Читать онлайн Просыпайся, дорогая

Глава I

– Со мной что-то не так, – думала она, лежа в постели. – Что-то не так.

Слова стучали изнутри измученного мозга уже с вечера – кажется, они не покидали ее всю ночь. Наступал новый день, не приносящий ни отдохновения, ни покоя, как не приносит их короткий дождь среди знойного дня, когда капли, не успевая долететь до раскаленной земли, испаряясь, превращаются в свою противоположность, наполняя воздух горячим паром, который оседает на коже. Вот и Мэриэм проснулась мокрая от пота, будто из-под дождя.

– Что-то не так… – неуправляемой цепной реакцией крутилось в голове, разрывая мозг атомной бомбой нескончаемых мыслей.

Нужно, во что бы то ни стало нужно сосредоточиться, собраться с силами, но невыносимо тугой стальной обруч сковал голову и нет ничего, кроме пустоты, болезненной, тягучей, засасывающей боли.

Пора вставать. Не получается выбраться из трясины полусна-полуяви.

– Просыпайся, дорогая! – Слова Адама, полные бодрости нового дня, натянутой на упругость здорового тела, такой жестокой плетью хлестнули по ее измученной плоти, что Мэриэм от ненависти и бессилия захотелось убить его или себя.

Она положила подушку, пахнущую отчаянием, на лицо, прижала. Руки пока были сильнее инстинкта жизни, Мэриэм чувствовала первые признаки обволакивающего удушья, испугалась, что испытывает наслаждение от самоистязания, но пока не ослабляла рук, подушка наполнилась жаром невыдыхаемого ею воздуха. Вот и первые темные пятна в глазах от нехватки кислорода. Мэриэм убрала подушку, но мокрые волосы, прилипшие к лицу, к губам, лезли глубоко в глотку, еще больше сводя ее с ума. «Ты сходишь с ума, сходишь с ума, – разносит эхо внутри головы. – Да, я сошла с ума, какое облегчение – сойти с ума, вот так тихо, дома, как пыль, опуститься в последнем танце в солнечном луче и умиротворенно лежать, пока тебя не соберут влажной тряпкой…»

– Что с тобой, дорогая?

Слова Адама втаскивают Мэриэм в этот мир из другого, страшного, как в последнее время кажется Адаму, мира бессонницы и зыбкой трясины ночных видений. Окно в полстены, за ним – зеленым ковром лужайка, над ней – небо, пара детских облаков, на стене – картина, не разобрать и не узнать, что на ней, что-то крупное и разноцветное, надо бы заменить или совсем убрать ее отсюда, светильники в хаотичном порядке рассыпаны по потолку, а в дальнем углу – шкаф. Как давно из него не доставали наряды, когда-то они радовали… Мягкие губы на лбу, на щеках. Адам целует жену, в нем просыпается желание, любовь не ушла, она перетекает из одной формы в другую: из страсти – в желание защитить, потом в заботу, страх и снова в страсть, цикл не прекращается. Адам целует шею, опускается ниже.

– Не надо, прошу тебя, я не могу. Не сейчас! – резко вскочив с постели, бросила Мэриэм и отвернулась от Адама.

Она вырвалась из его легких объятий, словно он держал ее силой, и попятилась, пытаясь скрыть, что боится его. Адам смотрел на нее, в его взгляде читались тревога, нежность и одиночество, какие бывают во взгляде отца, когда он смотрит на заболевшего, но выздоравливающего или хотя бы имеющего надежду на выздоровление ребенка.

– Сегодня в три часа нас ждет на прием доктор Куртис, – прервал тишину Адам. – Я звонил ему утром, подтвердил встречу. Думаю, в этот раз у нас все получится.

Мэриэм, стоя у окна, безмолвно кивнула. Ее била мелкая дрожь. Адам это видел. Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Солнце заволокло тучами, на стекло упали первые капли дождя, тихо…

* * *

…Тихо шурша шинами по мокрому асфальту, такси подвезло их почти к самому входу, к широким светлым распашным дверям из стекла. Они прошли в приемную в серо-бежевых тонах, оттененных зеленью искусственных растений по углам. На стенах висели невыразительные репродукции, на столике в центре холла – стопка потрепанных журналов о моде, психологии. На Мэриэм было бежевое просторное платье, которое почти сливалось с интерьером, делая ее почти невидимой.

На пороге кабинета их встретила администратор. Одна из тех милых брюнеток из глянцевых журналов, на которых обернется почти любой мужчина. Но Адам никого не замечал вокруг, он держал руку Мэриэм, нежно поглаживая, и его лицо говорило: он уверен, что на этот раз точно все будет хорошо.

– Проходите, – сверкнув очками в светлой оправе, пригласила администратор, – доктор Куртис ждет вас.

Доктор был человеком средних лет с уже наметившейся лысиной, немного оплывшей фигурой и понимающим взглядом. Он сидел за столом и что-то писал. На стене расположились в легком беспорядке дипломы и сертификаты. Все дышало респектабельностью и профессионализмом.

– Я прочитал историю болезни. Вам пришлось нелегко, удивительно, что мы вообще сейчас разговариваем с вами. Могу лишь поздравить с возвращением с того света – я, пожалуй, начну верить в чудеса. Пожалуйста, присядьте. – Доктор Куртис указал на кресло для посетителей перед своим столом.

Мэриэм, медленно колыхаясь, под этот неуместный и непонятный ей монолог проплыла к креслу.

– Расскажите, – продолжил врач, – что вы помните и чувствуете сейчас? У вас есть тревога? Возможно, страх?

Мэриэм, казалось, задумалась, глядя на деревья за окном. Адам сочувственно смотрел на нее. Такой простой вопрос, почему же она не может на него ответить?

– Я запуталась. – Долгая пауза, будто Мэриэм решает, продолжать выжимать из себя слова или нет. – Мне кажется, что все вокруг нереально. Я не узнаю себя, не узнаю мужа.

