Читать онлайн Мэри Мари

© Перевод. И. Нечаева, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Моей подруге

Элизабет С. Боуэн

Предисловие, в котором кое-что объясняется

Отец зовет меня Мэри. Мама зовет меня Мари. Все остальные зовут меня Мэри Мари. Моя фамилия – Андерсон. Мне тринадцать лет, и я – сущее противоречие и всегда иду против течения. По крайней мере, Сара говорит, что я такая. (Сара – моя старая нянька.) Она говорит, что где-то читала, что дети непохожих друг на друга людей всегда представляют собой противоречие и идут против течения. Мои отец и мама совсем друг на друга не похожи, а я – дети, то есть их ребенок. Вот такая я. А теперь я стану еще противоречивее, потому что половину времени буду жить с мамой, а другую половину – с отцом. Мама уедет жить в Бостон, а отец останется здесь. Развод, сами понимаете.

Я ужасно волнуюсь из-за этого. Ни у кого из знакомых девочек в семье не бывало разводов, а мне всегда нравилось быть не такой, как все. Кроме того, это должно быть ужасно интересно, гораздо интереснее, чем просто жить вместе с отцом и мамой в одном доме – особенно если он чем-то похож на мой дом, где живут мои отец и мама!

Вот почему я решила написать об этом книгу – это будет самая настоящая книга, только мне придется называть ее дневником из-за отца, сами понимаете. Представляете, как будет здорово, когда мне не придется думать, что скажет отец? Конечно же, я не буду этого делать в те шесть месяцев, что буду жить с мамой в Бостоне. Но боже мой! Мне также предстоит прожить шесть месяцев с ним, но я справлюсь. Возможно, мне даже понравится. Во всяком случае, все будет по-другому. А это уже кое-что.

Ну а насчет того, чтобы написать книгу. Как я уже начала говорить, он не позволил бы мне. Я знаю, что не позволил бы. Он говорит, что романы – это пустая трата времени, если не абсолютное зло. Но вот дневник… О, он обожает дневники! Он сам ведет и сказал, что для меня будет полезно и поучительно записывать погоду и список дел на день. Приучит меня к дисциплине. Погода и список дел, представляете! Прекрасное чтение! Вот например:

«Утром светило солнце. Я встала, позавтракала, пошла в школу, вернулась домой, пообедала, час играла у Кэрри Хейвуд, час играла на пианино, еще час делала уроки. Поговорила с мамой в ее комнате о закате и снеге на деревьях. Съела свой ужин. Отец в библиотеке объяснил мне, как не быть легкомысленной и несерьезной. (Он имел в виду, «как твоя мать», только не сказал этого вслух. Необязательно говорить некоторые вещи прямо и открыто, сами понимаете.) Потом я пошла спать».

Представляете себе такой роман?! Такого я писать не стану. Но я буду называть его дневником. Да, я буду называть его дневником, пока не придет время его напечатать. Тогда я дам ему настоящее имя – роман.

И я скажу издателю, что оставляю ему возможность проследить за правописанием и поставить все эти утомительные запятые, точки и вопросительные знаки, из-за которых все поднимают столько шума. Если я пишу сюжет, нельзя ожидать, что я буду утруждать себя постоянными проверками, как пишутся слова, или постоянно суетиться, расставляя маленькие глупые точки и тире.

Как будто кому-нибудь, кто заинтересовался сюжетом, есть до этого дело! Сюжет – это главное!

Я люблю рассказы. Я придумала много рассказов для девочек – коротеньких, конечно, не таких длинных, как этот роман. Это так захватывающе – жить в сюжете, а не читать его. Правда, при этом нельзя заглянуть в конец и посмотреть, что будет дальше. Это мне не нравится. Хотя, может быть, это еще более захватывающе – не знать, что ждет впереди.

Мне больше всего нравятся истории про любовь. У отца в библиотеке много книг, очень много, и я прочитала целую кучу, даже старые глупые истории и биографии. Мне приходилось читать их, когда больше было нечего. Но вот любовных романов у него мало. У мамы, правда, есть несколько, и они чудесные, есть еще несколько сборников стихов на маленькой полке в ее комнате. Но я их все прочитала давным-давно.

Поэтому я так взволнована из-за этой новой истории – той, в которой я живу. Конечно, это будет история любви. Моя история любви начнется через два или три года, когда я вырасту, а пока я жду, можно рассказать историю отца и мамы.

