Читать онлайн Обсидиан и чёрный диорит. Книга первая. Дестан

Пролог

1997, лето

В Британии и поныне до 3000 человек в год исчезает бесследно

Коллеги говорили, что профессор Глен Смит ради новой исторической находки полезет хоть к чёрту на рога. Примерно оттуда учёный только что вернулся в бренный мир житейских будней.

Среди накопившейся прессы и неоплаченных счетов обнаружилось прелюбопытное послание:

«Уважаемый мистер Смит!

Моё имя Вам наверняка ничего не скажет. А вот мне довелось услышать о Вас немало лестных слов как о превосходном лингвисте и знатоке древних рукописей.

Я старый человек, и жизнь моя подходит к концу. Так получилось, что у меня нет родственников, а всех своих друзей я пережил. Подумав, я решил завещать своё небольшое имущество сиротским приютам. Но есть ещё кое-что, о чём нужно позаботиться.

В наследство мне досталось несколько старинных книг. К сожалению, я не так хорошо в них разбираюсь. Тексты богословские. Полагаю, что они относятся к XIV или XV веку и могут представлять интерес для специалистов.

Увы, старческая немощь не позволяет совершить небольшое путешествие, чтобы увидеться с Вами. Осмелюсь просить приехать по указанному ниже адресу в любой удобный день и час. Я всегда дома и буду рад встрече. Единственное условие, о котором вынужден упомянуть – не откладывайте визит надолго…

Хочу, чтобы Вы взглянули на книги и оценили их. Если они действительно имеют какую-то значимость для истории и науки вообще – с удовольствием передам все тома в Ваши надёжные руки. Деньги, понимаете, мне теперь ни к чему… В любом случае готов компенсировать беспокойство разумным вознаграждением.

И последнее. Мой характер, с ранней юности неврастеничный и очень ранимый, остался таким и сейчас. Может, это прозвучит нелепо, но не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из окружения столь блестящего учёного посмеялся над моим невежеством. Не сочтите за старческий маразм, но прошу как одолжения: пока не посмотрите книги, не рассказывайте об этом письме друзьям и знакомым. Меньше всего на пороге смерти мне хотелось бы оказаться объектом шуток. Надеюсь, Вы меня поймёте.

С уважением…»

Ниже шли имя, адрес с некоторыми пояснениями и сумма. Во всяком случае, указанная компенсация исключала мысль о том, что за помощью обращается сумасшедший. Необходимые дорожные расходы и обычный гонорар профессора за трёхчасовую консультацию – ни больше, ни меньше.

С утра в ближайший выходной небо над Лондоном внезапно прояснилось, создавая хороший настрой и предвкушение интересного приключения. Ближе к полудню Смит вышел на маленькой станции, потихоньку напевая бодрый мотивчик.

Здесь казалось, что низко над головой висит комками чрезвычайно густой черничный кисель. Варево простиралось во все стороны без каких-либо просветов, а у горизонта эффектно подсвечивалось переливчатыми сполохами.

Уходящий состав тревожно свистнул на повороте, отвлекая учёного от созерцания мрачной атмосферы оказавшегося неподалёку огромного кладбища. Поначалу создавалось впечатление, что кроме этого некрополя здесь больше ничего нет.

Впрочем, указания из письма были чёткими, так что профессор легко нашёл нужный дом: стоящий особняком, небольшой и довольно ветхий. Крыша строения давно требовала ремонта, стены нуждались в покраске.

– Не похоже, что здесь живёт миллионер! ― всё ещё весело заметил учёный, обращаясь, по-видимому, к хромому замухрышке-голубю, обречённо ковылявшему вокруг длинной лужи. Больше ни одной живой души поблизости не замечалось. Входная дверь на покосившемся крыльце оказалась приоткрытой, но заклиненной намертво. Пришлось бочком протискиваться в полутёмную прихожую, навеявшую мысль о склепе. Когда глаза привыкли к плохому освещению, профессор убедился, что отсюда выходят целых три помещения. Стучать наугад не хотелось, и он громко кашлянул.

– Кто? ― спросил хриплый старческий голос из-за ближайшей двери.

– Глен Смит, приехал по вашей просьбе посмотреть книги.

– Входите, профессор. Всё открыто. В нашем беспробудном захолустье давно перевелись воры и грабители…

Приглашённый эксперт вошёл в просторную, но душную комнату, где почти все стены были заставлены стеллажами с многочисленными книгами. В глубине, ближе к камину, стояли два кресла, изрядно потёртые. Напротив них – маленький столик и качалка, оккупированная дряхлым стариком. Его тщедушное тело накрывал толстый плед, живо напоминающий саван. Пыль на тусклом паркете красноречиво свидетельствовала, что тут давно не убирали.

– Присаживайтесь, мой друг, ― любезно предложил хозяин скрипучим голосом, указывая на одно из кресел. ― Счастлив, что вы приняли моё предложение. А я уже давно живу совсем один. Вот только раз в два дня приходит женщина готовить еду. Она должна, конечно, ещё и убирать, да последнее время что-то разленилась. Прошу извинить за… отсутствие комфорта и уюта, так сказать. Я, видите ли, очень боюсь сквозняков.

– Не переживайте, ― беспечным тоном ответил Смит. ― Я ведь сам непоседа по жизни и редко наслаждаюсь подолгу домашней обстановкой, привычен к спартанским условиям.

Его вначале несколько смутил вид кресла, но, к счастью, оно оказалось прочным. Теперь профессор пытался лучше разглядеть книговладельца. Несомненно, глубокие морщины и нездоровый желтоватый цвет лица старца совершенно не вязались с его живыми, подвижными и проницательными глазами.

– А мне смена обстановки уже противопоказана. Так наш местный доктор говорит, я иногда зову его. Но священника пока не приглашал, а ведь, наверное, пора, как вы считаете? ― Отшельник зашёлся визгливым и неприятным смехом. ― Поболтать хотя бы немного со свежим человеком – та роскошь, что постепенно становится недоступной дряхлым и дышащим на ладан. Но я понимаю, что вам совершенно неинтересна моя жизнь, время ведь дорого.

– Должен возразить, что болтовню с вами я не рассматриваю как тягостную обязанность, продиктованную элементарной вежливостью. Иногда очень важно, прежде чем осмотреть находки, составить представление о владельце.

– Вы так думаете?

Профессор немного растерялся. Книги, окружающие его, говорили о многом. Он понимал их тайный язык. Здесь грандиозная подборка, и раритеты органично дополнены самыми свежими новинками. Если чутьё не обманывает, хозяин должен быть неординарной личностью. Зачем же тогда он живёт в таких неприглядных условиях?

Глен вдруг ощутил, что явное бесценное великолепие старинных изданий отнюдь не вызывает восторг. Тут какая-то фальшь, несуразица. Отдельные тома стоят много дороже запущенного дома. Какие именно собирался показать автор письма? А остальным что – суждено сгинуть и истлеть?

– У вас огромное количество книг, причём даже на расстоянии я разглядел немало редких экземпляров. Зачем всё это? Для коллекции? Или вы действительно их читаете?

– Это? ― Старик обвёл взглядом стеллажи. ― Не сомневайтесь, я всё прочёл от корки до корки. И многое другое ― тоже. Чтение вообще ― моя жизнь. Точнее, оно помогает мне проживать всё новые и новые жизни.

– Замечательно сказано! ― воодушевился Смит. ― Я ощущаю то же самое, когда удаётся с помощью найденных рукописей проникнуть в тайны давно ушедших времён…

Он говорил минут пять, искренне рассказывая о своей любви к исследованиям. Хозяин посматривал со скрытой усмешкой, хотя внимательно слушал и иногда поддакивал.

– Вернёмся к цели вашего визита. Но прежде, чем мы приступим… Надеюсь, вы не проигнорировали мою другую просьбу? Ту, что в конце письма?

– Клятвы не нужны?

– Не обижайтесь, мой друг. Я прекрасно разбираюсь в людях. Всё в порядке… Но мне пора принять лекарство. Чтобы не отдать концы прямо сейчас, что было бы весьма невежливо, хе-хе. Будьте добры, подайте стакан воды. Графин вон там.

Когда Глен исполнил просьбу, старик вытянул из-под пледа шкатулку, украшенную богатым и сложным орнаментом.

– Здесь у меня свиток. Уникальнейший. Его прошу прочесть в первую очередь. Для хорошего лингвиста, думаю, это не составит труда.

– Разумеется… ― рассеянно сказал профессор. Он аккуратно развернул пергамент, один вид которого возбуждал интерес знатока. Похоже, перед ним подлинная реликвия.

Тусклые знаки грязно-бурого цвета витиевато слагались в текст на арабском языке. Учёный с волнением прочёл:

«В своих странствиях мне довелось услышать одно предание, показавшееся настолько любопытным, что я решил записать его. Слово в слово, как поведал безумец, чьи глаза были незрячи и пусты, будто выклеванные хищными птицами.

…Со времён незапамятных люди начали убивать друг друга, не щадя между тем и близких своих по крови…»

Пробежав ещё несколько строк, Глен изумлённо поднял глаза на старика. Тот возился со стаканом, высыпая в него что-то из тонкого блестящего пакетика. Но сразу поймал взгляд и кивком предложил продолжить чтение. Дальше профессор уже не прерывался вплоть до последних строк:

«…Я попросил повторить рассказ, чтобы лучше запомнить и не ошибиться при записи. Безумец сделал это, но потом ужаснулся, осознав содеянное. Он сказал, что никогда не выдал бы тайну первому встречному, если бы злобный властитель Аль-Фазир не надругался над ним, лишив магической силы и приказав выколоть глаза. А потом бедняга выхватил кинжал и поразил себя прямо в сердце…»

Увлёкшийся учёный не слышал тихого бормотания старика, иначе разобранные странные слова могли бы поколебать сложившуюся уверенность в его здравом рассудке:

– Как хорошо, что свиток составил не я. И в правилах говорится «рассказать», а не «дать прочесть». А то не избежать бы мне отлучения, и уже не в первый раз. Все прежние принимали историю за искусно сфабрикованную небылицу. Этот, надеюсь, не таков. Полагаю, в его голове найдётся что-нибудь путное помимо только что прочитанного текста…

Профессор уловил движение со стороны кресла-качалки. Хозяин дома несколько мгновений смотрел на совершенно прозрачную жидкость, а затем залпом выпил, удовлетворённо крякнув.

Гость дёрнулся от неожиданности, когда хриплый голос отчуждённо промолвил:

– Искренне сожалею, друг мой, но нам уже пора расставаться…

Профессор собирался что-то сказать. Он взглянул в глаза старика, ставшие странно пустыми и страшными. И с этой минуты Глен Смит перестал существовать.

Глава 1. Вечер в кафе… и после

Москва, 9 июня 2002 года

Казалось, в Международный день друзей не должно было случиться ничего плохого…

Появление такого человека на самой захудалой московской окраине было происшествием из ряда вон выходящим. Поскольку люди там живут по-простому. Никуда не лезут, никого не трогают, на приём к английской королеве и всякие светские рауты не ездят. А тут вдруг является в гости такой павлин… ну, или денди – для тех, кто хотя бы слышал такое слово.

Молодые, зрелые и закоренелые алкоголики, не успевшие похмелиться после вчерашней благодати, ощупывали его неутолёнными взглядами. Выползшие подышать старушки смотрели строго и осуждающе. Натыкающиеся на ноги дети задирали головы, корчили рожицы и уносились по своим делам.

Дети и старики его не интересовали. Алкоголики – тем более.

Угораздило же сюда попасть!

Да, он терпеть не мог центральные улицы, где количество столкновений с существами, считающими себя «человеками разумными», вызывало стойкое раздражение. Выискивал для прогулок старые периферийные парки. А в этот приехал сегодня не впервые.

В воскресенье, не жаркое и почти безветренное, людей и здесь было достаточно. Он с удовольствием прошёлся вдоль аллей – берёзовой, кленовой и липовой. Одновременно аккуратно бросал по сторонам оценивающие взгляды, выискивая возможных кандидатов. Увы, снова безрезультатно.

Охоту пора было заканчивать, когда ему почудилось, что за ним тоже следят. Давненько забытое чувство. Неужели господам комитетчикам (или как там они сейчас называются?) кто-то свистнул сверху, чтобы затеяли очередную акцию? Смешно.

Однако ему захотелось провериться и оторваться от наблюдения, если оно и вправду есть. Вот и доигрался. Когда спохватился, что забрёл совершенно не туда, попытался сориентироваться, но в итоге понял, что действительно заблудился.

Вместо приятных тенистых аллей – натуральные трущобы с хаотично разбросанными неказистыми строениями. Поворачивать назад – бессмысленно. Ему не хотелось спрашивать дорогу у туземцев. Прямо по курсу – переулок. С одной стороны двухэтажные каменные дома, с другой – сильно обветшалые деревянные бараки.

Где-то далеко за спиной должна шуметь МКАД. А слева, там, где уже склоняется к горизонту солнце, дымят толстенные трубы гигантской ТЭЦ. Ориентиры, нужно сказать, не первый сорт.

Но в просвете успокаивающе мелькнули ленты высотных зданий и разномастные вывески. Вернувшись в подобие цивилизации, можно найти, на чём уехать.

Подобие нормального современного городского микрорайона началось с большой площадки, занятой некрасивой бетонной коробкой. Увидев, как небольшие стайки весело щебечущих юношей и девушек то и дело преодолевают двери под вывеской «EVERYDAY – кафе быстрого обслуживания», охотник почувствовал, что сильно проголодался.

Вот дилемма. Рядышком торчат частники, готовые предложить услуги – только свистни. Добираться, правда, в такое время ох как долго. Он снова перевёл взгляд на вывеску.

Слева от входа красовалось изображение уже не детской рожицы с высунутым языком, а справа – перст, указующий внутрь. Обобщающая надпись гласила: «Не облизывайся, а заходи!»

Запахи внутри оказались терпимыми и не заставили сразу развернуться. Возле зеркала в вестибюле можно на миг остановиться и поправить волосы. К счастью, пройденное гигантское расстояние, кое-где по плохим дорогам, не испортило костюм. Он, заплутавший иностранец, давно привыкший к имени Сэм, желает перекусить. Лучше бы в VIP-зале фешенебельного ресторана, а не глотать фастфуд. Но – наплевать. Главное – не отравиться.

Сэм почему-то представил себе просторный зал, разделённый на две неравные части. В одной нетерпеливые посетители бодро катят подносы по сверкающим рельсам, самостоятельно набирая по пути посиневшие яйца под майонезом, подгорелые пирожки и тому подобную «вкуснятину». Расплатившись у кассы, счастливчики ютятся за квадратными столиками, крытыми потрескавшимся пластиком «под дерево».

Отдельно стоят куцые ряды уже круглых столов с относительно белоснежными скатертями. Шкафообразный администратор следит, чтобы владельцы подносов не влезали нахрапом на чужую территорию, а давали возможность отдохнуть приличным гражданам. Сэм к ним, несомненно, принадлежал. Более чем.

Всё оказалось совсем не так, и Сэм привычно пожурил себя за то, что в его немолодые мозги слишком крепко въелись образы советского периода. Как можно было сложить в воображении дикую смесь студенческой столовой и второсортного ресторана?

На самом деле всё чистенько, гигиенично, новенькие на вид пластиковые столы весёлых расцветок. Как-то приятно даже. Почти все посадочные места уже заняты парочками или небольшими компаниями. Выходит, популярное заведение, так что, пожалуй, стоит рискнуть сделать заказ. Администратор, к слову, похож на только что пригрезившегося, но подчёркнуто вежливо указывает, куда лучше всего присесть.

Да, интерьер с претензиями. Стены увешаны натюрмортами, автор которых страдал гигантоманией или когда-то здорово голодал. Все плоды и куски мяса на картинах выглядели неправдоподобно большими и невероятно сочными.

«Что ж, тоже возбуждает аппетит» ― подумал Сэм. Забавно. Ему даже начинает нравиться.

К нему полетела с меню и чистыми салфетками наперевес симпатичная девушка из персонала. Пролепетав «Добро пожаловать!», краса общепита кокетливо изогнулась и неестественно исказила лицо, полагая, что широченная улыбка обеспечит щедрые чаевые.

Сэм пробежал ярко раскрашенный список на двух листах. Выбор блюд явно не устраивал. Но дело легко уладилось предложением приготовить мясное горячее из ассортимента для корпоративов. Вот только клиенту придётся поскучать с полчасика в ожидании.

Сэм великодушно согласился, приготовившись познавательно скоротать те минуты, когда особенно сильно бурчит в животе. Можно пока изучить обстановку, а также дорисовать в воображении недостающие образы и текущие разговоры.

Вот улыбчивая краса бодрым аллюром переместилась в кухонный блок, где передала срочный заказ. Необходимость эксклюзивного сервиса с трудом дошла до сознания затюканных конвейерных служащих и немного затормозила автопилотный процесс изготовления гамбургеров. Ещё официантке не терпелось скорострельно поделиться впечатлениями, и она заторопилась к коллеге-подруге, занятой какими-то сложными подсчётами. Та даже привстала, выискивая взглядом нестандартного посетителя, и как пить дать сбилась с вычислениями. Разговор наверняка такой:

– Ну и дела! Какого-то богатея к нам занесло. Я только глянула на часы да на костюм – чуть не упала! Зуб даю, что иностранец, хоть и прикидывается нашим: говорит вообще без акцента. А привередливый – жуть! Чего к нам припёрся? На оголодавшего не похож.

– Так в «папика», наверное, решил сыграть. Присматривается.

Несмотря на то, что все стены зала, помимо картин, увешаны табличками «Распитие спиртных напитков строго запрещается», кругом преспокойно попивают пиво или алкогольные «тоники». Ничего необычного для страны, где очень мало порядка. Два коммерческих киоска, притулившиеся рядом с кафе, исправно делают оборот: дельцы пищевого и питьевого бизнеса помогают друг другу. Атмосфера отнюдь не напоминает интеллектуальные дебаты или клуб благородных девиц.

И всё же заведение создаёт неплохое впечатление. Посетители обычные: при желании достигают лёгкой степени опьянения, знакомятся, флиртуют. Спорят и ругаются прилично, а если нецензурно – то очень-очень тихо.

К освободившемуся рядом столику прошла компания молодых людей, по-видимому, даже школьников. Сэм не мог их не заметить и привычно скользил по лицам, молниеносно делая для себя выводы. Блондинка – умная. Брюнетка – смелая. Белобрысый крепыш – никакой. А четвёртый… Четвёртый – уникум. Идеальный кандидат.

Надо же! Никогда не знаешь, где найдёшь подлинное сокровище. Ведь целый месяц поисков прошёл впустую. Такую удачу упускать нельзя.

Стриженый затылок и широкая спина крепыша заслоняли обзор. Пришлось осторожно пересесть, по возможности незаметно, чтобы лучше видеть. Сэм обратился в слух, стараясь вникать в разговоры по соседству.

Молодёжь скромно заказала дешёвые салаты, фри и мороженое. Официантка принесла колу, немедленно разлитую по стаканчикам. Брюнетка произнесла длинный тост в честь Костика. Оказывается, у уникума день рождения. Всего-то шестнадцать. А выглядит на пару лет старше. Бреется уже вовсю. Впечатление, скорее всего, усиливает смуглый тон кожи. Но главное – взгляд.

В нём читается удивительная собранность. Уверенность, целеустремлённость. Этакая гордая посадка головы. Ни дать ни взять – чрезвычайно симпатичный индейский вождь. Не дикий изувер, а из благородных. Перья и боевая раскраска совершенно не обязательны. Успех у девушек и так обеспечен на тысячу процентов.

Кандидат и крепыш обменялись рукопожатиями и репликами. Оказывается, у тинэйджеров в ходу клички. Белобрысого именуют Капитаном, или Кэпом для краткости. Он совсем не похож на командующего кораблём морского волка. Разве что на роль боцмана потянет. Ростом не вышел, зато плечи и руки как у хорошего борца. Простецкий, бесхитростный парень, свой в доску. Никакой.

Брюнетка, которую зовут Таней, пожелала поцеловать виновника торжества в щёчку. Похоже, девушка неровно дышит к Сверчку. Откуда у уникума взялось такое дурацкое прозвище? Парень вряд ли будет отсиживаться у теплой печки…

Кстати, кареглазая Таня – замечательная красавица. Никакой косметики, природа и так расщедрилась на яркие краски и густые ресницы. Всё гармонично вплоть до заметной круглой родинки на левой щеке. Подвижное лицо выдаёт темперамент и артистичность. Не цыганка ли?

– Сегодня гуляем, а с завтрашнего дня капитально берёмся за ум, ― сказал Костя-Сверчок. ― За каникулы нам просто край как надо хорошо заработать. Потом чётко прикинуть возможности, просчитать затраты без всяких излишеств. Учиться осталось год всего, дальше о поступлениях в универ придётся думать, готовиться. Глядишь, не до подработки будет!

– Сначала хоть что-то получить надо! ― изображая кисловатую гримасу, возразила Таня. ― Наш с Алиной оклад – такой мизер, что его и обсуждать-то стыдно!

– Да голяк это, а не мизер… Это мы с Капитаном на золотые жилы напали, не потерять бы их теперь. Я свой ремонт тачек постараюсь не упустить. А вот нашего мастера поделок пытаются облапошить. Получается, что он должен работать за бесплатно, то есть по бартеру, который нам по барабану! Нужно поговорить с директором, заступиться за Володю.

– Не надо, ― заговорил белобрысый, чьё имя только что выяснилось. ― Я сам разберусь.

Сверчок оживлённо начал какую-то историю, но тут доставили долгожданное горячее, и Сэм поневоле пропустил рассказ, уловив лишь последнюю фразу:

– …А потом, представляете, если я обнаглею и подгоню к нашему входу тот самый лимузин!

Все засмеялись, но негромко. Так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Сэм подумал, что, хотя из подслушанного фрагмента далеко не всё понятно, главное вполне улавливается. Тинэйджеры бедны и хотят богатства. Или хотя бы достатка, чтобы осуществить свои мечты. Времена меняются, а человеческие стремления всё те же. Вот на этом можно снова сыграть…

– Не свистите мне, что нет нужды планировать расходы, ― подтверждая эту мысль, настойчиво продолжил Костя. Он был явным лидером в группе, и его глаза удивительно глубокого и притягательного серого цвета убедительно поблескивали. ― Помните, что Капитан учудил на восьмое марта? Ладно, дело прошлое… Но скажи всё-таки: зачем ты нашей медсестре чучело жуткое подарил?

– Почему же чучело? ― Володя не обиделся. ― Да я разве не рассказывал? Костян тот раз со мной вагоны на товарную разгружать не пошёл. Но заплатили хорошо и без его красноречия. Иду назад довольный такой, темно уже было. Ларьки закрываются. Из одного мужик вышел с красивой коробкой. Вижу, игрушка, кукла здоровая. Меня как стукнуло! Ну, а то! Праздник на носу, а медсестра вон сколько со мной парилась, когда я руку стамеской долбанул. Сунулся к торгашу, он мне и сплавил «Доктора Айболита» задёшево. В темноте всё правильно: чувак бородатый в белой одежде. Хитрец мне ещё коробку бесплатно завернул в подарочную бумагу. Вообще класс, думаю. Ну и подарил. Хотел отблагодарить…

– Отблагодарил! ― Таня насмешливо протянула слово по слогам. ― Там сзади на халате «брак» километровыми буквами накарябано. Смотреть надо лучше. И брать что-нибудь не такое большущее. Ты думал, медичка подарочек домой потащит? Айболит твой скорей на пьяного Бармалея смахивает. Рассказывают, когда докторша к нам делать медосмотр пришла – так испугалась, аж шарахнулась от него! Потом давление мерила.

– Зато медосмотр наскоряк прошёл, ― заметил уникум.― А у меня ведь мандраж почему-то был. Но докторша сказала, что с моим здоровьем можно в космос лететь!

– Она и мне такое сказала, ― отозвался Кэп. ― Ещё добавила, что там, в космосе, могу руками гвозди забивать в случае чего…

– Какие гвозди в космосе? Вот загон! Скорее ты оторвешь дверку люка, если её заклинит.

Вторая девушка всё время молчала, и лишь теперь что-то шепнула крепышу. Тот кивнул и преспокойно забрал себе её порцию мороженого. Тогда Сэм обратил внимание на блондинку. До сих пор она сидела в профиль, а сейчас немного повернулась. Интересный типаж. Такую быстро не раскусить. По уголкам губ постоянно смещаются неуловимые светотени, создавая живое напоминание о знаменитой и таинственной картине Леонардо. Высокий творческий лоб. И…

Не стоило слишком увлекаться изучением: огромные глаза так полыхнули в ответ, что Сэм даже чуть отпрянул и уткнулся в свою тарелку.

