Читать онлайн Смерть в партере

Русский детектив

© К.В. Бузанов, 2024

© Художественное оформление серии «Центрполиграф», 2024

© «Центрполиграф», 2024

В этот раз всё вновь случилось ровно так, как и происходит в подавляющем большинстве подобных случаев: насколько заранее не начни собираться, всё равно выходить станешь уже спеша. Конечно, тут важно, куда именно ты направляешься, а я уже даже начинал торопиться в место статусное донельзя, однако лично для меня довольно обыденное, посещаемое порой раз семь на неделе. При этом и в те времена, когда я там работал, то так часто туда не ездил – понедельник-то выходной. Сейчас же формально я никак в этом учреждении культуры не трудоустроен, но связан множеством нитей, да и тянет на Театральную площадь, дом один, непреодолимо.

А по сути, для меня это – Храм искусства, место, которому я коленопреклоняюсь в молитвах, возносимых во славу Его! Это образно, само собой, хотя я даже и не раз проделывал нечто подобное в буквальном смысле слова – практически вставал на колени перед его восьмью колоннами, пребывая в глубочайшем культурном экстазе от того, что только что происходило внутри сего могущественного здания. Правда, такое случалось исключительно в тех случаях, если я вдобавок ко всему увиденному балетному боголепию на сцене оказывался и крайне несдержан в буфете Государственного академического Большого театра России. Где мне не раз случалось прилично накидаться коньячку, и тогда я мог пустить слюну аж до такой степени.

Так что понятно, куда я собирался, а в пятницу вечером ближе к шести по Москве передвигаться быстрее всего на метро. И я-то про это и так прекрасно знал, но, так, на всякий случай, залез в навигатор в смартфоне – нет, чуда не случилось, дорожная обстановка соответствует времени суток и дню недели: ключевые артерии мегаполиса горели алым, в бордовый цвет окрашен весь центр, а в среднем по столице – восемь баллов, и это только начало… А мне надо как раз в самый пробочный центр, так что вызывать такси не имело никакого резона – маршрут, построенный на гаджете, предвещал пробыть в пути час двенадцать, а начало в семь, да и приехать стоит заранее.

Пешочком от дома до метро и по прямой до Театральной занимало максимум полчаса, и это если ещё присесть на лавочке во дворе, покурить с кем-нибудь из соседей. Так что выбор вида транспорта был более чем очевиден, и я не рисковал опоздать, но опасался не попасть – гарантированного варианта прохода у меня не имелось, предстояло на месте решать, как бы внутрь проникнуть…

И ничего пока не предвещало, что решить вопрос удастся с наскока – сегодня шёл закрытый «целевой» спектакль для одного из главных спонсоров театра. Корейская корпорация удачно для себя совмещала корпоратив с высоким искусством, но для меня это значило только одно: знакомые артисты сделать приглашение не смогут, так как на такие спектакли они не выписываются. В большинстве случаев я проходил в театр по такой «проходке», а вот покупать билеты в моём кругу считается моветоном. Сегодня же получалось, что для решения этого вопроса придётся общаться с околобалетной тусовкой, что не очень-то и приятно. Эти клакеры наших дней в массе своей люди с невысокими моральными качествами, многие откровенно неприятны, а от некоторых меня прямо тошнит. Но через этих «товарищей» точно можно решить вопрос с проходом внутрь, так как на них есть квота у администратора, а там уже будет проще.

Ведь в театр главное – попасть, пройти через контроль. А то, что хоть где-то да сядешь, не вызывает никаких сомнений, тем более на самый крайний случай всегда можно постоять на ярусах. Приободрив себя этой мыслью, подходя к зданию со знаменитой квадригой, я нацепил радостную улыбочку и пошёл пожимать руки и имитировать поцелуи. Под главным портиком страны переминалось с дюжину профессиональных любителей балета обоих полов, преимущественно пенсионного возраста, от которых тянуло амбре серпентария. Все ждали «главных», которые должны принести проходки и дать вводные: кому кричим, кому не кричим. Прекрасно зная особенности акустики зрительного зала, эта горстка псевдозрителей вполне могла своими натренированными «Браво!» создать эффект бушующего зала, да и просто «зажечь» остальную, малоискушённую его часть. Естественно, как уже упомянуто выше, их овации выдавались лишь тем артистам, которые с ними «дружили», в широком понимании этого слова. Я, и будучи артистом, не играл в эти игры, но и не реагировал на всякие их другие выходки, отчего имел с этим сообществом вполне нормальные отношения. Однако ни в коем разе не стал бы этих людей называть балетоманами – слишком высокое для них звание.

Присоединившись к этой разномастной группе, я закурил и, особо не слушая желчные обсуждения артистов, педагогов и хореографов, принялся рассматривать прибывающую публику. Я вообще люблю это делать – изучать зрителей, пытаясь понять, зачем же они на балет пришли, а сегодня же она была не такая, как обычно: менеджеры, менеджеры и ещё ТОП-менеджеры. По которым сразу видно, кто кого выше стоит по служебной лестнице, а перед корейцами лебезили все. Выглядело это подобострастие так себе, а уровень неискренности улыбок офисных сотрудников зашкаливал, как у плохих артистов миманса. Все они делано лучились, гипертрофированно радовались встрече, всячески старались произвести друг на друга хорошее впечатление.

Смотреть на такое долго – тошно, а тут и загалдела за спиной клака Большого: от касс возле метро через парковку быстрым шагом мрачно шёл их предводитель. Помоложе многих из его свиты, но давно уже не мальчик. Не сильно утруждая себя сменой наряда, выглядел он всегда плюс-минус одинаково – как будто небедный представитель одной славящейся зажиточностью национальности выбежал чуть ли не в тапочках в соседний магазин нарзанчику прикупить для поправки здоровья. Позади же него, разговаривая по телефону и активно жестикулируя, вышагивала на каблучищах, мало подходящих её возрасту и внушительной комплекции, его первая заместительница, выше босса на голову, пергидрольную. И даже беглого взгляда на них мне вполне хватило, чтобы понять – надо действовать! Ибо мест выделили, судя по предельно озабоченному лицу главного клакера, мало, и сейчас начнётся за них драка…

Но всё же на несколько секунд я вернулся к разглядыванию публики – на заднем плане случился некий скандальчик, контрастом глядевшийся на общем искусственно-розовом фоне корпоративной идиллии: один из этих одинаковых менеджеров что-то очень эмоционально рассказывал кому-то, кого я не видел за колонной. Беседа велась нервно и на повышенных тонах, в конце же менеджер в сердцах махнул на собеседника рукой, развернулся и пошёл неторопливо к входу в театр, имея весьма замысловатое выражение лица и даже позабыв надеть дежурную улыбку.

Я же больше медлить не мог и поспешил примкнуть к толпе жаждущих получить проходку. И уже лишь периферическим зрением запечатлел вышедшего из-за колонны оппонента расстроенного менеджера – кореец, как и все они, в сером костюме с синим галстуком на белой сорочке. Ну и тут я уже полностью утратил интерес к разборкам в их корпорации, так как начались свои: стало ясно как божий день, что мест всем не хватит, и завязалась жестокая грызня. Предводитель посылал подальше всех, любители высшего из искусств горячо и нецензурно хаяли друг друга, и я решил поступить мудрее: не вступая в эту ядрёную дискуссию, пошёл навстречу клакерше-заму, как раз завершившей разговор по телефону. И это сработало: Ева, помимо всего прочего, женщина, я же – видный мужчина с холёной внешностью богемного интеллектуала, а ростом ей вполне соответствующий. Так что, сладко полюбезничав и грубо польстив с три короба, я нужное мне выпросил, правда, лишь в формате «дашь на дашь» – у неё тут же нашлась одна ко мне просьба, хорошо хоть, несложная для меня: просто словечко замолвить за артиста одного кому надо. Ну а так как артист мне этот симпатичен в принципе, то почему бы и нет? Так что искомое я Еве пообещал, после чего рассыпался в благодарностях, поцеловал картинно ручку и поспешил в театр – теперь решать вопрос с улучшением места, ибо проходку мне дали практически на самый верх, да почти у края.

Прошёл контроль я уже под второй звонок, но успел забежать в буфет бельэтажа за полтинником «Камю». Первый этап пройден, и это стоило отметить! Да и взбодриться перед следующим, не менее важным – завоёвыванием места в партере. Ибо все те, кому посчастливилось получить заветные проходки, сейчас озабочены ровно тем же. И тут работает закон джунглей – кто первый, того и место! По неписаным правилам театра, после третьего звонка разрешается занять пустующие места в партере. Естественно, это разрешается делать только тем, кому позволят так сделать капельдинеры.

Эти строгие женщины в униформе театра вершат на этом этапе судьбы таких, как я, безбилетников. И с ними у меня – замечательные отношения! Но, увы, не только у меня…

Закусив лимончиком, я поспешил вниз, к центральному входу в партер, где мне совсем не обрадовались ожидаемо пасущиеся там клакеры. Меня это и не удивило, и не расстроило, игнорируя напрочь их ядовитые взгляды, я раскланялся с парой вершительниц там же стоявших, купил у одной программку – мне 50 рублей не жалко, а ей кассу надо делать, а тут и третий звонок дали. Корпораты – народ дисциплинированный, и к этому моменту уже чинно заняли положенные по статусу места. И виднелось некоторое количество свободных, причём явно не на всех, скопившихся на входе в зал. Я стоял не в первом ряду кучки из человек пятнадцати, и теперь всё зависело от старшей капельдинерши – она должна занять нами пустующие места, а делает она это, руководствуясь своими личными соображениями, соотнося их, понятное дело, с указаниями руководства.

