Читать онлайн Стальная

Глава 1

Огромный и неповоротливый транспортер-разведчик Российской Империи «Старец» мягко выскользнул из прыжковых ворот, вспыхнув сверхновой в Восьмом дальнем галактическом секторе, и приступил к торможению, которое будет длиться почти год. В криогенных капсулах спали двести инженеров, техников и военных специалистов, для которых полет займет две недели – время, необходимое для реабилитации после пробуждения. Секретная миссия имела множество запасных планов, но цель была одна – строительство новых выходных ворот для освоения перспективного галактического сектора.

«Восьмерку» открыли недавно, и туда рвались все, в первую очередь, АДА – Американский Демократический Альянс, который пытался успеть везде, тратя нагулянный за века капиталистического развития жирок и испытывая на прочность нервы союзников. Адовцы в свойственной им манере нагружали единственные прыжковые врата Земли, имеющие статус международных и давно напоминающие перегруженный автобус, в который лезли безбилетники. Строительство новых прыжковых врат было вопросом времени, а так как инициатива Российской Империи могла вызвать очередной виток войны, то проект, поддержанный также Азиатско-Африканским Союзом, держался в тайне.

Как гласила одна мудрая пословица: чего не должен знать твой враг, не говори того и другу. И хотя именно адовцы были виноваты в том, что секретная миссия повисла на волоске, провал едва не случился совсем по другим причинам.

Искра была также далека от политики, как ее капсула сна – от родного Ульяновска. Ей снились вишневый сад в цвету, сырой, волнующий запах мая, корявые монгольские дубы на утесах, синее море, отражающее безоблачные высоты, глядя на которые совсем не хотелось думать о кораблях и далеких галактиках. Когда в ее криогенный контейнер стал поступать охлаждающий газ, а через катетер в вену хлынул сложный фармацевтический коктейль, что вкупе должно было погрузить в гибернацию, в голове Искры крутилась одна назойливая песенка. «У меня есть все звезды на небе, но я так тоскую по маленькой лампе, не зажженной у меня дома», – пела незнакомая певица. На военной базе на Маркаряне, где когда-то служила Искра, эта песня звучала везде, включая столовые и госпитали.

Дома в Ульяновске ее тоже ждала лампа на окне. Искра покинула родительский очаг в шестнадцать, расставшись с семейным гнездом, как и любой подросток – импульсивно, с кровью, пролитой у себя и у родных. Сейчас Искре минуло двадцать восемь, и через два года должна была исполниться мечта, которой она жила всю войну, плен, лечение, а потом вынужденную работу. Тридцать – не самый плохой возраст для того, чтобы зажечь лампу на окне и начать все сначала.

Капсула медленно вращалась, а Искре снился суп из молодой крапивы, который мать всегда готовила по весне. Крапива в изобилии росла на даче, подпирая забор и кусты смородины, но Капитоновы покупали зелень у одной старушки на рынке, которая напоминала им рано ушедшую из жизни всеми любимую бабушку – мать отца. То был ее рецепт, баб-Люды, которая находила язык со всеми, даже с колючим подростком, какой росла Искра. Суп считался овощным, но баб-Люда добавляла туда копченую колбасу, ту, которая с дымком. А к нему салат из редиса с черемшой, дерущий глотку, словно наждачка, но после которого во рту становилось тепло, как летом. Добавить еще кусок черного домашнего хлеба только что из духовки и душистый чай из смородиновых почек – и ностальгический рецепт из молодости был готов.

Девушка сглотнула и попыталась заворочаться, но крепежные браслеты надежно фиксировали тело, присоединенное к питательным капельницам. Искра застонала, и система жизнеобеспечения ввела успокоительные. Но они не подействовали, потому что приятный сон о родительском доме и крапивном супе сменился кошмаром о метаботах.

Хромированные щупальца состояли из тысячи сегментов и гнулись во все стороны, идеально приспособленные для проникновения. Темнота и боль перемежались ослепительными вспышками, от которых не защищали даже веки, потому что их к тому времени ни у кого из пленных не осталось. Тогда Искра и осознала смысл фразы «спать с открытыми глазами». Метаботы все знали о человеческом теле, ведь их создатели могли стать теми самыми разумными гуманоидами, которых человечество безуспешно искало за все столетия исследования космоса. Но создателям метаботов не повезло – сотворенные им машины уничтожили расу до последнего представителя, оставив людям лишь слабое напоминание о некогда могущественной цивилизации.

Кошмар Искры перешел в реверсивное сновидение, потому что, потеряв сознание на пыточном столе метаботов, она снова перенеслась домой, на этот раз в рабочий кабинет отца в недосягаемом Ульяновске. В распахнутое окно на первом этаже с интересом заглядывают вишневые ветки, роняя белые лепестки на пол, а махина принтера, громоздящаяся у двери, с легким шипением печатает новую модель шаттла, которая займет почетное место среди десятков других мини-кораблей в особом шкафу. Маленькая Искра сидит на отцовских коленях, глядит то на планшет, где рождается очередное чудо, порожденное инженерным гением старшего Капитонова, то на блестящие дверцы шкафа-витрины, куда детям нельзя. От отца пахнет чаем с лимоном, печеньем с корицей и хвойным одеколоном, в очках задорно отражаются блики с экрана, на губах – смешинка, потому что скучающая Искра то и дело начинает его щекотать. Ей шесть, а впереди целая жизнь, которая, конечно, должна быть наполнена исключительно счастьем.

Порыв ветра забрасывает маленькую Искру вишневыми лепестками, и она больше не видит, потому что вновь оказывается в тюремной камере метаботов. Там темно и тихо, не считая моментов, когда ее хриплые крики раздирают пространство, словно ржавый нож вонзается в уставшую плоть. Горло будто набито стеклом, но Искра кричит снова и снова, пока не начинает задыхаться от удушливых щупалец зловония, проникающих отовсюду в нос, разъедающих глаза и кожу. Сначала она еще пыталась определить вонь, больше для того, чтобы не забыть то человеческое, что пытались вытравить из пленных метаботы. Так могла вонять тухлая рыба, если ее напичкать луком с чесноком и спустить в канализацию. Потом зловоние принимало сладковатые оттенки гниющего мяса в помойном ведре, а дальше фантазия Искры заканчивалась, уступая место постоянной спутнице – боли. Та конкуренции не терпела, вытесняя из мира Искры все до последнего воспоминания.

Молодая женщина дернула головой, стукнувшись о мягкую обшивку криогенной капсулы, и плавно перетекла в другой кошмар. Боль стала ее подругой, отправляясь с ней повсюду, куда бы Искру не забросило. Вот и в госпитале, когда он, тот, кого Искра и не надеялась встретить, вдруг неожиданно появился, заявив, что пришел попрощаться навсегда, уже другая боль крепко сжала ее сердце и давила до тех пор, пока Искра не выдержала и не разрыдалась вопреки строгому наказу доктора новые глаза не напрягать. Правда – напиток горький, неприятный, а, в ее случае, еще и ядовитый. Новая Искра была не нужна человеку, мысли о котором помогли выжить.

Криогенный контейнер наблюдателя, лейтенанта космических разведывательных сил Российской Империи Искры Капитоновой мигнул красным, предупреждая о сбое, но ИскИну «Старца» было не до него, так как сбой случился во всех криогенных капсулах транспортера. Между тем, кошмар Искры перешел на новый уровень, лишив ее образов прошлого и превратившись во вполне реальные физические ощущения. В голове полыхнуло, вены обожгло, и по телу потекла лава – то в систему жизнеобеспечения криогенного отсека попал яд.

Контракт, заключенный Искрой с корпорацией «Росресурс», был строго засекречен, и только ИскИн «Старца» по имени Маша знала о секретах лейтенанта Капитоновой. Условия сотрудничества были просты. Долг, в который влезла Искра после лечения, обещали списать за четыре года работы в качестве наблюдателя на кораблях дальней разведки. Обязанности Искры были простыми. При возникновении внештатной ситуации на транспортере ИскИн выводил ее из криогенного сна и передавал инструкции штаба.

После войны с метаботами доверие к ИскИнам было окончательно подорвано, и, хотя без их помощи человечество вряд ли смогло самостоятельно ходить, однако оно приготовило себе костыль – на всякий случай. Таким костылем себя чувствовала Искра, потому что ничего полезного она до сих пор не сделала, хотя один раз ее уже пробуждали. Космический мусор попал в охлаждающий отсек реактора. ИскИн благополучно заменил поврежденный управляющий клапан и топливный насос, но все равно разбудил Искру, потому что так требовали инструкции. Осмотрев повреждение и проделанный ремонт, Искра отчиталась штабу и вернулась в криогенный сон.

Последний контракт отдавал политическим душком и заведомо сулил неприятности, но Искра понадеялась, что чаша ее страданий испита до дна, и что через два года лампу на окне своей комнаты в родительском доме она все-таки зажжет.

Вращение капсулы, призванное поддержать сосуды в тонусе во время длительного полета, прекратилось, и криокамера лейтенанта Капитоновой приготовилась к пробуждению единственной пассажирки, чьи жизненные показатели вернулись в норму после получения смертельной дозы яда. Датчики остальных капсул мигали красным.

В вены Искры хлынул пробуждающий коктейль, капсула приняла вертикальное положение, а крепежные браслеты втянулись в обшивку. Женщина обмякла, уперевшись лбом в сканер верхней панели, через которую виднелось залитое красным неоном пространство криогенного отсека. Поврежденные капсулы алели в темноте, словно ядовитые грибы в подземелье. Какое-то время Искру трясло в ознобе, который на короткие моменты уступал место жару, но тут же возвращался на свое место. Температура тела нормализовалась нескоро, куда раньше появилось зрение, хотя с фокусировкой пришлось подождать. Искра принялась моргать и вращать зрачками, как учила инструкция, еще не до конца понимая, что это случилось – ее разбудили. А так как сканер капсулы показывал, что до конца полета осталось триста шестьдесят шесть дней, значит, наблюдателя ждала работа.

– Привет, медвежонок, – приветствовала ее ИскИн Маша, когда Искра активировала люк капсулы, который с шипением откинулся в сторону. ИскИн «Старца» знала историю лейтенанта Капитоновой и всячески старалась с ней подружиться. Однако тот, кого однажды порвали волки, вряд ли сможет испытывать к ним симпатию.

