Читать онлайн Роман с Романом, или Приют нечаянной вдовы

События и имена вымышленные, любые совпадения – случайность, эротическая фантазия посвящается одиночеству любящих.

Беглянка

Едва забрезжил рассвет сквозь жалюзи, к Юле безжалостно ворвалась головная боль и острым шилом принялась буравить мозг, выковыривая оттуда остатки ночного кошмара.

Светло-серый пластик гораздо уместнее смотрелся бы в каком-нибудь невзрачном офисе, чем в трёхкомнатной квартире, но выбирать женщине сейчас не приходилось.

Шея непроизвольно дёрнулась в попытках уйти от преследований предателя – бывшего мужа. Каждую ночь длинные тонкие пальцы ломаными прутьями не оставляли попытки добраться через сны, так бэушный Марк цеплялся за беглянку.

Юлия, подхваченная вихрем, взмывала ввысь, розги-веточки ломало и уносило ураганом прочь, кошмар повторялся вторую неделю, полоски утра сквозь жалюзи разделяли день и ночь на фрагменты также ровно, как разделилась, разбилась о коварные планы маньяка жизнь на «до» и «после».

Зеркальными осколками расплескалась в лужах, и уже никогда не вернётся в прежнее русло река жизни, неприступными скалами ощетинились её берега, тщетные попытки удержаться, укрыться плотиной надежды, унёс тайфун ненависти и отчаяния, женщине придётся учиться строить новые кордоны.

Суровый мир с жестокими уроками беспощадный и сострадательный одновременно, дал пинка и бережно подхватил в полёте.

Юлия лежала в одинокой постели, пытаясь собраться духом и собрать тело.

Съёмная квартира, – чужая спальня, – смятая постель, – мокрая от слёз подушка, – выцветший колючий плед, и рваной бахромой свисающая на пол простынь, – именно в таком порядке скользил по жизни взгляд и мозг выстраивал слова, – бетонный пол, отголосок незавершённого ремонта блёклым камнем приковывал взор.

Серое утро, серая кровать и серые будни одиночества и страха.

На меня наставлен сумрак ночи

Тысячью биноклей на оси.

Если только можно, Авва Отче,

Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый

И играть согласен эту роль.

Но сейчас идёт другая драма,

И на этот раз меня уволь, – в голове упрямо транслируется доктор Живаго.

Увы, не пронеслась чаша сия мимо… придется пить взахлёб, всё до последней капли…

Женщина сейчас – открытая рана, кровоточащая боль утихает только среди дневной суеты, ночью невыносимые панические атаки душат без верёвки.

Хозяйская заброшенная ванна встречает парой ветхих тазиков, набитых ненужным хламом, на полу в полном беспорядке взгромоздились старые пластмассовые игрушки вперемешку с флаконами высохших шампуней.

– Не своё, не разберёшь, – вслух подумала Юлия.

Тело умылось, причесалось, вышло на кухню. Не закурило. Нет, тело её не курит, у тела «аллегрия» на табак, как утверждала внучатая племянница.

За окнами в решётках кружил осенний листопад, сменился рассветом бушующий кострище ночных ветров и стаи голубей над головой провозглашали новый день. Юле захотелось выпить кофе.

Тупик – это отличный предлог, чтобы ломать стены. Жить – это хорошо. Даже когда получаешь удары. Лишь бы иметь возможность бить в ответ. Настоящая жизнь есть способ существования, позволяющий наносить ответные удары, – в голове Юлии выстраивается извечная классика братьев Стругацких.

      Крепкий кофе с солёным мандарином. Необычное сочетание вкусов явилось ниоткуда, перекрывая кислород для ночного пришельца из кошмара. Юля с детства привыкла к мысли, что, когда страшно, нужно разорвать цепочку привычек, сделать что-то нестандартное, что совсем несвойственно, сделать так, как пелось в некогда популярной песне.

Женщина напела известный мотив,

– я тучи разведу руками, и в прошлое закрою дверь.,

– сама себя остановила, – эх, если бы было всё так легко исполнить, как поётся, – но, делать нечего, придётся с чего-то начинать, благо были под рукой глиняная турка и огонь.

