Читать онлайн Понять хищника

© Эдгард и Аскольд Запашные, текст, фото, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Существа должны знать: на свете есть хищники. Без такого знания женщина не сможет спокойно разгуливать в собственном лесу, не опасаясь быть растерзанной.

Понять хищника – значит превратиться в зрелое существо, которое не может стать жертвой собственной наивности, неопытности или глупости.

К. П. Эстес. «Бегущая с волками»

Звуки в моей голове

Бросок лапы был настолько быстрым и резким, что брат не успел уклониться. И вот она, настоящая сцена из самых страшных кошмаров: окровавленный Аскольд уходит за кулисы цирка в Будапеште, а я пытаюсь отойти от шока. В голову мягким кошачьим шагом крадутся жуткие мысли. А вдруг я больше не увижу брата? Вдруг это был удар по шее, и тигрица попала по артерии? Вдруг я выйду из клетки, а мне скажут: «Аскольда больше нет…»

Я обернулся и понял: все еще серьезнее. На меня не отрываясь смотрели восемь пар глаз. Горящих глаз хищников, почуявших кровь. Это были глаза тигров, которые только что засомневались в том, что я – их вожак и могу справиться с ними. Я увидел, как эти машины для убийства – особенно три тигра, работавшие с моим отцом, Шерхан, Акбар и Амур, – начинают гонять в голове вполне конкретную идею. Смерть не посмотрела мне в глаза. Она неслышно подошла и постучала в двери.

И тут сработал инстинкт. Не только общечеловеческий инстинкт самосохранения, но и инстинкт дрессировщика. Мозг мгновенно послал команду «Действуй!».

Я буквально рванул к центру манежа – и что было мочи, перекрикивая музыку, скомандовал: «Всем лежать! По местам!» Я заглянул каждому в глаза. Вернул каждому его взгляд и показал: даже не думай. В то мгновение все было очень просто – либо я, либо меня. Я понял, что пора было «включить дрессировщика» и продемонстрировать: я не сломался, меня так просто не возьмешь.

Мы сидим в кабинете директора Большого Московского цирка, из больших окон за спиной моего героя льется тусклый зимний свет, и хозяин кабинета рассказывает эту захватывающую дух историю своим проникновенным, чуть севшим голосом. По привычке сидит вполоборота, периодически крутит на столе телефон в именном черном чехле с двуглавым орлом и флагом России. Как будто с кошкой играет: влево-вправо, влево-вправо. А я пытаюсь проникнуть в его голову и одновременно прислушиваюсь к собственным ощущениям, пытаюсь совместить все впечатления и мысли. Машинально бросаю взгляд на диктофон – тот подмигивает мне красным огоньком.

И тут в моей голове живо переплетаются две линии. Вот первая, сегодняшняя. Я слушаю рассказ Эдгарда, слежу за его движениями, за мимикой, тоном голоса и темпом речи. И понимаю. Это понимание захватывает меня – прямо как смерть из рассказа моего героя – легко и незаметно, слово утренняя невесомая дымка.

Я понимаю, что он готов ко всему. Прямо сейчас, в это мгновение, на середине мысли. Он готов к тому, что может раздаться звонок, а на том проводе будет кто угодно – от дочери до президента России, от главы комитета Госдумы до его друга и коллеги Мартина Лейси-младшего. И он мгновенно ответит. Он готов к тому, что сейчас войдет помощница, а с ней будет кто угодно – по любому срочному вопросу. И он его решит.

Но самое главное – к тому, что в эту комнату прямо сейчас зайдет, забежит, запрыгнет через окно двухсоткилограммовый убийца с когтями, клыками и голодными глазами. И он его остановит, усмирит, успокоит. Поэтому он сидит вполоборота, поэтому периодически бродит взглядом по знакомому до миллиметра кабинету, а одну ногу подбирает под себя. Он как пружина, как натянутая тетива.

Он так сидит. И ходит так же – это пружинящая походка боксера-тяжеловеса, стремительная, решительная. Так он шел по коридору цирка и тогда, во время первой нашей встречи лицом к лицу. До сих и смешно, и страшно.

Когда-то я написал Эдгарду Вальтеровичу в личные сообщения в одной из социальных сетей – прямо и просто: «Пересмотрел десятки ваших интервью, люблю шоу братьев Запашных. Хочу написать о вас с братом книгу». Мне ответили: «Приезжайте в цирк, обсудим».

И вот я сижу в окружении цветущей листвы в приемной, волей-неволей ерзаю на светлом диване, настраиваюсь. И тут буквально вбегает он. «Вы по поводу книги? Заходите». Крепкое рукопожатие – и он ринулся в кабинет. Я остался позади и услышал странный звук: резкое металлическое «бах-бах» от соприкосновения медных оркестровых тарелок. В голове появилась пресловутая заводная обезьяна и стала часто-часто стучать в эти тарелки.

Я люблю шутить, что до сих пор слышу эти постоянные «бах-бах» каждый раз, когда встречаюсь с одним из Запашных. Потому что это же он! Бах! Настоящий! Бах! Еще круче, чем на видео! Бах! Бах!

Этот случай в Будапеште был как раз примером излишней самоуверенности. Я всегда давал мясо изо рта одному другому тигру – это был наш коронный номер. Но на тех гастролях именно это животное не пошло в работу – уже не помню почему. И нам тогда пришлось думать, с кем выполнять этот трюк.

Мы с братом обсудили этот вопрос и решили, что можно исполнить его с тигрицей, которая никогда этого не делала, но потенциально могла. Сабрина – нормальная, спокойная девочка, без заморочек, без лишней агрессии и нервозности. Мы попробовали – и в первые несколько раз все получалось хорошо. Отрепетировали этот трюк с ней и спокойно делали его на представлениях.

А потом – то самое выступление, во время которого я уже не опасаясь подошел к ней. Расслабился, успокоился. И нарушил элементарные правила безопасности, о которых нам еще папа рассказывал.

Есть такой термин – у нас, во всяком случае, в нашей школе Запашных, – «вытянуть животное на себя». Зверь стоит на четырех лапах на тумбе, которая специально устанавливается так, чтобы у хищника была ограничена возможность передвижения. Тумба – скорее небольшая площадка, она приподнята над полом всего лишь сантиметров на двадцать.

И это чисто психологический момент. Если тигрица на полу, она может передвигаться в любом направлении. Когда же хищница стоит на площадке, то знает, что это ее место и не сходит с него. Если тигрица соберется сойти с тумбы, я это увижу и успею среагировать. И еще: когда она находится на этой площадке, у нее есть определенный диапазон возможностей – может махнуть лапой слева, справа. А вытянуть ее немного на себя – это заставить тигрицу немножко податься вперед, чтобы она перевела равновесие так, чтобы ударить было физически трудно. Это как человеку, наклоненному вперед, сложно ударить ногой, потому что ему просто неудобно. На этом строится безопасность трюка. Если вы посмотрите, как я выполняю этот номер со львом сейчас, то увидите – зверь всегда вытянут вперед. Я встаю перед ним, наклоняюсь в его сторону и жду, когда он сделает движение мне навстречу. Я всегда вытягивал животное на себя: так нас учил папа.

Теперь же происходит следующее: я слегка наклоняюсь к Сабрине, а она остается на месте. У нее абсолютно безразличный взгляд, она не шевелится на тумбе. И тут я пренебрег тем самым главным правилом – не стал вытягивать ее. В итоге, вместо того чтобы дождаться ее реакции или вообще остановиться, взял и просто наклонился к тигрице еще ближе.

Это ее и спровоцировало.

Да, вначале она стоит ровно: то ли зависла, то ли просто задумалась. И вот я наклоняюсь к ней, а она делает движение от меня, отклоняется назад. И в момент, когда я стою в таком уязвимом положении, у нас начинается своеобразная дуэль взглядов.

Вот я тянусь вперед, чтобы угостить ее мясом. И вдруг – бах! – мне мгновенно прилетает удар лапой. Такой жесткий и сильный, что я даже растерялся. Не ожидал такого исхода, и это была полностью моя ошибка – и что не ждал, и что переоценил, и что забыл все правила безопасности.

Единственное, что я тогда почувствовал, – это какой мощный боксерский удар может быть у животного. И тут же понял, что по щеке что-то течет. Очевидно, кровь – теплая, густая. Но я спокойно отклонился, поднес руку и почувствовал, что кровотечение очень сильное.

Увидел, что Эдгард стоит в абсолютной растерянности.

Позже я узнал, он подумал, что Сабрина задела артерию: удар по лицу получился очень сильный, всей когтистой лапой. И у меня в тот момент тоже мелькнула мысль: видимо, тигрица порвала мне шею. И пока еще я в сознании, нужно соображать быстрее и действовать. В таких ситуациях это очень важно, потому что можно переоценить свои силы, решить – ничего страшного, я в порядке. А потом просто упасть без чувств в клетке, и тогда – всё, смерть, потому что на тебя сразу накинутся звери.

Я сказал брату, что мне нужно уйти с манежа. Помню, он меня еще поторопил.

Я вышел за кулисы, а там уже все начали суетиться, звать врача. Когда стали обрабатывать рану, увидели, что все не так уж серьезно. Рана на щеке длиной два-три сантиметра, не такая уж глубокая, не угрожающая жизни и здоровью. Выходит, что Сабрина просто попала когтем мне по лицу при ударе. Она не хотела содрать с меня кожу и серьезно травмировать. У тигров есть такой молниеносный боксерский удар, не с целью напасть и уложить соперника, а для того, чтобы просто показать сородичу дистанцию. Хлопнули лапой куда придется, лучше по голове, – и на этом закончили.

И вот, оценивая, что произошло, я понимаю, что это и был тот самый момент, за который я уважаю природу. Четко, понятно, по делу. И честно. И Сабрину винить не за что. Я даже на нее не обиделся. У меня внутри не было никакой негативной реакции: ни злости, ни страха, ни обиды – вообще ничего. Я просто понял, что получил по морде по заслугам, потому что сам дурак, вот и всё.

Хронологически первое мое большое интервью было именно с Аскольдом. И я отчетливо помню тот вечер. В цирке закончилось вечернее представление, братья провожали гостей и собирались домой. Я ждал, пока мой собеседник закончит все дела, сидел около тренировочного манежа и вслушивался. Цирк не гудел, не шептался, не пел. Цирк просто жил – как живет на земле великан. Он дышит, сопит, двигается – и тогда слышно шорохи.

В цирке после представления настолько спокойно, что, если закрыть глаза, ты почувствуешь себя как дома.

Для цирковых же это и есть дом.

Я давно заметил: Аскольд умеет расширять это ощущение естественного комфорта, будто переносит на вас «домашнюю» ауру. Даже когда мы говорили о страхе, хищниках и крови, это не рождало в голове пугающих звуков и страшных мыслей. Как будто подсознание точно установило: рядом с этим человеком все будет хорошо. Это просто беседа. Хорошая, комфортная беседа.

Тот случай в Будапеште был, пожалуй, наихудшим в моей жизни. Тотальная неизвестность – окровавленный брат уходит за кулисы, а все хищники поворачиваются ко мне. Кто-то из них спал, кто-то смотрел в зал, спокойные, тихие, всё как обычно. И тут вдруг такая перемена. Щелчок. «Ага, одного убрали, остался второй. Того сломали физически, этого сломаем сначала морально».

Пришлось мгновенно реагировать, я взял себя в руки и показал, что все не так просто, как им кажется. Внушил, что меня гораздо больше – как будто в Халка превратился. Включил режим максимальной жесткости, чтобы они поняли, что лучше со мной даже не связываться в этот момент. Дорабатывал в таком боевом режиме, готовый ко всему и вдвое более внимательный к каждой мелочи.

А сам все равно думал: «Как там брат? Все же артерия или нет? Если артерия, успеют ли врачи? Спасут ли Аскольда?» Ужасные секунды неведения. Слава богу, прямо во время выступления ассистенты передали мне, что всё в порядке: рана неглубокая, артерия не задета, угрозы жизни нет. Но те две-три минуты, пока Аскольду обрабатывали рану, пока не прибежал врач, были, пожалуй, самыми ужасными в моей жизни.

Животные за секунду улавливают изменения в ситуации, чувствуют перемены в настроении, чуют страх и слабость. И не только у дрессировщиков. Бывает, настроение в группе меняется независимо от нас с Аскольдом. Кто-то на кого-то нацелился, кто-то с кем-то подрался, и они все входят в боевой режим, начинается ситуация всеобщего напряжения. Такое у нас происходит раз в один-два месяца, когда чувствуешь, что атмосфера накаляется до предела. И если дать им волю, совершить ошибку, то начнутся убийства.

Это, конечно, очень тяжело морально и физически, потому что начинаешь контролировать в буквальном смысле каждое движение животных, иначе эта волна напряжения все-таки выплеснется. Но животные есть животные. Всегда надо держать в голове, что у них свой особый характер, свое видение происходящего, свои желания, и необходимо еще до выхода на манеж попытаться понять, все ли хорошо. Решить проблему заранее, принять превентивные меры.

У нас бывали моменты – хотя такое редко случается, – когда перед самым выходом на манеж мы решали, что не берем того или иного хищника сегодня работать, потому что видим – с животным что-то не так: оно или напугано, или находится в состоянии стресса. И даже непонятно, что именно произошло, на кого зверь вдруг начинает злиться, злится ли он в принципе – может, у него просто что-то болит. Но мы понимаем, до добра это не доведет, и поэтому не берем животное в работу, даем отдохнуть, чтобы потом в спокойной обстановке разобраться в причине такого поведения: может, тигр или лев заболел, а может, придумал себе что-то и захотел поохотиться на собрата. Или, наоборот, испугался.

Тигра, например, выдает язык тела – если присмотреться, то можно увидеть, что у животного на уме. У них в принципе хорошо развита мимика. Кроме того, при изменении состоянии у них меняется поза, положение ушей. Глаза буквально впиваются в причину страха, хвост начинает дергаться, а кончик хвоста – вибрировать, как у змеи. И ты видишь, что зверь сильно напуган. И этот испуг может спровоцировать атаку – потому что животное не обязательно даст заднюю, а наоборот, может пойти вперед, в атаку. Либо куда-то рвануть и само стать объектом нападения, потому что у хищников все достаточно просто: трус не должен жить, выживает сильнейший. Раз это трус, значит, можно его убить. Другие обязательно нападут на животное, которое испугалось.

