Читать онлайн Повесть о белобрысой девчонке. Повесть

Пролог

Светлый лучик из прекрасного далёка.

Июльский полдень, в небе ни облачка; яркое солнце печёт невыносимо, мучает жажда, изнурительный зной сковывает движения, они становятся ленивыми и вялыми, раскалённым воздухом тяжело дышать, солёный пот заливает лицо. Стрекозы с выпученными глазами куда-то пропали, надоедливых слепней и противных серых мух тоже не видно. Даже лесные птицы умолкли и попрятались в кронах деревьев, только разноцветные бабочки и мохнатые шмели медленно, как бы нехотя перелетают по высохшим, внезапно потерявшим свой неповторимый аромат луговым цветкам. Такое странное чувство, как будто бы вся окружающая природа застыла в состоянии какой-то загадочной дрёмы.

Стараясь укрыться от палящего солнца, захожу в лесную чащу, под спасительную тень раскидистых елей. Надо присесть, перевести дух, остудить утомившееся из-за длительного пути тело. От покрытых зелёным мхом деревьев вниз, по склону крутого оврага, заросшего высокой жгучей крапивой и, похожими на сказочные опахала, зелёными лапками папоротника, спускается едва различимая тропинка. Оттуда, где она исчезает в густом полумраке, доносится какой-то непонятный звук: то ли скрежет, то ли шёпот. Любопытство берёт верх и, немного передохнув на поваленном, полусгнившем тополе, осторожно спускаюсь, держась за кусты ивняка, в призывно манящий сумрак. Звук становится всё ближе, чётче и, о боже, я узнаю ни с чем несравнимое журчание родника. Струйка чистейшей воды упрямо пробивается из-под берега и через старое, дырявое, выдолбленное из осины корыто стекает по разбросанным в беспорядке камням к мелкому ручью. Еле сдерживая себя, впопыхах, из первого же попавшего под руку травяного стебля голыми руками, без ножа мастерю неуклюжую трубочку и с невероятным наслаждением пью живительную водицу. Зубы сводит от её пронзительного холода, но оторваться не хватает сил. Напившись вволю, до озноба и наконец-то полностью придя в себя от жары, внезапно ощущаю, что вокруг меня от земли поднимается едва заметная дымка. Нет не туман, а какая-то по-доброму теплая, по-девичьи нежная, обволакивающая всё вокруг лёгкая испарина, что-то очень настойчиво напоминающая и куда-то призывно зовущая. Как будто бы почва вдруг стала чаще дышать, освобождаясь от аномального перегрева, остужая своим дыханием верхний слой земли. Внезапно сердце начинает понемногу щемить, из самых сокровенных уголков моей памяти все яснее проступают очертания незабываемой картины из беззаботного детства. Такое же чувство единения с окружающим миром, сопричастности к происходящему вокруг, первобытную силу притяжения родной земли я испытал на заре своей жизни, ещё в самом раннем возрасте.

Вспоминаю, глядя в бегущую струю: вот сидим мы с моей подружкой Наташкой на краешке широкой, неотёсанной доски, перекинутой с одного на другой берег неглубокого ручейка, и с отчаянной радостью бьём ногами по воде, стараясь взбудоражить как можно больше блестящих брызг. До слёз пронзительное воспоминание из того, давно прошедшего времени. Как же милы и естественны наши довольные, озорные мордашки и до красноты загоревшие ручки и ножки в застиранных, выцветших майках и трусиках. А какой, бесконечно весёлый, очень заразительный смех хрустальными колокольчиками звонким эхом переливается в ближайшем перелеске! Отсмеявшись от души и понемногу успокоившись, запыхавшись от энергичной игры, мы захотели попить. Знали, что неподалёку есть небольшой родничок, из которого во время сенокоса утоляли жажду во влажной от пота одежде усталые колхозники. Пробираясь между высоких лопухов с цепляющимися колючками, обжигаясь листьями крапивы, мы наконец-то нашли маленькое оконце с прозрачной водой. Подходящих растений рядом не было, чтобы сорвать соломинку, только острая осока да высокие метёлки камыша, поэтому пили вкуснейшую влагу из своих ладошек, ненароком забрызгав блестящими каплями свои запачканные лица. Стояли мы с Наташкой умиротворённые, притихшие, слегка одурманенные терпким, лесным запахом, и вдруг почувствовали, как от земли исходит тёплый, лёгкий, благодатный воздух. Как будто бы хорошо знакомый сказочный персонаж решил нас очаровать, убаюкать, заколдовать. Испуганно переглянувшись, из-за слегка тревожного, незнакомого ощущения, мы быстро-быстро выбрались на тропинку и побежали, без оглядки в нашу деревню.