Вернувшись к подслушиванию, он получил информацию про какого-то «майского жука», которого с трудом поймали где-то в Краснодарском крае. Причём тинэйджеры очень жалели насекомое и гадали, что с ним будет дальше. Они стали так сыпать молодёжными словечками, что мозг отказывался воспроизводить правильный перевод. К счастью, в разговор вступила блондинка Алина, отличавшаяся нормальной речью. Оказывается, беседа шла об общем знакомом, сбегающем из дома, чтобы наняться матросом на первый попавшийся корабль.

Вот картинка и складывается. Компания – целый клад неиспорченной юности и здоровья. Помимо денег, молодёжь неплохо поманить ещё романтикой…

Загадывать пока рановато. Для начала требуется установить точный адрес, где проживает уникум.

А тот как раз произнёс что-то вроде «погнали домой». Четвёрка поднялась и решила покинуть кафе, не оставив ничего недопитым или недоеденным. Сэм выждал секунд тридцать, призывно махнул официантке, бросил на стол несколько тысячерублёвых купюр. Судя по реакции девушки, щедрость оказалась чрезмерной.

Подростки точно завернули за угол кафе, больше деваться им было некуда. Однако ходят шустро, чтоб за ними угнаться, человеку в летах придётся неестественно ускориться. Сэм не стал бежать вдогонку, а размеренно прошёл в предполагаемом направлении движения интересной компании и увидел совсем не то, что ожидал.

За углом, шагах в тридцати, компаний было уже две, и отношения между ними сразу же смотрелись напряжёнными.

Те незнакомые, что в кафе не были, а только что откуда-то нарисовались, постарше будут. Ясно, что занимают позицию агрессоров. Что им понадобилось от школьников? Хотят покуражиться, побить парней, унизить их перед девчонками? А получится ли?

Кто там в старшей группе? Сзади – червяк, годный разве для подзуживания. Рядом с ним ухмыляется личность с длинным горбатым носом, самый горячий и нетерпеливый товарищ. И двое здоровяков впереди. Хм, некстати оба держат пластиковые пивные бутылки, наполовину порожние. Так драться неудобно.

С другой стороны предварительные переговоры ведёт, естественно, Костя-Сверчок. Он развернулся во все свои метр девяносто, подбородок поднят, руки скрещены на груди, как у известного полководца, левая нога выставлена вперёд. Уверенная поза, даже вызывающая. Точно не боится.

Брюнетка тоже не промах. Встала рядом, одна рука в бок, и тоже ногу выставила. Чёткое впечатление, что в сражении она – самостоятельная боевая единица.

Крепыш чуть сзади, как настоящая тяжёлая артиллерия. Соперники недаром косятся на его впечатляющие кулаки.

Алина сдёрнула сумку с плеча Кэпа и благоразумно спряталась за него. Грамотные ребята, ничего не скажешь. На что рассчитывают приставалы? Что здоровяки вдвоём завалят Володю, а остальные справятся со Сверчком? Но ведь даже отсюда видать, что у рослого уникума с мускулатурой тоже неплохо. И Таня так просто не даст пинать бой-френда.

Всё же драка – нехорошо. Кандидата могут помять, нанести вред внутренним органам. Сэм привычно потянул к поясу сложенные пальцы, но пока не донёс. Если что, придётся вмешаться. С другой стороны, будет хороший повод познакомиться.

Переговоры, однако, закончились миром. Агрессоры выплюнули на прощание несколько слов о дальнейших, более перспективных, встречах, и понурой вереницей направились в сторону таких же унылых многоэтажек.

Подростки тут же стали решать: идти по нормальной дороге или «напрямки», как выразился кто-то из них. Сверчок постучал себя по отсутствующим часам, показал пальцем на темнеющее небо – и второй вариант возобладал.

Капитан достал из возвращённой сумки голубую кофточку и заботливо накинул её на Алину. Похоже, тут тоже чувством попахивает. Компания спаяна интересами не только дружескими.

Школьники двинулись не в сторону микрорайона, а неожиданно нырнули меж кустов сирени и пропали из виду.

Нет, не пропали. Вниз ведёт тропинка, набитая среди дикой растительности и разбросанного мусора. За каким чёртом они туда полезли?

Местного криминала Сэм давно не боялся, а вот шанс испортить модельные туфли от Bruno Magli огорчает. Придётся неизвестно куда двигаться за Сверчком и его друзьями, безуспешно изображая вечерний моцион рядового пенсионера.

Тропа спустилась в овраг, по дну которого протекал ручей подозрительной расцветки. Запахи тоже не радовали. Переправа в виде двух горбатых досок имелась. Подростки перепорхнули на ту сторону, лишь тяжёлый и невысокий Володя несколько секунд примеривался, чтобы не вляпаться.

Сэм выждал некоторое время. Потерять подростков он не боялся: ориентироваться на длинные тёмные волосы на голове долговязого Сверчка пока ещё было несложно. Зато снова показалось, что сзади кто-то есть. Лёгкий шум, словно чья-то нога сдвинула с места пустую консервную банку. Нервы слишком напрягаются, если раздваивать внимание. Придётся плюнуть на воображаемое преследование…

Путь наверх вывел на ровную площадку. Не то сильно запущенный парк, не то слегка прибранный пустырь с чахлыми деревцами. Вдали темнеют руины двух домиков, отживших свой век. Подростки не особенно спешили, разбившись парами. Хоть бы не надумали гулять до глубокой ночи…

Теперь Сэм обратил внимание на более чем скромную одежду тинэйджеров. На юношах потёртые джинсы и сильно поблекшие в цветах футболки. У Кости штанины коротковаты, а одеяние Кэпа едва не трескается на могучих плечах. Сразу видно, в какие стороны друзья в последнее время росли.

Мышиное платье Алины ещё до кофточки висело мешком. Ну, а уж изношенные туфли, похожие из-за маленького размера на детские, смотрелись совсем плохо. Только Таня одета приличнее.

Сэм поморщился: он не любил бедность и нужду. Понятно, что перед ним не представители «золотой молодёжи».

Тут недрагоценная молодёжь некстати затеяла игру в «прятки-догонялки» по непонятным правилам, что сделало его положение совсем уж глупым. Он вынужден был просто стоять в ожидании, пока компании не надоест забавляться.

«Наблюдатель из меня получился никудышный, ― подумал Сэм, чертыхаясь про себя. ― Торчу как пугало, у всех на виду, и делаю вид, что меня интересуют буквально все надписи, вырезанные на ближайшей берёзке. Курильщику было бы легче. Подвыпившего забулдыгу изображать глупо… Придётся потом думать, как оправдать такое идиотское поведение».

Позиция возле дерева не осталась без внимания тинэйджеров и, видимо, вызвала определённые ассоциации, потому что послышались смешки. Группа двинулась дальше, но теперь юнцы то и дело оглядывались на преследующего их незнакомца.

Тропинка снова немного спустилась и поднялась, а затем, к большому облегчению Сэма, вывела на вдрызг разбитую асфальтовую дорогу в сотне метров от большого участка, обнесённого старым кирпичным забором.

В глубине виднелся внушительных размеров трёхэтажный дом; все окна были ярко освещены, словно хозяева не хотели заботиться об экономии электричества. Дорога шла, как и положено, к воротам: двум створкам из металлических труб, натыканных с должной частотой, чтобы сквозь щели не смог пролезть никакой дистрофик. Нет ни вывески, ни каких-либо иных опознавательных знаков – по крайней мере, в пространстве метров по десять слева и справа.

Впрочем, удивляться нечего: для самой противоречивой в мире страны вполне обычное явление. Дело не в строжайшей секретности объекта или соображениях экономии (свет-то вон как жгут!), а просто… руки никак не доходят, и всё тут. Или не считают нужным афишировать заведение.

У ворот с огромным висячим замком в руках стояла грозного вида пожилая женщина, которая немедленно напустилась на подростков:

– Константин, это безобразие! Если подобное повторится в моё дежурство – я не посмотрю, что вы у нас лучшие ученики! Опоздали – сказать, на сколько?

– Нина Николаевна, простите! ― воскликнул уникум, подтверждая свой лидерский статус. ― Не сработал внутренний хронометр. Совсем скоро заработаю денег, куплю часы… и тогда – никаких опозданий!

– В кино, что ли, ходили? ― значительно мягче спросила женщина. ― Решили шикануть? И на какой же фильм?

– Да нет, на кино денег не хватило. Были в кафе, этом, как его… Там ваш дом неподалёку. Пили одну колу, честное слово! ― Сверчок дурашливо надул щёки, и все покатились со смеху. ― И никакому тлетворному влиянию не поддавались. Просто посидели, как обычные…

– Ладно, идите уже! ― махнула рукой Нина Николаевна, не пожелавшая узнать, что значит в объяснении слово «обычные». ― Время позднее… Я переживала, как бы вас в центр не занесло. Там сегодня беспорядки ужасные, погромы…

– Мы вообще-то хотели – футбол посмотреть на большом экране, ― сообщил Сверчок. ― Но Алина отговорила, а у неё ведь чутьё. Иначе попали бы точно в передряги. Теперь разве что в записи…

– Да что смотреть! ― с досадой возразил белобрысый крепыш. ― Всё равно наши продули. И кому? Японии!

– Хватит рассуждать, кто кому продул, ― прервала его женщина. ― Скоро отбой, и я не желаю вас тут больше видеть.

Вспомнив что-то, она окликнула Капитана, но с ним остановились и все остальные.

– Пока вы гуляли, приезжал господин Штырёв.

Слово «господин» прозвучало из её уст так, словно она хотела всегда видеть его написанным исключительно в кавычках.

– И что?

– Он сказал, что все твои поделки уже разошлись, и желательно как можно быстрее изготовить ещё штук пять-шесть. Нужно разнообразить в размерах. Во всяком случае, я так поняла. Одну сделать большую, на пробу.

– А когда он заплатит, этот Штырёв? ― неожиданно хмуро спросил Володя-Капитан. ― Ведь мне что обещали вначале…

– Владимир! ― укоризненно ответила женщина. ― Ещё на прошлой неделе нам завезли несколько столов и стульев. Совершенно новых, заметь. Всем польза… вспомни, как давно мебель не обновлялась. Тебе надо немного потерпеть, ведь я пока договорилась на обмен. Человек, между прочим, приехал в воскресенье, времени не пожалел. На складе, сказал, есть ещё штук пять столов. Получим их, и тогда договаривайся дальше сам. Необходимые условия тебе созданы, ведь так?

Привратница говорила спокойно и даже ласково, умудряясь одновременно удерживать тяжеленный замок и периодически поправлять сползающие на нос очки. На вид ей было хорошо за шестьдесят, и в волосах обильно пробивалась седина того типа, которая не портит, а скорее облагораживает внешность.

– Стулья, столы… ― всё ещё сердито буркнул Володя и махнул рукой. ― Ладно, пошли, ребята!

– Погоди-ка…

Теперь уже Костя-Сверчок подошёл к женщине и, понизив голос, возбуждённо заговорил:

– Нина Николаевна, видите вон того чудика в сторонке? Странный тип. Я его ещё в кафе заметил, он следил за нами… как будто. И Алине показалось, что он её очень долго рассматривал. А когда мы возвращались, и вовсе всю дорогу хвостом за нами плёлся! Да и сейчас – видите? Стоит, никуда не уходит…

– Мне кажется, это шпион! ― мрачно добавил Капитан. ― По виду – иностранец, факт! Чего он тут ошивается?

Все снова столпились возле ворот, а Сверчок предложил:

– Надо не просто закрыться, а подежурить ещё, посмотреть, вдруг на нашу территорию проникнуть попытается. Может, милицию вызвать? Так они могут и до утра не приехать. Помните, когда двое пьяных в прошлые выходные здесь орали и бутылки пустые кидали через забор…

– Хватит, хватит! Довольно говорить ерунду, ― отозвалась Нина Николаевна устало. ― Какой ещё шпион в наше время! Идите, я сама разберусь. Человек на вид приличный, на дебошира не похож…

– Такие могут оказаться гораздо хуже.

Это уже сказала Алина. Но женщина не стала дальше слушать и расправилась с компанией пожеланием спокойной ночи в сочетании с предупреждением: если кто-либо задержится здесь на пару минут, не видать всем летних заработков. Заявление подействовало – быстро и убедительно.

Дежурная накинула цепочку, навесила и с усилием защёлкнула ржавого красавца амбарных размеров, после чего с явным облегчением растёрла затекшую руку. Стало тихо: сюда не доносился шум многоэтажек, и главными нарушителями спокойствия теперь были несмелые сольные лягушачьи выступления.

Сэм в своём шикарном облачении продолжал спокойно стоять чуть поодаль на дороге. Он разглядывал дом, штукатурка на фасаде которого в нескольких местах обвалилась, обнажив красный кирпич; и забор, потрескавшийся настолько, что пробить в нём изрядную дыру смог бы, наверное, даже начинающий любитель каратэ. Наблюдаемая картина выглядела жалкой и унылой.

– Послушайте! ― окликнула женщина. ― Вы заблудились?

Сэм приблизился, давая возможность разглядеть себя лучше.

– Вы по-русски хоть говорите или как?

Он невольно подумал о контрасте по разные стороны запертых ворот. Привратница непроизвольно одёрнула уродующий её бесформенный пиджак. Когда она открывает рот – сразу заметно, какая неудачная коронка стоит на самом видном месте. Бедно, скверно, безвкусно.

Всё же эффектно выдерживаемая пауза не сильно смутила женщину, и она с нажимом повторила предыдущую фразу. Тогда Сэм решил изобразить акцент и лёгкую неправильность речи. Так почему-то бывает много легче добиться хорошего контакта и больше выведать.

– Извините, мэм. Я есть… иностранец, англичанин. Недавно в Москве. Очень нравится город, простор. Мне нужно… наверное, я тут случайно заблудился… хочу найти свой отель. Долго уже хотел. А когда покушал… увидел тех ребят. За ним пошёл, пошёл… думал, молодые к метро выведут, а они сюда. Спросить тоже хотел, как мне выбраться, подойти… не решился. Мне казаться… я их чем-то напугал… или пугаю.

– Нужно было сразу спросить. Вдобавок они как раз изучают английский. Надеюсь, вполне смогли бы объяснить дорогу. А так вообразили невесть что.

– О, ещё раз прошу извинить!

– Ничего. ― Женщина секунду подумала. ― Метро в нашем районе нет. Боюсь, вы запутаетесь в автобусах, а до электрички далековато. Знаете что? Просто идите отсюда по асфальту… видите вон тот дом? ― Рука снова поправила очки и показала направление. ― Вы непременно туда дойдёте и не заплутаете. Когда обогнёте здание – сразу за ним оживлённый проспект. Там всегда полно такси… думаю, для вас самый подходящий вариант.

Женщина не сдержалась-таки, выговорив последнюю фразу со скрытым осуждением.

– О да! Спасибо! ― воскликнул Сэм и попытался через решётку сунуть купюру, которая была с негодованием отвергнута. ― У меня есть деньги. Я только благодарность!

– Уберите, ― сухо ответила Нина Николаевна. Он запомнил, как её называли подростки. ― Деньги вам пригодятся где-нибудь в другом месте. А мы здесь милостыню не просим.

– Хорошо, хорошо! Прошу извинить снова. Но… мне показалось, что людям, которым здесь дом, может быть тесно в средствах. Я есть… иногда люблю немножко помогать чужая беда. Я заметил, что мальчики и девочки, что вход сюда, немножечко плохо одеты… немножечко бедно. Если сравнить с другими молодыми – там, в кафе.

На лице женщины выступили красные пятна. Сэм невозмутимо продолжал:

– Так я тогда бы хотел единственно узнать… раз уж так получилось. Что это за дом? И нельзя ли оказать… да, помощь тем ребятам?

Нина Николаевна немного помолчала, потом всё-таки неохотно ответила:

– То, что они одеты не богато – не удивительно. Эти дети – сироты…

– Ни у кого из них нет родителей, ― добавила она сразу, подумав, видимо, что незнакомец может не понять слово «сироты». ― Перед вами – детский дом имени Сергея Галушкина. Повторяю: здесь не просят милостыню, а тем более – не берут её. Имеется полное государственное обеспечение, никто не голодает и не раздет, какой бы бедностью ни казалось здешнее положение заезжим иностранцам. Все получают образование и имеют право зарабатывать на свои дополнительные нужды. Если вам всё понятно…

– О-о-о! ― сказал Сэм с удивлённой интонацией в голосе, намеренно пропуская мимо ушей не совсем приятную концовку. ― Га-люш-кин? Но я не знать такого русского поэта, писателя или педагога! Или я некорректно расслышал?

Пожилая женщина пожевала губами и разъяснила с ещё большей неохотой:

– Вы правильно расслышали – именно Галушкин. Серёжа когда-то учился в этих стенах. Он погиб на войне в Афганистане. А теперь – извините, мне пора…

Сэм понял, что больше из разговора ничего не выжмешь, и отошёл от ворот в быстро сгущавшуюся темноту. Работница детского дома напоследок подёргала замок, словно сомневалась в его прочности.

Стало тихо и совсем темно. Грядущее новолуние не давало надежды на благосклонность спутника Земли. Во дворе детдома горят фонари, но они только мешают разглядеть асфальтовую ленту, которую предстоит преодолеть. Можно достать мобильник и включить его фонарик, хоть и слабенький.

Темнота снова вернула к мысли о сегодняшней слежке. Так и не удалось установить точно, была она или почудилась?

Сэм спрятался за толстым стволом тополя, встав к нему боком и не обращая внимания на возможные неприятности для прекрасного костюма. Ничего страшного, если ещё минут десять подождать. Постоять для подстраховки, вслушиваясь в звенящее молчание.

Как нередко бывает в такие моменты, активизировался тот, кто внутри. Второе «я», от которого не отделаться. Что оно там попискивает? Ах, просит не убивать подростков. Ему, видите ли, сироты нравятся.

Ну, Сэм пока и не собирался никого из четвёрки уничтожать. Ему точно нужен Костя по кличке Сверчок. О судьбе остальных ещё предстоит подумать.

Многочисленные окна старого здания начали постепенно гаснуть. Интересный день сегодня получился.

Почти сто лет назад один американец предложил сделать 9 июня Международным днём друзей. Сэм в дружбу не верил. Насколько действительно дружна компания, скрывшаяся за воротами? Даже самую крепкую дружбу придётся разрушить.

Навсегда.

Со стороны дороги неожиданно ударил свет, показавшийся нестерпимо ярким. Сэм увидел, как рядом с его собственной тенью возникла другая. Более длинная, с занесённой для удара рукой.

Глава 2. Чёрный песок

Москва. Тот же день, очень поздний вечер

Некоторые легендарные миллиардеры в юности были нищими

В течение сорока последних лет Сэм Олдбрук неизменно являлся служащим британского посольства в Москве. Примечательно, что за всё это время он никак не продвинулся по должности. А ведь многие, с кем пришлось начинать, давно сделали головокружительную карьеру… или были изгнаны из рядов дипломатии. Кто потихоньку, а кто и с громким треском.

Боссы всегда находились в твёрдой уверенности: Олдбрук – прекрасный работник, грамотный и дисциплинированный. К тому же никогда не беспокоит начальство попусту и не требует прибавки к жалованью.

Посторонний человек, случись ему побывать в обставленном добротной мебелью кабинете пожилого дипломата, не застал бы там хозяина с шансом девяносто девять из ста. Помещение напоминало рабочий офис весьма отдалённо из-за полного отсутствия следов какой-либо деятельности. Компьютер с насмерть зашифрованным доступом не содержал ничего полезного, кроме сиротливой операционной системы. В ящиках стола, в двух шкафах и корзине для бумаг – девственная чистота.

Кабинет не носил обычных отпечатков личности владельца: фотографий, картин, расклеенных напоминалок, чайной чашки, запрятанной початой бутылки бренди и обгрызенного карандаша. Уборщица буквально молилась на такого аккуратиста.

Ещё больше удивился бы непосвящённый, понаблюдай он недельку- другую рабочий график господина Олдбрука. Редкие появления обладателя немалой коллекции прекрасных деловых костюмов в стенах родного посольства заканчиваются пугающе быстро и не сопровождаются видимой на глаз целесообразностью. Если, конечно, такие визиты вообще происходят за столь короткий срок.

Среднестатистический россиянин, подивившись таким обстоятельствам, вряд ли стал бы отыскивать в них глубинный смысл, а, скорей всего, подумал бы: «Живут же люди! Палец о палец не ударяют, а получают… мне бы так!» Коллеги с британским мышлением, знающие Сэма, нисколько ему не завидовали и усердно старались вообще не замечать его странностей.

…Он благополучно подъезжал к дому. Совет Нина Николаевна дала подходящий: такси нашлось без труда. Но, чёрт возьми, добрая женщина своей медвежьей услугой чуть не довела до инфаркта.

Очевидно, вернувшись в здание, привратница хотела помочь иностранцу благополучно убраться восвояси, щёлкнула где-то рубильником и включила несколько фонарей на участке дороги, прилегающей к территории детдома. А рядом с притаившимся Сэмом было другое дерево с толстой веткой, характерно торчащей вверх.

Взбудораженный Олдбрук добрался до проспекта с рекордной скоростью. Обнаружить слежку так и не удалось.

Открыв входную дверь своего жилища, Сэм по привычке огляделся. Сюда он переехал два года назад. Тогда довелось присутствовать на торжественной церемонии открытия посольского комплекса на Смоленской набережной. Была принцесса Анна и много других гостей. Олдбрук стал счастливым обладателем уютной двухуровневой квартиры, предоставленной хозяйственной службой посольства…

Отличные преференции он получал с самого начала появления в Москве. Любой сослуживец был уверен, что вновь прибывший призван исполнять сверхсекретные задания правительства и спецслужб. Разумеется, никаких разговоров вслух, даже намёков никто не мог себе позволить. Всё-таки высшая школа дипломатии диктует очень жёсткий и специфический этикет. Олдбруку выделили отдельный кабинет и… оставили в покое.

Все годы Сэм был полностью предоставлен сам себе. Иногда для приличия ему поручали какие-нибудь несложные отчёты, на самом деле всё равно выполнявшиеся другими людьми, а Олдбрук получал очередную похвалу за «оперативность, широту кругозора и прекрасное видение решения проблемы». Он мог в любое время уехать куда угодно и вообще неделями не появляться в своём офисе – никто и ухом не вёл.

Советская контрразведка первое время активно понаблюдала за «новеньким», но, не обнаружив никаких признаков подрывной либо шпионской деятельности, тоже перестала баловать его своим вниманием.

Дружбы ни с кем из сослуживцев Олдбрук не водил. Правда, его исправно приглашали на вечеринки, званые обеды, пикники и игру в гольф – но никто не обижался, если Сэм отказывался или просто не приходил. Давно прекратились попытки познакомить его с какой-нибудь достойной дамой, чтобы он, наконец, устроил свою личную жизнь. Неотразимый дипломат так и остался холостяком.

Единственное, что оставалось темой для пересудов два-три последних года – то, что Олдбруку следовало бы серьёзно подумать об уходе на пенсию. Надо же, человек за сорок лет службы ни разу не ездил отдохнуть на родину! Правда, вроде бы там у него никого нет. Но всё равно нельзя так беззаветно посвящать себя любимой работе.

У посольской молодёжи уважение стало не то. Вечно пустующий кабинет – объект вожделения. В последний раз Сэм обнаружил вторжение на территорию: в помещение откуда-то переехал диван (малознакомый человек со следами глубокого похмелья на лице, запинаясь, объяснил, что «нужно пристроить на время ремонта у соседей»). Один дополнительный предмет – полбеды; за ним неизбежно следуют другие. В шкафу оказались пустые бутылки… потом там появятся дамские принадлежности или что-нибудь ещё. Наверное, теперь так и будет, пока не явится новый хозяин, устанавливающий собственные порядки.

Оклад Сэма был немалым для скромной должности, занимаемой его персоной, так как регулярно повышался за «выслугу лет» и никому не ведомые «особые заслуги». Поэтому (а может, и по другим причинам) Олдбрук ни в чём не знал нужды и мог разрешить себе питаться, одеваться и развлекаться без оглядки на кошелёк, но внешне в пределах разумного.

…Квартира – четыре комнаты, ванная и кухня. Последняя почти не использовалась. Да, нельзя забывать о чуланчике, где можно хранить всякий хлам и складывать вещи, предназначенные для чистки и стирки.

Сэм принял душ, переоделся в удобный махровый халат и решительно направился в кладовку.

Ничего необычного: большую часть занимает стеллаж, почти пустой, если не считать нескольких вовремя не выброшенных коробок из-под недавних приобретений. На полу – две корзины для белья. Там накопился целый ворох для отправки в прачечную.