Юля с удовольствием разорвала пачку серной коробки, не отводя заворожённый взгляд с пламени, много раз подряд чиркала спичками, пока огонь всецело не поглотил ночную жуть, и липкая паутина страха, сгорая, исчезала, как в страшной сказке.

– Да, гори оно синим пламенем…

И укрой печаль красным знаменем…– она вслух продекламировала невесть откуда взявшийся стих, в голове выстроились в ряд два отрывка прошедшей эпохи – советизация и газификация, – многолетняя привычка иронизировать спасала женщину в любой ситуации.

Уже давно в городские новостройки не ставили газовые плиты, в этом Юле повезло, квартира друзей находилась на окраине, совсем недавно ребята переехали в загородный дом и квартира пустовала, словно ждала женщину.

Каждое жильё имеет свою историю, трёшка не стала исключением, на цЕлую осень женщина станет частью этой квартиры.

Конечно, добираться до работы Юлии стало далековато, зато за окном через дорогу роскошный осенний лесопарк в безумстве ярких красок сентября, и тишина, звенящая на миллионы голосов.

Чтобы справиться с тревожностью и обрести утерянные чувства, Юля до работы ходила пешком, слушая в наушниках музыку и книги.

Книги, книги… Фантастически таинственный мир: Антарова, Акунин, Пелевин, Чехов, Пастернак, Булгаков на фоне глухонемой любви Бориса Моисеева.

Одиночество догорает, как свеча на столе,

Очень хочется не поверить, что одна в толпе.

И стала весить меньше душА, скаталась в пух,

И будто жизнь поменяла цветА, спустила дух…

Когда женщину с головой накрывала гнетущая усталость, эстафету принимала ночная гостья Агата Кристи с извечным спутником Пуаро, где в лабиринтах «серых клеточек» распутывались самые страшные преступления.

В вечерних сумерках или на рассвете Юля ходила в лесопарк, вполголоса, задыхаясь, кричала, вышёптывала боль, растворяя её в туманной серости притихшего ручья.

Велодорожки… дорожки, едва приметные тропинки зимней лыжни украдкой проглядывали под жухлой опавшей листвой, как в детстве, лес невидимый, ласкал тихим шелестом крыльев прозрачно-белых мотыльков, долго пытался рассмешить жужжанием одинокий ворчливый шмель, и в каждой чаще поздние грибочки соблазняли ароматом сырой земли.

Лес, зелёно-бурая осенняя защита, – как бы далеко не уходила Юля от хоженых тропинок, замшелый мох указывал дорогу к людям.

Ещё маленькой девочкой, Юлю любимый дедушка учил слушать тишину, рассказывал о том, что подлунный мир незримо рядом, и можно научиться видеть, как сквозь земные толщи огненной нитью прядётся связь веков, и ядро земли раскрывает объятия, в нём живут помощники – крохотные элементали, гномики и эльфы.

И вот сейчас взрослая Юлия шагает по тропинке подальше от посторонних глаз в лесную чащу, и вскорости каждый шаг женщины, каждый вдох наполняется уверенностью и силой. Силой жить дальше. Земля больше не уходит из-под ног, она слегка качает, ласкает и миротворит.

– Ты просто подожди… ждиии…, – в шорохе листвы женщина слышит песню змей, видит причудливые озорные огоньки.

Бесстрастные холодные глаза охлаждают ярость, Юлия повторяет словно мантру -

Предвижу смерть свою, сгораю заживо,

      И пепел свой беру в ладони,

      шепчу молитвы долгие,

      задохнувшись и замерев от боли,

      воскресаю фениксом из праха…

      Огненная птица навстречу дню новому.

Марк

Тупая боль не отпускала, днём и ночью ныли кости, разрушая по миллиметру тело, кривым ножом боль кромсала изнутри, словно скребком по внутренностям растирая сухожилия.

Марк был взбешён.

– Как она посмела сбежать? Да, кто ей позволил, вот так бросить его на полпути???

Та, которая только что была на расстоянии шага, от которой, как от батарейки он заряжал студёно-голые суставы, сбежала вчера ночью, когда мужчина чуть не задушил её, Марк понял, что ненавидит бывшую за то, что так и не понял, откуда в ней берётся сила.

Марк стоял в тёмной кухне, пытаясь отыскать выключатель, в голове тяжёлым роем теснились мысли – Что сейчас он станет делать без неё?