Няня Сара сказала, что, когда ты разводишься, снова становишься свободным, как и до свадьбы, и что иногда разведенные женятся снова. Это сразу же заставило меня задуматься: а что, если отец или мама либо они оба снова женятся? И я смогу все это увидеть – и ухаживания, и остальное!

Разве это не будет настоящий роман? Как по мне – да!

И только подумайте, как бы мне завидовали все девочки, которые просто живут обычной жизнью, где отцы и матери уже женаты и живут вместе и ничего интересного не предвидится. Если разобраться, не так уж много девочек получают шанс, который выпал мне.

Вот почему я решила написать об этом книгу. Я знаю, что еще молода: мне всего тринадцать. Но я чувствую себя ужасно старой, а вы знаете, что женщине столько лет, на сколько она себя чувствует. Кроме того, няня Сара говорит, что я очень взрослая для своего возраста и что это неудивительно, ведь я прожила такую жизнь.

Может, это и так. Ведь, конечно, жизнь с отцом и матерью, которые готовятся развестись, – это совсем не то, что родители, которые живут долго и счастливо. Няня Сара говорит, что это позор и несчастье и что всегда при этом страдают дети. Но я не страдаю – ни капельки. Я даже получаю удовольствие. Это так волнующе.

Конечно, если бы я потеряла одного из них, все было бы по-другому. Но этого не случится, потому что шесть месяцев я буду жить с мамой, а потом с отцом.

Так что у меня по-прежнему есть они оба. И на самом деле, если разобраться, я бы и сама хотела, чтобы они жили отдельно. По отдельности они хорошие. Вроде этого… как он называется… зейдлицкого порошка[1], или как-то так. В общем, это такой порошок, который вы размешиваете в двух стаканах и который выглядит как вода, пока вы не сольете оба стакана вместе. А потом, господи! Он начинает шипеть и плескаться. Так вот, так и случилось с отцом и мамой. Я знаю, что будет гораздо легче, если их разделить.

Пока что я могу быть шесть месяцев Мэри, потом шесть месяцев – Мари и не пытаться быть ими обеими сразу, с перерывами всего в пять минут.

И я думаю, что буду любить и отца, и маму сильнее. Конечно, я люблю маму, и я знаю, что просто обожала бы отца, если бы он позволил мне – он такой высокий, красивый и роскошный – на публике. Все девочки просто без ума от него. И я тоже. Только дома… Ну, это так трудно – всегда быть Мэри. Понимаете, он назвал меня Мэри…

Но я не должна рассказывать об этом здесь. Это уже часть истории, а я пока пишу только предисловие. Я собираюсь начать завтра – сам роман, первую главу. Но я не должна говорить «глава». В дневниках нет глав, а это ведь дневник. Я не должна забывать, что это дневник. Но я могу написать главу, потому что потом это будет роман – когда он перестанет быть дневником.

Глава I, в которой описывается мое рождение

Солнце медленно садилось на западе, и последние золотистые лучи озаряли мрачную старую комнату.

Так нужно было бы начать роман, и мне хотелось это сделать, но я не могу. Ведь начинать нужно с моего рождения, а няня Сара говорит, что никакого солнца тогда не было. Стояла ночь, и даже звезд не было. Она точно помнит про звезды, потому что отец ушел в обсерваторию и его нельзя было беспокоить. (Мы никогда не беспокоим отца, когда он там, сами понимаете.) И поэтому он до самого утра не знал, что у него родилась дочь, пока не вышел к завтраку. Он и к нему опоздал, потому что задержался, записывая что-то про какое-то зазвездие, о котором выяснил ночью.

Он всегда обнаруживает что-то важное об этих старых звездах именно тогда, когда мы хотим, чтобы он обратил внимание на что-то другое. А, совсем забыла: я знаю, что надо говорить «созвездие», а не «зазвездие», но в детстве я говорила так. Мама сказала, что это хорошее название для них, потому что ей они всю жизнь зазвездили. Правда, потом сразу же сказала, что ничего такого не имела в виду и чтобы я все забыла. Мама постоянно так делает.

Так вот, как я уже говорила, отец узнал, что у него родилась дочь, только после завтрака. (Мы никогда не рассказываем ему ничего, что может его нервировать, перед едой.) А тут ему сказала няня.