На стене зачем-то висит небольшой шкафчик со стеклянной дверкой. Тут набор всякой всячины: упаковка соды, спиртовка со стеклянным колпачком, баллончик для ухода за обувью. Олдбрук совсем не похож на хозяйственного скопидома, так что изъятый реквизит смахивает на абсолютно случайное собрание или бутафорию.

Сэм выставил содержимое прямо на пол, поколдовал над чем-то и вытащил книзу заднюю стенку шкафчика. Открылась ниша, маленький секрет, будто дипломат и вправду занимался шпионажем, как предположил белобрысый Кэп.

Олдбрук ухмыльнулся. Крепыш не угадал. В тайнике нет секретных документов и карт.

Непосвящённый подумает, что в хранилище пусто.

Пусть думает.

Непосвящённому покажется, что человек в махровом халате исполняет бессмысленную и смешную пантомиму, будто достаёт что-то из ниши. Но дело тут вполне серьёзное.

Непосвящённый не сможет увидеть такие предметы.

Никогда.

Но Сэм держит в руках завязанный кожаный мешочек и грубо сделанные песочные часы на деревянной подставке. Сокровенные атрибуты, что дороже любых богатств.

Раскрытый мешочек выпускает из темницы мягкое, приглушённое жёлто-зелёное свечение. Его источник нетрудно обнаружить тому, кто обладает тайным зрением. Совершенно чёрный порошок, похожий на химический реактив или краситель. Чернота глубокая и жирная, как у печной сажи; но сажа пушистая и лёгкая, а порошок тяжёл, как мраморный песок. Частички сами по себе потихоньку перемещаются, сталкиваются, вызывая на доли секунды яркие искорки. Наверное, оттого над всей массой постоянно стоит сияние. Холодное, неприятное, пугающее – и в то же время завораживающее. Цвет напоминает недозрелый лимон – из-за ассоциации кисло во рту. Или горько? Логика отсутствует, поскольку у порошка нет вкуса. Какая здесь может быть логика? Тут ведь магия, волшебство! Материя не простая. Она – живая: шевелится, подчиняется собственным законам.

Сколько лет Сэм наблюдает загадочное мерцание, а всё никак не может отделаться от внутреннего трепета. Трудно оторваться от созерцания движения, напоминающего что угодно: меняющиеся рисунки калейдоскопа, блуждающие стайки светлячков или полёты звёзд далёкой галактики. Зрелище удерживает крепче, чем манящий блеск золотых самородков или ослепительно-разящее вспыхивание бриллиантов.

Олдбрук завязал чудесный кошель с лёгким вздохом. Периодически оценивать количество оставшегося песка необходимо. Но много его никогда не бывает.

Сэм перевёл взгляд на песочные часы. Пишут, что в просвещённой Европе их стали изготавливать лишь в XIV веке. Подумаешь! Кто-то взял и устроил так, что у особого человека, смотрящего на них сейчас, они появились на многие столетия раньше.

Для тайного зрения часы тоже не пустые. В них такой же чёрный порошок, только свечение неравномерное: то разгорается ослепительно-ярким протуберанцем, то почти совсем исчезает. Правда, теперь сквозь основной цвет пробивается предупреждающий кроваво-красный оттенок, который и заставил искать кандидата.

Сэм любовно погладил грубую подставку, отполированную временем и собственными пальцами. Можно убрать часы назад, не обязательно сейчас иметь их перед собой, но почему-то всегда кажется, что с ними воспоминания много ярче, насыщенней. Нужно смотреть сквозь мутноватое, немного неровное стекло, не стараясь фокусировать взгляд. Песок не ссыпается струйкой, а перемещается в верхней части, бродит туда-сюда; потом вдруг мельчайшая крупица падает вниз, вызывая яркую вспышку – такую же, как память о самом начале жизненного пути. Давней-давней истории…

В ней он не сотрудник посольства Сэм Олдбрук, а юноша по имени Дестан из бедной крестьянской семьи, и их разделяет двадцать столетий…

* * *

Аравия, 2 г. н.э.

Эта земля не очень щедра для людей, вздумавших осесть на ней и возделывать. Самая окраина плодородия, за которой расстилаются сухие пески. Река далеко, почва изрядно солёная и часто трескается. Разыгравшийся ветер наносит всё тот же песок – мелкий, противно скрипящий на зубах.

Вокруг тоже живут люди. На востоке даже есть город со всем, чему положено там быть: большими домами, дворцом правителя, рабами, ремесленниками, торговыми лавками и площадями. На западе – опять же земли правителя; их обрабатывает большая крестьянская община. К северу нет ничего интересного, и соваться туда небезопасно: средь барханов бродят кочевники, большей частью настоящие разбойники. К югу ведёт пыльная дорога, но кто знает, где она заканчивается…

День-деньской трудится Дестан на клочке земли вместе с отцом и братом Каримом в надежде прокормиться. Дождей нет и нет, и основная забота крестьян – таскать воду и поливать чахлые растения, чтобы не дать им засохнуть под палящим солнцем.

Вода…

Короткое слово повторяется на все лады неисчислимое количество раз в день. Воды всегда мало, её не хватает. До земель общины она ещё доходит иногда по оросительным каналам, а сюда… канал-то прорыт, да что толку, он постоянно сухой! Спасают лишь два колодца, вырытые кем-то очень-очень давно. Подземные воды всё ещё потихоньку скапливаются там, давая жизнь маленькой семье.

Дестан не считает себя глупцом. Он понимает, что жить в такой изоляции не просто крайне тяжело, а бесперспективно. Вот в общине – другое дело: людей много, труд не такой каторжный, пищи больше. Но из-за бараньего упрямства отца путь туда заказан.

Когда-то семья Дестана входила в большую группу, постепенно распадающуюся на родовые части. Отец с кем-то повздорил и умудрился попасть в долговое рабство, из которого откупился не скоро. Матери пришлось непосильно трудиться, и она надорвалась; с тех пор болеет, дышит тяжело, шумно, с пугающими перерывами. Внутри у неё что-то клокочет, из-за чего она уже не говорит, а лишь подаёт знаки, когда что-нибудь нужно.

Стоило отцу перестать быть рабом – его обвинили в воровстве и со всей семьёй изгнали из общины. Хорошо, что этот клочок земли оказался свободен: прежний владелец перебрался в город. Повиниться и вернуться отец не хотел. Интересно, что можно было украсть у тех людей – почти таких же нищих? Спрашивать Дестан не решается. Обычно разговор с отцом состоит из двух-трёх слов. Кажется, говорить больше не о чем. Да так всегда и было с родителями. Дестан не помнит, чтобы даже в детстве мать приласкала, поговорила, спела песенку…

Стены нынешнего жилища, из которого мать почти никогда не выходит наружу, сложены из плохо скреплённых глиной камней, постоянно грозящих рассыпаться. Хижина настолько низка, что стоять внутри можно лишь в почтительном поклоне. Должно быть, потому Дестан такой сгорбленный, словно придавленный сверху чрезмерной ношей.

Иногда братья ходят в город, к знакомому торговцу, обменивают продукты своего тяжкого труда на какой-нибудь нужный скарб, дешёвую поношенную одежду и молоко для больной матери. Самим скот содержать невозможно: сил мало, да и разбойники непременно прознают и тут же уведут. А если кинешься на них с палкой – просто убьют.

Путь до города не близок, очень много шагов. Дестан не знает, сколько. Счёту с большими числами простой крестьянин не обучен. Да они ему и не нужны: что ещё считать, кроме пройденного расстояния? Разве что пролитые капли пота…

Но в конце нудной дороги ноги сами собой ускоряют шаг. У торговца, неизменно торчащего в своей пыльной лавке, есть красавица-дочь Салита, которую иногда удаётся мельком увидеть. Хотя бы глаза и закутанную стройную фигуру. Каждый раз при встрече бедный Дестан чувствует, как сердце начинает бешено стучать и рваться из груди; хочется потеряться, раствориться, убежать куда-то далеко-далеко, на край света. Однажды удалось узреть прекрасное лицо девушки, и с той поры оно постоянно является во всех лучших снах…

Ах, сны! Они… лишь миг счастливого забвения. А наяву у Дестана никаких шансов. На что рассчитывать с таким жалким видом неудачника с грубыми мозолистыми руками, обречённого уныло шагать по дороге в лохмотьях, опираясь на кривой посох? Проклятая бедность!

Но ещё сильнее, чем собственную нищету, Дестан ненавидел Карима. Тот был старше на два года и всю жизнь относился к брату не как равный, а как самый деспотичный хозяин. В детстве – обижал, дразнил и часто колотил; потом надменно командовал, заставлял делать самую тяжёлую работу. Отец и мать постоянно потакали ему: Карим ходил у них в любимчиках и считался надеждой и опорой всей семьи. Он вырос красивым и стройным – не то, что носатый заморыш Дестан, вечно какой-то сгорбленный, раздражённый, неопрятный. У старшего брата всегда была самая лучшая одежда, какую только горстка отшельников могла себе позволить, а младшему неизменно доставались обноски. Когда Дестан пробовал возразить и высказать своё мнение – его не слушали или обидно смеялись.

Ах, какой чудесный сон, самый волшебный, вчера привиделся ему, восемнадцатилетнему юноше! У него собственный дом в городе и лавка; нет, не та тёмная клетушка, которой так гордится отец Салиты, а большая, чистая, в самом центре богатого района, куда таких оборванцев, как Карим, даже близко не подпускают. Рядом с домом – огромный водоём; фантазия даже во сне отказывается представить такое количество чистой воды, в которую можно погрузиться всем телом, и до другого края много шагов! Говорят, подобная роскошь имеется в жилище правителя. А плавающие рыбки – какими их себе вообразить? Крошечными женщинами, обожающими купаться?

Нет, Дестану не до рыбок. Он берёт в жёны Салиту, одаривая её мелодично звенящими золотыми браслетами. Весёлая свадьба, изобилие блюд и гостей. А потом – они вдвоём. И…

Грубые толчки будят его. Оказывается, он осмелился задремать прямо в поле, и сейчас искажённое злобой лицо Карима заслоняет солнце.

– Поднимайся, бездельник, пока не всыпал тебе как следует! ― орёт деспот в самое ухо. ― Рано вздумал отдыхать! Или не видишь, сколько ещё рядков осталось?

Дестан поплёлся работать. Сердце щемила жгучая тоска. О, он отдал бы пять, десять лет своей никчёмной жизни, чтобы досмотреть свадебный сон, а потом долго грезить, снова и снова представляя его обращённым в явь…

Настал новый день, когда нужно выбраться в город. Братьям пришлось довольно долго сидеть на площади перед лавкой в ожидании торговца. У того наклюнулась выгодная сделка с приезжими купцами, и он отлучился, наказав непременно дождаться его возвращения.

В последнее время Карим в таких случаях уходил куда-то надолго. Возвращался гладко выбритый, подстриженный, и насмешливо взирал на брата, потряхивающего длинными сальными патлами и выдёргивающего редкие волоски на подбородке. Дестан всё гадал: чем старший умудряется рассчитаться с брадобреем?

Иногда счастливчик приносил с собой ячменную лепёшку и усердно жевал её. В особо хорошем настроении он даже отщипывал и кидал брату маленький кусочек.

Сегодня Карим никуда не пошёл. Несколько городских юношей из бедноты затеяли поблизости борцовское состязание. Карим решил поучаствовать. Он легко победил двух соперников, уложив их на спину, и горделиво бросил вызов всем желающим – но таковых больше не находилось.

Вдруг Дестан, сидевший до поры безучастно, заметил, что дверь лавки приоткрыта. Оттуда, возможно, давно, за состязанием внимательно наблюдают большие глаза. Конечно, они принадлежат стройной фигурке, закутанной в тёмную одежду и почти незаметной в сумраке помещения. Пылкое сердце снова дрогнуло. Не помня себя, Дестан подскочил к брату и торопливо сказал:

– Я хочу с тобой бороться!

– Ты? ― удивлённо и высокомерно спросил Карим. ― Но ты даже не сумеешь сделать приличный захват! Впрочем, ты вообще… ни на что не годишься. Отойди и дай дорогу другим!

Дестан, покраснев от гнева, повторил:

– Я – хочу с тобой бороться!

– Ну, как знаешь, ― с деланным безразличием ответил старший брат. ― Тогда готовься.

Младший сбросил безобразную дорожную накидку и ринулся в атаку с широко расставленными руками. Он надеялся на придающую сил ярость и быстроту реакции. И – на долгожданную удачу. Когда ещё представится шанс показать любимой, что ничтожный крестьянин чего-то стоит?

Но Карим оказался более ловким: он ускользнул куда-то вбок. Дестан плюхнулся лицом в грязь. Взревев от негодования и торопясь покончить с ненавистным врагом, вскочил и снова бросился на брата. Удалось было ухватиться за пояс, однако опытный противник изловчился и сделал бросок через себя. Дестан больно приземлился спиной на пыльные камни, вдоволь наглотавшись песка.

– Карим победил! ― возвестил один из юношей, выбранный судьёй соревнования.

Проигравший поднялся, отчаянно чихая, отплёвываясь и отряхиваясь. И вдруг явственно услышал от дверей лавки тихие мелодичные звуки. Нежные, как перезванивающие браслеты. Это смеялась – она! Смеялась – над ним!

Горькая правда ударила в голову, а затем перенеслась вниз, куда-то вглубь его тела, принеся туда страшное опустошение. Может, росток чего-то хорошего порой пытался пробиться там сквозь бездумную тяжесть одинаковых тоскливых дней и безразличие окружающих лиц, но в следующий миг умер: замёрз или сгорел.

По дороге домой, как и в последующие дни, Дестан больше не проронил ни слова. Уязвленное самолюбие жгло, в голове блуждали бессвязные мрачные мысли о том, как бы отомстить Кариму. Впрочем, чаще думалось о том, как перехитрить злодейку-судьбу. Незачем оставаться здесь. Надо попытаться поискать счастья, уйдя из дому. Может, удастся разбогатеть, и тогда всё образуется. Богатых не презирают. За них охотно выходят замуж.

Прошёл месяц. Теперь Карим и Дестан работали в поле вдвоём. Отца поколотили палками сборщики налогов. Обычно они благополучно проходили мимо и только плевались в сторону одинокой хижины. Но на этот раз у них было особенно плохое настроение: в общине собрали рекордно мало. Побродив по участку, протиснувшись по очереди в жалкий домишко и убедившись, что взять здесь абсолютно нечего, шкуродёры разъярились окончательно и проучили хозяина как смогли. Теперь он полуживой лежал в хижине вместе с хворой женой и часто охал или о чём-то, шепелявя из-за выбитых зубов, просил всех известных ему богов.

Дестану приходилось совсем туго: брат не щадил его, заставлял работать допоздна. Словно бед было недостаточно, ближайший колодец стал быстро пересыхать, и добывать из него воду было мучительно трудно. Если так пойдёт дальше, не удастся отстоять урожай ячменя. Останется единственная надежда на просо. Метёлки уже почти поспели…

В один из вечеров, когда работа близилась к концу, угасающая жара и поднявшийся лёгкий ветерок сморили Карима; он уснул прямо на краю поля, завернувшись в плащ. Дестан посмотрел с ненавистью, опорожнил бадью на взрыхлённую мотыгой землю и поплёлся за следующей порцией. Только к чему торопиться, раз надсмотрщик прекратил подгонять? Можно пока насладиться отдыхом, поправляя слипшиеся от пота волосы.

Если вода будет так убывать, скоро не останется даже для питья. Может, предложить угнетателю пока перестать поливать? А тот в ответ обзовёт лентяем и уродом? Нет, по доброй воле Дестан и не подумает приблизиться к Кариму. Хотя как же приятно было бы угостить его сейчас хорошим пинком – в отместку за тот грубо прерванный сон.

Интересно, что может сниться драгоценному братцу? Наверное, тоже золото, почести, хороший дом и целая свита людей, готовых по-собачьи преданно ловить каждый взгляд владыки и целовать ему пятки. Или женщины; много женщин, красивых, стройных, пьянящих, будоражащих молодую кровь! А вдруг… Салита?!

Дестан почувствовал, как холодок бежит по спине и заползает в грудь, а живот сводит болезненная судорога. Отчего? Неужели из-за мысли, что любимая может присниться в сладких грёзах другому? Нет, просто сквозь размышления прорвался посторонний звук. Почудилось?

Резкое шипение повторилось слева, опасно близко. Осторожно повернув голову, Дестан увидел в каких-то двух шагах от своих ног большую чёрную песчаную кобру, угрожающе поднявшую вытянутую голову с небольшим капюшоном. Откуда взялась змея? Последнее время их совсем не было видно. Похоже, сушь настолько усилилась, что мерзкая тварь приползла сюда в надежде на водопой.

Человеку лучше в таких случаях не шевелиться. Резкое движение может спровоцировать змею, и тогда – конец. Обычно такая кобра не нападает на людей и не пускает в ход свой смертоносный яд. Но эта, похоже, сейчас слишком раздражена. Нужно начать незаметно, перемещаясь буквально на длину половинки самого маленького пальца стопы зараз, пятиться назад, чтобы укрыться за выступающей над землёй стенкой колодца.

Именно эта низенькая преграда и кривой посох спасли Дестана. Палка, имеющая на одном из концов раздвоение вроде рогулины, валялась тут же, рядом с колодцем. Тщательно рассчитанный рывок – и спасительное оружие в руках. Змея выстрелила и промахнулась – человек смог ускользнуть от ядовитых зубов. Уф, повезло! В следующее мгновение посох плотно прижал опасную рептилию к земле.

Кровь с огромной силой стучала в висках, тело дрожало как в лихорадке. Зверея от пережитого испуга, Дестан лихорадочно соображал, как лучше расправиться с незваной гостьей. Он нажимал всё сильнее и сильнее, боясь упустить неожиданную добычу. Вероятно, кобре никогда бы не пришлось больше использовать свои зубы, но тут воспоминание о борцовском состязании вспыхнуло с новой силой…

Конечно, он сильно рисковал, оставляя в покое полуживую гадину, а потом засовывая её в плотный бурдюк. Змея очнулась, начала судорожно извиваться внутри; с трудом справляясь с ношей, злоумышленник неслышными шагами приблизился к спящему, положил рядом мешок, беспорядочно стукнул два-три раза палкой по дёргающейся поверхности и стремительно отбежал в сторону.

Обезумевшая от ярости кобра выползла чёрным возмездием, и через мгновение раздался жуткий крик Карима…

Пару дней спустя Дестан вышел в поле уже один. Никто не заподозрил истинную причину происшествия; старшего брата скромно похоронили. В общине откликнулись на просьбу помочь: в одиночку почти невозможно достойно предать человека сухой и твёрдой, как камень, земле.

Но теперь точно надо уходить. Родители не работники, и прокормить их в одиночку не по силам. Ну, может, и получится, если трудиться от зари до зари. Только зачем полудохлая обуза юноше, полному сил и смутных желаний? Он уже решился и больше не пытался размышлять, насколько подло и бесчеловечно бросать двух беспомощных стариков. Главное сейчас – поиски счастья в других краях.

Собраться недолго. Траурное пиршество принесло целое богатство: куски баранины и несколько чёрствых лепёшек. Оставалось сделать хороший запас воды. Дестан пошёл к колодцу и обнаружил, что теперь там совсем сухо. Ничего, есть ещё второй, дальний. До него немало шагов. По сути, он на соседнем участке, пустующем с незапамятных времён. Далековато. Но сейчас случай особый.

Пришлось, прихватив дополнительно нож и кусок верёвки, плестись с вялой руганью по нагретому пылящему песку. Вот он, колодец. Если бы не высокие стенки, пустыня давно поглотила бы его. Отверстие прикрыто пересохшей, истончившейся и лопнувшей в нескольких местах старой верблюжьей шкурой. Но всё равно она неплохо защищает от солнца, потому что дно слегка влажное.

Там неглубоко, но без верёвки обратно не выбраться. Придумав, как надёжно закрепить конец, Дестан ловко спустился и тщательно ощупал стенки. Повсюду очень рыхло, но не беда. Если верёвка оборвётся, можно будет сделать узкие углубления друг против друга, чтобы вставить в них посох, предусмотрительно сброшенный рядом. Вот и будет опора, чтобы вылезти наверх.

В одном месте под длинными твёрдыми пальцами грунт неожиданно осыпался, и изумлённому взору открылась продолговатая ниша. Сначала она показалась пустой дырой, но вдруг в ней проявился небольшой кожаный мешочек.

– Неужели клад? – прошептал Дестан.

Воображению представились золотые монеты, алмазы, рубины. Ведь доводилось видеть, как подобные богатства извлекались из похожих кошелей богатых купцов.

Гладкая, мягкая кожа. Белая тонкая овчина отличной выделки, ласкающая пальцы. Нащупывается аккуратный шов, скрепляющий половинки кошеля. Его горловину стягивает длинный шнур, продетый в прорези. Такая вещь обязательно должна быть наполнена чем-то ценным.

Но мешочек не звенел, не отзывался приятным слуху побрякиванием стукающихся друг о друга драгоценных камней. Он лишь слегка проминался при надавливании и был явно наполнен чем-то сыпучим и тяжёлым. Как вездесущий песок. Но какой шутник стал бы столь изощрённо прятать такую «ценность»? Нет, надо немедленно проверить, что там…

Как трясутся руки! Чему удивляться, если нищий, развязав мешочек, вдруг обернётся богачом!

В первый миг сокровище представилось металлом: в глаза ударило серебристое сияние, ослепительно яркое в полутьме колодца. Но, наклонившись, Дестан разглядел жутковатого вида чёрный песок и непонятный предмет. Сквозь мутное стекло в нём безжизненно темнела и никуда не двигалась таинственная масса.

Зато стоило взять находку в руки – и она ожила: сверкнула серебристая вспышка, передавая призыв в раскалённую от впечатлений голову. Или даже команду, приказ… через причудливое представление. В нём обладатель только что обнаруженного сокровища должен растворить в воде немного порошка и выпить, жмурясь от удовольствия и ожидая колоссального прилива сил.

– Нет! – крикнул Дестан, отшатываясь. Испугался, вжался спиной в приятно прохладную стенку колодца. – Я не хочу! Вдруг это яд?!

Но видение было навязчивым; оно повторялось с бесстрастной беспощадностью палящего солнца, сжигающего хилые ростки сомнений. Гипнотическая притягательность сквозила в каждом глотке воображаемого восхитительного напитка. Но как?! Вода…

Дестан присел, тяжело дыша, и начал ковырять ножом влажное рыхлое дно. Вскоре удалось наполнить свой кувшин – невероятно ценный инвентарь: объёмистый, прочный, да ёщё имеющий тщательно подогнанную крышку. В походе не прольётся зря ни капли драгоценной влаги. Крышка может служить вместо пиалы.

Разум отказывался повиноваться. Непослушные пальцы ухватили из мешочка щепотку серебристо-чёрного содержимого. Порошок мгновенно растворился. Без звука, без пузырьков – словно его и не было вовсе. Сон сейчас или явь? Неизвестно. Можно определить, если выпить приготовленное зелье.

«Пей, – послышался ледяной голос прямо внутри головы. – Это твой приз».

Поначалу вроде бы ничего не произошло. Язык и нёбо так и остались сухими. Горько-солоноватый привкус полуденной жажды никуда не ушёл, волнение лишь разгорячило его. Желудок пуст. Только сознание проясняется, и действительность оживает с непривычной остротой.

Песочные часы, оставленные в нише, зажглись тем же серебристым сиянием, засверкали мириады причудливых рисунков. Ледяной голос снова заговорил. И безграмотный крестьянин познал иные правила, другие истины. Те, что были за гранью убогого жилища, обречённых родителей и стройной фигурки в тёмной лавке.

– Вечная жизнь! – шептал он. – Власть над смертными – если пожелаешь. Богатства – все, какие ты сможешь у них отнять. То, чего я втайне хотел. Но в результате – совсем не то…

Силы переполняли его, но страх в сердце разрастался. Дестан не понял тогда многих слов, падающих в голову холодными иглами. Как из внезапно переполнившегося кувшина проливается и мгновенно впитывается в жадный песок драгоценная влага, так утекли мимо сознания растерявшегося юноши многие сложные законы и понятия. Ум был слишком беден, дух слишком слаб. Чувства сильны, но воля не развита. Ледяные иглы мгновенно вторглись, нанесли разуму чувствительные, но моментально затянувшиеся раны. Может, льдинки будут долго дремать где-то внутри, пока со временем не проявятся и не обогатят новыми пластами сокровенных знаний…

Нельзя долго сидеть на одном месте – вот что усвоил отныне особый человек. Теперь его удел – вечные странствия с короткими остановками длиной в простую человеческую жизнь. Немедленно уходить отсюда! Не в город, а в места совсем незнакомые. Иначе может случиться беда.