Тигры отпущения

В момент, когда хищник утвердился в своей мысли о нападении и драке, дрессировщик уже опоздал. Необходимо это предвидеть, разгадать, раскусить. Показать подопечному, что ты все понял, осадить его и сбить с этого настроя. Но это постоянная работа, потому что у хищников неплохо развит интеллект – он подождет сегодня, но продолжит выслеживать жертву завтра. Будет ждать момента, когда я отвернусь.

Моя работа как дрессировщика хищников в массе своей состоит в том, чтобы поймать тигра или льва в момент, когда мысль напасть у него еще не успела созреть. Я должен предотвращать такие ситуации, хотя они возникают постоянно: животные достигают половой зрелости, начинается «дедовщина», тигры очень агрессивно защищают свое личное пространство, потому что все они – эгоисты и индивидуалисты. При этом хищники очень агрессивны к слабакам – среди них, как и среди людей, есть козлы отпущения. Склад характера такой – порой это могут быть здоровые лбы, но их все гоняют, над ними издеваются.

Был у нас, например, тигр Элтон – крупный самец, но добряк по природе, не поставил себя в коллективе, и его начали травить.

А в другой момент у нас таким козлом отпущения выбрали тигра Оззи. Самый крупный и красивый тигр – тем не менее боялся всего на свете, мысленно как будто кричал: «Боже мой, война началась!» И вот уже тигры Дитер и Джастин, а также лев Филипп стали на него охотиться. Я видел, что у них уже сформировалась мысль о том, что этот трус просто недостоин жизни, по-этому они по-настоящему стараются его убить. Был момент, когда нам на репетициях приходилось буквально его защищать.

Когда мы только репетировали с Оззи и я начал думать, что скоро возьму его в работу, другие тигры начали его постоянно атаковать. Однажды Дитер прокусил ему лапу насквозь. Хотя мы с братом уже понадеялись, что тигры постарше стали мудрее и не будут выкидывать таких номеров. Оказалось – ничего подобного. В подобных ситуациях просто не получалось провести все спокойно. Если бы мы пытались делать все как обычно, то у нас на репетициях и выступлениях каждый день были бы драки до крови и приходилось бы всех разнимать со стрельбой и поливанием водой, а Оззи однажды просто убили бы. При этом я мог работать с ним одним, мог выводить с ним еще трех-четырех тигров, которым на него до лампочки, но в общую группу – нет. Для обеспечения его же безопасности. Это было обидно.

Проблема состоит в том, что все животные, наделенные определенной силой от природы, серьезно меняются в период полового созревания: например, у львов и тигров это промежуток от двух до пяти лет от роду. В это время они переживают своеобразный подростковый период – им нужно куда-то девать свою энергию и силу. Если человек может всю эту энергию пустить в мирное русло и конструктивно применить, то хищник начинает просто драться, ломать, убивать. Так происходит со всеми животными, а опасные становятся еще более опасными. Львенок вырастает во льва, которому достаточно одного момента, когда он почувствует свою силу, чтобы решить ее показать.

У нас всегда есть молодежь, потому что цирковая индустрия так устроена. Было бы очень удобно организовать все так, чтобы полностью собранная группа работала с младых когтей и до самой старости, а когда эти животные уже не смогут трудиться, набирать полностью новую группу. Это удобно в том плане, что животные очень ревностно относятся к чужакам – так же, как и люди, кстати. Это ведь психология ксенофобов – чужак априори представляет для тебя опасность, он угрожает твоим ценностям, твоему порядку, твоей территории. Поэтому сильные люди дают отпор и выясняют, с чего вдруг в их монастырь пришли со своим уставом. Животные реагируют аналогично – если новичок может представлять угрозу, ему лучше сразу объяснить, кто в доме хозяин и какие здесь правила. В мире людей такое происходит, например, в армии или тюрьме.

Однако обеспечить подобную смену поколений чисто технически невозможно – некоторые животные просто стареют и дряхлеют быстрее других. Поэтому, когда мы видим, что один из наших тигров или львов уже тяжело прыгает, что ему становится сложнее справляться с трюками, мы начинаем готовить ему замену, берем молодого. И тут разгораются конфликты: старики «кошмарят» молодых, а когда молодые подрастают, то сами начинают «кошмарить» стариков.

Хрестоматийный пример: у нас в группе работают два родных брата, тигры Курт и Эрик, которые не выросли до серьезных размеров и для самцов мелковаты. Также в группе был взрослый тигр Джастин, который до определенного момента нормально к ним относился. Мы сводили их, и опасных столкновений не было. Однако по мере взросления молодые начали перебарщивать – все как у людей, когда подросток начинает доказывать старшим, что это они ничего не понимают. Старшие это терпят определенное время, пытаются мягко указать на то, что так себя вести не нужно, но потом молодой на волне своего максимализма переходит границу. Тогда случается драка, в которой младший должен проиграть – иначе это будет захват власти.

Так же было с нашими тиграми. Джастина начали цеплять все больше и больше, и в какой-то момент он разозлился настолько сильно, что открыл настоящую охоту на этих молодых. На одной репетиции он очень серьезно вцепился в шею Курту и начал его ломать, тогда мы кое-как отбили и спасли молодого. Прошло время, и Курт начал кидаться на Джастина. Теперь уже он боится Курта, а не наоборот.

Однако на той репетиции все было максимально серьезно. Джастин схватил Курта сзади за шею и буквально ломал ее, как тигры делают в природе. А я видел, что животное уже умирает.

Мы стреляли из шумового пистолета, палками пытались отогнать Джастина, а он не реагировал вообще никак. И Курт просто сидел, как цыпленок, и издавал такой очень странный жалобный крик и хрип. Вот в этот момент, конечно, понимаешь, кто такой тигр, что это за зверь. Это жестокий убийца, который убивает именно так. А ты видишь реальное убийство своими глазами.

В итоге Джастин по какой-то причине не додавил противника и просто отпустил, разжал челюсти, хотя был тогда в совершенно неадекватном состоянии. Я такое называю «боевой режим». Видимо, уровень адреналина сильно повышается, резко поднимается давление, у тигра становятся совершенно пустые глаза, расфокусированный взгляд. В этом режиме у хищника одна мысль: «Все могу, и плевать, что будет». И Джастин в этом состоянии пошел на нас.

Я такое много раз видел: когда животное готово к любой развязке. Оно готово и само погибнуть, даже не думает об этом. Высокий уровень интеллекта предполагает долгосрочное планирование, мысли о завтрашнем дне, планы на будущее. Человек может гонять в мозгу такие мысли, но и то – в экстренной ситуации, как правило, не успевает. А животное в принципе этого не делает. Хищник находится здесь и сейчас в максимально заряженном состоянии, как натянутая тетива.

И вот представьте: Джастин, большой, взрослый тигр, в этом режиме, когда у него слюни текут, весь рот в крови оттого, что он в Курта свои клыки всадил. И вот этот монстр идет на вас.

Да, хищник и сам находится в стрессовом состоянии, потому что он в бою. Я помню, был такой интересный фильм про корейскую войну, про двух братьев, «38-я параллель». Один брат оказался в Северной Корее, а второй – в Южной. Они сначала были очень близки, а потом жизнь их разделила, и в конце концов они встретились на поле боя. И были убийства – с той и с другой стороны. И они как два лидера неслись сквозь толпы, убивали врагов и вдруг встретились. Они стояли и смотрели друга на друга, как два одержимых, как два зверя в человеческом обличье. И только тогда к ним начало возвращаться сознание – на этом и была построена драматургия сцены.

В жизни же, когда накрывает такое состояние, любое существо – не важно, человек или зверь – продолжает, вроде, рубиться, а мыслей нет. Это и правда боевой режим. Я таких хищников многократно видел. Когда они уже входят в такой раж, им нужно дать успокоиться, охладить. И в этом плане очень хорошо работает вода, она отвлекает. Здесь не помогут ни физическая сила, ни выстрелы, здесь лучше всего помогает вода. Она действительно остужает, выбивает из колеи.

Представьте: два взрослых мужика собрались драться, и вдруг подбегает кто-то третий и обливает их холодной водой. И именно в этот момент у них полностью меняется настрой. Им холодно и мокро! И вот они из-за абсурдности происходящего как бы разряжаются, перестают думать о драке, переключаются на совершенно другую ситуацию: неприятную, неудобную.

Кстати, Джастин до этого конфликта с Куртом был практически профессиональным убийцей, кидался и дрался постоянно. Я его даже опасался, и поэтому предлагал брату отправить Джастина в зоопарк – он начал без видимой причины бросаться на людей, то есть стал представлять серьезную угрозу для нас самих.

Одна ситуация окончательно убедила нас в обоих в том, что его нужно сдать. В тот день в клетке нас было трое: мы с братом и наш помощник Василий Васильевич. И вдруг Джастин ни с того ни сего завелся и попер на нас. Я как сейчас помню его морду – эти безумные глаза, помню, как у него текли слюни, как он неуверенно шагал прямо на нас, не до конца понимая, что делать. И мы поняли, что в таком заведенном состоянии он в любой момент может запросто броситься на нас, поэтому приготовились к битве за свою жизнь. Мы взяли палки на взлет – у нас так называется поза, когда ты берешь свою рабочую палку поудобнее, для того чтобы просто бить в полную силу, если хищник бросается тебя убивать. В такой ситуации нельзя отступать назад, но при этом нужно держать расстояние между собой и ним. Происходит настоящая дуэль: инстинкт тащит тебя назад, но мозг напоминает, что хищник почувствует, что ты отступаешь, если ты перейдешь определенную границу.

Слава богу, в итоге Джастина удалось успокоить без прямого столкновения.

Приходится как-то разрешать все конфликты и искать выходы из ситуации, ведь новичков все равно нужно вводить в группу. У нас есть животные, которые адекватно ведут себя с молодыми и могут безболезненно, без риска для жизни и здоровья объяснить местные порядки. Например, тигрица Анита у нас работает как воспитатель – она может показать характер и осадить молодняк, но не станет калечить и убивать. Таких «воспитателей» мы выпускаем для того, чтобы молодые животные увидели, что собой представляет взрослый хищник и где пролегают границы дозволенного.

Если молодым этого не показать, они устраивают натуральный беспредел, у них на мордах можно увидеть практически человеческую хитрую ухмылку. Когда они делают кому-то больно, пробуют свои силы, у них горят глаза. А в ситуации, когда от взрослого хищника им по лбу прилетает «урок жизни», как мы это называем, тоже по глазам видно – приходит осознание.

Были у нас львы Фрэнк и Джон. Фрэнк – первое и единственное животное, которое в итоге не пошло в работу. Этих парней привезли нам из Африки, они два родных брата, хотя очень сильно отличались друг от друга. Фрэнк был поменьше, и с самого детства, в отличие от Джона, имел очень добрый характер, он быстро потянулся к людям, начал буквально проситься на ручки. Милый, плюшевый, бегает, веселится, но я в нем стал замечать странности. Называл его «лев с чудинкой». Думал, что у него некая форма аутизма, он не все понимает.

С одной стороны, я это сваливал на возраст, на то, что просто он еще львенок и, как любой ребенок, пытается сфокусировать свои мысли, но не может сложить их в кучу. Однако, когда он стал старше, мы с братом во время репетиций поняли, что у нас многое с ним не получалось – то есть за этот же промежуток времени другие животные уже начинали что-то делать, а у Фрэнка все никак не шло. Поначалу это было забавно, а потом начало мешать.

Мы этого Фрэнка даже на месте удержать не могли – он не понимал, чего мы от него хотим. Например, он спрыгивает с барьера раньше времени, мы его ругаем, а он не понимает, за что. И он на нас смотрит, мол, что вы делаете-то? Другое животное запрыгнуло бы на барьер – и поняло: «Так, спустился – плохо, сижу здесь – хорошо, меня позвали – я пошел». А этот не понимает, анализ не проводит. Так он дожил до взрослого возраста. А когда уже в три, в пять лет он заматерел, стал вести себя и вовсе странно. Когда он упирался в проблему, которую не вполне понимал, он еще начал включать сильную агрессию. Начинал злиться на все происходящее, громко рычал, каменел, и с этим животным бесполезно было что-либо делать.

К сожалению, он у нас не научился ничему, но и сдать его мы не смогли. Фрэнк все же родной брат Джона, а львы – семейные животные, для них очень важно быть всегда в социуме, тем более с родными братьями, и мы приняли решение, что им друг без друга будет плохо. Поэтому он и сидел у нас теперь как этакий трутень на теле коллектива.

Бывали курьезные случаи и с другими животными. Тигры Орфей и Элтон, например, у нас по разу натурально «зависли» прямо во время представления! Орфей три месяца нормально работал в цирке, в котором мы гастролировали, а однажды вышел, поднял голову и сел. Просто сел и сидел минут пятнадцать, завороженный, взгляд не отводил от потолка. Что он там увидел? Никаких изменений не было: декорации не меняли, люди под куполом не ходили. Три месяца стабильной работы, и вдруг что-то он там увидел и сидел в таком глубоком оцепенении, как это бывает с иными людьми. Но как узнать-то, что его беспокоит сейчас и беспокоит ли вообще? Вроде не бежит никуда, не рычит. Просто сидит и следит за чем-то. Брат в этот момент попытался обыграть ситуацию – провел рукой у тигра перед глазами вперед-назад. Ноль эмоций. Еле-еле отвлекли и увели за кулисы.

Но должен сказать: мы с братом работаем с животными с 1997 года, то есть больше двадцати пяти лет, – и за все это время было, пожалуй, только два таких случая. Это действительно аномальные моменты. Ведь наши животные обычно привыкают к частой смене обстановки. Например, когда мы приезжали работать на зарубежные стадионы, там вообще все было по-другому: другое расположение света, звука, декораций, оркестра, зрительный зал другой, где-то зрители ближе, где-то дальше, где-то людей больше… То есть тигров в принципе уже трудно чем-то удивить. А тут такие эксцессы!

Многие знакомые говорили мне, что смысла идти на репетицию к дрессировщикам нет никакого. Они, мол, все равно «разыграют спектакль» и сделают все не как обычно, покажут, как они заботятся о животных и якобы никогда их не бьют.

На тот момент я уже какое-то время общался с братьями Запашными и слышал в их словах неподдельную любовь к своим животным и заботу о них. Неужели я настолько плохо разбираюсь в людях и не заметил фальши? Вооружившись принципом «сомневаюсь, следовательно, существую», я напросился на репетицию с хищниками. Обычная, повседневная репетиция, не открытая – хотя другие цирковые, свободные от дел, конечно, могли ее посетить.

