Читать онлайн Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт

Лариса Петровичева

Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт

Глава 1

Джейн

Утром я была счастливой невестой – а сейчас, глубокой ночью, шла по берегу реки, не зная, куда идти и что делать.

Тело болело. Оно казалось чужим, ненастоящим. Нос и губы оплывали от последнего удара, которым меня наградил муж перед тем, как разорвать брачный договор.

Весенняя ночь была прохладной – я шла по молодой траве и говорила себе: мне следовало догадаться, что тут какой-то дурной замысел. Мне следовало быть разумной и понять: такой солидный господин, как Энтони Локсли, не будет брать в жены девушку из семьи, в которой единственное богатство – шесть дочерей. Но он пришел к моим родителям с предложением, и они потеряли разум от счастья.

Остановившись, я подняла голову. Высоко-высоко в черном бархате неба искрились веселые звезды,ветер мягко играл нежной листвой. Вспомнился рассказ нянюшки о том, что в такие ночи из реки выходят русалки – ловят запоздавших путников, ищут тех, кто когда-то причинил им обиду.

Мой муж меня не обижал. Он все сделал по закону, как положено: сначала исполнил свой супружеский долг, а затем избил меня, потому что якобы я была не невинна, как положено порядочной девушке, и разорвал брачный контракт, расторгая наш союз. Теперь ему предстояло получить большую компенсацию – только сейчас, идя по берегу реки, я понимала, что все было спланировано заранее.

Возможно, он проигрался в карты. Возможно, просто хотел заработать. Но Энтони Локсли сделал меня своей вещью и поступил так, как поступают с уже ненужными вещами – выбросил.

Не помню, как я добралась до реки. Идти домой не было смысла: когда родители и сестры увидели бы меня в одной окровавленной сорочке, они поступили бы так, как полагается – выгнали бы прочь, чтобы я не срамила и без того опозоренную семью.

Кто возьмет в жены остальных девочек, если их сестра блудница, и ее муж разорвал брачный договор? Да никто. И никакого значения не имело, что я впервые познала мужские объятия только после свадьбы – мужчина всегда прав, мужчина врать не будет. Это ведь женщина сосуд греха и лжи.

Где-то далеко-далеко прозвенели часы на центральном городском соборе. Два часа ночи, самое глухое время. Бентенон спал – спали его дома и улицы, спали люди и животные, лишь темные силы выходили для своих темных дел.

Я сошла с травы и вошла по щиколотку в воду. Едва теплая, она обняла мои ноги, качнула – и подумалось, что может быть, это не так страшно: быть русалкой. Сейчас я пойду дальше – умру, а потом оживу призрачной холодной девой…

Мне больше некуда было пойти. Меня никто не ждал, никто не хотел утешить и исцелить от боли, телесной и душевной.

А господина Локсли еще и пожалеют. Мало того, что жена оказалась дрянью, так он теперь еще и вдовец.

Я посмотрела по сторонам. Никого. Заблудившийся гуляка не шел по берегу, бродяга не ковылял по своим делам и делишкам, которые не терпят дневного света. Река несла свои воды среди зеленеющих полей: в этом месте разводили травы для аптекарей. Вон впереди белеет домик с черными окнами: хозяин огорода крепко спал.

Вот и хорошо. Я тоже скоро засну.

Я пошла дальше. Под ногу подвернулся какой-то камушек, вода теперь уже была до бедер. Течение сильно качнуло меня, повлекло в сторону, властно потянуло к себе.

Я шагнула еще и сразу же ушла на глубину.

Вода была везде. Она нахлынула, заполняя собой весь мир, и уже угасающим взглядом я вдруг увидела сверкающие подводные чертоги, безжизненно-бледные жемчуга в створках раковин и кроваво-алые кораллы. Послышалось удивительное пение, и ко мне прянули стремительные серебристые тени – обхватили тонкими сильными руками, потянули ко дну.

Я боялась, что мне будет больно – но боль, что оставил во мне муж, отступила и исчезла. Теперь все будет иначе, шептали тени, теперь ты будешь жить среди водорослей и кораллов, растить жемчужины в раковинах, пасти рыб! Теперь мы будем выходить на берег в лунные ночи, качаться на ветвях, расчесывая волосы гребешками, заманивать путников в тесные омуты! Однажды сюда придет и твой обидчик, и мы отомстим ему за то, что он надругался над тобой! А потом придет осень, мы укроемся в наших подводных дворцах – и то-то славно, то-то сладко будет нам поедать там предателя!

А потом пришло пламя. Оно рухнуло сверху, и тени заскулили, бросившись врассыпную. Огонь укутал меня, а потом отступил – пришел воздух, тишина и свежесть весенней ночи, обжигающее сверкание звезд и чьи-то сильные руки.

– Дура! – услышала я. – Трупные флюиды портят воду! Дура!

Меня выволокли на берег. Не успела я опомниться, как чужие пальцы с силой зажали мой нос, а чужие губы прижались к моим губам, выдыхая в меня воздух.

Дышать!

Жить!

Манящие русалочьи голоса окончательно отступили. Мой спаситель быстро перевернул меня на бок – исторгнув из себя речную воду, я обмякла на земле и услышала:

– Раз уж так захотелось топиться, прыгала бы с моста Карла Великого. Умерла бы от удара о воду.

– Спасибо за совет, – ответила я. Села, провела ладонями по лицу. Ночь снова качнулась, как на волнах, но устояла.

– Хорошо, что я почувствовал флюиды. Иначе ты бы всю кухню отравила, даже подголосица не выжила бы.

Кухня, точно. Аптекари называют свои огороды зеленой кухней. Когда-то в старших классах гимназии мы ходили в такой огород на экскурсию, и мандрагора обругала нас так, что уши зачесались.

– Меньше всего я думала про ваш огород, – призналась я, обернулась к своему спасителю и…

Мне захотелось удрать. Убежать от него так далеко, чтобы никто и никогда не нашел. Нырнуть обратно к русалкам – но он достанет.

Аррен Эленбергер, темный маг, поставщик ядов для его величества, не потерпит того, чтобы кто-то травил его растения.

– Я уже заметил, что вы не думали, – сухо произнес Эленбергер, перейдя на “вы” – видимо, понял по мокрой сорочке из хорошей ткани, что я из приличной семьи. Поднявшись, он протянул мне руку и приказал: – Идемте. Ветер прохладный, простудитесь.

Про него рассказывали такую правду, которая могла бы посоперничать с самыми страшными сказками. Аррен Эленбергер мог вырастить такие травы, которые убивали человека на другом краю света. В своей лаборатории он создавал тончайшие яды для короля, которые не могли обнаружить ни артефакты, ни самые опытные маги. Он травил и убивал, он мог и исцелять, да вот только никто не слышал о случаях исцеления.

И вот он спас меня. Даже не меня – свою зеленую кухню.

– Куда идем? – спросила я. На руку пришлось опереться: ночь еще качалась и плыла, я точно не смогла бы подняться сама. Аррен одним сильным рывком поставил меня на ноги, подхватил брошенный на землю фонарь и ответил:

– Налью вам чаю. И будем думать, что с вами делать.

Я пошла за ним, словно овечка за пастухом. Аррен поднялся от берега к огородам, пропустил меня в открытую калитку – стоило мне пойти за ним среди аккуратных грядок, как послышалось басовитое ворчание:

– Фу! Утопленница! Грязью воняет!

– Божечки-картошечки! – откликнулся новый голос, тоненький. – Грязь ей не по нраву, вы только посмотрите! Ты в ней живешь, чумазепа!

Фонарь качнулся в сторону говорунов, словно советовал не болтать, и в огороде воцарилась глухая тишина. Мы дошли до дома: небольшой, но очень изящный, он вдруг выдвинулся из мрака, словно призрак. Аррен поднялся по ступенькам, открыл дверь с сеткой от насекомых и распорядился.

– Вытрите ноги. У меня паркет.

Только теперь я заметила, что он носит калоши поверх дорогих туфель. Послушно вытерев ступни о коврик в маленькой прихожей, я прошла за Арреном и оказалась в гостиной. Хозяин дома похлопал в ладоши, и в лампах вспыхнул свет – гостиная оказалась небольшой, но обставленной с изысканным вкусом. Мебель такой тонкой работы, восточные вазы и зеркала в кружеве золотой оправы я видела только на картинках в журналах о моде и светской жизни.

– Почему вам пришло в голову утопиться возле моей зеленой кухни? – поинтересовался Аррен. Заглянув за приоткрытую белую дверь, он вынул халат, в каких ходят аптекари и исследователи, и протянул мне: – Набросьте пока это и присаживайтесь.

Я послушно надела халат поверх мокрой сорочки, надеясь, что он непромокаемый. Завязала тесемки, опустилась в кресло. Аррен снова похлопал в ладоши, и я услышала, как за другими дверями возникли шум, суета и звяканье посуды.

– Я не знала, что здесь ваш огород, – вздохнула я. Дом был прекрасен, его хозяин пока не сделал мне ничего плохого, но страх все равно царапался в груди. Ходили слухи, что к Аррену Эленбергеру привозят покойниц, и он укладывает их в свои грядки, чтобы питать травы для смертных чар. У короля много врагов…

А тут, оказывается, смертные флюиды способны отравить всю зеленую кухню. А я ведь не успела умереть – откуда бы им взяться?

– Ладно. Кто это с вами сделал? – Аррен кивнул в мою сторону, имея в виду разбитое лицо и окровавленную рубашку.

– Мой муж, – ответила я, чувствуя, как немеют губы. Великие боги, еще сегодня утром я была счастливой невестой, в белом платье, прозрачной дымке фаты и с букетом роз в руках! А сейчас сижу в доме самого жуткого мага в королевстве, и идти мне некуда… – Сперва он надругался надо мной, а потом разорвал брачный договор. Теперь получит компенсацию.

Аррен усмехнулся, и я набралась смелости и взглянула в его лицо. Оно, надо сказать, было самым обычным, спокойным и располагающим. Орехово-зеленые глаза с темными густыми ресницами смотрели с нескрываемым любопытством, каштановые волосы были взлохмачены, по переносице тонкого крючковатого носа струился шрам, словно когда-то этот нос сломали. Одним словом, на меня смотрел вполне привлекательный мужчина, которого невозможно было заподозрить в чем-то плохом – но от него веяло тьмой и тревогой. Я невольно поджала босые ноги.