      Раньше Марк часами с наслаждением наблюдал, как из жены вытягиваются жилы, и Юлька, не понимая, что с ней происходит, мечется в поисках ответа.

Марк упивался властью, глядя на мучения жены, ему открыли семейные чернокнижные секреты, в бытность покойная сестра с подругой приворожили смертельным ритуалом почти на четверть века Юльку, крепко зацепили бабу, но времена рассеялись, Тёмные ушли на глубину.

– И вот, Юлька сорвалась с крючка… сссука…!

Марк не мог дальше думать, ноющая боль захватила клешнями колени, таз, рёбра, пальцы… мужчину крючило, сгибало, чудовищный огонь пожирал череп, и снова раскрошился зуб, Марк невесело зацокал языком по расщелине во рту, – скорей бы добраться до аптечки, три таблетки кетанова залпом запил остатками бурой жидкости в стакане, не разобрав, что это были чайные помои.

Марк плохо помнил ночь, но не выплеснутая ненависть жгла изнутри, адская кухня ни на секунду не выключала свою жаровню, укрывшись с головой искусственным колючим пледом, уперев на подлокотники дивана костлявые ноги, мужчина, наконец, забылся тревожным сном – воспоминанием:

– Ему пять лет. Сыро, темно и страшно. Мама приказала спать, ребёнок начал хныкать, но получив звонкую затрещину, заткнулся, зная материнский темперамент, не имело смысла спорить.

Мальчишка прилёг на узкую короткую кровать в подсобке, было жутко неудобно, но спальня будет занята на время, подогнув колени Марк вслушивался в голоса из кухни, – так вырос большой любитель чужих замочных скважин.

С тех самых пор, у подростка закрепилась привычка спать в постели, подгибая ноги, а днём, в попытках скомпенсировать ночные неудобства, вышагивать на тощих ножках, выпячивая для пущей важности грудь индюком. Юноша был сложён непропорционально – красивый накачанный торс держался на высоких тонких конечностях с неимоверно длинной ступнёй, поэтому он научился скрывать несовершенство своей фигуры под тщательно подобранной матерью одеждой.

Отца своего, Аркашку, мальчик не помнил, знал по рассказам матери и её подруг, что он был коварный и хитрый залётный прощелыга-мужичок.

Плод любви короткой назвали Марик, по паспорту Марк Аркадьевич, редкое иностранное имя в округе на выселках вселенной. Мальчишка родился недоношенный и слабый, в отличие от старшей сестры, квадратно-крупной Киры, похожей больше на кобылу, чем на девицу, сын стал любимцем матери.

Яркая, свободная и оттого шальная, Мунира часто привлекала мужчин на свой огонёк, извлекая выгоды из этого.

А что поделать? С рождением сына стало сложнее жить, в северных краях одной растить больного ребёнка, ой как не сладко, вот и сегодня в квартире ночной гость и хмельная женщина смеётся пьяным шуткам кавалера.

Узнаваемые прерывистые короткие вздохи, доносящиеся из комнаты, позволили Марку встать и на цыпочках подойти к двери, прильнув к замочной скважине, ребёнок увидел, как сосед таскает за волосы маму, бьёт наотмашь, женщина стоит на коленях…

В такие минуты Марк знал, что взрослым не до него, мальчишка злорадно наслаждался видом двух обнажённых тел, затаив дыхание, представлял себя на месте взрослых, сопел, теребил ручонками меж ног, и с влажными штанишками уходил в свою нору-каморку. Утром привычно мать ругалась за мокрую постель, Марк только зло сверкал глазами.

Обидчивый Марик с детства отличался жестокостью и злобным нравом, боготворил и ненавидел мать одновременно, голубоглазый, кудрявый юноша носил под маской красоты лицемерие алчного лжеца.

У парня в кармане лежала записная книжка – имена, фамилии, даты, события… ничто не ускользало от юного проныры, втихаря подслушивал–подглядывал за соседской жизнью, пИсал ночью, а писАл на всякий случай днём.

В школе мальчишку невзлюбили, друзей и близких не было, только старшая сестра, покинувшая дом подростком, временами заполняла жизнь своим присутствием.

