Читать онлайн 11 лжецов

Глава 1

Четверг

Водитель Убера удрученно посмотрел на меня в зеркало заднего вида. За последние десять минут мы практически не сдвинулись с места. Он кивнул на свой навигатор: сплошная красная линия протянулась на добрые две мили. Машины вдоль набережной стоят в глухой пробке. Такими темпами мы от Ричмонда будем пробираться через Сент-Марнем до моего дома в лондонском районе Хадли больше часа.

Я смотрю в окно на поздний октябрьский вечер. Уже стемнело.

– Наверное, быстрее будет, если я здесь выйду, – говорю я. – Пройдусь дальше пешком.

Водитель поднимает руки и пожимает плечами.

– Надеюсь, вам подвернется кто-нибудь в обратную сторону, – слабо извиняюсь я, открывая пассажирскую дверцу.

– Видно будет, – устало отвечает водитель.

Я вылезаю наружу и наблюдаю, как он разворачивается и уезжает назад, подальше от типичной для западного Лондона пробки.

На улице холодно, и от моего теплого дыхания в воздухе образуется пар. Я застегиваю куртку и прячу руки поглубже в карманы. Шагаю к набережной, чувствуя под ногами хруст опавшей листвы. Дорога ведет в Сент-Марнем, но на севере деревни я срежу путь к Хадли через футбольное поле.

Завибрировал мобильник. Откидываю крышку, озаряя светом экрана темную тропинку. Сообщение от Мадлен Уилсон – моей начальницы из новостного онлайн-агентства, самого известного в стране. Последние шесть часов мы провели у нее в доме с видом на Ричмонд-парк, дорабатывая сценарий для подкаста по криминалистике, который я буду записывать через неделю. И вот Мадлен уже шлет мне очередные предложения для сценария. В этом она вся – неутомима, всегда полна свежими идеями. Журналистика у нее в крови: ее отец Сэм – газетчик старой школы. Она сама никогда это не признает, но я хорошо знаю, что ее профессиональная одержимость, стремление первой раскопать лучший материал, достались ей именно от отца. А от нее, видимо, перешли и мне.

В последние недели перед записью Мадлен поддерживала меня всеми силами. Полгода тому назад при поддержке местного офицера полиции – констебля Дэни Каш – я раскрыл правду о смерти моей матери и о жестоком убийстве Ника. Страшная гибель моего 14-летнего брата уже четверть века тревожила умы моих соотечественников. Как раз историю Ника я и собирался рассказать в этом подкасте.

Мне было восемь, когда его убили, и эта потеря останется со мной навсегда. На протяжении многих лет я просто не мог осмыслить произошедшее. Чудовищный характер этого убийства сделал мое имя – Бен Харпер – известным не только в нашей стране, и большую часть своей жизни я прожил в тени смерти Ника и скорби нашей семьи. После кончины матери, которая, как считалось, покончила с собой, я понял, что выход у меня один – идти дальше, вперед, не оглядываясь на прошлое. Но в этом году, когда история моей семьи обросла новыми подробностями, все изменилось. Узнав наконец правду, я решил, что хочу рассказать ее и другим. Я опубликовал эту историю на нашем новостном сайте, и она привлекла внимание людей по всему миру, собрав, к вящей радости Мадлен, рекордное количество просмотров. Я боюсь, что подкаст вызовет новую волну интереса к истории моей семьи, но мое стремление рассказать людям правду все же сильнее. Ник был моим героем, и этот подкаст – единственное, что я могу противопоставить несправедливости, отнявшей его у меня. Я все еще скучаю по нему. И по маме. Каждый день.

Сент-Марнем ярко освещен фонарями, но на краю футбольного поля на окраине деревни я снова оказываюсь в темноте. Пробираюсь по тропинке; от земли холодно ногам. Замечаю впереди мелькающие огоньки и через пару секунд отступаю, давая дорогу двум велосипедистам, которые спешат домой после долгой рабочей недели. Рядом тянется подсвеченная снизу беговая дорожка; по ней, борясь с пронизывающим ветром, несется одинокая бегунья, упорно приближаясь к финишной прямой. Из-за кирпичных стен нового спортивного павильона доносятся пугающе бодрые звуки – там проходят занятия по фитнесу.

Чтобы срезать милю на пути к Хадли, сворачиваю к небольшой рощице за кромкой футбольного поля. Оттуда спускаюсь к реке, иду в сторону кладбища за церковью Святого Стефана и вскоре упираюсь в железную ограду, через которую я, как и многие жители Хадли и Сент-Марнема, за последние тридцать лет перелезал, наверное, тысячу раз, чтобы быстрее добраться до Нижней улицы. Перекидываю сумку через плечо и хватаюсь за невысокое ограждение. Холодный металл покрыт инеем, и я как наяву слышу мамин голос; она спрашивает, почему я не потратился на пару перчаток. Подтягиваюсь и забираюсь на ограду, но руки скользят, и меня тянет назад; пытаясь удержать равновесие, хватаюсь за острое навершие и падаю вперед, прямо на заброшенное кладбище.

Сжимаюсь в ожидании удара о землю, но не падаю, а повисаю в воздухе. Ремень сумки зацепился за верх ограды. Чертыхаясь, вытягиваю вверх руки в попытке отцепиться, но ничего не выходит. Единственный выход – порвать ремень, понимаю я и делаю рывок вперед. Ремень рвется, и я падаю на землю. Подвернутую лодыжку пронзает боль, и я с криком скатываюсь по покатому склону в нижний темный угол кладбища.

Некоторое время я просто лежу на сырой земле, стараясь прийти в себя. Куртка вся в грязи; в лодыжке пульсирует боль. Замечаю, что из сумки вывалился ноутбук. Осторожно встаю на правое колено и поднимаюсь, пробуя перенести вес на левую ногу. Втягиваю сквозь зубы холодный воздух и задерживаю дыхание. Опираясь на замшелое надгробие, дотягиваюсь до сумки и убираю в нее ноутбук. Внезапно мое внимание привлекает яркий оранжевый свет, озаряющий кроны деревьев на дальней стороне кладбища.