Дверь, из-за которой доносился шум, открылась, и в гостиную сам по себе выкатился маленький белый столик, на котором сервировали чай и закуски. Только увидев темный ароматный напиток в чашке и ветчину, сыр и овощи на фарфоровых блюдцах, я поняла, насколько сильно устала и проголодалась. Столик подкатился к нам, Аррен взял чашку и произнес:

– Прошу, угощайтесь. Там успокоительное, вам будет легче.

– У вас нет слуг? – спросила я, сделав глоток горячего чая. Он рухнул внутрь, и я наконец-то почувствовала себя по-настоящему живой. Все, что случилось со мной в доме Энтони Локсли, отступило и померкло, сделалось каким-то чужим, словно никогда не происходило со мной. От этого становилось легче. Аррен отрицательно качнул головой.

– Меня боятся, – ответил он. – Да и я не очень-то люблю посторонних в доме. Почему вы не пошли к родителям?

Я печально улыбнулась. Он, как видно, совсем не понимает, как творятся дела на свете.

– Такая, как я, может пойти только в реку, – со вздохом сообщила я. – Родители меня не примут. Сейчас их и так ждет скандал, моих сестер теперь не возьмут замуж. Возможно, им придется переехать.

– Разумеется, – кивнул маг. – Как я сразу не догадался… Как вас зовут?

– Джейн Холифилд, – ответила я, назвав девичью фамилию. Сегодня, подписывая брачный контракт, я каллиграфическим почерком вывела: Джейн Локсли – и новое имя разорвалось вместе с бумагой, на котором было написано.

Мне захотелось плакать. Но я смогла сдержаться – не хотелось показывать свою слабость и дальше. Достаточно было того, что меня вынули из реки.

– А я Аррен Эленбергер, – с легким поклоном представился мой спаситель. – Поешьте, вам это сейчас полезно.

Я взяла хлеб и ветчину, сделала сэндвич, послушно откусила и не почувствовала вкуса.

Что Аррен Эленбергер сделает со мной, когда я доем?

***

Аррен

Девушка была красива. Даже очень красива. Длинные каштановые волосы, заплетенные в косы, темные глаза, аккуратно вылепленное лицо, словно у куколки, но лишенное кукольной беззаботности. Сначала, вытащив ее из воды, я даже подумал, что поймал русалку, а не утопленницу.

Ощутив смертные флюиды в реке, я бросился бежать, едва набросив на плечи дождевик, в котором выходил в зеленую кухню в плохую погоду. Не хватало еще, чтобы яд проник в почву с водой – это погубило бы все высаженные растения. Простецы считают, что чем больше дряни, тем забористее выйдет зелье, но это было далеко не так.

Да, моя находка была из благородной семьи – и идти ей было некуда. Я невольно задумался над тем, что нам теперь делать. Отпустить ее неведомо, куда, пусть уходит – нет, так я не хотел. Спасение Джейн Холифилд пробудило во мне давние чувства, которые я когда-то убрал в самый глубокий шкаф своей памяти и больше не вынимал.

Я много лет жил один, надежно охраняемый от соседей, приятелей и девушек на выданье своей репутацией изысканного душегуба, который способен сделать яд из всего, что попадется ему на глаза. И вот теперь я спас юную утопленницу – и это будто бы наложило на меня некие обязательства.

Конечно, их не было, по большому-то счету. Я мог дождаться, когда Джейн допьет свой чай, дать ей несколько серебряных лир на дорогу и отпустить с миром. Но это было неправильно – тогда она ступила бы на тот путь, который неминуемо привел бы снова в реку.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я. – К семье не пойти, друзья, как я полагаю, тоже не разбежались вас привечать.

Джейн кивнула. Сквозь несчастную растерянность, которая разливалась по ее лицу, проступила спокойная твердость – она приготовилась встречать свою судьбу, какой бы та ни была.

– Мне некуда идти, – призналась она. – Он даже одежду не разрешил забрать, выкинул меня в том, в чем была. Попробую утром все же сходить к родным, взять пару платьев. А потом… не знаю. Стану искать работу.

Я усмехнулся. Трудное это дело – найти работу, когда тебя окружает скандальная репутация. Завтра утром весь город будет судачить о том, как муж Джейн разорвал брачный контракт.

– Вряд ли вас приучали к работе, – сказал я. – Сшить шейный платок для дядюшки и раскроить и сшить шесть рубашек за день – все-таки разные вещи.

Джейн устало кивнула.

– Да, я понимаю. Закончу свои дни в доме с красным фонариком.

Ее голос сел – я едва разобрал последние слова. Сплетники говорили, что у меня нет сердца, но сейчас я искренне жалел несчастную девушку, которую вытащил из воды.

– Если вы умеете сажать цветы, то я готов дать вам кров и работу, – произнес я. Во многом это прозвучало неожиданно даже для меня самого, но с другой стороны, почему бы нет? Я любил свою работу, но порой она была слишком монотонной и скучной. К тому же, пришла пора высаживать бой-огурцы, без которых не сварить зелье отсроченного гниения, а мандрагоры при виде рассады бой-огурцов почти выпрыгивают из грядки, чтоб задать им перцу – в две руки всю компанию можно удержать только с превеликим трудом.

– Работу? – переспросила Джейн, и ее бледное лицо окрасилось румянцем. – То есть… что именно я должна делать?

Наверно, еще утром она и подумать не могла, что поздней ночью примет предложение от одного из самых страшных людей королевства. И вот ведь, сразу приняла, хоть еще и не сказала об этом вслух.

– Выпалывать сорняки, – ответил я. – Высаживать рассаду. Поливать, удобрять, подкармливать. Разумеется, только там, где я укажу. К некоторым растениям лучше не приближаться без подготовки.

Румянец Джейн стал гуще – она боролась со страхом и отчаянием. Как всегда, победило желание выжить.

– Буду платить вам двадцать лир серебром, – добавил я, ставя точку в ее размышлениях. Двадцать лир серебром были замечательной зарплатой, столько получают докторши и учительницы высшей категории. – На втором этаже есть гостевая комната, можете ее занять. Утром отправлю посыльного в магазин готового платья… надо же вам как-то одеться.

Честно говоря, я и сам не ожидал от себя такой доброты. Мне просто вдруг захотелось вернуться в прошлое, к старым мечтам и надеждам, когда я еще не был порождением тьмы, чьим именем пугают детей по всему королевству. Вернуться к самому себе – разве это плохо? Разве это много?

– Спасибо вам, – прошептала Джейн. Кончик ее носа дрогнул, в глазах сверкнули слезы – девушка готова была разрыдаться, и что-то острое и живое дрогнуло в моей душе. – Я… я буду очень стараться. Мне, правда, никогда не приходилось ни сажать, ни полоть…

Я бы удивился, если бы приходилось.

– Капусту от моркови отличаете?

Джейн удивленно посмотрела на меня, словно пыталась понять, шучу я или говорю серьезно.

– Да, разумеется. Я окончила гимназию, – с достоинством ответила она. – Я не такая дикая, как сейчас выгляжу.

– Вы не дикая, – ответил я и отставил чашку на столик. – Просто устали. А теперь вам, пожалуй, пора спать. Я встаю рано, работа тоже начинается рано.

Джейн кивнула.

– Спасибо еще раз, – твердо сказала она. – Я вас не подведу.

***

Джейн

Я проснулась от того, что за окном кто-то очень громко и выразительно выругался, и не сразу поняла, где нахожусь. Я же должна быть у Энтони, моего мужа… Воспоминание окатило меня ледяной волной: Энтони больше не мой муж, он избил меня и выгнал из дома, а потом я едва не утопилась.

И теперь Аррен Эленбергер дал мне кров и работу. Я живу в одном доме с одним из самых страшных людей королевства.

В каком-то смысле это даже хорошо. Если Энтони снова появится или моя семья решит как-то расквитаться со мной за тот позор, в который я всех ввергла, вряд ли они осмелятся заявиться сюда. И вряд ли плохой человек стал бы помогать мне. Да, Аррен вытащил меня из воды, и на этом можно было бы и закончить.

Попила чаю? Согрелась? Дверь вон там, всего доброго, Великие боги подадут. Но он сжалился надо мной, так что, возможно, все страшные истории, которые о нем рассказывают, лишь выдумки.

– Пляк! Пляк! Пляк, мать твою! – заорали из-за окна. – Куда ты меня тащишь, пляк!

Я выскользнула из-под одеяла, подошла к окну и увидела, что оно выходило прямо на зеленую кухню. Аррен, одетый в халат и высокие сапоги, шел среди грядок, неся в руках мандрагору. Толстый человечек с ногами-корешками размахивал лапками, крутился, вертелся и голосил:

– Пусти! Пусти, пляк! Куда ты меня, от семьи, от детей! Пляк!

Аррен прошел туда, где красовались стройные деревца, и резким ударом вогнал мандрагору в разрыхленную почву. Послышался очередной пляк, но уже не такой разгневанный. Маг выпрямился и, словно почувствовав мой взгляд, обернулся, посмотрел в сторону окна и помахал рукой. Я помахала в ответ и решила, что надо собираться и приниматься за дела.

На стуле уже лежала одежда, которую принес посыльный, и она была куплена у Сендабетти, в одном из лучших столичных магазинов – в моей семье даже не мечтали о том, чтобы там одеваться. Мама шила нам платья сама – это выходило дешевле. Я задумчиво взяла бумажный пакет с тончайшим бельем и чулками, посмотрела на белоснежную блузу, темно-серые штаны и жилет, какие барышни надевают, когда отправляются кататься на велосипеде, и удивленно подумала: неужели вот в этом мне надо будет работать на зеленой кухне?

Впрочем, почему бы и нет? Я постараюсь все сделать аккуратно, быстро и так, чтобы не вызвать гнева своего нового знакомого.

