Читать онлайн Моя панацея

Глава 1 Инга

В подъезде витает плотный аромат мужского парфюма. Невольно останавливаюсь, пробую аромат "на вкус", и веки на мгновение прикрываются. Свежо и вместе с тем пряно. Сильно.

До моей квартиры всего несколько шагов, но запах не рассеивается. Ярче становится. Насыщеннее. Окутывает плотным облаком, становится только сильнее. Преследует. Вливается в лёгкие. Проникает под кожу, становясь навязчивым.

По спине щекоткой холодок. Тревожной судорогой под лопатками, когда из-за двери доносятся отголоски чужих разговоров. Словно в тумане, я проворачиваю ключ в замке, и звуки, замерев на высокой нетерпеливой ноте, стихают.

– Я дома, – кричу, и вязкая тревожная тишина на миг рассеивается.

Чтобы снова через мгновение опутать коконом. Ручки пакета с покупками врезаются в кожу ладони, оттягиваю вниз руку. Я прислушиваюсь к себе, но кроме безотчётного страха больше ничего не испытываю. И запах. Снова этот запах концентрируется, становится таким сильным, что першит в горле.

Сбрасываю с ног туфли на низком каблучке, удобные и любимые, и иду к кухне, позабыв снять пальто. Оно давит на плечи, но я спешу понять, что так сильно меня насторожило в моей же собственной квартире.

Вернее, в той, что мы вместе с мужем так выгодно снимаем у его дальних родственников, пока не соберём нужную сумму на ипотечный взнос. Когда-то это время обязательно настанет, и тогда у нас будет своя собственная, пусть и очень маленькая, квартира.

Только эти мысли и ожидание чего-то прекрасного в будущем не дают впасть в уныние от жёсткой экономии, в которой приходится жить каждый день. Но это всё лирика. Просто иногда… такое бессилие накатывает.

– Павлик, у нас гос… – окончание фразы комком в горле, а ответ очевиден без всяких вопросов.

– Вы… вы кто? И где Павлик?

Мужчина, слишком высокий и широкоплечий для нашей скромной кухоньки, смотрит на меня, не мигая. Оценивает, что ли, а я делаю шаг назад, в сумрак коридора. Бросаю на пол пакет с покупками – до него нет уже никакого дела.

В последнее время мой тихий и надёжный Павлик стал всё чаще пропадать где-то, а в знакомых у него появились… странные личности. Этот, наверное, один из них, только он совершенно не похож на любого, кто переступал порог нашей квартиры в последние месяцы. Слишком большой и опасный. Взрослый. Серьёзный и хмурый. Чужеродный.

Неосознанно осматриваюсь по сторонам, словно я могла перепутать квартиры и войти в чужую. Нет же, наша. Вон, правее обшарпанная дверь в единственную комнату. Левее – совмещённый санузел, а прямо по курсу – кухня, в которой совершенно незнакомый мне мужчина. Возвышается, ждёт чего-то. Или кого-то? Страшно.

– Вернись, – не окрик, нет. Тихий приказ, но от вибрации голоса живот узлом сводит.

– Павлик, ты в комнате? – кричу и направляюсь вправо.

– Его нет, – равнодушное за спиной, а я так и замираю, не успев распахнуть дверь.

Держусь за ручку, считаю удары сердца, впервые в жизни испытывая такой сильный страх.

А ещё этот запах.

Теперь я точно знаю, кому он принадлежит.

Пытаюсь закричать, но из горла вырывается лишь сдавленный хрип. От страха моё тело свело в сложный узел, и каждая мышца ноет так, что больно дышать. Что вообще происходит? И где Павлик?

– Если будешь умницей и скажешь, где твой муженёк, разойдёмся по-хорошему.

Ой ли?

– Вы сумасшедший? – оборачиваюсь и практически утыкаюсь носом в широкую грудь, затянутую в чёрную футболку с длинными рукавами. – Я полицию вызову. Это частная территория!

– И где ты таких умных слов нахваталась? Частная территория… В американских полицейских сериалах? – короткий смешок как ответ на моё праведное возмущение. – Реальная жизнь иначе устроена.

– Уйдите! Сейчас же! – закусываю щёку до боли. Телефон мой остался в сумке, брошенной у порога, а большой сильный незнакомец вряд ли позволит мне до него добраться без серьёзных потерь. Убьёт чего доброго или изнасилует. И, честное слово, я не знаю, что лучше.

– Уйду, как только ты расскажешь, где твой муж.

– Вам деньги нужны? У меня есть немного. Вы за этим пришли? Грабитель?

– Какая пошлость, – усмехается и снова смотрит на меня тем самым оценивающим взглядом. – У тебя вряд ли есть то, что мне нужно. Хотя…

От этого “хотя” стынет под ложечкой, нутро льдом покрывается. Пальцы дрожат, я сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в ладони, а в голове только одно: “Господи, помоги!”.

– Где твой муж? – чеканит каждое слово, разделяет их увесистыми паузами. – Некрасиво с его стороны так поступать. Он же не маленький. Из-за него серьёзные люди на уши встали, я лично приехал навестить, поговорить по-человечески, а он… некрасиво. Не находишь?

– Я ничего не понимаю! – выкрикиваю, но горло сжимает спазм. Страшно, чёрт его возьми. Этот мужик точно сумасшедший. – Вы всё напутали, ошиблись. Павлик ни на что такое не способен. Давайте я ему позвоню, он обязательно всё расскажет, всё объяснит. Мы обычные, у нас нет никаких дел с… серьёзными людьми. Вы ошиблись, понимаете?

Слова вырываются на волю через силу. Будто кто-то невидимый держит меня за горло железной хваткой, лишает кислорода, но мне отчаянно нужно всё объяснить. Это кажется таким важным – самым значимым сейчас.

– Это недоразумение, – едва слышно, и снова в ответ короткий смешок. Издевающийся.

– Вот так, Инга, да? Живёшь с человеком и не знаешь, какой он.

Слова звучат задумчиво, с каким-то странным оттенком тайной грусти, но морок быстро проходит: передо мною снова это пугающее безразличие и яростный огонёк в глазах. Пальцы на ногах поджимаются от бьющей наотмашь чужой злости.

– Откуда вы знаете моё имя?!

Его осведомлённость действительно пугает, а нежелание отвечать на прямой вопрос вводит в ступор. Незнакомец смотрит на меня, иронично выгнув русую бровь, и я теряюсь окончательно.

– Я позвоню Павлику. Вы всё поймёте, он все объяснит.

– Звони, – неожиданно соглашается, улыбается, но улыбка больше похожа на оскал.

Незнакомец плавно отталкивается от стены и, не дав мне опередить его, идёт к входной двери. Там, на маленькой тумбочке моя сумка, и он берёт её в руки.

Выкидывает на пол всё содержимое: салфетки, блокнот, несколько ручек, чеки из магазинов, дешёвую косметику. Добирается до телефона, снимает его с блокировки, а меня трясёт, как листочек в непогоду.

Потому что вдруг отчётливо понимаю: всё это не дурной сон. Это всё – странная правда, новая реальность. Дрожь по телу поджигает вены, рождает трепет в кончиках пальцев и яркие всполохи перед глазами.

Шутки кончились. А были ли они?

– Ха, “Любимый”, – чему-то забавляется незнакомец и растягивает губы в злой усмешке. – На, звони.

– Это мой телефон, не копайтесь в нём.

Дура, дура. Но язык мой – враг мой, а от страха я совсем невменяемой делаюсь.

– Я знаю, – кивает и сужает глаза до опасных щёлочек. – Но пользоваться им будешь под моим присмотром.

И нажимает кнопку вызова, протягивает мне телефон.

– Звони, ну. Ты же хотела.

В трубке, которую я так крепко прижимаю к уху и щеке, что болит скула, а кожу печёт – тишина.

“Вызываемый абонент недоступен или находится вне зоны действия сети”.

– Ну, и где же наш Павлик? – голос, подобный лезвию бритвы, ранит.

– Это что-то с сетью, он обязательно ответит! – меня лихорадит, а в ушах звенит хохот незнакомца.

Он резко отталкивает меня к стене. Высокий, злой. Потерявший терпение.

– Хватит, девочка. Хватит строить из себя идиотку.

Его пальцы на моей шее сжимаются всё сильнее. Молочу руками по его предплечьям, плечам, пытаюсь вдохнуть полной грудью, но от страха лёгкие сжимаются до боли.

– Твой Павлик, похоже, решил сбежать. Я найду его, это дело времени. Нескольких часов. Но ты… неплохая компенсация за моральный ущерб. Хорошенькая…

Он касается моей щеки, я отворачиваюсь, содрогаюсь, и незнакомец тихо смеётся.

– Поехали!

Он наклоняется ниже, щекочет тёплым дыханием кожу на щеке. Его губы возле моего уха, задевают изгиб раковины, спускаются к мочке.

Словно ядовитый паук, плетёт вокруг меня паутину, наслаждается агонией попавшей в сети бабочки.

– Я вхожу в любую дверь, прихожу без приглашения. И всегда беру то, что мне нужно. Сейчас мне нужны ты.

Отпускает меня резко. Пытаюсь отдышаться, хватаю ртом воздух, моргаю, а слёзы закипают на веках. Злые. Отчаянные. В голове помутнение, и страх сковывает.

Никогда такого не чувствовала.

А ещё беспомощность, опутывающая невидимыми верёвками по рукам и ногам.

– Я никуда с вами не поеду! – хриплю и снова набираю номер мужа, но в ответ всё тот же безразличный механический голос.

– Ты до сих пор не поняла, что я не шутить сюда пришёл? Павлика благодари, его косяк.

Он резко вырывает из моей руки телефон. Так быстро, что и пискнуть не успеваю. Смотрит мне в глаза, а следом раздаётся хруст. Оглушительный в наступившей тишине.

Экран телефона под длинными ухоженными пальцами покрывается сеткой трещин и тухнет. Мобильный падает на пол и его корпус разлетается на мелкие осколки под ботинком незнакомца.

– Уяснила? – абсолютно серьёзно, отбрасывает носком щепки, оставшиеся от ещё работающего несколько мгновений назад мобильного. – Так что в твоих интересах не выделываться.

Всхлипываю, вжимаюсь в стену до болезненной судороги, бегущей вниз по позвоночнику. Хочу закричать, позвать на помощь. Действительно хочу, но получается лишь жалобно пискнуть.

– Зачем вам я? – всё, на что хватает моей выдержки.

Я очень слабая. Прекрасно понимаю: с таким бугаём мне не справиться. Павлик пропал, и я боюсь допустить мысль, что он меня бросил. Оставил одну, наедине с этим чудовищем. На растерзание.

Это невозможно, мой Павлик не такой. Он меня любит.

– Зачем? – повторяю, требую, словно ответ что-то изменит. Я в ловушке, и она уже давно захлопнулась, просто мне не хочется это признавать.

Но в ответ тишина. Незнакомец снова близко, а я так растеряна, разбита на части неизвестностью, непониманием происходящего, что могу лишь ещё сильнее вжаться спиной в стену. Царапаю пальцами ветхие обои, стараюсь унять дрожь, которая сотрясает меня всякий раз, когда этот мужчина оказывается рядом. Но его это только забавляет. Я его веселю, мои реакции: в подтверждение моей догадки чётко очерченные губы расплываются в улыбке, от которой холодок по спине.

– Нравишься, – заявляет, словно одно это слово должно примирить меня с уродливой действительностью.

Внезапно мир вокруг принимается вертеться с бешеной скоростью: незнакомец дёргает меня на себя, крутит, зажимает рот ладонью. Я обездвижена его крепкой хваткой. Онемевшая. Неожиданно покорная. Обмякшая от страха и невозможности что-то изменить.

Это фарс. Дурной сон. Сейчас я проснусь, и всё снова станет как прежде. Тихо и спокойно.

Пусть запоздало, но просыпается злость. Я пытаюсь лягнуть своего мучителя, вырваться из его хватки, но силки лишь крепче затягиваются вокруг меня.

– Ты никому не нужна. Да, крошка? Павлик сбежал, умотал с моими бабками, и я сейчас такой злой, что могу случайно сделать больно.

Он отрывает меня от земли легко и просто. Ноги болтаются в воздухе, а окружающий мир сужается до маленькой точки. Она пульсирует перед глазами, вызывая тошноту и головную боль.

Незнакомец, не выпуская меня, толкает входную дверь плечом, и та с грохотом распахивается.

Меня, точно мешок с картошкой, выносят их квартиры, и любое сопротивление выглядит смешно. Я действительно никому сейчас не нужна, кроме этого мужчины.

На нашем этаже никто не живёт – дом старый, на самой окраине города, в не самом лучшем районе. В откровенно плохом районе, где ночью одной ходить страшно. И все, кто мог, уже давно переехали, сменили ветхое жильё с вечно протекающими трубами и дырявой крышей на что-то получше. Мы тоже должны были, но… что-то явно пошло не так.

Даже если я буду истошно кричать, звать на помощь, на меня никто не обратит внимания. В этом районе случаются вещи и пострашнее, каждый день случаются. Люди, живущие здесь, привыкли ко всему. Они научились забивать большой болт безразличия на беды соседей.

Чёрт, даже если он перережет мне горло, некому будет привлечь его к ответственности.

Вся моя борьба сейчас – мышиная возня. Она ни к чему не приведёт, абсолютно. Только хуже будет.

Павлик, пожалуйста, найдись. Ты же не мог так просто исчезнуть, не мог меня бросить на растерзание этому страшному человеку, который…

Даже думать страшно, что может твориться в его больной голове, на что может хватить его злости и фантазии. У меня ведь нет никого, кроме тебя, Павлик. Ты же знаешь это. Вернись.

От двери квартиры до выхода из подъезда всего восемь шагов и три ступеньки. Незнакомец преодолевает их за несколько секунд, и порыв свежего ветра бьёт в лицо. Я чувствую лишь аромат чужой кожи и прохладу осеннего воздуха. Слёзы текут из глаз – у меня не получается их контролировать. И всё, что я понимаю сейчас: меня запихивают на заднее сиденье большой машины.

Она точно тут не стояла, когда я возвращалась домой. Пригнали? Кто? Верные пешки для своего хозяина? Не знаю. Я, кажется, совсем уже ничего не знаю. Глупая и наивная.

– Не дёргайся, тогда не обижу, – обещает мой похититель и ныряет в салон следом.

