Читать онлайн Терниум или Бульварное танго

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

То, что вы держите в руках, это не книга. Я даже сам не знаю, что это. Если можете не читать – не читайте. Если взялись за это, то читайте все. До конца. И простите, что я написал такое. Не написать я просто не мог.

Это все.

P. S.1. Рукопись без названия. Если можно было бы ее как-то назвать, то я назвал бы ее «Бульварное танго».

Теперь все.

P. S.2. Здесь три части и пролог. Некоторые из них порождены воспаленным рассудком. Еще не устали? А жаль.

Пролог объединяет все части, поэтому начинать можно с любой.

Теперь точно все.

ПРОЛОГ

Глава I

Черную мантию ласкали языки пламени. Фигура двигалась по кольцу огня, медленно приближаясь и медленно удаляясь. Фигура явно не спешила, да и куда ей было спешить: посреди видимого тумана она была невидимым осколком не известной никому вселенной. Туман, пытавшийся одурачить лес невиданной доселе полутораметровой полосой, также медленно и также не спеша игриво окутывал лиственницы. Под стать фигуре и туману холодно-издевательски улыбалась трехчетвертная луна. Она звала, она приглашала на нелепый немой спектакль с участием восьмерых спящих пока среди каменных россыпей актеров.

Они не знали, куда занесла их судьба, и не могли знать. Они просто спали. Вот уже четыре часа под звуки горного ветра им снились волшебные сны. Им снился город, огни автострад и теплая домашняя постель, возможно, кому-то грезился легкий дымок от только что налитого в чашку горячего кофе. Может быть, стороннему наблюдателю эта сцена напомнила бы сказочную Шарль-Перровскую красавицу или что-нибудь из лирики Средневековья. Но стороннего наблюдателя не было. Поэтому напоминать было некому.

Люди находились на одной из вершин таежных горных цепей, покрытых камнями, лишайниками и редкой хвойной порослью за сотню километров от ближайшего поселка, на высоте примерно около полутора морских миль от подножия. Люди устали. Люди сбились с тропы и вот уже двое суток плутали по склонам скалистых ущелий, пытаясь выбраться из западни. Они бы и выбрались, если бы светило солнце. Но солнца не было. Точнее было, но за тучами. А внизу, под ними, трое суток изливались потоки воды; и только теперь, на четвертую ночь сквозь небесную завесу показался багрянец странницы-луны. Она выползла посмотреть на финальный акт разыгрываемой на земле пьесы. Жаль, что ей досталось место на бельэтаже, откуда было плохо видно. Хотя это все же лучше, чем смотреть просто на тучи.

Все ждало. Все было спокойно и тихо. Немного не вписывались в картину мерцающие огоньки почти истлевших головешек от костра. Они единственные тревожились за спящие души, которые давали им пищу для жизни. Огоньки не хотели умирать молодыми. Они мечтали стать когда-нибудь на рассвете языками взрослого пламени, неся тепло и свет людям.

Итак, все было готово к открытию занавеса. Нужен был просто некто, кто дернул бы за шпагат кулис. Далеко на западе грянул гром, и один человек из восьмерых открыл глаза. Фигура находилась в двадцати-тридцати метрах от почти догоревшего костра. Ветер притих, а трехчетвертная луна обнажила свою последнюю четверть.

– Какого черта? Три часа! Холод собачий!

Лысый вылез из палатки и стал судорожно вычислять координаты потухшего костра.

– Скоты! Как они ее так зашнуровали? Фу ты, дьявол! А где эти зловонные головешки?

Где этот уродский костер? А! Вот ты где, сволочь!

Комплименты сыпались направо и налево. Лысый награждал ими все, что попадалось в поле зрения его слегка близоруких глаз, недаром он слыл на редкость простым парнем. Говорил он, действительно, особо не думая, и делал все примерно так же. Его действия были прямы, как австралийские эвкалипты, и тупы, как спящие бурые медведи. Возможно, именно поэтому его называли иногда медведем, а иной раз попросту телом; поскольку то, что находилось выше плеч, никакого интереса практически не представляло. Да почему, собственно, практически? Теоретически эта круглая штука, которая у других называется головой, являлась всего-навсего не более чем украшением, чем-то вроде звездочки на рождественской елке. Наверное, между этим фактом и тем, что Лысый выполз из палатки через тыльную ее сторону, существовала некоторая связь: не у всякой палатки найдется запасный выход. И вот теперь ошибка конструкторов была с успехом исправлена.

– Вот вы куда делись!

Лысый увидел мерцание тлеющих угольков. Угольки были маленькие и часто подмигивали друг другу, как бы издеваясь над его умственными способностями. Лысый не любил, когда ему подмигивали; тем более, когда он себя так мерзко чувствовал, и потому решил быстро избавиться от карнавала наглости. Нашарил у камней вчерашнюю кучку сырых веток, яростно поломал их, точнее, изорвал в мелкую струганину, кинул в почти омертвевший костер и начал изо всех сил его раздувать. Раздувание напоминало небольшое торнадо в районе Карибского моря и совсем не напоминало попытку извлечь пользу из легких. В результате огонь умер. Может не полностью, но на 99% точно.

– Вот тварь! Сдох же, скотина! Ну что тебе, жалко было, что ли?! Мог бы и загореться, хотя бы из приличия.

Надо отметить, что в облике медведя иногда просыпались старательно заложенные с детства обороты культурной, цивилизованной речи. Почесав затылок и сказав пару непереводимых фраз на языке, который он сам толком не знал, хотя помнил, что обучался ему в школе, Лысый заковылял обратно, на сей раз к невредимой стороне палатки.

– Что же за хренота? Как же я из нее вылез? Сама, что ли, закрылась? Или какой-нибудь олень закрыл?

Под оленем он подразумевал, именно подразумевал, поскольку думать не мог, любого из спящих друзей.

– Ну я вам устрою Килиманджаро!

Передняя часть палатки затрещала под мощным натиском недоумевающего тела. В итоге на высоте 3000 метровнад уровнем моря открылся новый проходной двор. Впрочем, существовать ему оставалось уже недолго.

– Ну и дела!?

Лысый вылез с другой стороны, держа в руках бутылку керосина.

– Какой дятел ее порвал? Кажись, все спят!?

Он пару раз крепко ругнулся, посмотрел на изуродованный брезент и пошел назад к костровищу, покрывая на чем свет стоит своих приятелей.

– Сейчас мы узнаем, кто из нас хитрее!

Он склонился над уложенной кое-как кучей хвороста.

– Пфф!

Вспыхнули, облитые керосином, ветки.

– Ха-ха. Вот так-то мы с тобой разделались!

В костер полетели остатки дров, и небольшое пламя осветило пейзаж. Туман, слегка приподнявшись над каменными россыпями, геометрически точной полосой перемещался в пространстве. На западе, сквозь выжатые тучи, лениво улыбалась луна и недовольно выл ветер. Лысый стоял у огня и улыбался. Не сказать, что это была улыбка Моны Лизы, ну все же что-то от ее загадочного лика присутствовало и на идиотской физиономии юного поджигателя. Это была улыбка ребенка, только что съевшего 5 кг мороженого и мечтавшего стать от внезапно нахлынувшего необъяснимого счастья космонавтом на далеких звездных просторах или, на худой конец, до зубов вооруженным рейнджером, отстреливающим ужасных чудовищ из иных миров.

В улыбке Лысого жили мечты и другого рода. Он мечтал о сногосшибательной красотке, но почему-то обязательно с полуострова Лабрадор, причем чтобы она обязательно была жгучей брюнеткой с голубыми глазами в вечернем длинном красном платье и с разрезом до самой талии. Она представлялась ему плывущей по воздуху феей с распростертыми объятиями и призывающим к себе томным взглядом. Ночные грезы так увлекли Лысого, что он уже протянул навстречу руки и сделал к ней первый шаг, но тут споткнулся и, наконец, вспомнил, где он находится.

Пришлось вздохнуть от огорчения и застыть на месте. Но красотка и не думала исчезать, а тем более застывать на месте. Она по-прежнему плыла по белоснежному покрывалу тумана и манила к себе своего кавалера. Лысый внимательно огляделся, соображая, где он находится, и попытался на практике применить школьный курс «начал анализа». Анализ состоял в том, чтобы хоть как-то состыковать в голове редкие деревья, каменные россыпи, разодранную палатку, собачий холод, горящий костер, лишайники, мох и самого себя – со скользящей по туману незнакомкой.

Состыковать было трудно. Кроме того, Лысый не знал, была ли незнакомка красоткой. Не мог он также знать, была ли незнакомка незнакомкой или незнакомцем. Силуэт, конечно, напоминал даму в черном, но до него, согласно метрическим представлениям самого Лысого, было метров 15–20, а в измерениях он ошибался довольно редко – походные инструкторы натаскали его вполне сносно. Поэтому в голове Лысого происходил невиданный доселе процесс. Процесс, в котором пытались родиться мысли, и не просто мысли, а нужные мысли.

Когда-то, миллион лет назад, согласно теории сэра Чарльза Дарвина примерно таким же образом происходило превращение обезьяны в человека. Тогда оно закончилось успехом. У Лысого дела обстояли гораздо хуже. Шансов на благополучный исход было меньше, чем у дарвиновской обезьяны. Тем более что сама по себе мысль не могла существовать в его медвежьей натуре. Обычно Лысый брал на вооружение выводы друзей. Но друзья спали, и потому приходилось напрягаться самому. Вконец обессиленный мозг готов был вот-вот перегреться и задымить, как вдруг неизвестный импульс переключил его со столь бесполезного занятия на первобытные инстинкты, и Лысый стал довольствоваться простым наблюдением.

Фигура понемногу беззвучно приближалась к человеку, описывая вокруг костра неправильные эллипсы. Лысый был уверен в этом точно так же, как и в том, что шоколадные конфеты сделаны из шоколада. Он верил собственным глазам. Он доверял собственным наблюдениям. Расстояние постепенно уменьшалось и вскоре достигло уровня критического восприятия Лысого. На внутричерепном экране появилось красное поле. Оно означало опасность и автоматически запускало программу в голове Лысого на случай, если к нему приблизится дикий зверь, если он собьется с тропы или если ему встретится подозрительный и недружелюбно настроенный тип. Программа предписывала следующие варианты действий:

А – уничтожение предмета опасности;

В – бегство;

С – самоликвидация.

Ни один из способов к данной ситуации не подходил: уничтожать предмет опасности было нечем, бегать Лысый не любил, а накладывать на себя руки страшно не хотелось И тут, казалось бы в тупиковой ситуации, произошло чудо: в голове родилась мысль. Эволюция настигла и этот безнадежный мозг. Просто медведь превратился в медведя думающего.

Возникшая мысль толкала Лысого к агрессивным мероприятиям по отношению к незнакомке и предполагала запуск в ее сторону булыжника. Ночная фея находилась уже совсем рядом, примерно в пяти метрах от костра, и по-прежнему медленно приближалась. Лысый протянул назад правую руку, схватил что-то тяжелое и, резко дернувшись, совершил бросок. Камень (это был кусок гранитной породы), проделав смертоносный путь ко лбу незваной гостьи, прошел сквозь нее, как сквозь воздух, и рухнул на землю (судя по звуку – на мох) метрах в пяти – шести позади ночной посетительницы. Последнее, что запомнил Лысый, – это чудовищный оскал внезапно налетевшей фигуры, который разрушил все его мечты и превратил сказочную фею в злую ведьму; перетянутое горло; удар головой о растущую позади лиственницу и потом, уже смутно, удар пережатым правым запястьем о то же дерево.

– Жаль, часы разобьет же, сволочь.

Успел он подумать перед тем, как свет померк в глазах.

Глава II

– Уууу….

Гудела голова. С трудом, как будто с далекой-далекой планеты, возвращалось сознание.

– Щелк.

Что-то сработало в мозгу, и юный донжуан очнулся. Кругом стояла сплошная темнота. Лысый ущипнул себя пару раз в надежде прозреть, но это не помогло. И тогда он издал, как ему показалось, душераздирающий крик.

– Медведь, ты чего там хрипишь? Добавь громкости или перестройся на другую волну! Тебя плохо слышно, тело!

Тело вздрогнуло, явно не ожидая подобного поворота. Знакомые голоса раздавались где-то совсем рядом, по ту сторону мрака. Пришлось приподнять голову, а голова чертовски болела, голова пыталась что-нибудь сообразить. Наконец, она сообразила, что научилась думать, и начала этим заниматься. А думать, собственно, было и незачем. Все и так было ясно как дважды два. Кстати, арифметические операции Лысый предпочитал производить на калькуляторе (дела с математикой у него обстояли не лучшим образом). Но не в этом дело. Дело было в том, что ночной ловелас находился в разорванной им самим же ночью палатке и бессвязно хрипел. Горло ныло от боли, а правое плечо и запястье онемели.

– Вот хренота, – подумал Лысый, пробираясь через кучи всякого хлама к выходу, – должно быть, здорово накачался вчера. Эй, где вы! Черт побери.

– О! Медведь! Проснулся!

Голоса принадлежали приятелям, окружившим вылезшего Лысого со всех сторон, и с дружеской иронией шутившим над его довольно помятым видом.

– Ты что с палаткой сотворил? Решил помочиться с другой стороны хребта? – неслось с одной стороны.