Она неловко опустила голову, словно стыдилась своих слов. Взяв перерыв еще на несколько секунд, тяжело вздохнула и продолжила:

– Бывают вспышки воспоминаний, но это больше похоже на отрывки каких-то фильмов со мной или что-то такое. Случаются просветы, но потом опять откат назад.

– Да, амнезия после вашего состояния – частый симптом, – без заминки ответил доктор Куртис. Он, кажется, был во всем уверен. – Со временем все восстановится. Я выпишу вам антидепрессанты, принимайте их по инструкции. – Он принялся оформлять рецепт на бланке.

И Мэриэм, и Адам слушали поскрипывание ручки о бумагу, каждый в своей тишине и одиночестве. Она – в отрешенном, он – в сосредоточенном, думая, что делать дальше. Взяв выписанный бланк, попрощавшись с доктором, они вышли из кабинета. Ее ладонь была холодной.

* * *

Леденящей волной обдал мокрый воздух.

– Нам не стоило приходить, все одно и то же, – выдавила она из себя.

Дождь продолжал накрапывать.

– Дорогая, все будет хорошо, я уверен. Просто нужно время, я с тобой. Вечером хотят зайти в гости Паттерсоны. Это наши старые друзья, – пояснил Адам, поймав ничего не выражающий взгляд жены. – Вы были очень близки с Хелен. Они переживают за тебя.

Она смотрела перед собой и, казалось, ничего не видела, ее пустой взгляд пугал еще больше.

* * *

Адам быстро справился с уборкой квартиры, благо она была не такой большой, доставка еды помогла ему худо-бедно решить вопрос с закусками для гостей. Он и понятия не имел до последнего времени, сколько всяких тонкостей и забот есть в таких, казалось бы, привычных делах. Теперь он учился справляться с ними прямо на ходу.

Как давно они не виделись? Да, с тех самых пор, как Мэриэм заболела. Значит, уже пару месяцев. С Дэвидом они учились вместе в колледже, даже жили в одной комнате в общежитии. Оба изучали право, а дальше жизнь каждого пошла своим чередом. Дэвид стал детективом полиции, распутывал сложные дела и, кажется, в этом преуспевал. Адам работал в юридической фирме, он специализировался на семейном праве. Оба женились и однажды, несколько лет назад, столкнувшись в очереди за утренним кофе, выяснили, что снова живут по соседству, пусть и не в одной студенческой комнате, но, по крайней мере, в одном районе города.

Адам познакомил Мэриэм, тогда еще его Мэриэм, с товарищем и его женой Хелен. Завязалась добропорядочная семейная дружба. Пары изредка наносили друг другу визиты на Рождество, дни рождения. Иногда выбирались вместе на барбекю. Но Адама интересовали в жизни только две вещи – его работа и Мэриэм. Он не хотел их делить ни с кем. Поэтому Паттерсоны были скорее необходимостью, Адам поддерживал с ними связь, чтобы они с Мэриэм не прослыли нелюдимыми, странными…

* * *

Странным образом Адам был и рад предстоящей встрече, и взволнован одновременно. С начала вечера он ходил по квартире туда и обратно, словно студент перед экзаменом, останавливаясь у входа и прислушиваясь к шагам, и, как только раздался звонок, тотчас открыл дверь и облегченно выдохнул:

– Проходите, мы вас ждали!

Дэвид, пропуская вперед жену, извинялся за задержку:

– Прости, старина, пробки, плюс еще этот дождь. Осень максимально сырая в этом году, – сказал он, складывая зонт и внимательно оглядывая углы, куда бы его пристроить, чтобы не наделать еще большей лужи, которая и так уже блестела под его ботинками. Немного помешкав, они наконец проследовали за хозяином дома.

Дэвид – высокий худощавый мужчина, в колледже его несколько раз выбирали капитаном команды по гребле. Он выделялся широкими плечами, мощной грудной клеткой и, казалось, всегда чуть обветренным лицом. Его темные глаза смотрели внимательно, волосы уже тронула седина. Клубный темно-синий пиджак, белая классическая рубашка и темные брюки, чуть удлиненные, по моде этого сезона, подчеркивали его легкую элегантность. Хелен – невысокая миниатюрная блондинка, смешливая и скорая на перемены настроения. Коктейльное платье бордовых тонов выделяло не только ее фигуру, но всю ее в любом пространстве и палитре цветов. Блестки золотых украшений дополняли изысканность ее наряда.

– Мэриэм! – громко позвал Адам…

* * *

Он пригласил друзей в гостиную, ближе к столу, небогатому, впрочем, закусками. На разномастных тарелках были разложены сэндвичи с тунцом и шоколадные кексы из ближайшего кафетерия. В графине желтел лимонад, доставленный оттуда же. Будь гости голодны, вечер мог бы закончиться неудачей для принимающей стороны, но все понимали, что они здесь не ради угощения, бурного веселья ожидать не стоит. Осмотрев еще раз нехитрую снедь, Адам понял, что этим вечером им явно понадобится что-то покрепче лимонада, и прихватил с углового столика початую бутылку Jack Daniel's Honey и три рокса. Подумав, взял и четвертый. Может, если они вместе немного выпьют, как раньше…

В этот момент в гостиной показалась Мэриэм в длинном домашнем платье, ее волосы были не слишком старательно убраны назад, отдельные пряди выбивались и падали на лицо. В приглушенном вечернем свете она выглядела мягко, почти нежно.

Адам невольно залюбовался. «Почти как раньше», – подумал он. Если бы не этот блуждающий взгляд и отрешенный вид, можно было бы решить, что они снова собрались мило посидеть, болтая о всяких пустяках.

Паттерсон и Хелен бросились приветствовать, чуть ли не обнимать Мэриэм. Все же они и правда рады были ее видеть живой, хоть и, очевидно, не вполне здоровой. Она смогла лишь вяло пожать им руки, немало обескуражив этим старинных приятелей.