…И вот новый бродяга появляется на дороге, что ведёт в направлении полуденного солнца. Такой же песок, как везде, только местами слой его тоньше. Под ногами тут и там попадаются потёртые временем камни, а по краям – указательные знаки из наваленных друг на друга огромных булыжников. Без них караванщик неминуемо собьется с пути, будет блуждать кругами, пока не погибнет от жажды.

Человек на дороге не мал ростом, но сильно сутулится. Одежда – что-то бесформенное, чему трудно дать название. Проще всего сказать, что это куски грубой и очень ветхой материи. Путник опирается на длинную кривую палку, а за спиной у него дорожная сумка с притороченной ёмкостью для воды. Посвящённый ещё увидел бы закреплённый на поясе кожаный мешочек; для остальных бродяга просто подпоясан верёвкой, сплетённой из шерсти. На ногах бесформенные сандалии, набитые сухой травой. Голова непокрыта, но жёсткие чёрные волосы сами по себе неплохо защищают от палящего солнца.

На пригорке человек останавливается, долго смотрит в сторону далёкого города, вздыхает, качает головой и несколько раз тихонько произносит короткое слово. При этом кладёт руку на сердце, будто старается удержать его на месте. На оставленную им хижину, которую при желании ещё можно разглядеть, юноша не обращает ни малейшего внимания.

Если бы знал тогда совершенно неопытный Дестан, что ему нечего бояться, пока он живёт в своём собственном теле! Он не умрёт, если кто-либо из немногих знакомых посмотрит на него и скажет: «А, вот идёт неудачник, никчёмный брат Карима!»

Можно было просто увести с собой Салиту, пользуясь магией чёрного песка. А то и занять дворец, изгнав оттуда прежнего владыку.

Вместо этого несчастный влюблённый ушёл навсегда.

…Был четвёртый день трудного путешествия. Запасы подходили к концу. Дестан благоразумно пропустил пару встречных караванов, стараясь не попадаться на глаза торговцам и их свите. Но что делать, когда он использует последнюю каплю воды? Он ведь так надеялся, что проклятые пески когда-нибудь кончатся, и взор будет ласкать сказочной красоты оазис.

Возле одной из кучек камней сидели двое. Такие же оборванцы, как и нерешительно приблизившийся к ним путник. Дестан лишь хотел узнать, известно ли бродягам что-нибудь о дороге, неуклонно ведущей на юг.

У них были длинные ножи, но вряд ли проходимцы помышляли о разбое. Брать у юноши было нечего. Дестан показал половину чёрствой лепёшки, что ещё оставалась в сумке. Незнакомцы с жадностью схватили угощение, но отплатили сторицей. Оказывается, им удалось сегодня отловить несколько юрких жёлтых ящериц. Страшными на вид ножами пустынные охотники уже разделали добычу, освежевав тушки и удалив головы, ноги, хвосты и внутренности.

Дестан получил одну ящерицу и с огромным удовольствием съел её прямо сырой, подражая сотрапезникам. Ему было всё равно, что они здесь делают. Зато он узнал, что дня через два пешего пути пустыня закончится, и можно будет разжиться финиками с пальм, а затем и чистой пресной водой. А ещё – что дальше можно найти бескрайний простор, заполненный водой, но уже солёной и горькой, как слеза. По той воде плавают длинные деревянные дома, способные доставить желающих в другие, богатые страны, где совсем нет песчаных пустошей.

Дестан двинулся дальше, а бродяги остались сидеть в неизвестном ожидании.

Вот впереди пыльные столбы: идёт ещё один встречный караван, от которого тоже лучше спрятаться. Как интересно: помимо неоднократно виденных одногорбых верблюдов, под несколькими всадниками вышагивают лошади. Такого зверя Дестан видит второй раз в жизни. Наверное, очень богатые купцы.

Караван ушёл своей дорогой. В виде настоящей удачи приближается одинокий всадник. Возможно, отстал от остальных, торопится нагнать, погоняя прекрасного тонконого скакуна. Какое дело седоку до жалкой фигуры вышедшего навстречу грязного оборванца!

– Эй, посторонись, если жизнь дорога! – заорал конный грубо и хрипло от набившейся в глотку пыли. – Прочь с дороги, собака!

Наглец лишь слегка сдвинулся в сторону, не выказывая ни страха, ни почтения. Он не пал ниц, не протянул в униженном поклоне руку в расчёте на мелкое подаяние, а твёрдо смотрел прямо перед собой. Всадник сбавил темп, не желая всё-таки давить незнакомца, но замахнулся плёткой.

Дестан волновался, хотя знал, что нужно делать. Он хотел ещё раньше потренироваться на двух бродягах, но убоялся их бурых, обожжённых солнцем лиц и безумно выпученных глаз.

Сейчас он всё сделает правильно. Новичок приоткрыл мешочек заранее. Пальцы нужно сложить особым образом, желательно очень быстро. Средний и большой касаются друг друга подушечками, а указательный прикладывается кончиком к краю ногтя большого. Такая фигура называется чужеземным словом «пульвия». Юноша много раз складывал её по пути, сделав жест естественным, как дыхание. Пульвия при контакте с порошком сама собой набирает щепотку, прилепляет волшебное вещество к пальцам.

Дестан сделал нужные движения мгновенно и вдохнул набранный чёрный порошок в обе ноздри. Всё, смертный подчинён. Можно подумать, а можно и вслух сказать, продолжая смотреть прямо в глаза всаднику, опустившему плеть и резко осадившему взмыленного жеребца:

– Отдохни немного, уважаемый! Мы ведь друзья, нам надо обменяться одеждой. Ещё мне нужна твоя лошадь…

Отставший торговец соскочил с коня и услужливо передал нищему бродяге свой пыльный, но богато расшитый халат и дорогую чалму. Пыхтя, стащил мягкие дорожные сапоги. Дестан со зловещей улыбкой сменил рваньё на достойный наряд, нащупал в кошельке рядом с седлом звонкие золотые монеты. Ограбленный путешественник стоял рядом в молчаливом оцепенении. Но через сутки он очнётся, будет рвать и метать. Нужно изменить его сознание, чтобы он навсегда забыл о роковой встрече.

Придётся использовать ещё толику драгоценного порошка. В дальнейшем тратить надо разумно: никто не обещал пополнения запаса.

Пальцы сложены в необходимую фигуру, щепотка набрана. Теперь пасс – подуть на «заряженные» пальцы в сторону жертвы, видя её глаза, и пожелать что-нибудь интересное. Ну да, торговцу должно отшибить память. Пусть плетётся дальше пешком в неведении, кто он и зачем здесь.

Нервный жеребец шарахнулся было, но его успокоил вид и запах знакомого одеяния. Кривой посох достался бывшему наезднику.

Решив закрепить мешочек с порошком рядом с тугим кошельком, Дестан удивился. Дар, найденный в колодце, намного увеличился в объёме. Сияние песка теперь не серебристое, как раньше, а зеленовато-жёлтое.

Бессмертный, ставший таковым лишь несколько дней назад, не смог тогда объяснить причину метаморфозы, да и не придал ей особого значения. Обладание магией важнее её цветовых оттенков.

Там, откуда он ушёл, в этот миг обвалилась стена его родной, но ненавистной лачуги, погребая под собой два уже холодеющих тела.

А по дороге, уже заметно отклоняющейся в сторону заходящего солнца, медленной рысью двигался совсем другой Дестан. Возврата в прошлое не было. Впереди ждала полная самых разных событий жизнь. Очень долгая жизнь…

Глава 3. Господин Штырёв рассказывает

Москва, 12 июня 2002 года

Кто-то умеет читать мысли, кто-то – нет. Лучше, конечно, уметь. Но остальным ужасно неприятно

Туземцы, встреченные в количестве трёх душ, никак не могли определиться с указанием направления. Были они или сильно перегарны, или не сильно трезвы. Хорошо, помогла женщина с лицом вчерашней колхозницы, покупавшая в ларьке химическую дрянь – растворимый сок «Юпи».

Любительница химических растворов охарактеризовала искомый магазинчик мебели, сувениров и всяких мелочей ёмким словом «хламушник». Потому, несмотря на приятный колокольчик на входе, Сэм Олдбрук зашёл внутрь с соответствующим предвкушением.

Обе продавщицы, оценив клиента, изрядно напряглись, лихорадочно отыскивая в памяти скудный запас английских слов. Но Сэм, ныне не скрывающий прекрасное владение русским, моментально отверг предложения самых дорогих и чудовищных «презентов».

Он немного побродил по пятачкам тесно заставленного торгового зала, где разномастная мебель соседствовала с безвкусно оформленными витринами. Столы и диванчики источали смесь ароматов плесени и формальдегида. Вспыхнуло воспоминание, как в последние годы советской власти пришлось зайти разменять десятирублёвку в один сельский магазин.

Там, конечно, было хуже. Прямо-таки хрестоматийный беспорядок, почему-то никого не смущавший. Продавщица же наверняка была уверена, что подобная раскладка товара вполне естественная и единственно верная, как дорога к коммунизму.

Половину прилавка занимали наваленные пачки мерзко пахнущего моршанского «Беломора», из которых обильно сыпалась и разлеталась во все стороны мелкая труха. Сзади, на широкой полке, стояла небрежно вскрытая жестяная банка с олюторской сельдью. По жёлтой жирной рыбине сосредоточенно ползала зелёная муха. Тоже жирная.

Сверху, едва не касаясь кончиками селёдочного сока, рядком висели чешские галстуки фирмы «Цебо». Один красивее другого, каких и в столице практически было не достать.

Мухе надоело ползать. Она подпрыгнула на пару сантиметров и грузно шмякнулась на запасной аэродром небесно-голубого цвета. Прошлась по галстуку туда-сюда, оставляя за собой жирный след, и уселась удовлетворённо потирать лапы.

Сэм передёрнулся от отвращения, возвращаясь в реальность. Он указал на большой подарочный набор инструментов для столярных работ и резьбы по дереву, который выглядел чужеродным среди многочисленных куколок, зайчиков, трубок и зажигалок, и пылился на полке несколько лет. Товар был упакован с завидной поспешностью. Попытку дать сдачу дипломат отогнал небрежным движением руки, как недавно вспомнившуюся муху. Зато пожелал увидеться с хозяином.

Господин Штырёв оказался тучным, с квадратным подбородком и короткой стрижкой «ёжиком». Лисьи глаза выражали сложную смесь настороженности, природной наглости и отсутствия способности сострадать. Толстячок с ходу предложил чем-нибудь угостить – и тут же смутился. Возможно, сообразил, что в кабинете только одна приличная на вид кружка, и та пивная. А в холодильнике неважный коньяк: початая бутылка, захватанная липкими пальцами.

Сэм, окинув быстрым взглядом убогое помещение, в ответ довольно невежливо хмыкнул.

…Многие знакомые ещё недавно именовали господина Штырёва просто «Штырь». Судьба оберегла его от тюрьмы и от нищеты, но крутиться пришлось ох как. Закончив профтехучилище, Штырь долго занимался «фарцой», потом умудрился организовать неплохое мебельное производство, а там и несколько торговых точек открыл. По итогам многочисленных «наездов», бесконечных «разборок» и прочих атрибутов жестокой конкуренции, у него остался только один магазин, зато надолго наступило относительное спокойствие.

Сорокалетний Штырёв смирился, понимая, что выше ему уже не прыгнуть. Оттого не рисковал щеголять малиновыми пиджаками и дорогими чёрными авто. Статус должен быть умеренным. На шее – не самая толстая золотая цепь, а на мясистой руке тикают поддельные часы фирмы Rolex.

У посетителя дорогущий и тяжёлый швейцарский механизм с сапфировым стеклом явно был настоящим, и секундная стрелка двигалась предельно плавно и беззвучно. Штырь мгновенно оценил разницу и непроизвольно вздохнул.

– Можете называть меня Сэмом, – без лишних церемоний заявил иностранец. – А выпить было бы неплохо, но, естественно, не здесь.

– Как угодно, – быстро ответил Штырёв. Чутьё подсказывало ему, что незнакомец – человек, перечить которому не стоит. – Может, хотите договориться об оптовых поставках? Или желаете найти что-то особенное? У меня большие связи…

– Давайте-ка пообедаем в хорошем ресторане, – остановил поток догадок Сэм. – Я угощаю.

…Через полчаса Сэм и господин Штырёв не спеша приступили к дегустации фирменных блюд одного из тех заведений, которые владелец магазинчика обычно, не стесняясь в выражениях, хаял за абсолютно безумные цены. Толстяк в мятых брюках, не гармонировавших с чопорностью обстановки и предполагаемыми тратами (к чему только он упорно пытался хотя бы примерно подсчитать их в уме?), чувствовал себя не в своей тарелке и покорно предоставил выбор блюд своему спутнику. Правда, вместо мартини попросил более привычную, но зато самую дорогую в длинном списке водку.

– Мне нужна небольшая информация, – перешёл к делу Сэм, покончив с холодной закуской. – Плачу от пяти до десяти тысяч долларов в зависимости от того, насколько полезной она окажется.

– Конечно, я готов… – Штырёв чуть не поперхнулся и растерянно вытер руки о скатерть, начисто забыв о салфетках. – Только я сразу должен сказать, что не знаю никаких военных секретов и не знаком с политиками. Я всего лишь мелкий коммерсант, человек маленький. Правда, я как-то ездил на рыбалку вместе с…

– Мой интерес другого рода. Недалеко от вашего магазина есть детский дом. Я хочу знать как можно больше о нём и о том, кто там живёт и работает.

Небольшая пауза была вызвана приближением к столику сразу двух официантов, моментально усовершенствовавших без того сказочной красоты натюрморт. Толстяк напряжённо размышлял, украдкой поглядывая на безмятежного покупателя странной услуги. Когда художники белой скатерти удалились кошачьей походкой, хозяин мебельно-сувенирной лавки расслабился и выразил полную готовность говорить о чём угодно.

– Кажется, я понимаю, в чём дело, – переходя на доверительный тон и непроизвольно понизив голос, начал Штырёв. – Сейчас многие интересуются детишками для заграницы. Хорошее дело, как по мне, нужное. И стране легче, и ребятишкам сладкий пирог вместо чёрствой корки, и подзаработать можно. Короче, намекните, это интерес чисто личный или…

Поскольку жест иностранца подтвердил последний пункт из предложенного выбора, коммерсант слегка вздохнул, но продолжил свой монолог не менее бодро:

– Значит, не сами хотите присмотреть сыночка или дочурку. Между нами говоря, отличные варианты можно отыскать. Ну да ладно, буду всё по порядку выкладывать. Конечно, те курицы, что у меня работают, могли бы тоже помочь. Бабы всё-таки, сплетни всякие собирают, да и за прилавком больше чего увидишь да услышишь, чем в кабинете да по базам. Но и я знаю достаточно: и в самой богадельне не раз по делам был, и начальство тамошнее знаю, да и воспитанников некоторых. Так что обратились вы к нужному человеку.

Сэм слегка кивнул в знак того, что удовлетворён началом.

– Район у нас, значит, не элитный, но всё ж за Москвой числится. Деревянные бараки вокруг посносили, и деловые люди стали к землице присматриваться. Тут новую школу построили, большую, со многими корпусами, старьё школьное сначала тоже хотели убрать, но передумали. В девяностые-то стало совсем много сирот всяких, вот и решили под них отдать. Набрали ребятишек-одногодков, они тогда в первый класс должны были идти. С тех пор там так и живут. Последний год им остался. Поговаривают, что после выпуска всё-таки уберут приют.

– Давайте подробнее про воспитанников.

– Не знаю, по каким понятиям их собирали. Не только по столице и области, но и издалека. Кто-то тёр, что таланты по всей стране отбирали. Гаврики, правда, культурные, вежливые, не хулиганьё. Когда магазин открывал, трухал, что с детдома беспокойство будет. Кражи типа, а то и налёты. Охрану поначалу крепкую нанял, сколько потратился на дармоедов! Напрасно переживал! Так, заходят иногда, поглазеть. Девчонки, значит, побрякушками интересуются, самой дешёвкой. Обычно ничего не покупают, деньги-то откуда. А воровства нету, ни одного случая не могу припомнить.

Толстяк начал нахваливать сирот, как ценный товар, словно сам был готов их продать. Но предупредил, что руководство детдома стоит за воспитанников насмерть, отваживает «благодетелей» и нечистых на руку чинуш. В общем, не подпускает сомнительных опекунов за километр.

– Директриса тамошняя и особо её замша Нина Николаевна – те ещё стервы! Слишком идейные, глупые, несовременные. Значит, хоть заведение на хорошем счету, но средств выделяют им очень даже меньше, чем другим. Они от спонсоров ничего не берут, если хоть чуток неладное почуют. Сам слышал, как они меж собой пиликали, что все предлагаемые деньги от коммерсантов – грязные.

– Наверное, правильно думают? – прищурился старый дипломат.

Штырёв хмыкнул. После третьей рюмки говорить ему стало намного легче. Водка была удивительно приятной, разливала по всему телу живительное тепло. «Чего ещё я на такие бабки могу наболтать?» – назойливо толкалась беспокойная мысль, но иностранца он перестал опасаться и честно старался угодить.

– Нет, ну всяко бывает. От меня под Новый Год приняли несколько костюмов для праздника. Страшное было китайское барахло, никто не брал. Ещё, помню, партию тетрадей туда сплавил. Брак оказался, надо же было куда-то девать. Взяли, ещё и спасибо сказали. В общем, если постараться и подумать хорошо, подходы можно найти.

Здесь толстяк, опасавшийся, как бы от него ненароком не уплыло обещанное минимальное вознаграждение, сделал красноречивую паузу. Пачка, перекочевавшая в карман необъятного пиджака, окончательно разрядила обстановку. Сэм, хотя и дал понять, что переданная сумма не подлежит возврату ни при каких обстоятельствах, всё же намекнул, что ничего особо ценного пока не услышал.

– Скажи мне вот что, – перейдя на «ты», сменил тему англичанин. – Знаком ли тебе такой мощный паренёк по прозвищу Капитан? Он как будто на тебя работает.

– Ах, этот! Зовут парня Володя, ходит постоянно в одной и той же компании. Так-то мне до лампочки, кто там и с кем. Но с полгода назад ввалились они толпой в мой кабинет. Оказалось, что у Капитана руки откуда надо растут, и умеет он мастерить кораблики. Красивые модели получаются.

Хитро ухмыляясь, Штырь долго объяснял, как заключал выгодный контракт. Сначала сувениры от Капитана удавалось перепродавать раз в двадцать дороже, и раскупали кораблики здорово. Потом явилась сама Нина Николаевна с претензиями, что хозяин магазина дурит воспитанников, платит слишком мало. Договорились, что в обмен на поделки детдому будет поставляться какой-нибудь неходовой товар: столы попроще, стулья, табуретки. А модели действительно качественные. Один ценитель сказал, что в жизни ничего подобного не видел, просил достать ему ещё и обещал… много.

– Теперь контракт, значит, будет на всё лето. Им там, в детдоме, разрешают зарабатывать на каникулах. Девчонки из его компании просились в магазин подработать продавщицами, да у меня и так комплект.

– И что, теперь им некуда будет устроиться?

– Да ну… – Штырёв, полупьяно ухмыляясь, подцепил на вилку кусочек сёмги. – Найти всегда можно, если борзую оплату не просить. Девки пойдут, как обычно, на почту. Приятель Володьки, умник, в технике разбирается. Так он хвастал, что его в автосервис обещали взять.

Пиршество длилось ещё целый час. Толстяка окончательно развезло. Он плохо соображал, что говорит. Сэм всё время возвращался к интересующей четвёрке подростков, выспрашивал детали встреч и разговоров. Иногда информатору казалось, что не он сам старательно пытается вспомнить что-то ещё, а просто собеседник бесцеремонно копается у него в голове. От этого радужное настроение улетучилось, стало тоскливо, страшно захотелось пожаловаться на свою нелёгкую долю: на бывшую жену, презрение власть имущих, крутые поборы и конкурентов.

– Вот хотя бы Хусаинов. Прямо со свету сживает! Всю клиентуру переманил, гад! У него магазин неподалёку. Мебель-то вся палёная, делают местные армяне, а он её за элиту сдаёт. Ещё и угрожает мне: мол, либо закрывай свою лавочку, либо переходи на одни сувениры. Да я на них мигом прогорю!

– Так разве кораблики не помогут? Кстати, в магазине что-то я их не заметил.

– Так ведь не с конвейера они идут. Разбирают хорошо, а пацан не может их печь как пирожки. – Штырёв громко рыгнул. – Р… работа штучная. Халтуру брать никто не будет. Вот я и говорю этому паразиту Хусаинову…

Олдбрук перестал вслушиваться в пьяное бормотание соседа по столику. Штырь вдруг представился в виде громадной жирной мухи, поганящей хорошие вещи. Второе «я» охотно согласилось с такой ассоциацией, навеянной недавним воспоминанием. Ещё и добавило, что таким коммерсантам, нагло обманывающим несчастных сирот и сплавляющим в приют откровенно негодный товар, вполне справедливо устраивать «тёмную». Или вообще…

«Кораблики, надо же! – немного взволнованно думал Сэм. – Неужели бывают такие совпадения? Как может всё так удачно складываться? Подозрительно удачно! А предполагаемый подарок? Почему, по какому наитию, я выбрал именно такой набор инструментов и попал в самую точку? Жизненный опыт? Возможно. А вдруг кто-нибудь играет против меня? Кто-то умный и тонкий, изощрённый в плетении интриг. Конкурент. Идиот Штырёв постоянно говорит о конкурентах. Чему удивляться, если соперники встречаются повсюду и в любом деле…»

Созвучная мыслям память услужливо предложила заново пережить один мрачный эпизод, когда случилось так внезапно прозреть…

* * *

Франция, Прованс, 1720 год

Грязная придорожная харчевня в поздний час была пуста. Всаднику, проделавшему за день немыслимый путь, требовались отдых и ночлег, и угрюмый хозяин несказанно обрадовал, буркнув, что одна из двух комнат наверху свободна.

С низкосортным пристанищем, где на стенах в помине не было ковров или гобеленов, а в качестве подсвечников использовались донышки битых глиняных кувшинов, волей-неволей пришлось смириться.

Путник бегло осмотрел номер. Какой мерзкий стол! На грубые козлы ленивый «умелец» взгромоздил обрезок широченной плахи – и так сойдёт! Невдомёк дураку, что такое изделие напоминает эшафот. Стол к тому же усыпан обглоданными рыбьими костями.

Постоялец отцепил ставшую немыслимой обузой шпагу, сложил вещи в угол. Нужно спуститься перекусить, пока хозяйка сменит бельё на чуть более чистое. И хотя бы смахнёт остатки чьего-то пиршества с шершавого, плохо обработанного дерева.

После холодного цыплёнка (за шестнадцать су, грабёж!), запитого бутылкой очень плохого вина, приезжий поднялся по шаткой лестнице, позёвывая и с трудом разлепляя то и дело смыкающиеся от усталости веки. Трактирщик с женой давно удалились к себе, получив плату вперёд и проверив засовы, чтобы застраховаться от ночных воров и разбойников.

Для ориентации на площадке второго этажа хорошо было бы родиться котом. Огарок свечи, поставленный хозяином на стол для ужина, с шипением погас, когда утомлённый путешественник, морщась, допивал последние глотки. Лишь почти прогоревший внизу очаг слегка разгонял мрак безлуния, воцарившегося вокруг.

Полуночный квартирант едва нашарил на двери замок, открывшийся с противным скрежетом. Вдруг боковое зрение уловило, что по площадке метнулась бесшумная и быстрая тень, и в следующее мгновение под рёбра упёрся острый металл.

– Только пикни! – Голос резанул в самое ухо. – Давай, заходи в конуру!

Сопротивляться было опасно. Удерживая жертву под неослабным контролем, грабитель вошёл следом, плотно прикрыв за собой дверь. Помещение оказалось освещено: хозяйка, у которой был второй ключ, оставила высокую свечу. Наверное, сказалась щедрая оплата за ночлег.

– Поворачивайся, медленно! – негромко скомандовал неведомый головорез.

Луи мысленно проклял свою беспечность. Нынешний образ жизни провинциального французского графа немного отучил от всегдашней осторожности.

Разбойник предстал в виде высокого худого старика. Весь вид его поражал болезненностью и крайней измождённостью, никак не вязавшейся со злодейским ремеслом. Самое примечательное зрелище представляли глаза: где-то в их глубине вырисовывались воображаемые песочные часы, наполненные сиреневым сиянием.