Кое-как встаю на ноги и, цепляясь за надгробия, выхожу, хромая, на тропинку, рассекающую кладбище. С каждым шагом свет становится все ярче. Вот церковь Святого Стефана XVI века, но ее освещает лишь фонарь над тяжелой дубовой дверью. Забыв о боли в лодыжке, обхожу церковь сбоку и снова вижу оранжевый свет, теперь уже слепяще яркий. Заброшенный местный клуб за церковью охвачен огнем.

Из-под грязной красной черепицы валят клубы дыма. Увитые плющом стены лижут языки пламени. Бросаю сумку на землю и лихорадочно шарю в кармане в поисках мобильника. В этот момент одно из окон клуба лопается, осыпая дорогу битым стеклом и снопом искр. Весь церковный двор освещен пламенем; жар настолько сильный, что мне даже на таком расстоянии приходится отступить на шаг назад. Нахожу наконец телефон и собираюсь позвонить и позвать на помощь, но тут вдруг замечаю внутри горящего здания какое-то движение.

Я вздрагиваю.

Вглядываюсь пристальнее и снова замечаю сквозь дым движение – на фоне ярко-оранжевого огня мелькнуло что-то черное.

И тут я вижу в разбитом окне силуэт человека.

По всему моему телу мгновенно разносится адреналин, и я без раздумий бросаюсь к исписанной граффити двери клуба. Она закрыта. Я кричу этому несчастному внутри, чтобы искал выход. Тот мешкает, а затем бросается назад и исчезает среди языков пламени.

Я пытаюсь выбить дверь плечом, но та не поддается. Отступаю дальше и с разбега бью по ней ногой.

Замок не выдерживает, и я вваливаюсь прямо в пекло.

Дым такой густой, что я едва могу различить скорчившуюся на полу фигуру. Судя по тому, как лихорадочно руки человека шарят по полу, он что-то ищет.

– Ты что? – кричу я, прикрывая рот в тщетных попытках не наглотаться дыма. – Беги отсюда, скорее!

Но незнакомец – на голове у него капюшон – продолжает ползать по полу, словно не видит открытого мной пути к спасению.

– Брось, сгоришь! – кричу я.

Незнакомец вскакивает на ноги и поворачивается ко мне. На мгновение застывает в нерешительности, а затем бросается вперед и выбегает из здания. Вокруг меня пляшут языки пламени, жар невыносим. Я кое-как поднимаюсь на ноги и выбираюсь наружу.

Падаю на дорогу, жадно глотая холодный воздух. Вглядываюсь в темноту и ищу глазами Нижнюю улицу. Удаляющийся прочь от пожара человек не замедляет бега. Выскакивает на дорогу – одна из машин резко тормозит, и ночную тишь пронзает резкий гудок. Незнакомец отталкивается руками от капота, и фары машины на миг освещают его угловатую фигуру. Все еще пытаясь насытить легкие вечерним воздухом, я лежу и наблюдаю, как его приметные ярко-оранжевые спортивные штаны исчезают в темной роще, начинающейся за Хадли-Коммон.

Глава 2

Зайдя в отдел уголовного розыска, располагавшийся в задней части полицейского отделения Хадли, констебль Дэни Каш почувствовала, как у нее перехватывает дух. Она взглянула на висящие на стене часы. Без десяти восемь – она пришла за несколько минут до встречи со старшим инспектором Бриджет Фримен. С тех пор как днем ей сообщили, что ее вызывает старший инспектор, время едва ползло. Встреча была назначена на семь часов, но ближе к делу Бриджет Фримен пришлось ее перенести.

По четвергам отдел в это время суток обыкновенно пустовал – уже к шести паб в начале улицы стабильно выманивал из офиса большую часть детективов. Сегодня здесь остались только двое. Оба ужинали – в душном помещении витали ароматы острых мексиканских тако. Полицейские мельком взглянули на Дэни, и один передал другому телефон и рассмеялся. Что-то в выражении его лица подсказало Дэни, что ей его шутка не понравилась бы.

Отделение полиции Хадли было одним из последних в столице, все еще размещавшемся в старом викторианском здании. На протяжении многих лет его без конца расширяли, устраивая все новые плохо продуманные перепланировки. Приспосабливаясь к нуждам растущего отделения, ломали стены, объединяли кабинеты в общие офисные залы, втискивали письменные столы в ниши, прежде занятые шкафами. Однако розыскной отдел несмотря ни на что оставался на прежнем месте – в задней части старого здания, подальше от повседневной суеты. Летом здесь было невыносимо жарко; зимой включали обогреватели, но они производили больше шума, чем тепла. Высокие, почти до потолка, окна практически не давали света, поскольку выходили на кирпичную стену соседнего здания.

Но это было единственное на всем белом свете место, где Дэни чувствовала себя по-настоящему дома.

Дэни прошла к своему столу. Провела ладонью по обшарпанной столешнице, ощущая кончиками пальцев царапины и шероховатости, испещрившие за долгие годы деревянную поверхность. Дэни отодвинула видавшее виды офисное кресло из кожзама с протертым сиденьем и залоснившейся спинкой. Села за стол и пробежалась по полустертой клавиатуре компьютера. В детстве она одним пальцем набирала на ней свое имя, а за спиной у нее стоял отец, сам печатавший едва ли быстрее. Она прикрыла глаза и вспомнила, как он крутил ее на этом кресле – ей тогда не требовалось даже поднимать ноги, которые еще не доставали до пола. Она откидывалась назад; светлые волосы падали ей на лицо; она смеялась и плакала одновременно, а он все вертел и вертел кресло, пока у нее не начинала кружиться голова.

Дэни открыла глаза и вдруг увидела отца так же ясно, как видела его двадцать лет тому назад. С волосами, слегка тронутыми сединой, он как будто снова стоял на другом конце комнаты и отдавал распоряжения младшим офицерам – все до единого вытянулись по струнке и жадно ловили каждое слово Джека Каша. Она безумно гордилась им.