Адам застыл посреди комнаты с бутылкой и бокалами в руках, спохватился и поспешил вернуться к роли радушного хозяина. Пока все остальные усаживались, он разлил виски по роксам. Поймав каким-то чудом взгляд супруги, неловко улыбнулся ей. Мэриэм не одарила его взаимностью.

* * *

Казалось бы, что такого – завести непринужденный разговор со старыми друзьями. Но неловкие паузы то и дело создавали гробовую тишину. Беседа не клеилась, распадаясь, словно плохо пропеченный пирог.

К сэндвичам никто не притронулся, хоть Адам и предлагал пару раз. Только бокалы то и дело пустели, и вот уже была откупорена вторая бутылка. Друзья пили, но веселее им не становилось.

Мэриэм сидела так, словно это она была в гостях, то и дело переводя взгляд с Дэвида на Хелен и обратно, натянуто улыбаясь невпопад их репликам. Сама она не сказала за вечер ни слова.

Адам попробовал разрядить обстановку музыкой и поставил пластинку с ненавязчивым джазом. Увы, в то и дело повисавшем молчании он звучал как-то жалко. Казалось, все вздохнули с облегчением, когда проигрыватель наконец также умолк. Не нужно было еще сильнее притворяться, что все как раньше.

Через три четверти часа этого мучения Адам потянулся за сигаретой:

– Мы пойдем немного подышим, а вы пообщайтесь, девочки, – сказал он и увел Паттерсона.

Тот охотно последовал за товарищем, они вышли на крыльцо и закурили в свете фонарей, отражавшихся в лужах на дорожке к дому.

Адам выдохнул дым, наконец он мог говорить:

– Я надеюсь, Хелен сумеет пробиться к ней. Я так устал, старина, эти полтора месяца я живу словно с чужим человеком. – Он помолчал. – Я стараюсь изо всех сил. Мы были у нескольких врачей. Все одно и то же – антидепрессанты и побольше отдыха. Это бред, друг, я не могу ее угробить, я только заново ее заполучил, достал с того света. – Адам тяжело вздохнул. Такая мука слышалась в его голосе. Казалось, порой он еле-еле мог выдавить слова вместо хрипа. И наконец умолк.

– Тебе не кажется, – прервал молчание Дэвид, – пора применить более серьезные меры?

– На что ты намекаешь? – встрепенулся Адам. – Клиника? Психушка?! Я никогда ее туда не отправлю. Даже если она однажды вообще перестанет меня узнавать и захочет придушить. Я люблю ее, понимаешь? Люблю. Не бросил тогда, ни за что не брошу и сейчас.

– Ладно, ладно, друг, успокойся, – встревоженно пытался успокоить его Паттерсон, хлопая по плечу.

Адам лишь устало кивнул в ответ.

Докуривали они в молчании.

* * *

В молчании Хелен пыталась придумать, как же завязать разговор с Мэриэм. Пусть они и не были подругами юности, но за те пару лет, что длилось знакомство, стали закадычными приятельницами, делящимися проблемами не реже, чем радостями. А тут будто чужой человек. Это действовало на нервы. Ходить вместе по ресторанам и ездить на побережье – это одно, а пытаться проникнуть за стену отчуждения – совсем другое. Тем более когда неясно, кто и что за ней.

Не придумав ничего более оригинального, впрочем ей и вправду было любопытно об этом узнать, Хелен спросила:

– Как у вас с ним сейчас? Все хорошо?

– Да.

«Еще бы было нехорошо. Тебе же вообще уже, кажется, все до лампочки», – чуть ли не со злостью подумала Хелен.

Вслух же, улыбнувшись со всем своим очарованием, завела разговор об их общем прошлом:

– А помнишь, мы в прошлом году ездили с ночевкой на озеро? Помнишь ту хижину? Говорят, ее снесли и строят отель.

– Понятно.

Хелен держала бокал в руке, вращая по кругу остатки виски на дне, словно это помогало ей придумывать новые темы для никак не задававшегося разговора. Бросив взгляд в сторону прихожей и входной двери, она воодушевилась:

– Мальчики, мы уже заскучали. Где вы? – бросила она фразу, как призыв к спасению.

Отправив окурки, полетевшие, как светлячки, и потухшие в ближайшей луже, Адам и Паттерсон вернулись в гостиную.

Из последних сил проявляя учтивую вежливость, гости пробыли еще чуть менее получаса и наконец засобирались домой, уверяя, что совсем скоро они встретятся вновь. Лишь только Хелен с мужем оказались в прихожей, Мэриэм тут же встала с дивана и скрылась в спальне, оставив стол неубранным.

Адам провел Паттерсонов до двери, вернулся к столу, но потом решил выйти на улицу, вдохнуть пропитанный дождем воздух. Спиртное мутило дыхание, но не пьянило. Подойдя в темноте прихожей к двери, за полупрозрачной вставкой он увидел, что гости все еще стоят на крыльце, прячась от дождя в ожидании такси. Два силуэта, мужской и женский, склонились друг к другу, обнимаясь и, кажется, целуясь. «Такси в такую погоду быстро не приедет», – подумал Адам.

Адам, мечтавший о том, чтобы поскорее остаться одному после странного вечера, задержался, с завистью глядя на силуэты друзей. Дэвид и Хелен перестали обниматься. Не успев подумать, что такое может произойти, Адам уже подслушивал разговор Паттерсонов:

– Это какой-то бред, ужас, ты видел ее глаза? – громким шепотом вопрошала Хелен. – Она сошла с ума, точно. Ему пора уже это принять, как он может с ней жить?! Здесь уже не то что психолог, психиатр не поможет.

Паттерсон молча пожал плечами и кивнул, соглашаясь. Хелен осеклась, замолчала, видимо, осознав сказанное.

«Может, ей стало стыдно? Все дело в виски», – подумал Адам. Хелен выпила немало за вечер.

И все же им обоим было ясно, что Адам и Мэриэм сами не знают, что с ними происходит. Это больше не их приятные друзья, с которыми так здорово смотреть бейсбол или проводить летние уикенды за городом. Подъехало такси, Паттерсоны забрались в него и отправились обратно в свою размеренную нормальную жизнь.