Надев халат, который Аррен выделил мне вчера, я спустилась на первый этаж, вышла из дома в зеленую кухню и услышала:

– Доброе утро! Надевайте сапоги! Утром прошел дождь, тут грязно.

– Пляк! – поддержал его хор мандрагор.

Я послушно надела сапоги, которые стояли у крыльца, и пошла к Аррену, который вгонял в почву очередную мандрагору. Было свежо, воздух пронизывали запахи трав, земли и воды, яркие и чистые, ветерок мягко играл молодой листвой. На тачке рядом с Арреном я увидела торфяные горшочки с рассадой – зеленые стебельки качались, листья сердито топорщились. Аррен кивнул в сторону горшочков и объяснил:

– Это бой-огурцы. Используются для зелья отсроченного гниения. Мандрагоры их терпеть не могут. Видите вон ту грядку?

Я кивнула. Грядка была устроена в аккуратном деревянном ящике, черная земля была взрыхлена и в ней уже выкопали маленькие ямки.

– Осторожно берите горшочки и опускайте в землю, – приказал Аррен, глядя на меня с мягкой испытующей усмешкой, словно сомневался в том, что я справлюсь. Но разве это какой-то великий труд?

– Хорошо, – улыбнулась я, подошла к тачке и аккуратно, стараясь не повредить торф и рассаду, вынула один из горшочков. Тотчас же зеленые листья ощетинились, и один из них весьма ощутимо хлопнул меня по запястью.

– Зараза! – воскликнула я, едва не выронив бой-огурец. С грядки с мандрагорами заголосили:

– Пусти! Пусти нас, мы ему плякнем! Мы ему корешки-то повыдергаем!

Услышав вопли, бой-огурец зашевелился и замахал листочками, не имея ничего против славной битвы. Я торопливо усадила его в подготовленную ямку, присыпала землей – Аррен протянул мне пузатый опрыскиватель и приказал:

– Побрызгайте как следует возле стебля.

Я послушно сделала так, как было велено: бой-огурец снова хотел наградить меня ударом листка по запястью, но на этот раз я оказалась быстрее и успела отдернуть руку. Аррен одобрительно улыбнулся.

– Все понятно? – спросил он, я кивнула, и маг произнес: – Тогда до завтрака с вас – высадить все содержимое тачки. Потом перекусим.

Я взяла второй бой-огурец, стараясь держать его так, чтобы он не огрел меня лепестком. Кажется, рассаде не нравилось, что ее сажают в почву: бой-огурцы крутились и вертелись, всеми силами пытаясь ударить меня побольнее. Аррен прошел на другую грядку – там, вооружившись причудливым инструментом, банкой на металлической палке, он умело принялся выкапывать ячейки в грунте. Засмотревшись, я получила по руке от бой-огурца и сердитым движением опустила его в заготовленную ямку. Рука начала неприятно ныть – листки оставили тонкие царапины.

– Вытащи меня, эй! Девица! – одна из мандрагор с пышной листвой и круглой морщинистой рожицей так и прыгала в грядке. – Вытащи меня, я ему плякну по харе-то по наглой!

Бой-огурцы, и высаженные, и те, кто еще сидел в тачке, дружно развернулись в сторону мандрагор, и я услышала разъяренное шипение.

– Побрызгайте водой, – посоветовал Аррен, выкапывая очередную лунку. Я окатила бой-огурцы из опрыскивателя, и они печально опустили листки, словно признавали свое поражение. Мандрагоры засвистели и заулюлюкали, приплясывая в земле.

– Так их! – заорал дружный хор. – Так их! Пляк!

***

Аррен

До завтрака Джейн высадила все бой-огурцы, и мандрагоры одобрительно приветствовали каждую каплю, которая летела в их врагов из опрыскивателя. Я довольно отметил, что девушка старательна: она пересаживала растения пусть и медленно, но очень аккуратно, словно боялась их повредить и вызвать мой гнев. Что ж, кажется, я вытащил из реки ту самую помощницу, которой мне не хватало все это время.

Это очень трудное дело – найти помощника. Особенно если ты способен брызнуть в него мучнистой росой и вызвать мучительные волдыри по всему телу. Его величество Генрих даже шутил, что отправит ко мне ссыльного каторжника, которому нечего терять – пусть вскапывает грядки. Я отвечал, что слишком ценю свое одиночество.

Завтрак я решил накрыть прямо в саду – утро выдалось солнечным и свежим, не хотелось проводить его в четырех стенах. Джейн, которая высаживала последний бой-огурец, удивленно обернулась в сторону дома, услышав цокот: из дверей важно вышел маленький стол, за ним бежали стулья и мягко плыла посуда – на завтрак я предпочитал омлет с лососем, который готовило правильно настроенное заклинание.

– Что ж, пойдемте перекусим, – предложил я, расправляя зеленый лиственный венчик на молоденькой мандрагоре – та даже замурлыкала от удовольствия. – У нас сегодня много работы.

Вымыв руки, Джейн села за стол, и, устроившись напротив, я подумал, что вряд ли она вчера представляла, что ее сегодняшнее утро будет таким. Интересно, станет ли семья искать ее? Наверно, станет, чтобы выместить свою злость тумаками – я понимал, как делаются дела в свете, чтобы знать: родители поверят разъяренному супругу, а не своей дочери.

Но сюда они точно не полезут. Нет в нашем королевстве таких смелых.

– Очень вкусно, – отметила Джейн, отведав омлета с лососем. Я налил ей крепкого чаю, и девушка добавила: – У нас обычно была яичница. Что мне делать потом?

Работа занимала ее руки и разум, но сейчас, отдыхая, она снова сделалась печальной и напряженной – и хотела снова вернуться к труду, чтобы не думать о своих проблемах.

– Будете полоть вон те грядки с кровохлебкой, – я указал вилкой в сторону грядок, на которых недовольно шевелились зеленые плети: кровохлебка терпеть не могла сорняки, а вот они ее обожали – иногда у меня создавалось впечатление, что к коровохлебке на моей зеленой кухне сбегаются все сорняки округа. – Потом, к полудню, займетесь пражкой семчатым – я дам вам инструмент для выкапывания ямок. Потом надо удобрять еружан-траву, она основной ингредиент для доброй дюжины зелий. А потом – снова полоть, но теперь уже у мандрагор.

Джейн понимающе кивнула.

– У вас много работы, – сказала она. Я улыбнулся: она не увидела даже трети того, что я делал для его величества. Вырастить травы просто – а вот сварить из них зелья – это та работа, после которой я только и могу, что лежать на кровати и смотреть, как над головой кружится потолок.

– Да, работы хватает, – сдержанно ответил я. – Но теперь, когда вы здесь, будет немного легче.

К сапогам Джейн подобрался побегонник: осторожно дотронулся до голенища и запрыгнул на колени, качая розоватыми соцветиями. Джейн ахнула, напряглась, не зная, что делать и чего ждать от растения.

– Погладьте его, – посоветовал я. – Это полезное растение, отличное кровоостанавливающее. Одна с ним беда: всегда старается сбежать с грядки.

Осторожно, стараясь не поранить побегонник, Джейн провела по нему ладонью, и царапины, оставленные бой-огурцами, стали растворяться. Девушка заулыбалась, побегонник довольно фыркнул и, спрыгнув на землю, помчался к сиреневому отряду гадючьего лука – он с ним приятельствовал.

– Ну вот. Если вас кто-то еще исцарапает, вы знаете, кого надо погладить, – произнес я и вдруг удивился: сейчас рядом со мной был человек, очаровательная девушка – и я не чувствовал неудобства. Все казалось мне хорошим и правильным – таким, каким было много лет назад, до того, как я стал тем, кем стал.

Впрочем, незачем вспоминать о прошлом. В нем было слишком много боли – а я не хотел к ней возвращаться.

– Знаете, я сейчас задумалась о том, как буду выходить отсюда в город, – призналась Джейн. – Мне ведь понадобится купить какие-то вещи, одежду, книги…

– Читаете книги? – удивился я. Это и впрямь производило впечатление: обычно девушки не имели склонности к чтению: считалось, что от него заводятся дурные мысли, и юные леди начинают хотеть не замуж, а в академию.

– Читаю. У отца большая библиотека, я брала там книги потихоньку, – взгляд Джейн снова потемнел, словно она в очередной раз подумала о том, во что превратилась ее жизнь за эти два дня.

– Если хотите, можете составлять списки для моих посыльных, – сказал я. – Ну или я вам составлю компанию. Если я буду рядом, то никто вам и слова не скажет.

Джейн вздохнула.

– Они будут смотреть. А потом обсуждать нас обоих. Это как… – она замялась, подбирая нужные слова. – Вы и сами знаете, что про вас говорят. Привыкли к этому за многие годы. А я…

Похоже, она решила, что попала в тюрьму. Стены комнаты, зеленая кухня, в которой всегда много работы, и лицо тюремщика, которое с каждой минутой будет становиться все отвратительнее.

– Вот что я вам предложу, – произнес я. Идея, которая пришла мне в голову, была в некотором смысле шуткой – но однажды, когда я еще не был гениальным отравителем, она сработала. – Можем сегодня после работы пожарить мяса вон там, на берегу реки. Это мои владения, в них никто не заходит. А можем пойти прогуляться в парке – и обещаю, ни одна живая душа не заметит вас.

Джейн вопросительно подняла бровь.

– И в чем подвох?

– Нет никакого подвоха.

Какое-то время она молчала. Я покосился в сторону мандрагор: одна пыталась выкопаться из грядки, но у нее ничего не получалось. Правильно посаженная мандрагора может прыгать и кричать, но никогда не сбежит.

– Лучше давайте пожарим мяса, – сказала Джейн. – Я пока слишком боюсь.

Глава 2

Джейн

– Пляк! Вон еще один паразит!

Я вытянула тоненький зеленый стебелек сорняка, и толстая мандрагора довольно оскалила зубастый рот.

– Так ему, так! Выкидывай! – одобрительно произнесла она. – И побрызгай на меня, а то от них воняет!