– А может, он с местным тезкой в любовь играл? – донимали с другой. – Ха-ха-ха.

– Наверное, не с одним, а с двумя или тремя сразу, смотри, как его шатает! А, медведь? Что молчишь? Ты презервативом у них был, что ли?

– Какие все-таки замечательные у меня друзья, – подумал еще раз Лысый, а вслух спросил:

– Вы, олени! Сколько сейчас времени? Дайте чего-нибудь выпить.

Но шутники не унимались.

– А что, твои коллеги не накачали тебя разве белковым коктейлем?

– Да пошли вы все в задницу! Который час?

– Ты что, смотреть разучился? У тебя же котлы на руках.

Лысый взглянул на правую руку, на которой всегда носил часы, хотя и не был левшой (друзья поначалу пытались докопаться до истинной причины явного неудобства, но, так и не получив вразумительного ответа, вынуждены были оставить его в покое. А причина была до банальности проста: подаренные когда-то на день рождения первые « Командирские» Лысый по незнанию нацепил на правое запястье, и с тех пор не мог расстаться с дурной привычкой). На ней сквозь треснутое защитное стекло трехчасовой инвалидной улыбкой искореженно улыбался «Командирский» циферблат. Лысый улыбнулся ему в ответ:

– Три часа, что ли?

– Ты че, туловище, спятило совсем? Еще и двенадцати нет; вот она, бутылка спирта! До добра не доводит!

Дружеские нотки приятелей начали скатываться к минорной плоскости. Лысый понимал, что он чего-то недопонимает.

– Какая бутылка?

– Какая, какая! Обыкновенная! С обыкновенным спиртом! C2H5OH! Ты че, действительно не хрена не помнишь?

Лысый отрицательно замотал головой. Его мутило. Мысли никак не могли сосредоточиться. «Разорванная палатка, разбитые часы, чертов спирт…».

– С каким спиртом? Я никакого спирта в глаза не видел!

– А это что? Коровы наддали?

Один из собравшихся, по прозвищу Слон, резко сменил тон и, наклонившись к костру, поднял пустую поллитрушку.

– Это же керосин. – Лысый устало развел руками, а слон, безнадежно вздохнув, уселся среди валунов.

– Мы специально подальше от тебя, идиота, спрятали! Еще и этикетку другую наклеили; думали – не сообразишь. А ты, тварь, все равно отыскал! Нюх у тебя на это дерьмо, что ли?!

– Да я его не пил сроду!

– Ну да, иди в зеркало глянь. Иди, иди, чего стоишь! Паха, дай ему прибор.

Еще один из соратников сочувственно протянул бедолаге бритвенный футляр и, кашлянув, добавил:

– Только не пугайся. С кем не бывает?!

Лысый осторожно-осторожно совместил углы зрения и отражения. Из зеркала на него смотрел только что оживший покойник с почерневшим лицом, впалыми глазами и с темно-фиолетовыми, разбитыми в кровь губами. Композицию довершала революционная копна взбунтовавшихся волос. И все это, насколько понимал сам обладатель бесценного сокровища, принадлежало именно ему.

– Вот это номер! – выдавил он из себя и продолжил осмотр. Середину бледной, как добрачная простыня, шеи кольцевала обручальная полоса цвета окровавленных губ. Дальше взгляд упал на запястье. Там картина с ошейником повторилась. Лысый застыл. Он силился переварить полученную информацию. В его мозгу что-то никак не срасталось и не складывалось. Голова от перенапряжения готова была вот-вот взорваться. Лысый думал.

– Эй, Медведь! Что с тобой? Череп переклинило? Смотри, прибор не урони.

Но Медведь ничего не слышал. По его телу проносились волны легкой дрожи. «Выходило…, выходило, что… ». Не додумав до конца, он, как сайгак, сиганул прямо к костру, на ходу отшвырнув в сторону зеркало, да так, что ошалевший Слон едва успел перехватить его.

– Ты что, захотел спартакиаду устроить? – Ради Бога. Только зеркало-то здесь при чем? Оно у нас и так одно.

Ополоумевший сайгак не отвечал. Подлетев к костру, он начал лихорадочно метаться вокруг да около в поисках того места, где, как ему казалось во сне или в пьяном угаре, и состоялся ночной спиритический сеанс. Минут десять Лысый гонял заведенной юлой. Потом завод кончился. Лысый устало присел на корточки и оглянулся. Позади, почти рядом, росла уродливая лиственница, у которой на уровне человеческой груди отсутствовал добрый кусок коры.

– Бедняжка, и тебе досталось?!

Взгляд упал на основание. На мощном слое мха, прикрывающим наготу корней, зияла дурацкая пробоина или вмятина – там явно чего то не доставало. Может быть, того же камня из ночных кошмаров. Лысый прикинул, куда бы он мог его запустить. А поскольку прикидывал довольно точно, то и с не меньшей точностью вычислил место падения. И действительно, метрах в 12 от костра, на уютном зеленом брусничнике валялся одинокий скальный обломок, по краям обросший мхом. К черной дыре на корневище он подошел идеально.

– Как тут и было, – мелькнуло у него в голове. – Значит, меня ночью посетила какая-то местная тварь, которая меня же чуть и не удушила? Так, надо найти ее и превратить в кусок дерьма, на который даже помочиться никто не захочет! … Даа…, но где же я ее найду? А если и найду, то как я с ней все это сделаю? Через нее ведь камни – что ведра со свистом. Ну и дела, ну и дела! …..

Неизвестно, до чего бы додумался Лысый, если бы его размышления не были прерваны:

– Ты чего носишься, как СУ‑27? Пахе обе ноги оттоптал, конь!

Слон орал, как горный козел в брачный сезон, и требовал немедленного ответа. Лысый отреагировал с невозмутимым спокойствием:

– Похоже, Слон, что рандеву состоялось. Но только не с медведями, а с местной феей.

– Ну да, она тебя изнасиловала, потом изуродовала, а в конце накачала спиртом до состояния грогги.

– Может быть, и так. Во всяком случае, гениталии я еще не осматривал.

И Лысый поведал друзьям невеселую историю о ночных приключениях. Закончил он ее примерно такими словами:

– Так вот, олени: либо мне все это приснилось и я собственными руками отрихтовал самого себя, либо мы забрели в настоящую таежную клоаку, где водятся горные русалки, которые просто балдеют, когда мутузят нашего брата. Что скажите?

Наступило неловкое молчание. Все смотрели друг на друга с надеждой, что хоть кто-нибудь даст разумное объяснение услышанному бреду. Первым очнулся Павел:

– Вот урод! Ты раздавил мне обе ступни, а сейчас хочешь превратить в конскую мочу содержимое моего же черепа!.. И знаешь, что я тебе скажу, урод, знаешь что!?

– Что?

– А то, что это мой череп! Мой! И таким говнюкам, как ты, я его не отдам!

– Че ты орешь!? Я не глухой. Извини, раз так уж вышло. Я немного не в себе.

Но Павел не унимался.

– На хрена мне сдались твои извинения! Плевать я на них хотел! Нам до поселений ползти еще целую вечность, а у меня все ноги оттоптаны! Не знаешь, по чьей милости!? – И, обращаясь ко всем, продолжил:

– Нет, вы только посмотрите на него, на это безмозглое туловище! Да ты не немного не в себе, а очень и очень даже много! Мне кажется, Лысый, твои мозги перестали соответствовать своему названию. Совсем перестали. И, честно говоря, мне тебя очень жаль!

Павел мог разоряться в адрес приятеля до бесконечности, тем более, когда дело касалось собственного здоровья, но тут его монолог остановил Слон.

Слон, в отличие от Пахи, был человеком мыслящим, и хотя иногда в некоторых местах и в некоторых сообществах нес откровенную чушь, все же продолжал слыть среди друзей неплохим аналитиком, хорошим логиком и обладателем дара начинающего оратора. Павел уважал Слона и считал его «наипервейшим корефаном». Кроме того, они вместе росли, вместе учились и вместе ходили в один клуб; принимали участие в одних и тех же экспедициях и походах и, самое главное, постоянно были в одной связке, порой не раз вытаскивая друг друга из преисподней; в общем кое-что знали о себе и не понаслышке. И не беда, что Слон был на целую голову выше, зато Павел был шире на полплеча и, соответственно, пропорционально отличался грузоподъемностью, (понятное дело – в большую сторону). А вот в затяжных переходах Слон мог без особого труда дать форы своему напарнику часа 2 и все равно прийти к бивуаку первым. Поэтому между собой они всегда находили взаимопонимание и согласие и всегда, когда один говорил, второй молчал. Так уж повелось. Слон начал издалека:

– Други! Миру явлена уникальная возможность лицезреть его величество прогресс! Перед нами преображение, нет, скорее новое рождение Лысого! Его IQ прыгнул сразу на пару порядков вверх! Это гигантский скачок вперед! Это даже больше, чем скачок! Это – нечто! Это – революция! Я говорю о возможности простейшей материи серого вещества делать выводы! Ура, други! Лысый начал думать; он начал делать выводы! И пусть они на первых порах примитивны, пусть наивны, но… но все же это есть некая творческая активность, немыслимая в масштабах амебных представителей; активность, положительно характеризующая аналитическую работу головных полушарий. Ура, ура и еще раз ура! Ты просто молодец, Лысый! Ты нас всех порадовал!

Слон выдохнул и снова набрал полные легкие чистого горного воздуха, намереваясь продолжить словесный понос и перейти к главной его составляющей:

– Теперь поговорим о другом. Затронем негативные стороны позитивного сдвига у Лысого. Он приобрел способность мыслить, но (тут, видимо, у самого Слона произошел сдвиг, один из тех, когда его лексикон претерпевал удивительные превращения) какого хрена, спрашивается, он порет сейчас чушь? Настоящую чушь! Какого хрена? И я отвечу вам, други! Эта обезьяна, это животное затащило нас в самую глушь, вывозило по уши в грязи и теперь хочет отмазаться! Выехать, так сказать, на мутняках! Не выйдет, Лысый! Ты облажался, тебе и есть этот отстой!

Слон пнул ногой в пустоту и вернулся к былому красноречию:

– Не будем о плохом. Лысый – парень в целом что надо. А то, что завел не туда, … – с кем не бывает? Процесс плутания – штука неадекватная…

– Во всем виноват я, и только я – ораторские излияния выдающегося ритора прервал Толик – еще один кандидат на литературную премию. Толик, Анатолий или просто Дуло, как называли его меж собой лесные бродяги.

В любом коллективе, состоящем из нескольких индивидуумов, найдутся люди, которые несут скорби всего социума исключительно на себе. Они не могут поступать по‑другому. Не могут. Если они не взгромоздят на собственные плечи сундук чужих проблем, то им будет чертовски плохо. Физически и морально. Это коллекционеры провалов и неудач. Собиратели горя. Ныне почти уже вымершие. И Толик был одним из таковых. Он был динозавром настоящего. Самый старший член таежного братства, затерявшегося где-то на западных склонах гор. Возможно, в его словах и была доля правды.

Он шел этим маршрутом второй раз, и на него возлагалась львиная доля ответственности за бремя переходов, тем более Толик являлся единственным представителем полного совершеннолетия среди покрытых пушком юнцов, гордых и кичливых. Ему было 22. Отслужив положенные два года в связном полку на Дальнем Востоке и вернувшись обратно, он окончил курсы спасателей и устроился работать в тот самый турклуб, который когда-то, еще пацаном, посещал на правах пионера. Именно в то время ему довелось побывать в здешних местах в составе небольшого отряда, задействованного в экспедиции на выживание под непосредственным началом Алексеича, автора всех самых безумных проектов, который руководил к тому же клубом.

Об Алексеиче ходили целые легенды, но, впрочем, речь сейчас не об этом. В ту пору Толику было лет 15–16 и он, естественно, мало что запомнил. Помнил Толик лишь одно – то, что от подножия надо идти строго на север (это он помнил точно), потом (уже смутно) на запад, потом (очень смутно) снова на север, и примерно на вторые или третьи сутки (совсем смутно) можно было оказаться у радоновых источников, от которых предположительно один дневной переход до «каменных ворот».

Дальнейший маршрут Толик не помнил. Или помнил только на словах. Зато Лысый уверял, что помнит абсолютно все, вплоть до вершины и даже после: весь спуск до голубичной мари на северных отрогах. Лысый был в этих местах всего один раз в прошлом году, и то под руководством Алексеича, и думал почему-то, что уже ни за что на свете не спутает север с югом, а запад с востоком. Лысый очень надеялся на свою память. Лысый был уверен в этом на 150%. Поэтому, когда Толик, или Дуло, как его теперь на четвертые сутки плутаний называли горе‑туристы, с самого первого дня в первом же переходе завел их в дебри, а потом и вовсе в тупик, Лысый взял инициативу в свои руки и уверенно встал в авангарде живой цепи рюкзаков. Через 17 часов нескончаемого перехода он вывел в конец измученную команду к цели, разумеется, промежуточной, прямо к нижним порогам радоновых ручьев. Отсюда было намного проще: 3 часа – до верхних; там – 12‑часовой привал с бездонным, как пропасть, сном; далее 8‑часовой штурм юго-восточного скалистого выступа. В результате они оказались у «каменных ворот» – естественного горного формирования, образовавшегося в эпоху бурных тектонических процессов.