И вот в манеж выпускают львов и тигров, входят сами Запашные. И я чувствую, что для них это – момент переключения в другой режим. Они оба сами становятся хищниками. В повороте головы, во взгляде, в голосе у каждого видится и слышится вожак. Несгибаемый, опытный, авторитетный.

В то же время я вижу перед собой истинных профессионалов – они контролируют все пространство вокруг, постоянно следят за тем, чтобы у тигра или льва не зародилась даже мысль о нападении, пресекают все попытки лениться, валять дурака и проявлять реальную агрессию. Мне кажется, в такие моменты лучше всего снимать о братьях документальное кино – пружинящие движения, жесткие взгляды, резкие команды. Человек и зверь становятся братьями – но с сохранением иерархии. Человек уподобляется зверю, чтобы показать: «Я такой же, как ты, только сильнее. Слушай меня, ибо я – твой вожак!» И, как истинный вожак, он защищает слабых и осаживает сильных.

Папа с раннего детства вбил нам в головы некоторые непреложные истины. Он всегда приучал нас к тому, что животные – очень хрупкие существа и что их можно ранить даже неправильным отношением. Он учил, что у животных есть чувства, есть душа, что недопустимо к ним относиться, как к игрушке. Также учил тому, что животные могут быть опасны, и тому, как выходить из напряженных ситуаций.

Потенциальную угрозу ведь представляют далеко не только хищники. Помню, мы с детства видели травмы животных и помогали их лечить, ухаживать за ними, а вот травмы людей от нас старались скрывать. Как-то раз мы узнали, что одному из наших взрослых друзей лошадь проломила череп. Во время номера с лошадьми два человека держат на веревках барьеры, которые открываются, чтобы животные пробежали на манеж и обратно. Наш знакомый как раз держал один из этих барьеров, и лошадь-тяжеловоз, пробегая рядом, как говорят в цирке, отработала вбок – ударила его копытом так, что он получил очень серьезную травму.

С хищниками тем более всегда нужно держать ухо востро. Когда мы были еще совсем маленькими, нашего дедушку растерзал цирковой тигр. Я это очень смутно помню: все бегали в слезах, переживали, но ничего уже не смогли сделать. Как-то мы приехали в Москву и ждали родителей с работы – как обычно. И когда увидели их – стали махать руками, приветствовать, но тут папа закричал: «Чего машете? Бегом помогать!» Оказалось, тигры порвали маме ноги во время погрузки. Это была довольно поучительная история: тигры просунули лапы через прутья клетки и цапнули маму, а взрослые мужики, которые при этом присутствовали, увидев это, просто бросились врассыпную, закрыли ворота снаружи и стали их держать.

Мама кое-как вырвалась, стала стучаться, ей долго не открывали, а потом, когда ее уже несли на носилках, впереди бежала цирковая медсестра и кричала: «Врача! Врача!»

Вот так иногда люди реагируют в шоковых ситуациях.

Много раз случалось, что хищники сбегали из клеток. В таких ситуациях цирк закрывали, чтобы они не вышли на улицу, а всем кричали: «Прячьтесь!» Мы были готовы к такому всегда, поэтому точно знали, куда бежать, где прятаться и как вести себя при разных обстоятельствах.

Когда рядом с тобой находится тигр или лев, главное – знать, что делать. Самое страшное в опасных профессиях – это неготовность, паника. Ведь когда ты не готов к тому или иному развитию событий, тебя накрывает шок, ты цепенеешь. А если ты цепенеешь рядом с хищником – это почти стопроцентная смерть.

Как-то раз наш тигр вышел из клетки во время работы в Китае – нам тогда повезло, что он зашел в тупик, а не пошел по направлению к жилым районам. Тигр был опасный, и уйди он немного дальше – пришлось бы вызывать военных и стрелять. Нам же удалось его окружить вместе с китайской милицией и в итоге загнать в клетку.

Но самая громкая история с вышедшими из клеток хищниками случилась у папы, когда мы были еще совсем маленькие. Тогда молодые тигры разбрелись по цирку и зашли на конюшню, устроили настоящую охоту на лошадей, а те как могли отбивались от них в своих стойлах. Разогнать эту свалку стоило нереальных усилий.

Несколько лет назад брату позвонили и попросили помочь с поимкой леопардов, которые как-то оказались во дворе в центре Москвы. Брат был за границей, поэтому на это задание отправился я. Честно говоря, слабо себе представлял, что именно буду делать, но решил основательно подготовиться: взял толстые перчатки, чтобы защитить руки, и петлю для поимки хищников. Приехал и увидел двух совсем маленьких ручных леопардов, которых уже поймали, я их смог взять за шкирки и держать одновременно.

История была очень странная – скорее всего, хищников купили нелегально и хотели использовать как живое экзотическое украшение для какого-нибудь ресторана, поэтому скрывали в квартире. Однако историю раздули до невероятных масштабов: леопарды гуляют по центру Москвы!

Когда ехал ловить леопардов, я понимал, что к нам обратились скорее от безнадежности – все же мы работаем в смежной области, с тиграми и львами, а не с леопардами. Я отдавал себе отчет в том, что, будь это агрессивные дикие животные, мне будет трудно справиться с ними: я не супергерой и не бессмертен. Однако в любой подобной ситуации я могу быть полезным: объяснить людям, как действовать, попытаться успокоить зверя на расстоянии. Если бы я отказался – грош цена была бы мне как дрессировщику хищников, особенно если бы пострадали люди. Единственное, о чем я переживал, – о том, что информации было слишком мало. Кроме короткого «леопарды на свободе» я больше ничего не знал, поэтому просто постарался себя обезопасить.

Как-то мы вот точно так же, «голыми руками», забрали одного из наших тигров, Рики, который жил в гараже в Казани. Брату позвонила его знакомая и рассказала об этом. Оказалось, человек купил тигренка и, как это часто бывает, думал, что тот еще долго не вырастет в серьезного хищника.

Но Рики скоро подрос и стал далеко не таким белым и пушистым, каким был прежде, он представлял серьезную опасность. Рики и сейчас – полноценный хищник, пусть и менее агрессивный за счет того, что его вырастили в «человеческой» среде. Однако у него нет тех особенностей, которые встречаются у совсем ручных животных, как, например, у нашего замечательного тигра Мартина (у него не было агрессии к людям от слова «совсем» – я, кстати, считаю, что это отклонение). Рики же в очередной раз доказал нам, что он совсем не ручной, во время съемок одного рекламного ролика. По сценарию Сергею Светлакову поручили сделать вид, что тигр его очень испугал, и кинуть в Рики веник, а тот воспринял это как угрозу и начал серьезно рычать и кидаться, попер на человека и заодно стал цеплять мои ноги когтями.

К слову, наш Мартин был абсолютно другим – легенда, тигр не от мира сего, рубаха-парень. Мы все его очень любили, потому что он был действительно очень милым, прямо как домашний кот, он не проявлял серьезной агрессии даже в ситуации, когда чего-то боялся.

Если бы и Рики был таким, я бы не ставил вопрос о недостатке контроля, но к нам довольно часто попадают такие животные: например, тигрица Анита тоже «подарок» – до того, как она попала к нам, ее держали дома.

Я называю это «психологией распределения», когда люди на фоне других берут себе какую-то роль. Например, когда среди твоих знакомых нет владельцев диких животных, ты думаешь: «А почему бы мне не взять эту роль на себя?» И до тех самых пор, пока такие люди вполне закономерно не поймут, с чем связались, они балуются, а животные растут и превращаются в настоящую угрозу.

Кстати, такие люди катастрофически похожи друг на друга. Кто-то, например, дарит ребенку тигренка, потому что тот родился в год Тигра, всем весело, но никто не загадывает, что делать дальше. В этом и состоят две основные проблемы: никто не думает о том, какими станут эти животные в будущем; а когда они вырастают, никто не знает, что с ними делать. Попав в такую ситуацию, начинают звонить дрессировщикам хищников. А кто из них на слуху? Мы, Запашные. Нам звонят и просят забрать животное, но мы можем взять его, только если у нас есть свободная ниша. Если ее нет – помогаем с перемещением животного в другие, более комфортные условия. Но в конечном счете заводить дома диких зверей – это форма социального баловства, а точнее – безответственности.

Здесь мы возвращаемся к вопросу об эгоизме. Например, когда человек идет к известному актеру за автографом и фотографией, он руководствуется в первую очередь эгоистичными побуждениями. Ведь потом он сможет сказать другим: «Смотрите, у меня есть фотография с этой знаменитостью, а у вас нет!» Это именно эгоизм и самолюбование. Аналогично дела обстоят с людьми, которые заводят опасных животных: они хотят делать красивые фотографии того, как у них по двору гуляет лев, и говорить соседу, мол, у тебя собака, а у меня – лев!

При работе с животными очень важно уловить их индивидуальные особенности. Наш папа, Вальтер Запашный, так сделал, например, с одной рысью из своей группы. Он заметил, что она била лапой по любому предмету, который к ней подносили. Попробовал несколько раз – повторялось и с палкой дрессировщика, и с другими предметами, и в результате он придумал номер: рысь, которая бьет в барабан.

Мы тоже стараемся так делать. Например, брат никогда в жизни не прыгал на тигре. Мы даже не репетировали. А почему? Все очень просто: держаться не за что. У льва грива, дрессировщик за гриву взялся – и прыгнул. В крайнем случае можно надеть шлейку – однажды мы так и поступили, но только потому, что у того льва, с которым мы начали репетировать, именно в этом месте никогда не было волос, как будто специальная залысина от рождения. А до этого Аскольд без проблем прыгал верхом на льве Майкле – просто брался за гриву и делал трюк.

У некоторых наших коллег есть львы, которые «хлопают в ладоши»: буквально – становятся на задние лапы и начинают аплодировать. У нас был такой лев Дэвид, я его поднимал на задние лапы, и он, пытаясь поймать баланс, инстинктивно соединял передние, как будто хлопал. И если это подчеркнуть, если вовремя начать хвалить, то он начнет понимать, что это «приветствуется». Но специально научить этому невозможно.

Например, когда наш лев Филипп становится на задние лапы, это прямо «настоящий лев» – широко лапы раскрывает, сидит красиво. Но как ему сказать, чтобы он лапы свел и начал хлопать?

Также часто бывают трюки, которые требуют совмещения. Львы лучше контактируют друг с другом, чем тигры, их проще объединять в трюках, которые предполагают прямой физический контакт. Если оба тигра – самцы, они очень часто конфликтуют между собой, а львы подходят друг к другу, здороваются, ласкаются, и ты понимаешь, что контактные трюки, совместные, легче делать с двумя львами, нежели с двумя тиграми.

Мы с Аскольдом в основном работаем с тиграми, хотя у нас смешанная группа – наследство от родителей. У папы было пять львов, мы с братом одно время работали с четырьмя. Мне тигры нравятся больше, потому что они более подвижные. Мне хочется добавить драйва и скорости в работу – она у нас и так внешне спокойная. Но вот если все то же самое делать со львами, это будет ровно в два раза дольше: львы никуда не торопятся, на трюк спокойно придут, с трюка спокойно уйдут – и все это будет происходить так чинно и размеренно, что зрители заснут. Львов «разогнать» очень тяжело, тигры – пошустрее.

К тому же есть различия между самцами и самками. У тигров они неярко выраженные, за исключением того, что самцы более вдумчивые и стрессоустойчивые. Самки, особенно в период полового созревания, могут меняться в характере: иногда тигрица так загуляет, что работать невозможно. Или наоборот – после гулки у нее наступает период обороны, она никого к себе не подпускает, все ее раздражает, все бесят. А у самцов все всегда более или менее ровно. Но, с другой стороны, если друг с другом закусятся тигры-самцы, это гораздо хуже. У самок меньше желания нападать. Свое защищать – да, но так, чтобы пойти и задушить кого-то, – нет, у них это стремление возникает гораздо реже, нежели у самцов. Парни более драчливые, чаще хотят выяснять отношения между собой.

Однако и здесь есть индивидуальные особенности. Например, у нас в группе есть белые тигрицы, сестры Жанна и Бритни. Жанна – красивая, эффектная, но, если посмотреть со стороны, она как будто постоянно «на нервах». Вот это как раз и есть ее «стрессонеустойчивость». Она все время в режиме «сейчас меня обидят, сейчас меня кто-то укусит», то есть она не знает кто – но кто-то точно ее укусит. И вот она себе вбила эту мысль в голову. Все время лежит и злится.

И это не из-за того, что ей хочется показать, какая она крутая, а из-за того, что ей не хочется влезть в какую-нибудь неприятную историю. И она заранее так эмоционально показывает: «Лучше не подходи ко мне!» У нее есть невидимая личная зона, в которую она никого не пускает, а если в это пространство зайдешь – получишь по шее точно. Все это знают, поэтому с ней уже и не связываются лишний раз. И у нее так с самого детства. Вот Анита в корне другая – ласковая, умненькая, ищет контакта. Я к ней спокойно подхожу, глажу, и никаких проблем. Все зависит от конкретного животного.

Рассказы и взгляды

Братьев часто путают. Некоторые до сих пор думают, что они – близнецы. Но сами Запашные относятся к этому с юмором – не один раз сами обыгрывали эту тему в теле- и радиоэфирах.

На самом деле они очень разные. Не сказать, что полные противоположности, но контраст чувствуется, особенно когда после беседы с одним из них сразу заходишь ко второму. С одной стороны, это удобно: кабинеты генерального директора и художественного руководителя Большого Московского цирка находятся друг напротив друга, а с другой – странно. Они даже встречают по-разному.

Эдгард – директор, по должности человек максимально четкий: задаешь вопрос – получаешь лаконичный ответ, который традиционно заканчивается словом «дальше» (или, в последнее время, «как-то так»). Это отрезвляет любого интервьюера и, конечно, настраивает на то, чтобы разговорить такого собеседника на истории из жизни и пространные рассуждения. К счастью, мне это порой удавалось.

Аскольд – творец, и это сразу чувствуется. Некоторые отрывки из бесед с ним я бы мог назвать моноспектаклями – настолько живо и артистично он рассказывал, например, о том, как охотятся тигры, из чего произрастает агрессия у живых существ и чему учат режиссеров. Он – рассказчик иного толка, нежели его брат, он почти скальд. И это чувствуется отнюдь не только в интервью – это проходит через все сценарии его цирковых шоу.

