Читать онлайн Спиритический салон графини Ельской

© Вейс Е., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Прологъ

ЗАПИСКИ ЧЕСТНОГО СПЛЕТНИКА

Мода на всё «мистическое» проникла в Российскую империю незаметно, но снискала интерес едва ли не каждого второго жителя. Наш премилый городок К. не остаётся в стороне. Выходя из дома на прогулку, вы можете наткнуться на по меньшей мере два или три спиритических салона с кричащим названием. «Медиумы», а именно так именуют себя предприниматели потустороннего дела, обещая на своих сеансах установить контакт с любым духом. И всего-то за смешную сумму.

Признаться, ваш покорнейший слуга участвовал в нескольких таких и, к глубочайшему разочарованию, не увидел ничего похожего на реальное общение с кем-то из иного мира. Столоверчение, звуки колокольчиков и прочие хитрые уловки – отнюдь не свидетельство от покойного друга или родственника.

Тем, кто собирается упрекнуть меня в глубочайшем скептицизме, могу сказать только одно: в городе К. нет человека, который сильнее желал бы поговорить с духом. Именно поэтому правдивого слова мастер, то бишь ваш покорный слуга, и дальше продолжит искать истинного медиума, разоблачая шарлатанов, упивающихся чужим горем от потери.

В связи со всем вышеупомянутым хочу поведать о весьма любопытном случае, или, будет правильнее высказаться, человеке. На званом вечере у графа Зотова некая графиня Ельская, недавно прибывшая к нам, помогла вернуть любимую табакерку графа. По признанию самой графини, где искать вещицу, ей подсказал не кто иной, как умерший лакей.

Что это – невероятное везение и продуманный стратегический ход или явление чего-то более запутанного, того самого сверхъестественного?

На страже событий,ваш Бессонница-шутник

Глава 1

Морошка

Шаркающий звук соприкосновения подола шерстяного платья и пола перемещался из одного угла кабинета в другой. По обыкновению, кабинеты отводились под хозяйские, а значит, мужские рабочие дела. Однако интерьер этой комнатки прямо-таки намекал, что время здесь проводит вовсе не мужчина. Рассудить так можно хотя бы потому, что на стены был нанесён мягкий салатовый окрас, а не модный желтоватый. На двух больших окнах, выходящих на оживлённую улицу вблизи набережной, красовались тяжёлые бархатные шторы, подвязанные широкими лентами. Из иных украшений в кабинете имелись картины деревенских пейзажей и несколько растений: на тумбе возле рабочего стола и ещё на столике поменьше, рядом с канделябром.

Когда к шарканью добавились и глубокие тягостные вздохи, графиня отложила газету в сторону и устремила внимательный взгляд на свою нянюшку и старшую горничную в одном лице.

– Что такое?

– Ах, голубушка, хоть убей, не разумею я, почему ты продолжаешь читать эту гадость. Это же сборник сплетен и грязи. Зачем вообще порядочному человеку писать о чём-то таком? – Надежда Никифоровна водила тряпкой по одному и тому же месту, однако, казалось, совсем не замечала этого, распаляясь всё сильнее. – Но крепче всего меня возмущает, что этот бесталанный писака стал и о тебе болтать!

– Как бы он тебе ни не нравился, няня, но его записки здорово помогли в моём деле, – невозмутимо ответила графиня, не считавшая, что дар писательства обошёл стороной Бессонницу-шутника: у автора определённо был свой стиль, а некоторые остроты и вовсе вызывали улыбку. Да и в том, что в скандальной газете стали писать и о ней, Мария видела скорее пользу, чем вред. Своими силами привлечь столько внимания и закрепиться на спиритическом поприще было бы куда сложнее.

Надежда Никифоровна бросила тряпку на столик и вытерла руки о передник. По жесту становилось понятно, что новое дело барышни не нравилось ей ещё больше, чем работы Бессонницы-шутника.

– Марьюшка, с опасными вещами ты играешь. Духи, черти, спиритизмы эти… – пухлое лицо няни перекосилось, – тьфу! Неужели тебе совсем-совсем не страшно?

– А я и боюсь. – Мария встала и с тихим цоканьем каблучков направилась к окну. Посмотрев вниз, она увидела несколько пар, разодетых по последней моде, наслаждающихся последними тёплыми деньками осени. – Я боюсь, – вновь повторила она. – Боюсь, что однажды не смогу обеспечить тебя, Анюту и племянника. Боюсь, что нам будет нечего есть. Что ты не сможешь вязать свои любимые платки. Что у Анюты не будет новых книг. Что Илья не поступит в гимназию и в военную академию.

Заметив, как нянюшка украдкой вытирает слёзы передником, она поспешила к женщине. Перехватив руки няни, она прижала крупные ладошки к своей груди и мягко улыбнулась:

– Ни одному мёртвому не напугать меня, пока вы втроём рядом. Потому ни о чём не тревожься и просто продолжай ворчать.

Графиня Ельская была из тех, кто не любил сорить деньгами: пышным нарядам она предпочитала более практичные, вместо нескольких комнатных слуг, лакеев и двух кухарок держала верную трудолюбивую нянюшку и её дочь Анюту, да и в свет Мария начала выходить совсем недавно и не без тайного умысла. И всё же иногда она вполне могла обратиться к простому принципу «отдай – и получи вдвойне». Опираясь на эту мудрость, графиня решилась действовать и снять крохотное помещеньице на одной из самых оживлённых площадей, да ещё и по баснословной цене. Тем не менее более удачного места для её предприятия было не сыскать. В районе, что выбрала Мария для спиритического салона, находились известные места города, начиная с Малого театра и булочной купца Игнатьева и заканчивая рестораном, куда по вечерам заглядывали сливки общества.

Само помещение представляло собой комнату на первом этаже в добротном здании на углу улицы. Внутреннее убранство на первый взгляд могло показаться достаточно аскетичным: прилавок, за которым графиня встречала посетителей, только два кресла, взятые из барской квартиры, и круглый стол на четырёх высоких ножках. Мнение о бедности интерьера сохранялось до тех пор, пока вошедшие не начинали присматриваться к мелочам. Взять, к примеру, кресла. Ножки из красного дерева украшала искусная резьба, а подлокотники были сделаны в виде рогов изобилия. Мастер явно был искусным, и у владелицы салона вкус тоже присутствовал.

Мария отложила перо в сторону. Нежно-розовые облака растекались по всему небу. Немного погодя они приобретут алые оттенки, пока наконец не сменятся глубокими синими, с блестящими серебристыми вкраплениями мерцающих звёзд. Скоро на улицы выйдут фонарщики, которые зальют лампы топливом, чтобы продлить день на ещё некоторое время.

«Как много они зарабатывают?» – задумалась графиня и не удержалась от протяжного вздоха. Мыслить подобными категориями становилось её вредной привычкой. Мария боялась, что однажды взамен приветствий начнёт выпытывать у людей, сколько рублей притаилось в их кожаных кошелях.

Волосы графини разлетелись в стороны. В салон вошла гостья, впустив порывы разыгравшегося ветра.

Всех посетителей своего салона графиня делила на три типа: Праздных, Страдающих и Неверующих. Первые были жадны до острых ощущений. Ими двигало веселье, а вовсе не желание погрузиться в таинство разговора с мёртвыми. Сильное удивление – вот что было их приоритетом. Страшные звуки и неясные тени. Их привлекало всё, от чего сердце уходило в пятки. Совершенно иные мотивы приводили к медиумам вторых. Этих людей душила потеря, с которой они не могли или не хотели справляться. Страдающие жаждали убеждения: любого, даже самого незначительного факта, который подарил бы им ощущение, что близкие рядом. Неверующих же Мария жаловала меньше всего. Отчасти из-за того, что они напоминали графине её саму. Но в основном потому, что Неверующие больше остальных доставляли неудобств.

Стеклянный абажур выпуклой керосиновой лампы смягчал свет, создавая вокруг графини таинственную обстановку. Перехватив чугунную подставку поудобнее, Мария вытянула руку, чтобы размытые черты посетителя приобрели форму.

Люди, относящиеся к окружающим знакам с глубоким благоговением, могли бы счесть резкую перемену погоды дурным знаком. За окном разразился дождь. Мария не вздрагивала от каждого громкого звука и не менялась в лице, в отличие от её гостьи. Чтобы определить тип женщины, сидящей напротив, графине было достаточно одного взгляда. Чашка приятного молочного цвета в её руках контрастировала с полностью чёрным одеянием.

– Итак, – начала Мария, поняв, что гостье не выйти из состояния задумчивости самостоятельно, – чем могу быть полезна?

Мария была не до конца уверена в статусе женщины и в том, какое обращение следует выбрать, поэтому решила не рисковать. Гостья зашевелилась. Каждое её движение, резкое и зацикленное, напоминало заводную фигурку на музыкальной шкатулке. И эта фигурка наконец отмерла после того, как повернули ключ.

Женщина поставила чашку с нетронутым чаем на блюдце и поднесла руки к аккуратной шляпке, к которой крепилась ажурная ткань. Траурная вуаль.

– Позвольте представиться. Ольга Платоновна Волкова. – Она склонила голову в приветствии и чинно сложила ладони на коленях.

Теперь, когда лицо гостьи ничего не скрывало, Мария увидела, что графиня Волкова была немногим старше её. Однако горе отразилось на её лице, легло на кожу толстым серым слоем, сделав образ женщины тусклым и безжизненным.

«Что ж, пора». Мария взмахнула рукой, раскрыв изумрудного цвета веер с перламутровыми бусинами на кончике. Неспешное обмахивание привлекло внимание Ольги Платоновны. Она была в предвкушении чего-то неведомого, но в то же время столь желанного. И пока она пыталась собраться с мыслями, Мария сосредоточенно выискивала любые намёки, которые помогли бы установить личность погибшего. Ведь страдающие приходят не затем, чтобы удивляться.

– Один из моих добрых друзей высоко отзывался о вас и ваших… способностях. – Ольга Платоновна зашла издалека, тщательно подбирая слова. – Он уверял, что сам стал свидетелем того, как вы общаетесь с духом. И у меня нет причин не доверять ему, поскольку всё, что вы сказали и сделали, так или иначе нашло подтверждение. Однако я должна удостовериться, прежде чем…

– Как давно она умерла?

Женщина вздрогнула. Чёрные тонкие брови сошлись на переносице, а глаза наполнились слезами. Впрочем, уже через мгновение она вновь приняла нарочито отстранённый вид. Положение семьи Волковых было у всех на слуху, но Мария ничего об этом не знала. Она лишь удачно ткнула пальцем в небо.

– Сестра погибла несколько месяцев назад, – еле слышно произнесла Ольга Платоновна и замолчала, предоставляя медиуму возможность проявить себя.

Мария едва уловимо кивнула скорее новой информации, чем гостье, и перестала играть веером. Она поднялась на ноги, царапнув ножками стула по полу, и отошла к прилавку, принявшись искать что-то в ящиках. Когда вернулась, в её руках была свеча необычного розоватого оттенка и глиняная плошка[1], наполненная водой. Поставив свечу посередине стола, графиня Ельская подожгла фитиль. Пламя неохотно задрожало. Белёсые клубы дыма окутали их, отделив от остального мира полупрозрачным куполом.

Мария давно заметила, что огонь сказывался на восприимчивых людях интереснейшим образом, делая их уязвимыми и податливыми. Заворожённые, они начинали любоваться им. Постепенно их зрение становилось размытым, а эмоции на лице – очевидными.

Графиня Ельская занесла свечу над ёмкостью и подождала, пока не сорвутся несколько капель воска. В отражении по худым щекам, чуть розоватым губам и узкому вздёрнутому носу пробежала рябь. Сильнее склонившись над чашей, Мария начала тихонько напевать. Со стороны это казалось чем-то страшным, чем-то, что могло бы призвать духа. На деле же песня была обычной детской колыбельной, которая едва ли способна заинтересовать умершего.