Адам в полумраке прихожей медленно осел, сполз по стене. Он опустился на колени и заплакал. От обиды за услышанное, от накопившейся в нем усталости, от злости на себя, на Мэриэм, на весь мир, от страха за себя, за Мэриэм, за весь мир. Или от всего сразу.

Он боялся признаться себе до конца, но в глубине души надеялся, что эта встреча поможет пробудить что-то в памяти и сердце Мэриэм. И еще он надеялся, что теперь он сможет быть не один на один с навалившейся на него бедой, что друзья помогут…

Теперь же казалось, что никто, даже те, кого он считал близкими, не в состоянии понять его, не в силах разделить с ним эту непосильную ношу, которую он… которую он – что?.. Да, он ее ни за что не бросит. Ни за что. Никогда.

Подавив всхлипы, чтобы не услышала Мэриэм, Адам поднялся, вышел под дождь. Холодные капли текли по лицу, они давали надежду, что все еще можно спасти. Дождь будто сопереживал ему, шептал, что не стыдно быть слабым, что он найдет силы скрыть собственную растерянность и слезы, найдет силы удержать Мэриэм от темноты, спасти их обоих. Только не сдаваться. Не сдаваться.

* * *

Новое утро не принесло ничего нового для Мэриэм.

Яркие солнечные лучи проникали в щель неплотно закрытых штор. Сквозь эту пробоину в темноте комната наполнилась светом за считанные минуты. Падавшие под углом, равным высоте восхода, блики, переливающиеся на прозрачных боках светильников по обе стороны кровати, были настолько полны жизни, что не покидало ощущение: скоро они, не желая ограничиваться малым, опустятся на пол и под неслышный оркестр звуков просыпающегося за окном города закружатся в танце с большей, молодой и яркой силой. «Новый день, новый день», – напевали пляшущие солнечные зайчики.

Новый день, полный новых надежд, свежего воздуха, ароматов кофе и свежей выпечки из кафетерия на углу, проникал вместе со светом. Новый день, который Мэриэм охотно бы уступила бесконечной ночи.

Спасаясь от яркого света, она еще плотнее закрыла глаза, отвернулась к стене. Не помогает. Свет пробивался сквозь тонкую кожу век. Там – в совсем уже личном, только ей принадлежащем пространстве между веками и мозгом – играя красными, желтыми, оранжевыми пятнами и вспышками, свет продолжал свои утренние пляски. Невозможно отменить день, солнце, свет, невозможно погрузиться в темноту и покой, нигде не спрятаться от этого проклятого утра.

Мэриэм нырнула под одеяло, укрывшись им с головой. Стало темно и душно. Но солнце добиралось и сюда – не светом, но теплом. Воздуха под одеялом оставалось все меньше, он становился горячим. Новый день одержал победу над ее желанием никогда больше не вставать с кровати. Обессиленная, проигравшая, она резким движением откинула одеяло и спустила ноги на пол.

Мэриэм привычным в прошлой жизни движением потянулась за расческой на туалетном столике. Она проигнорировала зеркало и свое отражение в нем. Зазеркальная Мэриэм увидела ее: слегка расфокусированный взгляд серых глаз в обрамлении густых черных ресниц, взгляд человека, застигнутого врасплох, не до конца понимающего, где он находится; хорошо очерченный нос; губы красивой формы, некогда манящие волнующими линиями, а сейчас искусанные, в трещинках сухости, с белым налетом в уголках. Волосы, слегка волнистые от природы, из-за влажной погоды завивались чуть сильнее, но беспокойный сон их совсем спутал, расческа причиняла боль.

Ранее приятная, теперь болезненная процедура ухода за собой помогала проснуться, принять неизбежность еще одного дня в не поддающемся ее пониманию мире. Необъяснимая необходимость прожить предстоящий день угнетала разум, сеть спутанных волос делала утро невыносимым. Расческа дергалась, застревала, голову пронизывала вспышка страдания до самого мозга. Закончилось тем, что Мэриэм, не сдерживая слез, выдрала колтун, в негодовании и отчаянии швырнула расческу на пол. День начался.

* * *

Услышав звуки в спальне, Адам понял: Мэриэм проснулась. Раньше это была их спальня, однако теперь уже несколько недель он спал в гостиной. На диване. Адам тихонько постучал, отворил дверь, заглянул в комнату. Увидел задернутые шторы, беспорядок, сидящую на краю кровати растрепанную плачущую Мэриэм, свою Мэриэм. Сердце сжалось, глаза наполнились болью.

Он привычно собрался с духом, надел на лицо маску уверенности и направился к ней.

– С добрым утром, милая! – начал он, но, встретив равнодушный, устремленный в неведомую ему пустоту взгляд, замолчал.

Решимость вышла из него, как воздух из сдутого шара. Адам опустился на колени рядом с ней, заговорил почти шепотом, тоном, теперь более уместным в их доме. Как в палате тяжелобольного.

– Милая, поверь, я сделаю все, чтобы стало как раньше, я помогу тебе. Мы были так счастливы, не правда ли? – он подался к ней, желая обнять, но остановился в миллиметрах от плеч. Невидимая, но вполне ощутимая сфера окружала теперь тело его жены, не давая прикоснуться к нему.

Мэриэм повернула к нему голову, глядя не в глаза, а на край его лица, и медленно, почти с усилием заговорила:

– Я не чувствую себя в своем теле. Мне кажется, я во сне, но не в своем. Понимаешь? – Она замолчала, и через миг слезы покатились по ее щекам. – Помоги мне, умоляю тебя, сделай что-нибудь.

Было невыносимо! Слезы катились по бледному лицу Мэриэм, она не пыталась их вытереть. Не пытался и Адам. Он не может, не сможет прикоснуться к ней. Растерянный, он оставил ее в комнате.

