Читать онлайн Запутанная игра

Eva Ashwood

Twisted Game

Copyright © 2025 by Eva Ashwood

© Серегина Ю., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

1

Уиллоу

– Вы не оплатили оставшуюся часть за этот семестр, – категорично заявляет мужчина за стойкой. – Если не внесете плату в ближайшее время, вас отчислят.

Звуки, доносящиеся из офиса администрации Университета штата Уэйн, будто бы отходят на второй план, и я сжимаю руки на коленях, чувствуя, как нервы заставляют внутренности сжаться. Проклятье. Я знала, что так и будет. В тот момент, когда я открыла электронное письмо с названием: «СРОК ОПЛАТЫ ЗА ОБУЧЕНИЕ», полученное от администрации этим утром, у меня внутри все оборвалось. Я еле-еле сводила концы с концами, держась на нескольких небольших стипендиях, которые мне удалось собрать, но на прошлой неделе одна из них была отменена, и я не смогла покрыть разницу.

– Знаю, – говорю я, крепко сжимая пальцы. – Я претендовала на стипендию, но ничего не вышло, к сожалению. Может, у вас есть какие-нибудь другие стипендии, на которые я могла бы претендовать?

Я очень стараюсь, чтобы это не прозвучало так, будто я умоляю, но скрыть нотки отчаяния в голосе трудно.

Мысль о том, что меня могут выгнать из колледжа, вызывает у меня тошноту. Мне двадцать два года, и я учусь только на втором курсе, что делает меня старше всех остальных студентов на моем курсе. Я отстаю с тех пор, как поступила сюда, и если меня выгонят из-за неуплаты, мне придется начинать все сначала где-нибудь в другом месте.

Единственный способ добиться чего-то в жизни и выбраться из дерьмового мира, в котором я родилась, – это получить образование. Я должна достичь лучшего, а это значит, что мне нельзя упустить этот шанс.

Я не могу потерять свое место в этом колледже.

– Имя и фамилия? – бормочет мужчина.

– Уиллоу Хейз, – говорю я, подавляя желание напомнить ему, что всего несколько минут назад он назвал меня по имени, когда подозвал к своему столу. Ясно, что он уже раздражен необходимостью общаться со мной, и я не хочу больше его злить.

Мужчина тяжело вздыхает и начинает печатать, его пальцы быстро порхают по клавиатуре. Кажется, у него уходит целая вечность на то, чтобы просмотреть мои записи, а когда он снова поднимает взгляд, выражение его лица еще более пренебрежительное, чем раньше, если такое вообще возможно.

– Ах. Я вижу, вы не окончили старшую школу. – Он поджимает губы. – Сдали только общеобразовательный экзамен, в довольно… солидном возрасте.

Я сжимаю губы, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Двадцать лет – не так уж и далеко от того времени, когда большинство людей получают аттестат о среднем образовании, и «солидный возраст» звучит так, будто я какая-то бабулька.

– Да, именно так, – подтверждаю я.

– К сожалению, это означает, что другие стипендии, увы, недоступны. Сроки получения тех, на которые вы могли бы претендовать, уже истекли. Мне жаль.

От снисходительности в его голосе у меня сводит зубы. Я могла бы многое рассказать ему о том, почему я получила только аттестат об общем образовании вместо настоящего диплома. Например, как мне приходилось работать всю старшую школу, прежде чем я окончательно бросила ее, или как моя приемная мать так часто забирала меня из школы, когда я росла, что у меня едва хватало времени хоть чему-нибудь научиться.

Но для него все это не имело бы никакого значения, так что я молчу об этом.

– Я что-нибудь придумаю, – обещаю я. – Оплачу оставшуюся часть обучения из своего кармана, если понадобится. Мне просто нужно еще немного времени, чтобы раздобыть деньги.

– Ага. – Он скептически набирает что-то на компьютере. – Я могу дать вам время до конца следующей недели, чтобы перевести платеж. Но после этого ваша регистрация будет отменена.

С трудом сглатывая, я киваю.

Не так уж много времени, да и денег придется достать довольно прилично. Но я говорила серьезно. Я что-нибудь придумаю.

– Следующий! – кричит мужчина, заглядывая мне через плечо и жестом приглашая другого студента подойти к стойке. Этим он дает мне знак, чтобы я проваливала отсюда. Из офиса я выхожу с гудящей головой и скрученным в узел желудком.

Я чувствую себя дерьмово, но, по крайней мере, учебный день закончился, и мне больше не нужно сидеть на уроках. Я иду по кампусу с опущенной головой, не желая встречаться взглядом ни с кем из тех, кто слоняется поблизости. У меня сейчас совсем нет желания связываться с Эйприл Симмс и ее сворой сучек, ведь если те начнут мучить меня, как обычно, я могу просто сойти с ума.

К счастью, пока я направляюсь к автобусной остановке на окраине кампуса, я с ними не сталкиваюсь, и мне удается добраться до места как раз к тому моменту, как подъезжает автобус. Моя первая удача за этот проклятый день.

Я плюхаюсь на потертое сиденье и тяжело вздыхаю, закрывая на секунду глаза, и пытаюсь избавиться от давящего на меня чувства тяжести.

Неудивительно, что это не срабатывает.

Прислонившись головой к окну, я прислушиваюсь к грохоту автобуса, который медленно едет по улицам Детройта. Через несколько остановок я выхожу из автобуса и прохожу три квартала до стрип-клуба, где работаю официанткой в баре.

«Сапфир» – один из многих стриптиз-клубов в этой части Детройта, я проработала здесь последние два года, подстраивая смены под школьный график так часто, как только могла. У меня даже не было времени заехать домой между уроками и работой, поэтому я закидываю школьную сумку повыше на плечо, направляясь в заднюю комнату.

Время близится к вечеру, так что в клубе еще не так много народу. Только уже изрядно выпившие завсегдатаи, которые сидят в баре или рядом со сценой и лениво разглядывают танцовщиц второго состава, кружащихся по сцене. Это самые печальные клиенты, которых можно здесь наблюдать, те, кому не повезло по жизни, или они изменяют супруге, или просто настолько погрязли в депрессии, что приходят сюда просто почувствовать хоть что-то, пока все остальные еще на работе.

Проскользнув в туалетную комнату, я переодеваюсь из уличной одежды в униформу официантки – облегающее платье с высокой посадкой на бедрах и глубоким вырезом спереди. Когда я одергиваю подол платья, немного поправляя его, волнистые волосы рассыпаются по плечам.

И все же, как бы сильно я ни оттягивала ткань платья, шрамы от ожогов на моей правой руке, правом бедре и левой ноге все еще видны, хотя те, что покрывают часть ребер и спины, скрыты. Они уже давно зажили, но искалеченная плоть все еще уродлива и бугриста, а в люминесцентном свете туалетной комнаты отметины выглядят еще хуже.

Если посмотреть на другую девушку с такими же, как у меня, светлыми волосами, тонкими чертами лица и светло-карими глазами, она могла бы показаться привлекательной, однако я уверена – люди видят лишь мои шрамы, когда смотрят на меня.

– Это не важно, Уиллоу, – напоминаю я себе, шепча эти слова своему отражению. – Все равно все здесь смотрят только на танцовщиц.

Я делаю глубокий вдох и одергиваю юбку платья как можно ниже, затем выскальзываю из туалета, чтобы приступить к работе. Столы начинают заполняться, и я совершаю обход на автопилоте, а в голове все еще крутится ультиматум, который я получила ранее.

Я должна придумать, как оплатить оставшуюся часть обучения в этом семестре, иначе меня отчислят.

Кто-то громко свистит, и этот звук перекрывает гул разговоров и ритм музыки. Я поворачиваюсь и вижу, как одна из танцовщиц заканчивает свой танец, подмигивает толпе и собирает чаевые, прежде чем уйти со сцены.

Черт, если бы я только могла так делать.

Танцовщицы зарабатывают, наверное, в десять раз больше, чем я. Даже те, кто не так популярен, к концу вечера обычно уходят с кучей наличных. Формально посетители должны давать мне чаевые за то, что я подаю им напитки, но большинство из них сохраняют мелочь, чтобы швырять ее танцовщицам или засовывать им в стринги, так что я зарабатываю немногим больше той почасовой оплаты, которую платит мне Карл.

Пока я ставлю поднос с напитками на столик в глубине зала, эта мысль заседает у меня в голове, и я прикусываю губу, когда возникает дикая, безумная идея. Прежде чем я успеваю отговорить себя, я ставлю пустой поднос у бара и, сделав глубокий вдох, направляюсь в заднюю часть клуба, в кабинет босса.

Дверь приоткрыта, и я заглядываю внутрь. Он сидит за столом и смотрит прямую трансляцию из зала клуба. Наблюдает за танцовщицами, скорее всего.

– Эм, Карл? – спрашиваю я, стуча в дверной косяк. – Могу я с тобой поговорить минутку?

Когда я открываю дверь шире, он переводит взгляд на меня, немедленно вспыхивая раздражением. Карл Глисон – директор «Сапфира», и никаких вопросов, почему именно он руководит стриптиз-клубом, никогда не возникало, учитывая его «дружелюбность» с девочками-танцовщицами, а также тот факт, что на его компьютере всегда идет прямая трансляция прямо со сцены. До того, чтобы шнырять по раздевалкам и исподтишка зыркать на голых девчонок, ему осталось совсем чуть-чуть, рукой подать. И я даже думать не хочу, чем он занимается тут, в своем кабинете, пока никто не видит.

– Уиллоу, – приветствует он меня, и в его голосе уже слышится раздражение. – Чего ты хочешь?

Желудок сжимается, кожу покалывает от волнения, но я поднимаю подбородок и иду ва-банк.

– Хотела спросить, может, я смогла бы начать танцевать? Мне нужны деньги.

Этот вопрос определенно привлекает его внимание, брови поднимаются к линии залысин. Пристальный взгляд пробегает по моему телу сверху вниз, и во всем этом сканировании есть нечто пренебрежительное и грубое одновременно. Я чувствую, как он рассматривает каждый изгиб и каждый шрам, и борюсь с желанием прикрыться.

Наконец, он качает головой.

– Нет, – говорит он, задерживая взгляд на заметных участках шрамов. – У тебя хорошая фигурка, но никто не захочет видеть это дерьмо. Мужчины, которые приходят сюда, уже пытаются сбежать от уродливых, ворчливых сук, на которых они женились, поэтому они хотят посмотреть, как красивые телочки трясут тем, что у них есть, на сцене. А не наблюдать за каким-то цирковым представлением.

Я сжимаю челюсти и с трудом сглатываю. Слова резкие, неприятные. Они одновременно и ранят меня, и бесят. Но я не могу позволить себе сорваться на него и рискнуть потерять работу. Это только усугубит мою ситуацию.

– На самом деле, именно поэтому я подумала, что, возможно, это было бы хорошей идеей, – говорю я. – Мои шрамы, может, и уродливы, но они делают меня другой. Уникальной. Люди ходят в цирк не просто так – они хотят увидеть то, чего не смогли бы увидеть нигде больше. Ты мог бы сделать из этого рекламный ход, представить то, чего нет ни в одном другом стриптиз-клубе.

И хотя мой голос остается спокойным, сердце бьется сильнее. По сути, я предлагаю ему сделать из меня участницу шоу уродцев, чтобы люди глазели на меня, смеялись надо мной или удовлетворяли свой странный фетиш со шрамами, наблюдая, как я танцую. Даже думать об этом унизительно, но, по крайней мере, это принесло бы мне больше денег, чем подача напитков.

Карл прищуривается и склоняет голову набок, обдумывая мои слова. Затем потирает переносицу и качает головой.

– Нет. Прости, милая. Не могу.

Меня охватывает разочарование, и я опускаю взгляд в пол, чтобы Карл не увидел его в моих глазах.

– Ну, ладно, – бормочу я, поворачиваясь к двери. – Хорошо. Извини, что отняла у тебя время.

– Стой, стой, – кричит Карл мне вслед, когда я уже собираюсь уходить. – Подожди-ка. Тебе реально нужны деньги?

Я останавливаюсь, взявшись за дверную ручку.

– Да.

– Ты девственница?

Сердце замирает, и я оборачиваюсь. Щеки горят.

– Что?

Это не ответ на его вопрос, но, судя по тому, как он ухмыляется, моя реакция стала именно тем ответом, который был ему нужен.

– Ага. Так и думал, – растягивает он слова, откидываясь на спинку стула. – Девчушка вроде тебя точно девственница. С этим можно работать.

– О чем ты говоришь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы это прозвучало не так оскорбленно, как я себя чувствую.

Он просто продолжает ухмыляться мне этим приводящим в бешенство взглядом, снова скользя глазами по моему телу.

– Я не приглашаю тебя на свою сцену, но есть много мужчин, которые заплатили бы кучу денег за девственную киску, и плевать на то, что за девушке она принадлежит. Если ты серьезно нуждаешься в деньгах, то я знаю одну тетку, которая ищет нетронутых девчонок для своего борделя. Я мог бы тебя посоветовать за процент от твоей выручки.

У меня отвисает челюсть, когда до меня внезапно доходит, о чем он говорит.

Я не стану стриптизершей.

Я стану шлюхой.

Долгое время я ничего не говорю, желудок сжимается в узел, а мысли путаются. Я совсем не ожидала, что разговор пойдет в такую сторону, и чувствую себя ошеломленной, застигнутой врасплох.

– Когда я говорю «много денег», я имею в виду до хрена, – продолжает Карл, нарушая тишину, когда я долго молчу. – Десять тысяч. Может, и больше, если сделаешь все достаточно хорошо, а если попадется кто-то отмороженный, типа помешанный на всех этих фетишах со шрамами, он отвалит немереную кучу бабла.

Проклятье. Черт подери.

Это и правда до хрена денег.

Их почти хватит на то, чтобы оплатить оставшуюся часть обучения в этом семестре, а остальное я могла бы отдать теми небольшими сбережениями, которые у меня есть.

И все же я колеблюсь, глядя на Карла так, словно впала в ступор.

Я не хочу соглашаться. Я знаю, каково это, когда женщина начинает заниматься проституцией. Я выросла, живя с проституткой, и помню все, что приходилось делать моей приемной матери. Были выходные, когда клиенты приходили и уходили из нашего дома, казалось, на протяжении почти целого дня. Иногда я слышала, как они ворчали, матерились и обзывали ее разными грязными словами, в то время как она просто стонала и делала вид, будто ей это нравится.

Я никогда не хотела идти по ее стопам, а теперь передо мной открываются врата в этот мир.

Но у меня нет другого способа раздобыть деньги, которые мне нужны. Возможно, если бы у меня было больше времени, я смогла бы что-нибудь придумать, но в перерывах между занятиями и сменами в клубе я не смогу найти другую работу. Если только я не хочу совершить мелкое ограбление банка, других вариантов нет.

И если я скажу «да» сейчас, это не значит, что я буду трахаться вечно. Предложение Карла довольно конкретное. Я могу продать свою девственность только один раз. Как только это закончится, я смогу забрать деньги и уйти.

У меня сводит живот, но отказаться от такого шанса нельзя.

– Хорошо, – шепчу я, и у меня перехватывает горло. – Я это сделаю.

Долговязый мужчина улыбается, выглядит довольным. Конечно, он доволен. Ему вот-вот перепадут халявные деньги, и это не он должен будет раздвигать ноги.

– Супер, – кивает он. – Я свяжусь со своей знакомой в «Роуз Гарден» и скажу, что у меня есть для нее девушка. Приходи ко мне завтра вечером, и я расскажу тебе, что она для тебя приготовила, хорошо?

– Ага, – снова бормочу я.

Он задерживает на мне взгляд, и для того, кто минуту назад называл меня уродкой, выражение его лица чересчур похотливое и вызывающее.

– Ну и ладушки. А теперь убирайся. – Он дергает подбородком. – У меня куча дел.

Я выхожу из его кабинета и завершаю свою смену в оцепенении. Глубокий рокот басов совпадает с биением моего сердца. Как только я заканчиваю работу на ночь, беру свои вещи и как можно быстрее переодеваюсь в обычную одежду.

Когда выхожу из клуба, слезы, которые я сдерживала весь вечер, жгут глаза.

Боже, не могу поверить, что согласилась на это.

Я уже чувствую себя тошнотворной, грязной, а ведь еще даже не сделала этого. Но у меня нет другого выбора. Это ради моего будущего, и в конце концов оно будет того стоить.

Мое зрение затуманено слезами, и я, опустив голову, иду по темной улице, направляясь к автобусной остановке, чтобы вернуться домой. Я так погружена в свои мысли, что не замечаю большое тело впереди себя, пока не врезаюсь прямо в него.

– Черт! – Я отшатываюсь, быстро вытирая глаза и пытаясь сохранить равновесие.

– Эй, осторожнее.

Меня поддерживают большие руки, я поднимаю голову и удивленно моргаю. Парень, на которого я налетела, высокий и широкоплечий, небрежно одетый в поношенные джинсы и футболку, обтягивающую его мускулистые руки. Когда он поднимает голову, свет уличных фонарей отражается от металлического кольца в его брови. Его глаза голубовато-зеленого оттенка, напоминающего мне океан, блестят, когда он смотрит на меня сверху вниз.

– Ты в порядке? Выглядишь слегка напряженной, как я посмотрю.

Когда он говорит, на его лице появляется кривая полуулыбка, один уголок рта приподнимается выше другого. Парень слегка наклоняет голову, и это движение подчеркивает бронзовые отблески, пробивающиеся сквозь его спутанные каштановые волосы.

Сердце замирает, когда я понимаю, что смотрю на него, а на лице все еще высыхают дорожки от слез.

– Я в порядке, – быстро говорю я, отступая назад и высвобождаясь из его объятий. – Простите. Я не смотрела, куда иду.

– Да все нормально. – Он пожимает плечами, затем слегка прищуривается, глядя на мои мокрые от слез щеки. – Ты уверена, что с тобой все в порядке? Мне ведь не нужно избивать какого-нибудь ублюдка ради тебя, м-м?

Это заставляет меня рассмеяться, и он улыбается.

Его взгляд скользит по мне, но не с такой злобной ухмылкой, как у Карла. Это больше похоже на… интерес? Или, может, любопытство.

Но «Сапфир» стоит в довольно суровом районе, и, хотя этот парень на вид великолепен, он скорее всего опасен. Над ним словно висит неоновая табличка с надписью: «Только попробуй меня тронуть и узнаешь, что будет», и даже если бы мы находились в лучшем районе Детройта, от него все равно исходила бы эта аура.

– Нет. Нет, все в порядке, – бормочу я. – Мне просто нужно вернуться домой.

Не давая ему возможности сказать что-нибудь еще, я поворачиваюсь и спешу прочь.

Я стараюсь не поднимать головы и продолжаю идти, но не могу удержаться и оглядываюсь через плечо, чтобы в последний раз взглянуть на парня. Он все еще наблюдает за мной, и наши взгляды встречаются всего на секунду. Этого достаточно, чтобы мой желудок сделал резкое сальто, и я резко поворачиваю голову, почти пробегая последний квартал до автобусной остановки.

Когда подхожу, автобус как раз собирается отъезжать, и я практически запрыгиваю в него, а потом на протяжении всего пути до дома ни на секунду не расслабляюсь.

Поскольку большая часть моих денег уходит на учебу, крошечная комнатка в довольно сомнительном жилом комплексе – лучшее, что я могу себе позволить. И все же, поднимаясь по лестнице на второй этаж, где проживаю, я похлопываю по перилам с чувством, похожим на облегчение и спокойствие.

Когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежала из дома приемной матери, как только смогла. Я устала от того, что мне не давали спать по ночам, устала слушать, как она трахается с тем, кто может заплатить, а потом терпеть перепады ее настроения в течение дня. Она живет в маленьком домике недалеко от Восьмой мили, и хотя она все еще пытается втянуть меня обратно в свою жизнь, у меня теперь есть место, куда я могу сбежать.

Место, которое принадлежит только мне.

Закрывшись на засов, я бросаю сумку на скрипучую старую двуспальную кровать в своей комнате, а затем раздеваюсь и направляюсь в душ.

Трубы гремят и лязгают, когда вода начинает литься вниз, и я с благодарностью вздыхаю – это одна из тех ночей, когда водонагреватель решил нормально поработать. Душ мне очень нужен после такого тяжелого дня.

Обычно мне достаточно быстро помыться, чтобы расслабиться после занятий, но сегодня труднее чувствовать себя чистой. Я провожу под струей еще немного времени, затем выхожу и надеваю свою самую мягкую пижаму, а потом уютно сворачиваюсь на диване, чтобы сделать домашнее задание и посмотреть шоу по благоустройству дома.

И все же, как бы я ни старалась погрузиться в свои обычные дела, я не могу перестать мысленно возвращаться к сделке, которую заключила с Карлом. Во мне борются нервоз, стыд и надежда.

В это же время на следующей неделе я буду на десять тысяч долларов богаче.

Но больше не буду девственницей.

2

Мэлис

– О боже! Черт! Да! Вот так! Трахни меня сильнее, папочка, пожалуйста!

Я закатываю глаза, но даю сучке передо мной то, чего она так хочет, врезаясь в нее с такой силой, что мой таз ударяется о ее задницу. Каждое движение погружает меня по самые яйца, и я сжимаю ее бедра так сильно, что на них остаются синяки.

Она склонилась над кроватью, верхняя часть ее тела растянута на матрасе, ступни на полу, ноги раздвинуты, бедра покачиваются.

Я не помню имени девушки, мне не нравится ее лицо, поэтому я и трахаю ее вот так. На ее лице слишком много всего. Отвратительно яркий макияж, да и вообще все в ней кажется охренеть каким фальшивым: от обесцвеченных волос с темными корнями до сисек, похожих на шары для боулинга. Ненавижу это дерьмо. Но киска у нее достаточно тугая. И пусть ее крики и стоны такие же ненастоящие, как и все остальное в ней, я чувствую, как яйца напрягаются, и знаю, что скоро кончу в нее.

– Ох черт! – стонет она. – Да, сука, да! О, как же ты хорош!

Эта хрень будто прямиком из порно, и даже не очень хорошего. Ее крики – явный перебор, и слушать ее высокий, с придыханием голос безумно бесит.