Глава 2 Макс Пожарский

Она меня не узнала. Действительно не узнала. Забавно.

Заметила ли она меня тогда? В тот вечер? Или месяц назад в дешёвом ресторане, куда её приволок на ужин дебил муженёк, она не видела ничего, кроме его наглой рожи? Даже если мне казалось иначе. Улыбалась ему, смеялась тупым шуткам, а он делал мне знаки рукой, демонстрируя… гордясь даже. Утырок.

Нахрен.

А ведь я был тогда так близко – всего лишь за соседним столиком. Там расстояния не больше пары метров, а я крупный мальчик, приметный. А ты ж гляди, не заметила.

Я был так чертовски близко, что видел каждую черту лица, каждый жест, каждую эмоцию. Даже платье запомнил, какое на ней надето было – потом часто его вспоминал и даже похожее приказал в магазине купить. На одну шлюху напялил, но ничерта этот суррогат не помог. Ни капельки. Только девку бедную чуть не затрахал до полусмерти, а всё равно не отпустило.

Я знаю, я псих, но уж какой есть.

И вроде бы нет в ней ничего того, что во внешности другой бабы не найти, но почему-то именно она зацепила не по-детски. И сразу самой красивой показалась. Она и есть красивая, и сегодня, стоя к ней так близко, окончательно в этом убедился.

В тот вечер решил: будет моей. Рано или поздно, но будет. Вся моя будет, без остатка. А тут вон, какой случай представился. Как упустить его мог? Да никогда в жизни не упустил бы.

– Расслабься, – мой голос хрипнет. Горло пересохло. – Не укушу. Пока что.

Инга сидит, отодвинувшись от меня на максимальное расстояние. Смотрит не за окно, не следит за дорогой – на меня. Глаза огромные, ресницами хлопает, тяжело сглатывает. Боится крошка.

Усмехаюсь. В голове тысяча вариантов, чем именно я бы с ней занялся. Прямо здесь. Прямо сейчас. И варианты эти один прекраснее другого, и от каждого внизу живота тянущая боль. Месяц уже эти издевательства над своим организмом терплю, а теперь ещё сложнее стало. Когда она рядом так. Близко.

– Отпустите меня, – робкое, а я прикрываю глаза и откидываю затылок на подголовник. Спать хочется, устал дико. – Давайте я вам заплачу? У нас есть, мы же копили на ипотеку. Только нужно в банк заехать.

– Ты действительно такая наивная или прикидываешься? – с меня сон слетает мгновенно.

Распахиваю глаза, подаюсь вправо и цепко хватаю пальцами острый подбородок. Сожми чуть крепче и челюсть сломается.

– Нет у вас ничего, никаких счетов. Ничего.

– Да как же?..

Голос дрожит, на длинных ресницах прозрачные слезинки. Жмурится, а я вытираю каплю влаги с её щеки. Щедро размазываю по коже, без ласки и сожаления. Нечего из-за всяких упырей рыдать.

– Очень просто. На будущее одно запомни: все счета и любую бумажку только на себя оформляй. Доверять кому-то, даже мужу, опасно для здоровья.

Инга пытается отстраниться, вырваться, а в глазах уже не паника. Злость. Удивление. Сотни эмоций, за которыми интересно наблюдать.

– Можешь позвонить в банк. Хоть министру экономики звони, мне плевать. Я всё равно прав: денег на счету Павлика уже нет.

Всхлипывает. Ей больно – даже мне это понятно, хотя меня чужие эмоции никогда не задевали. Но этой крошке невыносимо сейчас, чего уж тут говорить.

– И Павлика нет. Он сбежал. Когда ты это поймёшь, сразу легче станет.

Разжимаю пальцы. Инга мотает головой, не верит мне. Тёмные довольно короткие волосы падают на лицо, она не торопится их убрать. Словно замерла, а мой водитель плавно выкручивает руль. Он надёжный товарищ, потому что глухой. Очень важное качество. А ещё машину водит так, что любая дорога под колёсами мягче пуха кажется.

– Я всё равно вам не верю! – заявляет без излишнего надрыва в голосе. Смотрит на меня абсолютно сухими глазами, а в них злость.

Давай, детка, злись. Так веселее. Терпеть сопли и слёзы не могу.

– Твои проблемы, – пожимаю плечами, просовываю руку между сиденьями и забираю с переднего бутылку с водой.

Сушняк мучает, нервирует, а ещё мне нужна пауза. Просто немного перевести дух.

– Вы преступник! – объявляет и бьёт меня маленьким кулаком с остро торчащими костяшками бледных пальцев по плечу. – Похитили меня, это противозаконно. Меня будут искать! Вас посадят! Нельзя так с живыми людьми.

– Блефуешь.

Я не пытаюсь её задеть, но она действительно никому не нужна. Так иногда с людьми случается.

– Приехали, – говорю, когда машина снижает скорость у ворот моего дома.

Инга сжимается в комок, упирается, словно собирается провести в моей машине всю оставшуюся жизнь. Нет уж, я всегда играю по своим правилам. Даже на чужой территории веду в любой партии, не говоря уже о собственной.

Ворота поднимаются, показывается двор, где всегда тихо и спокойно. Почти всегда. Водитель паркует машину возле гаража, сам покидает салон практически бесшумно, а я выхожу на улицу. Огибаю салон, распахиваю дверцу со стороны Инги, а она шипит, точно дикая кошка.

– Что, первый шок прошёл и теперь показываешь зубы? – смеюсь, потому что сопротивляющаяся девушка меня веселит. – Не хочешь по-хорошему? Твоё право. Но всё равно будет так, как я сказал.

Тяну её за руку на себя и под оглушительные визги, под слабым градом отчаянных ударов, поднимаю Ингу на руки и иду к дому. Она мелкая, что тот котёнок, и такая же сердитая.

Кажется, дальше будет ещё интереснее.

Глава 3 Инга

Я сижу в просторной комнате… сколько уже? Не знаю. Она большая, наверное, уютная, обстоятельно обустроена. С красивым туалетным столиком для настоящих принцесс, кроватью под невесомым небесно-голубым балдахином, стенами цвета топлёного молока и большим арочным окном, выходящим в красивый сад, в котором царит янтарно-багряная осень. Просто сказочная идиллия – настолько, что дышать боязно в такой красоте.

Только всё это какой-то фарс. Я не понимаю, зачем я здесь. Для кого эта комната? Явно девичья. Кто здесь жил? Не могли же всю эту красоту в мою честь соорудить – ерунда это.

Когда незнакомец (надо хотя бы имя его узнать в самом деле) втащил меня сюда, то бросил лишь короткое: "Располагайся", и тут же вышел. Я даже сообразить ничего не успела, возразить, не то что возмутиться или попытаться сбежать. Всё произошло так быстро, резко, и дверь хлопнула оглушительно, отсекая меня от окружающего мира.

Потом я стучала в двери. Ногами, руками – чем угодно, лишь бы меня услышали. Орала даже истошно, звала на помощь, но кому бы я была нужна. Меня явно не для того здесь заперли, чтобы тут же давать свободу.

Я не дура, я сразу поняла, что никто мне не поможет, но во мне запоздало появилось столько злой энергии, что её просто необходимо было хоть куда-то выплеснуть. Даже если объектом будет несчастная дверь.

Я хотела запустить чем-нибудь в окно. Может быть, тогда получилось бы выскользнуть? Сбежать? Но, увы, не нашла ничего, чем можно было выбить стекло, а простым ударам оно не поддалось. Бронированное, что ли? Впрочем, я совершенно ничего не знаю о том, кто меня похитил, но вряд ли от него уйти так просто.

Отчего-то уже не страшно. Только холодно. Потом становится жарко. Только от одной мысли, что незнакомец мог оказаться прав, и Павлик действительно сбежал. С нашими деньгами. Но даже это – не самое главное, не самое плохое в этой ситуации. Если мой похититель не врёт, и Павлик меня бросил, тогда… тогда получается я четыре года жила с человеком, которого совершенно не знала. Который просто исчез из моей жизни, оставил на растерзание проблемам.

Но у меня пока нет на руках неоспоримых фактов вины мужа, а словам чужих людей верить нужно осторожно. Мало ли, кто что скажет. Что, каждому доверять? Я ведь совсем не знаю похитившего меня человека, не понимаю, на что в действительности он может быть способен. С какой целью он меня схватил в охапку, украл из моего дома и приволок сюда? Он… маньяк? А если он…

А если он убил моего Павлика? Вон, какие глазищи у него злые, какой он мрачный. И сильный. На моей коже отпечатками раскалённого железа воспоминания о его прикосновениях. В тех местах, где он меня касался, будто бы ожоги остались. Я даже задираю ткань светлой кофточки, рассматриваю свой бок, живот, ожидая действительно увидеть там следы чужих пальцев, ладоней. Но ничего нет, и все эти ощущения – лишь плод моего воображения.

Растираю кожу, яростно тру, чтобы смахнуть с себя воспоминания, хотя бы от тактильной памяти избавиться, но делается будто бы даже хуже. На меня давят стены, хоть они и очень светлые. Перед глазами всё подёрнуто дымкой, слегка качается и плывёт. Я снова плачу. Мысленно ругаю себя за это, но отчаяние изливается из меня потоками глупых никому не нужных слёз.

Плевать, что я уже взрослая, плачу и плачу. Не могу остановиться. Ещё и воспоминания накатывают внезапно, пропади оно всё пропадом.

Я снова чувствую себя маленькой девочкой, которую за малейшую провинность отправляли "подумать над своим поведением". Меня снова окунает с головой в прошлое, оно душит паникой, ощущением полной беспомощности и ненужности. Тогда я тоже сидела одна в комнате, а где-то рядом шумела жизнь, частью которой у меня никак не получалось стать.

За закрытой дверью шаги. Кто-то идёт в сторону моей комнаты, а я подскакиваю на ноги. Может быть, незнакомец всё-таки разберётся со своими тараканами в голове и отпустит меня. Я знаю, я наивная идиотка, но если он не изнасиловал меня сразу, не убил, то, может быть…

Может быть, всё обойдётся? Случится чудо? Ну, вдруг? Бывает же такое, да? С кем-то же чудеса эти, чтоб их, случаются. Чем я-то хуже?

Дверь распахивается, но на пороге совсем не тот, кого я ожидала увидеть. В широком проёме стоит водитель – тот самый, который вёз нас сюда.

Он коротко кивает, а я замечаю щедрую седину на его висках, хотя ему не больше сорока. Невысокий, сухой какой-то и абсолютно бесстрастный. На лице ни единой эмоции, лишь выражение отрешённости и какого-то скупого безразличия. Да уж, вряд ли его получится уговорить хоть на что-то.

Он подходит ко мне и протягивает лист бумаги. Обычный, A4, ещё тёплый после принтера.

Читаю короткую записку, а внутри вихрем самые разные эмоции.

“Меня зовут Егор, я глухой. Максиму Викторовичу пришлось срочно уехать, он приказал обеспечить вас всем необходимым. Через полчаса я вернусь, прошу подготовить список всего, что вам может понадобиться в ближайшее время. Чего угодно, я всё привезу максимально быстро. Ручку и бумагу вы найдёте в верхнем ящике. Я не знаю вашего вкуса, боюсь ошибиться в выборе. Всего доброго”.

Коротко кивает и разворачивается, чтобы покинуть комнату, а я трогаю его за плечо, останавливаю.

Егор удивлённо смотрит на меня, а я, улыбнувшись, касаюсь своего лба кулаком правой руки, а после притрагиваюсь костяшками к подбородку.

"Спасибо".

В светлых глазах напротив удивление и… уважение, что ли? Да-да, Егор, я знаю язык жестов.

Едва заметная улыбка трепещет на губах Егора, когда он складывает руки будто бы в молитве. Отвечает мне.

“Пожалуйста”.

Он уходит, а мне кажется, что только что я нашла человека, который меня не обидит.

Глава 4 Макс

“Она ничего не попросила”.

Это сообщение от Егора приходит в разгар совещания. Вот же. Ладно, займусь этим позже. Отбрасываю в сторону телефон. Тот с громким стуком ударяется металлическим уголком о полированную столешницу и падает экраном вниз. Сидящий по левую руку главный экономист подпрыгивает на месте. Я смотрю на него, он вытирает клетчатым платком испарину с лысины.

– Прими пустырник, Михаил Семёнович, уйми нервы.

В высоком стакане, поставленном для меня личной помощницей, минералка. Кругляши углекислоты взлетают вверх, оседают на поверхности, растворяются в воздухе. Жадно осушаю половину и параллельно вслушиваюсь в слова выступающих.

Меня поглощает работа: финансовая отчётность за истекшую декаду, будущая рекламная кампания, ближайшие тендеры. Но больше всего остального меня волнуют пути выхода на ещё не до конца освоенный в нашем регионе рынок эндо- и экзопротезирования. Вопрос непростой, сфера интересов новая, но меня аж подбрасывает на месте от желания этим заняться.

Мне интересна эта область, я хочу работать ещё и в этом направлении, потому рву все шансы, загребаю все возможности ближе к себе.

– Максим Викторович, есть большой запрос на производство лайнеров для протезов и тонкостенных силиконовых изделий с контролем толщины стенки, – начальник департамента медицинских инноваций щёлкает пультом, а на большом экране проектора меняются слайды. Один за другим, и я смотрю на них, словно завороженный.

На изображениях финансовые выкладки, расчёты, сопутствующие риски и максимальный порог вложений. А ещё широкий ряд того, что мы сможем поставлять на рынок. Надо же, даже я восхищён.

– Что думаешь, Михаил Семёнович? – даю слово главному экономисту.

Он выходит на “сцену”, оправляет серый в клеточку пиджак, откашливается. А после ровно пятнадцать минут и тридцать секунд монотонно излагает факты, из которых следует, что нам не только можно, но и нужно браться за этот фронт работы. Мы – динамично развивающаяся компания с большим финансовым активом – сможем побороть бюрократию и сумеем въехать на коне на рынок медицинского оборудования и протезирования.

– Значит, решаем вопрос с монополией на производство, – обвожу внимательным взглядом каждого из присутствующих. – Разбираемся с новым и нужным оборудованием, ищем мощности и площади под новые цеха. Готовим техническую документацию. Завтра жду всю предварительную информацию на личную почту. В том числе финансовую. Теперь все свободны.