Свет постепенно приглушили до полутьмы, входные двери закрыли и занавесили бархатными бордовыми шторами с золотыми кистями, и это верный знак, что пора действовать, – ещё пару минут оркестр понастраивает инструменты, а потом выйдет дирижёр, откланяется, и уже начнётся. Виолетта Павловна, а именно она руководила этой сменой, орлиным взором обвела вверенный ей партер исторической сцены Большого театра, просчитывая количество свободных мест. Потом взгляд её обратился на нашу кучку страждущих, им она нас и пересчитала, сочувственно покачала головой, не сведя в ноль эти количества, и принялась рассаживать.

На обычные спектакли мы сами ищем себе место, с молчаливого её попустительства, на целевых же – всё гораздо строже. Назвав первых двух счастливчиков по именам, так же ожидаемо – штатные критики театра, имеющие приличный вес и пишущие как надо, она указала на два места в первых рядах и отправила с ними свою коллегу. Потом, с другой партерной капельдинершей, ещё пара из пишущей братии, но рангом пониже, из жёлтоватой прессы, была ею отправлена жестом в другом направлении – наверх, в бок третьего ряда амфитеатра. Следом она посадила поодиночке нескольких артистов театра, пришедших на своих коллег-товарищей посмотреть. А потом же, первым из оставшейся тусовки, очередь дошла и до меня – о-о-о-очень неплохое место в девятом ряду, второе от центрального прохода! Жизнь налаживалась!

Хотя не все мне обрадовались и тут – сидевший с края и вынужденный встать, меня пропуская, корпорат начал было выказывать недовольство тем, что я уселся на место рядом с ним. Капельдинерша сообщила ему, что я – пресса и что «так положено в театре, молодой человек!». Но менеджер, судя по всему, пребывал не в настроении и решил ещё немного права покачать: «Так у меня и билет есть на это место, вот он, посмотрите!» И это оказалось его фатальной ошибкой: показывать билет, тем более отдавать ей… Внимательно изучив посадочный документ, служительница театра привела убийственный в своей нелепости аргумент: «И это значит, что место точно не будет занято, так как сделать это некому – билет-то у вас, да и даже контроль не оторван. То есть билет не был зарегистрирован на входе и аннулируется с началом спектакля».

Я, честно говоря, совершенно не уловил логики в её умозаключениях, но менеджера она убедила. Он даже повернулся улыбнуться мне, префалыпивейше, и тут я его узнал – около-колонный скандалист! Мы обменялись движениями губ, и я счёл необходимым не менее глубокомысленно выразиться по этому поводу: «В театре, знаете ли, есть масса традиций, а некоторые могут показаться простому зрителю даже странными… Но, поверьте, я нисколько не стесню вас! Напротив, возможно, даже смогу как-то помочь, объяснить, если что-то будет непонятно. Я – уж извините за нескромность – хорошо разбираюсь в балете».

И это сущая правда, а «Лебединое озеро», на которое я с боями прорвался, видел уже раз сто, а может, и больше. Но был я столь настойчив в своём стремлении попасть на этот спектакль ввиду того, что на таких, «спонсорских», пробуется много молодёжи на титульные партии. Сегодня первое выступление случалось сразу у двух моих протеже, и я не мог такое пропустить! И я это сделал – молодец!

А с менеджером мы даже пожали руки, которые оказались у него холодные и потные. Да и улыбка наклеенная показалась самой неестественной из всех. Но в целом выглядел он как продвинутый руководитель звена выше среднего: лет тридцать пять – сорок, в модном костюмчике в обтягон, с бабочкой, бородкой, загорелый, немного плешивый и в очках. Весьма высокий ранг его подтверждали золотые часы премиальной марки и два билета на одни из лучших мест в партере, впрочем, инцидент был исчерпан в мою пользу и как раз к появлению дирижёра. И с этого момента и до антракта я в его сторону и не смотрел ни разу, приковавшись взглядом к сцене. Пока же я аплодировал, не обоими моими полностью довольный, он уже покинул место, ничего у меня так и не спросив…

В антракте я успел и покурить на улицу сходить, и в буфет забежать ещё коньяку под лимончик жахнуть, и пообщаться с парой-тройкой вменяемых критиков, а это отдельная каста. Они поддержали мои точки зрения относительно выступающих артистов, и сразу после третьего звонка я зашёл в зал, а соседу опять пришлось вставать и улыбаться, хоть как-то приличий держась. Я же ответил улыбкой отчасти искренней и пошёл в культурных манерах даже дальше – принёс слова извинений за причинённые повторно неудобства, на которые он ответил, выдавив ещё более неживую улыбку, односложно, но и для этого ему пришлось приоткрывать рот да выдыхать произнося. И я, пролезая лицом к лицу, смекнул с ходу, что лимончиком он не закусывал, в отличие от меня! Да и вообще ничем не закусывал, а стоило! Прилично от него несло и предельно характерно, глазки блестели, румянец аж на смуглых щеках проступил – хорошо, видать, жахнул водочки менеджер в перерыве! И мне стало его немного даже жаль: пришёл он на балет на взводе после сцены у колонны, и, очевидно, не от большой любви к искусству тут рядом расположился – по долгу службы. Вынужден сидеть, смотреть на всё это, ему явно совсем не близкое. Вот и пришлось хорошенько за воротник заложить, чтобы до конца высидеть, отмучаться. Зато потом с умным видом получится кому-нибудь пыль в глаза пустить – ходил, мол, в Большой, на «Лебединое озеро», неплохо танцевали… Ну и плюс – много можно наделать фоток с люстрой, есть и другие помпезные фоны в театре, так что будет крутой контент, чтобы в соцсетях выложить и лайков хапнуть гору!

Впрочем, мысли о соседе занимали мой мозг не более пары мгновений, так как начался второй акт. А меня очень интересовало исполнение именно партии Одиллии, и смотрел я, даже подавшись вперёд, сидя на краешке кресла. И есть там одна, мною особо любимая сцена, где чёрный лебедь накручивает свои фуэте. И я сижу их считаю, млею от того, как моя ставленница чисто и легко крутит, с оси почти не сходя, нахожусь в состоянии полного умиротворения, и тут подвыпивший этот менеджер хватает меня сзади за плечо и тянет к себе. Грубо и настойчиво. Да за такое можно и в морду с разворота заехать!

Пока я отворачивался от сцены и поворачивался к этому наглецу поддатому, я передумал его сразу убивать, а решил лишь шикнуть страшно. Но сразу усёк, что этим делу уже не поможешь – выглядел парень пугающе плохо: глаза навыкате и безумные, язык вываливается, лицо перекошенное да красное, всем телом потрясывается. Силился он что-то сказать, но не мог издать ни одного звука, даже не шипел или хрипел, а скорее задыхался. Смотреть на такого – уже страшно, а этот человек тянул меня к себе одной рукой, вцепившись, как клещ, второй судорожно пытаясь что-то выудить из кармана своего пиджака. Это ему, как ни странно, удалось, и в дрожащей руке оказалась флешка. И её он протягивал мне…

Я мгновенно вспотел всем телом, даже пятками, по-моему, – до меня дошло, что происходит: корпорат при смерти, причём при какой-то странной. Мало того, похоже, он избрал меня своим душеприказчиком и собирается кое-какое своё имущество в виде флешки мне в наследство оставить. А судя по обстоятельствам, вряд ли там, к примеру, его неизданные лирические стихи о природе. Попахивало серьёзной авантюрой, здравый смысл категорически не рекомендовал брать этот девайс, но победило, естественно, любопытство – я взял его!

А сосед по креслу как будто только и крепился до этого момента, отдав же USB-накопитель мне, стал мучительно умирать. Конвульсия выбросила его из кресла в проход, где он забился в диких судорогах, обильно орошая пол чёрно-бордовой кровью, хлестнувшей из горла, как из ведра. Истошно заголосили от этого зрелища несколько сидящих сбоку дам, им завторили мужские голоса: «Врача, врача!!!» Оркестр поперхнулся фаготом и замолк, артисты, по инерции, ещё какое-то время танцевали, а в зале стали прибавлять свет. Но агония длилась недолго, и секунд через десять всё кончилось, а парень затих уже трупом…

Затих и весь зал, но тоже ненадолго. Не прошло и минуты, как прибежали двое полицейских из числа дежуривших на входе, один из которых, так и не нащупав пульс, диагностировал смерть. Сначала тихо, а потом всё громче и громче пошёл нарастать гул голосов. Люди начали вставать, кресла хлопать, закрылся занавес, дирижёр в недоумении смотрел из ямы. Многие снимали происходящее на телефоны, да и я сделал несколько снимков – так, на всякий случай. А делая их, понял, что руки-то у меня трясутся уж очень сильно, да и жгла бедро раскалённой головнёй флешка в кармане брюк. На моих глазах, да по факту на моих руках, сейчас умер человек, и у меня его «тайна» – довольно стрессовая ситуация, и я это прочувствовал в полной мере. Надо срочно валить отсюда и что-то выпить, а там уже и думать, что дальше делать. Но сначала – снять стресс!

И сделал я это качественно, причём настолько, что проснулся на следующий день ненамного раньше, чем накануне уже сидел возле будущего трупа. Проснулся не один, со свирепой сухостью во рту и в целом – далеко не огурец. А началось-то всё ведь довольно мирно: сразу из театра я трусцой устремился в заведение на Большой Дмитровке, где обычно тусуются и артисты, и балетоманы. У барной стойки я взял сразу сто граммов вискаря, залпом ополовинил стакан, попросил налить ещё столько же и пошёл за стол срочно заказывать еды – такими темпами, если не поесть, я быстро в хлам наберусь. Вскоре подтянулись любители балета и продолжили горячо обсуждать случившееся и вскользь – выступления артистов. Выдвигались разнообразные версии произошедшего, даже весьма экзотические, хотя большинство держалось того, что это естественная смерть, вызванная чересчур сильным припадком эпилепсии. Я в беседы эти не вступал сознательно, а допив и доев, со всеми распрощался и быстрым шагом направился к метро – я страстно жаждал знать, что же на флешке, а для этого требовалось добраться до дома, включить ноутбук и воткнуть её в него.