Любое живое существо, прежде чем совершить какое-либо действие, обдумывает его, пусть даже очень быстро. Нужно понять, почему, зачем и как именно это сделать – и в момент, когда существо задумывается, оно замирает: останавливается, не двигается, потому что целиком концентрируется на планировании.

Если хищник расслаблен, он лежит, рассматривает что-то, ни на чем не задерживая долго свое внимание. Однако хищники постоянно готовы к атаке: если вы зайдете в вольер к зверю, который лежит с закрытыми глазами, вы поймете, что он не спит, потому что он мгновенно откроет глаза и посмотрит на вас. В дикой природе это выражено еще ярче – хищники фактически всегда находятся в режиме ожидания, как телевизор, который не выключили, а перевели в режим bypass.

Когда хищник смотрит на вас, он оценивает угрозу и определяет, представляете ли вы для него опасность. Тигры в такой ситуации в первую очередь издают специальный звук, отчасти похожий на человеческое фырканье, показывая свои добрые намерения.

Если проводить параллель с людьми, это очень пригодилось бы в ситуации, когда встречаются два незнакомых человека, живущих в опасной среде: у обоих есть оружие, и они должны понять намерения друг друга. Если оба подают условный знак дружелюбия, звуком или другим способом, обстановка разряжается, если же этого не происходит – накаляется. В таком защитном режиме, когда хищник не видит прямой угрозы, он расслаблен, но все равно ожидает нападения. А вот переключение на боевой режим и мысли о нападении у хищников строятся совсем по-другому.

Человек может вынашивать идею довольно долго – от первоначального мотива, от первой мысли может вести длинная нить рассуждений. У хищника в этом плане мышление проще: он решает, для чего ему напасть, прямо сейчас.

К счастью, по тиграм и львам всегда видно, что происходит у них в головах. Если на манеж выходит зверь, которого хищник ждал, он начинает подбираться, готовиться к нападению, старается сократить дистанцию и убрать с пути все лишнее. Он не станет делать вид, что не хочет нападать, как делают люди, – он не будет отвлекаться, он будет смотреть на свою жертву и оценивать момент. Если рядом будет дрессировщик, тигр будет постоянно бросать взгляд и на него, оценивая, насколько сильно тот может помешать атаке. И это можно вовремя увидеть.

К тому же, когда хищник сильно злится, он начинает серьезно нервничать, и это отражается в физиологических реакциях: у него закладываются уши, напрягается челюсть, начинается слюноотделение. Когда нападающий понимает, что ему ничего не мешает, он бросается на свою жертву – и сразу настроен душить. Хищники вроде тигров и львов – профессиональные убийцы, поэтому они нападают бесшумно и быстро, стараются добраться до шеи или холки, чтобы сразу осуществить задуманное: задавить и сломать.

Тигр так ведет себя в природе: прячется в зарослях, когда жертва его не видит, – он выбрал жертву и ведет ее, готовясь к броску. Молодые и неопытные хищники делают по-другому: они бросаются в направлении цели, а уже потом начинают смотреть, оценивать, рассчитывать. По молодым это всегда видно, они несутся вперед с довольной мордой, им нравится ощущение собственной силы, но они еще плохо знают, как охотиться по-настоящему. Взрослые хищники бросаются наверняка, после обдумывания и подготовки.

Дрессировщики видят эту психологию на практике: видят причину эпизода, состояние животного в начале, а потом – следствие, то есть то, к чему это привело. Проводя причинно-следственную связь между первым и вторым, набираясь опыта, мы учимся предотвращать нападения, – потому что благодаря полученному опыту знаем, как ведет себя животное, которое собралось броситься на жертву и лишь ждет удобного случая.

Пожалуй, во время записи этого отрывка я впервые осознал, насколько человек порой становится похож на животных, с которыми часто контактирует. А если прибавить к этому необходимую атмосферу и артистический талант – получается целый мини-спектакль.

Когда Аскольд рассказывал все это, в какой-то момент мне стало по-настоящему страшно. На словах о том, что хищник будет стараться сократить дистанцию и убрать с пути все лишнее, я отчетливо ощутил крупную дрожь, прокатившуюся по спине. Напротив меня сидел народный артист России, рекордсмен Книги Гиннеса, художественный руководитель Большого Московского цирка – и он был безумно похож на тигра, который непостижимым образом принял человеческое обличье.

Тот же выжидающе-хищный взгляд. Размах рук, напоминающий движения огромных лап.

Подсознание забило тревогу! И отнюдь не потому, что этот человек – когда-то боксер-любитель в супертяжелом весе, играющий сейчас в хоккей. О схватке на кулаках не могло быть и речи, если вы увидели такой взгляд – две черные точки в ярком обрамлении, будто бы направленные в самую суть твоего естества. Это взгляд, известный всем жертвам хищников испокон веков. Это взгляд питона, гипнотизирующий кролика. И это по-настоящему жутко!

Когда копится опыт, ты растешь над собой, развиваешься как профессионал – дрессировщики в этом похожи на хорошее вино, которое с годами становится лучше. Начинаешь разбираться в индивидуальных особенностях животных, мгновенно оценивать ситуацию в манеже. Я иногда смотрю, как аналитики чертят схемы в футболе или хоккее, и понимаю, что ничего не понимаю! Какие-то рывки, пасы, передвижения. Однако я и сам мысленно черчу такие схемы в манеже: этот тигр не в ладах с этим львом, этот сегодня в плохом настроении и, если будет провокация, бросится на меня, этот ищет повода подраться. Все это оценивается по мелким деталям: взгляд, холка, шерсть. И это – опыт.

В опасных профессиях опыт и его передача – важнейшие составляющие. Я прекрасно помню урок от папы, который очень сильно врезался в мою память и в мое сознание: чем сильнее ты ударишь тигра, тем быстрее и жестче он тебе ответит. Возможно, сегодня тигр перетерпит, но запомнит эту боль и обязательно тебе ответит. Работа с животным – это прежде всего психология, в манеже с хищниками попросту нет возможности решать вопросы физической силой. Посудите сами: они мощнее нас, и их обычно в шесть раз больше, чем нас с Аскольдом. Что могут сделать два человека против хищников, каждый из которых тяжелее в два-три раза? Ничего. Если львы или тигры решат напасть, они нас запросто порвут.

Однажды так вышло – конечно, не специально, – что мы проверили этот папин совет на практике. Тигр Амур бросился рвать и душить другого тигра, мы с Аскольдом кинулись их разнимать и спасать второго. Такие ситуации в принципе очень опасны – приходится все делать на расстоянии, палками и другими предметами, чтобы тебя самого не затянули в эту кучу. И вот, как только мы их разняли, Аскольд ударил Амура палкой и, видимо, сделал ему очень больно. В таком случае ждешь, что животное придет в себя и отступит, но Амур сделал все с точностью до наоборот – мгновенно развернулся и прыгнул с барьера прямо на Аскольда!

Сегодня я вижу этот момент, как будто в замедленной съемке, совсем как в «Матрице»: летит тигр, а от него пятится мой брат. В какой-то момент Аскольд стал заваливаться назад, стараясь уйти с линии атаки, и упал примерно в центре манежа. Амур приземлился совсем рядом и уже начал сжиматься, чтобы прыгнуть на брата. Воплоти он эту задумку в жизнь – мы бы уже не спасли Аскольда, это был бы абсолютно точно летальный исход. И в этот момент я забежал между ними, встал стеной и закричал на Амура, стоя прямо перед ним. Тут уже тигр пришел в себя и засеменил на место, а я, обернувшись, увидел белого как полотно брата.

Тут также необходимо понимать несколько вещей. Амуру уже до этого было больно – наверняка он во время драки получил в ответ. Плюс он был в заведенном состоянии и накопил в себе нереализованную агрессию, не убив своего врага. И тут кто-то из-за пределов «красной пелены» делает ему больно. Помните, как в мультфильме «Мадагаскар»? Сразу видно, что создатели работали с животными и изучали их психологию, – очень многие моменты точно подметили. Например, когда лев Алекс голоден, для него лучшие друзья превращаются в ходячие бифштексы! Это «клин» – его переключило в другой режим. Но он хищник, ему такое надо прощать.

Дрессура – это прежде всего психология. Конечно, если бы тигр начал охоту на укротителя в XIX веке, по тогдашним законам его бы просто избили толпой до состояния полного повиновения и страха перед людьми. Однако эти времена давно прошли, жестокая дрессура стала историей – современное общество не принимает жестокого обращения с животными, а укротителей, которые могли физически задавить хищника, заменили мы, дрессировщики, люди, вникающие в их психологию и воздействующие на них без физического насилия. Ситуация изменилась в конце XX века – дрессура стала более тонкой и психологичной. Старые плакаты нашего папы содержат слово «укротитель», а вот в 1970–1980-х годах общество стало размышлять о методах работы с животными, сами укротители стали более профессионально подходить к своей работе.

Сейчас мы знаем, что, если хищник утвердился в своей мысли напасть, это становится проблемой на годы вперед. Амур после того случая начал смотреть на брата, как на жертву, потому что психологически победил его в тот момент – увидел, что Аскольд стал пятиться, упал и был бы практически в его власти, если бы я не вмешался. Аналогично было и с Бритни. Какой-то в целом неудачный выдался период, потому что эти нападения на брата произошли примерно в одно время. Возможно, он себя неправильно повел в какой-то момент? Это ведь очень странно: охота велась конкретно на Аскольда, а не на меня или нашего помощника Василия Васильевича. В итоге нам пришлось отдать Амура и Бритни в зоопарк.

В Эдгарде всегда видно стратега. Этот взгляд наверняка многим знаком – он может спокойно разговаривать с вами, о чем-то рассказывать, но там, на фоне, в бесшумном режиме, крутятся совсем другие механизмы и развиваются совсем не связанные с этим разговором мысли.

У него в голове все эти схемы, чертежи, случаи из жизни и список задач разом. И рассказывая о чем-то, он открывает нужный файл в голове, не завершая работу с остальными. Он концентрируется на одном, но не упускает из виду все остальное. И это завораживает.

Мы бесконечно пытаемся показать и доказать, что дрессура – это прежде всего психология. Наверное, существуют идиоты, которые считают, что чего-то можно добиться одной физической силой и жестокими методами – например, постоянно избивая животное. Это не дрессировщики, их нельзя так назвать. Это – так называемые «хозяева». Применение таких методов показывает, что человек в принципе не понимает, что такое дрессура и как она устроена: в таком случае воспитывается либо отторжение, которое приведет к жестким ответным действиям; либо животное вырастает забитым, и с ним ничего нельзя делать, ведь оно всего боится.

К тому же взрослое животное довольно сложно «забить», «погасить» – это возможно сделать один раз, и то лишь в теории. Если тридцать человек соберутся и пойдут бить взрослого тигра или льва железными прутьями, это ни к чему не приведет. Либо животное после такого станет инвалидом (а то и умрет), либо оно во время этой потасовки прыгнет в последний бросок и вдобавок заберет кого-то с собой. Это, конечно, чистая теория – на практике хищник просто физически сильнее дрессировщика, и его держит лишь психологический барьер. А вот если до хищника начинает доходить, что он сильнее, что на человека можно броситься и выйти победителем из этой ситуации, пиши пропало.

Я один раз испытал это на собственной шкуре – во время репетиции в Магнитогорске мы бросились разнимать драку между животными, я разгонял их палкой, а тигр по кличке Амур закрылся от удара, а потом прыгнул в ответ. Я видел это прыжок, бросился назад и упал на манеж из-за того, что сделал это слишком резко. И лежа на манеже, я понял, что Амур увидел во мне мишень и добычу: у него что-то щелкнуло в сознании и полностью поменялся взгляд. Тут между нами встал брат, Амура успокоили, но и потом я не раз замечал, что он смотрит на меня совсем другими глазами: у него появился азарт, он понял, что меня можно убить.

Я сказал Эдгарду, что Амура нужно сдать в зоопарк, брат не соглашался, включал «режим дрессировщика». Мы провели две репетиции, во время которых Амур продолжал выслеживать меня и подбирать удачный момент для броска. После этого я заявил брату, что тигр все равно найдет этот момент и убьет меня, но Эдгард продолжал стоять на своем. Тогда я честно и прямо сказал: «Когда он кинется меня рвать, это будет на твоей совести». Только тогда до него дошло, он не захотел терять брата.

Похожая ситуация была с Бритни. Она охотилась на других тигров, и уже тогда в ней была определенная степень неадекватности. По отношению к хищникам вообще трудно оценить адекватность: ее нужно рассматривать с точки зрения звериной адекватности и даже вовсе хищнической, если мы говорим про тигров, про львов.

Второй момент – это то, что в их системе координат, от которых они отталкиваются, убийство является нормой. И поэтому здесь нужно понимать, какую точку отсчета мы берем для того, чтобы эту адекватность оценивать. Но если все это принимать во внимание, у Бритни было поведение агрессивное, которое рождалось здесь и сейчас, и в этом была ее неадекватность. То есть она была непоследовательна. А это несло очень серьезную опасность для окружающих, потому что никогда не знаешь, что от нее ждать. То есть в ней не было предсказуемости, как в любом нормальном хищнике, когда ты знаешь, понимаешь: вот сейчас будет драка, нападение. А Бритни могла быть одинаково спокойна, одинаково агрессивна. И вот однажды она начала просто кидаться на других животных. Сначала мы решили, что это просто такая ситуация, стечение обстоятельств, вот ее переклинило, она почему-то распсиховалась и кинулась.

А потом мы вдруг поняли, что она открыла охоту.

Она начала ждать моментов, искать ситуацию, когда можно кинуться – все равно на кого. И потом мы, естественно, применяли превентивные меры, чтобы остановить ее. Окрикнуть, встать на пути у нее, размахнуться палкой, чтобы она увидела, что ты защищаешь другого зверя. В какой-то момент я увидел другую Бритни. Я увидел зверя, который задумался, а не убить ли ему меня?

И именно в этот момент внутри пробегает предательский холодок, потому что ты понимаешь: она все равно сильнее, ей нужно просто кинуться на тебя, как в фильмах ужасов, просто броситься вперед, оттолкнуться и прыгнуть. И это может быть последний момент твоей жизни. Потому что дальше ты уже ничего не сможешь предпринять, просто не успеешь. И она несколько раз повторила потом этот взгляд, и я видел, что у нее в голове демоны борются. Она думала: кидаться или не кидаться.

