Читать онлайн Медленный фокстрот

Моим друзьям.

Глава 1

Я расслабилась и старалась молча наблюдать за пятью парами, по кругу скользящими по танцклассу. Я видела их старание, желание сделать лучше, обогнать мастерством соперника, партнера, но главное – самого себя.

– Стас, держи спину! Не горбись, как старый дед! – крикнула я, и мой голос разнесся эхом по пустому залу.

Стас, как всегда растрепанный и в мятой футболке, прилежно выпрямился и даже поднял повыше подбородок.

Мысленно я улыбнулась.

– Настя, четче движения! Если вы танцуете вальс, это не значит, что можно спать в одном ботинке!

Девочка из другой пары, получившая замечание, будто снежок в лицо, тряхнула головой и стала двигаться бодрее.

Острой иглой, пробравшейся сквозь искреннюю наставническую любовь, меня под сердце уколола зависть.

Ведь и я когда-то была такой – мечтала о чемпионатах, победах, признании. Упивалась красотой и блеском своего рейтингового платья[1], стуком каблучков танцевальных туфель и ощущением неземного полета, когда кружилась так быстро, словно в самом деле могла взлететь.

И ничего другого было не надо – только музыка и танец. Это искрящееся чувство в груди, как если бы пайетки на платье стали моей кожей и щекотали душу, ловя свет ярких прожекторов и отбрасывая множество разноцветных бликов.

В танце всегда раскрывается душа, а ты чуточку лучше узнаешь самого себя. И это чувство – вечного самопознания, по чуть-чуть, по капельке – пьянит и вызывает сильное привыкание. Его нужно получать регулярно, как укол с жизнеобеспечивающим препаратом. И вы с партнером раз за разом беретесь за руки, дожидаетесь такта и делаете первый шаг. А дальше тело автоматически воспроизводит танец, сливаясь с музыкой, купаясь в ней, как в море.

Музыка кончилась, и дети замерли, поглядывая на меня, а я только сейчас поняла, что пропустила половину их танца, видя в одной из танцующих пар свою.

Я вдохнула поглубже и улыбнулась.

– Хорошо, – произнесла я и посмотрела наверх – глаза были на мокром месте, но я не хотела расплакаться при учениках.

Дети облегченно выдохнули. Я продолжила:

– Но, чтобы показать достойный уровень на Новогоднем балу, нельзя расслабляться. Всем вам еще есть куда расти, и если хотите стать чемпионами, то на каждой тренировке нужно выжимать из себя максимум. Танцевать так, словно у вас не будет другого шанса проявить свое умение. Поэтому сейчас я включу музыку, и мы повторим еще раз.

Я сделала шаг к ноутбуку и услышала у себя за спиной:

– Вам повезло с наставником, будущие чемпионы! Наш тренер не начинала занятий без лекции о том, что все мы бездари и что так, как мы, не танцуют даже на сельских свадьбах.

Я обернулась.

Даня стоял в дверях и улыбался.

Голубые глаза всегда выделяли его из толпы, заставляли вглядеться в миловидного темненького мальчика с тонкими чертами лица, а со временем – в высокого, гибкого парня с красивой осанкой, крепкими мышцами и заразительной улыбкой, как будто у него всегда все хорошо.

На Даниных темных, от природы вьющихся и – я точно знала – мягких на ощупь волосах таяли снежинки. Он раскрыл руки, и я, не думая, бросилась к нему, как раньше.

– Данька, – прошептала я ему в плечо, чувствуя уличный декабрьский холод от короткой красной куртки и его собственное, просачивающееся сквозь ткань тепло.

– Лаймыш! – выдохнул он мне в макушку, легко приподнял и закружил, как когда-то в нашей одной на двоих юности кружил меня в танце.

Я крепче схватилась за него, хотя могла бы не держаться совсем – Даня бы меня не уронил. Но казалось, стоит разжать руки – и он исчезнет, отправится обратно в прошлое, из которого так неожиданно вынырнул.

– Ну все, отпускай, – спустя несколько секунд, наконец, попросила я, понимая, что начинаю краснеть.

Даня не стал спорить, а поставил меня на пол и разжал руки. Я повернулась к детям.

– Так, – начала я, но тут же замолчала.

Ребята разглядывали Даню с таким удивлением и даже благоговением, словно перед ними появился сам Дед Мороз.

– Это же Даниил Литвинов, чемпион мира по спортивным бальным танцам! – прошептал Стас стоящему рядом Юре. Но прошептал так, что слышали абсолютно все, а Даня даже засмеялся.

– Да, – ответила я, понимая, что тренировка сорвана. – Это именно он.

Дети еще больше раскрыли глаза и рты, а Даня помахал им рукой. Я знала, что его хватит минуты на три, а потом он начнет гримасничать и балбесничать вместе с ребятней.

– Привет, ребята!

Дети недружно и вразнобой замахали ему в ответ.

– А можно с вами сфоткаться? – высказал единственную в ту минуту мысль во всех детских головах Стас.

– Если тренер разрешит, то запросто, – ответил Даня.

Все как по команде посмотрели на меня.

– У нас вообще-то тренировка, – сказала я, понимая, что все равно сегодня никто не будет тренироваться. – У вас десять минут. Потом мы повторяем танец.

Ребята лавиной бросились к своему кумиру, потом опомнились и побежали за телефонами.

Даня снял свою красную куртку и, не переставая смеяться, позировал и корчил гримасы, а в конце попросил:

– Лайм, а кто может сфоткать нас всех вместе?

– А ты видишь здесь кого-то ещё? – спросила я, протягивая руку за его телефоном.

– Я хотел, чтобы и ты с нами.

– Я и так с вами.

Я сделала несколько снимков – серьезных, полусерьезных и абсолютно шутливых, – потом скомандовала всем разойтись по местам и разбиться на пары.

– А может, вы тоже станцуете? – спросил неугомонный Стас.

Дети тут же поддержали его дружными взволнованными возгласами.

– Я-то не против. – Даня посмотрел на меня пристально, не сдерживая улыбку. – А ты?

На миг я задумалась, не согласиться ли, но тут же вспомнила ужасное разочарование, которое обрушивалось каждый раз, когда больная нога не слушалась и я, теряя равновесие, падала на руки партнера, окончательно загубив танец.

Сейчас Даня смотрел на меня с надеждой, но я хорошо помнила другой его взгляд – испуганный, отчаянный, с которым он раз за разом ловил меня, когда я больше не могла стоять на ногах.

Я покачала головой.

– Прости.

Даня понимающе кивнул.

– В другой раз, ребята, – ответил он.

– А вы что, еще придете? – оживились ребята.

– Конечно! Я приехал на несколько дней, так что, думаю, еще заскочу. – Даня снова улыбнулся, махнул им рукой и, наклонившись ко мне, негромко спросил: – Когда у вас заканчивается тренировка?

– Через полчаса.

– Подожду тебя внизу.

Я кивнула и вернулась к ученикам.

Глава 2

– Классные у тебя ребята, – сказал Даня.

Он уже оделся и ожидал меня. Я надевала сапоги.

– Самые лучшие.

– Не сомневаюсь.

Даня улыбнулся. Я знала, что ему, как и мне, сложно сдерживать улыбку. Мы не виделись два года, и сейчас совершенно все, каждая мелочь казалась чем-то приятным.

– Нет, они правда самые лучшие, – продолжала я. – Когда группа только открылась, пришла целая толпа народу. Но многие занимались на тренировках спустя рукава – им не нужны были танцы. Я таких отсеивала. Не представляешь, какого труда стоило объяснить их родителям, что они зря тратят время и деньги.

– Мне бы таких родителей, – буркнул Даня и развернул передо мной мою короткую бежевую дубленку.

Я повернулась к нему спиной и дала накинуть ее себе на плечи.

– Расскажи лучше, как ты поживаешь, – попросила я, когда мы пошли к выходу из Дома культуры. – Вряд ли тебе интересно слушать про любительский танцевальный кружок в провинциальном городке. Ты же теперь москвич.

– Это не так, – ответил Даня, открывая дверь на улицу и пропуская меня вперед. – Мне интересно все, что здесь происходит. Это ведь мой родной город. Да и ты мне не чужая.

Я улыбнулась.

– У тебя есть время? – спросил он. – Давай посидим где-нибудь, поболтаем, ведь мы так давно не виделись.

– Конечно. Идем.

Даня галантно предложил мне взять его под руку.

– Подумать только, какие манеры! – рассмеялась я, оплетая его руку своей. – Видимо, сильно ты по мне соскучился!

– А ты как думала?

Шел снег. Пушистые хлопья медленно опускались с неба, каждый раз словно замирая в воздухе на несколько мгновений.

Дом культуры, где я вела кружок танцев, находился недалеко от центра. Жила я рядом, поэтому на работу ходила пешком. Но чтобы найти кафе, пришлось идти, наоборот, к центру, где сосредоточилась вся городская жизнь.

– Ну, рассказывай! – выдохнула я. – Как ты? Как чемпионаты? Как жизнь в Москве? Боже, у меня столько вопросов, что я даже не знаю, какой задать первым.

Даня хохотнул, подняв голову к темно-синему небу. Его рука в перчатке сжала мою ладонь.

– Да все у меня хорошо, – ответил он. – Все благополучно.

– Нет, так не пойдет, – возразила я. – Этого слишком мало. Не верю, что жизнь мирового чемпиона можно описать словами «все благополучно».

– Именно так и можно.

– Ну, Дань!

Он снова засмеялся.

– Ну что, что тебе рассказать? – спросил он. – Как я себя ощущаю после чемпионата? – и пожал плечами. – Как обычный человек. Крылья не выросли, хвост тоже. Иногда узнают на улицах, здороваются, но это скорее оттого, что я иногда свечусь в рекламе. А так, кому вообще, кроме самих спортсменов, интересно, кто там стал чемпионом мира по бальным танцам в этом году?

– Все равно, – не унималась я. – Ты вон в скольких странах побывал на турнирах. Четыре раза только на чемпионаты мира летал!

– Да, а мог бы не летать. В итоге толк ведь оказался только от последнего.

– Ну почему же? До этого ты третье место занял. Тоже неплохо.

– Ага. А еще раньше – двенадцатое и двадцать пятое.

– Примечательно, что ты каждый раз ездил на чемпионаты с разными партнершами.

– Ага… Я ни с кем не смог станцеваться так, как с тобой. С Кристиной еще более-менее. Поэтому и взяли золото. А с другими только зря время тратили.

Когда мы с Даней активно общались, он писал, что с партнершами у него была просто беда. Словно венец безбрачия… только в профессиональном плане. И это несмотря на то что он с ранней юности умел найти подход к любой девушке.

Спортсменку, с которой он танцевал последний год, звали Кристина Ладо. Сам Даня мне ничего о ней не рассказывал, потому что мы к этому времени толком и не переписывались, так, поздравляли время от времени друг друга с праздниками. Из новостей я знала, что она очень сильная спортсменка, дважды чемпионка России и один раз Европы. У нее так же не заладилось с прошлым партнером, и они с Даней сошлись – в профессиональном смысле.

Наконец мы набрели на ближайшее кафе и, несмотря на то что свободные столики в такое время – редкость, один у окна будто бы ждал именно нас.

– Все уже такое новогоднее, – заметила я, кивнув на огромное стекло, украшенное разноцветной гирляндой огней.

– Как-никак неделя осталась, – ответил Даниил, вешая куртку на спинку стула. – Ты уже придумала, что попросишь у Деда Мороза?

– Разве что новую ногу.

Я села на диванчик, Даня – в кресло напротив. Взгляд его стал серьезным.

– А врачи что говорят? – спросил он, даже не прикасаясь к меню. – Есть какие-нибудь изменения? Улучшения, ухудшения – хоть что-нибудь?

Я помотала головой.

– Без операции ничего не изменится.

– А ты, конечно же, не хочешь ее делать?

– Конечно же.

Даня задумчиво закусил губу, а я, чтобы не видеть его взгляда, взяла меню.

– Дело только в деньгах? – спросил он.

– Не только, но в них, разумеется, тоже.

– И сколько надо?

Я пожала плечами, разглядывая несколько фотографий салатов и не понимая разницу между ними. Я вообще не улавливала, что в этом дурацком меню написано.

– Только не говори, что даже не узнавала, – упорствовал Даня.

Я вздохнула.

– Не запоминаю цифры, в которых больше семи нулей.

– Лайм, – начал Даня другим, более мягким и доверительным тоном.

Я тут же тряхнула головой и отложила меню в сторону.

– Давай не сейчас, Дань. Столько не виделись, можно и о хорошем поговорить.

Даня не успел ничего возразить. К нам подошел официант и принял мой заказ: кофе и пирожные.

– Ты не наешься, – предупредил Даня.

– На ночь вредно много есть.

Даня закатил глаза и заказал себе кофе, суп и салат.

– И девушке тоже принесите салат, – добавил он официанту. – А то она весь мой склюет.

Я засмеялась и, потянувшись через стол, хлопнула его ладонью по руке.

Официант ушел, и мы какое-то время сидели молча, разглядывая друг друга.

Данька стал очень красивым. Понятно, почему его приглашали сниматься в рекламе. Он выглядел как уверенный в себе, успешный мужчина. И не просто выглядел – он таким и был. Но я до сих пор видела все того же озорного мальчишку, за которым нужен глаз да глаз. И мне захотелось приблизить к Дане лицо и найти над его левой бровью маленький белый шрамик. Уже не вспомнить, где и когда он его получил, но рубец был с ним всегда. Как наши танцы и дружба.