В ответ шорохи, звуки отодвигаемых стульев, и вскоре подчинённые жидким ручейком один за другим покидают мой кабинет.

– Сергей Петрович, останься, пожалуйста.

Начальник службы безопасности, выходящий из кабинета последним, коротко кивает и закрывает за старшим технологом дверь. Воцаряется тишина, я разминаю пальцами виски, надавливаю на нужные точки за ушами, но головная боль никуда не исчезает. Только сильнее в глазных яблоках пульсирует.

– Присядь, Сергей Петрович, – жестом указываю на стул по правую руку. – Новости о Красновом есть?

Вопрос с Павликом – самый важный сейчас. Для меня этот аферист недоделанный – как кость в горле. Я не знаю, в каком месте он набрался смелости, чтобы кинуть меня и мою компанию. Это не даёт мне покоя, мучает, выводит из себя. Злюсь на него, но в большей степени на себя. Что таким идиотом был, которого оказалось так просто обвести вокруг пальца.

– Мы его ищем, Максим Викторович, – басит Сергей. Сцепляется пальцы в замок, и лишь едва заметный тремор кистей рук выдаёт его состояние. – Павел глубоко залёг, а деньги похоже налом вывел через серые конторы. Сейчас парни пытаются выжать что-то из них, но там ребята трудные, с ними придётся повозиться.

– Плохо, Серёжа, очень плохо, – цокаю языком, качаю головой, а главный СБшник поводит плечами, затянутыми в идеальный тёмно-синий пиджак. Нервничает. – Там убытков на несколько лямов. Моя фура налево ушла. Понимаешь масштаб трагедии? Я не хочу с ментами связываться, потому что всё ещё верю: в моей службе безопасности – ловкие ребята. Вы же ловкие? Я же не ошибся?

– Понимаю. Мы ищем. Всё будет, Максим Викторович, мы же не первый день вместе работаем.

Подаюсь вперёд, налегаю грудью на стол, пододвигаюсь ближе к Сергею. Давлю на него, хотя не часто в общении с ним подключаю свой неоспоримый авторитет. Но сейчас – именно такая ситуация, когда без тяжёлой артиллерии никуда.

– Двенадцать лет, Сергей, двенадцать лет. Чёртова уйма времени. И ни разу ты не дал повода в себе усомниться. Ты же помнишь, с чего мы все начинали?

Сергей кивает, а широкое лицо каменеет.

– Вы давно должны были его найти! – рявкаю, на миг позабыв, что я теперь серьёзный бизнесмен, а не парень из рабочего квартала, гниющего на окраине заштатного городишка. – Фура в воздухе растворилась. С моим товаром! Транспортные накладные волшебным образом исчезли, словно не было. Логисты рвут на себе волосы, уверяют, что они ничего не понимают и ни в чём не виноваты. Но деньги, как оказалось, провели и они осели на счетах фирмы-бабочки, Но товар заказан и в итоге что? Нихрена в итоге: ни бабок, ни товара. Мне меньше всего нужно чувствовать себя лохом, которого через колено нагнул мелкий уродец.

– Максим Викторович, дайте нам ещё несколько часов.

Всё его мощное тело напряжено так, что на шее выступают жилы, и кожа слегка краснеет. Сергей медленно закипает от переполняющей энергии, и если бы в нём было меньше опыта и выдержки, уверен, уже подпрыгивал на месте.

– Иди, Сергей. Даю времени до восьми утра завтрашнего дня. Не подведи. Помни, что я на тебя рассчитываю.

С готовностью поднимается на ноги, делает несколько шагов к выходу, но я снова останавливаю его.

– Серый, задержись ещё на пару минут. Как друг останься. Обещаю тебя долго не мучить.

Его светлые брови ползут вверх, а в глазах любопытство. Я нечасто в своём кабинете выключаю руководителя, но мне нужно с кем-то посоветоваться.

– Помнишь, ты рассказывал о той фирме? Которые цветы доставляют. Помнишь?

Сергей кивает и без лишних слов пересылает на мой личный телефон нужный номер. Аппарат пиликает входящим сообщением, а Сергей выходит из кабинета.

Чёрт, Пожарский, ты правда решил купить для Инги цветы? Действительно этого хочешь?

Нет, я хочу её. Это безумие и наваждение, с которыми мне трудно бороться. Но и игнорировать не получается, каким бы валом работы я себя не забрасывал.

Если верить Егору, она ничего не захотела для себя. Это странно. Разве любая другая женщина не воспользуется тем, что ей предлагают, и не потребует для себя норковые меха, бриллианты, дорогущие шмотки, элитную жратву? Разве нет?

У Инги ведь был выбор. Всё, что душе угодно. Всё, что пожелает. Почему не захотела? Могла же воспользоваться.

Я собираюсь набрать номер, скинутый Сергеем, но внезапно мой телефон оживает. Звонок этот неожиданный путает все планы и тревожит до колик под лопатками. До сердечного приступа.

Наталья, няня моего сына, встревожена. И её состояние по невидимым проводам передаётся мне. Что-то с сыном?

– Максим Викторович, – старается не истерить, хотя в голосе паника. – С Яриком беда. Приезжайте, у него истерика. Вас зовёт.

Глава 5 Инга

"Мне ничего не нужно".

Практически бесшумно за Егором закрывается дверь. Пусть уходит. Не собираюсь составлять какие-то списки, что-то требовать или желать. Мне совершенно ничего не нужно от человека, который похитил меня и неизвестно что собирается со мной делать.

Раздвигаю невесомый полог, окутывающий кровать, и падаю на спину. Ноги болтаются в воздухе, до того кровать высокая. Над головой белоснежный потолок, за окном первые сумерки. Глаза слипаются, я зеваю и прикрываю глаза. Слишком много непонятного в моей жизни, слишком много тяжести на сердце. Из меня будто бы выкачали всю энергию, и я валяюсь безвольной тряпкой без единой логичной мысли в голове. Без надежд и планов, словно мой мозг превратился в кусок пакли.

Кажется, засыпаю. Или просто отключаюсь.

Долгожданный покой наваливается резко. Накрывает тяжёлым покрывалом. Поглощает темнотой распухшую от обрывков самых странных мыслей голову.

Топит. Поглощает. Утягивает на дно.

Я засыпаю.

Передо мной возникает Павлик. Одетый в строгие брюки и белую рубашку. Мне очень нравилось, когда он так одет. На голове, как всегда, неряшливый кавардак – его непокорные светлые кудри невозможно уложить. Они всегда будут топорщиться, как ни старайся.

Павлик машет мне рукой, счастливо улыбается, а в пальцах зажат букет моих любимых ромашек. Их белоснежные лепестки непорочны, а ярко-жёлтая сердцевина сияет ярко.

Бегу к Павлику, но муж не становится ближе. Наоборот, отдаляется, а улыбка на губах такая знакомая, но такая печальная.

– Павлик, ты где?! – кричу во всё горло, и ледяной ветер разносит звук, растворяет его в себе. – Павлик, ответь мне! Пожалуйста! Что с тобой, Павлик?!

Я что-то ещё кричу. Бессвязное. Истерическое. О чём-то прошу, но в ответ не получаю ни слова. Но Павлик удаляется, не двигаясь с места, уходит всё дальше и дальше. Только улыбка всё шире становится.

– Чему ты радуешься? Павлик! Меня похитили! Говорят, ты кому-то должен. Я не верю! Ты ведь не такой.

Кричу и кричу, но туман поглощает его. Он растворяется в седой дымке, тает во мгле. Внезапно ромашки оказываются в моих руках. Как так вышло? Что за чудеса?

Смотрю на пышный букет, а он превращается в клубок змей. Я держу их за слизкие ледяные хвосты, будто бы это всё ещё тонкие изумрудные стебельки.

Змеи извиваются, шипят, злятся, пытаются укусить. Разжимаю пальцы, но змеи успели уже ловко обвить мою руку. Ползут вверх и вот-вот доберутся до моей шеи, а я ору так, как не орала никогда в своей жизни.

Ледяной пот течёт по спине градом. Подскакиваю, моргаю, хватаю ртом воздух, а сердце колотится одновременно в ушах и в горле. В глазах всё ещё темно, и я пытаюсь скинуть с руки этих отвратительных мерзких тварей.

Господи, ужас какой-то. Честное слово, от таких снов и инсульт заработать недолго.

В комнате зловещая тишина, и лишь стук своего сердца слышу. Оглушительный. Настырный. Частая дробь, словно в моей груди поселился крошечный зайчик, который стучит, стучит лапками по барабану.

Точно свихнусь скоро. Может быть, этот странный Максим притащил меня сюда, запер именно с этой целью? Чтобы с ума свести? Стараюсь не думать, что вот-вот он вернётся в мою жизнь, переступит порог комнаты и сделает то, чему не смогу сопротивляться. Нет уж, загонять себя в тоскливое болото не хочу. Потому гоню прочь самые мрачные мысли, не позволяю им разрушить себя до основания.

Встаю на ноги, подхожу к окну, за которым темнеет сад, и тяжело вздыхаю. Вдруг издалека доносится какой-то звук. То ли вскрик, то ли писк – не разобрать. Прислушиваюсь, но снова воцаряется тишина. Показалось, наверное. Немудрено после таких-то жутких снов.

Но, когда я убеждаю себя, что всё это – лишь плод моего воспалившегося воображения, звук повторяется. На этот раз становится громче и… жалобнее, что ли. Теперь я почти уверена, что мне не померещилось. А ещё отчётливо понимаю, что это плач.

Кто-то плачет, а я бросаюсь к двери. Тут слышнее. Плач усиливается, к нему добавляются крики, и я понимаю: это ребёнок. Мальчик, девочка – не разобрать, но это точно малыш.

Господи, в этом доме есть дети? Или я всё-таки сошла с ума? Или всё ещё сплю и это тоже – часть кошмара?

Щипаю себя за руку, сильнее, пока не вскрикиваю от боли. Нет же, не сон! Тогда что? Тогда ребёнок в самом деле где-то рядом и ему, возможно, нужна помощь?

Мысль о том, что где-то рядом плачет несчастный малыш подливает масла в огонь моего беспокойства. Вдруг Максим – действительно маньяк? Преступник? Который не только меня держит взаперти, но ещё и чьего-то ребёнка? Что если это тоже близкий человек кого-то, кто перешёл дорогу хозяину дома? Что если за малыша просят деньги? Выкуп?

Мысли бегают в голове, как обезумевшие лошади. Меня что-то толкает вперёд, провоцирует, а плач становится каким-то вовсе истошным. Разрезает душу на крошечные кусочки, причиняет боль, мучает.

– Выпустите меня! – кричу, бьюсь в дверь, стучу руками, ногами, коленями. Оборачиваюсь, прислоняюсь к дереву спиной и яростно молочу пятками. Меня должен хоть кто-то услышать. Обязан.

Всё это – бесполезно, но и бездействовать не могу. Не могу оставаться в стороне, когда где-то рядом такое творится. Вдруг малышу нужна помощь? Вдруг он совсем один? Болен? А если его бьют? Вдруг мучают? Пытают, чтобы записать жалостливое видео для безутешных родителей?

Я слышу шаги. Они приближаются, и вскоре в замок вставляют ключ. Отпрянув на шаг, жду, когда дверь распахнётся. Кто бы это ни был, меня возможно услышали. Мне возможно помогут. А я помогу ребёнку.

Это утопия, понимаю, но сейчас я – не я. Комок нервов, сгусток энергии. Во мне проснулись какие-то глубинные инстинкты, но я слишком хорошо знаю, как бывает плохо детям взаперти.

– Егор, – выдыхаю, а он напряжённо вчитывается в мою артикуляцию и, слабо улыбнувшись, кивает.

Знаками спрашивает:

“Подумала?”

Господи, он всё ещё о той записке? Настырный какой, исполнительный. Да не хочу я ничего для себя! Неужели сразу было неясно?

Я качаю головой и показываю:

“Ребёнок плачет”.

Егор хмурится, потирает пальцами подбородок. Конечно же, он глухой, он не может слышать рыданий, но я-то здесь, у меня со слухом всё в порядке. А ещё слишком мягкое сердце. Оно меня когда-нибудь погубит – так говорила моя тётка. Но я не жалуюсь. Быть доброй и сострадательной привычно, хоть в наше время и глупо. Наверное?

“Извини”, – показываю жестами и, обогнув не слишком массивную фигуру Егора, даю стрекача.

Пока Егор не очнулся, пока он растерян и открыта дверь. Я должна попытаться понять, что происходит в этом странном доме, ставшем, возможно, тюрьмой не только для меня.

В коридоре, помимо моей, ещё несколько дверей. Прислушиваюсь к звукам и хочу понять, из какой именно доносится плач.

Справа лестница, мне нужно туда. Не знаю, где силы беру. Несусь вперёд, перемахиваю через две ступеньки разом, пока не оказываюсь на втором этаже. Снова вправо, и теперь к плачу добавляется детский голос: “Папу, позови папу. Ты противная, уйди! Мне нужен папа! Где он?!”.

Всё это на какой-то жалобной ноте. Щедро приправлено всхлипами, истеричными вскриками, чьим-то бормотанием. Теперь в дополнении я слышу женский голос, а судя по словам мальчика, его действительно могут удерживать тут в заложниках. Он же зовёт папу.

Боже мой, куда я попала? Во что вляпалась?

Я всё-таки нахожу нужную дверь. Плечом толкаю её. А когда попадаю в комнату, замечаю маленького мальчика в белой пижамке. Он сидит на кровати, взъерошенный и зарёванный. Рядом с ним какая-то женщина лет пятидесяти, смотрящая на меня пустыми и злыми глазами.

Мальчик смотрит на меня распухшими от слёз глазёнками и трёт мокрые щёчки пухлыми кулачками. Такой маленький, жуть какой худенький. Хорошенький. Несчастный.

Мы смотрим друг на друга не дольше секунды, и после мальчик икает. То ли испуганно, то ли в последствии истерики. Улыбаюсь ему широко, хочу ободрить, поддержать. А он… внезапно говорит то, от чего у меня голова кругом идёт и волосы шевелятся:

– Мама, ты приехала?

Глава 6 Инга

Официально заявляю: я сошла с ума. Иначе не знаю, как ко всей этой ситуации относиться.