Я послушно окатила мандрагору водой из опрыскивателя – та зафырчала, довольно топорща свежую листву. Завтрак давно прошел, потом Аррен пригласил на обед – куриный суп и стейк с картофелем, и чуть ли не все растения на кухне развопились о том, что я мерзавка, которая ест их родственников. Сейчас было четыре часа дня, и я вымоталась так, что готова была упасть прямо в грядку и не подниматься из нее. На руках вздулись мозоли от копателя ямок для пражки, голова гудела, словно кто-то колотил по ней палкой, спина разламывалась. Мандрагоры, которых сегодня оставили напоследок, дружно командовали мной, как рабыней.

– Вон тому еще плякни!

– Водицей брызни!

– Этого не забудь!

– Этого просмотрела, растяпа этакая!

– Пляк! Пляк! Пляк!

Наконец, грядка с мандрагорами сделалась идеально чистой, и я села прямо на землю, забыв о том, что собиралась поберечь наряд от Сендабетти. Голова кружилась, тело казалось мешком, наполненным усталостью и болью. Великие боги, смогу ли я к этому привыкнуть?

Аррен работал в теплице – казалось, она была выточена из хрусталя. Когда он открыл дверь и вошел внутрь, то я услышала негромкую музыку, и мандрагоры тотчас же заорали:

– Зажимай носы! Пляк! Вонючек распечатали!

Запах, который вырвался из теплицы, заставил меня отшатнуться и задержать дыхание: казалось, кто-то вылил черничное варенье в навозную кучу. Мандрагоры запрыгали в грядке, пытаясь удрать. Бой-огурцы замахали листочками, словно хотели развеять смрад. Кровохлебка поникла, распласталась по грядке, словно барышни, которые лишились чувств.

– Что это? – спросила я.

– Гром-черника, – объяснила самая толстая и зеленая мандрагора. – Пляк! Спасайся, кто может!

Мандрагоры дружно полезли из грядки, и я принялась было запихивать их обратно под нескончаемый пляк, но Аррен выглянул из теплицы и произнес:

– Не бойтесь, не сбегут!

Голос прозвучал глухо из-за маски, которую он надел, чтобы не задохнуться. Мандрагоры принялись ругаться еще громче – одна из них подпрыгнула, вцепилась лапками в мои волосы и заголосила:

– Тащи, тащи меня! Пляк! Пляк! Тащи!

Взвизгнув, я с трудом смогла оторвать мандрагору от волос, оставив в ее лапках солидную прядь.

В общем, когда первый рабочий день закончился, Аррен закрыл теплицу и принес мангал и мясо на берег реки, я смогла лишь доковылять до складного кресла, рухнуть в него и закрыть глаза. Мягко плескалась вода, бойко жужжали какие-то насекомые, издалека доносились голоса – люди шли по своим делам и жили своей жизнью, а я сидела, не чувствуя тела, в котором, пульсируя, разливались усталость и боль.

– Честно говоря, не ожидал, что вы так старательны и трудолюбивы, – признался Аррен, нанизывая мясо на металлические шампуры. Пахло луком и томатным соком – когда-то отец рассказывал, что это лучший способ замариновать мясо для отдыха на природе. У нас были только его рассказы, но не мясо.

– Не хочу, чтобы вы меня выгнали, – ответила я. Посмотрела на мангал – шампуры аккуратно легли над углями, а на столике приплясывал нож, нарезая свежие огурцы, помидоры и зелень для салата. Запах овощей был таким, что я невольно ощутила бодрость.

– Ты смотри! – донеслось с зеленой кухни. – Наших жрут! Пляк! Ветки бы вам повырывать по самые по плечи!

Вскоре над рекой потянулся сизый шашлычный чад, и он куда-то забрал мою усталость. Я поняла, что хорошо потрудилась, что не жду милости от мужа или родителей, а честно зарабатываю себе на хлеб, и что постепенно все наладится. Аррен протянул мне маленький бокал вина – легкого, больше похожего на сок.

– Не выгоню, – пообещал он. – Я думал, что вы не знаете, с какой стороны взяться за сорняк. Как и полагается барышням из приличных семей. Вы меня приятно удивили, Джейн.

Я невольно ощутила какой-то странный прилив энергии. Когда говорили, что я превосхожу чьи-то ожидания, то мне всегда хотелось спорить.

– Увидите, я еще превзойду вас в вашем искусстве, – твердо заявила я. Аррен перевернул шампуры с мясом и усмехнулся.

– Надо же, как вы уверенно заговорили. Хотите пари?

Когда-то мама говорила, что приличные барышни не заключают пари, это удел кухарок и горничных, которые готовы проспорить свою честь первому встречному – но теперь, после того, как мой муж разорвал наш союз, я решила, что имею на это право.

– Что за пари? – поинтересовалась я.

– Если до конца следующей недели сумеете вырастить трицветок и приготовить из него зелье мгновенной смерти, то я официально признаю вас своей ровней, – ответил Аррен. – И добьюсь выдачи вам патента на личную зеленую кухню.

Я понятия не имела о том, что такое трицветок, как его растить и как готовить зелье – но желание доказать, что я не просто никому не нужная дурочка, которую выловили из реки, сделалось настолько сильным, что я выпалила:

– Договорились.

Аррен улыбнулся. Пригубил вина из бокала, и я вдруг подумала, что теперь, после целого дня труда и его неожиданной заботы обо мне, он вовсе не кажется пугающим и жутким.

– А если у вас не получится, то тогда будете бесплатно работать на меня целый год, – с мягкой ироничной усмешкой добавил он. – Что, по рукам?

– По рукам! – весело ответила я и спросила: – Что такое трицветок?

***

Аррен

Вообще личный патент на собственную зеленую кухню – это способ обустроить жизнь для Джейн. Она сможет выращивать, например, тишь-сахору для успокоительных зелий: эта травка хорошо растет именно в женских руках, и спрос на нее всегда есть. Но я был твердо уверен, что она не сумеет вырастить трицветок – это, простите, не репа, чтобы с ним смог справиться любой человек с лейкой и тяпкой.

– Мне нравится ваша решительность, – признался я, снимая один из шампуров. Мясо отправилось на тарелку – смуглое, горячее, шкворчащее соком, пахнущее дымком – и я вдруг будто бы провалился в прошлое, когда еще не был хозяином самой опасной зеленой кухни королевства. Я рухнул в такой же весенний день, который давно растаял много лет назад: тогда я точно так же жарил мясо на берегу реки, и со мной была совсем другая девушка.

Теперь я не мог вспомнить ее лица. Только улыбка осталась – теплая, ласковая.

– У меня ничего нет, кроме нее, – ответила Джейн. Судя по ее стройной фигурке, мяса и прочих вкусных излишеств она не ела: девочек строго ограничивают в еде. – Я и сама себе удивляюсь.

– А я удивляюсь, как это вы не намяли мужу бока, – сказал я: поправил шампуры и сел за стол. Горячее мясо, свежий весенний воздух, приятная компания – что может быть лучше? Ароматный дым стелился над водой, солнце уходило к горизонту, и я вдруг понял, что мне наконец-то спокойно. Спокойно и легко.

Джейн машинально дотронулась до лица, там, где на щеке багровел отпечаток ладони, и вздохнула.

– Видели бы вы его кулаки, – глухо ответила она. – Я испугалась. Да и не кулаков, а… Просто того, что меня могут бить в мою первую брачную ночь. Что меня вообще кто-то может бить.

Я понимающе кивнул. Должно быть, она успела влюбиться в своего будущего мужа – юные девушки вообще быстро влюбляются – и ее парализовало от ужаса, когда он поднял на нее руку. И отчаяние, которое наполнило Джейн и погнало умирать в реку, было настолько глубоким, что она согласилась работать на меня.

– Я сегодня вечером сварю вам мазь, – произнес я. – И следа не останется.

Джейн посмотрела на меня с неподдельным теплом. Сегодняшний день ее вымотал, но сейчас, сидя со мной на берегу реки, она чувствовала себя по-настоящему хорошо: это было ясно по блеску глаз и румянцу.

– Спасибо. Жаль, что никакая мазь не сотрет того, что случилось.

Я понимающе кивнул. Надо было еще вчера предложить ей лекарство – но рядом со мной слишком долго не было кого-то, кто нуждался бы в моей помощи, а не в моих ядах. Вот я и растерялся.

– Мне бы такое средство тоже не помешало.

Некоторое время мы молча ели мясо, и Джейн по-настоящему наслаждалась вечером, едой, плеском воды. Редкая это вещь, человек, который способен вот так, запросто, получать удовольствие от жизни. Мандрагоры наконец-то перестали вопить по поводу того, что мы тут, видите ли, накрошили их родню в салат, откуда-то издалека летели разговоры и пение, по реке плыл кораблик под зеленым парусом. Весна уверенно шла по земле в сторону лета.

– У вас ведь есть какая-то тайна, – сказала Джейн. Я вопросительно поднял бровь: надо же, она не боится спрашивать меня о моих тайнах! Кажется, она вообще меня не боится – и это было странным. Все, кто хотя бы раз слышал мое имя, испытывали трепет и дрожь, понимая: я сорву подорожник, разотру его в пальцах, и у человека, на которого я посмотрю, случится мозговая горячка.

– Бессчетное количество, – улыбнулся я. Джейн отправила в рот еще один кусочек мяса, прожевала и мечтательно улыбнулась.

– Вы выглядите, как человек, у которого есть одна главная тайна. Та, которая вас изменила. Та, которая сделала вас тем, кто вы есть.

Я вопросительно поднял бровь. Улыбнулся, стараясь выглядеть беспечно.

– Почему вы так решили?

Вчера вечером я как раз закончил высадку рассады вентуверца, лучшего способа вызвать паралич, и представить не мог, что через день буду сидеть вот так, на берегу реки с красивой девушкой, и говорить о каких-то пустяках… Впрочем, люди всегда называют пустяками что-то по-настоящему хорошее. Это я давно успел заметить.

– Потому что вы слишком человечный для вашей репутации, – ответила Джейн. – Вы отнеслись ко мне по-доброму. Спасли, дали приют и работу. Я имею в виду, при том, что о вас говорят, вы должны были закопать меня в грядке. А вы…

– Я никого не закапываю в грядках, – усмехнулся я. – Но так говорят, да. Люди вообще много болтают и мало думают.