Даня тоже рассматривал меня, и так пристально, что мне вдруг стало неловко.

– Изменилась? – спросила я.

Он кивнул.

– Надеюсь, в лучшую сторону?

Он улыбнулся.

– Ну конечно, Лаймыш.

И все равно под его взглядом я прямее села на диванчике. Даня повернул голову и принялся рассматривать зал.

– На чемпионате была девушка, очень похожая на тебя, – сказал он. – Такие же рост, сложение, почти те же волосы – как карамель. Только глаза не твои, какие-то светлые, невзрачные. И лицо. Но когда я видел ее со спины, мне казалось, что это ты пришла со мной танцевать.

– Спортсменка из Болгарии, – произнесла я, улыбнувшись. – Божана Тодорова.

Даня часто закивал головой.

– Ты видела чемпионат?

– Не могла пропустить твое выступление. Смотрела прямую трансляцию.

– И как тебе?

– Бесподобно. – Я заметила, как Даня облегченно выдохнул, словно это сказал судья или тренер, а не бывшая партнерша. – По мне, вы потрясающе станцевались с Ладо. На ваши вальс и ча-ча-ча я могла бы смотреть часами.

Даня, расслабившись, откинулся на спинку кресла.

– А со мной ты могла часами танцевать.

Могла. И танцевала.

Официант принес заказ.

– Ну, – приподняв чашку кофе, произнес Даня. – За встречу!

– За встречу.

Мы чокнулись. На белый стол упало несколько капель капучино. Отпив из чашки, я стала вытирать их салфеткой. Даня принялся за суп.

Теплый салат с говядиной и правда выглядел так аппетитно, что я сразу забыла о своем пирожном и взяла в руки вилку.

– А чего ты приехал-то? – спросила я. – По дому соскучился?

– По дому тоже, – ответил он. – Вообще, у меня пока небольшой новогодний отпуск. А тут еще Слониха предложила прийти на Новогодний бал. Вы же тоже к нему готовитесь.

Слонихой – естественно, за глаза – мы звали нашего тренера. До сих пор, хотя я теперь была ее коллегой.

– На бал? – усомнилась я.

– Ага. – Даня торопливо, будто боялся, что отнимут, ел суп.

Новогодний бал, конечно, событие значимое в танцевальной жизни нашего провинциального Улинска, но явно не повод переться сюда из Москвы.

– А танцевать ты тоже будешь? – спросила я.

– Про танцы разговора не было, – ответил Даня. – Да и Крис не собирается сюда ехать.

– Тогда зачем тебя позвали?

– Буду почетным членом жюри, прикинь? А еще в самом начале толкну речь.

– О чем же?

Даня пожал плечами.

– О танцах, о жизни, о мечтах. И о том, что они должны сбываться. Хотя бы под Новый год.

– Звучит как тост.

Даня тут же поднял свою чашку с кофе. Я потянулась за своей, но увидела новое сообщение на экране телефона: «Ты где?».

– Черт, – прошептала я, открывая чаты. – Забыла предупредить, что не приеду.

– Тебя сегодня ждали? – спросил Даня, оставив в покое суп.

– Да, – ответила я, торопливо набирая: «Сегодня никак. Прости. Все расскажу завтра».

– Свидание?

– Вроде того.

– Ого! И кто этот счастливчик?

– Да так. – Я отложила телефон. – Познакомились недавно. Пришел в наш Дом культуры преподавать шахматы. Но у нас пока так, ничего серьезного.

– Шахматы? – Даня с серьезным видом покачал головой, как будто само это слово было необыкновенно тяжелым. – Значит, он умный? Как раз то, чего мне всегда не хватало.

Я засмеялась.

– Данька! Ты самый умный из всех парней, которых я знаю! А еще самый хитрый. – Позже, когда он уже улыбнулся, я спросила: – А у тебя что на личном?

Даня взял салфетку, промокнул губы и, посмотрев на меня взглядом, с каким обычно сообщают очень серьезные новости, ответил:

– А я скоро женюсь.

Вилка выпала у меня из рук и звонко ударилась о блюдце.

– Врешь… – произнесла я вполголоса.

Даня мотнул головой.

– Нет, Лайм, не вру. Мы уже подали документы в загс.

Сначала я не поняла своих эмоций по поводу этой новости. Потребовалось полминуты, чтобы прийти в себя. Наконец я улыбнулась.

– Дань, это же просто потрясающе! Я так рада за тебя, честное слово. Немного неожиданно… Но я правда очень рада. Кто она?

– Ее зовут Аня. Она сестра Кристины.

– Твоей партнерши?

– Ага.

Я знала истории, когда спортсмены женились на своих партнершах. Но чтобы на сестрах партнерш – это Даня постарался.

– Прекрасная новость, – проговорила я и уткнулась носом в чашку.

– Она была бы еще прекраснее, – произнес Даня, сосредоточенно размешивая сахар в кофе, – если бы Аня не хотела познакомиться с моим отцом.

А это добило окончательно. Я подавилась кофе и чуть не забрызгала им и скатерть, и белый свитер Дани, и все вокруг.

Даня дернулся мне помогать, но я махнула рукой.

Сказать, что у него плохие отношения с отцом – это вежливо приукрасить. Они отвратительные.

– Когда ты его видел в последний раз? – спросила я.

– Когда тут жил. Даже не помню. Я после тренировки пришел домой, мы, как обычно, поссорились, и он забрал ключи. Больше я туда не возвращался.

Даня отвел взгляд к окну. За ним по вечерней, но светлой от фонарей и подсвеченного ими белого снега улице торопливо шагали прохожие. Кто-то смеялся, кто-то прятал лицо за шарфом, все спешили – за неделю до Нового года нужно многое успеть. Никому не хочется тащить с собой в наступающий год груз нерешенных задач. Все мечтают обновить свою историю, и начать следующую главу жизни с первой страницы.

Дане для этого нужно вернуться в детство, из которого он так рано сбежал с полупустым рюкзаком за спиной.

Я протянула руку через стол и накрыла его ладонь.

– Все будет хорошо, Дань. Ты справишься.

Он повернул ко мне голову, мельком улыбнулся, и я поняла, что у него ко мне есть какая-то просьба.

– А ты можешь сходить к отцу со мной? – спросил Литвинов. – А то боюсь, что возвращение блудного сына в отчий дом закончится дракой.

– Чисто теоретически – да, – замялась я. – Если твою невесту не смутит, что я буду с вами.

Даниил мотнул головой и лихорадочно засуетился.

– Аня приезжает только послезавтра, и знакомить ее с отцом я буду в ресторане. Домой не поведу ни за что на свете. Место должно быть многолюдным и не удобным для убийства. Я и сам думал встретиться с ним где-нибудь вне дома, но отец и его жена уже давно не берут трубку, когда я звоню. Так что мне придется пойти к ним…

– Если хочешь, я могу одолжить тебе телефон, – предложила я скорее в шутку.

Но Даня принял ее всерьез и отказался.

– Не хватало, чтобы отец при Ане начал вытворять какую-нибудь дичь, психовать и орать. Надо встретиться с ним лично и хотя бы примерно оценить масштабы будущей катастрофы. Чтобы знать, к чему готовить себя и Аню.

Меня тронуло то, как Даня беспокоится о своей невесте. Видимо, он действительно по-настоящему полюбил.

– Без проблем, Дань, – сказала я, улыбнувшись. – Я пойду с тобой.

Глава 3

Четырнадцать лет назад

Я сидела в раздевалке и плакала. Все казалось потерянным. Мир сошел со своей орбиты и крутился совсем в другую сторону, разрушая все мои мечты и надежды.

Медленно открылась дверь в неуютную раздевалку чужого спортивного комплекса. Я замерла.

В щель просунулась темноволосая прилизанная голова Дани.

Я никак не могла привыкнуть, что на соревнования ему так укладывают его волнистые, мягкие, непослушные волосы.

Как-то, в день, когда Даня очень сильно поругался с отцом, он пришел делать уроки к нам. Полистал один учебник, второй, открыл тетрадь, но, ничего не написав, закрыл ее. В итоге убрал все в рюкзак и предложил посмотреть мультик.

Мама была на работе, иначе бы не дала нам раньше времени включить телевизор. Я села на диван, а Даня прилег рядом, положив голову мне на колени. Я гладила его, мои пальцы легко пробирались через шелковистые волосы.

– Это женская раздевалка, – шмыгнув носом, сказала я.

Даня лишь усмехнулся и вошел в комнату.

В обтягивающем танцевальном костюме его еще нескладная детская фигура смотрелась слишком тонкой и чересчур гибкой, как будто костей у него нет совсем. Казалось, если постараться, его можно завязать в узел.

– Чего ревешь? – спросил Даня и присел на скамейку рядом со мной. – Второе место – это не провал.

– Но и не победа, – вымолвила я и снова заревела.

Даня, привыкший к моим причудам, вздохнул, а потом одной рукой обнял за плечи. Несмотря на крайне субтильное телосложение, он был далеко не слабак.

– Нашла из-за чего рыдать, – ворчал Даня и гладил меня по голове.

– Я думала, мы возьмем первое, – ныла я. – Мы так много тренировались, не могу поверить, что продули!

– Да не продули мы, – раздражался Даня. – Второе место – это не так уж и плохо.

– Самый настоящий проигрыш. Мы могли лучше! – вскричала я.

– Могли бы – сделали бы! И вообще, прекрати на меня орать!

Я отстранилась от него, хотела сказать что-то обидное, самое обидное, что только может сказать девочка мальчику, но не смогла ничего придумать и снова зарыдала, уткнувшись лбом в его костлявую грудь.

Даня снова вздохнул.

– Дура, – как-то даже ласково шепнул он, и я не стала спорить.

Даня молча переждал, пока я закончу плакать, потом помог надеть куртку, взял за руку и отвел вниз, где ждала мама.

– Лаймик, – произнесла она, опускаясь на корточки, чтобы обнять, – что же ты так расстроилась?

Я почувствовала, как к глазам снова подступают слезы.

– Лучше не спрашивайте ее ни о чем, – посоветовал Даня. – А то опять реветь начнет.

Мама кивнула ему с благодарностью.

– Поехали домой, – сказала она и взяла меня за руку. – Дань, ты с нами?

– Да. Если можно.

– Конечно, можно. Сейчас вызову такси.

Я заметила, что маме стало грустно, и сразу догадалась почему. Ни отец, ни мачеха Дани не пришли сегодня его поддержать. Даже привести и забрать не посчитали нужным.

Я знала, что костюм, в котором выступал Даня, заказала у портнихи моя мама вместе с платьем для меня. А однажды я случайно подслушала, как она по телефону ругалась с мачехой Дани и говорила, что взрослым людям глупо бойкотировать интересы ребенка и что танцы – такой же спорт, как карате или футбол.

Я любила маму и всегда хотела быть на нее похожей. Мне нравилось, как она одевалась: платья с узкой талией и пышной юбкой, коротенькая шубка, тонкие колготки, бусы из жемчуга и серебряные браслеты. Нравилось, как мама пахла – чуть сладковатые, с нотами цитруса духи, которые так напоминали мне о любимых солнечных и спелых мандаринах. Нравилось, как на маму обращали внимание мужчины. Даже Даня, этот неоперившийся птенец на нетвердых ногах олененка, время от времени перед ней краснел и терялся.

– Мам, а расскажи про папу, – иногда просила я, оставшись с ней наедине.

– Твой папа, – на глубоком блаженном выдохе повторяла мама, и мы обе принимались мечтать, – был самым лучшим мужчиной из всех, кого я знала. Галантный, чуткий, заботливый… Читал мне стихи, рассказывал о писателях, художниках. Боже, как я любила его слушать! Его голос пробирал до дрожи. Если бы не та авария… – Мама заметно грустнела, ее глаза каждый раз наполнялись слезами, когда она говорила о нем. – Я даже не успела сказать ему, что у нас будешь ты. Думала, как вернется, так и расскажу. А вышло…

Я теснее жалась к матери.

К тому возрасту я уже знала историю целиком. Папа был известным архитектором, они с мамой познакомились, когда учились в институте. Как и положено для первой любви, они почти сразу влюбились и были без ума друг от друга, но с семьей не торопились. Ждали, когда оба встанут на ноги, начнут зарабатывать – хотели все сделать правильно, чтобы потом до самой старости жить счастливо.

Однажды папу пригласили на конференцию в другую страну. Накануне его отъезда мама узнала, что беременна, но побоялась говорить, решила, пусть лучше думает о выступлении, о докладе, который он усердно готовил полгода. А через три дня вернется – ну что такое три дня для их долгой совместной жизни с ребенком? – тогда она ему все и расскажет. И они смогут наслаждаться радостью вместе, вдвоем.

Но через три дня, когда папа ехал в Улинск из московского аэропорта, а мама перед зеркалом думала, какими словами лучше передать радостную новость, машину, которую вел его приятель, занесло. Они выехали на встречную полосу. Ни папа с приятелем, ни водитель второй машины – никто не пережил лобового столкновения.

Мама часто говорила, что если бы не я, она бы не смогла справиться с этой трагедией. Только осознание того, что надо заботиться о ребенке, заставляло ее двигаться дальше.

– Мам, – позвала я, – как думаешь, если бы папа увидел, как я танцую, что бы он сказал?

Мама улыбнулась с тоской и одновременно как-то болезненно счастливо и погладила меня по голове.