Я спросила, что он ответил, и няня рассмеялась и забавно пожала плечами.

– Что же он ответил? – переспросила она. – Он нахмурился, очень сильно удивился и буркнул: «Ну и ну, черт возьми! Да, конечно».

Потом отец зашел ко мне.

Я, конечно, не знаю, что он обо мне подумал, но, судя по тому, что говорит няня, я ему не очень понравилась. Конечно, я была очень-очень маленькая, и я в жизни не видела ни одного младенца, который был бы хорош собой или выглядел бы так, как будто имеет какую-то ценность. Так что, наверное, его нельзя было винить.

Няня говорит, что он посмотрел на меня, снова пробормотал: «Черт возьми!» – и казался очень заинтересованным, пока меня не начали совать ему в руки. Тогда он вскинул обе руки, отступил и воскликнул: «Ну уж нет!» Он выразил надежду, что мама чувствует себя хорошо, а затем со всей доступной ему скоростью вышел из комнаты. Няня говорит, что на этом все и закончилось и он еще какое-то время не обращал на меня внимания.

Его гораздо больше интересовала новая звезда, чем новая дочь. Мы обе появились в одну ночь, и звезда была куда важнее меня. Таков мой отец. И это одна из тех вещей, которые, как мне кажется, сильно беспокоят маму. Я слышала, как однажды она сказала отцу, что не понимает, зачем так суетиться из-за одной-двух звезд, если их на небе целая тысяча. И я тоже не понимаю.

Но отец только застонал, покачал головой, воздел руки и выглядел уставшим. И ничего не сказал. Он часто так делает. Но этого вполне достаточно. Этого достаточно, чтобы почувствовать себя маленькой, никчемной и незначительной, как будто ты зеленая гусеничка, ползущая по земле. Вы когда-нибудь чувствовали себя зеленой гусеничкой? Это не слишком приятно.

А теперь об имени. Конечно, они должны были обсудить, как меня назвать, и няня говорит, что они много спорили, но никак не могли прийти к согласию. Няня говорит, что тогда впервые стало ясно, насколько по-разному они мыслят.

Мать хотела назвать меня Виолой, в честь своей матери, а отец – Эбигейл Джейн, в честь своей; и ни один из них не хотел уступать другому. Мама в те дни болела, нервничала и много плакала. Она постоянно говорила, что если кто-то воображает, что сможет назвать ее дорогую малышку ужасным именем Эбигейл Джейн, то он сильно ошибается; что она никогда не даст на это своего согласия. Никогда. А отец в своей холодной, строгой манере отвечал: «Хорошо, но и я не дам согласия на то, чтобы мою дочь назвали нелепым именем Виола. Ребенок – человеческое существо, а не скрипка в оркестре!»

И так продолжалось, говорила няня, пока все окончательно не сошли с ума. Потом кто-то предложил имя Мэри. И отец сказал, что очень хорошо, они могут называть меня Мэри; а мама сказала, что, конечно, она согласна на Мэри, только пусть произносится Мари. Так и порешили. Отец назвал меня Мэри, а мама – Мари. И сразу же все остальные стали называть меня Мэри Мари. И с тех пор так и повелось.

Конечно, если задуматься, это странно и забавно, хотя, естественно, я об этом никогда не задумывалась, а просто росла с этим именем, пока вдруг мне не пришло в голову, что ни у одной другой девочки нет двух имен – одно для отца и другое для матери. Тогда я стала замечать и другие странности. Другие родители не жили в разных комнатах в противоположных концах дома. Казалось, что они любят друг друга, разговаривают, у них есть общие шутки, смеются и смотрят друг на друга горящими глазами. У большинства из моих подруг так и было.

И если один хотел пойти на прогулку или вечеринку либо поиграть в какую-нибудь игру, то другой не принимал усталый и скучающий вид и не говорил: «Как тебе угодно». Я никогда не видела, чтобы отцы и матери других девочек поступали подобным образом; а я видела довольно много семей, потому что часто бываю в гостях у других девочек. Понимаете, я не часто сижу дома, только если меня вынуждают. У нас нет круглого стола с красной скатертью и лампой, вокруг которого могли бы играть дети, за которым мог бы читать отец и рукодельничать мама. В домах, где есть такие столы, куда веселее.