Так продолжалось некоторое время. Мария вдруг зябко повела плечами. Из её рта неожиданно вырвалось облачко пара. Что имело бы смысл, будь она на улице морозным утром. Но она по-прежнему находилась в отапливаемом салоне, с плотно закрытыми окнами и дверью.

– Эт-то она? Верочка? – прошептала Ольга Платоновна, указывая на свечу.

Возможно, пасмурные тяжёлые краски вечера сказались и на рассудке самой Марии: огонь, что ещё секунду назад пылал красным, словно сделался бледно-голубым и стал напоминать прозрачную корку льда на замёрзшей реке. Отогнав липкое чувство, ползущее от живота к лодыжкам, она спокойно ответила:

– Ваша сестра здесь.

Чем бы ни были происходящие события, графиня не могла упустить возможность удивить свою посетительницу. Мария смежила глаза, борясь с зудом в груди. Казалось, кто-то водил пером по её рёбрам и делал это изнутри.

«Мор… ш… а».

Слуха коснулось слово. Короткое и неразборчивое. Графиня нахмурилась, а когда поняла, что не в силах распознать его, открыла глаза:

– Что вы сказали?

Ольга Платоновна покосилась на неё с нескрываемым недоумением.

– Я молчала.

– Вы уверены? – не сдавалась Мария, ничуть не сомневаясь, что совершенно точно слышала что-то.

– Абсолютно.

– Должно быть, это Вера. Ваши голоса похожи, – солгала графиня, даже не переменившись в лице.

Ольга Платоновна активно закивала, уверив, что это чистая правда и многие путали их с сестрой. Она промокнула уголки глаз платком и с горячностью подалась вперёд.

– Что ещё она вам говорит?

Мария сосредоточилась, в такие минуты она напоминала себе гончую на охоте. Крылья носа хищно раздувались. Звуки дождя и чужого дыхания отошли на второй план. Среди окружающего её разнообразия запахов и предметов она пыталась взять один-единственный след. Любая мелочь могла быть полезной: украшение, которое сказало бы о предпочтениях, ткань туалета, намекающая на благосостояние, царапины на руках и прочее. И наконец нашла то, что нужно: изящный и знакомый рисунок на хлопке.

– Вера говорит, что училась в Александрийском девичьем институте. – Уловив вздох Ольги Платоновны, Мария придала голосу больше выразительности. – Она пребывала в его стенах несколько лет.

– Вера проучилась там шесть лет. Всё было замечательно. Ей так нравились занятия. Танцы, языки, а особенно она любила…

– Рукоделие. Вера любила вышивать. Платок в ваших руках. Она вам его подарила.

Маска спокойствия графини Волковой покрылась трещинами. Ольга Платоновна больше не могла сдерживаться. Она уткнулась лицом в ладони. Острые плечи содрогались от рыданий, с губ срывались бессвязные фразы.

Мария хотела успокоить гостью, даже протянула к ней руку, но дотронуться не решилась. Уловив движение, мелькнувшее в чаше, она опустила взгляд. Оттуда, из тёмной глади, на неё смотрели собственные глаза. Серые, словно тучи во время грозы, и блестящие, будто от слёз.

«Моро-ошка».

Казалось, это выдохнули ей в ухо. Правая часть лица онемела. Тело пробил озноб. Графиня не попыталась вскрикнуть или испуганно отпрянуть. Она не шелохнулась. Было разумнее спокойно оценить произошедшее.

– Морошка, – повторила Мария, ощутив на языке кислый вкус. Графиня хорошо помнила эту ягоду: золотисто-жёлтая, мягкая, сочная.

– Ах! Так вы и правда можете говорить с ними. – Шляпка Ольги Платоновны свалилась к ногам. Она смотрела на Марию удивлёнными глазами, словно у той над рыжими волосами замерцал ореол святости. – Ещё в детстве мы дали друг другу ласковые прозвища. Она звала меня Малинкой, а я кликала её Морошкой. Ягоды ведь похожи.

Будучи хозяйкой спиритического салона, Мария недурно разбиралась в тонкостях спиритуализма, но грешила одним немыслимым для практикующего медиума недостатком – она не верила в призраков. Было ясно, что у спиритизма имелись любопытные составляющие, которые всё же меркли перед здравым смыслом и окружающей людей действительностью. Но отрицать вещи, творящиеся под носом, Мария не спешила. Слово, дарующее власть над графиней Волковой, придумано не ей, а продиктовано извне. Случившееся заинтересовало другую сторону Марии, которую она давным-давно запрятала глубоко внутри.

– Тянуть дальше нет смысла. – Ольга Платоновна поднялась, прервав размышления Марии, и взглянула на неё с высоты своего немалого роста. – Вера, если ты здесь, умоляю, скажи, что случилось. Ты ведь не могла так поступить, правда? Ты ведь не могла убить себя!

Пламя дрогнуло. Мария не сводила пытливого взгляда с гостьи. Графиня Ельская могла сочинить тысячи правдоподобных уловок, ведущих к успеху, но возможно ли придумать хотя бы одну причину, которая заставит поверить в самоубийство родного человека? Нет, для такой лжи у неё не хватало ни опыта, ни смелости.

– Боюсь, что ваша сестра ушла.

– Как же так?

– Полагаю, её духу тяжело находиться так далеко от места, – графиня Ельская ненадолго замолчала, – кхм, смерти. К сожалению, я бессильна.

– Понимаю, – выдавила из себя Ольга Платоновна. – Вернее, я совершено не разбираюсь в вашем ремесле. Но доверяю вам. Мария Фёдоровна, милая, прошу. – Она склонилась над медиумом и стиснула её плечи. – Помогите мне разобраться.

Мария скрипнула зубами, хватка гостьи становилась всё сильнее, а её собственное сердце – всё податливее. Когда графиня Ельская наклонила шею назад, одна из чужих слезинок попала ей на щеку.

– Правда – не лекарство, ваше сиятельство. Легче может и не стать.

– О расходах не волнуйтесь. Вознаграждение будет щедрым. Я сделаю всё, чтобы о вас узнали и другие, только скажите, из-за чего умерла моя сестра.

– Я… – согласие почти слетело с губ, и Мария ощутила злость. На саму себя. Как она могла помочь? Если посетить институт, разузнать больше информации – это ведь всё равно ничего не даст.

«Если только Вера и в самом деле не расскажет сама». – Даже в собственных мыслях слова звучали нелепо.

Когда золотистые блики протиснулись сквозь полоску меж шторами, спрыгнули с низкого подоконника и, крадясь, добрались до заострённого края подушки, Мария уже не спала. Мысли кружили в голове, словно рой диких необузданных пчёл, коих она наблюдала однажды в детстве из окна.

Где-то внизу гремела посудой Надежда Никифоровна. Няня всегда вставала вместе с первой зарёй: не так давно ей приходилось доить коров и кормить животных. После переезда в город в этом больше не было нужды, а привычка, выработанная годами, осталась. Мария не жалела, что они покинули усадьбу. Здесь было больше надежды на беззаботную жизнь. Конечно, если она преуспеет в своем деле.

Идея открыть спиритический салон пришла к графине вскоре после переезда. Прогуливаясь по местным книжным лавкам и просматривая свежие выпуски газет, она быстро заметила, что занимало внимание аристократов и зажиточных горожан. Мария приобрела несколько именитых работ с говорящими названиями наподобие «Пять способовъ вызвать духовъ» и пришла к выводу, что если ты не обделён фантазией и умеешь подстраиваться, то быть медиумом не так уж и трудно. Помимо всего перечисленного, графиня, которая редко проявляла искренние эмоции, была очень чуткой и внимательной. И это отлично срабатывало с большинством посетителей, однако оказалось бесполезным в случае с графиней Волковой.

Разумеется, Мария не согласилась отправиться в институт, чтобы поговорить с духом Веры, но ответить прямым отказом не смогла. В тот вечер ничто не смогло бы переубедить Ольгу Платоновну. Именно поэтому Мария пообещала послать ей весточку через два дня. Ровно столько требовалось, чтобы придумать достойную причину не браться за это дело.

Мария перевернулась на живот, теснее прижимаясь щекой к недавно постиранной наволочке. Тонкий аромат полевых цветов из букета на подоконнике вернул графиню к размышлениям о недавнем сне, в котором она вновь искала племянника. Этот сон, или, правильнее будет сказать, «воспоминания», повторялся периодически, дополняясь всё новыми подробностями, о которых Мария успела позабыть. Будто наяву, она вновь ощутила свежесть утренней росы и тревогу, что, словно паутина, поджидающая меж деревьев, липла к лицу и пальцам.

Прошлое

Усадьба Ельских

На круглом столике, накрытом довольно старой, но не растерявшей былого изящества скатертью, кипел самовар. В пламени подожжённой сальной свечи мельхиоровая утварь отбрасывала типичные для добротного материала серебристые блики. Этот нарядный, сужающийся книзу самовар оставался одной из немногих дорогих вещиц в обнищавшем имении покойного графа Ельского.

Мягкий и щедрый по натуре помещик давным-давно освободил большую часть бывших крепостных. Что не только определило судьбу имения, но и поразило вдову Ельскую в самое сердце. Не успела женщина отойти от одного потрясения, как на пороге её поджидало другое. Граф, любящий и потакающий любым прихотям красавицы жены, находясь на смертном одре, неожиданно передаёт всё наследство дочери графини – Марии Фёдоровне. Совсем юная Мария получила от отчима сто тысяч рублей и тридцать три копейки, небольшую усадьбу в болотистой местности и восьмикомнатную барскую квартиру в городе К.

Маменька и старший братец не упускали возможности упомянуть о её невероятном везении. Мария лишь качала головой, мысленно сверяясь с бесконечным списком насущных хозяйственных дел. Несведущие родственники ни капли этим не интересовались. А ведь нести ответственность приходилось не только за себя, но и за прислугу.

Шло время. Денег становилось всё меньше, а вот привычка к хорошей жизни у семейства осталась. Но и их усадьбу наконец осветило солнце. Целую неделю улыбка не покидала бледного лица Марии, на котором всё ещё красовалась детская припухлость. Брат сообщил, что заступил на службу, пускай и в самом низком офицерском звании. Графиня верила, что небольшое жалованье, которое добыто собственными усилиями, научит его благоразумности и отобьёт пристрастие к карточным играм.

Матушка же, как это уже доводилось и раньше, погрузилась в водоворот страстей и поисков новой любви. «Ах, моя глупая милая Мари, – каждый раз запевала женщина на французский манер, возвращаясь после долгого отсутствия. – Если бы ты только согласилась выйти в свет со мной, mon cher[2], то совсем скоро поняла бы, что нет ничего прекраснее чувства влюблённости».

В подобные минуты юная графиня усмиряла досаду и с неизменно вежливой улыбкой демонстрировала полное равнодушие к такого рода забавам. Что совсем не означало, будто у Марии отсутствовал интерес к развлечениям. Ей нравилось собирать растения для гербария. В своё время отчим высоко отзывался о её коллекции сухих цветов и трав. Графиня была не прочь послушать игру на фортепиано или даже помузицировать самой. Впрочем, маменька эти безобидные увлечения не считала способными скрасить досуг. Милее всего её праздной душе были балы. Толика любопытства к подобным мероприятиям имелась и у Марии. Какой молодой даме хотя бы раз не мечталось покружить под тенью ослепительной люстры, да ещё и под руку с любезным кавалером? Однако подготавливать парадный туалет для двоих было бы слишком дорого, хватало и того, что маменька порой наряжалась за троих. К счастью, такие разговоры не затягивались: старшая Ельская была истинной мерзлячкой и в плохо отапливаемой усадьбе не задерживалась. Получив от дочери деньги на расходы и на дорогу, женщина уезжала в город.