– Он бы сказал, что ты самая талантливая, самая красивая и самая замечательная девочка на планете. И что однажды весь мир узнает твое имя.

Глава 4

Наши дни

Даня напрочь отказывался идти к нам в гости без цветов для мамы, поэтому у самой двери, шепнув мне «Погоди», принялся рвать бумагу, в которую были спрятаны от мороза красные розы.

– Надо было еще что-нибудь взять, – бормотал он. – К чаю хотя бы, а то я с одними розами – как идиот.

Я засмеялась. Непривычно было видеть Даню волнующимся, но очень забавно.

– Не говори глупости! Мама будет тебе рада, даже если ты придешь растрепанный, голый и босой.

– Только этого не хватало, – ответил Даня и, поправив розы и выпрямив спину, подал сигнал «Открывай!».

Я открыла дверь и, войдя в прихожую, сразу крикнула:

– Мама, иди сюда! Ни за что не поверишь, кто сегодня пожаловал к нам в гости!

– Скорее уж напросился, – пробормотал Даня, и мне снова стало смешно.

В прихожую вышла мама. Она, поправляя теплую кофту – зимой у нас в квартире было прохладно, – застыла, как и взгляд широко распахнутых карих глаз.

– Данечка, – прошептала она.

– Здравствуйте, теть Вер, – произнес Даня, смутившись, как мальчишка, но, опомнившись, протянул букет. – Это вам.

Он как-то скомкано произносил ее имя, оно слышалось в одно слово, примерно как «Тетьвер».

Мама, приняв цветы и не выпуская их, потянулась обнять нежданного гостя.

– Какой ты стал! – восхищенно шептала она, то отклоняясь, чтобы насмотреться, то прижимаясь вновь. – Какой же красавец! Лаймочка, взгляни на него!

– Да я уже видела, – отозвалась я, опираясь на шкаф, чтобы снять обувь.

Иногда было страшно наступать на больную ногу и поднимать здоровую – я не могла довериться ей даже на несколько секунд. Бывало, я заранее чувствовала, когда она снова меня подведет, и успевала сесть, чтобы не упасть. Но чаще всего она устраивала подлянки неожиданно, если я, задумавшись, напрочь о ней забывала.

– Какой у тебя взрослый взгляд теперь, – продолжала перечислять мама, разглядывая Даню.

Какие глаза, какие уши, какой нос… Как будто он должен был остаться ребенком на всю жизнь.

– Да все так же, теть Вер, – уверял Даня, словно поймав мои мысли. – Вы меня прямо смущаете.

Справившись с сапогами, я все же незаметно взглянула на него.

Может, мама и права. Что-то в нем изменилось. Волосы уже не лохматились, как в детстве. Черты лица стали резче, заметнее, жестче, отчего сам Даня выглядел взрослее, мужественнее. И глаза смотрели как-то иначе, с достоинством и спокойствием уверенного в себе мужчины.

– Да ладно, мам, – произнесла я, чувствуя, как неестественно звучит голос. – Он все такой же.

И, встретившись с Даней взглядами, почему-то тут же отвела глаза.

– Да что мы все на пороге, – спохватилась мама. – Данечка, давай снимай куртку, идем чай пить.

И упорхнула на кухню.

– Зачем ты отговорила меня покупать торт? – шепнул Даня, когда мы вместе, как в детстве, шли мыть руки в ванную.

– Расслабься, мама не ест сладкое. Тем более на ночь.

Мы по очереди вымыли руки, вытерли их теплым полотенцем с батареи и пошли на кухню, где мама уже заставляла стол всем, что нашлось в холодильнике.

– Даня, может, покушаешь? – спросила она, как спрашивала всегда, много лет подряд. – Есть суп, картошка с тефтелями. Салатик могу нарезать…

– Я не голоден, теть Вер, – как-то даже виновато отозвался Даня.

– Точно? Я только сегодня все приготовила, может, поешь?

– А мне что, ужин предлагать не надо? – спросила я.

– И тебя покормлю, не переживай, – заверила мама.

Накормить Даню ей всегда было важнее. Наверное, потому что меня она могла накормить в любой момент, а за Даней дома бегать с ложкой никто не собирался.

– Да не надо ничего, – улыбнулся он. – Мы только что из кафе. Вот завтра приду к вам голодный, тогда и покормите.

– А ты и завтра собрался прийти? – спросила я с удивленным видом и тут же получила от мамы легкий шлепок полотенцем по плечу.

– Ты надолго приехал? – спросила она Даню.

– До тридцатого, – ответил он.

Мама чуть погрустнела.

– Ого… Даже на Новый год не останешься?

– Уверена, – вклинилась я, – у Дани уже есть планы на Новый год.

Но он тихонько мотнул головой, прося не выдавать его новость сейчас. Я боролась с искушением все же ляпнуть, но промолчала. Как-никак мы друзья.

– Конечно, – отозвалась мама. – В Москве развлечения каждый день, а уж на Новый год, наверное, весь город на ушах стоит.

– В какой-то степени, – согласился Даня. – Вы мне лучше расскажите, как у вас дела, как живете?

– Да живем, как и жили, – сказала мама, присаживаясь за стол. – Лаймик, сделай, пожалуйста, чай. Что у нас может измениться? – снова обратилась она к Дане, который сел напротив и не спускал с нее искрящихся восторженных глаз. – Лаймочка ведет танцевальную группу. Очень одаренные ребята. Планирует расширяться, ее даже в вашу спортшколу звали, но она не идет. Хочет через несколько лет открыть свою школу танцев…

Мне вдруг стало нестерпимо жарко. Я стояла к ним спиной, и хорошо, что в этот момент Даня, чемпион мира по бальным танцам, не видел мое обожженное стыдом лицо.

Лицо человека, который никогда не получит золото ни на одном турнире, да и попросту не будет до него допущен. Который тренирует несколько групп детей разных возрастов, потому что ничем другим заниматься не умеет. Которому надо перевернуть этот город вверх ногами, а жителей научить ходить на руках, чтобы открыть свою танцевальную школу.

– Мам! Ну что ты в самом деле о всякой ерунде? Давай еще мое письмо Деду Морозу почитаем.

– Но ведь открыть школу – такая достойная цель, – возразила мама. – Почему бы не рассказать?

– Мне правда интересно, Лайм, – услышала я голос Дани.

Однако поворачиваться не стала, делая вид, что до сих пор ищу печенье и красивое блюдце, а еще вкусный чай и кружки. А потом, чувствуя себя идиоткой, все же обернулась.

– У Дани вот новости так новости, – сказала я. – Он жениться собрался.

Лица мамы я не увидела, она сидела ко мне спиной. А Даня так округлил глаза, словно сам впервые услышал о своей свадьбе.

– Да что ты!.. – выдохнула мама. – Боже, Данечка!.. Поздравляю тебя!

Даня бросил на меня упрекающий взгляд и снова посмотрел на маму.

– Спасибо, теть Вер.

Я отвернулась.

Он ведь сам хотел рассказать, зачем я полезла?

А теперь в Дане появилась какая-то сжатость, скомканность. Ни он, ни мама не были готовы к тому, чтобы эта новость прозвучала вслух.

В итоге Даня, хоть и улыбался, особенно распространяться на эту тему не спешил, будто стеснялся. А мама, не зная, что сказать, начала задавать первые пришедшие в голову вопросы.

– А твоя невеста… она тоже танцует?

– Нет, тетя Вера.

– Да? А кто же она?

– Повар. Получила место в престижном дорогом ресторане в Москве.

– Я думала, в Москве все рестораны дорогие, – вставила я, через плечо посмотрев на Даню.

– Есть разные, – ответил он спокойно. – Но это по меркам столицы. С нашими, конечно, сравнивать бессмысленно.

– А как же вы познакомились? – спросила мама.

– Нас познакомила моя партнерша, Кристина. Аня ее сестра.

– Как чудесно! – отозвалась мама. – И когда у вас свадьба?

Я была благодарна ей за то, что она вопрос за вопросом вытягивала из Дани все больше информации. Наверное, меня саму новость слишком ошеломила, вот я и не торопилась выспрашивать подробности. Хотела сначала привыкнуть к мысли, что Даня – мой Даня, друг моего детства, самый близкий друг – остепенился до того, что собрался завести семью. Может быть, через год или два он и вовсе станет отцом. А казалось, подростковые годы будут длиться вечно…

Я поставила на стол блюдце с печеньем.

– Через две недели, – ответил Даня.

Мои руки невольно замерли, по-прежнему держа край блюдца, хоть оно уже давно надежно стояло на столе.

Мама повернула ко мне голову, и мы переглянулись, подумав об одном и том же.

– Вы решили пожениться зимой? – осторожно спросила мама.

Даня улыбнулся.

– Дело в том, что не везде сейчас зима, – сказал он. – Мы распишемся здесь, без гостей и свидетелей, чисто формально, а сама свадьба пройдет в Доминикане. Там сейчас тепло.

– Вот это размах, – прошептала я.

– Мы бы хотели вас пригласить, – словно опомнившись, сказал Даня. – Не волнуйтесь, дорогу, жилье, расходы берем на себя.

Мы с мамой опять переглянулись, на этот раз растерянно.

– Дань, у меня работа, – не очень уверенно протянула я. – Ученики. Соревнования весной.

– А у меня загранпаспорт давно просрочен, – ответила мама.

– Ты бы пораньше сказал, – добавила я. – А то за две недели…

– Да мы сами все в последний момент решили, – махнул рукой Даня, как мне показалось, расстроившись. – Нет, билеты в Доминикану у нас были уже давно, но никто не собирался там жениться, а Аня вдруг придумала…

– Я буду ждать фотографии, – улыбнулась мама и коснулась его руки.

Даня кивнул, но видно было, что его это слабо утешило.

– Я все никак не нарадуюсь, Данечка, – сказала мама, когда молчание стало затягиваться узлом на шее каждого из нас, – что ты приехал к нам с такими хорошими новостями! А то иной раз так волнуешься, особенно когда не знаешь… Ты ведь в последнее время редко выходил на связь.

– Да, – сказал Даня и подался вперед, к маме. – Вы меня простите. Столько всего было за последние два года. Я где только не мотался.

– Мы все понимаем, – заверила она. – Ты сам себе не принадлежишь. С таким успехом это естественно. Но главное, что у тебя все хорошо. Еще бы Лаймика с кем-нибудь познакомить…

– Ма-ам, – протянула я.

Начинается.

– Ну а что? – не отступала мама. – Знаешь, Данечка, она совсем не думает о себе, только ученики, соревнования…

– Мам!

Я поставила на стол три кружки и села на свое место у стены.

– А что, шахматист не в счет? – спросил Даня, коварно улыбнувшись, и мне захотелось ударить его под столом ногой, но я бы не достала.

Что ж, теперь мы хотя бы квиты.

– Какой шахматист? – Мама посмотрела на Даню, потом на меня. – Игорек ваш, что ли?

– Мам, чего ты его слушаешь?

– Я что, раскрыл чужую тайну? – Даня так и сиял.

– Вырвать бы тебе язык, – прошипела я.

Он засмеялся и поднес к губам свою кружку. Мама снова повернулась к нему. Она бы никогда не опустилась до того, чтобы устраивать мне допрос. Ее хоть и огорчало, когда я что-то недоговаривала, но она и не высказывала этого.

– Мы с ним только пару раз пили кофе, – сказала я. – Пока рано нас сватать.

– Игорек хороший парень, – только и ответила мама. – Порядочный, симпатичный. А как смотрит на Лайму.

– Мне даже захотелось на него взглянуть, – вставил Даня.

Почти все проблемы у Литвинова – за небольшим исключением – появлялись оттого, что он не умел вовремя прикусить язык.

– Я сама видела его только мельком, – сказала мама.

– Не на что там смотреть, – отрезала я. – И вообще, у меня на носу Новогодний бал. Старшая группа в полном составе выступает. А вы тут со своим Игорьком.

– Эх, Данечка, – вздохнула мама и повернулась к нему. – Дай хоть тебе на Лайму пожалуюсь.

– Пожалуйста, пожалуйста, – с готовностью улыбнулся он.

– Ей до сих пор кажется, что семья – это не самое важное. А я вот не помню, что в моей жизни было важнее мужа и самой Лаймы. Как вспомню то чувство, с которым ждала его каждый вечер домой… словно должно случиться что-то грандиозное. Когда любишь, каждый день случается что-то грандиозное. Наверное, ты, Данечка, меня сейчас понимаешь?

– Да, теть Вер.

– Боже, мам! – не выдержала я. – Дай Данечке чаю спокойно попить! А то подавится, бедный.

Даня хохотнул, а мама проигнорировала мою вспышку гнева и совершенно спокойно сказала:

– Данечка, а приходи к нам завтра в пять. У Лаймы будет занятие, мы с тобой можем нормально поговорить.

– Ма-ам! – снова насупилась я.

А Даня только засмеялся.

– Заодно елку поможешь поставить, – вспомнила мама. – А то Лайме все некогда.

– Елку? – глаза Дани блеснули ярче.

– Ну да. У всех уже давно стоят, а мы все новогоднего настроения ждем.

– Да далась тебе эта елка! – воскликнула я. – Давай я веток еловых принесу, в вазу поставим, шарики повесим.

– Л-а-а-айм, – протянула мама, как в детстве, когда я что-то делала не так. – Ну это же совсем не то.

– А можно я с вами буду елку наряжать? – спросил Даня, вдруг на миг снова превратившись в мальчишку. – Я последние два года никакие праздники толком не праздновал. И елку домой даже не покупал.