Няня говорит, что моим родителям вовсе не стоило жениться. Однажды я услышала, как она сказала это нашей Бриджет. При первой же возможности я спросила, что она имела в виду.

– Ох, ты все слышала? – сказала она, быстро оглянувшись, как она всегда делает, когда говорит о родителях. – Вот уж верно, даже у стен уши есть.

У стен! Как будто я ничего не понимаю. Я же не ребенок, чтобы скрывать от меня все важное. Я сообщила ей об этом очень вежливо, но твердо и с достоинством. Я заставила ее рассказать мне, что она имела в виду и много чего еще. Понимаете, я тогда только решила написать книгу, поэтому мне хотелось узнать все. О книге я ей, конечно, не говорила. Я знаю слишком много, чтобы раскрывать секреты няне Саре! Но я открыто продемонстрировала волнение и интерес. Увидев, с какой радостью я слушаю, она рассказала очень много. Кажется, ей самой понравилось.

Понимаете, няня уже жила в доме, когда мама приехала сюда невестой, так что она все знает. Когда-то давно она нянчила моего отца, а потом осталась ухаживать за его матерью, бабушкой Андерсон, которая долгое время болела и умерла только после моего рождения.

Потом она заботилась обо мне. Так что няня Сара всегда жила в нашей семье, почти всю свою жизнь. Сейчас ей ужасно много лет – почти шестьдесят.

Сначала я узнала, как они поженились (я про маму с папой). Няня говорит, что не понимает, как им это удалось, ведь они такие разные!

Вышло так.

Отец приехал в Бостон на большую конференцию, где собрались астрономы со всего мира и устраивались всякие банкеты и приемы, куда приходили прекрасные дамы в красивых вечерних платьях, среди них и оказалась мама. («Ее отец тоже был астрономом», – пояснила няня.) Конференция продлилась четыре дня, и няня сказала, что за это время отец часто говорил с мамой. Как бы то ни было, потом его пригласили к ним домой, и он остался еще на четыре дня. А потом бабушка Андерсон получила телеграмму о том, что сын собирается жениться на мисс Мэдж Десмонд, поэтому просит прислать ему кое-какие вещи, потому что он отправляется в свадебное путешествие и привезет свою жену домой примерно через месяц.

Вот так внезапно это произошло! Все очень удивились! Няня говорит, что гром среди ясного неба не так бы сильно их поразил. Отцу в то время было почти тридцать лет, и он никогда не интересовался девушками и не уделял им ни малейшего внимания. Поэтому все решили, что он безнадежный холостяк и никогда не женится. Он уже тогда много времени уделял своим звездам и начал приобретать известность, потому что открыл комету. Отец был профессором в нашем колледже, где ректором был дедушка, который умер за несколько месяцев до этого, и няня сказала, что, возможно, это одна из причин, почему отец попал в «матримониальные сети». (Это ее слова, не мои. Разве же моя мама похожа на сеть? Но няня никогда ее не любила.) Папа просто боготворил своего отца, они много времени проводили вместе – бабушка часто болела, – поэтому, когда дед умер, мой отец остался совсем один, и это одна из причин, почему домашние так хотели, чтобы он поехал на конференцию в Бостон. Они думали, что это отвлечет его от разных мыслей, сказала няня, но никогда не думали о том, что отец найдет там жену!

Няня говорит, неудивительно, что он женился так быстро. Ведь если мой отец что-нибудь хочет, то получает это, причем незамедлительно. Он никогда не желает ждать ни минуты. Поэтому, когда он нашел девушку, которая ему понравилась, то сразу взял ее в жены. Раньше он просто не встречал девушек, которые могли ему понравиться. Теперь отец нашел такую, и няне ничего не оставалось делать, кроме как готовиться к встрече с ней.

На свадьбу никто не приехал. Бабушка Андерсон болела, так что, конечно, не могла поехать, дедушка умер, так что, конечно, тоже не мог поехать, у отца не было много братьев и сестер, только тетя Джейн из Сент-Пола, но она была так зла, что не захотела приехать. Так что никто не видел невесту, пока отец не привез ее домой.

Няня сказала, что они гадали и гадали, какая женщина сумела его пленить. (Я сказала ей, что не хочу, чтобы она говорила о моей маме как об охотнике, но няня только усмехнулась и сказала, что в некоторых случаях это бывает именно так.) Подумать только!

