Читать онлайн Холодное пламя

Информация о серии

"Холодное пламя" – первая книга серии "Пылающий город" про пожарных и многих других не менее интересных жителей забавного городка Монтаны под названием Флэйминг.

Большее информации о серии, других книгах и дальнейших творческих планах автора можно найти в телеграм канале: Mari Milas https://t.me/mari_milas

Посвящается

Моему мужу. Человеку с пламенным сердцем.

Плейлист

Carry You Home – Alex Warren

Нет, это не ошибка. Тут действительно одна песня.

Глава 1

Лили

Я привыкла к холоду. Привыкла выживать и в целом не требовать многого. Для справки: я совершенно не привередливая. Но когда в июле месяце в забытом богом пригороде идет снег? То прошу меня простить, я становлюсь агрессивной сукой. И мне за это не стыдно. Ни капли. Ладно, может быть чуть-чуть.

Таксист, который выбросил меня на этой обочине, абсолютно не виноват, что погоде нужно к психологу. А еще лучше к психиатру.

В салоне этого допотопного автомобиля пахло хуже, чем на рыбной фабрике, хотя уверена, что лосось или любая другая рыбешка в свои лучшие дни источает более благородной аромат.

Да, у меня вырвалось совсем не интеллигентное: «Тут что, кто-то сдох?». Да, я наорала на него за то, что мне пришлось ждать его целую вечность под снегом в долбаном июле. Да, я морщилась и фыркала всю дорогу. И да, я не знала, что в этой глухомани не слышали о банковских картах и безналичной оплате. Поэтому единственное, что я могла предложить этому милому, вонючему мужчине – мое недовольство и фантик от жвачки. Он все еще пах бабл-гамом, поэтому таксист мог бы использовать его в качестве ароматизатора.

Из меня вырывается рычание вперемешку со стоном, пока я продолжаю тащить огромный чемодан и идти в своих босоножках на шпильке по гравию. Под проклятыми небесами, с которых валит снег. В июле.

Еще одно рычание.

Я ненавижу эту жизнь. Ненавижу эти босоножки. И ненавижу июль.

Гудок автомобиля, грохочущий за спиной, вырывает из меня визг. Я отскакиваю от края дороги, чуть не оступаюсь и не сваливаюсь в кювет. Почему так громко?

Я оборачиваюсь, и в этот же момент мимо меня проносится пожарная машина. Она начищена до блеска и ослепляет ярко-красным цветом, который можно считать очень трендовым, по мнению Pantone.

Я уже хочу показать средний палец вслед автомобилю, но останавливаюсь, потому что он резко тормозит, а затем дает задний ход.

Не проходит и пяти секунд, как огромная красная штуковина оказывается около меня. Я запрокидываю голову, ощущая себя муравьем в большом городе.

Неожиданно прямо передо мной открывается пассажирская дверь, но с таким же успехом ее можно было назвать вратами рая, потому что четыре мужчины с того самого австралийского календаря смотрят на меня своими добрыми глазами, приподняв брови.

Взгляд мечется между их широкими плечами, упакованными в форму. И, мамочки, кто бы знал, что мои щеки начнут гореть в снежном июле при взгляде на пожарных, вымазанных в саже.

Я переминаюсь с ноги на ногу, и неожиданно каблук попадает на маленький камушек, заставляя меня оступиться. В эту же секунду крепкая рука подхватывает меня под локоть и удерживает в вертикальном положении. Боже, не прошло и секунды. Как он успел так быстро оказаться рядом со мной?

– Осторожнее, леди, – меня окутывает приятный бархатный голос.

Я поднимаю голову, смотрю на мужчину, который похож на февраль с австралийского пожарного календаря, а затем на его товарищей: Март, Апрель и Май. Мои глаза скользят вбок, замечая на переднем сиденье машины еще двоих. Июнь и Июль, полагаю.

– Вы потерялись?

– Или вас потеряли? – выкрикивает кто-то из месяцев.

– Я-я-я, – начинаю заикаться, как какая-то школьница. Выпрямив спину и выдернув локоть из хватки красивого мистера Февраля, пробую снова: – Я в порядке. Просто гуляю.

Наступает тишина.

– Под снегом? – спрашивает блондинистый и ухмыляющийся мистер Март.

– В июле! – Я топаю ногой, и проклятая шпилька опять заставляет меня потерять равновесие.

Господи, мне удается танцевать на каблуках с закрытыми глазами. Но именно сегодня, перед кучей мужчин, смотрящих на меня, как на новогоднюю елку в… июле, я шатаюсь как пятилетняя девочка, примеряющая мамины туфли.

Пожарные сдерживают улыбку и продолжают с интересом наблюдать за мной.

– Грузите ее и поехали, у нас нет времени, – рявкает грубый бас с переднего пассажирского сиденья.

Этот голос не такой приятный, как у мистера Февраля. Он скорее жгучий, как раскаленный металл или же колючий, как глыба льда.

Грузите ее. Грузите ее?! Кто я, по его мнению, мешок с картошкой?

– Приказ кэпа – закон, леди, – хмыкает мистер Февраль. Его каштановые волосы уже все усеяны снежинками, поэтому он слегка встряхивает головой, а затем протягивает руку. – Давайте, мы подвезем вас, куда вам нужно. На улице очень холодно, а вы… – Он окидывает меня взглядом.

– Одеты не по погоде! – кричит какой-то месяц из машины.

– Я одета для июля, а не для января, умник, – фыркаю я.

В моей голове ведется мысленная баталия, а рука крепче сжимает ручку чемодана.

Есть ли у меня другие варианты? Кроме того, чтобы идти вдоль обочины с чемоданом и под снегом. Машина, полная пожарных, это не так уж плохо, верно? Черт, я бы сказала, что это очень даже хорошо, если бы это не звучало как сюжет для порно.

Мистер Февраль все еще стоит с протянутой рукой, пока блондинистый мистер Март с грацией кошки спрыгивает с высокой машины и выхватывает чемодан из моих рук.

Я хочу начать возмущаться, но тот самый холодный, но одновременно теплый голос вновь выкрикивает:

– Если вы не посадите свои задницы в машину, то останетесь втроем на этой обочине. Под снегом. В июле. – Он проводит рукой по своим шелковистым черным волосам.

Я не вижу лица мужчины, но, судя по его тону и манерам, оно выглядит как дерьмо.

Набираю полную грудь воздуха, чтобы сказать ему, что этот чертов календарь с пожарными сам образовался у меня на пути, и они могут ехать на все четыре стороны, а если точнее – на двенадцать, но меня опять прерывают.

Мистер Февраль подхватывает меня и, словно с пером в руках, запрыгивает в машину. Он, черт возьми, действительно в нее запрыгивает. Со мной на руках.

Феноменально.

Невероятно.

Восхитительно.

И, походу, очень горячо.

Дыши, Лили.

Это просто мужчины. Ты работаешь с ними на протяжении двадцати лет. Они не должны тебя смущать.

Да, только в моей жизни мужчины могли шикарно уложить свои волосы и сделать со мной поддержку в течение пары секунд, но запрыгнуть в пожарную машину с ловкостью человека-паука? Навряд ли. Так что данный трюк слегка шокирует.

Мы трогаемся с места, и четыре пары глаз не отрываются от моего лица. Я ерзаю между мистером Маем и мистером Февралем. Мистер Март сидит напротив меня с моим розовым чемоданом, а рыжеволосый мистер Апрель подпирает своей огромной рукой щеку, вымазанную в саже и, клянусь, я могу рассмотреть в его глазах сердечки.

Эти мужчины впервые спустились с гор и встретили женщину?

– Итак… – откашливаюсь я. – Меня зовут Лили.

– Очень приятно, Лили. – Протягивают в унисон четыре голоса, будто мы сидим на встрече анонимных алкоголиков.

Зрелый мужчина, он же мистер Июнь, фыркает от смеха и качает головой, легко управляя огромным автомобилем.

Тот вредный засранец, мистер Июль, с шелковистыми волосами сохраняет молчание и притворяется камнем.

– Я Гарри, – улыбается мистер Апрель, – как принц. – Он показательно поправляет свои рыжие волосы.

– Я Томас, – хмыкает мой героический мистер Февраль.

– Как пылесос, – добавляет мистер Март.

Происходит взрыв мужского смеха, и даже я слегка улыбаюсь. Весело всем, кроме ледяной глыбы на переднем сиденье.

– Я Чарли, – продолжает мистер Март, когда смех стихает.

– Считаю своим долгом спросить, есть ли у тебя шоколадная фабрика? Я смотрю, тут у всех…

– Тишина в салоне. Вы не на вечеринке, – подает голос ворчливая задница спереди.

– Да, кэп, – послушно бормочет вся команда.

– Я Ноа, – еле слышно добавляет напоследок мистер Май.

Мы все тихо хихикаем.

Я сверлю глазами темноволосый затылок и уверена, это вызывает мурашки на коже кэпа. Мистер Засранец-Июль оборачивается, и я давлюсь воздухом.

Ну почему?! Почему он должен выглядеть, как чертов Дэймон Сальваторе? Почему у него эти голубые глаза, обжигающие меня, как пламя. Почему у него эти густые идеально-ровные брови и нос без горбинки? Единственное несовершенство, которое, по моему личному мнению, совсем не является для него недостатком: шрам, как от ожога, начинающийся с уголка глаза и уходящий в височную зону. У меня возникает резкое и до ужаса странное желание протянуть руку и провести по нему кончиками пальцев.

Я приподнимаю брови в ответ на его недовольный взгляд.

– А как вас зовут, кэп? – Клянусь, голос, которым я это произношу, можно использовать для секса по телефону.

Официально, Лили: ты сегодня в ударе. 

– Дайте ей плед, – ворчит он и отворачивается.

– Марк,  – шепчет мне на ухо Томас, – он немного с палкой в заднице, но это именно он…

– Томас, еще одно слово, и ты дежуришь всю следующую неделю, – мистер Июль вновь подает голос.

Томас замолкает, а один из мужчин вручает мне плед и полотенце. Я вытираю мокрые волосы, которые похожи на половую тряпку. У меня всегда был какой-то грязный непонятный блонд, который выглядел совсем неблагородно. Так что снег с дождем явно не придал мне шарма. Возможно, мои волосы испачкались еще в день моего рождения. Или же в моих венах просто-напросто течет грязь.

– Так куда тебя подвезти, путешественница? – Спрашивает мистер Июнь с водительского сиденья.

Я роюсь в сумке, чтобы добыть телефон. Аккумулятор показывает один процент. Как можно быстрее стараюсь открыть заметки, но успеваю прочесть лишь начало адреса. Экран выключается, становясь чернее тучи.

– Включись, тупая штуковина, – ворчу я. – Я купила тебя за огромные деньги, чтобы ты разрядился в самый неподходящий момент?

В автомобиле наступает тишина.

– Вероятнее всего, он не ответит, – говорит кэп, он же Марк, он же твердолобый негодяй и Июль, упакованный в тело Деймона Сальваторе. – Кнопочные телефоны надежнее.

– Ваш капитан сбежал из дома престарелых?

– Почему? – интересуется Гарри, который как принц.

– Потому что он ворчит, как с злой дед, не переставая.

Мужчины около меня слегка фыркают от смеха, скрывая улыбки в кулаках и не комментируя мой выпад.

Они уважают своего капитана, и это невозможно не заметить, даже если их веселит его ворчливость. Марку достаточно бросить один взгляд на любого из них, чтобы спины мужчин стали прямее, чем натянутая струна.

– Ничего страшного, у нас небольшой город, мы с легкостью выясним, куда тебе нужно. Ты приехала в гости? – интересуется Исаак, мужчина за рулем. Ранее к нему так обратился Гарри, поэтому теперь я знаю имена всех шести месяцев моего личного пожарного календаря.

– Нет, – откашливаюсь. – Я… приехала по работе. Мы общались с милой девушкой по поводу сдачи жилья. По картинкам дом был очень уютным и аккуратным. – Я крепко сжимаю сумочку у себя на коленях, начиная переживать. Все пошло через одно место с самого начала поездки, и теперь мне уже просто хочется завалиться в кровать и уснуть. Но для этого нужно найти чертов дом. – Это дуплекс. Одна половина дома выглядела такой серой и понурой, что не удивлюсь, если там живет сам Дракула. Но другая… Боже, она была прекрасна. Оливковый забор, а сам дом выкрашен в лавандовый. Я смотрела на картинку и будто бы гуляла по городку во Франции, а…

– Ближе к сути. Я постарею еще на десять лет к концу рассказа о гребаном доме. – Марк опять не может сдержать свои токсичные комментарии.

– Кэп, так это же…

– Как звали женщину, с которой ты общалась? Надеюсь, ты запомнила не только цвет забора, городская девушка, – фыркает мужчина, который начинает меня раздражать все больше и больше.

– Во-первых, не тыкайте мне. Я подружилась со всеми, кроме вас, так что обращайтесь ко мне на «вы», деревенский парень. А во-вторых, ее зовут Мия.

Могу поспорить на все свои деньги, что Марк издает горловой стон, который пытается скрыть изо всех сил. Это его первая человеческая эмоция, свидетельствующая о том, что он не булыжник. Вечное ворчание мы не берём в расчёт.

– Кэп, так это же наша… – вновь начинает один из моих друзей-пожарных.

Марк поднимает руку, останавливая его на полуслове:

– Можешь брать свой чемодан и готовиться к выходу. Мы знаем, куда нужно ехать.

Я в сотый раз проглатываю ругательства и выдергиваю свой розовый чемодан из крепких рук Чарли.

Капитан не обманул, когда сказал, что знает, куда ехать, ведь через пять минут мы сворачиваем на чудесную улицу, засаженную елями и прочей зеленью. Множество красочных клумб раскинуты вдоль узенького тротуара. Несколько женщин и мужчин, скорее всего, постоянных жителей этого городка, с улыбкой смотрят на мою красную карету и машут мужчинам около меня, приветствуя их.

Боже, видимо, этих людей здесь очень любят. В Лондоне не всегда встретишь такую улыбку, даже если спасешь от голода сотню щенков. Здесь же, жители выкрикивают: «Хорошего дня, Гарри!», «Удачной смены, Марк!», просто потому что мы проезжаем по их улице.

Чудеса.

– К обеду весь город будет в курсе, что команда пожарных подрабатывает в службе такси, – ворчит Марк.

Машина останавливается перед домом-дуплексом, который выглядит точно так же, как на тех фото, что скидывала Мия.

Я резко встаю со своего места и пытаюсь открыть неподдающуюся дверь этой красной железяки.

– Я не просила вас заниматься столь неблагородным делом. Наверняка хорошие поступки слишком сильно загрязняют вашу ауру древнего ворчливого пня.

Томас приходит на помощь и помогает открыть дверь. Каким-то образом мне удается спрыгнуть с машины и идеально приземлиться на потрескавшуюся плитку тротуара.

– Осторожнее, городская девушка, испортишь туфли. А у нас таких не продают.

– Осторожнее, деревенский парень, возможно, вы использовали весь свой словарный запас за последние полчаса! – кричу я в кабину.

Пятеро мужчин с интересом наблюдают за нашей перебранкой, а на улице начинают стягиваться жители с соседних домов.

Я разворачиваюсь, чтобы пойти к дому и найти ключ, спрятанный под каким-то там цветком. Мия написала целую инструкцию, как его найти. Но мой телефон решил, что сегодня настал день, когда пора использовать интуицию.

– Лили, – кричит мужской голос позади меня. Тяжёлые шаги вибрируют по плитке на дорожке, ведущей к дому. – Ты забыла чемодан.

Я оборачиваюсь и вижу приближающегося Томаса с моим чемоданом, который он несёт с такой легкостью, словно это кошелек.

– Спасибо. – Мило и от всей души улыбаюсь я. Томас действительно стал моим спасителем, поэтому он заслужил эту улыбку. – Я очень благодарна тебе, Томас.

– На самом деле… – откашливается он.

– Томас! – рявкает Марк. – Ты завтра дежуришь.

– Мне нужно бежать, но… Добро пожаловать, Лили. Надеюсь, наш город тебя полюбит. – На щеках Томаса появляются ямочки, и я готова упасть в обморок прямо на этой дорожке.

Бог отправил всех красивых мужчин в это захолустье? Так вот, где нужно было искать.

– Спасибо тебе. – Я протягиваю ему руку, а он оставляет на ней поцелуй.

Легкий жар ползет по моей шее, когда Томас отступает и подмигивает.  Непринужденным бегом он возвращается к машине, когда мистер Июль очередной раз портит всем настроение:

– Ты дежуришь всю следующую неделю, Томас. – Он поворачивает голову к открытому окну и сверкает на меня своими ледяными глазами. – Постарайся не потеряться, городская девушка.

Я уже говорила, что ненавижу Июль? 

Глава 2

Лили

Уже целых пять часов я лежу в своей новой кровати, новом доме в новом городе и притворяюсь мертвой для всего мира. У меня просто нет сил встать и начать день, потому что вчерашнее путешествие и снег в июле потрясли не только мою нервную, но и иммунную систему.

Я заболела.

Возможно, в современном мире босоножки в июле месяце действительно считаются обувью не по погоде.

Я громко чихаю в сотый раз, а затем высмаркиваюсь так, что закладывает уши. Мерзость.

Единственное, что меня радует, так это дом. Он поистине прекрасен. В нем все чисто и неброско, возможно, немного старовато, но в этом, как мне кажется, весь шарм.