По тропинке на противоположном берегу, там, где раскинулась зеленая кухня доктора Каренти, который занимался препаратами для детей, шла компания подгулявших соседей: они всегда подчеркнуто вежливо здоровались при встрече, вот и сейчас остановились, сняли шапки, помахали – я махнул рукой в ответ и подумал, что разговоров и сплетен теперь не оберешься.

Аррен Эленбергер устроил пикник, да еще в женской компании. Чудеса.

– А тайна… да, она у меня есть, – подтвердил я и решил сменить тему. Незачем говорить о том, что я давно оставил в прошлом. Вынешь – кому от этого станет лучше или легче? – Но хранится так глубоко, что страшно доставать. Но зерна трицветка растут еще глубже… так что я все-таки выкопаю одно для вас. А вырастить его – уже ваша задача.

Улыбка Джейн сделалась лукавой, задиристой.

– Я справлюсь, – пообещала она. – Вот увидите!

***

Джейн

Нет, это точно было какое-то безумие!

Я перетрудилась, устала и не понимала, о чем говорю. Потому что человек в здравом уме не может задавать Аррену Эленбергеру вопросы о его тайнах.

Но вечером на берегу реки в нем будто бы пробудилось что-то, что он прятал и от света, и от себя. Рядом со мной был человек, который не имел отношения к чудовищу – а весь свет видел в Эленбергере только чудовище. Вот я и не удержалась.

По счастью, он перевел разговор на другое, и я вздохнула с облегчением. Леди так себя не ведут. Вечером, когда мы вернулись в дом, Аррен принес мне баночку с мазью: стоило нанести густую, остро пахнущую кашицу на вчерашние побои, как от них и следа не осталось. Интересно, что сейчас делает мой бывший муж? Мои родители? Наверно, дружно проклинают ту, которая опозорила благородное семейство – а Энтони, проклиная порочную жену, заполняет документы для получения компенсации…

Интересно, ищут ли меня? Или сбежала – ну и в Пекло?

Нырнув под одеяло, я представила, как бы выглядели мои родители, когда бы меня достали мертвой из реки. Сестры, конечно, плакали бы – а вот отец не проронил бы и слезинки. Так и стоял со сжатыми в нить губами. Я была бы примером для всех: вот что бывает, если ступаешь на путь порока.

Мне захотелось рассмеяться и заплакать. Я была невинной невестой, искренне влюбленной в жениха – и это кончилось тем, что теперь я занята прополкой мандрагор.

А еще и трицветок этот… Ладно, разберусь. Читать я умею, и вряд ли выращивание трицветка такая уж сложная наука. Как он выглядит, интересно? Должно быть, все же особая штука, раз Аррен пообещал за него патент на личную зеленую кухню. Что я буду там выращивать, вот бы знать…

Думая о трицветке, я почти погрузилась в сон, и на грани реальности и дремы вдруг проступила мелодия – тихая, ласковая, влекущая. Я потянулась за ней – мелодия опутала мои пальцы золотистой нитью и повела сквозь тьму куда-то вперед. От нее веяло надеждой и обретением желанной свободы, она одна казалась по-настоящему важной.

Она была совершенной.

Чем дольше я шла сквозь тьму, тем звонче становилась музыка. Постепенно в ней проступали голоса, которые пели без слов – но слова были и не нужны. Голоса прикасались к какой-то очень глубокой, древней части моей души – я шла к ним, и тьма постепенно развеивалась. В ней проступали сверкающие брызги розового и золотого, в ней скользили сиреневые и алые нити, и вскоре я увидела гостеприимно открытые ворота, ведущие во дворец.

Любой король был бы посрамлен такой роскошью. Рядом с этим дворцом, его башнями и башенками, колоннами и окнами, мраморными статуями и причудливыми извивами лестниц, любое королевское жилище казалось хижиной бедняка. И меня ждали в нем не как гостью, служанку или приживалку – я всем своим существом поняла, что там я буду ровней.

Мелодия стала громче. Теперь в ней не было мягкого влечения – теперь она звала меня уверенно и твердо.

Повеяло запахом водорослей, рыбьей икры, тонкой ноткой гнили, такой сладкой, такой привлекательной. Я шагнула вперед, к дворцу, и в ту же минуту меня с ног до головы окатило водой, и наваждение исчезло.

Где дворец? Где комната, в которой я легла спать? Я увидела, что стою на берегу реки – кругом царила ночь, монетка луны отражалась в тихой воде, а Аррен Эленбергер, стоявший рядом со мной с пустым ведром, выглядел по-настоящему рассерженным, но, кажется, этот гнев не был направлен на меня.

– Что случилось? – растерянно спросила я. – Вы меня облили?

Он вздохнул. Устало провел ладонью по лицу.

– Облил. Единственный способ спасти человека от русалочьего зова – это плеснуть на него чистой водой из колодца.

Русалочий зов? Я посмотрела на тихие волны реки, которые подступали к ногам и на всякий случай отошла подальше. Значит, это был не сон?

– Я… я просто легла спать, – только и смогла сказать я. – Как это… Что это?

– Вы очень понравились русалкам, когда вчера захотели утопиться, – хмуро ответил Аррен и, взяв меня за руку, повел к калитке, что вела на зеленую кухню. Травы и овощи спали. С одной из грядок послышался недовольный глухой голос:

– Божечки-картошечки, кому не спится в ночь глухую? Шляются и шляются, сколько ж можно.

– И они меня позвали? – спросила я. По телу побежал озноб: кажется, Аррен Эленбергер в очередной раз спас меня от смерти – такой, которой невозможно было противостоять.

Сделалось холодно и жутко.

– Да, они вас так просто не оставят в покое, – мы вошли в дом, и я послушно вытерла босые ноги о коврик, помня про паркет. В гостиной Аррен резко похлопал в ладоши, и на кухне началась возня: должно быть, готовили чай. Мы сели на диван, и только теперь я поняла, насколько сильно устала и душой, и телом.

– И что же с этим делать?

– Сходим завтра в лавки Хагримана, – ответил Аррен. – Подберу вам отвращающие зелья, чтобы отпугнуть русалок.

Я испуганно посмотрела на него. Казалось, кто-то взмахнул рукой и снял то защитное покрывало, которое прятало от мира. Завтра я окажусь на улицах города, завтра все увидят ту, которая осрамила свое семейство – да еще и увидят в компании Аррена Эленбергера…

Сейчас я и представить не могла, как буду себя вести. Как вообще все выдержу.

– Все меня увидят, – пробормотала я. – Может, будет… ну не знаю, скандал.

Аррен только рукой махнул.

– Думаете, такого, как я, можно напугать скандалами? Джейн, вы же не собираетесь сидеть здесь вечно, правда?

– Не собираюсь, – кивнула я. – Но не знаю, как смогу на всех смотреть, когда…

Я не договорила. Аррен ободряюще погладил меня по запястью, и я как-то вдруг поняла, что у него очень сильные руки с твердыми, чуть шершавыми пальцами. Это прикосновение пробудило что-то в душе – что-то очень далекое, пугливое, похожее на цветок.

– Сможете, потому что вы ни в чем не виноваты, – произнес он. – Да и в моей компании можно бояться только меня. Думаю, это вы уже поняли.

***

Аррен

Когда на следующий день мы вышли из дома, сели в открытый экипаж и направились в сторону лавок Хагримана, то я подумал, что в скандале с Джейн Холифилд именно мне отведут роль похитителя девичьей чести. Иначе зачем бы я привечал опороченную изгнанницу? Впрочем, вряд ли кто-то осмелится открыть рот. На нас, конечно, будут таращиться, но нет в Бентеноне таких смельчаков, которые отважатся сказать что-нибудь неприятное.

Джейн сидела рядом со мной – стройная, прямая, словно натянутая тетива. Коснись – услышишь звон. Когда мы наконец-то выехали на одну из центральных улиц, которая вела к большим торговым рядам, то нашлись и зеваки: какая-то мать семейства с выводком дочек замерла с разинутым ртом, увидев нас, и одна из девиц прощебетала:

– Маменька, это же Джейн Холифилд?

Джейн побледнела. Пальцы, сцепленные в замок, сжались еще сильнее. Я понимал, что моей спутнице трудно – несколько дней назад она была счастливой невестой, а теперь стала порочной изгнанницей, и это не та вещь, с которой легко смириться. Она была отверженной – как в каком-то смысле и я, и наверно, не было человека, который сейчас понимал бы ее лучше.

– Да, это она… – завороженно откликнулась мамаша-наседка. Экипаж проехал мимо, и Джейн пробормотала:

– Ну вот, я знала, что так и будет.

– Вы ни в чем не виноваты, Джейн, – ответил я. – И вы не должны вечно сидеть взаперти… да и не сможете этого сделать. Так что держите голову выше, а спину прямо. Больше нам с вами ничего не остается.

В ее взгляде было понимание. Я прекрасно знал, что такое любопытные и испуганные взгляды, шепотки за спиной, презрение, густо замешанное на страхе. А еще лучше я знал, что единственный способ справиться с этим – жить достойно. Идти так, словно ничего этого не существует. Другого средства не было, и со временем Джейн обязательно это поймет.

Экипаж остановился у лавок Хагримана, и моя спутница вздохнула с облегчением. Здесь не было досужих сплетниц: в гостеприимно распахнутые двери этих магазинов входили только солидные господа в дорогих костюмах – маги, артефакторы, зельевары, ученые, и это было одним из немногих мест в столице, где я чувствовал себя по-настоящему спокойно и свободно. На Джейн, конечно, смотрели с любопытством. Якоб Якобссон, серьезный и солидный господин артефактор, даже приостановился – когда мы обменялись рукопожатием, он с определенной бесцеремонностью взял Джейн за руку, заставил покрутиться, словно в танце, и одобрительно произнес:

– Ну потрясающе, дружище! Удивительное искусство! Голем нового поколения? Я пока только читал о них.

– Как вы смеете? – вспыхнула Джейн: она разозлилась так, что страх и смятение растаяли. – Вы разговариваете с леди!

