Читать онлайн Зачем читать книги? 10 доводов в пользу чтения в цифровую эпоху

Перевела со словенского Жанна Перковская по изданию:

Miha Kovač. Berem, da se poberem: 10 razlogov za branje knjig v digitalnih časih. – Mladinska knjiga, 2020.

Фото: Shutterstock, кроме страниц: 8, 24, 62 (Matej Perko, Knjižnica pod krošnjami); 76 (Gaja Naja Rojec, Knjižnica pod krošnjami); 19, 20, 25 (в центре), 68, 95 (вверху), 66, 100, 134 (личный архив Михи Ковача); 30, 110 (архив издательства Mladinska knjiga); 36, 140 (Marko Alpner); 89 (Adriaan van der Weel); 94 (Urška Kaloper); 95 (внизу; Petra Jerič Škrbec); 81 (Alenka Krek).

BEREM, DA SE POBEREM

Copyright © Mladinska knjiga Založba, d. d., Ljubljana, 2020

© Перевод, издание на русском языке. ООО «Попурри», 2024

Ирене, с которой мы вместе прошли столько путей и дорог, какими бы они ни были, – с благодарностью

Мир стоит на голове, а книги – в гараже

Всю жизнь меня окружают книги. Мои родители – неутомимые читатели, а мама к тому же книги пишет и переводит. Моя спутница жизни тоже читательница, автор и редактор. Книги читали и писали все женщины, которых я когда-либо любил. И что еще немаловажно: моя дочь тоже читает и пишет. Книги не только предопределили мою профессию, они являются неотъемлемой частью моей жизни: они оставались со мной, невзирая на карьерные перипетии, разводы и переезды. Признаюсь: я к ним пристрастен, я их просто люблю. Но, как и всякую любовь, мою преданность книгам можно было бы назвать слепой: подобно многим другим читателям, я не задавался вопросом, почему люблю читать и как это сказывается на мне и моих близких.

И вдруг, в один весенний день, я наконец был вынужден окончательно признать: наши практики – то, как мы читаем, слушаем, смотрим, общаемся и вообще имеем дело с медиа, – полностью изменились.

Тогда, гуляя по старинному центру Любляны, мы с дочкой зашли выпить кофе, и она, беседуя со мной, то и дело отправляла кому-то сообщения. При этом, не прерывая беседы со мной и держа телефон чуть ниже столешницы, набирала текст, почти не глядя на экран. Пожалуй, это у нас семейная черта – порой мы склонны отвлечься от разговора; это случается и со старшими членами семьи, причем даже в отсутствие технических средств. Новым явлением тут была способность моей дочери вводить текст, не глядя на экран. Ее пальцы выплясывали на клавиатуре, будто зная наверняка, где расположена какая буква; телефон словно стал частью ее организма, своего рода коммуникационным протезом, с помощью которого письменное общение давалось ей с той же легкостью, с какой я, чихнув, утираю нос.

Хотя я и сам регулярно прибегаю к электронной коммуникации, мне такой ловкости достичь не удалось – скорее всего, еще и потому, что моя медийная социализация была иной. В далеком 1984 году, заканчивая учебу на философском факультете, я отпечатал свой диплом на пишущей машинке, что в сравнении с набором текста на компьютере было тяжелым физическим трудом. Затем отправился на армейскую службу в Воеводину и оттуда поддерживал связь с домом так же, как и десятки поколений моих предшественников: простой ручкой писал своим близким письма, а по средам, во второй половине дня (отправляясь в увольнительную), отстаивал очередь на почте в городке Панчево, чтобы со старого доброго проводного телефона позвонить домой. Скверное послевкусие от псевдонародной музыки, лившейся из десятков магнитофонов и казарменных рупоров, я заглушал, слушая на своем портативном кассетнике группы Pankrti[1] и «Дэд Кэннэдиз» и сбегая иной раз в местную киношку, где порой показывали потрясающие фильмы. Я регулярно читал сербские газеты и журналы, потому и ныне кириллица[2] мне не чужда. Конечно же, читал я и книги, ведь без интернета, смартфонов и Netflix это была самая доступная форма проведения досуга. Мне их регулярно присылали из дома, временами я заходил в местный книжный магазин или в субботний денек ускользал в самоволку в Белград.