Я меняю угол и резко вхожу в нее, ударяя в нужное место, отчего ее стоны из притворных превращаются в настоящие. Они перестают быть стонами, становясь больше похожими на писк и хныканье; дерьмовый монолог, наконец, заканчивается. Она стонет так, словно ей больно, пока я с очередным резким движением заставляю ее принимать каждый чертов дюйм. Я опускаю взгляд и наблюдаю за тем, как вхожу и выхожу из нее. Мой покрытый татуировками член снова и снова растягивает ее стенки, презерватив блестит от ее соков.

Эти особые татуировки всегда удивляют людей, даже несмотря на то, что они гармонируют с остальным моим образом. У меня повсюду чернила – часть из них я нанес сам, а часть набили другие люди. Кожа, на которой нет татуировок, покрыта шрамами, и у каждого из них есть своя история, довольно запутанная. Но я не знаю никого, у кого были бы счастливые истории о шрамах, так что плевать.

Разница в размерах между мной и этой девкой просто смехотворна. Если не считать ее большой задницы и искусственных сисек, все остальное в ней миниатюрное, а я довольно крупный малый, так что мне нетрудно схватить ее и использовать так, как захочу.

Судя по звукам, которые все еще вырываются из ее рта, ей это нравится. Теперь ее стоны стали настоящими, но они все еще действуют мне на нервы.

– Заткнись, твою мать, – ворчу я, сильно шлепая ее по заднице.

Она кричит, и, если звуки, вырывающиеся из ее рта, и правда слова, я не могу их разобрать.

– Я сказал, заткнись! – кричу я, сильнее двигая бедрами.

Рот девушки открыт, и я слышу ее прерывистое дыхание, когда жестко и грубо вхожу в нее. Я впиваюсь ногтями в ее бедра, оставляя на коже вмятины в форме полумесяца, и с каждым глубоким, карающим толчком тяну ее на себя. Звук шлепков кожи о кожу громко разносится по комнате.

Девушка теперь издает животные звуки, скулит и постанывает, извиваясь на кровати так, будто из нее бесов изгоняют.

– Вот так, – хриплю я. – Продолжай кайфовать. Я знаю, тебе нравится.

Она хнычет, уткнувшись в матрас, и я чувствую, как она начинает крепче сжиматься вокруг меня; спазмы и подергивания значат только одно – она скоро кончит.

Сквозь звук моего хриплого дыхания и ее криков раздается хлопанье двери и тихие голоса внизу. Братья вернулись домой.

Мы все живем вместе на складе, который примыкает к нашей мастерской по разборке краденых тачек, и это не первый раз, когда Рэнсом и Виктор, вернувшись домой, обнаруживают, что я объезжаю какую-то цыпочку.

Мне нужно много секса, а им просто приходится мириться с этим.

Я даже не потрудился закрыть дверь до конца и знаю, что они могут услышать, как мы трахаемся. Судя по тому, как устроен склад, звуки разносятся эхом. Но это не останавливает меня ни на секунду.

– О, черт! – визжит девушка.

Она крепко сжимается вокруг меня, стенки ее влагалища стискивают меня так сильно, что я тоже оказываюсь на грани. Я врываюсь в нее жестко и быстро, преследуя это горячее ощущение, и через секунду, тяжело дыша, кончаю в презерватив.

Я задерживаю дыхание, все еще погруженный в ее плотное, влажное тепло, когда в дверях появляется Виктор. Он заглядывает в комнату с таким видом, будто его это нисколько не беспокоит. Требуется нечто большее, чтобы выбить моего близнеца из колеи, и он, едва взглянув на девушку, открывает дверь чуть шире.

По тому, как мы выглядим, довольно легко определить, что мы близнецы. Волосы Вика почти такого же темного оттенка, что и у меня, хотя его глаза ярко-голубые, в то время как мои больше серые. Черты лица тоже похожи, хотя каждый из нас носит их по-разному.

Вик более закрытый тип, а я обычно позволяю своим эмоциям брать надо мной верх, запросто поддаюсь таким вещам, как гнев, похоть и тому, что еще я чувствую в конкретный день. Мой близнец держит себя в руках, и больше всего он ненавидит чувство потери контроля.

Выражение его лица остается бесстрастным, когда он встречается со мной взглядом, и этот разговор, каким бы он ни был, мог бы происходить где угодно. Тот факт, что я по самые яйца в какой-то телке, даже не имеет значения.

– Сегодня та самая ночь, – говорит он.

Он замолкает, но мне не нужно слушать дальше, чтобы понять, о чем он говорит.

Сердце замирает, и я выхожу из девушки, позволяя ей упасть на кровать. Теперь, когда я больше не держу ее, она поднимает голову и, наконец, замечает стоящего рядом Вика.

– Что за фигня?! – кричит она, карабкаясь по матрасу и пытаясь прикрыться.

Я тяжело вздыхаю, приподнимая бровь.

– А, то есть теперь ты скромничаешь? Где все это было, когда ты умоляла меня о члене час назад?

– Тогда все было иначе! Я… ты…

Ее голос звучит так же звонко, как и во время секса, но он чертовски раздражает, когда я не погружен в нее.

– Ты не хочешь, чтобы Вик тебя видел? – спрашиваю я, вздергивая подбородок. – Тогда проваливай на хрен.

– Прости, что?

– Ты что, оглохла? Я сказал, убирайся. У меня куча дел.

Она пристально смотрит на меня секунду, как будто пытается понять, шучу я или нет. Я в ответ сверлю ее тяжелым взглядом, давая понять, что я чертовски серьезен и хочу, чтобы она убралась отсюда немедленно.

– Ладно, – наконец выдыхает она, соскальзывая с кровати и торопливо собирая свою одежду.

Вик не двигается. Он по-прежнему не смотрит на нее и даже не замечает ее присутствия, но она продолжает бросать на него взгляды, натягивая юбку и короткий топ. Чтобы выйти из моей спальни, ей приходится повернуться боком и проскользнуть мимо него. Как только она оказывается в коридоре, то бросает на меня взгляд через плечо.

– Пошел в жопу, – выплевывает она.

– Нет, спасибо. Твоя меня не прельщает, – бормочу я себе под нос, снимая презерватив и завязывая его, чтобы выбросить в мусорное ведро. Когда дверь захлопывается, я поднимаю с пола свои боксеры и брюки и натягиваю их, оставив рубашку валяться.

– Вижу, ты тут веселился, – замечает Вик. Кто-то другой мог бы сказать это в шутку, чтобы поддеть меня. Но в случае с Виком это всегда просто наблюдение. Он всего лишь констатирует факт.

Я пожимаю плечами, застегивая молнию на брюках.

– Просто отвлечение на ночь. Ничего особенного.

Наш младший брат Рэнсом просовывает голову в комнату и встает рядом с Виком.

– Не думал, что тебе нравятся блондинки, – комментирует он с ухмылкой.

– На самом деле она не была блондинкой, – замечаю я. – Не знаю уж, какого цвета ее волосы были раньше, но точно не светлые.

– Так что, Вик тебе рассказал? – спрашивает Рэнсом, и его ухмылка исчезает, а выражение лица становится серьезным.

– Да. – Я перевожу взгляд с одного на другого. – Он сказал, что это произойдет сегодня.

Рэнсом кивает, и кольцо в его брови сверкает.

– Наконец-то, черт возьми.

В течение многих лет мы пытались выследить человека, убившего нашу мать. У нас было не так уж много информации, кроме описания татуировки, которая могла принадлежать любому жителю города. Или даже просто прохожему. Но мы никогда не сдавались. Не прекращали попыток найти этого ублюдка и заставить его заплатить за то, что он сделал с нашей мамой.

И вот, наконец, мы получили нужную нам информацию.

– Я все еще думаю, что это рискованно, – говорит Вик своим обычным тихим голосом, переводя взгляд с меня на Рэнсома. – «Короли Хаоса» никогда раньше не обманывали нас, и я знаю, что они тоже хотят смерти этого парня. Но если их информация неверна, мы можем попасть в ловушку.

– Плевать, – отвечаю я. – Если возникнут проблемы, мы с ними разберемся. Нельзя упустить этот шанс.

Рэнсом хмыкает, складывая руки на груди. Он самый высокий из нас троих, хотя и ненамного.

– Мэлис прав. Мы не можем прошляпить это дело. К тому же, ты видел, как выглядели Эш и та цыпочка, когда рассказали нам об этом, Вик. Они относятся к смерти этого ублюдка так же серьезно, как и мы.

Виктор качает головой, но больше ничего не говорит.

Когда несколько недель назад член «Королей Хаоса» и какая-то седая тетка появились на нашей территории, чтобы поговорить, я понял, что это будет нечто грандиозное. Мы с «Королями» вращаемся в разных кругах. Они ведут свою деятельность в другой части Детройта, но мы уже работали вместе раньше.

Раз уж они собирались встретиться с нами, я был уверен, что дело серьезное. Что-то реальное. Они бы не стали так далеко заходить из-за пустяков.

И я был прав.

Они назвали нам имя человека с татуировкой, которого мы искали все это время.

Николай Петров.

Вместе с его именем они дали нам достаточно информации, чтобы выследить этого ублюдка и отомстить ему, и все, что они попросили взамен, – это чтобы мы дождались их разрешения, прежде чем убить его.

Я хотел найти этого сукина сына прямо здесь и сейчас и заставить его пожалеть о том, что он вообще появился на свет, но если «Короли» хотят, чтобы мы играли по определенным правилам, на то должна быть веская причина. Когда мы с братьями обсуждали это после нашей встречи с Эшем, я помню, как Рэнсом пожал плечами, а в его сине-зеленых глазах вспыхнул дикий огонек.

– Мы ждали так долго, – сказал он тогда. – Что для нас пара недель?

Для людей вроде меня еще несколько недель – это чертовски долго, но время наконец пришло.

Сейчас.

– Мы знаем, где Николай? – спрашиваю я Вика. – Где его найти?

Он кивает.

– Да.

Меня наполняет порочное предвкушение, удовлетворение, которое я испытывал от секса, переходит в нечто новое. Это другой вид удовольствия, который является из более глубокого и мрачного места.

– Хорошо, – говорю я. – Проверь место. Нам нужно знать, на что мы идем.

Вик снова кивает и направляется по коридору, Рэнсом следует за ним.

Мой близнец рос не совсем так, как мы с Рэнсомом, и иногда у него есть склонность замыкаться в себе. Но ему комфортно с его дражайшими компьютерами, и я всегда могу найти его сидящим в своей комнате за кучей мониторов, стучащим что-то по клавиатуре. Вик самоучка, но чертовски хороший хакер и программист, и это часто играло нам на руку. Однако, когда хочет, он может и силу применить.

Я провожу рукой по волосам и перевожу взгляд на фотографию на прикроватной тумбочке. На ней я, братья и наша мама. Снимок сделан давным-давно, когда мы были маленькими и она была еще жива. Наш отец тоже был на фотографии, но я его вырезал, не желая каждый день лицезреть морду этого ублюдка. Мне больше не нужны напоминания об этом куске дерьма.

Но мы четверо – я, Вик, Рэнсом и мама – были единым целым. Семьей.

И ее отняли у нас самым ужасным из возможных способов.

Я подхожу к комоду и достаю свежую футболку, мельком взглянув на себя в зеркало, пока надеваю ее. У меня татуировки повсюду, но одна на левой руке, прямо над бицепсом, самая важная.

Имя нашей мамы – Диана – и дата ее смерти.

Это первое, что я сделал, выйдя из тюрьмы, и всякий раз, когда я смотрю на тату, думаю о ней. Иногда, когда я вспоминаю, кем она была и как сильно заботилась обо всех нас, это немного меня успокаивает.

А порой выводит из себя.

Это один из тех случаев, когда мою грудь переполняет мрачная ярость. Она умерла, пока я был взаперти, меня не было рядом, чтобы защитить ее. Может, именно поэтому я, как только оказался на свободе, так старался найти урода, который это сделал. Так я мог бы как-то загладить свою вину перед ней, пусть это ее и не вернет.

На каком-то уровне я всегда винил себя в ее смерти, всегда задавался вопросом, могло ли все сложиться по-другому, если бы я был на свободе. Если бы я мог уберечь ее.

Я делаю глубокий вдох, который причиняет боль, будто в горле застряло стекло. Сейчас нет смысла гадать о том, «что, если». Сегодня мы отомстим человеку, который убил ее, и, возможно, ее душе станет легче, когда он сдохнет.

Я вытягиваю шею, а затем открываю другой ящик комода. В нем лежит оружие и другое снаряжение. Пистолеты, несколько ножей, кастеты, все, что может понадобиться для выполнения работы. Я хватаю пистолет и засовываю его за пояс, после чего направляюсь в комнату Виктора.

Все наши спальни наверху, комната Вика дальше по коридору от моей. Склад, в котором мы живем, внизу разделен на две отдельные зоны. Есть кухня и гостиная – часть нашего жилого пространства, а также мастерская, где мы выполняем работу.

Девчонка, которую я привел, едва мы вошли, тут же задрала нос, назвав это место грязным и засаленным, но я проигнорировал ее, потому что мне плевать. Кого это вообще волнует? Это мой дом. Склад дает нам место для ночлега и ведения бизнеса, то есть все, что нужно.

Комната Вика больше похожа на кабинет, чем на спальню. В углу стоит кровать, а у стены – шкаф, вот и все его личные вещи. Остальную часть комнаты занимает большой Г-образный стол, вмещающий все его компьютеры и экраны.

Когда я вхожу в комнату, раздается громкий стук клавиш по клавиатуре. Вик и Рэнсом сгрудились перед одним из компьютеров, не отрывая глаз от экрана.

– Мы можем зайти отсюда, – говорит Вик, указывая на экран. Он даже не поднимает глаз, когда я вхожу, но я знаю, что сейчас он обращается ко мне. – Я вырубил камеры здесь и здесь. – Он снова тычет пальцем. – И пока мы будем придерживаться этого пути, нас не поймают.

– Сколько у нас будет времени? – спрашивает Рэнсом Виктора. – Как долго будут отключены камеры?

– Достаточно долго, – отвечает Вик. – Можно не спешить, но ждать всю ночь не стоит.

Пока я слушаю их разговор, в груди поднимается жажда насилия.

– Будем наслаждаться каждой секундой, – бормочу я, сжимая руки в кулаки. – Так или иначе, он будет страдать.

Я слышу мрачность в собственном голосе, она отражается и во взгляде, которым одаривает меня Рэнсом. Лицо Вика менее выразительно, но я знаю, что в его груди пылает та же ярость.

Мы слишком долго ждали этого, метались, как звери в клетке. И теперь, когда нас наконец выпустили на свободу, мы не собираемся сдерживаться.

Возможно, мы не самые сильные игроки в Детройте, но это не имеет значения.

Нет никого более смертоносного, чем я и мои братья.

3

Уиллоу

Когда я возвращаюсь домой после дневных занятий, мне требуется две попытки, чтобы отпереть входную дверь. У меня сильно дрожат руки, и чтобы попасть внутрь мне приходится заставить себя сделать глубокий вдох.

Весь день мне было трудно сосредоточиться, я слишком хорошо понимала, что меня ждет.

Наконец я вхожу в дом и закрываю за собой дверь, защелкивая замок, как будто запертая дверь каким-то образом защитит меня от тревожных мыслей. Я ставлю сумку на пол и со вздохом прислоняюсь к двери. Затем закрываю глаза и пытаюсь погрузиться в тишину своей крошечной квартиры, но тут звонит телефон, разрушая тот маленький кусочек покоя, который я пыталась урвать.

– Дерьмо, – бормочу я себе под нос, доставая телефон из кармана. Увидев, кто звонит, я издаю стон. – Черт.

Это мама.

На секунду палец зависает над ее именем на экране, но я не отвечаю. Просто слушаю гудки, пока не включается голосовая почта. Моя приемная мать – последний человек, с которым я хотела бы сейчас разговаривать. Как только экран снова темнеет, я вздыхаю с облегчением и бросаю телефон на диван.

Обычно, когда я прихожу домой, у меня всегда есть что перекусить, но сегодня этого точно не случится, поэтому я даже не пытаюсь. Желудок скрутило в такой тугой узел, что я попросту не смогу ничего проглотить, а рвота в данный момент только усугубит ситуацию. Вместо еды я иду в душ и пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы привести себя в порядок, даже если мне кажется, что я больше никогда не буду чистой.

Прошлой ночью Карл сказал мне, когда и где встретиться с мадам из борделя, чтобы я смогла продать свою девственность какому-нибудь неизвестному покупателю.

Каждый раз, когда я слишком сильно задумываюсь о том, что собираюсь сделать, в мозгу словно раздается тихий тревожный гул, заглушающий все остальное. В глубине души я не могу поверить, что действительно решилась на это, но не похоже, будто у меня есть другой выход. Деньги нужны мне больше, чем моя гребаная девственная плева.

Боже, как я это ненавижу.

Я прерывисто вздыхаю, потом еще раз, и тянусь за шампунем, чтобы вымыть голову. Хотелось бы мне использовать что-нибудь более дорогое и роскошное, но я предпочитаю дешевый шампунь «два в одном», который покупаю в аптеке. И его мне хватает.

Мыльная пена стекает по телу, скользит по шрамам и притягивает к ним мой взгляд.

Они уродливы. Всегда были уродливыми.

Отметины растянулись почти по всему телу так, что я не могу скрыть их все, не надевая рубашки с длинными рукавами и брюки. Однако сегодня вечером я не смогу этого сделать.

Я знаю, во мне нет ничего особенного, даже если не считать шрамов. У меня нет пышных форм или большой груди. Я не длинноногая и не грациозная. Кто-то однажды сказал мне, что, когда я кутаюсь в толстовку с капюшоном, у меня такой вид, будто я пытаюсь исчезнуть, и иногда я чувствую себя такой ничтожной, что мне реально этого хочется. Я хрупкая, тощая, белокурая и бледноватая, и никто на самом деле никогда не смотрит на меня дважды – если только я не на работе, и они не хотят выпить, или если не обсуждают за моей спиной шрамы, которые видны под моей короткой юбкой.

Нахмурившись, я сильнее тру шрамы на правой руке, почти не ощущая их. Шрамы на этой стороне самые сильные, но там повреждены нервы, из-за чего в одних местах все кажется приглушенным, а в других – сверхчувствительным.

– Это все не важно, – бормочу я себе под нос, после чего заканчиваю принимать душ и выхожу, вытираясь полотенцем. – Кем бы ни был этот мужик, он не ищет сногсшибательную красотку. Как и сказал Карл, все, что ему нужно – это девственница.

Хотя от этого я чувствую себя ненамного лучше, это единственное утешение, которое у меня имеется.

Но когда я вешаю полотенце и встряхиваю влажными волосами, то понимаю, что у меня есть еще одна проблема. Скорее всего, им нужно, чтобы я надела что-нибудь сексуальное для этого мероприятия, но большую часть моего гардероба составляют длинные брюки или леггинсы, а также свитера и толстовки оверсайз.

Дерьмо. Так не пойдет.

Я роюсь в комоде, пытаясь найти что-нибудь подходящее, и нахожу комбинацию, которая выглядит вполне сносно. Я даже не помню, как покупала ее, а это значит, что, возможно, она из маминых вещей и случайно затерялась среди моих, когда я собиралась для переезда.

От этого я чувствую себя еще хуже, но все равно надеваю ее.

Она нежно-персикового цвета, шелковистая на ощупь и такая короткая, что обнажает верхнюю часть бедер, сбоку красуется разрез. Бретельки натирают плечи, и я пытаюсь отрегулировать их, опуская вырез до тех пор, пока сквозь кружево не становится видна ложбинка между грудями.

Я не спеша укладываю волосы, сушу их феном, и они мягкими волнами рассыпаются по плечам. Затем я немного подкрашиваюсь, подводя глаза темным карандашом и крася губы в красный цвет.

Я даже не чувствую себя собой.

Желудок все еще сжимается, а когда я хватаю пальто и выхожу из квартиры, к горлу подступает желчь.

– Ты сможешь, – шепчу я себе. – Это всего лишь одна ночь, а потом все закончится.

Может, если я буду продолжать повторять себе это, то успокоюсь.

Карл дал мне адрес борделя, и я доезжаю на автобусе до ближайшей остановки, а остаток пути иду пешком. Несмотря на пальто, которое прикрывает комбинацию, я чувствую, будто люди видят сквозь него. Видят, во что я одета. Щеки пылают, и последние пару кварталов до борделя я практически пробегаю трусцой.

По сравнению со стриптиз-клубом, в котором я работаю, бордель выглядит довольно невзрачно. Ничем не примечательное здание из простого кирпича, с запечатанными окнами, которое могло бы быть чем угодно – от офиса до какого-нибудь места для проведения медицинских процедур. Однако мне кажется, что это место по типу «если знаешь, то знаешь». Я открываю дверь и вхожу внутрь.

Меня окутывает запах свечей и благовоний, и ко мне подходит высокий мужчина с мускулистыми татуированными руками, оглядывая меня с ног до головы.

– Заблудилась, что ли?

Я качаю головой, пытаясь обрести дар речи.

– Н-нет. У меня тут встреча с… Жизель?

Он смотрит на меня еще секунду, а затем поворачивается и уходит в заднюю дверь.

Я стою там, где он меня оставил, нервно заламывая пальцы и оглядывая голые стены вестибюля. Как и снаружи, эта комната выглядит неприметной, наверняка это было сделано специально, чтобы не привлекать лишнего внимания к тому, что происходит в задней части заведения.

Высокий мужчина возвращается через минуту в сопровождении женщины с суровым лицом. Она высокая блондинка и держится с видом человека, которому все нипочем. Когда она оглядывает меня, мне приходится бороться с желанием еще сильнее закутаться в пальто.

– Это тебя Карл прислал? – спрашивает она. Когда я киваю, она резким движением указывает на меня пальцем. – Пошли со мной.

Жизель проходит через дверь в боковую комнату в задней части здания, закрывает за мной дверь, а затем оглядывает меня более внимательно, переводя взгляд с головы на стоптанные туфли, которые я надела.

– Срань господня, – фыркает она. – Мне казалось, я говорила Карлу насчет дерьмовых девчонок, которых он мне подсылает. В «Розовом саду» главное – качество, а я что-то его не наблюдаю.

Во мне вспыхивают смущение и гнев, и я не могу удержаться, чтобы не огрызнуться в ответ:

– Вот уж не знала, что для обычного лежания на спине нужны высокие стандарты.

Жизель прищуривается, глядя на меня, и совсем не выглядит довольной. Затем она делает шаг вперед и, схватив меня за запястья, дергает их вниз. После чего распахивает пальто и рассматривает мой наряд – ее мнение о нем ясно читается на ее лице.