Как же удивительна наша человеческая память, с неожиданно выплывающими из тумана прошедшего времени, ярчайшими картинками тех давно минувших событий! Как будто бы во время вечернего сеанса в сельском клубе подвыпивший киномеханик начал с замедленной скоростью перематывать кадры старой киноплёнки. И воспоминания в очередной раз, но с новой силой и незатухающим чувством ностальгии, полностью овладевают твоей душой и мыслями. С годами также приходит понимание того, что самые искренние, чистые и непосредственные чувства я испытал, и впервые осознал самого себя как представителя мужского пола, общаясь именно со своей верной подружкой.

Часть первая

Детские приключения.

Наташа была маленького роста, но ноги и руки казались несоизмеримо длинными, что делало её немного похожей на забавного лягушонка. Мелкие веснушки на лице, носик вздёрнутый, брови выгоревшие, волосы светло-русые, коленки и локти всегда в каких-то ссадинах, замазанных зеленкой. В общем-то, ничего примечательного и запоминающегося: простая деревенская девчонка. Вот только глаза у неё были необыкновенного, какого-то, как у кошки, желтоватого, с зелёным отливом цвета и всегда в них горел весёлый огонёк. Характером она обладала поразительно лёгким: никогда ни на что не обижалась, да и очень редко можно было увидеть её печальной. Выдумщицей она тоже была занятной, фантазии хоть отбавляй. Много времени мы с моей юной подружкой проводили вместе, благо избы наши стояли напротив друг друга, через дорогу. И в ближайший лесок ходили по грибы и ягоды, и в соседнее село бегали купаться в мелком, заросшем зелёной тиной озерце, и в различные детские забавы с упоением играли, в компании с соседским Сергеем, Женькой-латышом и второгодником Витькой, проживавшим на дальнем конце деревни. Что мы только не мастерили: различные рогатки, свистульки, вырезанные из ольхи, высокие ходули из жердей, пастушьи кнутики с наконечником из плетёного конского волоса, трубочки, стреляющие ярко красной рябиной и многое, многое другое, чем мы, босоногие ребятишки, занимались в незабываемые времена нашего солнечного детства. Особенно мне запомнилась игра, в которую меня научила моя белобрысая подружка. В то время даже простой пластилин был в дефиците, поэтому после обильных дождей, когда дорога вдоль домов, истоптанная коровьими копытами, наполнялась до коленок водой, мы из набухшей жирной грязи лепили маленьких человечков. Потом их прятали между стеблями подорожника или под цветками одуванчиков, а некоторых прикрепляли к старым доскам и отправляли в плавание по бурому от глины, вырытому возле водопроводной башни, небольшому пруду. Забавные фигурки с каждым солнечным днём теряли свою пластичность, высыхали, начинали рассыпаться, и мы без всякого сожаления их уничтожали, бросая с приличного расстояния куски засохшей грязи, будучи уверенными, что после следующего ливня мы сумеем изготовить ещё больше смешных человечков. Мы с Наташкой были самые младшие из деревенской ватаги, и поэтому нас порой и не звали на «серьёзные дела»: когда собирались компанией слазать вечером в чужой огород за яблоками, или ещё круче, сходить в тёмных сумерках к перелеску возле старого кладбища за светлячками. Но после одного забавного случая, (воспоминания о котором, всегда заставляли меня краснеть), отношение к нам поменялось, видимо показали мы себя действительно не по возрасту бесшабашными «сорвиголовами». Я так и не смог вспомнить, каким образом меня осенила эта «идея», где я смог подсмотреть что-то похожее? А случай произошёл, вот какой. В нашей деревне колодец с чистой и вкусной, в отличие от водопроводной, водой находился под горой у ручья. И вот представьте себе живописную ситуацию: дородная женщина в замызганном фартуке, с коромыслом через плечо и двумя наполненными ведрами поднимается устало, не спеша наверх. Решив на полпути передохнуть, опустила осторожно, боясь расплескать, вёдра на пыльную придорожную траву. Увидев сквозь забор из тына копошащуюся в грядках соседку, спросила, подразумевая завязать обычный женский разговор: « Грунь, подскажи, сколько уже времени?». А рядом мы с Наташкой высматривали в заросшей кроне приземистого дуба ещё совсем зелёные желуди, стараясь сбить их палками, так как залезать на такое могучее дерево ещё не умели. Мы, деревенские дети, неоднократно слышали, да и сами повторяли присказку в ответ на такой вопрос: «Сколько время? – два еврея, третий – жид, по верёвочке бежит». Но тут на меня что-то нашло, откуда всё взялось, не знаю, но я вдруг повернулся к ничего не подозревающей