Но, увы, ждало меня одно разочарование – флеш-карта оказалась запоролена… Я – совсем не айтишник, а скорее прямо наоборот – малопродвинутый юзер, и даже мыслей, как можно её взломать, у меня не имелось ровным счётом никаких. Хотя я и предположил, что если взламывают сервера разных американских партий и вскрывают пароли на айфонах, то на флешке-то уж наверняка тоже можно. Но искать таких специалистов в пятницу, уже в одиннадцатом часу, я справедливо посчитал совершенно бессмысленным занятием. «С горя» приложился я к виски и дома, и меня понесло – поехал в один клуб, где культурно отдыхала знакомая компания. Там было всё, по полной и до рассвета…

Теперь же, с утра, наступившего практически вечером, больше всего на свете хотелось пива, но сначала стоило потактичнее избавиться от девицы, помыться и заставить себя поесть. Подруга на ночь правильно ответила на предложение вызвать и оплатить такси: согласилась сразу, оделась быстро и выглядела, даже после бурной ночи, довольно привлекательно – взял на всякий случай номер телефона. Принять душ – было самое приятное, а после окатывания холодной водой я взбодрился почти до нормы. С едой же дело обстояло сложнее всего, но я угадал, что хотел бы съесть, и позвонил в доставку грузинского ресторана через дорогу, куда частенько заглядываю и где меня хорошо знают. Они же привезли и разливного чешского пива. Я начал-таки вновь ощущать радость бытия!

Но вместе с этим приятным ощущением возврата к жизни после загула появилось два вопроса, когда я решил наконец-то изучить список пропущенных за субботу звонков. Их имелось порядочно, но все вполне объяснимые, кроме двух: пару раз звонила одна моя экс-подруга, и это более чем странно, так как расстались мы весьма скандально, да с полгода как. И, что самое удивительно, имелось пять (!) звонков от абонента, записанного у меня как «Абрам». От него же пришло и одно из сообщений, с настоятельной просьбой перезвонить. И это – тот самый главный в клаке, и у него другое имя, но национальность точно эта.

Тут стоит пояснить, что, несмотря на то что у нас есть номера друг друга, – когда-то, давным-давно, обменялись, – мы ни разу не разговаривали по телефону. И эти пять звонков были неожиданны, но вполне логически объяснимы – меня через него ищут. Скорее всего – органы МВД. Ну а кто ещё? И это наверняка связано со вчерашней смертью. Что, кстати, тоже вполне объяснимо – я сидел рядом и, получается, являлся последним, кто общался с трупом, ну, с живым ещё.

Чтобы уже окончательно в этом убедиться, я нажал на его пропущенные вызовы и полностью подтвердил свои логические выводы: «Глеб, привет! Ну наконец-то! Я уже волноваться начал – что с тобой, не отвечаешь, всё ли хорошо… Это же ты вчера сидел на девятом справа, на втором от прохода?» Я поздоровался, односложно подтвердил, и главный клакер продолжил с обычным для себя убедительным нахрапом: «Да я помню, я всё-всё помню… Так, формальности ради спросил. Но я не про это – тут полиция тобой интересуется, по вчерашнему убийству. Ну, или не убийству, я их не понимаю, что они говорят… А ты-то сам как думаешь, что это такое было?»

А вот это было очевидное подзуживание, с целью выведать новости для слухов. Но я не стал ловиться на столь примитивную удочку, а высказался отвлечённо: «Я ничего стараюсь не думать на эту тему, да и хотел бы совсем навек забыть про такое „Лебединое“. А чтобы поскорее забыть, вчера даже ушёл в жёсткий загул и вот проснулся только недавно. Но ладно, оставим эту патетику, а то от неё начинает голова болеть сразу, – что ты там про полицию начал говорить?»

Абонент «Абрам» смекнул, что не светят ему горячие новости, но тон общения не поменял, а оставил его жизнерадостно-дружелюбным: «Ну, я понял, понял, что ты не в форме и говорить мне ничего не хочешь. Но я всё равно, сам же знаешь, к тебе с большим уважением отношусь! Что ж до ментов, то у них к тебе есть пара процессуальных вопросов, как я понял. Там же спонсорская публика была, они следакам и рассказали, что сидел кто-то незнакомый рядом с умершим. Те – ко мне, а я-то всё помню! Но, Глеб, имей в виду, я им твой номер-то не дал, сказал, что у меня нет, но знаю, через кого смогу с тобой связаться. Я тебе сейчас пришлю телефон и как зовут старшего у них. Позвони ему, поговори и скажи, не забудь, что это я поспособствовал! Тебе же не сложно будет, хорошо?»

Ушлый жук решил отжать хоть здесь: а может, когда и понадобится в органы обратиться, а теперь есть и контакт, и а-ля повод – помог же разок следствию! Но я не стал его обнадёживать, да и делать так совсем не собирался, а лишь сухо поблагодарил за столь искреннюю заботу и положил трубку. Развёрнутое сообщение с многократным повтором этой просьбы пришло от Абрама секунд через пять после завершения разговора – явно было уже готово к отправке заранее…

Подтвердив свои предположения, я попытался серьёзно задуматься над сложившейся ситуацией, но пиво и трансляция ключевого матча очередного тура Английской премьер-лиги быстро убили возможность мыслить логически. Звонить же сегодня полисмену я и не собирался изначально, решив сделать это уже завтра, на этот же день отложив и шевеление мозгами на столь сложную тему. А перезвонил я своей звонившей бывшей, которая была очень этому рада и поведала, что скучает по мне часто, несмотря ни на что, а сегодня хочет: «Просто ночь вместе провести», так как: «Чего уж тут скрывать, надеюсь, ты не возгордишься чересчур, но ты – мой лучший партнёр за всю историю моей половой жизни». Готова она приехать сама, уже через час, и привезти с собой всё, что нужно ей самой, – бутылку «Периньона», фрукты на закуску и йогурты на завтрак. На редкость заманчивое предложение, особенно после таких откровений! И я на него, поломавшись полминутки для виду, согласился, чем подружку осчастливил.

Пока она ехала, я продолжил совмещать пиво с футболом, не особо, впрочем, налегая на пенный напиток, чтобы в полной мере подтвердить реноме альфа-самца. Попутно я поменял постельное бельё, положил в тумбочку рядом с кроватью новую пачку презервативов и побрился во время перерыва в матче. От этой процедуры я взбодрился окончательно, правда, рассматривая в зеркале качество бритья, заметил и один расстроивший меня момент: с боков, на талии, выползли наружу небольшие жировые бугорки, похоже, я растолстел… А весы расстроили меня ещё больше – на полкилограмма почти! Вот что значит неделю не ходить в зал и пить-жрать по ночам! Как говорят у нас в балете: сохранять фигуру надо уметь не только в шахматах…

А эта семидневка действительно выдалась загульной даже для меня, и прошлая ночь стала её апофеозом. И во вторник, и в среду имелось что отметить, не до такой, конечно, степени, чтобы восход солнца встречать, но веселились мы славно. Впрочем, я уже давно живу в свободном графике, с тех самых пор, как завершил свою карьеру на сцене Большого. А это случилось почти пятнадцать лет назад, и произошла тогда настоящая трагедия: я только начал регулярно получать приличные партии, уже репетировал Джеймса, обсуждался и Альберт, и Щелкунчик-принц в обозримом будущем, как я рванул ахилл. Недолечил, торопился выйти и порвал вновь, и всё: больше танцевать я не смогу, дай бог ходить не хромая получится – приговор врачей не оставлял никакой надежды. А мне тогда и двадцати пяти не стукнуло ещё, и планов имелось громадьё, и только горизонты открываться начали. Я чуть не спился…

Но балет меня и спас – у нас сложилась тогда на редкость дружная труппа, и ребята взяли надо мной «шефство». С утра пара человек заезжали ко мне домой и чуть ли не силой тащили на класс, где я, хоть и не работал у станка вместе со всеми, но находился в своей, привычной с детства, атмосфере и мог заниматься по мере сил. А когда последние много, много, много лет начинаешь день с экзерсиса – станок, середина, прыжки, то резко слезать с этой иглы опасно. Причём как с точки зрения распорядка дня, так и в плане физического состояния – тело, которое привыкло к нагрузкам, не поймёт.

Душевно отнеслось ко мне и тогдашнее руководство театра – выпускали и с пикой «у воды» постоять, давали всякие сидячие роли в мимансе. А это очень важно для артиста – выходить на сцену, ибо она – его рабочее место. И выход на неё является логическим финалом потных репетиций, без которого их надобность подвергается сомнению. Более того, это ещё более сильный наркотик – энергия рукоплещущего зала, льющаяся на сцену в конце спектакля. Это, уж поверьте, невозможно описать имеющимися в арсенале человечества словами, но это, безусловно, существует – нерегистрируемый никакими научными приборами космический эфир, но ощущаемый наяву артистами. Чем-то таким ты наполняешься, когда зал отдаёт стоящим на сцене свои восторги – силы, отданные тобой со сцены, восполняются моментально, и это балетное чудо. Кстати, именно вот подсадом на этот неосязаемый энергетик объясняется желание артистов танцевать уже в неподходящем для этого возрасте – добровольно лишить себя такой мощной подпитки крайне болезненно! Но как мудро высказался по этому поводу Григорович: «Танцевать в таком возрасте можно, смотреть на это уже нельзя…»

Так что процесс расставания со сценой коллеги и начальство помогли мне пройти максимально безболезненно, за что я до сих пор всем им премного благодарен. Не в меньшей мере процессу успешной реабилитации поспособствовали и мои родители, каждый по-своему. Папа помогал материально, мама же у меня – бывшая балерина. Тоже покинувшая сцену из-за травмы, но уже в самом конце вполне успешной карьеры – до ведущей солистки Большого дослужилась, а могла бы и примой стать. Она и придумала для меня несколько разных проектов, так или иначе с балетом связанных, отец их щедро профинансировал, я со рвением ими занялся, да и занимаюсь до сих пор. И хотя эти виды деятельности и приносят какие-то деньги изредка, но эти три копейки меня никогда особо не волновали – основной источник доходов у меня иной. Отец очень удачно во время смены политического курса страны переквалифицировался из партийного бонзы в крупного бизнесмена. Поучаствовал во многих приватизациях новейшей истории России и выжил в лихие девяностые. Теперь же все активы трансформированы в акции и вклады, предки в полное своё удовольствие живут и не тужат на проценты с них в Штатах, я же свою четвертину не трачу и наполовину.