– Невероятно, – бормочет она.

Похоже, мое лицо постоянно будет красным, как помидор, от всей этой ужасной и неловкой обстановки, но когда руки Жизель начинают блуждать по моему телу, все становится еще хуже. Она ощупывает меня, обхватывая ладонями сиськи, затем протягивает руку мне за спину, чтобы потрогать задницу. Когда она прикасается к шрамам на правом бедре, то морщится, а я смотрю в пол, мечтая исчезнуть.

– Что, черт возьми, Карл в тебе нашел? – вопрошает она, и я не знаю, то ли она хочет услышать ответ, то ли просто жалуется вслух.

– Он сказал, вам нужны девственницы, – шепчу я, стыдясь собственного мягкого голоса.

Жизель приподнимает бровь, глядя на меня.

– Судя по тому, как ты выглядишь, похоже, так и есть, но мне надо убедиться. Если ты пытаешься провернуть какую-то аферу ради денег, это разрушит мой бизнес.

– Вовсе нет! – настаиваю я, будучи в шоке оттого, что мне приходится защищать свою невинность перед кем-то подобным. Ее оскорбления ранят, но она права. Не то чтобы раньше я хоть кого-то интересовала.

Ведя себя так, будто не слышит меня, она постукивает по бедрам, чтобы я раздвинула ноги. Меня охватывает ужас, когда я понимаю, что она собирается сделать, и внутри зарождается тошнота. Жизель натягивает перчатку, затем отодвигает в сторону мои дешевые черные трусики, и вводит в меня сначала один палец, а после и другой. Всего на несколько дюймов. Это похоже на клинический осмотр, типа как у гинеколога, но ощущается в разы хуже, учитывая специфику того, что меня ждет.

– Сойдешь, – наконец объявляет Жизель.

Она вытаскивает пальцы и снимает перчатку, после чего начинает стремительно двигаться. Она срывает с меня пальто и отбрасывает его в сторону, оставляя меня стоять посреди комнаты в одной комбинации. Ее руки скользят к моим волосам, распушая их и заправляя пряди за уши.

– Вот основные правила, – коротко говорит Жизель, продолжая хлопотать. – Ты будешь делать все, что захочет твой клиент. Что бы это ни было. Если хочешь, чтобы тебе заплатили, придется делать все. В конце вечера, если не поступит никаких жалоб, ты получишь свои деньги. Поняла?

– Да, – шепчу я, кивая.

Она отступает на шаг, окидывая меня последним взглядом. Кажется, она все равно недовольна, поэтому качает головой.

– Надеюсь, этого будет достаточно. Пойдем со мной.

Я хватаю пальто, после чего Жизель уводит меня в комнату в задней части здания, и, клянусь, с каждым шагом мои ноги дрожат все сильнее. Наконец, она останавливается перед дверью, открывает ее и практически вталкивает меня внутрь. Она больше ничего не говорит, просто уходит, закрывая за собой дверь.

Мой взгляд мечется по сторонам, пульс учащается, но потом я понимаю, что одна. Клиента еще нет.

Слава богу.

Не знаю уж, чего я ожидала, но учитывая название – «Розовый сад», – я думала, комнаты будут получше. Здесь почти ничего нет, только кровать и прикроватный столик с лампой, но, думаю, для того, что здесь сейчас произойдет большего и не нужно.

Я засовываю пальто под кровать, затем немного прохаживаюсь по комнате, не в силах усидеть на месте, так как тело пульсирует от адреналина и тревоги. Хотя я не думаю, что это вызовет хорошее первое впечатление у человека, который скоро войдет в дверь. Поэтому я заставляю себя сесть на кровать, ерзая и пытаясь успокоиться.

Через несколько минут, которые кажутся одновременно и долгими, и ужасно быстрыми, дверь снова открывается. В комнату входит мужчина, и у меня перехватывает дыхание. Первое, что я замечаю, это то, что он огромен. Вышибалы в «Сапфире», конечно, крупные парни, но этот мужчина просто гора. Все в нем выглядит брутальным и суровым, и мое сердце учащенно бьется, когда его темные глаза встречаются с моими. У него квадратная челюсть и толстая шея, темные волосы коротко острижены.

Он замечает меня, сидящую на кровати, и подходит, чтобы рассмотреть получше, проделывая те же манипуляции, что и Жизель до этого. Когда его внимание привлекают мои шрамы, я вижу, как губы мужчины кривятся в усмешке.

– Где получила? – спрашивает он, и его голос звучит глубоко и с сильным, кажется, русским акцентом, что объясняет некоторые вещи.

От этого вопроса у меня внутри все переворачивается, а во рту внезапно пересыхает. Говорить о своих шрамах с этим ужасающим мужчиной почему-то кажется еще худшим вариантом, нежели заниматься с ним сексом, и даже если бы я хотела сказать, у меня не получилось бы, так как я утратила дар речи. Поэтому я просто не отвечаю.

Он прищуривается из-за моего молчания и наклоняется. Его толстые пальцы так крепко сжимают мой подбородок, что я вздрагиваю.

– Когда я задаю тебе вопрос, тебе лучше ответить мне, – рычит он. – А когда велю что-то сделать, лучше повиноваться.

Он делает паузу, словно ждет, что я что-то скажу, но ведь не думает же он, что я смогу вымолвить хоть слово, пока он вот так нависает надо мной?

– Если ты не умеешь разговаривать, – ворчит он, – тогда, может, мне стоит использовать твой рот иначе.

После этого он набрасывается на меня, не давая сказать и слова. Одна из его огромных ручищ хватает меня за плечо, стаскивает с кровати и толкает вниз, так что я оказываюсь на коленях перед ним. Сердце бешено колотится, тяжело ударяясь о ребра, когда он одной рукой расстегивает штаны, вытаскивает член и прижимает его ко мне.

Это самый большой член, который я когда-либо видела, что, думаю, ни о чем не говорит, поскольку раньше я видела вблизи только один. Но его эрекция выглядит просто чудовищной, и я не представляю, как он поместится у меня во рту.

Я замираю, чувствуя тошноту в животе, а мужик нетерпеливо рычит. Когда я не бросаюсь отсасывать ему, он трется головкой члена о мои губы.

– Открой, – требует он глубоким и хрипловатым голосом.

– Я…

Я начинаю говорить ему, что не знаю, как это сделать, но он просто пользуется случаем и проталкивает член меж моих губ прямо в рот. Я тут же задыхаюсь, пытаясь схватить немного воздуха от такого резкого проникновения. Я делала минет всего один раз и понятия не имею, как нужно правильно, но это его не останавливает. Он только мычит и проводит своим стволом по моему языку, от его толщины у меня слюна стекает по подбородку, а глаза наполняются слезами.

– Шире. И следи за своими гребаными зубами.

Он хватает меня за волосы и, используя их как рукоятку, дергает мою голову взад-вперед, заставляя принимать все больше и больше его члена. Каждый раз, когда он попадает мне в горло, я давлюсь, отплевываюсь и кашляю.

Через несколько мгновений мужик бормочет что-то себе под нос по-русски, вероятно, ругательство.

– Мелкая сучка, – ворчит он. – Ни хрена не умеешь.

Он снова дергает меня за волосы, чтобы оттащить от своего члена. Я хватаю ртом воздух, когда он поднимает меня с пола.

– Похоже, годишься только для одного. – Он мрачно усмехается. – Надеюсь, твоя тугая маленькая киска готова.

С этими словами он бросает меня на кровать так, словно я ничего не вешу. Затем хватает за лодыжки и рывком раздвигает ноги, а сам устраивается между моими бедрами, занимая до хрена места. Его глаза темнеют от гнева и нетерпения, дыхание учащается. Когда он берет меня за запястья одной рукой и заводя их мне за голову, я вырываюсь из его хватки, инстинктивно сопротивляясь.

– Лежи смирно, – рычит он.

Я знаю, что должна делать то, что он говорит. Знаю, что согласилась на это, знаю, что мне нужны деньги. Но я все равно ничего не могу поделать и извиваюсь под ним, пытаясь вырваться. Дыхание становится прерывистым.

Мужик свободной рукой хватает меня за комбинацию и грубо дергает. Шелковистая ткань рвется, открывая ему вид на мою грудь и живот, и в его глазах вспыхивает темный голод. Он оглядывает мое тело и, увидев простые черные трусики, качает головой, видимо, собираясь сорвать и их.

Мое дыхание становится почти судорожным, и я зажмуриваю глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

За пределами комнаты раздается слабый звук. Я не уверена, что это, но пытаюсь сосредоточиться на нем, а не на гиганте, прижимающем меня к кровати своим большим телом. Он просовывает руку мне между ног, приподнимаясь надо мной.

– Ты, конечно, уродливая сучка, но, по крайней мере, будешь достаточно тугой, чтобы компенсировать…

Дверь распахивается, обрывая его на полуслове.

Раздаются два негромких хлопка. Мужчина дергается, кряхтит и валится на меня сверху. Его вес душит меня, а по телу, просачиваясь сквозь разорванную комбинацию, начинает растекаться нечто теплое и влажное.

Кровь.

4

Рэнсом

Выстрелы достигают цели, и мы втроем, как единое целое, входим в комнату. Мы проделывали подобное столько раз, что научились работать сплоченно.

Вик быстро осматривает комнату, чтобы убедиться, что нас не подстерегает никакая угроза. Это его обычная работа – следить за тем, чтобы путь был свободен, и расчищать его, если потребуется.

– Тут чисто! – кричит он.

Мэлис делает шаг вперед и поднимает Николая с кровати, и оказывается, он свалился на девушку. На ней разорванная ночнушка, которая теперь залита ярко-красной кровью.

– Вставай, сука, – рычит Мэлис, стаскивая Николая с матраса и швыряя его в угол комнаты.

Бугай сползает на пол, оставляя на стене кровавый след. Он тяжело ранен, но еще жив, его грудь тяжело вздымается. Глаза открыты, и, хотя и затуманены, в них достаточно жизни, чтобы понять, что происходит.

Его рука начинает двигаться, вероятно, в попытке схватиться за оружие, но Мэлис уже рядом. Он набрасывается на Николая, прежде чем тот успевает сделать что-то помимо вытаскивания ножа, который был припрятан у него в кармане брюк. Мэл выбивает ногой лезвие, а затем для пущей убедительности наступает Николаю на руку.

В комнате раздается хруст костей.

Ноздри Николая раздуваются, но он не кричит от боли. Очевидно, он из тех парней, что родились и выросли в подобном дерьме. Привыкли получать травмы, жить на острие ножа. Но он, наверное, гораздо больше привык быть охотником, а не жертвой.

Мэлис наклоняется и хватает Николая за волосы, его пальцы перебирают короткие пряди у самой кожи головы. Он поднимает голову бугая и смотрит ему прямо в глаза.

– Помнишь Диану Воронину? – выплевывает брат.

Грудь Николая тяжело вздымается, но он ничего не говорит, лишь прищуривается, глядя на Мэлиса так, словно собирается в него плюнуть. Но еще до того, как он успевает набрать слюну в рот, Мэлис снова наступает ему на руку, на этот раз сильнее. Лицо Николая искажает боль, и он, тяжело дыша, обнажает окровавленные зубы.

– Я задал тебе вопрос, урод, – огрызается Мэлис.

– Мэл, – окликаю я, бросая ему нож. – Такой парень, как он, скорее всего, в свое время завалил до черта беззащитных женщин. Может, ему просто нужно, чтобы ты освежил его память?

Мэлис берет нож и наклоняется, от него исходит гнев и жажда насилия.

– Да, возможно, ты прав. – Его голос звучит мягко. Опасно. – Может, ему и правда нужно напоминание.

Он разрезает рубашку Николая спереди, обнажая чертовски бледную кожу. Он весь в шрамах и татуировках, хотя и близко не подошел к тому количеству, что есть у Мэлиса.

– Я бы вырезал ее гребаное имя на твоей коже, – рычит Мэлис. – Но ты недостоин носить его.

Вместо этого он приставляет нож к груди Николая и просто начинает вырезать на ней линии, пробивая кожу достаточно глубоко, чтобы на поверхности сразу выступила кровь. Николай рычит, и мне трудно сказать, то ли ему наконец-то больно, то ли он просто разозлился. В любом случае, это не имеет значения. Есть только один способ покончить со всем этим.

Я подхожу ближе, попадая в поле его зрения, и его дикие глаза останавливаются на мне.

– Диана Воронина, – повторяю я. – Она была медсестрой. Примерно такого роста. – Я поднимаю руку, показывая ее примерный рост. – Темно-каштановые волосы, ярко-зеленые глаза. Улыбка, которой она одаривала практически любого. Припоминаешь?

– Пошел на хрен ты и эта сука, кем бы она ни была, – выплевывает Николай, его голос с сильным акцентом наполнен болью.

Мэлис вонзает нож еще глубже, прямо под мышку с правой стороны.

Я цокаю языком и качаю головой.

– Прости. Неверный ответ. Давай-ка посмотрим, может, это сработает. Однажды вечером она возвращалась домой с работы. Она была медсестрой и посвятила свою жизнь помощи людям. Кто-то выстрелил ей в голову. – Я подхожу еще на шаг ближе, становясь прямо за спиной Мэлиса. – Это была не шальная пуля и не несчастный случай. Ей выстрелили прямо сюда. – Я указываю себе между глаз, ни на секунду не отводя взгляда от Николая. – И с близкого расстояния, судя по тому, что мы узнали из отчета.

– Мы знаем, что это сделал ты, – вступает в разговор Вик. Его голос звучит так же бесстрастно, как и всегда, он сохраняет над собой жесткий контроль даже сейчас, когда мы смотрим на человека, убившего нашу маму. – Мы хотим знать, почему.

Николай переводит взгляд с одного из нас на другого, и вид у него такой, будто он сейчас сдохнет. Его глаза налиты кровью, а на губах пузырями выступает кровь, когда он, наконец, снова заговаривает. Пули, выпущенные Мэлисом в спину, вероятно, пробили одно из его легких.

– Я помню, – хрипит он через мгновение. – Ага, точно. Это был просто бизнес.

– Бизнес? – вопрошает Мэлис, от ярости его слегка трясет. – Это что еще, черт возьми, значит? Она была нашей матерью.

– Она оказалась не в том месте, не в то время. Увидела, как я завалил кое-кого, и я не мог оставить ее в живых после этого. Да, я убил ее. И после этого больше никогда о ней не вспоминал. А ты типа проливаешь слезки из-за каждого никчемного куска дерьма?

Зря он так. За его словами тут же следует реакция. Мэлис вонзает нож еще глубже, а я сжимаю руки в кулаки, пытаясь справиться с яростью.

Наша мать была настоящим ангелом. Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, и по сей день никто и близко не сравнился с ней. Она была единственной, кто делал все, что мог, чтобы помочь нуждающимся. Она была из тех мам, которые знают, как заставить своих детей улыбаться, и хотят, чтобы они были счастливы. Она была последним человеком, который заслуживал такой смерти. Мы любили ее всем сердцем, и того, что этот ублюдок так говорит о ней, достаточно, чтобы окончательно взбесить нас.

Даже Вик, кажется, на пределе своих сил. Он идет вперед, и они с Мэлисом оказываются прямо перед Николаем, два предзнаменования рока. Вик отступает назад, а затем пинает Николая в бок, достаточно сильно, чтобы сломать тому пару ребер. Судя по болезненному стону, туда он и целился.

Мэлис вытаскивает нож и снова вонзает его, слегка проворачивая.

Остаюсь только я.

Я выдерживаю взгляд Николая, пока он терпит пытки, и качаю головой.

– Когда мы с тобой закончим, ты даже куском дерьма не будешь, – обещаю я.

Мы принимаемся мучить его. Не торопимся, по очереди наносим удар за ударом. Я наступаю ему на другую руку, а Вик ломает еще несколько ребер. Когда Мэлис отпускает Николая, тот оседает, тяжело дыша и пытаясь обхватить ушибленные места. Поэтому мы калечим его еще чуть-чуть.

А потом еще для пущей убедительности.

Когда мы заканчиваем, Мэлис возвышается над ним, и выражение глаз брата можно было бы посчитать почти диким, если бы оно не было таким расчетливым. Он берет лампу с тяжелым бронзовым цоколем с тумбочки рядом с кроватью и на секунду взвешивает ее в руке, словно пытаясь прикинуть, сколько она весит. А затем он с силой опускает ее на голову Николая, с хрустом сокрушая его череп.

После этого в комнате воцаряется тишина. Мы втроем стоим плечом к плечу и смотрим на тело Николая, наслаждаясь смертью человека, который отнял у нас нечто столь ценное.

Затем мое внимание привлекает какое-то движение.

Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка, лежавшая до этого на кровати, выхватывает что‐то из-под нее и бросается к двери. В пылу одержимости я почти забыл, что она здесь, особенно учитывая, что она не издала ни звука с тех пор, как мы ворвались в комнату.

Она быстра, но я быстрее. Прежде чем девчонка успевает убежать, я хватаю ее за руку и дергаю назад. На ней короткая порванная комбинация, и она вся в крови Николая, потому что была под ним, когда в него выстрелили. Она дико сопротивляется, пытаясь вырваться, и я держу ее еще крепче, прижимая к себе спереди руками.

– Нет. Пожалуйста, – хнычет она, пытаясь втиснуть помятое пальто, которое держит в руках, между нами, чтобы оттолкнуть меня. – Прошу!

Она слегка приподнимает голову, пытаясь высвободиться, и, когда я рассматриваю ее заплаканное лицо получше, то понимаю, что знаю ее. Это та самая девушка, с которой я столкнулся прошлой ночью возле «Сапфира». Помню, подумал, что тогда она выглядела расстроенной, но это ничто по сравнению с тем, как она выглядит сейчас.

Наша борьба привлекает внимание моих братьев, и они переключают свое внимание с тела подонка на хрупкую девчонку в моих руках.

– Проклятье, – выплевывает Мэлис, прищурившись.

Девушка вздрагивает от резкости его тона, дрожа как осиновый лист. Ее лицо бледное, почти белое от шока и страха, а по щекам текут крупные слезы. У нее карие глаза, но когда на них падает свет, в темной глубине выделяются золотистые искорки, и мне трудно отвести взгляд даже на секунду.

Она выглядит чертовски испуганной и разбитой, и какая-то часть меня сочувствует ей за то, что она увидела. На самом деле она едва ли похожа на тех девушек, которые обычно трудятся в подобных местах, и если это ее первая ночь на работе, то ей охренеть как не повезло.

Ее большие, широко распахнутые глаза встречаются с моими, и она замирает. На бледном лице отражается узнавание, когда она понимает, что тоже уже встречала меня раньше. Мы застываем так на секунду, и ее метания замедляются, когда она, моргая, пялится на меня.

Затем момент проходит, и девушка вырывается из моих рук, пользуясь моей рассеянностью и тем, что я ослабил хватку. Она снова бросается к двери, но Вик оказывается там раньше, чем она успевает что-либо предпринять. Он встает перед дверью, скрестив руки на груди, на его лице застывает мрачное выражение.

Мэлис, стоящий в стороне, поднимает пистолет.

Девушка мгновенно реагирует, резко вздрагивая и прижимаясь к стене, как будто это может защитить ее. Ее грудь тяжело вздымается, она похожа на загнанного в угол зверя, оглядывающегося в поисках места, где можно спрятаться.

С такой точки у меня получается разглядеть ее получше. У нее шрамы по всей правой руке, и выглядят они так, словно остались от какой‐то травмы. На ноге их еще больше, они скрываются под порванной комбинацией, так что я не могу сказать, как далеко они простираются.

Ее взгляд устремляется на меня, в то время как Мэлис держит пистолет направленным прямо ей в голову. В ее глазах мелькает нечто, оно зовет меня, – взгляд надежды, – словно она думает, что я спасу ее, основываясь на том небольшом взаимодействии, которое у нас было до этого момента.

Черт.

Обычно мы с братьями – единое целое. Мы все делаем вместе, и никто не может встать между нами, потому что мы все на одной волне.

Но что-то особенное в выражении бледного лица этой девушки заставляет меня остановиться. Оно поражает меня сильнее, чем я ожидал, и, прежде чем Мэлис успевает выстрелить в нее, я отбиваю его руку в сторону, посылая пулю мимо цели. Вместо этого та врезается в стену прямо рядом с головой девушки, и она вскрикивает, закрывая лицо руками.

– Какого хрена, Рэнсом?

Мэлис резко оборачивается и смотрит на меня, ноздри гневно раздуваются.

– Мы не можем убить ее, – тихо говорю я.

– О чем ты, мать твою?

– Ты глянь на этого ублюдка. – Я указываю на комок плоти и крови – все, что осталось от Николая. – Он убил нашу мать, потому что ей просто не повезло, верно? Потому что она оказалась не в том месте не в то время. Если мы убьем эту девушку, то станем такими же, как он. – Я бросаю взгляд на Виктора, который стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает за происходящим. – Поддержи меня, Вик.

Виктор просто выдыхает, не соглашаясь ни с тем, ни с другим. У меня такое чувство, будто он еще не выбрал сторону, поэтому перебирает в голове множество вариантов.

Челюсть Мэлиса сжимается, и я наблюдаю, как на его лице быстро сменяют друг друга несколько эмоций. Ярость – главная из них, но таков уж Мэлис, так что это неудивительно. Он явно борется с собой, разрываясь между доступными нам вариантами.

– Ну же, Мэлис, – бормочу я. – Ты же знаешь, что я прав.

Его ноздри раздуваются от раздражения, и он подходит к девушке, оказываясь прямо перед ее лицом. Пистолет с глушителем по-прежнему нацелен ей в голову, но его палец уже свободнее лежит на спусковом крючке.

– Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, мы тебя на хрен завалим, – тихо говорит он ей. – Без колебаний. Без вопросов. Без вторых шансов. Мне насрать, по какой причине ты это сделаешь и кому разболтаешь. Откроешь рот, и ты покойница. Уяснила?

Она кивает. Ее глаза так широко раскрыты от испуга, что теперь как будто занимают большую часть лица.

Секунду он стоит, разглядывая ее, словно пытаясь понять, врет она или нет. Но даже Мэлис, каким бы недоверчивым и злым он ни был, не может не увидеть правду в страхе на ее лице. Она явно в ужасе от того, что может с ней произойти.