Толстая и некрасиво-злая Кира была его единственным спасением, дети Муниры вдвоём придумывали игры, где обязательно милым принцем был маленький Марик, а сестра его служанкой. Так и росли два стылых одиночества на окраине затерянного в ледниках посёлка.

Марк по щенячьи звонко заскулил, – Киры нет рядом второй десяток лет, сестра – потеряшка по жизни, так и не сложив свою семью, рано ушла в мучениях, но продолжала приходить во снах.

Кетанов добрался до нервных окончаний, на время отрезав импульсы от раздробленных в дырочку костей, боль отступила, мужчина забылся жутким сном.

Ночь. Поздняя снежная осень. Опрокинутое небо. Леденящий душу мрак, и ни огонька на сотни миль. Вой ветра, как вой шакала. Он в стае, один их многих. Облезлая, беззубая гиена.

Если бы Марк мог увидеть, что в квартире остался не один, он бы завыл ещё страшней – в ногах загнивающего сына устроился и недобро усмехался отец-покойник. Аркадий шанса на спасение ни оставил, знал, что сыночек, сам того не ведая, ускорил встречу с предками, и что стала шире и просторнее кривая узкая тропинка жизни Марка, ему уже легче по ней шагать, только всё темнее брусчатка из желаний.

Перекрёсток пройден, Марк больше не свернёт с маршрута, нет больше рядом женщины, способной удержать, мужчина сам вчера разрезал путы. Пути–дороги с бывшей разошлись, Марк положил начало конца своим земным страданиям.

Пинкертоны

– Изображаем радость.

Получалось скверно, но всё, что могла сейчас сделать Юля, это именно изображать. Люди… люди… люди… пустые разговоры проходят как песок сквозь пальцы, внутри живёт единственное желание – уйти, исчезнуть так, чтобы сама себя не отыскала, но так или иначе, совсем скрываться днём не получалось, Юле остаётся лишь одна возможность – раствориться в тягучем времени, стать невидимкой, но даже если и получится такое, всё равно Захар отыщет.

Шеф у неё особенный. Широко известный в узких кругах эксперт.

Удивительная реальность женщины казалась насмешкой судьбы – Юля работала финансистом в детективном агентстве со специфической нишей, не менее опасной, чем заказные убийства, – специалисты занимались разоблачением загулявших мужей и жён.

К Захару клиенты обращались по деликатным ситуациям, и Юлия через сухие цифры отчётов, отчасти была причастна ко всякого рода розыскам пропавших и пропащих.

Друг детства Захар, бывший мент, он же и единственный владелец, выйдя на пенсию по выслуге лет, основал агентство, где на подхвате у шефа трудились молодые добровольцы-детективы, вот и сейчас в офисе трое обсуждали новый заказ.

Заказчик Сергей Максимов. Мужчина медийная личность, завидный холостяк.

Клиент обнаружил конверт от «доброжелателя» на лобовом стекле автомобиля с кучей фото своей любимой в обнимку с рыжим красавцем, с недвусмысленной надписью на обороте:

– «Рожки не мешают, ресторатор?»

– Интересное кино, – Юля, посмотрела на разложенные на столе снимки, фото тянули на нешуточный скандал, – запечатлённый на камеру роман невесты директора популярного ресторана с личным фитнес-тренером.

На первый взгляд, классический любовный треугольник:

Спортивный инструктор – подтянутый рыжий атлет, и ресторатор – маленький и лысый, типичный папик, но без явного атрибута – пуза.

Папик без памяти влюблённый в юную невесту. На лицо мезальянс – сорокалетний мужчина и почти нимфетка – Алёнушка студентка-заочница, недавняя выпускница школы без году неделя работала официанткой в ресторане у Сергея, где он её и приметил.

На фотографиях в спортзале рядом с красивым качком улыбалась яркая блондинка, явная провинциалка с косой до пояса, одетая в простенькие, но со вкусом подобранные вещи.

– Что скажешь? – Захар указал на снимки.

Юля – единственная дама в команде, не просто финансист, ещё она дипломированный психолог, опытный знаток человеческой души, взяв в руки фотоснимки, женщина вглядывалась недолго:

– Крутой фотомонтаж, сам видишь. Девочка чересчур наивна для хищницы, ещё не стреляна, а к этому стОит присмотреться, – кивнула головой на атлета, её больше заинтересовал наглый молодой инструктор.

