Читать онлайн Небесная канцелярия

Договор

– Заколебали вы меня, вот что…

Я вскрикнула от неожиданности и едва удержала равновесие на табуретке, что в моей ситуации было верхом абсурда. Но должна же я понять, откуда раздался голос в запертой на замок квартире!

У распахнутого окна стоял ангел смерти и с видом закоренелого меланхолика протирал меч замшевой тряпочкой. Медленно, от рукояти к острию. Шур-р. Шур-р… Чёрный плащ, чёрные крылья – фактически классика жанра.

Я прочистила горло и автоматически поправила петлю на шее.

– Хорошо закрепила? – кивнул он на крюк в потолке, на котором раньше висела люстра.

– Ага…

– Ну-ну. А чего такой способ примитивный выбрала? Прикинь только: язык до груди, глаза вылезут, зелёная вся, в рвоте и… других неприятностях. Хочешь, чтоб тебя такой запомнили? Хоть бы вены вскрыла, что ли, всё утончённее, чем вот это.

– Спасти могут! – принялась я защищаться. – И от таблеток откачать можно, а стреляться мне не из чего! Из окна броситься не могу, я высоты боюсь. Извини уж, что есть, зато с гарантией.

– А-а, ну да.

Он умолк и снова прошёлся по мечу. Тряпочкой. Я тоже молчала. Не кофе же ему предлагать, в самом деле!

– И на себя посмотри, – продолжил ангел, окинув меня таким презрительным взглядом, что мне немедленно захотелось дать ему по морде. – Кто ж вешается в розовых тапочках и пижаме, а? Хоть бы платье симпатичное надела, бельё там кружевное, причёска-помада. Маникюр бы сделала. Кстати, когда ты его делала в последний раз?

Я стыдливо спрятала руки с обгрызенными ногтями за спину.

– Три месяца назад… Да какое тебе дело вообще?!

– А надо раз в две недели! – Он положил меч на подоконник и посмотрел на меня в упор. – Выкладывай. Что случилось-то?

Я порывалась послать его подальше, но… кому ещё расскажешь?! Быть может, это мой последний шанс излить душу. Хотелось разразиться слезливой речью, но в голову пришло только несколько слов:

– Я люблю одного человека. Безнадёжно.

Ангел понимающе покивал и спросил:

– А он об этом знает?

Я опешила.

– Он?.. Ну… нет… то есть… просто я… в смысле, он… там сложно всё.

– Сложно – это интегралы на уроках математики брать. А для того, чтобы пойти и поговорить с человеком, у тебя всё есть: и голос, и ноги. Заметь, этим тоже, увы, не каждый наделён.

– Как это – поговорить?! Нет-нет-нет!!! Лучше смерть!

– Да я уже понял. В мире людей трусов и лентяев на квадратный метр больше, чем тараканов.

– Что-о?

– Что слышала. Конечно, повеситься – это раз плюнуть! Прыг – и готово. А поговорить, признаться, в глаза посмотреть – тут смелость нужна, уверенность.

– Ты хочешь сказать, что я трусливая и неуверенная?

– Я-то ничего не хочу, ты сама уже всё сказала.

Мы помолчали. Я теребила верёвку, он разглядывал свои руки в чёрных перчатках. Потом поинтересовался:

– А у тебя мечта есть? Страсть, увлечения? Музыку пишешь, сарафаны шьёшь, игуан разводишь?

– Да… у меня было много мечт… мечтаний.

– Сбываются?

– Ну… через раз. Да какая разница, говорю же, я люблю…

– Что ты заладила: «Люблю, люблю»! Я вот жареные хвосты саламандр люблю, а их знаешь, как достать сложно? Только контрабандой. Короче, слушай.

Ангел простучал сапогами по линолеуму, оставив следы грязи. Вот зараза, я ведь только сегодня утром полы вымыла! Отодвинул от стола стул, сел, переложил в сторону стопку книг и сделал приглашающий жест:

– Может, присядешь?

Мне даже в голову не пришло возмутиться тем, что меня в собственном доме за собственный стол приглашают присесть. А вы как поступили бы, если бы к вам за секунду до самоубийства заявился ангел смерти с мечом в руках и принялся читать нотации?! Вот и я сняла петлю с шеи, закинула её на крюк, слезла с табуретки, придвинула её к столу так, чтобы оказаться точно напротив неожиданного собеседника, и села.

Он щёлкнул пальцами. На столе вспыхнуло пламя, и появились два жёлтых, старых на вид свитка. Поморщившись, ангел смахнул огонь и сдул на пол пепел.

– Как же у нас любят эту мишуру… – буркнул он и продолжил уже деловым тоном: – Есть предложение. Если ты его примешь, выиграем оба. Объясняю. Вы своими самоубийствами рубите нам месячные и годовые планы под корень. Одна душа самоубийцы автоматически снижает показатели на пять обычных душ, но забирать вас всё равно надо, деваться некуда. Плюс вы не внесены в план, и работать нам приходится внеурочно. Запарка нереальная. В результате под конец года попадают все. Отчёты горят, зарплату режут, об отпуске и подумать нельзя.

Я невольно прониклась сочувствием. И правда, выглядел он ужасно замордованным, особенно вблизи.

– Может, кофе хочешь? – спросила я, вспомнив, наконец, кто в доме хозяйка.

– Не откажусь, – вздохнул ангел.

Пока я возилась с кофеваркой, искала печенье в шкафу и накрывала на стол, мой гость тщательно сверял записи в обоих свитках.

– Теперь ты, – произнёс он после того, как чашка опустела. – Молодая, красивая и, в принципе, ещё можешь жить и жить. Но дело твоё, открыто вмешиваться не имею права. Реальный отведённый тебе срок кончится… – он слегка прищурил глаза, – нет, не скажу когда, но точно не скоро. Забирать твою душу сейчас я не хочу, на мне и без того три выговора висят. Поэтому предлагаю сделать так.

Ангел щелчком отправил один из свитков на мой конец стола. Я развернула бумагу. Вверху красивым ровным почерком было написано: «Договор». Потом шло несколько пунктов почерком помельче, в самом низу стояла сегодняшняя дата и прочерчены два места для подписи.

– Один год. Триста шестьдесят пять дней, – комментировал ангел, пока я читала условия. – В течение этих дней ты делаешь всё, чего боялась раньше. Совершаешь всё, что хотела бы совершить перед смертью. Всё, что взбредёт в голову, без оглядки. В частности, в обязательном порядке разбираешься со своей любовью. И вписываешь это на обратную сторону. По пункту на день.

Я перевернула лист. Там стояли номера от одного до трёхсот шестидесяти пяти.

– Места мало, но можно коротко, аббревиатурами, в общем, чтоб потом расшифровать смогла. Ровно через год я к тебе приду и, если вся обратная сторона будет заполнена, заберу твою душу без вопросов. Только не халтурить, нечестные записи увижу сразу. Один день – одно действие. Тебе нечего бояться и нечего терять. Какая разница, умрёшь ты сейчас или через год? Но могу пообещать: этот год получится очень интересным. Если же в списке будут пропуски или – ну мало ли! – ты просто передумаешь, то ещё раз угостишь меня кофе, и мирно разойдёмся до лучших времён.

Я снова посмотрела на лицевую сторону. Пункт «В случае невыполнения условий настоящего договора исполнителем последний обязуется предоставить заказчику 250 мл готового кофе» значился под номером 3.1.

– Смерть или кофе? – улыбнулась я. Предложение хоть и отдавало сумасшедшим домом, но звучало заманчиво. И правда, много ли мне терять?

– Типа того. Итак, что скажешь?

– Подписывать кровью? – поинтересовалась я.

– Откуда эти средневековые зверства? – Ангел закатил глаза. – Держи.

Он протянул мне элегантную чёрную ручку.

В торжественном молчании мы подписали оба экземпляра и обменялись рукопожатием.

– Спасибо за кофе. – Спрятав свой свиток за пазуху, ангел встал, взял меч и накинул перевязь. Эффектным жестом пригладил длинные волосы и расправил крылья. – Я рад, что мы пришли к соглашению. Кстати, милые тапочки. И если позволишь, маленький совет, – он уже стоял на подоконнике, готовый взлететь, – на твоём месте я всё-таки начал бы с белья и маникюра.

Я ахнула от такого хамства, но в проёме окна уже виднелись лишь бегущие по вечернему небу облака.

Ангел смерти сидел на берегу озера и разговаривал по разбитому мобильному телефону:

– Лана, привет. Как там у тебя? Что? Из петли вытащила? А скажи-ка, где ты его нашла, проверить кое-что хочу. Так. Ого… стой, дай угадаю. Безнадёжно влюблён, да? И признаться боится? Вот так совпадение. Договор подписал? Что? Долго упирался, но подписал? Класс. Если они друг другу признаются, мы с тобой ещё и показатель массовой доли счастья поднимем. Я же говорил, у проекта огромный потенциал. Ладно, у меня сегодня ещё трое. Кофе? Конечно, буду, что за вопросы!

Перерождение

– Вот что мне с тобой делать? – в который раз с отчаянием спросил папа.

Я неопределённо дёрнула плечами, разглядывая узорчатый потолок.

– Это же какой-то кошмар, – продолжал он. – В первый раз повесилась. Второй – отравилась. Третий – застрелилась. Это ж надо было пистолет где-то найти!

– У меня муж в органах служил, – меланхолично сообщила я и выдула огромный розовый пузырь.

– Ну а теперь что?

Гарик, папин секретарь, откашлялся и, поправив очки на носу, прогнусавил:

– Спрыгнула с крыши девятиэтажного дома. Предварительно оставила записку: «Никого в моей смерти не винить. Жизнь бессмысленна. Я устала. Прощайте». Ещё цветочек внизу подрисован.

– Какой пафос! – Папа воздел руки к потолку. – Какая безвкусица! Дочь, мне стыдно коллегам в глаза смотреть! От кого ты этого набралась?!

Я опять пожала плечами. Симпатичный чертёнок, который проходил у нас практику, нахально подмигнул мне из-за папиного плеча. Решив разобраться с хамом позже, я пошла в атаку:

– А может, хватит меня запихивать в одно и то же место и время?! – заголосила я, упирая руки в бока. – Никакого разнообразия: машины, стройки, куры, алкоголики! Никаких стимулов к жизни, никаких надежд! А ещё очкастого этого куратором приставил!

Гарик с осуждением покачал головой и аккуратно вложил в личное дело мою предсмертную записку.

– Не хочу в двадцатый век! Не хо-чу! Вон Анька с эльфами уже третье перерождение тусуется! А Сашка в прошлый раз крестовый поход возглавил! Тинку в позапрошлый на костре сожгли за великое открытие! А мне что? Деревня Кукушкино, муж-алкоголик и смерть от саркомы?! Это нечестно! Ну папа!

Я топнула каблучком. Полосатый гольф опять сполз на щиколотку. Я наклонилась и вызывающе подтянула его.

– Что за манеры, – вздохнул папа. – Доченька, не могу я тебя в другое время отправить. Это расписано, понимаешь? Теперь не имею права баланс нарушать, мне босс голову оторвёт.

– У твоего босса уже давно маразм в прогрессирующей форме! – дерзко заявила я, на всякий случай оглядевшись по сторонам. Гарик стоял как истукан, старательно делая вид, что ничего не слышал.

– Слов-то каких нахваталась, – покачал папа головой. – Доченька, послушай, проживи нормально хоть одно воплощение. Только одно, от начала до конца – и, обещаю, следующее ты выберешь сама, какое только пожелаешь.

– Да?! – И пусть я давала себе слово не реветь, но нос сам собой предательски захлюпал. – Легко сказать, когда сидишь в своём кабинете и все миры перед глазами. И ты точно знаешь, что они есть, и что жизнь после смерти есть! А там… а там…

– Никому не легче, – назидательно заметил папа. – Ты же сама этого захотела. Теперь терпи, никуда не денешься.

Я не выдержала и разревелась, за неимением носового платка утирая слезы концом косички.

Вдруг распахнулась дверь. В кабинет влетел Мишка в неизменной чёрной бандане.

– Шеф! – зачастил он с порога. – Там у Врат опять беспорядки. Сотня душ внеочередных ломится. Говорят, перевели. Что делать?

Я быстро смахнула слёзы и кокетливо улыбнулась. Мишка зарделся и одёрнул потёртую кожаную косуху.

– Как же мне всё это надоело! – Папа закрыл глаза ладонью, и мне на миг стало его жалко. – Сколько раз говорил боссу: не садитесь с рогатым в карты играть, обставит. Вот куда их девать, своих селить негде… Да что уж поделаешь, запускай. Только по одной и строго с документами. И приведи себя в порядок, Михаил! Хоть голову вымой и черепа из ушей вынь. Души пугаются, думают, дверьми ошиблись.

Мишка выбежал, одарив меня на прощание влюблённым взглядом. Папа сел за стол и задумался, почёсывая лысеющий лоб.

– Пап? – робко напомнила я о себе.

– Что «пап», ну вот что «пап»?! – взорвался он. – Думаешь, папе легко на этой собачьей работе? Папе на пенсию давно пора и на курорты! Девочка моя, тебе там отведено всего пятьдесят четыре года! Неужели так сложно?

Я угрюмо кивнула.

– Сил моих больше нет…

Папа принялся разбирать разбросанные по столу документы, а я решила предпринять ещё одну попытку.

– А можно, чтобы я помнила, кто я? И чтобы точно знала, что есть жизнь после смерти?

– Не положено! – не поднимая глаз, отрезал он.

– А ты не мог бы хоть иногда мне сниться?

– Не положено.

– Пап… хотя бы… дай мне хоть вот столечко веры, а? Ну что тебе стоит?

– Не положено! – буркнул папа, перелистывая объёмистый журнал. – Сколько народу без веры живет – и ничего… Разбаловалась!

Я покорно молчала и умоляюще хлопала ресницами. Чёртик-практикант передразнивал меня и корчил рожицы.

– Ладно! – Папа несильно хлопнул ладонью по столу. – Гарольд, выдайте этому наказанию порцию веры!

Гарик засеменил к сейфам.

– И учти, – папа погрозил мне гусиным пером, – если вернёшься раньше срока, выпорю, как соплячку. И Мишку твоего заодно!

– А за что…

– А за то, что будто я не знаю, как вы под Вратами целуетесь! Маленькая ещё.

Гарик вручил мне ещё тёплый оранжевый квадратик, на котором завитушками лимонного джема было выведено «ВЕРА».

– И это всё? – Я недоверчиво наморщила лоб.

– А что ещё?! – окончательно вышел из себя папа. – Всё! Иди отсюда, не мешай работать! И чтоб глаза мои тебя ближайшие пятьдесят четыре года не видели!

– Тридцать пять! – попробовала я поторговаться.

– Вон!!!

– Я люблю тебя, папочка! – пискнула я уже от двери.

У Врат я уселась на облако, свесив ноги. «В-Е-Р-А», – ещё раз задумчиво прочитала, вздохнула и с аппетитом съела вкусную печенюшку. Мишка подбирал на гитаре какой-то противный скрипучий мотив. Обложка контрабандного самоучителя была украшена аляповатой пентаграммой. Огненный меч пылился, прислонённый к дереву.

– Не уговорила? – сочувственно поинтересовался он, созерцая мой унылый вид.

Я только руками развела.

– Марь Ванна! Марь Ванна! Мальчишка у вас! Да хорошенький какой!

– Подспорье будет! Сестрёнкам защитник!

«Ну хоть на этом спасибо, папа», – обречённо подумала я, готовясь к потере памяти и первому в своей очередной жизни вдоху.

Прямолинейное чудо

«Уволят-уволят-уволят!.. А-а-а-амброзией мне подавиться, если шеф ещё не подписал приказ! А, чёрт, тьфу, в смысле, неловко-то как вышло! Первое нормальное дело – и вот как так, провал, катастрофа, выпускайте всадников апокалипсиса, всё кончено! И в самом конце года, когда отчёты сдавать! Всё же продумал, всё устроил, ну что им, татуировки на лбах выбить: «это Он» и «это Она»?! Что им ещё надо?! Всё, прощай, карьера, пойду в дворники, звёзды отмывать…»

Ангел-стажёр в отчаянии ходил туда-сюда по кабинету, мял в руках документы и пытался придумать, как исправить ситуацию. Через час шеф ждал его с отчётом. Но задание было безнадёжно провалено.

Парень и девушка сидели в кафе и старались не смотреть друг на друга. Оконные стёкла переливались морозными узорами. На столах горели свечи в стаканах. Блестели новогодние украшения, из динамиков звучала музыка, а официанты щеголяли в красных колпаках. Предпраздничное настроение было заметно в каждой мелочи.

Молодой человек машинально протирал очки, которые и без того уже сверкали. Девушка, спрятавшись за светлыми волосами, складывала из салфетки журавлика.

– Что же, Дим, – произнесла она, когда молчание затянулось до невозможности, – это твоё решение. Счастья тебе тогда.

Смяла и отшвырнула журавлика, над которым столько трудилась. Не поднимая головы, нащупала за спиной сумку.

– Лена, постой, – всполошился Дима. – Но ведь мы останемся друзьями? Друзьями в любом случае, да?

Она украдкой вытерла щёки.

– Друзьями? Да. Да, конечно… прости… мне пора…

Она встала и, не оборачиваясь, направилась к двери. Он не провожал её взглядом, смотрел в чашку с нетронутым кофе.

Перед аудиенцией юный ангел три раза пробежал по потолку, забраковал три оправдательных монолога, побился для приличия о стену и, героически вздохнув, скрылся в наводящем мурашки кабинете. По приёмной летали нарядные свечки, а на диване дожидались своей очереди ещё два сотрудника с папками в руках. Беловолосого ангела в элегантном светлом костюме звали Пафнутий. Второй, Леонард, щеголял жёлтыми очками, фиолетовым ирокезом на голове и мощными кожаными ботинками.

Ангелы швырялись дротиками в украшенную гирляндой мишень, чтобы скоротать время.

– Опять молодняк прокололся, – заметил Пафнутий, когда дверь за новичком закрылась. – Интересно, что там у него?

– Что-что, – усмехнулся Леонард и послал дротик точно в десятку. – Это из нашего отдела стажёр. Всё как всегда: двое друг друга любят, но решают остаться друзьями. И никак ты от них не добьёшься, почему. Если хочешь засыпать кого-то – вернейшее задание, таких ничем не проймёшь. Проще маньяка перевоспитать и волонтёром в благотворительность отправить, чем людям доказать, что им нужно быть вместе.

– Да уж, знаю таких. Может, глянем, заодно развлечёмся? Есть же парочка средств, если там не совсем безнадёжно.

– Хм… можно.

Ангелы дружно метнули дротики в воздух, сбив две свечки, и вышли из приёмной.

Девушка брела по предновогоднему городу мимо уличных музыкантов и подмигивающих из каждой витрины огнями ёлок. Она не обращала внимания на снежные хлопья, которые украсили плечи, иначе заметила бы, что, кроме снега, в бахроме шарфа путаются лёгкие белые перья.

– Лена! – услышала она за спиной, но не обернулась, только прибавила шагу. – Лена! Да стой же! Телефон! Ты телефон забыла!..

Она остановилась. Дима подбежал и, пытаясь отдышаться, протянул мобильный.

– Ты представляешь, – заговорил он, ничуть не обидевшись на её бесцветное «спасибо», – только ты ушла, ко мне за столик тип подсел такой… странный, в общем. Волосы белые до пояса, на шее цепь с перьями. Смотрит на меня в упор и говорит: «Если ты, Дмитрий Станиславович, сейчас же не догонишь свою любовь, знай, что это отразится на всём мировом устройстве, потому что из-за тебя уволят талантливого работника Небесной канцелярии, а ему ещё много чего улаживать, кроме ваших сердечных дел. А сам ты будешь всю жизнь жалеть о том, что натворил сегодня». И твой телефон на стол швыряет, а я же точно помню, как ты его забирала! Потом взял мой кофе, залпом выпил и в окно вышел, прямо сквозь стекло… Лен, не делай такие глаза, Лена, я не шучу и не сошёл с ума. Хотя, нет, наверное, сошёл, если наговорил тебе столько там, в кафе. Давай ещё погуляем, пообщаемся, смотри, какой снег! Новый год всё-таки на носу, отчего не может случиться чудо?..

Новогодний корпоратив был в самом разгаре: сияли огни, оглушительно гремела музыка.

– Тебе не кажется, что ты поступил чересчур прямолинейно? – Леонард привычным жестом взъерошил фиолетовый ирокез.

Пафнутий грустно улыбнулся догорающему бенгальскому огню.

– Возможно. Но ты ведь знаешь, как сложно что-то объяснить людям. Они не понимают намёков, не видят знаки и едва встретят счастье, бегут от него со всех ног. Бегут и кричат: «Не верю!» Я много таких повидал, но до сих пор каждая оборванная история любви ранит меня, словно неопытного стажёра. И так хочется, чтобы хотя бы раз в году, хотя бы для двоих всё стало предельно ясно. Один раз в год мы имеем право на прямолинейное чудо.

К ним подбежал юный ангел с празднично посеребрёнными крыльями.

– Представляете, меня повысили! Из-за этих влюблённых! Шеф говорит, давно не было, чтобы стажёр справился с таким заданием. А я ума не приложу, отчего так хорошо вышло, мне казалось, они расстанутся… наверное, правда, судьба. Ну, с наступающим!

Пафнутий и Леонард заговорщически переглянулись и подняли бокалы.

Репутация

В центре города, за столиком модного кафе, сидела девушка. Красивая, стройная, с идеальной кожей и удивительными волосами серебряного цвета. Глаза она старалась скрывать под длинными ресницами, но кому посчастливилось в них заглянуть, отмечал их необыкновенный сиреневый оттенок и безумную притягательность. Она была одета не по погоде: в лёгкое платье и босоножки. На спинке стула висела джинсовая куртка. Стояла осень, на улице шёл дождь. Перед девушкой лежал ежедневник, и она сверялась с записями. Было заметно, что она чем-то озадачена.

К столику подошла официантка.

– Готовы сделать заказ?

– Кофе, пожалуйста, – попросила девушка.

– Какой?

– Без разницы, любой принесите.

Официантка хмыкнула, развернулась и ушла, цокая каблуками. Через несколько минут она вернулась и поставила на столик простой чёрный кофе.

– Спасибо, – поблагодарила девушка. И, машинально посмотрев на официантку, замерла.

Официантка была худая, с пережжёнными краской волосами, лицом в резких морщинах и неприветливо поджатыми губами. Строгая укладка, чистая отглаженная форма, руки с коротко обстриженными ногтями. Девушка попыталась поймать взгляд официантки, и та не стала отводить глаз.

– Это линзы, – пояснила она, указывая на них тонким пальцем. – Народ пугался, пришлось купить.

– А какого цвета ваши глаза на самом деле? – тихо спросила девушка.

– Не помню, – отрезала официантка. – Я в зеркало только в линзах смотрюсь. Да, нечасто встретишь тут своих. Как зовут тебя?

– Лия.

– А я Шейла. Хочешь, поболтаем? Клиентов всё равно нет.

– Конечно… присаживайтесь.

Шейла устроилась напротив, сцепила руки и устремила на Лию пронзительный взгляд. Придирчиво осмотрев, прищурилась за её спину.

– Какие симпатичные крылышки.

– Спасибо.

– Только вон левое потускнело немного.

Лия испуганно оглянулась, пригладила крыло.

– Да… надо будет к косметологу сходить.

– Внешность для феи – самое главное. Ладно когда совсем девочка, а вот в твоём возрасте уже полагается тщательнее следить за собой.