Это заставляет его немного отступить. Он делает шаг назад, хотя и продолжает целиться в нее из пистолета.

– Имя, – требует он.

Девчонка открывает рот, но сначала не издает ни звука. Затем она снова смотрит на пистолет в руке Мэлиса и изо всех сил пытается обрести дар речи.

– У-Уиллоу, – удается ей произнести. – Уиллоу Хейз.

Мэлис смотрит на Вика, и брат кивает.

– Уже занимаюсь. – Он набирает что-то в своем телефоне, используя свой особый навык поиска всякой хренотени. Мгновение спустя он кивает, поднимая взгляд. – Это она. Она говорит правду.

Мэлис выглядит так, будто вот-вот сплюнет на пол и выбежит вон. Его и без того резкие черты искажают отвращение и гнев. Он делает глубокий вдох и резко выдыхает, затем отступает назад, наконец опуская пистолет.

На секунду девушка застывает на месте, смотря на него; ее ноги жутко дрожат.

Я откашливаюсь, чтобы привлечь ее внимание, и, когда ее взгляд устремляется на меня, киваю в сторону двери.

– Тут тебе пора улетать, пташка, – бормочу я.

Эти слова отрезвляют ее, и она бежит к двери, стремясь поскорее покинуть комнату, как будто боится, что Мэлис выстрелит ей в спину, если она не поторопится.

– Черт, – повторяет Мэлис, засовывая пистолет за пояс брюк.

Я смотрю девушке вслед, рассеянно прикусывая пирсинг на языке. Возможно, было ошибкой оставлять ее в живых, но я не мог позволить Мэлу просто убить ее. Мы уже убили хозяйку этого притона, а также охранника у входа, и из-за этого я едва ли буду чувствовать себя плохо. Но эта девушка выглядела слишком милой и невинной. Она не была замешана в этом дерьме, как все остальные, кто погиб этой ночью.

– Пора закончить это дело, – говорит Виктор, убирая телефон. – Мы и так потеряли слишком много времени.

– Верно, – соглашаюсь я, кивая и встряхивая головой, дабы немного прояснить ее. – Пора сжечь этого ублюдка.

Мы разделяемся и разливаем керосин по всему борделю, готовясь спалить его дотла, чтобы замести свои следы.

5

Уиллоу

Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.

Я выбралась из борделя целой и невредимой, хотя все это время боялась, что кто-то из них передумает и пойдет следом, чтобы убить меня. Но я выбегаю на тускло освещенную улицу одна и, как только покидаю здание, жадно вдыхаю ночной воздух.

Я не могу поехать домой на такси или автобусе, поскольку на мне нет обуви и я вся в чужой крови, поэтому набрасываю пальто и отправляюсь пешком, изо всех сил стараясь держаться переулков, чтобы меня не заметили. Понятия не имею, как бы я объяснила то, что произошло этим вечером, если бы меня кто-нибудь увидел. В голове все еще проносятся угрозы парня по имени Мэлис.

Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, мы тебя на хрен завалим.

От одной мысли об этом у меня сводит живот, и я обхватываю свою талию одной рукой. В боку больно стреляет. Я чувствую себя ужасно беззащитной, пока бегу по улице в подобном виде. Во многих отношениях. На мне по-прежнему лишь разорванная комбинация, в которой я была в борделе, и я пытаюсь поплотнее закутаться в пальто, пока бегу, тяжело дыша и стараясь не споткнуться о выступающие камни и кирпичи.

В какой-то момент я прохожу мимо дешевого бара, из которого доносится музыка, и группа парней, тусующихся у входа, замечает меня.

– Ну и ну, – кричит один из них. – Куда собралась, детка?

– Ага, тебя покатать, крошка? – добавляет другой. – У меня тут кое-что для тебя есть!

Он хватает себя за промежность и делает вид, будто трахает меня, пока остальные смеются. Я продолжаю двигаться, обходя их и молясь, чтобы они не решили напасть на меня. Один из них качает головой и сплевывает в сторону.

– Отвалите от нее. Она, похоже, жестко обдолбанная, – говорит он. – Или с таблеток только слезла. Не суйте член в чокнутых.

Они либо не видят пятен крови у меня под пальто, либо не осознают, что это такое. В любом случае, я прячусь в тени, пока они не передумали оставить меня в покое, и продолжаю бежать.

Мое тело вот-вот сдастся, но я не останавливаюсь. Грудь болит, легкие требуют больше воздуха, чем я могу вдохнуть, а сердце бешено колотится. Ступни горят, ноги дрожат, и с каждым шагом я чувствую, что вот-вот упаду. Но я не могу остановиться. Я продолжаю, спотыкаясь, идти вперед, зная, что обязана добраться до дома.

Наконец, пробежав несколько миль, я вижу впереди знакомое здание. Я почти рыдаю от облегчения, врываясь внутрь и поднимаясь по лестнице быстрее, чем когда-либо прежде. Я задыхаюсь и дрожу, и трясущимися пальцами открываю дверь, затем захлопываю ее и запираю на засов.

Я подхожу к каждому окну и проверяю, заперты ли они.

У меня сильно дрожат руки, когда я пытаюсь наполнить стакан водой из-под крана, и в итоге роняю его. У меня сводит живот. Меня рвет прямо в раковину, я хватаю ртом воздух и изо всех сил держусь за столешницу.

Обычно после рвоты я чувствую себя лучше, но на этот раз мне только хуже. События сегодняшнего вечера обрушиваются на меня с ужасной силой, наполняя мои внутренности неприятным чувством, которое никак не проходит. Кожа становится липкой, и я отталкиваюсь от столешницы, одновременно срывая с себя пальто и комбинацию. Они покрыты засыхающей кровью. Я вытаскиваю ключи и мобильный телефон из карманов пальто, затем пихаю одежду в пакет для мусора, не желая больше никогда ее видеть.

Руки тоже в крови, и когда я смотрю на свое тело, то вижу, что и все остальное также в этой проклятой алой жидкости.

Из горла вырывается тихий стон, и я практически бегу в ванную, включаю душ и делаю воду настолько горячей, насколько могу выдержать. Древние трубы жалобно лязгают, но вскоре ванную наполняет пар, и я встаю под душ.

Горячая вода приятно касается моей кожи, и кровь начинает смываться. Я тру тело, и темно-красная вода стекает в канализацию вместе с грязью с ног. Ведь я бежала домой босиком. Ступни болят, но, по крайней мере, я не наступила на стекло или что-то в этом роде.

Я пытаюсь успокоиться, стоя под струями воды, закрыв глаза и вдыхая горячий воздух, пахнущий мылом.

– Все в порядке, Уиллоу, – шепчу я себе под нос. – В порядке. С тобой все в порядке.

Я делаю так уже много лет – успокаиваю себя, вместо того чтобы поручить это кому-то другому. Обычно это срабатывает, но сейчас не имеет значения, сколько раз я повторяю эту мантру, все равно не могу выбросить из головы образы сегодняшнего вечера. Они проносятся у меня в голове, начиная с того момента, как тот русский мужик рухнул на меня сверху, и до того липкого, теплого ощущения, как его кровь начала заливать мое тело.

Я была уверена, что он погиб от выстрелов, которые заставили его упасть на меня, но тут ворвались трое мужчин и довели дело до конца. Самым жестоким из возможных способов. Судя по тому, что они сказали, у них был серьезный зуб на русского, и мне, застыв на кровати, довелось наблюдать, как они по очереди причиняли ему боль, заставляя страдать. Эти трое были такими злобными, такими решительными и не сдавались. Им было больно от того, что он сделал, поэтому они постарались причинить ему как можно больше боли. И русский не выказал никаких угрызений совести, так что, думаю, он получил по заслугам, однако…

В голове продолжают мелькать образы: море крови, звуки хруста костей того мужчины и тот последний тошнотворный треск, когда этот Мэлис размозжил ему голову.

Пока я прокручиваю все это в голове, у меня подкашиваются колени, и в итоге я сгибаюсь, держась за стену и тяжело дыша через нос. Всего этого так много, слишком много. Влажный воздух из душа внезапно кажется таким густым, что я едва могу дышать.

Я вытираюсь так быстро, как только могу, стараясь не оставить следов крови, а затем выхожу, натягивая рубашку с длинными рукавами и спортивные штаны. Так приятно снова укрыться нормальной одеждой, после того как меня пожирали глазами русский парень и те мужчины у бара.

Сердце все еще колотится, и я прижимаю к нему руку, считая удары, пытаясь успокоиться.

– Все в порядке, Уиллоу, – шепчу я снова, но мантра по-прежнему не срабатывает.

Издалека доносится трель телефона, и внезапный звук заставляет меня подпрыгнуть так, что из меня вырывается тихий вскрик. Я прихожу на кухню за телефоном и вижу на экране сообщение от Эйприл, главной сучки колледжа, которая любит мучить меня в свободное от учебы время.

– Черт, – бормочу я себе под нос.

Я просматриваю текст, перечитываю его несколько раз, но с трудом перевариваю. Речь идет о групповом проекте, который мы делаем на одном из занятий, и мне кажется таким нереальным думать о колледже в эту секунду. Это так обыденно, так нормально по сравнению со всем, что только что произошло со мной.

Эти два события настолько не совпадают, что я чувствую себя еще хуже, совершенно не в себе, будто плыву в каком-то тумане.

Вся эта ситуация ощущается… неправильно.

Будто это просто не может быть правдой.

Телефон в руках кажется ужасно тяжелым, и я почти в оцепенении набираю ответ, обещая отправить ей по электронной почте свою часть проекта, чтобы она могла добавить ее в PowerPoint.

Затем я кладу телефон и вздыхаю.

Уже поздно, мое тело измучено и болит. Кажется, словно эта ночь длилась целую неделю. Даже целый год. Я вымотана.

Медленно двигаясь, я заползаю на кровать и зарываюсь под одеяло. Оставляю свет включенным, думая, что так буду чувствовать себя в большей безопасности. В детстве я так делала, когда хотела убедиться, что в шкафу или под кроватью нет чудовищ.

Темные существа ненавидят свет.

Но лежа в своей крохотной кровати и прислушиваясь к биению сердца, я представляю влияние света совсем в ином ключе. Мое воображение рисует картинку: свет помечает мою квартиру, точно цель на карте, призывая троицу парней-убийц прийти и прикончить меня. Поэтому я тут же вскакиваю и выключаю свет.

Обычно в конце долгого, изнурительного дня мне ничего так не хочется, как свернуться калачиком в постели и задремать. Из-за работы, учебы и забот о деньгах я вечно не высыпаюсь.

Но сегодня, чтобы провалиться в сон, мне требуется несколько часов.

6

Виктор

Свет, исходящий от множества экранов, окружающих меня, отбрасывает тени в темной комнате.

Я сосредоточенно перевожу взгляд с одного монитора на другой, работая над своей задачей. У меня в наличии различные записи с камер наблюдения, расположенных неподалеку от борделя, и я тщательно просматриваю каждую запись, удаляя с обширного периметра вокруг этого места любой намек на меня, моих братьев и ту девушку, которую мы все-таки не убили.

Наиболее комфортно я себя чувствую, когда сижу за своим компьютером, сосредоточив внимание на поставленной задаче. В ушах не шумит, никто не задает вопросов. Пальцы порхают по клавишам, и всякий раз, когда я замечаю присутствие этой девушки или кого-то из нас, убеждаюсь, что запись растворилась.

Рэнсом всегда называет это «чертовски скучным процессом, в который иногда вмешивается парочка забавных вещей», но я нахожу в повторяемости процесса очистки данных нечто поистине успокаивающее.

Нужно действовать с особой внимательностью, и это вызывает зуд где-то на задворках моего мозга.

– Если мы облажались, то мы облажались вместе! Как команда!

Голос Рэнсома на секунду нарушает тишину, и я смутно осознаю, что они с Мэлисом входят в мою спальню в разгар спора.

– Это была ошибка, – рычит Мэлис. – Я должен был просто пристрелить ее, как и планировал.

Я не обращаю внимания на их перепалки, настраиваясь на продолжение работы. Мои глаза перебегают с одного экрана на другой, я прищуриваюсь и немного наклоняюсь вперед.

Трудно сказать, является ли человек в пальто, спешащий от автобусной остановки на некоторых кадрах, которые я отследил ранее этим вечером, девушкой, но на всякий случай я удаляю этот фрагмент записи, а затем продолжаю просматривать видео.

– Не в этом, сука, дело! – взрывается Мэлис, его голос снова нарушает мою сосредоточенность.

– И как же так, Мэл? Она оказалась не в том месте и не в то время. Это не ее вина.

– А что, если она не сможет сдержаться? Что тогда?

– Ты уже сказал ей, что тогда произойдет, – парирует Рэнсом. – Она слышала тебя, Мэл. Она знает, что дело серьезное. Не думаю, что она проболтается. А если все же сделает это… мы с ней разберемся. Но она не заслуживала смерти за то, что оказалась в сложной ситуации, которую не могла контролировать.

Я снова отключаюсь от них, меняю фокус и погружаюсь в изображения на экранах. Братья продолжают спорить, но для меня они – как белый шум, жужжащий на заднем плане. Если бы я не мог оставаться сосредоточенным, пока Мэлис и Рэнсом собачатся, то никогда бы ничего не добился.

Учитывая, насколько разные у них характеры, на самом деле они не так уж часто сталкиваются лбами, однако в том, что они ссорятся, нет ничего нового. У Рэнсома более легкий характер, нежели у меня, но он может быть упрямым, когда чего-то захочет, а Мэлис порой совершенно бешеный, поэтому ссоры и случаются. Из нас троих именно они двое чаще всего не сходятся во мнениях. Мэлис и я – близнецы, и, возможно, между нами существует нечто вроде… связи. Глубокой связи, которая позволяет нам понимать друг друга, даже когда мы не согласны в чем-то.

К тому же Рэнсом моложе нас на пару лет, и мы с Мэлисом оба знаем, что он не был так обижен жизнью, как мы. Между нами есть общее понимание – мы хотим, чтобы так и оставалось, поэтому присматриваем за младшеньким, чтобы он не стал слишком похожим на нас.

Хотя это означает еще больше разногласий.

Это одна из причин, по которой Рэнсом был так решительно настроен отпустить ту девушку. Хладнокровное убийство бедняжки сразу после того, как стало известно, что именно по той же причине Николай убил нашу мать, надолго бы подорвало эмоциональное состояние Рэнсома.

Мэлис защищал нашего брата так же сильно, как и ту девчонку, когда отпустил ее, хотя делать это было определенно рискованно. Надеюсь, ей хватит мозгов послушаться предупреждения Мэлиса, и она станет держать рот на замке. В противном случае Мэл разберется с ней, и уже будет наплевать, что Рэн чувствует по этому поводу.

Пальцы продолжают бегать по клавишам, и я, наконец, просматриваю достаточное количество отснятого материала, чтобы ни от кого из нас не осталось и следа. Я удовлетворенно киваю, и мне кажется, будто зуд усиливается, когда я осознаю, что работа выполнена, и выполнена идеально. Не осталось никаких следов, которые можно было бы отыскать.

Я разворачиваюсь на стуле, обрывая братьев на полуслове.

– Все. Как будто нас там никогда и не было.

Мэлис кивает, все еще выглядя взволнованным. Его руки скрещены на груди, а челюсть сжата.

– Отлично. Значит, никаких цифровых доказательств того, что мы были в борделе, больше нет, – говорит он, бросая взгляд на Рэнсома. – Но все равно остался свидетель. Она может пойти в полицию.

– Зачем ей говорить с копами? – Рэнсом качает головой. – Она была в борделе, и какой-то русский бандит чуть не изнасиловал ее. Я почти уверен, что закон – не ее лучший друг.

– Это маловероятно, – говорю я, прерывая Мэлиса. – Но возможно. То, что мы сделали, является более серьезным преступлением, чем проституция, поэтому она может сообщить об этом и заключить сделку о неприкосновенности.

Мэлис проводит рукой по челюсти.

– Или она может продать нас любому, кто захочет отомстить за Николая.

Рэнсом морщится, в его глазах мелькает беспокойство.

– Да, но мы даже не знаем о нем достаточно, чтобы понять, кто мог бы за него мстить.

В этом он прав. Когда Эш О’Доннелл из «Королей Хаоса» пришел к нам, чтобы рассказать, кто виноват в смерти нашей матери, я просмотрел все базы данных и сайты, какие только смог, в поисках информации о Николае. Он был призраком, сохранял свой цифровой след настолько незначительным, что мне не удалось узнать о нем даже какого-то минимума.

Я по старой привычке прищелкиваю пальцами.

– И все же это возможно. И это более вероятно, чем то, что она обратится в полицию. Мы не знаем, с кем у Николая были связи, и если кто-то из них назначит награду, она может решить, что оно того стоит. Люди, как правило, работают в борделях не потому, что им нравится подобная работа.

– Значит, ей нужны были бабки, – говорит Мэлис.

Я киваю, и Рэнсом переводит взгляд с одного на другого, после чего тяжело вздыхает.

– Ладно, хорошо. Ты прав. Мы не можем просто слепо доверять ей в том, что она сохранит тайну. Так что же нам с этим делать?

Мэлис бросает на меня вопросительный взгляд, и я на секунду задумываюсь, прежде чем заговорить.

– Я мог бы установить камеры в ее квартире, – предлагаю я. – Ее адрес всплыл, когда я ранее запускал по ней поиск. Это позволит нам следить за ней.

– Да. Сделай это. – Мэлис потирает рукой подбородок. – Это лучший вариант на данный момент.

Я бросаю взгляд на Рэнсома, пытаясь понять, не собирается ли он возразить против этого плана действий, но он ничего не говорит, и я киваю. Братья наблюдают, как я подхожу к шкафу и беру один из чемоданов со своим оборудованием. Внутри все на своих местах, а сам чемодан обшит подкладкой, чтобы ничего не повредилось при транспортировке.

Я знаю, там есть все, что мне нужно, но все равно перепроверяю и удовлетворенно хмыкаю, когда вижу, что все организовано как надо.

– Скоро вернусь, – говорю я им. Затем выхожу, спускаюсь на первый этаж и направляюсь в переделанный гараж.

Одно из преимуществ нашей автомастерской в том, что у нас есть место для всех автомобилей, которые приходятся нам по душе. В то время как Рэнсом и Мэлис предпочитают эффектность и мощь, мои вкусы более просты. Моя «Супра» темная и гладкая, а кожаные сиденья как раз того оттенка, что мне нравится. Я сажусь в машину и бросаю чемодан на пассажирское сиденье.

Я ввожу адрес девушки в навигатор и направляюсь к ее квартире.

Уже достаточно поздно, свет выключен во всех домах, кроме парочки, но я все равно двигаюсь тихо, сжимая в одной руке свой маленький чемоданчик. Когда я подхожу к фасаду обветшалого здания, то тихо фыркаю оттого, что кто-то просто подпер входную дверь камнем. Полагаю, это избавит меня от необходимости вскрывать замок, чтобы попасть внутрь.

Лифт не работает, но я бы все равно им не воспользовался. Вместо этого я направляюсь к лестнице, стараясь ступать как можно тише, пока поднимаюсь к ее квартире. В коридоре тихо, если не считать приглушенных звуков чьего‐то работающего телевизора чуть дальше по коридору. Уже поздно, так что в этом есть смысл, и никаких неожиданных сюрпризов быть не должно.

Тихо вздохнув, я присаживаюсь на корточки перед дверью квартиры Уиллоу, достаю отмычку и вставляю ее в замок. В таком дерьмовом месте, как это, вряд ли будет какая-то тонкая или изощренная система, позволяющая не пускать людей в квартиры, а я проделывал это столько раз, что знаю все наизусть.

Я вставляю отмычку внутрь и поднимаю, дважды встряхиваю, а затем еще раз. После чего нажимаю вниз, и…

Замок открывается совершенно беззвучно, я чувствую, как ручка поддается под моей ладонью.

Я позволяю себе слегка улыбнуться, довольный хорошо проделанной работой.

Вскрытие замков – дело тонкое, и когда все получается так, как я представлял в своей голове, это приносит большое удовлетворение. В этом есть логический порядок, и каждый раз все должно работать одинаково. В нашем хаотичном мире наличие таких мелочей и постоянных ритуалов придает мне ощущение спокойствия, которое я не могу описать словами.

Я открываю дверь в квартиру Уиллоу, радуясь, что та не скрипит, несмотря на дерьмовые ржавые петли, на которых она держится. Я проскальзываю внутрь, как тень, и закрываю дверь так же бесшумно, как и открыл ее.

Мы с братьями сейчас управляем мастерской, но раньше много раз занимались взломами и проникновениями – особенно в тех случаях, когда нам приходилось выполнять некоторые задания для Мистера Икса. Для него не существует слишком мелкой работы, поэтому у всех нас есть обширный набор навыков, которые мы способны проявить, когда нужно.

Пробираться по квартире Уиллоу легко, и практика научила меня инстинктивно переступать через те места, где половицы обычно скрипят и выдают незваных гостей. Я огибаю ее мебель и ставлю чемоданчик на диван, затем открываю крышку, сразу же тяну руку туда, куда обычно кладу крошечные камеры.

В квартире темно, но я использую маленький фонарик, чтобы выбрать лучшие места для размещения камер. Одну ставлю рядом с дверью, чтобы лучше видеть, как она входит и выходит из квартиры, и кто приходит к ней.

Если копы когда-нибудь заглянут навестить ее, я смогу это увидеть.

Еще одна камера примостится на кухне, в углу, что позволит мне получить наилучший ракурс обзора большей части помещения. Другая отправляется в гостиную, а затем я беру в руки последние две и на секунду задумываюсь.

Это крошечная квартирка всего с одной спальней, и я подкрадываюсь поближе к двери спальни и замираю, прислушиваясь. Все, что я слышу внутри, – это тихое, ровное дыхание, поэтому кладу руку на дверь и открываю ее. Она слегка поскрипывает, и я хмурюсь, бросая взгляд на кровать. Никакого движения нет, поэтому я выдыхаю и подхожу ближе, держась в тени.

Уиллоу лежит на кровати, свернувшись калачиком под одеялом. Насколько я могу судить, на ней рубашка с длинными рукавами, а еще она закутана в одеяла. В комнате тепло, у нее на лбу блестят капельки пота, так что, очевидно, ей слишком жарко. Тогда какой смысл надевать так много одежды, ложась спать?