Территория ворот была священна для местных аборигенов. Раз в год они собирались сюда со всех сторон, чтобы поклониться восточному божеству. Раз в год они украшали редкие растущие на камнях деревья лоскутами тканей всевозможных расцветок и подвешивали на ветки какие-то поющие на ветру штучки. Раз в год, что было самым интересным, аборигены раскидывали по округе денежные знаки различного достоинства. Самые крупные купюры заталкивались под основание средней величины макета легендарного храма, по преданию, находившегося под осколками рухнувшей некогда огромной горы. Предание также говорило о причине катастрофы. Причиной являлась жестокая богиня, которая, разозлившись на людей, в гневе срезала ладонью сразу полвершины. Но из-за чего она разгневалась и почему? – вот об этом предание умалчивало. Только с тех пор, говорят, все окрестные хребты стали покрыты сплошным слоем каменных валунов величиной от письменного стола до огромных бетонных плит. Такие творились тут когда-то дела. Говорят, что и сама вершина, представляющая собой огромное 300‑метровое плато, выложенное такими же булыжниками, причем в форме правильного эллипса, было делом рук горной феи. Многое говорят. Только правдой это было или нет – толком никто не знал. Правдой было лишь то, что Лысый вывел всю компанию точно к «воротам».

Там они и заночевали, а на рассвете, посягнув на собственность махатм, нечаянно взяли, или, как выразиться по-другому, собрали некоторые бумажные знаки, раскиданные около макета древней легенды. Собственно, почему некоторые? Вычищено все было довольно основательно. Лысый даже не побрезговал ржавыми медяками явно тибетского происхождения. В общем, сработали грамотно и на совесть, можно сказать, идеально. Проявили себя в качестве некоторых рук многорукого и унесли к вершине 3\4 стоимости экспедиционного проекта. Боги, наверное, обрадовались неожиданному повороту событий. А как же не радоваться – не надо высылать собственных гонцов, не надо выдумывать никаких кармических штучек, ничего не надо. Все просто: пришли какие-то недоумки, сгребли наличность и были таковы. Ну и что, что они затоптали все вокруг; зато – вот удача! – избавили от надоевшего колеса купюрной сансары властителей гор. А верные заветам предков аборигены будут просто счастливы от того, что их денежные вливания оказались небезынтересны Великому и Всемогущему, и станут еще вернее.

Так или иначе, но до каменных ворот Лысый был «на коне» и успел завоевать громадный авторитет у лесной гвардии сподвижников. И он никак не мог понять, тем более теперь, стоя среди озабоченных лиц, где-то на задворках вселенной, в 100 км к западу от вершины, как он мог допустить подобную ошибку. Хотя с другой стороны понятно ему быть и не могло: по той простой причине, что он всегда пользовался животными инстинктами и рефлексами и не пользовался собственным мозговым анализатором. С памятью тоже существовали определенные проблемы. И вот сейчас он пытался изо всех сил ее напрячь.

Но память лишь улыбалась и показывала разные картинки из прошлого: горшечное детство, школу, Алексеича с его бесконечными походами и приключениями, чертов сбор перед чертовым походом, алый крест на карте предгорий… Стоп! С превеликим трудом Лысый все-таки припомнил что-то насчет этого креста и западных отрогов, что вроде бы Алексеич просил их не лезть туда, или о чем-то другом…

О чем? В памяти все прорисовывалось весьма и весьма смутно. Зато отчетливо сидела картинка, как они ползли именно по этому дурацкому склону год назад. И Лысый именно со стороны запада затащил всех наверх. И поэтому чувствовал себя виноватым. Тем более что застрявшая у черта на куличках гильдия следопытов должна была через пару суток телеграфировать об удачном завершении перехода. А это не представлялось возможным. Единственно – разве только у всех в одночасье вырастут крылья. Но крылья не вырастали. Не в одночасье и даже не в двучасье. Зато у всех выросло громадное желание устроить пышные похороны фиолетового туловища Лысого, которое так безнаказанно воспользовалось доверчивостью отряда и загубило всю экспедицию. Лысый смутно подозревал, что в этой роли будет чувствовать себя весьма неудобно, поэтому как бы слегка нервничал. И именно поэтому облегченно вздохнул, когда часть вины по загубленному делу взвалил на свои плечи Толик.

– Во всем виноват я, и только я…

– Да ты молчи, Дуло, мы с тобой еще поговорим отдельно!

Паха был безжалостен:

– Вы только посмотрите на эти тела …!? Один заводит нас в дебри, второй выводит, но только для того, чтобы через несколько дней завести куда подальше и засунуть в полное дерьмо, да так, что мы не могли бы и думать об исправлении маршрута, твою малину, а!

Паха не привык выбирать выражения:

– И теперь несет какую-то чушь о приснившейся его тупому мозгу ночной нимфе!! Меньше пить надо, урод! Что скажете, парни?

И он посмотрел на остальных членов команды.

Остальным членам команды было по 14 лет (исключая Слона, Лысого и самого оратора, которые с разбросом в один год тянули на 17). Четверо маленьких упрямых любителей горных троп. Они часто-часто моргали и ошарашено смотрели на старших товарищей, переводя взгляд с одного на другого. И хотя симпатизировали явно Лысому, тоже были не прочь его отмутузить. Лысому грозил жертвенный костер. Он уже приготовился к переходу в золообразное состояние, когда Слон, определив ситуацию как критическую, немедленно вмешался:

– Ребята, давайте жить дружно! Отложим инквизицию нашего валета до дома, а пока подумаем лучше о другом: что мы имеем на сегодняшний день?

И слон начал медленно прорисовывать создавшееся положение. Тихонько дернув за конец запутанного клубка не менее запутанной истории, сопоставляя различные факты, сроки и события, он постепенно создал в умах слушателей относительно четкое изображение текущих дел. Клубок распутался. И от начала до конца (по Слону) все было так:

Из отпущенных небом, судьбою и шефом восьми суток на переход перевала 6 оказались истраченными (по милости Лысого и Дула) впустую, а менее чем через двое суток необходимо было хоть что-то сообщить о себе на базу. Это предполагалось осуществить по ту сторону от вершины, на которую они так и не взобрались. А только до нее, по расчетам Слона, требовалось минимум 2 дневных перехода. Слон всегда носил с собой мощный 10-кратный охотничий бинокль и умело переводил фокусные расстояния на язык таежных троп.

Плоское плато, куда всей душой стремились странники, находилось теперь на далеком-далеком восточном хребте, хотя через линзы можно было рассмотреть даже геологическую вышку с метровой отметкой, венчавшую заветный пик (впрочем, как и любой другой). Нечего было и думать о продвижении в манящем направлении. Времени не хватало никак: от вершины до северной радиостанции геологов расстояние равнялось, по меньшей мере одному гигантскому суперброску; с другой стороны, до южных поселений, где обитали человекообразные существа и где существовал мало-мальски работающий телеграф, было трое суток пути – если прикидывать с вершины. Но поскольку благодаря опять той же милости Лысого юные джентльмены забрались глубоко на запад, то исходя из теории Слона (а он пользовался услугами давно почившего старины Пифагора) трехсуточное танго легко заменялось теперь геометрическим выражением типа:

B*2=A*2‑C*2 (штаны Пифагора),

где А – дорога к телеграфу с нынешней позиции;

В – дорога к телеграфу с вершины;

С – расстояние от места, где Лысый спятил, до вершины.

Сие геометрическое выражение в цифро-временном виде укладывалось, правда с большим-пребольшим натягом, в полуторасуточный марш-бросок, опять же по расчетам Слона. С западной стороны линии хребтов уходили в бесконечность. Таково было резюме.

Попутно проанализировался еще ряд фактов, как-то: проблемы мыслительной деятельности Лысого – «парня, в общем-то ничего, даже временами нормального», но в настоящее время ушедшего в мир «виртуальной реальности безвозвратно и необдуманно», и что для его «парасимпатики это плохо скажется». Правда, в конце своей потсдамской речи Слон по-братски похлопал окончательно отупевшего «от виртуального мира » Лысого и повторил любимую присказку:

– Ничего, брат, с кем не бывает!?

Потом возникла секундная пауза и, как бы под занавес, Слон вдруг сказал:

– А может быть, Медведь и прав, может быть, он и действительно видел нечто. Жаль, что у нас нет времени это проверить – через пару суток винтокрылые кинутся нас искать, так что время сжимается, братцы, время сжимается. Не стоит подводить шефа.

Еще Слон упомянул о братской помощи отсталым аборигенским народам, говоря что-то о всеобщей солидарности воинствующих безбожников и авангарда классических атеистов. Также в его речи прозвучали элементы, касающиеся необходимого в подобных случаях подъема жизненных сил, как моральных, так и физических. Кроме того, он обратился с назидательным наставлением к самым юным участникам горного марафона. И хотя реплики были довольно расплывчаты, общий смысл уловить было все-таки можно.

Общий смысл сводился примерно к следующему. Не все люди наделены от природы равным количеством ума, и нельзя плохо относится к «низшим существам», пусть они даже и старше по возрасту. При этом он периодически поглядывал на Лысого. Но Лысому на все было глубоко наплевать. Он уже давно понял, что бесполезно что-либо кому-то доказывать и разъяснять, тем более, когда сам еще до конца не уверен в происшедшем. Да и как можно быть уверенным с головой, похожей на отыгранный футбольный мяч.

– Жаль, малых затаскаем до смерти, – думал он, – ну да ничего, как-нибудь выберемся. Слон, дай-ка бинокль, еще раз гляну на непокоренную. – И, приложив окуляр к глазам, стал смотреть на восток, смотреть и вспоминать.

Перед глазами плыли огромные каменистые выступы, огромное, неестественно ровное плато, геодезическая вышка, счастливые лица людей, только что оседлавших отметку в 2500 м, а в ушах стоял легкий звенящий шум ветра и радостные человеческие крики, вещающие миру о победе над высотой. Невозможная красота, затмевающая все на свете. Все. Все остальное просто меркло перед этим. Еще бы! Лысый точно помнил, как захватывало дух, когда он смотрел вдаль. Состояние опьянения, что-то вроде адреналиновой эйфории. Незабываемое, неповторимое чувство. Лысый был готов тогда всего лишь за одно такое мгновение с легкостью расстаться с жизнью, променять все оставшиеся годы на секунду подобного блаженства и полета. Именно полета, потому что в эти минуты он по-настоящему летел. Парил под облаками сказочной черной птицей, описывая гигантские круги над красавицей-вершиной. Ему было видно все или почти все. Сотни километров гор, ущелий и рек утопали в таежном море зелени. На юге можно было даже рассмотреть граничащий с предгориями край бурятских степей с редкими озерами и различить далекую дорожную полосу, которая пересекала выцветшую равнину тоненькой голубой веной. Сумасшедшая картина. Лысому казалось, что он вот-вот увидит океан с его прибоями, набегающей волной и белыми большими птицами.

Все это пронеслось в голове моментально, возможно, меньше, чем за секунду. Пелена спала. И теперь Лысый смотрел на ту же вершину, на те же камни, а по щекам текли слезы. Почему? Почему так все нелепо получилось на этот раз? Он снова и снова спрашивал свою память. Память снова и снова отвечала ему: «сворачивай на запад, сворачивай!». Ох уж эта память! Ох и память!..

Глава III

– Медведь! Куда с тропы-то рулить? Направо или налево?

– Да налево, налево! Я же говорил….

– А Дуло талдычит, что направо.

– Ты верь ему больше, он тебе еще не то насоветует! Будешь потом выяснять, где мы оказались, у местной фауны.

– Ладно, ладно, Медведь, мы тебе верим. Все время выводишь нас из тупиков, так что давай веди.

Паха был в хорошем настроении. Еще бы! Несмотря на этого осла – Дуло, все идет по плану. Лысый дорогу знает, в кармане куча денег, горный воздух, ягода. Не беда, что солнца нет и дождик накрапывает – так это и хорошо, зато нежарко. Скоро вершина и, вообще, все отлично!

– Ну, все, кажись, россыпи начинаются. Лезем вверх.

Лысый уверенно сошел с тропы.

– Все влево и за мной! Еще несколько часов крутяка и увидим нашу «красавицу».

– Ура Лысому! Ура Медведю! – радость Пахи была безмерна

– Лысый, я с вершины твой рюкзак потащу! – подмигнул расщедрившийся Слон.

Малые тоже заливались хохотом; пыхтели, как маленькие паровозики, но все равно радостно лезли вверх. И только Толик не разделял всеобщего веселья. Он был угрюм, Он был задумчив.

– Ребята, мы делаем серьезную ошибку. Мы идем не туда, совсем не туда. Это же другой хребет, здесь даже люди никогда не ходили.

Но его никто не слушал. Все были просто одержимы слепой жаждой победить природу: взобраться на самый верх и стать выше всего на земле.

– Ээх, – Толику только и оставалось вздыхать. Он подчинился большинству. А большинство лезло вверх, все увеличивая и увеличивая скорость. Слон иногда шутил:

– Если мы немного поднажмем, то сможем потягаться и со звуком. И я думаю, ему придется потесниться на пьедестале почета.

Так они и шли на всех парах до самого вечера, и уже смеркалось, когда подъем начал потихоньку выравниваться. Ребята присели отдохнуть, попить воды, а заодно и чего-нибудь перекусить, собравшись с силами перед последним решающим броском. И вот тут-то Слон вытащил бинокль и навел его на противоположный кряж.