– Конечно, можно, Данечка. Только вот не знаю, когда Лаймик соберется…

– Завтра с утра достану вам вашу елку, – сдалась я. – Хоть обнаряжайтесь.

– А можно сегодня? – спросил Даниил.

– Так вечер уже, – ответила я.

– Да вроде не так еще и поздно, – сказала мама.

– Теть Вер, вы чудо! – Даня вскочил с места. – Где елка?

– В гостиной на шкафу.

– Я достану.

– Стул возьми, – посоветовала я.

Он схватил табуретку и унесся в гостиную.

– Мам, ну что ты, в самом деле? – негромко отчитала ее я.

– А что я? – только и отозвалась мама, как всегда, когда она знала, что перегнула палку. – Даня всего на полгода тебя старше, а уже женится. Имела я право растеряться?

Я лишь вздохнула.

– Теть Вер! Лайма! – послышалось из комнаты.

– Иди, – сказала я. – Я пока посуду помою.

Мама как-то странно улыбнулась.

– Думаешь, Даня со мной собрался елку наряжать? – спросила она.

– Мне же, как всегда, некогда…

Мама засмеялась, а Даня, не дождавшись нас за три секунды, сам прилетел на кухню.

– Лайм! Ну ты чего не идешь? Теть Вер, а куда елку ставить?

– Надо убрать журнальный столик к окну, а елку поставить на его место, – распорядилась мама. – Лаймик, иди помоги Дане.

– А посуда?

– Сама помою, – ответила она и подошла к раковине.

Я посмотрела на искрящегося, как новогодний шар, друга детства.

– Эх, Данька…

– Идем. – Он взял меня за руку и потянул в комнату.

Мы вытащили из коробки составные части елки и разложили на полу.

– А инструкции не осталось? – спросил Даня.

Я усмехнулась.

– А ты, когда чайник покупаешь, тоже инструкцию читаешь?

Он посмотрел на меня, как в детстве, когда я глупо шутила.

– Видишь, ветки разные, – сказал он. – Одни больше, другие меньше.

– Те, что больше, вниз, что меньше – наверх. Остальные в середину.

Мы стали потихоньку собирать.

– Ты пуши ветки получше, – говорила я. – Вот так.

– Я пушу, – терпеливо отзывался Даня.

– Где? Они у тебя все не пушистые.

– Нормальные у меня ветки. За своими смотри.

Я хотела что-то ответить, но в комнату вошла мама.

– Ну как успехи?

Она прошла мимо нас и села на диван.

– Мам, научи Даню пушить ветки.

– У Дани хорошие ветки, – ответила она, даже не глядя на елку. – Что ты к нему придираешься?

Даня посмотрел на меня, усмехнувшись с гордым видом. Что, съела?

Я с подчеркнутым безразличием хмыкнула.

А мама пустилась в воспоминания.

– Каждый Новый год я вспоминаю папу Лаймика, – сказала она, глядя вроде на нас, но как будто куда-то сквозь. – Нет, конечно, я вспоминаю его каждый день, но Новый год – это особый праздник, ведь именно тогда мы познакомились.

Она ласково улыбнулась, а мы с Даней перестали шуршать.

Я слышала эту историю миллион раз, Даня – с полмиллиона, но оба мы приготовились слушать ее заново. Это была одна из наших любимых детских сказок.

– Я, тогда еще совсем молоденькая, младше Лаймика сейчас, шла по улице и рыдала. Не плакала, а прямо навзрыд ревела, – мама засмеялась. – Завалила экзамен, боже, какая трагедия! Еще и с преподавателем поругалась, а ведь пересдача у него же, после праздников. И вот я сижу реву в парке перед своим архитектурным университетом – холод ужасный, все торопятся, бегут домой, в тепло. И тут передо мной кто-то останавливается, заслоняет свет. Наклоняется, спрашивает: «Девушка, что с вами случилось? Ограбили? Кто-то умер?» Я головой мотаю, говорю: «Экзамен не сдала». И он вдруг как рассмеется. «Боже мой, что бы, интересно, было, если бы вас ограбили?» А я сижу зареванная, красная, тушь по всему лицу, губы дрожат, пальцы от холода – тоже. Когда я подняла на него голову, Витя так и обомлел. До сих пор помню этот его взгляд, как будто я вся светилась, а не выглядела как не пойми кто. А тогда я только еще громче зарыдала, а он взял меня за руки и поднял со скамейки. «Не сиди на холодном. Какой предмет завалила?» Я говорю: «История архитектуры». Он кивнул и потащил меня за собой ко входу. Я опомнилась, давай вырываться, а он говорит: «Ты оценку хочешь исправить или как?» Я кивнула. «Ну, значит, иди за мной».

Заходим в университет, поднимаемся на второй этаж. Преподаватель в аудитории еще, не ушел, но студенты уже разошлись. Витя постучался, так, для вида, зашел. Говорит: «Что ж вы, Николай Павлович, студенток до слез доводите? Не стыдно?»

Я под дверью стою – не то что плакать, как дышать забыла.

«И кого же я довел?» – спрашивает преподаватель. Витя оборачивается, подзывает меня рукой. Я, чуть живая, захожу. «Так это ж Мишина, – говорит преподаватель. – Она же перепутала все, что могла». «Переволновалась, – ответил Витя. – Разрешите нам вместе отвечать, чтобы оценку исправить?» «Тогда одну оценку на двоих и получите». А Витя посмотрел на него с такой хитроватой улыбочкой: «Ведь Новый год завтра. Ну что девушка в праздник будет слезы лить?» Преподаватель вздохнул. «Что ж, – говорит. – Хотите исправить оценку, отвечайте вместе, но не на один, а на все билеты». Я смотрю за окно, там уже фонари зажглись. «Хорошо, – ответил Витя. – Давайте ваши билеты». Отвечал, конечно, в основном он, я где-то понемногу, по чуть-чуть. А он прямо спорил с преподавателем, свою точку зрения доказывал. В итоге поставили мне четверку и отпустили.

«Я же говорил», – сказал Витя.

И пошел меня провожать. Оказывается, он учился на два курса старше – только на архитектуре, а я на реставрации – и хорошо знал этого преподавателя, был у него в любимчиках. По пути в общежитие он мне все рассказал – и о себе, и об университете – и предложил встретиться на следующий день. А я и говорю: «Так завтра же Новый год!», а он отвечает: «Так и хорошо, скучно не будет». Я подумала, а что, собственно, теряю? Домой я собиралась ехать уже после Нового года, поэтому и согласилась. А потом оказалось, что он, чтобы праздновать со мной, и от родителей, и от друзей сбежал. «Как-то с тобой хотелось побыть». Так мы с ним и жили потом, совсем не расставались. Не то что с кем встретишь, с тем и проведешь, а целых семь лет. Потрясающе счастливых семь лет…

Мама замолчала и посмотрела в окно. Стало так тихо, что было слышно, как постукивает в стекло ветка березы, растущей прямо под окнами.

Мне нравилось слушать про папу даже то, что я слышала уже много-много раз, но чем забавнее и романтичнее была история, тем жальче становилось маму.

– Игрушки надо достать, – негромко сказала я.

– Да, – она повернула голову к нам. – Данечка, ты не достал?

– Нет, теть Вер. А где они?

– Там же, где елка.

– Я сама, – поднялась с пола я.

– Сиди, пожалуйста, – попросил Даня. – Я справлюсь.

Он встал и забрался на стул.

– Удивительно, Данечка, что Лайма позволяет тебе что-то делать, – заметила мама. – Обычно все сама. Меня бережет, как хрустальную вазу. Даже люстры мыть не дает.

– Правильно, теть Вер, – сказал Даня, передавая мне коробку, чтобы слезть со стула. – Не хватало вам еще люстры мыть.

Я знала, что Даня лукавит. Что, если бы меня не было в комнате, он бы сказал: куда ей с ее ногой люстры мыть? Не хватало еще, чтоб убилась!

Но при мне – только так. Как будто я в самом деле обычный здоровый человек.

Мама поднялась с кресла и стала вместе с нами наряжать елку.

– А это любимый слон Лаймика, – сказала она, вешая на ветку старинного розового слона, уже местами протертого. – Она всегда вешала его так, чтобы снизу была еще одна ветка, чтобы если он упадет, то зацепится.

– Для меня все игрушки одинаковые, – ответила я.

– Да брось, я тоже помню, что ты его любила, – отозвался Даня.

Я промолчала.

Все раз за разом каждый год. Та же елка. Те же игрушки. То же ощущение, что сейчас закончится что-то старое, начнется новое, что-то вот-вот поменяется.

Но все то же разочарование.

Даня обмотал вокруг елки гирлянду, включил ее и будто зажегся сам.

– Красота, – оценил он.

– Рады, что вы воспользовались нашим сервисом развлечений, – с серьезным лицом сказала я. – Приходите еще.

– Поздно уже. – Мама взглянула на часы. Мы с Даней тоже повернули к ним лица. Половина двенадцатого. – Ты, Данечка, может, у нас останешься?

– Ну что ты, мам? – ответила я за него. – У Дани, наверное, люкс в «Компасе» простаивает. Зачем ему наша берлога?

«Компас» – самый роскошный отель в нашем городе. Если вдруг сюда приезжают какие-то знаменитости или просто богатые люди – не всегда понятно зачем, – радушный Улинск открывает перед ними стеклянные с позолотой двери «Компаса», зная, что так точно не навлечет на себя гнев и позор.

Даня посмотрел на меня, склонив голову набок.

– Мне всегда нравилась ваша берлога, – сказал он. – И я с радостью останусь.

Глава 5

Я никак не мог уснуть. Все смотрел на елку, мигающую разными огоньками. Они бросали отблески на круглые бока стеклянных шаров, на грудки и спины зайцев и ежиков, на плоских, круглых вырезанных из дерева оленей, снежинок, на всякие колокольчики и крендельки, которые мы с Лаймой понавешали уже без разбора, лишь бы не оставлять ничего в коробках.

Помню, когда Лайма была маленькой, она думала, что игрушки обидятся, если не попадут на елку, и к следующему Новому году обязательно разобьются. Сейчас она уже ни во что такое не верила, но мне самому хотелось, чтобы каждая игрушка оказалась на ветке. Чтобы даже маленькие стекляшки были рады, как и я сам.

Елка вышла аляповатой и в целом безвкусной, но я мог бы разглядывать ее до утра. Мне нравилось, как блестит мишура и как отблески гирлянды красят ветки в разные цвета, как внутри меня словно зажигаются точно такие же огоньки и становится так приятно волнительно, что не уснуть.

Новый год с детства был моим любимым праздником. Намного важнее, чем день рождения.

В день рождения я получал подарки только от Лаймы и ее мамы, и это было единственное, чем этот день отличался от остальных.

Но на Новый год атмосфера праздничного безумия поглощала всех и каждого. Праздник так явственно заявлял о себе, что его чувствовали даже те, кто не собирался отмечать. Проходя мимо миллионов наряженных елок, пластиковых дедов морозов, мерцающих огней и глянцевой мишуры, было невозможно хотя бы на миг не затаить дыхание, не задуматься о маленьком новогоднем чуде. А вдруг?..

Прежде чем перебраться в Москву, на Новый год я всегда приходил к Лайме и тете Вере. Дома отец с мачехой и младшими братьями-погодками собирались за праздничным столом. Братья, тогда еще совсем маленькие, начинали беситься, кидаться едой и не слушаться. Мачеха нервничала и сердилась. Отец орал на них, пока не доводил до слез, а потом принимался за меня, если я не успевал выскочить из-за стола и крикнуть на ходу: «Я наелся. Я к Лаймке!» Обычно вслед мне летело что-то в духе:

– Даже друзей себе нормальных найти не смог. Водишься с девкой, потому что и сам – девка.

Поначалу вечные задирания и унижения, которыми щедро осыпал меня отец, я переносил болезненно. Никому не рассказывал. Но однажды тетя Вера сама услышала, как он, в очередной раз издеваясь над тем, что я выбрал танцы, а не бокс, назвал меня «старшая дочь». Ее гневу не было границ.

Она так едко и колко напала на отца, что тот терялся и заикался, а от этого только больше злился: на нее, на себя, на меня – на всех. Но высказать эту злость не мог – не хватало слов. А дать волю рукам не смел – тетя Вера не из тех женщин, которых можно безнаказанно ударить. Так и стоял, краснел аж до багровости, трясся, сжимал кулаки – и молчал.

– Если бы твоя мать была жива, – говорила мама Лаймы, – она бы не позволила ему так себя вести.

Сколько раз я сам себе повторял эту волшебную и нереальную фразу: «Если бы мама была жива…»

Я так глубоко задумался, что не сразу уловил звук, похожий на тихий стон, который тут же растворился в ночной тишине спящей квартиры. Сначала решил, что показалось, но вскоре опять услышал. Потом к нему добавилось шуршание, и я определил, что доносится оно из комнаты Лаймы.

Поднялся с дивана – мне постелили в проходной гостиной, – подошел к двери, за которой спала Лайма. Осторожно постучался костяшкой пальца.

– Лайм, у тебя все хорошо?

Ответа не последовало.

Вместо него послышался шлепок, когда на пол падает что-то небольшое, а через несколько секунд – грохот уже явно значительный, и я, не раздумывая, распахнул дверь.

В свете горящего ночника я увидел на полу Лайму, она была в розовой пижаме, а волосы растрепаны от сна.

– Напугала? – спросила она шепотом. – Извини.