А в своих проектах я сам себе начальник, нужды приходить в офис к девяти и работать до шести у меня нет никакой, тем более и офиса-то как такового нет. И если в какой-то день вдохновение меня покинуло, то я могу спокойно ждать его возвращения сколько понадобится. У меня есть самое главное – я «в игре». И хотя сейчас я по другую сторону рампы – в зале, но по окончании спектакля я иду на сцену, и там у меня много дел. Я вписан в жизнь главного театра мира, дышу вместе с ним, тружусь на благо самого благого – русского балета. Вот это для меня самое главное!

Впрочем, сегодня точно выходил день без балета, но после вчерашнего убийственного представления это и к лучшему. Надо продолжать забываться, чем я и занимался ближайшие пару часов с приехавшей вскоре подружкой. Судя же по страстному напору, воздерживалась моя экс-гёрлфренд долго, но всё же в конце концов она первая заснула, а не я… Высокое реноме, безусловно, было подтверждено!

Когда что-то очень не хочется делать, то появляется масса объективных причин этого не делать. Мне совершенно не хотелось звонить следователю, да и, как я «случайно вспомнил», дел-то навалом запланировано на сегодня! За пару минут я накидал такой список совершенно неотложных дел, что их и за неделю не переделаешь. Поймав же самого себя на поиске дешёвых отмазок, я решил самому же себе и признаться честно: я не знаю, что говорить про флешку!!! Наверняка этот вопрос всплывет в каком-то виде, и что мне тогда говорить?!!

Чистосердечно же признаваться не хотелось как минимум по двум причинам: из любопытства – безумно интересно, что же там на ней! А если расскажу, то на сто процентов придётся отдать, и тогда, скорее всего, никогда не узнаю. И из соображений безопасности: если полиции известно станет, что он мне её перед смертью отдал, то велика вероятность, что узнают про это и те, кого она может интересовать. А я чувствовал, что не стихи таки там… И если там нечто, про что знать смертельно опасно, то это станет столь же опасным теперь и для меня – один-то человек уже преставился… И на этом моменте моих умозаключений у меня вставал один концептуальнейший вопрос: он сам умер или это убийство? А узнать ответ я смогу, только если «сдамся» полиции. Получался замкнутый круг…

То есть надо всё же звонить! Да и если сам не позвоню – найдут, причём довольно легко им будет это сделать, и наверняка в ещё менее подходящий момент сами позвонят. Так что звоню, ну а про флешку… Про неё ничего пока говорить не стану. Пока, а там посмотрим…

Я открыл сообщение от Абрама с номером телефона, и мне показались знакомыми ФИО сотрудника, в нём указанные, – Сергей Павлович Догонин. Фамилия, кстати, очень подходила для полицейского и вызывала в памяти какие-то смутные воспоминания, но не более того. Потом я решил, что это подсознание опять пытается отвести меня от неприятного дела, и мужественно нажал «Вызвать».

«Да, слушаю! Говорите!» – Голос ответил волевой и решительный, но, когда я представился и сообщил, что это я в пятницу сидел на месте номер четырнадцать девятого ряда партера исторической сцены ГАБТа, как-то неожиданно сник: «Э-э-э… Да, знаете… Я думал, вы вчера позвоните… Э-э-э, подождите минуточку…» Мне включили весёленькую музычку, но дали наслаждаться ею недолго, гораздо меньше запрошенной минуточки, а голос говорившего вновь обрёл сталь: «Да, слушаю вас, гражданин Князев, что вы хотите сообщить следствию?»

Этот вопрос поставил меня в тупик, о чём я честно и сообщил: «Вообще-то я предполагал, что это вы хотите у меня что-то спросить. А сообщать следствию мне нечего, и если у вас нет ко мне вопросов, то извините за беспокойство в воскресный день. Всего вам доброго и успехов в раскрытии преступлений!» Я неожиданно развеселился от его реакции на мой звонок и решил слегка постебаться над Сергеем Догониным. Он, что порадовало, оказался не лишён чувства юмора: «Всегда хорошо, когда свидетель настроен на помощь, даже если только пожеланиями. Но теперь, после попытки столь скоропалительного прощания, мне обязательно надо с вами встретиться. Уговорили, задам я вам несколько вопросов, и хоть что-то вам придётся следствию сообщить».

А после этого последовала одна странность – он не вызвал меня, как я ожидал, к нему в кабинет на допрос с пристрастием, это когда с лампой в лицо, а предложил встретиться в сетевой кафешке в Камергерском, попить чаю. Я не смотрю отечественные сериалы про работников полиции, и может, теперь так у них принято, но меня это удивило, впрочем, не настолько, чтобы заподозрить неладное. Мы согласовали время, через час с небольшим, и описали друг другу, как будем выглядеть. Я повесил трубку, оставшись в некотором недоумении, и начал потихонечку собираться, ощущая некий флёр таинственности, который всё больше накрывал эту ситуацию…

По собственному описанию, Сергей Догонин представлялся самому себе весьма заурядным: среднего роста, серая куртка, синяя водолазка, шатен с усами. Но лицо оказалось характерное, и по нему я его и узнал, и вспомнил моментально, взор первый лишь бросив! Рубленные топором черты лица и подбородок, как каблук армейского сапога, – так Догоня выглядел и в юные годы, когда он имел это прозвище, и мы учились вместе в балетном училище! Его отчислили уже с предпоследнего курса, в самом начале учебного года, чему он сам был только рад, так как учиться балету его мама насильно привела – таких, кстати, очень даже немало, правда, по большей части среди девочек. Да и у меня, в принципе, похожая ситуация – изначально мама-балерина меня пристроила заниматься балетом, дабы не слонялся без дела. И первые несколько лет я скорее от безысходности этому искусству учился, вошёл я в его вкус совсем не сразу, но к моменту потери друга балетом уже заболел, не видя себе иного пути. И меня тогда его отчисление прилично расстроило – мы с Серёгой ходили в лучших приятелях, может, и не до степени «неразлейвода», но дружили крепко.

И мы даже пытались потом продолжать общаться, но круг друзей балетных артистов состоит почти на сто процентов из других балетных, или людей так или иначе к балету причастных: поклонники и поклонницы, например. Ближайшие родственники также обычно на балет подсажены, а если вдруг и попадаются у кого внебалетные персонажи в ближайшем кругу, то это лишь редкие исключения, подтверждающие, таким образом, общее правило: балетный мир – предельно закрытый клуб. Внутри которого темы разговоров все крутятся вокруг да около балета, однако общность интересов совсем никак не мешает балетным кровопролитно враждовать внутри своего узкого круга собратьев. Выпадая же из обоймы, человек быстро утрачивает интерес к тому, в чём сам не варится, а говорить исключительно про балет уже не видит смысла. И так всегда случается, и с шестнадцатилетним Догоней наше общение быстро сошло на нет. И вот теперь – на тебе, встреча на Эльбе!

Мой же школьный товарищ меня так сразу не признал, но, когда я ему напомнил про дела минувших дней, обрадовался встрече искренне и эмоционально. Под такое дело мы даже передумали сразу же пить чай, а перешли в заведение посерьёзнее и заказали пива. Выпивать я сегодня совершенно не собирался, третий день подряд – это для меня откровенный перебор, однако такую встречу, хоть немного, но обмыть-то стоило!

Отложив же на потом сам предмет нашей встречи, мы бегло рассказали друг другу про события последних двадцати с небольшим лет. У меня история жизни случилась насыщеннее и куда как разнообразнее, Сергей же довольствовался тем, что подвернулось: перевёлся он после отчисления в обычную школу, которую окончил без особого успеха, хотя и слыл парнем толковым.

И тут надо признать, что исторически во всех хореографических училищах, как бы они сейчас ни назывались, сложилась такая практика, что основной упор делается на «спецпредметы», связанные с будущей профессией: классический танец, дуэт, нархар, сценическая практика, а в придачу к ним актёрское мастерство, музицирование, грим и всё такое. Понятно это и объяснимо, и хотя общеобразовательные предметы формально даются в объёме общей школы, однако если репетиция попадает на время, когда должна идти алгебра, то у ученика не будет в тот день урока алгебры, и такое постоянно случается. И хотя работают педагогами по общеобразовательным предметам отличные учителя, они, даже если и подспудно, отдают себе отчёт во второстепенности несомых ими знаний для артиста балета. Обучение сконцентрировано на развитии физических данных, в придачу к которым нужны выразительность и артистичность, а вот закон Ома… он подождёт…

А второй курс училища, с которого он ушёл, – это десятый класс обычной школы, выпускной в те времена. И понятно, что по общеобразовательным предметам знаний у него глубоких не имелось, а с таким отставанием за год не наверстаешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Окончил он школу так себе, естественно, в вуз не поступил и загремел по осени в армию – я как раз примерно в эти же дни открыл свой первый сезон в Большом. Попал он во внутренние войска – зэков на Колыме стерёг два года, и с тех пор всегда дома овчарку держит. По службе на хорошем счету числился, дослужился до старшего сержанта и смог по льготе поступить в эмвэдэшный институт. Теперь – майор, а вскоре должны и подполковника дать, вроде всё неплохо по службе, но душевного комфорта от того, чем занимается, не испытывает совершенно.