– Лысый, по-моему, тот хребет выше, чем наш. Там вон и вершина какая-то обалденно ровная – он показывал рукой в направлении востока.

– Да ты можешь хоть куда тыкать своим пальцем, и все равно никуда не попадешь, потому что мы там, где нам надо быть. -

Лысый стал неожиданно красноречив. Но еще красноречивее говорили за него глаза, которые так и бегали туда-сюда, туда-сюда. Лысый попытался что-то сказать, но тут вмешался недавно втоптанный в грязь Толик.

– Это потому, Слон, она плоская, что это то самое место, которое ты больше всего на свете хотел видеть; это то самое место, где был я 7 лет назад; это то самое место, где был в прошлом году Медведь; и, наконец, это то самое место, где должны бы быть мы сейчас, если бы вовремя свернули вправо, а не влево.

Возникла неловкая пауза. В несколько секунд. Потом неловкая пауза как-то очень ловко заполнилась Пахиным летним воплем отца Федора из 12 стульев. Он орал, как зверь, с которого живьем сдирают шкуру. В перерывах между бессвязными гортанными звуками можно было разобрать что -то наподобие: « Лысый, …, труп… м..к, … убью…, закопаю…, сволочь» и прочее на диалекте настоящего зверобоя. При этом зверобой как-то особым образом привальсовывал в сторону Лысого, так что последнему ничего другого не оставалось, как отступать. Наконец наступление окончилось. Павлу необходимо было набрать в легкие воздуха, чем не замедлил воспользоваться Лысый.

– Вы, что белены все объелись или, может, вас корешки какие-нибудь торкнули, вон же она, вершина! Я уже вижу ее отсюда – он протягивал руку в направлении северо-запада. И там действительно за кедровым стлаником на фиолетовом фоне туч в полусумраке виднелся каменистый пик, увенчанный геодезической вышкой.

– А где же плато? – вежливо поинтересовался Толик.

– Да, где плато? – присоединился Слон.

– Где плато? – Пахины легкие пришли в порядок и готовы были извергать новые проклятия, но Толик остановил их на сей раз властным продольно-поперечным движением руки:

– Хватит! Это не вершина, во всяком случае, не та. Это отметка в 1980 метров. Отметка 2500 находится на востоке. Ее ты, Слон, только что лицезрел в собственный окуляр. Все! Прекратите ругань. Пора устраивать ночлег, пока еще есть силы. Нам всем, слышите, всем необходим сон.

Странно, что паники тогда никакой не возникло. Все как-то сразу поутихли. Может быть, авторитет старшего сыграл свою роль, а может, просто усталость. Неважно. Но люди задвигались, зашевелились; нашли уютное местечко среди мхов и лишайников, развели небольшой костер, сварганили на скорую руку какую-то бурду, подозрительно похожую на макароны с чаем и горохом, все это с крейсерской скоростью слопали и стали укладываться спать. Правда, перед самым сном Лысый и Слон все же сделали вылазку к торчащему недалеко пику, кое-как продравшись через заросли стланика. И, конечно, убедились, что пик был совсем не тот. Другой. Чужой. Цифры 1980 отличались от цифр 2500. И это понимал даже Лысый. Ему вдруг стало не по себе. Возможно, поэтому уже на бивуаке он отыскал среди вещей бутылку со спиртом и попытался ее преодолеть в одиночестве. Павел вырвал ее из рук со словами: «Не пей, скотина, а то убью».

Собственно, это были последние слова, сказанные в тот поганый вечер. Лысый немного похныкал, потом насупился, буркнул что-то насчет прощения и полез вместе со всеми в палатку. Последнее, что всплыло у него в памяти перед сном, – бал с подружкой, которая осталась далеко на востоке.

Глава IV

– Лысый, из тебя что, слезы текут? Ты мне все линзы зальешь, дай сюда лучше окуляр. Хватит ныть, пора идти.

Слон резко толкнул Медведя в правое плечо. Тот чуть не взвыл от боли.

– Слон, блин, сколько можно!? Болит же. А слезы от горести: не могу понять, почему в голове до сих пор сидит четкий поворот вправо. Вот наваждение.

– Может, тебя заколдовали – усмехнулся Слон, запихивая оптику в футляр.

– Ну да, это его дама по башке трахнула, – вставил крепкое словцо Паха,– вот у него полушария и поменялись местами. А теперь несет какую-то хрень!

– Ладно, всё, – Толик снова пресек разговор, – нам нужно побыстрее двигаться. Двигаться к долине, чтобы успеть предупредить авиаторов, а то сожгут кучу керосина, а заодно и весь наш бюджет на полгода вперед. Поэтому давайте собирайте рюкзаки живее и валим отсюда… Малые, не устали? Нет? Но и молодцы. Тогда за дело.

Через полчаса горный караван уже шагал вниз по склону в направлении к юго-востоку и был готов преодолеть добрую сотню километров немногим более чем за сутки. Задача чертовски сложная, если не сказать больше. Но выбирать не приходилось.

Шли долго. Потом сделали привал. Потом шли еще дольше. Немного сбились с пути у горной развилки: здесь ручей раздваивался, и гвардия чуть было не урулила опять на запад, но вовремя спохватились, что надо ориентироваться на восток. Слон сказал тогда, что лучше все время прижиматься к левому хребту, и «уж точно выйдем», и еще что-то на Пахином диалекте насчет западных склонов. Так или иначе, но к вечеру под легкий аккомпанемент новой россыпи дождя компания следопытов достигла священных ворот всех махатм.

Здесь их ждало еще одно испытание. Когда все скинули рюкзаки и ботинки, разминая порядком уставшие ноги, кто-то догадался навести бинокль в сторону предстоящего крутого подъема на последний горный отрог. По нему на огромной скорости спускались, а точнее даже летели люди. Очень много людей. Страшно много. Что-то необычное было в их поведении. Лысому почему-то сразу представился рой пчел, который, отчаянно гудя, неизбежно приближается, и ты с ужасом понимаешь, что сейчас произойдет нечто ужасное. Но пчелы – это жалкое подобие того, что тогда скатывалось по склону на Лысого и его друзей. Среди надвигающейся лавины можно было различить какие-то вращающиеся предметы (наподобие шестов), каменные штуковины и еще что-то бликующее. Все это чудовищно гудело.

Лысый интуитивно понял, что встреча, если она состоится, ничего хорошего не сулит. Он посмотрел на своих братьев по несчастью. Братья по несчастью посмотрели на него. Все поняли друг друга без слов. И сразу же, и даже еще быстрее, кое-как напялив на себя обувь и на ходу накидывая на плечи поклажу, сорвались вниз, в обход отрога.

Это был настоящий кроссовый бег с препятствиями. Бежали дружно, как одна команда на зачетном первенстве. Бежали долго. Бежали на юг. Сначала по ручью, оставив далеко позади злополучный выступ. Когда остановились, поняли, что уже наступила ночь. И тогда над тайгой раздался жуткий истерический хохот. Хохот только что спасшихся от возмездия богов людей. Хотя в тот момент они скорее напоминали загнанных в тупик крыс, нежели представителей современной цивилизации. Никто не мог понять, откуда у ворот взялись в августе туземцы, да еще так поздно. Слон заметил:

– Видимо, кто-то наверху переменил к нам свое отношение, – затем, немного помолчав, добавил: – и я думаю, он страшно недоволен нашим поведением, посему чем раньше мы уберемся отсюда, тем лучше будет для всех нас. И еще, – он посмотрел на Лысого и кашлянул, – эта штука сильно расстроена… Кх…Кх.

– Кх-кх, кх-кх – передразнил его Павел. – Мы скоро тут все зачахнем. Эта штука сильно расстроена оттого, что Лысый не захотел с ней переспать. Может быть, мы сейчас уже были по ту сторону гор, если бы не этот хренов ценитель красоты. Черт, а!? Вот мудак!

Даже после гигантского марша у него оставались силы люто ненавидеть Лысого. Лысый отвечал взаимностью:

– Паха, а Паха? Это не от тебя так несет? Сдается мне, твои штаны не в лучшем состоянии. Ты же говорил, что все это – чушь. А что случилось бы наверху, будь ты на моем месте, а? Ты сам-то как думаешь?

Далее произошла сцена из немого кино с замедленным действием. Павел скинул рюкзак и двумя огромными скачками оказался за спиной у Лысого, и если бы не Толик и Слон, то Лысого ждала бы моментальная реинкарнация. Будущая жизнь в качестве дятла или барана – в лучшем случае. В худшем – весь остаток жизни в инвалидном кресле. Но этого не случилось.

Дебошира скрутили и оттащили подальше, а провокатору строго-настрого приказали заткнуться. После чего наступила тишина. Уставшие следопыты сидели молча. Пили воду из ручья. Здесь в низине он почти превратился в небольшую речку и не грохотал, как в горах. Отдохнув, прикинули примерный угол ухода в сторону, и бросив взгляд на подающее надежды небо, двинули сквозь чащу на юго-восток к большому радоновому источнику. Шли теперь не спеша, почти не говорили, хотя усталость уже не чувствовалось. Видимо, просто наступил такой момент, когда внутри что-то сработало, переключив обычное питание на дополнительные резервы. Во всяком случае, никто не стонал. Впереди шел Толик, потом Слон, за ним тащился пыхтевший Паха, далее следовала вереница малых. Замыкал процессию Лысый. Он один не молчал, а что-то легонько насвистывал себе под нос.

Глава V

Он двигался в другом измерении. Семь дней назад по тихой улочке провинциального городка. По краям дороги с обеих сторон росли тополя. С них медленно и неохотно кругами сыпал на чуть отсыревший асфальт белый тяжелый пух. Было утро. Не сказать, чтобы раннее, но и поздним его тоже назвать было нельзя. Ночью шел дождь. Дождик. Где-то к 5 утра он закончился. Но в 3 часа Лысый еще слышал мелкую барабанную дробь в окно. Он просыпался дважды. Первый раз в холодном поту, второй – в горячем. Он видел сон, точнее сны. Сначала он замерзал на руках у снежной королевы, потом у злой феи; потом его поцеловала какая-то танцовщица с черными локонами и он превратился в маленький кусочек льда; потом он умер и проснулся…, ощущая себя осколком ледяной сказки. Посмотрел в окно, послушал дождь и снова уснул. Ему виделся берег огромного океана, огромный каменный валун с наседавшими волнами. И человек, сидевший на этом камне и смотревший куда-то в бесконечность. И было очень тоскливо. От чего-то.

Наконец он захотел пить и проснулся. Дождя уже не было. Океана тоже. Но жара осталась. Лысый скинул с себя одеяло, свесил ноги с кровати, засунул их в тапки и побрел на кухню. Там наткнулся на холодильник и на отца, который тоже что-то искал, но под столом. « Пиво», – подумал Лысый и повернул дверную ручку.

– Пил?– спросил отец.

– Нет, – ответил Лысый, – просто сон приснился жаркий.

– Ааа, – протянул отец, вытаскивая из-под стола графин. – Будешь?

– А что это?

– Агдам.

– Нет, я лучше кефир.

– Как знаешь, – протянул отец и выдернул пробку.

Лысый нащупал пузатенькую бутылку на полке и присосался к горлышку. Потом они дружно прошлепали каждый в свою спальню, и Лысый уснул. На этот раз ничего не снилось. Пустота…, и еще покой. Обычный сон. Абсолютное ничто, когда тебя просто нет и нет ничего. Такие сны и видел всегда Лысый. Обычные сны.

Утром разбудила мать.

– Вставай, тебе сегодня в клуб. У вас сборы. Ты просил распихать.

– Спасибо, мама. А сколько времени?

– Ты уже все проспал, засоня. Поднимайся. Завтрак на столе.

Обыкновенное утро. Обыкновенный завтрак. Обыкновенные родители идут на обыкновенную работу. Все самое, самое обыкновенное. Но все же в этом было что-то, что заставляло думать по-другому. Но вот что? Лысый никак не мог понять. Он ломал голову всю дорогу, пока шел к клубу. Тополя сначала молчали, как будто не хотели ему мешать, но потом зашумели под легким нажимом ветра, словно пытаясь разбудить заснувшее сознание. Но Лысый спал. Спал наяву. Он так и подошел к невзрачному двухэтажному зданию с большими каменными ступенями перед входом и огромной резной деревянной дверью с надписью: «Турклуб: открыто с утра до вечера». «Шутники» – проскочило в голове, а рука сама собою толкнула массивные створки. 30 ступеней парадной лестницы. Второй этаж. Еще одни двери. Вежливый стук. Поворот дверной ручки. И вот уже большой зал. Почти все на месте. Алексеич по центру за столом. По бокам – два инструктора.

– Как на суде, – хихикнул кто-то в голове.

Лысый улыбнулся. Вернее, сделал вид, что улыбнулся. Улыбаться почему то не хотелось. Поздоровался со всеми, прошел к открытому окну и сел рядом с подоконником, за которым грустили тополя.

– Итак, – Алексеич навис над столом, сверкая лысиной, – сегодня последний шанс отказаться от перехода. И это не шутки. Дело серьезное. Идете одни, а места там дикие, да и за спиной никого не будет. Поэтому, сами знаете, лучше семь раз отмерить. Думайте и еще раз думайте.