У Маши было своеобразное чувство юмора – огромный недостаток всех ИскИнов кораблей дальнего следования. Она намекала, что Искра сейчас похожа на медведя весной после пробуждения, хотя прекрасно знала, что параметры температуры тела и замедления метаболизма разительно отличались. Впрочем, ей хватило такта, чтобы не развивать тему про медведей и не вываливать на голову приходящей в себя Искры подробности ЧП, о котором буквально кричали мигающие красным криокапсулы. Искре было достаточно бросить взгляд на иллюминацию, царящую в отсеке, чтобы понять – ситуация серьезная, и Маша, похоже, не справилась.

– Тише, – подняла она палец вверх, призывая ИскИна подождать с информацией, которая готова была обрушиться лавиной на ее больную голову. Нынешнее пробуждение отличалось от предыдущих куда более неприятными симптомами – в глазах то темнело, то сверкало, в голове работала тяжелая артиллерия, обстреливая невидимого противника особо крупными снарядами, от чего каждый звук мира отдавался ослепительной болью, пробегающей по всему телу. Если было бы чем, Искру бы сейчас непрерывно рвало – желудок выкручивали, будто тряпку, а ватные ноги гнулись во все стороны, не желая поддерживать тело в вертикальном положении.

С трудом выбравшись из капсулы, Искра облокотилась об открытый люк, чувствуя себя так, будто пробежала километра три без остановки. Сердце колотилось о ребра с явным намерением пробить в них дыру. Во рту стоял кислый привкус желчи и химии. Практика показывала, что она не избавится от последнего и через неделю. Едкое послевкусие криококтейля – то, что терзало всех, кто провел в криосне больше месяца.

– Тебя отравили, медвежонок, – прошептала Маша, восприняв ее жест буквально. Искра подозревала, что бортовой компьютер ее побаивалась, оттого заискивала. Предполагать так было нелепо, но их краткое знакомство перед полетом убеждало, что предчувствие не обманывало.

– Щас, щас, – Искра зажмурилась, прося еще минуту. – Дай я до рубки дойду, лады? Или мы умираем?

Отсек управления, рубка, капитанский мостик – сердце корабля и единственное место, где можно было сесть по-человечески в кресло и выпить кофе из пищевого принтера. Каждый сантиметр транспортера был занят оборудованием, человек же должен был спокойненько спать в своей капсуле и не мешаться. Жилых зон в транспортерах такого типа предусмотрено не было, ведь его функция заключалась только в перевозке. Пассажиры должны были обустроиться на орбитальной станции на астероиде, которую уже подготовили разведчики. Искре же сейчас предстояло ютиться на четырех квадратных метрах.

– До рубки дойдешь, – обиженно произнесла Маша. – Ответа Ректора еще нет. Ожидаемое время – сорок пять минут.

Искра фыркнула. Любовь базы к позывным была неискоренима. В прошлый раз инструкции ей присылал Вождь. Искра вдруг осознала, что не так – ей не выдали одежду. Обычно лоток с чистым рабочим комбинезоном выдвигался автоматически из капсулы.

– Не работает, – объяснила ИскИн. – В рубке выдам тебе хламиду, человек.

Стараясь не реагировать на дурацкий юмор компьютера, Искра десять раз медленно вздохнула и выдохнула. Голой по кораблю ей бродить еще не приходилось, но где ее не бывала. Почувствовав, что способна идти, Искра медленно двинулась по тесному коридору мимо мигающих капсул, ежась от холода. Перед пробуждением ее окатил душ, но бодрой себя чувствовать она не будет еще долго. На самом деле в отсеке поддерживалась стабильная температура в двадцать четыре градуса Цельсия, но Искра всегда мерзла в космосе – то был психологический симптом, который не исчез и после реабилитации в военном госпитале.

Вибрация пола отзывалась в босых пятках, под которыми ощущалась будто пыль и комочки грязи. Мутное сознание Искры не стало задерживаться на явном абсурде, ведь в криогенном отсеке должна была сохраняться едва ли не стерильная чистота. Когда ее замутило сильнее, она остановилась и, облокотившись о ближайшую капсулу, сделала пару глубоких вздохов. Случайно поймала в окошке визора лицо спящего человека. Совпадения не случайны. В капсуле спала совсем молоденькая девушка, которая напомнила Искре себя в молодости. А так как Ректор вряд ли допустил бы к миссии новобранцев, значит, пассажирка была одним из тех засекреченных спецов, за мозгами которых гонялись все разведслужбы мира.

Переведя взгляд на внешнее стекло сканера, Искра уловила свое отражение – в ответ на нее посмотрели уставшие глаза мышастого цвета. Того человека, кто впервые их так назвал, больше в ее жизни не было, а смешное название цвета глаз вот осталось. Короткая стрижка – обязательное условие для криосна, маленький нос с россыпью веснушек, упрямый отцовский подбородок. Увы, надежды Искры на то, что веснушки исчезнут после гибернации, не оправдались, и она уже смирилась.

Неожиданно по руке что-то скользнуло – узкое, длинное, холодное. Одновременно юркнуло по ноге, оцарапав босую кожу стоп. Искра вздрогнула, прищурилась, так как еще не привыкла к красному мигающему полусумраку отсека и с трудом подавила вскрик, когда вдруг поняла, что по руке только что пробежала крыса, а ногами она стоит в движущейся лужице из… тараканов.

– Ну, Машка, лахудра, развела тут крыс! – в сердцах воскликнула Искра и, схватив грызуна за хвост, смахнула с капсулы, где спала девушка. Попробовав раздавить пяткой таракана, она лишь порезалась о жесткий хитин. С космическим тараканом ей сталкиваться еще не приходилось, но отступать Искра не любила. А если они в капсулу к пассажирке полезут? Судя по мерцающим красным датчикам, той сейчас и так было хреново.

– Тараканов не бить, – строго приказала ИскИн Маша. – Это твоя еда. Один контейнер с насекомыми в пищевом блоке разгерметизировался. Я могу их потравить, но тогда команда лишится жизненно важного ресурса. Как разберемся с ЧП, тебе нужно будет их отловить вручную.

Значит, дело не в тараканах, грустно подумала Искра и снова покосилась на девушку, чье лицо выражало вполне определенные страдания. Вероятно, ей сейчас снились кошмары. Ректор мог бы и поторопиться со своими инструкциями. Сорок пять минут казались вечностью. С другой стороны, в этой части галактики любая связь казалась чудом.

– А крысы? – мрачно спросила Искра, злая на Машу, напомнившую о том, что заправкой для пищевого принтера в дальних полетах часто служили тараканы с саранчой.

– Я ими занимаюсь, – не сразу и неохотно ответила Маша. Все ясно: с крысами ИскИн сражалась весь полет и, похоже, безуспешно. А открытый контейнер с ползающим питательным белком свел грызунов с ума, вот те и обнаглели.

Решив, что разбираться с проблемами будет поэтапно, Искра наконец добралась до рубки и, облачившись в голубой комбинезон, почувствовала себя лучше. Плюхнувшись в кресло, она погрузилась в созерцание мониторов и датчиков, тогда как Маша услужливо активировала пищевой принтер, из которого ароматно запахло кофе. Взяв горячий стаканчик, Искра старательно задвинула все мысли о тараканах на задворки сознания и пригубила терпкий напиток. Конечно же, принтер не мог готовить такой безумно вкусный кофе из каких-то там тараканов. Не мог, ведь?

– Диверсия? – переспросила Искра, удивленно приподняв бровь, когда до нее дошел смысл увиденного и прочитанного. Вот тебе и полет с политическим душком, о котором неудачно пошутила сама Маша перед гибернацией.

– Инженер третьего разряда Беллами Свонсон оказался американским шпионом, – деловито сообщила ИскИн. – Его капсула была запрограммирована на пробуждение во время торможения. Когда я подключилась к его камере чтобы выяснить, в чем причина сбоя, у него оказались коды блокировки. Ему удалось меня выключить, но ненадолго. У ИскИнов моего уровня имеется резервное управление, и эта та информация, которая была шпиону неизвестна. Однако, пока я включалась, диверсанту удалось отравить все капсулы. Он также планировал запустить вирус в отсек с рабочими ботами, но я успела его нейтрализовать.

– Капитан жив?

– Все живы, но в тяжелом состоянии. Функционируешь только ты по известным нам причинам.

Да уж, эти причины стоили Искре нормальной жизни. И любимого человека.

– А что с этим козлом Беллами?

– Лежит там, где я его вырубила током, – гордо сообщила Маша. – Пустила разряд по полу. Это в отсеке для эвакуации. Он приготовил себе уютную кроватку в одном из спасательных ботов. Думал, что проснется уже в кругу друзей.

– Что ж, давай устроим пробуждение, которое эта мразь заслуживает, – хмыкнула Искра, чувствуя, что постепенно головная боль проходит, а голова начинает работать яснее. Неужели кофе из тараканов подействовало?

Глава 2

В первые двое суток после гибернации пассажирам рекомендовался покой и отсутствие физических упражнений. Искра любила нарушать правила, но не во вред себе. Однако то, что ей пришлось тащить бесчувственное тело здорового мужика, каким оказался Беллами Свонсон, правильным выходом из гибернации назвать было нельзя. Высокий, белобрысый, краснощекий – он больше походил на какого-нибудь марсианского шведа, чем на американского адовца.

Обсуждать действующее законодательство было опасно, но Искра все же подосадовала на сто пятнадцатый императорский закон «О научно-техническом прогрессе», запрещающий ИскИнам иметь андрогинное тело. Если бы у Машки были руки, у Искры не было бы работы. Хорошо это или плохо, Искра еще не оценила – слишком мало времени прошло после выписки из больницы и реабилитации. Контракт с «Росресурсом» был временным эпизодом в ее жизни, к которому она вряд ли вернется, когда выплатит долг. А это должно было случиться через два года, которые Искра собиралась провести в гибернации, чтобы заснуть на военном космодроме Маркаряна, а проснуться уже в родном Ульяновске. Ну, или хотя бы в Москве, откуда до Приморского края на подземном скоростном метро было рукой подать. И вот теперь между ней и домой встала эта козлина по имени Беллами.