Весь город переполошился, и няня Сара слышала очень много сплетен. Некоторые считали, что невеста тоже астроном. Кто-то говорил, что она очень богата и, возможно, знаменита. Все до единого утверждали, что она должна быть очень знающей, удивительно мудрой и интеллектуальной; говорили, что она, вероятно, высокая, носит очки и ей лет тридцать, не меньше.

Но никто и близко не предполагал, какой она была на самом деле.

Няня Сара сказала, что никогда не забудет тот вечер и то, как все были потрясены, увидев мою маму – маленькую стройную восемнадцатилетнюю девушку со светлыми вьющимися волосами и смеющимися глазами. (Это уж точно. Я обожаю мамины глаза, они искрятся и переливаются, особенно когда мы вместе гуляем по лесу.) Няня сказала, что мама была так взволнована в день своего приезда, смеялась, танцевала и радостно вскрикивала. (Вот это я не могу себе представить. Сейчас мама двигается очень тихо и быстро устает.) Но тогда она не уставала, сказала няня. Ни капельки.

– А как вел себя отец? – спросила я. – Разве он не был недоволен, возмущен, шокирован и все такое?

Няня пожала плечами и подняла брови – так она делает, когда чувствует себя умнее всех. Затем она сказала:

– Как себя вел? А как себя ведет любой старый дурень… Прошу прощения, мисс Мэри Мари, я не хотела тебя обидеть… Как ведет себя мужчина, который купился на симпатичное личико и которого девчонка-болтушка лишила всякого разума? Он был словно околдован. Если не водил ее куда-то, то ходил за ней по дому, как собака, почти не отрывал от нее глаз, а если и смотрел на нас, то в его взгляде читалось: «Ну разве она не очаровательна?»

– Мой отец? – задохнулась я. (Видите ли, я просто не могла поверить своим ушам. И вы бы тоже не поверили, если бы знали отца.) – Я никогда не видела, чтобы он так себя вел!

– Это уж точно, – рассмеялась няня Сара, пожав плечами, – и никто больше не видел.

– И сколько времени это продлилось?

– Месяц, недель шесть. Потом наступил сентябрь, начались занятия в колледже, и твоему отцу пришлось вернуться к преподаванию. Тогда все изменилось.

– Прямо тогда? Ты все видела?

Няня Сара снова пожала плечами.

– Ох, сколько же вопросов ты задаешь, деточка, – вздохнула она.

Но она не сердилась, потому что не так она себя ведет, когда я спрашиваю, почему она может вынуть у себя зубы и снять с головы большую часть волос, а я нет. (Как будто я не знаю! За кого она меня принимает – за ребенка?) Она даже не выглядела недовольной: няня Сара любит поговорить. (Как будто я этого тоже не знаю!) Она просто бросила быстрый взгляд через плечо и довольно откинулась на спинку стула. Я поняла, что сейчас услышу всю историю и во всем разберусь. Я собираюсь пересказать ее своими словами, насколько ее запомнила. С учетом грамматических ошибок и всего такого. Только, пожалуйста, не забывайте, что это не мои ошибки, а нянины. Я думаю, что мне лучше начать новую главу. Эта уже вышла длиной в ярд. Как писатели понимают, когда начинать и заканчивать главы? Кажется, написать книгу… то есть вести дневник, будет нелегко. Но мне нравится! И это настоящая история, а не выдуманная, какие я рассказываю девочкам в школе.

Глава II, в которой няня Сара рассказывает историю

Вот что рассказала няня.

Как я уже говорила, я собираюсь передать историю словами няни, и как можно подробнее. Думаю, я смогу вспомнить почти все, потому что очень внимательно слушала.

– Ну да, мисс Мэри Мари, все изменилось сразу. Мы-то все поняли, хотя твои маменька и папенька, возможно, и не заметили.

В первый месяц пребывания твоей мамы были каникулы, поэтому твой отец проводил с ней столько времени, сколько она желала. А она хотела все его свободное время и получала его. А он с радостью ей это давал. С утра до ночи они были вместе: бегали по дому и саду, каждый день уходили в лес или на гору, взяв с собой обед.