Он красив своей простотой.

Обычный бледно-розовый кухонный гарнитур, ковер с незамысловатым узором в гостиной и бежевый диван. В моей спальне тоже ничего лишнего, но она очаровывает балдахином над кроватью и шторами с россыпью полевых цветов. Этакий стиль бабушки, но приправленный современностью.

А еще, главный плюс дома – тишина.

Не помню, чтобы хоть раз за свою жизнь спала в таком тихом месте. За весь вчерашний вечер, сегодняшнюю ночь и утро меня ни разу не потревожили громкие звуки от автомобилей, неумолкающие сигнализации или бесконечные звуковые сирены полицейских машин.

От этого места веет уютом и… безопасностью.

 Черт возьми, я не могу представить, чтобы в Лондоне кто-то спрятал ключ от дома под куст с розами. Да, проверив все клумбы и кашпо, украшающие порог, мне все-таки удалось найти тайник Мии.

В небольшом дворе дома расположился неброский сад, который не пестрит разными красками. Зеленые туи благородно оттеняют чайные розы, а альпийская горка отлично скрашивает совершенно ужасный двор моих соседей.  Весь вечер я пыталась понять, живет ли кто-то в другой половине дома, похожей на чье-то логово в лесу, но это так и осталось загадкой.

Настойчивый стук в дверь заставляет меня поднять свою онемевшую задницу с кровати и пройтись походкой зомби с первого этажа на второй. В доме достаточно крутая лестница, поэтому я изо всех сил цепляюсь за перила, чтобы не скатиться кубарем.

Отворив дверь, не успеваю моргнуть, как в дом влетает ураган с ароматом булочек с корицей.

– О, отлично, ты дома. Прости, что не смогла вчера встретить. В нашей местности сейчас бушуют лесные пожары, – добро пожаловать на северо-запад Америки, – а я работаю на ранчо… в общем неважно. Ты нашла ключ? – Миниатюрная девушка с вьющимися каштановыми волосами хлопает себя по лбу. – Конечно нашла, ты же в доме.

– Вчера же был снег… – Я пинаю свою разбросанную обувь в прихожей.

Девушка, которую, полагаю, зовут Мия, хмурит брови.

– А?

– Пожары… Э-э, они возникают не от жары? Вчера был снег.

Мия усмехается, поправляя картину с котятами в коридоре.

– А до этого несколько недель была ужасная засуха. Пожары возникают не только от жары. Виновники – люди, а не погода.

Я киваю, и даже от этого незначительного движения головой, перед глазами все темнеет. По какой-то глупой причине я переношусь во вчерашний день и вспоминаю… Боже, эти мужчины были перепачканы в саже. Они возвращались с опасного задания, а я сравнивала их с глупым календарем и свалилась им на голову с розовым чемоданом. Не удивительно, что мистер Засранец был такой злой.

– Как ты добралась? Погода действительно вчера устроила нам представление, – хихикает Мия. Перемещаясь из коридора вглубь дома, она спотыкается о мою потерянную туфлю для «латины». – Ты танцуешь? Наши люди очень любят танцы.

О, поверь мне, знаю. Именно поэтому я здесь.

Мия не задерживается долго на одной теме, вновь возвращаясь к снегу.

– Не переживай, обычно у нас не идет снег в Июле. Лето во Флэйминге всегда жаркое.

– В пылающем городе1 жаркое лето, – усмехаюсь я, а затем вновь чихаю.

Мия начинает хихикать, а потом резко разворачивается, сталкиваясь со мной нос к носу на пороге кухни. А точнее, носом с моим подбородком, потому что я не из тех девушек, что не достают до верхней полки шкафа. У меня не крупное телосложение, но и Дюймовочкой меня не назвать. Скорее рост модели и фигура… Ну, фигура танцора. Когда посвящаешь этому всю свою жизнь, то именно такое определение больше всего подходит для описания внешности.

Мия смотрит на меня пристальным взглядом, а затем делает заключение.

– Ты заболела.

– Ты определила это по одному чиху?

– Да.

– Я бы могла быть аллергиком. У тебя богатый сад. – Указываю на задний двор и веранду, выходящую с кухни.

Мия деловито складывает руки на груди, приподнимая довольно впечатлительный бюст для такой миниатюрной девушки. Она в ярко-зеленом коротком топе, открывающем живот с сережкой в пупке.

– Дорогая, я выросла с тремя братьями.

– Почему это звучит как угроза?

Мия отвечает сквозь приступ смеха:

– Возможно, потому что всю свою жизнь я действительно произносила это для того, чтобы отпугивать назойливых ухажеров?

– Я к тебе не подкатываю.  – Поднимаю руки в знак капитуляции.

– Ты мне нравишься, – улыбается она. – Этому дому давно не хватало веселья.

Логично, ведь здесь никого не было.

– По поводу братьев: я имела в виду, что выросла в большой семье и мы без конца болели. Стоило одному принести домой какую-то заразу, то остальные начинали цеплять ее по кругу. Однажды мы болели два месяца, потому что глупый Томас снова и снова возвращался домой с какими-то соплями и новыми бактериями. Клянусь, наша мама хотела от него отказаться, – смеется Мия. – Так что да, я умею определять болезнь по чиху. И тебе, дорогая, срочно требуется лечение и объятия от Саммерсов.

В эту же секунду Мия заключает меня в кольцо рук и крепко обнимает. Я стою, как истукан и не понимаю, что мне нужно делать. Мы знакомы пять минут, не считая нашего общения по телефону. Но по какой-то странной причине я не хочу, чтобы она переставала обнимать меня. Возможно потому, что слишком долго никто не прикасался ко мне с такой нежностью. А если точнее – никогда.

– Ты сказала Томас? – я нарушаю наше затянувшееся молчание. Как много Томасов на один Флэйминг – город на западе Монтаны размером со спичечную коробку.

– Да, мой дурацкий младший старший брат.

– Как это? – хихикаю я, когда она выпускает меня из своих объятий.

– Ну у меня два старших брата. Один, самый старший и менее дурацкий. А другой, младше старшего, но все равно старше меня, и супер дурацкий. Поэтому он дурацкий младший старший брат, – быстро проговаривает Мия и приподнимает брови, как бы говоря: «Что непонятного?».

На самом деле мне непонятно все… Ведь я понятия не имею, каково это – иметь братьев или в принципе иметь семью. Болеть по кругу и отпугивать ухажеров одной лишь фразой.

– Понятно… – протягиваю я. – А Томас, случайно, не пожарный?

Мия сужает глаза.

– Случайно пожарный…

– О.

Черт, это действительно маленький город.

– И что, по-твоему, должно значить это «О»? Прости, но за десять минут мы не узнали друг друга так хорошо, чтобы я могла понять тебя по одной букве. – Она похлопывает меня по плечу и проходит вглубь кухни, добывая откуда-то джем и травяной чай.

– Ну, так получилось, что твой брат подобрал меня вчера на обочине и довез до дома, – бормочу я. Мия склоняет голову, хлопая глазами. – Ладно, понимаю, нужны детали.

– Так это была ты! Джемма с салона красоты рассказала мне, а ей нашептала миссис Адамс с третьей улицы, что команда пожарных высадила около нашего дома какую-то городскую сучку. Но я не поверила, ведь ты не показалась мне городской сучкой… хотя… – Она задумчиво постукивает по подбородку, осматривает меня с ног до головы. Ее взгляд цепляется за мой французский маникюр и наращенные ресницы.

– Эй, они выглядят как натуральные! – возмущаюсь я.

Мия усмехается.

– Ладно-ладно, городская девушка, я не думаю, что ты сучка.

Городская девушка… Это что-то вроде сленга в этом городе?

Я пересказываю своей новой подруге вчерашнее фиаско и знакомство с месяцами австралийского календаря. Мия смеется и держится за живот.

– Итак… – она пытается отдышаться. – Значит, Томас – Февраль. А Марк – Июль? Что ж, я бы на самом деле поменяла их местами. Поэтому если выбирать из моих братьев, то именно Марк холоднее февраля.

– Что? – чуть ли не взвизгиваю я. – Ты собрала полную команду пожарных из своих братьев?

Боже, как я умудрилась флиртовать с одним ее братом и огрызаться с другим?

– Нет, мой самый младший брат только закончил школу в этом году, но кто знает… – Передо мной появляется огромная кружка с чаем и банка джема. – Ешь и пей. Этот город встретил тебя неправильно, я просто обязана все исправить.

– Да уж, – ворчу я. – Но это не самое худшее, что случалось в моей жизни.

Мия долго не отвечает, и я отрываю взгляд от дымящейся кружки, чтобы посмотреть на нее. Она изучает меня глазами, в которых появляется… жалость? Неужели я все еще выгляжу как девочка, которую нужно пожалеть?

– Я имела в виду, что в Лондоне одна поездка в метро может показаться адом…

Мия словно пропускает мимо ушей мои глупые и нелепые объяснения, продолжая сканировать меня своими ярко-голубыми глазами. Такими же, как у ее брата.

– Что ты здесь забыла, Лили? – искренне и по-доброму спрашивает она.

– Мечту.

Глава 3

Лили

– Ты не можешь, Майкл! – кричу я на своего партнера в динамик телефона. – Ты просто, черт возьми, не имеешь права так со мной поступать.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Нихрена не помогает.

Слезы начинают обжигать щеки.

– Лили, у нас ничего не выйдет. Алексис отказалась от нас. Тот тренер, которого ты нашла чуть ли не на другом конце земли, давно не имеет никаких дел в нашем спорте. Я не уверен, что он вообще еще способен…

– Бывших бальников не бывает! Он лучший…

– Был лучшим! Сто лет назад, – рявкает Майкл.

– Ты не можешь, ты не можешь, – я показываю свою слабость, громко всхлипывая. Это просто несправедливо. Я не заслуживаю всего, что происходит. – Это наша мечта, Майкл.

– Это твоя мечта, Лили. – Он кладет трубку.

– Ублюдок! – ору я своим осипшим голосом на весь дом.

Майкл должен был приехать сегодня вечером. А завтра мы должны были начать подготовку к важному чемпионату по латиноамериканским танцам. Наш тренер Алексис отказалась от нас по причине… по причине того, что я старуха. Двадцать семь лет – это уже даже не потолок, а чертова дымовая труба и черепица для девушки в бальных танцах.

Мой партнёр младше меня на четыре года, и у него впереди куча возможностей, как и множество партнерш. Конечно он не захотел переезжать, хоть и временно, в другую страну, когда с ним хочет работать любой тренер в Лондоне. А от меня все воротят нос.

Как и всегда.

Видимо, моя мать наложила на меня какое-то проклятие отказа с самого рождения.

Я стою на веранде, подставляя заплаканное лицо под оранжевые лучи вечернего солнца. Время заката – мое самое любимое. Небо пестрит огненными оттенками, которые буквально изнутри согревают твою душу, пока шепот уже прохладного ветра ласкает кожу. Я редко заставала в Лондоне закат. Обычно тренировки заканчивались так поздно, что ничего, кроме серости и сырости асфальта вперемешку со спертым, душным воздухом тёмной ночи, мне не доставалось.

Мрачный, заросший соседский двор, где за прошедшие два дня так ни разу и не были слышны какие-то признаки жизни, полностью отражает мое состояние. Он такой же серый, холодный и… мёртвый.

Что мне делать? Я приехала сюда с определенной целью. Бросила привычный уклад жизни и даже отдала своего попугая соседке. Неужели все зря?

Нет. Сдаваться нельзя. Пускай всю жизнь я будто билась об стену. Пускай кто-то получал все с первого раза, а мне приходилось пройти несколько кругов ада, чтобы заработать сраную медаль. Пускай я уже давно потеряла надежду, но во мне все еще живет вера.

Вера в себя. 

Я вытираю щеки и захожу в дом, чтобы принять душ горячее ада. Каждая женщина знает: в ванной приходят самые гениальные идеи. Болезнь потихоньку начинает отступать, поэтому самое время привести себя в порядок и показать этому отвратительному миру, кто здесь королева чертового бала.

В течение получаса я распариваю свою кожу до состояния печеных яблок. Наверняка в какой-нибудь умной медицинской передаче сказали бы, что у меня уже рак десятой стадии, и завтра я умру.

Морщусь.

Ладно, может стоит сделать воду чуть-чуть прохладнее. Я нащупываю рукой кран и хочу его слегка сдвинуть в сторону холодной воды. Он туговат, поэтому мне приходится приложить усилия. В этот момент громкий визжащий звук пугает меня так, что я поскальзываюсь и в попытке не потерять равновесие хватаюсь за кран.

И конечно же включаю холодную воду на полную мощность. Теперь орет не только какая-то непонятная фигня в доме, но и я. Боже, вдруг это какая-то сигнализация? Может кто-то хочет меня ограбить? Вернее, ограбить Мию.

Ага, Лили, ты гениальна. Прожила три дня в доме, ни разу не снимая сигнализацию, и думаешь, именно в эту минуту она решила сработать?

Глаза щиплет от шампуня, а тело дрожит. Нащупав полотенце, которое, судя по размеру, для рук, а не для тела, выбегаю из ванны.

Громкий звук начинает орать еще сильнее, а я даже не понимаю, куда мне нужно бежать. Быть ограбленной, когда ты с голой задницей, вообще не круто. Что уж, быть ограбленной в целом не круто.

Я спускаюсь по лестнице и врезаюсь в стену.

Черт.

Распахиваю глаза несмотря на то, что они жутко горят от едкого шампуня.

О. Это не стена.

Мистер Июль во всей своей календарной красе смотрит на меня глазами-льдинками и хмурит брови так сильно, что его лбу потребуется ботокс к концу этого года.

Я умерла и попала в рай? Или ад? Или…

– Какого хрена ты делаешь в моем доме, извращенец? – Просыпаюсь ото сна и вырываюсь из его горячих рук, обхватывающих мою задницу.

Мою голую задницу.

Маленькое полотенце магическим образом исчезает, поэтому я ничем не отличаюсь от дам на тех средневековых картинах. Только вместо ветки винограда в руке у меня сжата футболка Марка, который все еще продолжает хмуриться, слово ему противно даже смотреть на меня.

А, стоит отметить, в его руках все еще мой зад. Зад, над которым я работала полжизни. Так что считаю это личным оскорблением.

Марк выпускает меня из своих огромных лап и поднимает мое крошечное полотенце, пытаясь его приклеить ко мне, как игрушки на елку в детской аппликации.

Какая-то штуковина все еще продолжает орать так, что еще чуть-чуть, и мы оглохнем. Я выхватываю у извращенца полотенце, прикрывая им все, что могу. А это совсем немного. Примерно одна треть.

Марк грубо отталкивает меня в сторону и бежит на второй этаж. Я следую за ним.

– Скажи на милость, что ты здесь забыл и почему ведешь себя, как дома?

Он не обращает внимания на мои вопли и заходит в спальню, начиная рыться в ней, как какой-то тасманский дьявол.

Боже, этот мужчина ненормальный. Я очень уважаю его профессию, но похоже, он абсолютно точно получил какую-то травму, которая сказывается на его мозге.

Странный запах достигает моего носа, заставляя меня замереть. Пахнет горелым. Марк что-то тыкает на своем телефоне, и отвратительный звук прекращается.

Какого… хрена?

– Зарядка. – Он оборачивает руку в мой силиконовый коврик для чистки макияжных кистей и выдергивает расплавленный блок питания из розетки. – Нельзя оставлять их в розетке.

– Нельзя портить этот коврик, негодяй! – Я подбегаю к нему и пытаюсь вырвать свою вещь из его рук, все еще прижимая к себе крошечное полотенце.

– Мог случиться пожар. – Грубо произносит Марк.

Вроде кажется, что этот человек полон гневных эмоций, но его выражение лица такое невозмутимое, а голос холодный, что я бы не смогла найти между ним и айсбергом ни одного отличия.

– Ты узнал об этом по какой-то космической связи? Или как ты объяснишь свое появление в стиле супермена в моем доме, в котором была угроза пожара?

Марк опять хмурится, и у меня чешутся руки сделать ему массаж лба. Он направляется к выходу из комнаты и, не бросив на меня ни единого взгляда, бормочет:

– Потому что это и мой дом тоже. Одна пожарная сигнализация. Ужасные соседи – мой нелюбимый тип людей, городская девушка.

 Мия хотя бы ради приличия могла упомянуть, что один из ее братьев живет у меня за стеной. Почему это не мог быть Томас?

Потому что тебе нужно почистить карму, девочка.

Только такое объяснение я могу дать этому шквалу невзгод в своей жизни.

Глава 4

Лили

После того как мистер Июль вломился в мой дом, спас меня от пожара, а потом ушел по-английски, мне пришлось выбраться в люди. А если точнее – в магазин.

Ведь зарядка для телефона покинула этот бренный мир. Я лишь надеюсь, что это последнее происшествие, с которым мне пришлось столкнуться…

Понятия не имею, где в этом городе можно купить зарядку для последней модели айфона. Может быть, Марк не шутил, когда сказал, что кнопочные телефоны надежнее… может быть, только ими здесь и пользуются? Хотя он сам выключил пожарную сигнализацию со смартфона.

Вредный лгун.

Я смотрю в экран айфона, яркость которого стремится к нулю, ведь каждый процент заряда аккумулятора на вес золота. На карте указано, что ближайший магазин электроники в двух улицах от меня.