– Слишком уж по-хозяйски лежит рука на талии для тайного романа, – женщина сказала, как отрезала, – раздражительная резкость стала обычным состоянием Юли в последние дни, но Захар доверял чуйке подруги не меньше, чем своей, недолго посовещавшись, определили стратегию дальнейших действий, решили, что Юлия пойдёт в этот самый клуб на тренировку, чтобы «прощупать» мальчика.

Короткое совещание закончилось, агентство продолжало жить собственной жизнью, Юля, раскрыв ноутбук, уставилась в экран, а молодые пинкертоны, получив задания шефа, разбрелись по городу в поисках новых жертв сплетен и сенсаций.

Перед глазами запрыгали сухие цифры расчётов и отчётов, разбавленные чашечкой латте, Юлия в обед, надев наушники ушла в парк к опадающим каштанам.

      Так и спасалась. Или спасали. Птицы. Тишина.

Домой с работы женщина возвращалась при свете ярких фар автомобилей и городских огней.

И снова безумно одинокий вечер, переходящий в ночь, Юлия совсем одна для посторонних глаз, но одинока лишь для несведущих.

А на самом деле… Окно в полоску и лунный диск в ночи, и призраки, свободно разгуливающие по квартире. Между зеркалами здесь жили отражения прошлых лет, и за ажуром тонких сетей наблюдали за живыми, в полумраке спальни не зажигаемый светильник отбрасывал яркую тень от луны и на комоде серебрился лёгкий налёт домашней пыли. Женщина только в первую ночь немного испугалась, потом привыкла, Юля с детства чувствовала тех, кто жаждал показаться людям.

Хранители

Глухая боль отчаяния брызгала на потолок алой кровью взорванной аорты и отражалась на стене яркими всполохами, пожар ярости переполошил даже невидимых обитателей.

Ааза. Так её звали сотни лет назад. Призрак возникла перед глазами в ночь переезда неожиданно, но Юлия, почти потухший огонёк в мире живущих, ещё была слепа, женщина чувствовала себя пришельцем, потерянным киношным пятым элементом, и когда тень обитателей дома, Ааза, шлейфом ванильной пыли неслышно встала за спиной, впервые после покушения беглянка почувствовала опору, страх отступил, и щемящее чувство одиночества превратилось в страстное желание заглянуть по ту сторону завесы.

«Своих» она увидела не сразу и не здесь, здесь были другие, но тоже не чужие, свои, пусть не по крови, свои по духу.

Ааза смотрела на Юлю с неподдельным состраданием.

Сначала женщина подумала, что потихонечку сходит с ума, тень ответила на её мысли, покачивая головой, прохладный ветер колыхнул занавеску на окошке и погасил свечу. Так Юля вспомнила, что такое «видеть».

На второй вечер к ней присоединился хмурый, но оказалось, очень справедливый призрак Кац, каждый раз помощники встречали и провожали Юлю, женщина, внимая немым ответам духов, рассуждала вслух, засыпАла и просыпалась вместе с ними, больше её не пугали звуки текущей воды из крана в кухне, скрип открываемых дверей или негромкий стук в окошко на балконе, так и жили друг другу не мешая, Юля училась разговаривать с ушедшими, просить совета, иногда и спорить.

Вопросы «за что?» и «почему?» женщина давно, лет сорок никому не задавала, один единственный «зачем?», потом уже многие другие, – что я должна сделать? для чего всё это? – и долгие ночные диспуты…

Её вели по жизни призраки, страх отступал, постепенно растворялся в мелкой мороси осеннего дождя, гулкие капли падали на мёрзлый асфальт, барабанной дробью возвещая о скорой кончине затворничества.

А ночью изредка приходила Она. Красивая и ласковая леди. Юлия её так и прозвала про себя. Леди Ночь. Женщине находиться рядом с ней было совсем не страшно, напротив, нежная улыбка обещала счастье покоя, Юля знала, что больше не одинока, с ней рядом Леди Ночь, та, что оберегает и дарит силы для дальнейшей жизни.