Мальчик встряхивает головой, заливисто смеётся и бодро так слезает с кровати. Злоглазая женщина удивлённо крякает. Она, похоже, как и я сомневается в своём психическом здоровье. Пока мы обе таращимся друг на друга, мальчик успевает подскочить ко мне, обнять за талию и уткнуться носом в мой пупок.

Поднимаю руку, но она замирает в воздухе в нескольких сантиметрах от светловолосой головы ребёнка. Не решаюсь его коснуться – я слишком растеряна в этот момент, слишком потрясена его словами. Что с ним? Почему он плакал? Где его мама, в конце концов? Что с ней, если он первую попавшуюся тётку принял за неё?

И самое важное: как убедить его, что никакая я ему не мать? Вот где проблема. Похоже, он слишком уверен, что я – это она

А ещё у меня ком в горле застрял, нос щиплет, чешется что-то. В груди печёт и собирается влагой в уголках глаз. Только моих рыданий сейчас и не хватает, потому фокусирую взгляд на маленьком гномике, нарисованном на обоях, и слёзы почти сразу отступают.

– Мальчик, я…

Что я? Что? “Извини, чужой ребёнок, я просто мимо пробегала. Отойди от меня! Не подходи близко. Не всхлипывай, не утыкайся мокрым носом в мой живот, не смотри в глаза с радостной надеждой”.

В моей голове миллионы вопросов проносятся друг за другом, и ни на один не могу найти адекватный ответ. Похоже, сейчас, как ни буду пытаться, мозги в кучку точно не соберу.

Женщина приходит в себя первой. Хмурится, округляет рот, и из него ультразвуком:

– Вы вообще кто такая? Отойдите от ребёнка! Я охрану позову! Охрана! Чужие на территории!

Какое у неё зажигание позднее. За то время, что она рожала свою гениальную во всех смыслах тираду, я могла бы десять раз причинить мальчику вред.

– Это моя мама! Она приехала ко мне! Она наконец-то приехала!

Это театральное представление, не иначе. Цирк какой-то, а меня взяли на главную роль, только забыли дать сценарий. И вот-вот спрыгнувший с тумбы злой голодный лев откусит мою несчастную глупую голову.

За спиной торопливые шаги. Наверняка охрана. Мальчик обнимает меня крепче, а мокрое пятно на моей кофточке, оставленное его слезами, становится ещё больше.

– Я тебя никому не отдам! – мальчик поднимает голову и важно кивает. – Защитю тебя!

Не могу сдержать смешок, глядя на его серьёзное личико, а за спиной распахивается дверь. Но нет, не охрана, потому что я снова слышу знакомый аромат.

Максим, чтоб его черти забрали, Викторович.

– Что тут происходит? – в голосе тревога, а я впервые допускаю мысль, что именно он может быть тем самым папой, которого так истошно звал мальчик. – Ярик, сынок…

Вот, значит, я права была в своих догадках. Спасибо, что не киднеппер. Хотя меня-то спёр. Умыкнул самым подлым образом.

Оборачиваюсь и смотрю на Максима. Он стоит в дверях, сложив руки на груди, а желваки под кожей, кажется, живут собственной жизнью. В комнате воцаряется тишина – всего на мгновение, но его хватает, чтобы я почувствовала себя с головы до ног облитой ледяной водой.

– Максим Викторович, я уже звала охрану! Посторонние на территории!

– Наталья, помолчите, – тихое, но угрожающее, и кипишливая Наталья захлопывает рот. Может быть, даже язык глотает, я бы не удивилась. – Ярик, отпусти тётю. Что ты в неё так вцепился?

А вот тут уже ласковее, хоть и с большой долей строгости и усталости, что ли.

– Это не тётя! – возмущается Ярик и выглядывает из-за меня, словно я самый лучший барьер на свете. – Это моя мама! Я знал, что она приедет. Я желание загадывал!

– Сынок…

И всё. Кажется, у Максима закончились слова. Разом. Все до единого. А у меня и подавно их не осталось. Вот как на всё это реагировать? Что говорить?

– Мама… – говорю растерянно и снова смотрю на Максима, а он…

Его лицо абсолютно непроницаемо, только челюсть слишком напряжена, а на виске пульсирует вена. То ли злой, то ли в шоке – не могу разобрать. Впрочем, мне сейчас точно не до его эмоций, со своими бы разобраться.

– Наталья, идите домой, – отрывисто приказывает Максим, не сводя с меня тяжёлого взгляда. – Ждите звонка.

Кто эта женщина? Нянька, возможно, или родственница какая-то дальняя, но она слушается беспрекословно и уже через пару секунд дверь в комнату закрывается с обратной стороны. В комнате нас остаётся трое, а я всё-таки глажу Ярика по голове. Волосёнки, точно льняной пух, такие мягкие, приятные. У меня небольшой опыт общения с детьми, а то и вовсе никакого, а в этой ситуации вообще не знаю, как себя вести.

– Сынок, иди сюда, – Максим присаживается на корточки. Ярик смотрит на меня испуганно, будто бы боится, что исчезну. – Ярик, давай я тебя спать уложу. Хочешь спать? Уже поздно, а завтра у тебя же по плану завоевание мира. Разве можно невыспавшемуся мир завоёвывать?

– Не хочу я спать, – бурчит, – я хочу сказку.

– Какую ты хочешь сказку?

Максим подхватывает сына на руки, а тот рассуждает, что хотел бы про Снежную королеву, только очень боится, что она всё-таки девчоночья.

– И ничего она не девчоночья, – авторитетно заявляет Максим и укладывает Ярика на кровать

– Мама, почитай! – требует, а я вопросительно смотрю на Максима.

Тот едва заметно кивает и на секунду прикрывает глаза. Даёт добро и берёт яркую книгу со столика.

– На сороковой странице, – сообщает тихо, а я несмело подхожу к кровати.

Ярик улыбается, моргает осоловевшими глазами, трёт их кулаками. Явно пытается побороть сон, который уже крепко ухватился за него. Откашливаюсь. Присаживаюсь рядом, открываю книжку на нужной странице.

“История первая, в которой говорится о зеркале и его осколках”, – читаю и сама не замечаю, как не на шутку увлекаюсь. Снова, как в детстве, восхищаюсь сильной и доброй Гердой, её самоотверженностью, силой любви.

Ярик всё это время держит меня за руку. Довольно крепко для такого худенького малыша. А ещё сопит, причмокивая. Спит. Что же снится тебе, ребёнок? Надеюсь, не клубок змей.

Надо уходить, пока весь этот фарс не перерос в катастрофу. Или уже?

Стоит мне подняться на ноги и попытаться аккуратно разжать его кулачок, Ярик распахивает голубые глаза, неожиданно чистые.

– Ты не уедешь больше? Ты останешься?

– Она не уедет, – говорит Максим, а я киваю.

Извините, никто не подскажет, как мне из этого переплёта выбраться?

Глава 7 Инга

Когда Ярик отпускает мою руку и снова засыпает, сладко посапывая, Максим кивком головы указывает на дверь. Он торопится, я же ещё несколько секунд смотрю на малыша. В висках стучат молоточки, в ушах звенит – от нервов, наверное. Слишком уж они натянуты.

Ярик такой трогательный, такой маленький и худой. Очень одинокий, и это делает нас чуточку ближе. Он чужой ребёнок, но почему-то кажется, что он несчастен. Слишком горько он плакал, а ещё по-детски ругался на женщину, называл её злой.

Вдруг она его обижает? И самое важное: какое мне-то до этого дело, если моей главной целью должен быть путь на волю.

– Снова запрёшь меня? – спрашиваю шёпотом, когда оказываемся вдвоём в коридоре.

– Разве могу я так поступить с матерью своего ребёнка?

Его голос звучит жёстко. В нём стальные нотки, а ещё усталость. И будто в подтверждение моих догадок широкой крепкой ладонью проводит по лицу. Смахивает тревожные тени, встряхивает головой, а коротко стриженные тёмные волосы в искусственном слегка приглушённом свете кажутся совершенно чёрными. Как и глаза.

– Такими вещами нельзя шутить, – замечаю и получаю в ответ медленный кивок. – Я не мать твоего сына и никогда ею не стану. Нельзя лгать ребёнку.

– Тогда почему не ушла оттуда? Почему не возразила, когда мой сын так тебя назвал?

И правда. Могла же.

– Я… я растерялась. Кто бы на моём месте не растерялся? – негромко возмущаюсь недогадливости Максима. – У меня в голове из-за всего вообще каша, имею право. Знаешь ли, меня не каждый день обнимают чужие мальчики и называют мамой.

Ругаться шёпотом, оказывается, то ещё удовольствие.

Взмахом руки Максим прерывает мою взволнованную тираду, ещё и хмурится показательно. Будто от моих жалких попыток объясниться у него голова болит.

– Пойдём.

Через мгновение уже идёт по коридору прочь. Не оборачивается, потому что точно знает: никуда я не денусь. И сбежать не попытаюсь, потому что Максим – не Егор. Уверена, мимо него так просто не просвистишь.

Плетусь за Максимом, а он спускается по лестнице. Задаёт мне направление. Впервые у меня есть возможность хорошенько его рассмотреть. Сейчас, когда пелена страха спала, когда беспокойство за свою жизнь ушло на второй план, я замечаю, насколько мой похититель высок, широкоплеч. Могуч даже. Совсем маленькой и слабой рядом с ним себе кажусь. На Максиме модный полуночно-чёрный деловой пиджак, зауженные строгие брюки и чёрные туфли на спортивной подошве. Мрачный нарядец, но эффектный, чего уж. Движения плавные, неторопливые. Хищные. Одежда так плотно сидит на массивной фигуре, что действительно ожидаю услышать в любую секунду треск ткани на швах.

Ступенька за ступенькой, в абсолютной тишине. Она гнетёт, давит, словно вокруг вакуум образовался. Из дома словно всю жизнь выкачали. Как не напрягаюсь, ни единого звука услышать не удаётся.

Я всё ещё уверена: Максим снова отведёт меня в ту самую комнату и запрёт. Но он сворачивает в другую сторону, проходит несколько шагов по очередному коридорчику и останавливается в самом его конце.

– Проходи, – распахивает высокую дверь, включает свет, а я из-за его спины рассматриваю большой кабинет, в котором слишком много шкафов и полок, мебели.

В воздухе витает смесь ароматов табака и туалетной воды Максима.

– Выпьешь чего-нибудь? Воды? У меня коньяк есть и виски. Шампанское, увы, в хозяйстве не держу. Но если сильно хочется, я могу приказать, доставят.

– Как всё просто. Если чего-то вдруг хочется, достаточно просто приказать, и всё мигом перед тобой появится.

– Именно, – кивает и принимается вертеть головой, разминает широкую шею, морщится. – Ничего сложного.

– Мне не нужно шампанское! – прохожу в кабинет, плотно прикрываю дверь и останавливаюсь, точно вкопанная. – Мне вообще ничего не нужно, но надо, наверное, обсудить то, что происходит.

– Что именно ты хочешь обсудить со мной, Инга?

Моё имя, произнесённое Максимом, кажется мне каким-то другим. Вкусным, красивым, ярким. Не моим вовсе. Я не люблю его, но вдруг понимаю, что Максиму оно… нравится, что ли. В голосе появилась опасность и хрипотца, а в глазах мелькнуло искушение.

Боже мой, не об этом надо сейчас думать, но кидаю в ставший плотным воздух невидимые крючки, пытаюсь зацепиться за нормальность, заземлиться, остаться в границах благоразумия, выдержки.

Максим присаживается на краешек стола, словно намеренно держится подальше. Расстёгивает пиджак, скидывает его с себя и тот летит в сторону, приземляется на спинке дивана. Слежу за его полётом, одновременно пытаясь собрать мысли в кучу. Не получается, хотя я и стараюсь изо всех сил.

– Присядь, – приказ, но я отрицательно качаю головой. Не хочу расслабляться, хочу обсудить всё самое важное. Раз и навсегда.

Мы должны поговорить о том, что происходит сейчас в моей внезапно изменившейся жизни. Изменившейся по вине Максима, между прочим. Или Павлика?

Ай, не знаю. Ничего уже, кажется, не знаю.

Максим упирает руку в бедро, а во второй крутит ручку. Красивый чёрный корпус, элегантные линии, острый кончик стального пера и гравировка. С такого расстояния золотистую надпись не прочесть, но она почему-то магнитом меня притягивает.

– Ярик… он меня мамой назвал. Это… это ненормально!

– Конечно. Но этот факт мы уже не сможем изменить, верно?

– Я…

– Как ты оказалась в его комнате? – обрывает меня жёстко и смотрит пристально. Требует ответа.

– Он плакал. Сильно.

– Как выбралась?

– Замок сломала, – говорю, не задумываясь, потому что кажется: Егору не выпишут премию, если Максим узнает все детали.

Какое мне дело до чужих людей? Ну, накажут Егора и ладно. О себе нужно думать, Инга, о себе. Но я похоже неисправимая идиотка.

– Сломала? Все замки в моём доме выполнены по индивидуальному проекту. Их невозможно сломать, только ключом открыть.

– А у меня получилось, – фыркаю и вздёргиваю подбородок.

– Врёшь.

– Нет.

– Так, ладно, это неважно. Меня волнует иное: то есть вместо того, чтобы бежать со всех ног на волю, орать «караул, полиция!» ты решила проверить, почему плачет ребёнок? Я ничего не упустил?

Опускаю взгляд на свои руки, сцепленные в замок. Ковыряю ногтем крошечную ранку на пальце, морщусь от слабой боли, но и остановиться не могу.

– Нет. Он звал папу, я подумала… мне показалось, что его тут силой удерживают. Мне показалось, что я могу ему помочь. Попытаться.

Смотрю на Максима, а в его глазах мелькает удивление. Словно я сказала что-то такое, что он ни разу в жизни ни от кого не слышал. Но он снова берёт свои эмоции под жёсткий контроль и уточняет:

– Удерживают силой как тебя?

– Да.

– Я похож на похитителя детей?

– Ты похож на похитителя людей.

– Веский довод.

– Зачем ты сказал Ярику, что я не уеду? Это же неправильно.

Я всё-таки не выдерживаю и подхожу ближе. Мне хочется понять наконец, что в голове у этого человека. На что он способен? Но Максим явно не тот, кого можно так легко прочитать, и я оседаю на мягкий диван, где совсем рядом валяется пиджак.

– А ты разве уедешь? Сейчас, когда в тебе нуждается святая душа?