женщине, и быстро спустив трусики, показал ей свой стручок, а, повернувшись задом, и белоснежную попку, и с довольной улыбкой до ушей воскликнул: «Вот сколько время!». Но самое поразительное заключалось в том, что и моя верная подруга, проделав такие же движения и, повторив мои слова, стояла лукаво улыбающаяся рядом со мной. Колхозница, вместе с соседкой, зашлась громким, самым непосредственным хохотом, чуть вёдра не опрокинула от неожиданности. Молва о нашей проделке разнеслась по всей деревне, и от родителей нам, конечно же, досталось, как говорится, «на орехи», но долго ещё соседка тётя Груня, увидев нас, вспоминала этот «эротический» эпизод. Наташка всегда была неутомимой проказницей, особенно когда начала взрослеть. Ведь это она подала идею попугать зрителей после вечернего киносеанса знаменитых «Неуловимых мстителей» в сельском клубе. Сговорились мы с ребятами: стащили сохнувшие возле бани чьи-то простыни и, замотавшись в них, да ещё и подсвечивая изнутри карманными фонариками, начали медленно двигаться со стороны кладбища в направлении сельского клуба, пытаясь заунывным голосом распевать, как нам тогда казалось, страшные псалмы. Толпа на веранде, состоявшая в основном, из молодёжи, поначалу притихла от неожиданности и бросилась внутрь здания. Но тут у Витьки глупого развязался узелок, и сползло белое покрывало, обнажив тёмную мальчишескую фигуру, да он ещё в этой простыне и запутался. Поэтому те ребята, кто старше и смелее, восприняли с нарастающим чувством злости это представление «артистов погорелого театра», и с победным криком кинулись в погоню. Наша компания бросилась наутёк: мы с Наташкой, моментально сбросив с себя мешавшие балахоны, затаились в выгоревшем от грозы дупле старой липы. Сергей и Женька, догадавшись спрятать скомканные простыни за пазухи своих рубашек, юркнули в неприметный, (о котором знали только мы, когда играли в прятки) проход в зарослях двухметровой крапивы. А бедный Витька, получив немало тумаков, и отхлёстанный грязными тряпками, вымазанными в коровьих лепёшках, долго ещё обижался на своих, бросивших его одного, трусливых приятелей. Этому наивному, простодушному, физически крепкому, но боязливому и неуклюжему юноше частенько попадало и в других случаях. Однажды мы решили подразнить неприятную, вечно недовольную, с очень визгливым голосом и постоянно на нас ворчащую тётку из соседней деревни. Здесь опять наша неутомимая выдумщица отличилась: зная, что женщина живёт одна, а окна её дома прорублены в палисадник, придумала такой план действий. В вечерних сумерках, подкараулив, когда в избе у нашей жертвы погаснет свет, мы привязали к бельевой верёвке увесистую гайку от сломанного велосипеда и перекинули её через оконную скобяную ручку. Эту верёвочку мы дотянули до ближайшей осины с толстым скособоченным стволом и, спрятавшись за него, начали, затаив дыхание, подрагивать привязанным грузом. Несколько раз растрёпанная ото сна (в деревне взрослые ложились спать рано), очень раздражённая хозяйка выскакивала на крыльцо, недовольным голосом вопрошая в темноту: «Кого там черт принёс?». И не услышав ответа, ещё раз ругнувшись, опять закрывала двери в сенях. Подождав несколько минут, еле сдерживая распирающий нас всех смех, мы продолжали свою, конечно же, небезобидную игру. Кончилось это тем, что всерьёз разозлившаяся женщина, увидев белевшую на траве верёвку и догадавшись о причине её беспокойства, схватила прислоненный к стене хлева ошкуренный черенок и, в неожиданно распахнувшемся ночном халате, бросилась в нашем направлении. А мы уже, осмелев от удачи, забрались на дерево и оттуда продолжали периодически дёргать своей самодельной «дразнилкой». Но, увидев несущуюся к нам, взлохмаченную, сверкающую полуобнажённым пухлым телом, изрыгающую всевозможные проклятия «ведьму», да ещё и с увесистой метлой, и не на шутку испугавшись, мы разом спрыгнули на землю и бросились врассыпную. А Витьке опять не повезло, он зацепился широкими штанами за острый сучок и, стоя на одной ноге, неуклюже подпрыгивал. Разъярённая колхозница сполна отыгралась на нашем неудачливом сообщнике: разлохматила метлу о его спину, и учинила совсем уж жестокую расправу: небольшой пучок мокрой от росы крапивы, она изловчилась сильными и грубыми руками ему в штаны напихать, воспользовавшись его беспомощным положением. Утешали мы хлюпавшего носом Витьку долго и из чувства солидарности голыми руками рвали, обжигаясь жгучую траву, искренне уверяя себя, что от этих наших наивных мазохистских процедур, наверное, и ему не так уж больно будет.