Она-то родилась в городе и не привыкла к лесам и диким цветам, просто с ума по ним сходила. Он и звезды ей показывал через свой телескоп, но ей они были не интересны, она сразу дала это понять. Твоя мама сказала отцу – я слышала это собственными ушами, – что единственные звезды, которые ей нужны, – это его смеющиеся глаза, потому что всю жизнь ее сопровождали звезды – на завтрак, обед, ужин и в промежутках между ними, так что теперь она хотела бы чего-то другого. Чего-то живого, к чему можно прикоснуться и с чем можно поиграть. Что она любит цветы, камни, траву и деревья.

Разозлился? Твой папенька? Да ни чуточки. Он просто рассмеялся, обнял ее за талию, поцеловал и сказал, что она и есть самая яркая звезда на небе. А потом они убежали, взявшись за руки, как два ребенка. Они и были детьми тогда. Эти первые недели твой папенька был большим ребенком, заполучившим новую игрушку. А как начались занятия в колледже, он сразу же превратился во взрослого мужчину. А твоя мама не знала, что с этим делать.

Он больше не мог лазать с ней на чердак и наряжаться в найденное там тряпье, резвиться в саду, ходить на пикник в лес и вообще делать то, что хотела она. У него не было времени. А хуже всего то, что откуда ни возьмись прилетела новая комета и твой папенька без устали ее изучал. А маменька твоя… бедняжка! Она была как надоевшая кукла, которую бросили в угол, когда ею наигрались. Ей было ужасно одиноко. Любой бы пожалел ее, увидев, как она от безделья слоняется по дому. Она, конечно, читала, вышивала шелком и вязала, но настоящей работы для нее не было. На кухне была хорошая прислуга, я приглядывала за бабушкой, которая всегда отдавала распоряжения через меня, так что я, считай, управляла домом, а ей нечем было заняться. Так что твоя мама хандрила в одиночестве. Я не говорю, что твой отец дурно себя вел. Он всегда был милым и вежливым, когда бывал в доме, и я уверена, что он обращался с ней хорошо. Он говорил, что понимает, как ей одиноко, что жалеет ее, но был слишком занят. Он целовал ее и обнимал, но почти сразу же начинал говорить о своей комете, а через пять минут (в девяти случаях из десяти) уже исчезал в своей обсерватории. Маменька твоя расстраивалась, уходила к себе и плакала и порой даже не спускалась к ужину.

Потом все стало еще хуже, поэтому решила вмешаться бабушка, которая чаще всего сидела в своих комнатах, но даже она видела, к чему все идет. Кроме того, я кое-что рассказала ей, потому что сочла это своим долгом. Бабушка просто боготворила сына, поэтому, естественно, хотела, чтобы у него все было хорошо. И вот однажды она попросила меня позвать невестку.

Я позвала, и та пришла. Бедняжка! Мне ее так жалко, она не понимала, что от нее хотят. Она была так рада приглашению, думаю, ей было очень одиноко.

«Я? Я нужна? Матушке Андерсон? – воскликнула она. – Как здорово!»

И все испортила, взбежав по лестнице, влетев в комнату, как резиновый мячик, и воскликнув: «Что мне для вас сделать? Почитать, спеть, сыграем во что-нибудь? Я с удовольствием!»

Так она и сказала, я сама слышала. Потом я, конечно, вышла и оставила их, но все равно слышала почти все, потому что вытирала пыль в соседней комнате, а дверь оставалась приоткрытой.

Сначала твоя бабушка сказала очень вежливым – она всегда была вежливой, – но таким ледяным голосом – даже я вздрогнула, – что она не хочет, чтобы ей читали или пели, и что уж тем более не желает играть в игры. Она позвала свою невестку, чтобы серьезно поговорить. Затем она сообщила – все еще очень вежливо, – что невестка ведет себя шумно, недостойно и по-детски, что не только глупо, но и неправильно ожидать, что муж будет уделять ей все свое время, ведь у него есть работа, которая очень важна. Что когда-нибудь ее сын станет ректором колледжа, как и его отец, и что долг жены – помогать ему во всем: стать популярным и заслужить любовь всех студентов, и что этого не случится, если она постоянно будет держать его при себе или киснуть и злиться, если не сумеет привлечь его внимание.