– Это запрещённый приём, Максим! Ты должен меня отпустить. Это преступление!

– Я это уже слышал, но нет. Это невозможно. Ты нравишься мне, Инга. Заклинило на тебе, представляешь? А ещё ты нравишь моему ребёнку.

Это уже ни в какие ворота не лезет. Он говорит такие… странные вещи. Я нравлюсь ему? В каком это смысле? Мы-то ведь знакомы всего-ничего, какое “нравишься”? Бред сивой кобылы.

– Ты маньяк, да? – озвучиваю свою догадку и получаю в ответ тихий смешок. – У тебя беда с башкой? Нельзя похищать людей, даже если они тебе очень нравятся!

– Тебе разве причинили вред? Обидели? Может быть, били или измывались? Насиловали? Только скажи, сразу голову откручу тем, кто виноват.

– Себе открути! – вскипаю гневом и подскакиваю на ноги. Инстинктивно сжимаю кулаки, дышу тяжело, а челюсть напрягается от того, насколько я сейчас зла.

Максим молчит, сканирует меня взглядом. От макушки до носков. О чём-то думает, и за время паузы вспышка гнева слегка тухнет.

– Мой сын – самое дорогое, что есть у меня, – говорит неожиданно, а я сглатываю. Слушаю. – Ярик… трудный мальчик, тонкослёзый и печальный. Болезненный. А ещё он очень наивный, верит в чудеса. Такой же наивный, как и ты. Нежный.

– Он ещё маленький, пусть верит, – замечаю задумчиво и закусываю губу.

– Да, пусть верит… – Максим смотрит куда-то. Вглубь своей памяти, своей души.

– Почему он решил, что я его мать? Я похожа на неё? Или что?

Ну а что? Я такое в одном фильме видела.

– Мы живём не в индийском кино, чтобы кто-то там на кого-то был похож, – усмешка на губах и острый взгляд в мою сторону. Чёрт, мысли он мои, что ли, читает? – Нет, всё проще. Ярик… Меня не иначе как чёрт дёрнул за язык, когда я ему как-то сказал, что дверь его комнаты однажды распахнётся, а на пороге будет его мать.

– Ты знал, что этого никогда не будет?

– Слишком много вопросов, – растирает запястьем лоб, смотрит на меня пристально.

Что-то в его взгляде пугает и настораживает, а ещё волнует. Я вдруг понимаю, что мы наедине за закрытой дверью кабинета, странные люди, совсем незнакомые. Чужие.

– Инга, послушай меня вот ещё в чём. Внимательно послушай. Твой муж – подонок, трус и вор.

– Он…

– Нет, он именно такой. Ты имеешь право мне не верить, а я имею право говорить то, что думаю. Ты знаешь, где он работал последний год?

– В компании “Византия”. Координировал поставки запчастей для внедорожников.

– Знаешь, кто владелец компании “Византия”? – когда качаю головой, заявляет: – Пожарский Максим Викторович.

Складываю в голове два и два, а Максим ждёт моей реакции:

– Ты?

– Я. Он украл у меня деньги и товар. Я забрал у него жену. Больше тебе ничего знать не надо.

– Но я не вещь! – кричу, позабыв обо всём. Злюсь, гневаюсь. Абсолютно теряю всякие границы в своём желании докричаться до Максима. – Меня нельзя забирать, понимаешь? Это какие-то варварские глупости!

Максим спрыгивает со своего насеста и за один шаг оказывается напротив. Тянет меня за руку на себя, и пальцы его, что стальной обруч вокруг запястья. Хочу я этого или нет, но мы слишком близко сейчас, и вряд ли моих сил хватит, чтобы выпутаться. Но пробовать мне это не мешает.

– Отпусти! – кричу и брыкаюсь, чуть не плююсь от злости, но мои руки надёжно прижаты к груди Максима. Он меня держит, сильнее впечатывает в своё горячее тело, от которого волнами звериная энергетика. Одержимая. Пьяная эмоциями, надёжно спрятанными внутри.

Он толкает меня к столу, ловко подхватывает одной рукой в воздух и усаживает на край. Проталкивается между моих бёдер, напирает, а мне некуда отступать. Вокруг меня пустота, внутри азартное желание причинить Максиму вред, стукнуть, плюнуть. Отдалить и отдалиться.

Сделать всё, чтобы он ушёл. Чтобы отпустил. Я боюсь его, а ещё больше – себя. Потому что с таким напором мне не приходилось сталкиваться ни разу. Ещё никогда до этой минуты на меня не смотрели с таким первобытным голодом, никогда не лишали кислорода, вытесняя его из лёгких своим ароматом. Не сбивали с толку глубинной яростью и тёмной страстью.

– Ты же понимаешь, что не справишься со мной, пожелай я пойти дальше? И захочешь ли ты сопротивляться, когда действительно пойду? Ты уверена, что тебя хоть раз так целовали?

– Самонадеянный кре…

Но договорить мне не дают жёсткие губы, моментально взявшие власть над моими.

Первым приходит страх. После него – стыд.

Боже мой, я ведь никогда ни с одним мужчиной, кроме Павлика, не целовалась. Ни разу! Никому даже коснуться себя не позволяла, взгляды игнорировала. А тут…

Столбенею на мгновение, а Максим хрипло смеётся в мои губы, прикусывает нижнюю, и я инстинктивно раскрываю рот. Нет-нет, не потому что хочу, просто неосознанно. Или? Сама того не желая, не стремясь к этому, даю индульгенцию. Разрешаю это с собой делать, хотя в голове разноцветной сияющей голограммой переливается слово: “Опасность”.

Моё мировоззрение, весь мой прожитый опыт вопит против того, что сейчас происходит, но и противиться этому не получается. У меня ничего не получается, слабая я, глупая.

Не дав мне одуматься, не позволяя вырваться или прийти в себя, Максим ладонью фиксирует мой затылок. Держит жёстко, но боли не причиняет. Он моментально берёт ситуацию под свой контроль, ведёт эту партию, безмолвно приказывает подчиниться. Его энергетика подавляет, распластывает бабочкой под стеклом, раскатывает в тонкий блин. Внутри меня такой сумбур, хаос, что совершенно не понимаю, как на это всё реагировать. Запуталась. Растерялась.

Мычу, но чужой горячий и пылающий тёмной энергией мужчина целует жадно, действует напористо, хоть и не заходит дальше. Только целует, но даже этого достаточно, чтобы мой привычный устоявшийся мирок перевернулся с ног на голову. Будто бы кто-то умелой рукой кинул в стоячее болото всей моей прошлой жизни большой камень, взбаламутил воду, внёс дисгармонию.

Максим толкается вперёд, и что-то упирается в моё лоно – бёдра слишком сильно разведены в стороны. Это что-то – твёрдое и большое, и его чёткие контуры чувствуются даже сквозь слои нашей с Максимом одежды. Эти контуры наводят на вполне конкретные мысли, от которых моё лицо краснеет до болезненного покалывания кожи на щеках. Смущение и растерянность такие сильные, что кажется, сейчас расплавят кости.

Максим хочет меня, да? Меня?

Чёрт возьми, я уже восемь лет замужняя женщина. Приличная женщина. Но я… никогда не испытывала такого сильного возбуждения. Не чувствовала такого огня от мужчины, целующего меня. Да, я всегда думала, что такие яркие ощущения – плод воображения романтических натур, а в реальной жизни всё намного проще и прозаичнее.

Секс никогда особенно не волновал меня. Порой даже казался чем-то противным, лишним. А тут…

Вдруг подаюсь тазом вперёд в твёрдом намерении сделать Максиму больно. Хоть так оттолкнуть, если мне не вырвать руки. Нужно прервать этот лихорадочный обмен энергиями, разорвать порочный круг. Мне просто нужно избавиться от влияния Максима и тогда я снова стану собой. Привычной себе.

Но получается только хуже. Острее потому что. Безумнее. Внутри кипит возмущение, стыд и… похоть, что ли? Моя? Или состояние Максима так легко мне передаётся? Мысли путаются, эмоции поют заупокойную моему благоразумию.

Разве сумасшествие может быть настолько заразным?

Язык Максима сплетается с моим. Моя грудь так плотно прижимается к мужской, что соски невольно трутся о ткань, становятся слишком чувствительными. Болезненными. Возбуждёнными?

Вниз по коже льётся жидкий огонь. От воспалённых поцелуями губ, стекает по подбородку, концентрируется в груди. Бьюсь птицей, и всё-таки удаётся отстраниться на миг. Но его достаточно, чтобы хотя бы попытаться остановить волну этого безумия.

– Отпусти, Максим. Отпусти! – я хочу закричать, но выходит лишь полузадушенный хрип. Голос совсем меня не слушается, горло сводит спазм, а дыхание так часто прерывается, что, кажется, вот-вот задохнусь.

Напротив ошалелые глаза, горящие странным огнём. Совсем чёрные. Настолько, что тьма затапливает не только радужку, но и белок. Или меня глючит?

Максим молчит, лишь упирает руки в стол по обе стороны от меня и утыкается лбом в моё плечо. Заношу руку, чтобы стукнуть Максима, но тело не слушается. Мозг, будто бы воспалённый, не координирует движения. Не слушается. Максим тяжело дышит, надсадно, с хрипами. Словно только что пересёк экватор в самый жаркий день в году.

Поднимает голову, обжигает взглядом. На губах блуждает улыбка, в глазах тлеет огонь.

– Пиздец какая ты красивая, – заявляет без тени сомнения в голосе, а я напряжённо сглатываю.

– Я…

– Никогда со мной не спорь. Мне же виднее. Или твой уродский муж не говорил тебе комплиментов?

И правда… Павлик любит меня – мне всегда казалось так. Но он был скуп на слова, на хорошие слова. И мне всегда это казалось нормальным, только… ай, не знаю. Потом над этим подумаю.

– Комплименты – это не главное. Главное – поступки.

– И что, много поступков он ради тебя совершил? – усмешка на губах, а у меня холодок по коже. – Подумай над этим, Инга. Хорошенько подумай.

Я хочу ещё что-то сказать, возразить, противопоставить хоть что-то святой уверенности Максима в гнилой натуре моего мужа. У меня всё ещё нет доказательств дурным словам, у меня всё ещё есть иллюзия, что всё это – зачем-то выдуманные Максимом глупости.

Только, если действительно об этом думать, какая причина у Максима наговаривать на Павлика?

Вдруг тишину кабинета разрушает звук стандартного айфоновского рингтона. Максим мимолётно хмурится, подходит к дивану и в кармане пиджака находит телефон.

– Да, Сергей, – резкое в трубку, а я впиваюсь пальцами в край столешницы. – Что? Ну, молодцы. Еду.

Сбрасывает звонок и смотрит на меня из-под полуопущенных тёмных ресниц. Молчит, но мне кажется: он хочет что-то сказать. И вряд ли не решается – не такой он человек. Просто время зачем-то тянет.

– Павлика нашли. Ты рада?

Глава 8 Макс

Возбуждение моментально схлынуло после звонка Сергея. На его смену пришёл азарт. И злость. Большое такое, иссиня-чёрное нефтяное пятно, и границы его всё шире и шире с каждой секундой.

Я мчу вперёд, прямиком к маленькому частному аэродрому. Сейчас, когда Павлик в надёжных руках моей службы безопасности, можно немного расслабиться. Остыть. Не гнать, словно в машине колёса загорелись, но не могу. Не получается оставаться спокойным, когда какой-то упырь возомнил себя самым умным.

Злой ли я человек? Не знаю. О себе сложно говорить, себя трудно анализировать, но я определённо так и не научился прощать чужих ошибок. Промахов. Тем более людям, которые в моей жизни лишние пассажиры. Посторонние. С какого хера я должен сидеть в углу, сложив лапы на животе, и хлопать себя ангельскими крыльями по горбу, усиленно изображая смирение и всепрощение? Обойдутся, без меня милых и понимающих достаточно, я каждую свою копейку личной кровью заработал.

У трапа меня встречает уже знакомая по десятку прошлых совместных полётов стюардесса, вежливо улыбается, словно действительно весь смысл её жизни в том, чтобы видеть меня. Мне нравится сервис в этой частной лётной компании, но не нравится настолько навязчивое внимание персонала. Одного его члена, так сказать. Надо будет в следующий раз попросить у агента, чтобы меня мужик встречал. Традиционной ориентации, а то мало ли.

– Максим Викторович, вылет через пятнадцать минут. Буду счастлива услышать ваши пожелания на время полёта.

– У меня одно пожелание: не трогать меня во время полёта.

Кивает, а я прохожу внутрь салона и занимаю одно из кожаных кресел. Вытягиваю ноги, скрещиваю их в лодыжках, ставлю ноутбук на столик перед собой, открываю крышку, но очень скоро понимаю: полноценно работать сейчас не смогу. Лишь выполняю необходимый минимум: просматриваю отчёты о поставках за сегодня и отправляю несколько писем жаждущим моего срочного внимания. Всё, хватит пока.

В телефонной книге нахожу контакт знакомого и доверенного майора из УБЭП. Он ждёт моего звонка, как и главный юрист “Византии” – человек хваткий и толковый. Но не тороплюсь. Успеется по закону разобраться.

Откладываю мобильный, откидываюсь затылком на мягкий подголовник. Кожа светлой обивки настолько мягкая, что даже не скрипит под моим весом. Думаю. Просчитываю разные варианты, размышляю.

Закрываю глаза. Меня предупреждают о необходимых мерах безопасности на время полёта, желают счастливого пути, и вскоре борт взмывает в небо. Немного турбулентности, привычной тряски, тихого гула – всё это меня отчего-то убаюкивает.

В голове крутятся воспоминания. Совсем свежие, они мелькают яркими картинками перед глазами, мешают отдыхать. Назойливые, как мухи, и я в итоге отдаюсь им на растерзание.

Представляю глаза Инги. В них мелькнула радость, стоило сообщить о Павлике. Радость эта потухла быстро, не успев толком разгореться. После появился страх. За себя? За этого долбоёба вороватого?

– Он живой? – лишь спросила, с трудом выталкивая слова наружу. Будто ей больно только от одной этой мысли. Испуганная, бледная, растерянная. Потерянная.

– Вряд ли он спёр несколько лямов, чтобы после эффектно сдохнуть.