Адам не знал, что делать. Семь шагов из одного угла гостиной до другого, обратно, и снова… Отправился на кухню – надо сделать кофе. Дрожащие руки просыпали коричневый порошок, не донеся до чашки. Теперь… что-то нужно сделать теперь… Нужно подождать! Да, несколько минут, пока налитый в чашку кипяток превратится в готовый напиток. Но Адам не мог ждать. Оставив кофе, он вышел из дома. Шагал, не замечая пути, прошел два или три квартала. Только теперь он немного успокоился, остыл. Так же остыла оставленная на столе чашка кофе.

Он опомнился и испугался: «Нельзя оставлять Мэриэм одну в таком состоянии!» Надо вернуться, он должен позаботиться о ней, сделать все, что в его силах. Да, эти силы иссякают, ему все труднее возвращаться к ней, искать выходы из ситуации, в которой, кажется, нет выхода. Иногда ему хотелось, чтобы все это просто закончилось. Каким угодно образом. Это желание пугало его.

Адам сделал глубокий вдох, энергично поднял и опустил плечи, словно сбрасывая с них рюкзак с камнями. Он пришел в себя, включил свой ум юриста, привыкший к трудным задачам, умеющий выпутываться из лабиринтов, находить лазейки. Перебирая еще не испробованные варианты, он достал из кармана куртки телефон и сложенный вдвое потрепанный листок. Написанный им самим список фамилий с номерами телефонов. Несколько верхних строчек были зачеркнуты, под ними оставалась еще пара фамилий, небольшой список надежды. Стараясь не ошибиться в цифрах, он набрал первый из оставшихся номеров.

После нескольких гудков на другом конце взяли трубку.

* * *

– Я нашел нового специалиста! – крикнул с самого порога Адам, настолько громко, насколько мог, чтобы радостная весть добралась во все уголки дома и, главное, в зашторенную спальню Мэриэм.

– На следующей неделе у тебя запись к ней, – уже нормальным голосом добавил он в приоткрытую дверь спальни.

Мэриэм лежала в постели. Одеяло сползло на пол.

То ли спала, то ли просто не слышала его.

Адам лишь вздохнул, укрыл ее и вышел. Второй раз за это утро поставил чайник, надеясь теперь довести дело до конца: выпить кофе.

За окном собирались тучи, заволакивая утреннее солнце. Но его это не беспокоило, у него снова появился лучик надежды.

Немного новой надежды для этого нового дня.

Чайник закипел, Адам выплеснул остывшую бурую жижу в раковину и заварил свежий кофе. «Когда говорят, что надежда умирает последней, – это вранье. Настоящая надежда не умирает никогда», – понял он.

* * *

Приемная доктора Кэтрин Джонс, в которой они оказались спустя несколько дней, отличалась от тех, что они посещали раньше.

Дизайн подобных интерьеров не впечатлял разнообразием цветов и деталей. Сдержанные тона серо-бежевой гаммы – все аккуратно, без изысканности – в итоге добавляли и без того безрадостно настроенным посетителям чувства тоски.

Здесь они встретили иное, неожиданное.

Кабинет находился в старой части города, в построенном не менее века назад здании с широкими лестницами, лепниной, тяжелой дверью со вставными стеклами и массивной ручкой.

За небольшой стойкой их встретила администратор, средних лет ухоженная женщина с опрятно убранными наверх волосами и внимательным радушным взглядом. Вот откуда ощущение тепла: от человека. За женщиной на стене расположились амулеты – ловцы снов, маленькие и побольше, украшенные лентами.

Слева и справа от входа и напротив окна располагались картины. Не привычные репродукции с букетами цветов или ничего не выражающими пейзажами, а абстракции в светло-фиолетовой, бирюзовой, золотистой палитре, с линиями и фигурами разных форм и размеров. Главными героями картин были треугольники – неравные, обращенные вверх или вниз.

Неожиданно они привлекли внимание Мэриэм. Что-то в них казалось ей знакомым, как мотив старой мелодии, которая вдруг пришла на ум. Странное, двойственное дежавю успокаивало. Мэриэм вглядывалась в картины и в себя. Адам замер, боясь испугать проявление жизни в ней.

Из умиротворяющего созерцания их вывел звук открывшейся двери.

В приемную выглянула невысокая ярко накрашенная женщина с ассиметричной стрижкой, крупной бижутерией и в очках с массивной оправой. Ее тонкие смуглые пальцы, придерживая дверь, чтобы та не захлопнулась, настукивали странный ритм, а голова невольно покачивалась под музыку.

– Здравствуйте, – загадочно улыбнувшись, пропела необычная дама, обращаясь, казалось, только к Мэриэм. – Проходите, я вас ждала. Одна! – Она выставила руку вперед, преграждая путь Адаму.

В одно мгновение лицо ее сменило выражение, став из приветливого строгим. Изучающе осмотрев Адама с ног до головы глубокими карими глазами, дама захлопнула дверь.

* * *

Хозяйка кабинета жестом пригласила Мэриэм сесть на небольшой диван слева от двери. Перед ним располагался кофейный столик и кресло, куда и опустилась доктор. Она налила воды из стоявшего на столе кувшина и придвинула стакан Мэриэм, пока та осматривалась в кабинете.

Массивный, добротный, темного дерева рабочий стол, почти полностью скрытый стопками бумаг и папок.

– Меня зовут мисс Джонс, можете называть меня просто Кэтрин, – приветливо улыбаясь и глядя Мэриэм в глаза, сказала психолог. – А вы Мэриэм, верно?

Та лишь растерянно кивнула в ответ.

– Кстати, я настукивала арию Кармен, – повторила она ритм на столике: та-там-там-там.

Мэриэм впервые за долгие недели улыбнулась: да, это была ария Кармен в ней. Треугольник, он звучит в оркестре едва слышно.

– Я хочу услышать всю историю от начала до конца от вас, – продолжила мисс Джонс. – Все, что говорил ваш муж, я знаю. Вы можете рассказать мне то, что помните сами?

Мэриэм не ожидала такой прямоты и настойчивости. На доли секунды она решила, что Кэтрин уже известны ответы на мучающие ее вопросы и сейчас она играет с ней, чтобы узнать версию Мэриэм.