Уличный фонарь за ее окном освещает комнату ровно настолько, чтобы я мог ее отчетливо видеть. Свет блестит на ее светлых волосах, привлекая мой взгляд и удерживая внимание дольше, чем обычно.

Не знаю почему, но это почти гипнотизирует меня, и я не могу отвести взгляд.

Я подхожу немного ближе, гляжу на нее, лежащую на кровати. Она дышит тихо, и время от времени ее лоб морщится, а затем разглаживается, как будто ей снится что-то непонятное.

У меня чешутся пальцы, и я поддаюсь желанию протянуть руку и вытащить складной нож, который почти все время ношу с собой. Лезвие открывается с тихим звуком, едва слышным в комнате. Серебро лезвия сверкает в лучах света, падающего снаружи, когда я подношу его ближе к горлу Уиллоу, делая это медленно и обдуманно.

Логичнее всего было бы убить ее. Мы можем возиться с камерами, наблюдать за ней и ожидать, когда она облажается и сдаст нас, но было бы намного проще просто перерезать ей горло прямо здесь и сейчас.

Я мог бы разгромить это место, чтобы все выглядело как ограбление. Подобные убийства происходят в Детройте каждый день, особенно в этой части города, и никто, кроме ее семьи и друзей, вероятно, даже не подумал бы о чем-то другом. Это избавило бы Мэлиса от необходимости убивать ее, а Рэнсому не пришлось бы этого видеть.

Я подношу нож ближе к коже, почти касаясь мягкой, бледной плоти ее шеи. Это было бы так просто. Один удар, и она истекла бы кровью в своей постели. Я мог бы ускользнуть, а затем стереть все следы того, что когда-либо был здесь.

Но затем ее губы приоткрываются, она слегка поворачивается в постели и издает тихий вздох. Мой взгляд прикован к нежно-розовому изгибу ее губ – от этого зрелища мой член слегка подергивается в штанах. Во мне поднимается раздражение, возникающее из-за этой краткой вспышки возбуждения, и я подавляю обе реакции, медленно и размеренно дыша. Очевидно, мне придется потом дрочить, раз подобное на меня подействовало.

Я позволяю себе испытывать возбуждение только в определенные дни. Выделяю время для того, чтобы подрочить три раза в неделю, точно так же как нахожу время для стирки или уборки на кухне. В остальное время я этого не чувствую и не позволяю себе этого чувствовать.

Возбуждаться при виде этой девушки необычно и не запланировано, и я это ненавижу. Совершенно точно ненавижу.

То, как ее волосы рассыпаются по подушке, и то, как мой взгляд то и дело возвращается к ее шее и губам, вызывает у меня еще большее желание убить ее. Она отвлекает, она обуза, а у нас нет времени ни на то, ни на другое.

Пальцы крепче сжимают рукоять ножа, и я прищуриваюсь, подталкивая себя сделать это. Перерезать ей горло и покончить с этим. Но я не двигаюсь. Что-то останавливает меня, и через несколько секунд я вздыхаю и убираю нож.

Взгляд еще раз пробегает по телу Уиллоу, а затем я поворачиваюсь к ней спиной.

Убивать ее в любом случае не имело бы смысла.

Мы договорились оставить ее в живых, и нарушение этого условия привело бы к беспорядкам в нашей семье, чего никто из нас не хочет. Поэтому, убедившись, что в каждой комнате ее квартиры есть камеры, я собираю остальные свои вещи и ухожу, запирая за собой дверь.

На обратном пути все тихо, улицы почти пусты в этот час, даже в таком большом городе, как Детройт. Когда я возвращаюсь домой, Мэлис еще не спит, сидит на кухне с бутылкой виски, почти наполовину пустой. Стакана не видно, а это значит, что он пьет прямо из бутылки.

Его правое предплечье покраснело и местами распухло. Похоже, он в последнее время снова работал над татуировкой, которую сам себе набил. Этому он научился в тюрьме, так же, как и бегло говорить по-русски.

Я тоже знаю этот язык, благодаря тому, что отец заставлял меня его учить, но я никогда по-настоящему не говорю на нем, если только не разговариваю с Мэлом. Рэнсом знает немного – по крайней мере, достаточно, чтобы понять, когда мы говорим о нем гадости по-русски. Он понимает больше, чем может сказать, но у него и нет реальной причины знать язык лучше.

– Дело сделано, – говорю я Мэлису.

– Хорошо.

Он раскачивается на спинке стула, пока не дотягивается до стойки позади себя. Его пальцы обхватывают два бокала, и он снова наклоняется вперед, с глухим стуком опуская металлические ножки стула на пол. После этого брат наливает виски на два пальца, затем передает один стакан через стол мне.

Я едва бросаю на него взгляд, качая головой. У Мэлиса и Рэнсома никогда не возникало проблем с тем, чтобы позволить себе расслабиться, когда им захочется, но я вообще мало пью.

– За маму, – произносит Мэлис, прежде чем я успеваю отказаться. Мы оба знаем, что я не могу сказать «нет».

– За маму, – тихо повторяю я, поднимая бокал. Янтарная жидкость поблескивает на свету, когда я взбалтываю ее, и на секунду я задерживаю бокал в руке, позволяя себе подумать о маме и о том, как сильно по ней скучаю.

В молчаливом тосте мы поднимаем бокалы за женщину, которую так сильно любили. Которая так сильно любила нас.

Мы оба опрокидываем виски, и оно обжигает изнутри.

Мэлис со стуком ставит стакан на стол и вздыхает. На этот раз он не выглядит злым на весь мир, просто немного усталым.

– Все кончено, – говорит он, уставившись на стакан на столе. – Мы сделали это.

– Сделали, – соглашаюсь я. – Мы убили человека, который убил ее.

– Он заслуживал худшего. Этот ублюдок заслужил тот гребаный ад, который мы могли на него обрушить. – Мой близнец сжимает пальцы в кулак на столе.

Я наблюдаю за ним секунду, а затем пожимаю плечами.

– Он получил по заслугам. Вот что важно.

– Да.

– Я иду спать, – говорю я брату.

Он кивает, и кажется, снова погружается в свои мысли. Я протираю свой бокал для коктейлей и ставлю на место, после чего беру свой чемоданчик и направляюсь в свою комнату. Пока я поднимаюсь по лестнице, мысли путаются, и я провожу языком по зубам, ощущая вкус остатков выпитого виски.

Мэлис сказал, что все кончено, но в каком-то смысле это неправда.

Николай мертв, я стер все, что могло указать на нас, как на его убийц, а бордель сгорел дотла. Но девушка осталась.

Она – оставленная улика. Неожиданность. Она стала поворотным моментом в нашем гладко продуманном плане.

Мне это не нравится.

Мне это ни капельки не нравится.

Мы ничего о ней не знаем, поэтому не можем предсказать, что она предпримет. Это означает, что она и дальше будет оставаться для нас непредсказуемой опасностью, и я слегка скрежещу зубами при мысли об этом.

Я сказал Мэлису, что иду спать, но вместо этого настраиваю программу на своем компьютере, чтобы посмотреть записи с камер, которые установил в ее квартире. Все работают идеально, мне видны ракурсы каждой комнаты. Я переключаюсь на ее спальню, выводя изображение на самый большой экран. Она все еще там, свернулась калачиком в постели и теперь спит на боку. Время от времени она дергается и в какой-то момент еще глубже зарывается в одеяла, несмотря на то что ей все еще очень жарко.

Уже поздно, и у меня был чертовски долгий день. Мне нужно лечь спать, чтобы не чувствовать себя измотанным, когда завтра в шесть тридцать утра, как всегда, зазвонит мой будильник.

Но еще какое-то время я просто наблюдаю за ней. Она вызывает у меня любопытство, пусть я этого и не хочу.

7

Уиллоу

В своих снах я вижу их троицу. Рэнсом. Мэлис. И Вик.

Мэлис в ярости бьет кулаком по стене, оставляя на ней вмятину. Рэнсом улыбается, но улыбка почему-то не отражается в его сине-зеленых глазах. Он что-то говорит, но я не слышу, что именно, из-за ярости Мэлиса. Тихий Вик просто стоит в уголке, впитывая информацию. Его глаза холодны и непроницаемы, он не говорит и не двигается. С таким же успехом он мог бы быть роботом, наблюдающим, но не взаимодействующим, и от этого у меня по спине пробегает холодок.

Русский тоже там. Вот он уже на кровати, прижимает меня к матрасу. Его руки на моем теле, они касаются меня, грубо ощупывают, и как бы я ни старалась вырваться, он продолжает удерживать меня на месте.

– Ты сама напросилась на это, – рычит он со своим сильным акцентом. – Ты не можешь сказать «нет».

В глубине души я знаю, что он прав. Я знаю, что не могу отказать ему, даже если не хочу этого делать. Я не хочу.

Я кричу, чтобы он слез с меня, но звук так и останется внутри меня.

Затем, словно телепортировавшись, огромный русский оказывается в другом конце комнаты. Его тело распростерто на полу, и повсюду кровь. Она впитывается в половицы и ползет по потертому дереву к кровати.

Я вскакиваю, каждый мускул моего тела напрягается, я готова бежать.

Но тут трое мужчин, убивших русского, набрасываются на меня. Рэнсом помогает мне встать с кровати, его хватка крепка, но почти нежна.

Затем Мэлис вырывает меня из его хватки. Он прижимает меня к стене, одна рука у меня на горле, в другой он сжимает свой блестящий темный пистолет.

Я дрожу и снова открываю рот – хочу умолять его отпустить меня. Готова пообещать, что ничего не скажу. Поклясться.

Но не могу вымолвить ни слова. Все, что я могу делать, это смотреть на него, не отрывая взгляда. Яростная, необузданная ярость огнем полыхает в его глазах, и я чувствую, как проваливаюсь в серые водовороты его радужной оболочки, не в силах отвернуться. Его глаза прекрасны, как прекрасна темная гроза на горизонте. Они полны хаоса и разрушения, но от них захватывает дух.

Он весь прекрасен, но в то же время внушает ужас, и это странным образом завораживает меня.

Пистолет направлен мне в голову, и мне, наконец, удается разорвать зрительный контакт с ним и зажмуриться, не желая видеть момент, когда он нажмет на спуск. Он прижимает дуло к моему виску, и я вздрагиваю, дыхание учащается.

– Пожалуйста, – шепчу я.

Его дыхание – мягкое дуновение.

– Что, «пожалуйста»?

– Не… убивай меня.

Наступает долгое молчание, и я уверена, что он не собирается прислушиваться к моим мольбам. В конце концов, я слишком много видела. Зачем ему оставлять меня в живых?

Он меня не знает. Я ему безразлична.

Для него я именно та, кем русский мужик обозвал их мать. Никчемный кусок дерьма.

Но затем он слегка отпускает меня, и пистолет отходит от моего виска. Я испускаю тихий вздох облегчения, а затем задыхаюсь, когда прохладный металл ствола касается моей груди, проводя по каплям крови, которые русский оставил на моей блузке.

Может, он хочет выстрелить мне в сердце? Так я умру быстрее?

– Открой глаза.

Его голос низкий и грубый, и я подчиняюсь приказу, не задумываясь, будто на инстинкте. Мои веки распахиваются, и я смотрю в его грозные серые глаза, дыша так тяжело, что чувствую, как пистолет с каждым вдохом все глубже вонзается мне в грудь.

Все мое тело напрягается, готовое к моменту выстрела, но вместо того, чтобы нажать на спусковой крючок, он опускает пистолет еще ниже. Гладкий металл скользит по моему животу и верхней части бедра, и я задыхаюсь на следующем вдохе, когда он сдвигает его в сторону, так что пушка оказывается у меня между ног.

– Что ты…

Вопрос обрывается писком, когда он проводит стволом пистолета по моему клитору. Сердце рвется наружу, точно птичка в клетке, а кожу покалывает, словно в меня вот‐вот ударит молния.

– Я не собираюсь тебя убивать, – бормочет мужчина по имени Мэлис своим грубым голосом. – Не волнуйся.

Однако я волнуюсь.

Я чертовски волнуюсь, ведь он держит пистолет у меня между ног и водит круговыми движениями по моему клитору.

Я волнуюсь, потому что… становлюсь мокрой.

Ничто в этих действиях не должно меня заводить. Это извращение, это неправильно. Но когда он отводит дуло пистолета от клитора, я обнаруживаю, что двигаю бедрами, стремясь прикоснуться к твердому, гладкому металлу.

Мэлис никак не реагирует на это, но и не останавливается. Он дает мне то, о чем я безмолвно прошу: просовывает ствол пистолета между моих складочек, а затем снова трется им о клитор, размазывая влагу по коже.

Я все еще дрожу, как в тот момент, когда он впервые приставил пистолет к моему виску, но теперь, похоже, по совсем другой причине.

– Пожалуйста, – шепчу я, но сама не знаю, о чем прошу. Я хочу, чтобы он остановился? Или продолжил? Хочу, чтобы он пощадил меня или уничтожил?

– Не волнуйся, – бормочет он, и его голос скрипит как гравий. – Я знаю, что тебе нужно.

Он медленно вдавливает пистолет в меня, все глубже и глубже. Сначала это причиняет боль, потому что раньше у меня там ничего не было, кроме пальцев, а пистолет вообще не должен там находиться.

Но Мэлис не останавливается. Он продолжает давить, пока не наталкивается на сопротивление моей девственной плевы. На его смуглом красивом лице появляется ухмылка, и я резко выдыхаю, когда он вонзает ствол в последний раз, разрывая мою девственную плеву и тем самым лишая меня девственности.

Я прижимаюсь к стене, чувствуя сильную боль. Я мокрая, но пистолет большой и странной формы, он упирается в мои стенки и усиливает болезненное ощущение внутри меня. Однако чем дольше Мэлис продолжает трахать меня стволом, тем приятнее это ощущается. Я перестаю вздрагивать и начинаю тихо постанывать, между ног нарастает жар.

Он продолжает двигать рукой, погружая ствол так глубоко, как только может, и в конце концов я не могу сдержать стонов, срывающихся с моих губ. Бедра двигаются навстречу каждому его толчку, внутри собирается сладостное напряжение. Я так близка к оргазму, так близка к тому, чтобы кончить, балансируя на острие адреналина и эйфории, желания и ужаса.

Затем, как только мои ноги начинают дрожать, Мэлис достает пистолет, оставляя меня опустошенной.

Ствол пистолета покрыт моим возбуждением, испачкан маленькими струйками крови из того места, где он порвал мою девственную плеву, и Мэлис смотрит прямо на меня, проводя по нему языком.

Мой рот открывается от отвращения и странного, тошнотворного возбуждения, бурлящего в животе. Это неправильно. Это очень, очень, очень неправильно. Но почему хищный блеск в его глазах и то, как по-звериному он облизывает пистолет, заставляют какую-то часть меня чувствовать влечение к нему?

Его зрачки расширяются, когда он наблюдает за моей реакцией, и черный, как смоль, цвет зрачков перекрывает серый. Двое других парней все это время стояли позади него, а теперь подходят ближе, их взгляды так же прикованы ко мне, как и его.

Они окружают меня, загоняя в угол, двигаясь как единое целое, и мне некуда деваться. Я застряла между ними и неподатливой штукатуркой стены. Сердце бешено колотится, а грудь вздымается, пока я пытаюсь вспомнить, как дышать.

Тот, которого зовут Рэнсом, склоняет голову набок, его яркие сине-зеленые глаза, кажется, видят меня насквозь.

– Теперь ты намертво связана с нами, пташка, – бормочет он странно нежным тоном. – Ты должна держать рот на замке.

– Я буду, – обещаю я, затаив дыхание. – Клянусь. Я ничего не скажу. Пожалуйста.

Мэлис хватает меня за подбородок и сокращает оставшееся расстояние между нами. Его темные глаза изучают мое лицо, словно он ищет хоть какие-то признаки того, что я лгу или что-то скрываю. Он так близко, что наши носы почти соприкасаются, его мускулистое тело нависает надо мной.

– Если ты не сдержишь свое слово, мы узнаем. И мы тебя уничтожим, – говорит он, проводя большим пальцем по линии моего подбородка. – Ты хочешь, чтобы тебя уничтожили?

Я задыхаюсь, подскакивая на кровати, сердце так сильно бьется в груди, что я слышу, как кровь стучит в ушах, перекрывая звук прерывистого дыхания.

Я вся в поту, волосы растрепались. Простыни обернуты вокруг меня, скручены так, что я чувствую себя в ловушке. Адреналин разливается по венам, и мне приходится заставлять себя дышать глубоко и ровно, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.

– Это был просто сон, – бормочу я, качая головой и прижимая ладони к вискам. – Просто сон, Уиллоу. Просто сон.

Наконец напряжение в плечах и груди начинает немного спадать, и я бросаю взгляд на часы. Я проснулась раньше, чем обычно, но ненамного. Хорошо, что этот сон не разбудил меня посреди ночи, ведь сейчас я бы ни за что не смогла снова заснуть.

После еще нескольких минут попыток собраться с силами я встаю и тащу свою измученную задницу в душ. На этот раз на мне не кровь и грязь, но мне нужно смыть с себя пот. К тому же я все еще не чувствую себя по-настоящему чистой после вчерашнего.

Я включаю душ чуть холоднее, чем обычно, пытаясь стряхнуть с себя остатки этого… кошмара и привести в порядок мысли.

После всего, что произошло, кажется странным заниматься чем-то обыденным, но после душа я заставляю себя насыпать в миску хлопьев. Каждый кусочек у меня во рту на вкус как опилки, но я должна поесть.

Кроме того, молоко почти испортилось, и мне нужно его допить, пока оно не скисло окончательно.

Подобные мысли все еще здесь, на задворках моего сознания, но поверх них, сияя точно неоновая вывеска, накладывается картинка – прошлой ночью я наблюдала, как умирает человек.

– Перестань думать об этом, Уиллоу, – бормочу я себе под нос. – Просто вставай и иди в колледж.

Сумка там, где я оставила ее вчера, до того, как все покатилось к чертям, – и я хватаю ее, быстро выбегая из квартиры, чтобы успеть на автобус до кампуса. Я езжу этим маршрутом каждый день, но сейчас чувствую себя дико отстраненной. Вообще от всего. У меня сводит желудок, и я рада, что не съела ничего, кроме хлопьев.

Кожу бросает то в жар, то в холод, а затем снова в жар, волны беспокойства заставляют меня чувствовать, будто у меня температура или что-то в этом роде.

Теперь я словно другой человек. Словно все, что происходило до вчерашнего вечера, происходило с кем-то другим, и отныне я пытаюсь войти в жизнь этого нового человека и понять, как в ней ориентироваться.

Кампус представляет собой обычную студенческую суету. Люди переговариваются между собой по всему двору, кто-то проносится мимо меня на скейтборде, смеясь и направляясь к другой группе студентов.

Секунду я просто стою на мощеной дорожке, щурясь от яркого солнечного света. У меня такое чувство, будто я тут первый день, и мне приходится заставить себя вспомнить, какой сегодня день и на какие занятия нужно идти.

– Привет, Уиллоу!

Голос вырывает меня из мыслей, и я поворачиваю голову. Ко мне направляется Колин Деври́. У него добродушная улыбка на лице, и в любой другой день при виде него мое сердце, вероятно, забилось бы быстрее. Колин красив в классическом смысле этого слова. Светлые волосы песочного цвета падают ему на лоб, и он отбрасывает их со своих ясных голубых глаз, когда останавливается передо мной.

– Привет, Колин. – Мой голос звучит хрипло и как-то странно для моих ушей, и мне интересно, звучит ли он так же для него. – Как дела?

– Да так. Все по-старому. – Он пожимает плечами. – Слушай, хотел спросить, ты уже разобралась с заданием, которое задал нам Фаулер?

Я с трудом припоминаю, о каком задании он говорит, но все равно качаю головой.

– Эм, нет. Еще нет. А ты?

– Да, я уже начал. Я просто не совсем понимаю, чего Фаулер ждет в качестве ответа. – Колин корчит гримасу. – В любом случае, дай мне знать, как закончишь. Может, обменяемся впечатлениями, прежде чем сдадим работы, окей?

– А, конечно. – Я киваю, пытаясь изобразить на лице убедительную улыбку. – Было бы здорово.

– Круто. Ну, увидимся.

Он снова улыбается мне, затем поворачивается и направляется через двор к нескольким своим друзьям, которые тусуются неподалеку. Я смотрю ему вслед, а затем заставляю себя двинуться с места.

Колин намного популярнее меня, и он один из немногих людей в кампусе, кто не последовал примеру Эйприл, то есть не стал задирать меня или же полностью игнорировать. Мы никогда по-настоящему не тусили вместе, но он несколько раз просил меня позаниматься с ним, и обычно подобный утренний разговор с ним приводил меня в хорошее настроение на весь день.

Но ничто не способно пробиться сквозь эфемерное облако тревоги, которое, кажется, следует за мной по всему кампусу, словно темная дымка. Оно цепляется за меня, пока я на занятиях слушаю профессора, бубнящего что-то себе под нос. Окутывает меня, заставляя мурашки стремительно носиться по моей коже. Преследует во дворе во время ланча, окружая так плотно, что я едва слышу, как Эйприл и ее свора подшучивают надо мной, проходя мимо.

Единственное, что на мгновение выводит меня из ступора, – это вид административного здания, мимо которого я прохожу по пути к автобусной остановке в конце учебного дня. Желудок пронзает острый укол беспокойства, разрубая узел, завязавшийся где-то внизу живота. Я должна заплатить за учебу в ближайшее время, но я до сих пор не знаю, как получить деньги. Предполагалось, что ответом на этот вопрос станет продажа моей девственности, но поскольку мужчина, который должен был заплатить за нее, мертв, это уже не сработает.

И теперь я понятия не имею, что делать и как достать деньги.

Я сижу на заднем сиденье автобуса по дороге на работу, опустив голову, и мои длинные светлые волосы падают на лицо, словно занавес, закрывая все остальное. Я выхожу на остановке и проделываю остаток пути до «Сапфира» пешком, как и каждый день. При мысли о возвращении в клуб после произошедшего у меня скручиваются внутренности.

Часть меня – на самом деле, огромная часть – хочет оказаться больной и не иметь сегодня дела ни с Карлом, ни с кем‐либо еще, но я знаю, что лучше всего просто продолжать жить своей жизнью, как будто ничего не произошло.

Так что, добравшись до клуба, я делаю глубокий вдох и захожу внутрь.

– Уиллоу!