В один из дней, ожидая возвращения матушки спустя четыре месяца, Мария велела слугам подготовить самую тёплую комнату в доме и посильнее растопить печь. Но ни к вечеру, ни к глубокой ночи женщина не объявилась. Лишь поутру доставили письмо обескураживающего содержания. Среди нескончаемого потока комплиментов о достоинствах нового ухажёра маменьки Марии удалось выхватить главное – она осталась одна. Брат занят на службе, а мама уехала во Францию. Пускай они втроём не были образцовой семьёй, юная графиня почувствовала себя брошенной.

Немного поразмыслив, графиня пришла к выводу, что сложившаяся ситуация не так уж плоха. Теперь, когда Мария осталась одна, нужно начинать укрепляться в жизни. Можно развести больше скота или вложиться в какое-нибудь предприятие. Она обязана попробовать.

– Как легкомысленно, – заключила Мария, вспоминая те наивные мысли. Она мягко подула на чай, прежде чем сделать глоток.

Графиня резко покачала головой, и Анюта, дочка нянюшки Марии, потупила взгляд и отступила на несколько шагов от стола. Четырнадцатилетняя хрупкая девочка убрала за спину канделябр, чтобы не беспокоить барышню ещё больше. Анюта улыбнулась, демонстрируя глубокие ямочки на розовых щечках. Она знала, что нельзя жечь свечи без лишней на то причины, хозяйка могла обходиться одной, однако продолжала время от времени предлагать осветить комнату чуть получше.

– Что же Сергей? – поинтересовалась графиня, взглянув на настенные часы. Маятник в виде круглого золотого диска-грузика тяжело раскачивался из стороны в сторону. Так же нелегко для Марии Фёдоровны тянулись минуты ожидания.

– Всё ещё переодевается, ваше сиятельство.

Графиня усмехнулась: ясно как день, брат оттягивал встречу и необходимость отвечать на вопросы. А их у неё было достаточно. Миновало три года с тех пор, как Сергей бывал в имении. Он посылал редкие письма, да и в тех клянчил рубли, чтобы погасить очередной долг. И вот он заявился к ней на рассвете, да ещё и с ребёнком – худым и промокшим.

Двери позади графини растворились, впустив холодный ветерок. Она нахмурилась, ощутив поцелуй на щеке. Вместе с прикосновением её обдало запахом крепкого алкоголя.

– Моя милая сестричка! – Сергей потянулся к ладоням графини, рассудив, что одного поцелуя будет недостаточно. Поочерёдно расцеловав каждую, он вальяжно прошествовал к стулу на другой стороне стола. – Свежий воздух загородной жизни в нашей усадьбе хорошо сказывается на твоей красоте. Уверен, в будущем придётся не раз отстаивать твою честь на дуэлях.

Мария сощурилась, когда из его рта так легко вырвалось «нашей». В этих деревянных стенах не было ничего его. Ни по закону, ни по морали. Однако высказываться резко с самого начала не спешила. Осадить брата всегда успеется. Сейчас графиню интересовало лишь одно: зачем же он приехал?

– О чьей чести и стоит волноваться, так точно не о моей. – Она поставила чашку на блюдце и метнула взгляд вбок: Анюта тут же поспешила спрятать улыбку.

Мужчина неловко засмеялся и скованно прошёлся пятернёй по светлым волосам. В большинстве случаев его лесть срабатывала: в красноречии Сергею не было равных, да и девицы его любили. Мягкие черты лица, статная фигура – у него было всё, чем можно пользоваться во благо, а он применял как придётся. Но, похоже, сестра или сильно изменилась, сделавшись острой на язык, или и вовсе всегда была такой, а они с маменькой попросту не обращали внимания. Ежели второе, его дела осложнялись.

Попытаться снова умаслить сестру и вставить хоть слово не представилось возможным. В гостиной появилась Надежда Никифоровна и сразу же заполнила собой всё пространство.

– А, явились. – Она укоризненно покачала головой, глядя на прибывшего.

– Вы, как всегда, цветёте и пахнете, любезнейшая Надежда Никифоровна. – Голос Сергея сочился недовольством от фривольного обращения прислуги. Графиня сжала губы в одну тонкую недовольную линию, поэтому сказать что-нибудь более грубое мужчина не решился.

– Вашими молитвами.

– Будет вам, – выдохнула Мария, прекратив зарождающееся перебрасывание колкостями. – Что там с мальчиком?

Как и было велено, для ребёнка в срочном порядке подготовили детскую. Не считая нескольких пожухших от времени половиц, комнатка была, в ней даже сохранилась парочка игрушек. Но, по словам няни, мальчик не проявил к ним ни малейшего интереса.

– Так ничего и не сказал?

– Ничего, голубушка. Зарылся в одеяло с головою, как крот, и помалкивает.

– Переживает, должно быть, – вставил Сергей, кладя щедрую порцию варенья в чай.

– Я бы тоже переживала, если бы мне такой папаша достался, – сердито проворчала Надежда Никифоровна.

Несмотря на то что Сергей ещё не подтвердил кровное родство, внешне мальчик был похож на него. Тем не менее мужчина оскорблённо подскочил и затряс пальцем:

– Ну, любезнейшая Надежда Никифоровна, это уже перебор. Мне что, научить вас, как разговаривать с барином?

Анюта, не привыкшая к сердитой мужской речи, испуганно охнула и прикрыла ладошкой рот. Напряжение, облаком витавшее над головами, вдруг стало осязаемым.

С молчаливой задумчивостью графиня звякнула чайной ложечкой по блюдцу и отодвинула его от себя. Звон посуды немного охладил пыл спорящих.

– Прошу тебя впредь не повышать голос. – Несмотря на формулировку, было ясно: в самом деле это была не просьба. А потому Сергей сел обратно с самым недовольным выражением лица. – Вы же, – Мария перевела взгляд на дочь с матерью, – подите на кухню, нагрейте молока и возвращайтесь. Я сама поднимусь к мальчику.

Надежда Никифоровна кивнула, готовясь исполнить наказ, как неожиданно заговорила Анюта:

– Так ведь его чуть-чуть осталося. – Девочка ни на секунду не отводила глаз от тёмного глубокого взгляда барышни. Их единственная корова, Бурёнка, перестала давать молоко после того, как отелилась. Благо экономить они умели. Расходовали всё с умом. И не в том дело, что пожалела Анюта молочка для ребёнка. Просто блинчики, печённые из него, были тем немногим, что радовало их хозяйку.

– Осталось, – поправила графиня оговорку и чуть вздёрнула уголки губ. – Ничего, как-нибудь переживём. Мальчик до костей промок, горячка ждать не будет. А лишних средств на лекарства у нас точно нет.

Больше с графиней никто не спорил. Сестра и брат остались наедине.

Вытягивать слова пришлось лишь в начале. Сергей неохотно делился постыдными подробностями проигрышей, а вот о редких победах рассказывал с высокими горделивыми нотками в голосе. Когда же они добрались до упоминания мальчика, Мария отняла ладонь от лица и стала слушать внимательнее.

С матерью Ильи, а именно так нарекли её внебрачного племянника, Сергей виделся всего два раза. Первый раз состоялся двенадцать лет назад и был днём их знакомства, второй раз они пообщались ночью, в которую знакомство и окончилось. О том, что после плодотворного общения с сестрой милосердия у него появился сын, брат Марии узнал неделю назад. Иссохшая женщина, умирающая от повальной болезни – гриппа, стала неожиданной утренней новостью для Сергея. Распахивая дверь квартиры, он ожидал увидеть перед собой лицо должника, а не стать отцом незнакомого и почти осиротевшего мальчишки.

Мать Ильи умерла в доме Сергея вечером следующего дня. Он узнал об этом, когда вернулся после затяжной пьянки, которая должна была помочь разрешить ситуацию, но только усугубила туман в его голове. Церемония погребения прошла скромно и быстро. С тех пор мальчик не проронил ни слова. Сергей пытался проявлять терпение и даже пробовал найти подход к ребёнку, но, как бы ни старался, получал лишь пустой взгляд и отсутствующее выражение мордашки.

Искурив бесчисленное количество табака, которое он запивал купленным за гроши самогоном, Сергей собрал все остатки благородства, что у него остались. «Возможно, – рассуждал он, чувствуя, как от мельтешащих деревьев и качания кареты завтрак подступал к горлу, – отвезти его к сестре станет первым и последним моим хорошим поступком по отношению к сыну». И вот они и оказались здесь.

Дослушав до конца, Мария выдохнула из себя весь воздух и с шумом втянула его обратно. Судьба мальчика вызывала сочувствие. Но разве это её бремя? После всего, что ей пришлось пережить, из-за Сергея в том числе. Мало она вытаскивала его из игорных домов? Мало лечила? Сейчас она уже заботилась о двух людях, едва справляясь с этим.

– Как, по-твоему, я должна поступить?

– Ты ведь знаешь меня, сестра. Со мной у него не будет возможности вырасти достойным человеком.

– Удобно. – Ей хотелось опрыскать его ядом или хотя бы плюнуть разок для собственного успокоения. – Сколь много?

– Не уверен, что понял тебя, сестра. – Сергея пробрала дрожь: ласковый тон Марии показался ему голосом самого дьявола.

– Сколь много своих сыновей и дочерей ты планируешь отправить в мой пансион воспитания достойных людей? – терпеливо пояснила она и резко замолкла, заслышав короткий жалобный скрип половиц в прихожей, а затем и металлический лязг колокольчика. Кто-то вышел на улицу.

«Няня или Анюта», – подумала Мария, успокаивая отчего-то затрепыхавшееся сердце.

Мольбы о прощении сменялись полнейшей околесицей, согласно которой графиня должна не просто принять ребёнка, но и сделать это с радостью. Мария начинала уставать от пустой болтовни. Требовалось всё тщательно обдумать.

– С какой стороны ни посмотри, а доводов против всё же больше, – прошептала Мария себе под нос, легонько толкая дверь детской.

Шурша юбкой своей ночной сорочки, графиня добралась до кровати и присела на самый краешек. Поставив подсвечник на тумбу, она крепче обхватила гранёный стакан. «Стоит дать мальчику ещё одно», – мелькнуло в голове, когда она сама увидела, как ребёнок кутается в одеяло.

– Илья, я принесла молока. Выпей – и будешь спать крепче.

Он промолчал. Мария не хотела давить на него. Оставив стакан возле подсвечника, она подошла к окну. Из щелей веяло прохладой. По ту сторону уже светало: зарево касалось верхушек берёз, травы в поле, наверняка подбираясь и к густым зарослям молодого камыша на берегу небольшого озерца. Оно раскинулось недалеко от усадьбы, минутах в двадцати неторопливым шагом. Иногда, в особенно хорошие дни, Мария и покойный отчим выбирались туда порыбачить. Он научил девочку, как нанизывать червя на крючок, как подсекать рыбу и даже разделывать её.

Однажды после очередной вылазки оживлённая маленькая графиня предложила маменьке помочь с причёской. Родительницу чуть не хватил удар. Мария нечасто проявляла свой буйный характер, но в тот миг просто не сумела удержаться от детской шалости. Ловкие руки, которые мастерски переплетали пряди, к глубочайшему ужасу женщины, впитали в себя резкий рыбный запах, надолго оставив неприятный след в волосах. И даже по прошествии нескольких суток и бесчисленного количества визитов в баню маменька слёзно просила мужа не обучать дочь таким занятиям.

Супругу граф успокоил, но вот обучать Марию не переставал. Так, например, юная графиня могла недурно ориентироваться в лесу по положению мха на деревьях или веток на земле. Отчим удивительно тонко чувствовал природу, с уважением принимая все её дары. И она отвечала ему тем же.