Якобссон даже рот раскрыл. Будь на его месте кто-то другой, я бы решил, что он издевается – но нет, натура артефактора была простодушной иногда до глупости.

– Этот голем еще и разговаривает! – восхищенно произнес он.

– Я не голем! – отчеканила Джейн. – Не смейте!

Якобссон охнул, а я подумал, что ни одна живая душа не представила бы меня в компании обычной девушки. Голем – вот единственно возможная спутница, которая не боится ядов, зелий и мандрагор. На мгновение мне сделалось грустно.

– Ох, миледи, простите меня, – с искренним сожалением поклонился артефактор. – Видите ли, я читал “Вестник современной магии”, и он описывал големов нового поколения, и на дагерротипических снимках как раз были девушки, очень похожие на вас… простите меня, мне право же, очень неловко.

Джейн кивнула и отвернулась. Было видно, что она задета до глубины души.

– Дружище, нам понадобится кое-что посерьезнее извинений, – улыбнулся я, и Якобссон кивнул, всем своим видом показывая готовность загладить вину. – Посоветуй артефакт, который отпугивает русалок, у моей ассистентки с ними проблема.

Артефактор нахмурился, затем извлек из кармана туго набитую визитницу и протянул нам карточку одного из магазинов.

– Вот, здесь самый лучший выбор по вашему вопросу. Берите пластинки Зуренти, они подороже, но очень качественные. Если вам будут сватать Шумбарта или Зетше, то даже не думайте поддаваться, прослужат всего неделю, а потом подзаряжать.

На том мы и распрощались. Глядя вслед Якобссону, Джейн задумчиво произнесла:

– Вы знаете, он ведь во многом прав. В женщинах и так видят големов. Послушные вещи, которым не положено разговаривать. С которыми можно сделать все, что захочется, и никто и слова не скажет.

Мне захотелось ее утешить – но я понятия не имел, как это сделать. Я умел выращивать самые опасные и капризные растения, я мог сварить самые тонкие и неуловимые яды, но вот поддержать опечаленную девушку – нет, до такого мое искусство еще не дошло. Но зато я знал, что лучший способ отодвинуть в сторону проблемы – заняться делом.

– В артефакторский магазин пойдем напоследок, – сказал я и уверенно двинулся в сторону дверей большой лавки, над которой красовалась яркая надпись “Все лучшее для вашей зеленой кухни”. – А пока прикупим вам личный набор инструментов и хорошие горшки. Вы ведь собираетесь выиграть пари, правда?

Джейн утвердительно качнула головой, и печаль потихоньку стала покидать ее лицо. Я улыбнулся.

– Вот и правильно. Займитесь трудом – а все остальное исправится.

***

Джейн

– Вот так надавливаете, переворачиваете ком земли и жмете сюда.

Лопаты у Аррена были самого угрожающего вида, зато из прикрученной к ним чаши сразу же высыпалось удобрение. Я послушно сделала так, как он показал, вернула землю на место, и Аррен одобрительно улыбнулся.

– Правильно. Дальше сами, у меня много другой работы.

Сейчас, стоя на грядке и готовя ямки под посадку растения с жутковатым названием мертвячья нога, я чувствовала себя намного лучше, чем во время поездки. На меня таращились – и родителям наверняка уже сообщили, в чьем доме я теперь живу. Вряд ли они, конечно, рискнут отправиться сюда – одно имя Аррена было словно щит. Но на душе все равно было тревожно, словно над головой сгущались тучи.

Зернышко трицветка, которое подарил Аррен, уже лежало в земле в большом горшке. В лавке с инструментами и удобрениями, в которой пахло так решительно, что даже нос заболел, маг купил мне книгу по уходу за особо сложными растениями. По дороге домой я читала главу о трицветке и с каждым новым словом понимала, что целый год буду работать бесплатно. Ну и пусть. Я попробую, сделаю все, что смогу, а там будет видно.

Пока я возилась с ямками, Аррен прикатил тачку с горшками: на этот раз они были не из торфа, а из какой-то плотной бумаги. Растения, которые нужно было высадить, оказались здоровущими, лохматыми, с темно-сиреневыми цветками; подкатив тачку к грядке, Аррен с гордостью произнес:

– Хорошо они разрослись в этот раз. Я еще думал, стоит ли подсыпать юврский порошок… оказалось, что стоит!

– Это и есть мертвячья нога? – спросила я. Аррен кивнул, вынул один из горшков и осторожно поставил на вскопанную ячейку. Некоторое время ничего не происходило, но потом я увидела, как из горшка вывернулись самые настоящие маленькие ноги, усеянные тонкими корешками, с усилием ввинтились в землю, и вскоре весь горшок ушел в грядку. Растение издало довольный вздох и зашелестело листвой: наверно, ему пришлись по вкусу засыпанные удобрения.

– Она самая. Растет на кладбище, у могил, потому так и называется.

Я поежилась. Даже думать не хотелось, зачем этому растению ноги. Аррен тем временем взялся за второй горшок.

– Для чего она нужна?

– Вообще это отличное кроворазжижающее средство, – объяснил Аррен. – Особенно если сочетать с настойкой семицветника. Но в моих зельях эта славная травка для того, чтобы создавать тромбы в сосудах. А потом их отрыв.

Это было сказано так, что мне сделалось холодно. Я словно бы забыла, с кем на самом деле теперь живу под одной крышей, и теперь слова Аррена заставили меня проснуться и посмотреть по сторонам. Да, он был со мной добр, он дважды спас мне жизнь, он дал кров и защиту, но не стоило забывать, чем именно он занимается – и что ему нравится то, что он делает. Аррен с любопытством посмотрел на меня, будто понял, о чем я думаю.

– Всю грядку вскопали?

Я показала ему лопату с опустевшей емкостью для удобрений.

– Всю.

– Тогда идите опрыскивать бой-огурцы от жуков, – приказал он. – Вот распылитель, я его уже наполнил. Старайтесь брызгать ближе к корням.

Бой-огурцы уже успели подрасти со вчерашнего дня. На нескольких я увидела мелкие желтые цветочки, некоторые выпустили тоненькие усики. Жуков не было, зато мандрагоры увидели меня с распылителем и заголосили:

– Нечего! Нечего им! Пусть их жуки сожрут!

– Пляк! Убирай брызгалку!

– Пляк! А у меня сорняк проклюнулся! Иди да выдери!

Кажется, эти мандрагоры возомнили, что они мои начальники. Присев рядом с бой-огурцами, которые сегодня встретили меня доброжелательно и подняли листки, чтобы средство из опрыскивателя достигло корней, я принялась за дело. Один из бой-огурцов, довольный порцией зелья от жуков, даже осторожно погладил меня по руке.

– Ты ж мой хороший, – похвалила его я, и остальные бой-огурцы тоже потянулись за похвалой. Несколько минут мы потратили на ласку и похвалу, и это разозлило мандрагор так, что они важно скрестили ручки на груди, хором плякнули в мою сторону и дружно отвернулись.

Закончив опрыскивание, я прошла к своему горшку с трицветком. Книга советовала как следует разрыхлять землю, чтобы к корням был доступ воздуха. Я вооружилась маленькими граблями, которые были купленном Арреном наборе инструментов, и взялась за дело. Аррен, который тем временем начал ощипывать нежно-зеленые листки на шарообразном кусте, поинтересовался:

– Уже пророс?

– Нет еще.

– Странно. Трицветок прорастает почти сразу.

Закончив рыхлить землю, я заглянула в книгу: верно, трицветок должен был уже выпустить первые стрелки. Аррен снисходительно усмехнулся и, поместив сорванные листки в коробку, направился в сторону дома.

Мне сделалось обидно. В конце концов, раньше я никогда не занималась огородничеством, и незачем смеяться, если не все у меня получается с первого раза! Одна из мандрагор обернулась, окинула меня оценивающим взглядом и сказала:

– Ты подкорми его! Сама-то вон как вчера наших трескала, за обе щеки!

– Трескать-то все любят, – басовито поддержал сосед, толстый, свирепого вида. – А как покормить, так не допросишься. Пляк!

– Вон, порошки у сарайки стоят!

У заборчика был маленький белый сарай: там Аррен хранил инструменты и несколько коробок с подкормкой для растений. Надпись на одной из коробок гласила: “Большерост. Обращаться с осторожностью!” – взяв ее, я вышла на зеленую кухню и, заглянув в книгу, прочла:

“Для быстрого роста и развития трицветка рекомендуется применять четыре гранулы большероста” – отлично. Еще посмотрим, кто посмеется последним. К коробке была привязана мерная ложечка: я аккуратно зачерпнула серебристые гранулы, и мандрагоры тотчас же подняли крик:

– И нам! И нам тоже дай!

– Плякни от души!

– Насыпай вкусненького! Давай, наваливай!

– Пляк! Пляк!

– Да замолчите вы! – воскликнула я, переворачивая ложку, и в ту же минуту оглохла от взрыва.

В лицо ударило гарью и вонью. Горшок качнулся – из-под взрыхленной земли выстрелили несколько зеленых стеблей: трицветок, кажется, объелся – отвлекшись на крики мандрагор, я сыпанула слишком много большероста. Мандрагоры завопили, заголосили, и одна из них, самая маленькая и ловкая, вывернулась из грядки и бросилась наутек.

– Что случилось? – Аррен выбежал из дома, держа в руке маленький топорик – возможно, решил, что его зеленую кухню кто-то берет штурмом.

– Ничего! – крикнула я в ответ и кинулась за мандрагорой к калитке. – Я сейчас ее поймаю!

Глава 3

Аррен

Сбежавшая мандрагора была первой в моей практике. До этого они только пытались задать деру с грядки, но ни у одной этого не получалось: в глубине грядок я прокладывал тонкую сетку, которая не позволяла корешкам освободиться.

Взрыв, который напугал мандрагор и заставил меня выбежать из дома с топориком, произошел от переизбытка большероста: бросив быстрый взгляд туда, где стоял горшок, я увидел тонкие стебли трицветка, которые качались и выбрасывали мелкие лепестки.