Невольно взяв карандаш, лежавший на столике рядом со стаканом воды и салфетками, который словно специально ждал ее, чтобы дать возможность занять чем-то руки и скрыть нервную дрожь пальцев, Мэриэм стала черкать им по салфетке. Прикрыв глаза, заговорила.

– Я помню… Помню, как очнулась в больнице. Белые стены. Я не могу найти выход. Где он… Вижу свет, но не знаю, куда мне идти. Потом вспышки. Я хочу поднять руку, вижу свои пальцы, но не узнаю их. Это не мои руки. Я кричу изо всех сил, а голоса нет. Потом снова свет, вспышки… Темнота… Я ничего не помню. Дальше ничего.

Она замолчала, поднеся стакан к губам, отпила воды, продолжила:

– Мне приносили много таблеток. Потом он, – посмотрев в сторону двери, – забрал меня. Домой. Он говорил: «Это наш дом». Все вокруг были рады моему возвращению, а я не могла их вспомнить, не могла понять, где я, кто эти люди, я видела какие-то вспышки, и в них как будто мелькали лица…

Мэриэм остановилась, не зная, как еще она может объяснить, до этого никто особо и не спрашивал, что же видела она сама, а если и спрашивали, то точно не понимали ее ответов.

В кабинете повисло молчание, мисс Джонс не торопила ее, не выпытывала, что происходит, почему она остановилась, что дальше. Мэриэм немного смутила тишина в ответ, но она не стала открывать глаза. Повинуясь потоку, уже подхватившему ее, продолжила рассказ, словно на внутреннем экране показывали фильм, а она вместо субтитров озвучивала его.

– Я просыпаюсь утром, я вижу дом, я поняла, что это мой дом, я живу в нем с ним… с Адамом. Я знаю, я уже поняла, он мой муж, он заботится обо мне, он хочет помочь… Но я ничего не помню: как я с ним оказалась, кто эти люди, которые приходят к нам в гости, почему они рассказывают про прошлое лето, я не помню ничего…

Мэриэм в этот момент могла бы открыть глаза, посмотреть на мисс Джонс с отчаянием и мольбой о понимании, но она не осмелилась сделать этого, зная, что не вынесет еще одного поставленного в тупик специалиста, лучшим решением которого станет назначение новой дозы антидепрессантов, которые «обязательно вам помогут, Мэриэм». Поэтому продолжила:

– Врачи уверяют, что это амнезия, я потеряла память. Но меня не покидает чувство, что мне пытаются навязать воспоминания из чужой жизни. Они просто не знают, в чем дело… У меня постоянное ощущение, что я не в том месте, я не там, где должна быть. Я не знаю, что мне делать. Я словно снова среди света и не знаю, где выход. А если бы он и был там, куда мне идти? Я как будто потеряла ключи от дома, а я даже не знаю, где он находится…

Запас слов, сил и эмоций иссяк. Мэриэм закончила рассказ, только теперь открыла глаза.

Осмелившись посмотреть на Кэтрин, она с удивлением и облегчением, на которые не рассчитывала, встретила взгляд, полный сочувствия, понимания и тепла.

Выждав мгновения тишины, в которой оседало все только что сказанное, мисс Джонс сказала:

– Спасибо, Мэриэм, ваш рассказ потребовал от вас большой силы и смелости. И доверия. Я вам благодарна за него. Могу лишь вообразить, как вам тяжело, с чем вам приходится сталкиваться ежедневно… – Мисс Джонс замолчала, опустив взгляд. Затем продолжила: – Я бы очень хотела помочь, но, к огромному моего сожалению, я не смогу этого сделать, это за пределами моих возможностей. Вам, похоже, уже достаточно навредили, я не хочу стать в ваших глазах еще одним таким «помощником».

Мэриэм положила карандаш на стол.

– Но я знаю, кто сможет, – опережая неизбежное разочарование, добавила Кэтрин. – Давайте теперь пригласим Адама, и я вам обоим расскажу об этом человеке.

Войдя в кабинет, Адам первым делом устремился к Мэриэм, потянулся к ней рукой, привычно остановился в сантиметре от ее плеча и, коснувшись ее только полным беспокойства взглядом, опустился рядом на диван.

Мисс Джонс вкратце пересказала ему свой ответ и предложила перенаправить их к тому, о ком она подумала.

– Его зовут Майкл. Мы знакомы много лет, и я полностью доверяю этому человеку и его таланту, хотя не всегда согласна с его методами. Это будет ваше решение, на ваш страх и риск. – Она еще раз посмотрела на Мэриэм. – Но, думаю, в вашем случае это единственный выход.

– Хочу сразу предупредить, – продолжила Кэтрин. – У него нет лицензии, если вам это важно, но он сможет помочь, я уверена. Возможно, это ваша последняя надежда.

Адам смотрел в пол перед собой. «Как, зачем они здесь оказались?» – спрашивал он себя. Еще один сомнительный специалист отправляет их к следующему, совсем уже странному, какому-то нелегальному недоучке, шарлатану (в нем заговорил голос юриста). И это их последняя надежда? После которой, если ничего не выйдет, случится то, о чем говорил Паттерсон.

Доктор Джонс, загадочная женщина, знающая еще более загадочного мужчину, испытующе смотрела на Адама. Похоже, она умела читать мысли.

– Неважно, есть ли у него лицензия, – сказал наконец Адам. – Я готов на все, только бы ей стало легче. Мы попробуем.

Кэтрин кивнула и, сверившись с записной книжкой, записала номер телефона.

– Скажите Майклу, что вы были у меня, Адам.

* * *

Мэриэм после визита к мисс Джонс погрузилась в состояние растерянности: казалось, она еще глубже утонула в своем внутреннем тумане. Она не заметила, как Адам взял ее за руку, как они вышли на улицу, где их ожидало такси.