Я улыбаюсь и чуть ли не вприпрыжку направляюсь к нему. Также карта говорит: «Я карта, я карта»2… Я смеюсь сама с себя, прикрывая ладонью рот. Ладно, если серьезно, то карта говорит, что продуктовый магазин находится там же. И салон красоты. И закусочная. И бар. И…

Господи Боже.

И даже секс-шоп, который расположен по соседству с кабинетом психолога.

Маленький город = странные маркетинговые решения.

– Добрый день, – воодушевленно произношу, когда прохожу в магазин, заставленный радиоприемниками, огромными квадратными телевизорами и морозильными камерами. И… вроде как больше ничем. Мое воодушевление сдувается, как воздушный шар. Куда я, черт возьми, переехала? В прошлую эру?

Продавец, пожилой мужчина, который, скорее всего, работает в этом магазине с момента основания города, смотрит на меня… странно. Подозрительно.

– Может быть, вы сможете мне помочь? У меня…

– Кто ты? – спрашивает он таким тоном, что, если бы мы были в Лондоне, я бы подумала, что он уже нажимает тревожную кнопку, вызывая полицию. Но не думаю, что в данном месте есть что-то кроме пожарной сигнализации.

Иронично.

Ведь как раз на меня и мои вещи данные шутки отлично срабатывают.

– Э-э-э… менязовутЛили, – я проглатываю от страха половину букв. – Мне просто нужна зарядка для телефона. – Машу рукой с телефоном, надеясь, что он не подумает, что это граната.

Мужчина все еще выглядит очень настороженным. И когда я говорю очень, то это значит, что он начинает кому-то звонить.

Иисусе, Марк заразил всех людей в этом городе своими «блестящими» манерами?

– Нил, ты знаешь, что в городе чужой? – говорит мужчина своему собеседнику, кем бы он ни был.

Чужой? Самое время признаться: мне намного больше нравится быть «городской девушкой», чем какой-то инопланетной живностью.

Хмурый мужчина пару раз кивает, и его плечи заметно расслабляются. Как и мои. Вроде бы атмосфера начинает теплеть, хотя мы даже не разговариваем.

– Понял, шериф. А ты видел, что на шестой улице старушка Роуз заняла парковочное место Бена? Это его место. Предупреждаю тебя: еще чуть-чуть и он проколет ее шины. Так что разберись с этим, сынок.

Он вешает трубку, пока я пытаюсь переварить эту особо повышенную преступность Флэйминга.

– Шериф сказал, что ты поселилась в доме Саммерсов.

– Верно. – Было бы странно, если бы я была не в курсе этого.

Может быть, у жителей Флэйминга есть что-то типа общего чата, куда они скидывают все сплетни? Меня пугает, что шериф города в курсе, где я поселилась.

– Повтори еще раз, что тебе нужно, – уже намного доброжелательнее спрашивает мужчина.

Так мне всего лишь нужно было сказать, что я поселилась в доме засранца?

Я подхожу к витрине, где под стеклом в полном беспорядке лежит множество проводов и аккумуляторных блоков. Уверена, ни один из них не подойдет, но я все равно всматриваюсь.

– Мне нужна зарядка для айфона.

Мужчина смотрит на меня с неподдельным непониманием. Возможно, я для него действительно чужая и выражаюсь на инопланетном языке.

– Какого фона?

Я слегка хихикаю, и глаза мужчины моментально теплеют в ответ на мой смех.

– Это такой телефон, – кладу на прилавок и прокручиваю экран. Затем показываю разъем зарядки. – Мне нужна вот такая.

Мужчина хмурится и почесывает свою короткую бороду с проседью.

– Прости, я ничем не смогу помочь. Не думаю, что хоть раз видел этот ифон.

Я не могу удержаться от легкой глупой улыбки, но все же расстраиваюсь из-за того, что скоро останусь без связи.

– Хм… – мужчина, видимо, считывает грусть в моих глазах, потому что следом говорит: – Давай-ка посмотрим, что я могу сделать, чтобы ты не расстраивалась.

Сердце так сильно сжимается в груди, что мне становится больно дышать. Боже, Лили, не будь такой сентиментальной. Я несколько раз моргаю, чтобы прогнать какую-то странную влагу в глазах. Для меня необычно, что совершенно незнакомого человека волнует, – расстроюсь я или нет.

На протяжении всей жизни это никого не заботило.

– Как вас зовут? – интересуюсь я.

– Джим, – бросает он, уже разговаривая с кем-то по телефону.

– Спасибо, Джим. Я…

Джим поднимает указательный палец, заставляя меня замолчать, и слушает человека на другом конце провода.

– Да, спасибо, Грег, я твой должник. Да-да, я слышал, что в городе новенькая. Пожарные? Ого, – Джим бросает на меня веселый взгляд, а я удрученно закатываю глаза. – Марк? Нет, нет, ты наверняка путаешь его с Томасом. Марк скорее сожрал бы жабу, чем поцеловал ее руку. Таков уж он… – Человек по ту сторону что-то эмоционально отвечает. – А, сегодня? Выбегал из ее половины, как ужаленный в задницу шмелем? Ого, этого я еще не слышал. – Опять куча слов от собеседника. – Да-да, она действительно городская. Посмотрим, дружище, всего доброго.

Мы с Джимом смотрим друг на друга, и я начинаю хохотать. Я прожила в этом городе трое суток и уже стала популярнее, чем за все время в Лондоне.

– Итак… – откашливаюсь я. – Телефон.

– Да. У моего друга, Грега, сын работает в большом магазине электроники в городе по соседству. Там живет чуть больше молодежи, чем у нас, и в целом больше всех этих ваших современных штук. Есть даже кинотеатр.

Вау… даже кинотеатр… 

Я киваю, призывая его продолжить.

– Короче говоря, он все узнает и даст нам ответ. Если там действительно есть, что тебе нужно, то ты можешь съездить туда. Это всего в двух-трех часах езды.

Так, ладно, два часа – это действительно не так много. В Лондоне в час пик я намного дольше могла добираться до дома. А тут можно доехать до другого города. У меня намечаются успехи.

– Джим, я вам очень благодарна, правда, вы не представляете, как выручаете меня! – Я чуть ли не бросаюсь к нему на шею из-за избытка чувств.

– Ну-ну, дорогая, это мелочи. Жители Флэйминга не бросают даже городских.

Я заметила. 

За три дня мне помогло столько людей, сколько не помогало за всю жизнь. Команда пожарных спасла меня от снега. Мия волновалась о моем выздоровлении и отпаивала весь день, чтобы мне стало хоть немного легче. Марк… хоть и в странной манере, но уберег от пожара. И Джим, вроде бы не сделал того, что можно потрогать, но в то же время сделал так много…

– А как мне с вами связаться? Боюсь, что бесполезно оставлять номер телефона, потому что заряда батареи осталось слишком мало, и вы просто-напросто не дозвонитесь. Может быть…

– Не переживай. – Джим похлопывает меня по руке. – Ты можешь просто выйти на улицу и крикнуть: «Джим». Через полчаса, а может и меньше, я уже точно буду знать, что какая-то городская сумасшедшая разыскивает меня. Флэйминг – это…

– Маленький город, – с усмешкой заканчиваю я.

– Верно.

– Что ж, тогда до встречи, Джим. – Я пячусь к двери и машу на прощанье. – Обязательно выкрикну твое имя на улице.

– До скорого, городская сумасшедшая. – Джим качает головой, а на его губах играет крошечная, еле заметная улыбка.

Я выхожу на улицу и делаю глубокий вдох чистого вечернего воздуха. Он все еще горячий и какой-то пряный после целого дня жары. Теплый ветер доносит из леса и хребтов голоса птиц, которые поют даже вечером.

В воздухе витает аромат скошенной травы, а звук газонокосилок уже который вечер играет как саундтрек дня. По моим наблюдениям, люди начинают косить траву на заходе солнца, чтобы не умереть от жары. Я стою и понимаю, что если бы меня сейчас сфотографировали, то у этой фотографии определенно был бы запах и звук.

Те снимки, которые пересматриваешь год за годом и каждый раз заново проживаешь эмоции.

Я достаю телефон, включаю фронтальную камеру и разворачиваюсь так, что где-то вдалеке виднеется зеленый хребет, за которым скрывается пламенное солнце. У меня один процент зарядки, и его не жалко потратить на воспоминания. Воспоминания, которые будут пахнуть Флэймингом.

 Я улыбаюсь, делаю снимок, телефон выключается.

Глава 5

Лили

Следующая остановка – супермаркет. Несмотря на то что Мия позаботилась, чтобы в доме было все необходимое, мне хочется скрасить этот день чем-то вредным и по возможности супер сладким.

Я просто обязана заесть свое горе и молча навести порчу на своего бывшего партнера по танцам. Долбаный Майкл, как ты мог? И да, делая сотый круг по маленькому супермаркету, я оправдываю его и говорю себе, что не каждый захочет переезжать в другую страну и город, в котором… нет зарядки для айфона.

Но, черт возьми, мне все равно грустно. Обидно. И я негодую, потому что чувствую себя потерянной. И дело даже не в том, что я не могу найти миндальное молоко в магазине, а в том, что у меня нет дальнейшего плана.

Всю жизнь я у себя была одна, однако мне никогда не приходилось танцевать в одиночку.

Как выиграть кубок чемпионата, не зная…

БАМ! 

Именно с таким звуком приземляются на плитку супермаркета мои шоколадки с мармеладными мишками. Я цепляюсь за чью-то крепкую грудь, которая пахнет еловыми ветками вперемешку с… туманом. Есть ли у тумана аромат? Понятия не имею. Но почему-то я ощущаю именно его. И это не в первый раз.

Поднимая глаза, встречаю взгляд, полный хмурости и негодования. Этот взгляд… он вызывает у меня дежавю. А еще горячие большие ладони, по-собственнически сжимающие мою талию и бедро, тоже нагоняют все еще свежие воспоминания нашего столкновения.

Моего мокрого голого тела, прижатого к крепким и холмистым мышцам. Грубые руки, сжимающие мою нежную кожу. И сердце… Сердце, которое готово было вырваться из груди, лишь бы…

Я встряхиваю головой, рассеивая этот туман. Вот, говорю же, он пахнет туманом и поэтому вызывает у меня помутнение рассудка.

Не имеет значения, как я ощущала себя сегодня. Имеет значение, что его рука опять на моей заднице.

– У тебя какой-то фетиш, капитан? – шепчу я.

Он резко одергивает руки, словно засунул их в кипяток. Я приземляюсь на плитку к своим шоколадкам.

– Вау, я даже не знаю, сколько за это начисляют баллов в игре «Как достать соседа». Миллион? Ты точно победитель.

Марк что-то ворчит себе под нос, а затем с лицом, полным отвращения, подает мне руку.

– Прости.

Это слово из его уст звучит с такой интонацией, как если бы я сказала «сдохни». Закатив глаза и показательно фыркнув, игнорирую эту крепкую протянутую руку и собираю шоколадки.

– Марк, что ты тут застрял… О, Лили, – теплый бархатистый голос врывается в нашу с мистером Июлем токсичную атмосферу.

– Привет. – Я улыбаюсь Томасу.

Он сразу же бросается ко мне на помощь и собирает все сладости, пока его брат пытается слиться со стеллажом чистящих средств. Пускай обработает ими свой рот.

– Как дела? Мия сказала, что ты приболела. Все хорошо?

– Да, уже намного лучше, спасибо, – тепло отзываюсь я.

Мы встаём, и Томас передает мои запасы сладкого шкафа.

– Ты была у Джима? Он не грубил? Тебе что-то нужно из техники?

Мамочки, тут новостное оповещение работает лучше, чем на центральном телевидении.

Я откашливаюсь, бросая взгляд на Марка, у которого вот-вот случится аневризма от нашей светской беседы.

– Моя зарядка для телефона… Она сгорела.

– Не без твоей помощи, – подает голос мистер Июль. – Не нужно было оставлять ее в розетке, сама виновата.

– Простите, кэп. Больше не повторится, – огрызаюсь я.

Глаза Томаса бегают от меня к брату и обратно.

– Так вот почему ты выбегал из ее дома! Я то думал, ты решил подружиться со своей новой соседкой, – усмехается он. – Грег сказал, что тебя…

– Будто шмель в задницу ужалил? – подсказываю я.

Полагаю, Грег – главный сплетник Флэйминга.

– Да! – хохочет Томас, а Марк стоит с тучным лицом, сложа свои огромные руки на груди.

Мой взгляд задерживается на этом участке тела. Не так давно к этой груди прижималась я. Вдыхала его запах… и мне понравилось. Это осознание выливает чан с холодной водой на мое разбушевавшееся либидо.

Лили Маршалл! Что за ненормальные фантазии? Возьми Томаса, он добрый, милый и пахнет какой-то выпечкой. Почему ты задумалась о мужчине с ароматом тумана? И еловых веток. И с такими, черт бы его побрал, горячими, во всех смыслах этого слова руками.

Я резко выдыхаю, качая головой.

– Все хорошо? – спрашивает Томас, смотря на меня с заботой. – Вообще-то… может, ты бы мог помочь мне найти миндальное молоко? Если тебе не сложно, конечно.

Секунда. Две. Три.

Взрыв смеха заполняет магазин. Смеются даже продавцы в мясном отделе. Марк хмыкает в кулак, что в его случае, можно считать эквивалентом безграничного веселья.

Я стою и хлопаю глазами, пытаясь понять, что к чему. Затем, начиная чувствовать себя неловко, разворачиваюсь и… бегу.

Мне все надоело.

Надоел этот день. Моя жизнь. Несложившаяся карьера. Странный город. Несбыточные мечты.

И я.

Я сама себе надоела.

Ведь где бы ни была Лили Маршалл, для нее нет места.

Всегда и везде чужая.

Джим был прав.

– Эй, Лили! – кричит Томас, когда я выбрасываю свои шоколадки на прилавок и выбегаю из магазина. – Черт, подожди!

Он догоняет меня и хватает за руку, когда я добегаю до угла магазина.

– Фух, ты слишком быстро бегаешь, – говорит человек, который даже не запыхался. – Спортсменка?

– Танцор, – фыркаю я, вытирая слезы с щек.

Томас задумчиво кивает, но никак не комментирует. Тяжело вздохнув, он с сожалением произносит:

– Прости нас, мы повели себя, как последние идиоты.

– А кто был первым? – говорю с полным носом горестных соплей.

– В смысле?

– Ну ты сказал: последние идиоты. Значит, должны быть и первые, – как всегда начинаю хихикать сама с себя.

На лице Томаса начинает играть улыбка, и в это же время к нам подходит Марк, который чуть ли не швыряет в меня пакет. Но надо признать, на его лице тоже отражается вина.

– Ты забыла, – говорит он.

Я заглядываю в пакет, откуда на меня смотрят все сладости, которые только были в магазине. Даже жвачка с бабл-гамом, хотя я не собиралась покупать ее.

Мимо нас проходит милая старушка со стареньким джек-расселом, который сначала рычит на воздух, а затем на высоких мужчин рядом со мной.

– Добрый вечер, миссис Линк, – здороваются Марк и Томас.

Я тоже неуверенно шепчу приветствие и киваю. Старушка останавливается, смотрит за наши спины, а затем на нас.

– И в какую вам дверь?

Мы оборачивается и видим, что стоим между секс-шопом и кабинетом психолога.

– Смотря, кого вы спрашиваете, – хохочу я.

Томас тоже пытается не рассмеяться во весь голос, а у Марка слегка подрагивают плечи, словно он изо всех сил сдерживает такое чуждое для него веселье.

Я достаю из пакета со сладостями мармеладных мишек и принимаюсь зажевывать стресс. Оглянувшись по сторонам, думаю, в какую сторону мне нужно идти, чтобы вернуться к дому. В целом, думаю, потеряться здесь очень сложно, но мне все еще сложновато ориентироваться. Насколько я поняла, все улицы расположены, как лучи у солнца. Они выстреливают из большой центральной площади, где находятся все магазины и другая инфраструктура. У меня седьмая улица, значит она должна быть чуть дальше, чем середина дороги, окольцовывающей небольшой сквер посреди площади.

– Как думаешь, через сколько мама с папой узнают, что мы притащили приезжую в секс-шоп, а после пошли к психологу. Или наоборот, – голос Томаса, беседующего с Марком, врывается в мои размышления.

– Думаю, к утру.

 От колючего баса Марка моя кожа покрывается мурашками, как в крепкий мороз. И я, как человек, который ненавидит холод, нахожу это ощущение… приятным. Может быть, еще не поздно войти в дверь психолога?

– Пойдём, Лили, мы тебя подвезём. – Томас кладет руку мне на поясницу, задевая кончиками пальцев полосу оголенной кожи между топом и шортами.

 Я чувствую, как он рисует еле заметные круги, когда подталкивает меня вперед, чтобы мы поспевали за широкими шагами Марка. Прислушиваясь к своим ощущениям, понимаю, что ничего не происходит. Где мурашки? Или хотя бы легкое покалывание в том месте, где наша кожа пытается вступить в химическую реакцию.

Зато, когда глаза находят задницу Марка, которую подчеркивают выцветшие джинсы, мои щеки начинают пылать. Ради бога, сейчас лето, почему он не мог надеть какие-нибудь уродские пляжные шорты и сандали на носки?