У нее не было (как положено всем хищникам, которые работают с дрессировщиками) мысли о том, что на дрессировщика кидаться нельзя, вообще на человека нельзя бросаться. Это первостепенное правило, которое мы пестуем в них с самого детства, для этого мы их воспитываем сызмальства, чтобы они нас воспринимали с уважением – как родителей, лидеров, хозяев, если хотите. И вот если этот барьер сломан, то всё. Ничего ты не сделаешь, она когда-нибудь кинется.

Как я уже сказал, у нас было несколько таких ситуаций, когда я видел этот взгляд. Дело было не лично во мне, а в том, что Бритни просто выбрала именно меня. У хищников в принципе есть такая фишка. Они придумывают себе мысль, а потом начинают на ней концентрироваться. Допустим, Бритни решила, что можно кинуться на конкретного тигра, и потом начинает это делать постоянно. И ничего нельзя с этим поделать, только останавливать, контролировать, но хищник все равно почти никогда не прекратит попыток, пока не осуществит задуманное. Такая вот интересная у них форма мышления.

И когда я стал замечать эти взгляды, понимать эти мысли Бритни, Эдгард этого не видел, потому что на него она так не смотрела. Она просто выбрала меня, сработала какая-то ситуация, во время которой у нее эта мысль появилась по отношению ко мне. Я рассказал об этом брату: «Эдгард, она начала на меня охотиться». Он ответил: «Да ладно, ты чего, боишься, что ли?!»

Я предложил ему не становиться маленькими мальчиками и не играть в слова и понты. «Ведь дело в том, что ты можешь этого не замечать, а я обращаю твое внимание и считаю, что нам нужно с ней заканчивать работать, потому что это закончится большой трагедией. Физически мы ее не остановим. И проблема не в том, что она плохо выдрессирована, проблема в том, что у нее что-то с головой: она просто неадекватна, как случается и с людьми. Но именно это не дает возможность изменить ее отношение к нам, перевоспитать ее таким образом, чтобы у нее эта мысль ушла. А значит, это рулетка. Мы будем с ней работать до того момента, когда потеряем бдительность, как я с той тигрицей, которая меня по лицу ударила. И она может в любую секунду кинуться, и тогда уже просто дай Бог, чтобы кто-то остался в живых».

Брат поначалу включил режим «мачо», стал брать меня «на слабо» и прочее. Я это какое-то время терпел, был очень бдителен, максимально осторожен. Он пытался меня высмеивать, подшучивать: что ты, мол, за дрессировщик! Детский сад, ей-богу! Я терпел-терпел, а потом ему жестко сказал: «Давай так. Хочешь в игры играть? Давай сыграем в игру! Когда она меня убьет, просто вспомни этот разговор. Я буду первым, и она меня обязательно убьет». И я увидел, что он задумался.

После этого мы провели еще одну репетицию, во время которой он, видимо, эту мысль обдумывал. И он заметил этот взгляд от Бритни. Увидел определенную ситуацию. Потом долго ходил растерянный, а после подошел ко мне и говорит: «Ну да, давай ее сдадим». Не захотел нести ответственность за мою смерть.

Скажем прямо: до Эдгарда все дошло в момент, когда тигрица таким взглядом посмотрела на него самого. Он проходил мимо нее, а она начала ему серьезно угрожать – любой дрессировщик знает, когда животное угрожает для вида, а когда все серьезно. С людьми ведь та же самая история: когда друзья выясняют отношения, всегда понятно, когда угроза ненастоящая, а когда перестает быть такой. Если вдруг один хватает нож и всем своим видом показывает, что готов его применить, – это совсем не то же самое, что пустые «понты».

Это всегда видно опытному глазу: если вы бывали в драках или тем более на войне, вы безошибочно определите по взгляду человека, который уже убивал. У такого человека границы стерты, ведь все деструктивные поступки, которые мы совершаем, когда выходим за рамки – например, убивая человека, – оставляют неизгладимый след на нашей психике. Так же и с хищниками – по ним всегда видно серьезность намерений.

Амур – тигр, который был воспитан еще нашим папой. Вот он и перешел нам по наследству, и мы начали работать с ним. Он всегда был хорошим тигром в плане работы, очень дисциплинированным, трюки делал хорошо. Но вот произошел тот самый случай, когда брат пятился и упал. Мне кажется, именно в тот момент, когда тигр увидел, что Аскольд «дал заднюю» и оказался в этой ситуации беспомощным, Амур и поломался в плане психологии. Он понял, что с этим-то парнем точно справится. Если я для него все еще оставался героем, авторитетом, вожаком, который смог его остановить, забежал и осадил, то Аскольд лежал у его ног фактически поверженным. И тогда Амур стал охотиться на Аскольда. Мы репетировали, и Амур через меня его выслеживал, буквально выцеливал. Делал трюк, подчинялся мне, а сам в то же время ждал, когда я уйду, чтобы просто пойти на брата. Не приведи Господь, чтобы такое произошло!

Бритни и Жанна – это две первые белые тигрицы, которые появились в нашей группе. Мы с братом мечтали о белых тиграх, папа ими грезил, и вот – мы привезли их из Германии. Купили двух тигрят, и оказалось, две родные сестры по характеру совершенно разные. Жанна, если можно так сказать, – социофоб, а Бритни – просто очень злая, причем эта злость у нее появилась уже в старшем возрасте, в юности она как-то спокойнее была, работала, а потом постепенно у нее стали появляться нехорошие мысли.

И Бритни, и Амур отличались плохим характером – им все время хотелось задираться, нужно было подраться. Если для самца это норма, то для самки это аномалия. И вдруг в какой-то момент она стала все больше и больше ненавидеть весь мир, ее начало все раздражать, и она стала срываться на своих сородичей. Одного порвала, второго – и уже выходила на работу в таком боевом настроении.

И вдруг она начала охотиться на Аскольда. По непонятной причине выбрала именно его, а не меня.

Я в первый раз в своей жизни встретил такую тигрицу, которая изначально имеет мысль кого-то убить. Она стала создавать нам с братом проблемы, стала намеренно бросаться на других животных, ей было все равно, на кого – на львов или на тигров. И когда мы убедились в том, что эта мысль у нее закрепилась, брат мне сказал: «Что-то случится». И мы ее отдали.

Потому что тут мы стояли перед выбором. Либо ее надо будет ломать физически в прямом смысле этого слова, дубасить так, чтоб она боялась одного нашего взгляда в ее сторону. Это было бы крайним проявлением жестокости. Либо придется ее покалечить – и постоянно быть готовым физически запугать, именно физически, потому что морально ты зверя не запугаешь. Он сам кого хочешь запугает. Но так как эти методы дрессуры для нас неприемлемы, я не видел в этом смысла. Мы решили отдать ее в Липецкий зоопарк.

В братьях всегда видно вожаков. На манеже с тиграми и львами они не «хозяева», не надсмотрщики, не укротители, которые выходят в клетку сражаться с хищниками и давить физически. Прежде всего они – вожаки этой стаи. Лидеры, которые знают психологию хищников и показывают, что человек может общаться с такими животными вот так – на расстоянии укуса и удара лапой.

Это видно на репетициях, на выступлениях и даже во время простого разговора один на один. Они часто говорят, что каждый тигр или лев из их группы для них прежде всего партнер. Они ругаются на провокатора Джастина, переживают за трусливого Оззи, с теплом рассказывают об очень контактном Рики. А к тигрицам относятся особенно. Пожимают плечами, когда речь заходит о Жанне, сестре Бритни. Ну что поделать, она – такая, какая есть! Зато неожиданно для всех именно Жанна стала однажды звездой телевидения – снялась в рекламе мороженого. Причем на камеру вела себя спокойно и ласково. Хотя никогда не входила в список контактных животных. А тут получилось.

Анита и вовсе всеобщая любовь. На репетициях она старается лечь поближе к людям – ей так комфортнее, она прикрывает спину от неожиданного нападения. Трудолюбивая, спокойная, понимающая, если так в принципе можно сказать о тигрице. Эдгард на одном интервью даже мягко пошутил, что ищет себе именно такую женщину, как Анита. «Если бы нашел – женился бы», – с улыбкой сказал он тогда. Было в этом что-то по-особенному трогательное.

Однако при этом братья ни на секунду не забывают, что их партнеры по работе в клетке – настоящие машины для убийства. У каждого в пасти настоящие клыки, а на мощных тяжелых лапах – длинные и острые когти. В каждом из них природой заложен инстинкт убийцы. И тут все просто: либо ты покажешь, что морально сильнее и не стоит даже соваться в драку, либо однажды тебя просто разорвут. В прямом смысле этого слова.

Драгоценный опыт, о котором я говорил ранее, – пожалуй, самая важная часть циркового искусства. Если бы каждое новое поколение переживало и испытывало все на себе, уровень смертности в цирках был бы невероятно высок. Для нас крайне важен опыт предыдущих поколений, то, что нам передают наши родители, учителя, другие артисты. Например, мой папа, Вальтер Запашный, первый дрессировщик хищных животных в нашей семье, так много раз был на грани жизни и смерти, что мне даже трудно такое представить. Он многое передавал нам с братом, постоянно учил нас, описывал различные ситуации – делился опытом.

Например, один из самых важных уроков, которые он нам преподал, заключается в том, что животному нельзя делать больно. В детском возрасте я этого не понимал: ведь если животное на меня кидается, я должен ударить его как можно сильнее.

Это в корне неверно.

Одержимые «зеленые», которые пытаются очернить цирк и заставить всех поверить, что дрессура – это обязательно насилие, не понимают одной простой вещи. Физически невозможно справиться со взрослым тигром – это хищник с целым арсеналом оружия. Если ты по глупости ударишь его, он мгновенно отреагирует, бросится на тебя и убьет, потому что он сильнее и он знает, как это делать, – в нем живет инстинкт убийства. Тебе крышка. Физическое воздействие на животных имеет ускользающе малое значение.

Дрессура – это прежде всего психология. Однако некоторые люди с пеной у рта доказывают, что дрессура – это значит бить животное палкой, ведь чем чаще и сильнее ты бьешь, тем больше животное тебя слушает. Это абсолютная чушь – мы, дрессировщики, строим свое общение с животными на абсолютно другом фундаменте. И один из кирпичиков в нем – правило, гласящее, что ты можешь ударить животное только в порядке защиты.

Передав мне эту частичку драгоценного опыта, папа предостерег меня от дальнейших глупостей. Если бы я этого не знал и не послушал его, в какой-то момент в схватке с хищником ударил бы его так, что сделал бы ситуацию опаснее во много раз. Зверя необходимо остановить психологически – нужно переключить его с мысли об охоте и убийстве, охладить его пыл и дать понять, что он не должен так делать. Это не дикая природа, мы не угрожаем его здоровью и безопасности, его территории и авторитету, ему не нужно добывать себе мясо самостоятельно. А значит, в нападении нет смысла. Дрессировщик не должен давить физически – если бы он выходил в манеж с копьями, саблями и электрошоком, это была бы не дрессура, а охота.

Мы плотно и постоянно общаемся с коллегами. Простой пример – я выложил в социальной сети ролик со случаем на манеже, когда нам пришлось разнимать драку тигра и льва прямо во время выступления. Мне сразу же стали звонить другие артисты-дрессировщики, расспрашивать об этой ситуации подробнее и делиться собственным опытом. Например, позвонил Мартин Лейси-младший, который работает с хищниками в Германии, и поведал об опасных случаях, произошедших с ним. Он нам тоже передал свой опыт – рассказал, во что может вылиться та или иная ситуация, как лучше не делать. Это абсолютно естественная реакция в нашем сообществе – мы поступаем так постоянно, получается коллективное накопление опыта (кстати, это очень важно и в обычной жизни). Например, мы с друзьями увлеклись флайбордом. Пообщались с ребятами, которые занимаются этим дольше нас, и выяснили, что те тоже учились методом проб и ошибок, а потом, когда стали вращаться в кругах специалистов, стали так же делиться опытом и перенимать уроки коллег. Когда я в какой-то момент учился делать сальто-мортале на флайборде, первым делом заработал серьезный синяк – мне в лицо прилетела водяная труба. Так я на себе в очередной раз убедился в важности опыта. Если бы не тот случай, у меня могли бы быть проблемы в дальнейшем – я бы не остановился на одном сальто-мортале, стал бы усложнять трюки и мог бы получить гораздо более серьезную травму. Здесь же я в самом начале увидел свой просчет и цену ошибки, буквально набил шишку – и получил тот самый драгоценный опыт.

Это важно для любой опасной профессии и любого опасного занятия: лучше в самом начале осознать границы допустимого. Как с детьми: мы следим, чтобы ребенок не выпал из окна, но понимаем, что иной раз ему полезно упасть побольнее и все понять самому. Учиться на чужом опыте – полезно, но не так «доходчиво».

Однако в нашем деле большую роль играет случайность. У цирковых артистов постоянно происходят всякие эксцессы, которые тоже дают полезный опыт. Например, однажды мы отрабатывали трюк, когда тигрица прыгает с одного колеса на другое, пока я раскачиваюсь между ними на проволоке. И вот тигрица в последний момент спасовала, не долетела до колеса и приземлилась прямо на меня. Мне безумно повезло, что она больше «перелетела», чем «недолетела» – приземлись она на меня передней частью тела, однозначно порвала бы передними лапами, просто желая поскорее слезть. Нельзя забывать и о том, что тогда ее голова оказалась бы слишком близко – ей могла бы прийти мысль вцепиться в меня зубами, и она бы вцепилась. А так она просто спрыгивала с меня, чтобы убежать, и всего лишь задела меня задней лапой – остался шрам на бедре.

Эта ситуация сама по себе – во многом наша с братом ошибка. Когда мы репетировали этот трюк, я видел, что тигрица часто сбивается и не прыгает как нужно, но брат настаивал. Он фактически взял меня «на слабо», и мы сделали этот нестабильный трюк. Затем в подобных случаях, когда что-то шло не так, но мы выходили победителями – я просто смотрел на него, без слов напоминая об этой ситуации с тигрицей, и он понимал, что был не прав.

Так было много раз: весь массив нашего опыта складывается из безобидных в той или иной степени ситуаций, зачастую произошедших случайно и позволяющих нам многое понять. Другой пример: у меня есть видео, где я, готовясь к прыжку верхом на льве, упал с него вперед. Я всю жизнь боялся такого падения, потому что оно с большой долей вероятности могло бы закончиться моей смертью, – и вот за всю жизнь я лишь раз упал вперед, к счастью, успев удачно спрыгнуть.