– А что тут думать, – буркнул Павел. – Толик с Медведем же были там? Были. Вот и все. Дело в шляпе. А человек – сам зверь и царь всех зверей. Все будет, как на твоей бумаге, Алексеич, даже лучше.

– Разрешите присоединиться к мнению коллеги, – изящным жестом руки в сторону босса поддержал друга Слон, а Толик, окинув взглядом самых юных участников собрания, подвел итоги:

– Раз решили, значит решили. Да, ребята? – и утвердительно кивнул.

– Ну смотрите, ребятушки, не подведите старого таежника, – сказал шеф, поглаживая бороду, и поправил очки. – Значит, дело решенное. Завтра в 6 поезд, в 9 автобус, в 12 будете у исходного пункта. Там вас подберет вертолет и часам к двум высадит у подножья. Все. Сейчас последний инструктаж– и в бой. Не забудьте выспаться как следует. …. Удачи.

Затем последовала рутинная проверка снаряжения и экипировки. Процедура в общем-то до боли всем знакомая и уже порядком поднадоевшая, но порядок есть порядок. Никуда не денешься. Наконец все окончилось. Стали расходиться. Сначала ушли инструкторы вместе с Толиком, за ними убежали малые. Павел и Слон чуть подзадержались, пытаясь определить, чья поклажа тяжелее, но так и не придя к компромиссу, с криками и руганью покинули зал.

Последним уходил Лысый. Медленно проследовав от раскрытого окна, где он сидел, мимо шефа, вдоль опустевших рядов и стульев, он подошел к двери; взялся за ручку, повернул ее, пихнул ногой старое дерево и уже пытался исчезнуть за образовавшимся проемом, но почему-то вдруг резко обернулся и взглянул на Алексеича. Тот сидел неподвижно и смотрел прямо на него. И было в этой неподвижности что-то неестественное и неживое, что-то от каменного изваяния и что-то от далеких, далеких галактик. Глаза смотрели прямо в глаза, и в тоже время куда-то сквозь Лысого, сквозь стены и сквозь пространство. Смотрели в никуда. Это продолжалось секунд 10. Потом глаза ожили и наполнились осмысленным светом, а с губ слетело несколько фраз. Но каких?.. И только теперь Лысый вспомнил, каких. Вспомнил. Но было поздно… Они были произнесены ледяным голосом. Голосом из ниоткуда:

– На запад не лезьте. Там ничего нет. Там живет пустота.

Лысый страшно испугался. Таким шефа он еще никогда не видел, и поэтому быстро юркнул за дверь. Расстояние до парадного входа он преодолел в четыре огромных скачка, а дух перевел уже на улице. Сердце бешено колотилось, руки дрожали.

– Черт, надо же, как испугался? Хотя с чего бы? Ну, подумаешь, старик слегка перенервничал. С кем не бывает?

Лысый глубоко вздохнул и, махнув рукой, зашагал домой. Тополя по-прежнему шумели, но их шум успокаивал. Вскоре все, что сказал Алексеич начисто стерлось и исчезло из памяти. А подходя к дому, он уже вовсю насвистывал «Бременских музыкантов».

Глава VI

Хлюп, хлюп, хлюп – серый асфальт сменился неясными очертаниями лесной чащи.

– Медве… еедь! – кричали где-то далеко впереди.

Лысый поднял голову и недоумевающе посмотрел вокруг. Тротуар и дома вместе с тополями куда-то исчезли. Потоптавшись с минуту на месте и сообразив наконец, что к чему, он понял, что безнадежно отстал от своих. Пришлось кричать.

– Эээ… ээй! Паха, … Тооолик! Эээй!

Призыв услышали. В ответ на одинокие вопли Павел (ему, как самому горластому, поручили это ответственное мероприятие) с периодичностью секунд в 30–40 на полумонгольском диалекте, изобретенном им самим, стал выдавать позывные отряда. Позывные переводились просто: Лысый – нехороший человек. Он все самое нехорошее на земле и даже еще хуже. Он просто дерьмо. Так продолжалось минут 20, пока не произошла встреча расколовшегося в ночи коллектива. Случилось это в непосредственной близости от радоновых ключей. А поскольку все были измотаны до предела, то решили сделать привал и немного поспать хотя бы до восхода солнца. Место по причине кромешной тьмы выбрали, конечно, неудачное, но идти дальше уже не было сил. Так и легли, а вернее, рухнули прямо на корневища под сросшимися крестообразно соснами и сразу же отключились. Никаких мер предосторожности, ни костра, ни даже дыма, никакой маскировки. Это была массовая потеря сознания от 70-километрового броска сквозь таежные дебри навстречу цивилизации, но до нее еще оставалось километров 25 – 30.

Утром проснулись рано. Пробуждение напоминало всплытие из бездонных глубин небытия, и если бы не комары, то до самого вечера вряд ли бы кто-нибудь поднялся. Солнце еще не взошло, а целые тучи москитов, ожив от ночных заморозков, бросились на разграбление огромных резервуаров крови, неудачно расположившихся в низине. Первым по обыкновению заорал Паха. Его голос был похож на клич команчей, только что откопавших томагавк войны:

– О аааа у, проклятье! Тысяча чертей!.. Народ! Валим отсюда, пока наша кровушка не перекачалась в этих вампиров!

Последние слова он уже договаривал на ходу, натягивая на себя рюкзак. С ним никто и не собирался спорить. Дураков не было. Все яростно и с наслаждением ломанулись в заветную чащу. Подальше от гнуса и поближе к выходу из леса. Что было потом, Лысый помнил уже смутно. Память ассоциировала все оставшиеся километры не то с адом, не то с с кошмаром времен второй мировой. Около 7 часов буквально прорубались сквозь сплошные дебри, оставляя после себя неровную просеку. Дальше часа 2 – по притаежным топям и марям, и около трех часов уже посуху до ближайшей деревни, название которой Лысый так и не запомнил, потому что не мог произнести (на редкость идиотское сочетание звуков). Запомнились только взгляды обалдевших чабанов, блеяние овец да еще вонь от бараньего жира. Непонимающие, почти испуганные лица людей на почте. И только после того как шифровка ушла в эфир, весь этот кошмар закончился. Спали там же, у здания, сразу на пороге. Когда открыли глаза, снова было раннее утро. Кто-то заботливо их укрыл бараньими шкурами, и теперь от тел нестерпимо воняло. Затем какой-то безномерный грузовик добросил до трассы, где в лучах восходящего солнца вся бригада уселась на обочине в ожидании автобуса. Им грезились серебряные лучи над оставшейся далеко вершиной, улыбки незнакомых богов в сверкании переливов горных вод и манящий, сладкий голос ветра.

Лысый безмятежно улыбался. Его улыбка была чиста и по-детски невинна. Губы что-то шептали, а глаза смотрели на северо-запад, на горный перевал, за которым жила теперь его мечта. Он и в автобусе не оставил идиотской улыбки и сидел вполоборота (как ни пытался его развернуть Слон), лицом к уходящим вдаль вершинам, и все так же что-то шептал.

Дома, в клубе, разбирая причины позорного провала, почему-то перебрали все, что можно, а вот видения Лысого, как ни странно, коснулись лишь вскользь.

– Видимо, я сошел с ума, – Лысый сидел на старом месте у открытого окна и смотрел на тополя. – Но что ж, пусть будет так, как будет. Быть сумасшедшим тоже неплохо.

А уходя, напоследок, взглянул на Алексеича. Тот сидел неподвижно и смотрел куда-то сквозь пространство, сквозь Лысого. Но Лысый на сей раз не испугался. Ему показалось, что шеф просто улыбается. Улыбается и шепчет:

– Ты видел ее? Ты ее видел!?

За окном шумели тополя. Жизнь продолжалась

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТЕРНИУМ

Глава I

– Камни. Дождь. Чувства. Как уныло все у них на земле, – думал Западный странник, прохаживаясь по упрямому облаку, которое почему-то не хотело никуда двигаться.

– Ну!? Белое! Ты бы ехало куда-нибудь! А то смотрим, вот, на земных жителей, а сами-то чем лучше? Я уже четвертый год пытаюсь до старой вороны добраться. А все не получается никак. А она, наверное, и вовсе заждалась в своем Третьем поднебесном. Ты уж не обессудь, крылатое. Я на тебя жаловаться буду самой Даме. Так ведь нельзя со странниками поступать. Так ведь можно и на Большой совет опоздать. Вот досадно будет. А еще говорим: «Люди, люди». Тут у нас сплошная волокита! Еще почище, чем на земле. Хотя, с другой стороны, такой спектакль посмотрели! …Ну и дала эта лесная брюнетка! Как она их ловко, а!? Что молчишь? Совсем, что ли, высохло?

Тут небесный наездник принялся изо всех сил пинать измученное облако, так что оно под конец всплакнуло:

– Да я-то здесь при чем? Ветра нет, вот и не летим никуда! Тоже мне, джентльмен выискался! Тебя бы надо туда, вниз скинуть. Может, слезу проронил бы, да и полюбил бедняжку. А то ее как в четвертом Трехлетье выкинули из Дворца, так она до сих пор по земле и мотается. Души людские поедает. Думаешь, ей это нравится? …. А так, глядишь, полюбились бы друг дружке, и все тут! У тебя, чай, связи при дворце огромные. Вот сейчас ветер задует, полетим к твоей вороне; ты ей и задвинь предложеньице за чашечкой чая: «Так, мол, старая, и так; надо, значит, одну малышку репрессированную назад вернуть». У вороны ведь сплетниц аж до самой Дамы понатыкано. Уж точно сработает. И ты героем будешь, и меня куда-нибудь в гвардейские туманности запишут. Головой надо работать, а не ногами, шут поднебесный!

– О! А ты еще разговаривать, оказывается, умеешь? А говорили, что ваш брат может только слезы лить крокодильи! Ну и дела, ну и дела! Кстати, ты верно подметила. Что, если меня из странников сразу в терниумы переведут? Это ж весь Запад обалдеет. Они и не ведают, что на землю отправляют, как в Первое поднебесное. Вот цирк-то? А тут такой случай!.. Пожалуй, я тебя напрасно пинаю. Ты уж извини. Дай я тебя лучше поглажу. …Слушай, а ты не знаешь, сколько она тут, так сказать, отдыхает? Может, про нее действительно забыли, а?

– Да ты обалдел! Тоже мне странник нашелся! Это же не мой маршрут! Если бы не ты, я б летело сейчас где-нибудь над сказочной Риндией. Страшно интересная страна! Люди там вообще с ума посходили: понастроили не бог весть чего и думают, что так к нам попадут. Вот идиоты! Зато как там красиво! Ты бы видел! Жаль, наших туда редко посылают. Во всяком случае, на моей памяти такого давненько не случалось.

– А сколько ты уже здесь катаешься? – начал было странник, но тут задул ветер, и облако, расправив порядком усохшие крылья, двинулось на восток, к морю; туда, где среди каменистых выступов жила старая ворона.

Жила она там потому, что когда-то, в незапамятные времена, забросили ее на землю короли Ориона якобы за измену Второму поднебесному. Но на самом деле во Дворце просто всем надоели ее сплетни, и при смене династий ее быстренько отправили с глаз долой, в далекую ссылку до лучших времен.

Лучшие времена давно наступили, а про ворону так и не вспомнили наверху. Зато «низы» постоянно с ней общались (очень это была уж древняя и мудрая во дворцовых делах особь), поэтому ни одна из сплетен высшего света не обходила ее стороной, и старая карга даже на расстоянии жила полноценной дворцовой жизнью. К тому же бедной небесной гильдии навигаторов волей или неволей все равно приходилось мотаться через пограничные кордоны на землю и обратно (пусть большей частью инкогнито), таская на себе туристов и всякий хлам. Они-то заодно и скидывали на побережье последние новости.

Пограничная же полоса была довольно сносно укреплена. Говорят, ее строили легендарные флайгеры. А флайгеры, как известно, в подобных делах не мелочились. Граница есть граница. Жаль, что они жили в Поднебесных до большой бойни, а потом ушли в Верхние сферы, где все и всегда хорошо. Кстати, они и там выстроили отличные редуты, которые до сих пор ни один современный навигатор не смог преодолеть. Вот уж, если могут строить, значит могут. Да что говорить о навигаторах, когда даже сами терниумы со всеми их форсированными оборотами сгорали при переходе кордонов. Правда, по слухам, в 10-м трехлетье одному терниуму удалось как-то обмануть тамошних дозорных и обойти все системы, но по ту сторону у него все-таки не выдержала оболочка и он аннигилировал. Другие технологии – это всегда другие технологии.

Облака, конечно, и не пытались соревноваться с навигаторами и уж тем более с терниумами. Зато старые земные границы научились проходить, как нечего делать; даже открылись постоянные маршруты: земля – поднебесье, одним из которых и воспользовался Западный странник, случайно оказавшийся в Восточной периферии. Он собирался лететь к себе на Орион, но на пересадочной станции прослышал о старой вороне – бывшей знакомой по королевскому Дворцу – и решил посетить ссыльную, а заодно и заглянуть в мир этих – как их там – людей. Пришлось переплатить при найме перевозчика (немного опоздал на рейсовый), зато один, с комфортом, пересек границу, и надо же, здесь столкнулся с земными условиями. «Как, блин, все тут старо!». Чтобы перемещаться в пространстве, оказывается недостаточно мыслей, нужен еще какой-то местный материальный ветер. «Ой-е-ей! Ой-е-ей! Как все допотопно!».