По дороге домой и весь остаток дня Мэриэм не покидало чувство недосказанности: до чего-то она не добралась, что-то было упущено. Нечто, только начав показывать себя, застыло, повиснув в воздухе, и, оставаясь там неназванным, не давало покоя. Тот в ее жизни и так давно отсутствовал, но после визита к Кэтрин появилось другое, новое беспокойство – с малой толикой света, как во сне, когда приходится выбираться из лабиринта комнат и коридоров, но ты точно знаешь, что где-то должен быть выход. Должен быть выход.

И появилось новое чувство – ожидание, оно оживило, задало вектор в ее бесконечном хождении по кругу.

Теперь в ее комнате с задернутыми шторами появился просвет, и он, возможно, станет еще шире и ярче, когда они встретятся с этим Майклом, чей номер был в портмоне Адама.

Весь следующий день и еще один после него она ждала звонка. Забытое чувство. Мэриэм прислушивалась через приоткрытую дверь к каждому телефонному разговору Адама. Не зная, с кем он общается, она надеялась услышать заветное, звучавшее уже столько раз, но впервые вызвавшее нечто, смутно похожее на воодушевление: «Да, отлично, мы будем к этому времени». Но заветного звонка все не было, почему Адам не спешит?..

Мэриэм не смогла бы с уверенностью сказать, сколько времени прошло, но этот момент, нарушивший серость рутины, в конце концов настал.

– Завтра в полдень, милая, доктор Майкл будет ждать нас у себя, – сообщил Адам. – Мне он показался вполне дружелюбным, хоть и каким-то странным. Впрочем, мисс Джонс нас предупредила об этом.

Он поставил поднос со спагетти и соком на столик среди лекарств и смятых салфеток. Не решаясь сесть рядом на кровать, все же задержался, глядя на Мэриэм.

Она сидела среди подушек, не слишком заинтересовалась едой. Но слова Адама привлекли ее внимание, она подняла лицо и, ненадолго задержав на нем взгляд, молча кивнула.

Может, он не разглядел в полумраке, но ему показалось, что она едва заметно улыбнулась.

* * *

На следующее утро им пришлось выйти пораньше. Судя по адресу, названному Майклом, его офис находился далеко от центра и в совершенно противоположной дому Адама и Мэриэм части города.

Водитель уверенно кивнул, остановившись у высокого здания, явно многоквартирного дома.

Внизу, у входной двери, они увидели фамилии жильцов напротив номеров квартир. Адам нашел заветную восьмерку и позвонил. Через несколько мгновений, не задавая вопросов, им открыли дверь, и они вошли в подъезд.

Не дожидаясь лифта, они пешком отправились на третий этаж, где располагался приемный кабинет-квартира. После второго этажа Мэриэм нужно было отдышаться. Слегка согнувшись и держась за поручень, она остановилась.

Адам решил, что это от волнения, ожидания предстоящей встречи, остановился рядом, желая успокоить:

– Не переживай, я буду с тобой, – подбодрил ее он.

– Нет, я просто хочу отдышаться, – бесстрастным тоном ответила Мэриэм, поднимая голову, но не глядя на него.

Свернув несколько раз в длинном коридоре на этаже, они увидели его ответвление, в тупике которого в тусклом свете медно поблескивала на двери своими изгибами восьмерка.

* * *

Адам еще раз оглянулся на Мэриэм, собираясь с духом, вздохнул и решительно постучал в дверь. Открылась она почти мгновенно, как будто человек стоял прямо за ней и ждал.

На пороге стоял мужчина неопределенного возраста, ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Волосы торчали в разные стороны. Вокруг рта залегли складки, выдающие любителя поговорить. Портрет дополнял дружелюбный, любопытный, изучающий взгляд.

Его наряд составляли помятые серые брюки, темная рубашка с расстегнутым воротом, поверх нее жилет с кармашком для часов.

Когда-то, наверное, его считали красивым, интересным мужчиной с правильными чертами лица. Невысокий, но отлично сложенный, он наверняка привлекал внимание.

Однако сейчас все эти достоинства словно бы покрылись патиной небрежности и какого-то невнимания к материальной стороне собственного бытия.

– А вот и вы! Проходите! – как со старыми знакомыми, без лишних церемоний, движением всего тела он пригласил их входить. – Мне звонила мисс Кей… кхм, то есть Кэтрин… доктор Джонс! В общем, она рассказала о вашей ситуации.

Он говорил торопливо, при этом быстро увлекая их за собой по длинному коридору, свет в который попадал только из застекленных проемов, световых окошек поверх закрытых дверей.

По стенам на разной высоте шли полки, насколько хватало взгляда в полумраке, заставленные книгами, банками, приборами, моделями, фотографиями в рамках. Мелькнуло чучело животного. Следуя за проводником, они, казалось, продвигались по туннелю, а точнее сказать – норе. Именно так Адам назвал этот лабиринт про себя – нора.

Наконец хозяин остановился у одной из последних дверей, распахнул ее и прошел в комнату. Та, как и нора, встретила их книгами, бумагами, неопределенным хламом. Выделялся камин у противоположной стены да потертый кожаный диван. Камином, впрочем, давно не пользовались, внутри него стояли коробки. Над каминной полкой располагалось большое старинное зеркало в деревянной раме. На диване кое-как удалось освободить место, достаточное, чтобы гости смогли устроиться. Хозяин расположился на табурете подле Адама и Мэриэм. Адаму все это скорее напоминало логово шизофреника, чем кабинет врача.

Адам встретился с ним взглядом:

– Доктор? – приглашая того наконец представиться.

– Майкл, Майкл Роббитсон, – ничуть не смутившись, отвечал хозяин, – но вы можете назвать меня просто Майкл. – Он подмигнул Мэриэм.

Та, в свою очередь, не очень обращая внимание на вынужденную физическую близость Адама, осматривалась по сторонам. Что-то в этой комнате казалось смутно знакомым, только вот что?..

– Так вот, – опуская, в своей манере, все лишние фразы, Майкл перешел к главному, – Кэтрин мне детально описала ваш случай, и, мне кажется, я знаю, в чем тут дело. Правда, хочу кое-что уточнить. Можно вашу руку? – обратился он неожиданно к Мэриэм.