– Что с тобой? – вместо ответа спросил я, подлетев к ней. – Тебе больно? Вызвать скорую?

– Нет, все хорошо, – прошептала Лайма. – Только не кричи так, пожалуйста, маму разбудишь.

Увидев, что Лайма в сознании и не корчится от боли, я немного успокоился. Привстал – комнатка крохотная, все рядом – потянулся к выключателю, но Лайма замотала головой:

– Не включай.

Я опустил руку.

– Опять моя нога, – сказала она. – Хотела выпить таблетку – загнала упаковку под кровать. Попыталась достать – и вот, – она развела руки в стороны.

На ней была милая розовая пижама: рубашка с закатанными рукавами и раскрытым воротом и шортики с черным атласным бантиком.

Верхние пуговицы были расстегнуты, и я впервые в жизни поймал себя на мысли, что хотел бы провести пальцем линию от горла Лаймы вниз по гладкой коже.

Ее ноги, почти полностью оголенные, не считая коротких шорт, золотил мягкий свет ночника. Они были слегка разведены, как будто брошены и оставлены, как упали, – чуть согнутое колено смотрело вверх, другое – в сторону.

– Давай я тебя подниму, – прошептал я, отвлекаясь от своих мыслей.

– Не надо, – снова замотала головой Лайма, и ее волосы – длинные, сладкого медового оттенка, подсвеченные лампой, словно солнцем, – заструились, задвигались, как ветви ивы на ветру. – Сейчас станет лучше, я сама поднимусь.

Неудивительно – Лайма всегда с неохотой принимала любую помощь. Даже в детстве, когда я пытался помочь ей передвинуть тяжелое или починить что-нибудь в их квартире.

– Так и будешь на полу сидеть? – спросил я.

– Я уже привыкла, – произнесла она так, словно все и в самом деле было в порядке.

– Ну ладно, – пожал плечами я и опустился рядом с ней. – Лайм, послушай меня. Я пытался сказать еще вечером, в кафе, но не получилось. Я хочу помочь тебе. И сейчас у меня есть такая возможность.

Лайма опять замотала головой. Ее глаза, светлые, того же медового оттенка, смотрели на меня едва ли не с ужасом.

– Ты хоть представляешь, о какой сумме речь? – произнесла она.

– Я найду любую сумму, – тряхнул головой я, словно так мог отбросить ее возражения. – Для меня это не проблема.

– А ты подумал, как я буду тебе эту «не проблему» возвращать?

– Господи, Лайм, ну какая разница…

– Что значит, какая разница? – Лайма дернулась, чтобы сесть по-другому, и я заметил, что больная нога у нее лишь вяло шевельнулась. – А если не смогу вернуть?

– Значит, не вернешь.

– Не знаю, как в вашей Москве, но здесь на эти деньги можно три квартиры купить.

– Да хоть сто три. Деньги – бесполезные циферки, если просто лежат на счете. Поверь, – я нашел ее руку, сжал, – у меня все есть: дом, машина, развлечения. Есть возможность заработать еще. Я не пропаду.

– Все равно я не смогу взять, – ответила Лайма. – Ты зарабатывал их своим трудом. Притом у тебя скоро свадьба. Тоже удовольствие недешевое, знаешь ли.

– Лайм, это сейчас не так важно, как ты не понимаешь? – Я уже не знал, как ее убедить. – Я не хочу, чтобы ты мучилась.

Лайма устало улыбнулась и сразу перестала хмуриться. Потом осторожно привалилась ко мне сбоку, положила голову на плечо.

– Я не мучаюсь, Дань. Правда. Она же не болит. Просто иногда ее как бы нет. С этим можно жить.

– Кому-то другому да, но не тебе.

Лайма какое-то время молчала. Тогда я продолжил:

– Ты и твоя мама столько сделали для меня. Если бы не вы, я бы никогда не стал тем, кем стал.

– Ты преувеличиваешь.

– Ничуть! Это твоя мама дала мне возможность танцевать, а без тебя я бы ничему не научился. Так почему я не могу сейчас сделать что-то для вас?

– Я боюсь операции, – призналась Лайма. – Там же нервы, позвоночник, спинной мозг… Последний врач, хороший дядька, мне больше всех остальных понравился, сказал, что операцию почти невозможно провести так, чтобы в итоге нога перестала… отмирать. Зато очень велик шанс, что после нее я вообще не смогу ходить. – Голова Лаймы заерзала на моем плече – искала положение поудобнее. – Он сказал, самое разумное – жить так, пока живется. А если будет ухудшение, тогда уже что-то думать.

– Очень странное мнение, – ответил я. – И знаешь, я бы особо не доверял местным врачам. У них все или не лечится, или само пройдет. Лайм, – протянул я, слабо толкнув ее в плечо. – Ну давай хотя бы попробуем? Поехали со мной в Москву? Устроим тебе там полное обследование, послушаем мнения разных специалистов.

– Как же, интересно, я с тобой поеду? – спросила Лайма, и я услышал в ее голосе улыбку напополам с удивлением. – И что на это скажет твоя невеста?

– Да ничего не скажет, – ответил я. – Аня хороший человек, добрый. Она поймет.

– Расскажи о ней, – попросила Лайма.

Я улыбнулся.

– Только если ты ляжешь в кровать.

Лайма тихо рассмеялась.

– Что ты со мной как с маленькой?

– А на полу ты как взрослая сидишь? Давай руку.

– Да не надо, – ответила Лайма и осторожно, но самостоятельно поднялась на ноги.

И даже протянула руку мне. Я взялся за нее и удивился тому, с какой силой Лайма потянула меня наверх.

Она села на кровать и кивнула на место рядом с собой.

Я вздохнул и повиновался.

– Так ты расскажешь? – допытывалась Лайма.

– Что ты хочешь узнать?

Лайма пожала плечами.

– Какая она?

– Аня добрая, – начал перечислять я. – Красивая. Поддерживает меня постоянно. Прекрасно готовит. Никогда со мной не спорит.

– Да ладно? – не поверила Лайма.

– Ага, прикинь.

– И как вы такого взаимопонимания достигли?

– Никак, – хмыкнул я. – Она просто вечно хитрит. Смотрит мне в глаза, говорит то, что я хочу услышать, а делает то, что решила сама.

Лайма засмеялась, негромко, даже почти беззвучно, только все равно очень живо, по-настоящему.

– Мудрая женщина, – оценила она. – Только с тобой, разумеется, такое не прокатывает.

– Разумеется. Я на шаг вперед угадываю мысли того, кто хочет меня обмануть.

– Как же ты будешь с ней жить?

– Надеюсь, однажды из нее выветрится эта дурь.

– И она совсем не танцует?

– Совсем. Даже если это просто медленный танец в ресторане. Ни за что не выйдет из-за стола.

– Тяжело тебе придется, – вздохнула Лайма и хлопнула меня по плечу.

– А ты много понимаешь в шахматах? – спросил я.

Лайма снова пожала плечами.

– Конь ходит буквой «Г».

Я хохотнул, но, вспомнив, что за стенкой спит тетя Вера, прикрыл рот рукой.

– Дались мне эти шахматы, – насупившись, пробурчала Лайма. – Но если вдруг я захочу, он меня научит играть.

– А если Аня захочет танцевать – я ее научу.

– Погоди, – вдруг сказала Лайма. – Она же сестра Кристины Ладо… Получается одна сестра – чемпионка мира по бальным танцам, а другая вообще не умеет танцевать?

– Ага. Все или ничего.

Лайма усмехнулась.

– Забавно.

– Мне кажется, – впервые решился я высказать свою мысль; тут, в комнате Лаймы, можно было делиться чем угодно – всегда, – это у нее такой протест. Ну, мол, раз не могу быть лучше, чем сестра, буду поваром. Хотя они с Кристиной не разлей вода.

– Да уж, чего только между сестрами не происходит, – задумчиво протянула Лайма. – И братьями. Ты, кстати, общался со своими?

– Не-а. Да и что с ними общаться? Я уверен, они готовы повторять за отцом каждое его слово. Только бы завтра все прошло мирно, – тихо, как молитву, произнес я, сам не зная, к кому обращаясь.

Лайма легонько толкнула меня плечом.

– Подбери хвост. Я буду рядом.

Эта фраза всегда действовала на нас, как заклинание. Она была больше простого и бессмысленного «не бойся» и заставляла отпустить страх и взяться за дело.

Я кивнул. Благодарить Лайму еще рано, но я уже сейчас был ей признателен.

– Ложись спать, – сказал я. – И, пожалуйста, будь так добра, отнесись серьезно к тому, что я сказал про Москву, твою ногу и врачей.

Лайма устало выдохнула.

– Давай ты сначала женишься, – сказала она. – Вернешься из Доминиканы, позвонишь. А там что-нибудь решим.

Я знал, что она тоже мне благодарна и что ей тоже еще рано говорить мне «спасибо».

Глава 6

Шесть лет назад

Когда я узнал, что Лайма в больнице, у меня оборвалось дыхание. Как от настоящего удара в грудь – мне даже показалось, что я больше никогда не смогу дышать.

Тетя Вера что-то сбивчиво говорила про аварию. Такси… Грузовик… Столкновение на большой скорости… состояние тяжелое…

Это звучало как сон, как самый настоящий ночной кошмар. Я не мог в него проверить, но и проснуться тоже не мог.

Мы ведь должны были встретиться. Я ждал ее на тренировке с младшей группой, в которой уже год подрабатывал помощником тренера.

– Приезжай, Данечка, – попросила тетя Вера в трубку.

По голосу я понимал, что она еще не плачет, но уже на грани, уже вот-вот…

Я всегда восхищался тетей Верой, ее силой, выдержкой, стойкостью. По виду не скажешь – хрупкая, изящная, очаровательная хохотушка. С самого детства мне было невыносимо смотреть, как она тащит из магазина здоровые пакеты или пытается сама сделать в квартире ремонт. И тем не менее я ни разу не видел, чтобы она срывалась.

– Скоро буду, теть Вер.

– Спасибо, мой хороший, – прошептала она на выдохе и отключилась.

Я старался не впадать в панику, заставляя свой разум соображать.

Господи, Лайма в больнице… как такое могло случиться? С ней… почему именно с ней? Почему сегодня?

Я подошел к Слонихе, сбивчиво объяснил, что Лайма попала в аварию и что я сам еще не знаю подробностей. Слониха отпустила меня и попросила держать в курсе.

Такси ехало бесконечно долго, хотя телефон уверял, что машина оказалась у спортшколы через семь минут после вызова. Потом вечность в еще пятнадцать минут, пока ехал до больницы. Я столько раз повторял водителю: «Простите, а можно быстрее?», что почти физически ощущал, как начинает лопаться его терпение.

Тетя Вера встретила меня у входа в операционный блок – дальше никого не пускали.

– Что произошло? – спросил я, сжав ее руки и опускаясь рядом с ней на скамейку.

– Толком пока ничего неизвестно, – прошептала она, и я заметил, как хрипит ее голос. – Она возвращалась из института, позвонила мне, сказала, что села в такси и едет к тебе, что вы собрались вместе провести занятие. Но где-то через час мне позвонили из больницы. Сказали, что произошла авария, и попросили приехать.

– Что с Лаймой? – не выдержал я. – Что говорят?

– Перелом позвоночника, – ответила тетя Вера и посмотрела на меня пустыми глазами.

Казалось, она не здесь, не со мной. Все это тот же чертов сон, потому что в жизни у тети Веры никогда не было таких опустошенных глаз.

Я старался держаться хотя бы внешне, но изнутри всего меня ломало.

Позвоночник… Господи…

Она же может на всю жизнь остаться лежачей. На всю жизнь, которая только-только началась.

«Лайма, – мысленно звал я, – Лайма, милая, все будет хорошо. Мы ждем тебя, мы без тебя не сможем. Пожалуйста, Лайма, ты должна выкарабкаться!»

Я жалел, что не знал ни одной молитвы. Мне хотелось хоть чем-то помочь, хоть что-нибудь сделать, но сейчас ей помогали врачи за плотно закрытыми белыми дверями.

– Ты забрал у меня его, – услышал я шепот тети Веры и похолодел, – оставь хотя бы ее.

Повернулся к ней. Глаза ее были закрыты.

Я осторожно обнял ее за плечи, боясь, как бы она не испугалась. Но она не испугалась и не отстранилась. Тогда я обнял ее крепче и прижал к себе. И она разрыдалась.

– Все будет хорошо, – шептал я раз за разом пустую, ничем не способную помочь фразу. – Все будет хорошо.

Глава 7

Шесть лет назад

Я открыла глаза. Белая стена, белый больничный потолок с длинной лампой посередине. Она была выключена. Я вновь закрыла глаза. Тянуло в сон. Хотелось верить, что это от лекарств. Врачи здесь не жалели успокоительных, как их и просила моя мама. Думала, я не слышу.

Впрочем, у меня не было никакого желания с ней спорить. В памяти, в ощущениях еще осталось это ужасное чувство: ты хочешь пошевелиться – и не можешь. Даже сквозь уютный покой обезболивающих ко мне пробирался леденящий страх. Вдруг я снова подвигаюсь, а мое тело не отзовется?

Врач, выбирая самые обтекаемые формы, дал понять, что ходить я, скорее всего, смогу. Мне повезло. Но вот бегать или танцевать…

– Нет, дома – пожалуйста! – улыбнулся он, решив, что этим сможет меня успокоить. – Но большой спорт придется оставить.

– Да какие идиоты танцуют дома?! – не выдержала я и хлопнула рукой по хлипкой больничной тумбочке возле кровати.