Прадед

Пролетала осень рыжим листопадом, в округе оголились все деревья, даже многовековой дуб-стоик по соседству с домом торжественно ронял пожелтелый лист, Юля уходила рано на прогулку вдоль автотрассы, где выли телеграфные столбы, украдкой с неба дождик сеял мелкий бисер, снежной крошкой осторожно укрывались раны, анестетик-ветер холодил, накладывал повязку на тихие шаги.

Боль отпускала. Днём. А по ночам в квартире горели килограммы воска, оформленные в свечи. Юля сжигала всё. Прошлое, настоящее, будущее. Оставалось Ничто. Ничто и Никто. Пустота. В пустоте лишь кроха-огонёк. Остаток Юли.

Однажды женщина развела в ночном лесу костёр, кричала в небо, перепугала, похоже, всех жителей в округе, вызванный полицейский наряд не осмелился прервать панихиду прошлой жизни, так и простояли ребята неподалёку, пока она допела песнь тоски и боли.

Душа, готовая в любой момент ринуться на свободу из телесных оков, разрывалась на части, Юлия хотела сорваться вверх, вниз головой с обрыва, да в небо. Отчаянно желая взлететь, плакала навзрыд, просилась к папе…

Понять причину боли, ещё не значит суметь прожить до конца страдания, никакой доброй воли в самоубийстве не бывает, оно всегда происходит под давлением.

Голову накрыло мучительной тоской по дому…

На третьей неделе заточения Юлии под утро приснился сон.

– Огромный стол, накрытый на полянке вершины горных мест, от горизонта до горизонта, на белоснежной скатерти великолепие угощений и напитков. В руках отца гармонь и тонны нежности в глазах. Женские, мужские лица-тени, детский весёлый гомон, от многочисленных гостей отделился и направился к Юле высокий, моложавый дед.

– Слушай сердце, не торопись…, – с улыбкой произнёс знаменитый прадед, – всему свой срок, позволь себе заблудиться в этом лабиринте, не бойся ни пути, ни достижения цели. Научись…

Сон растворился в молочном тумане и горный ветер унёс обрывки фразы.

Проснувшись, Юля долго лежала поверх цветного линялого покрывала, и впервые за долгое время женщина улыбнулась своему отражению на зеркальном потолке.

Новая игра

Захар организовал Юле карту гостя в фитнес-клуб. Элитное заведение затаилось в центре города. В тиши внутренних двориков за рукотворным парком вечнозелёных акаций, пышная крона тонко изогнутых, огненно-жёлтых осенних веток скрывала здание, неприметное снаружи и ослепительно – волшебное внутри. Идеальное место для отдыха бизнесменов и бизнесвумен, зеркальные стены и пол современного чуда арт – дизайна впечатляли. Хром спортивных тренажёров соперничал с голливудской улыбкой служащих и отражался миллионами созвездий на потолке.

На ресепшн тощая девочка кукольной внешности в строгом чёрном платье, на неимоверно высоких и неудобных шпильках, встретила Юлю как очень дорогую гостью.

Менеджер излучала неподдельную радость, девушка широко улыбалась надутыми силиконом губками и если бы не явный дресс-код и штампы поведения в подобном месте, то вполне могла быть искренней и милой.

Широко раскрытые глаза в опахале густых ресниц втайне изучали посетительницу, рядом с ней Юля позволила себе расслабиться и войти в роль местной ханумы, сейчас её главная цель была не вечерняя хозяйка холла, а фитнес-инструктор, зверь покрупнее.

В том, что он профессионал в искусстве расставления ловушек, Юля не сомневалась. Вот с ним стоило быть поосторожней.

Юлия позволила девице «выгулять» себя по спортзалу клуба, самозабвенно играя роль капризной бизнес-леди, владелицы брачного агентства, и произвела впечатление на заинтересованных в новой клиентке фитнес-гуру.

На ресепшн, небрежно откинув назад седеющие волосы, женщина приподняла дужки стильных очков в роговой оправе, поправила воротничок итальянской кремовой блузки, кокетливо накинутой поверх тёмных джинсов.

В довершение образа скучающей состоятельной дамы на Юле сегодня были дорогущие терракотовые сапоги наездницы, модные в этом сезоне джодпуры, которые откуда-то приволок Захар, – на кон поставлены солидные деньги клиента и репутация шефа, – обувка действительно была шикарной и до неприличия удобной.