Почему мне нужно иметь дело с сексуальной пятой точкой и мощными бедрами, упакованными в джинсу из рекламы Levi’s восьмидесятых годов?

 Я начинаю с большей агрессией вгрызаться в мармеладных мишек и отвожу взгляд.

Томас уступает мне место спереди, а сам располагается сзади, когда мы садимся в огромный старенький Шевроле Тахо, который выглядит очень хорошо, несмотря на свой возраст.

Я пытаюсь исчезнуть с планеты Земля, чтобы Марк не испепелил меня своим взглядом с водительского сиденья. Если бы знала, что это его машина, и он будет за рулем, то лучше бы до утра искала свой дом.

– Итак, Лили, нам очень интересно, как такую девушку, как ты, занесло в такой город, как Флэйминг? – заводит беседу Томас, подаваясь вперед и хватаясь за спинку моего сиденья.

– Мне неинтересно, – еле слышно ворчит Марк.

Да что, ради всего святого, с этим мужчиной не так? В прошлой жизни я зарезала его котёнка? Или украла новогодний подарок?

– Такая девушка, как я, это какая?

– Городская.

– Почему каждый раз вы все произносите это слово как оскорбление? Я что, не человек? – усмехаюсь, проводя кончиками пальцев по слегка выгоревшей мягкой коже сиденья. Марк бросает быстрый взгляд на мои руки, и слегка морщит нос, будто бы может почувствовать мои ненавистные прикосновения.

– Вы просто другие, – по-доброму отвечает Томас.

– Вам просто здесь не место, – лает Марк.

– Спасибо за гостеприимство. Ты со всеми такой приветливый, или мне одной досталось твое лучшее поведение мудака? – мило улыбаюсь я, нарочито сжимая в ладонях край сиденья. Темная кожа скрипит, а вместе с ней и зубы Марка.

– Марк, будь милым и веди машину молча. Ради всеобщей безопасности, – возмущается Томас. – Он не это имел в виду, Лили. Мы рады всем, кто перебирается в наш город. У нас действительно хорошо, несмотря на многие трудности и отсутствие комфорта, к которому привыкли городские.

– Думаю, я справлюсь, мне приходилось выживать в более отвратительных условиях.

– Сомневаюсь, – хмыкает Марк, осматривая мои ноги и останавливаясь на ярко-розовом педикюре.

– Расскажи о себе, – не обращая на него внимания, Томас продолжает вести со мной добродушную беседу. Он что, совсем не замечает молний, летающих перед его носом? – Откуда ты приехала? Почему Флэйминг? В нашем штате есть города более…

– Приветливые? – хмыкаю я.

Томас смеется.

– Нет. Скорее – развитые.

Постукивая пальцами по колену, обдумываю свой ответ. Нужно ли делиться чем-то с людьми, с которыми я попрощаюсь через пару месяцев? Они временные. Как и все. Люди никогда не задерживались рядом со мной. В какой-то момент я и вовсе перестала рассказывать о себе. Все знали, что я просто Лили.

– Лили Маршалл, двадцать семь лет, прожила всю жизнь в Лондоне, – на выдохе говорю я.

Томас присвистывает.

– Ты хочешь сказать, что переехала в наш Флэйминг из столицы Великобритании. Из той, где живет чертова королевская семья? Ты определённо сошла с ума…

– Теперь все ясно. – Вредный комментарий от мистера Июля.

Я чуть ли не подпрыгиваю от бешенства и сажусь вполоборота.

– И что же тебе ясно?

– Твоя речь. Она слишком… идеальная. Британский акцент.

– Это у вас, американцев, акцент. У меня это называется обыкновенным правильным произношением. – Клянусь, еще чуть-чуть, и у меня из ноздрей повалит дым. Этот мужчина доводит меня до наивысшей точки кипения.

– Так почему ты переехала, Лили? Вот так бросить свою привычную жизнь, семью, родных, друзей. Должна быть веская причина. – Томас мог бы работать в суде и допрашивать свидетелей.

– Мне нечего было бросать, потому что у меня ничего не было. – Отворачиваюсь к окну, не желая показывать идиоту на соседнем кресле свою уязвимость. –  Я здесь на пару месяцев. Мне нужен тренер по танцам. Лучший тренер по танцам. И по какой-то неведомой причине он живет в заднице мира, хотя мог бы блистать на всех турнирах Европы. Он не хотел нас брать до последнего, но я пообещала, что поработаю в его студии. Полагаю, нечасто призеры Европы проделывают путь до Флэйминга, чтобы стать тренерами бальных танцев. Он оттаял, согласился. Я приехала. – На мои глаза в сотый раз за день начинают наворачиваться слезы. – А теперь я понятия не имею, что мне делать, потому что мой партнер меня бросил.

– Ты призёр Европы по бальным танцам? Вау. Из нашего города никто не достигал таких высот, кроме Ричарда. Стой, так Ричард будет тебя тренировать? Конечно, больше некому. – Томас проговаривает вслух все свои мысли, пока его брат ощутимо опаляет взглядом мою щеку. – Мы слышали, что раньше Ричард был успешен. Но почему и зачем он вернулся во Флэйминг для всех загадка. Он основал здесь первую и единственную студию бальных танцев. Его ученики действительно талантливы и успешны, но… в маленьком городе почти нереально стать звездой Европы. Или хотя бы штата.

– Все переезжают в большие города, чтобы достичь успеха. Ты же сделала наоборот, – начинает неожиданно Марк.

– Не ищи подвоха там, где его нет, – встречаюсь с ним глазами, – у каждого из нас есть свои цели и мечты. Я бы поехала за своей даже на Аляску. Где, уверена, тоже нет долбаного миндального молока и зарядки для айфона.

 Вновь поворачиваюсь к окну. Несколько минут в машине стоит тишина, а затем перед тем, как мы подъезжаем к дому Саммерсов на третьей улице, Томас спрашивает:

– Старик Джим послал тебя? Он бывает вредным. Я могу узнать у сына Грега…

– Не надо, – прерываю его я, – Джим был очень мил. И сам договорился с Грегом и его сыном.

Томас закашливается, а Марк так резко тормозит, что я чуть не ударяюсь лбом о приборную панель.

– Джим? – в один голос спрашивают братья. – Наш Джим?

– Ну… если во Флэйминге один Джим, то да.

Томас восторженно усмехается, затем выходит из машины и подходит к моему открытому окну. Облокотившись на него, он смотрит на меня странным взглядом.

– Что б ты знала, Джим не самый милый человек в этом городе.

– По сравнению с твоим братом все остальные просто одуванчики.

 Томас постукивает по машине и усмехается.

– Джим выстрелил в меня солью из ружья, когда я прятался в его дворе во время игры в детстве.

Я открываю рот и широко распахиваю глаза.

– Точно, у тебя до сих пор шрам на заднице, – по-доброму усмехается мистер Июль. Этот незначительный грубый смешок проникает глубоко в меня и разрастается в груди, как лесной пожар.

– Спасибо за информацию, Марк, – ворчит Томас, а затем вновь смотрит на меня. Взяв меня за руку подносит ладонь к своим губам и вновь оставляет поцелуй. – Получается ты чародейка, раз перед тобой пал даже Джим.

Это тот момент, где у меня должно перехватить дыхание.

И его перехватывает.

Только по совершенно другой причине. Марк тянется к бардачку и задевает мозолистой ладонью мое колено.

Лили, твои дела очень-очень плохи. Нельзя давать целовать руку одному брату, а задыхаться от мимолетного прикосновения другого.

– Вот, ты забыл! – Марк швыряет в Томаса фонарик.

– Я его забыл там год назад, ты только сейчас решил вернуть? – Приподнимает брови Томас, потирая ушибленное фонарем предплечье. – Ладно, до скорого, Лили.  Иди в задницу, Марк.

После того, как Томас заходит в свой дом, мы трогаемся с места и едем в тягучей, гнетущей тишине. И нет, я не собираюсь ее романтизировать и говорить: «нам было приятно молчать». Это та тишина, от которой хочется выпрыгнуть в окно.

Я постукиваю указательным пальцем по коленке, а другой рукой закидываю в рот мармеладного мишку. Шелест упаковки в тишине салона звучит наравне со взрывом бомбы. Могу поспорить, можно услышать, как я жую.

– Почему не купить обычное молоко? – Вопрос Марка звучит, как выстрел из ружья. Резко и почему-то оглушительно, хотя он произносит его тихо.

Я дожевываю свой мармелад, а затем отвечаю, слегка повернув к нему голову:

– У меня аллергия на белок коровьего молока.

Марк кивает, начиная постукивать своими длинными пальцами по рулю. Я продолжаю на него смотреть и впитывать грубые, но такие притягательные черты лица. Прямой нос, волевая острая челюсть, заросшая грубой щетиной. Маленький шрам на брови, и тот большой шрам от уголка глаза до виска. Бронзовая от загара кожа, с мелкими морщинками от сухости. Этот мужчина выглядит… первобытно? Грубо привлекательно? Незаконно грязно-сексуально? Не знаю как сказать. В Лондоне я таких не встречала.

– Значит… тебе может подойти козье? – вновь спрашивает он, не глядя на меня.

– Не знаю, – пожимаю плечами я. – Я не пробовала. До восемнадцати лет у меня не было возможности пробовать и подбирать варианты. Потом, когда я…. Когда я стала взрослой, то просто пошла и купила себе первое попавшееся, где нет слова корова.

Вновь кивок, и вновь молчание.

– До восемнадцати лет ты пила обычное молоко? – спрашивает Марк, когда мы подъезжаем к нашему дому. Он паркуется на своей подъездной дорожке и глушит машину.

Почему его так интересует эта тема с молоком?

– Если меня заставляли, то да.

Он встречается со мной взглядом, пытаясь понять эту фразу.

– А аллергия?

– Следующую неделю я лечила дерматит и кишечник.

Мы смотрим друг другу в глаза, заставляя наши странные эмоции слиться в одну волну. Никто не произносит ни слова, но могу с уверенностью сказать: слышится какой-то гул. Вибрация. Можно ощутить, как нагревается воздух, словно в парной кто-то брызнул воду на камни.

Взгляд Марка опускается чуть ниже, задерживаясь на моих губах так мимолетно, но ощутимо, что по позвоночнику проходит дрожь.

Что. За. Чертовщина.

Мистер Июль вздрагивает, как от удара, и выходит из машины, прерывая наше странное магнетическое и абсолютно опасное притяжение. Он громко хлопает дверью, а затем направляется к своей двери.

Я выскальзываю из машины, все еще крепко сжимая упаковку с мармеладками в одной руке и пакет со сладостями в другой.

– Ты не закрываешь машину? – кричу ему в спину.

Он не оборачивается, но отвечает:

– Здесь все свои.

– Но я чужая.

Марк останавливается на первой ступеньке своего порога, смотря на меня через плечо.

– Рискни украсть мою машину и посмотри, что будет.

С этими словами он уходит, заставляя мой взгляд приклеится к его классной заднице и пробуждая во мне желание украсть его машину и узнать, что будет.

Глава 6

Лили

Знакомства никогда не были моей сильной стороной. Обычно они заканчивались тем, что от меня отказывались или говорили: «Мы подумаем». И не важно чего это касалось: приемной семьи или тренеров по танцам.

Мне давно не нужно смотреть на взрослых людей умоляющими глазами и мечтать о семье, которая живет в доме за белым забором. Семье, где пекут  яблочные пироги с корицей, наряжают елку и восторженно распаковывают подарки на Рождество, как в «Один дома».

Если бы в семь лет я была Кевином, то скорее выпила бы ненавистный стакан молока, чем загадала то же желание что и он. Как можно было быть таким глупым и отказаться от семьи? Мечтать, чтобы они исчезли.

В семь лет я мечтала о семье.

В двадцать семь – мечтаю достигнуть успеха в том, что стало моим лекарством от одиночества.

Кубок.

Он нужен мне.

Может быть тогда я перестану чувствовать эту пустоту там, где глухо бьется сердце. Мне просто нужно, чтобы меня наконец-то посчитали достойной.

Я давно не нуждаюсь в семье. Доме. И долбаном Рождестве.

Ври себе дальше, Лили.

Мне нужна победа и кубок, из которого я выпью свое любимое вино и скажу: «Лили Маршалл королева чертова бала». Выпускного бала у меня, кстати, тоже не было, так что за этой сучьей жизнью должок.

Я открываю стеклянную дверь, над которой мигает неоновая надпись «Дыхание. Танцуй, чтобы жить», и делаю решительный шаг.

– Добрый день, я…

– Лили? Так это вы… – Молодая девушка стоит за чем-то вроде ресепшена. Видно, что он сделан своими руками из гипсокартона и стеклянной мозаики, которой обклеены диско шары. Это выглядит немного старомодно, но очень атмосферно.

Как и все в этом городе.

– Я?

– Весь город говорит о вас уже несколько дней, – улыбается она, скользя по мне глазами и останавливаясь на моей спортивной сумке. – Вы решили ходить к нам на занятия? – Ее глаза загораются. – Думаю, вам будет очень хорошо в латине. Туда ходят все наши домохозяйки. У них там такая атмосфера… Ух! Они фанатеют по братьям Сальваторе, и Карлайлу Каллену, устраивают тематические вечеринки, от которых Ричард не всегда в восторге, но, скажу по секрету, недавно я видела, как он смотрел первую часть «Сумерек».

 Стоит ли упомянуть, что я тоже фанатка Дэймона, особенно того, что мой сосед. Тьфу, Лили, глупые мысли, глупые мысли. Хочется облиться святой водой, чтобы такие демоны больше не посещали меня.

– Не разглашай мои секреты, Лола, – приятный баритон доносится из-за моей спины.

Я оборачиваюсь, встречаясь лицом к лицу с мужчиной, который выглядит лет на тридцать. Но я знаю, что он намного старше. Сорок четыре, если уж говорить точно. Его волосы аккуратно уложены, стильная одежда идеально выглажена. Все, начиная с белого поло, бежевых брюк чинос и заканчивая идеальной осанкой, кричит о том, что этот мужчина отличается от остальных жителей этого города. Его выдает лишь загар и руки, на которых виднеются мозоли и царапины, как у большинства людей во Флэйминге. Тут каждый найдет себе занятие будь то ремонт забора или замена масла в автомобиле.

Я несколько дней наблюдала за местными жителями, и меня поразило, что большинство дел они делают сами. Не помню, когда в последний раз видела, чтобы кто-то, не прибегая к профессиональной помощи, устанавливал себе огромную телевизионную антенну на крышу. Как это делал тот самый сплетник Грег, а также мой сосед напротив, в шесть тридцать утра. В это время я вообще еще мертва для всего мира.

– Лили… Маршалл. – Я протягиваю руку. Мой голос так хрипит, будто последний час я кричала во все горло. Сухожилия на шее напрягаются и натягиваются от волнения, а к позвоночнику будто привязали палку, которая не позволяет хоть чуть-чуть расслабиться.

– Ричард. – Темно-синие глаза мужчины изучают меня пару минут. Я делаю тоже самое в ответ. – Мерсер.

– Британское имя. Вы родом оттуда? – спрашиваю я, хотя знаю ответ. И кажется, так будет с каждым вопросом, который мне придется задать. Кроме одного.

– Ваше тоже, – он сужает глаза, словно пытается меня разгадать, как головоломку. – Давно живете в Лондоне?

– Всю жизнь.

С того момента, как моя мать выбросила меня в грязную лондонскую канализацию, а затем служба опеки запихнула в самый дерьмовый приют на этой планете, к которому не приближалась ни одна нормальная семья.

– Все в порядке, Лили? Вы побледнели. – Ричард бросает свою сумку на диван при входе и подходит к ресепшену, чтобы налить стакан воды. – Эта жара очень выматывает. Когда я переехал сюда после пасмурного Лондона, то вовсе не мог выносить здешнее лето. Но ты привыкнешь.

Я вздрагиваю, когда он обращается ко мне на «ты» и протягивает воду. Мне казалось, все будет проще. Однако долгожданная встреча с человеком от которого зависит твое будущее и… уже давно не зависит прошлое, наносит удар наотмашь.

– Я в порядке, спасибо. – Беру стакан и делаю жадный глоток. Лола наблюдает за нашим разговором с таким интересом, словно смотрит новую серию сериала. Возможно, она даже записывает ход событий, чтобы потом верно все пересказать. – Последние дни были слегка… необычными.

Ричард улыбается, показывая слишком знакомую ямочку на щеке.

– Да, слышал. Пожарные?

Один конкретный пожарный, обнимающий голую меня. 

– Да, и это в том числе, – хмыкаю со смешком я.

– Пойдем, я покажу тебе студию, расскажу о работе, и мы обсудим оплату.

Я киваю, крепко сжимая ручки спортивной сумки. Мы идём по коридору, разделяющему два достаточно больших зала с качественным темным паркетом, натертым до блеска воском.

– Малый и большой залы. В одном – будничные тренировки, в другом – показательные выступления, если нам не удается выбить бальный зал в городе по соседству. Теперь, когда мы с тобой начнем работать в параллель, то оба будут задействованы для тренировок. Мне срочно нужно уделить, как можно больше внимания подростковой группе, поэтому я возьму большой. А ты малый. На тебе будут малыши и… взрослые, – Ричард останавливается возле раздевалки. – Не пугайся такого разрыва в возрасте. Со взрослыми все не так плохо. Они все еще деревянные, но очень горят танцем, поэтому с ними легко найти общий язык. Малышей не так много, потому что несмотря на то, что я не беру большую плату за занятия, наш спорт очень…

– Дорогой.