Даня, стоявший рядом, тут же взял мою руку в свою.

– Ваша нога функционирует, – устало принялся объяснять врач. – В целом – функционирует. Но нервная проводимость в ней нарушена безвозвратно. Ваш спинной мозг был поврежден вследствие перелома. Чудо, что вы вообще можете стоять на ногах, другие с такими повреждениями навсегда остаются в кресле…

– Зачем мне нужны эти ноги, если я не смогу танцевать, – проговорила я, стараясь не повышать голоса.

Даня приходил в ужас, когда я начинала крушить больничную палату. А это случалось почти каждый раз после посещения лечащего врача.

– Лайма, – говорил врач, глядя на меня, и я не могла понять, то ли мать его просила со мной поговорить, то ли ему самому нравилось включать психолога. – Вы уже взрослая девушка, вам восемнадцать. Вы должны понимать, что жизнь не может состоять из одних только танцев.

– А моя состоит! – крикнула я.

И тут же почувствовала на своем плече руку Дани. Я из последних сил сдержалась, чтобы не скинуть ее.

– У вас прекрасная любящая мать, надежный друг, – доктор решил зайти с другой стороны. – Нельзя же замыкаться на одном только спорте.

– Мы взяли золото на чемпионате России! Впереди мир. Нам нужно начинать тренировки.

– Ну какие тренировки? – едва не взвыл доктор. – Вам двигаться-то надо с осторожностью. Не хватало еще осложнений.

– Лайм, – Даня вступил так тактично и мягко, что даже на пике злости я не могла его как следует послать. – Давай еще немного подождем, а? Никуда мировое золото от нас не уйдет.

И мы принялись ждать.

День за днем я видела перед собой белую стену, переходящую в белый потолок с длинной лампой посередине. Я уже не могла на это смотреть.

Ни с того ни с сего на кровать ко мне что-то прыгнуло. Или упало.

Я пощупала рукой рядом с собой. Лайм.

В абсолютно пустой одноместной палате.

Я усмехнулась.

– Выходи, Штирлиц[2] цитрусовый.

Уже давно – с тех пор, как Даня стал подрабатывать и у него появились собственные деньги, – если у меня было плохое настроение, Даня приносил мне лаймы.

– Ну, ты же Лайма, – сказал он, впервые притащив его мне домой, когда пару лет назад из-за растяжения пришлось пропустить несколько тренировок. – И сейчас ты почти такая же зеленая.

Тогда это меня рассмешило, и Даня завел привычку время от времени подкидывать мне лаймы в сумку или оставлять в раздевалке.

Он вышел из-за двери палаты, улыбнулся, как всегда, очаровательно, прицелился и кинул еще один лайм на кровать.

– У тебя их что – ящик?

– Бери больше – дерево.

Даня подошел к моей кровати и сел прямо на нее. Нас уже не раз за это ругали медсестры, но Даня, при них извинившись и спрыгнув с койки, снова плюхался на нее, как только они уходили.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Ни живу, ни умираю, – ответила я.

Даня вздохнул.

– Ну, что не умираешь, это хорошо. Это пахнет надеждой.

– А что не живу?

– А это мы исправим. Нужно только вытащить тебя отсюда. Тут не круто.

– Вообще тухляк.

– Может, через окно? – спросил он, а я почему-то решила, что он шутит. – Тут же первый этаж.

Он подошел к окну.

– Вот черт! Кто-то свистнул ручку.

– Медсестра, – сказала я. – Два дня назад. Мне тогда увеличили дозу обезболивающего.

– М-да, – оценил ситуацию Даня. – Сколько они еще грозятся тебя здесь держать?

– Обещали уже завтра отправить домой, если ночью со мной ничего не случится.

Даня заметно расслабился.

– Ну, до завтра ты дотянешь.

Он вернулся на кровать, покопался в кармане, достал и протянул на ладони два деревянных значка с сочными лаймами: на них один лежит целый, жесткий, а другой – в разрезе, с прорисованной объемной бледно-зеленой мякотью.

– Это мне, – сказал Даня и забрал один значок, – а этот твой.

Он приколол значок себе на футболку и, заметив, что я ничего не делаю, забрал у меня второй и прикрепил на мою больничную пижаму.

– Ну круто же! – настаивал он.

– Круто, – отозвалась я, после таблеток еще не готовая в полной мере радоваться.

– Мы с тобой команда, – объяснил он. – А это наши талисманы. Понятно?

– Понятно.

Спустя несколько месяцев начались тренировки.

Тело, отвыкшее от нагрузок, долго сопротивлялось. Даня терпеливо помогал мне, поддерживал в обоих смыслах – говорил, что я сильная и справлюсь и, когда ногу все-таки клинило, старался не дать мне упасть на пол. Но я падала. Снова и снова. Иногда Даня просто не успевал меня поймать, а иногда я сама отталкивала его.

Мне хотелось танцевать как раньше. Даже лучше, чем раньше.

Но в большинстве случаев я не могла даже просто достоять танец до конца. Нога то и дело меня подводила.

Я последняя осознала, что придется бросать танцы. Сначала это поняли все вокруг. Потом тренер. Потом мама с Даней. И только потом я.

Но до этого момента он продолжал со мной тренироваться – сколько я хотела и могла – и отказывался искать новую партнершу. Тренер ничего нам не говорила, разрешала приходить в класс, заниматься с другими учениками или без них, даже сделала нам дубликат ключа на случай, если ее не будет в спортшколе.

И когда я упала в очередной раз, – Даня пытался меня поймать, но не успел, – что-то вдруг поменялось. Оборвалось внутри меня.

Мне надоело.

Я лежала на полу и думала о том, как притворялась последние месяцы. Постоянно, безостановочно притворялась. Что приду в норму, что смогу танцевать.

– Ушиблась? – спросил Даня, бросившись ко мне. – Сильно?

Я подняла на него глаза.

Я и раньше замечала, как он смотрел, когда тело переставало мне подчиняться. Он жалел меня, я видела. И боялся моих падений гораздо больше, чем я сама.

– Лайм, – позвал он и коснулся моего локтя. – Чем ударилась? Давай я за льдом схожу?

– Я сюда больше не приду, – сказала я.

Даня сразу все понял. Даже если бы я не произнесла и слова, он бы все равно догадался.

Ногу стало отпускать, и я перевернулась на спину, выдохнула и впервые за долгие-долгие месяцы почувствовала если не облегчение, то покой. Моя жизнь по-прежнему рушилась. Я по-прежнему теряла самое дорогое, любимое и необходимое.

Но вдруг я поняла, что уже этого лишилась. Этого уже нет. Последние месяцы были истерикой, отказом принимать новую реальность. А теперь наступил покой, густой и тягучий, как мед.

Даня все смотрел на меня, а потом сказал:

– Тогда я тоже больше не приду.

И улегся на пол рядом со мной.

Я усмехнулась и, несмотря на то что старалась говорить бодро, произнесла так, что сама еле расслышала:

– Нет, Дань. Теперь мы пойдем разными путями.

– Я не хочу разными. Да и какой смысл? Без тебя я бы видел золото на России только во сне. И то – в руках у соперников.

– Глупости, – ответила я.

Даня был не прав, но мне не хотелось с ним спорить, что-то доказывать. Хотелось лежать на полу в танцклассе и смотреть на криво побеленный потолок. В одном месте он пожелтел – весной протекла крыша. Пятно расползлось и так и осталось.

– Лайм, я серьезно, – сказал Даня. – Без тебя я танцевать не буду.

И тут я поняла, что он боится. Что последние месяцы моей истерики были месяцами и его истерики. Он, как и я, любил то, чем занимался. Как и я, боялся бросать и оплакивал победы, достигнутые в прошлом.

Разница в том, что он мог идти вперед, а я нет. Я падала на каждом пятом шаге.

Я приподнялась на локте, повернулась к нему и коснулась пальцем значка с лаймом, приколотого к его танцевальной рубашке, – он накалывал его ко всему, в чем ходил в танцкласс. Мой болтался на рюкзаке.

– Мы команда, забыл, что ли? – сказала я. – И поэтому я буду с тобой. Все твои выступления. В зале – в самом первом ряду.

Глава 8

Наши дни

Я открыла глаза и услышала, как что-то шкварчит на кухне. Подумала, мама опять хозяйничает, но вспомнила, что она обычно рано уходит на работу, а сейчас за окном уже совсем светло.

И вспомнила вчерашний день – как приехал Даня, как мы сидели в кафе, пришли сюда и как он остался у нас ночевать. Как я ночью испугала его, грохнувшись с кровати. Как мы поговорили.

Я проснулась окончательно, поднялась и пошла на кухню.

Даня стоял у плиты в мамином фартуке и жарил яичницу.

– Слушай, ну ты и соня! – проворчал он.

– Доброе утро, – ответила я и села за стол. – Надеюсь, там на двоих, потому что если нет – я отберу все.

Даня засмеялся. У него была очаровательная привычка откидывать голову назад, когда он смеется. От этого открывалось все его лицо, шея, губы.

В детстве я завидовала даже его зубам – мне приходилось носить пластинки, а он родился с идеальным прикусом. И то лет до тринадцати чистил зубы через раз.

– Я испугался, что ты откусишь мне ухо, поэтому кинул на сковороду пару лишних яиц, – сказал он.

– Это тебя невеста научила готовить?

На самом деле я знала, что Даня с малых лет умел сам о себе заботиться. От его отца яичницы или хотя бы каши по утрам ждать не приходилось.

– Она готовит такие блюда и из таких продуктов, что я даже не выговорю.

– Дома тоже?

– Иногда, – уклончиво ответил Даня. – Но, мы пока не живем вместе.

– Как так? – удивилась я.

– Вот так. Моя квартира далеко от ее ресторана, а переезжать к ней я не хочу.

– Почему?

– Мне кажется неправильным жить в квартире женщины.

– И что вы будете делать, когда поженитесь?

– Господи, сколько вопросов! – выдохнул Даня, выключил плиту и повернулся ко мне. – Достань тарелки, пожалуйста.

Я поднялась и полезла в шкафчик с посудой.

– А по-моему, неправильно не пожить вместе до свадьбы, – парировала я. – Вдруг у вас есть привычки, которыми вы будете друг друга раздражать?

– А по-моему, неправильно задавать чересчур много вопросов, – ответил Даня, разделяя деревянной лопаточкой яичницу на сковородке.

– К счастью, нам с тобой вместе не жить, – сказала я, подавая тарелку. – А что, если она храпит?

– Она не храпит, – возразил Даня, чуточку смутившись.

– А если разбрасывает вещи?

– При мне ничего не разбрасывала.

– А если?..

– Лайма, не сходи с ума. – Даня поставил тарелки с яичницей на стол. – Мы с Аней поженимся и еще успеем нажиться вместе. Садись есть.

– А почему, кстати, вы женитесь так скоро? Вы же не так давно знакомы, как я понимаю? Могли бы подождать, не знаю, хотя бы до лета. Подай мне соль, пожалуйста.

– Недосолил? – удивился Даня и попробовал свое творение. – Да, и правда.

Я вернула ему солонку.

– Так почему?

– Ну, во-первых, летом чемпионат, будет не до свадьбы. – Даня задумчиво тряс солонку над своей тарелкой. – А во-вторых, решили, что хотим быть кем-то бо́льшим, чем просто парнем и девушкой.

– Никогда не понимала, как люди решают, что вот это – как раз то самое, – сказала я, ковыряя яичницу.

– Как-то понимают.

– А ты как понял?

– Просто взял и понял. – Даня ел, не глядя на меня. – А что, вы с шахматистом не чувствуете, что это «то самое»?

Он поднял голову, глаза его сверкали. Издевается.

– Я не собираюсь замуж за шахматиста, – ответила я.

– И он не собирается на тебе жениться?

– Это его дело, что он там собирается…

Даня улыбнулся.

– Вкусная яичница, – похвалила я.

– Спасибо. Наверное, стоило подождать, пока ты проснешься, а не хозяйничать тут.

– Да прекрати! У меня бы так вкусно все равно не получилось.

– А что у тебя получается вкусно?

– Да практически ничего. Чай умею заваривать. Резать колбасу на бутерброды.

– Ты что, так и не научилась готовить?

Я помотала головой. Без какого-либо стыда. Вообще.

– Ну и кто тебя такую замуж возьмет? – усмехнулся Даня.

Думал меня зацепить. Но уж я-то знаю толк в самоиронии.

– Я же хромая, забыл? Меня что так, что эдак не позовут.

Даня вмиг стал серьезным. Все не запомнит, что со мной бесполезно играть в такие игры. Как сама себя ругала и наказывала, не сможет отругать и наказать никто другой.

– Лайм, прошу тебя, не думай, что твоя травма – это что-то отталкивающее. – Он посмотрел мне в глаза, чтобы удостовериться, что я его слушаю. – Любят ведь не за то, как ноги ходят или руки работают.

– А за готовку, – сдерживая усмешку, сказала я.

– И не за готовку. И независимо от того, храпишь ты или нет. Любят за то, – он на миг задумался, формулируя, – что тебе рядом с этим человеком хорошо. Понимаешь? Спокойно и уютно. И ты, как собака, не боишься повернуться к нему животом.

– И тебе хорошо с Аней?

– Очень.

Я улыбнулась.

– Рада за тебя.

– И тебе однажды с кем-то будет так же хорошо, – сказал Даня.

– Я не стремлюсь, – отозвалась я и положила вилку на пустую тарелку. – Во сколько отправляемся?