Юлия Сергеевна, устроившись в мягком кожаном кресле, как бы нехотя-лениво прошлась взглядом по замершим в ожидании её решения фитнес-инструкторам.

Есть! Заценил!

Альберт. Тот, кто нужен. Вальяжный, ухоженный молодой человек лет тридцати пяти, как бы случайно проходя мимо стойки администратора, зацепился взглядом с Юлей. От собратьев его отличали аккуратный хвостик медно-рыжих густых волос, упругое и сильное тело в невероятно ярких татуировках. Мужчина был почти красив, если бы не взгляд. Хищный взгляд убийцы-рыси. В звериной внешности чувствовался прирождённый охотник, способный долго выжидать свою добычу.

На сегодня добыча его Юлия.

– Сударрыня! Чем могу быть полезен? – мужчина очень мило картавил, обаятельная улыбка в тридцать два зуба могла обезоружить целый пентагон.

– Что ж, шарма ему не занимать, – Юля, решив немного подразнить мальчишку, переспросила, словно эхо – Полезны?

– Пожалуй, я остаюсь, у вас мне нравится – бросив небрежно сопровождающей девице, прошла до входа в дамскую часть раздевалки, куда галантно проводил её Альберт, успевший на ресепшн оформить шефство над своей новой клиенткой.

Через четверть часа Юлия вышла, облачённая в тёмно-синее фирменное трико «найк», не слишком облегающее, но вполне способное утаить излишества и подчеркнуть достоинства фигуры, в удобные кроссовки «пума», что придавали ногам устойчивость, а женщине респектабельность, – одежда служила красноречивым подтверждением высокого статуса дамы.

Альберт взглядом оценив дорогой прикид новой клиентки, остался доволен, – старовата, конечно, для него, даже не бальзаковская дама, но коли кошелёк набит деньгами, отчего же не ощипать красотку.

– Леди! Да Вы в пррекррасной форрме! – мужчина решительно зашёл с известной фразы, которая срабатывала исключительно со всеми, но поймав настороженный взгляд клиентки, решил не форсировать события, – остаётся лишь отшлифовать, и мы достигнем соверршенства! – Альберт остановился на полуфразе, превосходный знаток дамских сердец почувствовал, что главное не переборщить с намёками.

– Браво, юноша! Мой тебе респект! – Юлия мысленно аплодировала таланту рыжего атлета.

Игра в «кошки-мышки» началась.

Два часа занятий пролетели незаметно, Юлия Сергеевна оказалась хорошей ученицей, да и находилась женщина в отличной форме.

Альберт дважды слегка коснулся плеча клиентки, показывая, как правильно выполнять движения на тренажёре, ненароком задержал её ладонь в своей, помогая сойти с беговой дорожки.

Юлия позволила себе закрыть глаза на мужские руки, скользнувшие вдоль спины, сильно удивив женщину, – мимолётная искра пробежала по позвоночнику, отозвавшись сладкой истомой в теле.

Разомлев от упражнений, закутавшись в мохнатое полотенце после горячей сауны, Юля размышляла:

– Как хорошо, что этот мальчик подвернулся! Спасибо Захару за чуткость, мужчина не напрасно привлёк Юлю к заданию, хотя мог бы нанять профессиональную актрису помоложе, друг детства знает, куда направить женскую энергию в моменты стресса.

Движение – жизнь – не пустая фраза, всё гениальное просто, главное, дожить до этой простоты.

Наладив первоначальный контакт с титулованным инструктором, Юлия с чувством выполненного долга поехала в такси домой.

Теперь, главное не спешить, не вспугнуть нахала, назавтра Захар дал сотруднице выходной.

Панихида

В пустой захламленной квартире женщину вновь настигло мрачное чувство отчаяния, Юля сложила горкой первую стопку блокнотов. Машинально сделав домик из верхних бумажных картонок, критически оценила взглядом расстояние от основания до острия самодельной пирамидки, ей показалось важным симметричность огня, словно сантиметры пламени играли роль в самосожжении.

Затуманенным болью взором увидела перед собой немолодую женщину в белом траурном сари, – так выглядела уставшая, надломленная непосильной ношей душа.