Карл выкрикивает мое имя, как только я переступаю порог. Я подпрыгиваю от звука его громкого голоса, прижимаю руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, и бросаю на него взгляд. Не понимаю, почему он здесь, в зале. Его довольно редко можно увидеть за пределами его кабинета.

Несколько посетителей, сидящих за столиками, поглощены своими напитками, поэтому едва ли обращают на меня внимание, когда я направляюсь туда, где стоит Карл, скрестив руки на груди.

– Мой кабинет, – говорит он, указывая большим пальцем на меня, когда я подхожу. – Сейчас же.

– Хорошо.

Сердце начинает биться быстрее. Я следую за ним, волосы на шее встают дыбом. Чего он хочет?

Войдя в кабинет, Карл резко закрывает дверь и опускается в кресло за столом. Когда он смотрит на меня, его глаза сужаются. Он ничего не говорит, просто выжидающе смотрит на меня, словно ждет, что я заговорю.

Когда я этого не делаю, он фыркает, наклоняется вперед и кладет локти на стол.

– Что, черт возьми, случилось?

Ощущение, словно по моей коже ползают муравьи, усиливается.

– Я… эм, я не…

– Судя по всему, прошлой ночью бордель сгорел дотла, – перебивает он. – Вся эта чертова халупа была в дыму.

Мои глаза расширяются, дыхание застывает в легких. Проклятье. Наверное, это случилось после того, как я убежала. Может, это был несчастный случай или…

Нет.

Это не был несчастный случай. Это сделали те трое, что убили русского парня. Должно быть, они сожгли бордель, чтобы замести следы.

– Жизель погибла при пожаре, – продолжает Карл, и я не могу сказать, искренне ли он расстроен из-за этого события или нет. У меня не сложилось впечатления, будто они были близкими друзьями – скорее, деловыми партнерами, которым не хотелось таковыми быть.

Он поднимает брови, явно требуя каких-то объяснений.

– Я ни о чем таком не знала, – говорю я, и у меня перехватывает горло. – Я… я пробыла там совсем недолго. Тот клиент, он… выгнал меня. Я ему не понравилась.

Это ложь лишь наполовину. Тот человек действительно был недоволен мной. Он достаточно ясно дал это понять, прежде чем все превратилось в хаос, и он был убит.

Карл, фыркнув, откидывается на спинку стула, медленно оглядывает меня с ног до головы, а затем качает головой.

– Думаю, этому не стоит удивляться.

Желудок сжимается. Конечно, Карл так думает. Он думает, что я фрик, так почему бы ему не поверить, что тот русский отправил меня восвояси, вместо того чтобы трахнуть, хотя и был готов заплатить больше денег за девственницу?

– Эй, – говорит босс, щелкая своими узловатыми пальцами. – Не зевай.

– Я не зеваю, – отвечаю я, сдерживая все, что еще хочу ему сказать.

– Держи свой рот на замке обо всем этом, слышишь меня? Мне не нужно, чтобы копы рыскали тут и задавали вопросы.

Он оглядывает офис, как будто за картотечным шкафом или чем-то еще может скрываться полицейский.

Я знаю, он просто не хочет, чтобы копы, если решат провести расследование, узнали, что он отправлял девушек в бордель. Но он не первый, кто просит меня сохранить в тайне то, что произошло прошлой ночью, поэтому я киваю.

– Конечно. Я ничего не скажу. Обещаю.

– Хорошо. – Карл удовлетворенно кивает. – А теперь за работу.

Я с облегчением покидаю его офис, даже если это значит, что мне придется надеть рабочую униформу, которую я так ненавижу. После вчерашней пробежки по улицам полуголой и босиком, от ношения этого откровенного платья у меня мурашки бегут по коже от дискомфорта, но я стараюсь не обращать на это внимания и сосредоточиться на работе.

Даже при всем том, что происходит вокруг, я не могу позволить, чтобы меня уволили.

Я проработала в «Сапфире» так долго, что теперь умею обслуживать столики на автопилоте, и это хорошо. Возможно, это не лучшее обслуживание, которое я когда-либо оказывала, но не важно. Люди все равно получают свои напитки.

Вечер идет, и в клубе становится все оживленнее. В какой-то момент появляется компания из семерых человек, и кажется, они что-то празднуют – то ли день рождения, то ли повышение по службе. Трудно сказать, поскольку они начали не здесь. Я наклоняюсь ближе, чтобы принять у них заказы, и тут чувствую у себя на заднице чью-то руку. Я вздрагиваю от неожиданности, нервничая больше, чем обычно, после того как прошлой ночью со мной столь грубо обошлись.

Это не первый раз, когда кто-то пытается заигрывать со мной на работе. В основном все внимание сосредоточено на танцовщицах, но иногда мужчины становятся такими озабоченными, что не могут отличить танцовщиц от официанток.

– Сэр, вы…

Я начинаю отчитывать мужчину, но, прежде чем успеваю это сделать, кто-то хватает его за руку, делая сокрушительный захват. Мужчина вскрикивает от боли, а я поднимаю взгляд и резко втягиваю воздух, когда понимаю, что знаю человека, который пришел мне на помощь.

Это Рэнсом.

Уголки его губ приподнимаются, словно он собирается улыбнуться, но в глазах застывает лед, когда он обращает свое внимание на пьяного посетителя клуба.

– Хочешь сохранить эту руку? – спрашивает он непринужденно, сжимая еще крепче и заставляя парня изогнуться в попытке ослабить давление. – Тогда не трогай эту девушку. Никогда. Уяснил?

Закончив говорить, Рэнсом отпускает руку мужчины, и все его пьяные дружки смотрят на них обоих, вероятно, гадая, не начнется ли драка или что-то в этом роде. Парень прижимает руку к груди, немного выпячивая грудь, что, вероятно, является проявлением «жидкого мужества».

– О, да? – невнятно произносит он. – И кто, блин, меня остановит? А? Ты что ли?

Рэнсом пожимает плечами, его глаза сверкают.

– Если будет нужно, да.

Мужчина встает со стула, вздергивая подбородок, словно собирается встретиться лицом к лицу с Рэнсомом, но нечто, что он видит в этих сине-зеленых глазах, заставляет его почти сразу же отступить, и лишает дара речи.

– Да пофиг, – бормочет он, опуская голову и пробираясь сквозь толпу.

Рэнсом смотрит ему вслед полсекунды, затем снова переключает внимание на меня. Когда наши взгляды встречаются, желудок сжимается от тошноты.

Почему он здесь? Они все-таки хотят меня убить? Этот парень, Мэлис, наверняка хотел моей смерти, и, возможно, ему удалось добиться согласия остальных за одну ночь, и теперь он отправил того, кто настаивал на моем спасении, выполнить эту работу.

Вчера Рэнсом, казалось, был против этого, но зачем ему заступаться за меня и ссориться со своими друзьями?

Я делаю маленький шаг назад, балансируя на грани того, чтобы бросить поднос и пуститься наутек, но Рэнсом протягивает руку, прежде чем я успеваю что-либо сделать.

– Пошли, – бормочет он, выхватывая поднос у меня из рук и бросая его на пол.

Затем он протаскивает меня сквозь толпу в заднюю комнату, где бригада уборщиков хранит все свои ведра и швабры. Это маленькое, тесное помещение, совсем не предназначенное для двух человек и кучи вещей для уборки. Подсобка наполнена запахом различных чистящих средств и несвежей воды, но почему-то над всем этим витает аромат Рэнсома. Он забивает мои ноздри, перекрывая все остальное, – пряный, немного острый, с примесью смазки и моторного масла. Он уникален, но не плох, и заставляет мое сердце тяжело биться в груди.

Поскольку теперь я стою очень близко к нему, у меня получается разглядеть, насколько он все-таки красив. Все трое парней, которых я встретила прошлой ночью, были красивы, но двое других имели более резкие черты лица, будто просто взглянув на них слишком пристально, можно порезаться. Рэнсом красив в более классическом стиле, его внешность, кажется, создана для того, чтобы привлекать внимание.

Но, несмотря на это, я по-прежнему боюсь его. Красивый он или нет, я знаю, что он мог бы убить меня, если бы захотел, даже не вспотев. Я видела, что он помог сделать с русским прошлой ночью.

– Ч-чего ты хочешь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал раздраженно, словно меня оторвали от работы, а не так, будто я вот-вот описаюсь от страха.

Он одаривает меня кривой улыбкой.

– Не волнуйся, Мэлис не передумал, – говорит он, словно прочитав мои мысли. – И Виктор тоже. Они просто хотели, чтобы я наведался сюда и убедился, что ты помнишь о нашем уговоре.

– Ага. И чтобы дать мне понять, что вы знаете, где я работаю. И, вероятно, где я живу тоже, – фыркаю я, не успевая остановить слова, стремительно вылетающие из моего рта.

Бровь Рэнсома, проколотая пирсингом, приподнимается, а улыбка становится шире.

– Ты умная. Мне это нравится. И храбрая, хотя я уверен, что ты напугана до усрачки.

В этом он прав, но я не собираюсь этого признавать. Мне и так кажется, что он слишком много знает обо мне. Читает как открытую книгу и каким-то образом понимает смысл.

– Я помню наш уговор. Я никому ничего не скажу, – заверяю я его. Затем прикусываю губу и торопливо продолжаю: – Мой босс спрашивал об этом. Но я сказала, что ничего не знаю о том, что произошло.

Улыбка тут же исчезает с лица Рэнсома, а брови сходятся на переносице.

– Почему он хотел знать?

– Он… – Я сглатываю. – Это он устроил меня на эту работу. Он назвал Жизель – мадам, или как ее там – мое имя.

– Ясно.

Он прищуривает глаза, глядя на меня сверху вниз с таким пристальным выражением, что у меня на коже расцветает румянец. Снаружи доносятся приглушенные возгласы одобрения, которые обычно являются признаком того, что одна из самых популярных стриптизерш вот-вот начнет свой номер. Рэнсом смотрит мимо меня, будто прямо через дверь видит главную часть клуба, где танцовщицы и посетители делают свои дела.

– Тебе нужно бросить эту работу, – наконец произносит он.

Мои глаза расширяются.

– Чего?

– Не важно, верит тебе твой босс или нет, тебе нужно отстраниться от этого места как можно дальше, тем более что это он направил тебя в тот бордель прошлой ночью. Мы не хотим, чтобы кто-нибудь сообразил, что ты была там до пожара.

– Я не могу уйти! – восклицаю я, пока сердце тяжело бьется в груди. – Мне нужны деньги. Я уже не в состоянии оплатить оставшуюся часть своего обучения за этот семестр, а если я потеряю эту работу, то даже не смогу платить за аренду.

Рэнсом подходит ближе, и я инстинктивно отступаю назад, но успеваю сделать всего два шага, прежде чем упираюсь спиной в дверь. Он упирается ладонями в дерево по обе стороны от моей головы, прижимаясь ко мне, а я вытягиваю шею, чтобы не отрывать взгляда от его лица. Я среднего роста, а этот парень и двое его друзей высокие, больше шести футов.

В глазах Рэнсома, смотрящего на меня сверху вниз, горит огонь, но это никак не связано с желанием. От этого огня у меня кровь стынет в жилах.

Я общалась с ним и двумя другими недолго, но за то короткое время Рэнсом показался мне самым милым из них. Если вообще кого-то из них можно назвать милым после того, что я видела. По крайней мере, он более обаятелен и кажется… человечнее, чем остальные.

Но в этот момент я понимаю, что была права с самого начала, в ту первую ночь, когда столкнулась с ним. Он смертельно опасен, и суровое выражение его лица доказывает это. Он может быть таким же устрашающим, как и двое других, когда захочет.

Когда он снова заговаривает, его голос немного понижается, и по мне пробегает дрожь, едва его слова достигают моего слуха.

– Это была не просьба, – просто говорит он. – Ты работаешь здесь последний день.

Я моргаю, сердце замирает. На глаза наворачиваются слезы, и я хочу отвести от него взгляд, но он так близко. Мне больше некуда смотреть, не на чем сосредоточиться, пока его мускулистое тело прижимается к моему.

По щеке скатывается слеза, и когда я шмыгаю носом, пытаясь сдержать ее, суровое выражение его лица смягчается. Он вздыхает, протягивает руку и проводит костяшками пальцев по моей щеке.

– Мне жаль, что ты ввязалась во все это дерьмо, ангел, – бормочет он. – Это, мать твою, несправедливо, но такова иногда бывает жизнь. Мне нужно заботиться о своих братьях, понимаешь? Мы – это все, что у нас есть.

Братья.

Точно. Эта троица – братья.

Я помню, Рэнсом упоминал что-то о том, как русский парень убил их мать, Диану Воронину. И даже если бы я не слышала, как он это сказал, я, вероятно, могла бы догадаться, что эти трое – родственники. Между ним и двумя темноволосыми парнями определенно есть некоторое сходство, а уж сходство между двумя другими братьями слишком очевидно, даже если их поведение казалось почти полярно противоположным.

Три брата.

Три монстра.

Три парня, которые без колебаний убили бы меня, чтобы защитить друг друга.

При этой мысли меня захлестывает волна страха. Горло сжимается, когда нечто похожее на зависть достигает моего сознания. Они есть друг у друга, а у меня нет никого. За мной некому присмотреть. Никто не прикроет мне спину. Никто не поможет, когда моя жизнь выйдет из-под контроля.

– Хорошо, – шепчу я, и еще одна слезинка скатывается по ресницам, а затем падает вниз, пока не достигает руки Рэнсома. – Я скажу Карлу, что увольняюсь.

Рэнсом серьезно кивает, смахивая слезинку с моей щеки.

– Хорошая девочка.

Он задерживается еще на мгновение, глядя на меня сверху вниз, по-прежнему слегка касаясь моего лица костяшками пальцев. В точке соприкосновения между нами возникает покалывание, отчего по коже бегут мурашки, и я задерживаю дыхание, оставаясь абсолютно неподвижной.

Когда он открывает рот, мне кажется, будто он собирается сказать что-то еще, но затем он просто качает головой и снова закрывает его. А после оттаскивает меня от двери и выскальзывает из подсобки, исчезая в толпе.

8

Уиллоу

Когда дверь за Рэнсомом с тихим щелчком закрывается, я обхватываю себя руками, делаю несколько глубоких вдохов и пытаюсь справиться с эмоциями.

Сердце все еще колотится слишком быстро, а по коже пробегает холод и жар одновременно. Я по-прежнему чувствую прикосновение пальцев Рэнсома и то, как он прижал меня к двери, и это чересчур сильно напоминает мне сон, который я видела прошлой ночью.

Мне не нравится, как отреагировало на него мое тело.

Не нравится, как сердце ускорило свой бег, или как покалывает кожу, будто я прикасаюсь к разрядившейся батарейке. Я словно теряю равновесие, теряю контроль. Со вчерашнего вечера чувствую себя не в своей тарелке, и очень надеялась, что простое выполнение своей работы и возвращение к какому-то подобию нормальной жизни помогут мне, но теперь и это у меня отнимают.

Я провожу рукой по лицу, затем выпрямляюсь и, наконец, выхожу из туалета. Стучу в дверь кабинета Карла.

– Что? – рявкает он, как обычно, раздраженно.

Приоткрываю дверь и просовываю голову внутрь.

– У тебя найдется минутка?

Он отрывает взгляд от экрана компьютера и смотрит на меня, качая головой.

– Господи, Уиллоу, если бы я так сильно хотел тебя увидеть, то позволил бы тебе танцевать на гребаной сцене, как ты просила. Какого черта тебе нужно теперь?

Сначала хочу напомнить ему, что вообще-то это он тогда затащил меня в кабинет, но воздерживаюсь, решив вместо этого перейти к делу.

– Эм, я… я увольняюсь. Это мой последний рабочий день.

Он на секунду поджимает губы, а затем пожимает плечами.

– Ну ладно.

– Просто мне нужно больше денег, чтобы оплатить обучение, поэтому я должна найти другую работу.

Карл усмехается, закатывая глаза.

– Все они так говорят, милая. И обычно приползают обратно. Но удачи тебе.

Вот и все, могу быть свободна, судя по всему. Желудок скручивается в узел. Я закрываю дверь кабинета и направляюсь в туалет. Снимаю униформу и оставляю ее сложенной в служебной комнате, так как она мне больше не понадобится.

Черт, как же я это все ненавижу.

Конечно, работенка была не из лучших – и Карл чаще всего вел себя как свинья, – но она позволяла оплачивать счета. В общем-то эта работа была единственным моим доходом. Без нее я понятия не имею, что буду делать.

Я выхожу из «Сапфира» раньше, чем когда-либо прежде, и каждый шаг, который делаю к автобусной остановке, кажется мне тяжелым и ужасным, словно я пробираюсь сквозь патоку или зыбучие пески, которые тянут меня вниз.

Такое чувство, что моя жизнь рушится. И я ничего не могу сделать, чтобы остановить это.

В следующие пару дней я стала очень нервной. Каждый раз, выходя из квартиры, я ловлю себя на том, что оглядываюсь через плечо, почти ожидая увидеть Рэнсома или кого-то из двух других парней, следующих за мной.

Если в автобусе по дороге домой кто-то подходит ко мне слишком близко, то я чуть из кожи не выпрыгиваю. Но это всего лишь маленькая старушка с пакетом, до отказа набитом продуктами, и я с облегчением выдыхаю, вынимая руку из сумки. С тех пор как Рэнсом появился в клубе, я стала носить с собой маленький складной нож. Просто мелочь, но она помогает мне чувствовать себя в большей безопасности, хотя я и знаю, что если бы дело дошло до драки, я, вероятно, была бы мертва еще до того, как успела бы вытащить оружие.

Я начинаю искать новую работу, но мне все время отказывают. Никто не заинтересован в том, чтобы нанять меня, и я знаю, что это из-за неважного резюме. Несмотря на то, что я с детства много работала, все эти халтурки были связаны с чем-то темным. Меня в них втягивала моя мать. Такое не укажешь в резюме, когда устраиваешься в ресторан морской кухни.

На третий день после ухода из клуба я направляюсь в кампус, чувствуя себя крайне дерьмово. Срок, в течение которого я должна доплатить оставшуюся сумму за обучение, быстро истекает. На каждом занятии я только и делаю, что думаю об этом, едва оставаясь сосредоточенной на конспекте.

После в этот же день мне приходится пойти на встречу, которую назначила для работы над нашим групповым проектом Эйприл. Я иду через весь кампус пешком, и поэтому опаздываю на несколько минут. Когда захожу в забронированный для нас кабинет, она тут же оказывается рядом со мной.

– Где ты пропадала? – требовательно спрашивает она, уперев руки в бока и перекидывая свои рыжие волосы через плечо. – Мы договаривались на полчетвертого. Точно. Ты знаешь, который сейчас час?

Обычно я стараюсь не обращать внимания на чушь Эйприл или, по крайней мере, дистанцироваться от нее, но на этот раз я поддаюсь гневу, который клокочет у меня в груди. Она терпеть меня не могла с той самой минуты, как я появилась в кампусе, с тех пор как увидела меня в рваных джинсах и поношенной футболке с длинными рукавами и решила, будто я, очевидно, не того уровня, что она и ее друзья.

– Смирись, Эйприл, – огрызаюсь я. – Я пришла, разве нет? Да, опоздала на десять минут, но это, чтоб тебя, вовсе не конец света.

Ее брови взлетают вверх, челюсть слегка отвисает. Затем она смеется, и на ее лице появляется самодовольная ухмылка.

– Да плевать, – растягивает она слова. – В любом случае, это не важно. В конце концов, ты ведь здесь ненадолго, верно? Если бы я знала, что меня выгонят из колледжа за то, что я нищебродка, то, наверное, тоже перестала бы париться.

Когда я оглядываюсь на одногруппников, которые с интересом наблюдают за нашей перепалкой, щеки вспыхивают, а желудок скручивается в трубочку.

Проклятье.

Кто-то из свиты Эйприл, наверное, торчал в офисе администратора в тот же день, что и я, и подслушал дискуссию о моей неуплате. Или, может, это был кто-то, кто пытался подлизаться к ней, разболтав все сплетни, какие только мог, чтобы попытаться пролезть в ее компанию. В любом случае, она знает, насколько я близка к отчислению из Университета Уэйна, и это знание вызывает во мне в равной степени и смущение, и отчаяние.

Потому что она права.

Если не произойдет какое-нибудь чудо, велика вероятность, что меня не будет здесь уже на следующей неделе.

Я отворачиваюсь от Эйприл и сажусь за длинный стол в центре комнаты. Остальные наши одногруппники тоже садятся, и пока идет собрание, я стараюсь не смотреть в сторону Эйприл, насколько это возможно. Как только все заканчивается, я выбегаю из аудитории и быстро направляюсь через кампус к административному зданию.

Я должна попытаться добиться еще одной отсрочки. Мне нужно больше гребаного времени.

К счастью, сегодня в офисе не очень много народу, и когда вижу мужчину, с которым разговаривала в прошлый раз, то подхожу к его столу. Он поднимает взгляд, поправляя галстук.

– Чем могу вам помочь?

– Эм, здравствуйте. – Я сажусь на стул перед его столом, бросая сумку рядом с собой. – Меня зовут Уиллоу Хейз, и я надеялась… Я хотела поговорить об оплате за обучение. Я знаю, приближается крайний срок оплаты, просто хотела спросить…

Он поднимает руку, прерывая меня.

– Ты сказала Уиллоу Хейз?

Я киваю, нервно теребя подол рубашки.

Он что-то печатает на компьютере, а затем поднимает глаза и улыбается. Это меня шокирует, ведь если он, так же как Эйприл, не радуется моему отчислению, то я даже не знаю, чего он так лыбится.

– А, вижу, вы решили вопрос с оплатой обучения, – говорит он. – Прекрасно.

Я моргаю, слегка наклоняясь вперед.

– Я… что?

– Здесь сказано, что вы все оплатили до конца семестра. Так что все в порядке.

– Но… как?

Он смотрит на меня так, будто я какая-то тугодумка, и, честно говоря, на данный момент именно так я себя и чувствую. Мозг с трудом переваривает его слова.

– Подождите, – говорит он мне, а затем печатает что-то на принтере, который стоит рядом с ним.

Как только лист вылезает, он протягивает мне его, и я смотрю на буквы.

Там черным по белому написано мое имя и список платежей и издержек на оставшуюся часть весеннего семестра. А в самом низу четко указано – НЕПОГАШЕННЫЙ БАЛАНС: $0,00.