Кажется, Инга хотела что-то ещё сказать, но я не стал слушать. Не только потому, что на счету каждая минута и терять хоть одну из-за долгих разговоров не хотелось. Нет. В большей степени из-за эмоций, рвущих меня на куски. От них плющит, как он бутылки крепкого алкоголя в одно горло. Ведёт, вызывает эмоциональный перегруз, который вот-вот может закончиться сильным взрывом.

Иногда я бываю слишком груб. Жесток. В достижении своих целей бескомпромиссен, несдержан в средствах. А когда дело касается Инги всё ещё сложнее. Запутаннее. Непонятнее.

Она – моя цель. Моя одержимость. Первая женщина, которую захотелось забрать себе, присвоить, подчинить. И от этих дурных желаний я становлюсь кем-то совсем другим. Не собой. Кем-то тёмным и страшным – тем, кого в зеркале не узнаю.

Инга боится меня. Наверное, надо было действовать мягче. Как нормальному мужику нужно было поступить. Познакомиться, начать ухаживать, в ресторан сводить. Не в ту забегаловку, в которую водил её муж. В хорошее место, может быть, даже где-то на юге Италии. Рассказать несколько удивительных историй, поразить воображение щедростью, кинуть к ногам шубу, обвешать брюликами. В общем и целом сделать всё, чтобы она захотела быть со мной. Захотела забыть мужа. Только… только не вышло. Не получилось. Я не справился со своими демонами, и теперь единственная женщина, которая мне нужна – меня боится.

Гадство.

Я ведь пришёл в их квартиру не с целью пугать Ингу. Я действительно хотел поступить порядочно, хотя бы попытаться. Но мозги слетели с катушек, и на волю вырвались все мои глубоко спрятанные под тоннами самоконтроля инстинкты.

Гадство ещё раз.

А теперь ещё есть Ярик, и это всё стало чертовски сложно.

В раздумьях проходят два часа, и самолёт наконец-то идёт на посадку. Снижает скорость, я раскрываю глаза. Ступив на столичную землю, ёжусь от сырого ветра и выше поднимаю воротник пальто. Что ж так холодно, а?

Сергей ждёт в условленном месте, молча кивает и профессиональным взглядом осматривает меня. Ни о чём не спрашивает, потому что оживлённая парковка столичного аэропорта – не место для лишней болтовни. Всё потом.

Ныряю в салон, кладу сумку с ноутом рядом, пристёгиваюсь. Сергей заводит мотор, а я позволяю себе передышку. Паузу.

За окном накрапывает дождь, и хмурые люди горбятся, прикрываются зонтами, печалятся и торопятся по своим наверняка самым важным делам в мире. У каждого из них свои заботы, своё горе и слишком много того, что мучает.

– Теперь мне нужны подробности, – сообщаю, когда проезжаем пару километров вдоль новой ветки скоростного шоссе, а дождь пропускает всё сильнее, делает асфальт практически чёрным.

– Вышли на ребят, которые шуршат с фальшивыми доками, – неторопливо выкладывает, излучает спокойствие человека, хорошо выполнившего свою работу. – Одного мягко тряхнули, второго слегка припугнули, вот и наскочили на того, кто Павлику паспорт сделал на имя Сазонова Ивана Сергеевича.

– Павлик не оригинален.

– Пошёл самым простым путём со слишком распространёнными данными. Чтобы сложнее искать было в случае чего.

– Давно он паспорт заказал?

– Почти месяц.

Значит, когда он привёл тогда Ингу в ресторан, улыбался ей, гладил руку, он уже готовил пути к отступлению. Честное слово, больше всего меня всегда удивляли люди, не способные расставить все точки вовремя. Ну, не любишь ты уже свою жену, ну так найди смелость уйти от бабы достойно. Что за детский сад?

Подонок и трус.

Сергей продолжает, отвлекая меня от странной философии, которой отчего-то переполнены мои мозги:

– Потом засекли регистрацию на рейс в солнечный Тай. В общем, едва успели. Я сам полчаса как приземлился, ребята из столичного департамента подсобили. Без них бы не справились. Павлик просчитался, но такое случается, если мозгов в голове, как у морковки.

– Морковка бы фуру налево не увела, – резонно замечаю, и Серёга вынужден согласиться. – Но вообще молодцы, ребята. Справились.

– Это дело повышенной важности, – усмехается Сергей. Вижу, гордится всё-таки собой, хоть и прячет тщательно самодовольство от меня.

Но двенадцать лет совместной работы – это вам не шутки. Знаем друг друга лучше себя самих.

Достаю из бардачка сигареты, всегда лежащие на случай глобальных катастроф в любой принадлежащей мне машине. Сергей понимающе косится на меня, но в целом остаётся безучастным. Молчит, я закуриваю, и аромат хорошего табака и кофе наполняет салон. Тишина в салоне душная и плотная. Опускаю стекло, и струйка дыма вылетает на волю, растворяется в дожде.

– Кстати, Павлик с бабой улетать собирался, – вдруг говорит Сергей, а я от неожиданности давлюсь табачным дымом.

Глава 9 Макс

Впрочем, что-то такое и можно было предположить. Новая баба, новая любовь, новая жизнь. Кинул за спину спичку и беги вперёд, к светлым горизонтам. Только понять не могу, какого хрена его потрахушки на солнечном побережье именно я должен был спонсировать?

– Её тоже взяли?

– Господь с тобой, Максим Викторыч. В аэропорту осталась, – Сергей коротко смеётся. – Павлика технично выманили, а девица небось до сих пор ждёт, когда он из туалета вернётся.

– Ничего, случается в жизни и не такой пиздец. Другого слизняка себе найдёт.

– Другой ради неё, может быть, уже не захочет воровать.

Курить мне больше не хочется, и я вдавливаю тёмную сигарету в пепельницу. На языке остаётся горький привкус. Сплёвываю в окно, чтобы избавиться от него. Не помогает. Противно, словно дерьма хлебнул.

Машина сворачивает вправо, на узкую тропинку, ведущую к моему столичному офису. Я бываю здесь регулярно, как и в любом другом филиале своей компании. Как и на производствах, на таможне и ещё в чёртовой уйме мест, в которых требуется моё срочное и безотлагательное присутствие. Люблю держать руку на пульсе. Правда, как показала история с Павликом, всегда найдётся авантюрная крыса, решившая натащить моё добро в свою норку.

– Он во второй переговорной, – докладывает Сергей, первым входя в здание с чёрного входа.

Я люблю появляться неожиданно, потому каждый мой офис оборудован отдельным входом, которым пользуюсь только я. И особенно важных клиентов тоже предпочитаю встречать здесь. Меньше лишних глаз, ушей, больше свободы. Как раз по мне.

Проходим через пост охраны и “вертушку”, попадаем в просторный коридор, ведущий в маленькую вторую переговорную. Из-за капитальной шумоизоляции сюда не доносится ни единого звука. Здание кажется пустым и мёртвым, тихим и всеми покинутым. Отлично. Именно то, что надо. Особенно сейчас.

Минуем вход в мой кабинет, проходим мимо нескольких одинаковых чёрных дверей, пока не останавливаемся у последней. Там, всего в нескольких шагах, Павлик.

– Юристы и мои СБшники на низком старте, – сообщает Сергей.

– Как и наш бравый майор.

– Подмётки рвёт, надеется на премию и новые погоны?

– Так точно. Но пока оставь нас наедине, пока это только моё дело.

– Держи себя в руках, – просит Сергей, а я отмахиваюсь.

Не спорит, уходит, а я распахиваю дверь.

Я замечаю его первым. Он сидит на одном из стульев, его плечи опущены, голова поникла. Такой мелкий, как блоха, жалкий. Конечно, я предвзят, но это не делает Павлика лучше и чище. Даже если не брать в расчёт Ингу, он вор и подлец.

А не брать в расчёт Ингу всё равно не получается.

– Ну что, Павел, не запыхался бегать?

Павлик пытается вскочить на ноги, но что-то ему явно мешает. Приглядываюсь и правда. Наручники. Мой “гость” пристёгнут к будто бы специально для этого созданной тонкой, но прочной перекладине под столом. Но, честное слово, Павлик первый. Обычно я не приковываю никого из приходящих сюда.

– Не дёргайся.

Но он не может остановиться. Дёргается, злится, пучит на меня глаза, играет желваками. Самец, поглядите на него. Хозяин прайда.

– Это противозаконно! Я буду жаловаться! Ваши амба…

– Заткнись, дурачок. Поздно глотку рвать.

Он оседает на тощую задницу, а бледное лицо каменеет. Вскидывает кудрявую голову, сжимает в тонкую нитку губы. За ним забавно наблюдать: Павлик похож сейчас на вонючего лишайного хорька, попавшего в капкан, но ещё не понимающего, что он ему хребет перекусил.

– Максим Викторович! Зачем я здесь? Что я сделал? Я просто летел в отпуск с супругой!

Это настолько тупо, что даже смешно. Хохот рвётся наружу, такой сильный, что причиняет боль в груди. Павлик не первый воришка в моей компании – они были, есть и будут. Но таких наглых идиотов вижу впервые. Неужели такой дебил тупоголовый мог до такого додуматься? Найти левых покупателей, подделать доки, скинуть бабло налево по серым схемам? Удивительно.

– Ну ты и фрукт гнилой. С супругой он летел, надо же.

Не снимая пальто, бросаю сумку с ноутом на один из стульев. Павлик дёргается, жадно косится в его сторону.

– Попробуй дотянись, упырь жадный, – бросаю прежде, чем развернуться и отойти от этой гниды подальше.

Пересекаю кабинет за несколько шагов, тяну на себя одну из панелей, за которой спрятался небольшой холодильник, забитый до отказа бутылкам качественной минералки. Хватаю одну из них, прохладную, и резко отвинчиваю крышку. Та с жалобным стуком приземляется на полированную плитку пола, а я жадно пью. Смотрю на Павлика, а он стучит зубами, и челюсть его слегка выпирающая вперёд, покрытая густой модной щетиной, подрагивает.

– Боишься? – кошусь на Павлика, а он ёрзает на стуле. Бледный настолько, что кажется, из него всю кровь разом выкачали.

Наверное, так выглядели жертвы вампиров из дурацких легенд.

– Я ничего не знаю… я ничего не делал!

– Идиот, верни мои бабки и товар.

Молчит, лишь сопит шумно. Лицо покрывается красными пятнами, глаза бегают из стороны в сторону. Думает, если, конечно, в его тупой башке ещё остались внятные мысли. На лбу выступает испарина, и Павлик кое-как предплечьем вытирает влагу.

– Ну? Сам же себе хуже делаешь.

– У меня нет, я не знаю ничего. Это кто-то другой, я все дела в полном порядке оставил.

Упрямо мотает головой, доводит меня своей упёртостью. И я бы может ему поверил, если бы не все факты, указывающие не его персону. О да, у меня много фактов.

Сминаю пустую бутылку, выбрасываю в урну и демонстративно медленно подхожу к длинному столу. Вжик, молния сумки раскрывается. Ноут на стол. Крышку вверх. Рабочий стол. Нужная папка с копиями всех доков. Каждый проверен десятки раз, в каждом прочёсана каждая запятая, пропущена через сито.

– Это… – Павлик икает, облизывает сухие губы и бормочет: —Как же это? Я не понимаю. Как же так?

Слежу за его мертвенно-бледным профилем, дрожащими губами и круглыми плошками глаз. В них мелькает ужас, смешанный с истерикой. Никогда не видел, чтобы мужик был таким жалким. А я уж, будьте уверены, в своей жизни много подонков повидал.

– Ты же не тупой. Ты понимаешь, что сухим отсюда не выйдешь?

– Вы меня убьёте?

Похоже, мне пора на пенсию. Или хотя бы просто выспаться, иначе меня то за похитителя детей принимают, то за убийцу.

– Мы не на съёмках "Бандитского Петербурга", – улыбаюсь почти искренне и занимаю один из стульев.

Закидываю руки за голову, смотрю на Павлика, слежу за каждым его долбаным вдохом.

– Я… я верну деньги! Я всё верну. Я немного успел потратить.

Тьфу ты. Аж противно, что он так быстро сдался. Победа над слабым – так себе удовольствие.

– Конечно, вернёшь. Ещё как вернёшь. Сотрудничать со следствием полезно.

– Со след… со следствием? – пугливо икает и снова рвётся, пытается освободиться.

– Боишься? Раньше надо было думать. Хотя… есть один вариант.

Подаюсь вперёд, хватаю Павлика за загривок и смотрю прямо в трусливые глазишки.

– Хочешь, отпущу? Хочешь?

Наши глаза совсем близко, я чувствую даже аромат его мятного дыхания и сладкого парфюма. Почти женского. Стоит чуть сильнее надавить морально, уссытся. Прямо здесь в штаны напрудит. Как же Инга вообще с ним жила? Как не видела, какое он ничтожество? Но никогда не поздно открывать глаза.

– Отпустите меня? Правда?

– Да, отпущу. Ты всё вернёшь, договоримся полюбовно. А, как тебе такой вариант, Павел? В обмен на одну маленькую услугу.

– Что… что нужно для этого сделать? – оживляется до лихорадочного радостного блеска в глазах. – Максим Викторович, я… я всё, что угодно сделаю! Что скажете! Всё!

Иди в задницу, думаю я. А на словах:

– Всё, что угодно? Действительно? А как насчёт Инги? Её отдашь?

– Куда её отдать? – таращит глаза, хлопает светлыми ресницами, а моя хватка на его тонкой шее слабеет. Ещё чего доброго, силы не рассчитаю и грохну.

– Мне. Отдашь её? Трахнуть твою жену хочу, сил нет. Нравится она мне. А? Она трахается со мной, ты – свободен. Ну?

Отстраняюсь. Держу дистанцию. Намеренно кажусь расслабленным. Подпираю подбородок кулаком, смотрю на Павлика, а в глазах того вроде как осмысленность появляется.

– Хотя нет, – хлопаю себя по лбу ладонью. Блефую, готовлюсь взять банк. – Ты, кажется, приличный мужик. Нет, погорячился я, не будешь ты этого делать. Жена всё-таки… не сможешь. Любишь ведь жену, наверное. Прости, старик, снимаю предложение.

Горестно вздыхаю, а внутри щёлкает невидимый таймер. Пять, четыре, три…

– Я согласен. Хорошо! Забирай её, – выкрикивает, глотая наживку. Попался всё-таки, упырёныш.

Эх, так предсказуемо. Аж скучно.