Потом звонил телефон или отца кто-то вызывал и он быстро уходил. Она сидела в этом кресле и смотрела, как отец чуть ли не бегом покидает кабинет, на ходу раздавая последние указания. Ей нравилась эта суета, ей хотелось уйти вместе с ним… Но приходилось сидеть и ждать его возвращения – столько, сколько потребуется. Иногда кто-нибудь из дружелюбных офицеров приносил ей бумагу и ручки. Дэни помнила, как однажды измазалась разноцветными чернилами, слюнявя засохшие кончики. К ней подошла милая дама, чтобы вытереть ей лицо. Это была начальница отца – старший инспектор Андерс. Она взяла Дэни за руку и повела на улицу. В магазине, куда они заглянули, дама разрешила ей выбрать две коробки цветных карандашей – одну домой, другую в офис. Дэни взяла коробку толстых ручек с цветными чернилами и коробку ярких восковых мелков.

– Спасибо, старший инспектор, – сказала она на обратном пути.

– Строго между нами: на самом деле меня зовут не старший инспектор. Можешь звать меня Кристин, но только тсс!

Годом позже, когда Кристин сказала ей, что выходит на пенсию, Дэни очень расстроилась. Но как же она гордилась, когда узнала от отца, что теперь он будет руководить отделением. Она тогда от радости обняла его и сжала руками так сильно, что сама чуть не лопнула.

Скомканный бумажный пакет из-под тако стукнулся о край мусорной корзины и отскочил на пол, заставив Дэни спуститься с небес на землю. Она кинула взгляд на детектива, сделавшего неудачный бросок. Тот и не подумал подобрать мусор, а просто отвернулся к своему монитору. Дэни посмотрела на часы – без минуты восемь. Она пересекла комнату, подобрала злополучный снаряд и бросила его в корзину.

Отец всегда требовал от своих детективов порядка и чистоты в отделе.

Глава 3

Дэни стояла в слабо освещенном коридоре перед дверью кабинета старшего инспектора – последнего в отделении личного кабинета. Она протянула руку к дверной ручке и на миг заколебалась.

Больше пятнадцати лет кабинет принадлежал Джеку Кашу. Весной будет три года с тех пор, как Дэни в последний раз повернула эту скрипучую дверную ручку, вошла в кабинет и застала отца за рабочим столом в пятнах от кофе. Теперь, проходя мимо этой двери, она каждый раз вспоминала тот день.

– И не скажешь, что весна, – сказала она тогда, входя в отцовский кабинет.

Отец оторвался от кипы отчетов и улыбнулся. Она направилась к чугунному радиатору, погреть руки. В ту неделю проходила университетская регата и Дэни работала на Темзе в отделе речной полиции. Пока они на небольшом катере проверяли мосты на предмет безопасности, ее насквозь пронизывал северный ветер.

– Все нормально? – спросил он.

– Вполне, – ответила она, пододвигая стул поближе к радиатору. – Ничего необычного. Разве что надо присмотреть за толпой на мосту Хаммерсмит.

– Мы дополнительно привлечем офицеров, чтобы не было давки. Думаю, проблем не возникнет. Кофе будешь?

– С удовольствием, – ответила она, наблюдая, как он включает чайник, стоящий на шкафчике для документов. Когда вода закипела, он насыпал в две кружки растворимого кофе и добавил немного молока.

– Печенье? – спросил он и потянулся к открытой пачке, всегда лежащей у него на столе.

– Только одно. И тебе рекомендую ограничиться тем же, – сказала она, пока отец доставал для себя два печенья. Он макал их в кофе всегда – сколько она себя помнила.

– Ну? – спросила она, забирая свой кофе и садясь напротив него. Она всегда заранее знала, что отец собирается сообщить ей что-то важное.

Джек Каш потянулся за своей кружкой, замешкался, а потом поставил кружку обратно на стол, так и не отпив.

– Я просто хотел узнать, как у тебя дела, вот и все.

– Да ладно, – ответила она. Они почти двадцать лет жили вместе. Как у любых отцов с дочерями, у них случались размолвки, но большую часть времени они поддерживали друг друга. Дэни инстинктивно чувствовала, когда у отца что-то на уме. – Ну давай уже, выкладывай.

Она внимательно смотрела на отца. Он встал, тяжело дыша, выдвинул из-за стола кресло и сел рядом с ней.

– Пап, ты меня пугаешь, что случилось?

Джек посмотрел на дочь и вдруг выдал:

– Мне пора уходить.

Дэни не сразу осознала услышанное.

– Как это – уходить? Ты имеешь в виду, что хочешь вернуться к работе в отделе? – Дэни знала, что страстью ее отца всегда были расследования, а не управление отделением.

– Нет, – ответил он с нотками раздражения в голосе. – Я имею в виду, что мне пора на покой. Я хочу уйти.

Дэни эта мысль показалась настолько нелепой, что она громко засмеялась.

Явно раздраженный, Джек встал и задвинул кресло за стол.

– Я серьезно, Дэни. Я ухожу. Пришло время уступить место другим, дать дорогу молодежи. Надо идти в ногу со временем.

– Ты хочешь сказать, что уходишь на пенсию? “Идти в ногу со временем”, “дать дорогу молодежи” – это же не твои слова. Я даже не понимаю, что они значат.

– Я уже не тот, что прежде. – Джек опустил голову.

И тогда до Дэни дошло.

– Это из-за Бетти Бакстер.

– Я подвел отделение. Сотрудники мне больше не доверяют.

– Это не так. Ты совершил всего одну ошибку.

Джек покачал головой:

– Я допустил ошибку двадцать лет назад, а теперь ее повторил. Сколько раз я призывал подчиненных не быть дураками и учиться на своих ошибках? Оказывается, самый большой дурак – я сам. Я позор для полиции.

– Кто такое сказал?