Да, Джейн переборшила. Вместо четырех гранул высыпала шесть.

Мандрагора кинулась на улицу, а Джейн рванула за ней. Девушкам из благородных семей не полагается бегать, тем более, так быстро, так что я невольно ею залюбовался. Если раньше, во время поездки по магазинам, она казалась мне тетивой лука, то сейчас превратилась в стрелу – смертоносную, разящую.

В следующий миг я уже побежал за ней. Вдвоем мы поймаем мандрагору намного быстрее. Да и мало ли, что может случиться? Я, конечно, не знал, что опасного или неприятного может произойти на тихой и спокойной улице, овеянной дурной славой мага-отравителя, но внезапно возникшее предчувствие очень неприятно покалывало затылок.

Выбежав на улицу, я увидел, что ни Джейн, ни мандрагоры нет. Улица была пуста – в этот час мои соседи предпочитали проводить время в своих садах, на зеленых кухнях или в комнатах за книгой, чтобы потом, уже вечером, выйти, пообщаться с соседями, обменяться впечатлениями дня. Я втянул носом воздух и поймал тонкую нитку ауры Джейн – девушка побежала за мандрагорой прямо, свернула в проулок Гвернанти и потом вывернула на улицу Лонто.

Ловкая же это мандрагора! Всем на зависть.

Я двинулся по следу, запоздало поняв, что все еще держу в руках топорик – пожалуй, это было впечатляющее зрелище. На подходах к улице Лонто я услышал шум и крики, разобрал голос Джейн и прибавил ходу. Давно же я так не бегал!

На улице Лонто я появился, конечно, эффектно: растрепанный, раскрасневшийся, с топором в руке. Люди, которые обступили Джейн с явным намерением задать ей трепку, шарахнулись в сторону – я встал так, как когда-то учили в академии на занятиях по боевой магии, прикрывая девушку, и рыкнул:

– Шаг в сторону! Быстро!

Люди послушно сделали так, как было велено. Джейн всхлипнула. Я всмотрелся в незнакомцев: нет, это явно не мои соседи. Джентльмен в когда-то модном, но уже видавшем виды сюртуке и засаленных штанах, в ботинках, отчаянно просивших каши, выглядел, словно гордый мститель из античной трагедии. Дама с несколько оплывшей фигурой, в пестром платье и косынке, завязанной на плечах с намеком на стиль, явно готовилась пустить в ход кулаки. Целый выводок девиц на выданье ахал и готовился упасть в обморок.

– Так это правда, – произнес джентльмен, и я понял, кто все эти люди. – Мало того, что ты опозорила нашу семью, так ты еще и пошла в подстилки этого… человека!

Девушка за моей спиной снова всхлипнула. Я не видел ее лица, но чувствовал, что все в ней так и зовет: спаси меня! Не отдавай меня им!

“И не собираюсь”, – подумал я, и дама, заламывая руки, произнесла с тем трагизмом, который сделал бы честь любому великому актеру:

– Как ты могла пасть так низко, Джейн? Мы считали тебя самой лучшей, самой достойной, самой благородной из всех! А ты – как ты могла дойти до такого греха, до разрыва брачного договора! Это скандал на всю столицу! Это позор! Из-за тебя твоих сестер считают распутницами!

– Вы верите насильнику и аферисту! – оборвал ее я. – Над ней надругались, от горя она хотела покончить с собой! Я вытащил ее из реки, едва живую!

– Лучше бы не вытаскивали, милорд! – отец семейства махнул рукой. – Мы не знаем, куда деваться от позора. Забирайте ее себе да пустите на удобрения, пусть хоть кому-то принесет пользу.

– Отец… – с горечью прошептала Джейн, и было ясно, что мое успокоительное, которое я налил ей в чай, уже не действует. Слишком много боли прозвучало в голосе. – Почему ты мне не веришь? Мама! А ты…

Я опустил топор, и родители Джейн вздохнули с явным облегчением. Девицы смотрели на меня во все глаза.

– Вам стоит верить вашим дочерям, а не мошенникам, – отчеканил я. – Уходите отсюда. Еще раз появитесь здесь или попробуете причинить Джейн вред – и стены вашего дома начнут извергать корвский дым, а ваши тела покроются язвами.

Язв на теле никто не хотел. Семейство Холифилд отступило еще дальше, и отец Джейн произнес:

– Вот когда у вас будет шестеро дочерей, милорд, вы меня поймете. И испытаете такой же стыд!

Мать Джейн вздохнула и прошептала на всю улицу:

– Распутница! Как же ты низко пала!

И они пошли прочь, стараясь сохранять гордый и оскорбленный вид. Я посмотрел по сторонам: никого не было, ни одна занавеска не качнулась, но было ясно, что соседи не упустили ни слова. Если прямо на улице разворачивается спектакль, то зачем от него отказываться…

Я обернулся к Джейн: она смотрела вслед уходящей семье, которую теперь можно было назвать бывшей семьей, и по ее щекам струились слезы. Я обнял девушку, и она не отстранилась от меня: уткнулась в грудь влажным горячим лицом, и ее плечи затряслись от рыданий.

– Уже все, – сказал я, гладя Джейн по голове свободной рукой. – Ну, ну, они ушли. Не надо плакать, Джейн, все хорошо.

– Пляк им, – донеслось снизу, и сбежавшая мандрагора застенчиво обняла Джейн за ногу.

***

Джейн

– А я больше не убегу. И буду хорошо себя вести. Правда-правда!

Эта мандрагора, кажется, была девочкой: сидела у меня на руках, смотрела во все глаза, большие и застенчивые, и никак не хотела уходить на грядку. Аррен налил мне вторую чашку чая с успокоительным и сказал:

– Понимаю, это сложно понять и принять. Вы любите свою семью, а они вас возненавидели.

Я сделала глоток из чашки. Ужасным была не ненависть, а отвержение. Моя семья выбросила меня прочь, даже не захотев узнавать, как все было на самом деле. Да, так было принято: люди поверят мужчине, а не женщине, над которой он надругался. Женщину всегда найдут, в чем обвинить.

Теперь, встретив родителей и сестер, я поняла, что нахожусь в полной власти Аррена Эленбергера. Больше у меня никого нет.

Могу ли я доверять ему, темному магу, человеку, которого знаю несколько дней, раз самые родные, самые близкие люди отвернулись от меня.

– Теперь я просто обязана выиграть наше пари. Мне надо устраивать жизнь, а патент на зеленую кухню… – в горле встал колючий ком, и в носу защипало. – Пригодится.

– Я кричать больше не буду, – мандрагора ободряюще погладила меня ручонками по колену. – Ты не плачь. Ты хорошая. Пляк им всем! Пляк!

Аррен налил себе чаю и сказал:

– Давайте отменим наше пари. Я и так выпишу вам патент. Соседний участок будут продавать в конце лета, выкупим его, обустроим. Домик там, конечно, старый, но жить можно. За зиму я там все налажу, а весной вы высадите фиалки Вентиветера, потом будете продавать аптекарям и в больницы. На них всегда хороший спрос.

Я посмотрела на него, чтобы убедиться, что он в самом деле это сказал. После всех горьких слов, которые мне сегодня наговорили родители, я с трудом могла поверить в доброту практически незнакомого человека. Мастера зелий и ядов, величайшего отравителя. Моя семья и правда была в гневе и ярости, раз не разбежалась при его появлении.

– Вы очень добры ко мне, Аррен.

Он усмехнулся.

– Хотите сказать, это вас удивляет?

Я кивнула.

– Я давно это заметил. Люди всегда так поражаются доброте и пониманию, словно это какие-то мифические вещи. Невозможные.

– Так и есть. В глазах всей столицы я распутница, – прошептала я и сделала еще глоток чая. Успокоительное пробивалось ко мне через горе и боль: вот и ком в горле отступил, вот и плакать уже не хочется. – А вы меня знаете несколько дней… и помогаете. И не оставляете меня. И не…

Я не договорила. Если верить тому, что рассказывали об Аррене, он давно должен был сделать меня своей наложницей. Покорным големом, который не мыслил бы о сопротивлении или побеге. Но человек, который меня спас, оказался совсем другим – и это давало мне надежду на то, что жизнь все-таки наладится.

– Удивительно, что они даже не захотели вас выслушать, – произнес он. – Сразу же бросились в бой. А я же быстро вас догнал.

Нет, у него точно была какая-то тайна. Давняя, глубокая, наполненная болью и горем – но именно она сделала Аррена Эленбергера таким, каков он есть.

– Да, вы появились… эпично, – улыбнулась я. – Как древний воин, с этим вашим топором.

Аррен улыбнулся в ответ. Пожал плечами.

– Я услышал взрыв и решил, что топор не помешает.

– Пляк! – сказала мандрагора, устроилась на диванчике рядом с моей ногой и довольно засопела, уснув. Аррен посмотрел на нее и предложил:

– Если хотите, то я отомщу за вас. И этому Энтони Локсли, и вашим родителям.

– Нет! – выпалила я, даже не задумываясь. – Нет, что вы! Не надо, пожалуйста!

Мой бывший муж, конечно, заслужил месть. Этот корвский дым, например, который Аррен упомянул на улице, или что-то посерьезнее – но я понимала, что это никому не принесет добра. Я не восстановлю свою репутацию, моя семья меня не примет, а всеобщее сочувствие снова будет на его стороне, а не на моей. Аррен вопросительно поднял бровь.

– Почему же нет?

– Месть это низкое дело, – пробормотала я.

– А правосудие?

– А правосудие на его стороне. Это ведь я получаюсь распутница, а не он. И про вас будут говорить гадости.

Аррен только рукой махнул.

– Про меня уже столько говорят, что еще одна сплетня ничего не изменит. Вы удивительно добры, Джейн.

Я попыталась скрыть смущенный румянец, приливший к щекам, за очередным глотком чая из чашки. Добра… Почему сейчас это прозвучало так, словно Аррен хотел сделать комплимент?

– Вас унизили и растоптали. Вас выбросили из жизни, и вернуться вы не сможете. Самые близкие и родные люди в некотором смысле убивают вас. Но вы не хотите вреда вашим обидчикам, – Аррен пожал плечами. – Вот я и говорю: удивительно. На вашем месте я бы запустил червей в брюхо этого Локсли. И был бы рад его мучениям.