В это трудно поверить, но я не могу отрицать того, что вижу прямо перед собой, даже если понятия не имею, как так вышло. Желудок сжимается от странной смеси радости и тревоги. Я рада, что мне больше не нужно переживать по этому поводу, но также очень взволнована тем, как это вообще случилось. Но в основном, я, конечно, в шоке.

Мужчина за стойкой выжидающе смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что поддалась панической атаке прямо перед ним. Поэтому я слегка встряхиваюсь и заставляю себя улыбнуться.

– Спасибо, – сухо отвечаю я. – Я просто хотела… проверить, как обстоят дела.

– Без проблем, – отвечает он, возвращаясь к компьютеру. – Всего хорошего.

Я встаю и выхожу из офиса. Все как в тумане. В кои‐то веки со мной случилось что-то хорошее, но я понятия не имею, как. Или почему. Или что вообще происходит.

– Уиллоу, привет! – кивает мне Колин, когда я прохожу мимо него и нескольких его приятелей, отдыхающих на ступеньках здания экономического факультета. – Ты закончила на сегодня?

– Ага, – бормочу я, едва взглянув на него, и продолжаю идти.

Ноги несут меня через кампус, и мне в голову вдруг приходит мысль, дразнящая мозг. Я поворачиваюсь и направляюсь к кафетерию, где находится ближайший банкомат. Когда я вставляю банковскую карту в прорезь и ввожу свой PIN-код, пальцы слегка дрожат.

Открывается мой счет, и я смотрю на экран.

На нем лежат дополнительные деньги.

И не просто несколько долларов. Баланс моего счета обычно колеблется в пределах трехзначных цифр, а в особо напряженных ситуациях опускается до двухзначных. Но сейчас там четыре цифры после запятой.

– Вот черт. Я так и знала, – шепчу я себе под нос, а сердце бешено колотится.

Это откуп. Наверняка. Другого объяснения этому нет.

Оплата за обучение, дополнительные деньги на моем счету… это, должно быть, от троицы братьев. И вовсе не по доброте душевной, нет. Они просто заботятся о своих интересах. Хотят убедиться, что у меня нет никаких причин отказываться от нашей сделки.

Но теперь мне начинает казаться, что они контролируют меня и мою жизнь.

Как будто я принадлежу им, и они могут распоряжаться моей работой, моим образованием и всем остальным.

От этого неприятное ощущение в животе усиливается, и я несколько долгих мгновений стою перед банкоматом, уставившись на цифры.

В итоге я тычу пальцем в экран, удаляя информацию с экрана. Затем разворачиваюсь и направляюсь обратно через кампус, закидывая сумку повыше на плечо. В голове одновременно проносятся десятки мыслей, и кажется, словно все они отчаянно борются за то, чтобы пробиться сквозь стук моего сердца.

Это безумие. Как это могло произойти?

Я почти не обращаю внимания на то, куда иду. Мне следовало бы направиться к автобусной остановке, поскольку сегодня у меня больше нет занятий или встреч, но в итоге я иду по тихой части кампуса, там, где мощеная дорожка тянется меж двух зданий.

Я не замечаю движения, пока не становится слишком поздно.

Парень, тот самый Мэлис, выходит из тени позади меня, и я оглядываюсь через плечо, замирая при виде него.

Он встречается со мной взглядом, а затем начинает приближаться.

9

Уиллоу

Мэлис шагает ко мне. Сердце бешено колотится о ребра, инстинкт драться или бежать стремительно усиливается.

Он такой же пугающе красивый, каким я его помню. Темно-серые глаза и острые скулы, как у какого-то великолепного демона. Он – дьявол, что ходит по земле, и в эту секунду он направляется прямо ко мне.

Я делаю шаг назад, желая увеличить расстояние между нами, но Мэлис не позволяет. Он продолжает приближаться, и я пячусь назад, пока не врезаюсь в стену ближайшего здания. Когда он сокращает последнюю дистанцию, моя рука опускается за спину и нащупывает прохладный металл рукояти выкидного ножа. Повинуясь инстинкту и чистому, необузданному страху, я выхватываю его, щелкая механизмом. Лезвие высвобождается, и я тут же поднимаю нож перед собой на уровень горла Мэлиса. В этот же момент он делает последний шаг вперед, и острый край лезвия касается его кожи.

Его глаза расширяются, и он замирает, оставляя между нами расстояние примерно в фут. Очевидно, он не ожидал, что некто вроде меня способен на такое, и мне интересно, как давно кто-то давал отпор этому властному мужчине.

Однако его удивление длится недолго. На красивом лице появляется мрачная улыбка, и вместо того, чтобы отступить, он наклоняется ближе ко мне, позволяя лезвию ножа чуть сильнее прижаться к его коже.

Я с трудом сглатываю, и его улыбка превращается в оскал.

– Когда прижимаешь нож к горлу, солнышко, тебе лучше быть готовой пустить его в ход, – мурлычет он низким и опасным голосом.

У меня по спине пробегают мурашки, но я стараюсь этого не показывать. Во рту пересохло, а сердце в груди колотится так, словно делает милю в минуту, но я не отступаю. Я держу нож на том же месте, крепко сжимая пальцами рукоятку.

– Если ты и твои братья хотите, чтобы я делала вид, будто вас не существует, может, вам стоит перестать постоянно появляться там, где я нахожусь, – выпаливаю я в ответ. – Прекратите. Преследовать. Меня.

Улыбка Мэлиса становится жесткой и острой – как и все остальное в нем.

– Ты уж извини, но так это не работает, – резко говорит он. – Мы делаем все, что нам, твою мать, нравится, и ты будешь делать все, что мы скажем.

Когда он произносит эти слова, во мне что-то переворачивается, и я сжимаю рукоятку ножа сильнее, так, что костяшки пальцев белеют.

– Что за парень? – спрашивает Мэлис, меняя тему так быстро, что я теряюсь в догадках, о чем это он.

– Какой парень?

Его глаза сужаются.

– Тот, который с тобой болтал недавно.

Я моргаю, потому что на мгновение искренне не понимаю, о чем он говорит. Кто? Парень-администратор?

– А, ты имеешь в виду Колина? – додумываюсь я после паузы.

Мэлис поджимает губы.

– Так его зовут?

– Зачем тебе это знать? – выпаливаю я в ответ.

Он сверлит меня тяжелым взглядом.

– Потому что я хочу знать все, черт тебя дери.

Ясно, контролер.

Эта мысль мелькает у меня в голове, но я не позволяю словам сорваться с губ. Я и правда не хочу знать, что произойдет, если я разозлю этого парня еще больше, чем уже разозлила. Поэтому я просто пожимаю плечами.

– Он просто парень из моего колледжа. Иногда мы разговариваем, в основном о домашних заданиях.

Мэлис хмыкает, все еще пристально наблюдая за мной. Он больше ничего не говорит, и я чувствую, как вопрос, который хочу задать, вертится на языке, подогреваемый жгучей потребностью хоть в каких-то ответах. Я облизываю губы и делаю глубокий вдох, собираясь с духом.

– Зачем вы это сделали? Оплатили мое обучение? Положили деньги на мой банковский счет? Я знаю, что это были вы.

В темно-серых глазах тлеет раздражение, и Мэлис в ответ тихо фыркает.

– Если ты не понимаешь, зачем, значит, ты глупее, чем кажешься.

Я с трудом сглатываю, позволяя себе возненавидеть его в этот момент. Он суров и жесток, и ему явно наплевать на меня.

– Ты ждешь от меня благодарности? – спрашиваю я, хотя дразнить его, наверное, так же глупо, как пинать ногой улей, полный пчел.

Мэлис наклоняется, занимая, казалось бы, больше места, чем мог бы занять любой другой человек, и тем самым сильнее прижимает нож к своему горлу. Я опускаю взгляд и вижу, как там, где острое лезвие неглубоко врезалось в кожу, сочится кровь, и мой взгляд следует за единственной ярко-красной капелькой, стекающей по его горлу. У него есть татуировки, выползающие из-под футболки на шею, и грубый выпуклый шрам с одной стороны, прямо под ухом.

Я отвлекаюсь и снова смотрю ему в лицо, когда он бормочет:

– Я жду, что ты будешь держать рот на замке.

– Я и держала, – огрызаюсь я, но слова застревают в горле.

Какая бы храбрость во мне ни теплилась, когда я вытаскивала нож, она начинает исчезать, и страх снова подступает к горлу. Я знаю, он не шутил, говоря о своем желании убить меня. Я почти уверена, что он бы даже не колебался, если бы до этого дошло.

То, как он нависает надо мной, заставляет меня вспомнить сон, который приснился мне в ту ночь, когда я сбежала домой из борделя. Все почти то же самое, за исключением разницы в местоположении и того факта, что сейчас на мне больше одежды, чем было во сне. Мэлис, вероятно, вооружен – он, похоже, из тех парней, которые повсюду ходят с оружием, – и это заставляет меня задуматься о том, что он сделал со мной своим пистолетом во сне.

О Боже. Нет, Уиллоу. Не думай об этом. Не показывай ему, что ты думаешь об этом.

Мое тело откликается на воспоминание о том сне, пульс учащается, а дыхание перехватывает. В животе разливается жар, смешиваясь со страхом и тревогой, которые уже были там, образуя странный коктейль. Я изо всех сил стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице, но Мэлис как будто чувствует это. Прищурившись, он наклоняет голову, словно собака, почуявшая запах. Он смотрит на меня так, будто видит насквозь, и что-то в его пристальном взгляде заставляет мою кожу вспыхнуть еще сильнее. Я чувствую, что не могу дышать, и высовываю язык, облизывая внезапно пересохшие губы.

– Я держала рот на замке, – повторяю я. – Я бы так поступила даже без денег.

– Отлично. – Мэлис слегка кивает, и еще одна капля крови стекает по его горлу. – Продолжай в том же духе.

Он внезапно отходит, увеличивая между нами расстояние.

– Ты больше не увидишь ни меня, ни моих братьев, – говорит он. – До тех пор, пока будешь соблюдать условия сделки и никому ничего не скажешь.

Я замираю, не зная, что еще сделать или сказать, и долгое мгновение Мэлис тоже не двигается. Он просто смотрит в мою сторону своими пронзительными глазами, заставляя меня чувствовать себя добычей, пока он предстает в образе хищника, который следит за мной и только и ждет, когда я побегу.

Затем он переводит взгляд на нож, который я все еще сжимаю в руке.

– Научись им пользоваться или избавься от него, – говорит он, прежде чем повернуться и уйти, оставив меня смотреть ему вслед.

Он идет по дорожке между зданиями, затем поворачивает налево и исчезает из виду. Как только это происходит, я прерывисто выдыхаю, прислоняясь к стене здания. Волна отложенного адреналина разливается по венам, вызывая приступ тошноты.

Дыхание учащается, а тело наполняется странной энергией. Я чувствую себя полностью дезориентированной, будто два мира, которые никогда не должны были соприкасаться, столкнулись, и я дрожу, не зная, что после такого вообще делать.

У меня в кармане звонит телефон, и я подпрыгиваю от внезапного звука, достаю его и нажимаю на кнопку, даже не посмотрев, кто звонит.

– Алло?

– Уиллоу. Привет, малышка.

Голос на другом конце провода заставляет меня вздрогнуть и вернуться к реальности.

Это мама. Дерьмо.

Мы теперь не очень часто разговариваем. Обычно я лучше отслеживаю, что звонит именно она, и не отвечаю, когда не в настроении с ней общаться, но сейчас просто не успела подумать.

Пальцы сжимают телефон, а в другой руке я стискиваю нож, как будто это каким-то образом поможет мне успокоиться во время разговора.

– Привет, мам. Что случилось? – спрашиваю я, стараясь говорить нейтрально, пока не узнаю, чего она хочет.

– Ничего, малышка. Просто звоню, чтобы узнать, как ты, – отвечает она. – Я знаю, ты занята в колледже, и у тебя, наверное, проблемы с оплатой за обучение и все такое. Такие заведения ужасно завышают цены, особенно если учитывать, что они даже не могут гарантировать работу после окончания учебы.

Я закатываю глаза, но немного расслабляюсь. Она явно находится в одной из своих фаз под названием «будь хорошей мамой», когда она осыпает меня любовью и привязанностью, притворяясь, будто все те разы, когда она крала у меня и манипулировала мной, просто не случались.

Эта фаза никогда не длится долго, но я не могу заставить себя послать ее к черту, когда такое все-таки происходит. Потому что это приятно – когда кто-то о тебе заботится. Пусть это и временно.

– Я работаю над этим, – говорю я ей. – Беру дополнительные смены, когда могу. Думаю, все будет в порядке.

Я ни за что на свете не смогу сказать ей, что все уже оплачено. И каким образом оно оплачено.

– Ты уверена? Я могу попытаться помочь тебе с оплатой расходов, если нужно.

– Все в порядке, мам. Я все улажу.

Она тихо хмыкает, но в ее голосе нет раздражения. Пока что.

– Ты всегда так говоришь. Мы семья, Уиллоу. Семья помогает друг другу.

Услышав эти слова, я слегка скриплю зубами. Вечно эта фраза. Семья помогает друг другу. Она обычно говорила это, когда я заставала ее роющейся в моей сумочке, или когда она просила меня ничего не говорить людям из школы, которые, когда я была маленькой, приходили разнюхивать, почему меня не было на уроках.

Но мне всегда казалось, будто это я помогаю ей, а не наоборот. Но всякий раз, когда я расстраивалась из-за этого, она напоминала мне, что она – все, что у меня есть в этом мире. Что она дала мне крышу над головой и еду, так что я в долгу перед ней за это.

– Знаю, – слышу я свой голос, слова слетают с губ на автопилоте. – Если ты мне понадобишься, я позвоню. Пока, мам.

Я завершаю разговор, затем делаю глубокий вдох, засовываю телефон обратно в карман, а нож – в сумку и направляюсь через кампус к автобусной остановке.

По дороге продолжаю оглядываться по сторонам, почти ожидая, что третий брат Воронин выскочит откуда-нибудь из кустов. Виктор – единственный, с кем я еще не встречалась, так что это кажется почти неизбежным.

Мэлис обещал, что я больше никого из них не увижу…

Но почему-то у меня есть ощущение, что это неправда.

10

Уиллоу

Проходит пара недель, и, как и сказал Мэлис, все это время я совсем не вижу братьев. Несмотря на это, иногда я не могу избавиться от ощущения, будто за мной… наблюдают. Такое чувство, что даже если я не вижу их, они могут видеть меня.

Удивительно, но мои оценки значительно улучшились, и это заставило меня осознать, насколько сильно я себя изматывала. Я всегда была такой уставшей и измученной, а теперь, когда не нужно сразу после школы работать допоздна в «Сапфире», у меня появилось время для учебы и хорошего сна.

В четверг, почти через месяц после моей первой встречи с троицей братьев, я прихожу в колледж пораньше, чтобы завершить последние приготовления к презентации, над которой работала с Эйприл и остальными членами нашей группы. И когда прихожу на урок истории, чувствую, что полностью готова к работе.

Мы встаем перед классом и представляем наше исследование, и когда очередь доходит до меня, я лишь слегка нервничаю, поскольку понимаю, что на самом деле все хорошо знаю.

– Отличная работа, – говорит профессор Уолш после окончания презентации, и Эйприл бросает на меня кислый взгляд.

Похоже, она считала дни до момента, когда меня исключат из колледжа за неспособность оплатить учебу, но этого не произошло. Так что мой успех в проекте и то, что я не даю ей возможности высмеять или принизить меня, явно выводит ее из себя.

– Я бы сказала, что ты кому-то приплатила, чтобы он выполнил твою часть проекта за тебя, но мы все знаем, что ты нищебродка, – шипит Эйприл, когда мы возвращаемся на свои места.

Обычно это заставляло меня чувствовать себя дерьмово, но на этот раз я просто улыбаюсь ей, совершенно не задумываясь о ее словах. Даже ее стервозное отношение не может меня расстроить, ведь я довольна тем, насколько хорошо справляюсь.

После того, как последняя группа представляет свой проект, нас распускают, и последнее занятие пролетает незаметно. Я направляюсь к остановке, сажусь в автобус, и пока он катит по улицам Детройта, слушаю в наушниках музыку. Когда он останавливается, выхожу, поправляю сумку на плече и, тихонько подпевая песне Sunftower, иду в сторону своей квартиры. Однако по пути не перестаю оглядываться. Это уже стало привычкой, навязчивой потребностью высматривать любого из братьев. Не знаю, избавлюсь ли от этого ощущения хоть когда-нибудь.

Эта троица кажется мне призраками, что преследуют меня, они всегда рядом, просто вне поля моего зрения, и из-за этого я постоянно думаю о них. Даже когда просто занимаюсь своими делами, они никогда не покидают мои мысли. Я постоянно оглядываюсь через плечо, ожидая увидеть, как один из них где-то прячется.

– Дыши, – шепчу я себе, подходя к квартире и выключая музыку. Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки за раз, стремясь скорее оказаться за закрытой дверью.

Теперь в моем холодильнике реально есть еда, так что у меня больше вариантов, чем обычные макароны с сыром или рис с фасолью. Я готовлю импровизированный ужин из курицы и брокколи, усаживаюсь за маленький обшарпанный столик в углу и ем. Закончив, встаю и потягиваюсь. На лице расплывается улыбка, когда мне в голову приходит идея.

Несмотря на хаос, который в последнее время царит в моей жизни, сегодня был хороший день. Я почти уверена, что мы получим пятерку за нашу презентацию, и это не только улучшит мою общую оценку в классе, но и докажет Эйприл, что я не какая-то там цель для благотворительности или бездельница.

– Я заслуживаю небольшого праздника, – бормочу я, направляясь в спальню и примыкающую к ней ванную.

Я несколько минут роюсь под раковиной, вытаскиваю парочку старых свечей, которые когда-то купила. Расставляю их по всей ванной и зажигаю, затем выключаю свет и выкручиваю кран в ванне. По мере того, как ванна наполняется водой, в воздух начинает подниматься пар, и я сбрасываю одежду, кидаю ее на пол, а затем пинком отправляю в угол. Позже с ней разберусь.

Как только ванна наполняется, я опускаюсь в воду, шипя от неожиданного жара, пока тело не привыкает к температуре. Через несколько секунд я чувствую, как мышцы начинают расслабляться, поэтому опускаюсь в воду полностью, откидывая голову на край ванны. Затем закрываю глаза и рассеянно провожу пальцами по воде, позволяя себе отвлечься. У меня целую вечность не было на это времени, и я твердо решила насладиться этим моментом.

С губ срывается тихий удовлетворенный вздох, и я, не задумываясь, начинаю водить кончиками пальцев по коже, проводя ими по животу и бедрам. Внизу живота вспыхивает искорка возбуждения. Давненько я не прикасалась к себе – в течение нескольких недель, последовавших за моей встречей с Николаем, я была не в настроении для подобного. Всякий раз, когда я просовывала руку себе между ног, перед сном, в памяти всплывали ощущения от его мозолистых ладоней, или о вкусе его члена во рту, и в конце концов я просто переворачивалась на бок и сворачивалась клубочком.

Но впервые за долгое время прикосновение моей собственной руки доставляет удовольствие. Я чувствую, как клитор слегка пульсирует, требуя внимания. Раздвинув ноги, я опускаю руку ниже и провожу пальцами по бугорку, тихо втягивая воздух от возникающих приятных ощущений. Затем медленно кружу над ним. Бедра подаются вперед, и вода вокруг меня слегка расплескивается.

– Черт, – шепчу я, издавая звук, похожий то ли на хныканье, то ли на вздох.

Глаза все еще закрыты, но я ощущаю мерцающий свет свечей в полутемной комнате и пытаюсь отвлечься, создавая в голове фантазии и продолжая медленно массировать клитор. По-прежнему держа одну руку у себя между ног, я поднимаю другую и слегка тереблю соски, сначала один, потом другой. Представляю, как это делает кто-то другой, и позволяю себе раствориться в ощущении ласк и удовольствия. Пальцы двигаются быстрее, и я прикусываю нижнюю губу, издавая тихие звуки одобрения. Голова отклоняется назад еще больше.

– Ах, – выдыхаю я, сильнее сжимая один сосок и издавая шипящий звук. – Боже, да. Чёрт.

Несмотря на то, что у меня никогда не было секса – или, может, как раз из-за этого, – я довольно хорошо узнала свое тело. Мне всегда удавалось легко довести себя до оргазма, и я уже чувствую, как удовольствие скручивается где-то внизу живота. Я плотнее зажмуриваю глаза, покачивая бедрами в такт нажиму руки, все сильнее и быстрее лаская клитор.

Соски твердеют и заостряются, и когда я сильнее выгибаю спину, они выступают из воды. Ощущение прохладного воздуха, обдувающего их, заставляет меня хватать ртом воздух, дыхание становится все более прерывистым. Я прокручиваю в голове моменты из просмотренных фильмов или прочитанных книг, позволяя фантазиям разыграться перед моим мысленным взором. Я представляю, будто это меня боготворят эти мужчины.

Горячая вода струится по моему обнаженному телу. Я обхватываю себя руками за бедра, опуская ноги на дно ванны.

– Да, – бормочу я снова. – Да, да… черт, да…

В моем воображении груди касается грубая рука, и я делаю это в реальной жизни, сжимая ее достаточно сильно, чтобы заставить себя застонать. Затем просовываю два пальца во влагалище, слегка проталкивая их, и одновременно с этим поглаживаю клитор тыльной стороной ладони и облизываю нижнюю губу, представляя, как меня целуют до бесчувствия.

Каждый раз, оказываясь на грани оргазма, я немного расслабляюсь, желая растянуть это ощущение как можно дольше. Это моя награда за то, что я хорошо потрудилась в колледже, и за то, что пережила последние недели, с тех пор как…

Движение руки замедляется, когда в памяти всплывают три лица – столь похожие и одновременно разные.

Мэлис, Рэнсом и Виктор.

Мое сердце, и без того сильно бьющееся от охватившего меня наслаждения, начинает бешено колотиться, ударяясь о ребра. Клитор пульсирует под кончиками пальцев, и я распахиваю глаза, понимая, что реакция, возможно, вызвана вовсе не страхом а… чем-то еще.

– Не сходи с ума, – шепчу я себе, обводя взглядом ванную, будто кто-то из них может в любой момент выскочить из тени крошечной комнаты. – Не будь дурой.