Вспомнился и ещё одно, забавное происшествие, произошедшее в то время, когда нам было уже по 13—14 лет. У нас, у деревенских подростков, уже начали рельефно оформляться черты лица, появился (особенно заметно у Витьки) пушок над верхней губой, крепчала, наливалась юношеской силой, мускулатура, голос становился более грубым и низким. А как же расцвели наши девчонки, особенно городские, которые приезжали на лето погостить к своим родным. Теперь это были уже стройные и длинноногие молодые девушки с наливающимися, как летние яблоки, привлекательными частями своих гибких фигур. А когда они, сняв ситцевые платьица, загорали в разноцветных купальниках на зелёной траве, мы с каким-то незнакомым, возбуждающим, немного стыдливым чувством заглядывались на эту девственную красоту. А моя подружка как-то задержалась в этом чудесном преображении; причёска оставалась мальчишеской, серьги не носила, да, ноги у неё вытянулись, но формы тела не округлялись, острые грудки торчали сквозь футболку. И даже выражение глаз у неё изменилось: куда-то исчезли «весёлые чёртики», а зеленоватые зрачки наполнились почему-то лёгкой печалью. И по большому счёту Наташка продолжала оставаться милым подростком. Мы начали оказывать робкие знаки внимания прекрасной половине нашей компании. Девчонки тоже старались, пусть и не совсем умело, кокетничать со своими кавалерами. Они исподволь учились женскому искусству обольщения у Людки-москвички и Тани из областного центра, которые были заметно опытнее в этом отношении. Часто короткими летними ночами мы сидели вокруг брызгающего весёлыми искрами костра из берёзовых дров на берегу небольшого пруда за околицей спящей деревни. Пекли в перевёрнутом ржавом ведре выкопанную на колхозном поле картошку, обжаривали на прутьях из алюминиевой проволоки кусочки хлеба. Рассказывали всевозможные байки и правдивые истории, играли в фанты и бутылочку, некоторые уже сидели парами, другие посматривали незаметно на девчат, стараясь выбрать себе наиболее привлекательную «ухажёрку». Я был, наверное, самым робким в этой, как сейчас бы выразились, «тусовке». Мне очень понравилась привлекательная, с длинными, чёрными волосами, загоревшая до шоколадного цвета, в открытом, безрукавном сарафане Нина из близлежащего посёлка лесозаготовителей. Но шустрый Женька-латыш, что-то втихаря нашептал моей избраннице, и они ушли в темноту, насмешливо оглядываясь на меня. Разошлись и другие ребята парами, остались мы с Наташкой вдвоём у догорающего костра. Полумесяц спрятался за проплывающие тёмные облака, сразу показалось, что звёзды стали светить ярче, лёгкий ветерок совсем утих. Повисло какое-то немного тягостное молчание, лицо моей подружки опечалилось. Чтобы взбодрить её, я отошёл к недалеко растущему мелкому кустарнику и ловко поймал светлячка. Держа кузнечика в своей ладони, я осторожно посадил его на её простенькое платьице синего цвета, спереди чуть повыше груди, и невольно залюбовался сияющим блеском этого природного украшения. Почему то это так её поразило, что она дрожащим от волнения голосом чуть слышно произнесла: «Я тебе нравлюсь?». Смятение чувств и мыслей крутилось в моей юношеской душе, внезапно осознавшей неотвратимую обязательность правдивого ответа. И я вдруг, даже с каким-то облегчением, уверенно ответил «Да, конечно». Как преобразилось лицо девушки: глазки засияли, выступил смущённый румянец, заметный даже в затухающих отблесках жарких углей сгоревшего костра. Весело переглянувшись, мы разом поднялись и, взявшись за руки, молча, зашагали в сторону деревни. Чем ближе подходили к крайним избам, тем медленнее и осторожнее ступали, как будто бы поневоле к чему-то прислушиваясь. В напряжённой тишине нужных слов не находили, от волнения и новизны нахлынувших чувств, да и от освежающего воздуха, по всему телу пробежали мурашки. Наверное, что-то необыкновенное должно было произойти с нами; приблизившись, друг к