– Да можно уже стартовать, – ответил Даня. – Только мне надо переодеться. Заедем в отель?

– А где ты остановился?

Даня смущенно улыбнулся.

– Про люкс в «Компасе» ты вчера угадала.

– Да ладно?

– Ага.

У него была привычка по-своему, особенно, произносить это маленькое слово. Напоминало дзиньканье телефона, оповещающего о сообщении.

– Ладно, – сказала я, вставая. – Доедай, одевайся и спускайся вниз. Я пока машину прогрею.

– Машину? – удивился Даня. – У тебя есть машина?

– Ну, она больше напоминает корыто с мотором. Хотя иногда ездит, да.

Одна бровь Дани взлетела вверх.

– И ты не боишься?

После той аварии я жутко боялась садиться в какую бы то ни было машину. На любое пассажирское место. Но с моей ногой невозможно было отказаться от транспорта.

– Когда я поняла, что не могу сидеть рядом с водителем, мама предложила мне самой отучиться в автошколе. Сначала, конечно, пришлось с психологом поработать. Но потом ничего – даже экзамен всего с третьего раза сдала.

– Обалдеть, – улыбнулся Даня. – Ты… просто герой!

– Да ладно тебе. Почти у всех людей есть права, тоже мне достижение.

– А как ты ездишь с…

Он оборвал себя, не закончив вопрос.

– С моей ногой? – продолжила я за него. – Ой, поверь, это лучше, чем в автобусе, когда я в любой момент могу грохнуться на какую-нибудь бабулю. Да и мой «мышонок» на автомате. Для педалей хватает и правой ноги.

– Ясно. – Даня уткнулся в тарелку.

– Жду тебя на улице.

Пока я одевалась, слышала, как Даня на кухне моет тарелки.

– Дверь не забудь закрыть, – крикнула я. – Ключ на тумбочке!

– Хорошо!

Машину за ночь сильно засыпало снегом. Я завела мотор, достала из багажника щетку и стала потихоньку ее обметать.

– Давай я?

Даня стоял передо мной в расстегнутой куртке, надетой наскоро, и, как всегда, без шапки.

– Неужели тебе не холодно? – спросила я и протянула ему щетку.

– Морозно, – ответил он, застегиваясь.

Забрал щетку и принялся быстрыми взмахами расчищать лобовое стекло и крышу.

– На это можно смотреть вечно, – сказала я, а Даня засмеялся. – Серьезно! Знаешь, как я завидовала женщинам, у которых есть мужчины, которые после сильного снегопада выходят откапывать их машины? Это же чудо какое-то – не прыгать самой по холоду вокруг нее и не выковыривать дворники изо льда.

– Пользуйся, пока есть возможность. А потом попробуй выдрессировать шахматиста. Будет от него хоть какая-то польза.

Я толкнула Даню в спину, он засмеялся еще громче и обернулся.

– Не нарывайся! Я как раскопал, так и закопать могу. Причем и машину, и тебя.

Мне захотелось сказать ему что-то едкое, но я не смогла. Только стояла и смотрела на Даню – моего Даню, которого я знала сколько себя помнила. Тот же смех, та же улыбка, которая почти никогда не сходила с его лица, что бы ни случилось. Такой же дурашливый мальчишка, пусть уже совсем большой и даже чей-то там жених.

– Наверное, Аня полюбила тебя за твой смех, – само собой вырвалось у меня. И, заметив, как удивленно вытянулось его лицо, тут же добавила: – Потому что характер у тебя несносный.

Даня снова засмеялся – все тем же смехом, по которому сходили с ума все мои знакомые девчонки, – и продолжил чистить машину.

– Бедный шахматист, – услышала я. – Натерпится он от тебя.

Когда Даня вернул мне щетку, машина уже прогрелась. Мы аккуратно выехали со двора, сминая шинами снег, и не спеша, в медленном после снегопада потоке поехали в сторону центра.

– Вижу собственными глазами, а все равно не верю! – сказал Даня, глядя на меня за рулем. – Кажется, что это какая-то параллельная вселенная, где у тебя есть права, а у меня звездолет.

– Сейчас договоришься и дальше на своем звездолете полетишь.

– Серьезно! Ты же даже на велосипеде ездить боялась.

– А ты говорил, что никогда не женишься.

– А ты – что выйдешь замуж за принца.

– У меня еще все впереди.

Даня опять засмеялся. Потом, успокоившись, спросил:

– Как дела у тети Веры?

– Ты же видел ее вчера. Она тебе все рассказала.

– Она только сказала, что все по-прежнему.

– По сути, так и есть. В нашей глуши мало что меняется. Хотя, – вспомнила я, – за ней недавно начал ухаживать один милый кардиолог из поликлиники.

– И она ему, конечно же, от ворот поворот? – предположил Даня.

Я усмехнулась, но поправлять его не стала. В Даниной речи всегда проскакивало «а ларчик просто открывался», «без задних лап», «медведь на горло наступил». Если бы он мог, он бы весь язык перевернул с ушей на хвост.

– Как ни странно, нет, – ответила я. – Он даже стал по выходным приходить к нам домой, распивать чай на кухне, рассказывать маме истории, над которыми она смеется.

– Ого, – не то, чтобы радостно, а скорее озадаченно произнес Даня. – Даже интересно на него посмотреть. Насколько я помню, тетя Вера мало кого удостаивала чести быть приглашенным в вашу обитель.

– Да, я тоже никого больше не припоминаю. Но он реально слишком добрый и мягкий. Мама его в три счета забьет.

Даня захохотал.

– Бедолага!

Мы подъехали к отелю. Огромное здание, похожее на корабль, стеклянные с золотом двери, красивые окна, вычищенные ступени крыльца.

На мгновение я засмотрелась на него, но потом стала искать место на стоянке.

– Пойдешь со мной? – спросил Даня.

Я никогда не была в «Компасе», хоть и жила в этом городе с рождения. Но одно дело там остановиться, а другое – ходить с открытым ртом, как по музею.

– А без меня ты не переоденешься?

Даня хохотнул и вышел из машины.

Глава 9

– Мне кажется, это бессмысленно, – сказал Даня, когда мы остановились у подъезда его дома. – Отец даже дверь не откроет.

– Подбери хвост, – ответила я. – Столько времени прошло. Мало ли, может, он перестал вести себя как полный псих.

– Сомневаюсь. Обычно психи со временем ведут себя только хуже.

– В любом случае, ты зачем из Москвы приехал? Чтобы дверь подъезда поцеловать и домой вернуться? Давай хоть попробуем в гости напроситься, раз пришли.

– Ты пойдешь со мной? – спросил Даня.

– А ты разве не об этом меня просил?

– Об этом. И не об этом, – начал путаться Даня. – Я хотел, чтобы ты пошла со мной, но в то же время не хочу, чтобы ты видела моего отца. Мало ли что он выкинет…

Я махнула рукой.

– Чего он при мне только ни выкидывал. Вряд ли у него получится удивить чем-то новым. Не переживай, – добавила я. – Я буду рядом на случай экстренной ситуации, но сама не полезу.

Наконец Даня кивнул, и я аккуратно припарковала машину во дворе по следам другой машины, проложенным по густому снегу.

У двери домофона Даня снова остановился.

– Блин, на что мы вообще надеемся? – забубнил он себе под нос.

Я вздохнула и набрала номер квартиры.

Домофон долго противно пиликал, пока наконец не затрещал и на том конце не послышалось раздраженное:

– Кто?

Теперь вздохнул и, думаю, мысленно выругался Даня.

– Это я, отец. Открой, пожалуйста.

После небольшой паузы ему ответили:

– Кто это такой – «я»?

Даня закатил глаза к козырьку подъезда.

– Один из твоих сыновей, Даниил. Помнишь такого?

– Зачем приперся? Думал, я сдох и ты сможешь поживиться куском общего пирога?

– Нет, сейчас ты мне нужен живым.

– Для чего это я тебе нужен, интересно?

– Раз интересно – открывай, – загорячился Даня. – Или мы что, как идиоты, по домофону будем разговаривать?

– Насчет идиотов не обобщай, – ответил отец, и домофон истошно запищал, сообщая об открывшейся двери.

Отец Дани – массивный, широкоплечий и пузатый – ждал нас в прихожей со скрещенными на груди руками.

– Даже один прийти не смог, – хмыкнул он. – Девчонку притащил, чтобы за нее прятаться.

Мы с Даней ничего не ответили.

– Можете не разуваться, – сказал он и направился вглубь жилища. – Вы ненадолго.

Квартира была старой – поверх доисторических обоев наклеены плакаты с какими-то борцами, в коридоре над дверью висел турник, сквозь окошко двери в комнату можно было рассмотреть очертания боксерской груши. Еще я увидела огромные разной степени убитости кроссовки, резиновые сапоги с меня ростом, рукавицы, которые я могу смело надевать на голову, как шапку, и прислоненную в углу бейсбольную биту.

Я не отставала от Дани, и скоро мы оказались на кухне. Последний раз, по словам самого Дани, прозвучавшими в далеком детстве, тут меняли мебель еще до его рождения. Но что нельзя было не заметить – и здесь, и везде в квартире наблюдалась строгая чистота и солдатский порядок.

За столом сидели двое парней – такие же здоровые, как их отец, и похожие друг на друга, почти как близнецы.

Даня разительно отличался от них всех. Тонкой фигурой, заостренными чертами лица, волнистыми волосами и улыбкой он пошел в мать, которую, к сожалению, и сам едва помнил, и которую мы с ним в детстве часто рассматривали на фотографиях. Именно от нее в его внешности и зародилась та самая изящность, которую Даня стеснялся и готов был выбивать из себя кулаками.

– Поздоровался бы хоть с братьями, – бросил отец, присаживаясь к столу.

Даня кивнул в их сторону. Я пряталась за его спиной, время от времени выглядывая из-за плеча.

– Так что тебе надо? – спросил Литвинов-старший.

Даня усмехнулся.

– Что, даже чай не предложишь?

– Могу кипятка налить. Ты же тоже с пустыми руками пришел.

– Ладно, не надо. Не дай бог мы тебя объедим.

Отец откинулся на спинку кухонного уголка и снова скрестил руки на груди.

– Говори, что хотел, или сматывайся.

Даня глубоко вдохнул.

– Через две недели я женюсь, – сказал он, – и моя невеста хочет с тобой познакомиться.

– О-ого! – протянул отец, округлив глаза. – У нас что, таких, как ты, женить начали?

Братья грубо заржали.

– У нас всегда женили таких, как я, – произнес Даня спокойно.

Слишком спокойно. Мне стало не по себе. Я коснулась его локтя.

– Дань…

Но он меня даже не слышал.

– Хочешь сказать, – продолжал отец, – что какая-то лахудра действительно согласилась выйти за тебя замуж?

– Согласилась. А куда, интересно, твоя «лахудра» делась? Что-то я ее тут не наблюдаю.

Парни недобро заерзали на своих местах, но я знала, что Дане уже все равно – если его разозлить, он перестает здраво оценивать противника перед собой, ему становится все равно на кого нападать. Так было с самого детства и, видимо, взрослая жизнь тут ничего не смогла поменять.

– Ты ее сожрал или убил? – продолжал Даня.

– Э! – с присвистом выкрикнул один из парней за столом.

– Мать с нами не живет, – не теряя суровости, ответил второй, судя по всему, младший.

– Выжил-таки, – усмехнулся Даня.

– Не твое собачье дело! – бросил отец. – И вообще, какого черта ты приехал? Ни слуху ни духу несколько лет, а тут нате, пожалуйста! «Папа, я женюсь». Хочешь, чтобы я порадовался за тебя?

– Ну, уж радости я точно не дождусь, на это даже не надеюсь…

– Вот и не надейся! Мне тоже надеяться не на кого было, когда старший сын, вместо того чтобы делом нормальным заниматься, пляски выбрал!

– А что для тебя нормальное дело?

Данин отец громко усмехнулся.

– Ты даже этого не знаешь, бестолочь! Нормальное дело для мужика – деньги зарабатывать.

– Так я и заработал! У меня квартира в Москве, машина, дело, которое меня кормит, скоро семья будет. Другой бы на твоем месте гордился таким сыном!

– Гордился бы?! Да где ты был, когда твои братья росли, а я один тянул всю семью? На тренировках своих? Здоровый лоб, а толку – что с козла молока!

– То есть ты их наделал, а я должен был горбатиться, чтобы их кормить? А ничего, что меня самого ты обеспечивать с пятнадцати лет перестал? Пока другие подрабатывали, чтобы себе телефоны новые купить, я газеты раздавал, чтобы пожрать купить! Мне пришлось снимать комнату у чужих людей в городе, где живет моя семья!

– Ты сам ушел из моего дома!

– Ушел, потому что больше не мог слушать о том, какой я никчемный!

– А как ты хотел? Чтобы тебя каждый день по головке гладили?

– Чтобы ко мне по-человечески относились! И уважали мои интересы!

– У настоящего мужика не может быть интереса в том, чтобы в блестящих трикошках под музыку прыгать!

Я услышала, как Даня зарычал, и сжала его руку.

– Перестань, – сказала я, зная, что до уха не дотянусь. – Пойдем отсюда.

– Да, – не оборачиваясь ко мне, ответил Даня, – ты права. Тут, кроме троих деревянных снеговиков, ловить нечего. Столько лет вас не видел, надеюсь, еще столько же не увидимся.