Классический телефон – один из многочисленных предшественников смартфона.

С продукцией сербских и хорватских издателей я ознакомился задолго до того, как попал в Югославскую Народную Армию – еще школьниками мы с друзьями предпринимали театральные (книжные, концертные, тусовочные) эскапады в Белград и Загреб. Там можно было купить книги, которых не было в Любляне – книжные магазины были обширнее и богаче, чем у нас. Деньги на поездки в Лондон, Париж и Берлин в ту пору наскребались с трудом – даже самые скромные вылазки на европейский запад были для югославов сущим разорением. Но всякий раз, вырываясь туда, я возвращался с рюкзаком, набитым книгами.

Той Югославии, воеводинские равнины которой я пропахал по-пластунски, давно уже нет. Почта, пишущая машинка, кассетник, фотоаппарат, телевизор, кино, книжные лавки, библиотеки, книги, газеты, навигаторы и доступ ко всем книжным и прочим магазинам мира – все это совместилось в одном устройстве, надежно покоящемся в моем кармане; его универсальность и почти колдовской функционал не дают ни малейшего повода удивляться тому, что более юные поколения, фигурально выражаясь, срослись со смартфонами физически.

Смартфон вместил в себя почти все средства связи ХХ века.

Жизнь моя протекала весьма счастливо – время от времени можно было посетить книжные магазины в Оксфорде, Лондоне, Амстердаме, Франкфурте и Вашингтоне, тем более что билеты на самолет разительно подешевели. Что же касается Загреба и Белграда, то они – о чем я порой сожалею – отошли на второй, дальний план. То, что все больше людей получает возможность перемещаться по всему миру, а источники информации, учреждения культуры, магазины, СМИ и телекоммуникации уместились в одном гаджете размером менее записной книжки, является, на мой взгляд, одним из самых революционных изменений в истории. Технический переворот и революция в области мобильности настолько изменили наш быт, что тот самый Миха, служивший в югославской армии в 1985 году, испытал бы глубокую растерянность, перенесясь на машине времени в Словению двадцатых годов нового тысячелетия. Именно благодаря своей универсальности смартфоны связаны с нами теснее, чем любое из известных нам средств коммуникации. Вот почему ни на одно из них мы никогда не тратили так много времени и не производили с ними такого множества манипуляций – а это, как мы увидим в следующих главах, оказывает влияние на наши чувства и мысли.

Есть у этакого прогресса и темные стороны. Потоков фейковых новостей и новоявленных суеверий, а также того, что некоторыми из крупнейших мировых держав будут править хамоватые чудаки, которые с помощью публичных СМИ расправятся со старой, приличной политической элитой, Миха, живший в 1985 году, не мог и вообразить. На Дональда Трампа или Бориса Джонсона он взирал бы с тем же недоверием, что и на смартфон. Неуютно ему было бы и в университете, где он некогда учился. Если в незапамятные времена учебники бытовали преимущественно в виде книг, которые, как ожидалось, студенты изучат от корки до корки, то теперь учебная литература состоит из статей и разделов, а задание прочесть книгу целиком воспринимается как некая экзотика. В прошлом веке преподаватели сплошь и рядом давали задание проштудировать тысячи страниц учебных пособий; ныне это требование, скорее всего, вызвало бы студенческий бунт: чтение в таких объемах намного превосходит число часов, которые позволительно уделить любому предмету программы. Обет выработки читательской усидчивости, данный тогда нами, студентами философского факультета, ныне канул в Лету. Точно так же, как, ввиду широкой доступности фильмов и сериалов на смартфонах, для какой-то части народа книги перестали быть – или так никогда и не были – одной из главных форм времяпрепровождения.

С учетом всего этого стоит ли удивляться росту числа тех, кто задается вопросом: а стоит ли вообще читать книги? И это не только у нас в стране – с такого рода сомнениями я сталкиваюсь, читая лекции студентам за рубежом, а уж о коллегах, работающих в наших и зарубежных вузах, и вовсе умолчу.

Сомнения насчет чтения книг, как правило, выливаются в четко поставленный вопрос: зачем в цифровую эпоху по-прежнему читать печатные книги, если знания доступны в онлайн-формате в виде кратких, а зачастую и простейших, развлекательных форм? Что нам от этого (при)будет? Что дает чтение книг в сравнении с обращением к экранным медиа?