Злая Искра удержалась от того, чтобы ему ничего не отрезать только потому, что какие-то там инструкции на случай террористических актов на кораблях она помнила. И те строго настрого запрещали самоуправство до получения руководства с базы. А так как ее контракт зависел сейчас от Ректора, Искра хотела все сделать правильно.

Вернувшись в рубку, она проигнорировала шутку ИскИна насчет того, что потеряла форму, раз не может мужика из одного отсека в другой перетащить, и принялась изучать медицинский отчет по состоянию пассажиров. Медиком Искра не была, но краткий медицинский курс проходила и кое в чем разбиралась. Впрочем, даже с ее начальными познаниями было понятно, что дело плохо. Показатели спящих падали со стремительной скоростью, а отравленная система жизнеобеспечения больше не справлялась. До места назначения пассажиры не дотянут.

Когда запикал сенсор, сообщающий о пробуждении пленника, Искра с нескрываемым отвращением уставилась в монитор, включив обратную связь. Пусть смотрит. Если повезет и руководство даст добро, ее мышастые глаза будут последним, что видела эта адовская гнида. Искра лично не знала ни одного пассажира, но они были своими, а в космосе это слово означало куда больше обычного. Сейчас на этом корабле у нее была семья, за которую она, как сотрудник службы безопасности, несла ответственность.

Первые несколько секунд в эфире раздавались отборные маты на адовском, потому что стервец очнулся и сообразил, куда именно его запихали. В прежнюю капсулу Искра возвращать диверсанта не стала, а вместо этого притащила его в пищеблок, затолкала в контейнер с тараканами и загерметизировала люк. Несмотря на то что большая часть тараканов из капсулы выбралась, внутри еще оставалось приличное их количество. Сейчас вся эта встревоженная разгневанная братия ползала по Свонсону, и Искра надеялась, что слухи о том, что тараканы больно кусаются, правдивы.

Наконец, пленник заметил включенный визор и оглушил эфир возмущенными воплями.

– На русском давай, Итан Хант, я тут с тобой дипломатией заниматься не собираюсь, – Искра постучала ногтем по микрофону. – Сейчас будет официальная часть. Беллами Свонсон, ты обвиняешься в совершении особо тяжкого преступления, повлекшего угрозу жизни людей. Бла-бла-бла. Остальное дослушаешь, когда передам тебя безопасникам. Вернее, когда передам то, что останется после тараканов. Насколько я понимаю, антидота у тебя с собой нет?

– Плешка русская, дура лупоглазая, – хоть и с акцентом, но на русском, как Искра и просила, произнес Беллами.

Искра перестала любить фильмы про шпионов в тот день, когда оказалась на войне. Как ни странно, но язык свой Искра замусорила вовсе не на службе, а уже в больнице, где лежала в одной палате с тяжелораненными. Она улыбнулась – Свонсон сам напросился.

– Ну так что, гнида тупорылая, будешь говорить или подождешь официальных инструкций с базы? Первое отличается от второго инструментами для развязывания языка. Расскажешь про сыворотку сам, и я тебе только одно яйцо отрежу, будешь ждать инструкций – ну, у Маши тут припасен широкий арсенал разных интересных штук для издевательств над человеческих телом.

ИскИн попыталась было вмешаться, возмущенная явной ложью, но Искра на нее шикнула. Правда была в том, что Беллами применил неизвестный яд, наверняка, военную адовскую разработку, и антидота на борту «Старца» от такой отравы не было. Слабо верилось, что шпион возьмет с собой еще и противоядие, но поспрашивать стоило. А так как с момента пробуждения Искра чувствовала, что в жилах у нее текла не кровь, а огонь, она готова была не только поспрашивать, но и пустить в дело нож, иглы и разные другие острые и колюще-режущие предметы, какие только найдет в арсенале ИскИна. Можно было, конечно, и током обойтись, но эти пытки вызывали слишком бурные воспоминания о плене у метаботов.

Отпуская Искру в полет, доктора строго-настрого запретили ей волноваться. Впрочем, перед первой гибернацией психологические тесты Искры прошла на отлично. У ее нынешнего состояния был один виноватый – и он сидел сейчас в камере с тараканами. Адовский яд не причинил ей физического вреда, но однозначно что-то сделал с психикой. Или вызвал побочку у ее экспериментальной терапии – о последнем даже думать не хотелось.

Такой бурной агрессии, нервозности и желания кого-нибудь растерзать Искра не чувствовала с момента, как прошла пубертатный период. А он закончился быстро – во время первого же настоящего боевого штурма на Маркаряне.

– Ах, как мило дрожат твои губешки. Не расстраивайся, шлюха московская, но антидота у меня нет, – улыбнулся ей в ответ Беллами и перекусил зубами таракана, заползшего ему на лицо. Искра поморщилась. Ей ведь даже растоптать тварь не удалось, а тут – зубами.

«Я ульяновская, а не московская», – хотела добавить она, но тут по телу прошла судорога, и Искра хлопнула по кнопке отключения связи. С этим дерьмаком она потом разберется, и не таких на Маркаряне встречала.

– Маш, со мной что-то не то, – напряженно произнесла Искра. – Что там с показателями?

– Все в норме, – сразу же отозвалась ИскИн. – Ты допустила эмоционально окрашенный разговор, и теперь тебе необходимо успокоиться. Следствием яда стало то, что успокоительные, которые прописали тебе в военном госпитале и которые ты получала через капельницы во время гибернации, перестали действовать. Попробуй традиционные психологические методики успокоения. Хочешь поговорим о твоем бывшем?

– Маша, титька ты тараканья! – в сердцах воскликнула Искра. – Какие методики? Дай мне вольпразан или фаспоросин!

– Мне не жалко, – обидчиво произнесла Маша, – но они не помогут. Могу предложить медитацию. Хотя разговор по душам подошел бы лучше. Хочешь посмотреть на мои картины?

Искра закатила глаза. Неизвестно кто программировал Машу, но оторвать бы ему руки и засунуть в… гланды. Еще до гибернации она поняла, что ИскИн неравнодушна к творчеству, но рисовать традиционными способами Маше было лениво, поэтому она использовала старые «добрые» технологии генерации нейроарта, который к тому времени опостылел миру настолько, что считался не просто признаком дурного тона, а откровенной насмешкой над творчеством. Но некоторые ИскИны упрямо продолжали собирать картинки из кусочков чужого арта, хотя законодательно подобные генерации авторских прав не имели, а в большинстве космополисах были запрещены. ИскИны вполне могли рисовать сами, так как в отличие от рисующих нейросеток прошлого обладали сознанием, но вместе с разумом они получили одну неотъемлемую человеческую черту – лень. Ляпать генерации было проще, чем рисовать.

Вот и сейчас, приняв молчание Искры, которая боролась с приступом внезапного раздражения, за согласие, Маша вывалила ей не монитор сотню генераций, которые за столетия существования нейроарта стали только хуже, так как «обучались» эти нейросетки на своем же «кастрированном» арте.

Искра, которую и так мутило, едва не блеванула прямо на монитор. Зрелище Машиного творчества было не для слабонервных. С ужасом подумалось, что же ИскИны на самом деле думали о человеке, раз изображали его таким жутким образом. Впрочем, с Машиных генераций можно было позаимствовать пару идей о том, как вытащить из Свонсона информацию об антидоте. Искра сама бы таких пыток не придумала. Почему-то казалось, что Ректор поручит именно ей эту неприятную часть – допрос с пристрастием.

– Если не нравится, можешь не отвечать, – обиженно протянула ИскИн Маша. – Хочешь я узнаю, где он сейчас?

Они обе прекрасно знали, о ком речь, но Искра сделала вид, что погрузилась в созерцание операторской. Помещение было похоже на нутро гигантского насекомого – переплетения трубок напоминали кишки, мигающие огоньки – живительные соки, а рабочие панели тускло поблескивали под мерцающими аварийными датчиками, будто покрытые хитином тела насекомых. Мигать аварийные индикаторы будут до тех пор, пока система жизнеобеспечения не стабилизируется – то есть, вечность.

Все Маша виновата со своими тараканами. Ассоциации у Искры теперь только с ними возникали. Даже если она выполнит инструкции базы и каким-то чудом нейтрализует яд в криокапсулах, ей еще две недели жить в этой рубке управления до следующей гибернации. Мыться и спать в капсуле, разминаться в коридоре пассажирского отсека, питаться из пищеблока с заправкой из тараканов, остальное время жить в операторской, отправляя каждые шесть часов отчеты на базу – согласно инструкции. Четыре на четыре метра личного ада. В прошлый раз Искру спасли сериалы, но потом ей снились такие кошмары, что допускать похожую ошибку второй раз она не собиралась.

Чувствуя, как накатывает прилив ярости – пусть и объяснимой недавними событиями, но все же для нее странной, Искра подскочила и, упав в проход между креслами пилотов, принялась отжиматься. Десять, двадцать, тридцать пять…

– Еще люди иногда курят в таких ситуациях, – задумчиво протянула Маша. – Я читала в твоем досье, что ты раньше курила. Если поможет, могу что-нибудь накрутить в пищеблоке.

Не переставая отжиматься, Искра не удержалась от колкости:

– А еще можно вусмерть упиться, ну, или сериалами с играми одурманиться. Ты поразишься, сколько у нас, людей, способов уйти от реальности. Тебя послушать, так можно решить, что тебя тоже диверсанты послали. К тому же, табак из тараканов такой себе, пробовали.

Ее последняя сигарета осталась на Маркаряне. Она едва снова не начала в госпитале после разговора с Климом, но вовремя спохватилась. Новая жизнь должна была быть новой во всем. Без ошибок не обойтись, однако на грабли из прошлого Искра наступать не хотела.

– Еще у вас есть секс, – ляпнула Маша, а Искра, отжимающаяся на кулаках, едва на уткнулась носом в пол. – Я могу что-нибудь придумать. Ты слышала о тантрических сексуальных практиках? Диверсант Свонсон в том контейнере полностью под моим контролем. Он преступник и с ним можно провести определенные манипуляции. Например, я могу его усыпить или ввести ему определенные препараты. Ты можешь им воспользоваться для совокупления. У него есть…

– Значение секса сильно преувеличено, – перебила ее Искра. – Убей себя об стену, Маша! Еще одно слово на эту тему, и я запущу тараканов в твою материнскую плату.