– Я знаю, что они так думают. Я потратил уйму средств и даже не смог довести дело до суда.

– Папа, так бывает. – Дэни знала, что месяцы дорогостоящего наблюдения не дали результатов. Полиции так и не удалось добыть улики против организаторов предполагаемой операции по торговле наркотиками.

– Команда потеряла веру в меня, и, если честно, я тоже больше в себя не верю. Я бы отдал все, чтобы наконец прижать ее; наверное, проблема как раз в том, что я слишком этого хотел. Я делал все, что мог, но должен признать, что этого уже не хватает.

– Поверить не могу, что ты уходишь из-за всего одного неудачного дела.

– Пришло время заняться чем-нибудь другим, насладиться заслуженным отдыхом.

– Чушь собачья, – ответила она, глядя прямо на отца. – Нет, правда, пап, это просто чепуха. Здесь вся твоя жизнь. Ты всегда говорил, что отсюда тебя либо выволокут силком, либо вынесут вперед ногами.

Несмотря на любовь Дэни к отцу, она знала, что с тех пор, как в девятнадцать лет он поступил на службу в полицию и оставался на посту больше сорока лет, для нее стало бы большим везением, если бы в иерархии его ценностей она хотя бы раз потеснила его работу.

– Насладиться отдыхом, заняться чем-нибудь другим… Да ты даже это слово – пенсия – произнести не в состоянии. Ты вполне можешь проработать еще как минимум лет пять.

– Нет, не могу, – резко ответил он. – У меня будет очень приличное пособие. – Его голос смягчился. – Может, поезжу по миру.

Дэни молчала. Почти все школьные каникулы она проводила в отделении полиции Хадли или рядом. В первую неделю лета они с отцом ездили на север Йоркшира, в прибрежный городок Файли. Больше всего из этих поездок ей запомнилось, что к концу недели отцу уже не терпелось поскорее вернуться к работе. Путешествия никогда не значились в списке его жизненных приоритетов.

– Может, начну играть в гольф.

– Нет, ну это уже и правда идиотизм.

Она посмотрела на необычно раскрасневшееся лицо отца. Когда он потянулся за третьим печеньем, она перехватила его руку.

– Скажи правду, – попросила она, в упор глядя на него своими ярко-голубыми глазами.

Джек грустно улыбнулся.

– Ну, может быть, это не совсем мое решение, – сказал он. – Но факт в том, что я вышел в тираж. Я прожил достаточно, чтобы понять: мое время пришло. Сорок лет – хороший срок.

– Но ты можешь продолжать бороться!

Джек покачал головой:

– Пришло время, Дэни. Кто-то другой должен вести Хадли вперед. Я заканчиваю в следующую пятницу. Руководство возьмет на себя Фримен.

Дэни хотелось накричать на отца, но она понимала, что это бесполезно. Она откинулась на спинку стула и скрестила руки.

И, несмотря на печаль в глазах, Джек рассмеялся:

– Твоя мама садилась так, когда не могла добиться своего.

Дэни молчала. О матери у нее осталось лишь несколько смутных воспоминаний. Сколько она себя помнила, примером для подражания ей всегда служил отец. Она восхищалась тем, с какой страстью он во главе полиции Хадли боролся с наркоторговлей в своем районе. Неужели эта страсть со временем переросла в одержимость? Возможно. Но, глядя на него в тот день, она вынуждена была признать, что его борьба подошла к концу. В следующую пятницу Дэни смотрела, как отец последний раз покидал отделение. Она стояла рядом с ним на крыльце здания, держала его за руку и отчаянно сдерживала наворачивающиеся на глаза слезы. Джек в компании коллег-офицеров направился в паб на главной улице и пробыл там до глубокой ночи. Следующий вечер он снова провел в пабе, уже с компанией поменьше. Потом компания стала еще меньше. Потом он остался один.

Год спустя его не стало.

Глава 4

С понедельника следующей после выхода Джека Каша на пенсию недели Бриджет Фримен повысили до руководителя полицейского отделения Хадли. Дэни внимательно следила за ней, сомневаясь, что Фримен сможет соответствовать стандартам в работе, заданным Джеком. Но ей пришлось признать, что Фримен руководит отделением эффективно, стабильно обеспечивая высокий показатель раскрытых преступлений. Однако присутствие на улицах Хадли полицейских, весьма заметное при ее предшественнике, постепенно уменьшалось. Теперь, спустя два с половиной года после вступления Бриджет Фримен в должность, Дэни постучала в дверь кабинета старшего инспектора.

– Войдите, – секундой позже пригласила Фримен. – Присаживайтесь, констебль Каш, – продолжила она, указывая на стул. – Прошу прощения за опоздание. Встреча с представителями полиции Фулхэма и Хаммерсмита затянулась.

– Никаких проблем, мэм, – ответила Дэни, осматриваясь.

Кабинет по сравнению с тем временем, когда его занимал ее отец, изменился до неузнаваемости. Деревянный стол уступил место другому, из белого пластика; пыльные картотеки исчезли, зато появился широкоформатный монитор. Перед Фримен стоял открытый личный макбук.

– У вас исключительно сильная поддержка в лице сержанта уголовного розыска Барнздейл, – начала Фримен. – Она дает вам самую лестную характеристику.

Дэни опустила голову, но не смогла сдержать улыбки. Не так давно она тесно сотрудничала с Барнздейл, расследуя гибель Клэр и Ника Харперов. После успешного завершения этого сложного дела она надеялась, что Барнздейл поможет ей перевестись в отдел уголовного розыска.

– Мне нравится, что она честно оценивает вашу работу. Вы еще учитесь, Каш, и допустили в деле Ника Харпера ряд ошибок, но сержант Барнздейл полагает, что у вас есть чутье и из вас может выйти отличный следователь. В целом я с ней согласна.