В этой книге я дам десять ответов на эти вопросы. Сразу оговорюсь: я не технофоб; напротив, я люблю экранные источники не меньше, чем книги. На последующих страницах я буду утверждать лишь то, что чтение книг в эпоху мониторов обрело новые функции и преимущества, которые не были присущи этому занятию полсотни лет назад, – и эти преимущества таковы, что было бы жаль их утратить.

Конечно, это не означает, что вопрос о смысле чтения книг не должен стоять. Должен, а почему это так – мы узнаем из следующей главы.

Есть ли смысл читать книги в наши дни?

Полсотни лет назад такой вопрос показался бы смешным, ведь, наряду с радио, телевидением и кинематографом, печатная книга была одним из основных средств повествования и, следовательно, источников развлечения, а также первейшим средством хранения и передачи знаний.

До конца XX века считалось, что нация, не имеющая книжной культуры, на самом деле не обладает ни массовой, ни высокой культурой – и словенцы являют собой, так сказать, хрестоматийный пример этого. Ведь до обретения независимости мы выживали как национальное сообщество благодаря в том числе и развитой культуре печати.

Однако экраны начали вторгаться в нашу жизнь еще до изобретения смартфонов. Вспоминая детство, могу сказать, что у нас была возможность смотреть две-три телепрограммы по черно-белому телевидению (австрийскую – лишь в пасмурную погоду, когда лучи отражались от облаков над горной цепью Караванке). Передачи в большинстве своем были довольно скучными, и их просмотр не оправдывал себя, в отличие от чтения книг. Именно потому я не любил сериалы, ведь каждая серия завершалась в самый напряженный момент; к следующей неделе я забывал половину того, что там происходило, а кроме того, иногда по тем или иным причинам пропускал очередную серию. В этом смысле книги были добрее – их можно было читать когда угодно и где угодно, в то время, которым я располагал.

Экранный контент вытесняет книги.

Ныне, в эпоху экранных цифровых медиа, я могу смотреть сериалы, когда захочу и пока мне это не надоест. Любой эпизод доступен по первому запросу, и, как при чтении книги, просмотр можно прервать или продолжить хоть до рассвета. Кроме того, приложение Netflix и библиотека HBO дают мне доступ к сотням сериалов, которые можно смотреть не только на экране телевизора или компьютера, но и на смартфоне, а держать его в руке гораздо удобнее, чем книгу. Вот почему даже в домашних условиях – особенно если выдался нелегкий денек – сериалы составляют конкуренцию книге. Более того: поскольку в телебиблиотеках доступно все больше и больше документальных фильмов, их просмотр порой заменяет чтение научно-популярной, публицистической и культурологической литературы. Тем более что к ним, как и к телесериалам, доступ в электронном формате теперь проще, чем когда-либо прежде. И, к моему вящему удовольствию, я могу комментировать контент и делиться своими мыслями с другими читателями или зрителями, а в профессиональной сфере – зачастую непосредственно с авторами.

Иначе говоря:

там, где мои пальцы касаются экрана, вырастает целая куча контента – читай, играй, слушай! И все это съедает время, которое я когда-то посвящал чтению печатных книг, газет и журналов.

При этом значительная часть экранного контента создается под эгидой той или иной глобальной медиакорпорации, при этом все переведено, снабжено субтитрами или даже озвучено на словенском языке, поскольку словенский язык считается одним из официальных языков Евросоюза. С этой привилегированной позиции он радостно салютует транснациональным медиакорпорациям, которые выводят на единый европейский рынок свои продукты и услуги; оттуда он попадает и в переводческие приложения, которые на заре своего существования опирались прежде всего на широкий спектр документации на официальных языках ЕС. Вот почему словенский язык до сей поры никогда не чувствовал себя так вольготно, как сейчас: он и в самом деле был одним из государственных языков Югославии, но применялся в гораздо более узкой сфере, а потому был менее интегрирован в широкое международное пространство.