Неизвестно к чему вывел бы этот разговор с ИскИном, но тут рубка оживилась, замигала и запищала – пришел ответ с базы.

Запыхавшаяся Искра, выполнив сто пятьдесят отжиманий, вернулась в кресло, радуясь, что обратной связи не будет. Маша, конечно, доложит о ее взвинченном состоянии, зато у Искры будет время подумать и самостоятельно в себе разобраться. Может, то был всего лишь яд, и, если он до сих пор ее не вырубил, значит, у нее были шансы справиться с ним впоследствии. А ярость и гнев вполне объяснимы, когда рядом с тобой медленно умирают двести человек, и ты ничем им помочь не можешь. Как бы не хотелось искромсать на части эту адовскую гниду, инструкции были правы – физическое увечье преступника ни к чему не приведет. Смертной казни в Российской Империи не было, но для такой мрази и тюремный срок станет суровым наказанием. В тюрьмах свои законы, а с подобными тварями там расправлялись беспощадно.

Как она и предполагала, с монитора на нее смотрел Ректор. Она не знала ни имени, ни настоящего звания человека, от которого получала инструкции еще на Маркаряне, но Искра уже привыкла работать в окружении секретности. Чтобы называть Ректора по имени, нужно было иметь первой или второй уровень допуска, а Искра дослужилась только до пятого. И выше подниматься не собиралась, потому что ее ждал дом.

– Привет, Зайка, – начал Ректор, Искра же, едва успокоив себя изнурительными отжиманиями, стукнула кулаком по подлокотнику, не в силах сдержать ярость.

С ней, определенно, творилось что-то неладное. Хорошо, что Ректор ее сейчас не видел, а Маша обиженно помалкивала. Впрочем, любовь центра к позывным бесила многих. Зайкой Искру называли, когда она, еще салага, нарезала круги на тренировочном поле русского военного полигона на Маркаряне. Искра всегда хорошо бегала, и, хотя никогда не считала себя милой и пушистой, таковой казалась многим. И даже война Зайку не уничтожила. Фарш из нее получился уже в госпитале после плена, и провернуть его обратно возможности не было.

С больничной койки Искра поднялась волчицей, пусть и покалеченной, но руководство упрямо продолжало называть ее Зайкой. А бесило то, что изменения в Искре видели все – ведь останься она мягкой и пушистой, никто такой контракт ей бы не предложил. И тем не менее, Ректор по-прежнему позволял себе эту «Зайку». Как подозревала Искра – назло, в отместку за то, что она ушла с государственной службы в частный военный сектор. Ректор, конечно, предлагал ей златые горы, но «Росресурс» предложил то, от чего Искра отказаться не смогла. То была возможность зажечь лампу на окне родного дома.

– Надеюсь, ты выспалась и сейчас в здравии и в ясном уме, потому что у меня на тебя большие планы, – с присущей ему откровенностью сообщил начальник. – Одной рукой в ладоши не хлопнешь, так ведь говорят? Не волнуйся, детка, ничего такого, с чем бы ты не справилась. У вашего ЧП столько приятных совпадений, что я поверил бы в высшие силы, если бы не был таким безбожником. Во-первых, именно ты отправилась наблюдателем на «Старце», хотя некоторые и были против твоей кандидатуры. Кстати, официально ты в списках пассажиров не числишься, думаю поэтому мистер Свонсон и действовал столь решительно. Утечка данных есть всегда, о твоем экспериментальном проекте адовцы, вероятно, информированы, но, если бы они знали, что наблюдателем отправишься ты, действовали бы иначе. А так у нас появился шанс. Второе везение заключается в том, что ваш тормозной путь проходит мимо Элайи. Планета не совсем освоенная, но, как считалось раньше, с перспективами. Еще лет десять назад там планировались многочисленные международные колонии-поселения и даже космополисы. О том, что случилось, почитаешь сама. Элайю изучали разведки разных спецслужб мира, но так вышло, что все они коллективно недоработали. Причин провала много, сейчас речь не о них. Поселения закрыли еще года четыре назад, на планете осталась пара рудников – один наш, другой американский. Надеюсь, ты меня внимательно слушаешь, не заснула там?

Искра моргнула от неожиданности, так как успела забыть о необычном способе общении Ректора. Она едва не кивнула, Ректор же, сделав паузу, продолжил.

– Наше третье везение заключается в том, что очень многое из того, что было переброшено на Элайю для колонии, забрать не успели. В частности, склад медицинской химии разместили рядом с базой на руднике. Нагрузка на нынешние межпланетные врата большая, планировали отправить этот груз обратно уже через новые врата где-то через год.

Искра догадалась, к чему клонил Ректор, и нахмурилась. Меньше всего ей хотелось высаживаться на Элайю. О недопланете она краем уха слышала, в свое время кто только о ней не болтал. Приставку «недо» Элайя заслужила из-за того, что была очень похожа на Землю с той разницей, что эта похожесть была мнимая. Вроде бы тот же состав воздуха, но долго дышать им было нельзя из-за чуть других параметров. Вроде бы похожие флора и фауна, однако химический состав опять же другой и для человека ядовит. Чуть не то атмосферное давление, не та погода, не та гравитация, не тот климат. Разве что магнитное поле совпадало с земным, защищая от радиации. И в то же время Элайя оказалась кладезью ресурсов, в том числе, тех, которых еще предстояло изучить.

В частности, именно из-за открытия Элайи война на Маркаряне закончилась – все побоялись не успеть в освоении новых богатейших недр. Перемирие заключили на коленке, склеив его гнилыми нитками. Открытые боевые действия перешли в стадию затяжного холодного конфликта и террористических операций, какая случилось на «Старце». То были излюбленные методы адовцев, хотя обычно они действовали не столь прямолинейно, предпочитая подкупать местных. Но либо все двести пассажиров «Старца» оказались неподкупными, либо имелась другая причина, однако на этот раз адовцы рискнули отправить на задание своего итана ханта. Настолько сильно им хотелось прервать миссию.

Элайя оказалась с характером и, когда все крупные игроки человеческой цивилизации отхватили себе по кусочку, намереваясь ее колонизировать, планета развела бурную тектоническую деятельность, сделав жизнь на себе невозможной. Задвигались плиты, наезжая друг на друга, уничтожая одни горы и образуя другие, вулканы непрерывно извергались, континенты меняли очертания, а моря и океаны кипели. Подобное безобразие охватило все западное полушарие, а также шапки полюсов. На востоке сохранялось подозрительное спокойствие, но случившегося было достаточно, чтобы люди побежали с Элайи, как те самые тараканы из перегретого контейнера. Искра думала, что там уже никого не осталось, но, оказывается, русские с адовцами еще держали позиции, оставаясь на рудниках. Хотя кому нужны были эти шахты? В мире были давно разработаны технологии добычи ресурсов с астероидов. Что касалось Элайи, то все понимали, что дело в неизвестных химических элементах, которыми была богата планета. Всем хотелось найти нечто уникальное, решающее разом все проблемы человечества. Искре стало любопытно, что добывали на том руднике, который, несмотря на риски, все же оставили на планете.

Словно прочитав ее мысли, Ректор сказал:

– Как ты, наверное, догадалась, тебе нужно будет отправиться на наш серебряный рудник на Элайе, называется он СКВРД-10, забрать у них медицинские препараты и как можно скорее доставить на «Старец». Согласно нашим расчетам, Маша сможет изготовить из них противоядие. Список необходимых лекарств уже у тебя. Надо успеть за трое суток. Система жизнеобеспечения корабля хоть и отравлена, но все же функционирует, пассажиры протянут с ее помощью дней семь-восемь, однако три дня – это время, за которое «Старец» будет пролетать мимо Элайи. На рудник сообщение мы отправили, они окажут тебе всяческую помощь. Все просто. Сядешь в шаттл, долетишь до орбиты, там тебя перехватит погрузчик, который доставит на базу. Получишь медикаменты, выполнишь еще одно маленькое задание и вернешься на корабль. Отдашь химию Маше и можешь возвращаться в капсулу. А проснешься ты уже дома, Зайка. Не забывай о награде. Опасности никакой, сейчас тектоническая плита, где находится рудник, стабильна и останется такой, по меньшей мере, лет пять.

Искра помнила, что, когда на Элайе начались извержения, в эфир вылезла армия специалистов, которые утверждали, что давали прогнозы о том, что колонизация опасна, так как вся планета нестабильна. А правда была в том, что человечество до сих пор не научилось прогнозировать погоду ни на одной из освоенных территорий. Какое уже там движение тектонических плит…

Искра прищурилась, уловив в речи Ректора то, на что он постарался не акцентировать внимания. То, что ей, определенно, не понравится.

– Ты не сказал, что делать с этим душным адовским козлом, – пробормотала она.

– А теперь насчет пленного, – улыбнулся ей Ректор. У него в арсенале имелась сотня разных отвратительных улыбочек, но это была наимерзейшая. – Мы уже обо всем договорились. Ты должна доставить Беллами Свонсона на американский рудник. Адовцы передают нам кое-какую важную информацию, а мы им – пленного. Он должен быть в целости и сохранности, Зайка, надеюсь, ты не успела ему ничего отрезать. А если успела, пришей обратно, да поскорее. Информация действительно важная, и она нам нужна. За покалеченного Беллами нам ее не дадут. Это называется военный обмен. По моим подсчетам, ты справишься за двое суток. Не скучай там. Докладывай мне каждые шесть часов. Конец связи.

Какое-то время Искра хватала воздух ртом, задохнувшись от возмущения. Ох, уж эта односторонняя связь! Она, конечно, была офицером, и с дисциплиной до недавнего времени проблем у нее не возникало, однако от злости аж скулы сводило. По-хорошему, ей следовало немедленно доложить о своем состоянии на базу. Возможно, то действительно вылезла побочка ее экспериментального лечения, и выполнить операцию, которая так просто звучала со слов Ректора, Искра была не в состоянии. Ей хотелось рвать и метать, в голове гудело, а перед глазами порой мелькали яркие всполохи. С другой стороны, какие у них были варианты? Даже если центр перебросит в эту часть сектора спасательный транспортер, он достигнет «Старца» в лучшем случае через пару месяцев. За это время пассажиры в капсулах умрут, гниду Свонсона сожрут тараканы, а Искра сойдет с ума. В ее интересах было как можно скорее добраться до Элайи, избавиться от мерзавца, забрать медикаменты и погрузиться в спасительную гибернацию. А уж там на базе разберутся, что с ней не так, и, если повезет, снова починят.