– Ну что? – язвительно проскрипел отвратительный старец. – Полюбовался? Я тоже кое-что вижу в твоих изумлённых очах, представь себе! Когда являешься в незнакомое место, надо быть начеку. Я вычислил тебя сразу, как только ты первый раз поднялся по лестнице. Ведь в дверях есть маленькое отверстие, через которое удобно следить, а твои сапоги громко стучат. Мне повезло: ягнёночек сам пришёл к пирушке в качестве лакомого блюда!

– Чего вы хотите? – Луи не испытывал сильного страха. Угнетала неожиданность.

– А ты не догадываешься? – Желтоватое лицо затряслось от беззвучного смеха. – Где он? Где твой порошок, говори! Не валяй дурака – проткну, как лягушку! Руки разведи в стороны так, чтобы я видел твои пустые ладони!

Через минуту мешочек лежал на столе и был развязан. Знакомое сияние хлынуло в комнату. Грабитель засунул кинжал за пояс, продолжая, впрочем, ловко нацеливать шпагу в самые уязвимые места, и проворчал:

– Ты и вправду укокошил их всех? О, я умираю от любопытства! Как это было? – В тоне вопроса, правда, острого интереса не чувствовалось. – Порубал топором, переколол в горячке? Или, как ничтожный трус, действовал исподтишка, а потом на людях состряпал скорбящую физиономию? Вижу, не угадал! Значит, просто бросил их на произвол судьбы. Умирать от страха, боли, голода и жажды, или от мерзких насекомых…

– Я… не понимаю.

– Не понимаешь? – Шпага нанесла лёгкий, но болезненный укол. Казалось, трагическая развязка наступит немедленно.

Но поведение пленника, сохранявшего изумлённое выражение лица, очевидно, позабавило человека с сиреневым блеском глаз. Он слегка опустил оружие и выразительным жестом велел хозяину комнаты сесть на постель, держа руки перед собой, а сам придвинул поближе единственный в комнате потёртый табурет и тяжело опустился на него.

– В кои-то веки представился удивительный шанс, – в своей обычной желчной манере проговорил старик после долгой паузы, внимательно изучая молодое и привлекательное, но посеревшее от усталости и волнения лицо жертвы. – Рассуждать о вещах великих и сокровенных. О самой сути. О сомнительном даре, о вечном проклятии. А то ведь не с кем.

Незваный гость метнул взгляд на источник зелёного сияния, вытащил из-за пазухи порожний на вид кожаный мешочек и положил его рядом.

– Вот они, два кошелька, твой и мой. Волшебные ёмкости для источника нашей силы. Можешь сказать, что ты знаешь о них?

Луи с тоской думал о своей опрометчиво снятой шпаге. Он, конечно, не мастер фехтования, но с дряхлым стариком мог бы справиться.

– Нашёл в укромном месте, вот и пользуюсь…

Грабитель расхохотался:

– Так просто, да? Будто их сшила рука не слишком умелого кожевника без всяких хитростей и секретов! А ведь мешочки совершенно неуязвимы! Неопалимая купина, да и только! Ведь тот куст, в котором Бог явился Моисею, горел, но никак не мог сгореть. И мешочки сгореть не могут. Их нельзя порвать, проколоть или повредить ещё каким-либо способом. Само время над ними не властно. Магия, чистая магия! Кошель не пропускает воду, не разрушается химикатами. Идеальное хранилище, способное в любой ситуации сберечь для хозяина волшебный песок…

Желтолицый доходяга скривился и почмокал губами, словно насмехался над только что сказанным.

– В любой, да? Да или нет? Хе-хе! Смотри!

Жилистая рука старика прошла мимо колеблющегося пламени свечи. Длинный тонкий палец сначала нырнул вглубь в поисках крупиц шевелящейся массы с сиреневым сиянием, потом переместился к той, что отливала зелёновато-жёлтым, и сделал лёгкое вращательное движение. К изумлению молодого человека, его собственность искрящейся струйкой потекла в чужой почти пустой поначалу мешочек, увеличивающийся в объёме прямо на глазах. Не прошло и минуты, как перемещение завершилось, и ни одна крупица чёрного песка не упала на противный стол.

– Это называется «приманить», – удовлетворённо констатировал захватчик. – Чего ты рот раскрыл? Неужели видишь фокус в первый раз?

– В первый, – признался Луи. – Я вообще до сегодняшнего дня не подозревал, что есть ещё другие… такие, как я.

– Странно. Меня трудно обмануть, я угадываю в твоём облике след времён. Твой путь достаточно длинный. Значит, ты много раз менял тела, выбирая, конечно, хорошее телосложение, приятные лица, отменное здоровье. Ты и сейчас неплохо выглядишь, пусть и утомлён с дороги. Если будем болтать дальше, неплохо знать, как ты сейчас себя называешь.

Что с того, если незнакомец узнает имя, которым сейчас представляется людям Дестан? Оно всё равно выдумано, хотя за два последних года стало привычным для уха.

– Граф Луи де Леранж, к вашим услугам.

– Неплохо. Дворянином быть приятно, хотя хлопотно. Всякие гербы, геральдика, родословное древо, ненужная известность и копание в предках. Но я, представь, сам из княжеского рода. Ты можешь звать меня Коршуном. Неужели я первый и единственный, так сказать, столь необычайный персонаж на твоём пути? С порошком за пазухой и цветными звёздами в глазах?

– Не буду ничем клясться, можете не верить.

Коршун, казалось, окончательно расслабился, вытянул длинные ноги. Однако глаза его по-прежнему цепко фиксировали малейшее движение пленника, а рука со шпагой готова была в любую секунду сделать разящий выпад.

У Луи, разумеется, был миниатюрный запасец порошка во флакончике на поясе. Да что толку? Старик – такой же бессмертный, и на него не подействуют попытки подчинения, усыпления или ментальный удар. Бесполезно пытаться складывать пульвию. Кстати, теперь просвещённый Дестан знает, почему так названа фигура из сложенных пальцев. Ведь «pulvis» по-латыни – порошок. Словечком постоянно козыряют обманщики-аптекари, нахваливающие свой товар. Спору нет, порошки у них разнообразные, но совсем не волшебные…

– Я высмотрел сегодня ценную добычу, – продолжал грабитель. – Тебя выдали глаза, горящие в них часы. Так задумано кем-то, чтобы мы могли легко распознать друг друга. Ты – мой ягнёночек. Моё тело требует срочной замены, а свой порошок почти иссяк. Потому решил взять твой – великий, сильный. Ты ведь понимаешь, отчего зависит цвет? Нет? Да неужели?

Старик воодушевился. Похоже, он любил раскладывать свои знания по полочкам, бесконечно анализировать и выкладывать выводы. Если не на бумагу, то, как сейчас, случайному собеседнику.

– Призы получают убийцы самых ближайших родственников, – пустился в разъяснения Коршун, выражаясь так же желчно. – Но наши заслуги строго ранжированы. Возьми, к примеру, меня. Я случайно убил свою мамашу. Если виновен в смерти матери или отца – изволь получить порошок с сиреневым блеском. Довелось бы мне убить брата или сестру – сияние было бы серебристым. У детоубийц оно красное. Таковы правила, не нами придуманные. Зато твой песочек мне очень нравится. Ведь ты – злодей по высшему разряду. Жёлто-зелёное мерцание бывает лишь у тех, кто уничтожил всех ближайших родственников, какие только существовали тогда. А ведь кто-то из них мог кормить тебя грудью, качать на руках, вместе получать удовольствие от детских шалостей…

– Не нужно продолжать. – Луи поморщился, как от недавно выпитого кислого вина.

– Раз убийств было много, ты получил больше порошка, чем бывает обычно. Магические возможности у него шире, чем у слабеньких сиреневых, красных, серебристых. Так что проблема опустошения заветного мешочка пока не вставала. Ни о чём не переживай, наслаждайся сладостно долгой аркадской идиллией!

Старик картинно развёл руки, изображая безоблачное счастье. Луи дёрнулся было, но упустил благоприятный момент.

– А ещё ягнёночек постоянно проявлял осторожность. Экономил, попусту порошок не тратил. Выбирал для жизни самые спокойные места и профессии. Но обязательно выгодные. Какой-нибудь меняла, торгаш, ростовщик, опирающийся куда больше на силу и власть своих капиталов, чем на полученные способности. Минимум ненужных знакомств, никакого безрассудства в виде сражений, погонь, любовных приключений. Вот только нынешняя ситуация не вписывается в нарисованный портрет. Нестись весь день сломя голову в одиночку, без охраны, да ещё решиться на ночлег в сомнительном трактире! Но, кажется, мне известна причина.

Ещё бы! Да она всему Провансу уже известна. В Марселе началась чума. Проклятые купчишки, желающие срочно получить свои шелка для продажи, подкупили власти. Корабль из Леванта по пути заходил в Каир, кишащий крысами и чёрной смертью. Но мздоимцы сняли карантин, пустили судно в Марсельский порт и поставили под разгрузку.

Едва прошёл слух о первых случаях болезни, Луи оседлал коня. Зачем рисковать? Быстрей скакать как можно дальше, пока не выставили санитарные кордоны и не стали без разбору вешать всех, кто пытается вырваться из чумного ада. Забиться в глушь и переждать, пока смерть не соберёт обильную жатву.

– Из города уже бежала вся знатная верхушка, в том числе свита принцессы Орлеанской, что собиралась ехать в Италию, – подхватил старик. – О, им есть чего опасаться. А чего бояться тебе, бессмертному? Неужели ты настолько скуп, что не желаешь тратиться на подстраховку другим телом, живущим где-нибудь за сотни миль… или просто настолько глуп, что ничего не знаешь о такой возможности?

– Я знаю, – ответил Луи. – Я подстрахован. Так что убивать меня бессмысленно. Придётся ведь как-то избавляться от тела, навлекать подозрения…

– Убить тебя всё равно придётся. Иначе ты неизбежно пойдёшь по моим следам в надежде вернуть своё сокровище. Да ты не переживай так, раз подстрахован…

– Клянусь, что не буду преследовать вас, если оставите мне жизнь. Теперь, когда я знаю о других бессмертных, я смогу найти кого-нибудь и наполнить свой мешочек. Мне уже приходилось убивать…

Коршун поколебался, но вынул кинжал.

Свеча разгоняла мрак над столом-эшафотом, бросая причудливые тени на стены и неровный потолок. Мешочки лежали, полный и пустой, как центр визуального притяжения. Но и сами они словно готовы были вращаться вокруг свечи, как Земля и другие планеты вокруг Солнца, согласно безумной и возмутительной теории одного давно умершего поляка, Николая Коперника. Но ведь многие отчего-то говорят, что его отрицаемые церковью басни – не что иное, как истина.

Коршун, похоже, обожает всякого рода научные дебаты. Нужно втянуть краснобая в дискуссию. Отчаяние придало Луи решимости; казалось, он нашёл шанс выпутаться.

– Послушайте, я узнал много нового. Но ведь есть ещё песочные часы. Мне стыдно признаться, но я никогда не мог понять, для чего именно нужен этот, несомненно, ценный предмет.

– Глупец! – сказал старик. – Ты уймищу лет пользуешься часами и даже не подозреваешь, что они – символ твоего Хранителя!

Коршун увлёкся, приготовившись к новому длинному рассказу.

Всё решило мгновение.

Ягнёнок, превратившись в тигра, резким движением выбил у противника шпагу. Достаточно ловкий старик немедленно ударил Луи кинжалом в живот. Но – лезвие неожиданно отскочило! Тогда кинжал выпал сам: рука, сжимавшая его, на поверку оказалась очень слабой.

Молодой человек прыгнул на Коршуна и вцепился ему в шею. Де Леранж был крупнее, тяжелее и взял верх в борьбе. Через пару минут напряжённой схватки сиреневые искры в распахнутых глазах старика перестали падать вниз, суетливо замелькали, а потом разом взлетели кверху. Изображение песочных часов погасло, уступив место пустоте расширившихся зрачков.

Победитель разжал руки на тощей шее, поднялся, утирая пот с усталого лица, обрамлённого небольшой чёрной бородкой и тонкими усиками. Откуда-то из одеяний поверженного противника на щелястый пол выкатился маленький изящный предмет, вещество в котором явно ещё жило, в отличие от распростёртого рядом тела. Часы словно находились в поиске: медленно двигались сами по себе, готовые устремиться в неведомую даль.

Повинуясь внезапному импульсу и проявив недюжинную ловкость, Луи схватил странно пульсирующий, сопротивляющийся объект. Материя продолжала шевелиться, извивалась, ускользала и явственно начала терять очертания, собираясь раствориться и исчезнуть.

Граф выругался, понимая, что ему не справиться с непокорной собственностью старого злодея. Изловчившись вновь, изо всех сил ударил хрупкое стекло о поваленный в драке табурет.

Дестан не знал тогда, что сложные правила существования подобных ему индивидуумов предписывают никогда так не делать. Если бессмертный, не подстрахованный другим телом, уничтожен навсегда, часы сами собой исчезнут, покинут материальный мир. В противном случае через некоторое время хозяин призовёт их к себе, в другое место.

Порезов удалось избежать. Мельчайшие осколки с тихим мелодичным звоном не рассыпались по доскам под ногами, а собрались в крошечную сферу, усеянную светящимися пылинками. Тревожная форма разрослась, образовав призрачного двойника неудавшегося ночного грабителя. Фигура угрожающе покачивалась, пугая оцепеневшего путешественника. Потом раздался звук, напоминающий вспорхнувшую стайку мелких птиц, и тощий силуэт растворился, как утренний туман.

«Ягнёнок», на долю которого выпало сегодня слишком много потрясений, рухнул на кровать и уставился на тело, ожидая дальнейших сюрпризов. Но ничего не происходило. Никого не разбудил учинённый шум; глухая тяжёлая тишина висела над неказистым домом, давшим на время пристанище, чуть было не ставшее последним. Успокаиваясь, Луи глубоко вздохнул несколько раз.

Его задело замечание, что прожитые им жизни нелепы и бесцельны. Компенсируя тяжёлую, насыщенную физическим трудом и угрозой голодной смерти юность, Дестан поначалу проводил века в сытом довольстве и сонном оцепенении. Поджидал покупателей в лавке, торгующей шелками и специями. Насыпал под чудовищные проценты золото и серебро в пустые кошельки проигравшихся вельмож. Ссужал, случалось, и правителей, вечно нуждающихся в средствах на очередную войну. Деньги текли к нему, то тонкой струйкой, то половодьем. Наверное, так продолжалось бы поныне, не встреть он однажды на берегу мальчишку, распевающего во всё горло пиратские песни и рисующего на мокром песке чертежи неведомого корабля…

Коршун хотел прочитать ему приговор, даже, можно сказать, эпитафию. Теперь надгробную речь можно произнести над желтолицым стервятником. Да не стоит он того.

Обыск не пролил свет на личность задушенного злодея. Несколько монет и ключ. Пришлось осторожно прокрасться в соседнюю комнату. И там пусто. Две книги, подтверждающие, что их недавний обладатель обожает чтение. Что-то философское, неинтересное.

Граф вернулся в свою комнату и привычно проверил касанием локтя стеклянный флакончик с порошком для быстрого использования. Нужно вернуть песок в свой кошель. Как там делал недруг? Вот крупинки висят на пальцах – только не для того, чтобы солить пищу. Касаемся своего мешочка, переходим к соседнему. Движение пальца – и всё сработало!

– Вот оно как, – прошептал Луи, с удовлетворением наблюдая обратную эволюцию чёрного песка. – Вещество вернулось ко мне, своему прежнему хозяину, притом прихватило и те крохи, что были у грабителя Коршуна. Надеюсь, мы с ним никогда больше не встретимся.

Луи взял обе шпаги и кинжал, тщательно осмотрел их. Оружие у врага, нужно признаться, было лучше, чем собственное, которым самозваный граф де Леранж владел до сих пор неважно. А ведь когда Дестан был в позапрошлой жизни пиратом – шпага казалась естественным продолжением руки. Придётся упорно брать уроки фехтования и никогда не расставаться с холодным оружием. Да ещё контролировать проклятую осанку!

Почему так происходит? Дестан, как здравомыслящая и практичная личность, всегда вдумчиво и тщательно подбирал себе следующее тело, предпочитая красивых, высоких и атлетически сложенных мужчин. А нынешняя оболочка всего-то чуть выше среднего для европейца роста. Но стоит задуматься, утратить контроль – плечи непроизвольно подаются вперёд, а позвоночник сгибается, обеспечивая противную сутулость. Словно, как века назад, на Дестана давят тяжесть непосильного труда и низкий потолок нищей лачуги.

Бесшумно походив по комнате и осмотревшись, Луи аккуратно открыл ставни и выглянул наружу. Проём выходил на задний двор, куда и следовало выбросить длинное, но лёгкое тело.

Глухой стук падения резанул по нервам, показался оглушительным.

Но вокруг было по-прежнему тихо. Через час появились признаки приближающегося рассвета. Вещи собраны, засовы бережно сняты. Утренняя прохлада отгоняет сонливость, накатывающую тяжёлыми волнами и колющую виски. Как хорошо, что чужаку принадлежал такой спокойный конь, безропотно позволивший оседлать себя и взвалить на спину остывший груз. Теперь осталось разыграть финальную сцену – и можно двигаться дальше, не оставляя за спиной ненужных проблем.

Разбуженный трактирщик, заспанный, полуодетый, босиком выскочил из своей каморки на утоптанный земляной пол и неприязненно уставился на назойливого постояльца.

– Прошу простить, – учтиво сказал тот. – Мне повезло встретить здесь, в соседней комнате, своего давнего приятеля. Мы с ним мило побеседовали. Надеюсь, не слишком шумели?

– Не слишком, – клацая зубами, буркнул в ответ кабатчик. – Хотите завтракать уже, что ли? Не время. Вина могу выставить, ещё три бутылки осталось.

– Нет-нет, – поспешно отказался клиент. – Дело очень простое. В разговоре выяснилось, что нам совершенно необходимо двигаться дальше вместе, и немедленно. Лошади уже готовы, мой друг с нетерпением ожидает снаружи. Я же, как человек порядочный, должен окончательно рассчитаться. Свою плату я уже внёс. Вот ещё прибавка за беспокойство. Сколько нужно внести за моего попутчика? Хорошо, вот здесь должно хватить.

– Вы поразительно щедры, месье.

– Отдаю оба ключа. Провожать не нужно, мы спешим. При случае не премину вновь воспользоваться здешним гостеприимством.

Слегка ошалелый трактирщик посоветовал опасаться волков, снова задвинул засовы и поплёлся досыпать. Его ухо, впрочем, уловило спокойный цокот копыт двух лошадей. Стоило ли срываться с места в такую рань, чтобы плестись шагом?

Путник, которому несказанно повезло остаться в живых, действительно двигался не спеша, ведя в поводу вторую лошадь. Проехав мили две по пустынной дороге, он сделал остановку и сбросил труп в ближайший овраг, прикрыв сверху крупными наломанными ветками.

А конь был продан в ближайшем городке всего за сорок ливров.

* * *

Москва, 13 июня 2002 года

Наутро после того как Сэм Олдбрук выложил за обед в ресторане кругленькую сумму, некто Хусаинов явился на рабочее место в скверном настроении. Владелец трёх магазинов, подпольной мебельной фабрики и нескольких десятков бесправных мигрантов-рабочих вызвал к себе двух «быков» и снабдил их чёткими указаниями.

Прибыв на место, числящееся собственностью Штырёва А.И., громилы выгнали вон продавщиц, зверски избили хозяина, после чего разворотили прилавки и попытались поджечь магазин. Преступление было раскрыто по горячим следам, все виновные немедленно задержаны.

Продавца корабликов даже не удалось довезти до ближайшей больницы. Свидетельницы с ужасом описывали погром, наделяя нападавших всё более отвратительными и нечеловеческими характеристиками. «Быки» на допросе молчали или угрюмо тянули своё «мы ничё…». Хусаинов же на все вопросы о том, что подвигло его стать инициатором столь зверской и глупой расправы, кричал, трясясь всем телом и брызгая слюной:

– Да эта сволочь хотела по миру меня пустить! Ещё немного – и совсем бы разорил! У меня, гражданин начальник, трое ребятишек. Не милостыню же им просить!

В милицейских протоколах фигурировали такие фразы, как «неприязненные отношения», «столкновение коммерческих интересов» и даже простое слово «разборка».

О визите иностранца накануне трагических событий никто не вспомнил.

Глава 4. Галеон и фрегат

Москва, 16 июня 2002 года

Из возможных вариантов ответов всегда лучше выбрать самый очевидный

Утро безрадостное. Спешить некуда.

Пустовато вокруг. Соратников из класса «Б» ещё позавчера всех до единого увезли в лагерь с пионерским названием «Искорка». Скукотища, наверное. От чего отдыхать?

Целая толпа отправилась организованно гулять на природу. Тоже не соблазняет. Не то настроение.

Смотреть матч Швеция – Сенегал, когда наши уже позорно вылетели? Да ну…

Вон Володька выполз из своей столярки. Умотал туда ни свет ни заря, ещё до подъёма – точно душу отвести. Плохо отвёл. Подошёл, вяло пробормотал:

– Привет, Костян! Потрещим?

От его рукопожатия и впрямь кости могут треснуть, хотя Кэп силу не прикладывает.

Вот и феи выпорхнули из центрального входа. Пора устраивать большое совещание. Посиделки на двух лавочках, специально развёрнутых друг к другу рядом с не слишком ухоженными клумбами.

Собственно, положение уже вчера обсудили. Везде складывалась какая-то ерунда. Почему ему, два месяца бегавшему в автосервис и доказавшему свою полезность (и готовность пахать!), вдруг дали от ворот поворот? Извини, парень, но сверхштатный сотрудник уже не нужен. Всё псу под хвост…

Алина с Таней вынужденно накатали заявления по собственному. Потому что посыпались жалобы чокнутых пенсионерок. Что целую неделю не получают газет, что письма девчонки путают, а телеграммы доставляют на день позже. Враньё ведь, да никто не захотел разбираться.

Ну, а у Кэпа положение вообще хоть вешайся. Попал он с этим Штырёвым! Торгаш большущую модель заказал, так все остатки предыдущих заработков ушли на материал, клей, краску. Даже у завуча Нинушки пятьдесят рублей пришлось занять. Кранты! Заказчика больше нет. Корабль не доделан. Где потом найти покупателя? Таскаться с махиной по лавкам?

Алина предложила взять фотоаппарат у завхоза Веника и сделать снимки модели с разных сторон. Потом уж ходить с фотками, показывать. Конечно, когда кораблик будет полностью готов. Вживую, понятно, эффектнее, но всё-таки…

– Нужно пока найти верный заработок, – резюмировал Костя. – Устроиться в дворники или подрядиться ремонтировать подъезды. А долг завучу давай я погашу.

– Ты прав, старичок, – грустно ответил Капитан. – Тоскливо только, понимаешь! Ведь я с таким удовольствием взялся мастерить, словно не о деньгах думал. Радость была на душе, попутный ветер…

Фразу Володя не докончил. Вслед за ним все повернулись в сторону входа в здание, на побитую временем асфальтовую дорожку. И, конечно, увидели, что там происходит, но Кэп всё равно брякнул по инерции:

– Прикиньте, кто идёт сюда с Нинушкой! Тот самый шпион из кафе!

Завуч и директриса зачем-то приехали на работу в воскресенье. Проверку ждут, что ли? Шныряли по территории, что-то высчитывали, потом разошлись по кабинетам. А теперь вслед за немного растерянной помощницей директора невозмутимо вышагивал пожилой хмырь. Ходячая реклама деловой одежды из безумно дорогих салонов.

Хмырь поблагодарил Нинушку, обозвав её «мэм», и сказал, что хотел бы «самостоятельно побеседовать с милой молодёжью». И Нина Николаевна послушалась! Ну, дела!

Выразив желание присесть и расценив общее молчание как согласие, тип из кафе расположился на освобождённой ему лавочке и представился:

– Меня зовут Сэм Олдбрук. Я дипломат, сотрудник британского посольства. В России живу давно. Где-то лет сорок.

– Я же говорил – шпион! – ляпнул Володя и густо покраснел, но не отвёл взгляда, а смотрел на чужака исподлобья.

Тот на миг удивлённо поднял брови, а затем проговорил тихо и очень мягко:

– Мне казалось, что у ребят, родившихся в период перестройки, нормальные представления об иностранцах. Разумеется, по работе мне постоянно приходится собирать и анализировать информацию, самую разную. Но если вы думаете, что я занимаюсь слежкой, проникаю на секретные объекты или передаю шифрованные сообщения о страшных военных тайнах – вынужден вас разочаровать. Всё моё оружие составляют блокнот, ручка, телефон и офисный компьютер.