Конечно, это не все, что сказала твоя бабушка, но я запомнила именно эту часть из-за того, что случилось потом. Твоя маменька очень расстроилась, плакала, много вздыхала и сказала, что постарается, очень постарается помогать мужу и что она ни разу больше не попросит его остаться с ней. Она обещала, что не будет делать кислый вид и что постарается, очень постарается, ох как постарается вести себя прилично и достойно.

Потом она вышла из комнаты так тихо и спокойно, что шагов совсем не было слышно. Но через полчаса я услыхала плач из ее комнаты, подошла к двери, чтобы посмотреть. Это плакала твоя маменька.

К вечеру она успокоилась, умылась, принарядилась, когда муж сразу после ужина сказал, что, наверное, пойдет в обсерваторию, ни взглядом, ни словом не намекнула, что хочет, чтобы тот остался с ней. И с тех пор так и повелось. Я знаю, я видела. Она сказала, что все сделает, и сделала.

Потом, довольно быстро, у нее появились знакомства в городе. Люди приходили с визитами, устраивались вечеринки и приемы, и новые знакомые стали приходить сюда, в дом, особенно студенты, два или три молодых холостых преподавателя. И она стала часто проводить с ними время, кататься на коньках и санях.

Нравилось ли ей это? Конечно, нравилось! А кому бы не понравилось? Эх, детка, ты не представляешь, какой фурор в те дни производила твоя мама. Она была звездой общества, и, конечно, ей это нравилось. Какой женщине, веселой, живой, молодой и ужасно одинокой, это не понравилось бы? А вот другим людям ее поведение не пришлось по душе. И твой папа был одним из них. На этот раз ссору начал он. Я знаю, потому что слышала, что он сказал ей однажды в библиотеке.

Кажется, я вытирала пыль в соседней комнате… (Там было очень пыльно.) В общем, я слышала, как он сказал твоей маме, что думает о том, что она с утра до ночи гуляет с молодыми студентами и профессорами, приглашает их к себе. Он сказал, что потрясен и оскорблен, что она может не уважать себя, но обязана думать о его чести и добром имени. И много всего в таком роде.

Плакала? Нет, на этот раз твоя мама не плакала. Я встретила ее в коридоре сразу после этого разговора. Она побелела как полотно, а глаза горели как две звезды. Наверное, в библиотеке она выглядела так же. Должна сказать, что она выложила ему все начистоту. Твоя мама сказала, что потрясена и оскорблена тем, как он осмелился говорить со своей женой, что он не думает о ее чести и добром имени, когда обвиняет ее в том, что она бегает за мужчинами, а тем более за целой дюжиной! А потом она рассказала ему, что велела ей свекровь, и заявила, что просто пыталась выполнить эти указания.

Твоя мама сказала, что старалась сделать так, чтобы ее муж, она и их дом пользовались популярностью в колледже, чтобы он смог стать ректором, если того захотел бы. Но он холодно ответил, что, конечно, благодарен, но не нуждается в такой помощи и предпочел бы, чтобы она уделяла больше времени дому и хозяйству, как ей и положено, и это бы нравилось ему куда больше. Она сказала, что проследит, чтобы у него больше не было причин жаловаться.

А потом я встретила ее в коридоре, с высоко поднятой головой и горящими глазами.

Тогда все изменилось, и, надо признать, сильно. Она сразу перестала встречаться со студентами и с молодыми профессорами и велела говорить им, что ее нет дома. Конечно, они скоро перестали заглядывать.

Домашние дела? Ну, сначала она пыталась ими заниматься, но ведь твоя бабушка всегда сама отдавала распоряжения через меня, поэтому твоей маме было нечего делать. Я ей так и сказала. Тем более что она пыталась вести хозяйство по-новому, весьма странно, а прежний уклад нам нравился больше. Так что она недолго нам мешала. Кроме того, она чувствовала себя не очень хорошо и следующие несколько месяцев провела в своей комнате, и мы ее почти не видели. А потом появилась ты, и…

Ладно, это уже слишком, маленькая ты болтушка!

Глава III, в которой происходит развод

На этом няня Сара закончила свой рассказ, снова пожала плечами и огляделась по сторонам. А еще она назвала меня болтушкой – она всегда так делает, когда сама долго говорит.

Мне кажется, что я пересказала вам историю именно так, как няня Сара поведала ее мне, ее словами. Но, конечно, кое-где я могла ошибиться, а кое-что упустить. Но, как бы то ни было, она рассказала гораздо больше, чем я сама знала о том, почему мои родители вообще поженились, и довела мою историю до моего рождения. Я уже писала о том, как они выбирали мне имя и сколько времени у них на это ушло.