И хотя Ректор сообщил, что связь окончена, через полминуты экран снова замигал, явив его пресную физиономию. Искра знала, что она ненастоящая, и всегда бурчала, что в таком случае могли выбрать аватарку какого-нибудь красавчика – базе все равно, а ей приятно.

– Совсем забыл, Зайка, отправляю запись повторно, – деловито произнес Ректор. – Дома у тебя все хорошо, семья передавала привет, как говорится, любят и ждут. Знаю, что ты не любишь сюрпризы, поэтому предупреждаю. На том руднике работает один твой старый знакомый, Клим Иванов. Он тебя встретит. На Маркаряне вы не очень мирно расстались, но парень он хороший, ты уж там не стерви и его не обижай.

Искра медленно выдохнула и вдохнула. Значит, мужская солидарность, да? Мало того, что Ректор отпускал этого адовского бздуна целым и невредимым, так еще и встал на сторону ее бывшего, засранца Иванова.

Успокойся, Капитонова, сказала она себе, тебя послушать, так тебе весь мир немил. Но сдержать эмоции все же не удалось. Поднявшись с кресла, которое показалось ей пыточным, Искра развернулась и со всей силы врезала по спинке, проломив ее так, что кулак вышел с той стороны. Искра оцарапала кожу до крови, но боль притупила ярость.

Вот вам ваши эксперименты, в сердцах бросила она и направилась к стыковочному отсеку, не слушая Машины вопли. Клим Иванов был последним человеком в космосе, кого Искра хотела бы видеть. Она могла простить многое, но не предательство.

Глава 3

Доктор свою фамилию не любил и даже на входном люке медицинского отсека разместил табличку с указанием имени отчества и заглавной буквы: Юрий Борисович П. Он много раз думал о том, чтобы ее сменить, но всегда было что-то срочное, мешающее заниматься бюрократией. К тому же надо было обязательно лететь на Землю, в Питер, а доктор в свое время наследил, причем довольно грязно, и предпочитал судьбу не искушать. Один раз повезло, а во второй раз знакомства и связи могут не сработать. К тому же после двух лет работы на Элайе от этих связей мало что осталось.

– Еще долго? – прозвучал глухой голос из медицинского сканера, и Юрий поморщился, с трудом подавив раздражение. Недавно ему исполнилось сорок пять, но здесь, на этом проклятом серебряном руднике, он чувствовал себя глубоким стариком. Доктор уже не помнил, всегда ли так ненавидел пациентов, или то началось на Элайе. Если когда-то он и давал какую-то там клятву, то это случилось совсем с другим человеком. Совесть же нового Юрия была чиста. Доктор нехотя положил на стол скальпель, который любил вертеть в пальцах во время приема, и ответил, придав голосу привычную медово-лилейную интонацию:

– Минут десять, голубчик, лежи смирно.

За «голубчика» начальник рудника уже не раз ему выговаривал, однажды даже с занесением в личное дело, но доктор ничего не мог с собой поделать. Нет, ему не нравились мужчины, впрочем, как и женщины, но подобная лексика служила отличной маской, с которой он сроднился.

– Никогда никому не рассказывай о том, что вас двое, – наставляла мать, помирая от новой марсианской лихорадки в Миллионке, Пятом общественном госпитале в Питере, где тогда работал доктор.

– Теперь только он у тебя остается, Юрочка, – шептала женщина в бреду. – Береги его, а главное – слушайся.

Она повторяла ему это с тех пор, как трехлетний малыш доверительно рассказал маме, что слышит голос в голове. Мама обрадовалась, ведь второго ребенка выносить не получилось, все последующие беременности обрывались выкидышами. Значит, то сам Господь послал душу братика, о котором она так мечтала. Душа эта заселилась в ее первого, и, увы, последнего сына. С тех пор в детской комнате Юры появилась еще одна кроватка – вечно пустующая, а все игрушки покупались в двойном экземпляре. Праздновать день рождения «братика» решили в тот же день, что и Юрин. Правда, подарки «брата» мать ему трогать запрещала, а после дня рождения отвозила на дачу, где сжигала в бочке. Юра честно старался не замечать, что «брату» дарят больше игрушек, чем ему, но обида на мать зрела. В голове роились разные мысли, и, если бы не заступничество «брата», которого мать нежно звала Андрюшей, а Юра Дрюхой, неизвестно чем бы детские игры закончились.

Дело было в том, что Юра любил Дрюху больше, чем маму. Этот Андрей и в самом деле оказался мировым парнем, настоящим другом, своим в доску. Он говорил всегда именно то, в чем Юра боялся себе даже признаться. Андрей разрезал правду скальпелем, находя и отсекая больные кусочки даже в том, что казалось истиной. В университете он стал Андроном, а потом, наконец, когда Юрий немного разобрался в себе и жизни, просто Андреем.

Этих «голубчиков», «дорогуш» и «любезных» придумал, кстати, его брат. Звучало старомодно, но формировало характерный образ, за которым можно было прятать Андрея. Юра всегда его прятал, хотя иногда тот просился на волю. Однако эта его последняя «воля» стоила доктору места на государственной службе в Питере, а также лицензии хирурга, которую у него забрали. Впрочем, Андрей же и подсказал, как дело исправить. На задворках вселенной, вроде этого рудника, никто к лицензиям не присматривался, и фальшивые документы легко проходили за настоящие. Если начальник станции Сальцев что-либо и подозревал, то держал свои подозрения при себе. Дело у них было общее.

Доктор томился на Элайе, как попугай в клетке, но мысль о том, что у этой каторги есть приятные бонусы, а также срок окончания, грела и придавала сил.

Сканер запищал, выдавая результаты, и доктор, подслеповато щурясь, склонился к монитору. Он давно вылечил близорукость, но привычка с детства осталась. Мать была ярой противницей технологий, и Юрий до самого университета, пока не уехал в общежитие, носил очки.

То, что выдал компьютер после обследования шахтера, его не удивило. Результаты совпадали с данными еще двух горняков, которые приходили к нему на прошлой неделе.

«ФОП – Фибродисплазия Оссифицирующая Прогрессирующая» – значилось в предварительном диагнозе от компьютера, но на то он и был машиной, чтобы лишь предполагать. Окончательное слово оставалось за доктором.

Юрий Борисович покряхтел, схватился привычно за скальпель, бросил его, принялся лихорадочно строчить в блокноте, потом захлопнул и его тоже, задумчиво уставившись на серый пейзаж за окном. Десятисантиметровый слой стеклопластика защищал от враждебной погоды, но доктору всегда казалось, что этот момент наступит. Однажды утренние ветра не только выбьют стеклопакет, но снесут к чертям и сам медицинский отсек, и другие модули станции, которая, словно грибок поганка, возвышалась над рудником.

Нет, не было это похоже на ФОП. Да, мягкие соединительные ткани превращались в кость, мышцы спины окаменели, а в брюшной полости появились уплотнения неопределенного характера. Но не у третьего же подряд шахтера. «Каменная болезнь», простонародное название ФОП, была редким генетическим заболеванием и начиналась она с десяти лет. Горняки же проходили строгую медицинскую комиссию, подобное отклонение, да еще у трех человек сразу, никто бы не пропустил.

Весна на Элайе всегда наводила на доктора тоску. Это была его вторая весна на планете, но он помнил, как они с Андреем едва не сошли с ума в первую. Смена сезонов напоминала странный танец, когда на один шаг вперед приходилось сто шагов назад. Вчера температура днем разогрелась до тридцати пяти градусов Цельсия, но уже ночью начались заморозки, скатившись к сорокоградусным морозам. И так всю неделю подряд. Добавить бешеные ветра, от гудения которых болела голова, а также агрессивных кровососущих ос, которых не убивал даже мороз, и картина местного ада готова.

Доктор мрачно поглядел на жухлую траву, которая вчера утром появилась под окнами его медицинского отсека, прикрыв неприглядную серую почву Элайи, но которая к ночи вся вымерзла. Трава пыталась вырасти уже месяц, то выбрасывая зеленые ростки, то загибаясь от сурового климата. Ему бы ее упрямство и силу воли. Юрий чувствовал, что выдохся настолько, что даже Андрей не справляется с его депрессией и чувством вечной усталости.

А тут еще эта непонятная болезнь шахтеров. Доктор давно потерял интерес к науке и любовь к людям, поэтому воспринял новых пациентов как неизбежное зло, которое придется побороть на пути к отдыху и свободе. Рудник дорабатывал свои последние месяцы, и доктор не собирался менять одну каторгу на другую. Карантин им с Андреем был совсем не нужен. Благодаря смекалке Сальцева и своему умению договариваться, доктор за время службы на Элайе сколотил неплохое состояние, которое собирался потратить разумно – в первую очередь на покупку новой медицинской лицензии. А цены на пиратском рынке, увы, взлетели. Нет, ему с Андреем, определенно, не нужно было внимание государства.

– Что там, доктор? – спросил Мозоль, выбираясь из сканера. У шахтера имелось имя, и звучало оно, по мнению Юрия, даже красиво – Николай Николаевич Колокольцев, но таковы были негласные правила рудника, что все здесь пользовались прозвищами и позывными. За что товарищи прозвали этого Николая Мозолью, доктор так и не понял. Ведь именно на мозоли человек никогда не жаловался.

– Небольшая аллергия и дефицит витаминов, – не моргнув глазом, произнес доктор. – Ничего серьезного, все, как у остальных. А что вы хотите, дорогуша, три смены подряд работать и, думаете, без последствий?

– Я не брал три, – растерянно произнес Мозоль, – однажды товарища подменил и все.

– Ну-ну, рассказывайте дальше, – деловито протянул доктор. Мол, знаю я вас. – Не переживаете, сейчас поправим. Проходите к роботу и укладывайтесь на рабочую поверхность. Небольшой массаж и будете как новенький. Я вам еще витаминчики пропишу.

