись, Рэм решил рассказать Болтуну свою историю, но выяснилось, что в этом не было необходимости.