Впрочем, допотопность древнего мира и привела к тому, что странник с облаком застряли где-то на востоке центрального континента и сделали чудовищное открытие, которое, если не потрясет, то во всяком случае поразит все Поднебесные сразу. Это уж точно. И это не где-то в Верхних сферах, а здесь, на изжеванной вдоль и поперек земле, когда наверху готовится новый сверхмудрый взрыв, когда терниумы вплотную подошли к расширению пределов невидимой вселенной (говорят, у них в лаборатории почти изобрели супернейтринный сплав, который может выдержать мощность взмаха 18 тысяч пар флайгерских крыльев), когда короли Ориона готовы вот-вот бросить вызов Высшему Началу – здесь, в пустынных дебрях материи, давным-давно полным ходом идет запрещенная переработка виртуальных субстанций.

«Настоящая наглость! Нонсенс! На этом можно подзаработать неплохие вливания в собственную матрицу и, чего доброго, перейти в разряд Терниумов» – Странник уже представлял себя в авангарде штурмовиков, прорывающихся сквозь флайгерские заслоны, но тут воздушная повозка прервала его еще даже не навигаторские мечтания:

– Эй! Ты чего там! В человека, что ли, превратился? Хватит спать! Приехали. Вон внизу твоя старуха рыбу ловит.

– Эээх! Ну да ладно. Давай хоть немного пониже. Я же себе всю оболочку изуродую.

– Извини, брат, ниже никак нельзя. Тут у них, знаешь ли – атмосфера. Штука такая: ни туда, ни сюда. Тебе-то что? Ты без воды. Подумаешь, наряд слегка помнешь. А мне каково? Я ж на нет изойду. Уж лучше я тебя здесь подожду. И потом, у тебя там знакомая. Поворкуете. Может, еще чего придумаете.

– Ты на что намекаешь, Белое? Белены объелось? Давай якорь бросай!

– Да не улечу я! Я же не безмозглое туловище! Я еще хочу в туманности попасть. И якоря у меня нет. Так что давай, поторапливайся, а то как ветер сменится, так и останешься здесь куковать на веки вечные. А мы еще хотели залететь обратно в горы, к этому слабоумному, глянуть, как он там? Вроде бы наша золушка ничего из него и не вытащила. Ты-то как смотришь на это, а? Странник?

– Ну, если ненадолго, то почему бы и нет. Ладно, хватит об этом. Мне надо с мыслями собраться.

– Да не напрягайся. Это же пустой номер. Земля, брат.

– А как же я, интересно, туда попаду?

– Прыгай просто. И все!

– Ну уж нет!

Тут облако не выдержало и слегка шевельнуло припухлым боком. И бедный Странник, соскользнув, легонько, как перышко, стал опускаться на древнюю родину всего видимого и невидимого.

Глава II

– У, ты какая симпатюлечка! Ну иди ко мне. Цып-цып-цып. Ути-ути.

Старая ворона в почти совсем излохмаченном перовом балахоне пыталась когтями правой «ноги» и клювом изловить дурную рыбешку, заинтересовавшуюся блестящей фиговинкой, которую заботливо на полусгнившем королевском шнурке опустила летучая карга прямо на морскую отмель.

– Ну еще чуть-чуть, девочка! Ну давай же, малышка!

И вот, когда она уже мысленно смаковала добычу, сверху свалился незадачливый Странник.

– Фу, ты, черт! Всю малину распугал. Я тебя еще вчера ждала, пугало поднебесное. У вас там что, маршруты изменились? Или на рейсовый опоздал?

– А ты откуда знаешь? – опешил горе-навигатор. Он все еще не мог отойти от внезапного падения-парения.

– У нас на земле, милок, все гораздо быстрее происходит, чем вы думаете, небожители окаянные. Скорость слухов еще старый Колдун постулировал; еще до всех сошествий. Она, кстати, в два раза больше световых скачков. Вот так-то, деточка! Вот так! Ну, с чем пожаловал, погань дворцовая?

– Что ты все ругаешься, старая? Я, между прочим, сюда специально тебя проведать летел, а ты меня поганью обзываешь!

– А как же тебя еще называть? Может, терниумом? Или по-иностранному – флайгером? Ты, милок, весь мой завтрак распугал.

– Да на хрена тебе эта рыба сдалась? Ты все равно можешь тыщу лет не жрать и тебе ничего не сделается! Ты же ведь из поднебесья, или рехнулась совсем на старости лет? А может, с памятью что?

– Нееет, милок. Память памятью, а рыба рыбою. Иногда, знаешь, просто приятно почувствовать себя настоящей живой птицею. … Ээх! Что тебе говорить! Один, фиг, не поймешь! … Ну поползли, что ли, в пещеру!? Гостя надобно сначала угостить. У меня и паучки прошлогодние припрятаны.

Странника чуть не вывернуло прямо тут же, на вороний подол.

– Затем напоить. Потом, как это, в море искупать. А потом уж и расспросить: что, мол, дескать, и как? Авось и расколется на самом главном.

– А что мне раскалываться? У меня трещины сзади нету. Это у вас, извините, мадам, на земле, … творится невесть что. А ты здесь с незапамятного трехлетья сидишь и клювом не чуешь, и крылом не шевелишь, а под боком, в трех часах лету отсюда, полным ходом идет переработка матриц. А ты шлаком каким-то занимаешься, рыбачка недоделанная! Тоже мне, дворцовая вестница!

– А зачем они мне нужны, эти земные переполохи? Если уж люди научились ремеслу поднебесному, то честь им и хвала. Прогресс налицо.

– Да какой к черту прогресс? Девка тут опальная, из Дворца, ошалела. Затаскивает самцов человеческих в горы, высасывает из них все, что можно, а потом хохочет так, что скалы трясутся и гром гремит. Это уж прямое нарушение всех видимых и невидимых конвенций. Это уже посягательство на честь королевского престола. Чуешь, чем тут пахнет?

– Батюшки! А я и знать ничего не знаю и ведать не ведаю! Это на земле-то такое творится? Совсем распустились дворцовые смотрители, совсем! Батюшки! Стыд-то какой? Людям жить не даем, а еще поднебесными гражданами называемся! Правильно флайгеры сделали, что ушли от нас, тыщу раз правильно. Да нас за такое вообще надо куда подальше! … В озеро огненное и с глаз долой!

– Мисс, ну хватит причитать. Пора бы мозгами пошевелить, как это дельце можно повыгоднее провернуть. Скажем, сама сможешь сразу в Первопрестольные затесаться; ну и меня, странника, куда-нибудь в свет вытащить, к примеру, поближе к терниумам.

– Кх, это я так, для порядку кудахчу. Мысли-то мои не кудахчут вовсе, а работают, да еще как! Ох, и задам я им всем жару! Хватит, поиздевались над пожилой женщиной – и будет. Теперь я вам устрою баньку в преисподней! Ну, держитесь у меня там!

И старое чучело погрозило скрюченным крылом куда-то в сторону нависшего над выступом облака.

– О! А это что же за фигня такая?

– Да воздушный извозчик с границы. Я, собственно, к тебе на нем и прибыл. Если бы не он, мы бы и не увидели дворцовую красотку в горах. Кстати, тоже просит за себя. Как насчет гвардейской туманности?

– Ну, это без проблем. Считай, что ты уже терниум в квадрате, а колесница твоя – лейб-туманность в окрестностях Андромеды. Порадовали вы меня сегодня. Ух, порадовали.

И старая, взмахнув крыльями, полетела на запад, к переходам, громко каркая и изредка икая.

Глава III

Ворона улетела, а странник долго еще не переставал удивляться:

– Ну и дела? Ну и дела? Ну и Третье поднебесное?

И даже сидя на облаке, куда он забрался с превеликим трудом, и то случайно зацепившись за хвост незадачливой чайки (чайка, кстати, насмерть перепугалась); так вот, даже там не переставал он удивляться чудесам, которыми земля продолжала баловать обе вселенные.

Обратно неслись на всех парах. Хотели снова посетить страну диких гор, где было сделано неожиданное открытие. Облако распирало от гордости и от невиданного счастья. Еще бы! Оно в скором времени вольется в Великую туманность. Как тут не радоваться!

– Эх! До чего день замечательно складывается, правда ведь, странник? Сейчас глянем на нашу малышку, на лесок, может, придурка этого еще застанем и айда прямо во Дворец. Смотришь, завтра уже погоны гвардейские выпишут. Каково, а!? Из рядового челнока – сразу в субсветовую флотилию! Чудеса!

– Ты не радуйся раньше времени. Я смотрю, прилетали-то летом, а сейчас все белое внизу. Зима, что ли, наступила?

– А тут всегда так. Время  по-разному течет: у нас – день, а здесь – год, а того глядишь, и почище. Как во Дворце царевна закапризничает и начнет будильник земной дергать туда-сюда, туда-сюда – так уж и вовсе полный бардак кругом. То у них быстрее, то у нас. В прошлом году Темную тучу сюда занесло. Она пробалдела где-то на юге пару дней, а как обратно сквозь пограничную дыру полезла, то и аннигилировала нафиг совсем. Не сделали ее, значит, по-нашему получается.

– А как же пассажиры?

– Как, как? Так и остались в этой чертовой дыре. Будь она неладна!

– Слышишь, Белое, а с нами так не случится?

– Да не должно бы. После того случая забрали у принцессы будильник и поставили в трапезную. Там его повар аккурат два раза в день и переключает. Вот и получается: в Поднебесье – день, а на Земле – два года. Фьють, и нету.

– Это же ни в какие ворота не лезет!

– Не лезет. А что делать? Вот если твоей вороне удастся дворцовый переворот новый устроить, то она точно этот хренов будильник вырубит. Уж кому-кому, а ей он в первую очередь надоел!

– Хорошо бы, если так. Будем надеяться. Слушай, получается, уже целый год пролетел?

– Ну да. А может, и больше.

– Что же мы тогда в горах увидим? Людей там нет давно.

– Зато брюнетка наша никуда не делась. Поглазеем.

– А парнишка?

– Да что тебе сдался этот парнишка!? Сгинул давно, наверное. Нету его. Тю-тю.

– Жаль, хороший малый был. Ты видел, как он ее в первый раз уделал, а?

– У людей свои странности, у нас свои. …. Вон, смотри лучше, рейсовый с пассажирами к границе идет. Давай подлетим поближе.

И облако, вильнув хвостовым распылителем, двинулось в сторону гигантской тучи, выполнявшей чартерный рейс по одному из местных маршрутов.

– Эй, привет! Вы куда и откуда? – странник скукожился от холода, но все-таки выдавил из себя пару комплиментов.

– Мы к границе и с побережья, – рейсовый еле тянул здоровенную толпу развеселых туристов.

– Что новенького?

– Там? Да ничего особенного. Героиновая блокада началась. Одни стреляют, другие падают. Не понять нам людей, не понять. Да что люди? У нас у самих какой-то косяк с приборами. Тенемеры зашкаливают. Показывают печать поднебесную, правда в одном экземпляре. Но все равно такого быть не должно – земля же под запретом. Мы думаем: или элементы потекли в аппаратуре, или у нас крыша съехала. Такие дела.

– И давно она там? – странник оживился.

– Кто?

– Ну, тень эта.

– Не тень, а печать.

– Какая, нафиг, разница?!

– Да в принципе никакой. Получается часа два по нашему.

– Гм, значит уже немало. Странно все это, странно.

С рейсового тоже прокричали, что это странно, но тут их курсы разошлись, и они отбыли в разные стороны. Наездник дернул облако за хвост.

– Слушай, ты, супертуманность, поворачивай обратно. Зачем нам глазеть на девку? Айда сразу в Поднебесье. Все, что надо, уже и так узнали. А? …Ты помнишь наш проходной индекс?

– Да помню, помню!

– Ну и все. Гони назад. Чувствую, начинается самое интересное. Самый попс! Сдается мне, что мы поймали фортуну за самую кукурузу. И еще как!

– Еще бы и ворону вовремя поймать, было бы вообще здорово,– вздохнуло облако, дернув левым боком.

– Ты чего? Обалдело?!

– Кажется, прибыли. Кордоны справа по борту. Чуешь, как с дыры тянет?

Глава IV

– Туу- уф. Тьфу, – отрыгнули пограничные ворота. Странник истерически кашлял.

– Чудовище, ты что делаешь? Решило туннель другой просверлить или терниумом себя возомнило? Чертова повозка! Еще немного, и я бы точно свалился.

– Ну не свалился же, – облако невозмутимо отряхивало мерцающую стружку небытия, случайно занесенную ими с перехода. Стружка постепенно умирала и, напоследок хитро моргнув светло-коричневым блеском, канула в вечность.

– Красота! – небесная колесница сияла. – Подумаешь, ошиблась на пару секунд с индексом. Зато какие ощущения!

– В гробу я видал твои ощущения! – Странник страшно ругался и по-прежнему харкал, пытаясь очистить внутренности от слизи, которой наглотался в Дыре. Но вскоре успокоился и перешел на более или менее нормальный тон:

– Хорошо, что с нами не получилось, как с Темной тучей, а то бы вращались где-нибудь там. Да же, белое? – И странник ткнул пальцем куда то за спину. Потом почесал затылок и изрек: – Ладно, этим инцидентом займемся после. Сейчас о главном. Где ворона?