Мария скользнула взглядом по стеклу, которое запотело от её дыхания, и увидела на нём странный рисунок, напоминающий детские каракули. Похоже, она настолько глубоко задумалась, что не заметила, как вывела его пальцем. Мария придвинулась чуть ближе.

– Да и на рисунок это не похоже, – подивилась она, разобрав в кривых линиях буквы.

«Спаси».

Графиня отпрянула от окна. Словно в тумане, она дошла до кровати и одним движением сдёрнула одеяло. Предчувствие, одолевшее её в столовой, больше не казалось надуманным. Мария хмыкнула, оглядывая подушки, которые мальчик использовал, чтобы обхитрить взрослых.

Графине едва удалось разбудить брата и рассказать о случившемся.

– Погуляет и вернётся, – отмахнулся Сергей, переворачиваясь на другой бок.

Подобная безответственность Марию не устраивала, особенно после того, как она скрепя сердце почти приняла решение взять мальчика к себе.

– Он ведь не знает окрестностей. – Почему ей приходилось разъяснять столь очевидные вещи? Помимо того что Илья мог заблудиться, он рисковал наткнуться на дикого зверя или капкан (этим летом их часто ставили на кротов, повадившихся разрывать огород). – Если сейчас же не отправишься за сыном, я лично позабочусь о том, что ты не только о детях, но и о женщинах думать не сможешь.

Так начались поиски Ильи.

Глава 2

Отказаться (,) нельзя (,) согласиться

Сегодняшний завтрак, как и любой другой, проходил в тишине. Златовласый мальчик с едва уловимыми проблесками рыжего молча и сосредоточенно размазывал вязкое варенье по свежеиспечённому ломтику хлеба. Он украдкой изучал строгий профиль читающей графини. Мария, не отнимая глаз от книги, произнесла:

– Хочешь попросить о чём-то?

Смущённый тем, что родственница начала разговор первой, Илья кротко кивнул. Однако, осознав, что Мария не видела его лица, как можно скорее добавил:

– В конце месяца в город прибывает столичный лекарь, он будет читать лекции для подростков. Я хотел бы… если можно… – Уверенный тон, которым Илья начал предложение, мгновенно угас.

Несколько озадаченно Мария опустила книгу, заглянув поверх страниц на раскрасневшееся личико племянника. «Лекарь, значит», – повторила она про себя, удивляясь, почему раньше не замечала у мальчика интереса к медицине.

– Как давно тебя занимает эта сфера?

– Примерно полгода назад я наткнулся на журнал. Тот лекарь ведёт специальные заметки для детей. Чтобы они, ну, в общем, могли следить за своей гигиеной и здоровьем, – выпалил Илья на одном дыхании.

– Весьма благородно. – Графиня освободила руки и всецело сосредоточилась на мальчике. В её планах, расписанных на несколько лет вперёд, наметилась брешь.

Марии думалось, что после обязательной и успешной военной службы Илья мог стать коллежским секретарём. Это позволило бы занять невысокую, но достойную должность. Медицинское же поприще требовало куда бо́льших усилий, времени и затрат. Понадобятся хорошие учителя, затем достойное учебное заведение: степень лекаря можно получить и окончив училище, однако ежели Илья серьёзен в своих намерениях, то ему, по крайней мере, необходима степень доктора медицины.

Графиня нахмурилась. Плохой сон и постоянные мысли об Ольге Платоновне преподнесли ей подарок в виде тупой пульсирующей боли в висках.

– Я бы не стал беспокоить вас по пустякам, – начал оправдываться мальчик, по-своему расценив угрюмый вид Марии.

– Хорошо, я выделю средства, чтобы ты смог посетить лекции этого лекаря.

Вопреки ожиданиям, её слова не обрадовали Илью. Печальный вздох, который мальчик постарался скрыть за покашливанием, удивил Марию. Разве она не верно поступила, признав его интерес? Безусловно, её сложно было назвать ласковой и нежной тётей. Она часто вела себя с ним холодно, а порой даже строго. Более искренней Мария бывала лишь с няней или Анютой хотя бы потому, что знала их дольше. Женщина и девочка присутствовали в тесном круге близких Марии бо́льшую часть её жизни. Они были гораздо старше Ильи, что упрощало общение в несколько раз.

– Говори же, что не так.

Мальчик знал, что Мария уважала прямолинейность, поэтому собрал всё своё мужество и сказал:

– Понимаете, я не могу пойти туда один. Необходимо ваше присутствие как опекуна.

«Так вот в чём дело», – наконец сообразила графиня. Если подумать, они почти не бывали вместе. Марии всегда казалось, что разговоры с ней приносили Илье лишь неудобства, а потому старалась не вмешиваться в его дела. Только недавно Анюта проговорилась о том, что мальчик втайне наблюдал за Марией, когда она подолгу сидела за бумагами. Впрочем, имелись и другие знаки, намекающие, что Илья не чурается её, а даже стремится перенимать некоторые черты характера. Взять хотя бы его излишнюю дисциплинированность.

«Разве ж нормально, чтоб дитё веселью предпочитало книги и сидение в четырёх стенах?» – жаловалась Надежда Никифоровна, когда Илья отнекивался от предложений поиграть.

Детство самой Марии трудно назвать беззаботным после свалившейся на неё ответственности, беспечные деньки попросту забылись. Оттого в серьёзности ребёнка графиня не видела ничего дурного. Но в глубине души, наблюдая за поведением отроков семей, приглашающих её на приёмы, или обычной ребятни на улице, она ощущала беспокойство. Возможно, стоило поощрять ребячливость и его детскую наивность?

– Я буду свободна в назначенный день, – наконец согласилась Мария, решив начать с малого: хоть изредка проводить с ним время.

Мальчик засиял и слегка заёрзал на стуле в попытке утихомирить бурю чувств, которую принесли за собой слова тёти.

По окончании завтрака графиня не спешила покидать столовую. Обменявшись с племянником обыденными любезностями, она продолжила чтение газеты. Быть в курсе последних новостей обязательно для хорошего медиума.

«Шляпки. Новый закон. Бал у Вишневских. Бла-бла-бла и прочая ерунда. – Графиня недовольно качала головой, не находя ничего полезного. Вдруг её глаза остановились на колонке Бессонницы-шутника. Уголки губ тут же поползли вверх. – Если где и ожидать чего-то провокационного, то только здесь».

Любопытно было ровно до тех пор, пока она не добралась до текста. Отступившая мигрень вернулась с удвоенной силой. Графиня задышала тяжело и часто, однако продолжила строчку за строчкой поглощать текст:

ЗАПИСКИ ЧЕСТНОГО СПЛЕТНИКА

Спешу сообщить, что привычная для милого городка К. пора дождей этой осенью наступила раньше ожидаемого срока. Тёмные низкие тучи кружат над крышами наших домовъ. Вероятно, природа разгневана, но что же или, быть может, кто вызвал её немилость?

Одна моя добрая подруга-сорока принесла на хвосте прелюбопытнейшую весть. Графиня Ельская, с недавних пор часто упоминаемая на наших страницах, похоже, заманила в свои «мистические» сети новую добычу.

Право, ваш покорнейший слуга уже не знает, что и думать о впечатляющих уловках этой барышни. Ольга Платоновна Волкова, человек добрейшей души и честнейшего сердца, с воодушевлением поделилась подробностями спиритического сеанса, выражая надежду на дальнейшую помощь графини Ельской.

Семья Волковых пережила безутешное горе. Трудно вообразить, что в мире существует человек, который способен разбередить рану, действуя из корыстных побуждений.

И всё же я допускаю, что написанное здесь может быть опровергнуто. Признаться, мне бы этого очень хотелось. Часть меня, что менее строга к доводам разума, надеется на успех Марии Фёдоровны.

На страже событий,

ваш Бессонница-шутник

Когда Мария вперилась взглядом в жирную точку в конце предложения, холодная невозмутимость уже была с ней.

– Итак, что мы имеем? – рассуждала она вслух, разрывая письмо, которое ранее подготовила для Ольги Платоновны: больше в нём не было нужды. – Подозреваю, теперь многим в городе известно, что графиня Волкова обращалась в мой салон. Весть любопытная, а значит, за развитием событий будут следить с огромной охотой. Если откажусь, злые языки станут судачить о моей неумелости. Соглашусь, но не справлюсь – рискую уничтожить репутацию. – Мария прикусила кончик указательного пальца.

Картина вырисовывалась однозначная: всё или ничего.

В подобном положении можно поступить по-разному: сетовать на несправедливость, проклинать вездесущего сплетника или поплакать, на худой конец. Вместо того чтобы лить слёзы, графиня решила действовать.

Стрелки едва добрались до девятки, но до Марии в кабинете уже явно кто-то побывал: об этом говорили влажная земля в горшках и полная чернильница на столе. Подметив эти незначительные, но приносящие внутреннее умиротворение штрихи, графиня принялась за дело. Она должна была составить новое письмо с согласием, которое её вынудили дать талантливые информаторы Бессонницы. Не мог же он по воле случая и без всякого тайного умысла встретиться с графиней Волковой. Но об этом Мария позаботится позже.

Выдвинув ящик посередине и нырнув в него рукой, она на ощупь вынула ровный лист бумаги и положила его на стол. Стараясь выводить каждую букву, Мария мысленно проговаривала то, что заканчивала писать. Оттого на легкий стук она отозвалась не сразу.

– Войдите, – произнесла графиня, когда звук повторился.

Воцарившаяся тишина заставила Марию взглянуть на дверь пристально и непонимающе. В том, что кто-то постучал, прежде чем зайти, не было ничего из ряда вон выходящего: хорошие манеры присущи всем живущим здесь. Вот только зачем кому-то понадобилось отвлекать её без причины, а после молчать – она собиралась выяснить лично.

То самое нечто, которое прячется в голове, чтобы оглушительно воскликнуть в минуты всякого чудного, подало голос ещё до того, как Мария встретилась с пустотой в коридоре. Она словно наперёд знала, что ни Анюта, ни Илья, ни кто-либо другой за порогом её не ждал. И всё же, выглянув из проёма, она удостоверилась, что поблизости нет следов присутствия шутника.

– Бог знает что, – процитировала она свою няню, когда вернулась обратно и увидела полнейший бедлам. Листы, включая послание, адресованное графине Волковой, разлетелись по столу, а некоторые покоились и возле него.

«Сквозняк?» Но уже через мгновение она опровергла это предположение: слишком крутой масштаб бедствия. Оставалось только гадать, что же причинило столько неудобств.

Прошлое

Усадьба Ельских

Подол платья, самого обыкновенного кроя и не сковывающего движения, промок и сделался тяжелее. Особенно остро это ощущалось в те мгновения, когда Мария приподнимала юбку, дабы перешагнуть через лужи или коряги, которые встречались всё чаще по мере приближения графини к озеру. Окажется ли Илья у воды – Мария не ведала, и всё же, отправив Сергея в сторону берёзовой рощи, она выбрала противоположное направление не без оснований.

Взбираясь на очередной холм, укутанный в предутреннюю дымку, графиня очутилась в самом сердце марева. Никогда прежде и никогда впредь Марии не доведётся столкнуться со столь необычным туманом. Он обступал её со всех сторон, ласкал зыбкими прикосновениями и, казалось, совсем не хотел отпускать. Как бы ни щурилась, увидеть что-либо на расстоянии вытянутой руки не получалось. Шуршание травы. Чириканье и переливистый щебет. Мария вслушивалась, изредка крутила головой, когда тот или иной звук природы выбивался из общей массы. Она стояла так, ярким и голубым пятном посреди белёсых клубов, пока чувствительный толчок не заставил её сделать шаг. Сердце забилось так сильно, казалось, что оно вот-вот пробьёт грудную клетку.