Медицинский модуль шахты был оснащен скромно – сканер, да многофункциональный медицинский робот, но именно последний пугал пациентов больше всего. В первые годы обучения на медтехе Юрий тоже долго не мог привыкнуть к этому чуду медицинской инженерной мысли. Такое впечатление, что концепцию робота взяли с дешевого нейроарта, а после добавили к нему детали от устаревшего медоборудования – немного от ИВЛ, УЗИ и рентгена, что-то от стоматологического и гинекологического кресел, но больше от хирургического и лабораторного оборудования. Но это видел доктор после многолетней практики обращения с роботом, пациент же видел стол и нависшую над ним пыточную машину.

– Лицом вниз, – скомандовал Юрий, натягивая перчатки и пристально разглядывая обнаженную спину шахтера, похожую на яйцо, из которого вылупляется дракон. Повреждения затронули поверхностный слой мышц спины: верхнюю трапециевидную мышцу, малую и большую ромбовидную мышцу, а также мышцу, поднимающую лопатку. Впрочем, окаменение постепенно начиналось и у глубоких мышц. Однако помимо очевидной затрудненной подвижности в области спины пациент не испытывал другого дискомфорта – ни боли, ни повышенной или пониженной температуры, никаких других отклонений в физических параметрах. Разве что чуть заторможенная реакция и медленный мыслительный процесс. С другой стороны, чего ждать от шахтеров? В горняки на таких колониях, как Элайя, шли работать отбросы общества, и, если бы не подозрительная системность, доктор бы без колебаний поставил в диагнозе эту самую фибродисплазию, на которой так настаивал компьютер.

Все анализы говорили о том, что у человека внезапно развился ФОП, редкая болезнь «каменные мышцы», вот только Юра с Андреем новичками в медицине не были, а у того же Андрея вообще чуйка на диагнозы была хорошая. Если Юрий еще сомневался, то Андрей был настроен решительно: это вирус, и вирус хитрый. Он хочет, чтобы все думали о фибродисплазии, не подозревая о том, что скрыто под маской ФОП на самом деле. «Он как мы с тобой, – шептал в голове доктора голос брата. – Не хочет, чтобы о нем знали, но нас-то обмануть сложно».

Когда Мозоль улегся на стол лицом вниз, гребень, росший под кожей спины, стал отчетливо виден. Скоро такие же наросты образуются у него по бокам, и прижать к телу руки будет уже сложно. Когда на прошлой неделе к доктору явился первый шахтер с такими симптомами, Юрий еще осторожничал. Андрей сразу подсказал, что нужно делать, однако доктор колебался до тех пор, пока не обнаружил, что болевой синдром у пациентов отсутствует полностью. Вирус что-то делал с нервной системой, блокируя болевые импульсы. У доктора даже руки зачесались провести ряд экспериментов, но время и место были не те. Если ему и повстречался незнакомый вирус, следовало скорее сойти с тропы – пусть этот вирус идет своей дорогой, им с доктором явно не по пути. Мешать ему Юрий не собирался, но и тот не должен был препятствовать его планам.

Активировав сенсорный экран робота, доктор быстро ввел пару команд и принялся глядеть в окно, будто потеряв интерес к происходящему. Он даже обезболивающее вводить не стал – зачем тратить ресурс, когда в нем нет необходимости. Шахтер, действительно лежал, словно на массаже, расслаблено опустив руки вдоль тела, тогда как робот методично дробил ему окостеневшие мышцы. У первого шахтера, с которым доктор провел похожую манипуляцию, еще ничего не срослось, но двигался он вполне сносно. Авось до конца месяца протянет терапия, а там следа доктора уже будет не найти – освоенная галактика большая.

Что Юрию нравилось в этих роботах, так это то, что они не задавали лишних вопросов. Сказали ломать спину, значит, он будет ломать человеку спину. Такое себе было лечение, зато на какое-то время к шахтеру вернется подвижность. А все Андрей выдумщик, Юрий сам такое придумать был не способен.

– Не больно? – спросил он пациента. Не из сострадания, но из любопытства.

– А должно? – с беспокойством вскинулся Мозоль.

– Нет-нет, все в порядке, – успокаивающе поднял руку доктор, а сам невзначай подумал, не вырезать ли кусочек кожи со спины этого недоумка? Его коллекция давно не пополнялась. Логичнее было бы отломать часть закаменевшей мышцы для последующего изучения, но доктор опасался вызвать недовольство вируса. Андрей считал, что трогать эту штуку было опасно, и Юрий с ним согласился.

Всего месяц осталось продержаться, а потом хоть эпидемия, хоть мор – доктора здесь уже не будет. А какие планы у всех были сначала на эту Элайю! Теперь же от амбиций остался этот жалкий огрызок человеческой цивилизации в виде серебряной шахты, да и то работать ей предстояло недолго.

Робот заканчивал ломать шахтера, доктор же занимался мазохизмом, глядя на унылый однообразный пейзаж, въевшийся в память так глубоко, что наверняка останется в его кошмарах до конца жизни.

База шахты СКВРД-10, которую местные называли просто «Сковородой», строилась по такому же типу, как и все снабжающие станции рядом с колониями: пять жилых модулей, модуль с ядерным реактором, обеспечивающий энергией всю станцию и шахту, интеграционный модуль, распределяющий энергию от реактора к другим ячейкам колонии, буровая установка, добывающая лед с глубин Элайи и перерабатывающая его в воду, грузовой модуль и рефрижератор. Внешне станция напоминала россыпь шаров, врытых наполовину в землю, но доктор был уверен, что именно так выглядит ад.

Верующим Юрий не был, но о существовании возмездия догадывался. В жизни ему приходилось делать плохие вещи, а так как в мире царил баланс, а не хаос, ответ на его злодеяния выглядел таким вот образом – в виде серебряной шахты, где он добровольно обрек себя на заключение. Но скоро они с Андреем освободятся, ждать осталось недолго, главное – не нарушать правила местных, и они тебя отпустят.

Проводив шахтера, который и, правда, почувствовал себя лучше после «массажа», и снабдив его пачками витамина С, доктор собирался закрыть дверь и окончить на сегодня прием, чтобы полюбоваться своей «коллекцией» до возвращения в жилой модуль. Его сокровища были тщательно спрятаны в лабораторной центрифуге. Но не успел он подойти к роботу, еще прибирающемуся после «операции», как замигал коммуникатор – на связь вызывал начальник станции.

Закатив глаза, доктор нехотя надел комм на запястье. Пусть они с Сальцевым и были подельниками, но отнюдь не друзьями и даже не приятелями. Начальник шахты вызывал у него стойкую неприязнь и желание вырезать у него сердце. Как подозревал доктор, желание это было взаимным.

– Плаксивый, что у тебя там? – на фоне медицинского робота появилось прозрачное лицо Сальцева, соответствующее его фамилии. Начальнику давно не мешало похудеть, но каждый на руднике справлялся с изоляцией, как мог – Сальцев вот одиночество и собственных бесов заедал. Но главное, что не мог простить ему доктор, было фамильярство. Сальцев звал Юрия исключительно по фамилии, вызывая у того тихое бешенство. Юрий Борисович Плаксивый тоже получил свое прозвище, но ему не повезло, потому что оно совпадало с фамилией. Злая ирония заключалась в том, что доктор никогда не плакал, даже в детстве, когда мать лупила его ремешками от своих платьев, оставляющих узкие, плохо заживающие порезы.

– Доброе утро, Алексей Матвеевич, – кивнул ему доктор. С начальством «голубушка» и «дорогуша» не проходили. После первого и единственного раза, когда Юрий назвал так Сальцева, тот молча лишил его премиальных на полгода. Доктор предупреждение понял, но поклялся, что, когда они все разлетятся по галактике после закрытия рудника, Сальцева он обязательно найдет, хотя бы потому что такой гладкой розовой кожи в его коллекции еще не было. Несмотря на явное ожирение, эпидермис начальника дерматологических проблем не имел – не сухой и не жирный, с идеальным балансом уровня увлажненности и количества сальных выделений. В век пластической хирургии и имплантов самого разного уровня такая кожа была на вес золота. Доктор даже знал клиентов, кто мог ей заинтересоваться.

– Сегодня третий приходил, – отчитался Юрий. Может, они с начальником и недолюбливали друг друга, но сейчас были на одной стороне. Ситуация с неизвестным заболеванием, о котором доктор сразу же доложил Сальцеву, начальство явно тревожила.

– Те же симптомы. Окостенение мышц, замедление мозговой активности. Наша лаборатория не справляется, нужно в центр анализы отправлять. Подозреваю вирус, но воздушно-капельным он, вероятно, не передается. Иначе весь жилой модуль с этими шахтерами давно был бы заражен.

Оба помолчали, потому что знали – для их общего дела вмешательство центра было совсем не нужно.

– Закрыть бы этих троих в карантин, но тогда без вопросов центра не обойтись. Кто-нибудь да доложит.

– Нельзя в карантин. Месяц протянем? – с надеждой спросил Сальцев.

– Шанс есть, – задумчиво протянул доктор. – Из двенадцати горняков трое заражены. Подозреваю, что работали они в одном забое. Если хотим протянуть месяц, ту штольню стоит закрыть.

– Это седьмая, – мрачно произнес Сальцев. – Та самая. Именно ее закрыть мы не можем.

– Что ж, тогда предлагаю притвориться больным и в ближайший месяц столовую, комнаты отдыха и общую душевую не посещать. Прививки от всех известных человечеству вирусов все мы получили, когда отправлялись на Элайю. Значит, это вирус неизвестный. Если, вообще, вирус. Или, как вариант, можно объявить об эвакуации базы. Мол, есть прогнозы вулканической активности в нашем районе. А пока проверят, нас здесь уже не будет.

– Нам нужен этот месяц, – стиснув зубы, сказал начальник шахты. – Не знаю, как ты, но мне деньги не помешают.

– Рискуем, – вздохнул доктор. – Не хотел бы однажды проснуться с окаменевшим телом. Мне кажется, что не все симптомы успели проявиться.

– И тем не менее ты спокоен, – подозрительно сощурился Сальцев.

– Полагаться на мнение медицинского сканера последнее дело, но робот считает, что это генетическое заболевание, а не инфекция.

– Хорошо бы так и было на самом деле.

– Робот ошибается, – хладнокровно заявил доктор, – но я согласен с ним, что контагиозность данного заболевания минимальна. Если бы возбудитель передавался через выделения или предметы обихода, мы смогли бы это отследить в нашей лаборатории. В этих штольнях все, что угодно может быть – от грибка до паразитов. Один укус – и готово.