– Уверен? Не будешь против? Всё-таки секс твоей жены с другим мужчиной…

– Ты же выполнишь своё обещание? Отпустишь меня?!

– Господи, конечно! – говорю я и достаю из кармана телефон. – Вот сейчас только, подожди немного.

Павлик, вижу это, надеется. Нет, он даже уверен, что я выполню свою часть сделки. А я не тороплюсь его разочаровывать.

А когда через некоторое время его выводят из кабинета навстречу правосудию под руки, основательно перед этим приложив мордой об стол, орёт, что я подонок. Мразь. Непорядочная сволочь.

Наверное, так и есть. Только я никогда не прощаю промахов. Особенно таким подонкам.

Глава 10 Инга

За Максимом закрывается входная дверь. Громко. С хлопком отсекает меня от внешнего мира, ограничивает моё личное пространство стенами дома.

Максим уходит, даже не обернувшись, а я стираю с губ след его поцелуев. Не было этого, не было! Показалось. Это было сумасшествие, помутнение, безумие – что угодно. Моя распущенность – лишь реакция на стресс, мою растерянность, шок. Ничего больше.

Убеждаю себя в этом и будто бы легче становится. Надолго ли?

Меня не запирают в комнате, но запирают в доме. Но эта иллюзия свободы – мнимая. Слишком призрачная, чтобы поверить в неё. Больше чем уверена, на этот раз меня караулит кто-то надёжнее, чем Егор. Но у меня нет сил сбегать. Я слишком растеряна, слишком запуталась, чтобы отважиться на побег.

Оседаю на нижнюю ступеньку лестницы, обхватываю себя за плечи руками, думаю. Павлик нашёлся, значит. А куда… куда он терялся? Зачем?

Он меня… бросил? Ради чего? Ради кого?

Отматываю ленту памяти назад. Скурпулёзно, дотошно.

Шаг за шагом, словно на киноплёнке, передо мной возникает нить прошлого. На ней нанизаны бусины событий, успевших стрястись со мной за последние несколько дней. Их, оказывается, так много.

О некотрых думать неприятно. Чёрт, обо всех думать неприятно, но я хочу понять, что в моей жизни произошло. Отчего попала в этот капкан?

Накануне, перед этой катастрофой, я ездила к тётке. Она, как обычно, вылила на меня ведро помоев, но это дело привычное, на это я уже перестала обращать внимание. Обросла за двадцать шесть лет жизни бронёй. Меня сколько не было в городе? Всего несколько дней. Чёрт, я даже чемодан с собой не брала. Зачем? Тётка живёт далеко, и только на одну дорогу у меня ушло времени больше, чем я пробыла в городе детства. Да и не для долгих визитов туда ездила, по делу. Но это не суть важно.

Павлик не смог со мной поехать, хоть и нужен мне был там. Как моральная поддержка, как единственный человек, который меня любит. Любит? Конечно. Или просто так всегда хотелось думать. Не знаю. Говорю же, запуталась.

Но ему нужно было закончить какие-то жутко важные дела на работе, а я и не настаивала. Была уверена: он старается для нашей семьи, работает сутками, берёт кучу подработок, пропадает в офисе, но это же для нас. Для нашего будущего. Там, в новой квартире, до которой было рукой подать, мы заживём счастливо, родим ребёночка и ещё десять раз по восемь лет будем рядом.

Так всегда верилось. Так представлялось.

Должна же была чёрная полоса когда-то закончиться? Но в последнее время казалось: всё становится только хуже. Я попала под сокращение, потому что нашу маленькую фирму закрыли, а новую работу всё никак не удавалось найти. Будто меня проклял кто-то. Целый месяц поисков, а Павлик всё чаще пропадал на работе. Плюс всё чаще я видела его в компании незнакомых мужчин, но при моём появлении они разбегались, как крысы с корабля, а Павлик путанно объяснял, что это то ли клиенты, то ли деловые партнёры, а то и вовсе сотрудники.

Интуиция подсказывала: здесь что-то не чисто. Ну не были похожи те странные мужчины на деловых партнёров. Такие разве что в криминальных сериалах да хрониках мелькают. Когда мордой в пол лежат под напором полицейских. Я пыталась поговорить с Павликом. Вдруг он встрял куда-то? Но всякий раз получала в ответ широкую улыбку и жаркие объятия. Муж всеми силами пытался заткнуть мой рот, убеждал, что у него всё хорошо и это действительно товарищи по работе.

Верила. Я всегда ему верила, потому что раньше он ни разу меня не обманывал. Только в последнее время всё чаще казалось, что за моей спиной творится что-то не хорошее.

В город я вернулась как раз в день похищения. Открылённая какими-то глупыми надеждами, планами. Я вообще очень глупая как оказалось.

После поездки у меня немного денег осталось, но всё-таки купила продукты для праздничного ужина в честь возвращения. В честь годовщины. Так торопилась вернуться в нужных день, хотелось провести его с Павликом. Всё-таки дата, восемь лет – не шутки.

Когда ехала обратно в продуваемой семью ветрами электричке, загадала: если в этот день случится что-то необычное, что-то из ряда вон, то дальше наша жизнь с Павликом наладится. Станет лучше. Сытнее, что ли. Ярче. Радостнее.

Случилось. Только теперь я не знаю, как мне жить дальше. И главное, с Павликом ли?

Я всё ещё не знаю, верить ли Максиму. Не хочу этого делать, боюсь поверить, но и найти причину, почему Макс захотел бы мне врать, не могу. Но тогда, если он действительно говорит правду, это значит, что столько лет я потратила на подлеца и лжеца. Подонка.

Невыносимо. Больно. Словно кто-то вымазал всю мою жизнь, всё хорошее, что в ней было, сажей. Зловонной болотной жижей. Страшно. Честное слово, жутко.

Запускаю руки в волосы, растираю лицо. До красноты, покалываний под кожей, лёгкого онемения. Мне нужно собраться. Нужно прийти в себя. Успокоиться наконец.

Нужно дождаться Максима, нужно всё-таки понять, где правда, а где ложь. И не факт, что она в словах Максима. Или действиях Павлика.

Чёрт, насмерть запуталась.

В доме тишина. Но уже не такая плотная как раньше.

Чьи-то лёгкие шаги разрушают тишину, а я напрягаюсь. Тело сковывает лёгкий укол паники, а слёзы мигом высыхают. Но потом вспоминаю о Ярике и мигом теплее становится. Это он?

Вскакиваю на ноги. Зачем-то отправляю одежду, будто мой внешний вид действительно имеет значение.

– Мама, я пить хочу. И есть.

Теряюсь. Ярик стоит босой прямо на лестнице, в своей смешной пижамке. Взъерошенный, только что проснувшийся, а на лице улыбка. Он будто бы весь светится изнутри, и я снова глотаю свои глупые слова. “Я тебе не мама, малыш. Не выдумывай, это просто глупая ошибка”. Не могу такое сказать, не получается.

Ну как ребёнка-то расстроить? Это всё дикое стечение обстоятельств, я не должна была тогда ввалиться в его комнату, а Максим не должен был строить для сына воздушные замки. Что бы ни случилось с матерью Ярика, мне – чужой тётке – нечестно притворяться ею. Нечестно позволять ему продолжать верить, радоваться, но во мне нет смелости сломать его хрупкую мечту, которая наконец-то сбылась. Пусть и кособоко, но сбылась.

И хоть я совершенно не знаю и не понимаю, как себя вести в этой ситуации, протягиваю руку. Действую по наитию, ведомая лишь внутренним чутьём. Ничего не обдумываю, не заглядываю в будущее и не строю теорий. Просто протягиваю руку.

– Ты же мне покажешь, где кухня?

Ярик энергично кивает и сбегает вниз. Шлёп-шлёп голыми пятками по деревянным ступеням. В доме тепло, но всё равно босиком бегать такому маленькому ребёнку, наверное, опасно. А если простудится?

Если простудится, у него есть родной отец. Наверняка и босому бегать ему Максим разрешил. Кто я такая, чтобы диктовать свои правила?

Ярик цепко хватает меня за руку и буквально тащит за собой. Даже сопит спешно от натуги.

– Вот туда, там кухня, – лепечет и подводит меня к арке, за которой небольшая, но уютная комната.

Для готовки есть всё необходимое, а ещё огромный холодильник, до отказа забитый едой. Чего тут только нет, и я поражённо разглядываю баночки, коробочки, упаковки, на многих из которых надписи на буржуйских языках. На колбасах, например, итальянские этикетки, а на шоколаде – немецкие. Большинство продуктов я видела лишь на полках в магазине, и то не все. Да и не присматривалась особенно. Толку, если позволить себе не можешь? Потому что почти все деньги уходили в банк, копились там, чтобы… чтобы в один чудеснейший день исчезнуть. Вместе с Павликом.

Я уверена, что в этом Максим точно не соврал. Уж очень убеждённым выглядел тогда в машине. Ай, всё, не хочу об этом больше думать! Иначе совсем мозги в кисель превратятся, и всё, на что окажусь способна – сидеть в уголке, свернувшись калачиком, и реветь, словно мне восемь.

Откинув в сторону все переживания, наливаю Ярику стакан воды. Он жадно пьёт, но всё равно и трети не выпивает – маленький.

– Так с попить мы разобрались. А с поесть? Чего тебе хочется? Только чур не мороженное и не конфеты.

Даже моих скудных познаний в жизни пятилетних мальчиков достаточно, чтобы понимать: много сладкого ночью им точно нельзя. Но Ярик удивляет меня:

– Я не люблю сладкое, а мороженое мне нельзя, – серьёзно заявляет и обхватывает пухлыми ладошками своё горлышко. – Ангина!

Он так торогательно серьёзен сейчас, так деловито собран, что не могу сдержаться и смеюсь. Нет, Ярик всё-таки чудесный мальчик. Пусть я почти его не знаю, но он мне уже нравится.

– Тогда что?

– Кашу, – расплывается в улыбке и подпирает щёчки кулаками. Сейчас Ярик мне уже не кажется таким бледным. Или просто тут освещение иное? – Гречневую, с молоком.

– У тебя часто горло болит? – спрашиваю, чтобы рассеять тишину. Молчать не хочется, но и наговорить лишнего запросто могу. Потому выбираю нейтральные темы.

– Ага. Папа говорит, это пройдёт. Когда вырасту.

Пока Ярик бесхитростно откровенничает, я всё-таки нахожу в одном из многочисленных шкафов глиняную банку, на которой написано “Гречка”. Ага, но внутри почему-то рис. Тогда что? Тогда надо найти рис и вот там…

И правда, в рисовой банке оказывается тёмная и рассыпчатая гречневая крупа. Достаю кастрюльку, из холодильника извлекаю пакет молока и принимаюсь за работу. Готовка расслабит нервы, приведёт мысли в порядок. Оказывается, чтобы успокоиться окончательно мне нужно было зайти в чужую кухню и начать варить кашу для чужого ребёнка. Забавно.

– Папа правильно говорит, – киваю, помешивая в кастрюльке стремительно набухающую крупу. – А что он ещё тебе говорит?

– Что я обязательно стану самым сильным и умным. Вот только читать никак не могу научиться, – разводит руки в стороны и смотрит на меня печально. Вздохнув, добавляет: – Не получается.

– Папа сердится?

– Нет, папа на меня никогда не сердится. Он хороший!

– Ага, согласна, – поддакиваю. Не говорить же ребёнку, что его папа – тот ещё оригинал, и методы у него интересные. Это точно не тема для беседы с детьми – даже я это понимаю.

– Если хочешь, я тебе помогу. С чтением, – добавляю, а внутри обзываю себя идиоткой. Знаю же, что не должна, но и помочь Ярику хочется. Замкнутый круг какой-то.

Так за болтовнёй о разном каша доходит до нужной консистенции. Надо же, а ничего так получилась. Я вспоминаю, как долго уже не ела, накладывая полную тарелку для Ярика. Слюна выделяется активнее чем нужно, а живот предательски урчит.

Ярик смотрит в свою тарелку с восторгом, хватает большую ложку и счастливо жмурится. Такой смешной, такой открытый – каждая эмоция на лице написана. Не то, что его отец, дай ему провидение ещё на сто лет здоровья.

Мою руки, вытираю их полотенцем, а Ярик с аппетитом ест. Щурится, уминает за обе щёки, а мне вдруг тепло становится от того, что просто стою тут и смотрю на жующего приготовленную мной еду ребёнка.

Я ведь очень хотела родить от Павлика сына. Вообще детей всегда хотела, желательно больше одного. Можно даже пятерых – это не страшно, хоть и сложно. Но всё не до того было. “Нужно же сначала крепко на ноги стать, своим жильём обзавестись, а потом уже!”

Это “потом” всё длилось и длилось. Эх, ладно, не об этом речь.

Вдруг Ярик хмурится и смотрит на меня серьёзно-серьёзно.

– Ешь! – заявляет авторитетно, становясь в этот момент очень похожим на своего авторитарного папашу. – Вкусно! Ешь!

И правда. Чего это я? Да, меня тут заперли, да, похитили помимо воли. Даже целовали, особенно не спрашивая разрешения. Но это всё – точно не повод умереть от голода.

Я терпеть не могу молочные каши, могу съесть не больше чайной ложки, потому достаю из холодильника душистую копчёную колбасу, сыр и делаю себе большой – просто огромный – бутерброд. Щедро мажу хлеб майонезом, попутно поясняя Ярику, что вот такую еду ему точно пока рано. Учу, вроде как, словно действительно имею на это право.

– Папа мне тоже такое есть не разрешает, – улыбается и облизывает ложку, похожий в этот момент на крошечного игривого котёнка. – Ты прямо как он.

Это его очень веселит и вообще делает счастливым. Ярик словно неосознанно ищет подтверждения тому, что я всё-таки его мать. Он верит в это безоговорочно, как в Новогоднее чудо, но каждый раз выискивает крошечные детальки, это чудо подтверждающие.

Жую бутерброд, который едва в рот помещается, стараюсь не крошить и не выдать своего смятения. Всё это неправильно, неправильно, повторяю себе раз за разом. Убеждаю себя в этом, настаиваю, но рядом с Яриком так тепло и уютно сидеть. Он радостный и спокойный, в его глазах настоящее счастье. Он ёрзает на высоком стуле, болтает в воздухе ногами и с аппетитом ест мою еду. Никто и никогда с таким удовольствием её не поглощал.