– Да, – кивает Ричард, вручая мне ключ. – Не каждый родитель в нашем городе может позволить оплачивать своему ребенку столь дорогое хобби, которое не факт, что станет профессиональным занятием.

– Но я видела, что многие твои ученики выступают в других штатах и даже странах. У вас есть спонсоры?

Ричард потирает висок, тяжело вздыхая.

– Да, есть немного.  – Он отходит от двери, пропуская меня в раздевалку. – Эта  комната только твоя. Ученики переодеваются в другом месте. Я подумал, что тебе будет неловко… ну знаешь, наши люди не привыкли держать язык за зубами, – усмехается он.

Я не могу удержаться от улыбки. Так уж вышло, что мой голый зад уже был продемонстрирован одному из жителей Флэйминга. Пройдя в небольшую комнату, переделанную в комфортную раздевалку с душем, шкафами и сушилками, начинаю доставать из сумки вещи.

– По поводу оплаты, – продолжает Ричард. – Ты сказала, что тебе не нужна зарплата. Лишь мои уроки и я в качестве тренера на чемпионате.

– Все верно. – Я сжимаю в руке туфлю, скользя пальцем по атласной ткани на каблуке и цепляя ногтем прозрачный накаблучник.

– Но это несколько месяцев твоей работы. Тяжелой работы. Я знаю, что согласился быть твоим тренером только при условии того, что ты поможешь мне… но кто отказывается от денег?

Тот, кто большую часть своей жизни прожил без пенни в кармане. Сейчас я не нуждаюсь в деньгах. Работая каждый божий день с восемнадцати лет, я заработала достаточно, чтобы пару лет назад инвестировать в то, что приносит прибыль. Возможно, это не золотые горы, но этого достаточно для комфортной жизни. Я всегда боялась оказаться на дне Лондона – ровно там, откуда меня достали новорожденной, – поэтому мои выигрыши и гонорары всегда отправлялись под процент в банк.

Помню, как еще в пять лет, после того, как девочку из моего приюта забрала обеспеченная семья и подарила ей огромный розовый дом для барби, я пообещала себе ни в чем никогда не нуждаться. Ни от кого никогда не зависеть. Первое, что я сделала, когда вышла из приюта – купила себе миндальное молоко и чертов дом для барби.

– Ричард, мне правда не нужны деньги. Просто… не отказывайся от меня. Мне важно… – чтобы именно ты от меня не отказался. – Выиграть.

– Будь готова через десять минут. У тебя две группы, – он постукивает по косяку и перед тем, как уйти добавляет: – а затем посмотрим насколько ты готова к Европе, чемпионка.

Пора начать вести список прозвищ, которыми меня наименовали во Флэйминге.

Чемпионка. Именно от Ричарда это слово звучит для меня по-особенному.

***

По моей голой спине и лбу градом стекает пот. Не думаю, что хоть раз за всю историю своих тренировок, которые иногда были убийственными, уставала так сильно.

– У тебя завал на завале, Лили! – рявкает Ричард. Он больше не тот уравновешенный интеллигентный мужчина. Теперь он рычит на меня при каждом неверном вздохе.

– Я не привыкла танцевать одна, – пыхчу я, останавливаясь.

– У тебя была травма? Ты плохо контролируешь вес на принимающую ногу. – Он отталкивается от станка и направляется ко мне. Звук от каблуков на его туфлях эхом разносится по залу. Стоит отметить, что этот человек действительно очень много вложил в студию. Тут великолепная акустика, пол и зеркала расположены так, что даже при вращении, я не теряю себя из вида.

– Два года назад у меня было смещение части позвонка. Я ходила на физиопроцедуры и последний сезон была на обезболивающих. – Ричард слушает меня и с каждым словом хмурится все сильнее. Я поднимаю руки, как бы защищаясь. – Я все вылечила и теперь все в порядке. Насколько это возможно. Просто когда я танцую одна, то…

– Тебе не на кого опереться.

Как универсально звучит эта фраза.

Всю жизнь я хотела на кого-то опереться. Знать, что меня поймают. Может именно поэтому я всегда танцевала в паре?

Я вздыхаю, ковыряя каблуком пол.

– Не порть мой паркет, – ворчит Ричард.

Он хватает меня за руку, дергает и задает направление для моего вращения.

– Ча-ча-ча на три.

– Но это же сальса.

– Я сказал, ча-ча-ча на три.

– Ладно, – фыркаю я, и следую за ним. По привычке мои ноги все равно придерживаются четвертого счета.

Ричард кричит:

– Ча-ча – два – три.  Просто подстрой дыхание и попробуй замедлиться.

Я делаю как он говорит, и постепенно у нас получается, что-то между классическим ча-ча-ча и сальсой. Безусловно, это больше импровизация, но она позволяет мне слегка разгрузить поясницу и не чувствовать себя такой незащищенной. Это подтверждается, когда Ричард отпускает меня, позволяя продолжить в одиночку.

– Нужно будет заменить наконечники на каблуках. На днях я буду делать заказ для подростковой группы и куплю тебе более широкие. Это повысит устойчивость.

Я киваю, делая шоссе3 в сторону и завершая танец вращением.

– Понятия не имею как мне это сделать. Я чувствую себя слишком незащищенной, когда танцую одна. Они посмотрят на меня и подумают, что я…

– Сейчас ты хорошо справлялась, – замечает Ричард. – Не думай, что тебе нужно кому-то доказать, что ты можешь это сделать. Просто танцуй даже если это третий счет, а не четвертый.

– Тебе прекрасно известно, что судьи не оценят мою импровизацию. Там это так не работает. Множество других танцоров всегда лучше и талантливее тебя. Они лучше считают. Ярче улыбаются и не поют песни, во время танца. Я постоянно не могу удержаться от того, чтобы не напевать себе под нос.

– Я тоже всегда подпеваю. Меня часто за это ругали. – Ричард улыбается, его ямочка на щеке посылает волну тепла в мою грудь.

– У тебя ямочка только на одной щеке… Это забавно, – непринужденно пожимаю плечами.

Мы направляемся к выходу из зала, выключая свет и колонки по пути.

– Да, в моей семье это отличительная черта. Передается от мужчин к… мужчинам. – Он хрипло посмеивается. – Может, конечно и женщинам, но в последние несколько десятилетий в роде Мерсер рождались только мужчины.

Не только.

Я киваю, обхватывая себя руками, потому что россыпь мурашек покрывает кожу.

Лола уже буквально спит на стойке ресепшена, но до последнего пытается что-то прочитать на страницах книги с изображением полуголого хоккеиста на обложке.

У меня есть такая же.

Его зовут Джексон. И он в моем гареме книжных мужчин.

Я ухожу в раздевалку, принимаю душ и переодеваюсь, с трудом натягивая шорты из-за боли в пояснице. Посмотрев на себя в зеркало, собираю мокрые волосы в пучок и решаю высушить их дома. Мне срочно нужно лечь, иначе скоро боль станет просто невыносимой. Возможно, я немного соврала Ричарду, когда сказала, что полностью вылечилась.

Лечение и правда окончено. Но вот эффекта от него не было. А может быть я просто уже слишком старая для этого спорта, и мой прошлый тренер была права.

«Никто не даст выиграть двадцатипятилетней старушке, когда рядом с тобой будет зажигать восемнадцатилетняя девчонка, которая светится», – сказала она, когда мы очередной раз вкалывали мне обезболивающее.

В тот момент я закатила глаза и подумала, что мое лицо не светилось и в восемнадцать лет. Вероятно оно никогда не светилось. Мой свет погас в Лондонской канализации, когда мне было несколько дней от рождения.

Когда я выхожу в вестибюль, Лола роется в маленьком холодильнике под стойкой ресепшена. И тут мой взгляд цепляет за это…

– Миндальное молоко? Где ты его взяла?

Лола подпрыгивает, прижимая руку к груди и смотря на меня испуганными глазами. Наверное, я слишком дико и резко задала эти вопросы.

– Это не мое, – осторожно отвечает Лола, словно остерегается того, что я брошусь на нее и потребую отдать мне это чертово молоко. – У Ричарда аллергия на обычное. Он где-то покупает только миндальное для кофемашины.

 Я киваю, прикусывая губу, чтобы не сказать ничего из того, что вертится у меня на языке.

– Его можно купить в соседнем городе. – Ричард выходит из своего кабинета, возле стойки ресепшена. – Там есть почти все, чего нет во Флэйминге. Ну или же туда можно заказать то, что в наш город не доставят никогда, – усмехается он.

– У тебя всегда была аллергия на молоко?

– Сколько себя помню.

– У меня тоже, – еле слышно добавляю я, почесывая висок, где слишком сильно натянуты волосы, собранные в пучок.

– Нашлись два одиночества.

Ты даже не представляешь.

Лола выключает свет, после чего мы выходим из студии. Лучи, заходящего за горами солнца, касаются моей все еще разгоряченной кожи. Я делаю шаг, чтобы спуститься со ступеньки, когда прострел в пояснице заставляет меня задохнуться от боли. Стиснув зубы, стараюсь дышать через нос и продолжать улыбаться.

Черт, Лили, ты всего лишь танцевала весь день. Это не такая уж и большая нагрузка.

Ну да, не считая группы малышей, которым я объясняла и показывала все по сто раз и вышла после их тренировки почти мертвая. А потом у меня была группа взрослых, у которых по какой-то невиданной причине запас энергии был больше, чем у скаковых лошадей. Клянусь, я никогда в жизни не видела, чтобы люди так высоко делали подскоки в ча-ча-ча.

– По пятницам в нашем местном баре проходит вечер латины. И не только. Танцуют и кантри, и твист, и чтобы то ни было. Местные жители любят танец, поэтому, думаю, тебе будет чему у них научиться. – Ричард закрывает дверь и дергает ее несколько раз, чтобы проверить.

Все еще глубоко дыша и пытаясь не обращать внимание на боль, интересуюсь:

– Например?

– Ни у каждого есть пара. Люди просто танцуют, потому что хотят.

– Я подумаю, – вздохнув, делаю шаг. Боль стихает, а это значит, что нужно поспешить домой, пока у меня опять что-нибудь не прострелило. Или не отвалилась рука или нога от старости лет.

Боже, кто знал, что после двадцати пяти, у тебя начинают болеть даже ногти. Мне срочно нужна какая-то омолаживающая сыворотка, иначе мне не удастся дожить даже до пятидесяти, не говоря уже о большем.

– Хорошего вечера. – Улыбаюсь Ричарду с Лолой.

– Погоди, я с тобой, мне тоже в ту сторону. – Лола хватает меня под руку, словно знает меня сто лет. На удивление я не чувствую, что мои границы нарушены, как это часто бывало на каких-то светских мероприятиях в Лондоне, где все считали своим долгом облапать меня.

Почему-то каждое прикосновение жителей Флэйминга ощущается по-другому. Они кажутся очень… искренними.

Ричард машет нам рукой и садится в свой вишневый внедорожник. От меня не ускользает, что даже его машина выглядит намного новее, чем большинство в городе.

– Даже не засматривайся на него, – начинает Лола. – Этот мужчина избегает всех женщин, как чумы. По крайне мере во Флэйминге.

Внутри меня зарождается тошнота оттого, что Лола могла неправильно расшифровать мой интерес к Ричарду.

– Он не интересует меня в этом плане. Только работа и его обещания.

Лола кивает, слегка смущаясь.

– Прости, иногда я слишком много фантазирую и говорю все что думаю.

Она слишком юная, в ее возрасте я тоже мечтала быть наивной и говорить обо всем, что приходит на ум, но почему-то не получалось.

Сарказм. Вот он всегда лился из меня рекой.

– Ричарда любят в городе. Он дарит нам…

– Эмоции, – заканчиваю я.

– Да, – вздыхает Лола, все еще держа меня под руку. – Несмотря на то, что во Флэйминге все чуть ли не родственники друг другу, тут бывает одиноко и пусто. Большие города так и манят. Хоть телевизор не включай, чтобы не видеть того, что есть где-то там, – она указывает за горы. – Поэтому тематические вечеринки в баре и соревнования, которые Ричард оплачивает для многих детей, действительно дарят эмоции и «дыхание» почти каждому человеку в нашем городе.

– Ричард сказал, что у студии есть спонсоры, – хмурюсь я. – Неужели он сам все оплачивает?

– В основном да, – кивает Лола. – Еще есть две семьи основатели, которые участвуют и спонсируют любые мероприятия Флэйминга. Саммерсы и Локвуды. Сыновья Саммерсов, как ты уже знаешь, борются с огнем, а старшее поколение управляет социальными делами. Локвуды отвечают за правопорядок, – их сын шериф, – и владеют ранчо на окраине города, которое тоже называется «Дыхание», как и студия Ричарда. У города есть мэр, но он ничего не решит без мнения этих двух семей. Так было из поколения в поколение.

– Мэра это устраивает?

– Более чем, – усмехается она, покачивая головой, отчего ее длинные светлые волосы с розовым оттенком развеваются на ветру.  – Можешь мне поверить. Ведь этот самый мэр – мой отец. Мистер Саммерс и мистер Локвуд его лучшие друзья. Они как три мушкетера стараются вдохнуть новую жизнь во Флэйминг.

– Дочь мэра работает администратором в студии танца? В больших городах такого не бывает. – Удивляюсь я.

Лола устало вздыхает и задумывается. Ее зеленые глаза смотрят вдаль, не фокусируясь на чем-то конкретном. Сейчас, когда я рассматриваю внешность этой девушки, то могу сравнить ее с какой-то лесной феей или нимфой. Она необычная, можно даже сказать – освежающая.

– Я занималась у Ричарда, когда была ребенком, но танцы не совсем то, что мне нравится. Наверное. Я не знаю, что мне нравится…

– Мне кажется это нормально в твоем возрасте. Когда я была молодой… – посмеиваюсь. – Стоп! Не так. Я все еще молодая. Но когда была чуть младше, то тоже была слегка потеряна. – Хоть и всегда знала, чего хочу.

Я хотела танцевать.  Хотела быть достойной для всех и для всего. Хотела быть в безопасности. Хотела семью и теплый дом.

– Мне двадцать два. Многие в этом возрасте уже распланировали свою жизнь на десять лет вперед. Люди из больших городов получают образование, открывают бизнес, не стоят на месте… я же, такое ощущение, живу в книге, сидя на ресепшене в студии танца.

– Ты бы хотела уехать из Флэйминга?

Лола хмурится, но выглядит такой удивленной, словно ей даже никто никогда не задавал этот вопрос.

– Не знаю, – честно отвечает она. – Тут мой дом. Я знаю каждого человека и каждую трещину на дороге. Всех лошадей в «Дыхании» и всех танцоров в другом «Дыхании». – Ее голос звучит тоскливо. – Каждый в этом городе дышит одним и тем же… И я не знаю как дышать по-другому. Никто не знает. Ну кроме тебя, – уже намного веселее добавляет она. – Именно поэтому ты всем так интересна.

Я собираюсь ответить, что в Лондоне дышать намного сложнее, но громкий гудок автомобиля прерывает меня.

Мы оборачиваемся и видим уже знакомую машину. Мистер Июль собственной персоной. Вид у него, как обычно, недовольный. Думаю, он даже не очень хотел привлекать наше внимание, судя по Томасу, которого он отбрасывает обратно на пассажирское сиденье, чтобы тот не дотянулся до гудка.

Машина останавливается, а Лола чуть ли не прячется у меня за спиной, как ребенок за родителем.

– Привет, Лили. И… Лола, – протягивает Томас, выглядывая из открытого окна. Его волосы в беспорядке, а под глазами залегли синяки. – Садитесь, мы вас подвезем.

– Ты подвозишь меня с моего первого дня в этом городе. – Я выгибаю бровь.

Марк недовольно хмыкает:

– Это делаю я.

Я театрально прикладываю руку к груди.

– Стоит ли мне вручить тебе за это медаль?

– Можешь просто исчезнуть, этого будет достаточно.

Идиот.

– Как хорошо, что этого не случится, правда? – мило улыбаюсь я, открывая заднюю дверь, чтобы примостить свой зад на его драгоценное кожаное сиденье.

Меня встречает ошеломленное лицо Мии.

– Ради всего святого, у вашей семьи на меня срабатывает радар? – ворчу я, залезая в машину и затягивая туда густо покрасневшую Лолу.

Что с ней такое? Последние пятнадцать минут она болтала без умолку.

– Не обращай внимания на этого грубияна. Он позорит нашу семью, – причитает Мия. – Если бы мама слышала это, то она отшлепала тебя, Марк.

– Мне скоро тридцать, – ворчание Марка, заглушается гулом мотора.

– Вчера она ударила меня тапком по заднице, когда я сказал Мие, что ей не подходит цвет помады, – рассуждает Томас.

Мия часто кивает:

– И правильно сделала!

Я сижу посередине заднего сиденья, взгляд то и дело пересекается с глазами Марка через зеркало заднего вида. Когда он начинает смотреть на меня слишком долго, то чисто из вредности подмигиваю ему. Машину слегка ведет, и Марк закашливается.

Я посмеиваюсь себе под нос, опускаю взгляд и неожиданно замечаю, что по всей правой руке Марка тянется огромный синяк.