Если вы теперь спросите меня, как исполнять трюк «Прыжок верхом на льве», я в первую очередь расскажу вам обо всех ситуациях, которые происходили со мной и с моим папой, который все же делал этот прыжок со страховкой. Это десятки ситуаций из разряда «Что будет, если…», но они гораздо важнее, чем техническая сторона трюка. Технически исполнить его нетрудно – ему можно довольно быстро обучить другого исполнителя, но без необходимого опыта он погибнет на пятом или десятом прыжке.

Это можно сравнить с техникой безопасности на производстве. Когда на завод приходит новый сотрудник, ему проводят инструктаж, говорят, что можно и что нельзя делать на рабочем месте. Технически – он готов к работе, но инструктаж лучше дополнить советами мастеров и уж точно делать его под надзором с их стороны. Ведь у них есть опыт – они пережили множество ситуаций на этом производстве и могут рассказать новичку, что будет в том или ином случае. Человек ведь не машина, чтобы делать все автоматически и всегда одинаково, наступает момент, когда работник думает, что определенную операцию лучше провести другим образом.

Способ не запрещен техникой безопасности, соответствует всем правилам, но старожилы расскажут, что делать этого не стоит – один уже пытался и в результате остался без пальца. Именно этим и важны советы других.

Практически каждый месяц случается что-то, что очень серьезно учит нас жизни, дает бесценный опыт. Множество ситуаций – и далеко не только с животными – можно вспомнить.

Однако даже среди них есть особые. Наверное, я буду до конца своей жизни нести этот груз, хотя, когда случилось то, что случилось, я не осознавал, что делаю что-то неправильно. В сентябре 2017 года на нашем Цирковом Фестивале «Идол» выступали акробаты с подкидными досками из Северной Кореи и показывали рекордный трюк – шесть сальто-мортале в воздухе. Поищите видео в интернете – запись с представления выложена. За год до этого приезжала монгольская труппа и не смогла сделать то же самое.

И вот акробат по имени О Юн Хек, выполняя трюк, перекрутил и «пришел» на спину (трюк был выполнен не чисто, но выполнен). Я как профессиональный артист и ведущий этого шоу начал радоваться: «Есть рекорд!» Вдруг кореец поднялся и стал показывать, что будет повторять. И здесь я повел себя недопустимо и сказал: «Дамы и господа, наш северокорейский самоубийца хочет повторить трюк».

Оказалось, что эта нелепая шутка стала пророческой. Он встал на доску, полетел и после пяти сальто-мортале, видимо, потерял сознание или просто потерялся в пространстве на мгновение. И вот он приземляется на голову и ломает себе шею. Я, конечно, навещал его потом в реанимации, но он прожил после этого всего несколько дней. Получилось, что я хотел пошутить, «прибавить цены» этому артисту и его трюку, а в итоге нелепая фраза стала трагичной реальностью. А теперь мне попросту не перед кем извиняться.

Я понимаю, что даже в состоянии ажиотажа в цирке некоторые вещи просто недопустимы. Наверное, именно поэтому мы из определенного суеверия не говорим слово «последний». Хотя я не верю в приметы – в какой-то момент я просто решил для себя, что не обращаю на них внимания. И теперь могу говорить про себя слово «последний» хоть каждый день, не придать никакого значения черной кошке, перебежавшей мне дорогу перед выходом на манеж. Но я понимаю, что люди вокруг в это верят, и предельно важно соблюдать эти правила, потому что с такой опасной работой важна каждая мелочь.

Говоря о грузе, я, конечно, думаю и о том случае, который мне до сих пор припоминает брат. Когда во время репетиции тигрица, прыгнув с одного колеса на другое, не долетела и приземлилась прямо на Аскольда, отчасти был виноват я. Однако здесь нужно принимать во внимание много факторов: трюк нужно отрепетировать и, в конечном счете, все равно выпустить; при этом важно по-мнить, что животные в работе ведут себя все равно чуть иначе, нежели на репетициях. И здесь я увидел стабильность в трюке и решил, что в данном случае нас держит на месте нерешительность брата.

Случается, что я выпускаю трюк в работу, даже не предупреждая его, – стоим перед выходом на манеж, а я говорю: «Сегодня берем Дэвида». Брат понимает, что Дэвид не делал раньше этот трюк во время шоу, но, видя в моем взгляде решительность и уверенность, соглашается. Аскольд склонен к тому, чтобы репетировать до бесконечности, добиваясь невозможной в работе с животными сверхстабильности, – порой кажется, что уже скоро льва на пенсию провожать, а трюк еще не выпущен.

И в том случае с тигрицей обстоятельства так сложились: и я, наверное, перегнул палку и настоял, но, с другой стороны, и тигрица ошиблась, не долетела. Хотя, если бы мне задали вопрос о возможности повторения того трюка в тот день, я бы ответил положительно. Повторил бы, потому что тогда посчитал, что мы готовы.

В нашем деле нет и не может быть мелочей. Выходя в манеж, мы понимаем, что по кругу лежат огромные, сильные, серьезные животные. У нас их много, и работаем мы в достаточно близком контакте. Прибавьте к этому тот факт, что из-за формы манежа кто-то из хищников периодически оказывается у дрессировщика за спиной, пропадает из зоны видимости. И здесь уже включается фактор доверия – я доверяю брату и доверяю нашим ассистентам, которые следят за ситуацией и в случае опасности крикнут «спина!» или окатят агрессора водой.

Хищник может резко отреагировать на любую деталь, на любое маленькое изменение. Так, одну нашу коллегу из Чехословакии, которая работала еще в Советском Союзе, загрызли тигры, когда она вышла работать просто в другом, новом костюме. Я этот урок запомнил, с самого детства слышал, что животных надо приучать к твоему внешнему виду. Ведь что такое новый костюм? Это другая форма, другой цвет, другие элементы – животные могут не узнать дрессировщика или агрессивно отреагировать на какую-то деталь костюма, на цвет. Я помню, папа каждый раз, когда ему шили новый костюм, много раз надевал и снимал его при животных. Те сидели в своих вольерах и смотрели, а он наблюдал за их реакцией. И папа убирал те вещи, которые могли вызвать у них интерес, например, плащи и различные торчащие элементы. Если он видел странную реакцию животных, сразу избавлялся от таких деталей. На первую репетицию он никогда не надевал костюм, просто накидывал – для того, чтобы, если кто-то побежит, он мог сразу его скинуть и остаться в том, к чему хищники привыкли.

У меня была похожая история. В 1998 году на премьере сказки «Золушка» в Екатеринбурге я надел новый костюм, и один из тигров, которые работали с нашим отцом, меня в нем не узнал. Пошел на меня с абсолютно другим взглядом, готовый броситься и порвать. Пришлось его осадить – я закричал на него, ударил палкой по морде, и тогда он опомнился.

История о чужом опыте – ключевая в нашем деле. Есть пример Ричарда Чипперфильда. Это был очень молодой красивый дрессировщик из известной английской династии, старше меня лет на пять – был, потому что он уже не работает больше пятнадцати лет. Почему? Однажды в него вцепился тигр и прокусил ему череп. Чипперфильду после этого удалили часть мозга, и он остался инвалидом. Я его каждый год видел в Монте-Карло, он только долгое время спустя начал снова ходить, очень долго был прикован к инвалидному креслу, с трудом говорил. Я уже лет десять за ним наблюдаю, сейчас он, к счастью, понемногу восстанавливается, но все равно на прежний уровень уже никогда не выйдет.

Есть видеозаписи, где три льва рвали Вадима Канбегова, нашего коллегу. В нем сто двадцать с лишним килограммов, здоровый мужик, бывший пауэрлифтер. Но когда я разговаривал с Вадимом, он мне сказал: «Эдгард, они меня какое-то время даже на землю не ставили, просто рвали в воздухе, тянули во все стороны кто за что». Ему тоже спасли жизнь. Был страшный случай на Украине, лет двадцать назад. В Одессе девочка репетировала с тигром на поводке, и тот порвал ей шею, попал по артерии. Она умерла от потери крови, не дождалась скорой.

Это жуткие истории, но нам, дрессировщикам, они всегда интересны в плане того, как это произошло. Я всегда смотрю такие видеоматериалы. Например, как Артура Багдасарова тигр рвал три секунды, не больше, а у него оказалось больше ста рваных ран. И у меня это не вызывает отторжения. Если я вижу какую-то аварию, я могу начать смотреть на это с опаской, с осторожностью. А тут, наоборот, всматриваюсь в детали, много раз пересматриваю видео, чтобы проанализировать произошедшее, чтобы понять, какие действия, правильные или неправильные, предприняли сами дрессировщики или их ассистенты. Потому что для меня это познавательный материал. Он, конечно, не доставляет мне никакого удовольствия, но то, что я очень внимательно изучаю такие истории, это абсолютно правильно.

Если у меня есть возможность поговорить с участниками таких эпизодов, и люди идут на контакт, то я обязательно расспрашиваю их. Вот и у Артура Багдасарова я спросил: «Какая мысль тебя посетила, когда ты понял, что на тебе сидит тигр?» А он ведь прямо сверху насел, практически обнял. Артур ответил: «Эдгард, честно тебе скажу, одно слово, и то матерное. Я понял, что всё, я закончился. Потому что он уже грыз мою голову, и ему достаточно было только за шею перехватить». Артуру повезло, что тигр его не перехватил. Он вцепился в череп и застрял там. Думаю, практически у всех такая мысль бывает: «Вот и всё. Конец (но только матом!)».

Есть у нас друг, египетский дрессировщик Хамада Кута. Его однажды порвал лев. Я при встрече спросил его, что произошло. Он рассказал, что это далеко не первое нападение было, а третье или четвертое. Многие дрессировщики после нападения отдают своих животных – чаще всего в зоопарки. А вот Хамада относится к этому по-другому: если бы на него напали, и он сдал бы животное, то считал бы себя слабаком. Он – смелый, безбашенный дрессировщик, может, даже и безумный. Но вот такое отношение к происходящему он выработал в себе. И он доказывает сам себе, что может с этим животным работать. Потому что зрителю-то все равно: Хамада Кута мог бы завтра про любого другого льва говорить, что это тот самый, который на него напал. Обыграть ситуацию. Но он не из таких. Он реально и дальше работал с тем львом. И понимал, что в любом нападении есть вина самого дрессировщика. Это понимаем мы все.

Я вращаюсь в кругу дрессировщиков высочайшего уровня. И вижу для себя какие-то отличия: ага, он вот так делает, а я бы сделал немного по-другому. Может, он делает лучше, а может, я. Но если никто ничего не спрашивает, то никто никому ничего и не навязывает. Нет мыслей: «Вот я сейчас вам всем тут расскажу, слушайте меня внимательно. И будете слушать, потому что я – Запашный!» Во-первых, нет такой нужды, во-вторых, нет и желания. А сейчас, начиная с 2000 года, наше поколение дрессировщиков хорошо общается друг с другом, куда лучше, чем дрессировщики в Советском Союзе. Мне кажется, это связано с тем, что тогда все были звезды, и всегда степень солидности выпячивалась вперед, мол, смотрите, я народный артист, обладатель такой-то фамилии, а вы – никто; и все очень ревниво друг о друге отзывались. Я не могу сказать, что наш папа, например, дружил с кем-то из дрессировщиков. Очень редко хвалил коллег. Точно так же и к отцу относились. Я в принципе не помню такого, чтобы «собрались, пошли, поели, как настоящие коллеги и боевые товарищи».

А сейчас наше поколение – Карина и Артур Багдасаровы, Виталий Смолянец, Владислав Гончаров, Наталья Губанова и Андрей Широкалов, Людмила Суркова, Сергей Нестеров – все великолепно между собой общаются. За кулисы к коллеге мы идем все вместе, посидим, поговорим, чай попьем. Все очень хорошо друг к другу относятся, и я рад этому братству, которое сейчас возникло. Нет такой ревности к коллегам. Потому что все, как мне кажется, уже осознали: нет смысла друг перед другом выпендриваться, все видно на манеже. А самая главная «лакмусовая бумажка» – это зритель: на тебя либо ходят, либо нет.

Я много разговариваю с коллегами и, конечно, начинаю анализировать опасные ситуации, окидываю их взглядом. Вадим Канбегов, например, сдал троих львов после того случая. Багдасаровы не сдали сначала, но потом просто не смогли продолжить. Попытались работать дальше с Цезарем, но не смогли. Наш папа, после того как в 1961 году Багира рвала его на премьере, не сдал ее. Сабрину, которая ударила Аскольда по лицу, мы тоже не сдали, продолжили работать с ней. Все очень индивидуально.

После успешной атаки у животного в голове щелкает тумблер. Меняется отношение. Оно понимает: «Ага, оказывается, можно и так сделать». У человека – то же самое, в первый раз боишься ударить другого человека. Потому что и в ответ может прилететь, и наказать за это могут. И вообще не знаешь, достигнешь ли ты цели, потому что сама попытка тоже будет засчитана, и ты получишь по шее только за нее. Человек тоже сомневается часто в необходимости каких-то кардинальных действий. Надо или не надо ввязаться сейчас в тот или иной конфликт, скандал – особенно, когда это происходит в первый раз в твоей жизни? В ситуации с хищниками то же самое.

Мы снимали сериал «Маргарита Назарова», и меня попросили сняться в небольшой роли, нужно было сыграть оператора на передаче, в которую привели тигра. По сюжету, который был основан на реальных событиях, Назарова привела в эфир своего любимого тигра Пурша, и на съемках произошел технический сбой: вспышка или какой-то хлопок. Это испугало тигра, и он, естественно, побежал. Началась паника. В результате приехал Константин Константиновский, успокоил Пурша, никто даже не пострадал.

На съемках сериала мне нужно было сначала просто стоять за камерой в студии, потом начать убегать от тигра (а тот бежал за мной), а потом показали бы эпизод, в котором я сидел на высоте, а внизу – тигр. И в этот момент подходил Константиновский и говорил: «Всё, слезай».

Вроде обо всем договорились, поняли, как это делать. А тигрица была не наша – ее звали Шакира, она работала с Аликом и Анастасией Смирновыми. И вроде ручная тигрица, спокойная, контактная. Но, как потом выяснилось, меня не предупредили о том, что она уже предпринимала попытки нападать на людей. Я об этом не знал. Думал, всё в порядке – с Шакирой достаточно часто пересекались на разных проектах, она вела себя как ручная, принимала участие в многочисленных съемках, чужие люди и мясом изо рта ее кормили, а она себя достаточно спокойно вела.