А последние три года он служит в отделении на Большой Дмитровке, и на его территории оба главных балетных театра Москвы. Начальство прознало про его балетное прошлое и мудро решило, что ему попроще, чем остальным, с артистами работать, если что… Правда, прознало про это не только начальство, но и сослуживцы, отчего за ним закрепилось не очень-то и приятное прозвище Балерун (это, кстати, страшная издёвка для артиста балета мужского пола, если его так назвать). Но здесь ему нравится гораздо больше, чем в Бибирево, где он предыдущие лет десять оттрубил, да и есть перспективы карьерного роста.

В личной же жизни тоже всё довольно шаблонно: женат ещё с института, супруга также с погонами, двое детей – раздолбай постарше и мелкая раздолбайка, и домой возвращаться вечером он не торопится. Есть любовница, но это так, от скуки. В общем же и целом, как он сам себя резюмировал, приняв философский вид уже на третьей пинте «Гиннесса»: «Обычный я мент, служу и служу, состарюсь, выйду на пенсию, а потом умру. А зачем я такую жизнь прожил – да и непонятно…»

Меня самого мысли о смысле жизни тоже занимают, но на сегодня у нас имелись более лёгкие темы, и, посидев немного в задумчивом молчании после этой фразы, мы решили, что надо всё же пять минут и официальной части посвятить. Тем более завязывать с пивом, судя по настрою, пока не планировали, а действие оно уже начало оказывать…

А в этом вопросе, как мне показалось поначалу, нам и пары минут окажется много, так как дело-то уже… закрыто! И именно поэтому Сергей не стал разговаривать со мной из кабинета, где он не один сидит, и туда не пригласил. А закрыто оно за отсутствием состава преступления – естественная смерть, и имеется на этот счёт официальный документ. Но, изложив сию версию, Сергей покачал с сомнением головой, ухмыльнулся и стал говорить загадками: «А я, пока сюда шёл, всё удивлялся: зачем это я назначил эту встречу и на неё иду? И так всё выходило очень странно, а теперь и ещё страннее становится…»

Догоня меня заинтриговал, что, очевидно, отразилось на моём лице. Покерфейс – это не про меня, и старый приятель поспешил пояснить, что тут такого странного: «В отчёте о вскрытии, в первом его варианте, указано было, что у него в крови столько всякой химии вперемешку с алкоголем намешано, что ещё бы чуть-чуть керосина добавить – и можно на ракетное топливо пускать. Жена его пояснила, что он и постоянных лекарств много пил, да и чуть что заболит, не дай ты бог, начинал горстями и ещё в себя забрасывать. Ну да ладно, много таких придурков, которые на аптеку работают. Она же сказала, а сестра и подтвердила впоследствии, что у него с детства припадки эпилепсии случались, и от них он тоже что-то там регулярно принимал. Логично было бы предположить, с учётом того, что он в конвульсиях откинулся, что смерть именно от припадка и случилась. Но патологоанатом так и не смог однозначно определить причину смерти, более того, указал на ряд внутренних повреждений, которые совсем непонятно чем могли быть вызваны. Да и список там маркеров по ядам внушительный. Правда, я не вчитывался особо, собирался потом вместе с врачом обсудить, но и это фигня, чего я только в результатах вскрытия не читал! Так на следующий день, сегодня то есть, новое заключение появилось, и там уже без деталей, а причина самая банальная – острая сердечная недостаточность. Во как! Причём я про это практически случайно узнал…»

Серёга выложил мне эту информацию, допил пиво и поднятым в сторону официанта пустым бокалом заказал себе ещё. Я повторил оба пункта про пиво за ним и весь обратился в слух. «И предельно понятно, откуда ветер дует: вчера к начальнику приходили два эсбэшника – из Большого и корейский. Он меня вызвал и весьма категорично, при них причём, приказал жопу себе по этому делу не рвать и сдать ему все материалы, дескать, и так всё понятно – здоровье слабое было у человека. Я ему про результаты от медиков, а он прямо озверел – да они там спиртягу казённую бухают сутками, пишут бред всякий, и всё в том же духе. Я уж и не стал про кое-что другое говорить, тем более на меня и эти двое насели: тот, что из театра, всё выступал на тему того, что после случая с Филиным на хрен им не нужны никакие инциденты в театре. А генерал, отставной по нашему ведомству, который у корейцев служит, – что конкурентам только дай клубничку, начнут играть на понижение акций, а у них и так сейчас проблем по бизнесу хватает».

На этом моменте нам обоим настоятельно захотелось пойти покурить, и тут я вспомнил, что это именно с Серёгой я в первый раз затянулся сигареткой в сквере рядом с училищем. Но к делу это никак не относилось, мы посмеялись над этим фактом, и он продолжил странности перечислять: «А с ними я уже в театре в пятницу общался, и корейский шеф СБ меня тогда прилично удивил. Я где-то через полчаса, даже меньше, там уже был, он меня и встретил, и тут же выдал на покойника всю информацию, включая телефоны и ФИО ближайших родственников – жены и сестры, уточнив и про родителей, – оба уже умерли. Сказал, что он работал менеджером в маркетинге, в компании всего полгода, и за это время уже дважды на больничном сидел. Передал мне его смартфон, бумажник, очки, то есть явно облазил всего. И вроде всё он правильно сделал, тело уже накрыто было, никого близко не подпускали, даже показания он у кого-то снял. Но на мою просьбу поговорить с кем-то из отдела, где умерший работал, сказал, что все его „близкие“ коллеги уже ушли, но могу я поговорить с кадровичкой или с кем угодно из руководства. И что вообще не стоит с „простыми“ сотрудниками разговаривать, а то пойдут слухи и всё такое…»

Докурив, мы вернулись за столик, заказали пару порций креветок, пора уже начинать закусывать, и Сергей продолжил: «Ну, я с ними некоторыми поговорил, а они все с одного голоса поют – от припадка умер. А пока жив был и работал, ничем себя особо не проявил, обычный-преобычный менеджер. Решил я пойти покурить, вышел к колоннам, там корпораты тоже курят, не расходятся. Я рядышком пристроился, даже огонька попросил у одной компашки, сказал, что из театра, спросил, что думают-то они на эту тему. И выяснилось, во-первых, что он никакой не рядовой менеджер из маркетинга, а руководитель департамента внутреннего аудита, – совсем другое дело! А во-вторых, что у него с руководством компании случился какой-то конфликт. Но что там стряслось – никто не знает, ну, либо говорить не хочет. И получается, в-третьих, что они все мне врали про его должность. Откровенно и в лицо.

Следователю, дело ведущему по трупу. Это странно, особенно от генерала…»

Такой поворот представлял в совершенно ином свете спешное закрытие дела, а у Сергея оказалась припасена и ещё одна, материально приятная для него, и неприятно поразившая меня, странность: «Так генерал и ещё раз меня сильно удивил – вчера же. После начальника он, уже один, ко мне зашёл, позвал пошептаться на улицу. А там – фигак, и конвертик мне в карман кладёт! И говорит, что это мне за труды мои и молчание, и за то, что когда я… тебя найду, то контактик ему передам! А там, в конверте, его визитка и… косарь грина!!!»

Догоня оказался мастером выдерживания пауз, а первая меня ошеломила. Что я стою всего-то тысячу зелёных, я как-то легче пережил, но вот что мною настолько интересуются, что целого майора подкупают, – сильно насторожило… Взяткополучатель это заметил и поспешил меня успокоить: «Да ты не парься, думаю, что это он перед своим руководством активность изображает. Все же уже знают, что рядом кто-то не из их корпорации сидел. Он им, наверное, жути нагнал, рассказал, что надо тебя найти, дабы из компании никакая информация не вышла. Под это и денег, как я думаю, раза в два больше получил. Тем более если он мне штукарь отвалил, то сколько начальнику занёс – даже не представляю. Но генералу-то тоже хочется не на одну зарплату с пенсией жить, да и показать надо, что не зря свой хлеб ест! Так что „следствие“ он по полной проведёт, тебе мозг, наверное, вскроет, но это же точно не ты его замочил!»

И вот здесь мне сильно захотелось признаться ему чистосердечно, я практически решился, но помешали мне это сделать. Кто конкретно помешал, не знаю, но звонок Сергея сразу не обрадовал: нахмурился он, телефон достав и увидев, кто звонит. А когда вернулся, отлучившись поговорить, то был и совсем мрачнее тучи: «Твою мать! Вот только этого мне сейчас не хватало – ЧП у меня одно случилось, и мне бежать надо. Грёбаная служба! Глеб, ты уж извини, но я безумно рад тебя встретить, очень хочу посолиднее это отметить, да и надо будет эту тему дообсудить. Что-то здесь не так, я прямо нутром чувствую! Давай тогда ближе к четвергу я тебе наберу, а то, боюсь, раньше в Москву не вернусь. Мне сейчас, блин, придётся в такую жопу мира ехать, и хрен его знает, как там пойдёт. Всё, давай, понёсся я!»

И он действительно припустил на выход пререзвым аллюром, меня же мой случайно встреченный однокашник оставил в состоянии глубочайшего раздрая. Даже пиво, душевно ложащееся на старые дрожжи, не действовало успокаивающе. Честно говоря, я немного запаниковал, ибо обстоятельства складывались совсем не в мою пользу: аудитор, и в этом у меня уже нет никаких сомнений, убит, отравлен чем-то высокотехнологичным. Значит, он знал что-то такое, что потянуло на столь изощрённое убийство. И этот его убийственный «секрет» на флешке, хотя в этом я был пока уверен лишь на девяносто девять процентов, а чтобы убедиться на все сто, надо её срочно вскрывать! Или не надо?..