– Что случилось? – вырывается из меня. Я ругаю себя, что не смогла сдержать свое волнение.

Да, именно волнение, а не интерес. Почему я за него переживаю, если почти не знаю?

Мия замечает мой взгляд, направленный на руку Марка и отвечает:

– Сложная ночь, ты не слышала? – Она смотрит на Лолу, которая, видимо, в курсе событий.

– Я не успела рассказать.

– Что не успела рассказать? – Смотрю между ними.

– Со вчерашнего вечера горело несколько акров леса недалеко от «Дыхания». Жемчужина, одна из лошадей ранчо, раньше всех почувствовала запах дыма и убежала, проломив забор. Помимо того, что нужно было тушить пожар, еще требовалось отыскать животное, которое пребывало в ужасе и могло пострадать.

– Жемчужина была дикой, когда мы ее поймали, Марк взял удар на себя, – заканчивает Томас, пока его брат, как всегда молчит. Хотя именно он является главным героем этой истории.

– Сейчас все хорошо? – спрашиваю я, встречаясь взглядом с Марком в зеркале.

– Да, Жемчужина в безопасности и не пострадала. Ну а лес… его спасли насколько это возможно, – отвечает Томас.

– Я спрашивала не про них. – Хмурюсь, начиная чувствовать себя неловко.

Все замолкают и, кажется, даже не дышат.

– Я в порядке. – Колючий голос Марка, заполняет салон.

Почему-то я протяжно выдыхаю, хотя не уверена, что задерживала дыхание. Мия сжимает мое бедро.

– Иногда я не сплю всю ночь, когда они оба на вызове. Так что это нормально переживать… за всех.

– Да, – неожиданно соглашается Лола, смотря на Томаса через боковое зеркало.

– Мне сказали, что ты будешь преподавать в «Дыхании», – Мия переводит тему.

Мне начинает нравится, что в этом городе не нужно сто раз повторять одно и тоже. Достаточно что-нибудь рассказать одному человеку.

– Верно.

Я киваю и рассказываю о тренировках с Ричардом и чемпионате по танцам.

– Я хожу туда по четвергам, надеюсь, ты научишь меня танцевать самбу. Она никак не дается мне.

Постепенно напряжение в машине улетучивается, задорная и веселая Мия занимает место у воображаемого микрофона, рассказывая историю за историей. Так я узнаю о том, что они с Лолой буквально выросли бок о бок, потому что родились с разницей в два года. Мия не упускает ни одной детали, когда рассказывает, как они портили свидания ее братьям, врываясь в их комнаты посреди… ну посреди самого интересного.

– Ты была неумолима, Мия, – смеется Томас. – Клянусь, мои девушки боялись снять с себя даже свитер, не говоря уже о большем.

– Это все Лола! – Мия взмахивает руками, как бы говоря, что она тут не причем. – Она всегда говорила, что у вас там намного интереснее, чем с нашими куклами.

Томас хмыкает:

– У нас и правда было интереснее.

– Ага, – фыркает Мия. – Именно поэтому мы с Лолой слишком рано узнали куда что вставляется. Боже, до сих пор не могу избавиться от этого, выжженного на моей сетчатке, изображения. Ты и Стелла Маккартни  на письменном столе, который, кстати, потом достался мне по наследству, – морщится она. – Мне пришлось его дезинфицировать.

Я не могу удержаться от смеха и впервые за все время, что мы едем, расслабляюсь и откидываюсь на спинку сиденья. Не знаю почему, но с этими людьми мне слишком быстро удается почувствовать себя комфортно.

Даже в те первые дни, когда я для каждого жителя Флэйминга была чужой, то все равно не ощущала себя так ужасно, как в любой ситуации или компании в Лондоне.

Лили Маршалл была лишним пазлом в идеальной картине чего бы то ни было. Сейчас же, с этими людьми, в этом малюсеньком городе Монтаны на заднем сиденье Шевроле Тахо, которое заливает оранжевый свет заходящего солнца, Лили Маршалл чувствует себя счастливой.

Счастливее, чем когда впервые купила миндальное молоко и дом для Барби.

Сначала, мы высаживаем Томаса и Лолу, которые, как я выяснила, живут рядом. Затем прощаемся с Мией, исчезающей в огромном доме Саммерсов. Он не выглядит помпезно и роскошно, как дворец, но его размеры внушительны. А какой-то модный деревенский, – или как я его прозвала: современный бабушкин, – стиль придает дому уют.

Когда мы с Марком остаемся один на один, это ощущается как дежавю.

Я, он с недовольной физиономией, Шевроле Тахо с мягкой кожей на сиденьях и разбитые дороги Флэйминга, штат Монтана. Кажется, это становится константой моего вечера.

На этот раз Марк не спрашивает меня о молоке, и по совершенно глупой причине я хочу, чтобы он сделал это… Хочу, чтобы я была тем человеком, который вызывает интерес у этого молчаливого хмурого мужчины.

Давно нужно перестать жаждать чужого внимания. И мне действительно оно не нужно от других, но мистер Июль своей молчаливостью и хмуростью пробуждает все мои тайные желания. Хватило одного раза, чтобы он поинтересовался моей жизнью, и я поплыла.

Позор.

В этой тишине, которая оказывается не такой гнетущей, как в прошлый раз, мы доезжаем до дома. Марк молча выходит из машины и вновь оставляет меня одну на заднем сиденье. Какой странный человек, ведь я действительно однажды не сдержусь и украду его машину. Чисто из вредности, а не для того, чтобы узнать: что он со мной сделает.

Бормоча себе эту фразу под нос, посмеиваюсь и поворачиваюсь, чтоб открыть дверь. И тут происходит это: щелчок, прострел и зверская боль пронзает поясницу, а затем ногу. Я не сдерживаюсь и издаю крик. Это так больно, что слезы брызжут из моих глаз, как у какого-то мультяшного героя.

Ну почему это случилось именно сейчас? Почему в его машине? И почему тогда, когда он уже захлопнул дверь своего проклятого дома Дракулы?

Я делаю несколько глубоких вдохов, а затем выдохов. Пытаюсь успокоить сердцебиение и перестать плакать, чтобы расслабить мышцы и изменить положение поясницы. Я повторяю себе снова и снова, что все хорошо и мне не больно. Пробую повернуться.

– Как же, сука, больно, – шиплю я, но подбираюсь чуть ближе к двери.

Ну, такими темпами к утру можно и до кровати доползти. Я же никуда не спешу, верно?

– Ты собираешься выходить из моей машины или нет? – Грубый бас Марка врывается в мой пузырь боли, когда он резко открывает заднюю дверь. Видимо я была слишком озадачена своей бедой и не видела, как он вернулся.

Марк замечает мое заплаканное лицо и еще сильнее хмурит свои вечно хмурые брови. Ради бога, сделайте уже ему массаж лица.

– Ты решила поплакать в моей машине? Не хочу тебя расстраивать еще больше, но…

– Вытащи, – пыхчу я, покрываясь испариной от боли.

– Что?

– Палку из своей задницы! – рявкаю со злости, а затем чуть ли не вою со слезами: – Вытащи меня отсюда.

Марк осматривает меня с головы до пят, останавливаясь на моей ладони, прижатой к пояснице.

Я не успеваю сказать задуманное «пожалуйста», как огромные руки подхватывают меня.

– Что болит? Позвоночник? Таз? У тебя скована нижняя часть тела.

Этот мужчина может быть проницательным, когда не притворяется камнем.

– Поясница и левая нога.

Марк кивает, а затем не общая внимания на мои стоны, аккуратно, но ловко подхватывает меня под колени и перемещает на край сиденья.

– Сейчас будет немного больно.

– Мне уже больно.

– Помолчи.

– Сам заткнись, – ворчу я.

Он просовывает свои горячие ладони под мою пятую точку, заставляя меня обхватить его талию ногами. Эти руки… ради них можно и помолчать.

– Наклонись вперед и просто доверься мне, – тихо произносит Марк, подаваясь корпусом вперед. Его массивная фигура, нависает надо мной, как щит, и ни за что на свете я не откажусь от того, чтобы потрогать своими руками эти выступающие мышцы груди. Именно поэтому я наклоняюсь вперед и соприкасаюсь с его горячим телом. Горячим, потому что от него действительно исходит жар, как от костра, а не потому что при одном взгляде на этого мужчину в моем животе теплеет.

Боже, у меня болит пол тела, я не должна думать о сексе. Если только этот секс не несет меня на руках, а его ладони не сжимают мою задницу.

– Я же говорила, у тебя какой-то фетиш на мою задницу, капитан, – шепчу ему на ухо, когда он пинком захлопывает дверь машины.

Кадык Марка дергается, когда он тяжело сглатывает.

– А я говорил тебе помолчать.

Почти все мое тело полностью расслаблено, а это значит, что Марк несет в своих руках весь мой вес. Его корпус чуть отведен назад, чтобы я могла расслабить позвоночник и опереться на него. Мой нос находится на уровне его шеи, что позволяет вдыхать этот одурманивающий аромат ели, тумана и… дыма. Сегодня что-то новенькое.

– Ты пахнешь дымом.

– У меня такая работа, – тихо отвечает он.

Мы проходим в мою половину дома, и Марк со знанием дела направляется в спальню. Он аккуратно приседает, чтобы быть на одном уровне с кроватью и только потом опускает меня на матрас.

– Так хорошо? Не больно? – еле слышно, почти таинственно спрашивает он, словно боится, что кто-то услышит. Словно сам пугается этих слов.

– Не больно, – так же тихо отвечаю я, все еще дыша ему в шею. Его кожа покрывается мурашками в том месте, где находятся мои губы на расстоянии пары сантиметров от него.

Я вижу, как Марк сжимает челюсть, от чего мышцы на шее натягиваются, как струны. Он укладывает меня в постель, а затем снимает с меня обувь и накрывает одеялом.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, я справлюсь.

– Тогда спи. – С этими словами он направляется к двери.

– Марк?

Он останавливается, и я наслаждаюсь тем, что тяну время, а он вынужден находится в моем пространстве. Никогда в жизни я ещё не была так заинтересована мужчиной, у которого от моего общества возникает нервный тик.

– Что?

– Пожелай мне спокойной ночи.

Я вижу, как его плечи слегка дергаются, когда он пытается сдержать смех. Мне удастся сломать тебя, капитан.

– Спокойно ночи. –  Он делает шаг, чтобы выйти за дверь, но вновь останавливается, оглядываясь через плечо. Ледяные глаза находят мои, ведя какой-то немой диалог. – Лили?

– Да?

– Ты пахнешь бабл-гамом.

– Полагаю… я сладкая штучка.

Марк сжимает губы, но я могу разглядеть, как его щеки подрагивают от рвущиеся улыбки.

– Вероятно.

Он уходит, а я все еще ощущаю его руки на своем теле, которое пылает сильнее пожара. Как такой холодный мужчина может порождать огонь?

Глава 7

Марк

Говорят, примерно раз в тридцать лет на Землю падает огромный метеорит. Мне скоро тридцать. И я застал это падение.

Внеорбитная Лили Маршалл приземлилась на Землю прямо во Флэйминге.  Именно там, где я проживаю, а вернее, проживал свою спокойную жизнь. Одинокую, тихую и размеренную. Меня все устраивало. Пока на моем пути не встретилось и не поселилось по соседству розовое безумие.

Эта женщина шла по неровной обочине на высоких каблуках, как по подиуму.  Ее плечи и осанка были ровными, а походка грациозной, несмотря на тяжелый розовый чемодан и снег в июле. Она буквально светилась, как неоновая вывеска, пока вокруг происходил природный бунт.

Уверен, снег в июле в жарком Флэйминге пошел тоже из-за Лили Маршалл, городской девушки. Каким-то образом она изменила ход времени и вывела природу из равновесия. Не говоря уже о том, что эта женщина, от которой исходил аромат бабл-гама, странно воздействовала на мое иссохшее сердце.

Я помню, как покрылся мурашками, когда ее глаза цвета индиго прожигали мой затылок. Казалось, это из-за снега в июле. Как же я ошибался. С того момента, как Лили Маршалл ворвалась в мою атмосферу, все было связано с ней.

Я делаю глубокий вдох, ударяясь лбом о плитку в душе. Вода стекает по моему лицу и телу, смывая это дерьмовое утро.

Вторую ночь подряд моя команда выходит вне смены, потому что какие-то идиоты не могут понять, что разводить долбаные костры в такую жару запрещено. Каждое лето леса и луга Флэйминга полыхают, но в этом году мы настолько не справляемся с объемами пожаров, что к нам направляют людей из других подразделений. Жгучее солнце высушивает растения, хватает одной искры, чтобы все вспыхнуло. Постоянные сильные ветра Монтаны тоже не улучшают положение. Пламя распространяется за считаные секунды, стремясь к ранчо «Дыхание» и жилым домам.

Иногда я боюсь крепко заснуть, потому что знаю: все люди города рассчитывают на меня и мою команду. Вчера вечером мне даже не удалось прилечь, как нужно было вновь явиться в часть по сигналу тревоги. Но, слава богу, я хотя бы успел помочь Лили. Что, признаюсь честно, вообще не входило в мои планы.

Когда я выбежал из дома, чтобы запрыгнуть в машину и поехать на работу, то увидел ее через лобовое стекло. Это разозлило меня до чертиков. Начинало казаться, что городская девушка сделала миссией своей жизни – выводить меня из себя.

Но когда я понял, что мне действительно нужно «вытащить палку из задницы» и перестать лаять на всех вокруг, то заметил боль, отражающуюся на ее румяном от свежего загара лице.

В ту минуту Лили выглядела беззащитной и одинокой, а я, по какой-то немыслимой причине, больше всего на свете хотел ее защитить.

Даже если она до безумия раздражает.

Раздражает своей яркой улыбкой. Длинными ресницами, из-под которых постоянно смотрит на меня и заставляет чувствовать себя неуютно. Раздражает наманикюренными аккуратными пальчиками и розовым цветом чего бы то ни было. Выводит из себя своей дерзкой улыбкой и этим томным произношением слова «капитан».

Когда я прикасаюсь к Лили Маршалл, меня будто бросают на раскаленные угли, но тем не менее желание продолжать ощущать ее бледную мягкую кожу бурлит во мне, как лава.

Она городская.

Мне приходится напоминать себе это чуть ли не каждые пять минут. Потому что в мысли то и дело врываются образы ее голого тела, которое идеально соприкасалось с моим в ту минуту, когда орала пожарная сигнализация. Ее задница буквально магнитом постоянно притягивает мои руки. Это уже смешно и глупо. И к своему ужасу я хочу прикоснуться к ней еще раз.

При этой мысли мой член твердеет, а кожа начинает пылать. Я говорю себе, что это просто усталость и стресс, что любой нормальный мужчина не смог бы избавиться от мыслей о девушке, чья кожа ощущается, как бархат. Именно такое сравнение пришло ко мне в голову, когда я мимолетно прикасался к полоске голой кожи на ее пояснице весь путь от машины до дома.

Мышцы внизу живота напрягаются, и каждая капля крови в моем организме приливает к органу, который день и ночь думает о Лили Маршалл.

Резко выдохнув через нос, поворачиваю кран в сторону холодной воды. Скорее ад замерзнет, чем я хоть мизинцем притронусь к своему несчастному члену, мечтая об обнаженной городской девушке.

Уже давно ничего не выбивает меня из колеи. Я проживаю день за днем, зная и понимая свои чувства и эмоции. Мне нравится черный кофе без сахара и мамин яблочный пирог. Я люблю закат, свою семью и Монтану. Конец.

Что я не люблю, так это… городских девушек? Это звучит очень странно, но таковы факты.

На самом деле я отношусь с подозрением к каждому приезжему, ведь они смотрят на нас, как на дерьмо под своей брендовой обувью. Виды Флэйминга для них – красивая картинка, в то время, как для каждого коренного жителя – это воздух.

Это сердце.

Когда мы впускаем людей в свое сердце, мы хотим, чтобы они остались в нем навсегда. Но, к сожалению, блестящие огни больших городов всегда выигрывают. Так же, как и парни с диплом Гарварда или Оксфорда, или какого-нибудь другого дерьмового умного заведения, всегда на голову выше, чем… деревенский парень, как сказала Лили.

Я выхожу из душа и сразу же ложусь в кровать. Из-за стены доносится абсолютно отвратительное пение городской девушки.

– Господи, дай мне сил, – обращаюсь к Всевышнему.

Моя усталость намного сильнее, чем желание сумасшедшей женщины оглушить нашу улицу, поэтому я поворачиваюсь на бок и засыпаю под песни One Direction в исполнении Лили Маршалл.

***

– Твоя мама попросила молоко? Почему она не позвонила моему отцу. Он бы завез.

Мой друг, Нил Локвуд, никак не может от меня отвязаться, пока наливает козье молоко. Я заехал на их семейное ранчо на обратном пути из Миссулы. Мне удалось поспать всего пару часов, и меня вызвали в центральное управление пожарной охраны. Им нужно понимать, удается ли нам держать ситуацию под контролем.

– Почему ты вообще не на работе? – интересуюсь я, не обращая внимания на его вопросы. Пушинка, белоснежная огромная горная коза, смотрит на меня так, словно я нагадил в ее еду.

– Я полночи провел в участке, оформляя подростков, которых мы поймали.