другу, мы робко застыли в невольном ожидании. И тут, весьма некстати, послышался приглушённый смех. Смахнув оцепенение, мы осмотрелись и поняли, что звуки раздаются на сеновале, который виднелся на краю огорода глухонемого Никиты-кузнеца. Любопытство нас разобрало, решили проверить: «Что же там происходит?». Крадучись подошли к сараю, увидели приставленную лестницу к слуховому окну. Я впереди, Наташка за мной, поднялись наверх и остолбенели от открывшегося нашему взору зрелища. Вдоль стен сеновала, по периметру, на достаточном расстоянии друга от друга сидели, в обнимку, три пары наших друзей. Подвешенный на гвозде стропильного бревна, квадратный карманный фонарик тускло освещал раскрасневшиеся лица оторопевших от нашего внезапного появления ребят. Мы с подругой тоже стояли растерянные, не зная, как вести себя в такой ситуации. Начался сердитый диалог: «Кто вас сюда звал? – Сами забрались. Рано вам ещё по сеновалам лазать! – А у вас разрешение не собираемся спрашивать!». Слово за слово, началась ссора. Наташка молчала, а я разошёлся, тем более что был обозлён на Женьку, который сидел, противно улыбаясь вместе с объектом моего бывшего обожания. После череды упрёков и оскорблений мы с ним сцепились, схватившись за грудки. Витька с товарищем бросились нас разнимать. И тут случилось «ужасное»: высохшие жерди, из которых был устелен потолок на сеновале, не выдержали веса дерущихся подростков и проломились. Началась полнейшая сумятица и неразбериха. Внизу, как назло, в эту ночь спали овцы и корова, которых перегнали из дворового хлева на время ремонта. Вот на эту живность мы с ребятами вчетвером и свалились. А девчата, перепугавшись, в спешке потеряли фонарик, который вдруг погас, и быстро спустились на землю. А у нас внизу темень, хоть глаза выколи, овцы с дребезжащим блеянием носятся по сараю, корова противно и зычно мычит, от испуга разбрызгивая во все стороны свои пахучие лепёшки. В соседнем курятнике куры переполошились, а петух пронзительно заорал во всё горло, собака на цепи зло залаяла, в хате свет включили, и что-то зазвенело в сенях. Девчонки, растерявшись, а скорее всего, опасаясь, что животные выбегут на улицу, не решаются открыть нам двери. Что делать, надо каким-то образом выбираться. Я, как самый шустрый, хоть и испачкался в навозе, сумел протиснуться в небольшое, вырубленное в стене, окошко. Витька попытался вылезти за мной, но не получилось; голову и плечи сумел протолкнуть, а нижняя часть тела застряла. Он скулит о помощи, я его снаружи за руки пытаюсь вытащить, ребята изнутри в задницу толкают, но ничего не выходит. И вдруг, под истошный визг наших подружек, распахиваются со зловещим скрипом ворота сеновала. В проёме стремительно возникает устрашающая, двухметрового роста, фигура кузнеца с окладистой бородой. Туго соображая, ещё не совсем проснувшись, он пытается понять происходящее, освещая всё вокруг закопченной керосиновой лампой. Наши друзья, воспользовавшись замешательством дядьки Никиты, прошмыгнули мимо него в открывшийся проём на волю, бросив неудачливого товарища. Увидев жалостливо скулящего Витька, кузнец схватил одной рукой, стоявшую у порога широкую лопату, и от всей души хрястнул его по «мягкому» месту. Каким-то чудом вылетел наш дружок наружу, полностью оборвав свои штаны и до крови расцарапав ягодицы. И, завывая от боли, понёсся прочь, мы все побежали за ним, еле смогли догнать. Возбуждённые от бега, мы мигом забыли про ссору и все вместе утешали Витька, заставив его прилепить к царапинам листья подорожника, а девчата пообещали, что на следующий день починят порванные брюки (чтобы ему от родителей не попало). Потом немного посидели у потухшего костра, ошарашенные произошедшим, слов не было, каждый переживал случившееся по-своему. Начало светать, и мы уныло разошлись по своим домам. Вот так печально и неожиданно закончилось моё первое в жизни свидание с белобрысой подружкой.