Распахнув глаза, графиня поспешила бросить взгляд через плечо: на уровне поясницы красовался размытый влажный отпечаток костлявой руки. Мария обернулась и замотала головой, обнаружив, что туман отступил, словно его никогда и не было. А уже через секунду она поняла, что вышла к тропе с развилкой, одна из которых вела к озеру. Отделаться от ощущения, что этот путь ей навязывали, не получалось.

– Хм. – Сцепив пальцы за спиной, графиня несколько раз перекатилась с пяток на носки. Это помогло расслабить мышцы, очистить разум от всего лишнего и начать искать реальные детали, которые могли бы привести её к мальчику. Сделав несколько шагов, она наконец нашла кое-что подходящее, а именно – невзрачную пуговку, которую чуть не втоптала в землю. Дальше свидетельств того, что Илья впрямь решился идти к воде, становилось всё больше. Мария наткнулась на следы детской обувки и брошенную сломанную веточку.

Возле заболоченного озера было значительно холоднее: хотелось крепче обхватить себя, чтобы хоть как-то согреться. Туфли вязли, идти становилось всё труднее. К счастью, прилагать усилия, чтобы оторвать ноги от земли, больше не пришлось. Всклокоченную копну волос, выглядывающую из-за поваленного дерева, нельзя было не заметить.

Илья привалился плечом к стволу, верхушка которого уходила в воду. Подтянув острые коленки к самому подбородку, мальчик смотрел куда-то вперёд. Подойдя ближе, она поняла, что голубые глаза мальчика, напоминающие две сверкающие безжизненные стекляшки, прикованы к уткам. Птицы прибились к противоположному берегу: серо-коричневая самка с короткой шеей и важный селезень, тёмно-зелёная голова которого отливала перламутром в лучах солнца. Рассмотрев птиц как следует, но так и не отыскав в них ничего занятного, Мария тихонько скользнула к племяннику, опустившись рядом с ним на корточки.

– Это глупый поступок. – Она не собиралась ни отчитывать его, ни осуждать, но объяснить, как это было опасно, точно стоило.

– Какое вам дело до моих поступков? – Илья схватил первый попавшийся камень, кинул его и разочарованно выдохнул, когда тот сразу же пошел ко дну.

Мария задумчиво посмотрела по сторонам. Отыскав подходящий камень, графиня чуть улыбнулась:

– Ищи тонкий и плоский. Он не должен быть тяжелым. – Рот мальчика приоткрылся, а брови поползли на лоб. – Затем клади указательный палец на ребро камня, придерживая большим. Вот так. Видишь?

Илья был растерян, вымотан и напуган. Уход мамы и одиночество, свалившееся на него, мешало дышать. Глотая воздух урывками и гоня от себя слёзы, он старался не думать о том, что в его жизни настали значительные перемены. Ему не хотелось есть, спать или говорить с кем-либо из этих совершенно незнакомых людей. И всё же Илья слушал барышню с зарождающимся любопытством. Он всегда с завистью посматривал на мальчишек, ловко бросающих «блинчики». А она выглядела так, словно могла заставить камешек удариться о воду пятьдесят раз подряд.

Мария встала боком, расставила ноги шире, согнула запястье и сделала бросок. Илья подскочил, не в силах сдержать эмоций, уставившись на круги, расползающиеся по глади озера.

– Попробуй ещё раз, – предложила графиня.

Мальчик кивнул и принялся шарить глазами по берегу, ища подходящий под описание камень. Примерно с четвертой попытки, под чёткие указания Марии, у него начало получаться.

«Быстро схватывает», – постановила графиня, с тенью гордости наблюдая за успехом племянника.

Когда солнце начало припекать, а по округе растеклось пчелиное жужжание и стрекотание крылышек стрекоз, графиня и мальчик выбились из сил. Однако оба находили усталость приятной, лечащей, такой, что способна наполнить тебя душевным покоем.

– Сейчас мне безразлична твоя судьба, – призналась графиня, подмечая, как Илья мгновенно втянул голову в плечи и прикусил губу. – Но, если пойдёшь со мной, обещаю, что не оставлю тебя. Ты станешь моим делом, Илья. До самого конца.

Слова мало что значили для ребёнка. Куда сильнее его занимали протянутая рука и то, как она произносила свою клятву. «Можно ли ей доверять?» Никаких гарантий у него не было. И всё же вложить свою ладошку в её большую и тёплую хотелось до дрожи.

Настоящее

Где-то на пути в Александрийский институт благородных девиц

Анюта старалась сидеть спокойно, однако не поправлять воротник, плотно обернувшийся вокруг шеи, или не одёргивать зудящие на запястьях рукава оказалось не так уж и легко. Она никогда не ходила в лохмотьях, этого графиня не допускала даже в самые тяжкие для них дни, но и носить подобные дорогие наряды ей всё же не приходилось. Чтобы отвлечься от чуждых ощущений, она ближе подсела к крохотному оконцу и отодвинула шторку, предназначенную для защиты от слишком яркого света, а заодно и любопытных глаз.

Их карета, мягко покачиваясь на добротных рессорах[3], катила за черту города. Именно там, в уединении и окружении высоких заборов и елей, находилось трёхэтажное каменное здание, в стенах которого обучали самых достойных девочек из семей дворян, высокопоставленных чиновников и выдающихся купцов. Далёкое и в некотором роде неудобное расположение объяснялось не только особенно свежим воздухом или прекрасными видами, а вполне себе приземлёнными причинами: дабы девочки поскорее свыклись с новым положением. Все воспитанницы не покидали институт, ежели только тяжело не заболевали они сами или смерть не поджидала их родителей. Редкие «свидания» с роднёй проходили под строжайшим наблюдением и исключительно в определённые часы.

Одна только мысль о том, что она могла бы здесь учиться, приводила Анюту в тихий ужас. Не видеть лиц матушки, Илюшки или барышни звучало для неё как настоящая пытка. «Со временем ко всему привыкаешь», – философски высказывалась Мария в ответ на невесёлые размышления девочки. Но привыкать к такому Анюте вовсе не хотелось, оттого-то она и не могла нарадоваться, что посещение института – событие непродолжительное, хоть и крайне важное.

Подперев подбородок кулачком, девочка коротко прошлась по барышне взглядом. Убаюканная дорогой, даже во сне графиня казалась Анюте беспокойной, словно кто-то водрузил ей на плечи пудов[4] так пять к уже имеющимся шести.

«Я должна постараться», – наказала себе девочка и поправила сбившуюся на Марии шаль.

– Прибыли, ваше сиятельство.

Передав небольшой чемоданчик Анюте, Мария расплатилась с кучером тремя рублями, а затем подала ему ещё один, чтобы ровно через день он приехал за ними в это же время.

Графиня уверенно двинулась к входу, попутно осматривая окрестности: ухоженный сад, деревянный флигель, пристроенный сбоку к главному зданию, и едва виднеющийся огородик за ним.

Щелчок дверного засова что тогда, что сегодня оставил после себя противоречивые ощущения. Марии было одиннадцать, когда она впервые увидела высокие потолки с лепниной, вереницы лестниц, комнат, застывших лиц классных дам и воспитанниц намного старше самой графини. Стискивая её узенькие плечи, мама не переставала шептать, что учёба здесь пойдёт ей на пользу и что это ненадолго. Маленькая Мария рассеянно кивала, настороженно всматриваясь в круглое строгое лицо будущей учительницы. И без того не балованная девочка, изредка проявляющая игривую натуру, начала потихоньку осознавать, в какой мир попала.

Тем не менее вместе с суровыми условиями – холодными дортуарами[5] на десять, а порой и пятнадцать человек, тоненькими матрасиками и жёсткими подушками – в её жизнь, пускай и всего на три года, наконец вошла стабильность. Уроки и распорядок после постоянных кочеваний с места на место, от одного жениха маменьки к другому, стали для Марии отдушиной.

«Всё такой же огромный», – думалось графине, которая не могла удержаться от сравнений образов, сохранившихся в памяти, с нынешними наблюдениями. Только на первом этаже института располагались комнаты учительниц, столовая, кухня, умывальная, гардеробная и помещение директрисы заведения – приёмная, куда их и повели в первую очередь.

Женщина, сопровождающая гостей, велела им подождать за дверью. Анюта, хоть и беспокойно теребила бархатную ленту, вплетённую в пышную чернявую косу, старалась держать осанку, как и учила графиня. Сжав плечо девочки в одобряющем жесте, Мария вскинула подбородок и гордо прошествовала на встречу с государыней всея заведения.

Упитанная розовощёкая директриса с буйной копной шоколадного цвета волос и круглыми очками на пол-лица не поднялась, чтобы поприветствовать их, а лишь соединила ладошки в замок, тяжело опустив его на стол. Выказывала ли она таким образом пренебрежение к ним? Графиня была почти уверена, что нет. Уже в первые минуты пребывания в этой комнате Мария подметила обилие картин, дорогих ваз и статуэток, собранных отнюдь не ради удовлетворения эстетической нужды, а выставленных словно напоказ. Поведение Авдотьи Прокопьевны только подкрепляло выводы относительно желания подчеркнуть собственную важность и убедиться в безграничном авторитете над остальными. Однако, по счастливой случайности, Мария знала, как стоит себя подать.

– Позвольте выразить огромную благодарность за то, что согласились принять нас. – Графиня склонила голову так, чтобы длинные увесистые серьги заманчиво подпрыгнули у шеи.

– Право, для нас большая честь видеть новые лица, сударыня, – по–светски защебетала женщина и спустила очки, вероятно так пытаясь отвлечь внимание от алчного блеска в собственных глазах. Однако Мария заметила интерес к парным браслетам, которые она надела поверх длинных перчаток, или к заманчиво блестящему гребню в её волосах. – Однако ж чем обязаны столь внезапному визиту?

Мария отступила в сторону, предоставляя одному из тузов в её рукаве возможность войти в игру. Анюта сложила руки на животе и, не сгибая спины, легонько присела, не забыв при этом произнести заученную фразу на немецком:

– Guten Morgen, Fräulein[6].

Будучи на четверть немкой со стороны бабки, Авдотья жест оценила. Впрочем, вся благосклонность женщины испарилась, подобно воде в ведре, простоявшем весь день на жаре. Согласно уставу, которому всякий в этих стенах придерживался непогрешимо, то, что предлагала Мария, было неприемлемо.

– Поймите правильно, мы уже объездили несколько заведений и ни в одном нам не отказали в этой незначительной просьбе. Граф Зотов, почтеннейший мой благодетель, среди прочих настойчиво советовал Александрийский институт. – При упоминании графа щёки директрисы покраснели ещё пуще, без слов подтверждая все те сплетни, гулявшие много лет назад. – Однако я хочу сама убедиться, что место, в котором предстоит учиться моей племяннице, на самом деле соответствует своей репутации.

Вслушиваясь в гладкую речь графини, Авдотья Прокопьевна задумалась. С одной стороны, ей не нравилось отставать от новомодных, если так можно выразиться, услуг, предоставляемых иными заведениями, и предавать доверие старого знакомого, с другой же – пустить в свой институт девочку посреди учебного года, да ещё и на день? В конце концов, здесь у них не выставка картин, на которые принято глазеть.

Чтобы разрешить и эти сомнения, Мария прибегла к беспроигрышному методу: предложила сумму, в размерах сравнимую с месячным содержанием двух воспитанниц. В связи с пренеприятнейшим событием, случившимся с младшей Волковой, многие родители приняли решение забрать своих дочерей. Несмотря на то что государство продолжило выделять средства, кошелёк института заметно похудел, в чём графиня убедилась заранее.

Расставание с деньгами всегда оставляло после себя сосущее ощущение пустоты. Однако держа в уме, что в будущем её ожидает куда более существенная выгода, вложить купюры в пухлые руки Авдотьи Прокопьевны было не так уж горестно.