– Как раз о слежке хотелось бы поподробнее, – заметил Сверчок, не желая отдавать незнакомцу роль первой скрипки. – Зачем вам понадобилось выслеживать нас после кафе?

– Не после, а начиная с кафе, – уточнила Алина. – И подслушивать за столиком наш разговор.

Сэм, старый пройдоха, внутренне подобрался, ощутив, насколько неприятной может оказаться интуиция блондинки. На него смотрели четыре пары пытливых глаз. Завоевать доверие будет непросто.

– Каюсь, поступил не слишком умно… – с хорошо разыгранным смущением произнёс он. – Безусловно, я постараюсь сейчас объясниться. Только сначала хочу уточнить для верности: кого вы называете Капитаном?

– Это я, – отозвался юноша с лицом, похожим на пожарный щит. Даже конопушки на чуть вздёрнутом носу куда-то исчезли.

– Хорошо, – кивнул Олдбрук. – Когда-то в молодости я тоже умел так краснеть. – Убедившись, что чистота костюма не должна пострадать, опёрся о спинку лавочки. – Теперь позвольте изложить всё по порядку.

Сэм выдал хорошо продуманную заготовку. Пенсия у него на носу, пора на родину, а почти вся жизнь прошла в России. Вот и хочется увезти отсюда достойную память в виде коллекции сувениров. Найти что-нибудь особенное, необычное, самобытное. Не тот ширпотреб, что в изобилии штампуют специально для интуристов. А что-то эксклюзивное, оригинальное. По сути, произведения искусства, но не запрещённые к вывозу из страны. Подобное часто можно разыскать в самых неожиданных и захолустных местах.

– С неделю назад на моих глазах из магазина сувениров выходит женщина с мальчуганом лет восьми-девяти. Сорванец тащит в руках замечательный такой кораблик. Моему восторгу нет границ. Естественно, спрашиваю: откуда такое чудо? Кивают на магазин. Захожу, но ничего не вижу. Хозяин объясняет, что в наличии ничего не осталось, но можно сделать заказ. Я и заказал. Попросил большую модель.

Они сидели напротив, все четверо. Блондинка с одного края. Кажется, она не слушает, глаза прикрыла. Или у неё привычка такая. Крепыш Володя на другом краю, не знает, чем руки занять. Подобрал ветку, очистил её от листочков и несколько раз стеганул по седым одуванчиковым шарикам, разметая крошечные парашюты.

Тане тоже на месте не сидится, постукивает каблучком. Только уникум на высоте: внимательный, сосредоточенный, нацеленный.

Сэм сказал, что и насчёт умельца поинтересовался. Торгаш со скрипом признался, что поставкой занимается некий Капитан.

– Я подумал: крутит, или, как у вас говорят, пудрит мозги. Тем временем проголодался. Район незнакомый, пошёл наугад. Увидел кафе, решил зайти, хотя обычно в подобные места не хожу.

Володя хмыкнул. Олдбрук, ожидавший именно такой реакции, спокойно продолжал:

– Представьте моё удивление, когда за соседним столиком кого-то называют Капитаном. Поневоле пришлось навострить уши. Я не решился лезть заводить знакомство. Но мне чрезвычайно хотелось выяснить, где живёт Капитан. Тот ли он человек, который мне нужен. Я ударился в сыщики-любители. Сами знаете, получилось у меня неважно…

Кажется, брюнетка порывалась задать какой-то вопрос, но уникум Костя предостерегающе взял её за руку.

Дальше, разумеется, то, что подростки и так знают. Магазинчик закрылся на веки вечные, и ситуация с заказом повисла в воздухе.

Сэм действительно прибыл в ареал кричащей красно-оранжевой вывески мебельно-сувенирной лавки к моменту предполагаемого открытия. Вопреки привычкам, постарался запомниться как можно большему числу людей, сидящих или передвигавшихся поблизости. Поэтому в пересказе была упомянута полная дама с десятком пакетов, уверенно заявившая: «Ревизия у них. Хотя, погодите, ревизия в прошлом месяце была. Значит, переучёт». Десятки юных парочек пожимали плечами и советовали одно и то же: «Поезжай, дядя, на Арбат! Там всё есть». Полезнее оказался местный забулдыга, который целыми днями кочевал по треугольнику, образованному двумя гастрономами и пивной. Поскольку неработающий магазин находился в центре этой простейшей геометрической фигуры, мужик был в курсе событий.

– Накрылась лавочка, – сказал он, оскверняя перегаром свежий утренний воздух. – Всерьёз и надолго. Хозяина мы вчера вот прямо тут, на этом месте, помянули. Добрым словом. Потому как иногда погреться разрешал в холода. Работу подкидывал. Погрузить, разгрузить, сложить. Чтобы жить – не тужить! Тебе ничего не надо поднести, а? А то я мигом команду соберу.

Сэм отделался от свидетеля мелкой купюрой. И уже спокойно направился прямиком к знакомому кирпичному забору.

– Что я мог ещё придумать? – Исповедь подходила к концу. – Мне пришлось вначале серьёзно объясняться с Ниной Николаевной. Ведь в тот вечер я немного солгал ей. Но женщина она чудесная, недоразумение улажено, и вот я здесь. Теперь, надеюсь, вы понимаете, что причина моего появления – желание всё-таки познакомиться с умельцем по имени Капитан?

– Теперь понимаем, – ответил за всех создатель корабликов, справедливо расценив, что именно он повинен в приключившейся заварушке. – Но знакомство – оно же не просто так? Вы, наверное, хотите получить свой заказ? Так он ещё не готов, факт! У меня не получилось. И вряд ли получится…

С досады юнец так стегнул ни в чём не повинный одуванчик, что зацепил заодно земляной комок, который весьма удачно стукнул Сэма в лоб и соскочил, испачкав ворот сорочки и галстук.

Не будь молодой идиот столь важен для затеи, Олдбрук испепелил бы его взглядом, и вообще сделал бы что-нибудь неприятное. Но древний бессмертный, к тому же дипломат великой иностранной державы, обязан уметь держать лицо. Сэм лишь улыбнулся, стараясь, чтобы не слишком кисло, достал белоснежный платок и благосклонно принял извинения.

Теперь цвет лица у Володи был гораздо роскошнее, чем в первый раз. Олдбрук старательно излучал добродушие.

– Давайте не будем делать поспешных выводов. Раз я здесь, хотелось бы посмотреть работу, так сказать, в процессе. Сделайте мне одолжение, молодые люди!

Володя и Костя переглянулись, но Сэм уже встал и с широкой улыбкой поинтересовался, в какую сторону идти.

…Капитану с недавних пор действительно создали условия. Завхоз просто вручил ему ключ от подвального помещения, служившего плотницкой подсобкой и заваленного ломаной мебелью, обрезками пиломатериалов и пустыми коробками. Строгий наказ гласил, что он, Владимир, может пользоваться этими баснословными богатствами как пожелает, но и отвечать за любые чрезвычайные происшествия на вверенной площади будет персонально. Ставка плотника в детдоме была упразднена с незапамятных времен.

Подарок был встречен четвёркой, давно проявляющей тягу к самостоятельности, с энтузиазмом. Сначала Костя, достав немного мебельной фурнитуры и саморезов, реанимировал целых три платяных шкафа, за что получил благодарность от директрисы. Она сказала, что с удовольствием повысила бы ему оценку по физике, но «шестёрки» ставить, к сожалению, нельзя.

Главный владелец помещения обставил его: подклеил стулья образца шестидесятых, изготовил несокрушимые полки и приватизировал из кабинета трудового обучения самый лучший верстак. Чуть позже появились тумбочки и два почти не качавшихся стола.

Оставшийся хлам Володя категорически запретил выбрасывать. Он скрупулёзно рассматривал и сортировал разнородные обрезки древесины, попутно объясняя Алине, для каких деталей будущих поделок может пригодиться такое добро. Аля слушала в четверть уха, но зато подсказала пару интересных идей, как лучше использовать пространство.

Костя помог Кэпу вымести и дочиста отмыть комнату, и в дальнейшем там поддерживались флотская чистота и порядок. Володя завёл вёдра и ящик для стружки, любовно разложил и развесил с трудом добытые или купленные инструменты, и принялся творить.

Таня, из своих представлений о полученных апартаментах, всячески старалась хоть как-то украсить и облагородить помещение, но её рвение не находило поддержки. Когда она купила и принесла баночку понравившейся краски, Капитан посмотрел и сказал, что цвет для тех моделей, что сейчас готовятся, совершенно неподходящий, и надо было сначала посоветоваться. Танюша сердито фыркнула и заявила, что она собирается «привести в порядок стены в этом хлеву». Володька только посмеялся. Упрямица всё же взялась за дело, но краски едва хватило пройти разок одну стену. Тогда приверженка уюта завесила наиболее проблемные места постерами и аппликациями, часть которых раньше бережно хранила, а часть выпросила у других воспитанниц. Получилось, в общем-то, ничего.

Во всяком случае, сейчас, когда в мастерской включили свет, Сверчок подумал, что благодаря совместным стараниям не так уж стыдно показывать её лощёному иностранцу. Но англичанин не обратил внимания на обстановку. Он смотрел на корпус незаконченной модели, занимающий верстак целиком.

…Сэм увидел гордые очертания сразу. Володя ещё не повернул выключатель. Словно не электрическая лампочка под низким потолком осветила подземелье, а сам кораблик испускал мягкие лучи, подобно далёкой звезде.

– Не зря я пришёл…

Сэм наклонился к действительно поразившему его объекту. Капитан с непередаваемым выражением лица стоял в двух шагах. Остальные образовали молчаливую группу возле входа.

– Так-так. Испанский галеон, так ведь?

Мастер кивнул.

Осмотр Сэм делал не торопясь. Нужно время обдумать, что именно сейчас сказать. Понятно, что юноша талантлив, и рукоделие – его родная стихия. Впечатляющий (и где – в стенах детского дома!) набор инструментов. Чего тут только нет! Десятки напильников и надфилей, резцы различной формы, зубила, чеканы, нагели.

С механизацией тоже порядок. Вот стоит странный компактный универсальный станок, наверное, ещё социалистического производства. Есть электродрель с множеством насадок, электрический фуганок. Солидно.

Но самоучке до профессионала как до Луны. Нужно показать умельцу, что заказчик – не просто капризный богатый коллекционер, а настоящий знаток. Дестану, при его прошлом опыте, нетрудно произвести должное впечатление. Только не пугать мальчишку, а похвалить. Сказать, что он самородок, и всё такое.

– Хороший уровень детализации, – осторожно начал Сэм, – было весьма смело замахнуться на такое. Надо же, две шлюпки и вёсла в них без чехлов! Вёсла, конечно, не из дерева? Латунная проволока, я полагаю?

– Ага, – хрипло ответил мастер. – Я её покрасил. Вроде нормально получилось.

– Да, приём хороший. Им часто пользуются моделисты. Так, палуба в процессе. Ты взял в основу фанеру, а на неё наклеиваешь палубные рейки из… похоже, ясеня. Отлично, древесина мелкослойная, и вид с учётом масштаба будет естественным. Не упусти, пожалуйста, что палуба настоящего корабля имеет скос в сторону борта для слива воды через специальные отверстия, то есть шпигаты. Значит, рейки по бокам должны быть тоньше, чем центральные.

– Ага, – снова сказал Капитан.

– Когда дойдёшь до такелажа, лучше бери нитки из капрона или лавсана. Забудь про толстые шёлковые или льняные. Парусник будет смотреться лучше, естественнее. Так-так. Не хватает ряда мелких деталей, контуры кормы грубоваты. Есть неточности. Вот здесь, здесь и здесь…

Сэм увлёкся не на шутку, комментируя свои впечатления. Володя смотрел с уважением и в то же время с растущим беспокойством. Ему казалось, что работа заказчику не нравится. Ведь он так дотошно объясняет, что в ней не так, что ещё нужно сделать…

Наконец Олдбрук поднял голову, стряхнув чары кораблика.

– Может, познакомимся теперь по-настоящему? А то я толком не знаю, как к кому обращаться.

Подростки назвались.

– Послушай меня, Володя! – почти по-отечески заговорил старый лис. – Когда я был таким же юным, как ты, моим главным увлечением было… мастерить кораблики. Представляешь, меня даже взяли на стажировку в одну уважаемую фирму, которая делает элитные штучные модели экстра-класса. А целый год в «Lucky Ship» – это кое-что значит. Не побоюсь сказать, что я знаток. Хоть и много лет прошло. Но одних знаний мало. Нужен ещё талант. А его у меня не оказалось. Пришлось подумать о другом занятии. Понимаешь, о чём я?

– Кажется, моя работа вас не устраивает. Я-то ведь не знаток, – после паузы негромко ответил Володя. – Просто с детства люблю море. Я на нём вырос. Правда, там, где я жил, было мало романтики. Плавали старые буксиры, баржи, катера. А матросы пахли дешёвым табаком и машинным маслом, и в них не было сказки. Но однажды я увидел парусник. Далеко от берега, на закате. Никогда не забуду того восторга, какой испытал тогда. Я часто слышал, как о ком-нибудь говорили: «заболел морем». Я тоже заболел, но по-другому. Потом мне попалась одна книжка о моделях. Вот, в общем, и всё…

Сэм заметил, что троица у двери слушает Капитана с удивлением. Очевидно, он нечасто раскрывался и изливал душу даже близким товарищам.

– Не стоит так упрощать: «устраивает – не устраивает». Конечно, в твоей работе есть неточности и изъяны. Но если брать в целом – творение замечательное. Создать такое за короткий срок, из случайных материалов, с непрофессиональным инструментом! Что тут скажешь? У тебя настоящий талант, мой дорогой! Талант, которого мне так не хватало. Мало того: у тебя есть собственный почерк. Свой стиль, если хочешь.

– Как у художника, что ли? – без иронии спросил Володя.

– Примерно так. Видишь ли, профессионалы при постройке парусных моделей, конечно, воспроизводят резную фигуру в носовой части. Либо ту, что была у оригинала, либо обычного разъярённого льва. А ты замахнулся на детальное украшение кормовой части, делаешь там затейливую резьбу. Если будет хорошо получаться, это может стать твоим почерком.

Англичанин покивал ещё, подтверждая высказанное мнение, и двинулся к выходу с видом экскурсанта, завершившего осмотр экспозиции. Все потянулись следом, о чём-то шушукаясь. Только Алина держалась особняком. Олдбрук намеренно тянул время, очень медленно двигаясь в сторону ворот и словно намереваясь уйти совсем.

– Постойте! – Костя решил, что пора проявить инициативу. – Мы хотим понять, каковы ваши намерения. К чему бередить человеку душу, говорить про талант, а потом поворачиваться спиной? Скажите прямо: отменяете свой заказ или нет? Как нам быть со сроками?

Опытный манипулятор внутренне усмехнулся и остановился.

– Простите, молодые люди. Я никого не хотел обидеть. Ситуация кажется мне непростой. Есть предложение: давайте вернёмся на ваши лавочки и продолжим разговор. Другие обитатели, смотрю, там пока не появились.

Двор действительно был практически пуст, и даже в проёмах раскрытых окон не блестели любопытные глаза.

– Я по-прежнему желаю получить свой заказ, – объявил Сэм. – А проблема не в сроках. Работа начата и требует завершения. Но дело престижа столь впечатляющего мастера – исправить её, местами переделать. Иными словами – отшлифовать, довести до совершенства.

– Переделать? – Володя удивился, обиделся и возмутился одновременно. – Что бы вы мне ни говорили, но я намеревался всего лишь немного заработать, а не создать произведение искусства. Наверно, для такого знатока мои поделки недостаточно хороши. Но я делаю, если хотите знать, не всё по-книжному, а как умею, факт! А для серьёзной и кропотливой переделки у меня нет ни времени, ни средств…

– Кстати, а где ты берёшь материалы? – поинтересовался Олдбрук.

Капитан опять смутился.

– Отходы разные собираю, где увижу случайно. В брошенной развалюхе мебель ломаная была, с неё дощечки хорошие. Ящики деревянные из-под овощей иногда попадаются. На фабрике мебельной можно обрезки выпросить, фанерки. Но покупать много чего надо. Ну, а то! Особенно краску и клей. Да ещё побегать за подходящими приходится…

– Безусловно, ты тысячу раз прав, – остановил мастера Сэм. – Время, средства и условия.

Идея у него уже витала, но сейчас окончательно сложилась. Представим её тинэйджерам только что родившейся. Дипломат, сдающий дела и отправляющийся в Англию, приглашает всех четверых в гости на время каникул. Благодаря старым связям не составит никаких проблем предоставить Володе бесплатную стажировку в «Lucky Ship», что позволит спокойно и качественно достроить галеон. Вдобавок получить бесценный опыт, познакомиться с другими мастерами.

Даже если бы сама Нина Николаевна начала сейчас исполнять во дворе танец живота, это, пожалуй, произвело бы меньший эффект, чем прозвучавшее предложение. Первая членораздельная фраза исходила, как и следовало ожидать, от Кости:

– Что-то я не совсем понял. Допустим, одному из нас необыкновенно полезно поучиться ремеслу в иностранной компании. Но остальные-то здесь причём?

– Если хорошенько подумать, придётся признать, что здесь многое «причём», – ласково возразил Сэм. – Я ведь понимаю, что отношения для вас много значат. Вы дружите, имеете общие интересы, планы. Что получится, если только один из вас отправляется в далёкое интересное путешествие? Счастливчик в радостном возбуждении, но лишается привычного общества, дружеской поддержки, чувствует себя не в своей тарелке. Не самое благоприятное сочетание для творчества и учёбы. А оставленные товарищи? Предположим, они найдут в себе душевные силы не копить внутри чёрную зависть, а порадуются успехам приятеля. Но отчуждение, неловкость, недосказанность могут легко и просто испортить то, что сблизило вас когда-то. А вот если поедете вместе – будет замечательно.

– Послушайте, не надо нам лапшу на уши вешать! – сказал Капитан в своей прямой и слегка грубоватой манере. – Мы давно вышли из ясельного возраста. Может, меня там и согласятся чему-нибудь научить задаром. Но ведь последнему дураку понятно, что средств на поездку у нас нет, и взять их неоткуда. И не лгите, что просто так, за здорово живёшь, готовы раскошелиться и оплачивать наши расходы. А нахлебниками мы быть не собираемся!

– Но вы ими и не будете, – сощурился Олдбрук. – Не верите?

Таня показательно дёрнула плечами, а юноши помотали головами. Только детдомовская загадка смотрела куда-то в сторону, вызывая у гостеприимного ветерана политических интриг смутное беспокойство.

Оно усилилось, когда дипломат попробовал мимоходом прочесть мысли лидера. Благо, расстояние и большой опыт позволяли заниматься тайной телепатией без затрат порошка и напряжения. Если, конечно, нет помех от большого скопления людей или чего-нибудь ещё. А тут помехи были, и невероятно мощные, сбивающие малейшую попытку. Заслоняющий фон исходил определённо от Алины. Пришлось сразу оставить эксперименты. Убеждение сработает и так.

– Моё намерение получить свой заказ очень и очень серьёзное, – деликатно внушал Сэм. – В хороших условиях один из вас сделает работу, стоимость которой вполне окупит все предполагаемые затраты. Штучная работа хорошего класса стоит достаточно дорого. Дороже, чем вы можете себе представить. Я старый человек, достаточно образованный, здравый умом, и прекрасно умею считать. Главное – честность и порядочность в расчётах. Если я заплачу реальную рыночную стоимость за готовую модель – будьте уверены, денег хватит.

– Ну… может быть. – Володя посмотрел на Костю, ища поддержки. – А вдруг у меня что-то не получится? Пойдёт не так? Мне будет казаться, что всё великолепно, а вы скажете, что надежды не оправдались, и откажетесь платить? Ну, или пораню руку и не смогу закончить вовремя? Что тогда?

– Вполне деловой подход! – похвалил Сэм. – Предлагаю следующее: составляем контракт, где чётко опишем требования к модели, форс-мажорные обстоятельства и стоимость. Естественно, заверим у нотариуса. Так пойдёт?

Капитан опять посмотрел на Сверчка.

– Звучит неплохо, – ответил тот. – Да только получается, что рядом с одним тружеником окажутся трое бездельников-путешественников, болтающихся поблизости ради моральной поддержки. Конечно, помощь могла бы быть и материальной, но Володька ни за что не доверит мне даже прикоснуться к своему творению. Я лично на такое сотрудничество не согласен.

Брюнетка эмоционально боднула воздух, выражая полное единодушие со своим кумиром. Блондинка снова осталась внешне безучастной.

– Вы что? – Мастер моделирования переключился на товарищей. – Мы мало разве делились и плохим, и хорошим? Ну, а то! Неужели я только для себя зажилю самую большую удачу?

Англичанин, уверенно ведущий свою игру, тут же взялся гасить ещё не начавшуюся, но вполне возможную ссору.

– Стоп! – воскликнул он совсем как рефери, разнимающий бойцов на ринге. – Я ещё не всё сказал. Сегодня же могу отправить факс в «Lucky Ship». И в нём запрошу не только стажировку для Володи, но и информацию о простых вакансиях на лето. Хотя и так знаю, что там могут предложить. Курьерская почта! Берут обычно девушек. Работа нетрудная. Платят, конечно, немного. Но две юные прекрасные леди не будут чувствовать себя нахлебницами и смогут хорошо и вкусно питаться на заработанные деньги, и даже купить какие-нибудь украшения или сувениры. А для юноши всегда найдётся «чёрная» работа вроде изготовления ящиков для пересылки моделей. Хотя, может, у Константина тоже есть особая тяга или талант к чему-нибудь?

– Люблю технику, – ответил Сверчок. – Особенно машины. В двигателях немного разбираюсь…

– Отлично! – обрадовался визитёр. – Последнее время в моду вместе с парусными вошли и моторные модели. Фирма делает их действующими. Я слышал, что изготовление и доводка нестандартных двигателей – сложная задача, руки с мозгами там лишними не бывают. Постараюсь уточнить, но думаю, что Косте найдётся занятие на техническом поприще.

– Здорово! – только и смог сказать неудавшийся автослесарь, и его глаза заблестели.

Сэм почувствовал, что лёд недоверия взломан, и продолжал дальше уже другим тоном, изображая хитреца, проникшегося доверием и симпатией к молодёжи, слушающей с возрастающим интересом:

– Вот ещё одно условие, которое, надеюсь, окончательно развеет ваши сомнения. Сорок лет, что меня не было дома, там жила маленькая семья. К сожалению, никто моложе не становится, и с прошлого Рождества они попросили расчёт и уехали доживать свой век к детям, в Америку. Так что сейчас дом, с небольшим участком и садом, пуст. Места в нём достаточно, чтобы поселить вас с комфортом. Но, боюсь, мы застанем неизбежную в таких случаях атмосферу запустения. Конечно, чуть позже я подыщу хорошую прислугу. Но на первых порах… ваша помощь лишней не будет. Прошу понять меня правильно: я вовсе не нанимаю вас в работники по дому. Не собираюсь принуждать, заключать подобные контракты. Если я правильно разбираюсь в людях, вы сами захотите навести порядок во временном жилище. Да и продукты нужно покупать, и многое другое. Можете считать это эксплуатацией. Но ведь она тоже в какой-то степени компенсирует мои расходы, а вам добавит уверенности в том, что совсем не зря я приглашаю к себе в гости всех четверых.

– Похоже, всё складывается действительно неплохо. – Костя, как и Володя, уже загорелся идеей необыкновенных каникул. – Кроме одного: нас ведь ни за что не отпустят!

– Дебаты беру на себя, – успокоил дипломат. – Поможет делу, если в группу включить кого-то из учителей? Логичней всего – преподавателя иностранного языка. Как у вас, кстати, с английским?

Все дружно посмотрели на Алину.

– Да неплохо, – бойко ответила Таня. – Пропасть не должны. Алина вообще всё знает. А «англичанка» у нас мировая. Молодая совсем, но в предмете разбирается, объясняет классно…

Через полчаса вопрос был решён. Сэм поднялся в кабинет директора, женщины в почтенном возрасте, страдающей излишней полнотой и выглядящей усталой и неухоженной. Туда же была призвана Нина Николаевна, и обе выслушали предложение иностранца. Сначала оно вызвало неподдельный ужас. Отпустить четырёх воспитанников на всё лето (в Лондон!) под опеку неизвестного джентльмена – что за бред? Но дипломат, как того и требовала его профессия, проявил себя мастером ведения переговоров. В конце концов «красным грымзам» (Олдбрук мысленно окрестил их так не только за въедливые расспросы и «советские» понятия, но и за разгорячившиеся от волнения лица) пришлось сдаться. Они даже прониклись неизвестно откуда взявшимся и тупо застрявшим в мозгах убеждением, что надо развивать эти… как его… отношения между детьми-сиротами разных стран, обмениваться делегациями и… Дальше мысль не развивалась, но бесконечно повторялась, как мотив привязчивой песенки.