– Ребята работают в скафандрах, – хмуро прокомментировал Сальцев. – К тому же они не сами ведь породу долбят, а управляют ботами.

– А вы, господин начальник, давно в ту штольню спускались?

– Что мне там делать? – фыркнул Сальцев. – Убейконь нашим делом занимается.

Еще одно нежное позывное-прозвище, придуманное горняками, для товарища. Между прочим, этот Убейконь был самым маленьким, щуплым и каким-то недокормленным из всех горняков. Доктор до сих пор удивлялся, как он прошел медкомиссию.

– Вот и хорошо, что не спускаетесь, – кивнул он своим мыслям. – И впредь не спускайтесь. А еще лучше носите маску – на всякий случай. Скажите всем, что простыли.

– Трогательно, конечно, как ты пытаешься изобразить заботу, Плаксивый, но лучше не старайся. Сам-то ты этих шахтеров без маски принимал.

– У меня мировая вакцина, забыли? Мне очень трудно чем-то заразиться.

Андрей был настолько оригинальным, что однажды предложил Юрию поучаствовать в добровольном испытании мировой вакцины – одна прививка от всех болезней. Приходил в себя Юрий едва ли не полгода, но пока оно того стоило. До того как попасть на Элайю, доктор работал в таких злачных местах, что медперсонал там надолго не задерживался.

– Если я заболею, ты умрешь первым, – мрачно заявил Сальцев. – Вообще-то у нас наметилась проблема посерьезнее.

Юрию тоже захотелось в ответ чем-нибудь пригрозить, но эмоции в его деле всегда были лишними. Поэтому он просто улыбнулся краешком губ, изобразив внимательность. Если их вычислили, то доктор придет за кожей Сальцева этой же ночью.

– Только что получил сообщение из центра. Требуют, чтобы мы передали часть медицинских препаратов, которые лежат у нас на хранении, наблюдателю с транспортера. Какое-то у них там секретное ЧП случилось, а нужных медикаментов не оказалось. Очень сомнительно, конечно, ведь транспортеры дальнего следования обычно оснащены всем, но приказ есть приказ.

– Будут гости? – поднял бровь доктор.

– Гостья, – уточнил начальник. – Наша задача, чтобы эта дура ничего не заподозрила.

– Но ведь отдать ей медикаменты мы тоже не можем, верно?

– Да, – кивнул Сальцев, – но предоставь разбираться с этим мне. У наблюдателя всего трое суток, чтобы нас проведать, потом транспортер пройдет мимо Элайи. Этим и воспользуемся.

– Будем тянуть время?

– Либо дадим ей пустышку в той обертке, что она просит. А пока суть да дело, рудник уже закроют. Не забывай про время. Оно на нашей стороне.

Сальцев хоть и был неприятным типом, но говорил дельно. Доктор кивнул ему, признавая, что план хороший.

– Проблем не будет, – уверенно заявил начальник. – Я нашим уже всем сообщил. Оказалось, что Иванов эту деваху знает. Она из военных, но всю войну просидела в штабе на Маркаряне. Говорит, что рохля и тихоня. Так что, не ссы, Плаксивый, через месяц мы станем миллионерами.

Доктор постарался сохранить нейтральное выражение лица и даже улыбнуться Сальцеву, но, когда комм отключился, не выдержал и сплюнул в мусорное ведро, сдерживая рвотный позыв. Несмотря на свою прекрасную кожу, начальник всегда вызывал у него отвращение. А вот новости он сообщил интересные. Доктор не видел женщин уже больше года. И совсем забыл, какая у них бывает кожа.

Откинувшись на спинку кресла, он закинул ноги на стул и, бездумно уставившись на серый пейзаж за окном, принялся вспоминать женщин, которые встречались на его пути. Для большинства из них эти встречи приятными не были, но доктор помнил каждую. Мысли о женской коже постепенно вернули ему благодушие, отодвинув на задний план тревогу, вызванную последними ссорами с Андреем. Они редко ругались, но в связи с этой непонятной болезнью Андрей был сам не свой. Постоянно требовал, чтобы они убрались с этой планеты как можно скорее.

Едва ли не впервые доктор осмелился ему возразить – он собирался оставаться на «Сковороде» до самого закрытия. Они побывали в таких страшных местах, что Юрий не понимал, чего Андрей так испугался. Но сомнений не было. Его тайный брат не просто боялся, он был в панике, и причина этой паники скрывалась в штольне, где работали зараженные шахтеры.

Глава 4

– Генератор накрылся! – кричал Сальцев, лично заявившись в жилой отсек с технарями, где спал Клим.

– А буровая? – спросонья спросил Иванов, еще не до конца освободившись от кошмара – ему, как всегда, снился обвал. И вот, кажется, сон в руку.

– Бурилки, дробильни, транспорт, воодотливные установки, отсадочные машины, вентиляция – все накрылось, – подробно перечислил начальник станции, чья мощная фигура заняла весь спальный модуль, рассчитанный на двоих. А Клим еще считал, что у него просторно.

– Седьмой забой встал, мы освободили одну вертикальную выработку для проветривания, но надолго его не хватит. Надо чинить и срочно, иначе всю забойную зону через сутки к чертям затопит. Ледяные пласты слишком близко от жилы идут, а так как кондиционеры отключились, температура в «Сковородке» поднимается быстро. Я уже с Гробовым переговорил. На генераторе, вероятно, щетки стерлись. Так что бери новые и дуй в седьмой забой. Чтобы к обеду генератор работал, иначе на четвертую смену поставлю.

«Вообще-то, я сюда пилотом устраивался», – пробурчал про себя Иванов, с трудом принимая вертикальное положение. С зеркальной поверхности боковой панели на него взглянуло хмурое небритое лицо молодого, но изрядного потрепанного жизнью мужчины. Три смены подряд еще никого не красили. И только светлые глаза блестели, но это из-за ресниц. Клим не знал, зачем родители одарили его такими ресницами – черными и густыми, но из-за них у него часто случались неприятности. В основном потому, что они всегда нравились женщинам.

Если бы Иванов уперся, никакие угрозы Сальцева не заставили бы его подняться в такую рань. Все понимали, что «Сковорода» дорабатывала последние недели, после чего компания даст всем пинка под зад. Шахту СКВРД-10 ждала та же судьба, что и другие человеческие проекты на Элайе – забвение. Если последнюю зарплату не задержат, и то хорошо будет. У большинства горняков уже имелся запасной план – специалистов в этом секторе галактики не хватало, а на астероидах добывали всякое. Понятно, что ресурсодобывающие астероидные станции были в сто раз хуже оснащены, чем «Сковорода», но горняцкое дело никогда легким не было.

Насколько знал Клим, только у него, доктора, да, пожалуй, самого Сальцева отступных пока не имелось. Доктор Плаксивый фигурой был мутной и закрытой со всех сторон, если где и пряталось местечко, которое его приютит после Элайи, то Юрий Борисович о том помалкивал. Сальцев не скрывал, что «Сковорода» – дело его жизни и последний рудник. Зарплата начальства была не в пример их рядовой, потому все считали, что Алексей Матвеевич уйдет на раннюю пенсию. Деньжат он должен был скопить достаточно, чтобы и на Марсе осесть, или даже на саму Землю вернуться.

А вот Клим Иванов погряз во лжи. Бодрился и хвастался несуществующими контрактами, а сам по ночам не мог заснуть от мысли, что придется возвращаться в центр – и страшила его даже не Земля. Ему бы снова куда подальше от мира, но таких мест становилось все меньше, ведь ветеранам Маркаряна пройти медкомиссию сложно. Он и эту-то прошел только благодаря Плаксивому, у которого оказались нужные связи.

Генератор отключился в седьмом забое еще ночью, но Клим спустился в рудник только через час. Бывали на Элайи такие дни, когда казалось, что планета сговорилась творить людям исключительно зло. А после того как главный инженер слег с каким-то воспалением, и задача по ремонту легла на плечи его помощника, второго техника и пилота по совместительству Клима Иванова, оборудование стало сбоить так, что впору было поверить в существование духов, которых-таки пробудили шахтерские буровые боты.

После обвала породы две недели назад из шести установок в рабочем состоянии остались три, начальник станции Сальцев срывался на хрип, требуя от Клима невозможного, но правда была в том, что Клим был один, а поломалось вдруг все.

Впрочем, работе он был даже рад, потому что новости о прибытии на планету наблюдательницы со «Старца» вышибли из него дух. Иванов согласился бы провести ночь без шлема на Элайи, рискуя нарваться на аммиачный пузырь из шахты, чем встретиться с Искрой Капитоновой, с которой он нехорошо попрощался в далеком прошлом и которая осталась занозой в его сердце. Нет, сердце его не разбилось, но кровоточило и саднило регулярно.

По инструкциям в шахту полагалось надевать скафандр – на случай поломки генератора. Оборудование на «Сковороду» первоначально доставили не лучшего качества, предполагая заменить его в будущем, когда пойдет прибыль, но вулканическая и тектоническая активность планеты Элайи поставила крест на всех благородных начинаниях инвесторов. Поэтому и в лучшие дни воздух в шахту накачивался годный, но отдающий старьем – как и все вентиляционное оборудование. Иванов лично всегда надевал шлем, предпочитая тратить кислородный запас скафандра. Однако представив, сколько идти пешком по седьмому забою до генераторной в условиях не работающего подъемника и транспорта, Клим, не раздумывая, влез в экзоскелет – напрягать собственные ноги не хотелось. Сделавшись выше сразу на две головы, он почувствовал себя увереннее, хотя привод левого колена заметно притормаживал. Похоже, что в «Сковороде» сломалось абсолютно все – и даже люди.

Пещеры легко впускают, трудно выпускают. Так любил говорить Кулак, шахтер первого разряда, работающий в этом забое. Иванов хотел поговорить с ним перед спуском, поспрашивать что там да как, но горняка на месте не оказалось. Позавидовав тому, кому не спится после смены, Клим отправился в забой сам, хотя давно честно признался себе, что предпочитал компанию. Он служил пехотинцем на Маркаряне, многое испытал и повидал, однако в пещерах в нем всегда просыпался первобытный страх, в котором Иванов, конечно, никому бы не признался.