– Мадам Штольц проводит девочку к остальным. Они заканчивают с молитвой, а после их ожидает завтрак. Пока ваша племянница будет на занятиях, я проведу вам экскурсию.

Поблагодарив женщину, Мария покинула приёмную вместе с Анютой. Прежде чем отпустить девочку вместе с мадам Штольц, графиня мягко привлекла её за запястье к себе. Сделав вид, что поправляет той волосы, она едва слышно выдохнула:

– Не забудь про узел. Воспользуйся им перед сном.

– Я буду прилежной, – пообещала Анюта и смущённо опустила глаза, изображая покорность и желание угодить барышне. Когда воспитательница хмыкнула и сухим кивком подозвала её к себе, девочка приподнялась на носочки, оставила невесомый поцелуй на щеке своей барышни, шепча: – Не волнуйтесь, я всё сделаю как надо.

Глава 3

Ночная капель

В выделенной ей комнате пахло сыростью и пылью. То, как Мария опустилась на кровать и вытянула гудящие ноги, было лишено всякой грациозности и утончённости, о которых любила твердить ей маменька. Несмотря на то что Мария Фёдоровна обладала природной пластичностью, соперничать с колоритным изяществом родительницы – всё равно что устраивать забег с лошадью. Любые попытки донести эту мысль упирались рогами в твёрдую стену упрямства маменьки.

Со стоном графиня растянулась на грубой поверхности, чувствуя, как уставшая спина, которой выпало быть идеально прямой весь этот долгий день, понемногу расслаблялась. Экскурсия по знакомым коридорам и болтовня Авдотьи Прокопьевны, наполненная пустым бахвальством, чуть было не свели Марию с ума, поскольку реагировать на пышное словоизвержение всё же приходились. Радовало, что подобная разговорчивость женщины распространялась и на несчастный случай. Стоило графине заикнуться про Волковых, как директриса сразу же начала выставлять случившееся в обеляющем институт свете. Сильный педагогический состав и именные выпускницы с самой завидной судьбой – никаких нарицаний, из-за которых бы дорогой племяннице Марии не стоило быть здесь.

«О-ох! Страшное несчастье. Ужасное! – говорила Авдотья Прокопьевна, вздыхая. – И ведь никто даже предположить не мог, что Верочка решится на подобный грех. Все учителя так любили её. Так любили».

Из того немногого, что графине уже довелось увидеть и узнать, семья Волковых тоже вполне жаловала младшую дочь. Ольга Платоновна приезжала на каждые праздники, отец и мать выделяли заведению приличные пожертвования. Что явно указывало на то, что Веру отправили учиться, а не избавились от нахлебника. Тогда это подводило к другому выводу: ежели причина для кончины крылась не в родне, значит, надо искать здесь. Возможно, Вера не ладила с однокашниками? Окажись девочка хоть чуточку другой или слабой, как перед ней сразу же возникают испытания, которые далёкому от закрытых мест человеку трудно вообразить. Марию не обижали, однако свидетельницей изобретательной жестокости в этих стенах она становилась не раз. И сколь часто бы она ни пыталась потушить чужую злость, спустя время, увы, пламя разгоралось вновь.

Длинный и два коротких удара. Заслышав последовательность, о которой она давеча условилась с Анютой, графиня заторопилась впустить её в комнату. Девочка дрожала: сорочка, совершенно лёгкая для осени и каменного помещения, нисколько не согревала. Несмотря на это, Анюта казалась довольной. Взволнованная, она принялась делиться добытой информацией.

– Вы оказались правы. Стоило достать леденцы, как они отбросили настороженность. Отзываются о Вере хорошо. Добрая, весёлая и всё в таком духе, – тараторила девочка, с улыбкой наблюдая за тем, как графиня растирала ей заледеневшие пальцы.

Услышанное Марию совсем не порадовало. Если рассказ Авдотьи Прокопьевны ещё можно было поделить на два, то слова воспитанниц звучали вполне правдоподобно.

«Ни семья, ни подруги… стало быть, причина иного характера?» Графиня пыталась выудить из памяти, что волновало окружающих во времена её учёбы. Но кроме балов, салонов и порутчиков[7], на ум ничего не приходило.

– …она пожаловалась на боли в животе и сердце, – продолжала Анюта. – Фрося ещё упомянула, что в тот день Вера казалась слишком бледной. А после отбоя она дышала так, будто обежала всю территорию института.

Всё это походило на симптомы какой-нибудь хвори. «Странно», – промелькнуло в сознании Марии. Ни о каком недуге нигде и никем не говорилось. Девочка погибла от потери крови. Вера перерезала себе вены осколком зеркала в умывальной комнате.

– Неужто у неё совсем не имелось недоброжелателей? Завистниц? Кого-нибудь, кто затаил обиду? – В подобное Марии верилось с трудом.

– Была одна девица, с которой они спорили из-за оценок. Мол, у кого лучше. – Анюта поморщилась, считая конфликты вроде этого совершенно не заслуживающими внимания.

Возможно, размолвки между Верой и другой ученицей и впрямь выеденного яйца не стоили. Однако порой именно незначительное является той самой занозой – незаметной и нагнивающей.

Синий приглушённый ночник, висевший посреди огромной комнаты, подсвечивал аккуратные торопливые движения. Убедившись, что девочка заняла свою постель, Мария тихонько прикрыла дверь в дортуар. Следовало вернуться к себе и лечь спать, чтобы завтра со свежей головой обдумать всё вновь.

«Быть может, Анюте удастся разузнать что-нибудь ещё до отъезда». – Графиня сбавила темп и осмотрелась. Затхлый воздух, налетевший со всех сторон, раздражал ноздри и застревал на подходе к гортани. Тишина, свойственная для нынешнего часа, показалась графине неестественно мёртвой. Когда глаза привыкли к окружающему мраку, Мария увидела дорожку, похожую на то, как если бы кто-то провёл по полу мокрой тряпкой. След тянулся к лестнице. Прижимая надушенный платок к лицу, графиня, сама того не заметив, преодолела ступень за ступенью и оказалась у входа в умывальную.

Графиня толкнула дверь и обвела взглядом помещение. Несколько раковин, смастерённых под рукомойники, находились всё там же: плотно прилегая к стене с длинным прямоугольным зеркалом. Местами с подвижных стержней, или, как ласково их обзывала Анюта, «носиков», срывались капли и с гулким звоном разбивались о металлические поверхности.

Постояв так некоторое время, глядя на причудливую игру лунного света на мутноватой поверхности, графиня собралась было уходить, но внезапный дискомфорт в области носа вынудил её остаться. Когда пальцы наткнулись на что-то тёплое и липкое, она догадалась, что то была кровь. Такое уже случалось: когда она переутомлялась или забывала поесть.

Спокойно прошествовав к самому дальнему умывальнику, Мария сложила ладони лодочкой, подставила их к носику и нажала на него. Ледяная и немного застоявшаяся вода потекла ручейком. Когда жидкости набралось достаточно, графиня плеснула ею себе в лицо. Она делала это снова и снова до тех пор, пока не стало совсем холодно. Мария подняла голову и открыла глаза. И это стало её ошибкой, потому что она едва не упала на ровном месте.

Графиня не причисляла себя к барышням, которых легко смутить и уж тем более напугать. Однако подкравшаяся воспитанница сумела её впечатлить. Мазнув взглядом по собственному отражению и убедившись, что ничего в нём не выдаёт того мимолётного смятения, Мария стала стряхивать капельки воды с рук.

– Не спится? – невозмутимо поинтересовалась она, прекрасно зная, что девочкам запрещено покидать постели до утра.

Позади раздалось медленное шарканье обуви, за которым последовало неясное бормотание.

Мария вновь посмотрела в зеркало. В темноте она увидела лишь сгорбленный силуэт – расплывчатое видение…

– Я не хотела… одна… Вместе… должны вместе. – Лепетание напоминало речи какого-нибудь безумца. Слова без смысла. Однако графиня продолжала вслушиваться. – Не так. Всё не так! Я бы никогда… одна…

– Конечно, ты не хотела, – как можно мягче произнесла Мария, решив подыграть чем-то глубоко расстроенной девочке.

Оборачиваться графиня не торопилась: любое необдуманное движение могло вспугнуть и без того испуганного ребёнка.

– Я тебе верю.

– В-верите? – прозвучало над самым ухом у графини.

Мария почувствовала, что за спиной больше никого нет. Вцепившись в край раковины, она повернулась назад и осмотрела каждый угол, насколько позволяло освещение.

Графиня охнула: хладная рука с невиданной силой сдавила запястье. Она пыталась заставить тело двигаться, но оно будто закоченело. Глянув в сторону, Мария позабыла обо всём на свете.

– Расскажите… расскажите им всем. – Гримаса страданий исказила гниющее лицо, лишь отдалённо напоминающее человеческое. – Неправильно… Вместе… Должны были сделать…

Графиня смогла выдавить из себя одно-единственное:

– Что?

Горькая. Самая горькая улыбка, которую Мария видела, растеклась по чёрным губам. Стеклянные голубые глаза бегали по телу графини: от макушки до носков туфель. Девочка отпустила её руку, приподнялась на цыпочки и потянулась к волосам.

– Сгореть, – выдохнула она. Погладив графиню по голове, пальцы девочки, пахнущие землёй после обильного дождя, скользнули к тонкой шее и остановились на трепещущей жилке. – Но ОН смотрел… пока сгорала только я…

– Что с вами? – Сухая рука мадам Штольц контрастом легла на вспотевший лоб графини Ельской. – Вы слышите меня, сударыня?

И Мария слышала, однако совершенно не понимала, когда женщина успела войти и куда подевалась девочка.

Поправив кружевной чепец на голове, Штольц смерила графиню осуждающим взглядом. Уловив настрой воспитательницы, Мария хотела привести в порядок причёску, чтобы хоть как-то сгладить растрёпанный вид.

– Кровотечение из носа вынудило меня покинуть кровать. – Умело маскируя хрипотцу в голосе, графиня приподняла подбородок, чувствуя себя уже более уверенно. – К счастью, всё прошло. Я незамедлительно вернусь к себе.

Штольц вяло кивнула, и Мария направилась к двери. Проходя мимо умывальников и тщательно гоня мысли о произошедшем, она вдруг споткнулась, заприметив малюсенький предмет у самого порога.

– В чём дело? – проскрипела Штольц, наверняка мечтая поскорее оказаться на столь же жёстком, как её лицо, матрасе.

Незаметным манёвром графиня вынула белый квадратик из кармана платья и уронила его, чтобы точно таким же лёгким и быстрым движением поднять находку.

– Любимый платок, – объяснила она, выдавив из себя смущённую улыбку. Благо темнота скрывала всю неискренность её слов.

Высокий, недавно побелённый потолок временной комнаты графини не переставал кружиться. Внезапное головокружение напоминало последствия любимой детской игры: ты расправляешь руки в стороны, вопишь во всё горло и вертишься вокруг своей оси. Всё быстрее. Быстрее. Пока ноги не перестают держать, а завтрак, который ты кое-как запихнула в себя, не начинает проситься обратно.

Мария лежала поперёк кровати, прочно упираясь ступнями в пыльный пол, и перебирала в памяти произошедшее в умывальной.

«Я потеряла кровь. Пускай и немного, но это могло послужить причиной помутнения рассудка», – заключила она. Но тяжёлый предмет в руке кричал об обратном.

Графиня поднесла его почти к самому носу и окончательно убедилась, что в её руки попал ключ от шкатулки-сундучка. Обычно они стояли на прикроватных тумбах и имелись у всех воспитанниц. В них хранили личные вещи.