Конечно, я не знаю, что происходило с тех пор и до недавнего времени, ведь первые несколько лет я была просто ребенком. Теперь я почти юная леди, «шагнувшая робкими шагами туда, где ручей встречается с рекой»[2]. (Я прочитала это вчера вечером, по-моему, это совершенно прекрасные строки, такие грустные и милые. Мне хочется плакать каждый раз, когда я об этом думаю.) Но даже если я не знаю всего, что произошло с момента моего рождения, то знаю многое, многое видела сама. Но я заставила няню рассказать мне куда больше.

Я знаю, что с тех пор, как себя помню, должна была замирать, как мышь, в минуту, когда отец входил в дом. Я знаю, что даже вообразить бы не могла ту маму, о которой говорила няня, если бы отец временами не уезжал в деловые поездки, и тогда мы с мамой могли резвиться и прекрасно проводить время. Я знаю, что отец говорит, что мама пытается сделать из меня «всего лишь Мари», а мама отвечает, что ему покоя не будет, пока он не превратит меня в «глупую маленькую Мэри», в которой нет ни искорки жизни. Мне иногда кажется, что внутри меня Мэри и Мари сражаются. Не знаю, кто из них победит. Правда, забавно?

Отец стал ректором колледжа, и я не представляю, сколько звезд, комет и прочего он открыл с той ночи, когда родились мы со звездой. Но я знаю, что он очень знаменит, о нем пишут в газетах и журналах, он есть в большой толстой красной книге «Кто есть кто» в библиотеке и знаком со множеством известных людей.

Няня говорит, что бабушка Андерсон умерла сразу после моего рождения, но это ничего не изменило в налаженном домашнем хозяйстве: няня, как и раньше, продолжала отдавать распоряжения, ведь она занималась хозяйством в последний год жизни бабушки Андерсон и знала, как все устроить по вкусу отца. По ее словам, мама пару раз пыталась взять бразды правления в свои руки, и однажды няня ей это позволила, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Но все пошло наперекосяк, даже отец заметил это и высказался. После этого мама больше никогда не пыталась лезть в домашние дела. Во всяком случае, с тех пор как я себя помню, она никогда этого не делала.

Большую часть времени она проводит в своих комнатах в восточном крыле, только выходит к обеду, гуляет со мной или посещает всякие мероприятия, куда им с отцом приходится ходить вместе. Няня говорит, что их очень много.

Похоже, они не хотели, чтобы люди знали об их разводе, и старались вести себя как обычно. Но няня Сара говорит, что давно знала о предстоящем разводе. Впервые я услышала об этом, когда няня говорила с Норой, девушкой, которая тогда работала у нас на кухне. Как только у меня появилась возможность, я спросила няню, что такое развод.

Я хорошо помню, что она испугалась и зажала мне рот рукой. Она не сказала мне ни слова. И это был первый раз, когда я увидела, как она бросает быстрый взгляд через плечо. С тех пор она делает это постоянно.

Как я уже сказала, она ничего не объяснила, и мне пришлось искать ответ у кого-то другого. Я не могла оставить это просто так и ничего не узнать – слишком испуганной выглядела няня Сара, а это вообще-то касалось моих родителей.

Мне не хотелось спрашивать маму. По поведению няни Сары я почувствовала, что маме этот развод не нравится. И я подумала, что если она еще не знает о нем, то я уж точно не хочу говорить ей об этом первой. Поэтому не стала спрашивать маму.

Конечно, мне и в голову не пришло спросить отца. Я никогда не задаю ему вопросов. Няня говорит, что однажды я спросила его, почему он не любит меня так, как другие папы любят своих дочек. Но я тогда была совсем маленькой и не помню этого. Няня сказала, что отцу это не очень понравилось. Может быть, сама того не осознавая, я все-таки это запомнила, поэтому даже подумать не могла о том, чтобы задать ему вопрос.

Сначала я спросила доктора. Я подумала, что, может быть, это какая-то болезнь и если он узнает, что она скоро начнется, то сможет дать им какое-нибудь лекарство, которое убережет их. Ну, знаете, как делают прививку от оспы. Я так ему и сказала.