Дэни посмотрела на начальницу. Подобные слова из уст Фримен значили очень много. Она не могла вспомнить ни одного случая, чтобы та что-нибудь упустила в работе. Всегда в курсе всех деталей каждого дела, она к тому же ухитрялась выглядеть безупречно. Даже сейчас, вечером долгого дня, китель на ней был застегнут на все пуговицы, погоны блестели, а волосы были аккуратно уложены. О женщинах-полицейских многие все еще судили по внешним признакам, и Дэни догадывалась, что Фримен никому не даст повода подловить ее на подобных вещах. Дэни тосковала по отцу, но с некоторых пор прониклась к новой начальнице искренним уважением.

– Спешу вас обрадовать. После недолгих размышлений я приняла решение одобрить ваш перевод в отдел уголовного розыска.

– Спасибо, мэм.

– Вы в прошлом проявили похвальную инициативу, Каш. Вы умеете работать с людьми и талантливо ведете допрос подозреваемых. Эти навыки помогут вам и дальше добиваться успехов и развиваться профессионально.

Дэни кивнула:

– Да, мэм.

– Результаты важны, но не менее важно и то, как мы достигаем этих результатов. Мы должны помнить об этом. Я хочу видеть вас успешным современным офицером полиции.

Уж не камень ли это в огород ее отца, задумалась Дэни. Джек Каш не останавливался ни перед чем, лишь бы получить результат. Но Дэни не была копией своего отца. Ей хотелось, чтобы Фримен оценивала ее собственные заслуги, а не заслуги ее отца. Она ничего не сказала.

– Если вы хорошо покажете себя на новой должности и вольетесь в команду здесь, в Хадли, я не сомневаюсь, что скоро встанет вопрос о вашем повышении до сержанта, – сказала Фримен.

– Было бы замечательно, мэм, – ответила Дэни.

Фримен улыбнулась и кивком дала понять, что Дэни свободна. Та поднялась, но тут в дверь кабинета постучали.

– Войдите, – пригласила Фримен.

– Простите, мэм, – сказала, входя в кабинет, сержант уголовного розыска Лесли Барнздейл.

Дэни взглянула на нее, и девушки обменялись улыбками.

– Я только что поделилась хорошими новостями с будущим констеблем уголовного розыска Каш, – сказала Фримен, заметив, как они смотрят друг на друга.

– Я рада, – ответила Барнздейл. – Мэм, прошу прощения, но у нас пожар в церкви Святого Стефана на Нижней улице. Один офицер уже на месте, но я хотела бы отправить констебля Каш в качестве подкрепления, чтобы допросить свидетелей.

Глава 5

Я сижу на деревянной скамье возле церкви Святого Стефана и пью воду из бутылки. Во рту все еще стоит привкус гари. Кладбище освещено аварийными огнями пожарных, и в воздухе висит густой запах горелого дерева. Я смотрю на тлеющее здание клуба – большая часть крыши выгорела, хотя стены еще стоят.

Выбежав из огня и рухнув на гравийную дорожку, я быстро нашел телефон и вызвал пожарных. Почти мгновенно я услышал со стороны Нижней улицы рев сирен. Пожарные отреагировали быстро и предотвратили распространение огня на древнюю церковь Святого Стефана, защитив вековые витражи и величественную колокольню.

От сгоревшего здания ко мне подходит молодая сотрудница полиции.

– Мистер Харпер? – спрашивает она, садясь рядом со мной. – Констебль Карен Кук. Парамедики сказали, что вы отказались от медосмотра.

– Со мной все в порядке, правда, спасибо, – отвечаю я.

– Иногда в таких ситуациях все же стоит пройти осмотр. Даже небольшое количество угарного газа в легких…

– Нет, честно, со мной все нормально. – Я делаю еще глоток воды. – Мне, наверное, просто надо попасть домой и принять душ.

– Я могу подвезти вас, если хотите.

– Нет необходимости. Мне тут пять минут пешком, не больше. Через Нижнюю улицу и один сквер – и я дома.

– Воля ваша. Прежде чем вы уйдете, я бы хотела задать вам пару вопросов, если вы не против.

Я киваю и жду, когда она продолжит.

– Мистер Харпер, правильно ли я понимаю, что именно вы сообщили о пожаре?

Я рассказываю ей все: как шел через кладбище, как заметил ярко-оранжевый свет на другой стороне, как нашел в клубе неизвестного человека, который выскочил из здания и убежал через церковные ворота. Кук записывает мои показания.

– Вы говорите, что человек, которого вы видели, показался вам худощавым, с угловатой фигурой. Как вы думаете, это был мужчина или женщина?

– Я его толком не разглядел, у него был на голове капюшон. Да я его и не рассматривал. Мне хотелось только побыстрее вывести его из огня.

Кук поднимает глаза от своего блокнота и ждет, чтобы я продолжал.

– Навскидку я сказал бы, что это мужчина, скорее даже парень лет двадцати, но это всего лишь догадка. – Глаза у меня все еще щиплет от дыма, и я энергично их растираю.

– У парамедиков должны найтись капли для глаз, если что.

Я улыбаюсь, но качаю головой.

– Я чуть лучше рассмотрел этого человека в свете фар машины. Рост примерно пять футов и девять, может десять, дюймов, спортивные штаны, куртка с капюшоном и ярко-оранжевые кроссовки. Боюсь, больше я ничего не запомнил. Спросите лучше у водителя машины.

– А марку машины вы тоже не запомнили? – спрашивает Кук.

– Все произошло слишком быстро. Я был, мягко говоря, не в форме.

– Мы попробуем найти водителя. Итак, он перебежал через дорогу и скрылся в роще, верно?

Я указываю на просеку между деревьями на опушке рощи:

– Вон туда он побежал.

К воротам церкви Святого Стефана подъезжает вторая полицейская машина. Я наблюдаю, как из нее выходит Дэни Каш – офицер, с которой я сотрудничал в начале года. За последние шесть месяцев мы, к сожалению, встречались всего раз, за чашкой кофе. Мне очень хочется подойти к ней и поздороваться. Но вместо этого я наблюдаю в свете прожекторов пожарных, как она быстрым шагом спускается по узкой тропинке вдоль кладбища и направляется к дому викария.