Мария крепко сжала предмет, боясь выпустить хоть на долю секунды. Её не покидала уверенность, что содержимое шкатулки поведает о многом. Пока неясно, было ли среди этого многого что-то перекликающееся с делом семьи Волковых. Тонкий аромат морошки, въевшийся в запястье рядом с наливающимся синяком, подталкивал графиню к одной-единственной мысли. О том, что это ещё и кричало о полном безумии, шагнувшем в её жизнь, она предпочла подумать подальше от здешних мест, в окружении своих комнатных цветов и запаха чернил.

Александрийский институт благородных девиц

Тринадцать лет назад

Стоящее парусом тёмно-зелёное платье из камлота[8] ужасно кололось. Тихонько покачивая носком башмачка, Мария старалась проникнуться благоговейной атмосферой, струящейся по стенам часовни вместе с дымом ладана. Но то ли поминутно сползающая влево пелеринка, то ли туго завязанные рукавчики не давали как следует сосредоточиться на молитве.

Сегодняшнее утро мало чем отличалось от любого иного: ранний подъём, закаливание путём умывания холодной водой и обязательная молитва. Дождавшись окончания служения, девочка первой выскользнула на воздух. Ей не терпелось отправиться на завтрак, даже несмотря на то что подслащённый чай и крошечный кусочек хлеба едва ли утолят голод. Было нелегко свыкнуться с постоянным сосущим ощущением в желудке, но таков удел благородных институток – питаться без излишеств, стойко переносить испытания, трудиться и избегать вредных помыслов. Удивительно, что поместила её сюда именно маменька, которая ни дня не соблюдала оных заповедей.

Болтать за едой строго запрещалось, и большинство воспитанниц придерживались правила неукоснительно: никому не хотелось попасть в число «мовешок», или, переводя с французского mauvaise, «дурных». Причислить к ним могли за громкий разговор, небрежно заправленную постель и даже за выбившуюся прядь. Последнее особенно огорчало Марию, поскольку терпеть туго стянутый пучок было выше её сил. Она знала множество способов, чтобы чудесно уложить волосы, но от такой строгой причёски просто-напросто болела голова. Однако не из-за этого по прошествии года обучения классная дама так и не назвала Марию «парфеткой»[9].

То, что дело не в самой Марии, девочка заподозрила сразу. Из-за чего конкретно маменька попала в немилость, она не ведала. Однако её имя срывалось с губ Игнатины Александровны по нескольку раз на дню, с поводом и без, и исключительно в негативном ключе. Приводя в пример достойные качества, что должны быть присущи каждой ученице, в противовес Игнатина Александровна всегда упоминала старшую Ельскую, тогда ещё Бирюкову. Впрочем, кто хоть раз имел честь видеть матушку Марии, ясно осознавал всю ложность её слов. Возможно, она и неважная родительница, но в городе К., да и во всей округе, нельзя было сыскать более женственной, кокетливой и элегантной особы.

Порочить почём зря доброе имя семьи юная Мария позволить не могла, а потому стала бороться с классной дамой по мере своих сил. Сейчас она бы пропустила мимо ушей все шпильки, не сочтя нужным опускаться до подобного уровня противостояния, но, будучи молодой, графиня бунтовала. По-детски шкодливо и открыто. Разумеется, её быстро определили в ряды злостных нарушительниц. Телесных наказаний не применяли, предпочитая воздействие моральное. Учителя давили авторитетом. Пытались настроить против неё других институток. В столовой для Марии даже выделили специальный стол, нарочито отставленный от остальных. Приходилось есть под градом язвительных взглядов Игнатины Александровны.

Как бы то ни было, Мария вспоминала прожитое в институте время без затаённой обиды. Учёба не только дала знания по арифметике, словесности и рукоделию, но и подарила более ценный опыт. Несмотря на то что она нарушала порядки, графиня Ельская всё же выучилась дисциплине и поднаторела в выдержке.

Когда мадам Штольц зазвонила в колокольчик, графиня не спустилась к завтраку. Заместо этого она выбрала освежающую прогулку. Чувствовала себя Мария как иссохшая земля, ни больше ни меньше. Но поскольку загадка, сто́ящая ей репутации и денег, до сих пор не разгадана, приходилось превозмогать собственное бессилие.

Немного погодя утренний воздух, наполненный хвойными нотками, в конце концов разогнал аппетит. Идя вдоль клумбы, усеянной ярко-жёлтыми бархатцами, Мария уловила звуки удара чего-то металлического о землю. И ведь правда, почти на самой окраине возле флигеля, на который графиня обратила внимание ещё вчера, виднелась могучая мужская фигура.

«Садовник», – сделала вывод Мария. Подойдя ближе, она стала тихонько наблюдать за ним. Двухметровый, с выпирающими из-под испачканной рубахи мышцами, он легко управлялся со своей работой, хоть и изредка прерывался, чтобы утереть бисеринки пота. Меж его зубов, которые было не так просто отыскать на заросшем лице, игриво перекатывалась какая-то веточка.

– Водички?

Мужчина пугливо ойкнул, едва не обронив инструмент себе же на ноги. Получше рассмотрев девушку с кувшином в руках, он, невзирая на седину, щедро усыпавшую его голову, по-мальчишески задорно улыбнулся:

– Чавой это, сударыня, так старика пугаете?

– Вы уж не обижайтесь. Дурного не хотела, – миролюбиво ответила она, оглядывая владения: тут тебе и капустка, и морковка, и репа, даже зелени место нашлось.

– Верю-верю, – хохотнул садовник. – Глаза у вас шибко добрые.

Настал черёд Марии сложить губы в полуулыбку. Петро работал в институте второй год, но уже заметно преуспел в делах растительных. Урожай нынче обещал быть богатым, чему мужчина не переставал радоваться до красноватых пятен на круглых щеках.

– У вас и укроп есть, – заметила графиня, склонившись над распустившимися ажурными зонтиками растения, которое нянюшка любила добавлять во всякого рода яства, к примеру к варёной картошке или в борщ.

– Как же не быть. У нас всё имеется. Сынка мой, хоть в иной воде варится, сам половину сажал.

– В иной? – На лбу графини проступила морщинка. Что-то в словах садовника её насторожило. Казалось, Петро только и ждал, пока кто-нибудь станет расспрашивать о его чаде. По словам мужчины, Иван, младшенький среди детей в семье, рос настоящим талантом. Отучившись на садовника, да не обычного, а такого, что в цветах толк знает и знатным особам сады украшает, не чурается и простой волокиты с землёй. Мол, каждое лето, штык в штык, прибывает к ним в городок и помогает то отцу с огородом, то матери в аптекарской лавке.

– И что же, укроп тоже он сажал?

– Он, – подтвердил Петро и для пущей важности добавил: – Ох и рукастый парень вырос! Да-а, голова работает как надо.

Для надёжности Мария поглубже вдохнула, ожидая услышать сильный и характерный для этого растения запах. Проверив собственную догадку, она хмыкнула и отряхнула руки. Похоже, не был сын Петро столь искусным, как преподносилось. Растение очень напоминало укроп, тем не менее укропом оно не было.

«Если только… – По позвоночнику графини поползли мурашки дурного предчувствия. – Если только Иван не ошибся. А посадил иное растение намеренно».

Сославшись на срочное дело, Мария попросила у Петро сорвать веточку укропчика, дескать, показать своему садовнику, как следует ухаживать за хозяйством. Умасленный похвалой, мужчина с радостью вручил ей то, что она просила, а заодно и рассказал, где сейчас проживал Иван.

– Так когда нам вновь ждать вас, ваше сиятельство? – показывая зубы, улыбнулась Авдотья. Как самая порядочная хозяйка, женщина провожала гостей до самой кареты.

Анюта кашлянула, дабы её барышня ответила, но и это не помогло. Тогда, девочка незаметно тронула её за коленку.

Вынырнув из мыслей, Мария озадаченно посмотрела на ребёнка, а когда поняла, в чём дело, поспешила распрощаться с Авдотьей Прокопьевной по всем правилам.

Наконец карета тронулась, и графиня смогла обмякнуть на сиденье, а не держаться так, словно проглотила аршин. Мария не любила дорогу, но в этот раз старалась насладиться каждой секундой, ведь по возвращении её ждало множество выматывающих дел.

Они проезжали по мостовой, когда девочка, недовольно сопящая всё это время, озвучила свои мысли:

– Вы опять это сделали, да?

Внутри было не так много пространства, чтобы отвести взгляд и не выдать себя, поэтому Мария смиренно качнула головой. Нюхание табака, хоть и представляло собой не самое лицеприятное действо, не воспринималось чем-то дурным среди знати. Напротив, иметь свою табакерку затем, чтоб протянуть её в знак доброго расположения, было не только желательно, но и считалось негласным правилом любого светского вечера. Однако графиня выбирала табак не только с намерением пощеголять перед другими изысканным декором коробочки или пообщаться втайне ото всех. Истинная причина была весьма прозаична: Мария гналась за ощущениями. Табачная крошка будто улучшала её настроение и мыслительную активность. Чудодейственный эффект, пускай и быстротечный.

А вот близкие её увлечений не разделяли, не раз уговаривая перестать. Последствия в виде воспалённых глаз, жжения в носу или головокружения пугали их, а потому Мария старалась делать это как можно реже и втайне.

– Что случилось?

– Это не стоит твоих переживаний, – ответила графиня ровным тоном, удивляясь про себя тому, как порой проницательна была девочка.

– Всегда это повторяете, – надулась она.

– Послушай, обещаю тебе, что не стану заниматься этим часто. Просто, – «Я увидела нечто дикое и, возможно, схожу с ума», – выдались трудные дни.

– Вы можете мне рассказать. Всё что угодно.

Анюта выглядела такой трогательной в своём желании помочь, что графиня не выдержала и привлекла девочку в крепкие объятия.

– Конечно, – благодарно прошептала Мария.

Два дня спустя

Усатый низенький лакей, одетый в чистую синюю ливрею, полностью расшитую серебристой тесьмой, да ещё и с крупными светлыми пуговичками, стоял у входных дверей, готовый в любую минуту ринуться исполнять свои обязанности.

При виде гостьи, что словно плыла по земле, а не ступала, мужчина весь подобрался и втянул живот. Уразумев, к кому она пожаловала, лакей тотчас же велел доложить слугам о визите графини, а сам поспешил проводить её до гостиной.

Парадная комната в доме Волковой была обставлена в стиле ампир: насыщенные оттенки красного, тяжёлые шторы на широких окнах, симметрия в каждой детали, мечи на стенах и доспехи прошлых веков. Обилие канделябров, свет которых почти отражался на каждой поверхности, создавал ощущение пышности и торжественности, словно ты оказался в императорском дворце. Отметив также несколько маскаронов в виде голов животных над дверными проёмами, графиня Ельская едва слышно цокнула: она не видела ничего привлекательного в обезглавливании зверей, пускай и выполненных из мрамора.

Марию посадили за стол, покрытый бархатом, и попросили обождать минуточку. Дабы не терять времени, она принялась рассматривать портреты, коих здесь имелось несколько. Так, графиня смогла выяснить, что глава семейства был коллежским асессором: на двухцветных петлицах плотно запахнутого мундира чётко виднелись две звезды. Звание не самое высокое, но вместе с тем отнюдь не плохое. «Сергею с его тринадцатым рангом терпения не хватит, чтобы дослужиться до такого», – досадливо подумала она, продолжая разглядывать суровое лицо мужчины с необычайно светлыми глазами.

Над пианино висел ещё один портрет, но уже со всеми представителями семьи Волковых. Миловидная мама со вздёрнутым носиком и тонкими бровями-ниточками держала ладонь, покоящуюся на её плече. То была рука Ольги Платоновны – изящная и увешанная жемчугом. Рядом с ней, обхватив папеньку за шею, лучезарно улыбалась младшенькая дочурка. Вера Платоновна.