Пусть я поступаю подло, но с каждой секундой мне всё меньше хочется, чтобы это заканчивалось.

Господи, мы с Максимом сгорим в аду за эту ложь, но иначе пока не получается. Может быть, потом как-то всё само собой образумится?

Глава 11 Инга

Ярик начинает клевать носом. Трёт глазки, убеждает меня, что он уже совсем взрослый и спокойно может не спать всю ночь. Только меня этим не проймёшь. Пусть я ему не мать, но прекрасно понимаю: Ярику нужно отдыхать. Он и так весь светится, прозрачный.

– Пойдём, дружочек, в кровать, – глажу Ярика по голове, а он тянет ко мне руки. – Отнести тебя?

Угадала его посыл, потому что он сразу начинает нетерпеливо ёрзать и активно кивать. Ну что ж, он не очень тяжёлый, донесу. Лишь бы не запутаться в чужом доме и не свалиться с лестницы.

– Только крепче держись.

Ярик слушается, и уже у лестницы кладёт голову мне не плечо. Тычется носом, дышать боится и молчит. Только вздыхает тяжело и грустно как-то. Интересно, что успел пережить за свою короткую жизнь этот малыш? И куда всё-таки делась его мама? Умерла? Или бросила? А может быть, Максим отнял у бедной женщины ребёнка, вот и молчит о ней, только сказки для Ярика выдумывает? Об этом думать не хочется, потому что это уже запредельная жестокость.

Может быть, Максим прав, и я действительно слишком наивная и добрая? Но совсем плохо думать о людях не люблю. Да-да, я дура. Доверчивая. Наивная идиотка. Что с меня взять?

Со всем этим мысленным бардаком я преодолеваю последнюю ступеньку, сворачиваю к комнате Ярика и кое-как открываю дверь. Машинально бросаю взгляд на смешные настенные часы в форме уточки. Они слабо светятся в полумраке, рассеивают мягкий голубой оттенок вокруг, и я замечаю время. Три часа ночи. Или утра? А Максима так и нет. И информации о Павлике тоже.

Господи, что там вообще случилось? Нервничаю, но изо всех сил изображаю хорошее настроение. Ради ребёнка – его мне расстраивать не хочется.

– Вот так, милый, – кладу Ярика на кровать, накрываю одеялом до самого подбородка, а он удобнее устраивается в своём коконе.

– Полежи со мной, – сонно лепечет, а я осматриваю себя. На мне обычная и не очень чистая одежда, но Ярик так трогательно смотрит на меня, что не могу устоять.

Тем более, если Максим зачем-то прогнал Наталью, то ребёнок может снова проснуться и опять уйти путешествовать. Ладно, дождусь, пока уснёт и тогда уже уйду. Хотя бы в кухне побуду, подожду Максима.

Нахожу на пуфике рядом с кроватью сложенный в несколько слоёв плед. Расправляю его, Ярик смеётся, глядя на меня, хлопает в ладоши. Ему весело, он радуется, а я нахожу в себе силы улыбнуться. Ярику очень просто улыбаться. Раскладываю плед рядом с ним, не желая пачкать постель, и укладываюсь сверху. Ярик тут же подползает, что тот червячок, к моему боку. Прислоняется всем тельцем, а я глажу его по спине. Какую-то ерунду приговариваю, убаюкиваю в силу своих возможностей.

Если к детям относиться хорошо, они же это чувствуют, верно?

– Папа обещал, что ты обязательно вернёшься. Папа хороший, он всегда правду говорит.

Вздыхаю и жмурюсь. Хорошо, что в темноте не видно моего лица. А Ярик всё рассказывает, какой необыкновенный у него папа, и как он верил, что мы обязательно скоро будем все вместе. Ждал. Просил добрую фею и загадывал желания в письмах к Деду Морозу.

Мне снова приходится пообещать, что я никуда не денусь. И только тогда Ярик засыпает. Неожиданно крепко, а я ещё бог знает, сколько времени вот так и лежу, глядя в стремительно светлеющий потолок. Думать обо всём этом невыносимо, но и не жевать бесконечные тяжёлые мысли невозможно. Они преследуют меня, неопределённость раздавливает в тонкую лепёшку.

Не в силах больше изображать покой и безмятежность, мягко стекаю с кровати, чтобы не разбудить ребёнка. Так, на цыпочках, выхожу из комнаты, бесшумно прикрываю за собой дверь. Пойду, хотя бы посуду помою, что ли.

Вниз по лестнице, в тишине большого дома, оказываюсь снова в кухне. Убираю тарелки в мойку, стираю крошки со стола, складываю остатки продуктов и кастрюльку с кашей в холодильник. Пусть среди множества техники здесь есть и посудомоечная машина, но мне необходим ручной труд. Тщательно, пятняшко за пятнышком, вымываю тарелку Ярика, стакан, из которого он пил, разделочную доску. Вытираю насухо, методично складываю в ящики. Тяну время, отвлекаюсь от плохих мыслей.

Тревога не отступает, а в высокие французские окна вливается всё больше света. Уже утро, и солнце совсем высоко. И когда я всё-таки решаюсь заправить модную и жутко навороченную кофеварку свежемолотыми зёрнами, за спиной слышатся шаги.

Тяжёлые, они всё ближе, а у меня сердце ухает в пятки. Максим. Мне не нужно поворачиваться, не нужно спрашивать, кто это, чтобы понять – это он. Его аромат я узнаю из миллиона других.

Каждый мельчайший волосок становится дыбом, когда ощущаю Максима совсем близко. Меня накрывает его тенью, обволакивает запахом, сбивает с ног энергетикой. Я снова ощущаю себя запутавшейся в его паутине бабочкой – бледной молью, слабой и беззащитной.

– Инга, – выдыхает мне в шею, рождает этим нехитрым действием миллиарды мурашек.

Его руки по обе стороны от меня, упираются в кухонный остров, а я крепче сжимаю в руках пакет с кофе. Острый краешек металлизированной фольги впивается в ладонь, но это позволяет мне собраться с мыслями. Благодатна боль. Спасительная.

– Максим, – зачем-то говорю, хотя вообще не о том хотела сказать.

– Ты варила Ярику кашу? Я слышу её запах.

– Да, гречневую с молоком.

– Он её любит, – низкий голос совсем близко, рядом с ухом. Рокочет, обволакивает, вливается в вены.

Мне бы оттолкнуть Максима, но не получается. Он меня подавляет. Или просто хочется так думать? Оправдать себя этим?

Нахожу всё-таки в себе силы и оборачиваюсь лицом к Максиму. Поднимаю взгляд, встречаюсь с тёмными уставшими глазами. Под ними тени, а на щеках налёт щетины.

– Павлик, он… как он? Ты его видел? Он… живой?

Максим закрывает глаза и издаёт странный горловой звук. То ли рычит, то ли стонет – не разобрать. А после обхватывает моё лицо ладонью, всем телом толкается в мою сторону, пригвождает поясницей к кухонному острову.

Он злой. В его глазах полыхает пламя. Моё горло пересыхает, и волна дрожи проходит по позвоночнику. Это не страх, нет. Это… возбуждение? Яростный огонь сжигает Максима, обжигает меня. Делает беззащитной, слабой. Сглатываю, смотрю на человека, изменившего мою жизнь. Сделавшего её до чёртиков странной.

– Твой Павлик подонок, – заявляет авторитетно и крепче впивается пальцами в моё лицо – Ты всё ещё любишь его?

Мотаю головой, а хватка на щеках слабеет.

– Он мой муж, – почти обиженно. Без тени сомнения.

– И что? Муж и муж. Ты любишь его?

– Тебе какая разница? – отпихиваю его в сторону, а Макс делает шаг назад. – Что ты пристал ко мне?! Какая тебе разница, кого я люблю?!

Максим наступает, отрезает меня от внешнего мира, ловит в силки своих рук, прижимает к своей груди крепко.

– Ты ответь мне на вопрос прямо: ты его любишь? Себе ответь. После этого, – прихватывает губами кожу на моей шее, проводит в этом месте языком по кругу. – После этого скажи: любишь?

Его губы горячие, а руки сильные. Он требует от меня ответа, словно от него зависит в этой жизни всё. Но я изворачиваюсь и всё-таки нахожу в себе силы его оттолкнуть. Руками, коленом – чем угодно. Лишь бы отошёл и не требовал от меня ничего.

Я должна хотя бы попытаться.

Но Максим вдруг сам разжимает руки, отпускает меня, но далеко не отходит. Просто смотрит сверху вниз, чуть склонив набок голову. Его взгляд ползёт по моей коже, горячий, причиняющий боль, проникающий в саму мою суть.

– Его арестовали, – заявляет, так и не отойдя от меня далеко. Припечатывает этой фразой, бьёт под дых.

Мне не нужно пояснять, о ком он. Закрываю рукой рот, потому что меня вдруг начинает тошнить. Арестовали? Это же… это же серьёзно. Очень.

– Он во всём сознался, – добавляет, а в голосе сталь. Она кромсает остатки моей уверенности, что всё это – чья-то огромная ошибка.

И я верю. Впервые верю, что Павлик действительно такой, каким всё это время выставлял его Максим. Мир перед глазами покачивается и плывёт, и я хватаюсь за угол стола, чтобы не упасть.

Жена должна верить мужу. Но похоже, моя убеждённость в этом впервые дала серьёзный крен и стремительно идёт ко дну.

– Зачем он это сделал?

Мой голос звучит жалобно, но меня это сейчас не очень волнует. Только разобраться хочется, во всём наконец-то разобраться. Мне нужно понять, с кем я жила все эти годы. С вором? Преступником? Человеком, который нагадил там, где у него была неплохая должность, уважение и карьерный рост? Зачем, господи?

Но Максим молчит. Только смотрит на меня, а потом кивком головы указывает на дверь кухни, приглашает идти за собой.

Всё снова повторяется: мы с Максимом идём к его кабинету. И мне кажется: чем ближе я к нему, тем дальше я от себя прежней. Тем ближе к правде и новой реальности, в которой не знаю, как найти себе место.

Во мне зреет нечто новое, совсем мне незнакомое. Гнев. На Павлика, из-за которого я осталась совершенно разбитой. На себя, что ничего не замечала, позволяла обманывать и обманываться. Чувствовала же, что все те люди, неожиданно появившиеся в нашей жизни, не принесут ничего хорошего. Такие могут только разрушать.

Я слабая наивная дурочка, да. Но мне кажется, что я всего этого не заслужила.

Максим входит в кабинет и достаёт из кармана небольшой пластиковый прямоугольник. Флэшка.

– Садись сюда, – предлагает, задевая рукой спинку высокого кресла. – Кино будешь смотреть.

Максим смотрит на меня так, словно оценивает степень моей вменяемости. Прищуривается и кивает своим мыслям.

– Кино?

– Да. Будем бить твои розовые очки.

Я слушаюсь – во мне нет сейчас сил на протесты. Есть лишь гнев, который делает из меня кого-то другого. Щёки пылают, челюсть немеет так сильно, что, боюсь, ни единого слова сейчас произнести не смогу.

Ноутбук на столе Максима включен, а флэшка вставлена в нужный слот. Нехорошее предчувствие камнем на сердце. Кожа на руках становится влажной, я вытираю её о брюки до красной кожи на ладонях.

– Всё, что ты тут увидишь, ты бы узнала и так. Дело времени. Но так тебе будет понятнее, с кем ты жила все эти годы.

И всё, больше ничего Максим не говорит. Лишь нажимает на пару кнопок и на экране появляется… Павлик.

Бледный, потерянный, непохожий на себя самого. Он сидит за столом, рук не видно, а на лице такие эмоции, каких не видела у него никогда.

Вздрагиваю, когда раздаются первые слова. Я вслушиваюсь в них, жадно ловлю каждое, а они словно тяжёлые камни падают и падают мне на голову. Каждое несёт смерть. Гибель моего устоявшегося мира, реальности и всему тому, что знала и во что верила.

Нет, это не Павлик. Это кто-то другой. Чужой и непонятный. Трусливый, жестокий. Он…

Запись обрывается, когда Павлика, орущего и плюющегося слюной, злого выводят под руки из незнакомого мне кабинета. Он сыплет проклятиями, обвиняет Максима в нечистоплотности и подлости. Только разве это Максим подлый? Разве только он один?

И тут я понимаю, что всё это время почти не моргала и дышала с трудом. Открываю и закрываю рот, хочу что-то сказать, но на волю лишь рвётся немой крик.

– Он обменял меня на свободу? Действительно обменял? Меня?

Я не знаю, говорю ли это про себя или вслух. Не понимаю, кто рядом, что от меня хотят, кому можно доверять, а кто вот так просто потопчется грязным сапогом по сердцу.

Видео заканчивается, а экран гаснет. У меня нет сил поднять голову, нет воли посмотреть на Максима. В голове жужжат мысли, одна страшнее другой. Перед глазами яркие образы – вся моя жизнь пролетает мимо, а в груди печёт слишком сильно. Я не знаю, как со всем этим справиться, не понимаю, что мне делать, не узнаю ни себя, ни мира вокруг. Меня просто обменяли, отдали чужому человеку для того, чтобы он… трахнул меня.

Так бывает в жизни? И если да, то почему именно в моей это случилось?

– Как это? Что это вообще?

Вот это уже точно вслух, потому что Максим поворачивает меня, сидящую на кресле, к себе лицом, опускается ниже. Наши взгляды совсем близко, дыхание одно на двоих.

– У него любовница? – меня вдруг осеняет. Я, как мазохист, делаю себе всё больнее и больнее. Снимаю с себя кожу слой за слоем, обнажая пульсирующую от боли душу. – Он… он ради неё это всё сделал?

– Ты умная, – вместо ответа, а я закрываю глаза. – Он собирался с ней улететь. Называл её супругой.

– Но мы же не разведены.

– В его новом паспорте на новое имя не было ни одной пометки о браке.

Всхлипываю, а Максим тяжело вздыхает и отходит в сторону. Прямиком к окну, за которым бушует яркий день.

– Я жестокий, я знаю. Надо было тебя подготовить, надо было мягче. Но я не умею иначе. Рвать так рвать, потом быстрее заживёт.

– Зачем тебе всё это? Я тебе зачем?

– Я месяц уже на тебе повёрнутый, – пожимает плечами, словно в его словах нет вообще ничего странного. – И становится только хуже.