И вот я встал поодаль от нее, чтобы обеспечить себе фору – все же у тигра другая скорость бега. Нужно было отыграть испуг и побежать. И мы договорились с ассистентом и с дрессировщицей, что в момент, когда я забегу за поворот и пропаду из поля видимости камеры, остановлюсь там. А Шакиру, когда она будет заворачивать, уже на ходу перехватят ее хозяева.

Все пошло не по плану. Она слишком резко стартовала, и они такого не ожидали, и я оказался к этому не готов. Не думал, что тигрица в принципе может так отреагировать, и побежал. Видимо, Шакира действовала чисто инстинктивно: увидела, что человек убегает, значит, надо догонять. Я добежал до точки, где и должен был оказаться, обернулся и увидел, что на меня на полном ходу летит тигрица; а Шакира уже не просто бежала, она – прыгала.

Я подался назад, насколько успел. Она свалила меня с ног и попыталась вцепиться в колено, впилась когтями в ноги и начала подтягивать к себе.

Мне повезло, что она не крупная тигрица, очень легкая. Я тогда отделался легкими травмами, Шакира успела только когти в меня вонзить. Плюс к тому сработало еще и то, что у меня хорошая реакция, и в принципе я к таким ситуациям готов. Очень хорошо вспомнил в тот момент, как отец всегда говорил: «Если тигрица или тигр уже вцепился в тебя, нужно хищника к себе прижимать, а не отталкивать». Когда тигр рвет, он может кусками отрывать мясо от человека. Если бы Шакира тогда получила возможность так действовать, точно оставила бы меня инвалидом – вырвала бы коленную чашечку, например. Однако до этого не дошло, потому что она пыталась вцепиться в меня зубами, а я схватил ее за бакенбарды и просто физически удержал, справился. Если бы это был крупный тигр, все бы закончилось совсем по-другому.

Подскочил дрессировщик, запрыгнул на нее сверху, схватил за ошейник, оттянул, и она сразу успокоилась. Из моего опыта, который я получал от своих коллег, я знаю, что ручные или почти ручные животные всегда себя так ведут. У них может проснуться чисто животный инстинкт, но так поступают не со зла. У них нет желания убить, нет целенаправленной агрессии, это чисто автоматическая реакция, рефлекс. И потом, когда они это сделают, выходят из этого состояния и сами не понимают, что произошло.

Так же было, например, с Роем из известного дуэта «Зигфрид и Рой» в Лас-Вегасе. Пятнадцать лет проработали с хищниками два дрессировщика, которые делали просто невероятные шоу, ими весь мир восхищался, и я был большим их поклонником. Но вот в 2003 году случилось непредвиденное. У них был трюк, когда тигр по имени Монтекоре вставал на задние лапы в рост человека, Рой подставлял ему руку, и тигр на нее опирался. В какой-то момент хищника просто переклинило: он схватил дрессировщика за шею в этом положении и волоком потащил за кулисы. Слава богу, Роя Хорна успели спасти, хотя он потерял много крови, пока его доставили в больницу.

После этого эпизода разговаривал с руководством компании. Мне сказали, что у них есть видеозапись, но ее хранят в секрете по просьбе самих же дрессировщиков. Так все глупо вышло: Монтекоре просто оттащил Роя за кулисы и там бросил. И после этого просто стоял и смотрел – сам не понял, что произошло и чего он хотел. В результате человек остался инвалидом, у него половина тела парализована.

Однако во всем этом есть удивительный момент: когда подобное с тобой происходит, ты начинаешь меньше бояться.

Во-первых, когда ты боишься чего-то, ты предполагаешь и выдумываешь. Боишься каких-то гипотетических вещей, которые могут с тобой случиться. Но когда они с тобой случаются, ты уже прекрасно понимаешь, что это такое, как действовать в такой ситуации, как она на самом деле выглядит. Появляется тот самый странный азарт. Начинаешь осознавать, что нападение хищника – это не какая-то фантастика, это реальность. Да, это зверь с огромной силой и скоростью, но тем не менее – ничего сверхъестественного. Это просто зверь, который на тебя напал, и нужно просто справиться с ним.

Конечно, есть критические ситуации, когда хищника замыкает и трудно даже его челюсти разжать. Однако люди склонны всё драматизировать, представляя, как этот тигр, словно в каком-нибудь фильме ужасов, начинает раздирать тело человека, как он отрывает куски в какой-то ужасающей агонии. Они так не делают. Это в драке между двумя сильными животными, когда они выясняют отношения друг с другом и защищают свою собственную жизнь, они могут вести себя так, находясь в состоянии гипертонуса, на повышенном уровне адреналина.

Если происходит такое нападение на человека, особенно если рядом есть другие люди, атака получается более точечная. Хищник очень прицельно тебя цепляет, и нужно просто заблокировать для него возможность сильно себя подрать и покалечить. Кажется, это очень страшно, а на деле – наоборот. После реальных нападений на меня я перестал их бояться, наоборот, начал переживать, как бы не потерять бдительность с такими мыслями, с этим азартом.

Тот случай на съемках «Маргариты Назаровой» – это, конечно, ЧП. Когда мне позвонили и сказали, что брата порвали, это было ужасно. Во-первых, потому что звонок был не от него и даже не от кого-то из своих. Позвонили журналисты. А меня в тот день как раз не было на съемочной площадке – снимали последние эпизоды сериала, я не был нужен и поехал по делам. И вот – случилось нападение.

Представьте себе, журналисты по телефону говорят: «Брата порвали». И тут же в голове возникает самая худшая картинка и единственная мысль: выживет или нет. Конечно, я бросился сам звонить Аскольду и тем, кто был с ним на площадке, – начал действовать, стал разбираться. Выяснил, что тигрица зацепила брату ноги. И все идет нормально – остается просто проконтролировать, чтобы не попала инфекция, чтобы хорошо зашили раны. Я ведь знаю, что брата такие вещи не сломают – не первый шрам на его теле! – поэтому в этом плане мне было спокойно. А дальше уже дело техники: как сделать так, чтобы он выздоровел поскорее, чем помочь… И параллельно с этим – работа над ошибками: почему получил такую травму, в чем его вина, в чем вина людей, которым он доверил свою жизнь.

В принципе, если говорить о Маргарите Назаровой, то я озвучу, пожалуй, не самую популярную мысль. На мой взгляд, дрессура хищников – абсолютно не женское дело. Девушке придется стать настоящей «железной леди», чтобы совладать с этими опасными ребятами. При этом я понимаю, что, если наши дочери захотят, я не смогу им запретить, но в любом случае рядом с ними должен будет присутствовать мужчина. Предположим, когда Стефании исполнится 18, мне будет 53 года, я буду в неплохой форме и смогу вывести изящную, красивую дочь в клетку, чтобы она сделала несколько женских трюков и украсила аттракцион. При наличии природной женственности дрессировать хищников попросту не получится, я в этом глубоко убежден. Хищники требуют к себе отношения вожака, серьезной силы духа, когда ты можешь психологически и энергетически задавить льва или тигра.

Женщины-дрессировщики – это, скорее, исключение из правил, к тому же рядом с ними всегда есть сильное мужское плечо. Например, замечательная дрессировщица Карина Багдасарова всегда находилась в клетке с мужчиной: сначала с отцом, теперь – с братом. Она знает, как это работает, тут совсем иная философия. Аналогичный пример – Маргарита Назарова, рядом с ней всегда был Константин Константиновский. Только они начали расходиться – и у Назаровой появились серьезные проблемы при общении с животными. Мужского плеча в клетке не было только у одной женщины – у Ирины Бугримовой, но все цирковые понимают, что это была женщина с мужским характером, сильная и волевая, и потому она могла справляться с хищниками одна.

Я ни разу не философ, но иногда начинаю рассуждать сам с собой о подобных вещах – ради интереса. И как-то раз понял, что я против гендерного равенства. Понятно, что права человека должны быть соблюдены во всем, что они должны быть равны для всех. Но когда женщины на полном серьезе начинают говорить, что они – такие же, как мужчины, именно такие же, что мы во всем одинаковы, просто разные половые признаки, – я начинаю рассуждать.

Например: а почему ни одна женщина не может наравне с мужчиной сыграть в шахматы и эти виды спорта существуют раздельно для женщин и для мужчин? То есть, если взять чемпиона мира по шахматам и чемпиона мира по шахматам среди женщин и свести их за одной доской – бесполезно, тут даже ловить нечего. И на протяжении всей человеческой истории не было такого соперничества между мужчиной и женщиной. (Женщины, пожалуйста, без обид.)

И такие примеры наталкивают нас на определенную мысль, которая вряд ли понравится женщинам. Я ни в коем случае не намекаю на то, что у нас с ними разные интеллектуальные способности – сам могу привести массу хороших примеров женщин-писателей, поэтесс, ученых. Однако опять же: ключевое слово – ученые. На протяжении долгих лет Нобелевские премии, награды за развитие науки, медицины в основном получают мужчины – их подавляющее большинство, больше 90 %. Это, пожалуй, говорит нам о том, что женщина все-таки ориентирована на иные ценности. То время, которое мужчина посвящает науке, женщина тратит на другое – она, прежде всего, остается женщиной. Есть семейные обязанности, есть обязанности по продолжению рода, и это все, конечно, этапы жизни, которые просто-напросто отвлекают. Может быть, причина в этом.

И еще: когда женщины начинают ругаться на своих мужчин, мол, вот ты домой не пришел, ты с мужиками в гараже был, – я задаю всегда очень простой вопрос: «Скажите, пожалуйста, милые мои дамы, а какой вид спорта вас объединяет?» Пускай мне хоть одна женщина назовет хоть один вид спорта, который бы объединял женщин в принципе. Для мужчин я могу привести несколько таких примеров: в футбол, например, играют многие – вот так просто, во дворах, на футбольных полях, еще где-то. Дальше – бокс. Те, кому надо выплеснуть свою энергию, идут бить друг друга, любительские бойцовские клубы организовывают. Еще есть хоккей – пусть даже просто в качестве обсуждения: мол, как вчера «Спартак» с «Ак Барсом» сыграл.

Правильно? Все это лежит на поверхности. А вы хоть раз видели, чтобы женщины собрались, пять-десять человек, – и обсуждали, как наша сборная по волейболу выступила? Пусть даже это женская сборная? Конечно, это тоже заставляет задуматься о том, что мы – разные.

Наши интересы порой различаются кардинальным образом. И я говорю даже не про отдельную страну или народность, а в целом, в планетарном масштабе – ведь действительно на всей планете нет ни одного вида спорта, который безоговорочно нравился бы всем женщинам и за которым они бы следили. Футбол – это игра номер один. Дальше идет бокс, хоккей, баскетбол, другие виды спорта. Для нас это ясно. А у женщин такого нет, даже рейтинг невозможно выстроить: какой вид спорта у них на первом месте, какой на втором. Понятно, что кто-то болел за Плющенко, кто-то – за Ягудина, а кто-то за сборную, но пятьдесят тысяч женщин в «Лужниках» точно не собрать, чтобы они пришли болеть за сборную России.

Мы разные, и это прекрасно. Нам ведь неинтересны женские мероприятия: шоппинг и сплетни, например, а женщинам неинтересны наши посиделки в гараже и бег с мячом или с палкой в «Казаки-разбойники» во дворе. Опять же, в большинстве случаев видные политические деятели – тоже мужчины. Понятно, что была Маргарет Тэтчер, была Ангела Меркель, но это одна женщина на несколько сотен политиков-мужчин – скорее точечное историческое событие, нежели правило. Понятно, если у девушки есть политические амбиции, силы, харизма, то она может стать хорошим политиком. Но это редкое явление.

Значит, женщины другие, они занимаются чем-то другим, отвлекаются – и именно по этой причине у многих не получается, или просто цели мужские многие себе не ставят. Мужики все равно любят прийти домой порассуждать, действия президента обсудить, особенно президента другой страны. А наши красавицы обсуждают, какого цвета у него галстук и что у него сегодня с прической. Совершенно разные вещи: нам важно, что он сказал, а им важно, как он выглядел в это время. То же самое, что с футболистами – болеют за тех, кто красивее, не тех, кто голы забивает красивые. А из Роналду и Месси выбирают Роналду, потому что он более статный, импозантный. Вот и всё.

В работе с животными это сразу видно – они чувствуют разницу между людьми, в том числе между мужчиной и женщиной. Просто так устроена природа: животные очень быстро понимают, каков ты на самом деле. Возьмем, например, обезьян. Вы знаете, кто меньше всего пользуется у них уважением? Люди, которые за ними ухаживают, ассистенты дрессировщика, которые убирают за ними, кормят их, но при этом не имеют права давать животному указания. Достается, конечно, порой серьезно: обезьяны могут кидаться в ассистентов предметами, кусать их, хватать, демонстрировать полное и принципиальное неповиновение. При этом их не заботят габариты: они могут это делать и с физически сильным человеком! Очень простая логика: «Ты не можешь мне ничего сделать, значит, ты никто!» При этом совсем другая реакция на появление дрессировщика, который может быть меньше ассистента в два раза: тут обезьяны понимают, что это крутой человек, он сильнее и главнее.

С приматами в принципе особый разговор. Меня, например, очень сильно порвала обезьяна – еще в Китае, в 1994 или 1995 году. Буквально впилась клыками в ноги, когда я зашел в вольер убраться. При этом это был свинохвостый макак, а у них клыки острые сзади – у тигров и у собак, например, конусообразные, а у этих конус с заточкой сзади.

У нас был самец по кличке Парис, любимая моя обезьяна, до сих пор даже скучаю по нему, и он никогда не проявлял агрессию по отношению ко мне, я для него всегда был в авторитете, а до меня он уже сильно порвал парня, нашего служащего. Буквально провел клыками по икре – стоило немного отвести кожу в стороны, и было видно кость. Мы зашивали рану, серьезный шрам остался – ровно половину икры он так вскрыл. И тут я зашел в вольер к этой обезьяне, начал водой убирать всю грязь, которую он там развел, и вдруг он подошел ко мне, начал дурачиться по-своему: за ногу меня взял, попытался обнять, а я его ногой откинул. Не ударил, а именно откинул, он на ноге держался.