Лия неуверенно улыбнулась.

– Да вы знаете, мне сейчас не до этого. Я на работу пытаюсь устроиться.

– На работу? – Шейла подняла брови. – Так иди к нам. Вакансии есть, ты как раз подходишь.

– Спасибо. У вас чудесное кафе, но у меня другая цель. Я хочу работать в Небесной канцелярии.

Брови Шейлы поползли ещё выше.

– В кан-це-ля-ри-и? – повторила она по слогам. – Ты с ума, что ли, сошла?

– А в чём дело?

– Ха! – Шейла скрестила на груди руки и откинулась на спинку стула. – Ты что! Замахнулась! Подумай о своей репутации. Ты же фея, что о тебе скажут? Да и куда тебе с самими ангелами тягаться! Максимум в бухгалтерию возьмут. И не в том возрасте ты уже, милочка, чтобы всё с начала начинать. Надо было раньше определяться.

– Что вы заладили, Шейла, возраст, возраст… не так уж мне и много лет, да и в современном мире возраст ничего не значит.

– Сама-то веришь в то, что говоришь? Возраст, милочка, – дело серьёзное. Это ты пока молодая, но ещё совсем чуть-чуть, и всё – неликвид. Вот глянь-ка на себя, – официантка указала на зеркальную салфетницу. – Вот это что? Думаешь, раз волосы серебряные, то седого волоса заметно не будет?

– Он всего один. – Лия заправила прядь за ухо.

– Это пока, – со значением произнесла Шейла.

– Какая разница. В любом случае для будущей карьеры это непринципиально.

– Какая карьера, милочка? Твоё дело – крылышки полировать. Мой тебе совет: пока ещё красивая, найди себе хорошего мужа. К людям присмотрись. Вон мне один бизнесмен каждую неделю букеты таскает. Только когда знакомиться будешь, крылышки-то прячь свои, напугаешь ещё. Тут с умом надо подходить…

Лия захлопнула ежедневник.

– Спасибо за разговор, Шейла. Мне пора.

Она отставила нетронутый кофе. Поднялась, надела куртку.

– Ты что это, – усмехнулась Шейла, – никак обиделась? Зря, старших нужно слушать. Я же тебе добра желаю. Нам, феям, лучше держаться вместе.

– До свидания. Всего хорошего.

Лия вышла из кафе. Шёл дождь, наступали сумерки – время фонарей и фей. Сигналили машины в пробке. Люди бежали под плащами, под зонтами, по домам, по делам. Если бы кто-то ненадолго остановился, он бы в это волшебное сумеречное время заметил, как за спиной у феи подрагивают, сливаясь со стеной дождя, мерцающие переливчатые крылья.

Она укрылась под аркой. Достала мобильный телефон и сложенный в несколько раз лист желтоватой бумаги. Сверяясь с записями, набрала номер. Три гудка спустя послышался ответ:

– Небесная канцелярия, приёмная. Гарольд слушает.

Лия миг помедлила, глубоко вдохнула и произнесла:

– Добрый вечер. Я звоню по поводу вакансии. Меня интересует должность мечты. Подскажите, пожалуйста, адрес, на который я могу прислать резюме.

У служебного выхода из кафе стояла официантка, прямая и строгая.

– Ишь какая, – цедила она сквозь зубы, – канцелярию ей подавай. Ладно, посмотрим, как тебе крылышки-то там подрежут. Тоже мне, распустились.

Сквозь стену дождя сверкнули фары, рядом с мусорными баками припарковалась машина. Из неё выскочил кругленький лысоватый мужчина в дорогом костюме. Голову от дождя он прикрыл зажатой в одной руке папкой из-под документов, а в другой держал роскошный, неумолимо мокнущий букет алых роз.

– Шейлочка! – воскликнул он и, перепрыгивая через лужи, подбежал к официантке. – Свет моих очей! Вы подумали? Пойдёмте в ресторан? Сегодня в меню изумительные омары с белыми грибочками, и я заказал лучший столик!

Шейла свысока глянула на него.

– Хорошо, Рудольф Семёнович, уговорили. Но вам придётся подождать, пока я закончу работу. Мне, знаете ли, дорога моя репутация.

Мечта

Пафнутий и Аврелий уже заканчивали с кофе и настраивались на рабочий день, когда дверь кабинета открылась. Синхронно повернув головы, увидели Гарольда, секретаря шефа, который с порога загундел:

– Согласно приказу номер два миллиона триста тридцать два по Небесной канцелярии, с сегодняшнего числа в отдел исполнения желаний направлен новый сотрудник на должность мечты. Куратором назначить заведующего отделом Аврелия, ввести в курс дела, к обязанностям приступить немедленно. – Гарольд поднял глаза от бумажки, с которой читал текст, и добавил: – Доброе утро.

В дверях мялась худенькая девушка с серебряными косами и полупрозрачными крыльями. По мнению Пафнутия, она больше смахивала на бабочку, чем на ангела, и вряд ли была приспособлена к работе в поле. Очередная фея, которой захотелось романтики.

Не глядя на новенькую, Аврелий хмуро произнес:

– Кажется, я делал заявление, что при приёме сотрудников в мой отдел, проводить собеседование должен я лично. Особенно с учётом последних событий.

– Распоряжения начальства не обсуждаются! – отчеканил Гарольд.

Поправив очки, он хлопнул стопкой листков об стол и испарился.

– Ну и кто ты такая? – поинтересовался Аврелий после паузы, за время которой успел наполовину выкурить сигарету.

Девушка взмахнула серебряными ресницами и нежным голосом ответила:

– Я – мечта.

Аврелий в поисках поддержки посмотрел на Пафнутия, но тот лишь развёл руками. Что тут сделаешь? Завотделом уселся на край стола и быстро просмотрел бумаги.

– Всё ясно… опыта нет… пять лет обучения… красный диплом… – и обратился к девушке: – Слушай, мечта, ты хоть представляешь свои обязанности?

– Да. – Она решительно улыбнулась. – Я должна сбываться. Я умею, я прошла переподготовку, у меня «отлично» по исполнению желаний.

– Так. – Аврелий отшвырнул листки. – Твои «отлично» остались только в зачётке. Зовут тебя как?

– Лия.

– Вот что, Лия. Сегодня пойдёшь с нами в поле, там и проверим, на что годишься. Пафнутий, – кивнул он коллеге, – выдай ей униформу.

Это было неожиданно. Вылет в поле в первый день работы – серьёзный шаг. Обычно новичкам давали на адаптацию хотя бы неделю, но вмешиваться Пафнутий не стал. Во-первых, приказы начальства не обсуждаются. Во-вторых, он понимал Аврелия. Обстановка сложилась непростая, память о том, что недавно случилось, была слишком жива, и следовало в кратчайшие сроки решать – годен новый сотрудник к работе или нет. А новенькая так и светилась. Похоже, не могла поверить своему счастью: чтоб в первый же день и сразу на дело!

– Идём, мечта. – Пафнутий залпом допил кофе и пригласил её в кабинет, где хранилось обмундирование.

Порывшись в ящиках, он нашёл всё необходимое и разложил на столах. Сиреневые глаза феи так и распахнулись, она даже попятилась и спросила:

– Это… что такое?

– Как что? Броня пуленепробиваемая, ударостойкая. При попадании в воду трансформируется в спасательный жилет. В рюкзаке парашют на случай экстренного бегства с вершины горы и трёхдневный запас нектара, если придётся прятаться.

– Но зачем это всё?

Пафнутий усмехнулся.

– А ты как сбываться собралась? Вот в этом платьице и с босыми ножками? Кстати, да! Вот сапоги бронзовые, новейшая разработка, пока дойдёшь, сотрутся не три пары, как раньше, а всего одна… Ты чего так смотришь? Чему вас, интересно, на курсах учили? Звёздную пыль рассыпать да глазками хлопать? Это, знаешь ли, устаревшая система… как-никак двадцать первый век на дворе.

– Нас любить учили, – ответила Лия. – Боль успокаивать. Учили, как массовую долю счастья в мире повышать.

Пафнутий только рукой махнул. Он сам на этих курсах переподготовку проходил. По его мнению, там создавались исключительно тепличные условия, вакуумное пространство и ни намёка на реальность. Лия же взялась изучать арсенал.

– А лопата зачем?

– Копать, – коротко ответил ангел. – Чтобы сбыться, берёшь и копаешь. Или не копаешь, это в зависимости от запроса.

– А ружьё?! Я ведь ни разу в жизни не стреляла!

– Вот и надейся, чтоб не пришлось. Думаешь, когда сбываться начнёшь, тебя так и примут с распростёртыми объятиями? Иногда и отстреливаться надо. В целях самозащиты.

– А это что?

– О, это наша гордость. Демократизатор последней модели, усовершенствованный, с авторской резьбой. Важнейшая вещь, страшно вспомнить, как раньше без него на дело посылали. Видишь ли, порой до людей не доходит, что ты та самая, кого они ждали, вот и приходится немного подправлять мозги. Иногда болезненно, зато действенно.

Лия взяла демократизатор в руки и едва удержала равновесие под его тяжестью. Пафнутий же вытащил из шкафа планшет с мерцающим экраном.

– Это расшифровыватель, его на пояс цепляешь, наушник в ухо. Шифрограммы распознаёт, которые люди нам посылают. Думаешь, они напрямую говорят, о чём мечтают? Ага, как же! Пока разгадаешь, голову сломаешь. Мы без конца твердим начальству, что нужно отдел аналитиков создать, специализированный, чтоб человеческие желания разгадывать, но пока имеем только вот это. Ну, чего загрустила, мечта? Гляди веселей, справишься. Аврелий – начальник хороший, не зверствует, переработки компенсируются. Покажешь себя хорошо – сработаемся.

– Да уж, – с нервным смешком проговорила Лия. – Теперь не удивляюсь, почему предыдущая сотрудница уволилась.

– Уволилась? – переспросил появившийся в дверях Аврелий. – Значит, вот как тебе сказали?

– Да… а разве это не так?

Взгляды ангелов на миг встретились. Аврелий закурил. Они избегали этой темы на рабочем месте, только по вечерам, в баре, иногда…

…Рыжеволосая девушка решительно снимает с себя броню, разряжает ружьё, откладывает расшифровыватель. Под потолком мигает перегорающая лампочка. Ангелы изо всех сил стараются переубедить девушку, под ногами Аврелия валяется смятая пачка из-под сигарет, в воздухе дым, а он сдирает клапан с другой.

У Мечты золотые, в огненных искрах, крылья, воздушное платье и сверкающая улыбка. «Да не гоните вы, я справлюсь… да, конечно, уверена!» Пафнутий пробует всучить ей хотя бы нож для самозащиты, хоть что-то, но она и слышать об этом не хочет.

Хлопает дверь, вихрь огненных волос и алых лент скрывается в ночи, без коллег, без поддержки, без оружия.

Пафнутий помнил безумную надежду, которой она всех заразила. Ведь случалось же, что мечты сбывались, движимые одними лишь верой и любовью. И не требовалась вся эта современная дрянь, защита, шифры, пути отступления… Вдруг у неё получится?! Наверное, если бы у кого и могло такое получиться, то только у неё.

Аврелий и Пафнутий до ночи дежурили в кабинете, там же и заснули. Помятые лица, помятые крылья, не ангелы, а чёрт пойми что…

Их разбудил стук в дверь, вслед за которым послышался кашель Гарольда и разъярённые крики шефа. Пафнутий толком не помнил тот разнос, его тогда вообще мало что волновало. Из той ночи он запомнил только обгоревшую рыжую прядь, перевязанную алой лентой. И ещё мысль о том, как хорошо, что ленты алые – на них не так заметна кровь. Потом были выговор с занесением в личное дело, штраф, ужесточение правил работы.

Похоже, ангелы молчали слишком долго, и новая сотрудница, ещё не имеющая толком понятия, во что ввязалась, переспросила:

– Так что с ней случилось?

– Не вернулась с задания, – погасив сигарету в пепельнице, сдержанно и по-деловому ответил Аврелий, и только Пафнутий понимал, чего это ему стоило. – Убили нашу мечту. Как часто случается: кто запрос на исполнение делает, тот и убивает. Ладно. Вылет через десять минут. Гляди веселей, новенькая. Покажешь себя хорошо – сработаемся.

Творец

Я вымыла кисти и оставила картину сохнуть. Все дела на сегодня завершены, до окончания работы детского сада оставалось ещё часа полтора. Как раз оставалось время спокойно выпить кофе и почитать. Я взяла любимую керамическую турку, засыпала зёрна в кофемолку, отмерила холодной воды. Просмотрела ежедневник. Через неделю заканчивался приём работ на конкурс иллюстраций для масштабного проекта. В следующем месяце открывалась городская выставка, к которой я рассчитывала закончить три картины. Плюс куча текущей работы.

Обычно кофе на моей плите варится ровно пять с половиной минут. Я задумалась, и меня настигли одновременно два схожих друг с другом звука. Первый – это сбежал кофе, которому отчего-то понадобилось на это не больше трёх минут. Второй…

Я медленно закрыла ежедневник, сделала глубокий вдох и, стараясь взять себя в руки, повернулась к окну.

На подоконнике нога на ногу сидел Лео. Незажжённая сигарета в зубах, экстремально фиолетовый ирокез на голове, жёлтые очки, яркие витражные крылья, берцы размера этак сорок пятого, на руках шрамы от ожогов, которые он и не пытался скрывать. Лео улыбнулся. Постарался как ни в чём не бывало, но понял, что со мной этот фокус не пройдёт, и опустил взгляд.

Я знала, что это когда-нибудь случится. Чего душой кривить, я хотела, чтобы ко мне пришли и начали уговаривать. Но оказалась не готова к такому повороту событий. Я думала, с высокомерно-отстранённым выражением лица молча поставлю нужную подпись и сделаю вид, что знать больше никого не хочу. Возможно, так и получилось бы, явись ко мне кто-то более официальный и незаинтересованный. Но Лео? Тот, с кем мы огонь и воду, бюрократию и произвол прошли?

– Кофе нальёшь? – спросил он.

Я посмотрела на залитую чёрной жижей плиту – результат искусственного ускорения хода событий, нередкий побочный эффект от соприкосновения миров, и почувствовала, что сама закипаю не хуже воды. Леонард, как всегда, уловил моё настроение, спрыгнул с подоконника и решительно взялся за уборку и приготовление новой порции.

Наблюдение за ангелом, который хозяйничает на кухне, оказалось неплохим успокоительным средством. Через положенные пять с половиной минут кофе был готов, а я – готова начать беседу. Лео разлил кофе по чашкам и подал одну мне.

– Плохо нам без тебя, Тинка, – без прелюдий сообщил он, сделав глоток.

Несмотря ни на что, я его очень любила. Мой лучший друг, мой верный соратник, ангел Леонард, замначальника отдела бытовой магии, пришёл-таки меня уговаривать. Конечно, не он принял решение, но всё же.

– Зато мне хорошо, – отозвалась я.

Он скептически улыбнулся одним углом губ.

– Да ну.

– Ну да. Садись.

Мы сели на подоконник.

– Закурю? – спросил ангел.

– Не вопрос.

Лео щёлкнул пальцами, вспыхнул огонёк. Он с удовольствием затянулся сигаретой, а ещё одну предложил мне. Я отказалась. Некоторое время мы пили кофе в молчании.

– Тин, там шеф… – решился, наконец, Лео. – Очень просит тебя прийти. Хочет с тобой увидеться. У него есть для тебя специальное задание.

Я усмехнулась.

– Надо же! Меня не вызывают, не приказывают, а просят прийти!

– Да. Ты же так долго не выходила на связь…

– Надеюсь, догадываешься, почему? – зло бросила я.

Леонард молчал. Я уставилась в окно, на апрельский город, который скидывал с себя остатки грязного снега, на высокое весеннее небо. Мои руки были испачканы масляной краской, мне вскоре нужно было забирать из детского сада дочку – Маришке почти шесть лет. В свои двадцать семь я работала художником-иллюстратором, у меня наконец-то началась стабильная хорошая жизнь, появилось любимое занятие. Я впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Получила передышку, перестала разрываться между мирами, хоть и стоило это мне… Мне двадцать семь, если не брать в расчёт предыдущую вечность, которую я всегда вижу, когда смотрю на себя в зеркало. Мои глаза – как бывало вдохновенно разливался соловьём Леонард под чашку кофе с каплей чего покрепче – цвета первой апрельской зелени, с коричневыми прожилками, схожими с шелухой прошлогодней сухой полыни… Мои глаза навсегда вобрали в себя боль прожитых жизней. Моя внешность менялась, но они не менялись никогда.

– Лео, ты в курсе, сколько на мне служебок висит? Почему бы меня просто не уволить?

– Да в курсе уж. Шеф показывал. У меня вот тут, да где же… – он зашарил по карманам джинсов, – а, вот оно. Держи пропуск. Всё официально.

Он протянул мне смятую бумажку в пятнах. В углу светилась печать с гербом. Я взяла её, пробежала глазами. Сплошные канцеляризмы и деловые обороты, ни грамма смысла. Но с этой бумагой я могла прийти в офис Небесной канцелярии и провести там какое-то время без ущерба для себя.

– Я пытался с тобой связаться, ты же помнишь, – серьёзно произнёс Леонард. – Это зависело не от меня. Как только шеф упомянул о тебе, я сразу же вызвался, первым.

Он вытащил из другого бездонного кармана похожую бумажку. Только печать уже не светилась – ангел использовал пропуск в мир людей.

Я допила остатки кофе. Взглянула на Леонарда. Он тоже смотрел в окно, сняв жёлтые очки, которые придавали ему легкомысленный вид. Меж бровями залегла складка, и я видела море в его глазах – в отражении оконного стекла. Чего мы с ним только не творили в своё время, шеф за голову хватался. Сколько от него шло вдохновения, он буквально фонтанировал какими-то идеями, что-то делал, куда-то бежал…

И я решилась:

– У меня час. Мне ребёнка из сада забирать. Подожди, переоденусь.

Он кивнул без лишних слов.

Вернувшись, я застала Лео в своём рабочем кабинете. Он стоял перед мольбертом и рассматривал новую картину. Я вздохнула. Ощущение, как будто в детстве кто-то читает твой личный дневник.

– Нравится? – приблизившись, спросила я.

– Да.

В верхней части картины раскинулось небо. Среди старых развалин горел костёр, искры от которого летели вверх, смешиваясь с падающими звёздами.

– Та-а-ак… – глядя на меня поверх очков, протянул Христиан Сергеевич, – явилась наконец.

Я молча смотрела в окно, облокотившись о колонну. Руки скрестила на груди, одну ногу заложила за другую. Лео же, напротив, с шиком развалился в самом удобном кресле, вытянул ноги в мощных берцах и достал сигареты. Впрочем, сразу же убрал после недвусмысленного взгляда Христиана Сергеевича.

– Явилась, – повторил шеф и, бегло пролистывая в беспорядке разбросанные по столу бумаги, забормотал себе под нос: – Задание провалила… отчёт не предоставила… хм-м… послала матом секретаря, явившегося за материалами… требуется разбирательство… уволить по статье… Так!

Шеф одним движением смахнул документы на пол, сцепил перед собой руки и уставился на меня в упор.

– Изволь объясниться.

– Что я должна объяснять? – поинтересовалась я, продолжая изучать облака за окном. – У вас есть все сведения. Поступите по закону, и делу конец. Могу написать заявление сама, хотите – увольняйте по статье. Мне всё равно.

– Ишь какая! Всё равно ей. Ты меня не учи, – спокойно проговорил шеф. – Ты лучше на меня посмотри.

Сглотнув ком в горле, я перевела взгляд на его лицо, суровое, в лёгких морщинках, но с необыкновенно добрыми голубыми глазами.

– Послушай, для меня вот это, – Христиан Сергеевич повёл подбородком в сторону раскиданных листков, изобличающих мою некомпетентность, – не имеет ровным счётом никакого значения. Одно моё слово, и никто даже глянуть косо на тебя не посмеет, не то чтоб доносы строчить. Ты мне лучше скажи как на духу, в чём дело? Я понимаю, случилось трагическое происшествие, но мы разобрались, восстановили тебя в другом отделе. Можно продолжать работу.

– В чём дело? – с иронией переспросила я. – У меня ребёнок. Работа. У меня жизнь. Мне не до ваших заданий. Что я за это получу? Где мои гарантии? Зарплата, уверенность в будущем, отпуска, больничные? Конечно, раньше я так не говорила, но времена меняются, шеф. Многое проходит, и я хочу жить и наслаждаться жизнью. Жить по-человечески, а я ведь человек, если вы не заметили!

И так далее, и тому подобное… я настолько разошлась, что никто и слова не смог бы вставить. Да они и не пытались. Шеф внимательно и серьёзно взирал на меня поверх очков, и на его лице не шевелился ни один мускул. Лео утонул в кресле, расслабленно откинул голову назад и чуть улыбался.

– …С меня хватит. Ищите на эту собачью работу других творцов. Их много, молодых, талантливых. Горы вам свернут. А с меня хватит.

Словно в ответ на мои слова тихонько скрипнула дверь. Вошла девушка – воистину небесное создание: прозрачные крылышки, газовое платье, туфельки, огромные сиреневые глаза. Увидев нашу компанию, она смутилась.

– Простите, Христиан Сергеевич, я не знала, я потом зайду…

– Нет-нет, голубушка! – быстро произнёс шеф. – Проходите, проходите.

Девушка проплыла мимо меня, встрёпанной и злой, в обычной чёрной майке и потёртых джинсах, и положила на стол розовый, мелко исписанный листок.

– Вот отчёт, Христиан Сергеевич. За прошлую неделю. Три мечты исполнены, две в разработке.

– Спасибо, Лия, – кивнул шеф.

Девушка скромно улыбнулась:

– Тогда я пойду?

– Разумеется. Да, вы же ещё не знакомы! Это Алевтина, наш творец. Тина, это Лия, в настоящее время занимает должность мечты.

Я потеряла дар речи. Девушка со смущённой, но уверенной улыбкой подала мне руку. А я только и могла, что смотреть в эти прозрачно-сиреневые глаза. Потом покосилась поверх её плеча на Лео. Тот вяло помахал мне из недр кресла. Девушка опустила так и не дождавшуюся пожатия ладонь, вежливое воодушевление сошло с её лица и, взмахнув крыльями, она выскользнула из кабинета.

– Вы что творите? – спросила я севшим голосом.

– Вот видишь, как приходится работать. – Шеф развёл руками. – Она прекрасная фея, но…

– Да её убьют на первом же серьёзном задании! – уже не сдерживаясь, заорала я. – Да она хоть демократизатор умеет в руках удержать?! Если вы не можете подыскать достойную мечту, сократите эту должность, но не надо превращать сотрудников в расходный материал! И вы ещё удивляетесь, почему от вас бегут! Вы удивляетесь, почему творцы бросают работу! Вам плевать на нас, вам лишь бы планы выполнять…

Христиан Сергеевич предостерегающе поднял палец, но меня это не остановило.

– Скажите прямо, ради чего вы меня сюда притащили. Если уж вы на должность мечты фей-однодневок принимаете, то найти творца на халтурку – раз плюнуть. Зачем я понадобилась?

– Тина, – серьёзно проговорил шеф, – дело в том, что у меня есть некоторые основания полагать, что наша Мечта жива.

Наступила тишина. Я не верила своим ушам. Чтобы шеф, трезвомыслящий профессионал… нет.