Ведь, судя по активности главы службы безопасности корейской корпорации, он знает, что парень перед смертью что-то мне передал, и вполне вероятно даже знает, что именно флешку. Это могли увидеть сидящие сзади или сидящие через проход, а потом ему рассказать. Хотя было как раз совсем темно в зале, и притянул умирающий меня к себе близко, и в районе его коленей она мою руку обожгла – вполне мог никто не видеть. С другой стороны, если убийство – его рук дело, на что очень становилось похоже, то наверняка эсбэшник пристально наблюдал за жертвой, которую потом обыскал, но флешку не нашёл. И тогда даже если сам не видел и не рассказали видевшие, то несложно и додуматься, где же она. И в таком раскладе я становлюсь следующей потенциальной…

Тогда, возможно, лучший вариант – её ему передать как-то, а внутрь не лезть? С заверениями, что содержимое мне неизвестно, ибо запорол ено, и что я уже думать забыл про этот досадный эпизод своей жизни, вычеркнул его из памяти навсегда. Но я понимал, что не смогу это сделать – воспоминания стереть, а что там – так и не узнать. К тому же хрен их, корейцев, знает, что они могут сделать, флешку обретя, а в моё неведение не поверив. Если они уже руки кровью окропили, то могут и по локоть их утопить! А она тогда, получается, на сейчас моя «страховка»!

Есть и другой вариант – всё же пойти на чистосердечное сотрудничество со следствием, но делать признание стоит только Сергею, да и опять же, стоит ли?.. Даже ежели он сам захочет стать принципиальным и честным сотрудником органов, то передастся ли этот запал его начальнику? Бросит ли тот в лицо отставному генералу его сребреники, поди, немалые, и закуёт ли в кандалы на основании моих мало чем подтверждённых догадок? Что-то я сомневался…

Да и майор Догонин тоже человек – как и генералу, кушать и ему хочется, причём хорошо бы кушать хорошо. А старый дружок, хотя и порадовал встречей, но деньги могут оказаться куда как весомее детских воспоминаний. И понимает он, что если ему только за контактик тыщонку баксов отвалили, то, если он «тёпленьким» меня им сдаст, тогда и совсем другой гонорар требовать можно. Я был бы рад ошибиться в заниженной оценке моральных принципов Сергея, но давно стал реалистом и вредных иллюзий относительно людей не питаю – для очень многих дружба дружбой, а табачок врозь. Большинство живёт по этому принципу, легко идя на сделку с совестью, – продавая её, желательно подороже.

И я сидел взгрустнувший такой, ковырял вилкой заказанную еду и совершенно не понимал, что же мне теперь делать – оба пришедших в голову варианта не без существенных изъянов. Можно, конечно, затаиться и ждать, но это – совсем не вариант, а тут события продолжили развиваться – мне вновь звонил Абрам: «Привет, Глеб, привет! Таки ты стал крайне популярным – теперь тебя главный по безопасности театра видеть хочет! А ты мне скажи: ты с Догониным этим встречался? Что там у них происходит-то? А про меня ему напомнил?»

Опа! Новый поворот и новый меня ищущий! А этому-то зачем я понадобился? Впрочем, понятно – всё на ту же тему, несомненно, не верю я в случайные совпадения… Но решил сначала удовлетворить любопытство клакера, а уже потом это выяснять: «Привет! Встречался, но дело уже закрыто – естественная смерть. Про тебя прямо не говорил, но и так понятно, кто свидетеля сдал. А что ты про меня в театре этому боссу охранников наговорил?»

Я решил его немного «взять на понт», Абрам купился и принялся отчаянно защищаться: «Да ничего я вообще ему не говорил!!! Он меня в служебке в кассах поймал, прижал да давай про тебя спрашивать. Заставил телефон твой дать, но я ни словом про то, что полицейский тебя искал. И расписал тебя с лучшей стороны, как очень порядочного!»

То есть Догонину, полисмену при исполнении, он смог мой номер не дать, а этот, прижав, «заставил» – смешно прямо! Но дело это никак не меняло, а тут поступил звонок по второй линии. Такого номера у меня в списке контактов не значилось, и что-то мне подсказывало, что это именно тот, о ком мы сейчас говорим. Я оказался прав, хотя это вряд ли говорит о развитом у меня даре провидения…

«Глеб, здравствуйте! Меня зовут Александр Карлович, и я руководитель отдела безопасности Большого театра. Мне бы хотелось встретиться с вами и задать несколько вопросов. По телефону их не стоит обсуждать, но это не займёт много времени, а встретиться нам надо как можно быстрее. Лучше всего – сегодня. Надеюсь, вы в Москве и сможете в театр подъехать?»

Я находился мало того что в столице, так и на расстоянии нескольких минут пешего хода до театра. Но это я ему сообщать не стал, а быстро вспомнив, что сегодня показывают, решил тогда уж сходить на «Гамлета», идущего на новой сцене, и который, на мой вкус, провальный. Идти на него я совершенно не планировал, но раз уж так, попробую хотя бы что-то в этой ситуации себе выгадать: «Здравствуйте, приятно познакомиться, хотя, как я понимаю, тема общения у нас будет не самая приятная – про пятничное событие. Мне, по правде говоря, и вспоминать про него не хочется, но приду, что уж тут поделать… Но раз уж вы приглашаете в театр, то тогда сделайте, пожалуйста, мне проходку на какое-нибудь хорошее место. Не надо на историческую, там сегодня опера, а на новую. Я за полчаса до начала подойду, и мы сможем с вами успеть всё обсудить. В буфете, разумеется».

Александр Карлович в ответ продемонстрировал крайнюю любезность: «Непременно сделаю, спросите тогда у администратора, будет на ваше имя оставлена. И – спасибо, что согласились! Уверен, я не испорчу вам настроение перед балетом, дело-то пустяковое, простая формальность. До встречи!»

Я ответил столь же любезно, и теперь у меня появилась совершенно объективная причина покончить с грустными размышлениями о тяжести и неоднозначности сложившейся помимо моей воли ситуации – стоило подождать делать выводы до встречи, скорее всего, появятся новые вводные. И сразу проснулся аппетит – съел всё, что заказал, и не отказал себе в чае с шоколадным чизкейком. А с пивом – завязал!

Место мне Карлович и впрямь добыл знатное – в директорской ложе! Там же он устроил небольшой буфет, куда меня прямо от входа любезно отвели двое крепких парней в чёрных костюмах. Я было немного напрягся – не случайно я назначил встречу в людном месте, но интуиция вкупе с логикой мне подсказывали, что и здесь со мной ничего не случится.

Он ждал меня там один, выглядел лучезарно, и в лицо я его, конечно же, знал. Но как-то никогда не доводилось общаться с этим импозантным мужчиной с небольшой серебряной сединой и в голове, и в эспаньолке, руководящим безопасностью главного театра страны, а то и мира. Начал же Александр Карлович совсем с неожиданных для меня дифирамбов: «Давно хотел, кстати, лично познакомиться, так как наслышан про то, как вы замечательно танцевали, в курсе, чем вы сейчас занимаетесь, вижу, что вы искренне балету служите. Таких людей мало, а для театра они очень важны и полезны. Весьма рад знакомству!»

Я даже опешил слегка от столь откровенного подхалимажа, но виду не показал, а, наоборот, сделал вид, что лестью своей он меня обольстил: «Да полноте, полноте! Я сейчас покраснею! Спасибо за столь лестные отзывы о моей скромной персоне, тем более приятно слышать их от вас, так как сразу видно, что вы в людях отлично разбираетесь! Да и я слышал про вас много хорошего, да и вижу, что при вас в театре с безопасностью всё на высоте!» За что кукушка хвалит петуха? За то, что хвалит он кукушку! Обменялись мы восхвалениями, и я понял, что надо продолжать косить под дурика – по дороге я так и не решил окончательно, как себя вести, теперь – понял наверняка.

А привычка артиста вживаться в разные образы на сцене волей-неволей перекочёвывает в повседневную жизнь, я же меняю образы под общение с разными людьми мало того что сознательно, так ещё и часто обдуманно. Не стану скрывать, что отчасти это попахивает двуличностью как минимум, но привычка эта въедлива, к тому же весьма эффективна – приличную помощь даёт в осуществлении задуманных планов. Если ты правильно выбрал манеру общения с конкретным человеком, то расположишь его к себе, и легче станет получить от него то, что тебе нужно, – цинично, конечно же, но ведь практично!

Тем более Александр Карлович, судя по всему, тоже пребывал «в образе» – не думаю, что в таком же ключе он со своими подчинёнными охранниками общение ведёт… И, как я считаю, мне удалось создать свой образ – дурика – предельно убедительно! Как мне показалось, он в него поверил, после же фанфарного вступления главный по безопасности перешёл к прозе жизни: «Не буду, впрочем, вас задерживать беседой не по теме, тем более первый уже дали, а перейду к делу. Вы правильно догадались, в чём причина нашей встречи – в печальном пятничном инциденте. Увы… Но хочу сразу сказать, что я выступаю на вашей стороне. Вы – часть театра, а мне поручено его оберегать. Я уже общался с Виолеттой Павловной и в курсе, что вы совершенно случайно оказались рядом с покойным. И в силу этого никоим образом не можете быть причастны к этому несчастному случаю, тем более по результатам вскрытия установлено, что смерть наступила естественным образом. Вы здесь совершенно ни при чём, и именно это я и пытался всеми способами донести до моего коллеги, который возглавляет секьюрити у спонсора. И очень я удивлён его упрямством в желании с вами встретиться, более того, не буду этого скрывать, „серьёзно“ поговорить, как он сам выражается. На мой взгляд, он чрезмерно кипятится, и я, честно говоря, за вас начинаю немного переживать…»

Вот оно как! Добрый какой дядечка, переживает он за меня! Ладно, я всё же хоть и бывший, но артист – переиграю его, можно не сомневаться! И я включил испуганного дурика: «Боже милостивый! Да вы меня запугали, а ведь обещали не портить настроение! И что же мне теперь делать – в полицию бежать? Ну, знаете, Александр Карлович, теперь я начинаю уже сомневаться, что всё хорошо с безопасностью в театре! Я под его сводами большую часть жизни уже провёл, а теперь мне смертельная опасность из него угрожает! Дайте мне воды, мне что-то плохо…»

Сыграл я достоверно: Карлович даже заметно струхнул, что я сейчас в обморок грохнусь, а воду наливал слегка трясущимися руками.