Но там никого нет. Лишь мерцающий свет свечей и мягкие ароматы розы и ванили, парящие в воздухе. Я глубоко дышу и на мгновение прижимаю руку к груди, когда мой пульс, наконец, начинает немного замедляться. Киска набухла и болит, клитор чувствителен из-за того, что доведен до предела, и я слегка извиваюсь, отчаянно желая разрядки, к которой так стремилась.

Сделав еще один глубокий вдох, я снова закрываю глаза, позволяя себе опять погрузиться в ритм наслаждения. Рука находит грудь, пальцы скользят между бедер, и на этот раз я совсем не ласкова с собой.

На этот раз я изо всех сил подталкиваю себя к краю пропасти.

И когда удовольствие начинает нарастать, будто надвигающийся ураган, я больше не позволяю себе думать о братьях Ворониных.

11

Виктор

На одном из экранов в моей комнате идет трансляция из квартиры Уиллоу. Я сижу за столом, внимательно наблюдая за ней. Я смотрел, как она прошла из кухни в ванную. Как сняла с себя одежду и наполнила ванну, а затем начала ласкать себя.

В ванной необязательно было ставить камеру, но я человек дотошный, поэтому не оставил ни единого уголка ее квартиры без наблюдения.

Каждый день и каждую ночь я часами слежу за происходящим из ее жилища. Теперь я знаю ее распорядок дня наизусть, начиная с того момента, как утром у нее звонит будильник, и заканчивая тем, как она ложится спать вечером.

Я наблюдал до тех пор, пока не узнал о ней множество мелочей. Например, когда она разогревает еду, то оставляет на микроволновке время, не сбрасывая таймер. Еще она говорит сама с собой, бормочет какие-то утверждения или просматривает списки, дабы убедиться, что у нее все есть. Я видел, как она готовила какой-то отчет или речь, возможно, для колледжа, повторяла слова, пока все не получалось.

Я тщательно слежу за тем, чем она занимается и что ей нравится, составляю каталог ее привычек и причуд, чтобы понять, кто она такая. Тем не менее наблюдать за тем, что происходит сейчас, особой нужды нет. Однако она делает такое впервые.

Взгляд прикован к экрану, я крепко сжимаю челюсти. В данный момент мне жаль, что я не установил в ванной другую камеру, чтобы получить иной ракурс съемки. Мне ясно, что она делает, я могу видеть ее лицо в профиль. Могу частично различить выражения, мелькающие на ее лице, то, как закрыты ее глаза и приоткрыты губы.

Но этого недостаточно. Я хочу увидеть все.

Мне нужно каждое выражение. Я хочу заглянуть под воду, чтобы увидеть, как движется ее рука.

Сначала она не торопилась, позволяла чувству нарастать. Возможно, разыгрывала в уме какую-то фантазию, и мне интересно, что это было. Ничто из того, что я видел до сих пор, не указывало на то, что может ее возбудить. Она совсем не похожа на тех женщин, которых иногда приводит домой Мэлис, на тех, что вечно вопят, как они хотят пожестче, и пытаются назвать его «папочкой».

Если не считать нескольких стонов и хриплых ругательств, а также момента, когда она ненадолго останавливается и бормочет что-то себе под нос, Уиллоу вообще почти ничего не говорит. Одна из ее рук покоится на груди, она играется со своим соском. Сжимает и разжимает пальцы. Я вижу, как выгибается ее спина – она не слишком-то нежна с собой.

Ей нравится грубость.

По какой-то причине я не заношу это в список. Просто дополняю информацию о ней, которую держу исключительно в своей голове.

Ее лицо морщится в гримасе, вода переливается через край ванны, и я вижу, что она уже готова кончить. Ее рука слегка дергается, когда она ускоряет движение под водой, а тело снова и снова выгибается навстречу прикосновениям, голова мотается из стороны в сторону.

Мое тело мгновенно реагирует на это зрелище, пресс сжимается, а плечи напрягаются. Я возбуждаюсь просто оттого, что смотрю на нее, слышу ее хриплые стоны. Я почти испытываю искушение засунуть руку в штаны и подрочить, но сегодня не тот день. Или время. Подрочить сейчас означало бы отклониться от распорядка, а я никогда этого не делаю.

Вместо этого я сжимаю челюсти и втягиваю воздух через нос, а затем резко выдыхаю через рот. Рука сжимается в кулак, и я впиваюсь ногтями в ладонь, пытаясь контролировать свои реакции.

Обычно это не так сложно.

Я и раньше смотрел порно, хотя обычно мне ничего не нужно для возбуждения в те дни, когда я забочусь о потребностях своего тела. Но это не похоже ни на что из того, что я когда-либо видел. Уиллоу выглядит так, словно полностью погрузилась в процесс, ее рука перемещается от одной груди к другой, розовый язычок высовывается, чтобы облизать губы.

Я направляю скрытую камеру на ее лицо, почти не двигая рукой. В мерцающем свете свечей румянец на ее щеках напоминает темную розу, а губы кажутся мягкими и влажными. Ее голова запрокидывается, с губ срывается тихий стон. Вот оно. Она уже близка к оргазму, балансирует на грани, вот-вот подойдет к самому краю, и это знание словно вибрирует во всем моем теле. Я напряженно склоняюсь над столом, взгляд прикован к экрану.

И тут она кончает.

Еще один томный стон, эхом отдающийся как в ванной, так и у меня в голове. Она извивается под водой, ее грудь поднимается и опускается, пока она хватает ртом воздух. Мое тело будто бы синхронизировано с ее телом – член пульсирует, яйца напрягаются. Я резко выдыхаю через нос и стискиваю зубы, заставляя себя сдержаться.

Нет.

Неподходящий день и неподходящее время.

Я не могу позволить себе вот так потерять контроль. Не из-за какой-то девчонки, которую нам следовало убить с самого начала.

Я начинаю мысленно считать секунды, делаю вдох, а затем задерживаю дыхание, ожидая, пока легкие не начнут гореть, – после чего выдыхаю. Так я делаю детства. Это способ справиться с тем дерьмом, через которое меня заставил пройти отец.

Устроившись поудобнее в кресле перед письменным столом, я наблюдаю за тем, как вода плещется о край ванны Уиллоу, и вспоминаю, как отец держал мою голову под водой. Как я заранее делал глубокий, судорожный вдох, наполняя легкие до краев. Затем считал секунды, ожидая, когда мне снова разрешат дышать.

На секунду у меня перед глазами все расплывается, и грудь начинает болеть, как в те моменты, когда мне приходилось напоминать себе, что дыхание должно быть более частым, чем то, что считалось нормой у отца. Но кто вообще знает, что такое, мать ее, норма?

Размышления об этом не помогают, поэтому я прогоняю воспоминания прочь. Мне не нравится вспоминать это дерьмо.

Пальцы одеревенели, ноют от призрачного воспоминания о том, как отец ломал их, один за другим. Я разминаю их и встряхиваю руками, пытаясь избавиться от этого ощущения.

Сейчас не стоит об этом думать.

– И о ней тоже, – бормочу я себе под нос, отрываясь от видеотрансляции в ванной Уиллоу как раз в тот момент, когда одна из ее рук тянется за гелем для душа. Пальцы колеблются, и какая-то часть меня задается вопросом, как бы она выглядела, вся влажная и покрытая мыльной пенкой. Член заинтересованно подергивается, и я рычу себе под нос, злясь на себя за это дурацкое пристрастие подглядывать за ней.

Это совершенно бессмысленно и никак не улучшает нашего с братьями положения, так что незачем это делать. Исходя из подобной логики, это пустая трата времени, а я ненавижу тратить свое время впустую. Тем не менее я ловлю себя на том, что проверяю кадры из ее квартиры по нескольку раз в день.

Я сворачиваю видео с Уиллоу и переключаюсь на проверку сообщений на почте. Когда я понимаю, что получил зашифрованное сообщение от Мистера Икса, брови взлетают вверх. Мозг немедленно переключается в рабочий режим, и теперь я чувствую себя комфортно, как будто надеваю идеально сидящий пиджак.

Я выбрасываю Уиллоу из головы и приступаю к расшифровке сообщения. Пальцы порхают над клавиатурой, пока я запускаю необходимые программы.

После расшифровки сообщение становится понятным, и я просматриваю его, запоминая необходимые детали. Затем встаю. Открываю дверь и спускаюсь вниз, прислушиваясь к звукам приглушенной ругани и скрежета металла о металл, которые означают, что кто-то работает над чем-то в гараже.

Ругань недостаточно злая, чтобы принадлежать Мэлису, так что это, должно быть, Рэнсом.

Я нахожу его там, где и ожидал, – он возится со своим мотоциклом. Брат качает головой, и я замечаю, что у него в ушах наушники, он слушает музыку и бормочет слова какой-то песни, пока работает. Повсюду разбросаны инструменты и части автомобильных запчастей. Мэлис называет это «организованным хаосом». Все эти запчасти – остатки от последней машины, которую мы разобрали, но большая часть гаража пуста, так как сейчас мы ни над чем не работаем.

– Рэнсом, – говорю я, пытаясь привлечь его внимание.

Он крутит в руке гаечный ключ и продолжает мотать головой, используя его как барабанную палочку и играя на воображаемых барабанах одной рукой.

Я закатываю глаза и подхожу ближе, щелкая пальцами у него перед носом. Это привлекает его внимание, и брат слегка вздрагивает, отскакивая назад, после чего вытаскивает один наушник.

– Блин, Вик. Ты меня до сердечного приступа решил довести?

– У нас сообщение от Мистера Икса, – говорю я ему, переходя сразу к делу.

Он понимает важность вопроса и немедленно выпрямляется, вытирая замасленные руки о и без того промасленную тряпку.

– Может, нам подождать возвращения Мэла, прежде чем обсуждать детали? – спрашивает он. – Я знаю, как ты ненавидишь повторяться.

Он наполовину дразнит меня, наполовину серьезен, но вообще-то прав.

Повторяться – не самое мое любимое занятие в мире.

– Дадим ему несколько минут, – говорю я.

– Иксу срочно надо это дельце провернуть?

Я бросаю на Рэнсома красноречивый взгляд.

– А ты как думаешь? Это же Икс.

Он кивает, соглашаясь. Хотя мы мало что знаем о личности нашего таинственного благодетеля, нам доподлинно известно, что он любит, когда все делается быстро. Даже если он не называет точную дату, всегда лучше относиться к каждому его заданию как к срочному.

Прежде чем мы успеваем обсудить что-либо еще, входная дверь в гостиную с грохотом открывается, а затем захлопывается.

– А вот и Мэл, – замечает Рэнсом, одаривая меня легкой улыбкой. – Как раз вовремя.

По бетонному полу коридора раздаются тяжелые шаги, и Рэнсом, повысив голос, зовет Мэлиса присоединиться к нам в гараже. Мгновение спустя мой близнец входит в помещение, снимает кожаную куртку и бросает ее на верстак, а после направляется к нам.

– Выгрузил запчасти? – спрашивает Рэнсом, приподнимая бровь с пирсингом.

– Да, – хмыкает Мэлис. – И девчонку еще разок проверил.

Рэнсом кивает, берет несколько своих инструментов и развешивает их у стены, помещая в таком порядке, что мне сразу же хочется все переделать.

– Она сейчас дома?

– Да, вернулась примерно час назад, – говорит Мэлис.

Я точно знаю, чем она занималась с тех пор, как вернулась домой, но сохраняю бесстрастное выражение лица и ничего не говорю.

Мэлис качает головой, его губы кривит гримаса.

– Она становится чересчур, сука, отвлекающим фактором, – ворчит он. – Отнимает до хрена времени. У нас куча дел, и чем больше времени мы тратим на нее, тем меньше у нас остается на что-то реально важное.

– И что же реально важно, а? – спрашивает Рэнсом, складывая руки на груди. – Трахать случайных телок, а потом выгонять их?

В этом нет ничего предосудительного, и Мэлис в любом случае не обидится на этот комментарий. Все знают, что ему наплевать на этих женщин, и нам все равно, что он приводит их сюда. Ему нужно как-то выплеснуть всю свою энергию, и он нашел систему, которая ему подходит.

– Нет, что реально важно, так это попытка заключить сделку с бандой Донована, – ворчит Мэлис. – Эта хрень должна стать приоритетом. Мы – одни из лучших в этой части Детройта, если дело касается разборки тачек, и нам уже пора повысить ставки, чтобы соответствовать нашим навыкам. Часы слежки за этой девкой вредят нашему бизнесу, и нам не пришлось бы гоняться за ней, если бы мы избавились от нее, как я и предлагал.

Что-то в его последних словах заставляет меня почувствовать себя неуютно, и я переминаюсь с ноги на ногу, хмуро глядя на блок двигателя, лежащий на рабочем столе рядом со мной. Это не потому, что Мэлис открыто говорит об убийстве человека, а скорее потому, что за последние две недели мы говорили об этом по меньшей мере пять раз.

Мы часто говорим о том, чтобы убить Уиллоу, но до сих пор этого не сделали. Мы ничего не сделали, только наблюдали за ней.

Вопрос о том, почему мы этого не сделали, не дает мне покоя – ведь это нелогично. Вообще. В этом нет осторожности, нет контроля. В том, что мы оставили ее в живых и теперь вынуждены тратить время на наблюдение за ней, дабы убедиться, что она не подставит нас, нет никакого смысла.

А я не доверяю вещам, которые не имеют смысла.

Отбросив эту мысль, я снова сосредотачиваюсь на причине, по которой пришел сюда, и поворачиваюсь к Мэлису, чтобы повторить то, что недавно сказал Рэнсому.

– Мы получили задание от Мистера Икса.

– Твою мать, – с чувством матерится он, проводя обеими руками по волосам и откидывая их со лба. – Дерьмо. К слову, об отвлечениях, которые нам на хрен не сдались.

Рэнсом вздыхает, тоже проводит рукой по волосам и оставляет на них темную полоску масла.

– Так в чем заключается работа?

– Нам нужно украсть кое‐какие файлы и уничтожить склад в Филадельфии, – объясняю я им обоим. – Лучше сделать это в ближайшие день-два.

– Вот же паскудство, – кривится Рэнсом. – Он хочет, чтобы мы потащились аж в Филадельфию? Это ж как минимум день добавит к тому, сколько мы там провозимся с этой работенкой.

– Не идеально, – соглашаюсь я. – Но выбора у нас вроде как нет.

– Да знаю я, – отвечает он, вздыхая. – Просто…

Мэлис тоже вздыхает, и я вижу на его лице отголоски разочарования Рэнсома. Никто из нас не в восторге оттого, что приходится срываться с места, когда Мистер Икс присылает нам задание. Это выводит Рэнсома из себя, а Мэлис так вообще впадает в ярость берсерка, когда подобная работа вмешивается в нашу уже существующую.

Но они оба мирятся с этим так же, как и я, поскольку я прав. У нас нет другого выбора.

– Как думаешь, скольких «работ» это стоит? – спрашивает Рэнсом, бросая взгляд на Мэлиса. – Услуга, которую Икс тебе оказал?

Мэлис ворчит себе под нос.

– Без понятия. Уже много лет прошло. Если б я знал, что все это дерьмо выльется в подобную хрень, то просто остался бы в тюрьме.

– Нет, не остался бы, – говорю я ему. – Мы бы тебе не позволили. Лучше, когда ты здесь, с нами, и плевать, сколько времени понадобится, чтобы вернуть долг.

Брат пристально смотрит на меня, а я просто пялюсь на него в ответ. Учитывая нашу странную близнецовую связь, я знаю, что он читает мое выражение лица, даже когда другие люди не могут. И поэтому мне известно, что Мэл понимает, какую глубину я вкладываю в эти слова. Через мгновение резкие черты его лица немного разглаживаются, он сглатывает и кивает.

– Все равно это редкостное дерьмо, – с горечью бормочет он.

– Да, это так, – соглашаюсь я. – Мы уже вернули ему долг по меньшей мере в два раза больше того, что нужно, но…

Я замолкаю, пожимая плечами. Прошло четыре года с тех пор, как Мистер Икс вытащил Мэлиса из тюрьмы, и чуть меньше четырех лет с тех пор, как мы выполнили для него нашу первую работу. Он всегда общался с нами только с помощью зашифрованных сообщений, которые я никогда не мог отследить, и мы надеемся, что однажды он сочтет наш долг погашенным и перестанет выходить с нами на связь, однако пока этого не произошло.

Икс может отправить Мэлиса обратно в тюрьму, если пожелает. Именно он подергал за ниточки, чтобы скостить брату срок с тридцатки до минимума, и он же может это отменить, если посчитает, что мы недостаточно хорошо делаем то, что он хочет. У него на руках все карты, поэтому мы делаем все, что он попросит. Хотим мы того или нет.

– Ладно, – говорит Рэнсом, возвращая нас в нужное русло. – Значит, Филадельфия?

– Да, – отвечаю я ему. – Могу получить точные координаты.

– Нам придется поехать туда на тачке, перелет оставляет слишком много бумажных следов. А еще, скорее всего, придется взять с собой оборудование. Короче, это два дня, туда и обратно. – Рэнсом поднимает руку, загибая пальцы. – Подготовка, выполнение работы… Это займет еще пару дней. – Он искоса смотрит на Мэлиса. – Нам придется предоставить Уиллоу самой себе, пока будем там торчать.

– Я, блин, знаю, как это работает, Рэнсом, – огрызается Мэлис. – Вряд ли уж мы сможет ее с собой потащить.

– А мы достаточно ей доверяем, чтобы оставить без присмотра? – спрашиваю я. – Тем более на несколько дней?

– А какая есть альтернатива? – спрашивает Мэлис, разочарованно качая головой.

– По крайней мере, есть камеры, – отмечает Рэнсом, который всегда старается видеть во всем светлую сторону. – Вик может наблюдать за ней по пути туда, когда будет время. Не то же самое, но, по крайней мере, он сможет немного контролировать происходящее.

– Да. – Мэлис поджимает губы, уставившись на автомобильные запчасти на полу, хотя у меня такое чувство, будто на самом деле он их не видит. – Думаю, этого хватит.

12

Уиллоу

Выходить из автобуса и идти в кампус в новой одежде кажется… странным.

Не в плохом смысле, просто я уже давно не покупала себе новые вещи. Обходилась поношенными, старыми, некоторые из которых были даже в пятнах, ведь других у меня не было.

Покупка новой одежды показалась мне роскошью. Какое-то время я едва прикасалась к деньгам, которые как по волшебству появились на моем счету. Думаю, какая-то часть меня боялась, что они исчезнут в одночасье или что это какая-то ловушка, которая сработает в ту же секунду, как я позволю себе что-нибудь на них купить. Но чем дольше они лежали на счету нетронутыми, тем труднее было их игнорировать, и в конце концов я сдалась и позволила себе немного раскошелиться.

В некотором смысле, это все равно, что вернуть себе частичку власти. Я не могу контролировать мужчин, вторгающихся в мою жизнь, но зато способна улучшить свое собственное положение, пока возможно.

Это уже что-то.

Когда я прохожу мимо двора, где в перерыве между занятиями собирается большинство студентов, Эйприл и ее обычная компашка уже там, царствуют. Одна из ее приспешниц замечает меня и что‐то шепчет Эйприл на ухо, заставляя ее обернуться и посмотреть в мою сторону. Ее взгляд быстро скользит по моей фигуре, вниз и снова вверх.

– Вау, – говорит она. – А тебе идет эта юбка.

Очевидно, она имела в виду совсем не это, но мне не хочется сегодня с ней ссориться, поэтому я просто продолжаю идти, полностью игнорируя ее.

– Ха. Уиллоу прикупила новые шмотки, – продолжает она, повышая голос настолько, чтобы я услышала ее даже с расстояния. – Интересно, откуда у нее деньги, чтобы позволить себе такие вещи?

– Может, она нашла новую работу, – громко говорит она одной из подруг. – Да, точно. – Эйприл издает короткий смешок. – Держу пари, у нее болят коленки из-за этой новой «работы». Может, поэтому у нее такая длинная юбка. Чтобы прикрыть синяки.

Я застываю на месте, осознавая грубый намек на то, что я продала себя, дабы купить эти вещи. Рука сжимается в кулак, и мне хочется развернуться и врезать Эйприл костяшками пальцев по ее наглой роже.

Но я бездействую.

Потому что это слишком близко к истине. Я помню, как тот русский мужик поставил меня на колени и засунул свой член мне в рот. Помню, почему я вообще там оказалась и что собиралась сделать, прежде чем те трое парней ворвались и убили его.

Признав, насколько приблизилась к тому, чтобы заняться проституцией, я сгораю от стыда. А еще я не должна упоминать ничего, что могло хотя бы отдаленно связать меня с борделем и братьями, которые устроили там настоящий кошмар.

Моя жизнь в буквальном смысле зависит от сохранения этого секрета.

Поэтому, пока Эйприл и ее свита смеются и обсуждают, сколько я запросила за различные «услуги», я заставляю себя уйти с прямой спиной.

Я изо всех сил стараюсь выбросить из головы все то отвратительное дерьмо, что они наговорили, и сосредотачиваюсь на занятиях. К тому моменту, как выхожу из большого лекционного зала, где у меня было последнее занятие, я чувствую себя немного лучше. Я останавливаюсь на ступеньках здания, запрокидываю голову к солнцу и позволяю лучам согреть мое лицо, но когда я снова смотрю прямо перед собой, то чуть не падаю с оставшейся ступеньки.

Рэнсом стоит на дорожке передо мной, засунув руки в карманы.

Я хватаюсь за металлические перила лестницы, чтобы не споткнуться, и продолжаю идти. Ноги сами несут меня в его направлении, хоть я и не приказывала им этого. Отчасти это потому, что я чувствую странную тягу к нему. Кроме того, в голове крутится ужасающая мысль, что если я развернусь и побегу, он последует за мной.

Поворачиваться спиной к любому из этих мужчин кажется мне очень плохой идеей.

Когда я подхожу ближе, то вижу, как он оглядывает меня. Его взгляд скользит с головы до ног, затем снова вверх, и на его красивом лице появляется легкая улыбка.

– Новый наряд? – спрашивает он. – Тебе идет.

Я краснею, кожа горит. В его устах это звучит совсем не так, как у Эйприл.

– Чего ты хочешь? – резко спрашиваю я, пытаясь перейти сразу к делу. Ненавижу, что так нервничаю в его присутствии.