– Нет. Это невозможно. Я была там. Я, а не вы. После такого не выживают. Никак. Никто. И даже невзирая на это, я пыталась её отыскать целый год. Год! Шеф, я чуть не сдохла за этот год, и не только не нашла её, но и не получила ни единого послания от вас. Ни-че-го. Я чуть не сошла с ума, сама едва выжила, а вы… Что делали вы, шеф? – В моём голосе зазвучала горечь. – Вы дали мне хоть что-то? Вы дали мне хотя бы кусочек веры? Вы бросили меня так же, как бросили и её. И теперь желаете невозможного. Теперь, когда, похоже, осознали, что натворили.

Я осеклась, перевела дух. Христиан Сергеевич молчал.

– С чего вы взяли, что она может быть жива? – спросила я.

– Я всё подробно расскажу, если ты согласишься снова работать, – ответил шеф. – Дам инструкции. Обсудим план.

Я прикидывала плюсы и минусы, но все доводы разума затмевал один образ. Река, бетонный парапет, закатное солнце, серебряный медальон в руках Беллы…

– Не возьму, – говорю я и отворачиваюсь от слепящего солнца. – Ничего с тобой не случится. Я буду рядом.

– Бери! – Она суёт мне в руки медальон. – Я настаиваю. Если всё пройдёт хорошо, вернёшь. Если нет… нельзя, чтобы он пропал.

Я кручу в руках безделушку.

– Что там?

Она улыбается своей солнечной, немного лисьей улыбкой.

– Не узнаешь точно, пока не придёт время открыть.

– Ладно. – Я прячу медальон в карман. – Белла…

Но она не слушает, берёт меня за запястья и заглядывает в глаза. Солнце золотит её невозможно рыжие волосы.

– Я должна рискнуть, понимаешь? Я больше не могу так работать. Демократизаторы, лопаты, шифрограммы… Это всё не для мечты. Раньше было иначе. Я знаю. Чувствую. Я должна хотя бы попытаться.

– Аврелий не позволит тебе, – вырывается у меня последний аргумент.

– Он не вправе мне запретить, – спокойно возражает она.

Мы крепко обнимаемся.

– Будь осторожна.

– Люблю тебя.

Я изо всех сил старалась создать для неё пространство. Даже когда поняла, что всё потеряно, была на её стороне. Никто не пришёл нам на помощь. О её гибели я узнала от Леонарда, похоже, единственного моего друга в этой шарашкиной конторе. Сквозь жуткие помехи он дозвонился до меня, попытался что-то объяснить. Но стоило мне уловить смысл, связь оборвалась. Как ни пробовала я связаться с офисом Небесной канцелярии, где числилась внештатным сотрудником, все попытки оказались тщетными. Я осталась одна.

А через некоторое время как ни в чём не бывало мне начали поступать из офиса задания и запросы на планы. На контакт со мной выходили исключительно незнакомые лица. Выяснилось, что меня вообще перевели в другой отдел. Я ничего не знала о своих бывших коллегах. Было от чего разозлиться! Естественно, задания я и не думала выполнять, больше всего хотелось, чтобы от меня отстали и исключили из внештата. И вот, пожалуйста, ни с того ни с сего потребовалась моя помощь.



Мимо громадных, от пола до потолка, окон пролетали облака. Где-то у горизонта зарождалась радуга.

– Оплата? – поинтересовалась я.

– Вера, – просто ответил Христиан Сергеевич. – В необходимом тебе количестве.

– Вы разоритесь, шеф, – усмехнулась я. – После того, что было, веры мне нужно много. Плюс я требую достаточный запас веры для моей семьи. Чтобы хватило всем. Надолго.

Брови шефа поползли вверх. Лео посмотрел на меня с явным уважением.

– Для всей семьи, – повторила я с нажимом. – Иначе ищите другого творца. Повторюсь, недостатка в энтузиастах не будет.

Шеф снял очки и устало потёр переносицу.

– Согласен, – кивнул он. – На днях Гарольд подготовит новую должностную инструкцию, и мы с тобой обсудим план. И ещё: работать будешь с напарником.

Я с надеждой взглянула на Лео, но шеф утопил в стол одну из многочисленных кнопок и велел:

– Аврелий, в мой кабинет, немедленно.

– Нет! – почти выкрикнула я в ярости.

После такого я точно была готова развернуться и уйти. Но буквально в ту же секунду ангел материализовался посреди кабинета, и сбежать мне не позволила гордость. Аврелий, заведующий отделом исполнения желаний, – забранные в хвост чёрные волосы, простая униформа, шрам на одном крыле у самого плеча. Он посмотрел на меня, и его тёмные глаза вспыхнули острой неприязнью. Я посмотрела на него и… не знаю, что там отразилось на моём лице, но мы так и не сумели расцепить взгляды, пока до нас не донёсся голос шефа:

– Уважаемые коллеги, благодарю за содействие и понимание.

Аврелий молчал, и я прекрасно знала это его молчание – хуже воя на болотах.

– Работаете в паре, – ещё раз повторил шеф, чтобы дошло до обоих. – Сложно, понимаю. Поверьте, никому не легче. Леонард, будь добр, сходи к Гарольду и попроси его как можно быстрее оформить Тине бессрочный пропуск.

Лео подмигнул мне и испарился. Шеф продолжал:

– Тина, заберёшь пропуск на выходе. Дополнительные инструкции получишь завтра. Вопросы есть? Нет? Свободны. Аврелий, проследи, чтоб Тина добралась без проблем, вижу, отвыкла. Ну, марш отсюда, идите-идите…

У меня и правда начинала кружиться голова – человек не мог здесь долго находиться, так же, как и ангел в мире людей. Аврелий так и не проронил ни слова и ничему не удивился. Очевидно, его проинструктировали заранее. Мы дружно развернулись и пошли к выходу.

– Тина. Аврелий.

Неожиданно мягкий голос шефа настиг нас около самых дверей. Мы обернулись.

Христиан Сергеевич, сидящий за громадным столом в самом конце кабинета, выглядел бесконечно уставшим. Сейчас бросилось в глаза, как он постарел за эти годы.

– Я всё понимаю, всякое бывало. Вы простите, если что не так. Ничего личного. Это работа. Но… вы постарайтесь уж. Постарайтесь на славу. Пожалуйста. Этому миру нужны настоящие мечты. И нужны хорошие творцы. Нам всем. Как никогда.

Кафе остановившихся часов

Ведьма гадает на серебре и кофейной гуще. Серебро плавится в её пальцах и падает на землю, словно ртутные шарики, которыми играют неосторожные мальчишки.

– Смотри, – говорит ведьма, – это твоя судьба разбилась о камень, а это осколки звёзд, что угасли задолго до твоего рождения.

– Смотри, – говорит ведьма, – это твои непролитые слёзы, они превратились в металл, легли на дно твоей души и отравляют тебя изнутри.

– Слушай, – говорит ведьма. – Слышишь звон серебра? Слышишь «кап-кап-кап» – это день за днём уходят в песок. А что это за звон, похоронных ли колоколов, рождественских ли колокольчиков, я не знаю.

Человек со страхом слушает ведьму, человек протягивает ей чашку из-под кофе, и, взглянув в неё мельком, ведьма улыбается одними губами.

– Чего ж ты пришёл сюда, человек, – говорит ведьма, – когда всё и так знаешь? Уж не хочешь ли ты, чтобы кто-то за тебя исправил твою судьбу, выбрал из земли капли остывшего серебра, собрал их воедино и выковал диадему с лисьим профилем? Иди-ка ты, – советует ведьма, – выпей ещё чашку этого замечательного кофе и ступай. Ступай отсюда подобру-поздорову творить свою жизнь.

Человек послушно направляется к бару, но ничего не заказывает, только ставит пустую кружку на стойку и уходит.

Ведьма подходит следом, бармен смотрит на неё разноцветными кошачьими глазами и приветливо скалит зубы, через один золотые. Руки его живут сами по себе: натирают столешницу, жонглируют бокалами, ныряют в потайные ящички, из которых то вырвется спираль сиреневого дыма, то донесётся подозрительное ворчание.

– Ты постоянно предсказываешь всем одно и то же, не надоело? – спрашивает он ведьму и, не дожидаясь ответа, добавляет: – Тебе как обычно?

Она кивает и, пока бармен колдует в своей вотчине ароматов, жидкостей и пряностей, рассматривает стены кафе.

Она знает каждую деталь, но всё равно изучает их взглядом, как теперешние взрослые изучали в детстве ковры над кроватями. Стены увешаны часами самых разных моделей, видов, размеров, полками, на которых, в свою очередь, стоят всё те же часы. Дешёвые пластиковые будильники и раритеты ручной работы из неизвестных пород дерева, за которые передрались бы все музеи мира. Домики с шишками и кукушкой в окне и настоящие чудеса механики, где кукольные герои с каждым оборотом часовой стрелки рассказывают свою историю. Есть здесь и громадные напольные часы с маятниками, и наручные, криво подвешенные за рваный ремешок, и самые обыкновенные, не стоящие отдельного описания, каких прорва в любом магазине… Перечислять можно бесконечно.

Все часы разные, но есть у них и общая черта: все они показывают разное время и не идут. На циферблатах замерли стрелки, а на немногочисленных электронных – набор цифр. Это можно бы объяснить причудами хозяина кафе, но только до тех пор, пока не взглянешь на единственные рабочие часы, что висят прямо над стойкой. У них два циферблата на деревянной основе, кустарно украшенной часовыми колёсиками и цепями. Один циферблат показывает время мира людей – обычное, тянущееся в полном соответствии с законами физики этого мира. Стрелки же второго циферблата живут отдельной жизнью: то замирают надолго в неподвижности, то вдруг начинают нестись с бешеной скоростью, напоминая лопасти вентилятора, то едва-едва ползут, соревнуясь в медлительности с улитками из соседней лужи. Иногда оба показывают одинаковое время, но это случается крайне редко. Все, кто заходит в кафе, живут по времени второго циферблата.

Меню в Кафе остановившихся часов довольно обширное. Кофе с запахом прошлогоднего сентября. Брауни с начинкой из прощания с первой любовью. Чай из цветов, что распустились за минуту до слов, которые изменили всё. Котоглазый бармен весьма изобретателен, к каждому способен найти индивидуальный подход и часто понимает посетителей без слов. Есть в его арсенале напитки, которые вызывают яркие воспоминания и привыкание. Можно просто прийти и, ничего не заказывая, посидеть, поглазеть по сторонам. У кафе нет адреса, нет странички в соцсетях, информация о нём передается от человека к человеку – или от нечеловека к нечеловеку – из рук в руки, через записки на обрывке салфетки, через аляпистое граффити в подземном переходе, через небрежно брошенное словечко случайно встреченным соседом на автозаправке.

Каждый может принести сюда свои часы на хранение. Часы останавливаются в момент яркого, сильного переживания, которое изменило жизнь, судьбу, личность. Вне зависимости от того, как дальше разворачивались события, сюда можно прийти и пережить этот момент снова и снова, а иногда и заглянуть в то будущее, которое наступило бы, сделай ты тогда по-другому. Кафе специализируется не только на этом. Здесь можно назначить друг другу свидание, даже если вы живёте в разных мирах и временах. Можно прийти в поисках чего-то утраченного. Есть подозрение, что даже сам бармен, он же хозяин, он же создатель кафе, не знает обо всех его возможностях и, находя новую, удивляется и запускает рекламу на крыльях вездесущих голубей и на флаерах разгильдяев-промоутеров, которые и не смотрят, что раздают. Потом кормит бродячих котов, которые каждый вечер приходят к входу, зажигает латунные фонари разной формы, садится в плетёное кресло, пьёт вечерний чай, слушает скрипучий граммофонный джаз и смотрит в глубину парка разноцветными глазами.

Ведьма-без-имени приходит на открытую веранду каждый день, заказывает горький кофе, проводит здесь некоторое время и исчезает в неизвестном направлении. На ней длинное фиолетовое платье с прожжённым в двух местах подолом, чёрный плащ, бронзовая массивная цепь на шее, грубые, но удобные и качественные ботинки.

Ведьма знает почти всех завсегдатаев кафе, кто и зачем приходит, кто явится ещё раз, кто больше никогда. Она видит каждого насквозь.

Но, возможно, это ей только кажется.

Сегодня в кафе с утра пораньше уже находились двое. Молодая женщина в чёрной майке и джинсах, невыспавшаяся, с кругами под глазами, с тёмными волосами до плеч. Она сидела, скрестив руки и откинувшись на спинку стула. Напротив устроился ангел, тоже довольно встрёпанного вида, с чёрными крыльями, которые больше подошли бы демону или вороне, той, что сегодня на рассвете каркала на верхушке сосны. Они почти не смотрели друг на друга и мало разговаривали. На столике, кроме двух чашек кофе и пепельницы, лежала пачка бумаги.

Прошлым вечером шеф вызвал меня и Аврелия на подробный инструктаж.

– Значит, так, – начал Христиан Сергеевич, в упор уставившись на нас поверх очков. – Первый шаг к поиску мечты – это исполнение желаний. Традиционно трёх. Согласны?

– Да, – кивнула я.

– Нет, – возразил Аврелий.

Шеф вздохнул.

– Что ж, я и не рассчитывал, что будет легко.

– Три желания? – переспросил Аврелий. – Я вам что, грёбаный джинн?

– Нет, – терпеливо отозвался шеф, – ты заведующий отделом исполнения желаний. Это в твоей прямой компетенции. Присмотритесь к Кафе остановившихся часов, там недостатка в клиентах не будет. Леонард подобрал в архиве досье тех, на чьи желания стоит обратить внимание.

– Леонард? – скептически уточнила я. – В архиве?

Хотя бы одно ясно точно: на нормальные досье можно не рассчитывать.

– Шеф, я всё понимаю, но… – не унимался Аврелий.

Я зевнула и, демонстративно покосившись на часы, поудобнее устроилась в кресле. Знала, что эта волынка с препирательствами в кабинете Христиана Сергеевича может затянуться до бесконечности. Мне, в сущности, было всё равно. Какое дадут задание, такое и выполню. Я даже не слушала, о чём они говорят. Но внезапно Аврелий сменил тактику: принялся со всем соглашаться, и инструктаж закончился быстро. Зная ангела не первую жизнь, я догадалась, что его осенила какая-то мысль, о которой шефу знать не положено. И мне до поры до времени тоже. Хоть мухобойкой из него выбивай, не расскажет.

Затем мы с Аврелием ещё полночи, изо всех сил стараясь вести себя друг с другом вежливо и корректно, сводили план. Потом мне пришлось гоняться за Лео, чтобы добыть фотографии к досье. После Лео гонялся за мной, потому что по невероятному разгильдяйству выдал мне фотографии не из рабочего архива, а из личного, притом весьма деликатного характера. Далее за нами обоими гонялся Гарик, поскольку мы случайно устроили страшный бардак в его аккуратненько сложенных, листочек к листочку, документах. Нас он, конечно, не поймал, зато выловил пробегающего мимо молоденького практиканта и самым нудным и поучительным тоном, на какой только был способен, велел взяться за наведение порядка. Практиканты Гарика побаивались. Секретарь шефа был худощавым, в строгом, отглаженном костюме, в начищенных ботинках, с идеально прилизанными назад, в короткий хвостик, волосами. Он носил прямоугольные очки, а правую скулу пересекал белый шрам. Лео шутил, что Гарика не иначе прибило очередным кубком за хорошую работу, когда тот его на полочку ставил.

А потом явилась уборщица баба Шура, на всех наорала и выгнала из кабинетов. Увидела меня, присмотрелась и разоралась ещё сильнее, потрясая ведром и шваброй. Влетело Аврелию за то, что он хоть и дослужился до начальника, а ума не нажил и угробит своих сотрудников, не сходя с места. Влетело Леонарду за то, что он, попугай расхлюстанный, мало того, что и так позорит честь предприятия, так ещё и не имеет никакого понятия о помощи коллегам, особенно женщинам. Влетело Гарику за то, что он очки нацепил, а не видит, что у него под носом происходит, а должен бы, как правая рука Христиан Сергеича. Влетело и молоденькому практиканту – ни за что, для острастки, чтоб место своё знал.

Христиан Сергеичу не влетело лишь потому, что он уже отправился домой.

Явление уборщицы произошло очень вовремя. Я совсем забыла, как рассчитывать здесь силы, и теперь голова кружилась, глаза слипались.

Я толком не помнила, как привратник Михаил поднял шлагбаум, как миновала Врата, приложив к ним пропуск, и как Аврелий, единственный, у кого тоже был бессрочный пропуск, помог добраться домой и оставил меня у подъезда. Тут ему тоже внезапно поплохело, и я успела испугаться, что сейчас придётся переть ангела в его мир, и мы так и будем летать туда-сюда.

К счастью, он взял себя в руки и испарился, не попрощавшись. Ну, как испарился – взял да и полетел, как у себя дома. Бомж, приканчивающий пол-литра на лавочке, икнул и перекрестился. Кот на третьем этаже заорал сиреной. Стая воробьёв вспорхнула с куста. Дети в песочнице засмеялись, потыкали пальчиками в небо и продолжили играть как ни в чём не бывало. Мамы вокруг песочницы не отрывались от смартфонов. Я даже немного посочувствовала Аврелию: за такое точно влепят выговор. Есть исключительные моменты и определённые дни, когда ангелам позволено показываться людям, и то с последующим долгим и нудным обоснованием. Но сейчас явно был не тот случай.

Полночи прошло только в Небесной канцелярии. В мире людей наступал вечер. А на следующее утро я уже добралась до Кафе остановившихся часов.

Это кафе было одним из немногих мест, где ангелу и человеку можно встретиться и нормально поговорить без особого ущерба для обоих. Конечно, наши с Аврелием беседы я бы с натяжкой назвала нормальными, но уж как есть. Дело в том, что человек лишь ограниченное время мог провести в офисах Небесной канцелярии, это требовало немалых затрат. Равно как и ангелы не могли долго находиться в мире людей.

Итак, мы с моим коллегой Аврелием, заведующим отделом исполнения желаний Небесной канцелярии, сидели за уличным столиком Кафе остановившихся часов. Перед нами дымились две чашки кофе и увесистый план работы. Большая часть выданных нам досье выглядела так, будто Лео и Гарик дрались за каждое слово: всё перечёркнуто по многу раз, бумага в чернильных пятнах, данные противоречат сами себе. Про фото и говорить нечего. Спасибо, если хотя бы чёрно-белый газетный снимок прикололи, а не любительскую карикатуру рукой Леонарда на коленке. Пробежав несколько страниц глазами, я вздохнула и передала план Аврелию. Он, даже не взглянув, перевернул стопку листов титулом вниз и уже в который раз закурил.

В кафе было пусто. Чуть позже нас пришла женщина в длинном фиолетовом платье и чёрном, видавшем виды плаще с капюшоном и заняла самый дальний столик. Из бревенчатого домика, где располагалась основная часть кафе, доносилась скрипучая граммофонная музыка. Ей подпевал бармен. Напротив кафе громоздились мусорные баки, а за ними был старый городской парк. Если бы людям без особого приглашения вздумалось заглянуть в этот закуток за помойкой, они бы увидели разве что груду строительного мусора, который всё никак не могут вывезти коммунальные службы, и забыли бы об этом, едва отойдя на пару шагов.

Стояло апрельское утро, и было тепло настолько, что я сидела в одной майке, а кожаную куртку повесила на спинку стула. На пне возле входа в кафе плясали крошки-фаэри. Мы с Аврелием собирались с духом, чтобы заговорить о деле.

Я вспоминала, как бродила по ночному городу, как пыталась создать пространство для Мечты. Пахло черёмухой, остро, дурманяще. Это не запах, а нож… Полное бессилие, неверие, отчаяние. И злость. Меня бросили, не помогли, не предоставили ничего, не протянули руки.

– Как ты мог отпустить её на такое задание? – наконец произнесла я.

– А как ты могла не создать для неё пространство? – парировал ангел.

Мы замолчали. Отлично. Вполне в нашем духе – начинать общение с взаимных обвинений. Чтобы занять руки, я потянулась к плану работы. Пролистала и отложила. Не план, а сплошная профанация для отчётности.

– Почему ты согласилась на работу? – спросил Аврелий. – Ты ведь знаешь, что это за гранью возможного.

– Быть может, потому что не только тебе хочется заглянуть за грань? – Я спокойно взглянула ангелу прямо в глаза. Я прекрасно знала, чем его можно задеть, и сейчас не испытывала ни капли стыда. Однако он, против моих ожиданий, только усмехнулся.

– Здравствуй, ангел, – услышала я голос рядом.

Женщина в фиолетовом платье стояла у нашего столика. Её чёрные с проседью волосы спадали на грудь, одна прядь фиолетового цвета завивалась, а в несколько дред были вплетены костяные бусины. Из-за низко надвинутого капюшона я не рассмотрела глаз, только губы – красиво очерченные, обрамлённые двумя морщинками.

Аврелий кивнул в знак приветствия, но ничего не сказал. Похоже, знакомы они не были.

Не дожидаясь приглашения, женщина села на свободный стул.

– Мне повезло встретить тебя, ангел, – произнесла она. – Я тебя знаю, ты работаешь в исполнении желаний. Я хочу оставить запрос.

Её глубокий голос звучал хрипловато, с нотками иронии на самом дне. Она откинула капюшон и посмотрела на нас. Глаза её походили на обсидиановые зеркала – чёрные, блестящие, у которых не видно дна.

Ведьма выходит на крыльцо и ловит ветер в глиняный кофейник с неровным носиком. На дне её кружки плещется болото, в котором живут милые твари без глаз и лап, хотя кому-то они могли бы показаться отвратительными. Они уходят сквозь дно кружки и возвращаются в мох, зарываются в пушистые стебли. Ведьма пьёт кофе и щурится на плоские облака, которые гонит ветер. Она ждёт перелётных птиц. И пусть многие птицы уже вернулись домой, она ждёт особенных. Существуют легенды о птицах, которые приносят с солнца горящие ягоды вечной молодости. Может, ведьма ждёт их? Или птиц, которые знаменуют конец войн во всём мире? Или невидимых глазу птиц, которые состоят из солнечного света и способны просочиться меж песчинками у горных корней? Никто не знает. И нельзя понять, дождалась ли ведьма своих птиц. Возможно, они пролетели сквозь её сердце, а может, когда она их дождётся, и сама обернётся птицею и улетит неведомо куда.

Как бы там ни было, ведьма отставляет пустую кофейную чашку, и твари из мха бочком-бочком подбираются к ней, ведь там их любимое место. Ведьма расчёсывает пахнущие шоколадом волосы, собирает черёмуховый букет на стол и вяжет веники из полыни пяти сортов парить в бане подруг. Совсем скоро купальская ночь, пройдёт сонный июль, а там и запахнет свежей осенью. И будут танцы, и черёмуховые лепёшки, и солёная черемша дождётся своего срока быть добавленной в суп, и вязаные шарфы тоже будут. А пока май. И пока волосы пахнут шоколадом, и птицы летят только им известным маршрутом, стоит мир.

Утро сегодня выдалось ветреным, холодным и ясным. Ведьма любит повторять, что май – это обратная сторона Самайна, когда невидимое становится видимым, а видимое отступает на второй план. Ведьма всматривается в летящие по небу облака. Скоро их сдует ветер, унесёт на другой край планеты, где, возможно, ведьмины сёстры, которых она никогда не видела, варят диковинные отвары из зубов гигантских муравьёв и пальмовых листьев. А ближе к полудню и вовсе может установиться неподвижная жара. Однако сейчас утро. Ведьма расчёсывает на ветру волосы и слушает, как закипает старый чайник на очаге. Утро за утром она поднимается на рассвете, чтобы прочесть на небе своё имя. Но ветер то пригонит палую листву позапрошлогодней осени, то крики павлинов из покоев индийского раджи, а то и вовсе бездумно хохочет на своём, ветряном, языке, только вот никак не приносит ведьме её имя.