Короче говоря, может показаться, что выдвигавшиеся «будителями» национального сознания причины, по которым наши предки отдавали предпочтение печатным книгам на словенском языке, исчерпаны. Словенский язык, по крайней мере теперь, воспринимается Европой как нечто редкое, исчезающее, сродни бурому медведю Кочевья[3], а печатные книги давно перестали быть единственным, а тем более – основным текстовым инструментом науки, культуры, образования и развлечений. Теперь это уединенный островок в океане экранного контента.

Так утрачу ли я что-либо в экранной среде, перестав читать печатные книги? И что я приобрету, если не отступлюсь? Коль скоро книги стали всего лишь маленьким медиаостровком – как нам верить в то, что они по-прежнему играют решающую роль в деле выживания словенского языка?

В этой книге вы найдете десять ответов на эти вопросы, а также десять доводов в пользу того, что читать книги необходимо даже в экранную эпоху, вне зависимости от того, к какой нации мы себя относим. В числе этих десяти доводов я выделю еще два, почему это так важно – сохранить словенский язык, объединяющий образованных людей небольшого словенского сообщества, и еще один довод в пользу чтения на двух или многих других языках. Будут тут и две врезки об истории чтения и медиатехнологиях, которые прольют свет на дилемму «читать или не читать книги».

Те, кто склонен просматривать книги по диагонали, могут ознакомиться с резюме под рубрикой «Узелок на память», венчающей каждую из глав.

Чтение – это удовольствие, особенно если создать для него приятную обстановку.

Узелок на память

В Словении в XIX—ХХ веках письменное слово считалось основой национальной идентичности. Теперь, поскольку желаемый контент более доступен на экранном носителе, чем в книге, вера в силу книг стала угасать, изменились и привычки чтения. Вопрос в том, зачем вообще надо читать книги и почему они ассоциируются с национальной идентичностью, каким образом заняли значительное место в медиасреде. Мы постараемся дать десять ответов на эти вопросы.

1. Хорошо владеешь навыком чтения – больше видишь и слышишь

Под крышей моего дома – помимо человеческих душ – живет еще и кошка по имени Резика. За время, проведенное бок о бок с нами, она обрела немало талантов. Например, умеет вовремя приластиться и подать голос, чтобы покормили. То, что ей это прекрасно удается, весьма очевидно: внешне она походит на скромных размеров бочонок. Она откликается на предложение переночевать в тепле, когда в студеные зимние вечера мы зовем ее домой, может сама поскрестись в стекло, если ей надоест гулять снаружи. Да, она понимает всего лишь три человеческих слова («Резика», «кушать» и «нельзя!»), а мяукает на все лады и тона, которые, вероятно, и составляют своеобразный кошачий язык. Но производимые ею звуки далеки от глубин и широт языка людей, а уж об умении читать или писать мы и не говорим. Поэтому кошки не способны отбирать, накапливать и передавать последующим поколениям свои знания о том, как приручить людей, с которыми они сосуществуют. Каждой кошке приходится разрабатывать приемы приручения и адаптации самостоятельно, с нуля, поэтому в кошачьем мире нет истории, а прогресс происходит невероятно медленно.

Человек как раз наоборот – начинает не с нуля, ведь благодаря множеству средств массовой информации и образовательных учреждений мы получаем доступ ко всем знаниям этого мира буквально с рождения. Эти знания нам доступны, потому что наши предки научились писать тысячелетия назад, а затем со временем разработали сложные способы накопления, сохранения и передачи знаний. Средний словенец умнее среднего древнего римлянина или грека не потому, что его мозг больше, а потому, что он живет в обществе, основанном на знаниях, которые накапливались и передавались на протяжении еще двух тысяч лет.

Поэтому чтение и письмо, с помощью которых мы передаем друг другу знания и информацию, лежат в основе фундамента человеческой цивилизации. Они настолько сильно пропитывают нашу жизнь, что для подавляющего большинства людей являются чем-то обыденным, все равно что сварить кофе или прокатиться на велосипеде. Однако труднее всего бывает объяснить самые обыденные вещи: большинство из нас умеет варить кофе или ездить на велосипеде, но если вдруг мы возьмемся объяснять биологические, социокультурные, экономические, химические и физические процессы, приводящие к тому, что автор этих строк каждое утро из черного порошка, воды и сахара создает для себя чашечку того самого напитка, которому словенское литературоведение со времен Цанкара[4]