– Думаешь, это они развели костер на Столетнем хребте?

Нил проводит рукой по своей тёмной щетине.

– Не думаю. Мы случайно поймали этих детей и просто решили проучить их тупых родителей, которые развлекались в туристическом лагере на склоне и не замечали пропажи. Свежий воздух опьяняет городских, и они сходят с ума, но эти пожары… – Его лицо мрачнеет. – Ты не думаешь, что происходит что-то странное?

Нил шериф нашего города, его чуйка всегда работает безотказно, но сейчас я не до конца понимаю, что он имеет в виду.

– Пожары бушуют почти каждое лето.

У нас холодная зима, но короткое теплое лето. Иногда жара затягивается, но потом обрушиваются проливные дожди, которые дают нам передохнуть.

– Верно, но последние недели они случаются только на нашем холме.

Я киваю, потому что в этом он прав. Последнее время мы то и дело, что спасаем «Дыхание», которое расположилось у подножия холмов.

– Лес на западе тоже горит. Не думаю, что…

– Послушай, – прерывает Нил, подходя к Пушинке и наливая ей воды. – Недавно к отцу обратился какой-то хрен из Миссулы. Он хотел выкупить часть «Дыхания», чтобы построить туристическую базу.

Я приподнимаю брови, потому что впервые слышу об этом.

– Скажи мне, что это шутка, – ворчу я.

Эти туристы в последние пять лет стали настоящей занозой в заднице. Флэйминг не переживет, если здесь построят целую базу для городских.

Нил толкает меня локтем, когда мы опираемся на загон Пушинки.

– Похоже, что я шучу?

Согласен, не похоже.

– Что ответил дядя Алан?

– Отец скорее умрет на ранчо, чем отдаст хоть кроху нашей земли. Конечно же он отказал.

– И думаешь…

– И я думаю, что городские те еще твари. Они просто так не сдаются.

Я приподнимаю ковбойскую шляпу, проводя рукой по волосам. Сегодня солнце сошло с ума и испепеляет все на своем пути. Кажется, даже сквозь крышу и головной убор, у меня все равно нагревается голова.

– Нил, я понимаю, ты хочешь быть начеку, но эти пожары носят скорее стихийный характер, они затяжные. Хоть и могут вспыхнуть от глупых костров. Если бы это были целенаправленные поджоги, то огонь был именно в низине. Нет смысла сжигать половину Холма, когда можно с легкостью пожечь подлесок около ранчо, который моментально перекинется на пастбище.

– Ты в курсе, что твоя речь совсем не успокаивает? – морщится он.

– Я и не пытался тебя успокоить.

Нил закатывает глаза.

– Мог хотя бы попытаться. Знаешь, в отличие от тебя, у меня нежное сердце.

Я игриво толкаю его, и Пушинка блеет так громко, словно ей нужно позвать на помощь, чтобы защитить своего драгоценного хозяина.

– Эта коза ненавидит меня. И, возможно, весь мир.

– В этом вы с ней и похожи, – хохочет мой друг-идиот, направляясь к загону для лошадей.

Один из работников ранчо скачет на Жемчужине, поднимая пыль. Две другие лошади Аметист и Янтарь бегут за ними рысцой.

– Как она? – кричит ему Нил.

– Лучше, – отвечает тот, сбавляя ход. – Сегодня она даже заигрывала с Янтарем. Думаю, у нас намечается летний роман.

Нил улыбается, наклоняя поля своей шляпы.

– Вчера Жемчужина весь день оказывалась выходить из стойла.  Моя девочка испугалась, – покровительственно произносит он, не адресуя последнюю фразу никому конкретно.

Нил убьет за свою лошадь, а Жемчужина всегда была только его и… Мии.

Я же люблю Янтаря. Этот жеребец теплого коричневого цвета, который на солнце отливает медом, а его грива и хвост такие же иссиня-черные, как ночи Флэйминга.

– Ну, видимо, Янтарь нашел способ развеселить ее. – Я протягиваю руку в загон, и моя лошадь сразу припадает к ладони.

– Скажи ему, чтобы он не прикасался к моей девочке. Я тебе этого не прощу.

– Прости, дружище, но…

При звуке грузовика я оглядываюсь через плечо и замолкаю.

– Мия нашла себе новую подругу? – хмыкает Нил, опираясь спиной на загон и устремляя взгляд на старый грузовик моего деда, на котором разъезжает Мия.

– Типа того, – ворчу я, возвращая взгляд к лошадям.

– Весь город на ушах из-за этой Лили, говорят, она преподает у Ричарда. – Нил продолжает смотреть в направлении двух девушек. Одна из которых ощутимо прожигает мой затылок своими синими глазами.

Я ничего не отвечаю и уже хочу пойти вывести из загона Янтаря, чтобы уехать на нем отсюда к чертовой матери, как моя вездесущая сестра кричит на все гребаное ранчо так, что ее слышат даже рыбы в самом дальнем озере.

– ЧТО ТЫ ТУТ ЗАБЫЛ?

Мой раздражающий друг любезно кричит в ответ:

– МОЛОКО.

Когда звук быстрых шагов Мии достигает моих ушей, я, тяжело вздохнув, разворачиваюсь. Лили стоит рядом с ней и с интересом рассматривает все вокруг.  Ее ярко-розовый льняной сарафан выделяется на фоне… ну, на фоне всего. Я не знаю, как эта женщина может остаться незамеченной хоть где-нибудь. Блондинистые волосы с темно-русыми прядями перекинуты на одно оголенное плечо, с которой спадает тонкая бретелька сарафана.

Я отвожу взгляд, понятия не имея, куда смотреть, ведь это вездесущее розовое безумие то и дело привлекает к себе внимание.

– Зачем тебе молоко? – Мия складывает руки на груди, куда в эту же секунду устремляется взгляд Нила.

Я бью его локтем под дых. Придурок переключается на длинные ноги Лили. И, что странно, я хочу ударить его еще сильнее. Это заставляет мое обычно спокойное сердце грохотать в груди.

И не в первый раз.

Я чуть не запустил долбаный фонарь в череп своего брата, когда он строил из себя лондонского денди и целовал руку Лили. Меня раздражало, что это все происходило в моей машине. Они занимали мое время. Пускай развлекаются в другом месте.

Именно это я себе и говорил, когда проставлял график дежурств на неделю, где фигурировало имя моего брата.

Я мог быть говнюком, когда меня злили.  А Лили и Томас не просто злили,  а приводили в бешенство. Их светские беседы заставляли сосуды в моей голове лопаться от напряжения и чужеродного гнева.

– Ваша мама попросила козье молоко, – отвечает Нил.

Мия хмурится, смотря на него как на дурака.

– Мама не просила молоко. Тем более козье. Я бы знала.

Две головы синхронно поворачиваются ко мне, смотря на меня с недоумением. Я подавляю ворчание.

– Она просто не сказала тебе, – обращаюсь к Мие.

– Но…

– Что она тут делает? – Кивком указываю на Лили, прерывая расследование сестры. – В сарафане с открытыми плечами и без шляпы. Ты хочешь сгореть и упасть в обморок от солнечного удара. Это тебе не Лондон, городская девушка. 

Нил присвистывает, снимая свою шляпу.

– Бог ты мой, кто тебя укусил? Слишком много слов за одну минуту от Марка Саммерса.

Он подходит к Лили и надевает на нее свою шляпу. Я так сильно сжимаю челюсти, что еще чуть-чуть, и у меня треснут зубы.

Мия топает ногой, разгневанно смотря на меня.

– Иисусе, Марк, почему ты должен быть таким вредным? У человека даже нет чертового телефона, чем ей заниматься дома в одиночестве? Нюхать цветы? Конечно же я решила показать ей ранчо.

Конечно же она решила.

У нее скоро будет телефон. Не такая уж и большая проблема. Я вот вообще почти что не пользуюсь им.

Нил продолжает стоять вплотную к Лили, заставляя мой глаз дергаться.

– Вот, теперь ты точно не упадешь в обморок.

– Лили, – щебечет она, протягивая ему руку.

– Нил, – он отвечает на рукопожатие, а затем поправляет шляпу и локоны у ее лица. – Шериф этого райского уголка.

Боже, он ужасен во флирте. Как и все мужчины во Флэйминге, которые пытаются произвести впечатление на городских. Нам не дано природное очарование, и знакомиться с девушками тоже приходится не так часто. Поэтому мы выглядим как пещерные люди, которые пытаются заговорить.

Глаза Лили перебегают ко мне, словно она чувствует себя неловко под моим взглядом, а затем возвращаются к Нилу и его темно-русой вьющейся шевелюре.

– Прекрасный наряд, но не для ранчо. – Мой друг продолжает разговаривать своим высокопарным тоном, пока мы с Мией наблюдаем за этим представлением.

Наши брови ползут вверх, когда Нил выпячивает грудь, тыча своими мышцами в лицо Лили.

– Кто скажется ему, что его речи ужасны, ты или я? – шепчет Мия. Я не успеваю ответить, как она свистит, а затем подходит к Нилу и дает ему подзатыльник: – Ты ужасен, ковбой. Сними с нее свою потную шляпу, я принесу ей нормальную.

В эту минуту во мне просыпается огромная любовь к своей сестре, у которой отсутствует фильтр.

Нил усмехается, пожимает плечами, а затем легким движением руки возвращает шляпу на свою глупую кучерявую голову. Мия убегает в небольшой домик, где хранится разная одежда и инвентарь, а затем возвращается оттуда со своей старой бледно-розовой шляпой и белыми кожаными сапогами.

– Вот. – Она вручает одежду в руки Лили. – Переодевайся и езжай на экскурсию по ранчо. Марк тебе все покажет.

– Что? – рявкаю я, хотя собирался не произносить ни слова.

– Я хотела это сделать сама, но раз ты стоишь тут, как грозовая туча, то тебе не помешает проветрить свое дерьмовое настроение. Нам с Нилом нужно проверить коров. Вчера родилось три теленка.

Наглая ложь. Родился всего один, и Нил уже его проверил.

– У меня много дел. – Я разворачиваюсь и иду ко въезду в ранчо.

– Я расскажу маме, – кричит вслед засранка.

Я останавливаюсь и резко разворачиваюсь.

– Нам не по пять лет, Мия!

– Но я все еще могу рассказать о твоем дерьмовом поведении маме. – Она разглядывает свои ногти, а потом стреляет в меня хитрым взглядом.

Я делаю глубокий вдох. Еще один глубокий вдох. И еще. После пятого я прихожу к выводу, что больше всего на свете ненавижу расстраивать свою мать. А мое идиотское поведение трудного подростка уж точно не обрадует ее.

Могу поспорить, что она пойдет и пожалуется отцу, а он не терпит, когда кто-то заставляет грустить его жену. Даже если этот кто-то его идиотский сын.

Я опускаю взгляд на ноги Лили. Розовый блестящий лак на ее ногтях, выглядывающих из босоножек на плоской подошве, сияет на солнце.

– Надевай сапоги и поехали.

– Зачем мне сапоги? – хмурится она, поглаживая потертую белую кожу на обуви.

– В целом можешь хоть голая ехать на лошади. Мне плевать, – ворчу я, возвращаясь к загону и выводя Янтаря.

– На твоем месте я бы была осторожнее в желаниях, капитан. – Подмигивает она, когда приседает и расстегивает босоножки.

Теперь Мия и Нил стоят сложа руки и приподняв брови, наблюдая за нами.

– Чтож, – откашливаются они в унисон, – приятной поездки.

– Молоко пока что заберу в дом, – говорит Нил, а затем бросает на прощанье: – Надеюсь, вы вернетесь живыми.

Лили хихикает, и этот яркий звук проникает глубоко в меня и поселяется где-то между ребер, выбивая часть воздуха из легких. Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя.

Прежде чем отправиться в дорогу, запрягаю Янтаря и беру фляжку с водой.

Когда все готово, оборачиваюсь на Лили и вижу, что она отошла к загону Пушинки. Я с замиранием сердца смотрю, как ее рука тянется к козе. Пушинка не такая невинная, какой выглядит.

Звонкий смех разносится, кажется, на все четырнадцать акров «Дыхания», когда долбаная злая коза облизывает руку Лили.

Вывод первый: Лили Маршалл – странное, неземное существо, которое умеет приручать озлобленных существ. Коза Пушинка и Джим из магазина электроники – тому прямое подтверждение. Не говоря уже обо мне и о том, что вчера вечером я впервые за долгое время хотел хохотать в голос над ее глупыми комментариями.

Тонкие пальцы Лили погружаются в шерсть Пушинки, нежно почесывая.

Вывод второй: еще никогда в жизни я не хотел ничего сильнее, чем стать козой. Или козлом. Хотя по сути им я и явлюсь большую часть времени.

– Все готово, – кричу.

Лили отходит от загона отправляя козе воздушный поцелуй.

Христос, какая странная женщина…

Она бежит ко мне, придерживая свою шляпу, юбка сарафана развевается вокруг ее бедер, а широкие сапоги подчеркивают стройные спортивные ноги.

– Как твоя поясница?

– Все хорошо. Это было временно.

Ей нужно лечение, но я молча киваю. Она не маленькая девочка, разберется сама.

Я протягиваю руку, чтобы помочь ей взобраться на коня. Лили вкладывает свою аккуратную ладонь в мою огромную, и мы несколько секунд наблюдаем за этим контрастом. Моя золотистая кожа против ее бледной. Шрамы и мозоли против гладкости и слегка просвечивающихся голубых вен.

– Я ни разу не каталась на лошади.

– Не ездила. Янтарь не карусель, чтобы на нем кататься.

Лили фыркает и одергивает руку. Прикосновения нет, но оно все еще ощущается на коже. Я вытираю ладонь о джинсы, чтобы прогнать эти чуждые ощущения. Они мне не нравятся.

– Стоит ли надеть перчатки, чтобы не заляпать твоего коня? Знаешь, вообще-то, я могу и рот с хлоркой помыть, а то вдруг…

– Я бы, конечно, не отказался от того, чтобы ты побольше молчала, но не стоит подвергать свой рот таким испытаниям.

Она драматично прикладывает руку к груди.

– Так мило, что мой рот в списке твоих забот.

– Твой рот – последняя вещь на свете, которая заботит меня.

Скорее, этот рот и розовые пухлые губы заботят мой чертов член.

Проходит пару секунд, она широко распахивает глаза и глубоко дышит, чтобы не улыбнуться. Я сжимаю губы изо всех сил, чтобы не расхохотаться.

И это уже второй раз за сутки.

– Как насчет временного перемирия, капитан? – Лили склоняет голову набок. – Я обещаю молчать всю поездку.

Делаю вид, что обдумываю ее предложение.

– Договорились. Так и быть, не сброшу тебя с коня.

Лили театрально ахает и шепчет:

– Нахал.

Я хмыкаю в кулак, скрывая за ним улыбку, а затем рассказываю Лили, как взобраться на Янтаря. Когда она перекидывает через него ногу, усаживаясь на седло, мне следует отвести взгляд, чтобы не видеть того, что не предназначено для моих глаз.

Но я оправдываю себя тем, что сарафан – неподходящая одежда для верховой езды, и Лили сама виновата, что ее красивая задница выставлена на мое обозрение.

Тяжело вздохнув, пытаюсь успокоить свое возбуждение, вспыхнувшее за секунду.

Мне нужен секс. Мне нужно срочно сбросить весь свой стресс с кем-нибудь, кто не смотрит на меня своими синими глазами.

Но когда я сажусь позади невыносимой девушки, и ее спина соприкасается с моей грудью, все, о чем я могу думать, так это о Лили Маршалл верхом на мне, а не на моем коне.

И это очень плохо.

– Я знаю, что ты смотрел на мою задницу.

– Ты обещала молчать.

– Скинешь меня с коня? – Лили наклоняется и запускает пальцы в гриву Янтаря. Ее бедра скользят назад и упираются в мой пах. Эта женщина испытывает меня на прочность.

Что ж, в это игру могут играть двое.

Я совершаю легкое движение поводьями, отчего Янтарь пускается вскачь. Лили взвизгивает и подпрыгивает от испуга, но моя рука крепко обвивает ее талию, удерживая рядом.

– Держись крепче, городская девушка.  – Я подцепляю зубами упавшую бретельку сарафана, возвращая ее на хрупкое плечо.

Мое сердце грохочет в груди, подобно выстрелам из ружья. В сотый раз за день я делаю глубокий вдох. С той секунды, как Лили Маршалл повстречалась на моем пути, мне стало намного сложнее дышать.

 А, может быть, наоборот.

 Может быть, я так привык к гари и дыму, что давно не делал глоток свежего воздуха.

Глава 8

Лили

Марк Саммерс холодный, как снег посреди лета, но такой же пламенный, как солнце Монтаны. Я начинаю это понимать, как и то, что если долго и мучительно давить на кнопки этого мужчины, то в уголках его губ зарождаются крохотные морщинки от веселья, которое он напрочь отрицает. Мне хочется увидеть эту улыбку, которая сменит постоянное хмурое лицо, и сохранить ее в своих воспоминаниях, как то фото с запахом и ощущениями на фоне гор.