Когда заканчивается раннее утро, ведьма подбирает волосы костяными заколками и идёт в пекарню на краю соседней поляны. Там меняет у смешливой булочницы Изольды корзинку дикого лука на заварные пирожные с начинкой из свежайшего деревенского творога. У Изольды сверкающие белизной нарукавники с красивой вышивкой и чёрная коса до самого пояса. Вечерами, закончив работу, она расплетает косу, садится на крыльцо, поёт всё, что приходит в голову, и кормит вчерашними пирожками птиц и зайцев. В один из таких вечеров к ней впервые и пришла ведьма, не сумевшая назвать своего имени. Но Изольда прожила на этом свете ни много ни мало и всё поняла.

Ведьма возвращается домой к чаю, который как раз настоялся к её приходу, и погружается в новый день, полный забот и хлопот. Она знает, что завтра настанет новое утро и подует совершенно новый, не похожий на другие ветер. Быть может, именно он принесёт вместе со стаей перелётных птиц её имя.

Ведьма часто отсутствует. Уходит искать своё имя. Ищет его в первых проталинах на реке, в прошлогодних птичьих гнёздах и в хвостах падающих звёзд. Где-то она задерживается на месяц-другой, мимо других мест проходит, едва взглянув. И так много-много лет.

В древних племенах имя человек менял несколько раз в течение жизни. Вдруг ведьма, оставив одно имя, не сумела найти следующее? А сколько ещё таких вот ничейных имён носится в воздухе?

Однажды булочница Изольда рассказала сплетню, услышанную в очереди за молоком, о Кафе остановившихся часов, месте, где можно отыскать утерянные мгновения своей жизни…

– Но и здесь я не сумела найти его, – сказала ведьма. – Все знают меня, но ни разу ни один не назвал по имени. Иногда для развлечения я гадаю посетителям, но почти все сбегают, не дослушав. И я всё никак не могу понять, отчего же меня так давно не звали по имени, что я и сама его забыла? Итак, ты примешь мой запрос на исполнение желания?

– Пожалуйста, – отозвался Аврелий и достал из воздуха бланк.

Подвинул его через стол и протянул ручку, глядя на ведьму так, словно силился что-то вспомнить, но не мог.

– Сколько будет стоить исполнение? – спросила ведьма.

– Пока не могу сказать, – ответил Аврелий. – Это зависит от сложности.

Она написала что-то в графе «Запрос», поставила подпись и вернула Аврелию. Ангел расписался тоже. Снова надев капюшон, ведьма-без-имени, встала и направилась к выходу с веранды.

Аврелий нахмурился, вчитываясь в желание. Я заглянула в бланк.

«Я хочу, чтобы меня позвали по имени, когда я буду нужна».

Желание оказалось хорошо сформулировано, не требовало расшифровки, но больше походило на загадку. Ангел перечитывал его раз за разом, но от этого понятнее не становилось. Видимо, решив разобраться позже, он спрятал бланк в карман. Для него это была лишь рутинная работа. Я вспомнила, сколько желаний в своё время обрабатывали, сидя в кабинете, мы: Аврелий, Пафнутий, Белла, другие сотрудники отдела исполнения желаний и я, внештатник из мира людей. Я помогала разгадывать, чего хотят люди на самом деле, когда скрывают свои истинные желания за путаными формулировками и недомолвками.

Впрочем, следовало вернуться к нашему делу.

Аврелий, видимо, решил, что хватит заниматься ерундой. Жестом фокусника извлёк из воздуха и положил на стол ещё одну стопку листов. Она выглядела гораздо тоньше, чем наш план, просто несколько листков обычной серой бумаги, исписанных изящным знакомым почерком. На каждом из них поперёк стояла красная прямоугольная печать с крестом. Я с любопытством склонилась над ними.

– Это что, исполненные желания?

– Нет, напротив. Желания, которые были у Мечты в работе, но она не успела исполнить. Традиционно три последних. После смерти сотрудника все дела и бумаги строго опечатывают, желания выводят из работы.

– Дурацкая система, – прокомментировала я. – А почему бы не передать на исполнение другим?

– Некоторые передают. Но те, которые соответствовали специализации сотрудника, архивируют. Их нельзя исполнять. Лучше уж оставить, чем накосячить с линиями реальности.

– Прекрасно. Значит, будем косячить?

– Будем, куда деваться.

Мы впервые изобразили подобие улыбки друг другу.

– А откуда у тебя эти бумаги? – поинтересовалась я с подозрением. – Так просто выдали?

– Почти. Мы с Лео пошли в архив искать информацию о программах стажировки позапрошлого века. Совершенно случайно загорелись шторы в кабинете архивариуса. Поднялась тревога, естественно, сигнализация сработала. Ну, и я случайно забежал не в тот кабинет. Вижу, лежат опечатанные документы…

– Тоже случайно?

– Разумеется. Решил, возьму с собой, к делу относится, вдруг пригодится. Архивариусу не до того было, потом как-нибудь зайду оформлю.

– Смотри не забудь. И печать вот эту «на уничтожение» сотри. И «не для использования» тоже.

– Точно. Спасибо, что напомнила.

– Аврелий, почему ты мне сразу не предложил нормально работать? Думаешь, из-за стыренных документов я побегу сдавать вас с Лео шефу? Что за проверки?

Ангел помолчал и произнёс куда-то в сторону:

– Мы с тобой давно не работали вместе. Мне непросто.

– Ого. Вот это искренность. Ладно. Мне тоже с тобой непросто.

– Вот и здорово, что выяснили. Давай ещё по кофе и пошли отсюда.

– И куда же?

– Желания исполнять. Реальности творить. Разве есть ещё какие-то варианты?

Подступал апрельский вечер. В Кафе остановившихся часов время бежало иначе. В моём мире впереди ждал ещё целый день, полный всяческих забот, а я уже чувствовала себя выжатым лимоном. Но я посмотрела на покосившиеся деревянные двери, прислушалась к скрипу граммофона, вдохнула весеннюю свежесть, сдобренную ароматом кофе, и поняла, что обязательно справлюсь.

Первое желание. Старый волшебник

Мы стояли перед многоэтажкой в центре города. Я всматривалась в плотно занавешенные окна одиннадцатого этажа. Светило яркое солнце, стоял полдень, сигналили машины, бежали по делам люди, струились грязные ручейки талого снега. Я в который раз перечитала записанное желание: «Моя жизнь бессмысленна, навечно оставьте меня в покое и никогда не трогайте. Я одинокий волк, я устал от людей и никому не доверяю. Пусть все об этом знают и навечно пожалеют о том, кого они потеряли, и спасут меня в последний момент. Так тому и быть. Навечно».

Я беспомощно посмотрела на Аврелия и передала ему бумагу.

– Зачем он «навечно» три раза повторяет? – удивился ангел.

– Откуда мне знать? Наверное, решил, что так звучит эффектнее.

На первой странице помещалось записанное слово в слово желание. Далее подразумевалась расшифровка, но Мечта не успела этого сделать.

– Я думаю, этот случай решается легко: демократизатором с разворота, – предложил Аврелий.

– Нет, подожди. Давай это на крайний случай оставим. Я, кажется, начинаю понимать. Вот что… у тебя в отделе сотрудница на должности мечты, хорошенькая такая, на бабочку похожа. Мне кажется, тут она будет кстати.

– Думаешь?

– Уверена.

– А почему бы тебе самой не попробовать?

– Я боюсь, что не сдержусь – и демократизатором с разворота.

Аврелий снял с пояса телефон… нет, рацию. Старомодную и обшарпанную. Вытянул антенну, пощёлкал по кнопкам, поругался. Послышалось шипение.

– Лия! Приём. Срочно ко мне. Бросай всё к чёрту. Жду. Отбой.

Сиреневоглазая фея улыбалась и хлопала ресницами. Воздушное платьице она сменила на кожаные брючки и кожаный же топик, на пояс прицепила расшифровыватель. Демократизатор фея носила на манер фэнтезийного меча – за спиной. Больше никакой амуниции при ней не было. Она несколько раз, очаровательно хмурясь, перечитала желание и, наконец, сказала:

– Я всё поняла, Аврелий Рафаилович. Сделаю. Можно идти?

– Что ты там поняла? – снова просматривая бланк, спросил Аврелий. – Нам объясни.

– О, это в двух словах не рассказать. Давайте, я выполню задание и отчитаюсь.

– Выполняй, – разрешил Аврелий. – И хватит меня по отчеству называть, сколько раз говорить!

Лия взмахнула ресницами особенно прицельно.

– Не могу, Аврелий Рафаилович. Не положено. В законе о субординации чётко прописано…

– Всё, шагом марш выполнять!

– Удачи, Лия! – пожелала я.

Фея упорхнула, эффектным жестом перекинув за спину светло-серебристые волосы.

Нам оставалось только ждать.

Старому волшебнику с каждым днём всё труднее браться за перо. Он бродит вокруг стола с чернильницей и бумагами, то ближе, то дальше, круг за кругом, бормочет себе под нос. Старому волшебнику страшно: он позабыл магию. Больше не почувствовать ему, древнему, каково это – когда соединяются буквы в слова, а те – в живую змейку, влекут куда-то, где неведомость и сияние, что когда-то звалось счастьем. Старый волшебник безумен. Он мечтал изобрести формулу вечной молодости, но познал только страх и от нечего делать рассматривает его со всех сторон день за днём, ночь за ночью. Он на один глаз слеп, держится прямо, будто нечто всё ещё тянет его ввысь, но пальцы уже не могут удержать перо с прежней ловкостью. Его кельи тихи и чисты, он исправно наводит порядок и готовит пищу дважды в неделю, только грязь и паутину на окнах не трогает.

Стук в дверь раздался не то чтобы внезапно. Он уже давно ждал госпожу Смерть и тщательно подготовился к встрече с нею. Старый волшебник оправил рукава мантии, последний раз взглянул в зеркало, мутное как раз настолько, чтобы не действовать лишний раз на нервы напоминанием о старости и беспомощности. А потом погасил свечу и щёлкнул дверным замком, готовый первым шагнуть навстречу Смерти, если она велит.

Рассеянный свет проник в прихожую, и волшебник поморщился. Через порог решительно шагнула стройная девушка со светлыми, разбросанными в беспорядке волосами. Критически осмотрела стены, а затем и хозяина. Волшебник моргал и молчал, а едва не вырвавшееся «Приветствую тебя, госпожа Смерть» застряло в глотке и казалось теперь донельзя глупым. Девушка поджала губы, видимо, не зная, засмеяться ей или рассердиться. Старый волшебник сказал:

– Я ждал не тебя.

– А пришла я, – постановила девушка.

Он с беспокойством заозирался.

– Послушай, я, конечно, рад, но не могла бы ты зайти чуть позже? Я и вправду жду кое-кого. Вот уже много лет…

Девушка презрительно скривила губки.

– Лет? Хороший мой, ты сидишь тут, как пень, чуть больше полугода.

– Каждый день для меня невыносим и подобен веку, – мрачно ответствовал старый волшебник. – Я потерял счёт времени, я слишком стар и устал…

Тонкие каблучки уверенно процокали по комнатам, послышался треск раскрывающихся рам, и звонкий голос припечатал:

– Тебе тридцать девять. Исполнится через месяц. Фу, ну и пылища!..

– Что? Нет!..

Волшебник с прытью, недостойной старца, метнулся в комнату. Однако было уже поздно. Девушку озаряло полуденное солнце, в лучах которого мерцали пылинки. Она дважды чихнула и завязала волосы в хвост. Волшебник обескураженно молчал. Из распахнутого окна доносились звуки города: шум автомобилей, музыка в торговом центре, голосовые сигналы светофоров. Солнце и свежий воздух проникали даже под повязку, к глазу, который волшебник решил сделать слепым. А девушка тем временем продолжала что-то говорить, но уже из кухни, где тоже успела раскрыть окно.

– …и сними, наконец, эту хламиду. Тоже мне, колдун в отставке! Надеюсь, у тебя хватит мозгов не давить на жалость. Я на такие дешёвки насмотрелась, будь здоров!

Несчастный волшебник прокрался на кухню. Как ни старался сохранить остатки достоинства, оно рассыпалось в песок. Он присел на край стула, спрятал руки в рукава. Девушка суетилась у плиты, хлопала дверцами шкафчиков.

Он всё же предпринял попытку:

– Понимаешь, я ужасно от всего устал. Я запутался в себе и не доверяю людям. Я одиночка по своей сути и никогда не смогу быть иным. Это мой путь и, как бы он ни был тяжёл, я его избрал…

Девушка со стуком поставила перед ним дымящуюся чашку. По её светлым волосам прыгали солнечные зайчики. Радостно выли сигнализации машин на улице.

– Тебе в какао одну зефирку или две?

Он хорошенько подумал, набрал в грудь побольше воздуха и принял решение:

– Две.

Волшебник выпил полчашки какао, съел зефирки, посмотрел на девушку и поинтересовался:

– А ты, собственно, кто?

– У меня всё, – закончила отчёт Лия.

Аврелий нахмурился.

– Как это всё? По-твоему это исполненная мечта? Какао с зефирками?

– Да.

– Ты издеваешься?

Лия обворожительно улыбнулась, слегка подалась вперёд и выдала:

– Не у всех, Аврелий Рафаилович, мечты требуют стрельбы и расшифровки. Иногда человеку достаточно, чтобы кто-то сварил ему какао. С зефирками. Чтобы побыл рядом. Подержал за руку. Послушал, поговорил. Подарил новую книгу. Дал почувствовать себя нужным. Я не знала вашу предыдущую сотрудницу, только слышала о ней. Да, наверное, она была яркая, прекрасная, заметная, всё ей было по плечу. Наверное, для таких, как она, нет преград, с ней можно было и в бой, и в любовь, и вот этой штукой по затылку. – Она движением головы указала на демократизатор за спиной. – Я понимаю, что я совсем не такая и никогда её не заменю. Но, знаете, Аврелий Рафаилович, я и не стремлюсь к этому. Я действительно другая. Не может человек постоянно гореть в огне своей великой мечты, а уж если она погибает… простите… что тогда остаётся человеку? Сидеть на остывающем пепелище, ничего не хотеть, жить воспоминаниями? Нет, Аврелий Рафаилович, вот тогда-то и нужны такие, как мы, как я. Не великие, а простые, бытовые, ежедневные мечты, исполнение которых позволит прожить ещё день. Потом ещё один. И ещё. Волшебник теряет смысл занятия магией и не может обрести новую мечту. Но, исполняя каждый день маленькие мечты, он понемногу приближается к ней. Из таких мелочей и состоит жизнь. Вряд ли все глобальные, огромные, головокружительные мечты могли бы сбыться, не поддерживай их ежедневно, такие маленькие, но важные. Теперь решайте сами, выполнила я задание или нет. Мне можно идти, шеф?

Аврелий посмотрел на меня, на неё, и так по кругу. Лия скалила очаровательные зубки и трепетала крылышками. Я тоже не могла сдержать улыбки. Наконец Аврелий махнул рукой:

– Ладно. Свободна.

Лия встала, поправила на поясе расшифровыватель и уже направилась к выходу, когда ангел окликнул её:

– Лия, постой. Как вернешься в офис, зайди к шефу… тьфу ты, к Христиану Сергеевичу. Скажи, я к концу месяца представляю тебя к премии второй… нет, пока третьей ступени. Там посмотрим. На сегодня работу заканчивай, завтра даю тебе выходной. Только Пафнутия предупреди.

– Благодарю вас, – обезоруживающе улыбнулась фея.

– И ещё.

– Да?

– Сегодняшнее задание в недельный отчёт не включай. Поняла?

– Поняла, Аврелий Рафаилович.

Стрельнув глазками, она исчезла.

Мы с минуту молчали и смотрели на тающее облако звёздной пыли, которое осталось от феи.

– Круто, – сказала я. – Чётко.

– Что там за расшифровка?

Мы склонились над листом с желанием. Под изящным почерком Мечты уверенно было выведено фиолетовыми чернилами: «Я хочу, чтобы меня выслушали».

Я обессиленно уронила голову на руки. Посидела так немного. Мой напарник выглядел тоже не то чтобы очень – он долго пробыл в мире людей.

– Аврелий, ты как хочешь, но я сегодня всё. У меня куча дел дома.

– Да, я тоже уже никакой. Ты иди, я отчитаюсь за нас обоих.

– Спасибо.

– Завтра в кафе в то же время?

– Замётано.

Но назавтра до кафе мы не добрались.

Этот город пропитан тобой насквозь. Если ты вдруг исчезнешь, от него останется только скелет с глазницами площадей и торчащими рёбрами труб. Он будет существовать ещё некоторое время, не зная, что умер, а потом обрушится к моим ногам грудой истлевающего хлама. Ты живёшь в каждом кирпичном закоулке, в каждом заколоченном киоске, в беседках под взбитым снегом.

Я слишком люблю этот город, чтобы не полюбить тебя.

Ты покинул его внезапно, без предупреждения, но я узнала об этом сразу, как только увидела, что город мёртв. Он продолжал исправно функционировать, как заводной механизм, просыпался по утрам, звенел велосипедными сигналами и завывал саксофонами. Большинство людей даже не заметили, что города больше нет. Но только не я. Я бродила по заросшим репейником лестницам и смотрела на исчезнувшие граффити, искала следы там, где они всегда были, – и не находила. Я заглядывала в окна. Ты даже не представляешь, сколько окон опустело без тебя, хоть в них и горел свет, и странные существа, нечто среднее между призраками и роботами, продолжали отсчитывать секунды до своей смерти. Перед тем как уехать, ты прошёл по сумеречным улицам, снял душу города, как тонкий целлофан, с парапетов, с балконов, вытянул из трещин асфальта, смял в хрустящий комок и положил в карман, чтобы увезти с собой.

Я специально узнала, на какой поезд ты сел, и взяла билет в противоположную сторону в один конец. Ночью вышла на маленькой станции, состоящей из трёх бетонных блоков и старого-престарого путейщика. За рельсами лежало поле развалин и высыхающих костей. Я двинулась прямо через него, не дожидаясь утра, и начала строить новый город, в котором ничто и никогда не будет напоминать о тебе. Я заполнила его собственной душой, влила кровь в сосуды магистралей, вычистила зубья домов, укрепила фонарные корни, стала расчёсывать деревья в парках и заплетать им косы. Перед сном я забиралась на крыши и сочиняла под гитару колыбельные, а витрины украсились праздничным сиянием моих счастливых глаз.

Однажды ты явился в мой город. Бесцельно, так, проездом, похрустывая чем-то в кармане. И без видимых причин задержался дольше, чем рассчитывал. Я вижу, ты ходишь по его улицам, тебя околдовывает свет прожекторов на стадионах, ты готов часами напролёт дышать моросью на бульварах, ты мечешься, словно голодный пёс, не соображающий, откуда доносится запах пищи. Вечерами я поднимаюсь на любимую черепичную крышу, не самую высокую в городе, но самую уютную, настраиваю гитару и играю.

Я знаю, ты где-то неподалёку, пытаешься заснуть в дешёвой гостинице, пьёшь кофе в круглосуточном кафе, тратишь последние сбережения на безделушки в уличных лотках. И не можешь понять, отчего тебя не отпускает этот город, который ещё недавно нельзя было найти ни на одной карте.

Ты просто слишком любишь меня, чтобы не полюбить его.

За несколько станций отсюда медленно превращается в руины тот, у кого ты забрал душу и от кого в панике сбежала я. Ты думаешь о нём на фанерной кровати хостела, я тоскую о нём, когда сметаю листву с тротуара носками ботинок. Я шепчу одно слово, надеясь, что его тебе принесёт на крылышках мохнатый воробей, ты чертишь это слово на пене остывшего капучино, и мы слышим друг друга, хоть ещё ни разу не встречались в моём городе.

«Вернёмся?..»

Второе желание. Призрак Лета

Уже затемно я почти бегом возвращалась домой. Загулялась допоздна – выскочила в магазин, а ноги сами понесли меня по изнанке города. Здесь из-под остатков снега проступал прошлогодний мусор, всюду торчали обломки сухой полыни, чернели надписи на обшарпанных бетонных стенах. Рядом пробивалась первая зелёная трава, светили лучи заходящего солнца, и в них грелись бродячие, заляпанные грязью коты.

К вечеру сильно похолодало, последние лучи солнца скрылись за тучами. Ожидался дождь, но с неба начал сыпать апрельский снег – сухой, колючий, сам толком не понимающий, кто он такой. Я начала спускаться в подземный переход и вдруг услышала звуки флейты.

Переход был освещён слабо, все ларьки уже давно закрылись, с потолка капала вода. В самом конце, у другого выхода, играл уличный музыкант в чёрной широкополой шляпе.

Я остановилась и достала из сумки копию бланка со вторым заданием. Прочла и снова посмотрела на музыканта. Возможно, ошибалась, но лучше потерять немного времени, чем упустить шанс. Я полезла в сумку и откопала между косметичкой и смартфоном старый, перемотанный скотчем мобильник с разбитым экраном. Набрала номер. Прождала с десяток гудков. Сбросила, набрала ещё раз. Послышался характерный щелчок приёма вызова.

– Прилетай, срочно, – велела я, не дожидаясь ответа.

– Тина, вот ты сейчас вообще не вовремя, – недовольным тоном отозвался Аврелий.

– Не поверишь, мне вот это вот всё, в принципе, не вовремя. Кажется, я нашла проводника.

– Давай завтра, а?

Я оглянулась на вход с улицы. Снег сыпал всё сильнее, превращался в отчаянный весенний снегопад.

– Боюсь, если не сегодня, мы можем прождать ещё полгода, и то не факт.

Каждую зиму с первым снегом в этом подземном переходе начинает играть флейтист. Он исполняет самую разную музыку: то популярные песенки-однодневки, то классические вальсы, то древние индейские мотивы. За ним невозможно уследить, иногда он приходит в час пик, чем составляет серьёзную конкуренцию другим музыкантам, а порой появляется в шесть утра, исполняет печальный сонет для свежих снежинок и исчезает, не дождавшись даже мелкой монетки в шляпе. Никто не знает его имени, многие рассказывают о нём, но мало кто видел. Говорят, если пройти по переходу под музыку его флейты, можно оказаться не на другой стороне улицы, а в другом мире. Иногда он просто стоит, прислонившись к кафельной стене, крутит в руках флейту и молчит, смотрит на вас и ждёт, когда вы уйдёте, и уже сверху вы слышите первые ноты.

Она проходит по подземному переходу два раза в день: на работу и с работы. Каждый раз замедляет шаг, останавливается, разматывает серый шарф и слушает уличных музыкантов, бросает деньги в футляры из-под аккордеонов и гитар. Каждый раз она ждёт, что однажды, спускаясь вниз, услышит озорной мадригал, исполняемый на старой флейте, но пока переход ведёт только к привычной автобусной остановке.

Позавчера поздно вечером я бежала домой через переход. Он стоял там, насвистывал себе под нос. Заметив меня, он, как всегда, поднёс флейту к губам, а я, как всегда, на бегу отрицательно помотала головой. Мы хорошо знали друг друга, хоть ни разу не перебросились и словом. Уже взбегая по лестнице вверх, я всё ещё чувствовала, как он провожает меня взглядом, но точно знала – он не станет играть до тех пор, пока я не попрошу.

Автобуса не было долго. Я видела, как она вышла из перехода, пряча замёрзший нос и слёзы в сером шарфе. Жаль, что я не могу поменяться с ней местами.