Но, молодец, быстро пришёл в себя, просчитал варианты и выбрал правильную тактику – стал успокаивать и ситуацию смягчать: «Глеб, да уж извините, и не думал вас расстраивать! Простите старого служивого дурака – вечно грубые казённые слова лезут. А вы – человек тонкой душевной организации, вам эта грубость неприятна. Да и слишком вы близко к сердцу слова мои приняли, возможно, и истолковали слегка преувеличенно. Не переживайте так, не грозит вам никакой смертельной опасности, тем более из театра! Я лично буду гарантировать вашу безопасность здесь!»

Я изобразил вымученную улыбку благодарности, Александр Карлович воспринял это как добрый знак и пошёл в аккуратную атаку: «А чтобы я мог гарантировать безопасность, и не только здесь, давайте сделаем так: вы мне сейчас расскажете, что вы видели или слышали, пока сидели рядом с умершим. А я встречусь с назойливым своим коллегой, всё ему перескажу и потребую, чтобы он отстал от вас раз и навсегда! Хорошо?»

Хорошо-то хорошо, в любом случае надо что-то рассказать – это как минимум даст паузу. Но сейчас мне предстояло красиво соврать, а я очень не люблю вот так врать в глаза. Сознательно и давно я изживаю из себя эту вредную привычку, правда, до победы над ней мне ещё далеко, однако это явно случай «лжи во благо». И я решил врать под этим смягчающим соусом, а историю придумал заранее: «Так ничего такого и не было! Он, когда меня посадили, повозмущался немного, потом успокоился, а на антракт, ещё пока аплодисменты не кончились, уже убежал. Когда я на второй акт пришёл, сразу после третьего, он уже сидел, а когда встал, пропуская, то таким сивушным перегаром на меня дыхнул, что меня чуть не стошнило. Во время действия я на него ни разу и не посмотрел, сидел вперёд подавшись. Потом вдруг он хвать меня за плечо и к себе потянул! Я чуть не описался от неожиданности, серьёзно! А когда на него взглянул, так и второй раз близок был… Выглядел он ужасно, фу, даже вспоминать противно!!!»

Я изобразил на лице крайнее отвращение и слегка трепещущей рукой протянул пустой стакан – ещё воды! Наливая, Александр Карлович стал задавать наводящие вопросы: «Да уж, представляю, натерпелись вы! Давайте уж тогда по-быстрому покончим с этим, и будете балет смотреть. Он не пытался вам что-то сказать, передать?.. Не было ли чего-то странного в его поведении?..»

«Да всё это было более чем странно видеть в Большом на „Лебедином“! А сказать, может, что и хотел, но даже звуков более-менее членораздельных никаких не издавал. И передавать ничего не передавал, хотя…» Было видно, как напрягся старый служака, я же, делано закатив глаза, усердно делал вид, что усиленно вспоминаю. Помучив же его секунд десять, что-то якобы смутно вспомнил: «Он одной рукой меня к себе тянул, а вторая у него в кармане пиджака была. И то ли он её вытащить не мог, то ли достать что-то оттуда силился… Потом же его бить в судорогах начало, руки, ноги в разные стороны разбрасывать, очки, телефон на пол полетели. Может, что и было в кармане, да тоже вылетело…»

Всё, я это сказал! Озвучил свою версию… Александр Карлович остался доволен, по крайней мере внешне, и сообщил мне, что теперь все силы он приложит для убеждения коллеги в моей полной невиновности. Засим пожелал мне хорошего просмотра и попросил, если ещё что вспомню – звонить в любое время суток. А на прощание, явно из вежливости, предложил, не стесняясь, обращаться, если нужно будет приглашение сделать. И я решил дурика до конца отработать: «Ой, спасибо! Здорово-то как, что вы помочь можете – у меня как раз есть одна просьба! В четверг блок „Легенды о любви“ начинается, хочу на все составы сходить, и вот на первый спектакль пока никак вопрос с хорошим местом решить не могу. А это – мой любимый балет Григоровича! Помогите, Александр Карлович, умоляю вас!!!»

В итоге я добился от него обещания сделать пригласительный не дальше пятого ряда, ещё раз напомнил про обещание беречь меня и обелить честное имя и распрощался уже на первых тактах. Мне кажется, я убедил его, что я полный лох…

«Гамлет» был ожидаемо хореографически плох, сценографически слаб, состав не лучший, да и танцевали, при полупустом-то партере, артисты без фанатичности. В какой-то момент у меня даже проскользнула крамольная мысль, что, может, на оперу лучше было пойти, которую я не сильно жалую. Нет, естественно, как театрал-интеллектуал я посещаю оперные премьеры как минимум в Большом, а иногда и в Стасике, и в «Геликоне». И я даже знаю людей, которым опера искренне нравится больше, чем балет, – что для меня загадка. И да, есть немало трогающих до глубины души арий, однако в целом опера для меня лишь конкурент балету за сцену и бюджет театра. Впрочем, на ещё более низкой ступени моего рейтинга зрелищ стоит драмтеатр, в котором меня прямо-таки бесит, как там артисты огромными репликами не могут передать и малой части тех эмоций, что балетный артист способен дать одним движением. Так что для меня завсегда лучше посмотреть плохой балет, нежели хорошую оперу, а на драматические спектакли я вообще не ходок.

Укрепившись в этой мысли и поборов мысль крамольную, я рассеянным взглядом продолжил следить за сценой из лучшего места в зале, пребывая в ложе в одиночестве. Ну а постольку-поскольку происходившее на сцене действо увлекало слабо, то я и вновь предался размышлениям относительно того, как же мне жить-то дальше? Кто виноват и что делать? – два извечных русских вопроса…

А после встречи с Карловичем я поверил ему пока только в одном: кореец жаждет моей крови. И похоже, что они заодно разыгрывают классическую комбинацию – добрый полицейский и злой полицейский. И тогда теперь стоило ждать появления второго…

Хотя в силу однозначно успешной встречи у меня, как я полагал, есть некоторый временной гандикап. Однако после того как они узнали мой телефонный номер, то знают наверняка про меня всё, а в частности, где я живу – там, где прописан. Можно, конечно, на время съехать – это совсем не проблема. Но они, скорее всего, в курсе и того, чем я занимаюсь, где и когда бываю – на девяносто процентов моя деятельность связана с театром и его артистами, и вычислить мой график совсем не сложно. Если же исчезать из дома, то надо тогда вообще всю активность сворачивать – ложиться на дно. А менять уклад жизни я совсем не хотел, да и тогда они получат косвенное доказательство моей «вины». И зачем мне это?

И я решил, что не нужно мне этого и залегать глубоко не стоит. А надо вот что: элементарно больше по сторонам глядеть, быть начеку и, пожалуй, вооружиться немного, на всякий случай… Приняв же это принципиально стратегическое решение, я перешёл в своих размышлениях под балет к двум другим вопросам: что делать с флешкой и как поступить с Догоней?

Ответ про накопитель я принял оперативно и однозначно – надо как можно быстрее узнать, что же там такое за паролем-то скрывается! Конечно, поговорка «меньше знаешь, крепче спишь» довольно справедлива, но сознательно не пытаться выяснить, из-за чего на тебя охотятся – весьма глупо. Сегодня же вечером надо начать расспрашивать знакомых про знакомых им хакеров, но делать это стоит весьма аккуратно и через людей, никак не связанных с балетом. А у меня, балетного, в силу специфики того, чем я занимаюсь, круг общения как раз далеко не только из балетного-околобалетного люда, так что в голову сразу пришло несколько потенциальных кандидатов для разработки этого направления, я их запомнил и перешёл от девайса к гораздо более сложному вопросу – к человеку.

И, пол-акта проразмышляв, я надумал поступить следующим нетривиальным образом: завербовать майора Догонина себе в помощники. Для этого я собирался изложить ему своё видение ситуации, признавая, что улик, мою версию подтверждающих, особо-то и нет пока. Посему я хочу провести собственное частное расследование, прекрасно понимая, что официально никто заново дела не откроет. Ему же стану оплачивать консультационные услуги в тех вопросах, где я плаваю, причём весьма щедро. Плюс, когда понадобится, отдельно платить за добычу нужной мне информации. В принципе – весьма интересное предложение, отличная халтурка для сотрудника полиции!

Я не сомневался, что Сергей согласится, тем более играл свою роль и фактор дружеского расположения. Так что, как он вернётся – надо встречаться и вербовать, а до этого времени – решить вопрос с флешкой. Всё, план готов, надо действовать! А тут как раз и спектакль закончился. Я вяло похлопал немного оркестру и покинул театр. Дел у меня теперь прибавилось…

На следующий же день я закинул в бардачок машины валявшуюся у меня уже много лет в шкафу травматику, а сбоку на пояс брюк прицепил средних размеров выкидной нож. Во вторник же, ближе к вечеру, меня представили хакеру, звали которого Анатолий, и представлял он собой собирательный образ матёрого айтишника: бледен, худ, всклокочен, одет небрежно, ногти погрызены, глаза всё время ищут монитор. Общался Толик соответствующе – короткими рублеными фразами, обильно снабженными непонятными мне терминами. Два часа мы просидели в кафе, пока он пытался со своего ноута взломать пароль на флешке, и всё это время Толя пил мой чай и разговаривал с компьютером. Но что-то пошло не так, и он сдался: «Да чтобы у них мама сдохла!» Потом выдал много непонятного мне текста, но резюме у хакера вышло внятное: «В итоге надо мне тогда пару программ скачать да взять у ребят депаролизатор сигмовский. А это деньги. Нужен аванс. Сто баксов».

Рассчитывал он это всё добыть за завтра и предлагал встретиться вечером в четверг. Но, начиная с этого дня и до конца недели все вечера у меня были заняты – всё получилось с проходками, и я собирался посмотреть «Легенду о любви» четыре раза за четыре дня. Мне удалось убедить его встретиться как можно раньше, а самое раннее, во сколько этот ночной житель мог встать с кровати, – два часа дня. И, дабы времени не терять, мы договорились, что я приеду в место, где он встанет – к нему домой.