Вместе с улыбкой, я бы точно запечатлела тот момент, когда Янтарь перешел на галоп, а мое бедное сердце чуть не пробило ребра. Казалось, что на секунду мир замер, пока теплая ладонь не обхватила мою талию и не прижала к телу, которое могло с таким же успехом быть нерушимой скалой. Когда теплое дыхание Марка поцеловало мою кожу, и он в первобытной манере позаботился о бретельке сарафана, я полыхала сильнее лесных пожаров. Будем честны, этот мужчина не должен бороться с огнем, ведь в нем самом таится пламя.

– А что там? – Я задаю свой тысячный вопрос и указываю на небольшие домики, напоминающие букву А.

Марк не самый лучший экскурсовод. Он просто молчит и что-то ворчит себе под нос, когда я шевелюсь. Мне приходится вытягивать из него клешнями всю информацию.

Этот мужчина презирает длинные предложения и эмоциональную вовлеченность. Однако несмотря на это, за последний час Марк без удовольствия, но все же рассказал мне почти о каждом уголке ранчо. Он был настолько мил (нет), что даже заставил Янтаря пробежаться по берегу кристально чистого озера. Стоит ли сказать, что это не выглядело как в кино?  Я до сих пор ощущаю мокрый песок почти на всем теле.

– Это дома наших семей. Несколько Локвудов, родителей Нила и владельцев ранчо. Несколько Эвансов, родителей Лолы. И моей семьи. Мы часто отмечаем там Рождество или другие семейные праздники.

Семейные праздники. 

Единственный мой семейный праздник – это день рождения. Его отмечает выжившая и взрослая Лили Маршалл за компанию со все еще рыдающей маленькой девочкой из грязной канализации.

Я хлопаю себя по ноге, убивая огромного комара, вгрызающегося в мою ляжку.

– Уверена, на мне уже не осталось живого места, эти твари то и дело норовят выпить всю мою кровь.

Марк хмыкает, моя спина ощущает легкую вибрацию, которая исходит от его груди при этом глубоком звуке.

– Меня не кусают.

– Без обид, но я бы не согласилась укусить тебя даже за деньги.

Потому что я готова ухватиться за задницу этого мужчины абсолютно бесплатно.

– Согласен. Не стоит. Я вредный и застреваю в зубах.

– Как говядина?

– Типа того.

Наши диалоги не отличаются высоким интеллектом, но я жажду каждого слова, слетающего с уст Марка.

Это притяжение… оно обвивает меня, как виноградная лоза, заставляет хотеть прижаться спиной к его груди. Я напоминаю себе, что все временно. Флэйминг временный. Мистер Июль временный. Это притяжение тоже должно притупиться со временем, но за последнюю неделю оно только нарастает.

– Итак, сколько здесь коров?

– Это секретная информация.

– Правда? – серьезно спрашиваю я.

– Да. Первое правило ковбоя: никогда не разглашай количество своих коров.

– Но они не твои.

– Поэтому я и не знаю, сколько их. – Его голос пропитан весельем.

Я толкаю Марка локтем в живот, и у него даже не сбивает дыхание, в то время как у меня, кажется, перелом лучевой кости.

– Ауч. Что за хрень?

– Это называется пресс. У твоих городских парней такого не было?

Я бросаю на него взгляд через плечо. Он смотрит на меня с непроницаемым выражением лица, но его глаза… Они выдают всего эмоции. В них заметно пляшет веселье, как маленькие разлетающиеся искорки от костра.

Он профессионально улыбается глазами, как Тайра Бэнкс, и я хочу сфотографировать его на свой мертвый телефон.

– У меня никогда не было парней.

Марк так резко закашливается, что бледнеет. Я улыбаюсь и говорю сквозь приступ смеха:

– Прискорбно, согласна.

– Ты девственница? – нагло спрашивает он.

Я задумываюсь и постукиваю по подбородку.

– Нет, монашка.

Марк тяжело вздыхает.

– Ты ужасна.

– Ой, да ладно тебе, – я похлопываю его по руке, которая держит поводья. – Признайся, тебе тоже нравится наша химия.

– Я всегда больше любил физкультуру.

Мои щеки начинают болеть от улыбки, и мне приходится разминать рот, словно у меня что-то застряло в зубах.

– Итак, парни… – Марк не отпускает тему, что удивительно, ведь мне казалось, его интересуют только камни, ну или Янтарь, потому что он молчит и не раздражает.

– Я не девственница, – произношу со смешком. – Ты не так понял. Я хотела сказать, что у меня никогда не было парня… ну, в плане отношений.

Я прикусываю губу и морщусь. Не думала, что почувствую себя неудачницей, когда скажу это вслух.

Марк ничего не отвечает, дает мне время собраться с мыслями. Признаю, иногда его молчание действительно полезно.

– Не знаю, как объяснить. Мужчины просто приходили и уходили. Некоторые были моими партнерами по танцам, что автоматически исключало их из претендентов для построения отношений. Другие просто спали со мной и сбегали на утро, пока я не успевала открыть глаза. Видимо, как-то не складывалось. Было не время и не место для отношений. – Я хмурюсь, поглаживая гриву Янтаря. Размеренный стук копыт и шум ручья где-то неподалеку успокаивают меня. – Или же я просто никому не подходила.

На протяжении всей жизни.

Ни матери.

Ни семьям.

Ни партнерам.

Ни тренерам.

Ни мужчинам.

Ни-ко-му.

– А как же первая любовь?

Этот вопрос удивляет меня. Не думала, что Марк из тех людей, кто верит в первую любовь и ее безграничную силу.

– У тебя была она? – тихо, почти еле слышно спрашиваю я, потому что у меня такое ощущение, что мы не хотим делиться этим разговором даже с Янтарем.

Марк напрягается всем телом. На его руках проступают вены от того, как сильно он сжимает поводья.

Если бы я была уверена, что мое прикосновение не отвергнут, то положила свою ладонь и нарисовала бы произвольные узоры вокруг его костяшек, чтобы он расслабился. Но, к сожалению, за яркой и смелой оболочкой Лили Маршалл, живет трусливая и неуверенная девочка. Мне ее жаль. И я мечтаю от нее избавиться.

– Мы говорим о тебе, – наконец-то отвечает Марк.

– Нет, у меня не было первой любви. У меня вообще не было никакой любви.

Вновь наступает тишина, которая, к моему удивлению, уже ощущается намного комфортнее, чем та, что была в машине. Возможно, от мистера Июля впервые не исходят негативные вибрации?

– Получается, не только в маленьком городе отсутствуют необходимые для жизни вещи.

Моя грудь начинает гореть оттого, что этот грубый, недовольный и закрытый мужчина считает любовь необходимой для жизни вещью.

– Ты даже не представляешь, – сквозь ком в горле произношу я.

– Ты говорила, что в Лондоне тебя ничего не держало? У тебя никого нет?

– У меня есть я.

Когда мы приближаемся к холму, то мне открывается прекрасный вид: солнце уже близится к закату и приближается к горам.  Желто-оранжевый свет окрашивает деревья и пастбища, а безоблачное небо начинает розоветь. Рассматривая всю эту красоту, замечаю огромный участок холма, над которым все еще стоит небольшой смог, а огромное черное пятно выделяется на нем, как кровоточащая рана.

– Мы успели. Все могло быть намного хуже. – Видимо, Марк замечает, куда я смотрю. – Счет всегда идет на секунды. Лес дышит, а мы как врачи, которые борются за каждый его вдох.

За мое дыхание тоже боролись однажды, и почему-то я решаю, что мне хочется об этом рассказать. У меня не так часто возникает желание говорить о своем прошлом, но есть в этом мужчине что-то такое, что раскрепощает. Возможно, рядом с ним я чувствую себя в безопасности, даже если он постоянно ворчит.

– Меня нашли новорожденной в канализации.

Марк вновь закашливается. Вероятно, мне нужно поработать над преподнесением  информации.

– Знаю, ты не спрашивал, и, возможно, тебе вообще неинтересно, но, слушая тебя, я поняла, что однажды ко мне тоже кто-то успел. Хотя всю жизнь мне казалось, что я сама себя спасла.

Марк заставляет Янтаря остановиться и слегка наклоняется, чтобы посмотреть на мой профиль. Я ощущаю, как его взгляд проходится по каждой черте лица, словно он пытается понять меня без слов.

– Расскажи мне. – Его голос звучит тихо, но уверенно.

– Моей маме было семнадцать лет. Я разрушила ее жизнь, поэтому она решила меня выбросить. – Пожимаю плечами. – Я бы, конечно, предпочла хотя бы помойку, но меня никто не спрашивал, так что мне досталась канализация. – Я делаю глубокий вдох, подавляя дрожь. Мне двадцать семь лет. Я давно должна забыть это, а точнее – и вовсе не должна помнить. Но у меня такое ощущение, что мое тело до сих пор омывает вонючая вода, из которой не выбраться. – Она бросила меня в один из стоков, и по идее, я должна была захлебнуться дерьмом. В прямом смысле. Но видимо это был тот редкий момент в моей жизни, когда я решила закрыть свой рот. Меня выбросило в один из колодцев, где почти не было воды. Люди услышали крик. Меня спасли.

Я перевожу взгляд с горизонта и смотрю на Марка. В его глазах не появилась та обычная эмоция, которая мелькала у всех, когда люди узнавали о моем прошлом. Они начинали смотреть на меня по-другому. Не лучше, не хуже, просто иначе. Словно то, что я начала свою жизнь на дне Лондона и выросла в приюте, определяло мою личность.

– Откуда ты все это знаешь?

Я хмыкаю, слегка морщась.

– Это не то, что скрывают воспитатели в приюте. Не говоря уже о том, что семья моей мамы достаточно быстро объявилась.

Марк удивленно вскидывает брови, и я продолжаю:

– Это все произошло в том районе, где они жили. Мама вернулась домой без ребенка. Через пару часов меня спасли. Ну и мы нашли друг друга. Ура, – неискренно произношу я, лениво взмахивая руками. – Я опережу твои вопросы. Была ли у нее депрессия? Возможно. Наказали ли ее? Да. Забрали ли меня в семью? Нет. Родители мамы убедились, что я жива и здорова, и отказались от меня. Да, может быть, этих людей и беспокоило то, что их дочь чуть не убила младенца, но абсолютно не волновало, что я буду расти без семьи. Они не хотели меня. Никто не хотел.

В какой-то момент по моей щеке стекает слеза. Эмоции берут верх, не потому что я жалею себя, или хочу, чтобы меня пожалел кто-то другой. Нет. Я просто понимаю, что такие истории заводят людей в тупик. Они не знают, что ответить. А ты не знаешь, как отмотать назад все, что ты сказал, хотя это просто твоя история. В ней нет зубных фей или яркой фотографии первых шагов, которые так любят показывать нормальные родители, когда вспоминают своих детей в младенчестве. В этой истории много боли, страхов и тошноты. Но тем не менее она моя. Я не стыжусь ее, но все еще не знаю, как не ощущать себя неловко, когда заканчиваю рассказ, а человек не может вымолвить ни слова в ответ.

– Ты смелая, городская девушка, – наконец говорит Марк, делая небольшую паузу в своем хмуром взгляде и вытирая мозолистым пальцем слезу с моей щеки. – Не каждый готов рассказать малознакомому козлу о своей боли.

Я улыбаюсь, хоть у меня и стоит огромный ком в горле.

– Кажется, я неплохо лажу с рогато-копытными.

– Кажется, ты не такая уж и чужая.

Больше никто из нас не произносит ни слова. Когда солнце скрывается за горами, Марк поглаживает Янтаря, и он без лишней команды направляется в ту сторону, откуда мы пришли. Этот конь умнее многих людей.

Теплый пряный ветер дует мне в лицо, я закрываю глаза. Легкое покачивание от походки Янтаря навевает сон, а приятная усталость опускается на плечи. Не думала, что этот разговор настолько вымотает. А может быть меня просто опьяняет «Дыхание» или угрюмый пожарный за моей спиной, от которого веет арктическим туманом.

Мне становится так тепло, словно меня укутывают в тысячу пуховых одеял, и я сквозь дремоту понимаю, что откинулась назад и соприкоснулась с грудью Марка. Его ровное дыхание и сердцебиение успокаивают мою вечную, непонятную тревожность. Мне даже не хочется разговаривать или открывать глаза. Хочется лишь ощущать его размеренный пульс, под который подстраивается мое сердце.

Говорят, если лечь рядом с человеком, который уже спит, и постараться синхронизировать с ним дыхание, то можно заснуть за считаные секунды.

Работает ли с сердцем похожая схема? Может быть, если я усну рядом с Марком Саммерсом, то мое сердце наконец-то перестанет нестись галопом и успокоится.

Когда тело расслабляется еще больше, на моей талии вновь появляется крепкая рука. Его ладонь лежит там, где в животе зарождаются бабочки.

Первые бабочки в моей жизни.

Янтарь наступает на какую-то ветку. От резкого звука, врывающегося в дремоту, я вздрагиваю. Страх падения всегда преследует меня.

Марк крепче прижимает меня к себе, его щетина царапает мою щеку, когда он шепчет:

– Я держу тебя, Лили Маршалл.

В этот момент я понимаю, что все-таки не ненавижу Июль.

Глава 9

Марк

В моей жизни не так много моментов, когда я чувствую себя ужасным человеком. Я могу быть козлом и не отрицаю этого. Более того, говорю об этом напрямую. Но в тот момент, когда Лили доверила мне свою историю, я не просто почувствовал себя ужасным, я хотел утопиться в ближайшем ручье.

Во мне поднялась тошнота оттого, что я вел себя, как кусок дерьма с момента нашей первой встречи, просто потому что у меня аллергия на городских.

Я фыркал и смотрел на нее с подозрением даже тогда, когда она говорила, что «с ней случались вещи и похуже». Без каких-либо на то оснований я думал, что эта девушка никогда ни в чем не нуждалась и не знала забот. Я думал… что Лили, как она.

Да, я тот идиот, кто сравнивает всех с той, что однажды разбила его хрупкое мужское сердце. Спустя семь лет, я все еще с подозрением смотрю на каждую блондинку. На каждую городскую. На… каждую женщину, которая начинает пробираться мне под кожу.

А Лили Маршалл пробралась не просто под кожу, а глубоко внутрь меня за пару секунд. Она подкосила меня, как какая-то вирусная болезнь, которая попала в легкие, как только я вдохнул ее аромат бабл-гама.

По сути, история ее жизни ничего не меняет. Она все также остается занозой в моей заднице, которая выводит меня на эмоции по щелчку пальцев. Меня все также утомляют ее постоянные разговоры и вопросы, которые я все равно продолжаю с интересом слушать.

Но что-то… Что-то внутри меня заставляет чувствовать себя отвратительно оттого, что я буквально выгонял ее из Флэйминга. У этой хрупкой девушки всю жизнь не было настоящего дома. Семьи.

А я был ничем не лучше тех людей, которые бросили ее новорожденной.

Когда я слушал ее, то не понимал, как мне реагировать. Признаюсь честно, было сложно вообразить, что люди могут так поступать. Я не живу и никогда не жил в мире розовых пони и сахарной ваты. Мне известно, что человек – самое страшное и злое существо на планете.

Но это… я не понимаю. Не понимаю, как можно выбросить своего родного человека.

Я бы умер за своих родителей, братьев и сестру. Мне бы не составило труда разодрать руки в кровь, если бы им требовалась помощь. Черт, если бы кто-то из них был болен, я бы лег на операционный стол и сказал: «Заберите все мои органы, только пускай они живут».

И так бы поступил каждый в моей семье.

 Однажды мама подралась с каким-то родителем из-за того, что тот обозвал моего младшего брата Люка лопоухим. Она, как медведица, всегда защищала своих детей, независимо от дерьма, которое они вытворяли.

Дома за закрытыми дверями, мама могла кидаться в меня или Томаса тапками, но на людях мы были для нее лучшими, даже если терроризировали сарай Джима и все население Флэйминга.

Поэтому я покрылся мурашками, когда осознал, что собственная мать выбросила маленькую Лили в долбаную канализацию. Девочку с глазами темно-синего неба. Девочку, чья ямочка на одной щеке ослепляла меня каждый раз, когда она улыбалась.

Я стараюсь почти не дышать, чтобы не разбудить Лили. Мне не хочется, чтобы она просыпалась и задавала вопросы. Мне просто хочется подарить ей немного покоя.

То, что она заснула почти что в моих объятиях и верхом на коне, говорит о многом. Во сне мы уязвимы. Что, черт возьми, пережила эта девушка, что она чувствует себя в безопасности с не самым приятным человеком, которого знает пару недель?

Я набираю полную грудь воздуха, вдыхая запах леса и… бабл-гама.

Кажется, что все как обычно.

Почти привычный воздух.

Закат.

Янтарь.

Монтана.

Однако…

Я все еще не очень люблю городских и в целом людей.  Но сегодня я ненавижу всех, кроме Лили Маршалл.

Глава 10

Лили

Во Флэйминге я узнала много забавных вещей. Оказывается, ключ от дома действительно не обязательно носить с собой, да и в целом дверь можно не закрывать, потому что мой дом и так превратился в проходной двор. За последние пять дней меня навестили почти все жители нашей улицы, не говоря уже о Мии и Лоле, которые и вовсе, как мне кажется, норовили оккупировать диван в гостиной.

 Единственный, кто никогда не приходит и не разговаривает – Марк. Хотя я буквально живу за его стеной.

Тем вечером после ранчо он подвез меня до дома, сунул мне в руку бутылку козьего молока, и вновь вышел из машины, даже не обернувшись.