И вдруг этот Парис, обезьяна весом 21 кг, так на меня прыгнул, что я понял: сейчас меня будут рвать. Он схватился зубами за ногу, потом – за вторую. И я начал с ним драться, прямо в небольшом вольере, 3×3 метра. Понял, что не убегу, – в вольере небольшая дверца, как в зоопарках, нужно пригнуться, чтобы в нее пройти. Подумал: вот нагнусь, а он мне в горло вцепится. Парис бегает вокруг меня, прыгает, неистовствует, прямо как в фильмах ужасов. Оставил на мне порезов двадцать – «боевые шрамы». Проткнул обе икры, загнал клык прямо в мышцу. И вот это был единственный раз в жизни, когда я убегал от обезьяны. Убежал, весь порванный, в крови, стою за кулисами. Слава богу, брат услышал крик, прибежал ко мне. Меня отвезли к врачу, зашили. А с Парисом я еще лет десять отработал потом.

Тогда я не был готов к такому развитию событий. Понял, что в дальнейшем не нужно будет оставаться с ним один на один: чтобы Парис видел, что у меня есть еще соратники. Осознал, что атака может повториться, и лучше быть готовым ко всему, не доверять ему полностью. До этого инцидента я мог Париса на шею себе посадить, ходил с ним в обнимку, мы с ним ради шутки даже в ночной клуб могли съездить. А здесь я понял, что, если он мне в шею вцепится, меня уже никто не спасет.

Когда мы рассуждаем о животных, я всегда говорю, что они гораздо честнее. Даже если они совершают поступки, которые нам кажутся подлыми, то и они – искренние, потому что просто так надо – и всё. И таких случаев было много.

Философы жизни

Для меня очень важно жить сегодня и сейчас, не выключаться из происходящего. Порой не хватает актуальных вопросов со стороны журналистов в этом плане. Хотя, с другой стороны, по многим важным событиям многие публичные лица с многомиллионными аудиториями не дают комментариев, просто отмалчиваются. Например, в августе 2018 года Лайма Вайкуле заявила, что ни за какие деньги не поедет в Крым. Отреагировали на это заявление по большому счету только Олег Газманов, Иосиф Пригожин и я, а весь цех молчит – не хотят ссориться, создавать себе ненужные проблемы. «Как бы чего не вышло» – прямо как у Салтыкова-Щедрина. Мне от этого становится грустно. Однако я привык к решительным действиям – и, понимая, что вряд ли мне зададут этот вопрос, сам опубликовал запись со своим мнением в Instagram[1]. Потому что мне есть что сказать, для меня это важно, и благодаря интернету я распространил свое мнение.

Могу сказать, что я в 90 % случаев открыто высказываю все, что думаю, не скрываю своих мыслей и намерений. Оставшиеся ситуации – те, в которых я понимаю, что так поступать не стоит, потому что я как директор Большого Московского цирка ответственен за целое предприятие, за десятки людей и животных. Получается, что, вызвав огонь на себя, я могу причинить неприятности им. Поэтому случается, пусть и редко, что, посоветовавшись с братом, я сдерживаю и одергиваю сам себя. Также бывает, что не хочется создавать себе скандальную славу – разражаясь комментариями по каждому поводу, вы можете стать «в каждой бочке затычкой» и откровенным скандалистом.

Таких людей автоматически перестают слушать, потому что у них имидж уже такой: этот скажет что угодно о чем угодно, просто потому что хочет попиариться. Например, кто сейчас всерьез цитирует Садальского, хотя он дает десятки комментариев по любому поводу?

Пожалуй, это тоже родом из детства – я привык говорить напрямую. Однако до определенного момента не был ни говорливым, ни достаточно решительным. Во многих случаях мне не хватало смелости начать, сделать первый шаг – много времени уходило на самоуговоры, лишние мысли. Так было, например, с первым поцелуем – помню, как стою, считаю про себя «10, 9, 8, 7…», вот-вот, сейчас это случится, – а потом понимаю, что девушка уже ушла! Когда мне было лет двадцать, я всерьез задумался о том, что эта медлительность – мой серьезный минус, моя слабость, и стал бороться с ней.

По прошествии лет могу сказать, что мне удалось натренировать в себе это качество: быстро принимать решения, оперативно реагировать, порой не вдаваясь в лишние детали. Недавно услышал, как брат признался в одном интервью, что считает моим достоинством умение быстро принимать решения и предпринимать решительные действия. Хотя он нечасто по-настоящему хвалит меня в СМИ. При этом, если я делаю шаг, я иду до конца.

Для себя я определяю это так: главное в любом вопросе – послевкусие и побочные эффекты. Перед тем как действовать, быстро подумай: какие будут побочные эффекты и какое останется послевкусие. Если ты готов жить дальше с этим, действуй! Я живу так.

Бывает, что проигрываю в голове гипотетические ситуации – тренирую мозг, готовлю его к тому, чтобы быстро принимать решения. Случается, ставлю себя на место других людей – например, Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина – и понимаю, что в определенных случаях принял бы другие решения, более радикальные, хотя пост и обязывает к сдержанности.

При этом подобные размышления были и насчет личной жизни – будь у меня возможность сохраниться и вернуться к определенному моменту в прошлом (кнопка «Escape»), я бы использовал ее несколько раз для того, чтобы посмотреть, с кем из женщин я был бы по-настоящему счастлив. Я человек неженатый, и мне бывает очень интересно: вдруг я упустил свое счастье. Меня порой одолевало такое детское любопытство, смотрел на чужую женщину, чью-то жену и размышлял: а вдруг с ней я был бы счастлив?! Красивая, неглупая, трудолюбивая, интересная. Была бы та самая заветная кнопка – попробовал бы, интересно же!

Анализ и моделирование различных ситуаций – обязательный элемент работы специалистов опасных профессий. Как дрессировщик я постоянно этим занимаюсь: проигрываю в голове гипотетические ситуации, конструирую возможные варианты развития событий. Например, сейчас у меня растет сын, и, хотя он еще совсем маленький, я уже начинаю думать: как он будет заходить в клетку, какие трюки будет делать.

Конечно, он не должен целиком копировать папу и дядю, поэтому я вспоминаю, например, как папа рассказывал о трюке, в котором артист разбегался и, оттолкнувшись от трамплина, прыгал через пять-шесть лежащих на манеже хищников, исполняя сальто-мортале. И я начинаю анализировать: какова вероятность того, что дрессировщик не пострадает? Такая вероятность крайне мала, потому что в полете ситуация становится неконтролируемой – лежащий под тобой тигр может выкинуть лапу и намеренно сбить тебя или, наоборот, неосознанно отпрыгнуть и задеть тебя, а приземление в кучу хищников – практически верная смерть! Нужно оценить, стоит ли овчинка выделки, оценит ли зритель такой трюк и не будет ли риск напрасным – о подобных вещах я задумываюсь сильно заранее.

Или вот еще пример. Август 2018 года, финальное представление «ЭпиЦЕНТР мира» перед отпуском – я понимаю, что будет двухнедельный перерыв. Я делаю трюк: прыжок на скачущую лошадь с флагом России – и как раз за день до финального шоу неудачно приземляюсь, поскальзываюсь и понимаю, что чудом не порвал связки на ногах. Финальное шоу, ко мне подходят коллеги-артисты и уговаривают не делать трюк, потому что видно, что болевые ощущения сохраняются, я хромаю и, не дай бог, в этот раз порву связки, спрыгивая с лошади. Я начинаю анализировать и осознаю, что есть два возможных варианта: первый – разбегаюсь, прыгаю, все проходит отлично, ухожу в отпуск с хорошим настроением, потому что все сделал; и второй – падаю, рву связки и… раз уж есть две недели, лечу в Германию на операцию, успею восстановиться до выхода в манеж, по крайней мере, с костылей точно слезу. Если второй вариант, значит, придется менять билеты – не в Сочи с дочками, как планировал, а в Германию к докторам. Что поделать, такая работа! Иду на трюк.

Будучи дрессировщиком хищных животных, я понимаю, что в любой момент может произойти абсолютно непредвиденная ситуация. Во время одного из представлений получилось так, что белая тигрица Жанна буквально «продрифтовала» мне под ноги, а за мгновение до этого ассистент крикнул, что у меня за спиной с места без команды поднялся тигр Курт. Абсолютно непредвиденная ситуация – меня буквально зажимают два тигра, это невозможно отрепетировать и предвидеть.

Я вам скажу честно: живот я втянул до самого позвоночника, буквально превратился в вопросительный знак. И наступил один из этих моментов предельной концентрации: я понял, что первостепенная задача – увернуться, потому что лапы уже летят ко мне. И в такие моменты я понимаю, что уже опоздал, – если когтистые лапы уже летят в твоем направлении, значит, ситуация уже выходит из-под контроля и времени думать просто нет, нужно мгновенно реагировать.

Тогда я справился.

В последнее время модно стало ставить знак равенства между дрессурой и насилием. Я глубоко убежден в том, что это абсурд и провокация. Дрессура – это то же самое, что мы называем воспитанием в человеческом обществе. У нас, по сути, дрессированный мир: нас всю жизнь дрессируют, мы в какой-то момент дрессируем. Нас дрессируют (читай: воспитывают) родители, воспитатели, учителя, а потом – депутаты, министры и президент. Постоянно возникают ситуации, в которых мы учим подопечных: это хорошо, а это плохо. Нам говорят: плати налоги, не нарушай правила дорожного движения.

Однако дрессировать человека сложнее – у нас зачастую возникает вопрос: «Почему?» Если подчинение «социальному дрессировщику» изначально не держится на доверии, этот вопрос начинает звучать все чаще, порой даже в грубой форме, а иногда и выливается в митинги и демонстрации.

Дрессура (и воспитание, которое я приравниваю к дрессуре) строится на построении четких границ и правил. Главный принцип можно описать стишком: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: – Что такое хорошо и что такое плохо?»

И я стал все чаще замечать подобные моменты. Например, вижу, что во время финального комплимента многие люди стали потихоньку выходить из зала – очевидно, чтобы успеть в гардероб. Не люблю обобщать, но я понимаю, что девять из десяти таких зрителей поднялись с дешевых мест. Простая логика: если человек купил дешевые билеты, значит, скорее всего, жизнь такая – нет достатка; если нет достатка, значит, вероятно, он недоволен своей жизнью и состоит в группе «критиков», которые постоянно жалуются. Они жалуются, что получают мизерные зарплаты, пока олигархи жируют, однако у самих не хватает банальной культуры и воспитания посидеть еще две минуты, поблагодарить артистов. Ведь шоу тебе понравилось – ты же отсидел эти три часа и не ушел! Но на благодарность, на аплодисменты тебя не хватает. Максимум, на который ты способен, – это хлопать, уже шагая по лестнице к выходу. Просто потому, что не хочется стоять в очереди. Какой недостаток культуры! Повторюсь, не люблю обобщать, но здесь все же посоветую: начните менять мир именно с себя.

Конечно, бывают разные ситуации. Бывает, что ходишь на работу как на пытку, потому что ненавидишь ее, но нужно работать, ведь нужно себя обеспечивать. Жизнь так устроена: хочешь поесть – иди заработай, хочешь что-то купить – иди заработай. Если человек не нашел своего места и страдает на нелюбимой работе, он глубоко несчастен, это настоящее горе. Это необязательно его вина – порой сами обстоятельства против нас.

Поэтому я всегда испытываю искреннее удовольствие, когда вижу человека, занимающегося любимым делом. Заходишь в дендрарий и видишь, как счастливый человек копается в земле – весь в грязи, но с улыбкой до ушей. Как же не улыбаться – ему дали заниматься любимым делом, и он по-настоящему кайфует от этого.

Поэтому я очень благодарен своим родителем за эту цирковую «инфекцию». Я сейчас с огромным удовольствием захожу к хищникам и рискую жизнью, я с огромным удовольствием прыгаю на лошадь, даже понимая, что могу получить серьезную травму. Это настоящее счастье.

Когда ты любишь свое дело, ты постоянно стремишься к большему: ставишь себе цели и задачи, изучаешь огромные массивы информации, анализируешь, куда идти дальше и что еще подтянуть. Я очень люблю общаться с такими людьми, с мастерами своего дела – они ведь самые интересные собеседники, они могут тебе рассказать про галстуки-бабочки или кору дерева так, что просто с открытым ртом будешь слушать!

Во время подготовки к любому интервью мы привыкли продумывать список возможных вопросов. Этот список всегда зависит от целей конкретного интервью, от аудитории, для которой оно берется, или аудитории, с которой я непосредственно общаюсь. От этого зависит, в том числе, мое желание раскрыть ту или иную тему.

Если я общаюсь, например, с детьми, то, соответственно, разговариваю на просветительские темы – мне хочется донести им какую-то информацию. Если дети не очень хорошо знают, что такое цирк, я им рассказываю о нем. Если они не очень хорошо понимают, что такое дрессура, например, то мы говорим об этом. Если я вижу, что этим детям можно, в том числе, пользуясь случаем, заложить какую-то идею – например: «Дети, вы должны защищать тех, кто слабее», – то я делаю это. Потому что я понимаю, что говорю фактически с обществом будущего – теми, кто будет расти и вырастать в кого-то, и мне хочется заложить зерна патриотизма, любви к жизни, уважения к старшим, любви к животным. Хочется пообщаться с ними о том, о чем, на мой взгляд, в современном обществе нечасто говорят.

Студенты – это совсем иная аудитория. Они могут быть достаточно дерзкими, со своими сложившимися взглядами, иногда у них проявляется определенная агрессия относительно каких-то вещей и убеждений. Им кажется, что они уже хорошо знают, куда им нужно идти, знают, за что бороться – у них обострено чувство социальной справедливости. Соответственно, с ними складывается совсем другой разговор.

Далее, если это интервью для телевидения, других средств массовой информации – также необходимо учитывать специфику и аудиторию. Есть много вопросов, на которые я хотел бы ответить, много тем, на которые можно было бы порассуждать, но здесь главное – не начать распыляться, говоря обо всем и ни о чем.

Нужно четко разделять страх и панику. Паника – это клин, который может привести, например, к оцепенению. Страх мы испытываем постоянно – к примеру, человек переходит улицу, и вдруг у него перед носом проносится лихач на бешеной скорости. И этот страх, перехваченное дыхание от осознания того, что он чуть не погиб, заставляет его сделать выводы. В будущем он уже будет с большей осторожностью ступать на проезжую часть. Осторожность – это разумное поведение: не шагнуть с моста, не броситься под машину, не совершить опасную глупость. А значит, страх – это вполне естественная и разумная реакция.

Если это осознавать, то страх можно контролировать. Я придерживаюсь очень простого правила в своей жизни: если чего-то не знаешь, постарайся узнать. Когда ты узнаешь что-то новое, тебе становится легче, приходит смелость, и жить становится проще, потому что знание – это сила.