При желании ангелу нужно не больше нескольких секунд, чтобы добраться до любой точки мира. Мне пришлось ждать добрых минут пятнадцать. Всё это время я поглядывала на флейтиста и надеялась, что он не уйдёт. Апрель – это месяц, когда истончаются проходы между мирами. Изучив бланк, я поняла, что запрос на исполнение желания пришёл не из этого мира. Неудивительно, ведь наша Мечта всегда брала самые сложные задания. Это был зов из мира призраков, мира «по ту сторону». Чтобы попасть в такой мир, требовался проводник. Мне пришлось внимательно присматриваться к прохожим, к людям вокруг, поскольку каждый мог оказаться проводником. Главное было довериться опыту и интуиции и не упустить момент.

Наконец послышались шаги – кто-то спускался по лестнице. Вскоре показался Аврелий, злой и основательно припорошенный снегом. Через его руку был перекинут чёрный плащ в красных и оранжевых разводах, как будто украденный из будуара эстрадной звезды.

– Где тебя носит, черти б тебя задрали? – Я тоже пребывала не в самом радужном расположении духа.

– Не твоё дело. Выкладывай.

Я быстро объяснила ему про флейтиста – проводника в другой мир, который играет только во время снега. Если мы упустим последний апрельский снегопад, то нужно или ждать следующей зимы, или искать другого проводника, а я знала, что такой шанс выпадал нечасто. Я снова покопалась в своей сумке, наскребла горсть мелочи и вдруг вспомнила.

– Аврелий, запусти мне петлю.

– Что?

– Временную петлю. Запусти. Пожалуйста. Я уже час как обещала дома быть, меня дочь с бабушкой заждались. Пару часов нам хватит, как думаешь? Если не уложимся, потом добавишь.

Я протянула ангелу телефон. Он что-то похимичил в настройках часов и вернул его обратно.

Почти сутки в таком режиме не пошли мне на пользу. Проживать своё время в мире людей и бонусом дополнительное в других мирах сложно. Никто меня от обычных обязанностей не освобождал, время на сон и еду не добавлял. Я решила по возможности не брать лишние временные петли, искать свободные часы, но сейчас этот вариант не подходил. Было очень поздно, а насколько затянется поход на иную сторону, я не взялась бы предугадывать. А потому морально приготовилась ко второй бессонной ночи.

Мы приблизились к флейтисту. Я бросила монетку в его шляпу. Он отнял флейту от губ и обратил внимание на нас – глаза у него были цвета грязного талого снега, лицо худое. Безмолвный обмен взглядами, и из шляпы мне под ноги сама собой вылетела другая монетка, какую не примут ни в одном магазине. Я подобрала её и подкинула вверх, как будто собиралась принять решение. По ступеням, которые вели на поверхность, начал спускаться лёгкий туман, стихли звуки города.

Флейтист заиграл снова. Мы с Аврелием переглянулись, кивнули друг другу и двинулись наверх.

Когда я входила в подземный переход, уже стемнело, но теперь нас встретил яркий холодный свет. Ангелу тоже было не по себе, хоть он и старался этого не показывать. Мир призраков жил по своим законам, в этой реальности властью не обладали ни люди, ни ангелы. Это нечто забытое, но неуспокоенное, тени прошлого и замершие мгновения.

Мы вышли на поверхность, и за спиной затихли звуки флейты. Я оглянулась – вход в подземный переход исчез. Мы стояли на берегу реки, ещё скованной тонким льдом, но уже готовой к пробуждению. Вдоль берега тянулась полынья. Через реку пролегал мост, заметённый снежной порошей. Я вытащила из сумки бланк с заданием и перечитала.

«Хоть на один день в году невидимая хочет стать видимой там, где время течёт иначе».

На один день в году…

– Перейдём мост? – предложил Аврелий.

– Давай.

Судя по виду, по этому мосту если проедет одна машина в день, и то хорошо. Воздух был свежим, но чужеродным, я никак не могла им надышаться. Наши следы оставались на тонком слое снега, но когда я смотрела назад, они тут же исчезали. Дул обманчиво лёгкий, но промозглый ветер, и я плотнее запахнула тонкую куртку.

Аврелий заметил это и протянул мне свой плащ.

– Держи. Он тёплый.

– Точно? – с подозрением спросила я.

– Конечно. Контрабанда!

Я взяла плащ и закуталась в него. Внешний вид меня не интересовал, но сразу стало теплее, ткань сама по себе оказалась горячей.

Мы ступили на остров. Вперёд убегала разбитая асфальтированная дорога, укрытая порошей. Редкими клочками на острове росли кусты тальника, из-под грязного слежавшегося снега торчала прошлогодняя трава. Над землей висело туманное марево. Смутными очертаниями виднелись опоры линии электропередач с оборванными проводами. Вокруг царила тишина, только где-то далеко выла собака.

– Кому здесь может понадобиться исполнение желания? – вздохнула я, плотнее кутаясь в плащ.

– Кому-то, кто отчаялся ждать, – отозвался Аврелий.

Мы пошли вперёд, осматриваясь по сторонам, стараясь найти хоть какую-то зацепку. Чем сильнее мы удалялись, чем больше мост терялся в тумане, тем неуютнее здесь становилось. Я ежеминутно оглядывалась, и когда мост исчез совсем, когда осталось только бескрайнее снежное поле с неживыми сонными растениями, почувствовала, что меня вот-вот накроет паника. Я почти задыхалась от этого воздуха.

– Тина, – окликнул Аврелий.

Я резко вскинулась на его голос. Ангел указывал на едва заметную тропу, которая уходила вбок от дороги. На ней угадывались следы человеческих босых ног.

Я кивнула. Мы направились вперёд по тропе. Через некоторое время, миновав тальниковые заросли, оказались на большой поляне, окружённой низкорослыми деревьями. В небе светило бледное солнце. В центре поляны я увидела старое кострище диаметром не меньше десяти шагов. Приблизилась, опустилась на колени, тронула холодную смерзшуюся золу. Аврелий, прищурившись, смотрел на другую сторону кострища.

– Покажись, – позвал он кого-то. – Не бойся, мы пришли по твоей просьбе.

Я проследила за направлением его взгляда. В первый миг ничего не поняла, а потом заметила, как легонько задрожал воздух, замерцал, принял человеческие очертания.

С наступлением зимы её то и дело видят в разных концах города. Она стоит на остановках или гуляет по бульварам в лёгком платье под истёртым пуховиком, в шарфе и шапке грубой вязки, босиком даже в сильнейшие морозы. Романтики утверждают, что на месте её следов распускаются подснежники. Если попробовать к ней обратиться, она смущённо улыбнётся и опустит глаза или же просто уйдёт, не ответив. На вид она молода, но меж бровей у неё вечная складка, а на волосах следы многократной окраски. Горожане меж собой называют её Призрак Лета.

Она живёт в городе очень-очень давно. Уже несколько поколений рассказывают друг другу о Призраке Лета, но толком никто ничего о ней не знает. Одни говорят, что много лет назад она разбилась на машине, другие – что покончила с собой, третьи считают, что всё это полная ерунда и она обычная живая женщина, только со странностями. Но каждый замечал, что если к ней начать хорошенько приглядываться, то черты как будто размываются, и никто не может как следует описать её внешность.

Напротив города, посреди реки, есть остров, к которому ведёт мост. Десятки лет назад остров был необитаемым и заросшим, а в его центре располагалось капище. Люди устраивали здесь праздники в честь языческих богов, прыгали через костры, встречали рассветы и восхваляли предков, чего никто не делает уже много лет. Сейчас на острове торговые центры, жилые районы, замороженные стройки и пустыри.

На месте одного крупного пустыря никогда ничего не возводят, он считается дурным. Фундамент первого же дома размыло в самом начале строительства, работники уволились безо всяких объективных причин. Изредка возникающие стихийные рынки не приносят прибыли, а ночами псы воют так, что находиться рядом невозможно. Именно здесь давным-давно разжигали священный костёр.

Призрак Лета часто появляется здесь и что-то ищет. Бороздит ногтями и перерывает голыми руками землю, перетирает в пальцах бетонную крошку, как будто хочет докопаться до скрытых слоями земли и мусора углей языческого костра. Местные жители уже привыкли к странной девушке, добросердечные бабушки даже оставляют ей тёплые носки и еду. Подношения исчезают, но нельзя уследить, действительно ли их забирает призрак.

Немногие люди, которые верят в старые сказки, тайно приходят на это место в день зимнего солнцестояния. Они жгут костры, чтобы согреть Призрака Лета, водят хороводы, как в старые времена, танцуют с горящими факелами и поют, чтобы развеселить её. Языческие праздники не одобряет общество, а их участников причисляют к сектантам. Но ничто не останавливает людей, чьи сердца согреты верой. Считается, что если Призрак останется довольна, то грядущее лето будет хорошим, тёплым, а зима быстро пройдёт. По окончании праздника люди ищут подснежники там, где она стояла. Удачливые, кому посчастливилось найти цветы, хранят их до следующей зимы у самого сердца.

Когда время уже летит к середине ночи, и лишь самые стойкие остаются у костров, на пустыре появляется мужчина средних лет в старой куртке и брюках защитного цвета. Он приходит каждый год, много лет подряд, но возраст никак не отражается на нём, словно время для него остановилось. Празднующие точно знают, что он явится, хотя в иное время он не имеет с ними никаких дел. Он не водит хороводы, не принимает участия в веселье, садится поодаль от огня и смотрит в землю. Его всегда очень ждут, хоть и не подают вида, потому что с его появлением Призрак Лета оживляется, на щеках её разгорается румянец, и она отчаянно старается привлечь к себе внимание незнакомца. Это замечают все, кроме него. Мужчина что-то чувствует, вздрагивает, оглядывается по сторонам, но отчего-то не в силах заметить девушку.

Она тянет к нему руки и не может приблизиться: невидимая, но непробиваемая стена разделяет их, со щёк её срываются слёзы и превращаются в льдинки, которые не тают в огне. Празднество тогда вспыхивает с утроенной силой, пламя летит в небеса, и искры смешиваются со звёздами.

Но ещё ни разу пламени солнцестояния не удалось растопить ледяную преграду. Под утро мужчина незаметно уходит, так ни с кем и не заговорив, призрак девушки исчезает, смешавшись с дымом гаснущих костров, а люди будут ещё год ждать следующего праздника, запрет на который не имеет для них значения.

Влюблённые из двух разных миров, которые не видели друг друга, хоть на одну ночь в году оказывались рядом, там, где горит огонь. Но и его сил не хватало, чтобы соединить их. Если создать пламя такой мощи, чтобы оно сумело осветить все миры, у них появится возможность увидеть друг друга.

Соблюдайте дистанцию – так нам всегда говорили. Не пересекайте границы, не смешивайте миры, иначе всё погрузится в хаос – это закон, это в нашей крови, мы это впитали, выучили, эти слова отлетают от зубов каждого ангела и каждого творца. Но кому, как не Мечте, брать на себя невыполнимые задания и давать надежду тем, кто её уже потерял.

– Нам нужно попасть в день зимнего солнцестояния, – сказала я.

– Тогда нужна ещё одна временная петля, – отозвался Аврелий.

– Ты справишься? – с тревогой поинтересовалась я.

– Постараюсь. Главное не промахнуться. Давай телефон.

– Хорошо. Запомни: твоё дело – держать петлю, – произнесла я решительно. – Всё остальное я сделаю сама.

Ангел кивнул, ни словом не возразив. Он сейчас был сосредоточен на том, чтобы мы на необходимое время остались здесь. Аврелий запустил временную петлю в настройках телефона для меня, пощёлкал кнопками на своей рации. Я обошла кострище кругом. Потом второй раз, третий…

И время шагнуло вперёд.

Меня затошнило. Прогулки по разным мирам и временам и так задача не из лёгких, а когда одновременно сменялось несколько уровней, становилось совсем плохо. Следовало действовать как можно быстрее.

Я оказалась в центре праздника зимнего солнцестояния. Люди водили хоровод. Огонь летел в небеса. Снег на много метров вокруг был растоплен и утоптан ногами празднующих. Взлетали ленты головных уборов, чертили по воздуху факелы огненных волшебников. Феерия, ликование, счастье…

Я увидела его – мужчину, который сидел поодаль от костра и не принимал участия в веселье.

Увидела и её – призрачную девушку, которая отчаянно пыталась привлечь к себе его внимание.

Я подняла с земли ветку и бросила её в костёр. Он вспыхнул ярче, гораздо ярче, чем мог бы от такой ветки. Потому что вместе с костром горела моя душа, которую я вкладывала в творение пространства.

Костёр солнцестояния, жар, страсть. Каким должен быть огонь, чтобы соединить два мира, чтобы осветить путь влюблённым? Влюблённым, которые, возможно, только догадываются о существовании друг друга. Я отдавала этому костру всю душу. Ведь иначе и не умела. Никогда не умела наполовину. Огненный цветок возносился к самому небу, и казалось, что я горю вместе с ним, как в одной из жизней. Из пепла, из золы, из остывшего кострища возрождаю веру – силами своей души.

Из огня, из искр складывались отчаянные слова: «Заметь меня, посмотри на меня, вот я тяну к тебе руки. Я здесь, я рядом, тебе достаточно сделать шаг, один только шаг. Сквозь миры, через границу посмотри на меня, не мимо, не вскользь. Я здесь».

И пусть хотелось кричать эти слова, но я молчала и наблюдала, как разгорается огонь солнцестояния, как мужчина и женщина из разных миров тянут друг к другу руки, как творится невозможное волшебство этой ночи. Я сделала то, что была должна. Сделала всё, что могла. Сотворила пространство для исполнения их желаний. Развела костёр из собственной души. Исполнила их мечту. Я смотрела на них со стороны, и мне хотелось выть, как бродячей собаке на пустыре.

Я слишком хорошо знала, как это – когда твои мечты исполняются у других.

Развернув бланк с заданием, я достала из кармана карандаш и дрожащими пальцами, испачканными золой, написала расшифровку желания: «Я хочу, чтобы он меня заметил».

Мир поплыл перед глазами. Костёр, люди – всё исчезло. Я снова оказалась на пустыре перед остывшим пепелищем. Опустилась в замёрзшую грязь и вцепилась в землю пальцами. Выл ветер.

– Тина! – Аврелий хотел помочь мне встать, но я оттолкнула его руку.

– Я сама… Всё нормально.

Я поднялась и согнулась пополам, опираясь руками о колени. Настало время идти к мосту, а там – к выходу из этого мира. Открыть дверь…

Голова закружилась.

– Тина, ложись, – сквозь шум в голове послышался голос Аврелия.

– Да, я сейчас… минутку… пять минут…

Ощущая, как меня поддерживают руки ангела, я легла на что-то мягкое и позволила себе прикрыть глаза.

Я проснулась резко. Чувствовала себя полностью отдохнувшей и выспавшейся – кажется, что такого не было очень и очень давно. Открыла глаза. Я лежала, укрытая плащом Аврелия.

Ангел сидел рядом. Перед нами, с краю от пепелища, горел скромный, но яркий и дающий тепло костерок.

– Сколько я проспала? – спросила я осипшим со сна голосом.

– Ладно тебе, главное, что выспалась. Выспалась ведь?

– Аврелий, сколько?!

– Часов десять. Я не засекал.

– Десять… почему ты меня не разбудил, меня же дома потеряли!

Я схватила лежавшую рядом сумку и вытряхнула корпоративный телефон. Конечно же, время, которое я могла здесь провести, уже много часов как истекло. Я опять зарылась в сумку, достала свой обычный человеческий смартфон и посмотрела на часы.

Они показывали вчерашнюю дату, время двадцать два ноль четыре – как раз когда мы встретились в подземном переходе. Я на автомате полезла в настройки, решив, что это проделки сдыхающей батареи, и тут меня осенило.

– Аврелий?..

– Что? – Ангел поднялся и разбросал берцами костерок.

– Это же ты сделал, да?

– Я.

– Постой. Ты десять часов держал временную петлю только ради того, чтобы… чтобы я поспала?

– Тина, ты себя со стороны не видела. Смотреть невозможно, добить жалко. Слишком много сил ты потратила на задание, я бы не смог перевести через границу нас обоих. Сделал, что мог. Ангел я или кто, в конце-то концов?!

На кого сейчас было жалко взглянуть, так это на него: ни сил, ни ангельского обаяния, крылья, как у растерзанной вороны.

Временные петли считались довольно сложной сферой. Мне выдали небольшой лимит, чтобы я могла совмещать работу в канцелярии и обычную жизнь. Когда я запускала – точнее, мне запускали – петлю, в мире людей моё время останавливалось или, на выбор, замедлялось. Пробыв в другом мире несколько часов, я возвращалась домой в ту же минуту или, в зависимости от текущих настроек, через установленное время.

В исчезающе редких местах, например, в Кафе остановившихся часов, этот феномен сам собой разумелся. Самостоятельное создание полноценной длительной временной петли было искусством высочайшего класса. Не знаю, имелась у Аврелия какая-то личная заначка или он создал петлю с нуля, но стоило ли тратить колоссальный запас такого богатства, времени на то, чтобы я выспалась как следует? И её ведь не только запустить нужно было, ещё контролировать, держать, самому не отдыхать.

Обратно мы брели молча. Перешли реку по мосту. С неба сыпал мелкий снег.

Я подкинула монетку, открылся портал, в котором виднелись уходящие в глубину ступеньки и полная мусора урна. Я оглянулась. Снег сыпал всё сильнее, и противоположный берег постепенно терялся в снежной пелене. Аврелий уже спустился по ступеням, он не оглядывался. Костёр солнцестояния, встреча влюблённых, история с хорошим финалом, соединение миров – всё осталось по ту сторону реки. Эта история случилась не со мной. Я просто выполнила свою работу. Мне было холодно. Я потратила много сил на исполнение желания, на создание пространства для мечты.

И мне так хотелось, чтобы меня кто-нибудь заметил…

Я спустилась в подземный переход, бросила монетку в шляпу флейтиста. Портал в мир призраков закрылся, послышался шум проезжающих наверху машин. Музыкант наклонился, выгреб деньги, положил в карман, надел шляпу и снова поднёс к губам флейту.

Не переставая играть, он направился к выходу и повернул на лестницу. Снежинки летели за ним, обгоняя друг друга, ложились на плечи, на поля обтрёпанной шляпы, заключали его в мерцающую спираль, создавали искрящийся шлейф. С улицы послышались звуки первых капель дождя. Флейтист уводил с собой последний снег этого года, собирал снежинки, чтобы спрятать их где-то в другой реальности, а потом, однажды осенью, вернуться в этот подземный переход, достать из кармана старую флейту и выпустить их на волю, сплести с новой зимой. Вы привыкли думать, что снег падает исключительно с неба? Присмотритесь как-нибудь внимательнее, обязательно найдёте снежинки, которые прорастают из мостовых и трещин асфальта и летят вверх.

Звуки флейты постепенно затихли, снежинки скрылись, шум дождя усиливался. Очарование рассеялось.

– Ладно, – проговорила я, – мне пора домой. Только по поводу отчёта… эй, ты что?

Ангел вдруг споткнулся и схватился за поручень у лестницы, ведущей из подземного перехода. Остановился, его явственно пошатывало.

– Аврелий? Да что с тобой?!

Я в панике осмотрелась по сторонам. Учитывая поздний час, люди появлялись здесь редко, да и обычный человек вряд ли заметит крылья ангела, но всё равно не хотелось, чтобы нас лишний раз видели.

– Тинка, – выдал Аврелий, – я всегда хотел тебе сказать. Ты такая классная. Ты…

Мне всё стало ясно. Он чересчур много времени провёл в разных мирах и не рассчитал силы. Как человеку опасно слишком долго находиться в мире ангелов, так и ангел мог отсюда не вернуться, если не отследит своё самочувствие. Если в мире людей Аврелий держался через раз хорошо, то, похоже, с миром призраков он сталкивался нечасто, а тут ещё и на меня столько сил потратил. Я видела, что сейчас он не в состоянии самостоятельно добраться до Небесной канцелярии. Что ж, это не последняя причина, почему ангелы и люди работают в паре. Он помог мне, теперь настала моя очередь.

– О да, это был явно лишний подвиг. Давай-ка, пошли.

– Да подожди ты, – отмахнулся ангел. – Я же тебе, правда, столько всего не сказал…

– Потом скажешь. Проспишься и скажешь. Тоже мне, свалился ангел на мою голову. Как же это делается…

Я старалась сосредоточиться, одновременно поддерживать Аврелия и открывать дорогу к Вратам. Одна я это проделывала запросто, но так, чтобы тянуть за собой маловменяемого напарника, – в первый раз. Попытки с пятой удалось.

Я стукнула кольцом по Вратам, потом ещё несколько раз посильнее. Наконец они приоткрылись, и показался позёвывающий и почёсывающийся Мишка. Увидев нас, он мгновенно проснулся. Я протянула ему оба пропуска.

– Заходите давайте, устроили сквозняк! О-о-о, – понимающе протянул он, глядя на Аврелия, – ясно всё. Подождите пока, садитесь вон, я сейчас Лео вызвоню.

– Лео здесь?! Слава… всем вам.

– Да, он дежурит.

Мишка набрал номер на допотопном мобильнике.

– Леонард, дуй к Вратам. Давай-давай, помощь нужна.

Мы сели у костра, от которого остались одни красные угли. Аврелий всё порывался меня обнять и поведать, какая я чудесная.

– Куда это вас так занесло? – поинтересовался Мишка, подкидывая дров.

– Да так… по работе, – ответила я, уворачиваясь от желающего пообщаться напарника. – Силы не рассчитал, вот и эффект.

– Ему что-то сегодня вообще не сильно везло, – брякнул Мишка.

– То есть?

У Мишки покраснели кончики ушей, и он отмолчался. Но тут из мрака материализовался Лео и мгновенно оценил обстановку.

– Тинка, ты молодец в любом случае. Мишка, тебе спасибо, с нас причитается. Хорошо, что вернуться успел. Не спалили вас?

– Нет. – Уши юного ангела покраснели уже целиком.

Я подняла брови, но расспрашивать не стала.

– Вот и славно. Тина, что произошло, в двух словах?

Я нерешительно покосилась на Мишку. Лео сходу понял меня и сказал:

– Не парься, говори. Михаил свой, можешь доверять, как мне.

– Да ничего особенного. Он создал временную петлю. На десять часов. После выполнения задания. В мире призраков.

Оба ангела присвистнули и переглянулись.

– Чего вас туда понесло? – удивился Лео.

– Петлю-то зачем в таком месте? – поинтересовался Мишка.

– Давайте, он очухается и сам вам подробнее расскажет, что и зачем. Задание было сложным, мне после него стало плохо, я не могла оттуда выбраться, сил не хватало. Аврелий дал мне отдохнуть.

Говоря это, я посмотрела на Леонарда. На его лице отразилось неожиданное торжество и удовлетворённость. На секунду, не больше, но я-то его знала не первую жизнь, от меня ему что-то скрыть было сложнее, чем от других. Я решила запомнить этот момент и подумать чуть позже, тем более Аврелий снова завёл своё:

– Тинка, ты, честное слово, лучше всех. Лео, скажи?

– Так, всё, с меня хватит. – Я оттолкнула ангела и встала. Сбросила с себя контрабандный плащ и кинула рядом с костром. – Лео, когда он придёт в себя, скажи, пусть позвонит по поводу отчёта. Я не знаю, что там писать, нам шеф головы оторвёт за мир призраков. Мишка, спасибо.

Я протянула Михаилу пропуск. Он поднял шлагбаум и отсалютовал мне рукой. Я вышла, но не удержалась и оглянулась.