Вероятно, рассуждать в подобном свете о мёртвых не есть хорошо, тем не менее графиня не могла отделаться от мысли, что в этих приятных и детских чертах девочки она видела то скверное разлагающееся лицо. Стеклянный взгляд до сих пор всплывал перед Марией, особенно в минуты задумчивости.

– Мария Фёдоровна!

Графиня обернулась на голос: к ней короткими торопливыми шажками приближалась Ольга Платоновна. Она вышла из-за стола и поприветствовала хозяйку.

– Мой милый друг! – Женщина расцеловала Марию в обе щёки. – Садитесь. Прошу вас, присаживайтесь. Я так счастлива, что вы всё же согласились помочь.

В конечном итоге ей просто не оставили выбора. Но говорить так Мария, разумеется, не стала.

– Как поживаете? – спросила графиня из вежливости, оттягивая миг, когда будет надобно перейти к сути её визита.

– Одними мыслями о вас, – призналась Ольга Платоновна, поведав также и о том, что никто из близких не верит в уникальный дар Марии. – Но я знаю, вы – особенная. И тогда Верочка впрямь была среди нас.

Подавленное состояние духа, в коем пребывала Ольга Платоновна, играло графине на руку. Ведь так она легче воспримет версию, полную шероховатостей и основанную больше на чутье.

Дождавшись, когда слуга покинет комнату, графиня набрала полную грудь воздуха:

– Первое, что должно прозвучать, так это то, что вы, несомненно, правы. Вера ушла из этого мира не сама.

– Я знала… – глухо прошептала Ольга, сминая пальцами алую скатерть. Уставившись в одну точку, она совершала один глубокий вдох за другим. – Ни на секундочку я не позволяла себе помыслить, что Вера поступила бы так с нами. С собой.

Мария утвердительно махнула головой.

– Но как же все эти вещи? – опомнилась графиня Волкова. – Стекло. И эти… эти порезы?

– Подстроено. Умело и хладнокровно. Что лишь подчёркивает в этом страшном поступке умышленность.

Потребовалось порядка получаса, чтобы Ольга Платоновна успокоилась. Необычайно, но новость об убийстве сестры будто придала ей сил. Бледное доселе лицо налилось кровью от гнева. Теперь, когда исчезла нужда изводить себя ужасными думами о самоубийстве кровинушки, графиня Волкова возжелала возмездия.

– Кто же мог решиться на подобное? – наконец смогла спросить Ольга Платоновна. За эти годы она ничего не ждала так сильно, как того, чтобы скорее услышать имя. Несколько роковых букв, на обладателя которых она направит всю ненависть и боль от потери сестры.

– Полагаю, для вас это станет открытием, но у Веры был любимый чело… – Мужские голоса застали графиню врасплох. Из кабинета главы дома, вход в который, как оказалось, был смежным с парадной, к графиням шли двое незнакомцев.

Прервавшись на полуслове, Мария постаралась скрыть смятение и поднялась вслед за Ольгой Платоновной. Мужчины сильно различались внешне. «Раннее утро и поздний вечер». Пожалуй, именно так охарактеризовала бы Мария своё первое впечатление о них. Уже через мгновение, стоило им только поздороваться с членами семьи Волковых, как к этим ощущениям добавились и другие.

Тот, кто стоял ближе к графине, был одет в вицмундирный сюртук из тёмно-зелёного, почти чёрного, сукна. Если Марии не изменяла память, то такие оттенки в форме носили представители судебного корпуса. Угольно-чёрные густые брови выстроились в одну ровную дружелюбную линию. Мужчина выглядел удивительно спокойно. Однако графиня допускала, что ощущения могли быть обманчивыми: даже в самом тихом озере бывают волны.

А вот второй мужчина признаки шторма, из тех, что надвигаются головокружительно быстро и угрожающе, не скрывал. Светлые, почти пшеничного цвета, волосы напомнили Марии Илью. Вот только мужчине, в отличие от её племянника, ничего ангельского его виду они не добавляли. Резкие черты лица – обтёсанные скалы. Взгляд – одна сплошная любезность, за которой может последовать удар, в лучшем случае – пощёчина. Впрочем, если придётся, Марии не составит труда ответить с такой же холодной любезностью.

А пока она выжидала, оставаясь чуть поодаль от компании.

– Рад, что перед уходом мы всё же застали вас, Ольга Платоновна. – Барон Одоевский, который, как и предполагала Мария, являлся судебным следователем, мягко коснулся руки девушки, не забыв совершить поклон.

– Как же здорово, что вы здесь, Григорий Алексеевич! – Ольга совсем неженственно и на грани с неприличием перехватила его ладонь, чем вызвала явное удивление. – И вы тоже, Влас Михайлович. Вас двоих послала судьба.

То, что Ольга Платоновна называла «благословением», грозило стать для Марии «карой». Однако и эту новость о наличии в доме Волковой и судебного следователя заодно графиня Ельская выдержала стойко.

– У вас что-то приключилось? – справился Григорий с лёгкими нотками обеспокоенности в голосе.

Графиня Волкова помотала головой:

– Помощь понадобится Вере.

Мужчины переглянулись, после чего Влас уверенно поравнялся с Ольгой Платоновной и взмахнул рукой прямо перед её лицом.

– Следите за пальцами, дорогая. Вот так, верно, – одобрительно пробормотал он, когда она растерянно выполнила поручение. – Что-то пили накануне?

– Конечно же, нет.

– Быть может, курили?

– Влас Михайлович, что вы такое говорите! – возмутилась Ольга Платоновна.

– Простите, но в таком случае мне трудно представить, о какой помощи вы так горячо просите. Покойные, насколько мне известно, в ней не нуждаются.

Это было совершенно бестактно и жестоко по отношению к графине Волковой. Все это понимали.

– Извините моего друга. Однако в чём-то он прав, Вера, – Григорий сдержанно кашлянул, – ваша сестра ведь вправду мертва.

Что-то в загрубевшем сердце Марии ёкнуло. Будь то дрожащий подбородок Ольги Платоновны причиной или вид подступающих к глазам слёз, но она решила вмешаться.

– Убита, – поправила графиня Ельская барона и шагнула вперёд, заслонив её от этих двоих.

– Это признание? – насмешливо бросил Влас Михайлович, медленно осматривая взглядом наряд девушки.

– Трагическая правда. К сожалению.

По дому прокатился бой часов: наступил полдень. Время для обеда, получасового отдыха за газетой и последней чашки чая перед уходом на работу. Но только не сегодня.

«Что ж, день будет долгим».

Глава 4

Смертельная пряность

Полуденная жара, которая была редким гостем в этих краях осенью, стала сущим кошмаром для всех жителей города К. Однако по-особенному ныне она донимала Марию Фёдоровну Ельскую, застрявшую в богато обставленной парадной усадьбы семьи Волковых.

– Вероятно, стоит рассказать обо всём по порядку ещё раз? – спросила она у присутствующих, что внимательно наблюдали за ней.

– У нас нет проблем со слухом, госпожа…

– Ельская, – добродушно подсказала Мария.

Влас несколько насмешливо отнял взор от ногтей и раскинул руки в стороны. Мужчина позволил им скользнуть по спинке диванчика, подобранного специально для тех, кто любил посидеть с комфортом или полежать после еды.

– Простите великодушно, никак не могу запомнить. Всё хочется назвать вас смутьянкой.

Графиня не повела и бровью, продолжив непринужденно сидеть напротив мужчин. Ранее она вручила Ольге Платоновне ключ и попросила принести сундучок Веры. Она засияла, увидев в этом ещё один знак от сестры. Визитёры же растеряли всякое дружелюбие, став всерьёз присматриваться к странной даме, разглагольствующей на щекотливые темы.

– Значит, вы подозреваете, что Веру отравили, – уточнил Григорий сухим деловым тоном.

– Вернее, утверждаю. И настоятельно советую вам, как представителям судебного ведомства, принять это к сведению.

– И какими же доказательствами вы располагаете?

Уголки губ Марии дёрнулись: обоих мужчин со всей уверенностью можно было отнести к Неверующим. К счастью, выходить на столкновение с такими людьми, совсем не имея никакого фундамента под ногами, ей не придётся.

– Вот, господа, взгляните. – Мария достала из-за пазухи небольшой тканевый мешочек, высыпала его содержимое на ладонь и протянула вперёд. – Ничего не напоминает?

Рассмотрев горсть сушёной пряности, Григорий безразлично пожал плечами:

– Не сочтите за грубость, ни в коем разе мне не хочется вас упрекать, ваше сиятельство, но у нас не так много свободного времени.

– Подожди, Гриша, – встрял Влас, мгновенно преображаясь из язвительного циника в знатока своего дела. – Здесь что-то нечисто.

Перемахнув через столик, мужчина подцепил несколько травинок и принюхался.

– Пятнистый болиголов, – заключил он после того, как попробовал щепотку кончиком языка. – Растение крайне опасное. Риск летального исхода существует даже после сушки.

Мария удовлетворённо кивнула. Болиголов легко спутать с обычным укропом. Она сомневалась, что кто-либо из обывателей института заподозрил бы наличие столь ядовитого растения у себя под носом, что уж говорить о том, чтобы кто-то сумел их различить. Графиня и сама не обратила бы на это никакого внимания, если бы однажды в детстве не отравилась волчьей ягодой. После несчастного случая отчим настоял, чтобы вдобавок к обычным травам её гербария она стала собирать и изучать смертельные травы и ягоды.

– Несколько воспитанниц подтвердили, что накануне Веру мучили приступы тошноты. Она была бледна и слаба. Дышала тяжело. Жаловалась на боль в животе и сердце.

– Всё это похоже на симптомы отравления болиголовом, – согласился Влас. – Однако совершенно не указывает на убийство. Так с чего вы это взяли?

– Она сама сказала мне об этом.

Лицевые мышцы судебного следователя исказились в оскале.

– О, ну разумеется. – С брезгливым выражением лица он стряхнул болиголов обратно в руку Марии, но на место не вернулся, оставшись мрачной тучей нависать над сидящей в кресле графиней Ельской. – Что же ещё поведала вам покойная?

Попытки мужчины воздействовать на неё были чересчур прямолинейны и грубы, отчего казались в лучшем случае забавными. Влас Михайлович заполнил собой её пространство, надеясь заставить чувствовать себя уязвимо. Для этого он даже наплевал на приличия, хотя явно хорошо разбирался во всех правилах этикета. Печатка на пальце и дороговизна ткани костюма выдавали его. Несмотря на небрежность в движениях, он был богат и знатен.

– От вас пахнет спиртом, – непринуждённо сказала она, прощупывая, насколько легко он способен выйти из себя.

– А от вас – ложью. Но вы, похоже, так же как и я, со своим запахом свыклись.

Злоба мужчины, столь тяжёлая, сдавливающая лёгкие, подобно разреженному воздуху высоко в горах, могла говорила о многом. Медиумов недолюбливало большинство, но не каждый был готов наброситься голыми руками на говорящих с духами.

«Замешано что-то очень личное», – замечание вспыхнуло в сознании Марии и тут же погасло.

В парадную вернулась Ольга Платоновна.

Звук собственного дыхания Марии неприятно бил по ушам. Возможно, на громкость влияла гробовая тишина, воцарившаяся с той самой секунды, когда она откинула крышку сундучка и запустила в него ладошку. Закрыть глаза на разыгравшееся волнение, осевшее горечью в горле, и толику предвкушения удавалось с трудом. Графиня не знала, что должна искать. Не знала, куда заведут собственные догадки, которые она обязана подкрепить. Не только чтобы помочь и покончить с делом, но и удовлетворить любопытство. Ведь ежели отбросить первичную неохоту, с которой графиня оценивала перспективы обращения семьи Волковой, всё это время Мария не была равнодушна. Она вдруг ощутила себя следователем, для которого не было бы иных забот, кроме как раскрыть преступление.