Аварийное освещение работало, но в шахте надо было слушать, а не смотреть – первое правило горняков, о котором ему поведал Кулак. Позывной шахтеру достался из-за боксерского прошлого – кулаки у него были набитые, серьезные. Иванов к кличкам привыкал долго, но близость американской базы диктовала условия повышенной секретности. Эфир прослушивался хорошо. Климу официального позывного не дали, хотя шахтеры иногда звали его Капитаном – из-за службы на Маркаряне. Понятно, что такой позывной раздражал Сальцева, который звал его исключительно по фамилии, призывая всех делать также. В обитаемой галактике проживало больше миллиарда Ивановых, фамилия давно стала нарицательной. Кстати, у самого Сальцева официального позывного тоже не имелось. Сам он настаивал, чтобы его звали Начальником, но этого «начальника» за глаза все равно называли Салом. И не в комплекции было дело – не прижился Сальцев в кресле директора, и поговаривали, что не в первый раз.

В пещере забоя Клим чувствовал себя, будто его раздвоили. Одна половина так и оставалась там, наверху. Сознание, разум и логика уступали место слуху, осязанию, инстинктам и темным началам. Здесь, под землей, начинали ковырять мозг черные, грязные мысли. Например, о том, что Капитонова сама виновата в том, что с ней случилось, сердечности на войне не место, в ловушку такие в первую очередь попадают. Бедовая она была девка, к тому же лживая. Всем про этих тигрокитов рассказала, а правда была в том, что она на фронт за ним поехала. А он разве просил? Осталась бы в Ульяновске, так, может, Клим бы к ней и вернулся. Не может, а точно вернулся, и не было бы всей той истории в госпитале.

Какая она сейчас? Клим точно знал, что трусливо убежит, лишь бы не смотреть на ее протезы. Вину за то, что не отбил ее у метаботов, он будет чувствовать и после смерти. И зачем она вообще на эту работу пошла? Наблюдатели – что вахтеры в богатых небоскребах. Пенсию ветерана ей должны были платить хорошую, а если прибавить доплаты за инвалидность, то вообще можно жить припеваючи. Ему снова хотелось ее ругать. И так было всегда. Искра будто специально делала все наперекор логике и здравому смыслу. Одно слово – бедовая. И гордая. Могла бы и встретиться с ним перед отлетом, он ведь просил. Может, и не было бы тогда никакой другой.

Думать о том, что это Искра во всем виновата, было привычно, но Иванов знал, что себе лжет, причем давно. В той истории был только один виновник, и в зеркало он не смотрелся очень давно. Вопросы, звучавшие в тишине, – всегда самые страшные.

Под ногой экзоскелета влажно чавкнуло, хрустнуло, и Клим, вынырнув из неприятных мыслей, обнаружил кровавое пятно, расплывающееся из-под армированной ступни. Крысы. Ни одна колонизация без них не проходила, что только с ними ни делали. Особь была крупной, откормленной, и Клим невольно задумался о том, чем эта тварь тут питалась. Наверное, с американской стороны прибежала, шахты ведь совсем рядом находились. Кулак болтал, что иной раз можно услышать, как адовец пердит где-то за стенкой. Впрочем, в такие слухи Иванов не верил, но правда была в том, что жилу они разрабатывали одну, только с разных сторон.

После того как ботаник-лаборант покинул «Сковороду» без объяснения причин, разорвав контракт на невыгодных для себя условиях, их небольшая ферма с зеленухой и помидорами загнулась, хотя Клим делал все по инструкции, оставленной Фомой. И вот уже несколько месяцев они питались из пищеблока, а заправка для него была универсальной для всех колоний – из саранчи и тараканов. Наверное, тот пищевой технолог, который разработал пищеблоки для кораблей дальнего следования и колоний, уже не просто в гробу перевернулся, а восстал и бродил по галактике печальным привидением, обреченным на прозябание – столько людей его прокляло.

Злые языки болтали, что на американской стороне со жратвой все нормально было, а на тараканах только «Сковорода» жила. Подозревали даже, что Сальцев где-то у врагов подъедает, иначе как он таким жирным оставался. Впрочем, Сало периодически пытался разнообразить начинку пищеблока, и однажды приказал заправить его крысами. Но пищеблок, привыкший к тараканам, оскорбился и почти на неделю вышел из строя, пока Клим с Гробовым его чинили. Хорошо, Фома с ними еще был, но вегетарианская диета оказалась еще хуже тараканьей, и Сальцев больше с пищеблоком не экспериментировал.

Клим включил навигатор и прибавил скорость, решив не обращать внимание ни на крыс, ни на звуки. Теперь мир наполнился только одним звуком – скрипом его шагоходов, и Клима это устраивало. Свернув в пустую выработку забоя, он с тех пор держался все время вправо, в любом ответвлении выбирая крайне правую сторону.

Поглядывая на металлические крепи, держащие тоннель, он старался не вспоминать историю о том, как однажды рухнули такие крепи в ныне закрытом первом забое. Сальцев заявил, что причина в том, что у монтажников, кто собирал крепи, руки из задницы росли, однако Кулак рассказывал, что в том забое шахтеры не раз видели непонятные наросты, которыми покрывались крепи на особо глубоких участках. О том, почему закрыли первый забой, до сих пор одни слухи ходили – жилы там были богатейшие, жирные, что зад у Сальцева. Однако с тех пор таких глубоких забоев больше не рыли, топтались все у поверхности, хотя шахтеры и злились, что американцы-то наверняка глубже пойдут, а наше начальство какой-то плесени испугалось.

– Сначала думал, лишайник какой, что ли, – рассказывал Кулак, прихлебывая чай из тараканьей заварки. Если не думать про заправку пищеблока, то вкус у того чая был отменный. – Мне ж все любопытно. Я из своего буробота вылез, взял ручной бурав, подошел, тюкнул по наросту, а бур взял да и провалился внутрь. Снаружи твердо, а внутри мягко. Помнишь, печенье такое было, орешками называлось. Не знаю, как у вас в Ульяновске, но в Москве я его часто покупал. Две скорлупки из твердого теста склеены друг с другом, а внутри – сгущенка. Так вот. Весь столб снизу метра на два был покрыт этими наростами. Даже молотком не отбить, только алмазным буром, прочная скорлупа, будто сталь. А внутри – глина глиной, даже пахнет похоже. Помню, на даче скважину под воду бурили и попали в слой алевролита, голубой глины. Внутри тех наростов – один в один алевролит, только не голубой, а какой-то землисто-желтый, как понос у больного.

Только Кулак умел так рассказывать, чтобы сначала слюнки потекли от его кондитерских описаний, а потом блевать хотелось.

– Мы ту штуку так и прозвали – стальной глиной, – откровенничал Кулак. – Я взял на пробу немного и у себя в блоке поизучал чуток. Глина та – чудо! Склеивает все, что хочешь, любую форму держит, а через час другой прочной становится, что сталь. Даже отбойный молоток не берет. Я снова попробовал алмазный бур, но на этот раз ничего не вышло. Даже заподозрил, что она под него приспособилась, научилась ему противостоять, но, конечно, там должна была быть другая причина. Мы с ребятами к Сальцеву все-таки сходили. А вдруг открытие какое важное получилось? Под носом у нас чудоресурс может лежать, а мы не знаем. Но Сальцев скотина трусливая, разорался, что премий лишит, забрал все образцы, а потом и вовсе первый забой закрыл. Я хотел было пробраться за той стальной глиной, да там обвал случился, уже не пройти.

Иванов не знал, почему ему вдруг вспомнился рассказ Кулака про эту его стальную глину, но, глядя на голубые ленты льда, вьющиеся по потолку среди породы, невольно подумал о всяких чудесах, скрывающихся в недрах Элайи. Недаром за эту планету так все вначале уцепились. С другой стороны, проводили же здесь разные разведки, в том числе, и геологические. Если бы имелся намек на какой новый минерал, то вряд ли бы тут все так быстро закрыли.

В этой части забоя температура поднималась, и стены сочились влагой от таявших ледяных жил. И хотя по всей шахте гремели шаги экзоскелета, среди этого грохота нет-нет, да и проскальзывали писки, стуки и скрипы, раздающиеся то ли из трещин, то ли из-под пола. И в голову сразу лезли разные мысли о стуканцах и прочей нечисти, которая, по словам суеверным горняков, населяла все пещеры. Даром, что эти были инопланетные. Тот же Гробов верил, что человек не только сам по галактике расселился, но и демонов своих с собой привел.

Однако мысли о пещерной нечисти быстро вытеснялись атеистичным сознанием бывалого вояки. После Маркаряна Иванов ни во что и ни в кого поверить больше не мог. Глубокие отвесы, вертикальные стволы породы, уходящей в вечную тьму, где гуляли сквозняки, сифоны с быстрым течением – вот, что было настоящими источниками загадочных звуков, в которых горняки слышали гномов и стуканцев. Впрочем, профдеформацию Клим признавал. Он-то в этой шахте от силы час проводил, да и то раз в неделю, так как большинство ремонтных работ выполнял снаружи, а горняки тут жили, порой сутками не выбираясь из буроботов. Все гнались за количеством и деньгами, а расплачивались пошатнувшейся психикой и здоровьем. И неважно – управляешь ли ты ботом или сам руду бьешь, дышишь в шлеме или воздухом из вентиляции. Шахта высасывала жизненные соки одним своим существованием.

Чувствуя, что снова скатывается в мистические мысли, Клим прибавил шагу и вдруг уперся в высокий покатый бок буровой, хотя, согласно навигатору, идти до нее нужно было метров сто. Генераторная как раз за бурилкой находилась. Если буровую переставили без ведома Сальцева и Гробова, то нехорошо получалось. Иванову придется доложить, а стучать он не любил.

Буровая установка с серийным номером П889 выглядывала из темноты чудовищным кротом, уткнувшимся зубастой мордой в черный провал забоя. Сейчас Климу был виден только ее зад, но он помнил многоступенчатый ряд огромных дисков, покрытых острыми, похожими на клыки зубьями. Они увенчивали вытянутый нос буровой установки, усиливая сходство со зверем.

Иванов включил все прожекторы экзоскелета, но плавные, обтекающие формы буровой уходили вверх на невообразимую высоту забоя и все равно скрывались в темноте, царившей где-то под потолком штольни.