Разгоревшийся костёр освещал резные Врата, ржавый шлагбаум. Под древним засохшим деревом, которое шло на дрова, валялся огненный меч, к стволу была бережно прислонена гитара. Румяный от костра, молодости и перманентного смущения Мишка в бандане с черепами, косухе и с кучей металлолома в ушах и на шее опускал шлагбаум. Аврелий, всё ещё похожий на растерзанную ворону, сидел на земле у костра, схватившись за голову, – не поймёшь, то ли его сейчас стошнит, то ли он уснёт. Леонард прикуривал от головёшки сигарету, языки пламени отражались в его жёлтых очках. Он посмотрел на меня поверх очков и подмигнул. Я вздохнула и, делать нечего, подмигнула в ответ.

Сколько раз я давала себе зарок больше не иметь никаких дел с ангелами? Ведь себе дороже, особенно после некоторых событий. Но куда вот от них денешься? Я же их так любила.

Третье желание. Приходите вовремя

На несколько дней установилось затишье, чему я даже радовалась, дел накопилось невпроворот. Но наконец, когда я покупала в художественном магазине новые кисти, запищал телефон.

– Тина? – послышался сквозь помехи голос Аврелия. – Ты как там?

– Я-то нормально. А ты как? – расплачиваясь за покупку, я с третьего раза набрала правильный пин-код.

– Живой вроде. Тут шеф, похоже, решил нам очную ставку устроить.

– По поводу?

– По поводу работы. Слушай и запоминай: я сказал, что мы уже неделю героически сидим в кафе и опрашиваем каждого встречного и поперечного, не встречал ли он где Мечту. Сказал, всех не вспомню, список у Тины.

– Аврелий, я тебя убью! – процедила я, прижимая телефон ухом к плечу и убирая кисти в сумку.

– Я запомню. Лео обещал помочь, вы накидайте с ним общий план, и передай, как будто от себя лично. Я потом по нему шефу зубы заговорю. Твоё дело – стоять и поддакивать. Поняла?

– Поняла, – прошипела я сквозь зубы.

Но с Лео пересечься мы не успели. Аврелий позвонил снова.

– Тина, вечером встречаемся по третьему заданию. Откладывать нельзя.

Мы пересеклись на разбитой набережной, где никогда не кончается ремонт. Аврелий разглядывал разрисованные граффити бетонные плиты. Наступали сумерки. Строительная техника уже закончила работу, только брошенный экскаватор криво стоял рядом с кучей щебня. Ветер гонял мусор и песок. В столь позднее время здесь уже никого не было, даже хозяева с собаками не гуляли. На тёмно-сером небе зажигались первые звёзды, отражаясь в водах недавно освобождённой ото льда реки.

Третье задание, третье желание пришло с границы мира живых и мира мёртвых. Оно походило на крик о помощи, едва слышный голос, обрывающийся на половине слова. Я ничего не могла прочесть на бланке: когда смотрела на бумагу, строки расплывались перед глазами, их заволакивало серым туманом и пеплом. Аврелий был непривычно сосредоточен, создавалось впечатление, что он сейчас где-то далеко от меня, от этого мира. Мне несколько раз доводилось видеть его таким, и некоторые случаи я предпочла бы забыть. Но такое не забывается, даже принудительное стирание памяти не поможет. Он находился в шаге от меня и одновременно далеко, и я внезапно уловила странное тепло, непривычную энергию, исходящую от ангела, от его груди. Ощущение оказалось настолько мощным, что я невольно протянула руку, чтобы коснуться, почувствовать эту странную силу. Но Аврелий посмотрел на меня, и я очнулась, неловко остановила руку и заправила свои волосы за ухо, чтобы не выглядеть совсем уж глупо. По взгляду Аврелия я догадалась, что он понял, в чём дело. Но есть вещи, о которых не принято говорить вслух.

– Смотри. – Ангел указал на бланк, и я послушно посмотрела, но всё равно не смогла различить ни слова. – На желание с границы миров, которое сформулировали два года назад, откликнулся кто-то из мира живых. Похоже, на то и был расчёт. Его невозможно исполнить, пока не откликнется вторая сторона. Сейчас пойдём к входу в мир мёртвых.

Он произнёс это всё таким обыденным тоном, словно речь шла о походе в магазин. Я вспомнила, каково пришлось нам обоим после путешествия в мир призраков. Но что поделать, связалась с ангелами – забудь о безопасности. Я достала из рюкзака термос с кофе и плитку чёрного шоколада, чтобы подкрепить силы. А потом честно призналась:

– Аврелий, я боюсь. Я всё понимаю, но мир мёртвых – это уже немного перебор.

– Я ведь с тобой. – Глаза ангела сверкали таким азартом, что я не нашлась с ответом. – Какие у нас варианты? Если забьём на это желание, тогда точно провалим задание, а ведь столько сил уже потратили.

– И шеф нам гарантированно оторвёт головы, – обречённо добавила я, откусывая шоколад. – А если выполним, то это ещё надвое сказано.

– Тогда не будем терять время. – Аврелий выплеснул из крышки термоса остатки кофе и вернул её мне. – Возьми меня за руку.

Я послушалась. Ладонь ангела горела, будто охваченная огнём, и я вцепилась в неё, как в спасательный круг. Он сделал несколько шагов, уверенно увлекая меня за собой. Реальность исчезла и возникла снова.

Та же самая набережная, только ещё больше разбитая, и уже никакой техники. Глубокая ночь. На небе багровым кругом горела луна и окрашивала облака в такой же кровавый, тёмно-багровый цвет. На камнях у самой реки сидела девушка в тёплой куртке, вязаной шапке и шарфе. Сидела и смотрела на реку. Она была похожа на призрака: кожа бледная, почти прозрачная. В нескольких десятках метров от неё через реку был перекинут мост – тонкий, невесомый на вид, уводящий далеко, дальше другого берега. За грань. Девушка упрямо смотрела на реку и не желала замечать этот мост, хотя он манил и звал её. Уже два года, как ей следовало пройти по нему. Два года, как холодный меч ангела смерти отсёк её душу от земного тела. Но она чего-то ждала, ждала и ждала, невероятным усилием удерживая себя здесь, на границе миров.

Я смотрела на этот мост, уводящий в мир-за-гранью, и мне казалось, что вдали мерцает свет костров, эхом над рекой разносятся голоса людей и лай собак. Да, наверное, у меня чересчур разыгралась фантазия, но почему-то возникло непреодолимое желание попасть туда. Унестись прочь из этого мира, к спокойствию, к чему-то настоящему, о чём тоскует каждая душа, которая живёт в мире людей. И как же истосковалась по этому миру моя древняя измученная душа, прожившая здесь слишком долго… Как же захотелось коснуться этой грани хоть на миг. Кажется, я даже сделала шаг вперёд.

Зов из-за грани, полный тоски, ведёт каждого из нас. Кто-то улавливает его отчётливее, кто-то тише, но нет ни одного человека, которому бы хоть на миг не послышался этот зов.

Аврелий крепко обнял меня крылом за плечи, останавливая. Он как никто понимал, что я сейчас испытываю. И я не сомневалась, что ангел не даст мне натворить глупостей, отвернулась и закрыла глаза, глубоко вдыхая свежий воздух, успокаивая сердце. Я осознавала, что не нужно торопиться. Аврелий понимал тоску, которая манит туда людей, и знал, как действовать. Сколько он сам простоял на этой грани, бесконечно открывая коридор перехода для немногих, кому позволено миновать бюрократию? Отводя тех, кто рвался в мир-за-гранью по глупости и слабости. Закрывая переход для тех, кому суждены века очищения и служения в раю или в аду. Аврелий провел неисчислимое время на грани, зная, что ему туда вход навсегда закрыт. Не для ангелов – для людей предназначалась эта обитель и колыбель, из которой вышли все люди. Ангелы – лишь духи на службе у этого мира, и им было недоступно многое, чем обладали люди.

Наконец я взяла себя в руки и отстранилась от Аврелия.

Мы спустились к воде и почти вплотную приблизились к девушке. Она оглянулась, но не удивилась и не испугалась. Эта девушка ждала нас упрямо, долго, не теряя надежды. Её глаза давно потеряли цвет, который имели при жизни, зрачок и радужка слились в одно и теперь напоминали обсидиановые зеркала. Нечто подобное я видела недавно, но не могла вспомнить, у кого именно.

Я впервые встретила человека, который стоял на грани. Судя по записи, девушка была мертва уже два года. Перед смертью она успела произнести последнее желание, и оно огненными строками легло на бланк заказа, направленного в отдел исполнения желаний. Там его взяла в работу Мечта, поскольку рядовой ангел-исполнитель не справился бы с таким сложным заданием.

Желание, как и многие другие, требовало ответа от второй стороны. На это закладывалось ровно два года. Похоже, именно столько времени сумела отвоевать Мечта. Срок истекал через два часа. И сейчас на бланке проявилось желание второй стороны.

– Тина, ты остаёшься здесь, – непререкаемым тоном заявил Аврелий. – Это моя работа. Держи пространство для мечты. Делать ничего не нужно, просто будь. Мне нужно будет вернуться тем же путём и не промахнуться пространством, поэтому не двигайся с места.

Я кивнула. Аврелий шагнул в никуда и исчез. Я осталась здесь, живая, в шаге от мира мёртвых, на грани, рядом с той, кто столько времени провела здесь в одиночестве, чтобы дождаться.

Мир-за-гранью – далёкое место, куда уходят люди после смерти, когда закончена бюрократическая волокита. Сначала души попадают в соответствующее подразделение Небесной канцелярии, где им назначается отработка по их мирским делам. Душе определяют срок и вид работ. Например, тысячу лет протирать книги на полках Всемирной библиотеки. Или играть на арфе, или вариться в котле, или подметать вечно падающие листья. По прошествии отведённого срока душа получает печать «отработано» и уходит в мир-за-гранью, куда нет хода ангелам, только людям. Душа за это время очищается и становится такой, как в самом начале, – светлой, яркой и незамутнённой. Были и такие, кто отправлялся в мир-за-гранью напрямую, если считалось, что они уже отработали своё в земной жизни.

О мире-за-гранью все, даже старшие ангелы, знали только обрывки легенд. Говорили, там живут седые старухи с пауками в волосах и вечно горят костры, у которых матери кормят грудью нерождённых детей. К миру-за-гранью ведёт множество мостов, но никогда не знаешь, какой из них настоящий. Там кометы падают на землю и обращаются кострами, мужчины мастерят луки и охотятся на небесных оленей, и живущие разом во всех мирах коты шныряют туда-сюда и ловят мышей и звёзды. Там бегают и смеются дети, там пахнет горькой черёмухой и дымом, и там все всегда счастливы. Когда душа является туда, она долго-предолго отдыхает, пока не наберётся достаточно сил, чтобы продолжить своё путешествие дальше, в новые рождения, в новые миры. И этот круг вечен.

Аврелий стоял перед запертой дверью, которая ему, как и любому ангелу, не была преградой. Он немного помедлил, хоть отлично понимал, что этого делать нельзя, и сквозь реальности шагнул в квартиру, потом в нужную комнату.

Эта комната мало чем отличалась от тысяч подобных, в которых ему довелось работать: тяжёлые шторы на окнах, смятое постельное бельё на кровати, а главное – запах, который ни с чем не спутать. Запах близкой смерти. Тёплый свет настенной лампы подчёркивал тёмно-бордовый цвет штор. Наверное, из окна можно было увидеть отблеск багровой луны, той, которая поднималась над рекой не так уж далеко отсюда.

Аврелий приблизился к постели и взглянул на умирающего. Глаза старика затягивала предсмертная пелена, из груди вырывалось хриплое дыхание. Рядом со стариком на стуле сидела пожилая женщина, у окна стояла женщина помоложе, наверняка дочь. Ангел осмотрелся. Случай был рядовой, проще некуда, естественная смерть. Оставалось несколько часов. Скорее всего, вот-вот появится стажёр. Если молодому хватит мозгов – а Аврелий очень надеялся, что хватит, – он спокойно слиняет и отчитается за выполненную работу.

Аврелий неосознанным жестом тронул пояс, но потом спохватился и отвёл руку. От привычки постоянно поправлять и проверять меч оказалось не так-то просто избавиться.

Он знал, что может увести за собой. Ему не требовался меч, часы или другие атрибуты. Достаточно было позвать за собой. В этом заключалось его призвание, его искра – уводить в мир-за-гранью.

Аврелий протянул ладонь через слои реальности. Спокойно, твёрдо, уверенно. Время замедлилось. Мутные глаза старика прояснились.

Умирающий увидел перед собой ангела. Ничего в нём не изобличало ангела смерти – обычная одежда, обычная, хоть и с флёром неземного, внешность. Крылья и те совсем затерялись в багровом полумраке комнаты. Ангел надел зелёные солнцезащитные очки и несколько секунд смотрел на старика через них. Потом снял и сказал:

– У тебя ещё три часа.

– Почему ты пришёл так рано? – выдохнул старик.

– Через два часа истекает время, отпущенное твоей любимой на границе миров. Я могу забрать тебя раньше и отвести к ней. Взамен ты отдашь час своей жизни. Или можешь дотянуть свои часы до конца, но вы уже не встретитесь. Выбирай.

Старик с трудом перевел взгляд на сидящую у кровати женщину.

– Ты знаешь, о ком я говорю, – беспощадно припечатал ангел. – Она загадала желание дождаться тебя любой ценой…

В его руке материализовалась жёлтая, сложенная вчетверо бумага.

– А до тебя дошло только сейчас, – закончил ангел.

– Я был молод… глуп…

– Ещё бы. Час жизни, и твоё желание будет исполнено.

– Неужели она меня ждёт… даже там? Несмотря ни на что?

– Ждёт.

Лежащий на смертном одре старый человек с внезапно помолодевшими глазами и молодой ангел с печатью безвременья на лице смотрели друг на друга. И вдруг Аврелий отступил, почти незаметно, на треть шага, а старик сделал попытку растянуть высохшие губы в ухмылке.

– Я дурак, ангел. Обыкновенный дурак. Что решит этот час, когда я потерял всё время. Надо было всего лишь прийти вовремя… Приходите вовремя…

Ангел протянул старику руку, и из тела ему навстречу поднялась сверкающая душа. Даже не понадобился меч – связь с телом разорвалась легко и быстро. Время, ставшее ничейным, горстью серебряной пыли опустилось в другую ладонь ангела.

– Привет.

Девушка быстро оборачивается на голос и откидывает волосы за спину. На её лице расцветает радость.

– Наконец-то ты пришёл!

Молодой мужчина садится рядом на бетонный парапет.

– Ты сомневалась?

Недостроенная набережная, союз бетона и камня. Тоненькая полоска песка, почти чёрная в наступающей ночи река. Противоположный берег не виден из-за темноты и дымного марева – в это время года нередки лесные пожары. Дымка висит в воздухе, и небо из-за неё приобретает багрово-потусторонний оттенок. Отсюда не видно города, не слышно его звуков. Нет ни растений, ни деревьев. Только строящиеся высотки и подъёмные краны проглядывают сквозь мглу. Только бетонные плиты и тишина, разве что слышно, как шумит река.

Она греет дыханием ладони, плотнее наматывает яркий шарф. Тепло вечеров в межсезонье обманчиво.

– Как дела? – интересуется он.

Она неопределённо пожимает плечами, мол, хорошо, и машинально произносит:

– А у тебя?

Он бросает в воду камешек, и по тёмной воде расходятся круги. С её щеки срывается слеза, расплывается пятном на сером парапете.

– Почему ты не пришёл раньше? – шепчет она.

– Что уже об этом говорить? – бормочет он. – Ведь сейчас всё хорошо…

– Да. – Вскинув голову, она встречается взглядом с восходящей над рекой огромной, алой от дыма луной. – И жизнь удалась, верно?

– Конечно, удалась, – отзывается он, глядя куда-то в сторону. – Жалеть не о чем. Как твоя семья?

– Нормально. Правда, я давно никого не видела. Но, думаю, оправились. А твоим, наверное, сейчас трудно.

– Ничего. Справятся.

Холодный ветер дует с реки, играет кучей песка, пытается сдвинуть строительный мусор. Здесь всегда ветрено. Он находит рукой её руку, совсем замёрзшую, и спрашивает:

– Сколько же ты ждала меня здесь?..

Она поворачивает голову и впервые смотрит ему в лицо. Он выдерживает взгляд, хоть это и сложно. У неё глаза – обсидиановые озёра. И у него тоже, хоть он об этом ещё не знает.

Она отвечает твёрдо, но чуть сдавленно:

– Всю жизнь. И ещё два года после, пока не умер и ты.

Несколько шагов, взмах крыльев, и мы снова вернулись в свой мир. Стояла глухая апрельская ночь, над рекой гулял пронизывающий ветер. Мы сели на землю, укрывшись от него за нагромождением строительного мусора и песка.

– Сигареты кончились, – пошарив в воздухе, бросил Аврелий.

– У меня одна осталась. Держи.

Мы молча выкурили одну сигарету на двоих. Вода у меня тоже имелась с собой в рюкзаке. А также аптечка, два скетчбука, дорожный набор красок, складной нож, запас перекуса, зубная щётка и ещё куча всего. В поле в компании ангелов с клатчем не ходят. Я ничего не спрашивала, ждала, пока Аврелий приведёт нервы в порядок. Выглядел он не лучшим образом.

– Мне пришлось самому забрать, – наконец сообщил он. – Душу деда этого.

– А где был ангел смерти? – осторожно спросила я.

– Они появляются минута в минуту, график сумасшедший. Время ещё не пришло, ему оставалась пара часов. Я забрал его раньше. Надеюсь, ты понимаешь, что об этом никому ни слова.

– Тебя же уволят за такое.

– Штрафом отделаюсь. Говорю же, график бешеный, клиент рутинный, если к нему стажёра приставили, он решит, что сам перепутал. Может, спустят на тормозах. Посмотрим.

– И это того стоило?

Я прекрасно знала, что в духе Аврелия сначала делать, а потом думать, но, на мой взгляд, этот случай переходил границу. Взять и распорядиться смертью человека, чтобы выполнить задание, – не просто нужный знак подкинуть. Это уже серьёзное вмешательство.

Аврелий обернулся ко мне: глаза сверкают, в пальцах зажат окурок.

– Он сам согласился. А она его два года прождала. Только вдумайся, два года! Не представляю, как ей это удалось, с кем она договорилась, как выбила у наших это время. В первый раз такое вижу. Её время заканчивалось. Опоздай он хоть на минуту, и всё.

Я плотнее запахнула куртку. Зубы стучали, хотя на самом деле было не так уж холодно. Отвернувшись от ангела, я уставилась на реку.

– Очень благородно с твоей стороны. С ума сойти можно.

Аврелий промолчал.

– Надо за расшифровку браться. Белла не смогла бы исполнить это желание. – Я впервые умышленно назвала Мечту по имени и заметила, как это прибило ангела, хоть он и постарался не показать. – Это не в её компетенции. Это работа для ангела смерти. Может, что-то, связанное с самоубийством?

– Нет. Так вопросы не решаются. Самоубийцы напрямую в другое подразделение идут, они бы не встретились.

– Быть может, ждать? – снова предположила я. – Чтобы у него было достаточно сил дождаться своего часа и встретиться с ней.

– К сожалению, ждать тоже не входило в её компетенцию. Всё гораздо проще.

Его голос был полон какой-то ядовитой горечи, сожаления, обиды. В одной фразе прозвучал целый коктейль эмоций.

Ангел встряхнул лист, взял ручку и написал в графе «Расшифровка»: «Быть вместе всегда».

Я проследила за ним. Встала и снова отвернулась, кутаясь в куртку. Ветер гонял мусор, и мне казалось, я чувствую запах дыма, горький и колючий, и всходит, всходит над рекой багровая луна… Во внутреннем кармане куртки я нащупала что-то твёрдое. Замёрзшими пальцами вытащила медальон, который отдала мне Белла, когда мы виделись в последний раз, вечером накануне её гибели. В который раз попробовала его открыть. Бесполезно.

– Тина, – услышала я за спиной голос Аврелия, – что случилось?

Я убрала медальон обратно. Глубоко вдохнула, выдохнула и ровным тоном ответила:

– Пошли отсюда. Исполнили желание, и хватит с нас.

Бродячие собаки завыли и залаяли на ангела.

Сумерки апреля

В апрельских сумерках заключена особая магия. Это время, которое никак нельзя упустить.

Представьте.

Пригородная трасса. Запах асфальта, мокрого от только что прошедшего дождя. Дорога и лужи на ней блестят в свете фар редко проезжающих машин. Все, кому надо в другой город, или уже уехали, или решили подождать до утра. Ветер по обочинам шелестит в сухом прошлогоднем бурьяне и голых деревьях, гоняет неизбежный мусор и песок, огибает редкие холмики грязного слежавшегося снега. Представьте зарево города, до которого вроде и рукой подать, но сейчас он кажется очень далёким и нереальным. Над ним небо ещё светлое, но уже зажигаются первые звёзды, звёзды-невидимки, теряющиеся в городских огнях. А если посмотреть в другую сторону, куда убегает ночная дорога с потрескавшимися полустёртыми полосами разметки, вы увидите совсем тёмное, уже ночное небо, и на нём поднимающуюся прямо из дороги, из последождевого тумана луну… нет, месяц. Тонкий, лежащий на боку молодой месяц над чёрными силуэтами деревьев и дорожных знаков. У него ещё не хватает сил, чтобы осветить землю, и он уступает первенство редким фарам и ещё более редким фонарям. В воздухе марево и прохлада на контрасте с дневным обманчивым теплом. Это апрель – месяц иллюзий, месяц невозможного, месяц соприкосновения миров, грустный и озорной, игривый и неприступный. Месяц, который пролетает мгновенно и не забывается никогда.

Взгляните.

По мокрой дороге, навстречу летящим, словно в замедленной съёмке, машинам идут двое. Он издали похож на студента-неформала: в чёрной одежде, рабочих берцах, с собранными в хвост длинными волосами. Но достаточно чуть приблизиться и заглянуть ему в глаза, чтобы убедиться в обманчивости первого впечатления и заметить крылья, которые сливаются с сумеречным полумраком. Она – с волосами до плеч, в джинсах и кожаной куртке, с усталым лицом. Кажется, что на нём, несмотря на молодость, лежит отпечаток не одной прожитой жизни. Оба идут не спеша, шаг в шаг, руки в карманах. Можно увидеть, как слои реальности накладываются один на другой, и не поймёшь, какой из них настоящий. То ли машины – не машины, а призраки, медленно проплывающие мимо, то ли идущие по дороге – всего лишь иллюзия, обман зрения, очередная шутка, подкинутая апрелем, которая исчезает от первого же резкого луча света.

Представьте всё это, вдохните аромат сгущающихся сумерек и мокрого асфальта, попробуйте на вкус капли первого дождя, прислушайтесь к разговору ветра с придорожными деревьями, к тихой беседе ангела и человека. Взгляните, наконец, на этот месяц, который уже поднялся чуть выше, и вы почувствуете магию апреля – времени, когда возможно всё.

Мы шли по границе миров ангелов и людей, не погружаясь ни в один из них. Машины проносились сквозь нас смазанными тенями, но я не замечала этого. Я дышала полной грудью, воздухом после первого дождя. Это успокаивало меня и возвращало в реальность. Слишком много миров, чересчур много эмоций, которые сложно упорядочить, с которыми надо как-то уживаться.

– Как будем отчитываться, не представляю, – сказала я. – Если бы хоть какого-то результата добились, а так…

– Придумаем что-то, не в первый раз, – отмахнулся Аврелий.