– Мистер Харпер? – окликает меня констебль Кук.

– Простите, – отвечаю я. – На самом деле я правда больше ничего не могу рассказать. Человек скрылся в роще, и сразу после этого я вызвал пожарных.

Она еще что-то говорит, просит позвонить, если я вспомню еще какие-нибудь подробности, но я ее почти не слушаю, потому что смотрю на Дэни Каш. Она уже идет по тропинке через кладбище к клубу, медленно шагая рядом с мужчиной, в котором я узнаю Эдриана Уизерса – викария церкви Святого Стефана.

Когда в начале года мы вместе работали, я сразу понял, что Дэни умна и проницательна. Благодаря интуиции она умеет находить ответы на самые сложные вопросы. И каждый раз, видя ее, я невольно улыбался.

Глава 6

В конце гравийной дорожки, ведущей через кладбище, виднелась деревянная калитка, за которой располагался сад викария. Сзади ярко светили прожектора пожарной службы, и самого дома Дэни, как ни старалась, не могла разглядеть. Стоя среди могил, под мрачными деревьями, она слегка поежилась. Нерешительно протянула руку к калитке и едва не подпрыгнула, когда из сада показался преподобный Эдриан Уизерс.

– Констебль, прошу прощения, – сказал он вместо приветствия. – Какая ужасная ночь. – Он посмотрел вверх. – Умоляю, скажите, что никто не пострадал. Я не в состоянии даже вообразить, что должен испытывать человек, запертый в горящем здании.

Дэни вздрогнула.

– К счастью, никто не пострадал, – сказала она. Они с констеблем Кук успели переброситься парой слов.

– Какое облегчение, – ответил викарий. – Я чувствую себя отчасти виноватым, ведь это случилось на территории церкви. Но на парковку заезжала машина скорой помощи? Или мне показалось?

– Мы полагаем, что кто-то действительно оказался заперт в здании во время пожара, но случайный прохожий сумел его вывести.

Дэни обернулась назад и поискала взглядом Бена Харпера. К счастью, рядом с ним была Карен Кук.

– Скорую вызвали в качестве меры предосторожности. Хорошо, что она не понадобилась.

– Вот и славно. Вы искали меня?

– У меня есть к вам несколько вопросов.

Эдриан Уизерс махнул рукой в сторону церковных ворот:

– Конечно, пойдемте.

Они медленно двинулись по тропинке к клубу.

– Я боялся, что огонь перекинется на церковь. Ей уже пять веков, и мне не хотелось бы, чтобы она погибла во время моей сравнительно недолгой службы.

Похоже, Уизерс со своими старательно подстриженным усами и аккуратной прической считал себя обаятельным.

– Могу я спросить, когда вы узнали о пожаре?

– По воскресеньям я провожу три службы, а вечер четверга посвящаю размышлениям. Я был в ризнице, в задней части церкви. Это маленькое помещение с толстыми стенами, и окно там почти не дает света. Я не знал о происходящем до прибытия пожарной бригады.

– А потом?

Уизерс остановился.

– Я вышел из передней части церкви – заднюю дверь мы всегда запираем – и увидел, что огонь, к счастью, почти потушен. Как только меня заверили, что все под контролем, я ненадолго вернулся в дом, чтобы успокоить жену. И как раз возвращался в церковь, когда встретил вас у калитки.

Шагая рядом с викарием, Дэни чувствовала в воздухе густой запах дыма. Она прикусила губу и прикрыла рот рукой. Тропинка разделилась, и от сгоревшего здания они повернули к церкви Святого Стефана.

– Какая красивая церковь, – сказала Дэни, когда они миновали широкое арочное окно с витражами и остановились у крыльца главного входа.

– Спасибо, – ответил Уизерс.

– Когда вы шли от церкви к своему дому, вы никого не видели на кладбище?

– Из живых – боюсь, никого.

Дэни улыбнулась:

– А ваша жена?

– А что моя жена? – переспросил Уизерс.

– С ней все в порядке?

– А, понял. Да, она только недавно вернулась после ужина с одним пожилым прихожанином.

С небольшой церковной парковки на Нижней улице медленно выезжала пожарная машина.

– Я обязательно лично поблагодарю начальника пожарного отделения за отличную работу его команды, – сказал Уизерс, провожая взглядом машину. – Мы с ним хорошо знакомы; вместе участвовали в нескольких благотворительных мероприятиях. Если у вас больше нет вопросов, констебль, мне нужно зайти в церковь, убедиться, что там все потушено на ночь. Не хотелось бы в спешке оставить зажженную свечу.

Дэни смотрела, как Уизерс поднимается по трем ступенькам, толкает тяжелые дубовые двери и входит в церковь. Она представила себе, как ложится в горячую ванну и смывает с тела запах гари. Погруженная в свои мысли, она не обратила внимания на фигуру человека, в темноте наблюдающего за ней из окна второго этажа дома викария.

Глава 7

Увидев, что Дэни простилась с викарием, я делаю пару шагов в ее сторону, и боль в лодыжке заставляет меня зашипеть.

– Мистер Харпер, вас точно не подвезти до дома? – спрашивает Кук, догоняя меня и осторожно беря за локоть.

– Нет, я в норме, правда, – говорю я, поворачиваясь обратно к зданию клуба. Двое пожарных уже демонтируют последние прожектора. – Нужно просто немного пройтись, и все будет окей. Лодыжка даже не вывихнута.

Карен Кук улыбается, заставляя меня рассмеяться.

– Нет, правда, – продолжаю я идти по гравийной дорожке и прикусываю изнутри щеку. Делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к ней:

– Видите? Все в полном порядке.

Я смотрю на массивный дом викария в викторианском стиле – лабиринт комнат на другой стороне кладбища. Из одного из окон второго этажа пробивается тусклый свет.