Решено было, что четвёрку будет сопровождать учительница английского языка, чуть не упавшая в обморок от неожиданного известия. Инициатор поездки быстро привёл её в чувство, заведя на беглом английском беседу об учениках, в ходе которой не только убедился в профессионализме испытуемой, но и выудил дополнительную информацию.

Отставной политик, теперь уже на правах руководителя группы, предупредил, что времени на подготовку мало. Он, конечно, займётся документами, почтой, согласованиями. Подопечных ждёт нормальная канитель: заполнить анкеты, сдать кучу анализов, кое-куда съездить. Связь нужно держать ежедневно.

– А как мы будем добираться до Лондона? – спросила Таня. – На самолёте? Как-то страшновато. Я ещё никогда в жизни не летала.

Это был ещё один «козырь в рукаве» для того, чтобы как можно сильнее заинтересовать впечатлительных подростков. Пока он даже не понадобился. Сэм достал из обширного бумажника фотографию и дал посмотреть. На снимке широко улыбающийся пожилой джентльмен неожиданно представал в костюмчике спортивного покроя за штурвалом белоснежного судна.

– Моя яхта, – пояснил дипломат. – Парусно-моторная, пригодная для выхода в море. Стоит в порту, в Выборге. Доберёмся до Петербурга, потом ещё немного – и добро пожаловать на борт! Там комфортно, четыре каюты. Как раз разместимся все: я, учительница и вы по двое. Кстати, ваша помощь поможет мне отказаться от найма небольшой команды в один-два матроса для облегчения перехода. Хотя на такой посудине можно плавать и в одиночку…

– Вот это да! Настоящее приключение! – Капитан буквально светился от счастья. Остальные выразили восторг не так бурно, но перспектива столь экзотической поездки, несомненно, потрясла.

Вот здесь впервые светловолосая девушка выступила вперёд и заговорила:

– Простите моё любопытство, Сэм. Нет сомнений, что вы большой знаток и ценитель парусников. Сразу же определили испанский галеон. Ещё и собственную яхту имеете. Тогда, наверное, вы скажете, к какому типу относился поразивший вас кораблик у мальчика возле магазина?

Ничего себе прокол, подумал Олдбрук, мгновенно прокручивая в памяти тщательно сплетённую интригу, казавшуюся безупречной. Несколько секунд заминки привлекли к вопросу напряжённое внимание. Капитан даже рот открыл в ожидании ответа. Сэм смотрел на нахальную девчонку, явно бросившую вызов и проверяющую благодетеля «на вшивость». На лбу от такой неожиданности даже выступили капельки пота.

Можно в один миг подкорректировать ситуацию и внушить подросткам полное доверие к собственной персоне. Внушить в прямом смысле, применив драгоценный порошок. Но лишние траты всегда нежелательны. И так пришлось слегка повлиять на атмосферу в директорском кабинете. А ещё давно сложилась привычка тщательно оценивать психотип человеческих «заготовок» в естественном состоянии. Так сказать, не портить «товар» раньше времени. А Алина беспокоит всё больше. У неё может быть высокая сопротивляемость внушению.

Нужно было отвечать.

– Конечно, я помню ту встречу, – тщательно обдумывая и медленно роняя слова, постарался исправить оплошность с заминкой Сэм. – Правда, мальчишка, увидев меня, всё время старался спрятаться за спину матери, так что мне трудновато было тщательно рассмотреть. Боюсь, что могу оказаться не совсем… точным. По-моему, это был фрегат.

Алина повернулась к Володе.

– Точно, – кивнул тот и облегчённо выдохнул. – Там был фрегат.

Глава 5. Ночные видения

Москва, 29 июня 2002 года

Судя по всему, агенты 007 всё же существуют

– Вот именно такую давно хотел.

Капитан с интересом оглядывал собственную фигуру, облачённую в новую футболку. Сам процесс задержки перед зеркалом был для Володьки настолько нехарактерен, что Костя, углубившийся было в купленный сегодня путеводитель по Англии, отбросил книжку, подошёл и встал рядом. Причина восторга друга понятна: хорошая ткань, удивительно приятная на ощупь, гармонирующий нежный кремовый цвет. Но главное, на груди красуется крупный рисунок убегающей вдаль каравеллы. Посчастливилось ведь найти нужный размер!

– Морская душа теперь довольна?

– Ещё как.

Тревогу первой забила Танюша, ещё вечером знаменательного воскресенья, когда столь неожиданно вспыхнули ожидания заграничного путешествия. В течение двух часов её можно было видеть то тут, то там оживлённо беседующей с другими воспитанницами; большинство из них жестикулировали, что-то показывая на себе, или отрицательно мотали головами. Выпалив за это время невероятное количество слов, раскрасневшаяся красавица прибежала к Алине и без всякого предисловия обрисовала проблему:

– Знаешь, хоть вредина Лиза проявила неслыханную щедрость и одолжила мне своё лучшее платье, мы всё равно будем в поездке выглядеть оборванками. И оборванцами тоже…

Аля меланхолично пожала плечами. Похоже, её тревожили совсем другие вопросы. Но Костя Таню поддержал, и даже Капитан, называвший хорошо одетых сограждан не иначе как «буржуи», начал морщиться, разглядывая основательно потёртые штанины.

Накануне во время очередной встречи блистательный дипломат-пенсионер отозвал Володю в сторонку и вручил ему незапечатанный конверт со словами:

– Может, это не совсем удобно, но постарайся понять. Здесь небольшой аванс за галеон. Вам всем непременно нужно приобрести что-нибудь из одежды и обуви. Не тяните. Если окажется недостаточно, я добавлю, и тогда дашь мне расписку на всю сумму. Договорились?

– Хорошо, – страшно маясь от неловкости, промямлил Кэп и взял конверт.

– Наш англичанин всё видит насквозь, – прокомментировал получение аванса Сверчок. – Ничего себе, полторы тысячи долларов! Только надо правильно их распределить. Давай мы с тобой попробуем в пятьсот уложиться, а остальные Алине передадим. Девчонкам почему-то всегда гораздо больше надо…

Счастливая Таня с утра утащила подругу «на шопинг» поближе к центру, и до полудня множество пакетов и коробок «съели» девчоночью долю без остатка. Мужская половина разумно двинулась на ближайший дешёвый рынок. Сверчок неплохо торговался, Володя безмолвно подыгрывал, благодаря чему каждый приобрёл новые джинсы, спортивный костюм, пару футболок, рубашку, две пары обуви (туфли и кроссовки) и тёплый свитер. На этом интерес к «тряпкам» совершенно угас.

«Демонстрацию мод» решили не проводить, отложив её до начала путешествия. Чтобы не вызывать противоречивых чувств у живущих рядом школьников. Растолкали «барахло» по сумкам и сложили их в мастерской.

Но теперь, перед отбоем, Капитан потихоньку примерил полюбившуюся футболку. Зеркало, старое и немного мутное, давало отражение в полный рост, поскольку вело родословную от списанного трюмо.

– Пора уже двигать на боковую, – заметил Костя, многократно приценявшийся, но так и не выбравший сегодня часы.

– Дежурит «англичанка», – успокоил Кэп, снимая обновку и бережно складывая её на место. – Если что, она поймёт. Мне совсем спать не хочется. Чем же руки занять? Наверное, подклею вон ту детальку.

– Так увлечёшься на полночи.

– Пожалуй. Тьфу, совсем забыл: меня просили на камбузе помочь, две плиты и холодильник переставить.

– Так пошли, помогу!

– Не, лучше я сам. Там по проходу вдвоём не развернёшься. Давай так: я побежал, а ты прибери здесь и закрой. Встретимся наверху.

Костя уже снял с гвоздика ключ. Дверь тихо скрипнула, и по короткой лестнице пронеслись почти невесомые шаги. Можно не глядя определить, что прискакала Алина по прозвищу Джоконда. А по-домашнему, по-дружески – Джоки. Только у неё такая лёгкая походка. Недаром Аля уже несколько лет усердно занимается танцами, хоть и устаёт страшно.

Странно, что пришла. Она заходит сюда гораздо реже, чем остальные. Выглядит подавленной. Сразу опустилась на стул.

– Что-то случилось? – Сверчок постукал по столу ключом и повесил его обратно.

– Пока нет. Но может случиться. Сядь, пожалуйста, нам надо поговорить. Я специально дождалась, пока вы расстанетесь.

В последние дни мастерская превратилась в штаб-квартиру для регулярных сборов компании. Володя мужественно сносил вторжения на свою территорию, несущие нарушение установленного им порядка. Нет, рабочее место являлось табу для остальных. Постройка галеона немного продвинулась. Инструменты по-прежнему пребывали в идеальном порядке. Гордо реяли на вешалках клеенчатый фартук и рабочие халаты Капитана, которые тот надевал в соответствии с видом выполняемых работ.

Но в другой части помещения тоже кипела жизнь, в основном по вечерам. Иногда там сидела Алина и что-нибудь читала или писала. Костя с Таней пытались подтянуть свой английский, но получалось не очень: они много отвлекались несерьёзными разговорами и смешинками.

Бывало, Володя включал радиоприёмник без задней стенки или старый кассетный магнитофон ещё советского производства. Оба аппарата в нерабочем состоянии Сверчок получил в дар от бывших коллег по автосервису и отремонтировал. Единственная имеющаяся в распоряжении кассета рождала в помещении звуки последнего альбома группы «Король и Шут», от которых Джоки морщилась как от зубной боли. А Володьке нравилось.

Может, музыка и не виновата. У Али зубы и так постоянно болят. Они не белые на вид, а голубоватые. Не скажешь, что это прямо-таки некрасиво, но Джоки стесняется. Привыкла рот особо не открывать, мало говорить в обществе и улыбаться слегка. А ещё зубы страшно чувствительные, из-за чего она ест только чуть тёплую пищу. Никакого мороженого, орехов и газировки. Стыдно, что как-то забыли об этом в кафе. Пришлось потом водички просить. Вот как Аля будет в дороге и в Лондоне выходить из положения?

В ожидании поездки в мастерскую даже завуч спустилась. Момент был не самый подходящий. Таня раздобыла у Лизы-вредины колоду карт и хотела погадать, будет ли удача в предстоящем путешествии. Володька собирался включить музыку. Всё обошлось. Карты успели спрятать, а песня о каком-то там старом доме так и не зазвучала. Учительница огляделась, почему-то грустно вздохнула:

– Всё готовитесь? Ох, ребятки, сама не пойму, почему мы все согласились на эту поездку…

– Не волнуйтесь, Нина Николаевна, – бодро отреагировал тогда Костя. – Вы же знаете, мы тлетворному влиянию не поддаёмся…

Сейчас Сверчок выжидающе смотрел на Алину. Если они иногда разговаривали с глазу на глаз, тема была серьёзной. Села Джоки тоже характерно: смотрит чуть в сторону, голову немного наклонила. Как всегда, если собирается много говорить.

– Время для рандеву точно подходящее? Отбой скоро…

– У нас не свидание, а время самое подходящее. Там Таня с дежурной обход делают. Обсуждают сегодняшний шопинг. Нашли общий язык настолько, что в ближайшие часы вряд ли заметят на территории даже слона. Я с ними ходила, а потом потихоньку сбежала. Кричу издалека: «Гуд найт!». А они и ухом не повели.

По верхним помещениям прокатился слабо слышимый здесь сигнал на тему «спят усталые игрушки». Но Костя понимал, что одеяла и подушки пока откладываются.

– Ну ладно тогда. Давай колись, что у тебя. Ты последние дни сникла как-то совсем. Будто не рада, что едем мир посмотреть.

– Не рада? Настроение никому портить не хочется. Веришь, не знаю даже, как начать? Сегодня я новую сказку сочинила. Послушаешь? Она коротенькая.

То, что Алина сочиняет иногда сказки, новостью не было. Она рассказывала их девчонкам перед сном. Истории складывались то весёлые, то страшные, то грустные, и в основном про учителей. Наверное, потому что сама сочинительница подумывала поступать в педагогический.

– Если гарантируешь, что не засну…

Страшная сказка Алины об учительнице русского языка

Жила-была одна учительница, молодая и одинокая. Работала она в школе, учила ребятишек родному языку. Богатств не имела, только на себя надеялась. Летом огородик маленький сажала да заготовки на зиму делала.

Пошла она как-то в лес по грибы. А в лесу том злой колдун жил, зелья варил по старинным книгам да опыты разные ставил. И к дому его потаённому дорожка без воли хозяина никому не показывалась.

Ходила-бродила учительница, думая о куче тетрадок непроверенных, да и заблудилась. Присела на деревце поваленное и давай горько плакать. А протёрла глаза от слёз – видит, тропка появилась неведомая. Пошла по ней и повстречала колдуна одноглазого.

Расспросил отшельник гостью, кто она и откуда. Как узнал, кем работает, потрогал повязку свою чёрную и говорит голосом мстительным:

– Судьба привела тебя сюда, горемычная, чтобы мог я за свою беду поквитаться. Как-то варил я зелье Большого Безумия по новому рецепту, жуткими каракулями написанному на листке в косую линейку. Оказалась там ошибка роковая из-за безграмотности автора, взорвалось варево, и остался я с тех пор без глаза. И теперь за то, что такие вот учителя плохо грамоте оболтусов учат, наложу я на тебя заклятие страшное. Вот ручка волшебная, теперь она всегда будет помощницей твоей, и никогда от неё не избавиться. Откроешь любую тетрадь ученическую – вещь чудесная сама на все ошибки укажет да исправит их цветом красным, словно твоя рука. Въедливо считать будет исправления да срок отмеривать, чтобы сбылась кара предначертанная. Добрый я, целых сто тысяч ошибок дам тебе пережить. Но потом первая сверх ста тысяч жизнь твою оборвёт. Так что помни и знай: чем лучше будешь предмет свой объяснять, тем дольше проживёшь. И уволиться не пытайся: заколдована судьба твоя, ничего не выйдет. А теперь – прощай!

Исчезли домик и заклинатель, опушка леса перед учительницей. В кармане ручка шевелится, но выбросить её не получается, будто приклеена к руке.

И побежали дни и месяцы под бременем заклятия. Если отказываться в руки тетради школьные брать – перо зловредное само их открывает, рыщет по строкам, чёркает да правит, скрипит от возбуждения. Но счётчик свой честно ведёт и показывает, если попросить. Поплакала вначале учительница и взялась за дело, насколько сил хватало. Скоро лучше неё не было ни в городе, ни в области. Хвалить стали, на конкурсы посылать. И ручка всё чаще и чаще без толку по листкам приплясывает, нет почти для неё работы! Да только счёт всё равно в плюс неумолимо идёт…

На беду, учился в то время в одном из классов мальчик по имени Вася Бездумный. Сидел один на задней парте, мух ловил, в соседей шариками бумажными плевался. И всегда его тетради заляпанные богатый урожай давали. Как ни старалась учительница, не смогла она ни одно правило правописания вложить в голову Васину.

Отчаялась бедная женщина: цифра роковая близко, вот-вот наступит конец надеждам нормальную жизнь прожить. Давно уже нет ошибок ни у кого, только у Бездумного.

Позвала тогда учительница Васю в тот же лес помочь грибы собирать. Бездельник решил, что таким способом может немного исправить оценки, и согласился.

Долго ходили, полные кузовки набрали. Мальчик заскучал, начал за птичками гоняться. Потом нору лисью увидал, встал возле неё на четвереньки: хочет разглядеть, не шевелится ли кто внутри. А учительница стоит над ним с острым ножом в руке, бледная вся, и думает: если исчезнет Бездумный, то при достигнутых успехах жить ей чуть ли не вечно… пока не появится новый какой-нибудь Ваня Безмозглый. Долго колебалась, потом уронила нож и заплакала.

Глядь – опять появилась тропинка знакомая. Возле дома стоит колдун и усмехается:

– Вижу, как следует ты помучилась, до последней точки дошла! Бессмертие себе наметила, да не захотела грех тяжкий на душу брать. Теперь понимаю, что не всегда вина учителя в том, какими становятся его ученики. За то, что проявила ты и должное усердие в профессии, и благородство по отношению к медленно убивающему тебя бездельнику, освобождаю тебя от заклятия…

И к Васе повернулся:

– А тебе, беспечный отрок, назначаю испытание. Теперь эта ручка, что долгие месяцы исправляла фразы твои безграмотные, будет твоей. Ничего тебе плохого не сделает, но придёт срок… и напишет она заявление в педагогический. Судьба твоя определена. Будешь всю жизнь мучиться учителем в той самой школе, зловонную болячку на теле которой ты сейчас представляешь.

А учительница русского языка жила ещё долго и счастливо. А потом долго ходили легенды о ней, о даре нести свет знаний в самые тёмные умы.

– Занятная история! – оценил Костя. – Знаешь, слышал пару раз пересказы других твоих сочинений, но от автора куда круче звучит. Вот только к чему ты клонишь? Вроде как предостерегаешь: не ходите, мол, никуда – беда будет!

– Сама не знаю порой, откуда что берётся. Терзаюсь уже столько дней. С кем поговорить? Наш мастер бредит поездкой. У Тани мозги набекрень встали. Даже Нина Николаевна словно под гипнозом ходит. Решила вот с тобой посоветоваться, Мелентьев.

Мелентьев – это он, Костя, по кличке Сверчок. Чтоб не чокать постоянно, в ходу ещё короткий и солидный вариант Свер. А по фамилиям Джоки и его, и Володьку постоянно называет. Наверное, строгость вырабатывает, в учительницы готовится.

– Пойми: не путешествие меня смущает. А человек, который всё подстроил.

– Сэм, что ли? Да вроде неплохой дядька, даром что иностранец. Мне он нравится: вежливый, умный, внимательный. Всё просекает, обо всём успевает подумать. Личность его проверена от и до, документы в полном порядке. Учительница с нами едет. Она всё-таки взрослая. Да и что может старикашка с нами сделать? Не маньяк же он, в самом деле…

– Конечно, он не сумасшедший. Но зато неискренний какой-то, фальшивый весь. Понимаешь, я чувствую. Наблюдаю за ним всё время, пытаюсь понять, что на самом деле стоит за его складными речами.

То, что Сэм из другого теста, ежу понятно. Ну, так он всё-таки англичанин, глянцевый дипломат. Прут из него лоск, скрытое высокомерие и ещё, как его? Снобизм, вот! Зря Володька так тупо в заказчика землёй запулил. Сэм ведь разозлился, хоть и пытался скрыть раздражение.

Вообще мог бы так не выпячивать свой достаток. Особенно часы. Ничего. Когда он, Костя, станет взрослым и успешным, у него будут не хуже. Хотя почему обязательно роллекс? К тому времени российские хронометры будут лучше швейцарских.

А пока можно разве что минутные песочные в аптеке купить. Они дешёвые. Ха, здорово поржать, если представить чопорного англичанина с такой вещью в кармане!

– Смотри, Аля, напугаешь ты деда своими подозрениями, до инфаркта доведёшь. Озадачила до ужаса, когда про кораблик спросила. Додумалась же: ответь-ка, что там была за разновидность парусника? А почему не спросила дальше, какого цвета были паруса? Или что за название Капитан вывел на борту?

– Так и надо было спросить, сразу не додумалась. Но, значит, и ты заметил, как испугался моего вопроса дипломат? Тянул, гадал, что ответить?

– Почему гадал? Вроде вспоминал просто. Но струхнул точно. Он вообще стал явно тебя избегать: не говорит с тобой и даже в сторону твою не смотрит. Может, влюбился на старости лет?

– Только не надо шуточек про любовь, – недовольно сказала Алина. – Не играй никогда такими вещами.

– Ладно, ладно, – быстро согласился Костя. – Не понимаю, к чему ты клонишь? Отказаться, что ли? Так мы уже завязли крепко. Деньги взяли и потратили.

– Знал бы ты, как мне не хотелось их трогать. А ехать я согласилась только ради вас.

– Да что с тобой? – Свер забеспокоился теперь всерьёз. – Откуда такая дикая мысль, что с нами должно что-то плохое случиться? Нас съедят? Продадут в рабство? В тюрьму посадят? Чепуха ведь…

– Рабство – совсем не чепуха. Бывает ещё такая вещь, как вербовка.

– Опять шпионские страсти! Вот для этого как раз нет нужды тащить нас за тридевять земель. Знаешь, доводы у тебя неубедительные.

Алина вздохнула.

– Мысли бывают и похуже. Меня на сказку англичанин вдохновил. Что-то в нём напоминает злого колдуна. Коварного и беспощадного. От него никуда не деться, если он наметил жертву.

– Не бывает колдунов, – сразу обозначил позицию Костя. – Неужели мы станем говорить о мистике, а не чём-нибудь существенном? Ты, наверное, наслушалась песен с Володькиной кассеты.

– Хорошо, будет тебе по существу. Приберегаю напоследок, не перебивай…

Если Джоки разговорилась, только успевай вникать. А история получается прямо детективная.

Значит, ещё в первую ночь после приглашения в Англию Алина никак не могла уснуть. А что удивительного? Володька тоже крутился, вертелся, хотя обычно только голова до подушки – и нет его до утра. Но он-то из спальни никуда не выходил. А Джоконде девчонки думать мешают, поскольку сопят и бормочут во сне всякое. Она выбралась потихоньку и пристроилась на подоконнике в коридоре. Тихо, месяц растущий чуть-чуть светит. На пару с одним фонарём, что рядом с любимыми лавочками, и подмигивает постоянно, как заговорщик.

А дальше – человек через забор перелез. Незнакомый. Точно не Сэм. Не молодой, морщины на лице были заметные. Спортивный такой, подтянутый. Забор на раз перемахнул – и явно таится. Одежда специально тёмная и руки в перчатках, вроде даже кожаных. Ага, в середине июня-то! Походка кошачья такая, пружинистая. Опасный тип, одним словом.

Он по окнам зыркнул. Алина замерла, не зная, что предпринять: будить всех или ещё понаблюдать. Нет, ну панику к чему наводить, а до дежурного воспитателя добежать стоило. Но Джоки приподнялась чуть-чуть над подоконником и давай дальше смотреть.

Тип до входа в столярку добрался, подёргал запертую дверь тихонько. Потом вдоль стены за угол шмыгнул. А что там у нас? Окна первого этажа и вход отдельный, тоже запертый, в медпункт и изолятор пустой. Минут через десять ночной гость опять объявился, огляделся очень внимательно – и обратно через забор. Легко, как мальчишка.

Всё тихо, бесшумно. Ни стуков, ни скрипов. Хотя рама чуть-чуть приоткрыта была. Исчез, словно и не было.

– Ого! – Свер поморщил лоб. – И ты молчала до сих пор? Тебе же не привиделось спросонья? Тут надо подключать дедуктивный метод. Ночью на нашу территорию проник с неизвестной целью какой-то Джеймс Бонд, причём сразу после визита англичанина. Но у нас ведь нигде ничего не пропало, так? Следов взлома не было. Он просто что-то вынюхивал, высматривал.

О! Тут Косте пришла в голову важная мысль. Наши чекисты ведь не спят, борются со шпионажем. Стало им любопытно, зачем иностранный дипломат сюсюкается с какими-то детдомовцами накануне отъезда из России. Вдруг собирается использовать как ширму, чтобы что-то вывезти за границу?

Нужно будет тщательно следить за багажом. Лучше не принимать никаких подарков. Или разбирать их на винтики. В общем, быть бдительными до самой границы. А то чего доброго, подбросят ценную икону. Или, что хуже, шпионские микроплёнки. Хотя, возможно, подобные методы вывоза информации давно устарели?

Алина шутливо поаплодировала.

– Предосторожность очень разумная. Кажется, пока нам свинью не подложили. Только вот у истории случилось продолжение.

– Да ну? И какое же?

– Вспомни, как вчера на медкомиссии мы сдавали анализы крови. Тебе ничего странным не показалось?

– Ты про то, что волосы у нас взяли и мазки изо рта? Так ведь Сэм честно сказал, что так принято для впервые въезжающих иностранцев. Эти пробы для анализов ДНК он перешлёт специальной почтой. Там, в Британии, говорит, самая лучшая служба для этих самых анализов.

– Мелентьев, нормальные люди знают, что по ДНК идентифицируют личность. А сфер применения три: определение родства, доказательства при расследовании преступлений и…

– Ну?

– И опознание погибших.

Свер сделал неопределённую гримасу.