– Шеф завтра вызывает, давай уже придумывать.

– Да ладно, в крайнем случае, расскажем всё как есть. Думаешь, шефа легко перехитрить? Он нас насквозь видит.

– На что он рассчитывал, когда отправлял нас на это задание?! Я же ещё когда он меня в первый раз вызвал, прекрасно чувствовала, что это какая-то профанация. «Наша Мечта жива…» Зачем ему это? У вас ведь есть новая сотрудница, ну, фея, какая разница. Белла была… чудесной, но скажи мне, Аврелий, из-за какого-то другого сотрудника составляли вот так отдельное задание, ещё и по истечении стольких лет?

– При мне не помню такого.

– И я чем дальше, тем больше не представляю, что мне делать. Ещё и с тобой в паре. Понимаю, если бы с Лео, мы с ним лучше работаем вместе.

Чем больше я проговаривала вслух, тем больше казалось, что вот-вот что-то нащупаю, какую-то нить то ли правды, то ли реальности, за которую получится потянуть.

– Не нужна шефу Белла, – решительно сказала я. – Ему понадобилось что-то другое. Мы что-то должны были найти, понять… не знаю.

Мы помолчали. Где-то далеко, в пригородном посёлке, лаяли собаки, слышался стук колёс проходящего мимо поезда. Пахло мокрым асфальтом.

– Аврелий, я всё хотела спросить, да как-то не приходилось к слову. Почему ты ушёл из смерти?

– Это долгая история.

– Даже для сумерек апреля?

– Даже для них. Как-нибудь в другой раз. Но что точно – сотрудником смерти я был отличным. Здесь я так, посредственный исполнитель желаний, поэтому толку от меня в этих делах немного. Руководить могу, грамотно сформулировать для начальства тоже, но такое задание выполнить – не вижу как.

– Ну, не совсем посредственный, завотделом всё-таки, – усмехнулась я.

– Сама веришь, во что говоришь? Почему, думаешь, я начальник отдела? Да потому что другие сотрудники лучше работают в поле.

Мы рассмеялись. Над дорогой висел месяц, перекошенный, словно его подстрелил неумелый охотник.

– Давай посмотрим, – сказала я. – У нас есть три исполненных желания. Те, которые не успела отработать Белла. У меня создалось впечатление, что они идут… по нарастающей.

Мы остановились, сели на обочину дороги, я разложила листы с исполненными желаниями.

– Смотри, какие расшифровки. Сначала «я хочу, чтобы меня выслушали». Вроде бы ничего сложного, хотя с формулировкой не догадаешься. Лия, умница, выручила.

– Потом… «я хочу, чтобы он меня заметил».

Я вздохнула.

– Да. Это я догадалась. Ничего тут сложного нет.

– Ничего сложного? Разгадать желание призрака, да ещё и исполнить, соединить миры… Ты молодец, Тина. Я бы не справился.

– Спасибо. И… нет, не могу, Аврелий. Не могу этого читать. Для меня это слишком.

– «Быть вместе всегда». Последнее желание перед смертью.

– Белла не могла этого исполнить, ведь желание прилетело из мира мёртвых, с границы миров. Нужно было, чтобы его подтвердил второй человек. И ты посмотри, какие формулировки, все три. Они рассчитаны на других людей.

– На скидывание ответственности. Наши любимые.

Я отвернулась. Едва уловимая морось ложилась на щёки, губы, ресницы.

– И что? Что с того? Пусть скидывание ответственности. Мы люди, а не роботы. И не ангелы. Мы формулируем как умеем. На то и существует ваш отдел. Знаешь, если бы люди умели идеально составлять желания сами, то, наверное, сами бы их и исполняли, а вас бы всех уволили.

– Тина, чего ты завелась…

Я так резко вскочила на ноги, что аж голова закружилась.

– Чего завелась? Да потому что надоело это постоянное противопоставление. Вы, мудрые ангелы, и мы, ничего не соображающие люди!

– Ты же работаешь с нами, сама всё понимаешь…

– Лучше всего я за это время поняла, что нужно чётко соблюдать дистанцию, о чём нам всегда и твердили. Вам никогда не понять людей до конца.

– Поэтому нам и нужны творцы. Тина, я на людей насмотрелся – на сто твоих жизней вперёд хватит. Да, я их… вас не понимаю! Есть вещи, которые у меня в голове не укладываются и не уложатся, надеюсь, никогда! Порой мне кажется, что ты даже не знаешь, что происходит в вашем мире!

– Я знаю, что происходит в мире! – парировала я. – И у меня есть выбор: впасть в депрессию и озлобиться на весь мир или делать его лучше понемногу, как могу. Несправедливо обвинять меня во всём, что творится вокруг. Один человек не может нести ответственность за всё. И да, иногда не делать лучше, чем делать. Иногда ценнее промолчать. Не плодить сущностей без надобности. А обвинять меня не надо.

Мы помолчали. Вот, пожалуйста. Один шаг в сторону, одно лишнее слово – и от нас можно костры разводить. О какой нормальной работе могла идти речь? Я решила завтра же попросить Христиана Сергеевича поставить меня в пару с Лео. Или ещё с кем-то. Ничего мы с Аврелием не добьёмся, достижением будет, если не убьём друг друга ненароком. Слишком много накопилось между нами за все эти годы, за все эти жизни, слишком много эмоций, которые мешали работе.

Сложно быть человеком. Куда проще – идеальным ангелом, средоточием света, вершителем справедливости. Но, ослеплённые собственным светом, они не замечают того, что людям нужно на самом деле. Им приходится погружаться в человеческие страсти, в боль, в радость, в смерть. В любовь. Каждый из них несёт на себе свои шрамы. Каждый стремится по-настоящему понять нас, людей. И даже если есть вещи, недоступные их пониманию, они всё равно верят в нас и любят нас. Это их профессиональные обязанности, и невозможно представить, как бывает сложно их исполнять. Вера – это наша ответственность. Вот только мы привыкли скидывать ответственность друг на друга, а потом ещё и на небесные силы. Они не всемогущие, как бы нам того ни хотелось. А мы, люди, – не дети, не слепые щенята, которых надо постоянно направлять. Они держат курс на то, чтобы стать не наставниками, а партнёрами. Но и мы должны желать того же. Если хотя бы шаг, один-единственный шаг мы сделаем навстречу друг другу, у мира появится шанс. У всех нас.

Я собрала бумаги с асфальта.

– Всё, Аврелий. На сегодня с меня достаточно.

Руки дрожали, и я выронила один лист. Ангел поднял его и подал мне, случайно коснувшись моих пальцев. Действительно случайно, но и этого хватило, чтобы снова разбушевались эмоции.

– Тина, прости. Меня совсем не туда понесло.

– Ты тоже прости. Ляпнула, не подумав. Я и вправду ни черта не разбираюсь в вашей работе. Я не справляюсь с этим всем, просто не справляюсь…

Я приложила руку ко лбу. Листы снова рассыпались, но мы не обратили на это внимания.

– Тина, ты замечательная.

– Нет, ничего подобного, я не такая, я не…

И тут Аврелий поцеловал меня. Честное слово, сегодня для полного набора не хватало только этого.

Поцелуй ангела не походил ни на что, это глоток чистой родниковой воды, это луч света сквозь затянутое тучами небо, это… Я вздохнула, на миг перевела дух и снова окунулась в поцелуй, словно в омут, на дне которого сверкает чешуя древних рыб без названия, на дне которого залежи космической пыли с первого дня творения. Омут, глубокий, как бездна ада, как безымянные провалы меж звёздами, как глаза Аврелия, когда он слегка отстранился и посмотрел на меня.

Сердце бешено колотилось. Мимо нас проносились призраки машин, фары слепили даже через слои реальности, подстреленный месяц висел над дорогой, зацепившись одним рогом за небо. Пахло надвигающимся дождём.

– Тина, всё хорошо?

Нет. Нет, чёрт бы тебя побрал, ничего не хорошо, и хорошо уже не будет! Если бы я могла отмотать время на несколько минут назад, если бы могла что-то изменить… то ничего бы менять не стала. Сейчас мне хотя бы есть что вспомнить.

– Да.

Тишина. Тишина апрельских сумерек. Времени, когда возможно всё.

Для меня это было слишком. Я взглянула в глаза ангела ещё раз и сделала шаг назад, в темноту, сквозь отбойник на обочине дороги. Ощущала себя вывернутой наизнанку, словно за этот день меня раздробили на атомы и рассмотрели под микроскопом. Мне срочно требовалось собрать себя заново.

Сделав ещё шаг вслепую, я почувствовала, как легко, но ощутимо преодолела границу очередного мира. Я видела ангела, а он меня уже нет.

В этот мир ему не было хода.

Я шла, под ногами шелестела прошлогодняя трава, высокие стебли щекотали ладони. Летела в тумане воронья тень. Болото просыпалось от зимнего сна: туман и хмарь, да серые силуэты вокруг. Деревья – чёрными росчерками пера. Первая зелёная травка на кочках потеряла привычную яркость в звёздном свете.

Есть в мире те, кто древнее людей, древнее ангелов, древнее самой любви. Даже если всё исчезнет, земля останется.

Я чувствовала, что нужно найти опору. Все эти дни раздёргали меня, слишком много поднялось из глубин души и памяти. Слишком много боли, несбывшегося, забытого – и всё это, умноженное на не одну прожитую жизнь. Страшная усталость навалилась на меня, хотелось упасть, уснуть и проснуться через тысячу лет, свежей и обновлённой.

Этот мир – на границе городских огней и тёмного леса. Он не принадлежал ни ангелам, ни призракам, ни тем более людям. Он укрыл меня холодными туманами, пропитал запахом гари, запутал следами зверей – живущих, вымерших и будущих. Чьи-то громадные руки, морщинистые и шершавые, качали меня в этой хмарной ночной колыбели. Болото дышало, жило, ворочалось.

– Дедушка-дедушка, скажи, как мне быть?

У него глаза цвета болотной мглы и шумное дыхание, способное сдуть с лица земли город, но не потревожить бабочку.

«Иди, внученька, возьму на руки…»

Болото укутало меня мхом, напоило водой из подземных источников. Рёлки – островки редколесья – пригласили немного отдохнуть. Отсюда я не видела даже огней города. Легла в прошлогоднюю листву и грязь, и пусть просыпающиеся от зимнего сна пауки плетут сети из моих волос. Надо мной возвышалось небо, звёздный шатёр – избитое сравнение, но до тех пор, пока не увидишь воочию. В городе никогда не бывает такой россыпи серых бриллиантов, муки, просеянной проворной стряпухой в космосе. Я протянула руку в это небо, и оно начало падать мне навстречу. Или это я летела в перевёрнутую глубину?

– Дедушка-дедушка, что делать мне со своей любовью?

А имело ли это сейчас значение? Так ли это было важно, как мы привыкли думать? Здесь, на глубине неба, на дне болота, в земле и грязи, в шелесте паучьих лапок, всё виделось яснее ясного. Всё встало на свои места, как будто и не могло быть иначе. Я понимала, что когда встану, отряхну паутину и труху с ладоней, расчешу спутанные волосы, выйду снова в молодые, знакомые мне миры, ощущение «я всё знаю» исчезнет. Оно и сейчас-то существует где-то на окраине сознания, дыхание интуиции, не облекаемое в слова. Несколько шагов в мир людей – и всё. Останется только воспоминание-ощущение. Но и этого оказалось достаточно. И вот эта дикая уверенность придала мне сил. Я села. К глазам подступили слёзы: все невыплаканные за эти годы, столетия, чёрт знает, сколько их.

– Дедушка-дедушка, помоги, родной…

Суровая шершавая ладонь огладила мои волосы. Я крепко зажмурилась, и слёзы вместе со вздохом, со всхлипом, с криком наконец-то прорвались. Я плакала из-за всего: из-за стольких лет молчания, с того самого дня, как ушла в свою первую жизнь, из-за слишком рано расцепленных рук, из-за не сказанных вовремя слов, из-за всей боли, что мне приходилось переносить. Я была творцом реальности, я должна быть сильной, я должна давать людям счастье, надежду, радость, я должна всегда улыбаться, я должна, я должна, я должна… Из-за каждого упущенного взгляда при случайной встрече, из-за безупречного профессионализма и этики, из-за того дня, когда меня буквально спас Лео, хорошенько напоив ромом в Кафе остановившихся часов. Из-за того, что мне всегда, всегда приходилось разрываться между мирами, между обязанностями, из-за памяти, которая то становилась чересчур хорошей, то, напротив, исчезала полностью, оставляя лишь странное послевкусие и тоску, которую не объяснишь никому. Её и себе-то не объяснить.

Я вскинула голову и завыла бродячим псом, голодным койотом. Я плакала, я рыдала, я проклинала и ненавидела все миры, которые знала, которые нас учили любить. Если бы я могла, то, наверное, разлетелась бы на миллионы частиц, на серые звёзды, которые смешались бы с теми, что мерцали на небосводе. Но дед-болото крепко держал меня в ладонях, не давая рассыпаться.

Слёзы закончились, и я просто сидела на земле и сухими глазами смотрела в болотную хмарь. Сначала подумалось: сколько я уже сегодня брожу по мирам, сколько времени пройдёт, когда я вернусь домой?.. Потом захотелось курить, но последнюю сигарету я отдала ангелу. Вот и ангел вспомнился. И я снова заплакала. Тихо и горько, потому что об этом не имело смысла плакать во весь голос, не имело смысла кидаться проклятиями и обвинениями в пустоту, здесь никакая пустота не поможет.

«Есть ли твоя правда, внученька?»

– Есть, дедушка. Да что с неё толку, она давно травой поросла, ту траву заяц съел, а кости того зайца сожгло палящее солнце.

«Не скажи, внученька. Не бывает так с правдой. А если её при себе постоянно держать, недолго и разума лишиться. Не дело душе с камнями ходить».

У меня была моя правда. Нелепая, странная, нелогичная. Против законов этих миров, абсурд, бессмыслица. Детская сказка перед сном, никому не нужная зарисовка на полях. Самое банальное, что только можно придумать, самый старый сюжет, родившийся с первыми людьми. Об этом написаны тысячи книг, и вроде бы уже всё сказано, и все эти истории уже вызывают только усмешки… до тех пор, пока не попадёшь в такую историю сам.

Да, у меня была моя правда. И я страшно боялась её раскрыть. Потому что если ответом будет тишина, это станет последней каплей, я просто не переживу. Я и так застыла на грани. Но даже если услышу ответ, даже если он окажется таким, как мне хотелось, что дальше? Разные миры, разные жизни, всё слишком разное. Дальше снова одна пустота. Куда ни глянь – пустота.

«И, в конце концов, – прорвался сквозь жизни и болотную хмарь возмущённый голос современного человека, – почему опять я должна быть первой? Почему я?»

Аврелий всё ещё стоял и смотрел в темноту, когда из болота вылезло Хтонь.

– Здорово, – поприветствовало Хтонь.

– Ну, здорово, – ответил ангел.

– Твоя что ли? – Заросшим илом пальцем Хтонь указало куда-то в темень, подразумевая исчезнувшую девушку.

– Да… нет.

– Не определился, значит.

– Твоё какое дело? Закурить будет?

– Ага. Если огонёк дашь.

Хтонь достало грязную пачку сигарет. Аврелий зажёг огонёк щелчком пальцев.

– Хорошая вещь, – одобрил ангел после пары затяжек. – Откуда?

– У рыбака одного стырил. Он вон там, за пятой рёлкой отсюда дрыхнет.

На помятом отбойнике у обочины дороги сидели двое: уставший ангел и древнее Хтонь. Первый напоминал сына маминой подруги, которого жизнь изрядно потрепала и выбросила на эту обочину, оставив, впрочем, немного лоска для настроения. Второй не был похож ни на что вообще. Но если угодно, включите фантазию и представьте старого бомжа, которого хорошенько изваляли в грязи, потом прокатили по скошенному сену, произвольно облепили илом, воткнули куда попало ветки, побрызгали духами с запахом болотных сапог, а сверху нацепили красную вязаную шапочку.

На всё это смотрел месяц, перекошенный сильнее прежнего.

– Что, молодёжь, нет сюды ходу, да? – съехидничало Хтонь.

– Ты кого молодёжью назвал?

– А мне всё одно. Вы-то появились незадолго до людей, а то и позже. А нам что люди, что не люди, живём себе и живём. Люди – это не весь мир.

– Взяли бы к себе на полставки, что ли, – мрачно пошутил ангел. – Ты знаешь, люди нас так заколебали уже, никаких сил нет с ними.

– Куда тебе, – буркнуло Хтонь. – Тебя вон первый же охотник за аиста примет и палить начнёт. Но это ладно. У нас тут всё устроено, всё отлажено, знай присматривай. Главное, не вмешиваться. Даже если пожар случится, горельник травой порастёт, через год никто и не узнает.

– Это я умею.

– Да прям уж. Чтоб ангел и не вмешивался? Это ж ваша работа. Погодь, ты из смерти, что ли?

– Был когда-то. Сейчас нет.

– А. Ну вот и я о том же. У нас так нельзя, чтоб сначала в одно, потом в другое. У нас просто живёшь и делаешь.

– И не скучно тебе так? Просто жить?

– Да как тебе сказать. У нас о таком не думают. Ну, не без хулиганства, конечно, бывает. Особо если молодой водяной: то сеть рыбаку запутает, то задницу костром подпалит, то лишнего зайчонка из болота спасёт. Вот скажи, что ему этот зайчонок? Ан нет, спасает. Хотя потом проходит это. Сигареты вон тырим, это непременно. По мелочи всё. Однажды человек в болоте утонул, забрёл не туда, так кто-то из ваших прилетел, душу забрал, как полагается, и давай орать на наших. Не следите, орёт, за своими подведомственными, народ губите почём зря. Делать мне больше нехрен, говорит, как по болотам тут шастать. Сложно, что ли, помочь? А водяные сидят, смотрят на него и пузырями булькают. А чего он, скажи мне, потащился в это болото, человек-то? Не знаешь, как ходить, – не суйся. А если уж сунулся, так на себя пеняй. Правильно я говорю?

– Не знаю.

– В общем, поорал ваш, поорал и убрался. С душой этой. Мне потом шапку вот подогнали с того утопленника. – Хтонь потыкало пальцем в макушку. – Так что всякое бывает.

– Бывает…

Из соседней деревеньки слышался лай собак, гулким эхом разносился по окрестностям. Далеко-далеко тысячами огней сиял город. По ту сторону дороги проносился поезд – запоздалый товарняк. Всё ниже скатывался по небу подстреленный месяц. Хтонь и ангел молча сидели на перекрёстке миров сказок, теней и призраков. Позади них дышало и жило своей древней и таинственной жизнью бескрайнее болото.

Это апрель…

Из этого мира ведьма всегда возвращается с дарами. Россыпь осенних листьев, улыбка в глазах, горсть крапивных волокон, чтобы прясть нитки тёмными вечерами и вплетать в них песни и звёзды.

Из пушистого ягеля прорастают капельки заката – кисло-терпкая клюква умывается белым инеем. Лакомство скорой зимы бархатными губами собирает олень.

За сто и ещё столько же полётов стрелы ведьма раскладывает летние запасы. Травы по коробочкам, камни по баночкам, слова по листочкам. Олень вскидывает голову, вспугнутый резким звуком, ведьма поёт тихую размеренную песнь, и он, умиротворённый, возвращается к еде.

Она свивает в пальцах крапивную нить, душе её неспокойно, душа бродит где-то в мокрых мшистых лесах. Олень потирает рога о берёзу, оставляя на коре задиры, ведьма поглаживает предплечье, чувствуя тёплую щекотку.

Она выходит из дома в мир людей, перебирает в кармашке кремни и яшмы. В каждом камне – чьё-то откровение, чья-то улыбка, чьё-то молчание. Он бродит по мхам и папоротникам, мечтая однажды собрать клюквенное ожерелье для той, что живёт за сто и ещё столько же полётов стрелы.

Признание

На следующий день я явилась в офис Небесной канцелярии, полная решимости выложить Христиану Сергеевичу всё как есть. Уложив дочь, почти до утра я накидывала отчёт и потом не могла уснуть. Чувствовала себя отвратительно. Мой мир, который я спокойно и обстоятельно выстраивала несколько лет, мир, который я, чёрт побери, заслужила, снова летел в пропасть. Я злилась на себя за то, что согласилась на эту работу. Злилась на руководство за то, что не оставили меня в покое хотя бы на эту жизнь, как я просила. На Аврелия за то, что… проще сказать, за что я на него не злилась. Уж не знаю, как у него закончился вчерашний вечер, я его больше не видела. Из принципа сама хтоническими путями добралась до дома – даже вернулась вовремя – и свернула петлю времени, что тоже отняло силы.

Пора было заканчивать с этим заданием.

Едва я шагнула в приёмную, Гарик сказал:

– Проходите, Алевтина. Христиан Сергеевич попросил, чтобы вы подождали в кабинете.

Я прошла. В кабинете уже оказался Лео – сидел в своём любимом кресле. И Аврелий – стоял у окна.

– Привет, – поздоровалась я и положила отчёт на стол шефа.

– Это что? – спросил Аврелий, подходя и приглядываясь.

– Отчёт.

– Мы же договаривались…

– Я с тобой ни о чём не договаривалась. Не переживай, отчёт мой личный. Про свои косяки сам расскажешь. Подставлять не буду. Но и идти у тебя на поводу тоже.

– Что случилось? – поинтересовался Лео. – Тина, ты сегодня хоть спала?

– Нет. Да, Леонард, у меня есть серьёзные подозрения, что ты тоже приложил руку к этому идиотскому заданию.

– Тина, ты с цепи сорвалась? – спросил Лео.

– Ещё нет. Но не советую находиться рядом, когда сорвусь.

Ангелы переглянулись. Аврелий предложил:

– Тина, давай всё спокойно обсудим.

– Что здесь обсуждать? Задание заведомо невыполнимое. Информации недостаточно. Мечта мертва. Белла мертва, Аврелий! – с нажимом произнесла я. – Ты превосходно это знаешь. Как знаешь, и что…

– Тина! – предупреждающим тоном перебил он.

– …что ты сам виноват в её смерти! – мстительно закончила я.

В кабинете воцарилась тишина. О присутствии Леонарда мы забыли. Аврелий замер изваянием, но я чувствовала, чего ему стоит сдержаться. Возможно, я хватила через край, но мне надоело, просто надоело. Довольно недосказанности, довольно делать вид, что всё хорошо, хватит с меня имитации бурной деятельности.

Три желания. Мы сумели максимально профессионально исполнить и расшифровать их. От разных сущностей, из разных миров. Белла всегда была такой: брала на себя самые сложные, несбыточные, сумасшедшие желания. И на чём же она прогорела? На невозможном. Никто не знает, что это было, она не предоставила ни бланк, ни расшифровку. Ничего.

Я помню, как старалась создать пространство для исполнения этой мечты. Пахло черёмухой, пахло черёмухой… Я шла по городу, я искала, пыталась почувствовать, пыталась понять… Это был вызов для меня. Но я проиграла тоже, так и не сумела разобраться, как, для чего, для кого создавать это пространство.

И только сейчас, глядя на Аврелия, сопоставляя детали, я нащупала нить. Каково это – когда твои мечты сбываются у других? Более того, когда сам их исполняешь. Когда умеешь делать всё, выворачивать душу наизнанку ради других, но не можешь сделать хотя бы шаг ради себя, к своей мечте.

– Невозможно… – прошептала я.

Он отступил на полшага.

– Это ты… – срывающимся голосом проговорила я, – ты подал заявку на исполнение желания… признайся.

Аврелий покачал головой.

– Ты ошибаешься.

– Она… она любила тебя. Она пошла бы на это. Ради тебя.

– Нет. – Он старался говорить спокойно, но я улавливала прорезающееся в его голосе холодное бешенство. – Тебя это не касается.

– А что меня касается тогда? – бросила я ему в лицо. Он отступил ещё на шаг.

– Эй, – осторожно подал голос Лео, – хватит вам.

Но было уже поздно. Словно дала трещину плотина, которая сдерживала нас всё это неизмеримое время. Мы стояли посреди кабинета Христиана Сергеевича и смотрели друг на друга почти с ненавистью.

– Признайся хотя бы сейчас! – рявкнула я. – Выскажи своё желание!

– Ты прекрасно знаешь, что желания ангелов исполнять сложнее всего, – с демонстративным спокойствием сказал Аврелий, продолжая держать дистанцию. – Практически невозможно. И свою лучшую сотрудницу я бы не стал подставлять. Я заявку не подавал. Это ты не справилась с пространством. Ты непрофессионально себя повела. Ты подвела её.

Лучше бы он дал мне пощёчину. Второй раз за какие-то сутки я ощутила, как слёзы закипают в глазах. А ведь я когда-то пообещала себе больше не плакать в Небесной канцелярии, после всего, что мне довелось увидеть и пережить.

– Аврелий! – Леонард поднялся с места. – Думай, что говоришь, кретин!

Я сглотнула ком в горле и произнесла, тихо и отчётливо:

– Провались ты в бездну.

– Иди к чёрту, – парировал Аврелий.

– Ты трус! Тебе никогда не хватало смелости…

– Посмотри на себя! Ты только и умеешь, что виноватых искать!

– Что здесь происходит? Что за детский сад?!

С безоблачного потолка раздался грохот. В следующий миг на нас обрушился ливень. Аврелий инстинктивно закрылся крыльями. Я отскочила на шаг и прикрыла голову руками. Лило ещё несколько секунд, и я не видела ничего вокруг. Потом ливень вмиг прекратился, и я увидела, что шеф стоит, вытянув руку, и играючи удерживает в воздухе громадный водяной шар. Мы и не заметили, когда он вошёл.

– Детский сад, – повторил он. – Успокоились? Или ещё душ устроить?

Мы молчали. Сердце колотилось, горло перехватывало. Не дождавшись ответа, шеф резко выбросил руку влево, и шар обрушился водопадом за окно. Ковёр, пол, Леонард – всё осталось полностью сухим, только мы с Аврелием насквозь промокли. Нас Христиан Сергеевич не пожалел.

Он прошагал к своему столу и сел.

Я развернулась и бросилась прочь из кабинета. В дверях столкнулась с Гариком, который нёс ворох какой-то сверкающей ерунды. Ерунда, естественно, рассыпалась, Гарик, естественно, поднял шум, но я уже ничего не слышала и не желала слышать, мне хотелось только убраться отсюда подальше.

Я бежала и бежала через анфилады, через коридоры и дверные проёмы без дверей. Обессилев, остановилась в зале без крыши, между обшарпанными и обломанными колоннами. Мраморный пол крошился, из трещин пророс невнятный мох и репей. Я опустилась на пол, прислонилась к колонне и зарыдала, обхватив руками колени. Плакала и плакала, вытирала нос и глаза и без того промокшим рукавом рубашки. Меня трясло наполовину от эмоций, наполовину от холода после ливня.

Услышав шаги за спиной, я не обернулась.

– Тина, Тинусь… ты чего? Тиночка…

Меня обняли за плечи, и я уловила аромат клубничной жвачки и фруктовых духов. Проморгавшись от слёз, по инерции продолжала всхлипывать и прерывисто дышать, но истерика уже отступала.

– Катюша?

– Я уже давно Кэт, а не Катюша!

– Прости… Кэт.

– Тиночка, ты из-за этих вон что ли? – Она неопределённо кивнула в сторону офисов. – Плюнь ты на них, они того не стоят!

Дочка Христиана Сергеевича смотрела на меня с жалостью. Шикарные ресницы обрамляли её огромные глазищи, на лице пестрели веснушки, нос был слегка вздёрнут. Она оставалась всё такой же худенькой, но вместо косичек, с которыми я её помнила, носила крашеное в чёрный каре с неровной чёлкой. На ногах красовались тяжёлые ботинки – не иначе, Лео подсуетился. Она была одета в чёрно-розовые полосатые гольфы, короткую юбку с брутальным ремешком в заклёпках, на руке нарисована какая-то ерунда: не то татуировка, не то обычная наклейка. Я попыталась взять себя в руки. Не хватало ещё ребёнку такой пример подавать! Хотя какой она ребёнок? Выглядела на восемнадцать точно, а сколько ей на самом деле, я даже не пыталась прикидывать, в этой системе чёрт ногу сломит. Ещё и Кэт теперь извольте её называть. Когда они расти успевают?

– А ты разве не должна быть на воплощении? – спросила я.

– Тина, ты же меня не сдашь, правда? – забеспокоилась она. – Папа меня убьёт, если…

– Да брось ты. Ты же тоже не сдашь, что я тут реву.

– Я нашла способ приходить сюда во сне. Ну, я там, в мире людей, сплю, а сама здесь. Не каждый день, конечно, но иногда можно вырваться. Ой, Тинуся, представляешь, я там па-арнем родилась! – Она хихикнула, быстро оглянулась и понизила голос. – Прикинь, с этой их штуковиной жутко неудобно, особенно по утрам!

Я закрыла лицо руками, вытерла оставшиеся слёзы. Тоже оглянулась.

Метрах в четырёх от нас смущённо переминался с ноги на ногу пухлощёкий ангел в косухе, чёрной бандане с черепами, увешанный всевозможной металлической дребеденью.

– Привет, Мишка. – Я заставила себя улыбнуться. – Чего ты там стоишь, иди сюда.

Я сняла с себя рубашку и хорошенько выжала её, потом завязала вокруг пояса. Майка намокла тоже, но я надеялась, что быстро высохнет. Мишка подошёл и присел с нами, пошарил во внутренних карманах косухи и достал маленькую фляжку. Предложил мне.

– Держи. Согреешься.

– Я, если что, с ним не пью, не подумай, – поспешила оправдаться Катюша, то есть Кэт. – А то папа…

Я глотнула. У-ух!

– Это что такое? – спросила я после того, как откашлялась и вытерла выступившие уже от ядрёной смеси слёзы. Горло горело огнём. Однако питьё и вправду согревало.

– Как что? Контрабанда! – гордо приосанился Мишка. – На прошлой неделе выиграл. Только ты это… никому, ага?

– Да вы достали! – разозлилась я. – Того не сдай, про этого не скажи, я вам Гарик, что ли?! – Я снова приложилась к фляжке.

– Тина, всё, хватит. – Мишка отобрал у меня контрабандный товар. – Мало ли как на тебя подействует. Успокоилась немного и хватит.

Но я уже чувствовала, как на меня начинает действовать.

– Спасибо. Мишка, Кэт, с меня причитается. Правда. Мне уже лучше. Я вам, наверное, помешала, когда прибежала сюда, простите. Я пойду.

– Тина… – осторожно произнесла Кэт.

– Всё нормально, ничего я твоему папе не скажу. Ты уже совсем взрослая. А ты, – я ткнула пальцем в Мишку, и тот машинально попятился, – запомни: вот рядом с тобой сейчас стоит твоя любовь. Держи её крепко, делай всё для того, чтобы ей было хорошо. Сейчас вы влюблены друг в друга, и вам облака по колено, это понятно. Но когда настанут трудности – а они непременно настанут, – держитесь вместе. Злитесь, орите, посуду бейте, но будьте друг за друга всегда. Ваша любовь должна быть такой, чтобы выдержала всё, а иначе в ней нет смысла. А если ты её вдруг бросишь, когда будет сложнее всего, – я тебя найду и оторву голову. Всё понял?

– Да я и не… – начал оторопевший Мишка, но Кэт предупреждающе сжала его руку и приложила палец к губам. – Понял, – неуклюже закончил он.

– Тина, – снова подала голос Кэт, – ты бы ему лучше что-то подобное высказала.

– Ему? Я выскажу. Я так выскажу, что он перед концом света будет меня цитировать. – Тряхнув головой, я слегка пошатнулась и повела рукой в поисках опоры.

– Тина, ты неважно выглядишь, – встревоженно сказал Мишка. – Тебе домой не пора? Сколько ты уже здесь?

– Всё нормально. Просто резко встала. Увидимся, ребята.

– Давай-ка мы тебя проводим!

– Не надо.

Мишка и Кэт нерешительно переглянулись, но промолчали. Я развернулась и пошла. Чувствовала, как ноги немного заплетаются и кружится голова – и от дьявольского питья, и от долгого пребывания в Небесной канцелярии.

Я с треском распахнула дверь в офисные помещения, потом ещё одну дверь в приёмную шефа, потом дверь, ведущую в коридорчик до кабинета, и, наконец, дверь в сам кабинет. За моей спиной верещал Гарик, но я уже шла вперёд по натёртому до блеска полу и далее по мягкому ковру из шкуры неведомой вымершей твари. В кабинете ничего значительно не поменялось. Лео развалился всё в том же своём любимом кресле, Христиан Сергеевич сидел за столом и читал мой отчёт. Только Аврелий не бегал от меня по кабинету, а стоял у приоткрытого окна и курил в него, всё такой же мокрый.

Лео вытаращил на меня глаза. Христиан Сергеевич не по возрасту резко поднялся с места, но я направилась к Аврелию и с размаху затормозила в шаге от него. Аврелий присмотрелся ко мне и опустил руку с сигаретой, забыв затянуться. Я заговорила:

– Слушай меня. Слушай и запоминай на всю жизнь. Я тебя всегда любила, люблю и буду любить. С самого первого дня, как увидела тебя, и до того дня, когда погаснет последняя искра в недрах этого мира.

– Алевтина, тебе… – окликнул шеф.

Я отмахнулась.

– Но Мечта мертва. Мертва! Повтори это столько раз, сколько потребуется, напиши на зеркале, если тебе не стыдно в него смотреться. Ты прекрасно понимаешь, как и почему она погибла, и очень низко и мерзко с твоей стороны сваливать на меня ответственность. – Я на миг запнулась, к головокружению прибавилась боль, которая с каждым словом взрывалась в висках. – Я знать не хочу, кого ты любил на самом деле: её, меня, да хоть Леонарда…

– Тина! – рявкнул Леонард, подбежал ко мне, схватил за плечо и потянул за собой. – Не дури! Пошли отсюда, потом…

Я стряхнула его руку и продолжила:

– Наберись, наконец, смелости и скажи прямо! Мечты имеют свойство сбываться, даже твоя юная сотрудница уже знает об этом больше тебя самого!

– Ты что творишь?! – вышел из себя Аврелий. – Уходи отсюда, немедленно! – Он тоже протянул ко мне руку, но я отскочила на пару шагов и закончила: – А я не мечта, я – человек! У меня человеческие желания и эмоции, и я так больше не могу. Не могу жить на два мира. С меня хватит.

Голова болела уже совсем невыносимо. Я развернулась, отодвинула с пути оторопевшего Леонарда и прошагала к столу. Христиан Сергеевич ждал, скрестив руки на груди. Достала из кармана пропуск, положила его на стол. Взяла первый попавшийся лист и наскоро написала заявление по собственному.

– Было приятно сотрудничать, – припечатала я. – Всего хорошего.

И почувствовала, что теряю опору под ногами. Кабинет, лица, окна – всё поплыло перед глазами. Меня резко затошнило.

– Тинка! – сорвался с места Лео.

Уже падая, я успела заметить, как его опередил Аврелий. Отшвырнул окурок прямо на раритетный ковёр, вмиг оказался рядом и подхватил меня на руки.

– Врата открыть, срочно! – словно издалека послышался его голос.

Я попробовала запротестовать, мол, сама справлюсь, и одновременно прижалась щекой к его груди. Потом было ощущение полёта, невесомости, и я провалилась в беспамятство.

Кто-то гладил меня по руке. Уловив аромат клубники и сладостей, я разлепила веки. Кэт сидела рядом, держала мою руку и смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Пошевелившись, поняла, что лежу на диванчике в приёмной шефа, ощутила что-то знакомое и выяснила, что укрыта контрабандным плащом Аврелия. Сам он тоже оказался тут. Подперев голову рукой, сидел на полу в позе задолбавшегося ангела. Рядом с ним с виноватым, но в целом бодрым видом сидел Мишка. Чуть подальше я увидела Лию, она стояла с демократизатором наперевес и убийственно оценивающе смотрела на своего начальника, как будто примерялась. За секретарским столом Гарик шелестел документами.

В тишине раздался жизнерадостный, полный уверенности голос Леонарда:

– Это жесть, коллеги. Мы влипли.

– Вы непрофессионалы. Понабрали по объявлению! Вы способны только бумажки перекладывать и барельефы драить, да и там накосячите!

– Шеф… – попробовал вставить Аврелий.

– Мол-чать, пока тебя не спрашивают! Сигареты убрал! Михаил!

Мишка и Кэт всё-таки решили проследить за мной, поскольку чувствовали ответственность за моё непредсказуемое поведение после дьявольской бражки. Лия столкнулась с нами, когда шла к Христиану Сергеевичу с отчётом.

– Да, шеф… – пробухтел Мишка, глядя в пол.

– Я сказал один раз, что выпорю тебя, если увижу, что ты за Катериной ухлёстываешь, сопляк? Думаешь, пошутил?!

– Шеф, ну что вы так, при всех-то…

– Молчать! Месяц круглосуточного дежурства на Вратах без компенсации и выходных. А за то, что пост оставил сегодня, – штраф в тройном размере. Вопросы есть?

– Нет…

– Марш работать!

Мишка с понурым видом развернулся и ушёл. Я поклялась себе, что если только вернусь домой, первым делом пойду в лучший музыкальный магазин и куплю ему самую крутую электрогитару. Кэт, кстати, осталась за дверью. Видимо, семейные разборки шеф благоразумно решил не выносить на публику, да и ответить она, если надо, сможет так, что всех остальных за пояс заткнёт. Я готова была биться об заклад, что она поджидает Мишку у Врат, и никто ей ничего не сделает.

Тем временем Христиан Сергеевич продолжил:

– Аврелий! Ты что должен был делать? Твоя задача?

– Исполнять желания, – нехотя отозвался ангел. – В строгом соответствии с инструкцией.

– А ты что сделал?

Аврелий не ответил.

– Я даже перечислять это всё не хочу! Просто чудо, что вы остались живы! Так подставить творца! Засекреченные архивные документы, мир призраков, твою мать, Аврелий! Чем ты думал?! Я уже молчу про бесконечные косяки, когда ты то людям покажешься, то кучу времени в никуда спустишь. Ещё и в азартные игры режется с конкурентами! А за самоуправство не по профилю готовься отвечать.

– Шеф, я тоже виновата, – запротестовала я. – Мы же вместе…

– Молчите, Алевтина, до вас очередь дойдёт!

Я умолкла.

– Шеф, я должен был так поступить, – заявил Аврелий. – В Ведомстве смерти переживут. Поверьте опыту.

Наступила тишина. Христиан Сергеевич снял очки и испепеляющим взглядом уставился на Аврелия. Ангел не выдержал и опустил голову.

– Вот что, дорогой мой, – с тихим бешенством, чеканя каждое слово, произнёс шеф. – Своим опытом надо было щеголять до того, как демонстративно удостоверениями швыряться. Теперь будь добр знать своё место и соблюдать инструкцию. Леонард!

– Да, шеф! – бодро отозвался Лео.

– С тобой я потом ещё отдельно поговорю. Но уж я-то знаю, что ты всегда в курсе всего, что происходит. Вечно всех покрываешь, а с самого как с гуся вода! Раз уж ошиваешься тут и занимаешься чем угодно, только не основными обязанностями, так присматривай хотя бы за людьми.

– Есть!

– Ну-ну. Теперь Лия. К тебе, разумеется, претензий нет. Просто удивительно, как тебе удаётся профессионально работать и сохранять хладнокровие в таком… коллективе. Спасибо за отчёт. Следующие тоже, пожалуйста, передавай пока мне напрямую. Можешь идти.

– С вашего позволения, Христиан Сергеевич, я бы хотела остаться и помочь. Пожалуйста. – Лия взмахнула ресницами.

– Позволяю, – буркнул шеф. – Итак, теперь Тина. Алевтина Вениаминовна, поздравляю вас с зачислением в штат Небесной канцелярии. С отделом определимся позже.

У меня единственной оказалась привилегия не стоять, вытянувшись в струнку, а занять любимое кресло Леонарда. Я сидела на самом краешке, спрятав лицо в ладони, но теперь подняла голову.

– Нет… Христиан Сергеевич, простите, ради… всего, простите меня. Даже не уговаривайте. Мне надо домой. Мне очень, очень надо домой. У меня ребёнок… Я не могу.

– Тебя никто и не думает уговаривать. Тебя ставят перед фактом. Вот об этом я только что рассказывал ему. – Шеф ткнул пальцем в Аврелия. – Раньше надо было думать. Теперь всё. У меня появилась новая головная боль: как тебя провести официально, я же тебя должен к остальным душам отправить.

Мы с Аврелием на миг встретились взглядами и тут же посмотрели в разные стороны.

– Шеф, но ведь должен же быть какой-то способ! – воскликнул Лео. – Не может быть, чтобы никак…

– Может, – отрезал Христиан Сергеевич. – Тина, или ты немедленно пишешь заявление на вступление в штат, или я ничего не могу тебе обещать.

В кабинете снова воцарилась тишина.

– Я не буду писать никаких заявлений, – твёрдо сказала я.

Христиан Сергеевич развёл руками.

– Жаль. Очень, очень жаль. Силой тебя не потащу, что мог, то сделал.

– Тина, – окликнул меня Аврелий, – может быть, ты всё же подумаешь?

– Раньше надо было думать, – огрызнулась я, сама не до конца понимая, к чему относятся эти слова.

– Кхм. Разрешите доложить.

Мы обернулись на источник голоса. В дверях стоял Гарик с неизменной кипой бумаг. Вот только его тут не хватало!

– Докладывайте, Гарольд.

– Христиан Сергеевич, вы не закрыли дверь, и так вышло, что я слышал ваш разговор. Я бы хотел довести до вашего сведения, что прецеденты возвращения человека из мира ангелов в мир людей имели место, и они описаны. Записи хранятся в архиве. Разумеется, я не смогу сразу назвать их номера, но это возможно.

Чтобы я ещё когда-нибудь стала смеяться над Гариком…

– Шеф, разрешите, пожалуйста, – Лео подбежал к креслу и положил руку мне на плечо. – Дайте немного времени. Я помогу Тине, мы справимся, впервые в заварушке, что ли.

– Христиан Сергеевич, – снова подал голос Аврелий, – разрешите отдать распоряжение моей сотруднице. У Тины родные в мире людей, ведь можно немного подправить сознание…

Мгновенно закипев, я вскинула голову.

– Я тебе подправлю! Я тебе сейчас так подправлю…

– Тина, на время, только на время, пока мы всё не исправим… постараемся исправить, – быстро поправился Аврелий, заметив скептически наморщенный лоб шефа. – У нас есть возможность мягкого воздействия. Лия, да убери ты демократизатор подальше, он не понадобится. Лео, к тебе тоже есть просьба. – Леонард закивал, похоже, он и так всё понял. – Сможешь договориться с отделом хранителей? Самых толковых ребят пусть подберут, приставят к дочери Тины в дополнение к текущему. Скажи, по моей личной просьбе. Если надо, бумагу напишу, переработки оплачу из бюджета своего отдела.

– Разбежался! – возразил шеф. – Из личного премиального фонда оплачивать будешь.

– Хорошо, согласен. Тина, так что, ты не против?

Я только вздохнула и кивнула. Лео не убирал руку с моего плеча.

– Шеф? – настойчиво сказал Аврелий. – Разрешите?

– Какой покладистый стал, всегда бы так, – буркнул Христиан Сергеевич. – Распоряжайся.

– Лия, немедленно отправляйся к родным Алевтины. Вот тебе ключ. – Аврелий из воздуха извлёк изящный ключик. – Покопайся в сейфе напротив того, где вся амуниция. Разберёшься там, что взять, или у Пафнутия спроси. Самый мягкий инструмент подбери и не экономь. Всё, выполняй.

Лия кивнула, вручила Аврелию демократизатор и упорхнула.

– Шеф, я можно тоже… – Лео жестом указал на дверь.

– Вон, – процедил Христиан Сергеевич.

Лео встрепал мои волосы, на ходу хлопнул Аврелия по плечу и убежал. Гарик вышел вслед за ним.

– Так-с, голубчики мои. – Шеф оглядел нас с Аврелием. – Вы знаете о таких определениях, как субординация? Конфликт интересов? Разграничение личного и профессионального?

Мы молча уставились под ноги. На ковре красовалась отменная дыра – от окурка, брошенного Аврелием, начался небольшой пожар, который быстро ликвидировали. Но дыра осталась.

– Мы-то знаем, – сказал ангел, смахивая с демократизатора несуществующую пыль. Лия безупречно следила за оборудованием. – А вот вы о чём, интересно, думали, когда отправляли нас на такое задание? Если вы хотели безупречного следования инструкции, нужно было подбирать сотрудников, у которых нет личной заинтересованности.

Несмотря на внешнее спокойствие, от Аврелия можно было факелы поджигать. И что самое странное, Христиан Сергеевич не велел ему заткнуться и не учить начальство, а слушал, чуть прищурившись.

Обстановку разрядил звонок связи с приёмной, и шеф нажал кнопку.

– Христиан Сергеевич, к вам посетитель, – послышался голос Гарика.

– Кто?

– Представился как Степаныч… Колька Степаныч.

– Запускай. – Похоже, шеф обрадовался официальному поводу избавиться от нас.

Открылась дверь, и я, мягко говоря, удивилась. На пороге стоял мужичок в вязаной шапке, небритый, в грязных сапогах и куртке размера на два больше, чем надо. Я его знала. Степаныч был нашим местным бомжом. Тем самым, который засёк взлетающего от моего подъезда Аврелия. Ангел тоже, судя по всему, его узнал и выматерился вполголоса, ведь если шеф снова припомнит этот эпизод, то заведёт шарманку выговора ещё минут на десять.

– Степаныч!!! – закричала я так, что эхо отразилось от потолка. Пробежала через весь кабинет и бросилась ему на шею, и даже трёхдневный перегар меня не отпугнул. – Степаныч, миленький! Что ты тут делаешь? Как же я рада тебя видеть!

Я считала Степаныча хорошим, всегда то мелочь ему подкидывала, то стаканчик кофе покупала. Однажды он прогнал трёх здоровенных бродячих псов, которые облаяли мою дочку, когда та играла на площадке. В другой день поднял шум, когда кто-то попробовал взломать соседскую машину. На субботниках помогал жильцам, как-то раз приволок откуда-то старые шины и сделал из них клумбы. Да, хороший был Степаныч.

– О, Тинусик! – Казалось, он не сильно удивился. – А ты тута отколь?

– Ох, это долго объяснять. А ты откуда? Христиан Сергеевич… – Я оглянулась. Шеф сидел, подперев щёку рукой, и наблюдал за разворачивающейся сценой.

– А это наш гений креатива. – Шеф приложил к голове вторую ладонь, имея в виду не то связь гения с космосом, не то ирокез Леонарда. – Грант выиграл! По мне, так ерунда редкостная, но реализовать и отчитаться обязаны.