Среду, целиком и без остатка, я посвятил всяким разным бизнес-делам: пришлось помотаться по Москве, и я внимательно наблюдал за машинами в зеркало заднего вида – вроде как на хвосте никто не висит… Вечер я провёл дома в компании одной из моих нескольких «подружек без обязательств», так что за мной точно никто не следил. Пока же я ехал к хакеру, теперь уже на метро, но всё так же начеку, мне пришло сообщение от Догони, который прилетал сегодня поздней ночью и хотел на выходных встретиться. Я ответил, что буду только рад. Толик же на свежую голову проковырялся ещё часа три с лишним, но так и не вышло у него ничего – пароль не ломался, и Анатолий даже рассвирепел по-своему, по-айтишному. Умолял он оставить ему флешку на ночь, клялся-божился, что добьёт он её, но я изначально решил, что вскрывать её будут только в моём присутствии. А мне уже пора – надо где-то перекусить перед спектаклем, так что отложили мы вскрытие на завтра, на то же время и там же. Не горит, тем более за суматохой последних дней да в отсутствие каких-то событий по этому направлению я стал понемногу и забывать про инцидент теперь уже почти недельной давности.

И я оставил Толю размышлять о своей профпригодности, а сам же устремился навстречу прекрасному – «Легенда о любви» действительно один из моих самых любимых балетов, и меня уже потрясывало в ожидании предстоящего праздника высокого искусства. И даже вернувшаяся в двадцатых числах мая ранняя весна нисколько не портила мне настроение. Правда, пришлось доставать из уже убранных тёплых вещей куртку на подкладке – на улице шквальный ветер гонял залпы холодного мелкого дождя.

Но я добрался, не успев промокнуть, приехав сильно заранее, – в начале седьмого уже перекуривал под портиком, прячась там от как раз вновь обильно пошедших осадков. Потом я сходил к администратору и убедился, что Александр Карлович не подвёл – сидеть я буду, хотя и прилично сбоку, но в третьем ряду! Всё складывалось просто замечательно, и настроение у меня стояло не по погоде радужное – два последних похода на балет получились, мягко скажем, не очень-то удачными, теперь же я предвкушал обрести глубочайшее эстетическое наслаждение! Коллеги-балетоманы в унисон тёрли ручки в ожидании этого хореографического чуда, а состав первого спектакля блока состоял сплошь из звёзд на всех партиях. Балетное чудо должно было произойти, оно и случилось! Ибо ровно так же, как артист на сцене получает энергетический заряд из зала, – находясь в зале, можно поймать идущий со сцены не меньшей силы заряд, уж поверьте! Мне, как мало кому, повезло испытывать оба, а в этот раз не заряд, а зарядище со сцены на зал накатывалась!

Отбив до красноты ладони и хрипя после десятков крикнутых «Браво!» – вызывали артистов несчётное количество раз, – я выплыл из Большого театра в состоянии сильнейшей эйфории. Готов я был и поклоны, стоя на коленях, бить, но пребывал в практически трезвом состоянии, да и погода не поменялась – Театральная площадь вся блестела лужами, а дождь продолжал её заливать.

Но до погоды мне не было никакого дела, и никак на моё состояние не повлиял неприятный случай с номерком, который я чуть не потерял: по окончании первого акта, как только окончательно отаплодировали и потянулись на перерыв, незнакомый мне мужчина похлопал меня сзади по плечу, всё, кстати, по тому же, по левому, и, протягивая номерок, осведомился: «Не у вас ли выпал? Вот, на полу валялся. Посмотрите, ваш-то на месте?»

И действительно, в боковом кармане пиджака, куда я всегда кладу номерки, его не оказалось… Мне бы насторожиться, но я находился прилично не в себе и даже не запомнил совершенно, как мужичок тот выглядел. Я его поблагодарил и положил – после такого-то – номерок во внутренний карман, туда же, где лежала и флешка. Сделал я эти телодвижения на автомате, не прекращая живой обмен мнениями сразу с тремя окружавшими меня балетоманами. Они поздравили с чудесным избавлением от пропажи, мы продолжили обсуждения, и я тут же про это событие забыл – то, что происходило на сцене, затмило собою всё, а впереди ведь предстоял полный драматизма второй акт!

Само собой разумеется, по окончании балета вся балетоманская рать пошла отмечать столь выдающийся спектакль в известный паб, вскоре присоединились и некоторые артисты, восторгам льющимся не счесть было числа. Как результат сего заслуженного, но затянувшегося чествования – такси подвезло меня к дому уже ближе к двум и в виде довольно пьяненьком.

Впрочем, такой финал сегодняшнего спектакля я ожидал…

Победив домофон не с первого раза: шесть цифр и одну букву невероятно сложно набирать, когда в глазах двоится, я поднялся на лифте на свой девятый этаж и столкнулся с ещё более сложной задачей – открыванием замков… Их во входной двери два, и в обоих ключи отказывались поворачиваться в нужную сторону. По часовой стрелке, в сторону открывания. Почти отчаявшись, я нажал на ручку, и тут выяснилось, что дверь-то не заперта…

Обдумывая, что это значит (первая мысль: видимо, забыл закрыть, уходя), я вошёл в квартиру и, даже не включая свет, понял, что же это значит, – в квартире побывали воры! Из стоявшей в коридоре стойки для обуви были вытащены все ящики, их содержимое валялось на полу вперемешку с вещами, висевшими ранее на вешалке. Поверх лежало содранное со стены зеркало и развороченные губки для обуви. Кошмарный бардак!

Пройдя же дальше, я убедился, что похожая картина и в обеих комнатах, и на кухне, и вообще везде, включая лоджию, куда я зашёл в конце пути… От увиденного я влёт протрезвел и моментально врубился – это стиль «злого» полицейского. И тут же мне стало ясно, что искали, и я побежал обратно на кухню, где мои предположения подтвердились сполна. Там у меня а-ля «кабинет», и не стояло больше на столе ноутбука, и не лежали на полке над ним несколько флешек и пара внешних дисков. Я инстинктивно хлопнул себя по пиджаку в районе сердца – слава богу, эта на месте! Уже спасибо Анатолию! В понедельник и среду злополучная флешка лежала вместе со всеми остальными в хрустальной пепельнице, и если бы не встреча с хакером, пока неудачником, то была бы радость у корейцев!

Вспомнив же про них, я страшно взбеленился и тут же решил, что это уже чересчур – переворачивать мне квартиру! И что красную черту они таки перешли: войну объявил не я, но я теперь обязан её выиграть! И если до этого момента я ещё где-то в глубине души отчасти сомневался, стоит ли мне во всё это ввязываться, то после такого сомнения улетучились – надо действовать! К тому же теперь других вариантов, кроме как позорно бежать, не оставалось: после квартиры очевидно, кто следующий на шмон, – я сам. Ну а поджимать хвост я не привык!

Так что надо мобилизоваться окончательно, чего я ещё не сделал, как стало мне понятно до очевидности, когда я вспомнил про номерок, связал его «потерю» с открытыми замками и осознал, что я действительно пентюх конченый. Номерок у меня явно из кармана вытащили, причём ещё до начала спектакля. Получили по нему мою куртку с ключами, привезли их сюда, открыли ими дверь, отвезли назад и в карман вернули. А в антракте куртку обратно в гардероб сдали и номерок мне незамысловатым таким вот способом подкинули. Я же – как тупой тёлок: и не заметил, как стащили, и за первый акт этого не просёк, и развёлся на «оброненный» номерок. Вот уж действительно – без лоха и жизнь плоха!

И я так сам на себя из-за самого себя расстроился от этого очевидного провала, что достал из холодильника бутылку виски и налил себе на два пальца – всё равно весь прежде употреблённый алкоголь улетучился, можно теперь как с чистого листа выпить! И это оказалось верным решением – сознание прояснилось до чистоты кристалла, и я стал размышлять: как же мне теперь поступить наилучшим образом?

Ведь можно, и с большой долей вероятности, предположить, что, не найдя искомое, они проследят за моей реакцией на взлом. Если я рядовой обыватель и мне совершенно невдомёк, что тут искали, то я обязан вызвать полицию, дабы расследовать квартирную кражу, совершенную неустановленным лицом или группой лиц. Если же я так не сделаю, то это будет очень подозрительно, и, значит, мне есть что скрывать. Наверняка за подъездом наблюдают, так что надо звонить 102 и лучше всего выбежать на улицу и метаться по двору, заламывая руки и ожидая приезда машины с синей мигалкой. Устрою-ка я им небольшой спектакль!

Так я и поступил, сообщив дежурному на линии про прискорбный факт незаконного проникновения в моё жилище, но позвонил, спускаясь пешочком вниз, ещё и в другую полицию – Сергею. Он как раз ожидал получения багажа в Домодедово и замысловато-витиевато выругался в ответ на моё известие об ограблении и просьбу немедленно приехать. Но, что мне понравилось, не стал искать поводов отказаться, лишь сказал, что не очень быстро это у него получится – поедет он на электричке, да и надо домой заскочить, а то у него пара здоровых чемоданов с собой. Я в ультимативной форме приказал ему брать такси сразу ко мне, которое я оплачу, и приезжать как можно быстрее, но входить в подъезд аккуратно – возможна слежка. Догоня ответил что-то типа «Есть!», как будто уже работал на меня, а я вышел из дома и стал максимально естественно изображать ошеломлённого ограбленного.

Полиция подъехала на редкость скоро – минут через пять от силы. А приехавшая пара лейтенантов оказались весьма учтивыми и вполне адекватными и сразу же направились к месту преступления. Но я всё же успел во дворе сильную сцену встречи сыграть, и если кто видел, то точно поверил бы, что я – потрясённый вторжением обыватель. В квартире же я вышел из образа и, уже продумав, что говорить, стал уверенно отвечать на все их вопросы. Которые в основном касались того, что пропало и у кого ещё могли иметься ключи от квартиры.