– Давай про погибших не будем, ладно? Ну, перестраховка эти анализы. Страхуют же люди свои машины, квартиры и даже жизни на всякий случай! Деньги платят немалые. А с нас ни гроша не взяли.

– Но ведь мы сдали кровь два раза! Два!

– Ну и что? Значит, просто так надо. Второй раз для каких-нибудь других анализов.

– Но каких именно других? Я ведь в детстве часто болела, приходилось много с медсёстрами общаться. Они страшно не любят делать лишнюю работу, особенно повторно. Зачем колоть вену два раза, когда можно сразу набрать кровь в две пробирки? Помнишь, мы ещё сидели с зажатыми ватками, а лаборантку позвали в соседний кабинет? Она с очень недовольным лицом объявила, что нужно взять дополнительные пробы. Мне это показалось подозрительным. Первые пробирки просто оставались на столе, а вторые наша мучительница понесла по коридору. Я сделала вид, что мне надо на минутку отлучиться по неотложному делу и, пока вы там рассматривали дырки от иголок, пошла следом.

Оказывается, Алине повезло незаметно подсмотреть, кто забрал вторые пробирки. Субъект сильно походил на ловкого ночного покорителя заборов. Перчатки снова кожаные. Тип аккуратно поставил пробы в маленький специальный контейнер и сказал, что ещё раз напоминает о подписке.

Костя стукнул себя кулаком по коленке.

– Подписка, наверное, о сотрудничестве. Или, скорее, о неразглашении. Так что точно человек тот откуда-нибудь из службы безопасности.

– Нам стоит из-за таких странностей отказываться от поездки?

– Ни в коем случае. Я думаю, о делах Сэма пытался разузнать наш агент 007. Володьке с Танюшей пока не надо ничего рассказывать. Они порой слишком поддаются эмоциям. Если у Кэпа вновь появится маленькая капля недоверия, он, пожалуй, не сможет сконцентрироваться на своей работе. А это, надо признать, для нас слишком важно. Будем вдвоём настороже. Смотрим в оба. То есть, в четыре глаза.

– Мы теперь как заговорщики, – невесело улыбнулась Алина. – Вообще-то нехорошо, конечно, так поступать. Ну ладно, давай сменим тему.

– У тебя есть ещё одно странное ночное видение? – удивился Костя.

– Нет. Речь пойдёт о Тане.

– Вот как? – Свер засмеялся. – А что с ней такое? Она ведь не Джеймс Бонд в юбке?

– Лучше не смейся. Может, ты не замечаешь, но она по тебе сохнет. И уже давно. А ещё она переживает. Ведь учиться всего год осталось, а дальше мы можем… потерять друг друга. Неизвестно, где и какое жильё нам дадут после выпуска. Вузы планируем разные. Тебе не кажется, что уже пора как-то определить ваши отношения? Или Великому Человеку не до того?

Это камешек в его огород. Костя давно решил, что обязательно станет великим человеком. Не просто так – ради цели. Он сделает так, что сирот не будет вообще. Во всём мире, конечно, не получится, зато в России детские дома станут не нужны.

Кто-то пусть смеётся или крутит пальцем у виска. Свер знает, как добиться цели. Родители не должны уходить из жизни раньше времени. Никаких аварий, непредвиденных катастроф, войн и пограничных конфликтов. Медицина должна быть на самом высоком уровне. А главное, любых людей ещё с малышни нужно воспитывать так, чтобы они выросли правильными родителями, и своих детей уже никогда не бросали.

А что? В его детском доме правильные люди, считай, почти взрослые. Не пьют, не хулиганят, не воруют. Готовы учиться дальше и честно работать. Разве трудно? Потом детей заведут. Обязательно. Те детишки будут расти в счастливых полных семьях.

За такие вот мечты иногда Костю Великим Человеком называют. Или ВЧ – так короче, и тоже понятно. Больше всё же в шутку, иронично.

Вот что Але ответить? Что лезет не в своё дело? Или что сама она Володьку мучает своей холодностью и отстранённостью? Пожалуй, не стоит.

– У нас впереди почти все каникулы, целый учебный год. Времени полно. Конечно, Таня мне нравится. Иначе просто быть не может. Но пока… достаточно, что мы друзья. Зачем ты форсируешь вопрос? Будто предрекаешь, что с нами что-то должно случиться в самое ближайшее время…

Джоконда немедленно встала, досадливо передёрнула плечами и уже перед выходом решительно заявила:

– Я всё-таки никуда не поеду. И вас, пожалуй, заставлю одуматься!

Какая муха её укусила?

Глава 6. Шесть баллов. Смертельный танец

Выборг – Балтика, 2 июля 2002 года

Как бы вы ни назвали яхту, человек и стихия совместно решают её судьбу

– Сейчас увидите мою красавицу! Она должна быть у первого причала.

Сэм сменил деловую одежду и изящные туфли на спортивный костюм с обычными кроссовками. Радикальное преображение – всегда некий ритуал. Ведь скоро трансформация коснётся не только того, что надевается на тело.

Долой чопорность, флегматичность и подчёркнутую стильность. Можно много шутить, добродушно посмеиваться над излишне правильным произношением учительницы, обещая ей богатую и интересную практику. Болтать с девицей Татьяной о планах на будущее, в которых фигурируют пляжное безделье, рыбалка и сочинение мемуаров о жизни в России.

Сослуживцы устроили в честь пенсионера грандиозный банкет, забросали бестолковыми подарками. Не обошлось и без премиальных за многолетний добросовестный труд.

Олдбрук сдал дела (которых у него не было), отправил вещи в Лондон контейнером, сделал необходимые банковские переводы и сочинил кучу писем и телеграмм.

В последний день перед отъездом Сэм посетил несколько магазинов, отыскивая в числе приобретений особый чемодан. Главный спутник путешественника должен быть большим, ярким, абсолютно герметичным и непромокаемым, «для морских круизов».

Бедняга продавец взмок, поскольку точно знал, что искомый товар где-то лежит в самом дальнем закутке склада, а докопаться до него оказалось той ещё задачей. Потом, доказывая надёжность, коммерсант постелил газеты на блестящий фюзеляж изделия и неуклюже попрыгал на нём, напоминая упитанного флегматичного бульдога, встречающего вечером хозяина.

От радости, что покупка наконец-то состоялась, торговец, прихватив в благодарность лишнюю купюру, без вопросов и возражений разыскал по требованию клиента кучу тарного пенопласта и набил им нутро ярко-оранжевого импортного монстра на колёсиках.

Теперь Сэм с лёгкостью перемещал апельсиновый чемодан вместе с элегантной дорожной сумкой. У ребят тоже были сумки – спортивные, на «молниях». Сверчок тащил два баула, прихватив второй у приятеля, потому что Володя пыхтел с тяжеленным багажом учительницы, не хуже чем первобытный охотник с тушей мамонта. Сама хозяйка груза была несколько смущена тем, что не могла сдвинуть его даже на пару сантиметров.

Недоделанную модель галеона, по настоянию руководителя экспедиции, аккуратно упаковали в ящик и отправили на яхту багажом заранее.

Ведя беседу, Сэм успевал украдкой наблюдать за блондинкой. Она создавала одни проблемы. Вдруг взбеленилась, стала отказываться ехать. Уговорили её с огромным трудом. Спасибо Косте, у него точно имеется дар убеждения.

Всю дорогу Алина держалась поодаль, но косилась на чемодан, пытаясь разгадать содержимое. Вообще явно следила за всем происходящим.

Компания из шести человек выбралась к берегу, где возле упомянутого причала покачивалось выкрашенное белой краской судно со стремительным и гордым профилем и горевшим золотом названием.

– «Салита» – прочитала вслух Таня. – Как переводится?

– Никак, просто имя девушки, – безмятежно ответил Сэм, любуясь яхтой издали.

– А её случайно нет на борту? – Вопрос прозвучал слегка игриво.

– О, нет! – рассмеялся Олдбрук. – Давняя история.

От небольшой группы людей, сновавших с деловым видом по палубе, отделился загорелый живчик и перебежал по сходням на причал.

– Сэр, судно полностью готово к отплытию. Снасти сам проверял, запас горючего максимальный, электроника в порядке, продукты и вода доставлены.

Закончив доклад, человек улыбнулся, огляделся и почему-то сфокусировался на Татьяне.

– Ваша замечательная команда? – спросил он. – Морские волки?

– Да я сам-то, наверное, пока волчонок, – ответил Сэм, чем, несомненно, заслужил дополнительные симпатии со стороны юношей. – Яхту купил ещё лет пять назад, но в основном она только стояла в тихой гавани. Времени не было – так, выбирался изредка прокатиться вдоль берега.

– Зато теперь, наверное, оторвётесь на полную катушку? – так же весело воскликнул портовый распорядитель. Но потом он внезапно нахмурился. – Только… вот что, сэр. По вашему предполагаемому маршруту намечается небольшой шторм – так, балла три-четыре. Советую идти, не поднимая парусов. Или, может, переждёте денёк-другой? Поймите правильно: более опытной команде я бы даже словечка не сказал.

– Да всё нормально, – пожал плечами Сэм. – Откладывать никаких причин не вижу. Мореходные качества у яхты превосходные, автоматика надёжная. Конечно, пойдём на одних дизелях…

– Хорошо! – Моряк сделал широкий приглашающий жест. – Добро пожаловать на борт! Мы вас покидаем. Сейчас прибудут пограничный контроль и таможня. Счастливого пути! Сэр, не отклоняйтесь к северу от маршрута: там сила ветра может достигнуть и пяти-шести баллов.

До осмотра Сэм предложил всем побыть в кают-компании, а сам отлучился с вещами в свою каюту. Вскоре послышались голоса, по палубе затопали.

…Алина постоянно чувствовала себя некомфортно. Не сложилась у них взаимная симпатия с англичанином. А уж как друзья уговаривали одуматься и поехать! Одна только Таня полночи на ухо шептала разные глупости. А Володя стоял с таким лицом, что все ледники Антарктики могли бы растаять. Мелентьев клялся, что после возвращения из Англии он с Таней серьёзно поговорит. Да что вспоминать!

Зато о том, что надо постоянно быть начеку, ВЧ напрочь забыл, поддавшись эйфории пока ещё не состоявшихся дальних странствий. Приходится самой за всем следить. Вот, например, личные вещи Олдбрука не досматривали. У него всё ещё дипломатическая неприкосновенность сохраняется, что ли? Зато люди в форменных одеждах тщательно проверили документы у воспитанников и сотрудницы детского дома, ощупали и осмотрели их сумки и устрашающий чемодан учительницы. А почему не стали вскрывать ящик с моделью? Туда контрабанды можно засунуть при желании – тонну.

Потом контролёры лишь бестолково топтались туда-сюда с глупыми и нерешительными лицами, словно пытались вспомнить что-то важное. Похоже, так и не вспомнили, но разрешение на выход в море дали.

Когда пограничники покинули яхту, появился любезный Сэм и проводил гостей в каюты. Пространство небольшое, но помещения очень уютные.

Недаром мелькало подозрение, что без подарков не обойдётся. Каждый что-нибудь обнаружил на своей койке. Капитан порадовался набору инструментов. Мелентьев сел и всё рассматривает мудрёный технический справочник с множеством схем и иллюстраций.

Таня издала восхищённый возглас. Ветровки, невероятно «фирменные» на вид, с красивой отделкой, карманами и карманчиками. Всё по уму. Брюнетке – красная, блондинке – голубая.

На кой чудак-англичанин снабдил обновы нашивками на внутренних карманах с именами «Таня» и «Алина»? Чтобы не перепутали? Так они сами разберутся. Может, лучше подозрительные презенты вообще не принимать? Вряд ли Сэм что-то делает зря. Зачем ему понадобилось помечать курточки?

Учительница тоже подивилась дарственной надписи на чудесно оформленном томике Байрона:

«Самой лучшей и прекрасной учительнице московского детского дома имени С. Галушкина – в память о приятных беседах на двух столь разных, но одинаково близких для нас языках. Сэм Олдбрук».

Хорошо ещё, что фамилию, имя и отчество «англичанки» не указал.

Не успели путешественники толком осмотреться и порадоваться дарам, как в каютах щёлкнули репродукторы, и бодрый голос хозяина объявил:

– Дамы и господа! Прошу всех снова собраться в кают-компании. Нужно основательно подкрепиться – и в путь!

…Сэм продолжал находиться в приподнятом настроении, стараясь заразить им всех. Галантно прислуживал за столом дамам, балагурил, а в конце трапезы невзначай поинтересовался происхождением прозвища Кости.

– Было, давно уже, когда я со скуки стал много прикалываться на уроках. Ну, хулиганил потихоньку. То тетрадку у соседа стащу, то резинкой в Таню брошу – не сильно, а так, чтобы обернулась и язык показала.

Сверчок рассказал, что скука была оттого, что он задания слишком быстро выполнял, а играть в «морской бой» или «крестики-нолики» не получалось.

– Одна учительница меня усиленно перевоспитывала. Заставляла на первой парте сидеть или ставила у доски и давала держать указку деревянную. Она длиннющая была, неудобная. Как-то раз додумался я с ней лошадку изобразить, поскакал. Все хохочут, а училка вдруг говорит: «Посмотрел бы ты на себя со стороны: на кузнечика длинноногого верхом на палке похож». И велела на доске десять раз написать: «Всяк сверчок знай свой шесток». Вот и приклеилось ко мне прозвище.

Костя добавил под смешки, что стрекотать он так и не научился. Зато поговорку с тех пор часто использует. А Сэм, глянув на него, подумал, что кандидат, пожалуй, излишне лохмат. Привести в порядок его голову у модного стилиста? Нет, не стоит. Лёгкая небрежность в волосах лишь добавляет уникуму мужского очарования.

Таня не удержалась и, с общего разрешения собрания, рассказала о других детдомовских прозвищах, без которых, естественно, невозможно обойтись.

– Те, что обидные, конечно, мы не принимали никогда. Тем более в своём кругу. Алину как только не обзывали: и «Зубрилка», и «Зануда», и «Хилячка». Потом это быстро прошло, начали «Святой» называть из-за фамилии. Тоже не прижилось. Года три назад возникло «Мона Лиза». Откуда упало – никто не помнит. Но Лизы у нас в детдоме и так есть, целых две, они дико возражали. Так что Алина у нас теперь Джоконда.

«Надо же, – подумал Сэм. – Насколько близки, оказывается, мои представления и образные ощущения этих детей».

– Ну, меня вроде меньше дразнили, но и такое бывало, – продолжала Таня. – В основном я была «Циркачка», да и сейчас нередко так говорят.

– А почему так?

– Она ловкая очень, – не выдержал и вылез вперёд Володя, словно гордился талантами девушки, принадлежащей к его «стае». – Один раз мы на физкультуре целое представление устроили. Держим мы со Сверчком, значит, длинную палку металлическую от гимнастического снаряда на плечах, а Таня по ней туда-сюда ходит, как кошка. Даже ни разу не покачнулась, факт! Ох, и попало нам тогда! Но я уверен, она и по канату сможет ходить. Ну, а то! А ещё она жонглировать умеет. Покажи, Тань!

Циркачка стала отнекиваться для виду, но продемонстрировала своё искусство с пятью разнокалиберными яблоками, высоко подбрасывая их в воздух и ни разу не ошибившись. Сорвав заслуженные аплодисменты, она зарделась, церемонно поклонилась, села на место и продолжила рассказ:

– Мне самой цирковое прозвище не особо нравится. Будто я смешная какая. Вот у Алины – «Джоконда», звучит классно! Мне тоже хотелось чего-нибудь выразительного. Показывали как-то по телику фильм старый, «Собор Парижской богоматери». Меня сразу окрестили «Эсмеральдой», на зависть всем Лизам-врединам.

– Что ещё за Лиза-вредина? – поинтересовался Сэм. – Мне кажется, я уже не в первый раз про неё слышу.

– А, есть у нас такая, – беззаботно пояснила Таня. – Всегда хочет на первых ролях быть. Поёт ужасно, но в солистки постоянно лезла. Наглющая. Зато, если чего-то хочет, лебезит, лапочку изображает. С девочкой одной домашней познакомилась, у той мама добрая оказалась. Вот и тянула Лизка оттуда и конфеты, и книги с журналами, и даже вещи хорошие поносить. Нет, не воровала, ей так давали. А она потом в детдоме обмены устраивала с выгодой. В общем, никто её не любит, за глаза только врединой и зовут. Её, конечно, бесит. Ух, как моё новое прозвище ей не понравилось! С пеной у рта доказывала, что я не похожа. Но другие не согласились.

Сэм подумал, что первые впечатления о подростках, полученные ещё в кафе, снова находят подтверждение в их бесхитростных рассказах. А сам детский дом имени Галушкина представляется уголком советского прошлого, где воспитатели строго следят за нравственностью подрастающего поколения, разрешая смотреть в основном идеологически выдержанные фильмы советского же периода или нестареющую классику.

Вслух Сэм сказал, что прозвища ему нравятся, но, конечно, друзей он будет называть по именам. А потом зачем-то заметил, что героиня романа Гюго была цыганкой.

Наступило молчание. Таня тряхнула волосами и ответила:

– Ну да. Была. Может, я тоже цыганка. Я ведь не знаю, кто мои родители…

Олдбрук извинился за невольную бестактность и пробормотал насчёт того, что ничего не имеет против детей свободолюбивого племени. На том обед и закончился.

…Зато началось плавание. Сэм занял место у штурвала и подробно объяснял юным мореходам премудрости управления яхтой. Девушки сидели или прогуливались по палубе, глазели по сторонам и обменивались впечатлениями. Учительница, испытавшая невольный страх от обилия морской воды вокруг и принявшая любезно предложенное средство от укачивания, вызвалась приготовить что-нибудь оригинальное на ужин.

Время летело незаметно, начало смеркаться. Сэм успел рассказать о массе вещей. Какая мощность у двигателей, сколько воды и продуктов следует брать в запас на человека, рассчитывая на всякие непредвиденные ситуации. Зато ничего не говорил о том, где конкретно они находятся. Неискушённые в морском деле путешественники не подозревали, что скоростное судно уже прилично отклонилось от оптимального курса, по которому пролегал бы маршрут большинства кораблей, барж и паромов в этом районе. Нигде вокруг не светились бортовые огни встречных судов, а ветер и качка постепенно усиливались. Алина вскоре не выдержала, а вместе с ней ушла вниз брюнетка. Вскоре Сэм предложил юношам отдохнуть. Пусть разойдутся по каютам. Так удобнее будет работать с материалом.

Примерно через полчаса яхта сбавила ход, повинуясь включенному автоматическому управлению. Сэм тоже спустился в приветливые недра – вроде как передохнуть и погреться.

Но, когда он вновь появился на палубе, все пассажиры, находившиеся в каютах, пребывали в глубоком гипнотическом сне, близком к состоянию летаргии. Сэм, привычно ссутулившись, поскольку идеальную выправку демонстрировать больше не было нужды, вытащил спутниковый телефон, наладил связь и сказал в трубку несколько отрывистых фраз невидимому собеседнику. Уточнил место встречи и снова взялся за управление.

Теперь хозяин яхты не чувствует себя англичанином, бывшим дипломатом по фамилии Олдбрук. Какое-то время он может быть самим собой. Помнить, что он – Дестан.

После многочасовой гонки «Salita» прибыла как раз в ту зону, где по ощущениям и показаниям приборов вовсю разыгрался шестибалльный шторм. Прожектор выхватывал из темноты обширные белые пенистые гребни; четырёхметровые волны стали брызгать и хлестать по палубе, поднимая водяную пыль. Конечно, благоразумные капитаны давно покинули небезопасный район, не дожидаясь усиления стихии.

Теперь – двигатели на минимальные обороты, курс – почти против ветра, в бейдевинд, благодаря чему яхта практически стоит на месте и не теряет управление. Дестан ждал, напряжённо вглядываясь и даже пытаясь вслушиваться в окружающее пространство. Безусловно, он подготовил и затеял рискованную операцию, но отменять её не собирался. По расчетам, время встречи близится.

Он достал непромокаемый пакет с белыми сигнальными ракетами и трижды, с интервалом в несколько минут, запустил в небо яркие эфемерные вспышки. Вскоре ожидание оправдалось: сначала замерцали пропадающие за волнами бортовые огни, а потом сквозь вой ветра послышался стук моторов другого судна. Дестан помигал прожектором, подавая условный сигнал, и тут же получил ответный, после чего облегчённо вздохнул и немного расслабился.

Подошедшее судно выполнило грамотный манёвр, зайдя с кормы и заранее погасив инерцию. Продвигаясь под небольшим углом короткими толчками, оно оказалось борт о борт с «Салитой». Теперь прожекторы были включены и ярко освещали обе яхты, оказавшиеся похожими друг на друга как две свежевыловленные селёдки, но окрашенные в контрастные цвета.

С близняшки, носившей название «Cobra noir» («Чёрная кобра»), оперативно наладили сходни, и, придерживаясь за леера, оттуда перебрался высоченный и очень молодой черноволосый морской офицер. Прибывший коротко отрапортовал, а потом проорал несколько фраз на одном из славянских языков или диалектов, которые бывший дипломат не совсем понимал.

Перед нанимателем выстроилась остальная команда «Кобры». Приземистый молодой белобрысый матрос, стройный и хорошо сохранившийся мужчина лет под семьдесят. И две женщины, даже скорее девушки, блондинка и брюнетка. Внешность обыкновенная, европейская или слегка смешанная.

Дестан рассматривал прибывших людей, морщился, что-то прикидывал. Да, антропометрические данные полностью соответствуют. Цвет волос и глаз – тоже неплохо. Попросил пожилого открыть рот. Ещё посмотрел на два предъявленных снимка, удовлетворённо хмыкнул. Офицер и его странная команда терпеливо ждали.

Что ж, пора отдавать приказ, твёрдо зная, что несколько слов знаменуют момент икс, бесповоротный, неотвратимый, после которого дороги назад уже не будет. Хотя Дестану не привыкать. Рок назначен не ему, а другим актёрам.

А предстоящий спектакль стоит того, чтоб на него посмотрел и оценил искушённый зритель. Он же – режиссёр-постановщик и единственный критик.

На крошечном месте действия посреди неспокойного моря начали твориться непонятные события.

«Кобринцы» разделись догола, сунув свои одежды в заранее приготовленный мешок. Из кают гости появились уже переодетыми: офицер – в одежду Сверчка, матрос – в тельняшку и джинсы Володи. Женщины нацепили подарочные ветровки, и Дестан невольно вздрогнул, вспомнив их на детдомовских девушках. Кстати, надписи на бирках нанесены специальной краской, благодаря чему написанное можно будет разобрать и спустя пятьдесят лет пребывания в морской воде.

Старшему по возрасту актёру был пожертвован костюм, совершенно неотличимый от того, в котором Сэм Олдбрук взошёл на яхту в Выборге.

Усыплённых юношей и девушек завернули в одеяла и перенесли на «Кобру», а учительницу оставили на прежнем месте в каюте. Дестан взял свои вещи и тоже покинул «Салиту».

Тем временем офицер, окуная полотенце в прихваченный котелок с густой тёмной и тошнотворно пахнущей жидкостью, намазал ею сначала лицо и шею себе, а потом – остальным членам переодетого экипажа. Обработанными оказались также кисти рук. Никто не выразил недовольства или брезгливости. Морщился только наблюдающий за процедурой режиссёр, потому что точно знал, что в котелке – свиная кровь, смешанная с клеевым составом.

Закончив нанесение несмываемых водой уродливых масок, офицер выбросил котелок и полотенце за борт, а Дестан убрал сходни, оставив окровавленных людей на «Салите». Теперь он был единственным из бодрствующих участников событий, сохранившим нормальное лицо. Несмотря на продолжающуюся вокруг свистопляску ветра и качки, он не удержался и расхохотался. Актёры его охотно поддержали. Им было весело.

Тогда он проорал в рупор последние команды, запустил двигатели и отвёл «Кобру» на безопасную дистанцию, откуда, вновь приглушив моторы, стал наблюдать.

Зрелище того стоило. Маленькие фигурки сначала выстроились в шеренгу и слушали наставления своего офицера. Очевидно, он сказал что-то дьявольски весёлое. Не будь такого расстояния, до Дестана донёсся бы взрыв совсем уж дикого хохота, способного насторожить любого психиатра.

На «Салите» стало твориться невообразимое. Новая команда, видимо, что-то сделала с грузом и балластом, потому что судно заметно скособочилось. Несмотря на усиливавшуюся качку, взвились паруса. Офицер, очумело скалясь, пустил дизеля на полный ход и стал круто выворачивать штурвал, беспардонно пренебрегая правилами безопасного мореходства.