– С остальными свидетелями поговорим утром, – говорит Кук, следуя за моим взглядом. – Но вы уверены, что никого не видели на кладбище, когда начался пожар?

– Ни души.

– Никто не бродил вокруг церкви, не выходил из ворот?

Я отрицательно качаю головой:

– Извините. Было темно. Вряд ли я смог бы что-нибудь разглядеть.

Мы стоим перед обгоревшим входом в клуб. Что там делал тот человек? Почему он не попытался выбраться раньше? Почему убежал не сразу, когда я его окликнул? С петель свисают обугленные остатки двери. Сожженный плющ все еще цепляется за дверной косяк; дышать тут по-прежнему тяжело. Я достаю телефон и включаю фонарик. Набираю в грудь побольше воздуха и быстро иду вперед. Прежде чем Кук успевает сообразить, что я делаю, я уже внутри.

– Мистер Харпер, вы куда? – кричит она мне вслед.

Я вхожу в ту комнату, где нашел человека. В центре комнаты – обугленные до черноты сдвинутые вместе деревянные столы. Поставленные один на другой стулья почти сгорели.

– Что же он здесь делал? – размышляю я вслух, освещая комнату лучом фонарика.

– Мистер Харпер, выйдите, пожалуйста. – Офицер Кук последовала за мной в комнату. – Здесь небезопасно.

– Тот человек оказался здесь не просто так, – отвечаю я. – В самый разгар пожара он ползал по полу, как будто искал что-то.

– Завтра пожарный-следователь все тут осмотрит.

Она пытается меня выставить, но я давно понял: хочешь что-то узнать, умей задавать правильные вопросы. И двигаюсь дальше. У стены стоят остатки чего-то вроде спортивного комплекса. С потолка свисают обгоревшие канаты.

– Что здесь было? Что-то типа спортзала?

– Возможно, – отвечает Кук. – Здание давно пустовало, но раньше здесь проводились разные общественные мероприятия.

Я перелезаю через деревянный тренажер для гребли и провожу пальцами по влажной саже, покрывающей древнюю скамью для жима.

– Мистер Харпер, я выхожу. Прошу вас, идите за мной.

Я поднимаю фонарик и оглядываю комнату.

– Вот тут я его увидел, – говорю я и плечом пытаюсь сдвинуть обугленную скамью, но та привинчена к полу. В свете фонаря мелькает какой-то блик. Я наклоняюсь и понимаю, что луч отразился от лезвия ножа.

Раздается грохот. Скамья валится вниз, проламывая пол, куда-то на уровень фундамента. Я отпрыгиваю назад и вскрикиваю, приземлившись на поврежденную ногу.

– Мистер Харпер! – кричит офицер Кук. – Здесь правда небезопасно, пойдемте.

Она права, и я торопливо покидаю помещение. Большая часть задней стены уничтожена огнем, и мы легко выбираемся из здания через образовавшуюся дыру.

– Там был нож, – говорю я. – Под жимовой скамьей.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Свет фонарика отразился от лезвия.

– Если там есть нож, пожарные-следователи завтра его найдут.

Кук включает свой фонарик, освещая нам путь через густой кустарник; я следую за ней.

– Уже есть предположения о причине пожара? – спрашиваю я.

– На данном этапе только догадки.

– Мог это быть поджог?

– Надеюсь, что нет.

– Потому что, если это был поджог, тот, кто был внутри, мог быть целью, так?

Кук отвечает не сразу. Мы сворачиваем и обходим здание, оценивая последствия пожара.

– Думаю, тому, кто был внутри, очень повезло, что вы появились вовремя, – тихо говорит она.

Я останавливаюсь и внимательно осматриваю остов здания. На стене все еще держится металлическая водосточная труба. Направляю луч фонаря вниз и вижу на почерневшем люке водостока разбитую стеклянную бутылку. Поднимаю ее и подношу горлышко к лицу. В нос шибает запах сосны – его ни с чем не спутаешь.

– Скипидар, – говорю я. – Легковоспламеняющийся. – Надо найти того человека.

Глава 8

Пятница

Памела Катберт ненавидела утро. Она уже не помнила, когда в последний раз просыпалась отдохнувшей. Всю ночь она ворочалась и не могла уснуть. Ноги затекли, ступни покалывало, вялые руки еле поднимались. Она потянулась к тумбочке и взяла телефон. Местный чат переполняли сообщения о пожаре в церкви Святого Стефана. Ей это было совершенно неинтересно, и она включила радио, послушать утренние новости. Все было плохо – бесконечный поток катастроф: наводнения, убийства, коррумпированные политики, невинные солдаты, погибшие на чьей-то чужой войне. Ничего, что могло бы ее развеселить. Она переключилась на свою любимую музыкальную станцию Absolute 80s. Они имели привычку ставить одни и те же песни, но Памела не возражала. Эти песни напоминали ей о временах, когда она была счастлива.

Диджей объявил: “Вот вам кое-что, чтобы как следует настроиться на выходные”. Откидывая одеяло, Памела задумалась, когда люди вообще успевают работать. К обеду в барах у реки будет уже не протолкнуться. В ее время все работали пять дней в неделю. Начался припев, и она принялась подпевать. Ей скоро семьдесят пять, а она все еще слушает группу Adam and the Ants. Она улыбнулась сама себе. Кого она обманывает?

Она села на край кровати и осторожно потерла уплотнения в ладонях. Каждое утро они болели. Иногда она просыпалась с почти онемевшими руками. Как-то она показала уплотнения своему доктору и заметила, что он полез искать информацию в компьютере. И в итоге сказал, что это, вероятно, старческое, и посоветовал каждое утро принимать по две таблетки парацетамола. И это все? Она усомнилась в его квалификации. Он выглядел совсем юным – лет на двадцать – хотя, конечно, должен быть старше. В последнее время все вокруг казались Памеле молодыми. Он был замещающим врачом, и она подозревала, что это его первая настоящая работа. По крайней мере, он старался и был очень аккуратно одет. В итоге она даже почувствовала к нему жалость. Уходя, она поблагодарила его и сказала, что надеется увидеть его снова. Почему – она сама не знала. По дороге от его кабинета она не могла перестать смеяться. Женщина в регистратуре, наверное, сочла ее сумасшедшей. Она намеревалась записаться еще раз – позже, когда ее врач, доктор Джа, вернется из Индии. Та уехала на месяц преподавать в город Мерут. Памела никогда не слышала о Меруте и спросила доктора Джа, не в Дели ли это. Нет, ответила доктор Джа, хотя не так уж и далеко. Памела про себя подумала, что лучше бы доктора Джа направили в Дели. Памела переживала, что в Меруте такой прекрасный врач будет растрачивать свой талант впустую.