Вырывая листочки из верхнего блокнота, женщина словно отрывала кусками сердечную ткань от плоти, Юля поднесла горящую спичку к фитилю свечи.

Пустоглазый восковый череп озарил сумеречную кухню, растопленная боль исчезала на глазах, не отрывая взгляд от огня, женщина методично подбрасывала зарисовки-черновики прожитой жизни. Пламя, поднявшись до потолка чёрным пеплом, немного покружив оседало серой сажей на бетонном полу, хлопья выжженных слёз улетали в распахнутое окно.

Ранние осенние сумерки жадно глотали ошмётки отчаяния, скрученная в спираль слепая ярость уходила штопором в замерзающую землю.

Юля, качаясь в медитации, просидела у огня, прожигающего в черепе медовый воск, через расщелины несуществующих зубов, забирая боль, уходила в ночь тьма, умирала женщина Юлия, которую знал Марк Аркадьевич.

Ящик Пандоры открыт, и выпущен на свободу страх возмездия. Ваше да пребудет с вами…

Догорели обугленные остатки ненаписанных книг. Юля старательно собрала еще тёплыми комочками воска пепел со стола и пола, и одевшись в шерстяной костюм вышла из дома в бархатную темноту, отправив в мусорный бачок ненужный более пакетик, задумчиво направилась к дубраве.

Торжественно-молчаливый лес встретил женщину объятиями обожжённых инфекцией осенних клёнов, прижимаясь к холодным стволам, Юля рассказывала им о несбывшихся объятых пламенем мечтах, её тихое бормотание время от времени нарушалось вздохами лесных обитателей и колебанием веток на ночном ветру.

Из ниоткуда поволокло ароматом медовой дыни, словно возвещая, что «лёд тронулся, господа присяжные», конечно, панихида по старой жизни ещё не стала зародышем для новой…

В рассветных сумерках беглянка вернулась домой и после горячего душа легла в постель. После обеда, выспавшись досыта, обновлённая Юлия выпила чашку кофе, прибравшись дома, неспеша собралась на прогулку, женщина похорошела за ночь, глаза перестали гореть недобрым, пожирающим изнутри огнём.

Знак

Он возник неожиданно, преданный забвению принц школьных лет.

Юлия Сергеевна в агентстве увлечённо сводила цифры, Захар скинул СМС-ку, что задерживается и обещался подъехать как можно раньше, чтобы обсудить детали прошедшего вечера в фитнес-центре, день клонился к закату, аккуратно перетекая в вечерние сумерки.

В ожидании шефа, Юля прикорнула в высоком кресле, из полудрёмы вывел долгожданный звонок, но это был не Захар, – оказалось ошиблись номером.

В трубке прозвучал почти забытый голос. Роман. Случайность или закономерность, Юлия не стала разбираться, нахально-смелый, с хрипотцой, узнаваемый голос мужчины, пробрал до костей.

Именно таким и нравился Роман когда-то школьнице, юноша, которым грезила десятки лет, влюблённая в него девчонкой-первоклассницей.

Юля с детства любила «плохих мальчишек», но ковёр судьбы уготовил другой причудливый узор – замужество, семья, дети, работа и заботы, обязательства, общество, правила, запреты, – всё, что недавно сгорело в огне свечей.

Юлия приготовилась завершить порочный целибат и пуститься во все тяжкие, сказался то ли грех, то ли подмена чувств уставшей от одиночества души, но женщина телом ощутила, что пора перестать оплакивать судьбу, страх, не найдя причины бояться ещё больше, начал умирать, осенний лес заглатывал последние страдания и на ночных прогулках ветра забрали остатки всех сомнений.

Осенне-зимний день перетекал песочными часами в сумерки, женщина привычно прошлась пешком до лесопарка, зашипела листва под снегом, падая в ладони уютно таяли снежинки. Юлия искала знак.

Послышалось негромкое рычание. Огромный чёрный дог замер на тропинке. Юля приглядывалась вдаль в поисках хозяина, но никого не обнаружив, удивилась, как удивилась отсутствию собственного страха, мелькнула мысль, что в столь поздний час, пёс, сверкая жёлтыми глазищами, стоит без привычного для тонкошёрстной собаки комбинезона.