Меня даже передернуло от отвращения.

– Не говорите так. Это ужасно!

Я снова вспомнила, в чьем доме теперь живу. Аррен мог быть добр ко мне, он мог защищать меня, но при этом он оставался собой – человеком, способным растереть в ладонях листок и вызвать чуму. Не следовало об этом забывать.

– Пожалуйста, не делайте ничего такого, – попросила я, надеясь, что Аррен все-таки откликнется на мою просьбу. – Потому что я вижу в вас не того, кого видят все остальные. Другого человека, хорошего.

И добавила шепотом, понимая, что с этими словами переступаю какую-то очень важную грань в своем сердце:

– И не хочу его потерять…

Некоторое время Аррен молча смотрел на меня, словно пытался поверить, что услышал именно то, что было сказано. Затем он отставил чашку и сказал:

– Вы не потеряете, Джейн. Не бойтесь.

И я поняла, что верю ему.

И сделалось легче.

***

Аррен

Особо важные растения я держал в одной из комнат: окна были тщательно зашторены, чтобы не пропустить ни капли солнечного света, особые артефакты работали под потолком, перегоняя воздух, чтобы в помещении всегда царила ровная прохлада. Закончив чаепитие с Джейн и отправив девушку отдыхать, я пришел сюда, к горшкам и листьям.

Мне надо было успокоиться.

Ламбелин, который является основой для зелья, способного просто отключить человеческие почки и вызвать мучительную смерть, я раньше высаживал в феврале, но в этом году убедился: лучшее время для ламбелина это апрель. Зеленые стебли, усеянные плотными круглыми листьями, росли просто стремительно – под лампой и с необходимым увлажнением. Надев перчатки и вооружившись ножницами, я срезал несколько верхушек, растер в пальцах и ощутил сладковатый запах: еще два дня, и ламбелин можно будет срезать и упаковывать в специальные металлические ящики. Дозреет, выпустит соки – вот и зелье готово.

Надо же, “я вижу в вас хорошего человека и не хочу его потерять”. Я усмехнулся – это было непривычно и странно. Когда живешь с репутацией монстра, то привыкаешь к тому, что от тебя не ждут добра, и это не пугает и не мучает. От разбойников с большой дороги тоже не ждут светлых порывов души – а для всего света я был гораздо хуже такого разбойника.

И вот Джейн. Джейн-из-реки, которая как-то вдруг стала для меня не просто девушкой в отчаянии.

Увлажнив ламбелин, я сменил перчатки и направился к ящику с паларгониями: почуяв мой запах, эти шипастые шары шевельнулись, выпуская длинные серебристые иглы. На кончиках проступили прозрачные капли; взяв пузырек, я аккуратно стряхнул их внутрь, помахал рукой, улавливая запах. Отлично, почти вызрело. Армастомы в соседних горшках уверенно пошли в рост после пересадки – цветоносы появятся через пару недель. Я давно понял: если армастома не растет, то не надо ее пичкать удобрениями, от этого только корни разрастаются. Нужно пересадить в большой горшок и обработать кремниевым удобрением – армастома его любит.

Что, если и правда купить тот участок? Пусть Джейн спокойно живет по соседству, мы будем ходить друг к другу в гости, жарить мясо на берегу реки… Она станет работать, постепенно создаст хорошую репутацию, и все забудут о том, что с ней случилось, как забыли о том, кем я был раньше.

Может, так будет правильно? Я не знал.

Серебристый шар мгновенной связи качнулся на подставке – ожил, зазвенел. Я насыпал армастоме несколько гранул удобрения и произнес:

– Аррен Эленбергер здесь.

– Ну что, травишь помаленьку?

Голос его величества Генриха прозвучал так, словно владыка лично вошел в комнату. Я пожал плечами. Прошел к маленьким горшочкам со златосмертником: ага, уже первые завязи. Прекрасно.

– Только по вашему приказу, государь. И не травлю, а служу правосудию в вашем лице.

Генриху надо было льстить. Король был неглуп, но обожал подхалимов, которые говорили самую грубую лесть с самым искренним и сдержанным выражением. Сначала я не знал, как сдержать улыбку, потом привык.

– Как травки?

– Прекрасно, ваше величество. Армастома пошла в рост. В прошлый раз сработала замечательно.

В прошлый раз армастомой отравили одну из фавориток, которая с чего-то решила, что сумеет занять место законной жены. Ее величество Алиенора знала о привычках супруга и предпочитала проводить время подальше от столицы, на водах. Можно подумать, минеральные источники спасут ее, если Генрих отдаст приказ об отравлении.

– Что там за девица у тебя в доме?

Вот как. Уже донесли.

Я снова сменил перчатки и прошел к ящичкам с северным хавари. Если от остальных обитателей зеленой кухни мне нужны были вершки, то от северного хавари требовались корешки: порошок из них вызывал неукротимую рвоту, обезвоживание и смерть в течение трех часов после приема.

– Моя ассистентка. Помогает с мандрагорами и прополкой.

Генрих усмехнулся. Появление Джейн ему не понравилось, потому что разрушало мой образ: алхимику и отравителю полагается жить в одиночестве, не тратя время на общение и привязанности.

– Смотри, воли себе не давай, – распорядился король. – А то я знаю, как все это бывает. Сначала она будет полоть грядки, потом ляжет в твою постель, если уже не легла, а там и дети побегут. А работать будет некому.

– Прежде всего я остаюсь верным слугой вашего величества, – ответил я, вытаскивая один из хавари за короткие зеленые листья. Отлично – корнеплод был желтоватый, мясистый, хоть сейчас размещай в учебник. – А что касается личных пристрастий, то вы все о них знаете. Особенно то, как все кончилось.

Король вздохнул. Он и правда все знал – и пришел с предложением, от которого нельзя отказаться, как раз в ту минуту, когда я был в полном отчаянии. Можно сказать так: его величество Генрих протянул мне лопату, которой я зарыл свое прошлое.

– Одного дурака надо проучить, – произнес Генрих, и я понимающе кивнул: наконец-то дошло до дела. – Завтра он должен выпить бокал вина, а затем начать бесноваться, как одержимый. Убивать не хочу, но вот отправить в деревню на покой – отправлю.

Я нахмурился, прикидывая, как можно исполнить владыческую волю. Зерна двухворки вызывали галлюцинации, а настойка шерна развязывала язык, но сочетать их надо было крайне осторожно.

– Только крепкое вино, чтобы замаскировать запах, – сообщил я. – У вашего заказа он особый.

– Отлично, – мне показалось, что король улыбнулся. – Действуй. Посыльный приедет утром.

***

Джейн

– Что-то он больше не растет.

Трицветок плевать хотел на удобрения, а его листья начали обретать желтоватую кайму. Я в очередной раз заглянула в книгу: автор писал, что некоторая желтизна по краю листвы вписывается в границы нормы, но я понимала, что не справляюсь с делом. Мандрагоры, которые после вчерашнего побега одной из своих родственниц теперь относились ко мне спокойнее, покачали листвой. Одна из них, бугристая и толстая, приподнялась над грядкой, скептически посмотрела на горшок с трицветком и вздохнула:

– Нет, так он расти точно не будет.

– И листья желтеют! – тоненько поддержала ее соседка. – Пляк! Это просто пляк!

– Божечки-картошечки, пустили безруких к грядке, – красавица перентоза, которая, как объяснял Аррен, нужна была для паралича конечностей, качнула ветками, будто бы невзначай демонстрируя многочисленные белые цветки. – Мы тут все пожелтеем твоими стараниями! А вы, чумазепы, хрюкалки закройте, меня от ваших голосов жажда мучает.

– Ишь! Голоса ей наши не такие! – дружно возмутились мандрагоры. – Пляк! Пляк! Вот вылезем да листья-то тебе поотрываем!

Но перентозу этим было не запугать. Она небрежно тряхнула зеленой кроной и ответила:

– Давайте, давайте! Вылезайте!

Мандрагоры дружно закряхтели на грядках, пытаясь выбраться и сопровождая каждое движение гневным пляканьем. Маленькая мандрагора, которая сбежала вчера, посмотрела на меня и с искренней детской любовью сказала:

– А я не полезу! Я обещала Джейн, что не буду убегать!

– Ты моя умница, – улыбнулась я и, посмотрев на горшок с трицветком, устало вздохнула: – Да, не растет.

Аррен всю ночь провел в той части дома, которая была отведена под его лабораторию. Ранним утром в двери постучал неприметный человек, и Аррен передал ему бумажный пакет – глядя на все это из окна, я подумала, что в дом наверняка приходил кто-то от его величества.

От этого невольно становилось холодно. Кого король пожелал отравить на этот раз?

Выйдя к завтраку, Аррен скептически посмотрел на яичницу с грибами и беконом и сказал, что сегодня будет спать до обеда. Никаких заданий он мне не дал, так что я с чистой совестью решила заняться трицветком.

А он не хотел расти.

Я аккуратно отсчитала ровно четыре гранулы большероста, подождала. Трицветок даже не шелохнулся. Маленькая мандрагора протянула лапку с грядки и дотронулась до моей ноги, словно пыталась утешить и приободрить.

– Не переживай, Джейн! – сказала она. – Он еще исправится! Вот посмотрит, вот увидит, какая ты хорошая, и сам вырастет! Пляк!

– Хочется на это рассчитывать, – вздохнула я. Перентоза качнулась и промолвила:

– Ну вот, все приходится делать самой. Слушай меня внимательно, русалочья радость. Есть такое средство, называется обжирайка. Его дают тем, у кого нет аппетита. И оно заодно лечебное, желтизну эту смоет.

Мандрагоры снова запрыгали на грядке, размахивая листьями.

– Точно! Точно! – заголосили они хором. – Когда мы чахнем, нам сыплют обжирайку! Знаешь, как с ней потом хорошо? Пляк! Обжирайка!

– Я вас уже один раз послушала, – вздохнула я. – Добром не кончилось.

Мандрагоры подбоченились.