Почувствовав щекотку в носу, она полезла в ящик тумбочки за салфеткой. Звякнули две пустые миниатюрные бутылочки из-под джина. Доктор Джа не одобрила бы. Памела вытерла нос и сделала глоток воды из стакана на тумбочке. Затем поднялась на ноги и потянулась, постепенно распрямляя спину. По крайней мере, это ей еще удавалось. Она надела тапочки, и по радио заиграла “Physical”[1] Оливии Ньютон-Джон. Она увеличила громкость – не намного, чтобы соседи не начали стучать по тонким до смешного стенам – и пустилась в пляс. Что бы сказали люди, если бы ее увидели? Ей было все равно – и она медленно протанцевала в ванную.

Памела уже почти пятьдесят лет жила в маленьком доме с террасой на Хадли-Хилл-роуд. Каждый раз, когда мимо проезжал грузовик, у нее дребезжали окна. В последнее время машины текли просто нескончаемым потоком. Она зашла на кухню и поежилась: из задней двери тянуло утренним холодом. Она бы давно заменила окна и двери, если бы могла себе это позволить. Вдове на пенсии не на что покупать новые стеклопакеты. Она плотнее запахнула халат и прибавила температуру на батареях. Кухонные часы показывали четверть девятого. Нужно было поторопиться; она не хотела опоздать. Она включила тостер на разогрев и достала из хлебницы свой любимый хлеб с орехами. Хватило ровно на два куска. Открыла холодильник и поняла, что у нее почти закончилось масло. Придется заглянуть в мини-маркет. Она улыбнулась, потому что это означало, что сегодня она может намазать побольше джема. Доктор Джа не одобрила бы. Слишком много сахара, сказала бы она. Но доктор Джа была в Меруте и узнать об этом никак не могла. Памела всегда покупала джем на фермерском рынке в Сент-Марнеме, куда ходила почти каждую субботу. Это была довольно долгая прогулка, но она давала хороший повод выбраться из дома, и это действительно приносило ей пользу. Когда на улице было сухо, она шла по тропинке вдоль реки. Выходило немного дольше, но ей нравилось наблюдать за людьми на берегу.

Фермерский рынок располагался на парковке возле клиники, прямо посередине деревни. Однажды в субботу, когда она покупала свой джем, за прилавком – кто бы мог подумать! – стояла доктор Джа. Памела была ошеломлена. Оказалось, что у мужа доктора Джа свой бизнес по производству консервов, соусов чатни и горчицы. Английской горчицы, что удивило Памелу. Муж доктора Джа был совсем не таким, как она его себе представляла. Его звали Эдвард. Детей у них не было, чем, вероятно, объяснялось, что они могли торговать на рынке каждые выходные. Памела захотела поддержать их – доктор Джа всегда была к ней так добра – поэтому решила взять две банки джема. Вот тогда доктор Джа и сказала ей, что в нем много сахара, поэтому его нужно намазывать тонким слоем. Не будь он таким вкусным, она перестала бы покупать джем у мужа доктора Джа и стала бы ходить за ним в Tesco. В Tesco тебе не говорят, каким слоем его лучше намазывать. Она улыбнулась доктору Джа и ответила, что всегда следит за своим сахаром, но уже через пять минут доктор Джа заметила, как она покупает полдюжины булочек с вишней. Хорошо еще, что доктор Джа не увидела пару бутылок красного вина у нее в рюкзаке, подумала Памела и на прощанье помахала доктору рукой.

Она достала из тостера хлеб с орехами, быстро намазала его маслом и хорошенько сдобрила джемом. Налила в свою любимую белую с синим фарфоровую чашку чай, водрузила все это на поднос для завтрака и отнесла в гостиную. Поставила поднос на стеклянный столик у окна, выходящего на тротуар Хадли-Хилл-роуд. Взглянула на часы на каминной полке; еще не было и половины девятого. Как раз вовремя, подумала она, опускаясь в повернутое к окну кресло. Откусывая от тоста, она посмотрела на дорогу и увидела спускающихся с холма школьников. Она пила чай, когда подростки миновали ее дом. Обычно большинство из них не обращали внимания на старушку в окне, но всегда находился один-другой, считавший своим долгом выкрикнуть какую-нибудь гадость. Памела не обращала на них внимания. Все мы когда-то были молоды, напоминала она себе.

Младшие дети появлялись минут через десять. Видимо, уроки у них начинались немного позже, чем у старших. Маленьких почти всегда вели матери, хотя в последнее время их все чаще сопровождали отцы. Некоторых, бывало, даже сразу двое. Это ее не беспокоило. Главное, чтобы люди были счастливы, а дети – в безопасности. К тому времени, как в ее поле зрения появилась Джинни, Памела жевала уже второй кусок тоста.

Она сразу заметила Джинни по рыжим волосам, собранным в хвостики, веснушкам и сияющей улыбке во все лицо. По прикидкам Памелы, девочке было лет восемь-девять. Пару месяцев назад Памела начала махать Джинни. Не слишком демонстративно – просто слегка шевелила пальцами. Спустя неделю или две Джинни ответила ей тем же. Вскоре после Памела взяла за правило беззвучно произносить: “Привет”, и Джинни отзывалась. Мать Джинни почти всегда шагала, уткнувшись в телефон, и ничего не замечала.