Ей ничего не оставалось, как растерянно протянуть ему свою левую ладонь.

Майкл сжал запястье, положил три пальца на жилку под большим пальцем, проверяя пульс. Мэриэм, в своем нынешнем состоянии (а было ли ее то когда-то другим, она не знала) не выносившей прикосновений, сейчас не было неприятно. Скорее напротив, тепло ладони Майкла вдруг показалось успокаивающим, вызывающим нечто похожее на доверие.

– Да-да… – протянул Майкл, внимательно вглядываясь в ее серые глаза, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Похоже, это именно то, что я думаю. – Он отпустил руку Мэриэм. – Как вам спится?

Еще один неожиданный вопрос.

– Я… я не знаю, – услышала Мэриэм свой голос. – Просто проваливаюсь в темноту, а потом просыпаюсь.

– Вы ведь пьете антидепрессанты, я прав? – уточнил доктор.

Адам все это время лишь крутил головой и недоверчиво слушал этот сбивчивый диалог.

Мэриэм кивнула утвердительно. Да, конечно, она пьет антидепрессанты, по ней видно.

Показалось, в уголках глаз и рта Майкла проскочила едва заметная мимолетная улыбка, неизвестно что означавшая. Он окинул Адама и Мэриэм взглядом, исполненным решимости:

– Мы попробуем вернуть вам вас через сны, – сообщил он тоном заговорщика.

– Скорее всего, их у вас не было все это время из-за таблеток, я прав?

Мэриэм лишь снова растерянно кивнула, она была застигнута врасплох. Сны? Какие сны?

– Что ж, с этого дня не пейте таблетки и приходите ко мне… – Он извлек откуда-то из пространства и начал листать свой блокнот. – Кхм, в четверг.

– И что, это все? – удивленно спросил Адам.

– Да, на сегодня это все, – не поднимая головы от своего блокнота, произнес Майкл.

– Все? – не унимался Адам.

– На сегодня это все, да, все, что я могу сказать, – еще раз повторил Майкл, ничуть, казалось, не смущенный явным неудовольствием клиента. – Жду нашей встречи в четверг. До тех пор – никаких таблеток!

Обратный путь снова пролегал по коридору-норе, запутанным ходам, ступеням. Это напоминало повторяющиеся сны о лестницах без начала и конца, когда даже не знаешь, поднимаешься ты или спускаешься, и уж точно неясно, выйдешь ли куда-нибудь. Путь к выходу из здания, обратно, в мир нормальных людей (к которому они сами относились ли теперь?), Адам и Мэриэм проделали уже самостоятельно.

Там их ждала машина. По дороге домой Мэриэм еле сдерживала слезы. Что-то вызвавшее в ней тепло и доверие кончилось лишь парой бессмысленных фраз нелепого человечка в мятых брюках. Еще одно бесплодное ожидание обернулось ничем.

* * *

Тем не менее в тот вечер она оставила нетронутой привычную порцию антидепрессантов и снотворного. Как советовал Майкл, она выпила стакан воды, задернула поплотнее шторы, чтобы наутро ни один предательский луч света не пробрался внутрь, и легла в кровать, укрывшись чуть ли не с головой.

Сон не шел. На одном боку, на другом, на спине. Ей только казалось, что тишина и темнота становятся все плотнее, все непроницаемее. В этой плотности уже что-то сгущается, заполняя сначала дальние углы, но постепенно подкрадываясь все ближе. Вместо Морфея ее все сильнее сжимал в непрошеных объятиях страх. Казалось, кто-то невидимый присутствует рядом с ней, слышалось чужое холодное дыхание. Никого не было, и она это прекрасно знала… Но уже начинала сомневаться, так ли это. Смутная тревога, боязнь неизвестного, страх перед этими тенями, склонившимися к ее кровати, не давали ей покоя.

Лишь зыбкая полуявь досталась ей этой ночью, когда сознание скользит по кромке, отделяющей сон от бодрствования, не склоняясь ни к одной из сторон.

Утром, когда свет все же пробрался в щелочку под закрытой дверью спальни, она встретила его почти с радостью. Лишь теперь, вместе с утренним лучом, убедившись, что у нее появился пусть такой хрупкий, но защитник, она смогла наконец ненадолго заснуть.

* * *

Весь следующий день после бессонной и полной тревоги ночи стал испытанием. Его привычная серость стала более тусклой, мир сделался еще бесцветнее и безрадостнее. К тому же день выдался пасмурным, рано стемнело.

К ней вернулась апатия, вспыхнувший огонек надежды сменился безразличием. Что будет дальше, сработает ли трюк этого Роббитсона или нет – все равно. Хотя бы на этот счет она не переживала.

Мэриэм словно находилась под толщей воды, куда не долетали звуки, слова, обычная жизнь текла где-то гораздо выше ее обиталища. Ей хватило последних сил не пить таблетки, но сейчас она это сделала скорее из безразличия.

Вскоре бодрствование и сон боролись за нее без надежды полностью заполучить ее кому-то одному. Лишь к исходу ночи, почти изможденной и обессилевшей, сминая простынь и одеяло, она кое-как сумела незаметно для самой себя провалиться в сон. Уже когда была потеряна всякая надежда на это облегчение, маятник сознания качнулся, соскальзывая в благодатное забвение.

Однако нежданный покой был недолгим. Не помня после, снилось ли ей что-то, не пробуждаясь, Мэриэм металась по кровати, комкая и сбрасывая на пол одеяло, подушки, словно пытаясь выбраться из затягивающей ее трясины, найти, как тонущий в болоте, хотя бы прутик, за который можно ухватиться.

Кажется, этим прутиком было пробуждение. Среди хаоса, вся в поту, она смогла открыть глаза, которым, впрочем, нечего было видеть в темноте. Не понимая толком, где она, с какой стороны дверь, а где окно, она села в кровати.

– Адам, Адам, ты там?