– Ты меня спрашиваешь? – шмыгнуло облако.

– А кого же еще. Может, ты размножилось, пока нас трясло в этой центрифуге?

– Да нет, вроде, – будущая лейб-гвардия тщательно начала себя осматривать.

– Хватит издеваться! Все, кончили! Как ворону найти?

– Тебе лучше знать, твоя же женщина.

– Это почему!?

– Ну, не я же на море шуры-муры крутило с ней.

– Все, ненавистная повозка! Тебе конец! Говори лучше, как найти ворону! Говори, как найти! – Странник вцепился в пухлые бока напарника и принялся изо всех сил его трясти. Раздались вопли.

– Ай! Ой! Стой, дурак! Хватит! Ну, хватит же! Ей богу, и пошутить нельзя.

– Но! Говори как!

– Как, как!? Вон будка с инфоклайдингом недалеко. Вставляешь свою клешню в дупло, и у тебя в мозгах начинается информационный запор. Ты только вовремя успей ее вытащить, а то мне придется тебя собирать по всему нашему Поднебесному.

– А по-другому никак?

– Можно. Но это будет и дороже, и дольше. А на земле, сам знаешь, как время летит.

– Поясни.

– А что пояснять? Ты, верно, совсем отупел после чартера. На Орион надо лететь, во Дворец. А то где же ей еще быть, ненаглядной твоей? Наверняка там уже головы с плеч валятся, как с конвейера пенопласт. Тамошние палачи – мастера, высший класс! Дай только повод– обезглавят полподнебесья. И не поморщатся. Короче, сам выбирай, как нам быть.

– Даа. Вариантов маловато. Придется клешней рискнуть.

– Правильный выбор! Ты не дрейфь, старина. Если что, я тебе подсоблю.

– Ну уж нет. Знаю я твои подсобления. Ты лучше в сторонке постой. Индекс переходной пересчитай. Он нам еще пригодится. Может быть.

Странник замолчал, глядя на идиотское изобретение периферийщиков, приспособленное под свалку текущих новостей со всех концов Поднебесья. Им было лень завозить аппаратуру из центра, поэтому для сетевых нужд были попросту модернизированы сточные трубы. Сооружение получилось несложное, но довольно громоздкое, издали напоминавшее вздернутый на дыбу параллелепипед. В народе его сразу окрестили сортиром. Пусть он и выполнял информационные функции, но по сути являлся самой настоящей клоакой. Сокращенно – инфосор (информационный сортир), или на языке Ориона – инфоклайдинг (там считалось за дурной тон пользоваться пограничным сленгом). Кстати, никто на границе толком не знал, что означает этот дурацкий «клайдинг». Одни говорили, что слив, другие – отстой, но общий смысл от сказанного ничуть не менялся. Сортир – он и в Африке сортир. Неплохая хреновина в общем то, если не считать того, что мозги она забивала конкретно. Иногда башка от переизбытка сливов претерпевала суровые изменения, как, например, давно снятая с вооружения наступательная РГД 5 без чеки. Неудивительно, что странник не горел особым желанием поближе познакомиться с сетевым чудом периферии и долго не мог решиться залезть в кабину. Из транса его вывел голос напарника:

– Давай, Терниум, дерзай! Хватит задницу мять! Информация нынче дороже, чем любые внутренности, в том числе и твои. Давай, лезь! – и облако почти силой запихало его в будку. Потом перевело дух и всплакнуло. – Сейчас начнется.

Но странник уже не слышал последних слов. В голове с субсветовыми скоростями проносились объемные инхроны информации, пульсирующие сгустки и обрывки подпространственных волокон из разных миров и времен. Числовые характеристики текущих метаэлементов перемешивались в гигантской воронке с тензорами общего Тора. Статистика поднебесных войн вылилась в огромное цифровое море, которое с трудом накрыл хлынувший поток Орионовских комиксов. Где-то в глубине подсознания сработал фиолетовый датчик, сигнализирующий о приближении к искомой величине. «Но где же!? Где? – мыслило надсознание. – В меня же больше не влезет!». Так продолжалось еще секунд 10, пока, наконец, четкой отформатированной строкой не полезла Дворцовая хроника. И везде, везде, в каждом инхроне содержались сообщения о Земле, о ссыльной нимфе, о нарушении запретов и смене династий управляющих, об удивлении Дамы и возведении вороны в ранг Первопрестольной с автоматическим вынесением вопроса о судьбе каторжанки на Большой совет и, самое главное, о придании статуса Лейб-гвардии облачному челноку с пограничной зоны и возведении в Терниумы Западного странника с инфраструктированием его матрицы в любой системной лаборатории Второго Поднебесья. Последнее, что успел запомнить вот-вот готовый взорваться мозг терниума, это их приглашение во Дворец и новый установившийся масштаб земного будильника.

– Оооо-оо! – странник пулей вылетел из кабины, держась обеими руками за голову. Его трясло. Организм содрогался от полученной дозы вселенских отбросов и, видимо, пока не осознавал факт окончательного освобождения из сортира. А вот облако прыгало выше инфоклайдинга от гордости за друга. Еще бы не прыгать. Так долго за всю историю поднебесья там никто не сидел.

– Ну ты герой у нас сегодня! Герой! Полторы минуты! А как огурчик! Последний раз я видело такое шоу лет триста назад недалеко от рейсовых ангаров. Тогда в каком-то из них один воротила из бисовской флотилии засунул хвост в инфоклайдинг, и его там зажевало. Надо же – так не повезло парню. Видел бы ты его глаза перед тем, как они взорвались… Это были два больших земных аквариума. В них даже можно было прочесть прогоняемые инхроны… Жаль беднягу. Вот тебе наглядное подтверждение теории об атавизме хвостов. А еще говорят «Дарвин, Дарвин!». Пальму им в зубы да хвост в прорубь! Демагоги хреновы! Ну ты-то, я смотрю, в полном порядке. И никакой деформации. Так что давай выкладывай, чем твою задницу накачали! А я, так и быть, послушаю.

– А слушать нечего. Ты лучше, это, к химикам сгоняй,… за эфиром. Побалдеем.

– Что? Неужели?

– Да, милое, да! Не подвела старая карга, не подвела! Можешь поздравить себя с гвардейскими лычками, а меня – с производством в терниумы.

– Ура вороне! Ураа!

– Скажи, гвардия, ты вроде бы местная?

– Ну… как сказать.

– Да ладно тебе, не ломайся. Не в том дело. Где здесь поблизости лаборатория есть? Мне бы матрицу чуток подрасширить в соответствии с новым статусом. А потом можно и во Дворец занырнуть, в вакуумных термохолодильниках попариться. Хотя тебе, кажется, это вовсе и не требуется и даже, по-моему, противопоказано.

– Что верно, то верно. А пошарахаться по Дворцу я не против. Садись-ка на меня, дружище! Тут через пару БИ-скачков лаборатория Орионовского НИИ. Они там Маггелановских лошадей вновь выводят, – облако икнуло. – Помнишь, в 4‑м Трехлетии войну с Подсферами? Тогда даже Хозяин на подмогу бис-эскадрилью присылал – до того свирепая была битва! И все из-за чего?.. Из-за того, что пара наших лошадок вышла мирно попастись в подпространство, а там, оказывается, пернатые тащили к себе что-то с земли! Лошадки, конечно, из вежливости спросили, что это, мол, у вас за фигня такая? Ну … Тут все и началось. Печальная история, одним словом. С тех пор нет у нас больше лошадок. А НИИ вот все бьется и бьется. Может, и получится у них что-нибудь, когда-нибудь. Тебя они, во всяком случае, в миг переклепают. Ты же, надеюсь, не Маггелановской сборки?

– Да, какая к вальтам Маггелановская?! Я вообще подозреваю, что являюсь произведением типично кустарным. Куда ни глянь – одни швы. Не терниум, а сплошная заплата!

– Вот и хорошо! Возни меньше будет. Возьмут просто понавтыкают кучу новых блоков – будешь сверкать, как стружка с пограничной дыры.

– Ты умеешь утешать, гвардия, умеешь. Только про дыры не говори ничего. Я тебя умоляю! Лучше давай поскакали! Не видишь, что ли, я уже залез?

– Не поскакали, а полетели.

– А что?

– Ничего.

– Ну и все. Вперед, Белое, ноооо…! – и странник, похлопав по мягкому боку извозчика, направил его в сторону внутренних линий.

Надо отметить, что двойной скачок с использованием подпространства хотя и являлся запрещенным, но вовсе не невозможным, и им частенько пользовались, особенно пограничные Рейнджеры и Навигаторы. Терниумы подобными проделками не забавлялись: они давно перешли в разряд высших существ и могли передвигаться во всех направлениях НАД, ПОД, НЕ, ЗА и просто Пространства. Как ферзь на шахматной доске и даже круче. А вот челноки, будучи и переведены в разряд лейб-гвардии, никак не могли перемещаться подобным образом. По крайней мере до тех пор, пока не сливались с одной из существующих туманностей. И лишь после этого, приняв на себя часть ее мерцания, поднимались выше временных полей и распылялись по всему Поднебесью. Поэтому облако пока и вынуждено было воспользоваться старым дедовским способом перемещений, отвозя странника к лаборатории НИИ Ориона, которая тоже находилась в приграничной полосе, но немногим далее, чем основные переходные зоны.

Глава V

– Хеллоу, ребята! Требуется немного подшаманить надо мной. Я Западный странник, а это мой напарник – гвардейский челнок.

Дверь в вестибюле хлопнула, и на пороге появилась фигура пилигрима, по виду скорее напоминающая усталого путника, чем истинного Рейнджера вселенной. Будущий терниум, поклонившись, вежливо представился двум бисоподобным скользиям, с которых постоянно что-то капало и текло и которые к тому же почему-то все время сверкали и искрились, как метеоритные осколки на солнце.

– А, это вы! Заходите, заходите. Мы рады приветствовать героев Второго поднебесья на нашей окраине! Чем богаты, тем – как это по Дворцовому – и рады. Вот вы, значит, какие, почетные граждане Ориона! Кстати, ваши коды разосланы во все концы вселенной, так что вы теперь всюду известные и желанные гости. Что желаете? Обычную 317-ю Терниумовскую или новую, усовершенствованную «LQ- WZY‑711» со встроенным нейтринным пирокомплектом и устройством обнаружения флайгерских парений?

– Фью-у-уть! Ничего себе! – присвистнул Странник. – Конечно, давайте эту, вот, как ее там – не выговоришь – последнюю.

– Месье! Не стоит спешить. Чай не инфоклайдинг приобретаете. У нас тут целый каталог модификаций. Вот, полистайте журнальчик, а мы вам пока объясним, что да как.

Скользии улыбнулись (довольно мерзко), о чем-то пошипели меж собой и затем продолжили экскурс в мир научно-технических достижений родного НИИ. Через полтора часа лекций о суперсовременных чип-системах Странник понял, что окончательно запутался во всех этих: B, Z, W, Y, X – и прочих названиях и опечаленно покачал головой.

– Я не знаю, господа, что мне выбрать. Я просто хотел попасть в отряд штурмовиков, направляемых к Верхним границам, и либо сгореть, либо прорваться сквозь флайгерские заслоны по ту сторону Сфер.

Скользии посмотрели друг на друга, потом на Странника, потом опять на себя и как-то странно загудели (гул на периферии имел несколько значений, порой взаимно противоположных; но в данном случае, как выяснилось позднее, он выражал восхищение бесстрашием и отважностью собеседника). Через некоторое время на середину холла выплыла семимерная голограмма последней модели терниума, видимо существующего еще только в проектном варианте. От удивления у Странника глаза чуть на лоб не вылезли. Он ничего не мог сказать, а только бессвязно мычал, пытаясь что-то показать руками. Скользии тем временем пытались заострить внимание гостей на выведенном объекте:

– Мосье, кажется, это то, что вам нужно. Конструкция, правда, не воплощена в действительности. Однако, если выбор падет именно на нее, то часов через десять ‑ двенадцать вы надолго обгоните инженерную мысль Ориона, а возможно, и всего Поднебесья. По своей сути эта уникальная штука ‑ один из гидов ткнул в голограмму молниеносно выброшенным длиннющим языком ‑ способна выдержать одновременный взмах 18 тысяч пар флайгерских крыльев (значит, все-таки не байки ‑ пронеслось в голове у терниума) Кроме того, обладает усиленной регенеративной функцией: способна восстановить себя из 80-10% остаточного материала. По теоретическим расчетам, может пробить брешь в обороне предполагаемого противника диаметром в 48 часов по параметрической шкале. Способна неограниченно долго выдерживать абсолютный уровень шума и света. Чувствует приближение пернатых за два перехода. Поражает все видимое и невидимое в радиусе семи суток, а мыслимое и немыслимое на площади в четыре развернутых психосектора по центральной шкале. Абсолютная проникающая способность, абсолютная перемещающая способность, абсолютная субсветовая пространственная скорость. Единственный недостаток ‑ мы не знаем, как поведет себя эта система в надсветовых режимах и Высших Сферах (по понятным причинам путь туда пока закрыт). Но надеемся, что с введением в строй нашего детища мы преодолеем и световой барьер. Ну, так как, мосье?

Скользии синхронно завертели хвостами.

– Все! Никакаих разговоров! Врезайте! Где здесь операционная?

Странник устремился к проходу в коридор, очевидно представляя себя штурмовиком из отряда бешеных.