Братья Дани посмотрели на него таким взглядом, что я сильнее вцепилась в ладонь Литвинова. Вдвоем они его отметелят.

– Да, сынок, тебе того же! Когда я помру, тоже можешь не приезжать. Твоего тут ничего нет, так и знай.

– О! Это я усвоил давным-давно, не волнуйся.

– Давай-давай, уматывай в свою Москву и сиди там со своей куклой набитой! Какая нормальная баба за такого пошла бы!

– Да от тебя даже ненормальная сбежала! – зло усмехнулся Даня. – С тобой жить могут только тараканы и эти кретины.

Парни красноречиво поставили на стол кулаки.

– Лучше бы ты стал калекой, а не она, – кивнул на меня отец Дани. – Может, тогда бы хоть немного поумнел. А то вон сколько лет, а все пляшешь.

– Ну как вы можете?! – не выдержала я. – Как не стыдно?! Это же ваш сын!

– Калек не спрашивали! – рявкнул отец.

И я даже сама не поняла, что произошло дальше – помог инстинкт. Только заметила, как рядом, с той стороны, где стоял Даня, что-то резко дернулось. И в тот же момент, не размышляя, бросилась туда. Ухватила Даню за руку и почти повисла на ней, не давая ему ни кинуться на отца, ни сбросить меня с себя.

Парни за столом, почуяв драку, как собаки, оживились, повскакивали.

– Да не трогайте вы сопляка! – велел им отец. – Его ж прибить ничего не стоит, как комара. Будете потом рассказывать, как прихлопнули мировую знаменитость.

– Даня, прекрати! – Я сильнее сжала его плечо. – Что ты делаешь? Он же специально тебя выводит. Не ведись!

Его отец рассмеялся.

– Поразительный ты человек, – сказал он старшему сыну. – Когда я обозвал твою невесту, ты стерпел, а как про эту начал, – он кивнул на меня, – драться полез. Да отпусти ты его, – сказал он мне. – Что он мне сделает?

– Заткнись! – крикнул Даня и, хоть я его и не отпустила, опять дернулся в сторону отца. – Урод! Ненавижу тебя! Тебя и этих твоих придурков из ларца! Они тебе, небось, и тапочки приносят.

Парни как-то недобро задышали. Мне резко стало душно.

– Даня, хватит! Пойдем отсюда.

– Катитесь, – разрешил отец, потом, усмехнувшись, крикнул нарочно утончившимся голосом: – Сынок! А невестушку-то когда приведешь?

– Никогда! – ответил Даня. – Я ей скажу, что ты сдох неделю назад и валялся тут три дня, пока твои идиоты вспоминали, как дверь открывается.

– Даня, идем! – крикнула я и стала вытягивать его из кухни.

Я почувствовала, что времени у меня мало, что нога вот-вот снова откажет, но упасть на пол прямо здесь, перед отцом Дани, была согласна только замертво.

– Пожалуйста, – прошептала я, потрепав Данину руку.

Вдруг он опомнился.

– Идем.

– Девка-то поумней тебя будет, – снова заговорил мужчина.

– Прекратите! – крикнула я. – Вы псих!

Ответом снова был смех. Но я его уже не слышала. Держа Даню за руку, я тянула его к выходу. Коридор совсем короткий в маленькой квартирке старого дома. Всего несколько шагов, но ведь каждый из них может оказаться ложным. Ступаешь шаг, а ноги больше нет.

Я сделала рывок, распахнула дверь и уже в подъезде упала на перила лестницы.

– Лайма! – кинулся ко мне Даня. – Что такое? Опять?

– Да. – Я уже не чувствовала ногу и боялась отпустить перила. – Дай руку.

Даня тут же протянул мне обе. Я коснулась сначала одной, потом другой и тихонько опустилась на ступеньку.

– Отец у тебя, конечно, полный неадекват.

– Да черт бы с ним. – Даня присел передо мной на корточки. – Чем помочь? Хочешь, отнесу тебя вниз?

– Да брось, – ответила я, растирая ногу. – Сейчас посижу минутку, и пойдем.

– Хочешь, я поведу?

– Вот еще! Моя «мышка» слушается только меня. С тобой она не поедет. Да не волнуйся, – улыбнулась я. – Сейчас все пройдет.

Даня выдохнул и присел на ступеньку ниже.

– Прости, что тебе пришлось все это увидеть, – сказал он. – И услышать. Ненавижу его.

– Все нормально. – Я положила руку ему на плечо, а хотелось запустить в волосы. – Мы же с тобой, в принципе, этого и ждали.

– Зачем только позвал тебя… Слушать эту скотину…

– Мы хотя бы попробовали.

Даня вздохнул.

– Что теперь делать с твоей невестой? – спросила я. – Как ты будешь знакомить ее с отцом? Наймешь актера, у которого получится сыграть адекватного папочку?

Даня хмыкнул.

– Конечно, нет. Объясню ей, что мой отец – конченый психопат, и предложу поинтересоваться чем-нибудь другим из моего прошлого.

– Точно! – я щелкнула пальцами. – Ты можешь устроить ей экскурсию по местам своего детства. Покажешь тарзанку, с которой упал и сломал руку. А потом месяц занятий в спортшколе пропустил, и мне пришлось тренироваться с Сережкой, который был немногим лучше табуретки.

– Да я вообще на эту чертову тарзанку не полез бы, если бы кое-кто не пытался меня взять на слабо, что я повторю ее коронный прыжок.

– И, кстати, не повторил!

– Ни фига подобного! – Даня даже обернулся. – Еще как повторил.

– Но я-то рук себе не ломала, когда с нее прыгала, – смеялась я. – Ладно, тогда своди ее на тот пустырь, где жила Найда.

– Найда, – Даня снова усмехнулся, но теперь ласково. – Моя первая и единственная собака.

– Моя тоже.

Мне сразу вспомнилась худая, бледно-рыжая дворовая собака, спокойно обнюхивавшая наши руки каждый раз, как мы приходили, и размахивающая хвостом, если в этих руках для нее находились вкусности – сосиски, дешевая колбаса или то, что моя мама передавала застоявшегося в нашем холодильнике.

– А помнишь, как мы пристраивали ее щенков? – негромко спросил Даня. – Она тогда пятерых родила.

– Помню. Я еще боялась, что они попадут в недобрые руки, и заставляла всех потенциальных хозяев рассказывать о себе и доказывать, что им можно доверять.

– А я боялся, что они осенью перемрут от голода, и готов был тебя удушить, когда ты отказалась отдать щенка парню, который при тебе перешел дорогу на красный свет.

Я засмеялась.

– Я испугалась, что он так же перейдет дорогу со щенком и попадет под машину!

– Я уже думал затащить оставшихся домой и прятать их у себя в комнате, пока этот, – Даня кивнул на дверь, – не заметит. Нам сильно повезло, что вместо него подвернулся другой парнишка, который мечтал о дворняжке, – с явным сарказмом продолжил Даня.

– А я так хотела забрать их себе, но у мамы аллергия на шерсть. Помнишь, там был такой черненький, с белым пятнышком на груди? Он мне больше всех нравился.

Мы замолчали, а потом Даня сказал:

– Наверное, заведу собаку, как вернусь домой.

– Здорово, – улыбнулась я, чувствуя, что начинаю завидовать. – Аня любит животных?

– Да, наверное, любит. У нее есть аквариум с рыбками.

Я вообразила Даню и его невесту, которую пока не видела, но представляла ярко, сначала у аквариума, а потом с собакой. С огромным пушистым беспородным псом. Хотя, наверное, Аня бы предпочла кого-то поменьше и чистокровного. Какой-нибудь ретривер или далматин. Или, может, вообще девчачью сумочную лупоглазую шавку. Но на такую бы в жизни не согласился Даня.

Почему-то в тот момент мне нравилось думать, что невеста Дани любит не то, что нравится Дане. Что они могут спорить или даже ругаться. Но я быстро поймала себя на этой низости, и мне даже стало стыдно, хоть никто моих мыслей и не знал.

Даня заслуживал самого лучшего и всегда к такому стремился и, если он решил жениться, значит, нашел ту самую – единственную, удивительную, уникальную, без которой и жизнь не жизнь и которую он уже точно никогда не отпустит.

Глава 10

Шесть лет назад

– Господи, ну и прическа у него, ты только взгляни!

– Успокойся, у тебя сейчас не лучше.

Я врала. Зализанный Даня выглядел непривычно, но не так несуразно, как парень с номером 24 на спине.

– Они все такие нелепые, – шепнул он мне на ухо. – Ужас какой-то. Даже девчонки. Зачем мы приехали?

– Затем, что у нас сегодня чемпионат России! – шипела я.

Даня усмехнулся.

Мы уже стояли парами на паркете. Впереди на сцене произносил речь местный депутат. Он рад, что чемпионат проводят в его области. Зал для выступления подготовили в рекордные сроки. Он говорил про поддержку и любую помощь в развитии спорта. И что всем парам желает успеха в равной борьбе.

Бред!

Все пары не могут победить. Даже две не могут. Лучшей будет только одна. Какой смысл желать удачи всем?

От света прожекторов было слишком ярко, а зал уходил во тьму. Где-то там, в первом ряду, должна быть мама. Интересно, о чем она сейчас думает? Разглядывает наших соперников, сравнивает их с нами? Волнуется?

Когда мама уходила в зал, она казалась радостной и спокойной, но я знала, что она переживает за нас. Видела, как утром пила успокоительное.

Зато Даня в раздевалке после разминки сидел и играл на телефоне, как будто не на чемпионат России приехал, а попросили выступить на концерте в школе. А сейчас в зале на паркете смеется над нашими противниками.

– Смотри, – легонько толкнул он меня в бок, – у той девчонки на голове такая жуть! Что за идиотские кудряшки на челке? Я бы на ее месте не вышел из раздевалки.

– Да ты и на своем оттуда не спешил, – прошипела я. – Ты что, вообще не волнуешься?

– А чего мне волноваться? Тут одни лузеры собрались, мы со связанными ногами их победим.

Я закрыла глаза, молясь, чтобы его никто не услышал.

Однажды на областных соревнованиях Даня устроил в раздевалке драку. Точнее, напали, конечно, на него, но, учитывая, что он мог молоть языком, это вообще неудивительно.

Я замечала за Даней, что в те моменты, когда обычные люди нервничают и волнуются, он начинает вести себя так, будто он один на свете умеет танцевать. Как будто ему вообще плевать на происходящее. Он делал вид, что все вокруг помешались и только он в здравом уме. Ну и, конечно, как будто все вокруг лузеры.

В таком состоянии ввязаться в драку проще простого.

– Умоляю, молчи, – прошептала я.

– Да ладно тебе, ты что, этого с трибуны слушать собралась? Он тебе расскажет, как все прекрасно, а что город, как помойка, – так это жители виноваты.

Девочка впереди нас осторожно обернулась и шикнула.

Я сжала Дане руку.

– Пардон, мадемуазель, – произнес Даня, а потом снова приблизился ко мне: – Жуткое платье. Ей не идет этот цвет.

Теперь к нам обернулся ее партнер, смерил Даню тяжелым, как чугунная ванна, взглядом. Даня выдержал этот взгляд и усмехнулся.

– Я тебя убью, Литвинов, – опять зашипела я.

– Да ладно тебе. Поехать за тридевять земель и даже с местными не подраться – это позор.

– Ты зачем сюда приехал?

– Боже, Лайм, ну хорош шипеть. Ты как гюрза[3].

– Замолчи!

Со всех сторон на меня посыпалось злобное шиканье. Я невольно опустила голову, чувствуя, как мое лицо пылает.

Даня трясся от беззвучного смеха.

Я его молча ненавидела. Теперь одна драка ему точно обеспечена.

Каждый тренер учит своих подопечных этике на паркете. Танец начинается еще до первых музыкальных аккордов, и важно не только танцевать, но и вести себя достойно. Говорят, что хорошую пару видно сразу. Когда Даня молчит, мы в самом деле красивая пара, я всегда чувствовала это, выходя на паркет, видела восхищение в глазах зрителей, судей. Но когда Даня открывает рот…

– Смотри, – снова затараторил он. – Она что, жар-птицу ощипала? Как она будет танцевать с такими рукавами?

У девушки из пары под номером 49 действительно было слишком уж много пуха на платье и огромных, почти до пола, рукавах. Да еще и цвета оно было ядрено-зеленого. Но Даня меня разозлил так, что ответила я только:

– Если ты сейчас же не заткнешься, танцевать будешь один!

Даня только фыркнул что-то среднее между «да господи» и «ну и пожалуйста».

Но стоило ему замолчать, как ко мне знакомой волной подкатила тошнотворная паника. Столько пар, все как на подбор… Захотелось пить и где-нибудь спрятаться, чтобы перевести дыхание. Свет стал не просто ярким, а обжигающим, глаза начали слезиться. Захотелось закрыться от него, спрятать лицо.

Я невольно стала переминаться с ноги на ногу и ненадолго задерживать дыхание. И тут теплые пальцы Дани осторожно коснулись моей ладони-ледышки.

– Дыши, – прошептал он. – Просто дыши.

Я послушно сделала глубокий до боли в груди вдох. И долгий освобождающий выдох.

– Пара 38, – одними губами произнесла я, но знала, что Даня меня слышит. – Смотри, какое красивое платье.

Белоснежное, воздушное, с приятно искрящимися блестками, с аккуратными, в меру пышными рукавами. Девушка в нем была, словно невеста, только вместо фаты в волосах – белая лилия, прикрепленная шпильками и лаком.