Часть вторая

Нет добра без худа.

Быстро пролетел ещё один год сельской жизни. Я получил аттестат о восьмилетнем образовании, причём без троек, а Наташка (была на год младше) вообще с одной четвёркой, закончила учёбу в 7 классе. Наступили новые летние каникулы, все деревенские ребята и девчонки нашего возраста в полную силу трудились в колхозе наравне с взрослыми. Мы сушили и стоговали сено, вязали лён на полях. Девчата помогали ухаживать за животными на телятнике и за курами на птичнике, а парни с особым азартом работали на зерновом току, во вторую смену. Там мы чувствовали себя полностью самостоятельными работниками, из взрослых руководил производством только один бригадир, всегда слегка «под мухой», который обслуживал все механизмы и агрегаты. Нелегко все-таки всю ночь набрасывать широкой деревянной лопатой зерно на быстро движущийся транспортёр, или оттаскивать с верхом наполненные мешки от сушильного барабана. Но как приятно было во время перерывов полежать на горке золотистого зерна, уже начинающего изнутри «гореть». Непередаваемые ощущения теплоты, исходящей от этой ржано-пшеничной массы, можно сравнить разве что с жаром обмазанных глиной кирпичей, когда ты, продрогший до костей после катания с ледяной горки, греешься под овчинным тулупом на русской печке в лютую зимнюю стужу. А какие же незабываемо волнительные и до дрожи возбуждающие чувства переполняли нас, молодых парней, когда мы неловко и грубовато тискали своих девчонок в укромных уголках амбара с высушенным зерном. Подружки слишком уж манерно, неестественно обижались на нас, но в следующую смену снова приходили, заботливо прихватив с собой простую, но очень вкусную еду. И так продолжалось всю уборочную страду. Заканчивалось, незаметно переходя в разноцветную осень, очередное лето нашей весёлой и немного бесшабашной, переполненной различными событиями и всевозможными приключениями молодости.