– Подождите, мосье, подождите. Через 20 минут мы за вами пришлем.

Скользии встрепенулись и, воспользовавшись замешательством гостей, свернув голограмму, удалились куда-то внутрь здания. Странник хотел было последовать за ними, но, вовремя одумавшись, стал бродить взад-вперед около двери, от одной стены до другой.

– Нет, ну ты видела, гвардия, а!? Каково? Что молчишь? Аннигилятора, что ли, объелась?

– Я думаю. Просто думаю, ‑ буркнуло облако. ‑ Думаю о том, как я потом с тобой общаться буду. Ты же меня в два счета со всего видимого и невидимого света сживешь. Ну зачем тебе такое? Ты же, по сути, уродом станешь!

– Да как же ты не понимаешь, распрекрасная ты моя колесница! Ведь в таком виде я смогу пересечь Верхнюю границу!

– Позволь узнать, а зачем тебе это нужно?

– А зачем ты хочешь слиться с туманностью?

– Ох, странник. Значит, ты все-таки думаешь о вечности.

– Значит, думаю.

– Ох-ох-ох-хо-ох. Ох уж эта вечность. Никому не дает покоя. Вечно из-за нее попадаем во всякие передряги. Ну что ж, пусть будет по-твоему. Только об одном прошу. Когда тебя переклепают, не забывай, что я-то пока очень и очень хрупкое существо. Поэтому обращайся со мной нежно, как с женщиной.

– Хорошо, обещаю. Буду беречь тебя, как Орионскую принцессу, ‑ странник вздохнул. – А давай, пока эти артисты бродят где-то, помечтаем.

– О чем?

– Хотя бы о том, что мы будем делать после того, как посетим дворец, например?

– Полетим к Андромеде.

– А это еще для чего?

– Как для чего? Будем делать из меня туманность.

– И для этого обязательно нужно лететь на Андромеду?

– Обязательно.

– А сколько до нее лёта?

– Думаю, что с твоими возможностями через полгода доберемся.

– Так долго? Можно же скачками. Или забыло, что у меня куча всяких наворотов будет.

– Вот именно. Без них мы бы плелись туда лет 50, если не больше.

– А поближе нет ничего?

– Нет. Андромеда – самая близкая.

– И что потом?

– Что потом, что потом!? Заладил, е-мое. Суп с котом ‑ вот что потом! Ты же на Землю хотел занырнуть!?

– Ну, хотел.

– Вот и нырнем.

– Что, еще полгода?

– Да, нет! Обратно моментально попадем. Я же стану туманностью.

– Ааа. Тогда ладно. Давай так и сделаем. Кстати, сколько мы на Земле пробыли?

– Видишь, вон на столбе хрономер висит. Пойди, глянь.

Странник подошел к горящему ярко-красным огнем экрану и немного поколдовал над пультом.

– Вот это новости!

– Что такое?

– Получается, что со всеми расчетами и допусками, с учетом того, что будильник земной недавно перевели, на Земле уже около 7 лет прошло.

– Даа, быстро время пролетело. Ничего не скажешь. Интересно, как там поживают наши старые знакомые?

– Хватит гадать, Белое. Попадем туда ‑ узнаем. Вон, кажется, за мной идут.

Скрипнула дверь, и на пороге появились два самых обыкновенных молодцеватых рейнджера, которыми вся Невидимая вселенная, что называется, «кишмя кишит».

– Вы, сэр, странник? – обратились они к нему.

– Да.

– Следуйте за нами.

– Куда?

– В операционную. Там вами займется лучший демиург НИИ. Новый статус – это дело не для простых хирургов. У нас только один вопрос. Последний. Скорее даже не вопрос, а уточнение. Мы не успели обозвать последнее изобретение, а соответственно и зарегистрировать. Ничего, если в реестры будет занесена порядковая кодификация?

– И под каким шифром я там буду проходить?

– QK8, согласно прейскурантам. Если вы, конечно, не возражаете.

– В принципе ничего накидон. Даже солидно. Так что валяйте, пишите как есть. Верно, гвардия!?

– Верно, верно,– промычала небесная колесница. Рейнджеры кивнули в знак согласия и расступились, пропуская Странника вперед.

– Пойдемте, сэр. Ваш друг может подождать пока здесь, вон в тех черненьких ящичках. Это капсулы временной дефлактации. Называются «вечность в секунде». Внутри – абсолютный температурный ноль и вакуум. Вашему другу в них будет очень удобно.

Облако чуть не поперхнулось, услышав, какой ему уготован досуг.

– Нет, уж. Я лучше по вестибюлю полетаю. Осмотрюсь тут, так сказать. Не доверяю я всяким ящичкам. Мне и без вакуума неплохо. Надеюсь, вы не против, мосье?

– Пожалуйста, пожалуйста. Вы наши почетные гости. Поступайте как угодно.

Стеклянные двери захлопнулись, и облако осталось наедине с самим собой, потолком, стенами, хрономером и черной «вечностью в секунде». От нечего делать пришлось мотаться вдоль стен, описывая неправильные круги, и складывать полученные при этом траектории в доисторический черепной загашник. Через несколько часов загашник грозил вот-вот лопнуть. Числовые комбинации уже не принимались метрической системой челнока и тонкой водянистой струйкой стекали на пол прямо из ушей. Но, наконец, дверь открылась, и на середину холла выплыл бесформенный черный кусок полувещества, который очень скоро и кстати принял очертания старого доброго Странника.

– Не удивляйся, малыш. Это я. – голос был на редкость нежным и мягким. – Мне вмонтировали превесьма зверскую штуку. Новый чип позволяет принимать любые формы и размеры.

– А можешь стать таким же, как я?

– Без проблем!

Послышалось легкое жужжание, сопровождаемое небольшим искривлением подпространства. И вот на облако смотрел его двойник.

– Ух ты! Во дают, а! До чего техника дошла! Ладно, давай обратно. Пора сматываться. Во Дворце, наверное, уже заждались. Пока тебя там реставрировали, я по флайгератору связалась с твоей старой красавицей, и та все устроила наилучшим образом.

– Ты, что, спятило!? Где ты тут видишь флайгераторы? Это же периферия, деревня!

– Это – НИИ, идиот! Попросило скользий, вот они и сделали за пару часов. Ты, что, думаешь, если они коров сделать не могут, значит им и флайгераторы не по силам? На-ко вот, выкуси! Два часа – и я общалось с вороной, как будто она не на Орионе вовсе, а вон в том черном гробу, вакуум его задери!

– Ну и что она наплела там?

– Что, что!? Ждет нас, не дождется. Хоромы на третьем ярусе отвела, с видом на изумрудные сады. Тебе лично пару Странниц приготовили, яко бы для аннигиляции; мне – роскошные ПСИ-пространства в псевдотуманностях. В общем, натуральный рай! Один к одному! Как в сказках! Так что давай, собирайся. Врубай форсаж. И вперед!

– Ну, что ж, держись, врубаю.

– Стой, стой, стой! Ты, хоть смутируй во что-нибудь! А то как же я за тобой-то поспею? Я, чай, пока еще не сверхновая.

– А во что?

– Хотя бы в ковер, что ли

– А, ну это можно!

Странник осторожно-осторожно вытянулся в ковровую дорожку, на которой, кряхтя, расплылось облако; потом немного погудел, помигал габаритами и, врубив пятую субсветовую, исчез из местного горизонта событий.

Глава VI

Ровно через две минуты и 18 наносекунд они вырулили у центрального КПП Дворца – главного скопления всех воротил поднебесного мира под названием Орион. Собственно, это было не скопление, а скорее свалка вконец обленившихся поднебесных жителей. И название у свалки тоже было подобающее. Дурацкое название. Такими дурацкими названиями, говорят, в незапамятные времена старушка-земля просто кишела. А позднее какой то кретин занес его в Поднебесье. Так и повелось с тех пор: Орион да Орион.

На пропускном пункте их уже ждали. Были приготовлены ультраинхронные сгустки, чтобы гости смогли насладиться относительным абсолютом. Странники от этих сгустков просто балдели. Но кто же знал, что прибывший Странник уже прошел инфроструктуацию и теперь превратился в блистательного, заново отформатированного Терниума. Как гадкий утенок – в Белого Гуся. Этого никто предусмотреть не мог. Вот и получается, что опрофанились КПП-шные смотрители, просто опрофанились. Пришлось на скорую руку снимать Временные Ворота у входа во внутренний двор. Терниумы страшно не любили время. Они его терпеть не могли и постоянно уничтожали. А такая штука, как Временные Ворота, даже на Орионе стоила целого состояния. Ну, а на КП, как известно, дураков не садят; в общем, решили подстраховаться – и убрали эти двери, чертовы – будь они неладны – кто же знал, что Терниум особенный, кто?!

Гостей, конечно, не волновали заботы административного аппарата и, конечно, их внимание ничуть не привлекли заискивающие улыбки обслуживающего пропускной пункт персонала. Терниум легко и мягко проплыл во Дворец, держа облако под руку; пожелал всем на удивление доброй вечности и направился в сторону видневшихся за древней каменной стеной Изумрудных садов. Обалдевшие смотрители так и не могли уразуметь, зачем им сдались гадкие сады, где полным-полно ПСИ-функциональных выкрутасов и этих, как их там, нулевых провалов. С одной стороны, там – красиво, но вот с другой – это, блин, извините – полное дерьмо. Да и неуважение это, как бы, к хозяевам: начинать визит во Дворец не с Престольных палат, где заседают Короли, а с какого-то задрипанного леса! Странный все-таки этот Терниум! Да и имя у него такое же странное QK8, недаром раньше странником был. Одно слово, Периферия!

Но Престолу все же сообщили по флайгераторам, что вот, мол, дескать, гости прибыли, но почему-то отправились прямиком в Сады, а не в Палаты. На что им ответили, что все в полном порядке и они- де у себя на КП могут не волноваться, т. к. в саду как раз сейчас находятся Короли и не только Короли, но и весь прибывший вчера Большой Совет в полном составе, плюс Первопрестольная Ворона собственной персоной; и что Терниум этот, видимо, особенный, потому что местные Изумрудные лианы в лесу резко сменили красный цвет на синий, а это означает присутствие в окрестностях Дворца мощного, почти флайгерского источника Проникновения; так что все в ажуре и зря они- де там у себя на проходной суетятся. Все хорошо. Все окей, и спасибо за информацию.

Пока на Пропускном мило беседовали по флайгератору, Терниум со своим другом неспешно продвигались по мощеной пульсирующей глиной аллее в направлении лиановой поляны. Там начиналось заседание Большого Совета, который возглавляли три Короля Ориона, по одному от каждого Поднебесья. Четвертый еще не прибыл из Мрачного Царства, но вот-вот ожидался.

Тут надо бы сделать небольшое отступление и обрисовать существующую иерархию всего невидимого мира. Когда-то давным-давно, в старые добрые времена здесь обитали Крылатые Флайгеры, а нынешний Хозяин (кстати, все-то не вернувшийся из Глубокого Похода) жил себе в теперешнем 3-м поднебесном и, что называется, не тужил. Развлекался там с местным населением, как хотел; в общем, дурака валял.

А Крылатым это не нравилось. Они постоянно лазили к нему вниз и мешали. А Хозяин не любил, когда ему мешают. Да и кому это может понравиться? Терпел, он, терпел, значит, проделки Пернатых, да и не вытерпел. Оставил однажды 3-е поднебесное на произвол судьбы, а сам потихоньку пробрался в Первое. Тогда там у флайгеров был Световой Подиум; а с Подиума, всем известно, прямая дорога в Верхние Сферы. Ну так вот, стоят они, значит, у своего Подиума, крыльями машут. А тут, на тебе! Заявляется Хозяин; да не один, а с маклерами из нынешних БИС-штурмовиков, и начинается такой переполох! Такой! …Славное побоище было. Много тогда парней полегло и с той, и с другой стороны.

Как Хозяин попал к Подиуму? – До сих пор остается загадкой: границу-то он сам не мог перейти. Видимо, крепко прижал кого-нибудь из Пернатых, а может, просто, взятку дал; ну, в общем, как-то он сюда проник. С тех пор флайгеры здесь и не живут: прямиком с Подиума ушли все, значит, в Верхнее, а заодно и освободили 2-е поднебесное, где раньше земные жители жили, которые договор с флайгерами еще на Земле подписывали. О сотрудничестве и взаимопомощи. Ну не оставлять же их между Небом и Землей. Пришлось Пернатым забрать их с собой. Вот повезло кому-то! Договор, как говорится, дороже времени.

Хозяин, когда оклемался после битвы, увидел, что, значит, ему досталось все Поднебесье (а это огромнейшая территория, точные границы которой не определены и по сей день), подумал, подумал, да и понаставил в каждом Царстве своих правителей. Одного не учел: расстояния слишком большие и связь плохая, поэтому Поднебесья время от времени лихорадило – воевали, значит, меж собой периодически. Проку от этого было мало. Что от козла молока. И того меньше. Через два трехлетья такая петрушка Хозяину надоела. Берет он, значит, всех правителей и сгоняет в одно место. А было их очень и очень много, просто тьма-тьмущая. Размножились они без флайгеров, как тараканы. Ну, так вот, собирает он их всех в кучу, складывает в Колоду карточную и тасует. Потом вытаскивает по одной три штуки и говорит: