Миссия «Флобериума» – открывать звезды и дарить их людям, чтобы жизнь стала ярче
Книга издана в авторской редакции
© Б. Шапиро-Тулин, текст, 2023
© А. Кудрявцев, дизайн обложки, 2020
© ООО «Флобериум», 2023
© RUGRAM, 2023
МОИМ СЫНОВЬЯМ
АРТЁМУ И ДЕНИСУ
С ЛЮБОВЬЮ.
Вместо предисловия
И было лето.
И был день.
И была Барселона.
А еще был корабль, пришвартованный к пирсу.
И нагретый на солнце трап тоже был. По нему я ступил на берег, а затем впервые поднялся по ступеням припортовой площади.
В центре нее стоял памятник Колумбу, и мне показалось, что бронзовый авантюрист пытается отвадить меня от попытки проникнуть в этот город. Властно вытянув руку, он указывал мне в сторону, противоположную от Барселоны, то есть туда, где море сливалось с блеклым от жары небом.
Ступени, по которым вопреки призывам Колумба я все-таки поднялся, были отполированы подошвами, изготовленными в разных городах, странах, континентах и, может быть, даже в разные века и разные эпохи.
Но я не думал об этом.
Ступени вели меня в мир, разделенный на две неравные части.
Одна состояла из раскаленного асфальта, запыленных деревьев, ярких витрин, запахов уличных кофеен, автомобильных выхлопов и женских духов.
Другая, подымавшаяся в небеса по таинственной чешуе построек Гауди, была миром воспоминаний. Но воспоминания эти не были похожи на чередование едва различимых кадров затертой фотопленки. Нет. Они скорее складывались из тех эфемерных напластований, которые можно назвать памятью чувства. Той самой памятью, когда раз за разом возникает ощущение, что ты здесь уже когда-то был, но помнишь не эти дома и улицы, не эти мощенные каменными плитами подъемы и спуски, а помнишь восторг души или ее грусть, а может быть, даже и горечь, то есть все то, что однажды испытал в этих местах, и запомнил, и пронес через множество рождений, и вот снова тебе представилась возможность радостно узнать не этот измененный временем город, но себя самого, исчезнувшего когда-то отсюда, чтобы теперь появиться вновь.
Так бы, наверное, и длилось мое погружение в Барселону – не в ту, что была вокруг меня, а в другую, запрятанную где-то глубоко внутри, – если бы жара не сделалась в тот день совершенно невыносимой и я не толкнул бы дверь первой попавшейся лавки в робкой надежде на работающий кондиционер.
Лавка оказалась пустой и после ослепительного солнца полутемной. В углу в плетеном кресле покачивался важного вида толстый господин в джинсовых шортах и белоснежной рубашке с распахнутым воротом. У него были роскошные усы, закручивающиеся кверху на манер усов Сальвадора Дали, а из-под них торчал остаток сигары, которую он, видимо, недавно докурил и теперь просто перекатывал между губ, наслаждаясь вкусом табачного листа.
Господин приветливо кивнул и широким жестом показал на множество стеклянных витрин, расположенных по периметру. Они были подсвечены странными, отдающими синевой лампами, и оттого предметы, расставленные на полках, выглядели не то чтобы таинственно, но уж точно хранили внутри себя некую загадку. Очевидно, это было так и задумано, потому что за стеклянными витринами стояли разнообразные фигурки каких-то заморских идолов, медные подзорные трубы, старинные астролябии, хрустальные шары, известные как шары ясновидения, китайские гадательные книги, руны, нанесенные на поверхность различных материалов, и, конечно, бесчисленные колоды карт Таро – от современных в ярких упаковках до сохранившихся раритетов, помещенных в изящные шкатулки из ценных пород дерева, чье внутреннее пространство было устлано истлевшими остатками красного шелка или обито бордовым бархатом, устоявшим под натиском времени.
Я бродил вдоль этого великолепия, чувствуя спиной цепкий взгляд господина, продолжавшего покачиваться в кресле. Но когда я обошел все полки и вернулся к той, что меня почему-то заинтересовала больше других, хозяин лавки неожиданно оказался рядом. Он вопросительно смотрел то на меня, то на витрину, и мне ничего не оставалось, как указать на небольшой футляр, на котором были изображены четыре загадочных символа: монета с чьим-то профилем, чаша (так обычно изображали знаменитую чашу Грааля), посох странника и меч воина.
Это был, пожалуй, самый непритязательный предмет, почти незаметный среди той роскоши, что его окружала. К тому же он был задвинут в угол почти за край рамы, обрамлявшей стекло витрины, да и свет небольшой лампы едва дотягивался до этого удаленного места.
На самом деле, указав на этот футляр, я уже раздумывал, как мне вежливо от него отказаться. В мои планы не входило приобретение никаких экзотических предметов, да и с наличными, если честно, было негусто. Но, к моему удивлению, хозяин лавки не спешил открывать створки стеклянной витрины. Он продолжал жевать сигару и при этом внимательно и как-то чересчур оценивающе смотрел на меня. Пауза затягивалась, я начал переминаться с ноги на ногу и краем глаза пытался определить расстояние до входной двери. Увы, в тот момент, когда, по моему разумению, можно было наконец попрощаться и я приготовился произнести заученное «adios», толстяк вынул изо рта размочаленную сигару и сурово спросил:
– Спик инглиш?
Я мысленно собрал воедино все, что знал по-английски, и гордо ответил:
– Ес ай нот.
– Раша? – догадался толстяк.
– Москва, – ответил я.
После этого все сразу переменилось.
Буквально через минуту я обнаружил себя за небольшим столом, на котором стояли бутыль с вином, два бокала, коробка с ароматными сигарами, специальные ножницы к ним, пепельница и зажигалка, усыпанная блестящими камешками. Из этой зажигалки при нажатии на клавишу, то ли позолоченную, то ли действительно сделанную из благородного металла, гулко вырывалась длинная струя голубого огня, что и было неоднократно продемонстрировано, поскольку хозяин лавки раскурил очередную сигару. Я же сделать это не решился, несмотря на придвинутую ко мне коробку с загадочным названием «DIPLOMAT» на ее крышке. Едва сигара была раскурена, из какой-то незамеченной мной до сей поры двери показалась высокая тощая дама с лицом, на котором, словно на витрине, была выставлена дежурная улыбка. Дама поставила на стол блюдо с сухим печеньем, выглядевшем так же аскетично, как и она сама, после чего хозяин нетерпеливо махнул в ее сторону рукой, и мы снова остались одни.
До этого момента, точнее, до момента, пока мы не осушили по бокалу терпкого, слегка щекочущего язык вина, толстяк молча покачивался в своем кресле. Зато потом, когда бокалы вернулись в исходное положение, он осторожно отодвинул на край стола блюдо с печеньем, а на освободившееся место водрузил футляр, тот самый, что почему-то привлек мое внимание. Хозяин лавки провел рукой по его поверхности, словно стирая невидимую пыль, а затем бережно вынул из футляра колоду миниатюрных карт Таро и веером разложил ее перед собой.
Я заметил, что каждая карта имела по периметру целый ряд загадочных символов, но что они значат, спросить не решился.
Хозяин лавки с трудом перегнулся через стол, хлопнул меня по плечу, улыбнулся и сказал на ломаном русском.
– То, что сейчас положено на стол, это важно. Это есть пасьянс, но не так просто пасьянс, а пасьянс на сновидения. Я могу научить такому моего друга из Москвы.
Узнав, что я теперь друг, мне тоже захотелось хлопнуть его по плечу, но я сдержался и выдавил с трудом, как выдавливают из бутылки плотно пригнанную пробку:
– Зачем?
– Как «зачем»? – разволновался толстяк. – Разве сеньору не известно, что сны – это, как бы сказать, шифрованные приказы? Через них Владыка Вселенной управляет каждым из нас, а через наши поступки – еще и многими событиями, а такое значит, что и самой Историей.
Пока я обдумывал сказанное и решал, стоит ли мне управлять самой Историей или все-таки воздержаться от этой непростой миссии, он налил себе еще один бокал, подкрутил усы и добавил:
– Только во сне мы можем соединиться со всеми событиями, что происходят во Вселенной, потому как во сне каждый из нас – Вселенная.
«Приехали», – подумал я. А с другой стороны, на что еще я рассчитывал в лавке, уставленной старинными астролябиями и шарами ясновидения? За ее стенами жил своей жизнью город, в котором можно было любоваться на проходящих мимо красоток, потягивать капучино за столиком у магазина с местными сладостями или устроиться на одном из бульваров рядом с фонтаном, напоминающим огромный самовар, а устроившись там, наблюдать за уличными художниками, которые рисовали любопытных туристов, стилизуя полученные изображения под офорты Франциско Гойи, те самые, на которых сон разума порождал всевозможных чудовищ.
Но все это – девицы, кофе, фонтаны, уличные художники – осталось там, за стенами странной лавки. Здесь же, так вдруг показалось мне, пульсировала под светом синих ламп сама Вселенная, приоткрывая в своих глубинах огромное, как собор Гауди, древо с запрещенными плодами, около которого проводил свою рекламную акцию коварный змей. Он отвлекал внимание Адама и предлагал наивной и неискушенной в шопинге Еве («Не сомневайтесь, дамочка, все совершенно бесплатно!») отведать румяное яблоко из развешанного перед ней гламурного эксклюзива. А неподалеку от этого древа возникала вдруг гора Синай, и на ее склоне легендарный Моисей карабкался на вершину за священными скрижалями, а если всмотреться в колеблющееся пространство, то можно было разглядеть три креста, установленные на Голгофе, над которыми вспыхивали в свете множества солнц крылья ангелов, прозрачные, как крылья речных стрекоз, а где-то уже совсем в дальнем далеке проступали сквозь крабовидные туманности очертания секретных баз воинственных гуманоидов да завивалась в спираль космическая пыль, оставшаяся после самоубийственного взрыва очередной стареющей звезды, которая не желала уныло доживать свой век на положенную ей галактическую пенсию.
А еще я вдруг почувствовал, что поверх всего происходящего в странной лавке длилось бесконечное СЛОВО, в запредельном звучании которого рождалась вся эта вселенская драматургия, и мне стало смешно от того, что толстяк в белой рубашке, джинсовых шортах и с усами, закрученными кверху, предлагал мне не больше и не меньше, как присоединиться к ее таинственному сюжету…
Следующие несколько часов я провел запанибрата, во-первых, с сигарой из коробки «Diplomat» – у нее был восхитительный вкус; во-вторых, с луной и солнцем – толстяк учил меня, как отыскивать для нужного сновидения ночь, для чего требовалось совмещать лунный и солнечный календарь; потом я общался сам с собой, но не в зеркале, а при помощи странных символов, в которые надо было превратить дату моего рождения, потом…
Нет, наверное, нужды перечислять все сложности, возникающие при раскладе этого старинного пасьянса, как и все мудреные фразы, которыми время от времени сопровождал свой урок толстяк.
– Даже Библия, – говорил он, – перекидывая с руки на руку свою странную зажигалку, – даже Библия, мой московский друг, находится, как бы это сказать, под накидкой, нет, под покрывалом из сновидений.
Я пожимал плечами, поскольку ничего не знал о каких-то там библейских сновидениях. Но толстяк нахмурился и запальчиво, как будто я пытался ему возразить, потребовал немедленно прочесть 32-ю главу Книги Иова…
Когда спустя несколько часов я покинул лавку, мне показалось, что луна вместе с солнцем застряла у меня где-то меж глаз, потому что день был по-прежнему ярок и в то же самое время уже впустил в себя вечерние сумерки, давая возможность двум светилам встретиться на барселонском небосводе. Мысли в голове путались, я машинально прошагал по направлению к порту, отыскал причал, где стоял наш корабль, и, обжигая руки о нагретые солнцем поручни шаткого трапа, поднялся на палубу…
Тогда я еще не знал, что эту встречу с хозяином странной лавки я подробно опишу в книге «Сад сновидений», как не знал и того, что, возвратившись в Москву, я все-таки разыщу книгу пресловутого Иова, открою 32-ю главу и пойму, в чем пытался убедить меня любитель сигар в джинсовых шортах и белоснежной, распахнутой на груди рубашке.
С этого откровения Иова началось мое погружение в Библию.
Сны, которые стали мне сниться, хозяин лавки называл «щелью во времени». Это были «щели», где я болтался с праведником Ноем по огромным волнам разрушающегося мира, где вслед за Авраамом искал точки контакта с Творцом Вселенной, где вместе с пророком Самуилом выбирал царя, а попав в Иерусалим, следил, как исполняется приказ Соломона, мудрейшего из мудрых, по созданию особого тайника в недрах горы Мориа.
Текст, которым, проснувшись, я пробовал записать своё сновидение, вначале ощущался неким туманным сгустком, но потом, в течение дня, из бесформенной его массы начинали проступать цепляющиеся друг за друга фразы. Я набрасывал их на компьютере, искал соответствующие цитаты из Библии, да еще добавлял к ним мнения непримиримых оппонентов. И всё для того, чтобы мост, который я выстраивал между двумя берегами – вымыслом и реальностью, – имел бы прочный настил, надежные поручни и радующие глаз архитектурные украшения.
А уж в каком направлении двинется по этому мосту читатель, и какие сны ему будут после этого сниться, каждый волен решать сам за себя.
Операция «Спасение»
Глава первая
Молния потопа
Краска капала на бороду, мелкими брызгами покрывала лицо. Чтобы видеть, как она ложится на потолок, голову все время приходилось задирать кверху. Плечи и шея ныли от постоянного напряжения. Рука, державшая кисть, немела и отказывалась подчиняться. Тогда Микеланджело опускался на скрипящий настил лесов и закрывал глаза, но вместо спасительного провала в затемненную пустоту перед его внутренним взором продолжали бесконечной чередой возникать персонажи библейского потопа. Меняя друг друга, фигуры эти выплывали из какого-то запредельного пространства, беззвучно двигались по направлению к огромному ковчегу и, разбившись о его корму, бесследно исчезали в неподвижной воде.
Оттого что все это происходило в абсолютной тишине и фигуры людей, как в бесконечном калейдоскопе, были неотличимы друг от друга – скорее даже не фигуры, а некие плоские, лишенные признаков жизни силуэты, – Микеланджело становилось не по себе. Он открывал глаза, и взгляд его тотчас же натыкался на другой, уже готовый сюжет: седобородый старец, лежащий на полу, и трое его сыновей, стоящие над ним. Казалось, вся композиция парила в воздухе, непонятно какой силой удерживаясь почти в самом конце пустого еще плафона, примыкавшего к восточной стене Сикстинской капеллы.
Микеланджело потянулся к лежащей рядом с кувшином молока изрядно потрепанной, забрызганной краской Библии, открыл ее на странице, заложенной куском картона, и, с трудом сфокусировав на тексте глаза, в который раз прочел: «Ной начал возделывать землю, и насадил виноградник. И выпил он вина и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и выйдя рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду, и, положив ее на плечи свои, пошли задом, и покрыли наготу отца своего…»
Микеланджело почему-то был уверен, что написанная им фигура Ноя в точности соответствует внешности библейского персонажа. Вначале он, правда, раздумывал над тем, не придать ли облику старца свои собственные черты. Но потом от этой идеи отказался. Слишком разные темпераменты были у художника и у того, кого он так тщательно выписывал на потолке всю последнюю неделю. Вряд ли собственные клокочущие страсти могли стать основой для образа благочестивого Ноя, пусть даже разомлевшего от выпитого вина, изготовленного из сочных ягод виноградника, посаженного неподалеку.
Образ Ноя, не тот, который расположил он на потолке капеллы, а живой, полнокровный, давно уже будоражил воображение Микеланджело. Ему хотелось понять загадку этого человека, единственного, семью которого Господь избрал, чтобы дать начало новым поколениям. Он пытался найти в нем кроме благочестия и абсолютного подчинения Высшей Воле хоть какие-то ростки темперамента и страсти, но каждый раз натыкался на беспрекословное, практически слепое следование приказам голоса, звучавшего с небес.
Микеланджело казалось странным, что Ной не задавал никаких вопросов. Куда плыть? Сколько дней будет длиться потоп? Что делать дальше? Он словно был лишен главного качества человека, созданного по образу и подобию Божьему, – свободы воли. Но, возможно, все было наоборот – он сознательно сжал свою волю в кулак, задавил в себе проявление любых чувств, ибо как иначе пережить трагедию, которая развивалась на его глазах, когда вчерашние друзья и соседи, все то, что было ему дорого и близко, весь привычный и потому любимый им мир, вся память о прошлом и все надежды на будущее были уничтожены клокочущими водами, в которых небесный Отец топил негодных своих детей.
В библейских историях, отобранных Микеланджело для изображения на плафоне Сикстинской капеллы, сцены периода потопа были последними. Но художник, посвятил главному персонажу этого события, Ною, целых три из девяти задуманных картин и начал свой долгий труд именно с его истории.
Возможно, такое решение диктовалось некими особенностями самой работы, когда, для того чтобы ухватить весь замысел целиком, требовалось вначале именно такое движение глаз – от дальней стены к центру потолка, а затем непосредственно к месту, где будут стоять зрители.
А возможно, брали верх совсем иные мотивы.
Микеланджело поднялся с деревянного настила, на котором устроил себе импровизированное ложе, отложил в сторону Библию и сделал несколько глотков молока прямо из горловины кувшина. Белая струйка потекла по бороде, смешавшись с высохшими брызгами краски. Теперь голова его почти соприкасалась с головой старца. Разница была лишь в том, что художник стоял на самом последнем ярусе лесов, а Ной, изображенный лежащим на полу собственного шатра, соприкасался с совсем иными пространствами, находящимися в такой запредельной вышине, куда проникать глазу простого смертного становилось смертельно опасно.
Пора было переходить к следующей фреске, изображавшей собственно всемирный потоп, но Микеланджело все никак не мог расстаться с уже написанным сюжетом, который согласно библейской традиции назывался «Опьянение Ноя».
Возможно, он инстинктивно ощущал, что грандиозность задач, стоящих перед ним, – все эти величественные сцены: «Отделение света от тьмы», «Сотворение светил и планет», а затем и «Сотворение Адама», вся эта космическая симфония, которая должна быть передана взмахами его кисти, – требовала вначале какого-то очень простого мотива, идущего не от горних вершин, а от ощущения мелодии, навеянной привычным миром. Может быть, поэтому сцена опьянения Ноя стала, по сути, всего лишь жанровой картинкой. В ней он изобразил не столкновение грозных космических сил, но обычный земной конфликт отцов и детей.
Не такой ли конфликт переживала его собственная семья? Отец, живший за пределами Рима, жаловался в письмах на то, как грубо стали обращаться с ним два сына, братья художника. Да и самого Микеланджело он осыпал упреками, обвиняя во всех смертных грехах. По слухам, доходивших до него, художник понимал, что дряхлеющий отец все чаще и чаще впадал в детство, превращаясь в капризного ребенка, угодить которому становилось практически невозможно.
Отделив себя от повседневных забот строительными лесами, на которые он взобрался, чтобы начать роспись потолка, Микеланджело все равно не мог не думать о том, что происходило с человеком, ставшим после смерти матери единственным, с кем он ощущал внутреннюю, почти животную близость. Все это было печально до такой степени, что слезы, подступавшие к глазам, мешали порой видеть фигуры, нанесенные на фреску.
Может быть, в старике, безвольно лежащем на полу шатра, проступили черты его собственного отца? Никто уже не ответит на этот вопрос.
А возможно, начал он с этого фрагмента, потому что в описанном эпизоде единственный раз проявил Ной обычные человеческие качества, которых так не хватало в нем Микеланджело, чтобы до конца прочувствовать образ праведника, «ходящего пред Богом».
Да и в самом деле, не из желания ли хоть на мгновение вытравить из своей памяти чудовищные картины гибнущего мира потянулся седобородый старец к вину – испытанному методу тех, кого более не существовало уже на этой Земле? Погрузившись в тяжелое забытье, не пытался ли он тем самым заглушить в себе крики и мольбу о помощи женщин, детей и стариков, оставшихся за бортом ковчега? И не оттого ли так разгневался он на среднего сына Хама за то лишь, что, увидев отца, лежащего обнаженным в пьяном бесчувствии, он стал невольным свидетелем его слабости, которую Ной, наделенный доверием самого Господа, не мог себе позволить ни тогда, ни теперь, ни в оставшиеся триста пятьдесят лет, отпущенных ему Всевышним?
Микеланджело поднял руку и дотронулся до изображения благочестивого Ноя. На мгновенье ему показалось, что он может ощутить тепло настоящей человеческой плоти, но пальцы наткнулись лишь на холодную штукатурку, покрытую краской.
Микеланджело вздохнул и направился к самому краю настила. Доски поскрипывали под его тяжелой походкой, будто палуба корабля, готового вот-вот отправиться в дальнее плаванье. Только плаванье это должно было совершаться не в пространстве, а во времени, причем в таких его глубинах, куда доплыть практически невозможно.
Свесившись вниз с восемнадцатиметровой высоты, он крикнул, чтобы слуга поднял к нему картон, на котором были сделаны эскизы потопа. Голос в пустом помещении прозвучал так гулко, что художник вздрогнул от неожиданности. Он уже почти отвык от звуков человеческой речи, поскольку все последние дни вел только безмолвные диалоги с самим собой.
Теперь предстояло то, что Микеланджело любил менее всего. На сырой штукатурке следовало расположить картон с эскизом, а маленькие дырочки, пробитые по контуру будущего изображения, обработать тампоном, заполненным угольной пылью. Работа эта отнимала большое количество времени, а ему не терпелось уже воскресить из небытия и ковчег, и вскипавшие воды, и множество охваченных паникой людей, стремящихся найти спасение от непрекращающихся потоков дождя, обрушившихся на обреченную Землю.
День 6 марта 1509 года выдался в Риме холодным.
Папа Юлий II приказал как следует растопить камины, и над Ватиканом потянулись пухлые белесые дымы. Папа ждал условленного сигнала. Слуга, который работал с Микеланджело внутри Сикстинской капеллы, должен был сообщить, когда художник спустится с лесов, чтобы отправиться в город.
Все последнее время Микеланджело практически не покидал место своей работы. Приказав разжечь внизу десятки переносных жаровен, он, натянув на себя несколько рубах и толстый свитер из козьего пуха, дневал и ночевал на совершенно не приспособленном для этого деревянном помосте. С одной стороны, такое рвение импонировало Папе, но с другой – мешало ему проникнуть внутрь капеллы, чтобы разглядеть, какие изображения появляются на ее потолке.
Это было частью их взаимной договоренности. Микеланджело настоял, чтобы ни один посторонний человек не появлялся в здании до тех пор, пока он не закончит основную часть росписи. Папу он тоже причислил к числу посторонних. Однажды, когда тот нарушил договор и неожиданно оказался внизу, Микеланджело, не говоря ни слова, начал сбрасывать сверху одну доску за другой. Юлию II ничего не оставалась, как с проклятиями спешно ретироваться и плотно прикрыть за собой дверь.
Но сегодняшний день, 6 марта, был особым. Тридцать четыре года назад в семействе Буонарроти появился тот, кто своим упрямством попортил уже столько крови главе католического престола. Папа знал точно, что сегодня художник должен был покинуть капеллу, чтобы в кругу немногочисленных друзей сдвинуть бокалы с кьянти в честь здравствующего отца Лодовико и в память своей давно уже покинувшей этот свет матери Франчески.
Юлий II сидел перед камином и, глядя на пляшущие язычки пламени, нетерпеливо ждал. Время, казалось ему, тянулось непозволительно медленно. И когда ему сообщили, что некий человек прибыл по его просьбе из Сикстинской капеллы, он так стремительно бросился к выходу, что даже забыл свой папский посох, который никогда не оставлял без присмотра.
Здание Сикстинской капеллы Юлий II не любил. Построенное когда-то в форме бастиона, призванного всем своим видом утверждать крепость католического престола, внутри оно выглядело слишком мрачно. И хотя по традиции именно здесь проходили каждый раз выборы нового Папы, но скучное, вытянутое в длину помещение никак не соответствовало великому таинству происходящего. Задумав при помощи росписи потолка придать капелле подобающую ее рангу торжественность, Юлий II остановил свой выбор на Микеланджело Буонарроти, каким-то запредельным чувством определив, что только ему будет под силу грандиозность поставленной задачи.
Собственно, с этого момента и начались мучения Папы. Вначале Микеланджело наотрез отказался приниматься за столь почетную работу, поскольку не имел, по его словам, решительно никакого опыта в создании фресок. А когда не привыкший ни перед чем отступать Папа шантажом и угрозами вынудил флорентийского упрямца все-таки взяться за кисть, тот поставил перед ним такие условия, которые по здравому размышлению принимать не следовало ни при каких обстоятельствах. Главными из них было два: во-первых, художник расписывает плафон по сюжетам, которые отберет сам, ни с кем не согласовав ни единой их детали, а во-вторых, до тех пор пока леса не будут разобраны, никто не вправе входить внутрь и следить за тем, что уже сделано.
Подавив внутренний протест, Папа после недолгого размышления дал свое высочайшее соизволение. Но чем дольше длилась работа, тем все тревожней становилось у него на сердце. Вот почему, едва переступив порог капеллы, он, несмотря на почтенный возраст, кряхтя и чертыхаясь, начал взбираться по шатким перекладинам на самую вершину восемнадцатиметровых лесов, из-за настила которых рассмотреть роспись потолка снизу было практически невозможно.
То, что он увидел, его ошеломило. Даже здесь, наверху, где перспектива была искажена, а глаз не мог охватить всю композицию целиком, он, оказавшись прямо под фреской, изображавшей потоп, почувствовал всю трагедию грандиозного события, всю глубину человеческой боли, преодолевшей холодную неподвижность потолка.
Он понял, что художник ухватил самую суть происходившего, словно каким-то чудом побывал в гуще людей, охваченных паникой, а затем с документальной точностью воспроизвел все это на плафоне. Да разве и сам Папа не ощутил сейчас себя одним из тех, кому не суждено было дотянуться до спасительного ковчега. Ему казалось, что он знает этих людей: и женщину, пытающуюся укрыть свое дитя от разбушевавшейся стихии, и юношу, который прижал к себе сомлевшую от ужаса возлюбленную. Он представил себя на месте того, кто в надежде на спасение спешил взобраться на раскачивающееся под ураганным ветром дерево. А впрочем, разве не мог он быть с теми, кто, стоя по горло в поднимающейся воде, все еще пытался уберечь свои скудные пожитки, не веря в неотвратимость небесной кары. Он чувствовал, как дрожит от страха малыш, прижавшийся к материнской ноге, и как переполнен горем старик, который протягивал руки мужчине, несущему на плечах безжизненное тело сына. Потом он перевел свой взгляд туда, где посреди прибывающей воды раскачивалась утлая посудина. Обезумевшие люди стремились отвоевать в ней для себя хоть какое-то место. Они еще не осознали всю бесполезность этих попыток. Они еще надеялись на чудо. А вдалеке, незыблемый, как скала, возвышался ковчег, наглухо задраивший двери, и какая-то группа людей – не сам ли Ной со своими сыновьями – сталкивала баграми в гибельные волны тех, кто старался в последнем усилии ухватиться за его борта.
Глава Ватикана, которому было уже за шестьдесят и за которым закрепилась слава несгибаемого воина, непрестанно расширявшего границы католической веры, растерялся. С кем он был сейчас? С праведником Ноем, спасенным Господом? Или с теми, кого ожидала неминуемая гибель?
Потрясенный, спускался Папа Юлий II с верхней площадки лесов. Только у самого выхода он обернулся к непрерывно кланяющемуся слуге художника и молча приложил палец к губам.
Во дворе Ватикана остановилась повозка с дровами, в которую впряжен был маленький ослик. Папа прошел мимо, и ослик повернул голову в его сторону. Юлий II вспомнил, что точно такую же голову он видел только что на фреске Микеланджело. Ослик стоял на скалистом возвышении среди людей, с молчаливой обреченностью ожидавших своей гибели. Папа, словно отгоняя наваждение, потряс головой и, оглянувшись по сторонам, торопливо наложил на себя святой крест.
Микеланджело вернулся в капеллу только под утро. Над вечным городом шел дождь, смешиваясь с ледяной крупой. От острых его капель приходилось прикрывать глаза, а мелкие ледышки застревали в бороде, украшая ее наподобие бисера. Он размотал шарф и благодарно кивнул слуге, который всю ночь поддерживал огонь в многочисленных жаровнях, расставленных на полу. Прежде чем снова подняться на леса, необходимо было согреть посиневшие от холода руки. Он держал их над поддернутыми огнем угольками, а мыслями был уже там, на самом верху, у плафона, где предстояло писать фреску «Жертвоприношение Ноя». Он вдруг понял, каким будет пламя жертвенника: таким же, как эти пляшущие язычки, согревавшие его руки.
Микеланджело медленно взобрался на самый верх. Вся стужа промерзшего здания скопилась здесь под плафоном, на котором вели ожесточенную битву со смертью голые тела, застигнутые потопом. Ему казалось странным, что они не чувствуют ни запаха краски, ни сырости штукатурки, ни этих волн холода, гулявших вдоль потолка, настолько теплыми были их тела, настолько они все еще полнились жизнью, не желающей мириться с неизбежным.
И все же чего-то его фреске не хватало. Он не мог объяснить себе чего конкретно, но чувство неудовлетворенности заставляло еще и еще раз возвращаться к написанному, а самое главное, оно не давало двигаться дальше.
Микеланджело лег навзничь, как не раз делал это, чтобы хоть как-то отдалить свои глаза от изображения. Он смотрел туда, где гребни гор, как маленькие островки, торчали посреди поднимающегося к небесам океана. Еще немного, и всех этих людей, пытающихся спасти себя и своих близких, не станет, их накроет вода, потоки которой, не прекращаясь, несли с собой только одно – смерть.
И тогда он вдруг понял, что для них именно в эти мгновения должен был появиться Знак Божий, подтверждающий и неотвратимость наказания, и то, что в этом разрушающемся мире существовала теперь только одна надежда – будущие поколения. Они, эти будущие люди, устрашенные свершившейся карой, никогда не позволят себе впасть в грех, подобный тому, в котором погрязли те, кто вот-вот скроется под очистительными потоками воды.
Микеланджело резко встал, смешал в небольшом тазу необходимые ему краски и несколькими точными мазками изобразил молнию, яркой вспышкой прорезавшую мрачный небосвод. Раскатов грома не было слышно, звук его был запредельным, как запредельным был ужас тех, кто противопоставил себя законам, данным Всевышним.
Микеланджело, естественно, не знал, что этой молнии, написанной им, предстояло стать неким символом, который почти через триста лет странным образом проявит себя вновь.
Он приступил к созданию следующей фрески «Жертвоприношение Ноя».
Микеланджело открыл Библию, нашел в первой книге восьмую главу и в который раз прочел: «И устроил Ной жертвенник Господу; и взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых, и принес во всесожжение на жертвеннике. И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь (Бог) в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал…»
«Жертвоприношение Ноя» далось Микеланджело достаточно легко. Трудности, скорее всего, возникли только с внешностью жены праведника. На фреске по левую сторону от Ноя стояла старуха с морщинистым, осунувшимся лицом. Возможно, так повлияло на нее долгое изнурительное плавание, а возможно, весь пережитый ужас от картин гибнущего на ее глазах мира превратил цветущую некогда женщину в высохший скелет, обтянутый кожей.
Странно только то, что на этой фреске не появилась так называемая «радуга завета». Вся семья Ноя собралась вокруг жертвенного алтаря. Сыновья привели животных, которые будут сожжены. Невестки натаскали хворост. Сам Ной, стоя перед разведенным огнем, пальцем указывает на небо, где, согласно Библии, должна появиться радуга. «…Поставляю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли. И сказал (Господь) Бог: Я полагаю радугу в облаке, чтоб она была знамением (вечного) завета между Мною и между землею» (Быт. 9:11–13).
Жертвенник есть. Семья Ноя есть. Палец праведника указывает на небо, а там пусто. Может быть, сам Микеланджело не очень верил в то, что никогда более воды потопа не опустошат Землю? Может быть, прозревал он совсем иное в грядущих временах?
Никто и никогда уже не узнает, как все это было на самом деле. И уж тем более останется тайной все то, что творилось в душе художника, когда он писал сцены самой мрачной катастрофы в истории человечества.
А история с молнией…
В конце восемнадцатого столетия на улицах Кёнигсберга всегда в одно и то же время появлялся маленький и необыкновенно худой человек. Шея и подбородок его были, как правило, укутаны толстым шерстяным шарфом. Дышал он через нос, никогда не разжимая на улице губ, так как панически боялся всяческих микробов. Прохожего звали Иммануил Кант. Его работа «Всеобщая история и теория неба», где впервые была сделана попытка исторического объяснения того, как возникла Солнечная система, положила начало процессу, которому потом дали название «научная революция».
Это вслед за ней уже появилось дарвиновское учение о происхождении видов, разработана теория клетки, сформулирован закон сохранения и превращении энергии, открыт синтез органических соединений из неорганических, и так далее, и так далее, и так далее…
Эпоха Просвещения в XVIII веке провозгласила: Бог не на небе, Он там, где есть человек и его разум. Прогресс цивилизации начал набирать невиданные обороты. Наличие всеобщих связей в природе становилось законом. Никто, даже сам Господь, все дальше отодвигаемый в область гипотезы, не мог этот закон нарушить.
Нельзя утверждать с документальной точностью, но, похоже (если говорить о таинственном взаимопроникновении всех событий), что одной из первых на подобный переворот в понимании основ бытия отреагировала фреска «Потоп» великого Микеланджело. В 1797 году взорвался арсенал в Замке Ангела, построенного недалеко от Сикстинской капеллы. Взрыв этот не затронул ни один из фрагментов росписи. Исчезла только молния, которая, по замыслу Микеланджело, вполне вероятно, являлась символом Гласа Божьего, обращенного к своей нерадивой пастве.
Означает ли это, что Предвечный с некоторых пор передумал посылать человечеству свои знамения?
Впрочем, как сказал один умный человек: «Мудрость мира есть всего лишь безумие перед Всевышним».
Глава вторая
Портрет
О праведном Ное – если следовать тексту апокрифов – мы могли бы не узнать вообще. Представим: будущая мать капитана ковчега отказала настоятельным просьбам своего мужа Ламеха и не легла с ним на супружеское ложе. А ведь такой вариант был более чем реален.
С Ламехом связана одна печальная история. Неизвестно по какой причине, но этот достойный муж, будучи страстным охотником, ослеп. А поскольку, как известно, «охота пуще неволи», то, не желая отказать себе в удовольствие пополнить свой счет очередной жертвой, он брал в напарники своего сына по имени Тувалкаин, который, завидев зверя, наводил в его направлении оружие Ламеха. Однажды юный отпрыск увидел, как некий силуэт показался из-за вершины холма, и направил туда отцовскую руку. Итог охоты оказался трагическим. У подножия холма лежал бездыханным его родственник Каин, тот самый, что убил некогда брата Авеля.
– Увы, мне!» – воскликнул Ламех.
В полном отчаянии он хлопнул в ладони, задел своего сына и, наверное попав тому в висок, уложил его замертво рядом с Каином.
– Внимайте словам моим, – согласно легенде, вопил Ламех, когда обе жены его, Ада и Цилла, встретили удрученного горем охотника, – я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне. – (Эти странные обороты речи переводчики постарались сохранить в точности, ибо в разных источниках они переданы одинаково.) Но охотник, не подозревая о будущих публикациях, продолжал оглашать окрестности своими возгласами: – Если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро.
Он знал, о чем говорил.
По каким-то неясным для нас соображениям Всевышний оставил Каину жизнь, но наложил на него при этом семь наказаний. На лбу у него вырос рог, куда бы он ни шел, отовсюду слышалось: «Братоубийца!», он был слаб и беспомощен, любое его желание не достигало своей цели, он никогда не мог выспаться и, кроме того, был вечно голоден. Но при этом ни один человек не имел право убить беднягу Каина. И только лишенный зрения Ламех на горе себе совершил то, что было категорически запрещено.
Что за смысл вложили толкователи Библии в этот странный сюжет? Не пытались ли они тем самым показать, что слепой случай может перечеркнуть Божественный замысел? Или, напротив, убийство Каина было неким символическим актом, знаменующим собой появление того, кто должен будет дать жизнь новым поколениям, свободным от греха умышленного убийства?
Мы можем только лишь строить предположения, в то время как подлинные участники этой загадочной истории повели себя вполне предсказуемо.
Любимая супруга старого охотника, Цилла, наотрез отказалась делить с ним ложе.
– Ты убил нашего предка Каина, – заявила она, – а кроме того, ты убил еще и моего сына, как можно после этого позволить тебе обнимать меня?
Вторая жена, Ада, проявила такую же твердость.
Кому первому пришла мысль обратиться за разрешением конфликта к Адаму, неизвестно. Но вскоре все трое предстали перед его глазами. Разбирательство было недолгим. Стороны изложили свои претензии друг к другу.
– Он убийца, – заявили возмущенные жены.
– Обе смерти случились по недосмотру из-за моей слепоты, – оправдывался Ламех.
Неизвестно, был ли тогда в ходу тезис о непредумышленном убийстве, но Адам после небольшого раздумья вынес вердикт: «Ада и Цилла, несмотря на всю трагичность ситуации, обязаны впредь подчиняться требованиям своего мужа».
– Увы, мне! – сказала, наверное, после такого решения каждая из жен Ламеха.
Впрочем, комментаторы об этом тактично умалчивают.
Что за ночь любви была после этого у Циллы и слепого охотника, можно только догадываться. Достоверно известно лишь, что плод этой ночи – младенец, родившийся чудесным образом обрезанным, стал тем долгожданным праведником Ноем (Ноахом), имя которого до сих пор повторяют во всем мире.
Впрочем, с этим именем связана еще одна тайна.
Ламех, подняв сына на руки, якобы произнес:
– Вот человек, который принесет облегчение миру и утешит нашу печаль.
«Утешитель» – так перевели имя Ноя (Ноаха). Тайна же состоит как раз в том, что правильный перевод слова «утешитель» звучит как «Менахем».
Отец Ламеха, мудрый Метушелах, предупредил, что нечестивые люди с помощью черной магии попытаются всеми способами уничтожить будущего праведника. Он посоветовал дать ребенку другое имя, которым будут называть его все вокруг, а истинное скрыть от колдовских наговоров.
Ламех не возражал, и таким образом у будущего УТЕШИТЕЛЯ появился псевдоним. Этот способ сокрытия за псевдонимом подлинного имени возьмут потом на вооружение многие революционные лидеры, пытавшиеся на свой манер очистить мир от людской скверны.
Но все это еще впереди, а пока…
Жаль, что не существовало в допотопные времена фотоаппаратов. Никто не бродил по земным просторам с камерой в руках, не расставлял треногу, усаживая перед объективом очередное семейство, не произносил загадочные слова о том, что «сейчас вылетит птичка». А как интересно было бы взглянуть на тех, кто заселял нашу планету первые полторы тысячи лет. Как они выглядели? В каких домах жили? Что за одежды были тогда в моде? Как общались между собой?
Толкователи Библии пытались всеми силами восполнить этот пробел. Так и кажется, что лежала перед ними карточка маленького Ноя, подобная привычным для нас фотографиям младенцев с пухлыми ручками и ножками и непременно с задранной кверху рубашонкой.
Маленький Ной им виделся таким: щеки белели, как снег, глаза сияли ярче солнца, волосы были длинными и шелковистыми, а от лица исходил неземной свет. Благостную картину оттеняло одно пикантное обстоятельство. Ламех, не ожидавший появления такого красавца, заподозрил было, что жена изменила ему с кем-нибудь из падших ангелов. Непонятно, правда, каким образом Ламех, будучи слепым, мог разглядеть неземную красоту своего сына.
Цилла поклялась в своей нерушимой верности, но конфликт, возникший между супругами, опять должен был разрешить кто-то третий. Им оказался тот самый Енох (Ханох), которого Всевышний за проявленную святость вскоре заберет живым на Небеса.
Енох (Ханох) развеял все сомнения слепого Ламе-ха тем, что произнес пророчество:
– В дни Ноя жизнь на Земле будет устроена Господом по-новому.
– Что значит по-новому? – задались вопросом толкователи Священной Книги. – А какой же она была до появления Ноя?
И тут выяснились некоторые подробности. Оказалось, что Господь, пытаясь уберечь человечество от дальнейшего сползания в бездну греховности, произвел целых четыре изменения в законах окружающего мира. Эти изменения, как знак «опасность!», должны были предупредить обитателей Земли о надвигающейся катастрофе.
Вначале изменилась почва в горах. Если раньше она была плодородной и радовала своими урожаями, то теперь стала скалистой и неприступной.
Второе изменение коснулось человеческих тел. Раньше смерть была безболезненной и моментальной. Господь сам приходил за отлетавшей душой, а тело не было подвержено разложению. Теперь же к людям спускался Ангел Смерти. После того как он изымал у обреченного душу, тело теряло возможность сохранять свою святость и истлевало даже в самых защищенных могилах.
Третье изменение коснулась внешности. Сквозь лица первых поколений проступал свет самого Господа, но, как только грехи стали стремительно умножаться, свет этот померк, а лица стали приобретать сходство с физиономиями обезьян.
И, наконец, четвертое изменение – власть над людьми стали приобретать демоны, знающие «единственно правильный путь» и рядящиеся в тогу защитников человечества.
Не правда ли, знакомая картина?!
Появление в мире Ноя должно было, естественно, обрести некое знаковое значение. В текстах постбиблейской литературы все это прописано достаточно подробно.
Предыдущие поколения, наказанные за грехи, столкнулись с серьезной продовольственной проблемой. Сколько бы они ни сеяли хлебные злаки, поля все равно приносили урожай, состоящий исключительно из густого чертополоха. С появлением Ноя картина меняется, и золотистая рожь опять заколосилась на просторах допотопной Земли.
Проблемы были и у тех, кто имел дело с домашними животными. Как сказано «корова восставала на скотника, а бык на пахаря». Но едва родился будущий праведник, тучные стада коров стали умножать свои удои, а быки послушно тянули плуг, прокладывая борозду за бороздой.
Кроме того, обрели покой мертвецы. До появления Ноя дважды в день – утром и вечером – подземные воды поднимались из своих скрытых резервуаров и затопляли места захоронений. Это было наказание за грехи, которые еще при жизни днем и ночью совершались покойниками. Теперь же все успокоилось, и ничто более не тревожило мертвецов в их вечном беспамятстве.
А вот еще одна поразительная информация. До рождения Ноя человеческая рука, утверждают комментаторы, не расчленялась на пальцы. Он первый из тех, кто появился на свете с привычной для нас человеческой ладонью.
Эту версию вполне могли бы использовать в своих целях сторонники теории о космических пришельцах. Несколько поколений инопланетян, возможно, соприкасались с новым для них миром, не снимая с рук приспособления, напоминавшие космические рукавицы. И только один из исследователей по имени Ной впервые обнажил свою ладонь, поэкспериментировав на себе безопасность контакта с окружавшей природой.
Как бы там ни было, но Господь довел до своей паствы вполне ясные сигналы. Мир готов к изменению в лучшую сторону. Нужно всего лишь прекратить служение идолам. Не убивать себе подобных. Не обмениваться женами. Не воровать, Не грабить сирот и вдов. И так далее, и так далее… Но самое главное – сделать справедливым и независимым суд, ибо развращенные судьи несут главную вину за деградацию своих соотечественников.
Давалось человечеству на это ровно 600 лет. Но если «антенны» души не повернутся за этот срок от всемирного Зла ко всемирному Добру, тогда одно наказание для всех – Потоп.
Часы были пущены. Ключевым игроком в этой партии становился праведник по имени Ной.
Чем он занимался в этот период? Тут все комментаторы единодушны. Несмотря на то что вокруг царили разврат и полная распущенность нравов, поведение Ноя было безупречным. Над ним глумились, его всячески оскорбляли, его уделом были насмешки от молодых и старых, для которых он, скорее всего, выглядел этаким «городским сумасшедшим». Ной оставался непоколебимым. Он упорно продолжал выполнять все заповеди, данные Всевышним.
Легенда гласит, что Ной более 400 лет жил холостяком, потом обзавелся женой по имени Наама, что в переводе означает «все дела во благо». К 500 годам у него родились три сына: Сим, Хам и Иафет. Сыновья воспитывались в духе почитания не только своих родителей, но также всех дедов и прадедов, что в ту пору беспечного веселья было явлением редкостным.
И все же…
Есть один противоречивый момент в рассуждениях тех, кто создавал для нас портрет зачинателя новых поколений. Вопрос, разделивший их на два лагеря, звучал так: считать Ноя истинным праведником или он таковым не являлся?
Жесткий вопрос требовал не менее жестких ответов.
Концентрация спора достигла своего максимума в противоположных точках зрения двух великих мудрецов прошлого Рабби Йоханана и Реш Лакиша.
Первый сказал: «В поколениях своих (считался Ноах праведным человеком), но не в других поколениях».
Второй возразил: «(Даже) в поколениях своих (считался Ноах праведным человеком), и уж тем более (его бы считали праведным, если бы он жил) в других поколениях».
Одни комментаторы так растолковали первую позицию: «Как Рабби Йоханан представляет себе Ноаха? Как бочку с вином, которая стоит в погребе, где хранят уксус. Возле бочки чувствуется запах вина, а на расстоянии от нее – нет».
Другие расшифровали противоположную точку зрения: «Как Реш Лакиш представлял себе Ноаха? Как пиалу с благовониями, источающими сильный запах, которая стоит в месте, где нечистоты. Возле пиалы чувствуется запах благовоний, и тем более он будет чувствоваться, если ее перенести в место, где стоят другие благовония».
Внимательно всмотревшись в суть этих цветастых фраз, мы соприкоснемся с тайной, которая мучила всех, изучавших жизнь Ноя. Мог или не мог праведник попытаться спасти от гибели окружающий мир? Все ли он сделал для того, чтобы перед лицом катастрофы уберечь не только свое семейство, но и людей, которые не верили до самого конца в неотвратимость приговора? Страдала ли его душа за семьи соседей, за маленьких детей, которым так и не суждено было стать взрослыми, за юных красавиц и беспомощных стариков?
Да, он предупреждал их о нависшей угрозе, но не просил за них Господа. Похоже, став на сторону обвинения, он проявил полное равнодушие к тем, кто испытал жуткую смерть, захлебнувшись в беспощадных потоках воды. Он отделил себя от них, педантично выполняя поручение, продиктованное свыше. Он не смог подняться до уровня настоящего народного героя, радеющего за всех и за каждого. Он, по словам одного комментатора, «ходил перед Богом, но не с Богом»
Достаточно ли для того, чтобы считаться праведником, вести соответствующий образ жизни, спасая тем самым только себя и своих близких? – задавались вопросом сторонники первой версии.
Но ведь он выполнял все, что требовал Господь, до мельчайшей детали вписавшись в его план по уничтожению грешников, отвечали их противники.
Вопрос на самом деле ставился гораздо шире: есть ли истинная праведность, и если она существует, то в чем она должна выражаться?
Грандиозная по историческим масштабам фигура Ноя была первой попыткой Библии заострить внимание на этом вопросе.
Всякий сюжет хорош тем, что после кульминации непременно наступает развязка. По отношению к праведнику Ною развязка оказалась достаточно жестокой.
Завершив долгое плавание, измотанный постоянной качкой, пропахший нечистотами, которые каждый день приходилось вычищать из вольеров, где обитали звери, после бессонных ночей, когда тоска по оставленной земле разрывала сердце, а в ушах стоял ничем не заглушаемый стон исчезающего мира, Ной, оказавшись наконец на суше, словно бы сбрасывает с себя вериги ответственности. Напряжение, которое владело им весь этот долгий срок, требует разрядки. Ной жаждет ее. Он высаживает виноградник, дожидается урожая, изготавливает вино и, напившись, срывает с себя в шатре все одежды, словно освобождаясь тем самым от груза событий, которые довелось ему претерпеть.
Итог этого поступка трагичен. Правда, Библия утверждает, что сын его Хам «всего лишь» увидел наготу отца своего и рассказал об этом братьям. Те взяли одежду, стыдливо вошли в шатер и «покрыли срам отца своего». Ной же пробудился и, узнав, что «сделал над ним» Хам, пришел в ярость, да так, что проклял почему-то не самого Хама, но его сына Ханаана.
Фраза «сделал над ним», а потом и сам факт гневного проклятия говорят о некой неординарной ситуации. Не это ли заставило комментаторов «догадаться», что в шатре пьяный Ной был попросту кастрирован.
Мы не знаем, что за конфликт произошел в семействе праведника на самом деле. Зафиксированы ли в тексте «местные разборки» или причина крылась в чем-то более глобальном? Что же касается «догадки» о кастрации, то не прослеживается ли здесь бессознательная попытка биографов «отомстить» своему герою, чье пунктуальное следование Божественному Гласу лишило его возможности преодолеть собственное послушание и вымолить у Всевышнего отмену Потопа? И не в этой ли неподобающей для праведника ситуации видели они корни будущих проступков неисправимого человечества?!
Библия не стала ни подправлять, ни лакировать историю Ноя. Эта история возвышенна и трагична одновременно. Под монументальными формами героического персонажа оказалась обычная человеческая душа со всеми ее светлыми и темными сторонами. Нас словно призывают поразмышлять: вот человек, который безукоризненно выполнил свою миссию, но только ли по этому результату может быть выставлена ему оценка или…
Ответ на этот вопрос каждый должен найти внутри себя.
Ной после операции «Спасение» прожил более трех столетий и умер в возрасте 950 лет. Он застал еще рождение внуков и правнуков, у него было время, чтобы осмыслить все произошедшее.
Жаль, что он не оставил в силу вполне объективных причин свои мемуары. Ведь на его глазах разрушился старый мир и возник новый, резко отличавшийся от прежнего.
Он выполнил порученное ему. Его семя проросло во всех последующих поколениях. В каком-то смысле мы все – дети Ноя. А это значит, что он был белым и черным, горбоносым и желтолицым, высоким и маленьким, отчаянным и трусливым, мудрым и глупым.
Мы все – его коллективный портрет, ибо никто и никогда не узнает, как выглядел на самом деле капитан ковчега, уцелевшего в гигантской катастрофе. Никто и никогда не узнает, что он любил и что ненавидел, крепким ли было его рукопожатие, какого цвета были его глаза, что за слова шептал он своей жене в минуты близости.
Микеланджело изобразил Ноя на одной из фресок Сикстинской капеллы усталым стариком с опустошенным взглядом. Может быть, художник был прав?
Глава третья
Потоп
В длинном плаще из шерсти верблюда тяжелой шаркающей походкой усталого человека в одиннадцатый день второго месяца Ной, сын Ламеха и муж Наамы, поднялся по крепкому, надежно закрепленному трапу на борт ковчега и скрылся за тяжелыми дверьми из кедровых досок.
Люди в соседних домах уже не обращали внимания на огромный трехпалубный корабль, стоявший посреди суши. У них было по горло своих забот, и причуды странной семьи давно перестали привлекать их внимание.
Поначалу, когда отовсюду свозили на поляну огромные стволы кедрового дерева, когда с утра до ночи стучали топоры, а дети Ноя переругивались с многочисленными поставщиками режущих и колющих инструментов, соседи еще пытались протестовать, но потом за 120 лет строительства волей-неволей привыкли к диковинному сооружению и даже не представляли окружающий пейзаж без этой громадины, отбрасывающей густую тень на зеленную траву.
Новый всплеск интереса вызвало, правда, шествие многочисленных зверей, спешивших отовсюду к стоящему посреди большой поляны кораблю, прилет птиц, стремившихся туда же, не говоря уже о бабочках и прочей мошкаре, облепившей все его перегородки.
Люди подумали, было, что Ной собирает бродячий зверинец, чтобы показывать его в каких-нибудь запредельных землях, но потом, осознав, что построенный корабль, стоящий вдалеке от морской глади, уплыть никуда не может, списали все эти события за счет помутившегося рассудка усердствующего в молитвах праведника.
Семнадцатый день второго месяца, наступивший ровно через неделю после того, как Ной и его семья укрылись в ковчеге, ничем не выделялся в череде остальных. Было, как всегда, тепло. Ласковое солнце медленно опускалось к горизонту, и только совсем уже поздним вечером небо стало затягивать серой пеленой, и на землю упали первые капли.
И никто еще не знал, что эти капли положили начало непрекращающимся потокам воды, которым суждено заливать все вокруг сорок дней и сорок ночей. И никто не подумал, что слова Ноя о Потопе, которыми он отвечал на многочисленные насмешки по поводу возводимого ковчега, именно в этот день сбылись окончательно и бесповоротно.
Так все это было или не так – неизвестно.
Сказано в Библии: «…и умножилась вода, и подняла ковчег, и он возвысился над землею. Вода же усиливалась и весьма умножалась на земле; и ковчег плавал по поверхности вод. И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под всем небом на пятнадцать локтей поднялась над ними вода, и покрылись (все высокие) горы. И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди… все истребилось с земли – остался только Ной, и что было с ним в ковчеге» (Быт. 7:17–23).
Если бы Ной вел дневник, то перед тем, как воды Потопа начали заливать Землю, он, вероятно, описал бы мир, которому суждено было кануть в небытие.
После рождения праведника мир этот стал чрезвычайно удобен для жизни. Люди не знали ни голода, ни физических страданий. Они могли сеять зерно один раз в сорок лет (почему-то исследователи настаивают именно на такой цифре) и все последующие годы жить за счет обильного урожая. Им не приходилось чувствовать, что такое ледяной холод или изнуряющая жара. Природа казалась раз навсегда данной, а потому никто не знал, что такое времена года, сменяющие друг друга.
Среди великого разнообразия гипотез о Потопе попытаемся отыскать ту, которая с научной точки зрения объяснила бы подобного рода комфортное существование.
В работах ученых, придерживающихся эволюционной теории, ничего найти не удалось. Зато в недрах учения креационистов, то есть тех, кто придерживается версии о Божественном начале в создании мира, такие попытки неоднократно предпринимались.
Вот одна из них, в рамках которой была построена предполагаемая модель допотопного мира, наиболее близкая к каноническому тексту. Эту гипотезу можно обозначить как «теория пароводяного купола». Она позволила обосновать многое из того, что комментаторы Библии воспринимали как абсолютную реальность.
В первой главе книги «Бытие» зафиксировано: «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. (И стало так.) И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так» (Быт. 1:6–8).
Загадочная эта фраза означает только одно: вода была одновременно и под сушей и над сушей. Представить громаду водяного слоя, нависающего с небес, практически невозможно. Но если предположить, что вода существовала в виде пара, а пары воды находились над земной атмосферой исключительно в разряженном состоянии и что конденсация их по этой причине не возникала, тогда все становится на свои места.
Ученые, принявшие для своей гипотезы подобную точку зрения, предположили три основных момента, которые влияли в целом на жизнь планеты.
Во-первых, так называемый парниковый эффект, возникающий при наличии пароводяного купола. Глобальное воздействие этого эффекта могло привести к тому, что на Земле установилась мягкая и теплая погода, которая создавала комфортные условия для созревания любых культур, пригодных для пищи.
Выдвигая такое предположение, ученые исходили из того, что пароводяная оболочка отражала обратно на Землю все инфракрасные лучи, которые наша планета испускала со своей поверхности. Лучи эти не могли вырваться в космос, и им приходилось возвращаться назад, что и являлось причиной благоприятнейшего для всех живых существ климата, вольготно простиравшегося от Северного до Южного полюса.
Если когда-нибудь создадут машину времени и первые хронотуристы захотят попасть в эпоху Адама и Евы, им придется учесть погодные особенности допотопного мира. Это наверняка избавит их от лишних вещей, которые обычно берут с собой в дорогу. От каких именно – решать им самим, но вот зонтики и плащи наверняка придется оставить дома.
В те времена, куда направится машина времени, на Земле дождей не было вообще. Равномерный прогрев поверхности планеты исключал разницу в температуре окружающей среды на всем ее протяжении, а поскольку к тому же не существовало и перепадов давления, то ни ветры, ни тем более дожди проявить себя не имели никакой возможности.
Заглянем еще раз в первую книгу Библии: «…Господь Бог не посылал дождя на землю… но пар поднимался с земли и орошал все лице земли» (Быт. 2:5–6).
Теперь становится понятным, почему даже самые первые капли дождя могли так напугать соплеменников Ноя. Ужас, застывший на их лицах, мастерски переданный Микеланджело на фреске потолка Сикстинской капеллы, был вызван, скорее всего, тем, что с небес на них обрушился ливень, которого до той поры они никогда не видели.
В гипотетическом дневнике Ной непременно бы записал: «В семнадцатый день второго месяца пошел дождь». Впрочем, такое допущение, по сути, неверно – он тогда еще не знал, что такое дождь. К этому явлению ему придется привыкать сорок долгих дней и ночей.
Следующим пунктом гипотезы стоит атмосферное давление. Если бы на борту ковчега был барометр, то перед Потопом он показывал бы цифры, примерно в два раза превышающие сегодняшние значения. Такое состояние атмосферы создавало повышенное парциальное давление кислорода.
Из этого предположения делался довольно интересный вывод: люди были защищены от гипертонии и, кроме того, любые раны на теле заживали потрясающе быстро.
И, наконец, самое любопытное: углеводы при рассматриваемой ситуации должны были с такой скоростью сгорать в организмах живых существ, что энергия, которая при этом выделялась, могла позволить полностью обходиться без мясной пищи.
В этом свете уже никого не должна смущать фраза из Библии: «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; вам сие будет в пищу; а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому (гаду,) пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так» (Быт. 1:29–30).
Третий пункт гипотезы о пароводяном куполе позволяет понять, почему люди, родившиеся до Потопа, жили в среднем по 900 лет.
Купол экранировал космические лучи, поглощая значительную часть их радиоактивного фона. Существует мнение, что именно радиоактивность, проникающая к нам из глубин Вселенной, является одной из базовых причин старения. Следовательно, укрытая от ее губительного воздействия жизнь землян до момента катастрофического разрушения защитного «купола» вполне могла быть причиной той запредельной для нашего понимания продолжительности, о которой говорится в библейских текстах.
Увы, просуществовать такому миру удалось недолго, по библейскому календарю всего каких-то 1656 лет.
Так что же все-таки произошло? Как могло случиться, что в один никому не ведомый час «Х», началось кардинальное изменение нашего мира, приведшее его в состояние, свидетелями которого мы все являемся сегодня? Что за безжалостные воды навсегда смыли эту дарованную человечеству благодать?
Споры, ведущиеся вокруг Потопа, помимо обычных – был или не был? – сводятся, как правило, еще к двум моментам. Одни ученые утверждают, что Потоп был всемирным, вторые – настаивает на локальных масштабах, ограничивающих его проявление одним регионом.
И в пользу первой, и в пользу второй точки зрения приводится масса аргументации, буквально «выбивающей» почву из-под ног оппонентов. Сравнительный анализ приводимых доказательств втянул бы нас в долгий и глубокомысленный спор, требующий специальных знаний по геологии, биологии, географии и массе иных научных дисциплин, которые каждая из спорящих сторон взяла к себе в союзники.
Но раз уж приведена первая часть одной из гипотез, которая наиболее полно согласуется с каноническим текстом, то логично было бы проследить в ее рамках, что именно вызвало Потоп, каким он был и что могло происходить с праведником Ноем и его семьей на борту спасительного ковчега.
Гипотеза утверждает, что в один трагический для допотопного человечества день случился некий всепланетный катаклизм, который на долгий период кардинально изменил условия существования на Земле. Иными словами, можно предположить, что пароводяной купол после падения на него одного из весьма весомых «небесных бродяг» оказался разрушен и восстановлению более не подлежал.
Бесконечные потоки воды, хлынувшие сверху, стали следствием того, что в результате разрушения купола произошла конденсация пара, находившегося в верхних слоях атмосферы, и «…разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей» (Быт. 7:11–12).
Ученые мужи, озвучившие эту гипотезу, приняли как допущение, что «загадочное нечто», исполнившее роль «посланника Божьего гнева», кроме конденсации могло наделать немало других бед.
Краткий их перечень позволяет понять, что пришлось пережить семейству Ноя, укрывшемуся за стенами ковчега, когда судно металось по вскипающим океанским волнам под оглушительную какофонию меняющегося мира.
Если бы Ной вел дневник, он непременно записал, как на горизонте то здесь, то там начинали возникать горные хребты, словно привычная для него земля вздыбилась и потянулась к небу неровными и многочисленными пиками. Правда, ему было бы невдомек, что это космический посланец своим воздействием расколол единый до того континент и что выросшие вдруг горы и гигантские волны-цунами, подбрасывающие, как перышко, ковчег, – результат именно этого катастрофического контакта.
А еще Ной непременно оставил бы записи о страшном холоде, который начал неожиданно вторгаться в теплый и мягкий климат его прежней жизни. Он не знал, что с разрушением защитного купола исчез и парниковый эффект, не знал, что в будущей Арктике и Антарктике уже начали образовываться ледяные шапки и возникать зоны вечной мерзлоты, он чувствовал только, что студеные порывы ветра покрывают инеем стены ковчега, а накидки из верблюжьей шерсти не могут защитить тело от морозной стужи.
Впрочем, были бы дни и даже недели, когда Ной не смог бы открыть очередной лист своего гипотетического дневника. Стрелка барометра, находись он тогда на борту ковчега, начала бы совершать безумное движение вспять, пока не остановилась на привычных нам 750 мм ртутного столба, то есть на цифрах, совершенно немыслимых в прежней жизни, где это давление было почти в два раза выше. Боль, взрывающаяся в голове в ответ на это падение, заставляла бы все семейство Ноя корчиться в тесных помещениях кают, моля Господа о скорейшей смерти как об одной из Его величайших милостей.
В рамках рассматриваемой гипотезы Ной предстает уже не столько праведником, сколько человеком, сумевшим выстоять перед колоссальным стрессом, обрушившимся на него в считаные минуты и продолжавшегося в течение года.
Его корабль вплывал в совершенно иную реальность, нежели та, в которой прожил он 600 лет. Мир изменил свои очертания, свои цвета и свои запахи, он обрел яростную силу разрушения, увенчал себя ураганами и смерчами, корежил плоть, давил то немыслимым холодом, то жаром, расплавляющим все вокруг.
Мир стал враждебен, но с ним надо было вступать в соприкосновение, не сдаваться, чтобы не пропасть в его выступах и разломах. Надо было свою волю противопоставить натиску устрашающих изменений. Надо было спасти собственную семью и всех плывущих в ковчеге живых существ, безропотно доверивших себя Ною, который даже в кошмарном сне не мог бы представить всего того, что выпало на его долю.
В Библии хронология Потопа приведена с документальной точностью. От того дня, когда «разверзлись все источники великой бездны», вода на земле прибывала еще ровно 150 дней. В семнадцатый день седьмого месяца ковчег остановился в районе Араратских гор. Но выйти из него было еще невозможно: «Вода постоянно убывала до десятого месяца… и только… в первый день десятого месяца показались верхи гор» (Быт. 8:5).
Ною и его семье конечно же не терпелось сойти на сушу, но прошло еще 40 дней, прежде чем обитатели ковчега смогли приоткрыть сделанное в корпусе смотровое окно. На волю в качестве разведчиков выпускают вначале ворона, потом голубя. Но ни тот, ни другой не смогли найти пригодного для себя клочка земли и, покружив в воздухе, вернулись обратно.
Подождали семь дней и снова выпустили птицу. Эта попытка оказалась для Ноя более успешной: «Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у него; и Ной узнал, что вода сошла с земли» (Быт. 8:11).
Но капитан ковчега все еще медлил с высадкой. Даже после того, как голубь, в очередной раз отправленный на поиски земли, больше не вернулся, Ной никого не выпускает за пределы судна. Он ждет сигнал от Всевышнего.
Библия продолжает свою хронологию: «Шестьсот первого года (жизни Ноя) к первому (дню) первого месяца иссякла вода на земле; и открыл Ной кровлю ковчега, и посмотрел, и вот, обсохла поверхность земли» (Быт. 8:13).
Но, видимо, ступать на нее по какой-то причине было пока опасно. Проходит еще месяц, почти уже заканчивается следующий. И только тогда «…во втором месяце, к двадцать седьмому дню месяца, земля высохла. И сказал (Господь) Бог Ною: выйди из ковчега ты, и жена твоя, и сыновья твои, и жены сынов твоих с тобою. Выведи с собою всех животных, которые с тобою, от всякой плоти, из птиц, и скотов, и всех гадов, пресмыкающихся по земле…» (Быт. 8:14–17).
И все же есть в этой подробной хронологии один момент, который до сих пор не дает покоя исследователям Библии.
После упоминания о том, что вода усиливалась на земле сто пятьдесят дней, идет странный абзац: «И вспомнил Бог о Ное, и о всех зверях, и о всех скотах (и о всех птицах, и о всех гадах пресмыкающихся), бывших с ним в ковчеге; и навел Бог ветер на землю, и воды остановились» (Быт. 8:1).
Сто пятьдесят дней не вспоминал, а тут вспомнил. Был занят другими делами? Смещал земную ось? Менял полюса? Экспериментировал с климатом? А может быть, сознательно устранился в самые тяжелые месяцы бедствия, чтобы понять, справится ли без Его помощи Ной, не дрогнет ли под тяжестью обрушившегося.
Сто пятьдесят дней без контакта с Господом!
Так что же это все-таки было – жестокое, но необходимое испытание? Проверка, не упустит ли праведник единственный шанс, который давал его семье возможность продолжить человеческий род? Оправдает ли сделанную на него ставку?
Наверное, если бы эти восемь человек не сумели выстоять, мы никогда не узнали о них, потому что нас тогда попросту бы не существовало. А новые Адам и Ева, созданные в следующем цикле Всевышним, могли бы отличаться от нас так же, как, например, квадрат отличается от спирали.
Обитатели ковчега справились, операция «Спасение» завершилась. Что чувствовали Ной и все его семейство, ступив на твердую почву, неизвестно. В Библии об этом ни слова. Растянулись ли они в блаженной неподвижности на мягкой траве или, дурачась, как дети, бросились собирать букеты цветов, растущие на солнечных полянах, плакали они или смеялись от радости – никто и никогда этого не узнает.
После однообразия океанического простора, все, что появилось теперь перед их глазами – все детали земного пейзажа, по которому так тосковали они в течение бесконечно трудного года, – наверняка показались и главным чудом, и главной наградой за то, что они выстояли, не дрогнули, выполнили порученное.
После оглушающего запаха нечистот, копившихся в трюмах ковчега, аромат горного воздуха, настоянного на цветах и травах, воспринимался, вполне возможно, как напоминание о прекрасных аллеях оставленного некогда Рая.
Праздничная синева небес, смешанная с многочисленными оттенками молодых побегов, была столь прекрасна, что для полного счастья не хватало только хора ангелов, который по сигналу Всевышнего должен был исполнить приветственную песню.
Не эти ли воспоминания Ноя и его семьи дали впоследствии начало легендам о том, что потерянный Рай находился здесь, в окрестностях горы Арарат? Для капитана ковчега и его команды это и был обретенный Рай, который они выстрадали на протяжении всего труднейшего пути, вырвавшись из гибельного ада, ниспосланного на обитателей Земли.
Если где-то в межгалактических пространствах существует Музей истории Вселенной, то, скорее всего, там есть раздел, посвященный нашей планете, а в этом разделе – стенд, где за стеклом макет ковчега в натуральную величину и фигуры праведника Ноя и его жены Наамы. Рядом с ними стоят три их сына со своими женами, в небе парят птицы, бродит по траве скот, а чуть поодаль уходят в новые для себя просторы множество разнообразного зверья.
Внизу стенда должна быть обязательно прибита табличка: «Всемирный потоп. 17.02.1656 – 27.02.1657. Библейская версия». Годы, естественно, указаны от Сотворения мира.
Для посетителей музея – это всего лишь далекое прошлое одной из планет, а для нас – история, до сих пор полная загадок.
Глава четвертая
Потоп: перезагрузка
День выдался душным. Ветер, который приносил прохладу с поверхности великой реки, стих еще ночью. В комнате надсадно жужжали мухи, и не было сил, чтобы подняться с постели и выгнать их прочь за проем окна.
Младший помощник писца лежал на смятой, пропахшей потом подстилке и ждал, когда бог Эа смилостивится над ним и заберет в свое подземное царство. Башня зиккурата, чьи очертания просматривались в знойном мареве, казалась слегка колеблющейся, и сколько бы помощник писца ни щурил глаза, все равно легкая дымка не давала как следует разглядеть покрытое голубой глазурью святилище бога Мардука, расположенное на верхнем ярусе.
Вавилон ему был не по душе. Когда 27 лун назад пришлось поселиться в этом огромном городе, расчерченном на правильные квадраты улиц, он специально выбрал себе жилище около ворот богини Иштар, откуда однажды пришел сюда и откуда так же однажды мечтал выбраться к устью великой реки, где стоял дом, в котором он родился.
Сегодня он понял, что живым покинуть этот город ему уже не удастся. Врачи оказались бессильны, да и заклинатели, сжигавшие шкуру молодого козленка на жаровне, поставленной у изголовья, ушли, покачивая головой, не забыв, правда, прихватить положенную за свои заклинания плату.
Вчера он закончил наносить на глиняную табличку последние знаки, повествующие о потопе, и теперь надо было только поставить свою подпись. Помощник писца с трудом поднялся и, держась за стены, вышел во внутренний двор. Солнечный жар показался ему таким оглушающим, каким он не ощущал его никогда ранее. Согнувшись в три погибели, он добрел до навеса, где лежали инструменты и таблички, приготовленные к обжигу.
Почти уже не воспринимая окружающий мир благодаря только выработанной годами привычке, он начертал в самом низу: «Рука Ку-Аййи, младшего помощника писца, 18-й год правления Аммицадуки».
Правитель Вавилона, могущественный Аммицадуки, так никогда и не узнал, что его имя было последним, которое успел нанести на глиняную табличку человек, называвший себя Ку-Аййи. Не знал он также, что вот так, вдвоем, им предстоит войти в историю, подтвердив подлинностью своего существования один из первых письменных рассказов о Всемирном потопе.
На табличках, найденных при раскопках Вавилона, описывалось, как боги решили уничтожить раздражавшее их человечество, как они приготовили потоп и только одному человеку сообщили об этом, посоветовав построить лодку, чтобы спасти тех, на кого они укажут.
А когда все было выполнено, началось:
«Колесницей богов ураган несется, // Мчится вперед, убивает, молотит. // … // Разум страны, как горшок, расколот. // Поднялись воды, и потоп вышел. // Его мощь прошла по людям, как битва. // Один не может увидеть другого, // Узнать друг друга в уничтоженье. // Как дикий бык, потоп бушует, // Как ревущий осел, завывает ветер…»[1]
С течением времени выяснилось, что почти все народы, населяющие земной шар, имеют свою версию Всемирного потопа. Исследователи фольклора подсчитали даже количество известных на сегодняшний день версий. Их оказалось более пятисот.
Но, несмотря на такое разнообразие сообщений о катаклизме, некогда изменившем условия жизни на нашей планете, сюжет их удивительным образом строился по одной, словно бы раз и навсегда заданной схеме.
Совершим воображаемое путешествие.
Индия.
Бог Вишну предупреждает одного человека о том, что скоро на землю обрушится потоп. Он посылает ему корабль, способный устоять в будущем светопреставлении, и требует, чтобы тот, кому суждено спастись, захватил с собой по паре всех живых существ, а в придачу к ним семена всех растущих вокруг растений.
Уэльс.
Карлик по имени Эйванс, обладающий недюжинной колдовской силой, решает погубить всех людей, вызвав невиданный до того разлив вод. Некто Дюэйвен и его верная жена Дюэйвич успевают соорудить подобие ковчега и, собрав по паре всякой твари, успевают спастись, чтобы дать жизнь новым поколениям.
Северная Канада.
Катастрофическое наводнение смывает все живое. Вода добралась до вершин самых высоких гор. И только старый индеец Этси успевает построить лодку, поднимает на ее борт свою семью и еще множество животных, спасая им жизнь.
Япония.
Первым правителем Японии, согласно текстам древней книги «Койи-Ки», был сын богини Аматерасу. Сама же богиня приходилась дочерью единственной пары, уцелевшей во время губительного потопа.
Греция.
Люди, населявшие землю, совершили множество преступлений. За это они были наказаны тем, что огромные массы воды обрушились с небес, уничтожая все живое. Только один, самый праведный из них, по имени Девкалион, соорудил большой ящик, посадил в него своих детей и жен, не забыв прихватить так же птиц и разных животных.
Мексика.
В древних текстах «Кодекса Ватикануса» рассказано, что на земле существовало четыре поколения. Первое было истреблено голодом. Второе – огнем. Третье – превратилось в обезьян. После этого наступил следующий век, который закончился сокрушительным наводнением. Только два человека Тэзпи и его жена Ксокикветзал спаслись на корабле, построенном из кипариса.
Перечень подобного рода легенд можно продолжать и продолжать. Но чем дальше вчитываешься в них, тем все сильнее крепнет подозрение, что некий Автор щедрой рукой разбросал по земле семена одного и того же сюжета, и они проросли, приняв для удобства специфические атрибуты той или иной культуры.
Если же отбросить версию, что это был один Автор, то возникает вопрос: а не соприкасались ли некогда между собой культуры разных народов настолько плотно, что появились в их мифах и легендах одни и те же мотивы?
Однако и эта точка зрения на поверку оказывается ошибочной.
Г. Хэнкок в своей книге «Следы богов» пишет о том, что, исследовав более 80 мифов, из них 20 азиатских, 3 европейских, 7 африканских, 46 американских и 10 из Австралии и Океании, ведущий авторитет в области мифологии господин Ришар Андре пришел к выводу, что 62 изученных текста полностью независимы от месопотамского и еврейского вариантов.
Остается одно: признать, что в основе всех этих «бабушкиных сказок» лежит реальное событие, а если это так, то следы его непременно должны остаться в сегодняшнем мире.
К большой удаче исследователей на нашей планете существует естественный холодильник, способный сохранять лежащие в его недрах «продукты» еще долгое время после того, как истек их «срок годности». Холодильник этот носит фирменное название «Вечная Мерзлота». О дате его «ввода в эксплуатацию» до сих пор между учеными разных направлений ходят жаркие споры, что не мешает, однако, внимательно изучать содержимое «холодильных камер».
На Аляске, например, в эти «холодильные камеры» попали останки животного мира. Уже упомянутый господин Хэнкок приводит впечатления профессора Хиббена из университета Нью-Мексико, которому удалось слегка отодвинуть «одну из многочисленных створок гигантской двери». То, что он там увидел, вряд ли кого-нибудь оставило бы равнодушным.
Между прослойками льда, покрытые слоями мха и торфа, лежали скрученные части животных вперемежку с изломанными, вырванными из почвы деревьями. На одном пространстве оказались застигнутые внезапным катаклизмом лошади, волки, медведи и даже львы. Особенно плачевно выглядели мамонты и бизоны. Всех их разорвало на части, словно это были не многотонные туши, а изделия из соломы. А поверх всего – мелкозернистый плывун, намертво вмороженный в ужасающий пейзаж. Профессор специально обращает наше внимание на то, что такие нагромождения тел животных в обычных условиях не образуются.
В России есть свой гигантский «холодильник» – это Сибирь в районах вечной мерзлоты. И здесь точно такая же мрачная картина. Огромные деревья сломаны, как спички. Животные погибли внезапно и в огромных количествах. Пища осталась в желудке не переваренной, а обнаружение мамонта, у которого во рту торчал только что сорванный цветок, придало всем этим ужасающим сценам еще один трагический штрих.
Можно перечислять и перечислять гигантские могильники, разбросанные по всему земному шару.
Что-то сохранилось в них лучше, что-то хуже, но ясно одно: мир пережил некий глобальный катаклизм, который распространился по всей поверхности планеты с огромной скоростью.
Скорее всего, предполагают ученые, это было падение кометы, астероида или какого-то иного пришельца из глубин космоса. Его удар о землю, как утверждает знатоки подобных явлений, вполне мог стать причиной смещения земной коры, «проскользнувшей» по верхнему слою мантии. А кроме того, он способен был вызвать резкое изменение климата, внезапную зиму, усиление всех без исключения тектонических процессов и огромную волну, обрушившуюся на поверхность суши.
Сюжеты мифов о таком бедствии почти с документальной точностью подтверждаются геологическими данными и находками археологов.
И не память ли о необычайно яркой трассе такого падающего тела, вспыхнувшей как молния на небосводе, сохранилась в легендах у индейцев Америки, аборигенов Австралии и жителей Океании.
Но так ли уж важен факт, что библейская история о Потопе повторила почти полностью шумерскую легенду и схожа по своему сюжету с многочисленными преданиями других народов.
Если бы ученые изучали археологические, климатические, геологические и прочие летописи нашего мира только по мифам и легендам, тогда, наверное, стоило бы вникать в их мельчайшие совпадения или разночтения. Но наука давно уже идет своими нехожеными тропами, правда, если случается, что находки на этих тропах совпадают с описанием событий, зашифрованных в легендах и мифах, странным образом возникает таинственное ощущение истины.
И, тем не менее, займись ученые мужи расшифровкой тайн Библии только с точки зрения набора фактов, подтверждающих известную сегодняшней науке картину мира, они попали бы в глухой тупик. Примером тому – ожесточенные споры, которые ведутся вокруг «теории пароводяного купола» со всеми убедительными ДА и не менее убедительными НЕТ.
Великий Галилей однажды сказал: «Религия учит тому, как взойти на Небо, а не тому, как небо вращается».
Мудрецы Средневековья разделили познание мира на два различных фолианта. В первом законы природы постигают при помощи разума, во втором – при помощи веры. Думается, что, когда на каком-то бесконечно далеком этапе два фолианта сольются в один, захлопнется его обложка и Вселенная заново начнет раскручивать спирали своих галактик.
Попробуем, исходя из этого принципа, приступить к расшифровке такого, на первый взгляд простого, а на самом деле полного скрытых смыслов сюжета о Всемирном потопе.
Из текста Библии следует, что Всевышний всего два раза до того разговаривал с человеком. Первый раз это было с Адамом, второй – с Каином. С тех пор наступил огромный период молчания, и только за 120 лет до Потопа Господь вновь возобновляет прямое общение. «И сказал (Господь) Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли» (Быт. 6:13).
Злодеяния, которые вменялись в вину жившим на земле до Потопа, комментаторы библейского текста рассмотрели довольно подробно. Ною надо было как следует приготовиться к их недопущению впредь.
Своего первого сына он назвал Сим (Шем), что значит «имя». Задача, которая выпала на его долю, имела сходство с задачей Адама, дававшего имена всем живым существам. Дать имя значит проникнуть в сущность предметов и явлений и тем самым установить истинное отношение человека к миру, созданному Всевышним. Сим должен был противостоять людям, забывшим о своем Боге и поклонявшимся всевозможным идолам, внося тем самым дисгармонию и хаос в собственные души.
Второй сын, получивший имя Хам, должен был преодолеть душевную черствость и повышенный, доходящий до помутнения разума всплеск эмоций, что вело к бесконечному разврату, ублажению низменных инстинктов и к жестокости по отношению к себе подобным. Почему, в конце концов, второй сын сошел с путей ему предначертанных – еще одна до сей поры неразгаданная тайна семьи Ноя.
Иафет был призван наладить правильное отношение, как теперь сказали бы, внутри социума. Общественной аморальности, отчужденности друг от друга, пошлости, возведенной в абсолют он должен был противопоставить душевную открытость, глубину культуры, талантливость истинного творчества.
Должен был Сим… Должен был Хам… Должен был Иафет… Что же такое не доглядел в них библейский Ной? И о чем стоит задуматься Ною грядущему?
Семейство Ноя взошло на ковчег за семь дней до начала Потопа. Одни библиисты говорят, что Господь отсрочил начало истребления живой плоти в знак траура по только что умершему деду Ноя, последнему из патриархов того времени. Другие утверждают, что семь дней длился траур по Миру, который должен был исчезнуть навсегда. Третьи видят в этой семерке более глубинный смысл: длительность перехода от одного статуса сущности к другому ее статусу как раз укладывается в этот срок.
А статус менялся кардинально. Мир дисгармонии и разобщения должен был смениться Миром, где духовный свет проникал бы сквозь темную оболочку плоти, создавая гармонию всего в нем существующего.
В сюжете о Потопе есть два числа, несущих особый, сакральный смысл. Это числа семь и сорок.
Семерка входит в состав так называемой естественной природы. В любом справочнике вы найдете информацию о том, что Сотворение мира заняло семь дней, включая день отдыха, что клетка человеческого тела обновляется через каждые семь лет, что человеческий зародыш формируется в организме матери в течение 7Ч4 суток, за то же время – 7Ч4 – Луна обращается вокруг Земли, а размер нашей небесной спутницы в 49 раз (7Ч7) меньше размеров Солнца. Продолжать можно еще очень долго.
Что-то вечное закладывал в сакральный смысл семерки Автор Великой Книги, если и после Потопа подсвечник в Храме имел семь светильников, в праздничные дни приносились в жертву семь быков и семь овец, Бог наказывал евреев в семь раз больше, чем заслуживают их грехи, и семь раз в день славил Господа благочестивый.
В Новом Завете мы найдем семь таинств, семь святых даров, семь запрестольных лампад… В одном Апокалипсисе это число повторяется 45 раз – семь церквей, семь звезд, семь царей, семь печатей, и так далее, и так далее.
Семь – универсальное космическое число, определяющее один из важнейших ритмов бытия, и рассказ о Потопе последовательно внедряет его в сознание тех, к кому он обращен.
Кроме Ноя на ковчег поднимается семь человек, а с ними по семи пар чистых животных и семь пар чистых птиц. Семь месяцев продолжается плавание по бурным водам. «И остановился ковчег в седьмом месяце… на горах Араратских» (Быт. 8:4). Семь дней после возвращения голубя из неудачной разведки ждет Ной, чтобы повторить попытку. И ровно семь дней проходит после того, как голубь прилетает с оливковой веткой и Ной выпускает его вновь.
Эту повторяющуюся семерку уже невозможно забыть, точно так же как число сорок, проходящее рефреном через весь сюжет операции «Спасение».
Сорок дней и сорок ночей льет дождь. Сорок дней и сорок ночей продолжается на земле наводнение. По окончании сорока дней открывает Ной у ковчега, причалившего к горам Араратским, окно и выпускает на разведку ворона.
Число сорок не просто запоминается – становится ясно, что ему Автор Библии придает некий особенный смысл.
Одно из древнейших упоминаний числа сорок связано с Египтом. Жители этой страны тщательным образом мумифицировали трупы своих царственных особ. Выяснилось, что период мумификации составлял ровно 40 дней. Считалось, что в этот период душа еще неотделима от тела, а затем по его истечении сбрасывает земные оковы и приходит к Богу.
Некоторые исследователи полагают, что сакральный смысл числа сорок следует искать в том самом Вавилоне, в раскопках которого обнаружили таблички с описанием потопа. На сорок дней с горизонта исчезало созвездие Плеяд, после чего начинался период бурь и наводнений. Возвращение созвездия на небесный свод отмечали шумными торжествами. Правда, потоп, который пережил шумерский «Ной», длился гораздо меньше библейской версии – всего семь дней и семь ночей.
Праздник в честь числа сорок входил в обрядовый цикл эллинских мистерий. Жрецам, его проводившим, была доверена тайна того, что образ божественного мира можно представить в виде единицы (1), тройки (3), девятки (3Ч3), и двадцати семи (3Ч3 Ч3). Сумма всех составляющих – 1 + 3 + 9 + 27 – равнялась сорока. Эта формула Универсума принадлежит к самым скрытым проявлениям мироздания. Здесь сорок даже не число, а некое знание, о котором не следует говорить всуе.
Кстати, русский язык тоже намекает на то, что число сорок обладает особым статусом. Числительные ДВАДЦАТЬ, ТРИДЦАТЬ, а затем ПЯТЬДЕСЯТ и так далее образуются по общим правилам, следуя которым следовало бы ожидать появления числительного ЧЕТЫРЕХДЕСЯТ. Но нет, СОРОК стоит особняком, подчеркивая тем самым какой-то иной, более глубинный смысл.
В Священном Писании число сорок повторяется 150 раз. Сорок дней лил с небес дождь во время Потопа. Сорок лет блуждал Моисей на пути к Земле Обетованной. Сорок дней постился он на горе Синай в ожидании скрижалей Завета…
Примеры можно продолжать и продолжать. Но есть, пожалуй, одна область, где число сорок и число семь увязаны в едином гармоничном цикле и относится эта область к великому таинству – таинству рождения человека.
Древние мудрецы подсчитали, что срок нормальной беременности длится 280 дней, а это не что иное, как 7Ч40. Более того, по их представлениям весь цикл от зачатия до появления на свет младенца ритмически разделен на семь равных отрезков по сорок дней каждый.
Не на этот ли цикл, только в каком-то Высшем Космическом Смысле, намекает нам Автор Библии.
Рождение нового – мира или человека – это всегда надежда на то, что новорожденный – мир или человек – отринет предшествующие грехи, станет чище и лучше, чем все, что было в предыдущей истории.
И не является ли, в конечном счете, драматичный рассказ о Потопе посланием именно ему – миру или человеку, – возникшему, чтобы дать возможность взойти семенам новой реальности.
А потому не столь важно, описывает ли этот рассказ действительные события или является метафорой спасения собственной души каждого отдельного человека. Важно, что нас предупредили и показали пути выхода из «личного потопа», преодолев который мы можем не только выстоять, но и войти в новый для себя цикл, уберегая от разрушения весь «чистый» и «нечистый» мир, заключенный в самой толще нашего бессознательного «Я».
Глава пятая
Ковчег
Сказал Господь праведному Ною: «Сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи. И сделай его так: длина ковчега триста локтей; ширина его в пятьдесят локтей, а высота его тридцать локтей. И сделай отверстие в ковчеге, и в локоть сведи его вверху, и дверь в ковчег сделай сбоку его; устрой в нем нижнее, второе и третье (жилье)» (Быт. 6:14–16).
Реальные цифры всегда вызывают желание сделать соответствующие расчеты и получить объем проектируемого плавсредства, а затем, имея на руках эти данные, подсчитать, сколько же всякого вида живой твари мог взять на борт такой ковчег.
В приведенной цитате из Библии есть две загадки: что такое дерево гофер и чему равнялась такая мера, как локоть, существовавшая на земле до Потопа.
По поводу загадочного дерева ответа так и не нашлось. Название «гофер» нигде, кроме библейского текста, не встречается. Одни исследователи выдвинули предположение, что это – кипарис, другие склонны думать, что это разновидность белого дуба, третьи считают, что это мог быть и тростник, то есть тот самый материал, из которого была сделана лодка шумерского «Ноя».
А вот по поводу размеров ковчега был найден, говоря современным языком, некий консенсус.
Попробуем понять, что это за величина – пресловутый локоть. У древних египтян, например, локоть равнялся 28 пальцам или семи ладоням и составлял примерно 466 мм, кроме того, существовал еще и так называемый королевский локоть, длина которого была 523,75 мм. У иудеев эта мера длины обусловливалась расстоянием от локтя руки до кончика среднего пальца, при этом ветхозаветный локоть составлял 455 мм, а новозаветный был равен 550 мм.
Многие современные исследователи склоны считать, что в Библии упоминается, тем не менее, именно королевский локоть – мера длины, используемая при строительстве пирамид и наверняка известная Моисею по прошлой его жизни в Египте.
Отсюда и размеры ковчега: длина ~157 метров, ширина ~26 метров, высота ~15,7 метра.
Практически ни один из исследователей не избежал соблазна сравнить ковчег со знаменитым «Титаником», размеры которого составляли: длина около 269 метра, ширина – 28 метров, высота борта (от ватерлинии до шлюпочной палубы) – 18,4 метра.
Получается, что Ноев ковчег был приблизительно в два раза меньше затонувшего суперлайнера. При этом водоизмещение «Титаника» составляло 66 000 тонн, вместимость – 45 000 регистровых тонн, он был рассчитан на 3500 пассажиров плюс еще примерно 900 человек команды и обслуживающего персонала.
Когда размеры ковчега были окончательно подсчитаны, противники библейской версии сразу же получили в свое распоряжение несколько мишеней, по которым они повели прицельный огонь.
В их штабах определили, что в настоящее время известно примерно 4000 видов млекопитающих, 8000 видов пресмыкающихся и 9000 видов птиц. Все это, не считая земноводных, которым в определенные периоды их жизни просто необходимо выбираться на твердую почву. Из этого следовал вывод: если брать во внимание только позвоночных, учитывая, что они должны быть представлены на корабле попарно, то таких особей наберется не менее 40 000 штук. К тому же животных надо было кормить, а запас пищи на все время плавания должен был бы многократно превысить вес каждого из претендовавших на свою порцию.
Затем перешли к насекомым. Выяснилось, что наука на сегодняшний день располагает списком, насчитывающим около миллиона видов, хотя предполагается, что их может быть в несколько раз больше. Кроме того, существуют и так называемые общественные насекомые, всякие там муравьи (около 10 000 видов), пчелы (около 30 000 видов), термиты (около 3000 видов), которые могут жить только в определенных сообществах, но никак не поодиночке.
Не обошли критики и проблему микроклимата, который, по их мнению, необходимо было создавать: один в клетках с теплолюбивыми животными и другой – в клетках, например с пингвинами или белыми медведями.
Сторонники библейской версии Потопа, изучив стратегию своих противников, заявили, что стреляют те холостыми, что ни одна из мишеней не поражена и вообще стволы их орудий завязаны тройным узлом. Зато свои доводы они объявили безукоризненно точными, единственно возможными, а потому абсолютно непререкаемыми.
Сделать такой вывод им помогли все те же размеры Ноева ковчега, которые использовала в своих доводах противная сторона.
Их расчеты исходили из того, что в мире насчитывается примерно 1 100 000 видов представителей фауны. Но не все они претендовали на билет в каютах ковчега, поскольку многие из них всю свою жизнь и так проводили в воде и не собирались менять среду обитания. Дальше шел длинный список, в который входили почти 20 000 всевозможных видов рыб, 600 видов иглокожих, таких как морские звезды и ежи, 107 000 различных видов моллюсков, всевозможные кораллы, гидры, губки, раки, омары, черви, не говоря уже о дельфинах и китах, которые, очевидно, время от времени показывались на поверхности и кружились вокруг ковчега.
Число особей, которые сторонники библейской версии согласились поместить в ковчег, составило 50 000. Это было больше, чем у оппонентов, зато включало вымерших, не существующих в нашей сегодняшней действительности животных. Для того чтобы понять, мог ли разместится такой огромный и разношерстный зверинец в отведенном ему пространстве, приняли для расчетов такую странную единицу, как ОДИН ВАГОН.
Полезный объем одного вагона принято считать равным 76 м3. Учитывая нюансы в длине библейского локтя, подсчитали, что ковчег мог бы вместить до 800 вагонов. В качестве животного средней величины оппоненты взяли овцу, и получилось, что в один вагон можно загнать 240 штук блеющих, покрытых колечками шерсти созданий. Если эти расчеты выполнены корректно, то становится ясно, что на борт могло быть поднято около 190 000 среднестатистических животных вместо необходимых 50 000. Иными словами, большая часть объема ковчега оставалась бы свободной и в ней могли разместиться всевозможные насекомые, а также амбары с запасами пищи.
– Минуточку, – сказали те, кто упорно отрицал одиссею праведного Ноя, – если не обращать внимание на такие мелочи, как сама возможность постройки сложного в техническом отношении трехпалубного лайнера, устойчивость его при гигантских цунами, или, например, на систему вентиляции (одно окно), то не потрудились бы сторонники библейской версии разъяснить, как могла команда всего из восьми человек в течение года справляться с таким количеством не всегда покладистых пассажиров.
– Ну, это совсем просто, – снисходительно улыбались непонятливости оппонентов приверженцы канонического текста, – понижение атмосферного давления почти в два раза сказывалось таким образом, что погружало большую часть животных в анабиоз, а посему уход за ними требовался минимальный.
– А почему тогда в анабиоз не впадала команда ковчега? – спрашивали любознательные противники.
– А потому… – отвечали им и приводили очередную порцию аргументов.
Все эти «почему» и «потому» можно приводить еще очень долго. Обе стороны равным образом не в состоянии воспроизвести в современных условиях все то, что случилось в глубокой древности, а следовательно, единственно реальным подтверждением описанного в Библии события могло бы стать обнаружение останков самого ковчега.
Но в истории его поиска оказалось много странных и таинственных моментов.
Владимир Росковицкий, капитан российского воздушного флота, поправил лямки давящего на плечи парашюта и прекратил набор высоты. Новый двигатель, который ему было поручено испытать, работал ровно, без перебоев.
Небо поражало своей хрустальной голубизной. Вершина горы, покрытая снегом, выглядела огромным искрящимся пятном на фоне буйной зелени, оставшейся далеко внизу. В такие минуты, когда самолет спокойно и уверенно преодолевал пространство, Владимиру Росковицкому почему-то всегда хотелось петь. Он замурлыкал какой-то новомодный фокстрот и начал плавный спуск к южному склону горы. Мелодию пришлось внезапно прервать.
То, что он увидел, было так же неожиданно, как если бы вместо обозначенной в полетном задании гористой местности под ним образовались вдруг бескрайние просторы океана. Самолет летел над кораблем – огромным, словно городской квартал в Петрограде. Солнце светило ярко, и судно, наполовину вмерзшее в лед, виделось совершенно отчетливо вплоть до коротких и толстых мачт.
Едва приземлившись на расположенном в долине аэродроме, капитан Росковицкий бросился с докладом к командиру отряда. Через несколько дней в ставку Николая Второго ушло секретное донесение о возможном обнаружении Ноева ковчега.
Экспедиция, немедленно отправленная по указанным координатам, будто бы нашла и описала огромное судно, чья внутренность была разделена на множество перегородок с высокими потолками и оградами из толстых бревен дерева, которое очень напоминало олеандр.
Почему «будто бы нашла и описала», да потому, что шел 1917 год и в разворошенной, как муравейник, России следов от записей экспедиции нигде и никому разыскать не удалось.
Если бы не интервью иммигрировавшего в Америку капитана Росковицкого одному из калифорнийских журналов, мир никогда бы не узнал о том, что происходило жарким августом 1917 года в районе горы Арарат, недалеко от которой располагался авиаотряд летчиков-испытателей.
После сенсационных признаний летчика – а было это накануне Второй мировой войны – интерес к библейской истории вспыхнул с новой силой. Множество человек в эти дни перечитали восьмую главу книги «Бытие», где сказано: «И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских» (8:4).
Капитан Росковицкий еще раз подтвердил предположение, что между двумя пиками знаменитой горы создался естественный холодильник, и любой предмет, однажды туда попавший (тем более ковчег, сложенный из прочных просмоленных бревен), мог спокойно дожидаться, когда кто-нибудь из искателей-смельчаков найдет к нему дорогу.
Снова заговорили обо всех упоминаниях горы Арарат, связанных с пребыванием на ней таинственного судна. Своеобразную хронику «доверили открыть» историку иудейских древностей Иосифу Флавию, писавшему свои труды в первом столетии нашей эры. Это он привел слова халдейского жреца по имени Беросс, который родился за три века до иудейского летописца и считался автором вавилонской истории.
По словам Беросса, выходило, что на некой горе в Армении сохранился остаток ковчега и что местные люди берут от него смолу, из которой делают снадобья от всяких болезней.
Скрупулезный Иосиф Флавий нашел подобные высказывания и у современника Александра Великого Иеронима из Кардии, и у человека по имени Мнасей из города Патр, который жил около 150 г. от Рождества Христова.
Но, вероятно, самым большим авторитетом для Флавия был ближайший друг царя Ирода Великого, историк Николай Дамасский, написавший аж 144 тома Всеобщей истории. Этот плодовитый автор тоже не обошел стороной сюжет о Потопе, раздобыв сведения о том, что в Армении есть гора и что «некто в ковчеге» остановился на ее вершине, где долгое время сохранялись остатки судна. «Быть может, это тот самый человек, – замечает Николай Дамасский, – о котором писал и Моисей, иудейский законодатель».
В конце XV века в хронологии поиска ковчега запечатлел свое имя и знаменитый Марко Поло. Маршрут его поездки в Китай проходил в окрестностях Арарата, и в своих путевых заметках он записал о том, что в стране Армения есть гора, на которой нашел пристанище Ноев ковчег, но к нему никто не может подобраться, потому что покрыто это место вечными снегами, а новые снегопады только увеличивают толщину снежного покрова.
В ХIХ веке на Арарат уже начались целенаправленные паломничества. Правда, все, что тогда удалось обнаружить, были лишь вмерзшие в лед предметы, похожие на огромные деревянные балки, обтесанные вручную. Вывод исследователей той поры оказался неутешительным: ковчег, посчитали они, скорее всего, сполз с горы и развалился на отдельные фрагменты.
Сухопутные экспедиции более позднего времени пестрели периодическими сенсациями о находках на склонах Арарата различных фрагментов лодки Ноя. Последующий радиоуглеродный анализ якобы определял их возраст в районе 4000–5000 лет. Некто Том Кротсер даже клялся на созванной пресс-конференции, потрясая обломком почерневшей доски, что такого дерева в одном из горных ущелий он нашел примерно 70 тысяч тонн.
Но никто из искателей не мог подтвердить, что видел Ноев ковчег таким, каким описывал свою находку капитан Росковицкий.
Возможно Владимиру Росковицкому так и было бы суждено завершить собой хронику упоминаний о ковчеге, обнаруженном с воздуха, если бы не возобновившиеся во время Второй мировой полеты над Араратом.
В 1943 году два американских пилота, направлявшиеся в Тегеран, засекли на вершине горы Арарат очертания огромного судна, проступавшие из снега. Пролетая тем же маршрутом несколькими днями позже, они взяли фотоаппарат и сделали несколько снимков, которые затем были опубликованы в газете американских ВВС.
Десять лет спустя их соотечественник Джорж Грин, спустившись на вертолете до 30 метров над склоном горы, сделал несколько четких, по его утверждению, фотографий большего корабля, наполовину скрытого горными породами. Он мечтал снарядить к этому месту научную экспедицию, но не успел, скончался, а все оригиналы его снимков странным образом исчезли.
В конце весны 1960 года пилот 428-й эскадрильи тактической авиации, принадлежавшей группировке НАТО, заметил нечто очень странное на западном отроге горы Арарат. Позже он рассказывал, что это была огромных размеров прямоугольная лодка, находящаяся в заполненной водой расселине почти у самой вершины.
Находка пилота подтвердилась, когда в 1974 году производили фотосъемку указанной местности с высоты 4600 метров. В отчете значилось, что в одной из расселин горы ясно виден необыкновенный предмет, напоминающий по своим размерам и форме огромное судно. Однако даже при сильном увеличении не удалось с достоверной точностью идентифицировать его как ковчег знаменитого Ноя.
Сообщения о том, что летчики, прокладывающие свои маршруты над районом Арарата, то и дело фотографировали странные объекты, напоминавшие очертания ковчега, стали появляться периодически. Но ни одной из экспедиций по тем или иным причинам не удавалось приблизиться к указанным «араратским аномалиям».
В самом конце ХХ столетия за дело взялись спутники. В 1997 году газета «Вашингтон пост» опубликовала сенсационное свидетельство одного из высокопоставленных сотрудников ЦРУ, разглядевшего на снимках, полученных спутником-шпионом, три большие изогнутые балки в районе все той же горы Арарат. Они напоминали часть корпуса деревянного судна, обшивка которого провалилась внутрь.
После этого газеты разных стран запестрели фотографиями из космоса. Действительно, при многократном увеличении на снимках просматривалось нечто, что можно было принять за остов корабля, или развалины некоего здания, или причудливым образом сформированные выступы горных пород, а также игру света и тени или, наконец, искусственно сооруженный неведомыми мистификаторами макет с единственной целью морочить головы добропорядочным гражданам.
Думается, что загадка последней пристани Ноева ковчега еще долгое время останется без исчерпывающего ответа, тем более что вполне возможно «прицел» поиска направлен несколько в сторону от предполагаемой цели.
В тексте Библии нет точных координат конечного пункта прибытия ковчега. Сказано только: на горах Араратских. Горы – понятие множественное, а что такое Арарат – название целой гряды или же местности, а может быть, и существовавшей некогда страны, – до сих пор неясно.
Известный писатель и ученый Айзек Азимов, исследовавший этот вопрос, обращал внимание на то, что в Книге пророка Иеремии сказано об обещании Всевышнего разрушить Вавилон: «…созовите на него (имеется в виду Вавилон) царства Араратские, Минейские и Аскеназские…» Значит, существовало некогда царство Араратское, на территории которого вполне могла выситься горная гряда.
Азимов считал, что в ассирийский период там, где теперь находится Восточная Турция, существовало именно такое царство. В центре его располагалось соленое озеро Ван, а потому страну иногда называли по имени этого озера: «царство Ван». Но ассирийцы нарекли его по-своему – «царство Урарту», что впоследствии стало звучать как Арарат.
Все эти рассуждения могут иметь место в одном-единственном случае: если мы считаем необходимым подтвердить библейскую историю некими фактическими доказательствами, пришедшими к нам из запредельного далека.
Но если мы попытаемся раскрыть тайну самого понятия «ковчег», как одного из множества зашифрованных смыслов, то нам придется углубиться в совсем иные воды.
Дискуссии, которые велись по поводу символических значений библейского ковчега, привели к нескольким понятиям, раскрывающим его суть.
Во-первых, это своеобразное хранилище тайных знаний, которые должны быть до времени скрыты от постороннего взгляда.
Во-вторых, это некая сила, сберегающая все сущее и гарантирующая его возрождение. С точки зрения биологии его можно охарактеризовать, как материнское лоно.
В-третьих, ковчег представляет собой нижнюю половину так называемого «Мирового Яйца». Он хранит вложенные в него семена будущих проявлений до тех пор, пока не создадутся необходимые условия для их реализации. Ковчег в этом смысле плавает в «нижних водах» Космического Океана. Радуга же, которая находится в его «верхних водах», является знаком реализации возможностей для всего, что сохранено в ковчеге. Она завершает круг Единого, становясь тем самым верхней половинкой древней символики «Мирового Яйца».
Особое мистическое значение некоторые комментаторы Библии придавали окну, которое Ной сделал на расстоянии одного локтя от верхнего перекрытия, и двери, расположенной с боку ковчега. Окно, считают комментаторы, это символический вход для Света, который охраняет Мир от уничтожения. Дверь же приказано было прорубить не в центре ковчега, что смотрелось бы естественно, а сделать «с боку». Тем самым Всевышний дал понять, что намерен входить в Мир не с торжественного фасада, а только оттуда, откуда люди будут менее всего ждать Его появления.
Были попытки трактовать зашифрованный смысл ковчега через его размеры. Для этого, правда, условились, что размер локтя составляет 40 см. Тогда длина ковчега получилась равной 120 метрам, ширина – 20 метрам, а высота – 12 метрам. Вычислили площадь ковчега и получили число 2400. Определили его объем – 28 800. Подсчитали их соотношение 28 800/2400, оно оказалось равным двенадцати.
А дальше господин Н. Морозов, занимавшийся подобными вычислениями, сделал ряд любопытных выводов. Первая цифра схожа с продолжительностью суток – 24 часа, вторая – 28,8 – напоминает меру солнечно-лунного года, третья – диаметр Солнечной системы, составляющей 12 миллиардов километров.
Размеры ковчега имели свой особый смысл и в каббале. Сумма всех его измерений, переведенная затем в буквы, составила слово «шалом». В переводе это означает «мир, построенный по законам гармонии», то есть мир, в котором без конфликтов и потрясений должны уживаться все населяющие его существа.
Есть такая притча.
Звери грузятся в Ноев ковчег, и мелкая мошка прыгает на спину слону.
– Только толкаться не надо, – говорит ей слон.
– Извини, не заметила, – отвечает мошка.
Не уподобляемся ли мы порой этой самой мошке, которая до сих пор в истории Потопа не обнаружила что-то весьма существенное, скрытое в глубинах текста, без чего нам никак не отыскать ключи к великим тайнам Мира?!
Увы, но похоже, что так оно и есть.
Глава шестая